Бесплатный фрагмент - Дворовая «Ассоль»

«Будем же наслаждаться настоящими благами

и спешить пользоваться миром, как юностью;

преисполнимся дорогим вином и благовониями,

и да не пройдет мимо нас весенний цвет жизни;

увенчаемся цветами роз прежде, нежели они увяли;

никто из нас не лишай себя участия в нашем наслаждении;

везде оставим следы веселья,

ибо это наша доля и наш жребий.»

(Премудр. 2:6—9)

Тем летом жизнь моя тряслась, как самолет, попавший в облака.

Мне было тридцать четыре, на десятый год законного брака мы расстались с женой.

Причиной служило отсутствие детей.

С проблемой жена билась долго, заставила меня пройти тьму анализов, после чего выяснилось, что дело не в ней, а во мне.

Оперироваться я отказался, жена отказалась от секса, заявив, что он бессмыслен без цели завести потомство.

Такое сумеречное состояние продолжалось долго. Несмотря ни на что, я продолжал любить жену и не хотел ее терять.

Мое сознание прояснилось после разговора с бывшим одноклассником, врачом-гинекологом.

— Ты любишь детей? — спросил он, выслушав мой рассказ о жизни.

— Нет, — ответил я. — Терпеть их не могу.

— Поэтому на тебе и дала сбой природа.

— Возможно. Хотя от знания ничего не меняется. И неизвестно чем закончится.

— Ничем хорошим не кончится. Уж я-то знаю суть вещей. Если женщина помешана на материнстве, она свернет тебя в бараний рог, но своего добьется. Устроит донорское оплодотворение. Или пойдет в дом ребенка. Остаток жизни ты потратишь на чужого дебила с неизвестной наследственностью.

— Ты нарисовал не очень веселую картину, — я вздохнул. — Точнее, очень невеселую.

— Реальную. Подумай серьезно, нужно ли тебе все это.

Я подумал серьезно и мы развелись.

I

1

Квартира была моей — точнее, досталась от родителей, которые давно умерли. Теперь она казалась пустой.

Стояла страшная жара.

Я был в отпуске и маялся неприкаянностью.

Не хотелось ни отдыхать, ни даже водить к себе женщин; я ничего не делал, только шарился в Интернете да бездумно бродил по окрестностям.

Я не ездил в нормальные супермаркеты, где обычно покупал продукты, возвращаясь с работы.

За соседним домом имелся дворовой магазинчик с претенциозным названием «Ассоль», где торговали всяческой малосъедобной дрянью.

Там попеременно, чередуясь парами, работали три продавщицы, на вид мои ровесницы.

Я знал их по именам.

Лена была мрачной, всегда одевалась в черное и напоминала героиню китайского фильма по имени Сян-Мэй.

Двух других звали Настями.

У одной, темноволосой, была грудь, как у порнозвезды Авы Аддамс, и живот, как у беременной на последнем месяце.

Вторая Настя — рыжеватая, с зелено-карими глазами — напоминала лисичку, попавшую в западню. Она могла бы мне нравиться, находись я в лучшем состоянии духа.

Я был молод и здоров, не обременен ни жилищными проблемами, ни алиментами.

Я имел работу: не очень денежную, но постоянную — в должности старшего программиста фирмы, занимающейся игровым софтом.

Девяносто процентов ровесников мне бы позавидовали.

Но уход жены что-то подрубил. Я не знал, что дальше делать с собой.

Я потерял смысл жизни, она катилась куда-то по инерции.

2

В день, с которого все началось, я пошел за продуктами, еще не зная, что куплю.

Хлеб в «Ассоли» всегда был позавчерашним, чипсы — прогоркшими, на смерзшийся монолит пельменей не хотелось смотреть.

Здесь отоваривались преимущественно местные пьянчуги, которым пиво нивелировало вкус.

В торговом зале находилась рыженькая Настя. Из подсобки доносился грохот чего-то переставляемого. Покупателей по утреннему часу не было, я оказался один.

Я прошел туда и сюда, слушая жужжание мух, бьющихся в окна, взглянул на камеру наблюдения, равнодушно мигающую под потолком, потом остановился в раздумьях.

Настя сверяла накладные, склонившись над на стеклянным шкафом с мороженым. Я невольно видел ее белую грудь в недозастегнутой кофточке и темно-розовые мордочки сосков, обнаженные отошедшим от тела бюстгальтером.

— Нравятся мои титьки? — вдруг спросила она, не поднимая головы.

— Что-что? — я вздрогнул от неожиданности. — Что нравится?

— Мои титьки.

Поднявшись, Настя одернулась, но застегиваться не стала.

— Так нравятся, или нет?

— Нравятся, — слегка помолчав, ответил я.

— Пошли в подсобку.

— Зачем?

— Ты совсем дурак?

Зеленые глаза взглянули насмешливо.

— Не совсем. Только наполовину.

Ситуация вышла из-под контроля — точнее, взяла контроль надо мной.

Ноги помимо воли перенесли в нужный угол, тело само повернулось боком, чтобы протиснуться между прилавком и стеной.

В подсобке без окон было страшно, как на том свете.

Сильно воняло печеньем, приготовленным даже не на пальмовом масле, а на какой-то машинной отработке.

«Сян-Мэй» возилась над ящиками, на нас не взглянула.

— Идем в туалет!

Настя прошла мимо железных стеллажей, распахнула узкую дверь, потянула туда.

— В туалет? — переспросил я.

— Ну да. Там тесно, но зато нет камеры.

Я за что-то зацепился, замешкался.

— Идем, идем.

В каморке пахло сыростью. Вероятно, тут непрерывно испарялся конденсат с холодных труб.

— Садись!

Она толкнула меня, я опустился на крышку унитаза.

— Вы что делаете? — глупо спросил я.

— Ты всех женщин, с которыми собираешься потрахаться, называешь на «вы»?

— А разве я собираюсь?

— А разве нет?

Я не понял, как мои джинсы оказались расстегнутыми и даже сдернутыми до колен.

— Лена!

Дверь осталась открытой, я слышал, как «Сян-Мэй» ворочает коробки.

— Лена! — Настя кричала на весь магазин. — Принеси презер с кассы! «Два икс-эль»!

— Не надо презера, — сказал я. — Я бесплоден.

— Еще лучше.

Она завернула юбку, стащила белые трусики.

Дальше рванулось нечто выходящее из образа жизни.

Сиденье скрипело, унитаз шатался, Настя дышала тяжело, закусив губу.

Из кофточки свесилась серебряная цепочка.

На медальоне было зеленое деревце, напоминающее эмблему «Шкоды» классического образца.

3

Ничего не купив на обед, не чувствуя под собой земли, я выскользнул из «Ассоли».

Было непонятно, как дальше жить, как опять сюда заходить и делать вид, что ничего сверхъестественного не произошло.

Возвращаться домой не хотелось.

Казалось, что квартира, где в неожиданных местах до сих пор обнаруживались забытые женой вещицы, встретит молчаливым порицанием.

Ведь сикурсов, подобных сегодняшнему, у меня не бывало даже в молодости.

Я покинул дворы и зашагал по улице.

Она шла мимо нашего квартала, затем пересекала обсаженный рябинами бульвар и бежала до реки — точнее, до частного сектора, протянувшегося вдоль прибрежного леса.

Повернув налево, улица текла мимо кособоких лачуг, пожарной части, складских терминалов.

Через некоторое время она пересекалась с липовой аллеей, а сама медленно угасала между разбросанных домов.

Под липами можно было пройти до рябинового бульвара, от которого оставалось несколько минут до моего дома.

Прогулка по кольцу, охватывающему почти весь наш микрорайон, составляла около четырех километров: это я знал по шагомеру на смартфоне.

Для нынешней ситуации такой маршрут — подобный Ремарковским гонкам «Из Брешии в Брешию» — подходил как нельзя лучше.

Миновав два стандартных панельных дома и один кирпичный, я перешел через бульвар.

Около магазина «Магнит-Косметик» стоял пузатый рыболов. В одной руке он держал серый туристический коврик, свернутый рулоном, в другой — черную сумку, на плече висел чехол со складными удочками.

Удочек торчало три штуки, они были разной длины, на концах висели одинаковые блесны — современные, в желтых и красных тонах.

Взглянув на него мельком, я пошел дальше, думая о своем.

Я пытался собрать мысли в кучку, но этого не получалось.

Перед глазами стоял Настин медальон, покачивающийся в такт ее движениям.

Некстати вспомнилось, что точно такой же два года назад я подарил жене.

На самом деле я его не подарил: таких дешевых подарков я не делал никогда — а взял по купону от банка-партнера, который она получила за пуховик, купленный в магазине «Финфлэр».

Купонов предлагалось несколько, жена выбрала ювелирный магазин, там ей приглянулась именно эта безделушка.

Воспоминания о жизни, которой словно и не было, удручали.

Я шагал по узкому тротуару, мимо шелестели машины, сверкали стеклами и уносились вдаль.

Казалось, что я должен их догонять, тоже куда-то спешить — но куда именно, было неясно.

Я перешел на другую сторону улицы.

Здесь росли березы, аллея протянулась до поворота, еще не уползла тень от домов. Теперь машины катились навстречу и исчезали за спиной. Так стало комфортнее.

Повернув налево, я совсем успокоился.

На половине пути была автобусная остановка — большая, с навесом и скамейками. Рядом стоял продуктовый магазин — убогий ларек, рядом с которым «Ассоль» казалась супермаркетом.

В тени сидел молодой кот — классической серо-пестрой окраски, красивый и тощий. Я знал его и про себя называл Никитой, с весны он побирался около магазина, но почему-то не толстел.

Никиту, вероятно, только что накормили: он сосредоточенно лизал лапку, находясь в состоянии равновесного безразличия к окружающему миру.

Вероятно, мне тоже следовало расслабиться после порции удовольствия.

Заскрежетала подъехавшая маршрутка, я поднял голову и увидел давешнего рыболова.

В том, что это был именно тот, не имелось сомнений.

Полосатая футболка, обтянувшая пивное брюхо, затянутый тесемками коврик, а главное — три удочки с желто-красными блеснами — все автоматически впечаталось в сознание и всплыло из зрительной памяти.

Автобус отъехал, рыболов оглянулся по сторонам и, убедившись, что поблизости нет машин, потрусил через дорогу.

Его маршрут был ясен.

Между последней хибарой и пожарной частью имелся узкий проезд, который спускался к речной переправе, где стучал дизельный паром, стрекотали джонки с навесами.

На том берегу раскинулись садовые участки, между кооперативами взблескивали старицы и небольшие озера.

Я сам иногда ходил туда. Мне нравился широкий простор, речной ветер, утки у берега, вскрики чаек над стремниной. Все это было как-то обещающе.

Но у переправы всегда роились садоводы — угрюмые, одинаково вонючие как на пути туда, так и по пути обратно. Сегодня не хотелось оказаться среди немытых людей в нестиранной одежде, я пошел дальше.

Ненужные воспоминания о жене ушли, их вытеснила мысль о рыболове.

Я не мог понять, как пожилой мужик, нагруженный барахлом, оказался на остановке вперед меня.

До нее от «Магнит-Косметика» было полтора километра. Я шел быстро, он меня не обгонял.

Жилой квартал, который огибала улица, был застроен плотно и беспорядочно. Среди домов пряталась школа, примостились два детских сада, загораживало путь еще какое-то сомнительное заведение, обнесенное забором. Пройти прямо тут было невозможно, приходилось то и дело сворачивать и обходить.

По улице ездил автобус, на той стороне тоже имелась остановка. Но вряд ли рыболов шел на переправу, перейдя дорогу, потом возвращаясь обратно.

Оставалось полагать, что он телепортировался в момент, когда я был занят умывающимся котом Никитой.

Я шагал и думал, рыболов сверлил мне мозг.

Не пользуясь общественным транспортом, я знал схемы движения.

За остановкой «Улица Транспортная», откуда начинался спуск к переправе, следовал «ДОК» — «деревообделочный комбинат» давно закрытый и отданный под склады. Это был конец всех маршрутов.

Теоретически толстяк мог сесть на «Гимназии №121» у «Магнит-Косметика», проехать через кольцо и вернуться, поскольку на этой стороне остановка была ближе к переправе, чем на той.

Но ни одна маршрутка не отправлялась в обратный путь сразу. На конечной остановке имелось маленькое кафе для водителей, где они пили чай и отдыхали.

Загадка рыболова не имела разгадки, ее приходилось отнести на странности жизни.

Из тумана размышлений вырвала молодая женщина с грудью, которой позавидовала бы сама Джианна Михаэлс. Она шла навстречу и было непонятно, каким образом ей удается хранить равновесие, не падать вперед.

Чудовищный бюст ударил по глазам и отрезвил голову, выбил глупые мысли.

Рыболов, вероятно, уже сошел с парома и, чертыхаясь, взбирался на песчаный берег, жена жила где-то далеко и отдельно от меня.

А я остался здесь, и недалеко была рыжая Настя, которая отдалась без малейшего натиска.

Впрочем слово «отдалась» не подходило, она взяла меня сама.

Главным оставалось то, что ко мне — брошенному мужчине — потянулась женщина, обделенная мужским вниманием.

И пусть все произошло не в русско-классическом будуаре, не в гостинице, даже не на съемной квартире, а в затхлом туалете, где я задевал локтями стенки — это было неважно.

Мы сошлись с Настей случайно, случай не следовало перечеркивать.

Я незаметно дошел до перекрестка с липовой аллеей, столь же незаметно прошагал рябиновый бульвар.

Около нашего квартала я заглянул в «Перекресток» и взял на обед упаковку сырого бекона из мраморной говядины. Уже около кассы передумал, вернулся и прихватил еще одну: сегодня я потратил силы, их требовалось восстановить.

На парапете, ограждающем чахлую клумбу у моего подъезда, висел белый бюстгальтер с плотными чашками и кружевной планкой.

Когда я направлялся в «Ассоль» — еще не зная, что там ждет — его тут не было.

Бюстгальтер появился как некий знак.

Подъезд встретил летней духотой, лифт был в меру загажен, на прокуренной площадке стояла банка из-под пива «Белый медведь», в отсеке вязко пахло подгоревшим пловом, за дверью противоположной квартиры перебранивались.

Жизнь ползла по привычному стоку, но мне, кажется, удалось выбраться из канавы.

Рыболов мог лететь на Юпитер, я шел новой дорогой.

4

Я сам не заметил, как начал оттаивать после потери жены.

Настя работала чаще, чем напарницы.

Все происшедшее между нами случилось столь естественно, что мы даже не обменялись телефонами.

Я просто приходил в магазин, когда хотел, и мы уединялись в туалете.

«Уединение» было условным. Дверь мы не закрывали, иначе задохнулись бы в крошечном пространстве.

В нескольких метрах копошилась то вторая Настя, то «Сян-Мэй», чуть дальше за стеной гомонили покупатели, пищал кассовый аппарат, квакали СМС о списании сумм.

Но все это — как ни странно — не мешало.

Я вдруг начал понимать людей, которые занимаются сексом на крыше.

В первый раз я подчинился Настиной воле.

Потом, действуя осознанно, расстегивал кофточку, высвобождал из бюстгальтера и целовал ее небольшую крепкую грудь.

С каждым днем я понимал, что с женой все было не так.

Жену я любил. Но ей требовались дети, она оставалась холодной и никогда по-настоящему меня не вожделела.

Супружеский секс был каким-то пионерским.

Худенькая Настя отдавалась мне ради удовольствия.

Наше слияние бывало коротким и однообразным, занимало от силы десять минут, в течение которых напарница «прикрывала» в торговом зале. Этого хватало обоим.

Мы давно перешли на «ты», обменивались нежностями.

При всем прочем подсобка оставалась мрачной, вонючей клоакой.

Камеры наблюдения бдили каждую минуту. Записи просматривались — периодически и фрагментарно — и меня однажды заметили.

«Сян-Мэй», которая несла ответственность, наврала, что я — друг рыжей Насти, работаю водителем продуктового фургона, часто оказываюсь в этом квартале и захожу помочиться.

Романтический хозяин был нормальным человеком и объяснение принял, тем более что в магазине ничего криминального не происходило.

Но все-таки мы с Настей стали пробираться в туалет поодиночке, выходить тоже врозь. Я проскальзывал первым, она оставалась там некоторое время, чтобы привести себя в порядок, избавиться от последствий нашей страсти.

Следовало перевести отношения на иной уровень и договориться о встрече у меня в Настин выходной.

Однако тень ушедшей жены еще витала между стен квартиры и на такой вариант я не выходил.

II

1

— What can I do?!

What can I do-o-oo…

Из подсобки на весь торговый зал гремела песня прошлого века.

Атмосфера магазинчика напоминала разудалый корпоратив.

Покупатели: женщина с двумя близнецами и мужчина в дворницкой куртке — молча слонялись от прилавка к прилавку.

Я не был тут давно.

Работа программистом перестала удовлетворять.

Я долго искал в Интернете вакансии: сначала подходящие по специальности, потом все подряд — и совершенно неожиданно меня приняли на должность начальника отдела продаж в филиал московской фирмы, занимавшейся моторными маслами.

Перед вступлением в должность мне полагалась стажировка в Москве, в центральном офисе.

Ведь имея диплом Авиационного института, в маслах я ни черта не понимал, поскольку окончил факультет информационных технологий. Я знал лишь, что масло надо менять каждые десять тысяч пробега, остальное было тайной за семью печатями.

Месяц, заполненный учебой и тренингами, прошел довольно быстро.

О рыжей Насте я вспоминал часто, ведь наша связь длилась без малого полгода.

Только вернувшись из Москвы, я осознал, что началось все жарким июлем, а сейчас тянется снежный декабрь.

Я понял, до какой степени соскучился по Насте, но ринуться к ней смог не сразу.

Работа в новой фирме оказалась непростой.

Мне приходилось с ураганной скоростью разбираться в маслах и в технике продаж, при этом делать вид, что все это прекрасно знаю.

Как ни удивительно, подчиненные мне менеджеры оказались молодыми женщинами. Мой предшественник — чей-то родственник — имел гуманитарное образование, ничего не смыслил в технике как таковой. Они были вовсе полуобразованными, но всему научились на практике и в грош его не ставили, посмеивались за спиной.

Я понял, что их надо сразу свернуть в бараний рог, иначе задавили бы и меня. Это забирало все силы.

В первый выходной я спустился в «Ассоль».

Там ничего изменилось.

«Сян-Мэй», стоящая за прилавком, молча проскользила по мне длинным взглядом.

Я отошел в сторону, принялся рассматривать витрину пива, которую знал до последней банки.

— …Привет, сто лет тебя не видела!

Толстая Настя возникла около меня.

Ее грудь стала еще обильнее.

— Где тебя носило?

— В Москве на курсах.

— К Настёне припиздовал?

Я кивнул, не кривя душой.

— What can I do!!!

— проревело в очередной раз.

— Целый час обещает: «Водки найду, водки найду!» — а так нихуя и не нашел.

С этой Настей мы общались по-дружески, она всегда была крепка на язык, но сегодня материлась сильнее обычного.

Я понял, что она нетрезва.

— Когда Настя выйдет на смену? — спросил я. — Завтра? послезавтра?

— Водку будешь? — в ответ спросила она.

— А что, у вас появилась лицензия на водку?

— Лицензии нет, а водка есть. И всегда была. Для своих. Просто ты не интересовался, хотя и свой.

— Я водку не люблю, — я вздохнул. — И вообще почти не пью.

— Так и я не пью. Просто у меня днюха, не буду же я целый день ебошить тут трезвая.

— Резонно.

Я кивнул.

— Поздравляю, Настя. Не знал, подарок за мной.

— За тобой, за тобой! — она пьяненько усмехнулась. — Так ёбнешь? за мое здоровье?

— А, черт с ним со всем! — я махнул рукой. — За твое здоровье не могу отказаться.

— Пошли тогда.

— В подсобку? — догадался я, покосившись на дворника, который принимал из рук «Сян-Мэй» батон отвратительной на вид колбасы.

— Борзометры у нас еще не зашкалило, чтобы под камерой водяру распивать. Ленок закинулась в туалете. Вдвоем там тесно. Айда на улицу, за магаз.

— На улицу, так на улицу. Одевайся, я подожду.

— Хули мне одеваться. С моими окороками любой мороз по пизде.

Настя похлопала себя по бедрам.

— Давай лучше ко мне в машину, — предложил я. — Она вон там, за домом…

Я повел затылком.

— …Запущу двигатель, будет тепло. Удобно, можно посидеть.

— Не-а.

Она покачала взлохмаченной головой.

— В машину не пойду. Опасно.

— Почему?

— Потому что пьяная женщина превращается в одну сплошную пизду!

Последние слова Настя сказала так громко, что мать семейства опасливо покосилась в нашу сторону.

— Если забурюсь с тобой в мягкую машину, до вечера оттуда не выберусь. Меня уволят с работы, мне будет не на что одевать сына и нечем кормить мужа.

Слова падали пьяно, но точно.

— Шучу, шучу!

Она засмеялась, глядя на мою озадаченную физиономию, потом поправила волосы.

— Не собираюсь тебя насиловать. Просто в тепле размякну, а ты еще и музычку включишь. Не захочется возвращаться в эту пещеру Аладдина, а Ленка без меня заебется.

— Понял, Настя. Пойдем, как ты сказала, за магаз.

— Но ты меня хотя бы поцелуешь?

— Поцелую.

— Ладно. Тебе что взять на закусь? Чипсы-срипсы или колбасу «сальчичон»?

— Чипсы? — я поморщился. — Извини, но они тут у вас…

— Ты что, думаешь, в свою днюху я буду жрать говно, которым торгую? Не боись, купила в «О’Кее». Водка, кстати, у меня тоже не башспиртовская.

— Это радует.

— Короче, пиздуй к подсобной двери. Я счас оттуда выйду.

2

— Знаешь анекдот?

Настя опустошила одноразовый стаканчик, поставила на штабель ящиков из-под бананов.

Тыльная сторона магазина выходила на гаражи.

Здесь можно было пить без опасения попасть в полицию.

— Нет, — ответил я и тоже слегка приложился. — А какой?

Водка была неплохой: ударяла в голову сильно, но приятно.

— «Папа Карло, что мне делать! Мальвина дает всем, даже Пьеро, а мне — нет. Говорит, хуй у меня занозистый!»

«Буратино, сынок, иди сюда, я его тебе пошкурю!»

«Папа Карло, а хер-то с этой Мальвиной! Пошкурь еще…»

Мастерски разыграв диалог на два голоса, Настя засмеялась.

— Это ты к чему? — спросил я.

— Да вот к этому…

Я неожиданно почувствовал руку под пуховиком и жесткое прикосновение к тому месту, которое считалось запретным для всех, кроме избранных.

— …Настёнка на занозы не жаловалась…

— Ей виднее, — уклончиво ответил я.

Голова плыла все сильнее.

Слишком толстых женщин я не любил, но от Насти исходила мощная эротическая волна, которой не было сил сопротивляться.

Вдруг подумалось, что жена являла собой щит. Она ушла — и мне открылась новая жизнь.

— Насчет Насти, кстати, — я потряс головой, пытаясь дальше не пьянеть. — Ты так и не ответила. Когда она выйдет? завтра? послезавтра?

— Соскучился?

Я не ответил.

Теперь все бывшее между мной и худенькой лисичкой казалось очень далеким.

Остался лишь нынешний момент — снег, утоптанный и усыпанный окурками, и другая Настя, от которой шла лавина.

— Я ушла от темы. Потому что если бы ответила, ты бы сразу свалил. А мне хотелось с тобой выпить и попиздеть.

— Ясно. Но что с Настей? Когда она наконец выйдет?

— Никогда.

Настя, не покачнувшись, подняла со снега бутылку, налила себе, выпила залпом.

Я машинально протянул ей патрон чипсов, который держал в руке.

— Она… — Настя захрустела, кашлянула. — Уволилась нахуй.

— Почему?

— Потому. У нее жилье в Затоне.

— В Затоне? — я потряс головой. — И оттуда ездила сюда?!

— О чем я и говорю! — она махнула рукой. — Квартира в Затоне, оттуда ездить сюда к восьми утра — не горький сахар. Она целый год жила где-то неподалеку, у какого-то еблана.

— Настя была замужем?

Я спросил невольно, меня это не касалось.

— Врать не буду. Кольцо носила, чтобы местные пьяндыги не приставали. Но замужем или нет — без понятий. Знаю, что жила тут, потому и работала. Но как-то в итоге не срослось.

Замужняя женщина, работающая в магазине, и полгода бывшая любовницей полузнакомого мужчины, не входила в мои прежние понятия.

Но, видимо, я недостаточно знал жизнь.

— В общем, ушла от него и вернулась к себе в Затон.

— Когда? — машинально спросил я.

— Да почти сразу, как ты исчез. Поняла, что ловить тут больше нечего.

— Я не исчез! — возразил я. — Я нашел новую работу и поехал стажироваться!

— А она знала? она вообще что о тебе знала? Не знала даже твоего имени.

Настя перевела дух, быстро налила нам обоим.

— Я тоже, кстати, не знаю.

— И не знай! — я покривился. — Свое имя не люблю.

— Так хули его носишь? Поменяй. Сейчас можно поменять все: и имя, и фамилию, и пол, были бы бабки.

— Знаешь, я о таком варианте не думал.

— Так подумай, ебака! — она подняла стакан. — За нас, за спецназ!

— За нас, — ответил я и проглотил свою порцию водки.

— Слушай, а вообще, ты женатый или как?

— А женатый ходил бы полгода к Насте?

— Ты что, октябренок из колхоза «Знамя Ильича»? Семья и трах — разные вещи.

— Думаешь?

— Знаю. Так женатый, или нет?

— Был женат. Сейчас свободен, как осколок Луны.

Я налил себе и тут же выпил.

Теперь не просто поплыла голова.

Куда-то в далекую даль ушли ноги, где-то посередине осталось неощутимое тело.

Никогда в жизни я не напивался так быстро.

— Покурить хочу, — заявила Настя, поправив грудь, которая за эти десять минут увеличилась раз в пять. — Зажигалку, блядь, не взяла.

— А ты что… куришь?

Мой язык уже завязывался морским узлом «голова турка».

Я из последних сил пытался говорить внятно.

— А кто не курит?

— Ну…

Снег качнулся под ногами, я успел ухватиться за обшитую серым сайдингом стену.

— …Я, например.

— Ты не показатель, ты интеллигент.

— Откуда знаешь?

— Похож.

— Спасибо.

Слова падали, как пинговые пакеты при настройке сети.

Но они держали меня в вертикальном состоянии.

— Ладно, нахуй эту зажигалку. Потом покурю. Ты обещал меня поцеловать.

— А надо?

— А ты как думаешь?

Настя вроде бы тоже качнулась.

Но с ее массой она была куда устойчивей, чем я, после ухода жены весящий 69 килограммов при росте 184 сантиметра.

— Никак. Ты меня напоила.

— Вижу, вижу уж. Мороз стоит, через полчаса протрезвеешь.

Каким-то материнским движением она поправила мне завернувшийся воротник.

— Я что хочу сказать…

— Что? — автоматически спросил я.

— Я не блядь…

— …Не блядь, кто бы говорил…

— …Но и в монастырь билет покупать не собираюсь…

— …В монастырь билет, да…

— Потому что смотрю я утром в зеркало и думаю: вот ёбнет мне лет шестьдесят, и буду я точно также смотреть и думать — балда, почему я так жила!

— …Почему я так жила…

Однозначно, я превратился в пьяного попугая из рассказа, названия которого не помнил.

— …А жизнь — как учили в школе — дается один раз…

Поднятый Настин палец качался перед моими глазами, как метроном.

И я уже не мог понять: утро сейчас, день, или вечер.

— …И надо прожить ее так, чтобы потом не стало мучительно больно из-за того, что я кому-то не дала, когда меня кто-то хотел!

— …Кто-то хотел…

— Вот у Ленки проблемы…

— …У «Сян-Мэй» проблемы…

Я сел на ящики — что-то частично обрушив и опрокинув бутылку с остатками водки.

— …У нее муж еще не объелся груш. Ревнивое Отелло. Каждый вечер обнюхивает и выворачивает пизду наизнанку, не потрахалась ли она с кем во время работы. А у нас, сам видел, горячей воды нет, ни умыться, ни подмыться.

— Ну да, ну да…

Мой язык ворочался еле-еле, выдавал фразы вроде автоматического тезауруса в телефоне.

— Я другое дело. Моему похеру, кто меня имеет. Лишь бы раздвинула булки, когда ему надо. Но сам знаешь наш туалет. Я вешу целую тонну. Мы с тобой там все разъебеним, унитаз вырвем с корнем. Пиздюлей огребем, мало не покажется.

— Ну да, ну да…

Автотезаурус зациклился.

— Ты как живешь? С родичами или на съемной?

— О… дин…

Узел занял весь рот.

— …В сво… ейквар… тире.

— Тогда я могу приехать в выходной.

— …В выход… ной…

— Как нефиг делать. Скажи только, когда тебе удобно.

Я нагнулся, едва не упал с ящиков, зачерпнул снега почище, потер лоб, нос и щеки.

— Когда… мне удобно?

Опьянение не прошло, но говорить стало легче.

— Я же сказал. Новая работа. Пока все… жестко… свободен только в субботу и воскресенье.

— Так это же пиздец, как здорово!

Настя взяла патрон с чипсами, вытрясла несколько пластин себе в рот.

— В эту субботу у меня тоже выходной. Припиздую к тебе, поебемся от души. Во сколько?

— Часов… вдесять.

— Говори адрес.

— Квартира сорок четыре, — ответил я. — Две четверки.

— Как у мужа на «Ниве» — «4х4». Запомню. Дальше. Улица, дом?

— Я бутылку уронил, но она закрыта. Водка вроде осталась. Хочу еще. Подай, пожалуйста, боюсь упасть.

— Куда тебе еще? как ты до дома доберешься?