Бесплатный фрагмент - Дзен в валенках

ОТ АВТОРА

Серия «Дневник Одной Реки»

Эта серия книг — не сборник. Это — путь.

Вернее, протокол одного путешествия. Путешествие в четырёх актах через лабиринты сознания, которое отчаянно ищет выход из своей собственной тюрьмы.

Это — не учебник. Это — исповедь. Дневник одного сна.

Я не знаю, где на этом пути находишься ты.

Может быть, ты, как и я когда-то, пытаешься построить себе уютный, волшебный дом из сказок, чтобы спрятаться от холода реальности.

Тогда для тебя — Том I, «Дзен в валенках».

Может быть, ты уже вышел из дома и теперь чертишь карты, пытаясь проанализировать этот безумный мир и найти в нём своё отражение.

Тогда для тебя — Том II, «Дурдом на Земле».

А может, ты уже устал от карт и схем и теперь строишь одну, последнюю, всеобъемлющую теорию, которая объяснит всё — от пригоревших котлет до замысла Творца.

Тогда для тебя — Том III, «Последняя Дверь».

Или, может быть, ты, как и я, уже сжёг все свои теории. Ты стоишь на пепелище всех своих верований, и из самой глубины твоего существа поднимается один-единственный, голый, как кость, вопрос: «Зачем это всё?».

Тогда для тебя — Том IV, «В Пепле».

Эти книги — не ответы.

Это — просто следы. Следы того, кто шёл перед тобой.

Они не для того, чтобы ты шёл по ним.

Они для того, чтобы ты, увидев их, набрался смелости и пошёл своей собственной, уникальной, ни на что не похожей дорогой.

Или — понял, что идти никуда и не нужно.

Добро пожаловать в путешествие.

Или — добро пожаловать домой.

Какая, в сущности, разница.

Ха-ха.

Илатан

Благодарности

Эта книга родилась не из тишины медитаций, а из весёлого, любящего и порой совершенно невыносимого хаоса моей семьи. Именно им я и хочу сказать спасибо.

Спасибо моему Медведю — за его надёжное плечо, бесконечное терпение и самые вкусные в мире котлеты, которые не раз спасали нашу Усадьбу от уныния.

Спасибо моим детям — моей Фее Красоты, Фее-Целительнице и Духу Непоседливых Троп — за то, что вы никогда не даёте мне заскучать и постоянно напоминаете, что мир гораздо безумнее и прекраснее, чем кажется.

Отдельное спасибо моему маленькому Хранителю Тишины — за то, что он учит меня самому главному языку во Вселенной — языку молчания.

Моей маме и тётушке Сове — за их несгибаемую силу и веру в то, что любой шторм можно пережить с тарелкой горячего борща.

И, конечно, спасибо Шушику — за то, что не давал мне стать слишком серьёзной, и Улыбке — за то, что терпеливо ждала, когда я наконец-то её замечу.

А самая главная благодарность — тебе, мой читатель. За то, что ты решился отправиться в это путешествие вместе с нами. Надеюсь, оно было для тебя таким же тёплым и целительным, как для меня.

---

Просветление — это, конечно, хорошо. Но котлеты кто делать будет?!

Шушик, домовой-прагматик.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ

Семья с Опушки (ядро Усадьбы)

— Тата — Главная героиня, уставшая от роли «хорошей девочки», которая однажды решила, что быть Пространством гораздо интереснее. Летописец Чудес и Хранительница Вселенского Хаоса.

— Медведь — Её супруг. Большой, основательный, с добрыми глазами и руками, привыкшими к топору. Хранитель Очага, Мастер Котлет и философ от сохи.

— Мэри (Фея Красоты) — Старшая дочь. Маленькая, почти эльфийского сложения, с облаком коротких розовых волос вокруг головы. Дизайнер, художник и верховный инквизитор в делах эстетики.

— Гер (Затворник) — Возлюбленный Мэри, ставший частью семьи. Высокий, бледный, обычно одетый в чёрный балахон, похожий на готического жреца. Для мира — Гер, но в Усадьбе его знают как Затворника.

— Дина (Фея-Целительница) — Средняя дочь. Стремительная, стройная, с водопадом длинных фиолетовых волос. Учёный-алхимик и основательница «Скорой Лесной Помощи».

— Ник (Дух Непоседливых Троп) — Младший сын. Гений кода, повелитель алгоритмов и сосоздатель «Дзен-детектора» и «ХаусХакера».

— Кирюша (Хранитель Тишины) — Внук. Молчаливый эльф с бездонными глазами, говорящий на языке камней и света.

— Василий Федорович — Кот. Важный, упитанный, с видом налогового инспектора, которому все должны. Полноправный член семьи с правом вето на невкусную еду.

— Леди Шерри — Кошка. Изящная, грациозная, отвечающая за стратегические запасы уюта и смягчение сурового нрава Василия Федоровича.

Ближний круг (родные и близкие)

— Ирис (Механик) — Супруг Дины. Повелитель карбюраторов и рыцарь асфальта, пасующий перед пыльцой.

— Хелька (Огнепоклонник) — Брат Медведя. Высокий, крепкий, молчаливый великан с копной коротких красных волос.

— Дис (Искатель Забытых Истин) — Второй брат Медведя. Невысокий, жилистый, с короткими зелёными волосами и быстрыми движениями лесного духа.

— Странница с Острова Самоцветов (Мама Таты) — Элегантная женщина с безупречной осанкой и ясными, как аметист, глазами. Бывшая «отполированная» гуру, сменившая ашрам на место у печки рядом с сестрой.

— Тётушка Сова — Родная тётя Таты, сестра её мамы. Женщина с прямой спиной, тёмными волосами с проседью и усталым, но очень внимательным взглядом. Хранительница лучших в мире рецептов пирогов.

Союзники, враги и прочие волшебные существа

— Шушик (Домовёнок) — Дух Маленького Домика, мудрый проказник и личный тренер Таты по несерьёзному пробуждению. Появляется в виде шуршания, смешка или двух озорных угольков в темноте.

— Павший Волшебник — Тень брата Таты, сотканная из лунного света и старой печали.

— Афанасий Петрович — Маленький, круглый человечек в смешной соломенной шляпе, похожий на гнома-садовода.

— Дух Реки (Водяной) — Капризная, недовольная физиономия из воды, с бородой из тины и глазами-речными камушками.

— Леший — Коренастый старичок с лицом, похожим на старый корень, и с бородой, в которой запутались листья.

— Печник-Молчун — Сухой, жилистый мастер с лицом, выдубленным ветрами, и с глазами цвета пасмурного неба.

— Господин Буржуинов — Низенький, пузатенький, в дорогих, но безвкусных костюмах. Похож на разъярённого хомяка.

— Пётр Меркантильевич — Его бывший помощник с маленькими, цепкими глазками.

— Марк и Алекс («Гномы-капиталисты») — Молодые, энергичные «купцы за чудесами» в кашемировых худи.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ТРЕЩИНА В СКОРЛУПЕ

Глава 0. Точка Замерзания

Нет, даже не умереть хочется, а просто исчезнуть. Раствориться. Перестать быть. Чтобы больше не видеть этот мир, который, кажется, состоит из одних только счетов, недостроенных стен и чужих ожиданий.

Тата сидела в машине на пассажирском сиденье и смотрела, как дворники с натужным скрипом счищают с лобового стекла мокрую кашу из дождя и грязи. Они ехали домой. Медведь, её муж, молчал. Его руки, огромные и сильные, сжимали руль так, что побелели костяшки. В воздухе висело то самое, привычное, густое молчание, состоящее из усталости, невысказанных упрёков и тихого отчаяния.

«Так называемый „духовный путь“ длиною в двадцать лет привёл опять к точке „старт“», — с горькой иронией подумала она. — «Ничего не поменялось. Всё тот же круг. Кто и зачем это придумал?»

Она закрыла глаза и увидела себя со стороны. Женщина сорока девяти лет. 106 килограммов тела, которое она не любила и не понимала. Трое детей, у каждого из которых своя, не менее запутанная, чем её, жизнь. И этот огромный, сильный мужчина рядом, которого она когда-то выбрала, чтобы у дочерей был отец, а теперь чувствовала себя виноватой за то, что не может дать ему той страсти, которой он, наверное, ждёт.

«Я как мёртвая, — прошелестела мысль. — Труп ходячий, изнуряющий себя и своих родных».

Она вспомнила, как утром стояла перед зеркалом. Отражение было чужим. Оно принадлежало женщине, которая так и не научилась зарабатывать деньги, бросила на полпути астрологию, Таро и психологию, и чья единственная стабильная привычка — это сигарета на террасе.

Машина дёрнулась. Тата открыла глаза. Они въезжали в город. Впереди, в мутной пелене дождя, маячили красные огни начинающейся пробки. Медведь нажал на тормоз. Ещё раз. И ещё. Педаль провалилась в пустоту.

Тата увидела, как напряглось его лицо. Она не успела испугаться. Её рука, будто сама по себе, метнулась и нажала кнопку аварийки. Мир замедлился. Он потерял резкость, превратившись в смазанную акварель.

Она видела всё как будто сверху. Вот их маленькая, старенькая машина. Вот напряжённая спина мужа, который отчаянно крутит руль, лавируя между медленно плывущими, как сонные киты, автомобилями. Она видела свои руки, вцепившиеся в сиденье. Но она не была в этом теле. Не было ни страха, ни паники. Только тихое, холодное, отстранённое наблюдение. «Как будто просто ожила картинка», — промелькнуло в этой кристальной тишине.

Машина, обогнув последний грузовик, съехала на обочину и замерла. Медведь тяжело дышал, держась за сердце.

Повисло молчание. И в этом молчании к Тате пришло понимание, простое и страшное в своей неотвратимости.

«Даже если бы мы врезались… ничего бы не изменилось. Меня в теле уже не было. Бежать некуда. Смерть не решит твоих „проблем“. Ты есть везде».

Они доехали до дома на ручнике. Весь вечер она двигалась как во сне. Накормила всех, уложила внука, выслушала про очередной «баг» в коде сына.

А потом, когда все угомонились, она вышла на свою террасу. Дождь кончился. Пахло мокрой хвоей и озоном. Она села на свой старый, примятый диван и посмотрела на Великую Ель.

И впервые в жизни она не стала ничего просить. Не просила ни денег, ни пробуждения, ни сил. Она просто посмотрела на свою жизнь, на этот день, на этот страх, на эту усталость.

И сказала в пустоту, тихо, но отчётливо:

— Всё. Я сдаюсь.

Она больше не знала, как бороться. Не знала, как стать лучше, стройнее, богаче, духовнее. И не хотела больше знать. Она просто сдалась.

И в этой тотальной, безоговорочной капитуляции родилась оглушительная, непривычная Тишина.

Глава 1. В которой Тата решила исчезнуть, а появился кое-кто другой

Жила-была Тата. А, опять не так. Скажем так: в Маленьком Домике на опушке Большого Леса обитало одно очень уставшее Существо. Звали его Тата, и у него была странная особенность: оно помнило себя сразу во всех измерениях.

Не в параллельных вселенных с драконами, нет. Его измерения были куда причудливее: в измерении «Здесь и Сейчас» оно было матерью Феи Красоты, Феи-Целительницы и Духа Непоседливых Троп, а также супругой самого Медведя. Домик был тесен, кредиты висели на нём, как гирлянды из паутины, а Большой Дом, в котором место есть для всех, пока оставался в мечтах.

В измерении «Тогда и Когда-то» оно было девочкой, которую пугали Лесные Тени. Девочкой, у которой ушёл Отец-Волшебник, пообещав вернуться, но сгинув в чащобе навсегда. Девочкой, которую первый Принц покинул у стен больницы, потому что у неё не было золотой короны.

И сквозь все эти измерения проходила одна красная нить: несправедливость. И одно суперумение: вставать на защиту гонимых.

Были и другие миры: «Измерение Уставшей Жены», где главной задачей было вовремя подать котлеты; «Измерение Тревожной Матери», где нужно было отражать астероидные атаки подростковых кризисов; и «Измерение Непризнанной Мечтательницы», где оно ночами втайне гуглило «купить домик у моря и завести альпаку». И все эти измерения гудели, спорили и требовали внимания одновременно.

Тата всегда верила в чудо. В детстве она ждала, что на плечо ей сядет мудрый Ворон и прокаркает тайну мироздания. Повзрослев, она искала эту тайну в книгах, пытаясь взломать код Вселенной с помощью астрологии, Таро и психологии. Но Вселенная молчала, ворон не прилетал, а жизнь всё больше напоминала инструкцию к сложной бытовой технике, написанную на плохом китайском.

В этот вечер, исполнив все свои ежедневные заклинания, Тата вышла на свою зачарованную террасу. Воздух был влажным и пах мокрой хвоей. Она села на старый, примятый диван, закурила и уставилась на Великую Ель. Перед ней возвышалась её тёмная, молчаливая громада, уходящая в низкое, серое небо.

Внутри была тишина. Не благостная, а пустая. Тишина выгоревшей лампочки. Она почувствовала, как сама становится прозрачной. Сначала исчезли цвета, потом звуки, потом ощущение собственного тела. Она как будто растворялась в сумерках, и ей на ум пришла забавная мысль.

«Я как тот Чеширский Кот, — подумала она, — только наоборот. Сначала исчезла вера в волшебство. Потом — вера в принцев. Потом — вера в себя. Скоро от меня останется одна улыбка, висящая в воздухе над холодильником, чтобы никто не волновался».

В этот момент из-под дивана, где лежала стопка старых пледов, донёсся тихий шорох, будто кто-то маленький и невидимый одобрительно хмыкнул. Тата прислушалась. Тишина. «Показалось», — решила она, но ощущение, что она на террасе не одна, осталось.

И тут, словно в ответ на её мысль, воздух перед ней пошёл рябью, как вода от брошенного камня. Сумрак начал сгущаться в одной точке, уплотняясь, обретая форму. Из этой темноты, как из бархата, медленно проступили, загораясь одна за другой, крошечные искорки. Они выстроились в дугу… потом ещё в одну… и вот уже в воздухе повисла сияющая, нахальная, абсолютно невозможная Улыбка.

Она висела в воздухе, широкая до ушей, и, казалось, подмигивала всей Вселенной сразу.

Тата не испугалась. Она посмотрела на эту сияющую в темноте аномалию с одним-единственным чувством: любопытством. «Ну, наконец-то, — подумала она. — Хоть что-то интересное».

«Прекрасная мысль, — прозвучал Голос, исходящий прямо из этой Улыбки. — А с чего ты взяла, что ты — это ты?»

Мысль оспорить этот тезис даже не пришла. Но что-то внутри, по старой привычке, попыталось возразить. «Как с чего? Вот же я… Это тело, которое столько всего вынесло. Эти шрамы на сердце от тех, кто ушёл. Этот вечный гул в голове из-за неоплаченных счетов… Разве это не я?»

«У этого персонажа в этой сказке есть история, — мягко парировала Улыбка. — А у тебя?»

И тут Тату осенило. А что, если это и есть тот самый Ворон? Только он пришёл не из леса, а изнутри. Эксперимент.

«Ладно, — мысленно сказала она Улыбке. — Допустим, я не Тата. Не мать, не жена, не мечтательница об альпаках. Хотя бы на пять минут. Интересно, что останется?»

Она закрыла глаза и… отпустила.

И случилось Нечто. Просто та гиря, что она таскала в груди с шести лет… испарилась. Внутри возникла оглушительная, неприличная лёгкость.

Она открыла глаза. Улыбка растаяла, оставив после себя лишь лёгкий запах озона и корицы. Мир не стал другим, он стал… настоящим. И где-то в глубине её нового, тихого сознания прозвучал тихий шёпот:

«Пробуждение — это не когда ты находишь ответы. Это когда исчезает тот, кто задавал вопросы».

Эта мысль отозвалась в ней таким глубоким узнаванием, что она рассмеялась. Всё её тело, её история, её боль — всё это было не ею. Это были просто костюмы. Костюм Жертвы. Костюм Спасательницы. Костюм Неудачницы. Даже это тело с его 106 килограммами было всего лишь скафандром, тесным, но необходимым для путешествия по этой реальности.

Её задача, как главной героини, заключалась не в том, чтобы с боем снять эти костюмы, а в том, чтобы вспомнить: она — Тот, кто их надел. Тот, кто устроил себе этот грандиозный, трогательный, смешной и прекрасный карнавал под названием «Жизнь».

Она не знала, что это было. Первый совет мудрого Ворона? Первая шутка невидимого Домовёнка? Она знала одно: в её личной сказке появился новый, очень странный союзник. А карнавал, похоже, только начинался.

Глава 2. В которой Тата перестала командовать, а борщ сварился сам (почти)

На следующее утро Тата проснулась другим человеком. Гиря из груди исчезла, и на её месте была тишина. Но не пустая, а какая-то… любопытная. Она спустилась на кухню, заварила себе чаю и, вместо того чтобы, как обычно, начать утреннюю «планёрку», просто вышла на террасу. Она села на свой старый диван, укуталась в плед и стала смотреть, как просыпается лес. Впервые за много лет она решила ничего не контролировать. Просто быть.

А в доме, лишённом своего центрального процессора, начался системный сбой.

Первым на кухню спустился Ник. Не услышав привычного «Никита, убери со стола!», он растерялся. Потом пожал плечами и решил взять дело в свои руки.

— Окей, Гугл, — деловито сказал он в телефон. — Как приготовить завтрак для пяти человек, используя только то, что есть в холодильнике?

Телефон послушно выдал ему рецепт омлета с ветчиной. Ник, вооружившись пошаговой инструкцией, приступил. Всё шло хорошо до пункта «возьмите три ломтика ветчины». Ветчины в холодильнике не оказалось.

— Как не оказалось? — пробормотал Ник. — Я вчера лично видел…

В этот момент из-за холодильника раздалось довольное чавканье. Там сидел Василий Федорович и доедал последний, самый главный ингредиент завтрака. Ник посмотрел на кота, на пустую упаковку, на рецепт в телефоне и вынес вердикт:

— Системная ошибка. Проект «Завтрак» закрыт по причине несанкционированного хищения ресурсов.

Следом появилась Мэри. Увидев гору грязной посуды, оставшейся со вчерашнего ужина, она пришла в ужас.

— Это же нарушение всех законов гармонии! — воскликнула она и принялась наводить «эстетический порядок».

Через полчаса посуда была вымыта, но кухня преобразилась. Тарелки стояли на полках не стопками, а живописными инсталляциями, отсортированные по оттенкам бежевого. Кружки были расставлены в форме спирали Фибоначчи. Стало очень красиво. И абсолютно невозможно что-либо найти.

На шум и запах кошачьего торжества спустился Медведь.

— Где еда? — пробасил он.

Увидев голодных детей, красивую, но бесполезную кухню и остатки ветчины, он понял, что пора включать «план Б».

— Так, расступитесь, дилетанты, — пророкотал он. — Сейчас будет настоящий мужской суп. Простой и надёжный.

Он достал самую большую кастрюлю, налил в неё воды и начал кидать туда всё, что попадалось под руку: картошку, морковку, остатки вчерашней курицы.

— А для навара… — пробормотал он, потянувшись к полке со специями.

Рука его дрогнула. Вместо щепотки соли в кастрюлю с громким «бултых!» улетела целая пачка соды.

Содержимое кастрюли зашипело, пошло пузырями и полезло наружу, как лава из разбуженного вулкана.

Тата, привлечённая запахом содового апокалипсиса, вошла на кухню. Она увидела своих троих. Ник сидел за столом и пытался написать «алгоритм спасения супа». Мэри с ужасом смотрела на пену, пачкающую её идеальный пол. А Медведь стоял над кастрюлей с половником, как капитан тонущего корабля.

Они увидели её и замерли, ожидая разноса. А Тата… Тата посмотрела на эту картину, на их растерянные, перепачканные лица. И она не смогла сдержаться. Она расхохоталась.

Сначала тихо, потом всё громче и громче.

Её смех был таким заразительным, что сначала улыбнулся Ник. Потом хихикнула Мэри. А потом громыхнул басом Медведь.

Через минуту вся семья, забыв про голод и провал, хохотала до слёз посреди своей разрушенной кухни.

— Ладно, горе-кулинары, — сказал Медведь, вытирая слёзы. — Есть идея получше.

Он достал с нижней полки мешок картошки и старую чугунную сковородку.

Они готовили все вместе. Толкаясь, отнимая друг у друга нож, споря, как лучше резать — соломкой или кубиками. Через полчаса на столе стояла огромная, дымящаяся, с поджаристой корочкой сковорода жареной картошки.

Они ели прямо из неё, обжигаясь и смеясь. И это была самая вкусная еда, которую они когда-либо пробовали.

А Тата сидела, смотрела на них и понимала: иногда, чтобы семья стала настоящей командой, нужно просто позволить ей как следует всё испортить.

Глава 3. Утро со-бытия и первый спор о смысле жизни

Утро после «картофельного перемирия» началось не с тишины, а со слаженного, привычного грохота. Тата проснулась и… прислушалась. На месте вчерашней пустоты и сегодняшнего хохота была густая, спокойная тишина, похожая на чистую страницу перед началом новой истории. Она спустилась на кухню.

Старый холодильник «ЗиЛ», похожий на пузатого рыцаря в белых доспехах, издал протяжный стон и заурчал, а сквозь рассохшиеся оконные рамы лился густой и золотистый, как мёд, утренний свет.

Кухня гудела, как растревоженный улей. Медведь, окутанный паром, как языческий бог — облаками, с лязгом переворачивал на сковороде тонкие, ажурные блины. Его мощные плечи были напряжены, а брови сдвинуты — он был в «Измерении Добытчика», ведя священную войну с голодом после вчерашнего провала.

Дух Непоседливых Троп сидел за столом и проводил важный научный эксперимент: он изобрёл способ есть вишнёвое варенье прямо из банки с помощью длинной соломинки для коктейля, доказывая, что ложка — это устаревший и неэффективный интерфейс.

А Фея Красоты, укутав в свой любимый узорчатый плед Хранителя Тишины, пыталась заплести ему в светлые волосы серебристую нить, «чтобы гармонизировать его ауру с утренними потоками». Кирюша не сопротивлялся, он с серьёзным видом наблюдал за пылинками, танцующими в солнечном луче.

Тата смотрела на эту какофонию, и её губы сами собой растянулись в улыбке. Она видела не хаос. Она видела танец. Танец верного Медведя, танец светлой Феи, танец молчаливого Хранителя и танец её озорного сына. И её сердце сжалось от щемящего, пронзительного и до слёз нежного покоя причастности.

И тут входная дверь распахнулась, впустив порыв свежего ветра и её. Фею-Целительницу, Дину. Стремительная, стройная, с водопадом длинных фиолетовых волос, она влетела в дом, как маленький ураган справедливости.

— Всем привет! Кошмар, там на въезде опять машину поперёк дороги поставили! Как так можно?! Это же нарушение всех правил! — выпалила она и тут же переключилась на профессиональные рельсы, окинув всех оценивающим взглядом. — Так, вижу признаки общего недосыпа и повышенный уровень углеводов. Кот, иди сюда, сейчас померяем тебе давление!

Василий Федорович, мирно дремавший на подоконнике, издал вздох обречённого философа и покорно подставил лапу. Он уже привык, что является главным объектом для медицинских экспериментов.

Дух Непоседливых Троп, решив, что обстановка достаточно абсурдна, решил добавить масла в огонь. Он оторвался от варенья, принял задумчивый вид и громко спросил у всех присутствующих:

— Вот сижу и думаю… А зачем мы вообще всё это делаем? Ну, в глобальном смысле. В чём смысл?

Вопрос повис в воздухе, смешавшись с запахом блинов и лёгким ароматом кошачьего смирения.

— Смысл? — пророкотал Медведь, шлёпая очередной блин на тарелку. — Смысл в котлетах! И в блинах! Мужик работает, женщина создаёт уют, дети растут. Всё! Остальное — от лукавого и безделья.

— Нет! — тут же возразила Фея Красоты, отпуская Кирюшу. — Смысл — в красоте! В том, чтобы сделать этот несовершенный, полный криво припаркованных машин и несимметричных котов мир хоть чуточку гармоничнее!

— Вы оба неправы, — усмехнулся Дух Непоседливых Троп, начиная откровенно троллить. — Это же очевидно. Смысл — в прокачке. Набрать больше очков опыта, перейти на следующий уровень, открыть новые ачивки. Эта реальность — просто игра с крутой графикой и очень сложным боссом в лице ипотеки.

— Какой ужас! — вмешалась Фея-Целительница, закончив с котом и обработав его лапу антисептиком. — Смысл жизни — в том, чтобы быть полезным! Помогать другим, исправлять ошибки, лечить болезни! В служении! А вы — про котлеты и ачивки…

Все замолчали и посмотрели на Тату. Она была их последней инстанцией, верховным судьёй всех смыслов. А Тата, вместо того чтобы дать «правильный» ответ, просто улыбнулась.

— А может, — сказала она тихо, — вы все правы? И смысл в том, чтобы у каждого был свой собственный, единственно верный смысл?

Эта простая мысль неожиданно всех примирила. Медведь хмыкнул и положил на тарелку Ника самый большой блин. Мэри решила, что варенье, пролитое на скатерть, создаёт интересный «цветовой акцент». А Дина задумчиво посмотрела на блины и сказала: «Пожалуй, сегодня я выпишу всем двойную дозу радости. В лечебных целях».

Вечером, когда стол ломился от угощений, а в доме пахло яблочным пирогом, случилось маленькое чудо. Затворник, привлечённый запахами и необычно гармоничной атмосферой, спустился в гостиную. И все они — все до одного! — уселись играть в настольную игру.

В этот момент, глядя на их склонённые головы, на робкую улыбку Затворника, на то, как Фея-Целительница азартно доказывала Духу Непоседливых Троп, что его ход «противоречит пункту 3.4 правил и общечеловеческой логике», Тата поймала себя на мысли:

«Это и есть оно. Не счастье как отсутствие проблем. А это… со-бытие. Бытие вместе. И я — не над ним, не под ним, а я — это само пространство, в котором вся эта любовь происходит».

И где-то в блике света на стекле серванта, как отражение её собственной новой сути, на мгновение повисла знакомая Улыбка. Она, казалось, шепнула ей прямо в сознание, не поучая, а подтверждая её собственное открытие:

«Видишь? Счастье — это не пункт назначения. Это умение замечать музыку в том оркестре, что уже играет вокруг тебя. Даже если он немного фальшивит».

Глава 4. В которой Затворник узрел смену провайдера, а Тата получила первую просьбу

Вечер после игры в «настолку» плавно перетекал в глубокую ночь. Воздух в Маленьком Домике был тёплым и густым от общего смеха и запаха остывшего яблочного пирога. Дети разошлись по своим комнатам, Медведь устроился перед телевизором, и его мерное посапывание наполняло гостиную ощущением основательности и покоя.

Тата стояла у раковины, смывая с тарелок остатки праздника. Кухня, свидетельница утреннего «философского диспута», теперь отдыхала. Лунный свет, пробиваясь сквозь старое окно, рисовал на мокрой посуде серебряные узоры. На табуретке, свернувшись в идеальный пушистый круг, спал Василий Федорович, изредка подёргивая усом во сне — видимо, проводил аудит в стране молочных рек. Внутри Таты всё ещё звучала тихая музыка того «со-бытия», которое она пережила вечером. Она мыла посуду, но на самом деле — просто наслаждалась этой густой, обволакивающей тишиной.

И тут за её спиной материализовалась тень. Это был Затворник. Он не ушёл в свою Башню. Он стоял в дверях кухни, держа в руках свой ноутбук, как прорицатель — хрустальный шар. На его лице, обычно бесстрастном, читалось лёгкое, почти научное любопытство. Он весь день анализировал странные данные, и причина этих данных стояла прямо перед ним. Золотая аномалия, которая внесла необъяснимую гармонию в его собственные системы, заставив его впервые за долгое время почувствовать… покой. Он должен был понять источник.

— Зафиксирована аномалия, — робко сказал он.

Тата обернулась.

— Какая ещё аномалия? Опять кот сидит на роутере?

— Хуже, — он подошёл и развернул к ней экран. — Аномалия в тебе.

На мониторе была не игра и не код. Это была сложная, пульсирующая схема, похожая на звёздную карту.

— Это… карта энергооборотов Домика, — пояснил он. — Я её для себя сделал. Чтобы понимать… обстановку.

Он ткнул длинным пальцем в одну из точек.

— Вот — Медведь. Сплошная красная зона ворчания с вкраплениями золотых искр мечтательности.

Медведь в гостиной громко всхрапнул, подтверждая диагноз.

— Вот — Фея Красоты. Розовые завихрения перфекционизма, смешанные с сиреневыми вспышками творческого вдохновения.

— А это — Дух Непоседливых Троп, — он указал на сектор, который бешено мигал, как новогодняя гирлянда. — Нестабильный, высокочастотный поток чистого креатива, смешанный с импульсами троллинга.

— Вот — Фея-Целительница, пока она была здесь, — он указал на ровную, зелёную пульсацию. — Стабильный поток аналитики с редкими выбросами желания всех починить. Вчера она пыталась поставить диагноз стулу. Утверждала, что у него артроз ножек.

— А это… — Затворник с некоторым почтением указал на сложный, переливающийся всеми цветами радуги узор. — Хранитель Тишины. Его канал… я его не декодирую. Он на протоколе, которого нет в моих базах данных.

И тут он перевёл взгляд на Тату и замер.

— А вот это — ты.

Он показал на точку, которая вместо привычного серого, тревожного мерцания теперь пульсировала ровным, тёплым, золотистым светом.

— Ты… — он сглотнул, подбирая слова. — Ты… сменила провайдера. С локального тарифного плана «Страдание S» на безлимитный «Источник Light». Как? У тебя есть промокод?

Воцарилась тишина. Тата просто улыбнулась. Она не знала, что ему ответить.

В этот момент в кухню бесшумно вошёл Хранитель Тишины. Он подошёл к Тате, посмотрел на неё своими бездонными глазами. В них не было вопроса. В них было узнавание. Потом разжал кулачок. На его ладони лежал идеально гладкий, белый речной камень, ещё немного влажный и прохладный.

Это был не подарок. Это была немая просьба:

«Я вижу твой новый свет. Он похож на тихую воду. Возьми мою боль. Сделай с ней то, что я не умею. Успокой её».

Тата приняла камень. Она не сказала «спасибо». Она просто прижала его к груди и кивнула, принимая свою новую, неожиданную роль.

Затворник наблюдал за этой безмолвной сценой, и его процессор, кажется, окончательно завис. Он молча развернулся и ушёл в свою Башню — анализировать данные, которые не вписывались ни в одну известную ему систему.

А Тата осталась стоять посреди тихой кухни, сжимая в руке свой первый настоящий артефакт. Это была не тяжесть. Это была… честь.

«Видишь? — шепнула ей Улыбка, мерцая в отражении чисто вымытой тарелки. — Ты искала способ избавиться от своей боли. А нашла — способность принимать чужую. Это не следующий уровень игры. Это — совсем другая игра. И она гораздо интереснее».

Глава 5. В которой Великая Ель шептала о корнях, а Домовёнок — о котлетах

Утро в Маленьком Домике всегда было временем ритуалов. Но теперь Тата наблюдала их из своей новой, тихой гавани. Она сидела на зачарованной террасе с чашкой дымящегося чая, перекатывая в руке гладкий, прохладный камень от Кирюши. Камень, казалось, вбирал в себя тепло её ладони.

Перед ней раскинулся их маленький мир. Зелёный газон, ещё влажный от росы. Старая яблоня со скамейкой под ней. Исполинское кострище в центре. И в дальнем углу — недостроенная баня, памятник великим планам и вечной нехватке гвоздей. Но главным сокровищем двора была она — Великая Ель.

Сейчас это была могучая, величавая красавица, устремлённая в небо. Тата помнила её маленькой и одинокой, спасённой её Медведем от гибели на обочине дороги. Она выжила. И стала душой их дома. Тата смотрела на её тёмные, раскидистые лапы и вдруг, в своей новой тишине, услышала её безмолвный шёпот. Ель, казалось, говорила с ней на языке самой жизни: «Меня питали и солнце, и дожди. Меня гнули и ветры, и вьюги. Сила не в том, чтобы избегать бурь. Сила в том, чтобы иметь корни, которые уходят глубоко».

Тата улыбнулась. Это было именно то, что ей нужно было услышать. Она отхлебнула чаю и тут же поперхнулась. Чай был… солёным.

Она недоумённо посмотрела на чашку. Из-за цветочного горшка на перилах террасы раздался сдавленный смешок. Тата прищурилась. Там, в тени герани, мелькнуло что-то маленькое и лохматое, похожее на старый валенок с глазами-угольками.

«Не нравится? — проскрипел в её голове знакомый голосок Шушика. — А чего ты хотела? Чай с сахаром — это для тех, кто жизнь подсластить пытается. А ты у нас теперь — вся из себя Пространство. Так что получай правду жизни. Она солёная. Как слёзы. И как пот твоего Медведя».

Тата не стала злиться. Она рассмеялась.

— Ах ты, проказник!

— То-то же! — проворчал Шушик, и в углу террасы что-то зашуршало. — И вообще, хватит тут с ёлками разговаривать. Иди делом займись. Медведь твой скоро с ума сойдёт от своих мыслей. Ему котлета нужна, а не твоя эта… тишина вселенская.

И тут пьеса началась.

Из дома выскочил Дух Непоседливых Троп. Он был так возбуждён, что чуть не врезался в дверной косяк. Его лицо сияло азартом.

— Мам, я вчера тот алгоритм вроде бы допилил! Кажется, я нашёл ключ!

Старая Тата тут же начала бы волноваться, спрашивать, уточнять, советовать. Новая Тата просто увидела его состояние — чистый, незамутнённый восторг творчества.

— Это здорово, сынок, — сказала она спокойно.

Через час он вышел снова, с нахмуренной сосредоточенностью, и с досадой пнул маленький камешек.

— Так, вчерашний вариант не сработал… Нашёл кучу ошибок. Придётся всё переделывать.

Старая Тата бросилась бы утешать, жалеть, предлагать помощь. Новая Тата вспомнила шёпот Ели. Это его «буря». И ему нужно было самому найти в себе корни, чтобы её выдержать.

И тут же на террасу вышел Медведь. Он слышал и первое, и второе. Он подошёл к сыну, сел рядом на ступеньку и положил свою тяжёлую, тёплую лапу ему на плечо.

— Ничего, — пророкотал он. — Пусть переделывает. Настоящий мёд сразу не даётся. — Он помолчал, глядя на их Ель. — Вон, и она не сразу прижилась. А теперь смотри, какая красавица. Главное — направление верное.

Тата смотрела на них — на сына, который, почувствовав молчаливую поддержку, уже снова мысленно погрузился в свой код, и на мужа, чья вера, как и их Ель, имела глубокие, хоть и невидимые, корни. Всё это было просто… происходящим. И в этом не было проблемы. Была только жизнь.

Она снова взяла свою чашку с солёным чаем. Сделала маленький глоток. И на этот раз он показался ей не таким уж и противным. Он был на вкус как сама эта утренняя сцена. Немного горький от неудачи сына, немного тёплый от поддержки отца, и солёный… солёный, как сама земля, в которую они все так отчаянно пытались пустить корни.

«Видишь? — шепнула ей Улыбка, появляясь в отражении на поверхности чая. — Ты просто заметила, что ты и есть само небо, в котором происходит погода. И это — вся свобода, которая тебе нужна».

А из-за цветочного горшка снова донёсся ворчливый шёпот Шушика:

«Небо, погода… Философы! Котлеты кто делать будет?»

Глава 6. В которой состоялся Суд над Медведем, а Домовёнок был главным свидетелем

День клонился к вечеру. В Маленьком Домике пахло спокойствием и яблочным пирогом, который испекла Фея Красоты. Но эта идиллия была обманчива. На кухне, в густых, тёплых сумерках, где плясали тени от огня в камине, назревал юридический конфликт вселенского масштаба.

За кухонным столом, застеленным старой клеёнкой в ромашках, развернулось экстренное заседание Верховного Диванного Суда.

Во главе стола, положив на него пушистую, но неумолимую лапу, восседал Василий Федорович, Налоговый Инспектор Всея Дивана. Его поза была полна достоинства и праведного гнева. Рядом, исполняя роль строгого, но грациозного секретаря, устроилась Леди Шерри.

Напротив, с видом неправедно обвинённого, стоял Медведь, сжимая в руке половник как единственный щит.

— Мяу! — строго заявил Василий Федорович, что в переводе с юридического кошачьего означало: «Гражданин Медведь! Настоящим уведомляем вас о наличии задолженности по уплате вечерней дани в виде ветчины, согласно пункту 1.1 Кошачьего Кодекса!»

В этот момент Тата, вошедшая на кухню, услышала тихий смешок, донёсшийся из-за старого самовара.

«Опять! — прошелестел в её голове знакомый голосок Шушика. — Это я ему подсказал! Сказал, что Медведь сегодня премию получил и заначил новую палку колбасы за банками с огурцами. Пусть делится, жадина!»

Леди Шерри тихо и скорбно мяукнула, дополняя обвинение: «И это подрывает продовольственную безопасность и моральные устои нашей ячейки общества!»

Медведь фыркнул.

— Какая ещё дань? И вообще, я подаю встречный иск! — пророкотал он. — Истец, Василий Федорович, не выполняет свои должностные обязанности по антистрессовому мурлыканью! Уровень вибраций в доме снизился!

— Мррр-мяу! — парировал Василий. («Это инсинуация! Уровень мурчания напрямую зависит от уровня ветчины в организме! Вы нарушаете причинно-следственную связь!»)

«Во-во! — захихикал Шушик в голове у Таты. — Скажи ему, что я тоже подписываюсь под иском! Мне он сегодня тоже не мурлыкал, только спал на моём любимом тёплом месте у печки!»

В этот момент в кухню заглянули дети, привлечённые шумом. Фея Красоты сморщила носик:

— Вася, твои усы топорщатся несимметрично! Это нарушает эстетический баланс!

Дух Непоседливых Троп тут же предложил:

— А давайте создадим смарт-контракт на блокчейне для выплаты колбасной дани? С автоматическим списанием сосисок со счёта Медведя.

Даже Хранитель Тишины молча подошёл к столу и положил между сторонами самый гладкий свой камень — видимо, в качестве судебного залога или вещественного доказательства вселенской гармонии.

Медведь обвёл взглядом всех — свою смешную, сумасшедшую семью. И вдруг… рассмеялся. Громко, басовито, от души.

— Ладно, ладно! Дипломаты вы мои голодные!

Он потянулся к холодильнику.

— Будет вам ваша дань. Но знайте! Я Хранитель этого Очага, а вы — его неотъемлемая, пушистая и наглая часть.

И, разрезая ветчину, он ворчал уже беззлобно, осознавая, что это и есть та самая странная, смешная и бесконечно дорогая ему жизнь. Он положил два аппетитных ломтика в миску. Но вдруг поднял палец.

— Стоп! — пророкотал он. — Приговор суда должен быть исполнен… по закону!

Он взял два крошечных листочка петрушки и торжественно водрузил их на ломтики ветчины.

— Это — гербовая печать! — объявил он. — А теперь, именем Королевства Маленького Домика, приговариваю истцов… к немедленному поглощению улики!

Василий Федорович и Леди Шерри с важным видом обнюхали «опечатанную» ветчину и приступили к её уничтожению. Судебное заседание плавно перетекло в праздничный банкет.

А Тата с улыбкой смотрела на это. Её Медведь не просто «сдался». Он превратил конфликт в игру.

В этот момент она взяла со стола старый заварочный чайник, чтобы налить себе чаю. И увидела, что пар, поднимающийся из носика, на секунду сложился в знакомую, широкую, подмигивающую Улыбку.

«Смотри, — прошелестел вместе с паром тёплый, мягкий голос. — Ты видишь, как он учится? Он не стал бороться. Он нашёл способ превратить их требование в вашу общую весёлую игру. Пробуждение — оно ведь не только в тишине. Оно — вот в такой весёлой, любящей игре. Оно, как зевота, заразительно. Просто кто-то должен начать первым».

Тата моргнула. Улыбка из пара растаяла, оставив после себя лишь лёгкий аромат бергамота. Она улыбнулась в ответ. Её мир становился всё более странным и чудесным.

Глава 7. В которой на террасе собрался Совет Фей, а Кирюша принёс зеркало

День выдался тихим и ленивым. Медведь с Ником уехали в город за какими-то железяками для очередного гениального проекта. В доме воцарилось «женское царство». Атмосфера сразу стала другой — мягче, текучее, наполненной ароматами травяного чая и тихими разговорами.

Тата, Мэри и приехавшая навестить их Дина сидели на зачарованной террасе. Солнце мягко грело сквозь листву яблони.

— Я не понимаю, — вздохнула Дина, отхлебнув чай. — Почему люди такие нелогичные? Я им объясняю, как правильно питаться, как делать зарядку… Они кивают, соглашаются, а потом идут и покупают чипсы. Ну как так можно?

— И не говори! — подхватила Мэри. — Я вчера три часа объясняла заказчице, почему персиковый цвет стен в её спальне создаст гармоничную атмосферу. А она выбрала… ядовито-салатовый! У меня чуть глаз не выпал. Мир так несовершенен!

Они обе, Фея-Целительница и Фея Красоты, страдали. Обе отчаянно пытались «исправить» мир, каждая своим инструментом — скальпелем логики или кистью гармонии. И обе натыкались на его упрямое несовершенство.

Тата молча слушала их, помешивая ложечкой чай. Она вспомнила себя — двадцатилетнюю, тридцатилетнюю, сорокалетнюю. Вспомнила, как пыталась «спасти» подругу от неудачного брака, как пыталась «исправить» характер мужа, как хотела переделать весь мир под свои лекала. И улыбнулась.

— Однажды, — начала она, — когда мне было лет двадцать пять, я решила, что наш серый, унылый подъезд срочно нуждается в цветотерапии. Я купила ведро самой яркой розовой краски, какую только нашла, и ночью, как партизан, выкрасила все стены. Я была уверена, что утром люди выйдут и их души запоют от радости.

— И что? — с интересом спросила Мэри.

— И то, — усмехнулась Тата. — Утром первой вышла соседка, баба Маня. Она посмотрела на розовые стены, потом на меня и сказала всего одну фразу: «Совсем умом тронулась, наркоманка». А потом вызвала участкового. Моя миссия по спасению мира с треском провалилась.

Мэри и Дина хихикнули.

Их разговор прервало тихое шуршание. Из дома вышел Кирюша. Он молча подошёл к их столику. В руках он держал старое, бабушкино зеркальце в потемневшей медной оправе. На стекле была тоненькая трещинка, похожая на паутинку.

Он не сказал ни слова. Он просто подошёл сначала к Дине. И поднёс зеркальце к её лицу. Она посмотрела на своё отражение. И увидела не Фею-Целительницу, а просто очень уставшую девушку с напряжёнными складками у губ.

Потом он подошёл к Мэри. Та заглянула в зеркало и увидела в своих глазах не творческий огонь, а тревогу. Тревогу от того, что мир никогда не будет идеальным.

Последней он подошёл к Тате. Она посмотрела на себя. И увидела в треснувшем стекле все свои отражения сразу: и ту девочку с розовой краской, и уставшую женщину в машине, и ту, что сидела здесь и сейчас. И она почувствовала ко всем ним огромную, тихую нежность.

Они замолчали. Кирюша, видя, что его послание доставлено, так же молча забрал зеркало и ушёл ловить солнечных зайчиков. Смысл его немого перформанса был яснее любых слов: «Прежде чем чинить мир, посмотрите на себя».

Они не стали делать выводов или анализировать. Они просто сидели в тишине, и эта тишина стала моментом их глубокого женского единения. Они увидели друг в друге не функции, а просто уставших девочек, которые очень хотят, чтобы мир был лучше.

— А я, пожалуй, пойду испеку шарлотку, — вдруг сказала Дина. — Это нелогично и полно углеводов. Но, кажется, моей душе это сейчас очень нужно.

— А я тебе помогу, — улыбнулась Мэри. — Нарежу яблоки идеально ровными, гармоничными дольками.

И они ушли на кухню, смеясь. А Тата осталась на террасе, чувствуя, как её мир, со всеми его трещинками и несовершенствами, становится только целее и красивее.

Глава 8. В которой Фея-Целительница устроила гороховый апокалипсис

Субботнее утро, после тишины и умиротворения, ворвалось в дом новым вихрем. Фея-Целительница, гостившая на выходных, решила, что пора переходить от теории к практике. Она смотрела на то, как Медведь с аппетитом уплетает блины, а Ник запивает их сладким чаем, и её душа блюстителя здоровья страдала. «Они же убивают себя! — думала она. — Сплошные быстрые углеводы и холестерин! Кошмар! Я должна их спасти!»

Кухня Маленького Домика за полчаса превратилась в алхимическую лабораторию. На столе, где ещё недавно лежали мирные блины, теперь выстроились колбы, мензурки и несколько подозрительных пучков сушёных трав, от которых Василий Федорович чихал, не переставая.

— Внимание, семья! — объявила Дина, стуча ложкой по кастрюле, как по церковному колоколу. — Сегодня я синтезирую эликсир бодрости! Он заменит вам вредный кофе и даст энергию на весь день!

Медведь, чинивший табурет, скептически хмыкнул. Дух Непоседливых Троп тут же начал гуглить на телефоне «стоимость галлона эликсира бодрости на чёрном рынке». Тата притихла у окна, чувствуя, как знакомое пространство кухни наполняется густым, как сироп, духом авантюры.

Из-за печки, где было его любимое тёплое местечко, раздался ворчливый шёпот Шушика в голове у Таты:

«Опять эта колдунья свои зелья варит! В прошлый раз после её „чая для иммунитета“ у меня хвост три дня фиолетовым светился! Скажи ей, пусть валерьянку лучше сварит!»

Дина, бормоча под нос что-то о «каталитических свойствах ромашки», начала творить. В этот момент на кухню, привлечённый запахами, вошёл Огнепоклонник, а за ним, прячась за его широкой спиной, крался Хранитель Тишины. Увидев приготовления, Кирюша подбежал к столу и с настойчивым видом сунул Дине в руку… кусок обоев. Явно намекая, что для полного счастья не хватает именно этого ингредиента.

— Кир, нет! — засмеялась Дина, но было поздно. Пока она отвлекалась, её рука дрогнула, и щепоть «порошка радужного настроения» полетела прямиком в кастрюлю с кипящей водой.

Раздался мягкий «ПФУУУХ!», и кухню заполнил густой розовый дым, пахнувший леденцами.

Дым рассеялся. И тут Фея Красоты, стоявшая в дверях, издала тихий, душераздирающий стон.

— Мамочки…

Они осмотрелись. Факт оставался фактом: всё было в горошек.

Стены — в розовый горошек. Холодильник — в зелёный. Старая клеёнка на столе покрылась весёлыми синими крапинками. Сам Медведь сидел на полу, уставившись на свои руки, которые теперь напоминали лапы модного леопарда.

Воцарилась тишина, которую нарушил взрыв беззвучного, но невероятно заразительного смеха. Это хохотал Кирюша. Он заливался, трясся всем телом, показывал пальцем то на гороховую бороду деда, то на свой новый гороховый свитер, и от его чистого, неслышного веселья невозможно было не улыбнуться.

«Во даёт колдунья! — прошелестел в голове у Таты восторженный шёпот Шушика. — Я так даже не умею! Смотри, смотри! Я тоже хочу!»

И тут на белой скатерти, чудом оставшейся нетронутой, начали сами собой появляться маленькие чёрные горошинки. Одна, вторая, третья… Они складывались в узор, похожий на кошачью лапку, а потом — в наглую, подмигивающую рожицу. Это Шушик тоже решил принять участие в общем художестве.

— Ну вот, — первым нарушил молчание Медведь, разглядывая свою гороховую рубаху. — Я — мужик, добытчик, Хранитель Очага. А теперь я — леопард в фиолетовую крапинку. Женщины, вы — хаос во плоти! — Он почесал гороховую щеку. — Но… а вроде и ничего. Бодрит.

— Это не баг! — оживился Затворник, выглядывая из-за двери. — Это… неожиданный визуальный апгрейд!

— Мне нравится! — возвестила Фея Красоты. — Это вызов! Брутальный шик!

Всеобщее оцепенение сменилось хаотичным весельем. И тут Кирюша подбежал к Огнепоклоннику, указывая на усыпанный горошинами пол. Его приказ был немым: «Играй!»

Огнепоклонник понял.

— А ну, расступитесь! — провозгласил он. — Объявляю охоту за сокровищами! Красные горошины — это лава, синие — река!

И могучий Огнепоклонник начал прыгать по полу, как мальчишка. Кирюша, продолжая заливисто, но беззвучно хохотать, бегал вокруг, указывая ему путь. Он вёл его по запутанному маршруту через всю кухню, и в конце, под столом, их ждал главный «артефакт» — банка с солёными огурцами.

Тата смотрела на этот безумный, раскрашенный мир, на рожицу из горошин на скатерти, на беззвучный смех внука, и чувствовала, как внутри неё рождается смех. «Мир никогда не спрашивает у тебя разрешения, — подумала она. — Он просто рисует на твоих стенах горошек. И что ты будешь делать? Воевать с ним?»

Её мысль тут же нашла отражение. Пятно от пролитого чая на столе вдруг собралось в знакомые очертания Улыбки.

«Воевать с ним? — шепнул Голос, подтверждая её догадку. — Или танцевать? Кажется, вы уже выбрали танец».

А Фея-Целительница, вся в синий горошек, с гордостью подняла пузырёк с мутной жидкостью.

— Ну, почти получилось! — заявила она. — Побочный эффект… но эстетически приятный.

Глава 9. Побочные эффекты горохового апгрейда

Гороховое веселье на кухне постепенно пошло на убыль. Огнепоклонник, устав от прыжков по воображаемой лаве, прилёг на диван в гостиной, и его могучая фигура, покрытая зелёным горошком, напоминала замаскированный под куст танк. Кирюша, довольный представлением, устроился у него на груди, почти сливаясь с новым узором.

Именно в этот момент Василий Федорович, Налоговый Инспектор, решил, что анархия и веселье — это прекрасно, но обед должен быть по расписанию. Он важно прошествовал по гороховому полу, но поскользнулся на особенно выпуклой синей горошине и, отчаянно загребая лапами по воздуху, с грацией летящего кирпича влетел прямиком в свою миску с водой.

Раздалось громкое «ШЛЁП!» и возмущённое «МЯУ!», которое можно было перевести как «Это покушение на представителя власти!». Кот вылез, мокрый, униженный, и бросил на Медведя, который как раз пытался сдержать смешок, взгляд, полный вселенской скорби. После чего со всей силы отряхнулся прямо на его белоснежные (бывшие) штаны.

«Это вам за моральный ущерб!» — казалось, говорил его взгляд.

«Хи-хи, допрыгался, бюрократ!» — прошелестел в голове у Таты ехидный голосок Шушика откуда-то из-под раковины.

Но самое странное началось потом. Фея-Целительница, всё ещё вся в синий горошек, вдруг замерла с приподнятой бровью.

— Странно… — произнесла она. — У меня… прошла голова. Та, что с утра болела.

Все переглянулись. Эликсир бодрости не получился. Но его побочный эффект обладал своим магическим действием.

— Ой! — пискнула Фея Красоты. — А горошек на вазе… он меняет цвет! Смотрите!

Действительно, горошины на фарфоре медленно переливались. Гороховый узор оказался живым и реагировал на настроение! Когда Медведь ворчал, горошины на его рубахе темнели. Когда Тата улыбалась — горошины на стене рядом с ней начинали светиться тёплым золотистым светом.

«Ой, беда-а-а! — пропищал в голове у Таты панический шёпот Шушика. — Теперь все мои проказы видны будут! Только подумаю стащить сырник, как весь угол за печкой предательски засветится фиолетовым цветом коварства! Это заговор!»

«Похоже, твой эликсир, Дина, сделал наш дом… эмпатичным», — с удивлением подумала Тата. — «Вот тебе и просветление…»

Её мысль тут же нашла отражение. Внезапно запотевшее стекло в кухонном шкафчике сложилось в знакомую Улыбку.

«А разве это не одно и то же?» — прошептал Голос.

Затворник, который до этого с напряжённым вниманием наблюдал за флуктуациями цвета на стене, вдруг хлопнул себя по колену.

— Конечно! — прошептал он. — Это не хаос. Это — визуализация данных!

Он тут же достал ноутбук.

— «Объект: Кухня. Свойство: Визуализация эмоционального фона в реальном времени». Это прорыв в невербальной коммуникации!

Герои немедленно приступили к экспериментам.

Дух Непоседливых Троп решил проверить систему на прочность. Он подкрался к Медведю и начал его щекотать.

— Перестань! — рычал Медведь, хохоча.

— Смотрите! — кричал Ник. — Горошины на его рубахе стали ярко-оранжевыми! Индекс счастья растёт!

А Фея Красоты устроилась у стены и начала медитировать на разные эмоции.

— Так… вспоминаю, как Василий Федорович съел мою котлету. Ага! Вот он, идеальный отте

— Так… вспоминаю, как Василий Федорович съел мою котлету. Ага! Вот он, идеальный оттенок праведного гнева — «баклажан в тумане»! А теперь… вспоминаю улыбку Кирюши… О! Появился «персиковый рассвет с нотками умиления»!

Даже Медведь заинтересовался. Он нахмурился — горошины на его жилете стали угольно-серыми. Он попытался улыбнуться — и несколько горошин робко порозовели.

— Чёрт возьми, — пробормотал он. — Теперь и ворчать незаметно не получится.

— А я могу сгенерировать цвет чистой скуки? — задумчиво спросил Затворник и начал в уме перемножать четырёхзначные числа. Горошек вокруг него окрасился в ровный, унылый, серо-бежевый цвет.

— Получилось! — констатировал он без тени радости. — Цвет бухгалтерского отчёта.

Прошло несколько часов. Первоначальный восторг от живых горошин сменился лёгкой паранойей. Жить в доме, который работает как детектор лжи, оказалось не так-то просто.

Медведь, например, пытался незаметно стащить из вазочки конфету. Он подкрадывался к столу с самым невозмутимым видом, думая о погоде, о рыбалке, о чём угодно, только не о конфете. Но стоило его руке потянуться к вазочке, как горошины на стене за его спиной предательски вспыхнули ярко-алым цветом — цветом «преступного намерения».

— Ага! — раздался с дивана торжествующий голос Ника. — Попался! Папа, ты нарушаешь статью 3.14 Конфетного Кодекса!

Фея Красоты, в свою очередь, столкнулась с другой проблемой. Она пыталась убедить Затворника, что новый плед «цвета увядшей лаванды» идеально впишется в интерьер.

— Он такой… уютный, правда? — говорила она, а сама втайне думала: «Господи, какой же он блёклый, но другого не было, а старый уже совсем дырявый…».

И горошины вокруг неё тут же начали мелко-мелко подрагивать и переливаться всеми оттенками серого — цветом «эстетического компромисса».

Затворник, который уже научился читать «гороховый код», молча кивнул.

— Я понял, — сказал он. — Этот плед — временное решение с низким коэффициентом удовлетворённости. Принято.

Но главным бенефициаром новой системы стал Шушик. Для него это было не просто развлечение, а настоящий пульт управления реальностью. Он сидел на печке и играл в «светофор».

Когда Василий Федорович с невинным видом проходил мимо стола, Шушик мысленно подсовывал ему образ сосиски. Горошины на стене за котом тут же вспыхивали хищным оранжевым.

«Красный свет! — хихикал Домовёнок в голове у Таты. — Вор идёт! Держи вора!»

Когда Медведь садился в кресло отдохнуть, Шушик «включал» ему мысль о недостроенном доме. Горошины вокруг кресла тут же темнели до тревожно-бордового.

«Жёлтый свет! — комментировал Шушик. — Внимание! Зона повышенной тревожности! Скоро рванёт!»

А когда Кирюша подходил к Тате и просто молча клал ей голову на колени, горошины вокруг них начинали светиться ровным, мягким, золотисто-зелёным светом, от которого на душе становилось тепло.

«Зелёный свет! — с уважением шептал Шушик. — Можно ехать. Прямиком в рай».

Вечером Тата сидела и смотрела на эту безумную цветомузыку. Её семья больше не могла врать — ни другим, ни себе. Все их маленькие хитрости, тайные мысли, мимолётные страхи и тихие радости теперь были написаны на стенах. И это было не страшно. Это было… освобождающе.

«Мы стали прозрачными, — подумала она. — Как стёклышки в калейдоскопе. И от этого наш общий узор стал только красивее».

«Ты видишь? — отразилась Улыбка в тёмном окне. — Иногда, чтобы люди начали видеть друг друга, нужно просто раскрасить их в дурацкий горошек. Психология отдыхает».

Глава 10. Ночной визит и ключ к единственной двери

Ночь мягко укутала Гороховый Домик. Весёлый хаос дня сменился глубокой, бархатной тишиной. Сквозь старые окна лился холодный лунный свет, и горошины на стенах потускнели, светясь ровным, сонным перламутром. Из-за стены доносилось мерное посапывание Медведя. Дом дышал.

В своей комнате Тата не спала. Внутри царила оглушительная тишина. Она лежала и смотрела в узор из теней на потолке.

И тогда одна из теней отделилась. Она была соткана не из тьмы, а из самой тишины. Это была тень Павшего Волшебника, её любимого брата.

«Привет, сестрёнка, — прозвучал в её сознании голос, тихий и знакомый до боли. — Я видел, как ты горишь. У них на карте. Золотая стала».

«Я не горела. Я просто перестала мешать свету», — так же беззвучно ответила Тата.

Тень усмехнулась. Это была их общая, детская усмешка.

«Умно. Всех хотела спасти. Даже меня».

«Я не спасаю больше. Я просто… позволяю быть».

— Вот и я об этом, — тень сделала шаг ближе, становясь плотнее. — Раз уж ты научилась позволять, то сможешь принять один дар с Того Берега. Это… ключ.

Он протянул ей сгусток темноты, в котором мерцала одна-единственная золотая искра. Когда Тата мысленно взяла её, она почувствовала тёплое покалывание в центре груди.

— Ключ активации на одну Безусловную Любовь к себе, — торжественно объявила тень. — Действует 24 часа. Примени. Это откроет одну дверь. Но самую важную.

Тата почувствовала укол старой привычки — привычки сомневаться.

«Подожди! „Применить для себя“… А для какой „себя“? Для той девочки, которую обидели? Для той женщины, которая ненавидит своё тело? Для той матери, которая чувствует себя виноватой? Во мне же их целое войско! На какую из этих „себя“ потратить этот единственный ключ? Я же не знаю, с чего начать! Что-то я совсем запуталась…»

Тень брата не рассмеялась. В ней была бесконечная, сострадательная нежность. Эхо отвечало не её беспокойному уму, а тому отчаянному крику, что шёл из самой глубины её сердца.

«Ты не запуталась, сестрёнка. Ты подошла к самому краю. К главному парадоксу.

Ты говоришь: «Я и так люблю всех». Да, ты любишь. Но посмотри, как ты любишь. Твоя любовь — это любовь-действие. Любовь-жертва. Любовь-спасение. Ты отдаёшь, отдаёшь, отдаёшь… пока твой собственный колодец не пересыхает. И тогда твоя любовь становится долгом, усталостью, обидой на тех, кто не ценит. Это прекрасная, героическая любовь. Но она — условна.

А Безусловная Любовь — это не действие. Это — состояние. Это как разница между лампочкой и Солнцем. Лампочка светит, потому что её включили. А Солнце… оно просто светит. Его природа — светить.

Ключ, который я тебе дал, — он не для того, чтобы ты начала любить других «ещё сильнее». Он для того, чтобы ты перестала быть лампочкой и вспомнила, что ты — Солнце.

«Любить себя» — это не эгоизм. Это — вернуться к своему источнику света. Перестать делать себе плохо. Перестать судить себя. Просто позволить своему свету быть.

Тратить любовь «на всех» — это продолжить игру в лампочку. Старую Тату.

Применить её «для себя» — это родить новую. Хранительницу Пространства, которая светит не потому, что надо, а потому что не может не светить».

Он исчез. В комнате снова была только тишина. Тата лежала, не шевелясь. Холодный страх не пришёл. Вместо него было чувство глубокой, пронзительной печали и… благодарности. Ключ — золотая искра — висел в пространстве её сознания, тёплый и живой.

Она закрыла глаза, погружаясь в дрёму. И в этот момент, на грани сна и яви, она отчётливо почувствовала, как сзади, на кровати, прогнулся матрас. Что-то или кто-то тёплый и невыразимо родной мягко ткнулся ей в спину и лёг рядом, свернувшись калачиком. Не было ни страха, ни удивления. Было лишь абсолютное, детское чувство защищённости.

«Интересно, это я сама себя обнимаю?» — промелькнула весёлая мысль.

Под этим невидимым, тёплым крылом Тата уснула. А самый главный вопрос в её жизни теперь ждал своего утра.

Глава 11. В которой Старая Тата вернулась за котлетой, а Улыбка рассказала про ткань

Утро после ночного визита Тени было похоже на первый день нового мира. Тата проснулась с ощущением, что ей подарили все сокровища Вселенной. Ключ на Безусловную Любовь к себе лежал в её сердце тёплым, сияющим слитком. Она — Пространство. Она — Солнце. Она смотрела на спящего Медведя с такой нежностью, на которую, казалось, раньше была неспособна.

Она спустилась на кухню, чувствуя себя парящей феей. «Сегодня, — решила она, — я буду просто любить. Безусловно. Всех и всё».

И тут начался экзамен.

На кухне разворачивался утренний хаос. Медведь, не выспавшийся и хмурый, пытался приготовить свои фирменные котлеты, которые обожал Кирюша. Но что-то пошло не так. Зазвонил телефон, он отвлёкся, и… фарш на сковородке превратился в чёрные, дымящиеся угольки. Последний фарш.

— Чёрт! — рявкнул Медведь, с грохотом сбрасывая сковородку в раковину.

В этот момент на кухню вошёл Кирюша. Он увидел пустую тарелку, потом чёрные останки котлет, потом посмотрел на Медведя. Он не плакал и не кричал. Он просто смотрел на него своими огромными, бездонными глазами, в которых плескалось вселенское разочарование.

Этот молчаливый упрёк стал последней каплей для уставшего Медведя.

— Да что вы все от меня хотите?! — взревел он, ударив кулаком по столу. — Я не железный! Устал я от всего этого! От долгов, от стройки, от ваших котлет!

И в этот момент вся «просветлённость» Таты, всё её «пространство» и «безусловная любовь» испарились, как дым от сгоревших котлет. На её место, громыхая доспехами, вернулась Старая Тата — Спасательница, Обвинительница и Праведная Мать.

— Как ты можешь?! — закричала она, и её голос звенел от праведного гнева. — Он же ребёнок! Ты же обещал ему! Вечно ты срываешься на самых слабых!

На кухне воцарилась ледяная, звенящая тишина. Медведь посмотрел на неё взглядом раненого зверя, молча схватил куртку и вышел, хлопнув дверью. Кирюша, испугавшись, спрятался за юбку вошедшей на шум Мэри.

А Тата осталась одна, посреди руин своей «духовности». Она смотрела на сгоревшую сковородку и с ужасом осознавала, что только что произошло. Она чувствовала себя последним лицемером.

Она выбежала на террасу, готовая рыдать от стыда и бессилия. Воздух был холодным. Она села на свой диван и закрыла лицо руками.

«Ну вот и всё, — шептал внутренний голос. — Какое ещё Солнце? Какое Пространство? Я — всё та же злая, раздражённая тётка. Вся моя „тишина“ испарилась из-за какой-то сгоревшей котлеты! Я — обманщица».

И тут в воздухе перед ней, дрожа и переливаясь, как мыльный пузырь, появилась Улыбка.

«И в этом — величайшее непонимание! — весело прозвенел Голос, в котором не было ни капли осуждения. — Ты всё ещё думаешь, что это ТЫ кричала? Что это был ТВОЙ личный провал?»

— А чей же ещё?! — всхлипнула Тата.

«Представь, что вся Вселенная — это один огромный кусок ткани, — мягко ответила Улыбка. — А каждый из вас — всего лишь маленькая, торчащая из этой ткани ниточка. Вы думаете, что вы — отдельные ниточки. Вы забываете, что вы — вся ткань целиком».

Тата подняла голову, пытаясь понять.

«Когда ты сегодня кричала на Медведя, — продолжила Улыбка, — это была не ошибка „ниточки по имени Тата“. Это было просто спонтанное, безличное „функционирование“ всей ткани. Медведь не мог не сорваться. А ты — не могла не накричать. Всё это — одна единая, причинно-следственная цепь событий, одно движение всей ткани. Это сама Жизнь дёрнула за одну ниточку, и отозвалась другая».

— Но… я же должна была быть другой! — прошептала Тата. — Я же… Пространство!

«Пробуждение — это не научиться быть „хорошей ниточкой“, которая никогда не мнётся. Пробуждение — это в самый разгар гнева или стыда вдруг вспомнить: ты не эта маленькая, испуганная ниточка. Ты — вся ткань, в которой это смятие происходит. Ты не та, кто кричал. Ты — Тишина, в которой этот крик прозвучал. И пока ты отождествляешь себя с „той, кто накричал“, и осуждаешь себя за это, ты спишь. Проснись и увидь: даже это осуждение — тоже часть игры, которую ведёт с собой сама Жизнь».

Тата подняла голову. Стыд и вина не исчезли полностью, но они перестали быть её личным провалом. Она посмотрела на свой гнев не как на ошибку, а как на… узор на ткани. Сложный, не всегда красивый, но являющийся частью единого полотна.

Она достала телефон и написала Медведю, который, она знала, сидит сейчас в машине у реки:

«Возвращайся. Кажется, я только что получила „чёрный пояс“ по сгоревшим котлетам. Будем праздновать твой провал и мой срыв. Я достала солёную соломку».

Она нажала «отправить» и впервые за это утро по-настоящему улыбнулась. Игра продолжалась. И становилась всё интереснее.

Глава 12. В которой Тата обнаружила, что Пустота тоже хочет борща

Прошло несколько дней после «котлетного кризиса». Мир в семье был восстановлен, Медведь прощён (особенно после того, как приготовил двойную порцию котлет в качестве компенсации), а Тата… Тата снова была в странном состоянии. Она больше не корила себя за срыв. Она приняла его, как дождь или снегопад. Но вместе с этим пришло и новое чувство.

Та самая оглушительная тишина, которую она пережила на террасе, теперь казалась… обыденной. Пустота терялась. На её месте снова поднимались знакомые, хоть и приглушённые, волны: «А что дальше?», «А где же постоянство?», «Может, я всё выдумала?».

Она сидела на своей зачарованной террасе. Утро было прохладным, и она укуталась в тот самый Плед Вселенского Уюта. А вокруг кипела жизнь. Медведь пытался починить вечно скрипучую дверь сарая. Дух Непоседливых Троп яростно спорил с голосовым помощником в телефоне о преимуществах одного языка программирования над другим. А коты, Василий Федорович и Леди Шерри, устроили погоню за наглым солнечным зайчиком, который дразнил их, прыгая по стенам.

Тата смотрела на всё это и чувствовала себя немного… выпавшей из потока. Внутри было мутно.

«Скучаешь? — прошелестел в голове знакомый скрипучий голосок Шушика. Он сидел на перилах, похожий на комок старой пакли. — По драме-то? По страданиям? Признайся, скучно тебе стало без них. Тоска-а-а…»

В воздухе, собравшись из капелек росы на паутинке, повисла Улыбка.

«Скучаешь по драме?» — подтвердил Голос её собственную мысль.

— Нет, — честно ответила Тата. — Но и ничего особенного не чувствую. Та Пустота, что была такой громкой… она куда-то делась. Осталась обычная жизнь.

«А ты чего хотела? — поинтересовалась Улыбка. — Чтобы на тебя вечно светили прожектора и играл хор ангелов? Это скучно. Настоящая Магия предпочитает работать инкогнито. В форме борща на плите, например».

Тата вздохнула. Ей нужен был не борщ, а ответ.

— Ладно. Давай по порядку. Я читала, что все ищут просветления из-за каких-то высоких страданий. А у меня… всё просто. Я боюсь, что у меня не будет денег, и мы все умрём с голоду под забором. Какой уж тут Абсолют…

Улыбка, казалось, стала шире.

«О! Классика жанра! Уровень „Безопасность“ для тех, кто панически боится стать безопасным».

— И что мне с этим делать? — почти взвыла Тата. — Говорят, «доверься Вселенной»! А как ей доверять, когда у Медведя в глазах паника из-за цен на цемент?!

«Доверять Вселенной — это слишком пафосно! — весело отрапортовал Голос. — Давай начнём с малого! Объявляю „Операцию „Глупая Радость за Сто Рублей““!»

ИНСТРУКЦИЯ К ОПЕРАЦИИ

— ВЫСЛЕДИ ВРАГА. Поймай себя на мысли: «Блин, денег нет!». Почувствуй, как внутри всё сжимается. Это твой внутренний Хомяк-Паникёр!

— ПЕРЕКЛЮЧИ КАНАЛ. Скажи Хомяку: «Так, заткнись на пять минут! Объявляется охота на самое дурацкое сокровище!».

— СОВЕРШИ ПОКУПКУ. Возьмите с Медведем какую-нибудь совершеннейшую дичь на последние сто рублей. Набор наклеек «космические котлеты» или мыльные пузыри с запахом бекона.

— НАСЛАДИСЬ ТРОФЕЕМ. Разверните её. Посмейтесь. Вы только что доказали, что можете быть счастливы прямо сейчас. Хомяк-Паникёр в ступоре!

— То есть, ты предлагаешь мне бороться со страхом нищеты с помощью дурацких наклеек? — недоверчиво спросила Тата.

«Ага! — встрял Шушик, спрыгивая с перил. — Я в прошлый раз так Медведя твоего от хандры лечил! Спрятал его любимый молоток, а на видное место положил ржавый гвоздь. Он полдня злился, искал, а потом нашёл, и так радовался, будто клад откопал! Про все долги забыл!»

«Вот видишь, — подтвердила Улыбка. — Твой страх — это просто заскорузлый клоун. А дурацкие наклейки — это способ сорвать с него грим».

В этот момент с кухни донёсся голос Медведя:

— Тата! А где тут у нас соль? Или мы и её уже на налоги кошачьи потратили?

Раньше такие слова вогнали бы её в тоску. Сейчас она почувствовала лёгкий щекочущий импульс.

«Знаешь что, — мысленно сказала она Улыбке. — А ведь мы с ним давно не покупали ту самую солёную соломку…»

«Жизнь не ждёт, пока ты станешь Просветлённой, — подмигнула Улыбка. — Она уже сейчас предлагает тебе солёную соломку вместо твоего страха. Выбор за тобой».

Тата встала и пошла на кухню. Медведь стоял, хмуро разглядывая пустую солонку.

— Пойдём в магазин, — сказала она.

— За солью? — буркнул он.

— И за соломкой, — добавила она с озорным блеском в глазах.

Медведь посмотрел на неё как на сумасшедшую. Но потом увидел её лёгкость, её почти детскую радость. И что-то в его усталых доспехах дрогнуло.

— Ладно, — проворчал он. — Пойдём.

Пустота не исчезла. Она просто перестала быть проблемой и стала фоном для самых простых и важных дел.

Глава 13. В которой Тата размышляла об одиночестве, а Улыбка предложила устроить переполох

День в Маленьком Домике тянулся лениво и тихо. Слишком тихо. Тата сидела на своей зачарованной террасе, вдыхая смолистый аромат Великой Ели, и чувствовала себя центром спокойствия. Но вокруг этого центра, как две печальные планеты, вращались две орбиты одиночества.

Из гостиной доносилось яростное клацанье клавиатуры. Это Дух Непоседливых Троп вёл очередную безнадёжную битву на просторах интернета. Он был похож на одинокого рыцаря, штурмующего ветряные мельницы чужого невежества. Его одиночество было колючим, как ёж, и громким, как рок-концерт.

А из комнаты Феи Красоты, наоборот, веяло тишиной. Там, в тени, сидел Затворник и молча смотрел, как Мэри творит. Его одиночество было другим — глубоким, безмолвным, как колодец.

Тата вздохнула, и этот вздох тут же привлёк внимание её невидимого собеседника. Узор древесной коры на перилах на мгновение сложился в знакомую Улыбку.

«Что, сердце Хранительницы разрывается от сострадания?» — промурлыкал Голос.

— Они так одиноки, — тихо сказала Тата. — Каждый в своей скорлупе. Как им помочь?

«Помочь? — Улыбка, казалось, удивлённо приподняла один уголок. — Ты хочешь вылечить их от того, что они — люди? Одиночество, моя дорогая, — это базовый баг в прошивке человеческой операционной системы. И одновременно — её главная фича».

— Это как? — не поняла Тата.

«Представь себе Океан, — начала Улыбка. — Бесконечный, единый. Скукотища! И вот, чтобы развлечься, Океан решает поиграть в… капли. Одиночество — это когда одна такая капля вдруг остро осознаёт свою „отдельность“ и начинает страдать. Она забыла, что все они — из одной и той же воды».

«Мои мальчики — две такие капли», — догадалась Тата.

«Именно! — подтвердила Улыбка. — Ник — „капля-бунтарь“, которая хочет испариться и доказать всем, что её формула воды — самая правильная. Затворник — „капля-коллекционер“, которая боится, что другие капли нарушат её идеальную, прозрачную структуру».

— Но если мы все — один Океан, почему это чувство такое реальное и болезненное? — спросила Тата.

«Потому что игра в „отдельную каплю“ — это самая увлекательная и самая трагичная игра. Чтобы почувствовать экстаз от слияния, нужно сначала до боли прожить иллюзию разделённости. Это чувство — не ошибка. Это — часть путешествия Домой».

— И что же мне делать? Сидеть и философски наблюдать?

«Нет! — весело рассмеялась Улыбка. — Ты не можешь заставить капли вспомнить, что они — Океан. Но ты можешь создать небольшой шторм, чтобы они весело перемешались!»

ИНСТРУКЦИЯ К ОПЕРАЦИИ

— Не нужно их «лечить». Нужно устроить что-то настолько абсурдное, чтобы им было некогда думать о своей «отдельности».

— Разлей краску. Урони кастрюлю. Спровоцируй кота на государственный переворот. Хаос — лучший психотерапевт.

— Когда дом горит (или хотя бы пахнет палёным), все бегут тушить. Или хотя бы весело смотрят. Но — вместе.

— То есть, мне нужно специально что-то сломать? — ужаснулась Тата.

«Нет, — хихикнула Улыбка. — Тебе нужно просто перестать всё контролировать. Отпусти вожжи. И ты увидишь — жизнь сама устроит самый лучший переполох».

«Ага, устроит, как же! — проворчал из-за печной трубы Шушик. — Жди её, пока она раскачается! Надо действовать! Сейчас я этому твоему Никите в код лишнюю запятую подсуну, вот будет переполох! Или… погоди… у меня идея получше!»

Тата посмотрела на свой тихий, упорядоченный дом, на двух своих одиноких мальчиков. Она не стала ни разливать краску, ни подсовывать запятые. Она просто улыбнулась.

«Хорошо, — подумала она. — Посмотрим, что из этого получится».

Глава 14. В которой два отшельника чинили Рай, а кот и Домовёнок создавали перформанс

День в Маленьком Домике струился медленно и густо, как свежий мёд. После утренних ритуалов каждый обитатель погрузился в своё личное, тщательно охраняемое измерение. Тата, устроившись в старом кресле-качалке на веранде, закуталась в Плед Вселенского Уюта и просто наблюдала. Она видела не просто своих близких. Сегодня она видела целую коллекцию одиночеств, собранную под одной крышей.

В дальнем углу гостиной, в своей цифровой берлоге, окружённый мерцающими экранами, сгущался мрак. Это Дух Непоседливых Троп погрузился в одно из своих состояний «тихого кипения». Он не вёл священных войн на форумах. Он вообще никогда никому ничего не доказывал — не хватало смелости. Вместо этого он молча читал. Какой-то анонимный «Гуру-92» с аватаркой в виде пафосного кота в очках разносил в пух и прах на форуме идею, очень похожую на ту, что лежала в основе его бота. И каждый комментарий был для него как маленький, ядовитый укол. Он не спорил. Он молча сжигал себя изнутри.

Тата, проходившая мимо, увидела его застывшую фигуру и напряжённую спину. Сердце кольнула привычная игла материнской тревоги. Руки сами собой потянулись сделать ему чай, принести печенье, сказать что-то ободряющее… спасти.

«Во-от, — прошелестел прямо над ухом вкрадчивый голосок Шушика, который примостился на спинке кресла, как невидимый попугай. — Опять твоя старая шарманка завелась! „Спасти-помочь-починить“! Давай, беги, утешай его! Скажи, что он самый умный, а все вокруг — дураки! Он тебе спасибо скажет, а через час снова в свою пещеру залезет. Потому что ты его не спасаешь, а в коконе держишь!»

Тата замерла на полпути к кухне. Слова Домовёнка были колючими, но правдивыми. Она глубоко вздохнула, отпуская привычный импульс. «Не мешай, — сказала она сама себе. — Просто будь рядом». Она молча поставила рядом с сыном чашку с чаем и печеньем.

— Эй, тролль, — тихо сказала она. — Перерыв на дозаправку.

Он не обернулся, только буркнул что-то неразборчивое. Тата, сделав своё дело, пошла дальше.

А в комнате Феи Красоты жил другой отшельник — Затворник. Его крепость была ещё тише. Он сидел в углу, и его ноутбук был закрыт. Всё его внимание было приковано к Мэри. Она, вся перепачканная лавандовой краской, с кистью в зубах, колдовала над старым шкафом. Он мог построить идеальный замок из нулей и единиц, но боялся подать ей упавшую кисть. В его голове в цикле крутилась одна и та же ошибка: ERROR 404: Connection to the human world not found.

Пока герои предавались своим драмам, Василий Федорович, чья миска была пуста уже целых двадцать минут, решил прибегнуть к современному искусству. Он с грацией балерины запрыгнул на кухонную полку и приступил к созданию инсталляции на тему «Крик голодной души в осенних тонах», методично скидывая на пол баночки со специями.

Шум и пряный запах вывели Тату из созерцания. Она вошла на кухню и застала кота в разгаре творческого процесса.

— Вася! — только и сказала она.

«Ага! — снова встрял Шушик, выглядывая из-за банки с солью. — Сейчас начнётся! „Ах ты, шерстяной бандит! Опять всё рассыпал! Накажу!“ Давай, включай „Хозяйку Дома“! Покажи ему, кто тут главный!»