Бесплатный фрагмент - Дворец Америго

Часть I

Глава 1

Лёгкая, почти незаметная в своей простоте музыка уже несколько часов наполняла резиденцию сенатора Джеймса Тейлора. Хитро спрятанные динамики пропускали сквозь себя негромкую мелодию, соединяющуюся со звоном хрустальных бокалов шампанского, цоканьем тонких женских каблуков по мраморному полу, многоголосым смехом и разговорами, со щелчками затворов профессиональных фотокамер, стуком серебряных приборов о фарфоровую посуду, предоставленную кейтеринг-службой. Голос неизвестной певицы казался нечётким, расплывающимся на лету, будто доносящимся из-за полупрозрачной сонной пелены. Яркие подолы платьев то и дело нежно касались своих угрюмо-мрачных братьев по выходному гардеробу, кружась в самозабвенном вечернем танце. Благоухание свежесрезанных цветов властно вплетало в себя все партии парфюмерного оркестра, надменно дирижируя каждым вдохом веселящихся гостей. Всё блестело, переливалось, гордо заявляло о своём существовании.

Резиденция Тейлора была построена в классическом стиле, просторное двухэтажное здание из бежевого мрамора, находившееся в получасе езды от города, занимало достойное место посреди чудом сохранившейся рощицы. Под покровом тёмно-синей черепицы скрывалась почти тысяча квадратных метров, из которых в обычное время едва ли была задействована даже пятая часть. Широкое, ярко освещённое фойе встречало своих гостей двойной парадной лестницей, ведущей на второй этаж, на котором располагалась библиотека, полная старинных изданий редких книг. Особенно сенатор гордился хранящейся под стеклом парой писем Джеймса Мэдисона к Альберту Галлатину, содержание которых почти никогда не вызывало у гостей интереса. Сразу за фойе начинался просторный двухэтажный зал с высокими окнами от пола до потолка, сквозь которые в лучах заходящего солнца ещё виднелись очертания садовых насаждений.

Прежний владелец было поселил в особняке всю свою семью, но уже через двадцать лет разорился и был вынужден сначала сдавать сад и зал для проведения мероприятий, а потом и вовсе продал дом. Несмотря на то что всё правое крыло пришлось реновировать, Тейлор был безумно доволен приобретением, особенно учитывая, что банкротство в ближайшее время ему точно не грозило. Сенатор часто проводил приёмы в городе, арендуя элитные пентхаусы в компании одного своего знакомого, но в этот раз значимого повода для мероприятия не нашлось, а потому Тейлор организовал вечер в более уютной домашней атмосфере. Гостей было чуть меньше, чем обычно, что задевало самолюбие сенатора, но он не подавал виду, а напротив, пользовался возможностью уделить больше времени тем, кто всё-таки почтил его своим визитом в этот вечер.

Гости уже порядком выпили, а потому начали занимать места в уютных креслах по бокам зала, боясь по неосторожности наступить на ногу какому-нибудь уважаемому судье. Беседы становились тише, всё реже звенел хрусталь, но домой пока ещё никто не собирался. Приглашённые повара на кухне тем временем готовили расслабляющий чай и разрезали только что привезённый торт на небольшие кусочки, а расторопные девушки-официантки заполняли подносы чашками и тонкими хрупкими блюдцами.

Среди гостей было несколько сенаторов, много судей, известных адвокатов из юридических фирм, иногда на вечерах даже бывал генеральный прокурор, но в этот раз он сказался больным и остался дома. Тейлор всегда приглашал своих главных доноров, парочку главных редакторов местных газет, представителей крупного бизнеса и промышленности.

Сенатор очень хорошо понимал, от кого зависит его политическое благосостояние. Бывали на вечерах и обычные друзья Тейлора, одним из них был его личный помощник Майк О’Брайен со своей женой, они всегда приходили на такие мероприятия вместе.

— Чудесный рислинг, Джеймс, — с улыбкой сказал Майк, заметив подошедшего друга.

— Майк, Софи, — сенатор слегка поклонился. — Боюсь, что я не поприветствовал вас должным образом. Прошу прощения. Надеюсь, что вы не жалеете о своём приезде.

— Да брось, мы не падки до формальностей, — ответила Софи, с интересом разглядывая оставшийся на бокале красный отпечаток.

Софи несколько лет назад перевалило за сорок, но со стороны понять это было сложно: природная красота решила задержаться чуть дольше положенного. Втайне Тейлор завидовал своему помощнику. После того как жена сенатора умерла от рака груди, он всё чаще стал бросать на окружающих его женщин полный неподдельного интереса юношеский взгляд, необъяснимый даже для самого адресанта. На ровной коже Софи проступал лёгкий румянец от выпитого алкоголя, длинные светлые волосы игриво спадали на тонкие плечи, покрытые пышными, слегка прозрачными рукавами бархатисто-чёрного платья. Женщина, чуть наклоня голову вбок, переводила хитрый смешливый взгляд то на мужа, то на Тейлора.

— Я решил вопрос с тем расследованием, о котором мы говорили, — сказал Майк. — У парня ничего серьёзного на тебя не было.

— Спасибо, на тебя можно положиться. Но давай сегодня без обсуждения работы, в такой чудесный вечер стоит хорошенько отдохнуть. Не будем утомлять окружающих всякой ерундой.

— Как скажешь, — ответил Майк и поставил бокал с вином на столик рядом. — Сегодня как-то пустовато, не находишь?

— Оно и к лучшему, — заметил Джеймс. — Впереди ещё вечер после моего большого выступления. Не хотел бы надоесть своим союзникам. Чем ты привычнее — тем менее интересен.

— Смотрел вчерашний матч? «Пантеры» наконец-то разорвали «Викингов» на части.

— Если бы у меня было время на футбол, то мы бы с тобой это обсуждали в каком-нибудь общежитии. Нет, отправлял пригласительные весь вечер.

— А секретарь твой куда делся?

— Приглашения — его слабое место. Получается либо слишком формально, либо слишком по-лизоблюдски. Проще написать самому, чем потом извиняться. К тому же он сейчас занимается организацией мероприятий куда более важных.

— Вы же не хотели работу обсуждать, — заметила Софи.

— Да, к чёрту. Майк, пойдём свежим воздухом подышим, иначе твоя жена упадёт в обморок, — сказал Джеймс, заметив, что румянец Софи стал уж слишком ярким.

Сенатор подошёл к двойной стеклянной двери, ведущей в сад, аккуратно нажал на слегка заржавевшие ручки и впустил в зал порыв прохладного летнего ветра. Прозрачные занавески ожили и закружились в обворожительном танце. Кто-то из гостей обернулся и жестом попросил сенатора закрыть за собой дверь. Джеймс с готовностью выполнил просьбу.

Сад позади дома был не очень большим, но сенатор старался держать его в приличном состоянии, поскольку любил по утрам прогуливаться в цветочном лабиринте и читать газеты в небольшой беседке. Несколько раз в неделю из города приезжал специально нанятый садовник, который с особым усердием и заметной долей тревожности ухаживал за посаженными растениями.

Вдоль всех дорожек в саду бежали длинные клумбы с цветами, бутоны которых к вечеру уже успели закрыться. Со стороны здания доносилась приглушённая музыка, свет из окон чуть-чуть не достигал сада. Джеймс достал из кармана телефон и с помощью специального приложения включил наружное освещение. В саду загорелось несколько десятков небольших жёлто-оранжевых фонарей, напоминавших своим свечением средневековые факелы. Сенатор позвал за собой друзей и направился к лабиринту, в сердце которого располагался небольшой чайный домик.

Обжатые аккуратно подстриженным ягодным тисом дорожки из тщательно подметённого волнистого кирпича разбегались в разные стороны, стараясь запутать каждого, кто смел нарушить их витиеватый покой. Софи сняла туфли и с кошачьей грацией переступала босыми ногами с одного кирпичика на другой; те ещё не успели до конца остыть, а потому нежные ступни не сводило судорогами. Майк и Джеймс Тейлор шли позади.

Внутри лабиринта почти не чувствовался ветер, даже запах стоял не такой, как в остальной части сада. Фонариков на дорожках не было, а потому ориентироваться было довольно трудно, но все трое отлично знали правильные маршруты. Один из них вёл к искусно выполненной статуе Афины Паллады, приобретённой ещё прежним владельцем особняка. Сенатор поначалу хотел её убрать, но она столь хорошо вписывалась в окружение, что ему не хватило духу. Ещё один маршрут вёл гостей по лабиринту самой длинной дорогой и выводил к небольшому кладбищу. Тейлор перезахоронил на нём прах своих родителей и бабушки по отцовской линии и часто навещал это место, чтобы привести в порядок надгробия и рассказать отцу о том, сколь далеко зашла карьера его сына.

Главный маршрут вёл в самое сердце лабиринта, где около маленького фонтанчика с ангелочками стоял крохотный деревянный домик с круглыми оконцами, одно из которых находилось на крыше и пропускало по ночам сквозь себя бледный свет луны, чей диск во время полнолуний аккуратно заполнял всё пространство окна, и казалось, что небесное тело попросту лежит на крыше, заглядывая внутрь своими пустыми кратерными глазницами.

— Тебя гости не потеряют? — спросил Майк, повернув голову в сторону друга.

— Не думаю. Но даже если бы и потеряли, едва ли кто-то из них стал бы меня искать. В таких кругах не принято проявлять обеспокоенность.

— Ничего интересного не сообщали?

— Пока нет. Ты слишком серьёзно воспринимаешь такие мероприятия. Иногда люди просто хотят хорошенько отдохнуть, — ответил Джеймс.

— У меня всё никак не получается перестать думать о работе, — пожаловался Майк. — Такое ощущение, что все эти мысли крутятся у меня в голове на какой-то карусели. Нам ещё столько всего нужно успеть сделать.

— Может, тебе нужно нанять помощника? — с улыбкой спросил сенатор, приобняв Майка за плечо.

— Обижаешь, — ответил тот и выскользнул из объятия.

— Поверь, я очень ценю тот факт, что ты относишься ко всему этому делу серьёзнее, чем я сам. Если бы не ты, ничего из этого бы не было.

— Вот давай только не будем пускаться в сентиментальность.

— Почему? Мне приятно искренне поблагодарить человека за проделанную работу.

— И что из неё получилось? Если поправки всё-таки примут, то ты рискуешь потерять всё это.

— Да ничего не примут, это полный абсурд, — отмахнулся сенатор.

— Социология показывает обратное, — угрюмо парировал Майк.

— Это всё бред, забудь. Ни один мой знакомый в это не верит.

— Я бы на твоём месте не радовался тому, что сошёлся с ними во мнении.

Майк О’Брайен работал с Джеймсом ещё со времён политических студенческих кружков. Он хорошо понимал, что ему не всегда хватает образования для того, чтобы участвовать в политической деятельности напрямую, а потому предпочёл решать разнообразные практические задачи и проблемы, которые так или иначе возникали на пути сначала у небольшой местной партии «Верный путь», потом у её главы, потом у губернатора штата, а потом уже у сенатора. Титул Джеймса Тейлора всё время менялся — должность О’Брайена же оставалась неизменной уже более двадцати лет.

Троица сделала последний поворот налево и оказалась прямо перед домиком. Фонтан не работал, на дне лежала горстка сухих листьев и ломаных веточек, занесённых сюда вольготным ветром. Чайный дом казался каким-то уставшим, маленькая дверь неприветливо скрипнула и нехотя впустила внутрь хозяина и его гостей. Майк распахнул рассохшиеся окна и позволил запахам лабиринта свободно проникнуть на беззащитную территорию, после чего отыскал в кармане пиджака зажигалку и оживил четыре свечных фонаря, развешенных по углам домика. Сенатор достал из стенного шкафчика три стакана и поставил их на стол, который до этого предусмотрительно протёр носовым платком. Чай в специальных банках закончился, но в том же шкафчике стояло несколько полувыпитых бутылок с этикетками на иностранных языках.

— Я ничего не буду, — сразу отказалась Софи и осторожно присела на деревянную скамейку.

— Майк? Есть бренди, херес, ещё чёрт знает что, — пробормотал Тейлор, перебирая бутылки.

— Виски?

— Совсем чуть-чуть.

— В самый раз.

Сенатор поставил бутылку на стол и сел на скамейку напротив семейной четы О’Брайенов.

— Так много молодых девушек сегодня, — заметила Софи. — Им хоть всем восемнадцать исполнилось?

— Не уверен, что в моих силах следить за спутницами гостей. Таковы особенности этой социальной страты. А что? Отчаялась завести себе подруг?

— Ещё не хватало, — сказала Софи. — Но обычно хоть миссис Штейнер бывает — сегодня же сплошной выпускной вечер.

— Мне остаётся надеяться, что закуски сумели заменить вам приятную компанию, — ответил с улыбкой сенатор, облокачиваясь на спинку скамейки. — В следующий раз я постараюсь вас чем-нибудь удивить. Если вы, конечно, решите вновь порадовать меня визитом.

— Джеймс, прекрати, — ответила Софи и обнажила ровный ряд белоснежных зубов во взаимной улыбке. — Я слышала, что Дэвид Хантер планирует устроить бал в честь обручения своей дочери, — быть может, там я не буду выглядеть столь не к месту.

— Софи, прошу. Тебя всегда рады видеть, — сказал Майк, взяв жену за руку.

— Это правда, — согласился сенатор. — Боюсь, что если я исключу вас из списка гостей, то, кроме вас, не досчитаюсь на вечерах ещё пары десятков человек.

— Почему? — удивлённо спросила Софи.

— Я же говорил, особенности социальной страты. Эти люди падки до настоящей красоты, — ответил Тейлор, сам стыдясь своего комплимента.

— То бишь я у тебя вроде горшка с цветами, понимаю.

— Ну почему сразу горшка, — смутился сенатор. — Я теряюсь, Майк, помогай. Любые дебаты мне даются проще.

— Не знаю почему, но здесь во сто крат уютнее, чем там, посреди огромного зала, — заметил Майк, смотря на небо сквозь окно на крыше.

— Это из-за маленьких окон, — сказал сенатор. — У широты взгляда есть свои преимущества, но это не тот случай. Мне предлагали перестроить домик, сделать его целиком из стекла, с вьющимся по рёбрам плющом, клетками для птиц, но я отказался. Я в последнее время вообще часто от вещей отказываюсь.

— Может, тебе начинает всё это надоедать? — спросила Софи.

— Что именно? Политика? Не знаю. Я очень хорошо помню, почему мы всё это изначально с Майком затевали, но всё столько раз поменялось, что кажется, будто это было в какой-то другой жизни. Когда встречаюсь с избирателями, часто теперь слышу всякие глупые упрёки. Стараюсь не обращать внимания, но иногда не получается. В любом случае, мы ещё можем много хорошего сделать. В конце концов, никакой другой цели стоять и не может. По крайней мере, не должно.

— Я просто вспоминаю, сколько раз я тебя видела таким, бегущим куда-то подальше от тех людей, к которым ты так долго шёл, — спокойно произнесла Софи, зарывая свои тонкие пальцы в волосы Майка.

— Помнишь день празднования победы нашей партии на городских выборах? — спросил Майк. — Мы тогда все собрались на берегу, пели песни, жарили колбаски на углях. Нас, должно быть, человек двести было, если не больше.

— Там ещё был этот парень с трубой, которую он привязал к багажнику велосипеда и тащил через весь город, — добавила Софи.

— Помню, я его терпеть не мог. До сих пор не могу, встретил его пару месяцев назад. Всё тот же гиперактивный дурачок.

— Ты прочитал какую-то краткую речь, поднял пару тостов и исчез. Я потом искал тебя весь вечер, — сказал Майк.

— А я уплыл на лодке на соседний остров, — ответил Тейлор и покачал головой.

— С Линдой, — добавила Софи.

— Да… — тихо согласился сенатор. — Причём лодку-то я украл, получается…

— С кем не бывает, — сказал Майк и наполнил пустой стакан.

Разговор внезапно зашёл в тупик, повисла тишина. Неловкости в ней не чувствовалось, не было ничего удивительного в том, что старые друзья могли проводить время, не говоря ни слова. Каждый думал о своём, но они всё равно были вместе. С каждой минутой тишина становилась всё ценнее, и нарушить её можно было бы только чем-то по-настоящему важным, а таких слов ни у кого не находилось.

— Нас уже нет пятнадцать минут — может, вернёмся? — внезапно спросил Майк, взглянув на часы.

— К сожалению, ты прав, — усмехнулся Джеймс и встал со скамейки. — Я думаю, что гости скоро начнут собираться по домам. Было бы невежливо с ними не попрощаться. В отличие от вас, они принимают такого рода вещи близко к сердцу.

Сенатор с О’Брайенами вышли на улицу. За то время, что они провели в домике, успело заметно потемнеть. Джеймс запер дверь и, обойдя своих друзей, нырнул в лабиринт. Возвращаться ко входу лабиринта всегда столь неестественно: человек будто бы нарушает какие-то негласные правила, двигаясь в обратном направлении. Да и сам лабиринт кажется неготовым к такой инверсии, все его ловушки, тупики и хитрые повороты выстроены совершенно иным образом — они существуют для того, чтобы запутывать входящего, но никак не того, кто пытается найти обратный путь. Было бы куда естественнее, возвращайся такой человек спиной вперёд, пытаясь вспомнить, как именно он ступал, ставя свои ступни столь близко к их еле заметным отпечаткам, оставшимся на дорожке, сколь это возможно, не оборачиваясь назад. Словно разворачиваемая фигурка оригами, лабиринт с каждым поворотом терял своё очарование.

Несколько минут спустя Майк с Софи наконец выбрались из тесноты травянистой головоломки и оказались перед широким крыльцом, ведущим обратно в бальный зал резиденции Тейлора. Сквозь высокие окна было видно, как Джеймс разговаривает с небольшой группой гостей, по виду которых сразу становилось понятно, что они собираются уходить.

— Хочешь вернуться внутрь? — спросил Майк жену, которая отошла чуть в сторону, к садовым клумбам.

— А мы должны? — спросила она, проводя рукой по бутонам роз.

— Если хочешь, то можем попрощаться со всеми и тоже поехать домой. Я закажу автомобиль.

— Смотри, она совсем завяла, — равнодушно сказала Софи, указав на сморщенный бутон белой розы, росшей на небольшом отдалении от остальных цветов.

— Ты сегодня не в духе, — заметил Майк и присел на корточки рядом с женой. — Чем мне тебя развеселить?

— Всё в порядке. Я бы перекусила. Надеюсь, что мы не опоздали на десерт.

Софи медленно встала, отряхнула подол платья и пошла к двери в зал. Майк вздохнул и последовал за женой.

Атмосфера внутри зала почти не изменилась, музыка стала чуть тише и медленнее, несколько пар танцевали в сторонке от всех остальных гостей. Сенатор прощался с известным в узких кругах художником, Майк видел его картины на какой-то выставке несколько лет назад и не был особенно впечатлён, впрочем, списывал это на своё невежество, а не на недостаток мастерства автора. Джеймс Тейлор приобрёл одно из его полотен и повесил в своём офисе, но как-то в сторонке, словно не желая привлекать к нему внимание.

К О’Брайенам подошли двое мужчин. Одному было за шестьдесят, он выглядел грузным, костюм в нескольких местах был растянут до предела и при каждом движении трещал по швам, один из коротких рукавов обнажал дорогие часы, кожа вокруг затянутого ремешка набухла и заметно покраснела. Второй мужчина казался сильно моложе, быть может только на контрасте. Он держался прямо, уверенно, козлиная бородка и узкие, даже слишком, очки создавали очень своеобразное впечатление. Майк был знаком с этими людьми лишь заочно, но Джеймс время от времени о них упоминал в частных разговорах.

— Добрый день, Марк О’Брайен, верно? — сквозь одышку задал вопрос полный мужчина. — Сенатор от Висконсина Брайан Уорнер. А это мой дорогой друг Тодд Маршалл. Иллинойс. Я о вас много слышал от Джеймса. Было бы ошибкой не представиться.

— Очень приятно, — сказал Майк и пожал обоим руку. — Удивлён, что независимые кандидаты до сих пор избираются.

— Поверьте, мы удивлены не меньше вашего, — сказал Брайан и откашлялся в скомканный платок.

— Мы предпочитаем не ограничивать себя рамками общепринятой в партии идеологии, — усмехнулся Тодд Маршалл. — Жизнь сложнее любой программы или манифеста. Я верю в то, что помогает людям жить лучше. Сегодня и завтра это могут быть радикально противоположные взгляды.

— Вы ведь тоже выступаете против новых реформ? — спросила Софи.

— Да, конечно. Не думаю, что из них выйдет что-то хорошее. Как раз завтра мы собираемся провести несколько важных встреч на эту тему, — сказал Брайан.

— Ну что же, спасибо за вашу работу, — сказал Майк.

— Спасибо нужно говорить народу за оказанное доверие. Хорошего вечера вам и вашей очаровательной жене. Надеюсь, что ещё увидимся, — сказал Тодд и, потянув за собой друга, направился к столику с алкоголем.

Вечер продолжался. Несколько пожилых гостей спустились в подвал дома, где специально для таких мероприятий была оборудована бильярдная комната и несколько карточных столов, которыми сам сенатор обычно не пользовался. Помимо всего прочего, это было отличным местом для приватных разговоров, которым многие любили предаваться после нескольких бокалов, а потому молодые спутницы, не посвящённые в важные дела своих патронов, были вынуждены остаться в зале. Впрочем, в одиночестве сёстры по несчастью оставались недолго, они быстро сбились в небольшую кучку у одного из столов с шампанским в центре зала и начали друг с другом о чём-то вполголоса говорить, то и дело заливаясь задорным, почти детским смехом. Все они изредка поглядывали в сторону остальных гостей и будто бы отпускали какие-то комментарии, содержание которых уловить было невозможно, не подойдя к девушкам вплотную. Привыкшие к таким сценам гости не обращали на них никакого внимания, но Софи понемногу начало казаться, что эти насмешливые взгляды адресованы в том числе и ей. Женщина не поворачивалась в сторону стола с шампанским, но прямо чувствовала на своём затылке сверлящее прикосновение издевательских ухмылок.

— Майк? — раздражённо спросила Софи, повернувшись к мужу.

— Да? — растерянно спросил Майк, смотря в сторону Джеймса Тейлора.

— Ты так и будешь стоять? — развела его жена руками.

— Всё-таки хочешь домой? Сейчас вызову машину, — ответил Майк и достал телефон.

— Нет, — отрезала Софи, закатив глаза. — Мог бы хотя бы меня на танец пригласить.

Майк улыбнулся, спрятал телефон обратно в карман и, подойдя к жене, приобнял её за талию. Софи перестала хмуриться, морщины на лбу разгладились, и она ещё ближе прижалась к мужу. В молодости они часто танцевали, теперь же это происходило всё реже, разве что на больших балах, устраиваемых знакомыми Джеймса Тейлора. Как правило, один бал проводили на Рождество, ещё по одному — на День независимости и День благодарения. Но и эти мероприятия удавалось посетить не всегда: Майк О’Брайен был до головы загружен работой, которую никто другой для сенатора сделать не мог. Тому было чрезвычайно неудобно из-за того, что он был вынужден продолжать эксплуатировать своего друга, даже после стольких лет преданной службы. Единственным облегчением служило то, что Майк продолжал проявлять искренний энтузиазм и веру в благо их общего дела, затеянного ещё в пыльных университетских аудиториях.

Первые проблемы появились спустя всего несколько недель после организации студенческого движения. Некоторые преподаватели и представители деканата и слышать не желали о распространении идей «Верного пути», и уж тем более выступали против того, чтобы его участники проводили свои встречи и лекции на территории университета. Майку хватило всего одного месяца, чтобы понять, насколько важно уметь договариваться с людьми, понял он и то, что этот подход очень часто не работает. Особенно агрессивно против студенческого движения выступал тогда ещё действующий глава этического комитета, близко знакомый с ректором университета. Он старательно добивался запрета ношения символики движения, заходил даже разговор об отчислении одного из наиболее заметных его участников. Майк вызвался решить эту проблему, и через две недели глава комитета был уволен по обвинению в домогательствах к одной из первокурсниц, задним числом оказавшейся участницей «Верного пути». Дело постарались замять, а потому ректору пришлось на время отказаться от попыток надавить на студенческое движение: в противном случае Джеймс Тейлор обещал раздуть огромный скандал. Вскоре, за исключением косых взглядов и перетолков в курилках, проблем у «Верного пути» не осталось, его участникам пришлось признать, что немалый вклад в такой успех внёс именно будущий сенатор, и назначить его лидером движения.

Тем временем музыка в зале становилась всё медленнее и медленнее, многие гости переглядывались со своими партнёрами, подумывая о том, что пора собираться по домам. Из бильярдной потихоньку начали возвращаться уставшие игроки, они с трудом находили своих спутниц и обессиленно падали в мягкие кресла у окон, оставляя себя на попечение неопытных девиц. Но О’Брайены продолжали танцевать, Софи не отпускала мужа, а тот не сопротивлялся этому внезапному желанию жены, он никуда не торопился, и дел у него этим вечером больше не было.

Джеймс переходил от одного гостя к другому, стараясь по возможности угодить всем и сразу, но тем уже ничего было не надо, их запас сил полностью истощился, и теперь они могли мечтать разве что о горячей ванне, разговоры о выборах и инвестициях успели им наскучить. В следующий раз они вернутся к этой теме на каком-нибудь другом вечере, вне его — только в крайнем случае, если придётся давать интервью какой-нибудь глупой выпускнице журналистского факультета.

Вскоре сенатор вернулся к своим друзьям, стоящим у дальней стены зала: они смотрели через окно на освещённый фонариками сад и обсуждали бытовые проблемы.

— Все потихоньку собираются по домам. Если хотите избежать толкотни на парковке и в гардеробе, то сейчас самое время, — сказал Джеймс, приобняв друзей за плечи.

— Они уже добрые полчаса собираются, — заметила Софи.

— Не мне вам рассказывать, как тяжело бывает встать с кресла, — ответил Джеймс. — Я заказал вам машину.

— Спасибо, — ответил Майк и добавил: — Надеюсь, что все важные люди остались довольны.

— Самые важные люди на такие вечера не ходят. Это мне приходится к ним ходить, — заметил сенатор.

Майк повернулся обратно к окну. Тёмное вечернее небо потихоньку затягивало тучами, звёзды прятались за ними, разваливая целые созвездия на беспомощные части. Вдалеке мелькали красным бортовые огни взлетающего самолёта.

— Майк, пора, — сказал Тейлор.

О«Брайен кивнул и бросил последний взгляд на небо. Ещё несколько звёзд скрылось за набежавшими тучами. Казалось, будто одна из туч становилась всё больше и больше. Казалось, что она приближалась к особняку, чтобы закрыть и эту яркую звёздочку посреди мрачной рощи.

Майк взял жену под руку, и они в сопровождении сенатора направились в противоположную часть зала, переходящую в фойе. Они успели сделать всего несколько шагов, прежде чем откуда-то сзади послышалось назойливое жужжание, становящееся всё заметнее. Раздался громкий взрыв.

Оглушительный шум ворвался в уставший зал, к нему тут же примкнул звон бьющегося стекла, грохот валящейся на пол мебели, пронзительный женский визг. Несколько мгновений не было ничего видно, поднявшаяся пыль и дым застилали слезящиеся глаза Майка, где-то вблизи слышался надрывный кашель и чьи-то протяжные болезненные стенания. Правое ухо О’Брайена ничего не слышало, левое раздражал настойчивый звон. Следующие секунды казались вечностью.

Дым потихоньку начал развеиваться, Майк бросился осматриваться по сторонам. Чуть поодаль в неестественной позе неподвижно лежал Джеймс Тейлор. Майк бросился к сенатору, схватил его за плечи, но тот не приходил в сознание, хотя и был ещё жив. Осколки стекла не сильно задели его.

Откуда-то слева раздался лёгкий стон. Майк повернулся и увидел лежащую под повалившимся на бок столом Софи. По её белоснежному лицу бежали ручейки крови, стекающие на грязный пол. Майк, хромая, подбежал к жене. Казалось, что всё её лицо было покрыто стеклянной пудрой, яркая кровь заливала осколки со всех сторон. Софи была в сознании, но на крики мужа никак не реагировала, она еле слышно плакала, то и дело приподнимая израненные руки, словно пытаясь что-то с себя сбросить. Майк трясущимися руками поднял жену с пола и, сжав зубы, медленно встал, пытаясь не обращать внимания на резкую боль, пронзающую его левую ногу насквозь.

Послышались громкие властные крики: охрана Тейлора пыталась помочь сенатору и раненым гостям. Один из охранников, подбежав к Майку, что-то сказал ему, но тот почти ничего не слышал и просто медленно побрёл следом, сжимая на руках плачущую Софи. Занавески пылали, огонь медленно перебирался на прилежащие деревянные конструкции, стремясь охватить все стены целиком. Несколько охранников с огнетушителями пытались побороть пламя, но их усилий не хватало, остальные же занимались гостями.

Майк не запомнил, как добрался до стоянки, где их ждал заказанный Джеймсом автомобиль. Взволнованный шофёр помог положить Софи на задние сиденья и на всей скорости вылетел на близлежащее шоссе, ведущее к городу. До больницы ехать было почти сорок минут, и всё это время сердце Майка бешено билось, пытаясь под натиском леденящего душу страха отстоять в том числе и свою жизнь.

Глава 2

Майку хватило всего нескольких дней, чтобы прийти в себя; ему сделали пару перевязок, назначили простеньких лекарств и отпустили домой отдыхать. Серьёзных ранений чудом удалось избежать: осколки стекла не задели артерий, прошли мимо кости и застряли в мягких тканях. Уже на следующий день после происшествия Майк заявился в больницу и потребовал, чтобы его пустили повидать жену, но, сколько бы он ни требовал, врачи наотрез отказывали в посещении, ссылаясь на слабость Софи. Так проходил день за днём, минула неделя, прежде чем врачи разрешили мужу свидание.

Эта неделя была полна мучительного ожидания, время тянулось чудовищно медленно, невероятно эластичной казалась его материя, выдерживавшая изумительное растяжение и не желавшая рваться; она будто удерживала стрелку часов, не давая ей дотянуться до следующей засечки на циферблате.

Несмотря на то что Майк игнорировал предписания врача, нога верно шла на поправку, по всей видимости, из-за прогулок на свежем воздухе, которые О’Брайен устраивал себе в саду больницы. Четыре длинных крыла больничного здания образовывали ровный квадрат, внутри которого пролегали выложенные плиткой дорожки, по ним медсёстры катали после обеденного перерыва пожилых пациентов в инвалидных колясках, проезжая мимо аккуратно подстриженных сосен и тополей, меж лоскутных одеял из нежно-голубых ирисов, незабудок и олеандров, фиалок, примул и ярко-красных маков, коими представлялись клумбы при внимательном рассмотрении. В самом центре этой палитры, окружённый серыми каменными скамейками, скромно стоял маленький фонтанчик, чем-то напоминавший тот, что находился за резиденцией сенатора.

Сидя в центре этого сада, Майк скучающе рассматривал фасад пятиэтажной больницы: её первые два этажа выходили наружу просторными жёлтыми аркадами, по которым взад-вперёд носились белые фигурки. На первом этаже, где находились все административные офисы, стояли бесчисленные горшки с пальмами и папоротниками, они смотрелись неуклюже в сравнении с тем буйством цвета, что было дозволено иметь цветочным клумбам, начинающимся всего в нескольких шагах от края аркад. Майку здесь нравилось гораздо больше, чем в современных клиниках, где всё это успокаивающее действие природы заменялось на прозрачность стекла и однообразную окрашенность стен. Казалось, что если в чём-то предыдущие поколения и понимали лучше, так это в несомненном участии эстетики в выздоровлении как физическом, так и духовном.

Впервые после госпитализации Майк увидел Софи, когда она, слегка покачиваясь, вышла к балюстраде на втором этаже и, прикрывая ладонью глаза от слепящего солнца, бросила вялый взгляд вниз, как раз туда, где на каменной скамейке сидел её муж. Он заметил её не сразу, только спустя несколько минут. Встретившись с ней взглядами, он будто бы даже не узнал её: уж слишком ослабшей она выглядела. Майк не стал махать рукой, это было не в его духе, но Софи этого и не требовалось, она слабо улыбнулась и положила голову на скрещённые на перилах руки. Через пару минут за её спиной появились встревоженные врачи: она ушла из палаты самовольно, физические нагрузки ей всё ещё были противопоказаны.

В тот день Майка наконец пустили к жене. Она лежала в отдельной уютной палате, скорее похожей на номер в отеле — так мало в ней напоминало о больнице. Внутри было просторно, солнечные лучи проникали сквозь большие окна и широкими тёплыми мазками покрывали комнату, словно холст будущей картины. К кровати прилегала невысокая каштановая тумбочка, на которой в изящной вазе красовались свежие цветы, посланные сюда Майком этим утром. Он посылал новый букет каждый день, надеясь, что это поднимет настроение очнувшейся Софи. В тот день говорили они совсем недолго и только о пустяках. Софи вскоре снова заснула, и Майку пришлось вернуться в сад, надеясь как можно скорее опять увидеть в её глазах столь естественную для неё весёлость.

Прошло ещё несколько дней, прежде чем врачи наконец позволили Софи вернуться домой. За это время она быстро пошла на поправку, к ней вернулся здоровый аппетит и энтузиазм, два раза в день она выходила на прогулку в сад, где её непременно ждал Майк с какой-нибудь сладостью, которую передавать в палату не разрешалось. В день выписки О’Брайен приехал за женой с целым чемоданом одежды и шляпок, которые Софи заказала накануне. Она потратила добрый час, наряжаясь в ванной своей палаты, после чего, почти подпрыгивая, спустилась по лестнице к выходу из больницы, где её ждал Майк в своём электромобиле.

— Не будешь скучать по этому саду? — спросила Софи, залезая на пассажирское сиденье.

— Может быть, но, честно говоря, надеюсь, что больше мне в нём тебя ждать не придётся. В жизни попробовать надо всё — давай считать, что переживать покушения нам больше не требуется. Как и лежать в больнице.

— Тебе просто не понравилось за меня волноваться. Может, теперь ты понимаешь, как я себя чувствую, когда ты ползаешь ночью по промзонам чёрт знает с кем.

— Может быть, — с усмешкой ответил Майк.

— Ты-то как?

— Ничего, похромал пару дней, и всё. Пронесло.

— Ну и замечательно, — ответила Софи и хлопнула в ладоши. — А Джеймс? Что с ним?

Джеймс Тейлор почти не пострадал, он лежал в отдельной клинике, в охраняемом спецотделении, ему пришлось в нём подзадержаться, пока полиция убеждалась в том, что жизни сенатора в резиденции больше ничего не угрожает. Охранная компания установила по периметру особняка дополнительные оборонительные элементы и даже воспроизвела атаку роя дронов, чтобы проверить, что принятые меры оказались достаточными. После этого Джеймсу всё-таки дозволили вернуться в резиденцию, пускай и в бронированном фургоне. Большая часть рабочих дел была в порядке, а потому влиться в трудовую рутину оказалось довольно нетрудно. Первым делом сенатор принялся писать письма с извинениями и даже решил предложить каждому пострадавшему гостю внушительную компенсацию, поскольку не сумел должным образом обеспечить безопасность людей, доверившихся ему тем вечером. К счастью для его финансового благополучия, никто не согласился на щедрое предложение.

— Джеймс в порядке, но теперь должен расхлёбывать всю эту ситуацию в одиночку, — ответил жене Майк. — Боюсь, что теперь к идее посещения его вечеров люди будут относиться довольно скептично.

— Сочувствие — не про этих людей, — согласилась Софи. — Хорошо, что на вечере гостей было не так много. Что Джеймс теперь собирается делать?

— Не знаю, я ещё с ним не разговаривал. Я несколько раз звонил, но он был занят.

Джеймс понимал, что рано или поздно придётся вызвать в офис Майка, чтобы поручить ему задание, которое тот и сам бы в любом случае попросился выполнить. Но беспокоить О’Брайенов было ещё слишком рано, а потому сенатор предпочёл какое-то время избегать своего друга.

Электромобиль почти бесшумно нёсся по гладкой поверхности платной дороги, обходившей стороной один из самых загруженных районов города. Других машин рядом почти не было, а потому автопилот смело перешёл на максимальную скорость, стремясь доставить О’Брайенов домой как можно скорее. Прерывистая дорожная разметка слилась в единую белую полосу, сквозь приоткрытое окно в салон бешено врывался свежий летний ветер, стремясь сорвать с Софи её новую шляпу. По краям трассы мелькали какие-то деревья, изредка перемежающиеся полностью роботизированными промышленными зданиями, за которыми, чуть поодаль, начинался город с его небоскрёбами, дымящимися трубами заводов, линиями электропередач. Автомобиль гнал всё быстрее, ощутив полную свободу, словно мустанг, сбросивший с себя ездока и поводья. Майк держал жену за руку и не прекращал радоваться тому, что самое страшное позади, что ему больше не придётся мучиться томительным ожиданием, что неизвестность покинула его сознание и больше ничем не угрожает. Оставалось только солнечное, особенно жаркое лето, с каждым днём которого жизнь всё быстрее возвращалась к норме, к той счастливой рутине, которая не умела надоесть.

Спустя полчаса электромобиль начал сбрасывать скорость и вскоре свернул с шоссе направо, чтобы сделать небольшой крюк и оказаться прямо перед частным домом О’Брайенов, находившимся за чертой города. Сам по себе дом был не очень большой, но зато на прилежащей территории Майк организовал открытый бассейн, спортплощадку, теннисный корт, зону для барбекю и несколько беседок. Всего этого хватало для того, чтобы изредка принимать немногочисленных гостей и полностью удовлетворять потребности самих О’Брайенов. Электромобиль припарковался во внутреннем гараже, дверь автоматически закрылась, и Майк, взяв жену за руку, вошёл в гостиную.

Дел было много: дом, находившийся последние полторы недели в запустении, требовал генеральной уборки, нужно было купить продуктов и подстричь газон. Всем этим Майк до выписки Софи пренебрегал, предпочитая по утрам быстро перекусывать в кафе на заправке неподалёку, а обедать и ужинать в ресторане при больнице. Домашняя работа сейчас не казалась чем-то неприятным, впервые за долгое время О’Брайены испытывали от неё удовольствие.

В следующие несколько дней, узнав о том, что Софи наконец-то вернулась домой, к О’Брайенам то и дело заезжали с подарками и поздравлениями знакомые, некоторые из которых даже специально ехали из других штатов. Обычно спокойный дом ненадолго наполнился шумом и беготнёй, запахами готовящейся еды, весёлым смехом. Софи с радостью следовала этому бодрому темпу, даже Майк, обычно сторонящийся такой суеты, с удовольствием встречал гостей и помогал жене с домашними делами. К концу недели наплыв подруг и родственников потихоньку пошёл на спад, и наконец-то можно было передохнуть.

Всё это время разговоров про работу не шло, хоть Майк и понимал, что скоро ему придётся к ней вернуться. Он ждал звонка от Джеймса, не желая самостоятельно вырываться из этой обыкновенной жизни, напоминавшей ему первые месяцы после свадьбы. Но сенатор не звонил, он будто бы вовсе забыл о существовании своего помощника. В новостях уже почти не писали о случившемся, полиция не сумела найти ни заказчиков, ни исполнителей нападения, интерес к шокировавшему всех покушению увял. Оно было и к лучшему: всеобщий ажиотаж исключительно мешал Джеймсу Тейлору, который хотел как можно скорее замять это происшествие. К счастью, ни одного погибшего в тот вечер не было, не было и серьёзных травм, большая часть гостей отделалась лёгким испугом, менее удачливые же уже покидали больницы, полностью восстановившись и хорошенько отдохнув.

Восприняв отсутствие звонков от сенатора как дозволение на продление отпуска, Майк с женой на целую неделю отправились в Пуэрто-Рико к одному из своих знакомых, державших небольшую частную школу сёрфинга в Агуадилье. Каждое утро, позавтракав в семейном кафе «Солёная папайя» рядом с гостиницей, О’Брайены брали свои доски и на арендованном грузовике ехали на пляж ловить волны Карибского моря. Погода стояла отличная, кататься на резвых волнах, будто сознательно участвовавших в весёлой игре, было одно удовольствие. Море словно несло сёрферов мимо берега в своих голубых ладонях, дивясь тому, сколь ловко маленькие фигурки держались на воде. Софи каталась на порядок хуже мужа, но всего за несколько дней их общий знакомый из сёрф-школы сумел её натренировать, к концу отпуска они уже все вместе, каждый раз вздрагивая от касаний холодящих на ветру брызг, разрезали краями досок водную гладь.

— Как думаешь, было бы неплохо остаться тут навсегда? — как-то после очередного заплыва спросила Софи. — Не знать, сколько времени, ни о чём не волноваться. Просто лежать и смотреть туда вперёд, где ничего, кроме моря, не видно.

— Я бы умер от скуки, — устало ответил Майк.

— Разве бы тебе было скучно здесь со мной? — удивилась Софи и повернулась лицом к мужу.

— Туше, — тут же сдался Майк.

Сидя на пляже поздно вечером, казалось, что солнце тоже, дождавшись, пока все купальщики разойдутся по домам, решало окунуться в тёплую воду и следующие шесть-семь часов слепило глупые глаза привыкших к темноте глубоководных рыб. О’Брайены бы остались в Пуэрто-Рико ещё на несколько дней, но у берегов одного из соседних городов заметили акулу, а потому, хотя о нападениях и не сообщалось, супруги вернулись к себе домой, напоследок наевшись мофонго в «Солёной папайе» на год вперёд.

На пороге дома О’Брайенов встретила пара грузовиков с эмблемой частной охранной компании, работавшей на Джеймса Тейлора. Вокруг дома бродили люди в форме, руководившие бригадой строителей, чей грузовик тоже стоял неподалёку. Один из охранников, стоявший у входной двери, предвосхитил вопрос Майка и попросил его заглянуть в рабочий кабинет, где ждал сенатор. О’Брайен оставил в коридоре вещи и с удивлением направился в дальнюю часть дома, где должен был находиться Джеймс. Личный кабинет Майка не имел ничего общего с тем классическим образом, который часто возникает в голове при упоминании этого слова. Кроме одной небольшой стойки с книгами и дешёвого захламлённого стола с компьютером, в кабинете ничего не было. О’Брайен появлялся в нём редко, по работе — ещё реже.

Сенатор и правда ждал помощника внутри, скрашивая время ожидания чтением книги по античной философии.

— Джеймс? Давно не виделись, — сказал Майк, протягивая другу руку. — Какого чёрта здесь творится?

— Прости, что не предупредил, я надеялся закончить ещё вчера, но сам знаешь, как бывает с этими подрядчиками. Мы установили у тебя на участке практически такой же набор защитных комплексов, что и у меня в особняке, — ответил Джеймс.

— Могу я поинтересоваться, зачем? — с удивлением спросил Майк.

— Меры предосторожности. Боюсь, что я вынужден настаивать. По крайней мере до тех пор, пока мы не найдём заказчика покушения.

— С таким же успехом можно всё это устанавливать рядом с домом каждого из твоих гостей, — недовольно отрезал О’Брайен.

— Это правда, но есть одна важная деталь. Жизнь остальных гостей мне, по большому счёту, безразлична. Как Софи? Я слышал, что ей сильно досталось. Прости, что не звонил, но я боялся, что ты захочешь сразу броситься на поиски.

— И ты был прав, — согласился Майк. — Но позвонить всё равно стоило.

— Этот перерыв пошёл нам всем на пользу.

— И правда всем. Учитывая, сколько времени мы упустили, исполнители покушения уже давно замели все следы.

— Ну что ты. Исполнители, вероятно, погибли в тот же день. Такие дилетантские оплошности обычно не прощают. Удар роя пришёлся по укреплённой части фасада здания, в окна попал лишь один десяток дронов, если не меньше. Они все совсем крошечные были.

— Вот как… Я надеялся, что смогу разобраться с этими людьми сам. Но что поделать. В любом случае, нам сильно повезло.

— Да что с нами может случиться? — весело спросил Джеймс. — За то время, что вы восстанавливались, я сделал пару звонков, посетил несколько встреч. У нас есть с чем работать.

— Готов начинать хоть прямо сейчас.

— Нет нужды в такой срочности. К тому же действовать нужно осторожно. Я сомневаюсь, что в ближайшее время произойдёт ещё одно покушение, но вполне возможно, что за мной следят. Так что придётся держать дистанцию от всего инкриминирующего.

— Ты и раньше-то не стремился пачкать руки, — по-дружески уколол сенатора Майк.

— Впереди голосование о поправках, я бы хотел сфокусироваться на политической части нашей игры. Я бы мог поспорить, что так запачкаться шансы на порядок выше.

— Поверь, твоей участи я не завидую.

— Завтра вечером Дэвид Хантер проводит бал в честь обручения своей дочери.

— Да, мы говорили об этом. Не уверен, что мы с Софи сейчас психологически готовы к такому мероприятию.

— Могу понять, — со вздохом сказал сенатор. — Но тебе придётся туда съездить и поговорить с Хантером. Скажем так, он довольно сильно заинтересован в том, чтобы я ещё на какое-то время задержался в этом мире. Надеюсь, что ты тоже.

— Неужели он боится потерять государственные контракты на строительство в следующем году?

— Люди вроде него в принципе не любят нестабильность, а что может быть нестабильнее смены политической системы?

— И чем он может нам помочь?

— Это ты уже узнаешь у него сам, он не вдавался в подробности. Если что-то не сложится, то у нас есть ещё несколько вариантов, но этот… наименее травматичный, так что начнём с него. Пригласительные я оставил у тебя здесь, — сенатор неопределённо махнул рукой в сторону стола и подошёл к двери.

— Уже уходишь? Скажи хоть пару слов Софи. Она будет рада тебя видеть.

— Боюсь, что она не простила мне то несчастье, которое ей пришлось пережить из-за моей непредусмотрительности. Едва ли я имею право на беззаботную беседу с ней.

— Ещё раз заведёшь эту шарманку, и я тебя убью, — дверь открылась, и в проёме появилась недовольная Софи. — Оставь этот драматизм для своих митингов.

— Не ценят в наш век джентльменов, — пожаловался Джеймс, отходя обратно в глубь кабинета.

— Я не ценю формализм и бездушные слоганы, — отрезала Софи.

— Ты хорошо выглядишь, — попытался смягчить гнев женщины сенатор.

— Говоришь так, будто этим удивлён.

— Софи, достаточно, — с улыбкой прервал жену Майк. — Ещё немного, и он поверит в то, что ты на него обижена.

— Опять нагружаешь его работой? — спросила сенатора Софи.

Джеймс Тейлор виновато пожал плечами. Друзья перекинулись ещё парой слов, после чего сенатор всё же попрощался и вместе со своей охраной направился обратно к себе в резиденцию. Майк подошёл к столу — поверх неустойчивой стопки книг лежало два изящно оформленных приглашения. Имена были вписаны чем-то вроде каллиграфического пера, линии плавно сужались и расширялись, пересекая отведённые под текст строчки. Майк взял приглашения в руки и взглянул на Софи, которая тут же всё поняла.

— Ты, помнится, хотела туда пойти, — неуверенно начал Майк.

— Если это по работе, то есть ли у меня выбор? — со вздохом ответила Софи. — Рабочие загадили все дорожки. И теперь там по газонам тянутся толстенные провода. Я было подумала, что это змея.

— Джеймс за нас беспокоится. За тебя в особенности. Я бы с удовольствием всё там выдернул к чёртовой матери, но разделяю его опасения. Я никогда не забуду тот вечер. И готов отдать что угодно, лишь бы он не повторился.

Софи не ответила, она просто понимающе кивнула и вышла из кабинета, оставив Майка наедине с его тревогами. Та непринуждённость, которая на несколько недель задержалась в их семье, в одночасье исчезла, и О’Брайен чувствовал, что заманить её обратно будет непростой задачей.

Глава 3

На следующий день О’Брайены с самого утра занялись подготовкой к посещению бала в резиденции Дэвида Хантера. Софи заперлась в своей комнате и несколько часов выбирала подходящий наряд из сотни возможных комбинаций, подбираемых умным шкафом, который держал в памяти каждую вещицу в гардеробе. Во время взрыва в резиденции сенатора любимое платье Софи было уничтожено, теперь же все вещи казались на фоне туманных воспоминаний о нём какими-то невыразительными, чрезмерно простыми либо же, наоборот, чересчур заумными в своём дизайне. Майк ограничился покупкой нового костюма в ближайшем торговом центре. К счастью, фигура его была совершенно лишена каких-либо заметных особенностей, а потому посещать ателье для внесения изменений в форму одежды не требовалось.

К обеду мать Майка прислала с курьером приготовленный утром пастуший пирог, что было как нельзя кстати, поскольку Софи к этому времени только освободилась. О’Брайены быстро пообедали и вернулись к своим делам. Софи уехала в косметический салон привести себя в порядок, а Майк повёз электромобиль на автомойку к своему знакомому.

К тому времени, как у обоих супругов наконец появилась свободная минутка, было уже пора отправляться в резиденцию Хантера, находившуюся на противоположной части города. Майк по привычке отдал управление машиной автопилоту и, откинув спинку водительского сиденья в горизонтальное положение, лёг перевести дух. Спустя сорок минут электромобиль аккуратно остановился перед окрашенными в золотой цвет воротами, ведущими к особняку Дэвида Хантера.

По дорожкам рядом с главным зданием медленно прогуливались пары гостей, возле искусственного пруда возилась небольшая группа детей, предоставленных самим себе. Дети играли с собакой в мяч, стараясь закинуть его прямо в домик для уточки, находившийся в центре пруда. Собака каждый раз с радостью бросалась в воду и, теребя лапами, плыла за брошенным мячиком. Вечер был тёплый, безветренный, а потому игра могла продолжаться ещё довольно долго, — на это и рассчитывали родители детей.

Майк взял Софи под руку и мерным шагом направился к особняку, в котором с минуты на минуту должен был начаться бал в честь обручения уже немолодой Кристины Хантер. Дэвид тяготел к более современным архитектурным веяниям, но в общей структуре здания чувствовались яркие нотки классицизма. Фасад здания отгородился от входных ворот длинным газоном, окаймлённым светло-сиреневыми пионами. На подходящих к широким дверям гостей смотрели массивные колонны, перемежающиеся просторными балконами на втором этаже и огромными окнами на первом. Чуть справа от входа виднелись внушительные каменные столбы летней веранды, прилегающей к длинной боковой галерее.

На пороге дома О’Брайенов встретил приятной наружности молодой человек в смокинге. Мужчина сверил список гостей с предъявленными приглашениями и, слегка поклонившись, пожелал супругам приятного отдыха.

Бальный зал располагался на втором этаже. О’Брайены оставили верхнюю одежду в гардеробе и поднялись по покрытой красным ковром мраморной лестнице, осматриваясь по сторонам, Софи — пытаясь найти знакомых, Майк — пытаясь предупредить какое-нибудь несчастье, которого он теперь ожидал почти бессознательно. На площадке перед двойными деревянными дверьми, ведущими в бальный зал, стояла троица весёлых девушек. Майку показалось, что он уже видел их на одном из недавних вечеров, но не был уверен, на каком именно. Софи, заметив промедление мужа, дёрнула его за руку и потянула за собой сквозь открытую дверь

О«Брайены сделали всего пару шагов из полумрака будничного вечера и вдруг оказались посреди зачарованного леса, освещённого миллионами солнц. Под потолком висела хрустальная люстра с бесчисленным множеством искусственных свечей, аккуратно расставленных на каждом ярусе. На стенах, обитых шёлковыми обоями, на уровне балкона, с которого раздавался изумительный вальс в исполнении живого оркестра, висели в золотых рамках зеркала. Из нижней их части выступали небольшие платформы, на которые установили яркие светильники. Всё пространство зала терялось в глубине зеркал, оно, отражаясь в этих волшебных овалах, преображалось, многократно расширялось и на лету меняло свои очертания, стоило измениться углу, под которым на кристально чистую поверхность отражающего озера падал взгляд.

Калейдоскоп из розовых, светло-голубых, янтарных и зелёных тканей, еле слышно шурша, без устали двигался по залу из стороны в сторону, меняя комбинации и переставляя тонкие ноги в заученной последовательности. Толпа будто превратилась в единый организм, каждый член которого действует в строгом порядке, с идеальной точностью. Взмахи рук, вращения, полушажки и реверансы вплетались в мелодию, спадающую на гостей с балкона со всё нарастающей силой, словно бурный поток водопада в диких лесах Амазонки. Послышался лёгкий перебор струн арфы, тонких, как нить, сшивающая это изящное безумие воедино. Майк протянул руку Софи, и, позабыв о работе, супруги присоединились к многоцветному пламени, поглотившему бальный зал.

Упоительное самозабвение прервал внезапный шум. Майк вздрогнул и резко прижал Софи к себе. Оглянувшись по сторонам, он тут же почувствовал себя неловко. Гости хлопали в ладоши в благодарность оркестру. Софи с удивлением посмотрела на встревоженного мужа. Майк натужно улыбнулся и, вспомнив про поручение сенатора, начал выискивать Дэвида Хантера. В дальней части зала, в окружении членов семьи, в красном кресле с высокой спинкой сидела Кристина. Её отца видно не было. Запела скрипка, подолы платьев снова закружились, и зал с удовольствием потонул в красочном буйстве.

Майк осторожно, стараясь не задеть танцующие пары, пробрался к стене зала и ещё раз осмотрелся, но, сколь бы он ни вглядывался, Дэвида Хантера нигде не было видно. На несколько мгновений О’Брайену чудилось в толпе знакомое лицо, но оно тут же превращалось в профиль какого-то другого мужчины.

— Позвольте вас проводить, — неразборчиво послышалось сбоку.

Майк повернулся и увидел странную фигуру в бауте, длинном чёрном цендале из шёлка и слегка сдвинутой набок трикорно с золотым ободком. Складки плаща колыхались словно сами по себе, мешая понять, где начинается тщательно скрываемая теплота тела, заменяя биение сердца трепетом цветка граната на груди. Фигура поманила к себе Майка и лёгкими шажками направилась к небольшой двери под балконом с оркестром. Казалось, что незнакомец проходит сквозь гостей, он не обращал никакого внимания на происходящее вокруг и продолжал двигаться, не сбавляя скорости, не боясь кого-нибудь задеть. Майк еле поспевал за ним и то и дело влетал локтями в бок очередной запыхавшейся девице.

Чёрная фигура на мгновение задержалась у двери, дожидаясь О’Брайена. Как только он подошёл достаточно близко, незнакомец распахнул узкую деревянную дверцу и юрко проскользнул внутрь тёмного коридора. Майк тут же последовал этому примеру. Дверь неслышно закрылась сама по себе. О’Брайен хотел было включить фонарик на телефоне, но внезапно дальше по коридору, в темноте, загорелся маленький танцующий огонёк пламени. Он тут же начал удаляться, то ныряя вниз, то всплывая обратно кверху. Майк осторожными шагами последовал за ним. Коридор оказался не очень длинным, уже очень скоро О’Брайен упёрся в стену и был вынужден свернуть влево, на крохотную винтовую лестницу, и, стараясь не свернуть себе шею, ступать по узким каменным ступеням. Он насчитал почти пятьдесят ступеней, прежде чем оказался перед ещё одной дверью. Она была приоткрыта, и из-за неё на лестничную площадку падал маленький трепыхающийся луч света. Майк дёрнул за грубое тяжёлое кольцо, служившее ручкой, и потянул на себя массивную дубовую дверь. Та поддалась не сразу: дерево рассохлось и большим трудом было сдвинуть её с места.

За дверью находился большой кабинет, переходивший в библиотеку. Под потолком висела люстра в форме плотного чугунного обруча, в неё были вставлены настоящие свечи, исходивший от них свет то и дело колыхался, устраивая на стенах кабинета настоящее представление театра теней. В самом центре помещения, рядом с высоким коричневатым глобусом, стоял массивный письменный стол с изящными резными украшениями по краям столешницы. Незнакомец сидел на нём, закинув одну ногу на другую. Один рукав камзола задёрнулся чуть выше обычного, из-под него виднелись дорогие старинные часы, особенно живо сверкающие мелкими бриллиантами в свете непоседливого свечного пламени. Глаза под баутой пристально смотрели на растерянного Майка. Молчание длилось всего несколько мгновений, но каждое из них казалось вечностью.

— Ах, простите мне этот маскарад, — послышалось из-под маски.

— Непросто же вас найти, — заметил Майк, спокойно выдохнув.

— Эта баута — с венецианского карнавала 1913 года. Можете себе представить, сколько всего она повидала? Мне её подарил один хороший друг.

— К чему такая скрытность? Не любите гостей?

— Отчего же не люблю? Люблю. Libiamo, libiamo ne’lieti calici che la bellezza infiora. Но мне неприятна суета. Да и, знаете ли, в вашем возрасте все кругом пытаются залезть к вам в штаны. Ко мне тоже, но за кошельком, это утомляет. Жена ваша, кстати, очень прелестна, прошу передать моё удовольствие видеть её среди этих неугомонных клуш. С вами же, я полагаю, мы ещё не имели счастья встречаться раньше, верно? — Дэвид Хантер ловко соскочил со стола и, подойдя к Майку, энергично пожал ему руку.

— Рад знакомству, мне о вас много рассказывали.

— Надеюсь, что только хорошее, — сказал старик и снова засмеялся. — Да, только хорошее. Плохому не верьте. Всё правда, но вы всё равно не верьте.

— Не беспокойтесь, господин Хантер, мне ваши грехи совершенно не интересны, — ответил Майк.

— Это правильно, да. Всё это, — старик обвёл руками вокруг комнаты, — это такая ерунда. Я здесь почти не бываю.

— Приехали ради праздника?

— Чего не сделаешь ради ребёнка! У вас есть дети?

— Нет.

— Может, правильно. Мамаша, царствие ей небесное, оставила всё это на меня. Сорок четыре года, какой ужас. Может, хоть в этот раз получится дурочку выдать замуж. Ах, моя милая, милая Турандот!

Майк промолчал. Дэвид Хантер будто бы разговаривал сам с собой, он внимательно смотрел на глобус, пытаясь что-то на нём отыскать.

— Вы только ей об этом не говорите, — вдруг очень серьёзно сказал старик, повернувшись к Майку. — Надеюсь, что конспиративность — это негласная данность нашего… сотрудничества.

— Безусловно.

— А то ведь я и казематы с пыточной в подвале тоже отгрохал, — сказал Дэвид и снова расхохотался.

— Сенатор настаивал на нашей встрече, но я не посвящён в детали грядущего разговора.

— Ах, работа… Сказать честно, я надеялся, что вы повремените с этой гадостью. Но, увы, долг зовёт. В последний раз я боксировал с другими компаниями на рынке года четыре назад. Знаете, в моём возрасте заниматься честной рыночной конкуренцией — это чересчур.

— А Джеймс Джойс?

— Провёл последние двадцать лет в пивной. «Джойс и Хантер» не превращаются в «Хантер» только потому, что он держит безумную долю акций. Но думаю, что процесс их передачи барменам уже запущен. Так или иначе, нам нужны все эти государственные контракты. Никакого мошенничества, мы делаем хорошую работу. И продолжим её делать, если ребят вроде Тейлора не поубивают.

— Я как раз по этому поводу. Я бы с удовольствием решил эту… проблему.

— Решительность — это похвально, — сказал старик и поправил бороду, смятую баутой. — Боюсь, однако, что у меня нет для вас пока никакой полезной информации. Но я знаю, как её можно добыть.

— Этого будет достаточно.

— Не обещаю, но сделаю всё возможное. Вам придётся познакомиться с одним из моих подчинённых. И, скорее всего, с его товарищами. Они специалисты по такого рода делам, в каком-то смысле. Это довольно сложно объяснить.

— Они где-то здесь?

— Ну знаете, — Дэвид опять расхохотался. — Но мысль правильная, я должен как-нибудь их сюда пригласить, пусть и шутки ради.

— Как мне тогда с ними связаться? Я бы хотел приступить как можно скорее.

— Они выйдут на контакт самостоятельно, но я передам ваши пожелания, — ответил Дэвид после небольшого промедления. — Однако имейте в виду, что вам придётся смириться с определёнными особенностями. Надеюсь, что это не причинит вам больших неудобств.

— Поверьте, я на своём веку много чего повидал, — с улыбкой ответил Майк.

— Вот и славно, мы обо всём договорились. Не желаете ли присоединиться к танцующим? Если нет, то я выведу вас на улицу через другой проход.

— Я бы не хотел уходить без Софи. Если позволите, то я бы задержался, если ей приятно проводить здесь время.

— Безусловно. Не имею права вас торопить.

Дэвид Хантер подошёл к столу, открыл один из верхних ящиков и извлёк из него крошечную бонбоньерку ванильного цвета.

— Это для вашей жены. Мне бы хотелось предложить что-то большее, но боюсь показаться навязчивым.

— О, не стоило, — смутился Майк. — Вы и так нам помогаете.

— Не поймите меня неправильно, но я очень, — старик сделал акцент на последнем слове, — заинтересован в том, чтобы Джеймс Тейлор был жив. Поэтому я ожидаю от вас многого.

Майк понимающе кивнул, спрятал подарок в карман пиджака и, слегка поклонившись, вышел из кабинета обратно в мрачный коридор. По пути назад О’Брайен заметил, что звуки бальной суеты не доносятся до этой части дома; лишь на подходе к двери, ведущей в зал, послышались отзвуки играющей музыки.

Софи нигде не было видно: затеряться в такой толпе не стоило большого труда, особенно для невысокой женщины. Новый танец только начался, Майк отошёл в сторонку.

— Что же это вы один? Вам не весело? — спросила О’Брайена стоящая неподалёку девушка.

— Вам, должно быть, тоже.

— Я не одна, — не согласилась девушка. — Мой мужчина где-то здесь неподалёку. Они тут все друг с другом, оказывается, знакомы. Можете себе представить?

— Это вы ещё не знаете о том, что всех их телефонные книжки в бумажном виде.

— Почему?

— Поверьте, лучше вам об этом не спрашивать, — усмехнулся Майк.

— Майк, общаешься с молодёжью? — спросил подошедший к О’Брайену мужчина. — Анжелика, золотце, подожди меня у скамеек, я сейчас приду.

— Роберт, рад встрече. Ты не видел мою жену?

— Софи? Она разговаривает с моей сестрой, — сказал Роберт Штейнер и указал на укромный уголок зала, скрытый от любопытных глаз плотным рядом пальм и папоротников, высаженных в высоких горшках.

Галина Штейнер была на несколько лет старше Софи, они познакомились на благотворительном вечере лет десять назад и после этого часто пересекались на похожих мероприятиях. Майк недолюбливал подругу жены, но не подавал вида. Женщины заняли маленькую лавочку и о чём-то разговаривали. Когда О’Брайен подошёл к ним, Галина встала, чтобы пожать ему руку.

— Я так и знала, что вы придёте. Вчера на таро мне вышла тройка кубков, — с широкой улыбкой сказала Галина. — Софи тебя потеряла.

— Мне нужно было на пару минут отойти, — спокойно ответил Майк и кивнул Софи головой, давая понять, что дальше спрашивать про это не стоит.

— Вы бы знали, как я беспокоилась за моё солнышко, когда узнала, что случилось. Но вы… вы сильные, вы всё выдержали. Я очень вами горжусь. Приходите к нам как-нибудь на чай.

— Обязательно, — поддержала подругу Софи, вставая со скамейки.

— И всё же ты отлично выглядишь, будто ничего и не было, — сказала Галина, взяв подругу за руки. — Только маленький шрам на подбородке, но это ведь ничего. Его почти не видно!

— Разве? — удивлённо спросила Софи и попыталась нащупать пальцами упомянутый шрам.

— Даже не бери в голову, зря я это сказала, — ответила Галина и смутилась. — Лучше пойдёмте танцевать.

Майк взглянул на жену, которая будто замерла, не отрывая пальцев от лица. Она тупо смотрела перед собой, слегка опустив голову. Галина Штейнер вопросительно посмотрела на О’Брайена, пытаясь понять, не сказала ли она чего оскорбительного, но Майк и сам не понял резкой смены настроения Софи.

— Прости, но мы собирались домой, — вдруг сказала Софи Галине. — Потанцуем в следующий раз. Дома столько дел.

— Ничего страшного, всего хорошего. Была рада встретиться, — ответила Галина и скрылась за широкими листьями пальм.

Майк не стал ничего спрашивать, он вывел жену к выходу из зала, забрал вещи в гардеробе и вызвал электромобиль со стоянки. Через несколько минут О’Брайены уже неслись в нём обратно домой по ярко освещённой дороге.

— От Дэвида Хантера, — сказал Майк и протянул жене бонбоньерку.

Софи молча взяла коробочку в руки и развязала ленточки шоколадного цвета. Внутри лежало несколько конфет ручной работы. Они пришлись как нельзя кстати и, пускай и ненадолго, сумели слегка поднять настроение Софи. Майк хотел было что-то ей сказать, но она жестом прервала его, дав понять, что не хочет разговаривать.

По возвращении домой Софи взбежала по лестнице в свою комнату, в которой она иногда ночевала, когда Майк бывал в отъезде, и заперла за собой дверь. Поначалу О’Брайен не решался беспокоить жену, но когда прошло уже больше часа, а Софи всё не выходила, он всё-таки настойчиво постучался к ней в спальню. Ответа не последовало, даже после того, как Майк громко позвал жену. Все двери в доме запирались, ключа к отдельной спальне Софи у О’Брайена при себе не было. Запасные дубликаты хранились в гараже. Майк, опасаясь худшего, пулей метнулся вниз по лестнице и в противоположную часть дома, к которой прилегал гараж. Спутанные связки ключей валялись в одном из ящиков шкафа с инструментами, О’Брайен вытащил широкое кольцо с несколькими десятками дубликатов и побежал обратно к комнате Софи. Он перебирал один ключ за другим, но никак не мог найти подходящий. В связке оставалось всего два ключа, когда наконец послышался столь желанный щелчок.

Майк резко распахнул дверь и вбежал в комнату. Свет был выключен. На аккуратно заправленной кровати лежала верхняя одежда Софи, но её самой в спальне не было. Майк в несколько широких прыжков преодолел комнату и оказался у приоткрытой двери в ванную. Заплаканная Софи сидела на стуле перед зеркалом и стеклянным взглядом смотрела на отражение своего раскрасневшегося лица. Заметив появившегося за её спиной мужа, она вытерла носовым платком ещё влажные глаза и попыталась поправить причёску.

— Мне сказали, что всё заживёт бесследно, — тихо сказала Софи.

— Ну подумаешь, какой-то шрамик остался. Совсем незаметно, — с облегчением ответил Майк.

— Заметно, — отрезала жена.

— Может, нужно ещё время. Кожа ведь не заживает мгновенно.

— Прошёл почти месяц.

— Это очень мало.

— И сколько я ещё должна мазаться консилером? Неделю? Ещё месяц? До конца жизни? — рассерженно спросила Софи, повысив голос.

Майк вошёл в ванную и приобнял жену сзади. Она оттолкнула его руки и встала со стула.

— Ты мне нравишься любой. Поверь, я лично даже сейчас никаких шрамов не вижу.

Софи не ответила.

— Не пугай меня больше так, — сказал Майк. — Давай съездим куда-нибудь поужинаем.

— Куда я в таком виде поеду? Оставь меня, я не голодна. И второй ключ мне отдай.

Майк снял со связки дубликат и протянул его жене. Софи схватила ключ и швырнула его в унитаз.

— Я тебя прошу, не загоняйся по поводу ерунды. По сравнению с тем, что могло произойти, маленький шрам — лишь напоминание о том, как сильно нам повезло.

— Смотрю, что ты по этому поводу вообще не беспокоишься, — язвительно произнесла Софи.

— Мне не всё равно. Но с некоторыми вещами приходится смириться. По сравнению со многими из них, это — полная ерунда.

— Оставь меня в покое, — тихо сказала Софи.

Майк понимающе кивнул и, закрыв за собой дверь в ванную, вышел из спальни. В доме внезапно стало очень одиноко. Везде был выключен свет. Блуждая по тёмным коридорам, Майк вспомнил свои вечерние прогулки в старшей школе, когда в его жизни ещё никого не было. Он бы ни за что не вернулся в те дни, но без них он бы никогда не сумел по-настоящему понять, как важен для него тот человек, без которого этот дом превращался в склеп.

Софи к ужину не спустилась, Майк был вынужден есть в одиночестве. Остатки пастушьего пирога с обеда казались чёрствыми и безвкусными.

Глава 4

Не спустилась Софи и к завтраку, лишь вечером она вышла из своей комнаты, чтобы взять из холодильника на кухне контейнер с замороженными фруктами. Майк попытался поговорить с женой, но на все вопросы она отвечала односложно, хоть и без явного раздражения. Так прошло несколько дней. Пускай Дэвид Хантер и обещал не тянуть со знакомством своих помощников с Майком, ни телефонных звонков, ни писем О’Брайен не получил. Он было начал волноваться, но решил подождать ещё немного, прежде чем снова беспокоить союзника Джеймса Тейлора. Сенатор, в свою очередь, готовился к масштабному митингу, на котором планировал чётко обрисовать свою позицию по самой громкой политической реформе, медленно надвигающейся на американское общество.

Митинг пришёлся на субботу, он проводился в парке неподалёку от здания городской администрации. Весь парк был оцеплен полицией, ещё добрая полусотня охранников следила за порядком внутри периметра. Майк приехал чуть заранее. Для электромобиля нашлось место на служебной стоянке, зарезервированной для сотрудников сенатора. Майк показал охраннику изрядно помятое по краям удостоверение и, оставив машину в надёжных руках, направился в парк. Толпа уже собиралась, тут и там виднелись плакаты, сколоченные из досок знаки, надувные шары с плохо читаемыми из-за складок слоганами. Провокаций служба безопасности не ожидала, но с каждой минутой всё сильнее казалось, что это суждение было ошибочным. Позиция сенатора Тейлора была в каком-то смысле оппозиционной и шла наперекор всему тому, в чём мейнстримные медиа пытались убедить своих слушателей и читателей последние несколько лет. Вместе с тем поддержка среди определённых слоёв населения только росла, и росла тем сильнее, чем ближе на календаре становился день голосования за поправки в конституцию.

Большинство слоганов Майк уже видел много раз и по совершенно другим поводам. Кто-то требовал осушить болото государственных структур, кто-то выступал за сохранение идей отцов-основателей, кто-то мечтал сбросить маски с тех, кто стоит за всеми политическими процессами, иные же, в свете возможной реформы, хотели эти маски надеть. Охранники уже тащили к выходу разъярённую девушку с взлохмаченными волосами, крики тонули в одобрительном гуле и свисте толпы. Неподалёку от сцены расположились камеры нескольких телеканалов, в том числе и тех, которые позволяли себе открыто поливать сенатора грязью. Майк взглянул на часы: до начала митинга оставалось ещё пятнадцать минут. Джеймс Тейлор часто опаздывал, поэтому мероприятие могло начаться и позже, что только играло на руку О’Брайену. Он направился к дальней части парка, в которой на площадке для скейтинга прохлаждалась группа подростков. С одним из них Майк был знаком.

Молодой парень в чёрной толстовке и рваных джинсах сидел на скамейке, покатывая взад-вперёд ногой скейтборд с ярко-зелёным принтом. Майк подождал, пока остальные подростки окажутся на небольшом отдалении, и присел рядом со своим знакомым.

— Скоро они там закончат? Отсюда головы не высунешь, — пожаловался парень.

— Ещё даже не началось. Мешают кататься?

— Не то слово.

— Как учёба?

— Вылетел ещё зимой. Слушайте, мистер О’Брайен, если вы хотите, чтобы я на кого-то наехал, то сразу так и скажите.

— Сколько? — спросил Майк с улыбкой.

— Две сотни.

— Четвёртый канал. Там такая дурочка с короткой причёской стоит, ты её сразу увидишь, — сказал Майк, протягивая подростку деньги.

Подросток затянул штаны, вскочил на скейтборд и покатился по парковой дорожке в направлении начинающегося митинга. Майк осмотрелся по сторонам и пошёл следом. Когда О’Брайен вернулся к сцене, оператор четвёртого канала уже уносил прочь разбитую в хлам камеру. Неподалёку, под присмотром истеричной журналистки, полицейский оформлял протокол на подростка, постаравшегося изобразить столкновение настолько непреднамеренным, насколько это было возможно. Майк помахал рукой полицейскому, тот понимающе кивнул и что-то сказал женщине. Та закатила глаза и бросилась спорить, но в детали О’Брайен погружаться не стал и просто направился к зарезервированному для него месту около сцены.

Послышались аплодисменты, смешанные с неразборчивыми криками, доносящимися из дальней части толпы. Джеймс Тейлор поднялся на сцену, подошёл к трибуне и положил на неё несколько листов бумаги. Он осмотрел собравшуюся толпу, помахал рукой и поправил галстук. Плакаты и деревянные знаки начали ещё сильнее метаться из стороны в сторону, вопли протестующих стали ещё громче. Полицейские нервно переглянулись между собой, ожидая начала потасовки.

— Потрясающе, такая толпа, — с энтузиазмом начал Джеймс Тейлор. — И после этого нам смеют заявлять, что мы — всего лишь пережиток прошлого. Я рад всех вас видеть, слышать ваши голоса, и, уж поверьте, я их слышу. Особенно те, что раздаются издали. Скажу честно, ожидал от протестующих большей изобретательности. Плакаты не впечатляют, извините. Давайте начистоту, они полное дерьмо. Парочку из них я видел ещё на прошлом митинге. Если вы выступаете за перемены, то могли бы хоть новый знак сколотить.

Протестующие закричали ещё громче, кто-то поджёг портрет сенатора и начал им размахивать над головой. Полицейские бросились в толпу, вытащили из неё поджигателя и повалили на землю. Окружающие тут же напрыгнули на полицейских, пытаясь отбить своего товарища.

— Друзья, — спокойно продолжил Джеймс Тейлор, — мы вновь и вновь видим, как наши политические оппоненты пытаются помешать нам говорить о самом важном. Они перекрывают дороги, кричат, размахивают оскорбительными плакатами и угрожают тем, кто имеет храбрость не согласиться с их ложью. Мы видим это и сейчас. Несколько недель назад на меня и многих моих друзей, которые с такой же дерзостью, что и я, борются за ваши свободы, было совершено покушение. Посыл ясен всем — прочь с дороги. Но я не отойду, не сдамся. Ради вас и ради всех тех, кто пострадал в тот день, я буду стоять до конца. Анонимные угрозы, нападения, даже убийства — всё это классический почерк тех, кто жаждет испить из чаши власти любой ценой. Все мы помним, как несколько лет назад наше общество потрясло жестокое убийство директора полицейского управления Паулера, которое до сих пор не раскрыто. Он был одним из тех, кто жил ради защиты настоящих ценностей этой страны, и погиб при исполнении своего гражданского долга. Я буду стоять до конца и ради директора Паулера.

Сторонники сенатора замахали флажками и захлопали в ладоши, тем временем драка с полицейскими разгоралась всё сильнее, и дело могло принять неприятный оборот.

— Но я прошу нашу уважаемую полицию не трогать протестующих. Да, они пытаются идти нам наперекор, но виной этому то заблуждение, в которое их ввели прячущиеся за их спинами бесчестные люди, жаждущие уничтожить базовые принципы, на которых создавалась эта страна. Нас часто упрекают в нежелании слышать другую сторону дискуссии, нам предъявляют самые грязные обвинения. Но разве стали бы мы проводить эти выступления столь открыто и явно, если бы избегали участия в них наших политических оппонентов? Поверьте, большинство из тех, кто устраивает такого рода беспорядки на наших встречах, уже давно записаны в полицейских базах. Если бы мы захотели, то этих людей бы просто не впустили в парк. Но я не только не против того, чтобы пустить их сюда. Я хочу, чтобы они приходили. В каком-то смысле я хочу этого больше, чем я хочу, чтобы это сделали вы, мои дорогие друзья. Не обижайтесь, но мы с вами уже во всём согласны. Я рад получить вашу поддержку, но если мы хотим победить, если мы хотим добиться желаемого, то нужно убеждать в нашей правоте и людей вроде тех, кто сейчас кричит и машет плакатами позади вас.

Мартин Ван Бюрен был прав, когда сказал, что все те, кто добивались великих перемен, приходили к ним, не убеждая в своей правоте сильных мира сего, но зажигая веру в сердцах множества людей. Первый путь лишь порождает интриги и посредственные результаты. Второй — преображает вселенные. Именно поэтому я хочу поговорить о нашем будущем со всеми вами, убедить сомневающихся в правильности нашего видения.

Полицейские отпустили мужчину, поджёгшего плакат, и слегка отступили в сторону. Толпа протестующих немного подуспокоилась и перевела своё внимание обратно на сцену, с которой выступал сенатор.

— Уже несколько лет мы боремся с надвигающейся угрозой для нашего уклада жизни. Всё то, что уже почти двести пятьдесят лет считалось непогрешимой истиной, всё то, что позволило стать этой стране самой успешной, самой счастливой, самой влиятельной на планете, отвергается ради политического авантюризма. То будущее, которое рисуют нам его прогрессивные архитекторы, не внушает доверия. Оно основывается не на моральных принципах, не на готовности вверить свою жизнь в руки Всевышнего, да и даже не на убеждении в разумности человека. Оно основывается на размытых, сложных для восприятия теориях, произведённых больными умами в политически ангажированных университетах нашей родины.

Сенатор на мгновение прервался: крики протестующих вновь начали заглушать его речь. Один из противников Тейлора вытащил мегафон и принялся хриплым голосом читать с бумажки какие-то заранее заготовленные кричалки. Полицейские вопросительно взглянули на сенатора. Джеймс не хотел столь быстро менять свою позицию относительно протестующих, но продолжать речь в таких условиях было тяжело. Сенатор повернул голову в ту сторону, где должен был находиться Майк О’Брайен, но его место пустовало.

Помощник Джеймса уже пробирался сквозь плотную толпу людей, которая с каждой минутой становилась всё больше: со всех частей парка к сцене подходили новые участники митинга. Протестующий с мегафоном взобрался на небольшой ящик, его союзники встали вокруг него плотным кольцом, пытаясь оградить своего глашатая от полицейских и разгневанных сторонников сенатора. Майк обошёл плотный круг людей и, заметив слабое место, подал знак двум сотрудникам службы безопасности в штатском. О’Брайен резко прорвался сквозь протестующих, одним прыжком преодолел расстояние до ящика и пинком выбил его из-под кричащего в мегафон мужчины. Тот рухнул в руки подоспевшей парочки спецслужбистов и вместе с ними через несколько мгновений исчез в ошарашенной толпе.

— Похоже, что он надоел даже им самим, — саркастично отметил сенатор.

Раздался смех. Майк исчез из толпы протестующих так же быстро, как и появился, никто даже не успел до конца понять, что произошло.

— Тот подход, за который выступаю я, Джеймс Тейлор, проверен веками политической жизни. Его успехи и неудачи честно запечатлены на страницах биографии нашей страны. Однако кажется, что многие хотят отвергнуть этот богатейший опыт. Неожиданный, почти случайный успех ударил в головы наших оппонентов. Да, денежная реформа сумела вернуть эту страну на тот путь, с которого она в своё время по глупости сошла. Я не тот человек, который не способен признавать чужие достижения. Но значит ли это, что нужно перекорчёвывать и все остальные институты? Едва ли вы утилизируете весь свой автомобиль, когда обнаруживаете, что на пассажирском сиденье облезла кожа. Изменения в таком огромном механизме, как наша страна, должны проводиться осторожно, с хирургической точностью, а не с бравадой деревенского мясника. От работы всех отлаженных процессов зависят миллионы жизней. Мы попросту не имеем права на ошибку.

Послышались аплодисменты. Сторонники сенатора одобрительно замахали флажками.

— Нам предлагают политическую систему из научно-фантастических романов, ей устроили невероятную рекламную кампанию. Знаете, если и искать аргумент за, то это лишь возможность наконец перестать из каждого утюга слышать про эту чушь. Успешный маркетинг не доказывает эффективность или разумность реформ. Нам говорят — что толку от публичности, если вновь и вновь мы вынуждены предъявлять обвинения в коррупции, предательстве и просто безразличии к будущему страны, давайте просто предоставим людям идеальные условия для работы на благо всех нас, давайте спрячем их от критики и угроз под масками. Да, мы часто ошибаемся в выборе тех, кто должен вести за собой этот народ. Но мы видим их ошибки, мы знаем, кто понесёт ответственность, если будут нарушены обещания. Положительно пороки необходимы для деятельности каждого государства. Теперь же мы будем вынуждены надрывно выкрикивать проклятья в спину проносящемуся мимо нас ветру, надеясь, что он донесёт наши слова до тех, кто, воспользовавшись положением, обокрал эту нацию. Отвергают наши оппоненты и принципы электорального цикла. Нам говорят, что четыре года — слишком мало, все только и думают, что о переизбрании. Но неужели решение этой проблемы — устранение этого цикла как такового? Нет ни единого примера государства, в котором бы такая схема была воплощена хотя бы на муниципальном уровне. Вместо этого в качестве обоснования своих теорий пропагандисты реформ предлагают нам результаты компьютерных симуляций. Послушайте, если вы этому верите, то подойдите ко мне после митинга, я хочу продать вам четыреста тысяч акров болота в Нью-Джерси.

По толпе опять прокатилась волна смеха, шутка понравилась даже протестующим.

— Все эти реформы радикально поменяют облик нашей страны. Единственным напоминанием о былом останется разве что слово «президент», суть которого перестанет иметь что-либо общее с первоначальной идеей. Послушайте, человек сможет править хоть до самой смерти, если только у псевдонимного совета не будет никаких претензий. Звучит как идеальный рецепт тирании. Это не то будущее, за которое боролись наши предки. Это отчаянный эксперимент. Предавая свои идеалы, мы предаём и жертву наших отцов, сделанную во имя них.

Как я и говорил, я всегда готов по достоинству оценить то, что действительно хорошо сделано. Перспектива автоматизировать большую часть государственных процессов звучит привлекательно. Поверьте, я и сам сталкивался со скоростью работы нашего бюрократического аппарата. На одну аренду этого парка ушло два месяца. Если автоматизированная система будет работать хоть чуточку быстрее, мне кажется, что до колонизации Марса останется совсем недолго.

Но вместе с общей автоматизацией грядёт и полная цифровизация финансов, без которой ничего из этого не сможет работать прозрачно. Это будет стоить нам нашей личной независимости, и мы лишимся той последней крупицы приватности, которой нас ещё не успели лишить корпорации и спецслужбы. Все транзакции и операции будут бессрочно храниться и анализироваться, забудьте про анонимность, государство и банки сольются воедино и смогут контролировать каждое ваше финансовое решение. Если кто-то захочет, доступ к вашим средствам может быть в любой момент перекрыт. Я даже не говорю о том, что случится, если кто-то сумеет найти лазейку в защите этой системы. Но зато всё будет быстро и удобно! Скажите, стоит ли экономия парочки минут в день потери своей независимости от государства?

За годы своей политической карьеры Джеймс Тейлор уже давно успел понять, что большинству людей малоинтересны аргументы оппонирующей им стороны, они не просто хотят слышать то, что никоим образом не расходится с их убеждениями, но даже укрепляет их. В конце концов, среднестатистический человек выбирает свою политическую позицию так же, как выбирает фасон одежды или мебель в детскую. Если людям импонирует какая-то идея, то это скорее значит, что им нравится её вымышленный образ, связанная с ним эстетика, мифы и легенды. А о вкусах, как говорится, не спорят. Если для человека политика становится вопросом вкуса, то едва ли можно его в чём-то переубедить.

Растущая много лет поляризация достигла своего пика, и теперь уже почти не осталось никого, чьи вкусовые рецепторы были бы готовы воспринимать что-то новое. Сенатор в душе понимал, что все эти разговоры о разумном гражданском диалоге остались далеко позади, приходилось надеяться, что в нужный момент правильная сторона конфликта окажется сильнее. Этот митинг походил скорее на смотр войск перед началом кровопролитного сражения. И Джеймс Тейлор знал, что его собственная жизнь, по крайней мере в её политическом измерении, стоит на кону.

— Мой ответ на этот вопрос — нет. Нет той цены, за которую я готов продать своё «я» этому жадному скупщику с горящими от алчности глазами. Как старый скряга, он затаскивает вас одного за другим к себе на чердак, суля чудесный вид из дряхлого помутневшего оконца. Там будет тепло, и дождь не побеспокоит ваш отдых, по утрам старик обещает поднимать на кухонном лифте каждому из вас по миске похлёбки и ломтю сыра, а по праздникам готов расщедриться и на плитку шоколада. Так он потихоньку, шаг за шагом заставляет вас оставить у порога и пистолет, и учебник, и, наконец, ваши мечты.

В том будущем, которое рисуют наши политические оппоненты, все мы будем находиться под присмотром этого государства-скряги. Оно будет давать нам тот минимум, без которого мы не сумеем прожить до следующего дня. И с каждым годом даже пыльный чердак будет становиться всё теснее и теснее, и маленькое окно потихоньку сузится до замочной скважины, в которую однажды утром вставят ключ и повернут до похоронного щелчка. Без свободы нет человека. Без человека нет нации. А без нации ни у одного из нас нет будущего. Храни вас Бог.

Джеймс Тейлор выключил микрофон, поклонился и, помахав на прощание рукой толпе, спустился со сцены. Сотрудники службы безопасности тут же подбежали к сенатору и вывели его на служебную стоянку, где уже ждал заведённый автомобиль. Майк хотел поговорить с Джеймсом по поводу того, что Дэвид Хантер так никого и не прислал. Но служба безопасности не теряла времени, — когда О’Брайен добрался до стоянки, сенатор уже давно уехал. Майк решил позвонить товарищу вечером и направился к своему электромобилю, надеясь успеть выехать на шоссе до того, как многочисленные участники митинга организуют многокилометровую пробку.

Подойдя к электромобилю, О’Брайен заметил, что его кто-то ждёт. Прислонясь к багажнику, стоял смахивающий на бездомного старик. На вид ему было за шестьдесят, растрёпанная седая борода прикрывала тянущиеся по всему лицу порезы и тёмные пятна, из-под растянутой красной лыжной шапки во все стороны лезли сальные волосы. На выцветшей футболке, явно не по размеру, кое-как сидело длинное пальто, неумело зашитое в десятке мест. Старик курил дешёвые сигареты, неприятный запах был слышен издалека. Майк не успел возмутиться: мужчина заметил приближающегося владельца электромобиля, отбросил недокуренную сигарету в сторону газона и помахал рукой.

— Господин О’Брайен, очень приятно познакомиться, — сказал старик и протянул сморщенную ладонь для рукопожатия.

— Я вас знаю? — недоверчиво спросил Майк, остерегаясь пожимать протянутую ему руку, которая давненько уже не видела мыла.

— Нет, вот я и говорю — приятно познакомиться, — с улыбкой сказал бездомный.

— Отойдите от моей машины, — уже с раздражением сказал О’Брайен. — У меня нет при себе наличных денег. Идите в парк, там сейчас можно сорвать джекпот.

— Я привычен к такого рода реакциям, но господин Хантер говорил, что предупреждал вас о, скажем так, некоторых особенностях своих помощников…

— Хотите сказать, что это вас Дэвид послал мне помогать? — с усмешкой спросил Майк.

Мужчина кивнул в ответ и поправил наползающую на глаза шапку.

— Я ожидал кого-то более… презентабельного, — пробормотал Майк. — У вас там все такие?

— У нас? Можно сказать и так. Боюсь, что нам не стоит разговаривать здесь, у всех на виду. Не пригласите ли вы меня в свой автомобиль?

Майк оценивающе смерил взглядом мужчину с ног до головы, подумал о том, что совсем недавно чистил салон, но не стал спорить и разблокировал двери электромобиля. Голосовой помощник поприветствовал водителя и построил маршрут до дома. Старик забрался на пассажирское сиденье, предварительно отряхнув пыль с брюк. О’Брайен привычным движением сел за руль и попросил автопилот выехать со стоянки.

— Ох, он у вас с этим… — с долей грусти в голосе сказал старик.

— С чем?

— Если вы не против, не могли бы вы вести автомобиль самостоятельно? Все эти штуки меня напрягают.

— Окей, но придётся вам обойтись без шляпы из фольги, — сказал Майк и, раздражённо вздохнув, перехватил управление электромобилем.

— Неужели вы не спросите?

— Не спрошу что?

— Как меня зовут, — невинно ответил старик.

— А мне нужно это знать? — спросил Майк, выезжая с парковки.

— Полагаю, что это может пригодиться. Но я не настаиваю.

— Ладно, и как же вас зовут?

— Джим. Очень приятно.

— Это я должен был ответить.

— Очень приятно, что вы всё-таки спросили. Будьте добры, нам нужно попасть вот сюда, — сказал Джим и протянул Майку мятую бумажку с записанным карандашом адресом.

— Это далеко отсюда, — заметил О’Брайен, развернув бумажку одной рукой. — Что мы там забыли?

— Нападение на особняк сенатора совершили двое молодых людей. Полиция их так и не нашла. Единственной зацепкой, насколько мне известно, является запись с видеокамер на шоссе, пролегающем неподалёку от резиденции.

— Об этом я знаю.

— Эти молодые люди арендовали минивэн и, проезжая мимо особняка, выпустили рой дронов из задних дверей автомобиля. Всё это было сделано в движении, быть может, поэтому точность удара и оказалась такой низкой, — сказал старик и закашлялся.

— Так, и какое отношение ко всему этому имеет этот адрес? — уже с плохо скрываемым интересом спросил Майк.

— Автомобиль они арендовали у частного лица на одном из крупных сайтов. На каком точно — сказать не могу, лично я его не видел.

— Компьютеры, стало быть, вас тоже напрягают?

— Это правда, — со смущённой улыбкой ответил Джим. — Всем этим занимался другой помощник господина Хантера. Минивэн до сих пор есть на сайте, но со дня покушения он постоянно оказывается кем-то забронирован. Если судить по истории заключённых сделок, довольно сложно поверить, что всё это делают реальные люди.

— Может, это журналисты его арендуют?

— Нет. После покушения минивэн ни разу не выезжал из гаража.

— Кто-то из ваших целый месяц сидел и следил?

— Да, — непринуждённо ответил Джим, выковыривая из зубов остатки табака.

— Чудесная работёнка. И что всё это значит?

— Господин Хантер предполагает, что исполнители покушения уже давно мертвы. Когда полиция приезжала к владельцам автомобиля, они сказали, что эти двое вернули его и ушли пешком в неизвестном направлении.

— Потерялись в лесу?

— Возможно. Но к чему тогда эта возня с бронированием аренды? Я думаю, что было бы полезно заглянуть внутрь минивэна.

— Такое нам не впервой, — весело ответил Майк и проверил наличие пистолета в бардачке. — Вот только навигатор вам придётся потерпеть: без него нас самих потом искать придётся.

Старик кивнул и отвернулся к окну, будто не желая даже видеть экран навигатора. Майк ввёл нужный адрес и, мельком оценив общий маршрут, прибавил скорость.

— Откуда такая толпа? — спросил Джим, увидев выплёскивающуюся из парка на тротуар массу людей. — Обсуждали что-то важное?

— Вроде того. Вы разве не в курсе?

— Нет, — равнодушно ответил старик.

— Но о финансовой-то реформе вы, должно быть, слышали, — отметил Майк.

— Немного, да. Но это было несколько лет назад.

— Если вкратце, то сейчас решается судьба проекта цифровизации всего правительства. Все деньги станут электронными, обычные кредиты выйдут из оборота, их заменят один к одному, как это раньше было с долларами. Можно сказать, что тогда это было подготовительным шагом. Вывели все деньги из серой зоны, прозрачность всех операций на порядок выросла. Теперь с коррупционными схемами тяжеловато стало, государственные траты можно легко отследить.

— Каким образом? Наличные же никуда не делись.

— Общий денежный пул не изменяется, а у каждого кредита есть свой индивидуальный номер, при первичной выдаче банки точно знают, кому именно они выдают конкретную банкноту.

— А если мы с вами ими поменяемся? Что тогда?

— В банкнотах встроены чипы, которые общаются друг с другом. Грубо говоря, банкнота знает, с чем она лежит в кошельке. Эти данные подгружаются в банковские системы при каждом удобном случае — если кладёте деньги на счёт или что-то покупаете, — объяснил Майк. — Удивлён, что вы это сумели пропустить.

— Я стараюсь лишний раз не интересоваться, всё равно эти вещи меня не касаются, — ответил Джим, почёсывая шею.

— Ну знаете, не все могут, как вы, вот так…

— И не надо. Это ведь добровольно.

— В каком смысле? Хотите сказать, что вы это сами себе устроили? — удивлённо спросил Майк и повернулся к старику.

— Да, и довольно давно. Дорога, будьте добры, — вежливо заметил Джим и показал пальцем на приближающийся бордюр.

Майк резко крутанул руль, машина дёрнулась в сторону, но стабилизационные механизмы не позволили ей вылететь на встречную полосу, и через несколько секунд она уже ровно продолжала движение. С каждым годом О’Брайен самостоятельно водил автомобиль всё реже и реже — не было ничего удивительного в том, что он уже на подсознательном уровне ожидал, что машина сама будет контролировать своё движение.

— Простите, что был к вам поначалу груб, — сказал Майк и добавил: — Я бываю несколько импульсивным.

— Ничего страшного, — с улыбкой ответил Джим. — Подозреваю, что нам предстоит ещё много поработать вместе. Господин Хантер исключительно заинтересован в успехе нашего общего дела. Полагаю, что ваш начальник разделяет этот интерес.

— Мне довольно странно слышать, когда Джеймса называют моим начальником, но да, что-то вроде того. А Дэвид Хантер — вы на него работаете?

— Нет, я ему просто иногда помогаю, — ответил Джим. — Он мне не платит, а я ему ничем не обязан. У нас сложные отношения, что-то вроде дружбы, но не совсем. Я редко с ним общаюсь.

— И, кроме вас, на него работает ещё сколько-то таких… как вы? — с изрядной долей неудобства спросил Майк.

— Я расскажу вам об этом, если это понадобится. Как бы там ни было, мы не публичная организация. Да и не организация вообще.

— Как знаете, — ответил Майк, пожалев, что задал вопрос.

До точки назначения ехать было ещё очень долго, О’Брайен включил кондиционер, набрал было в магнитоле волну «Неоновых новостей», но, предположив, что ни к чему нарушать информационный карантин своего спутника, выбрал вместо этого музыкальный канал.

Глава 5

Спустя полтора часа автомобиль наконец выбрался со скоростного шоссе и по узкой двухполосной дороге направился в сторону небольшого коттеджного посёлка, в котором располагался дом арендодателей минивэна, о котором Майку рассказал Джим. Посёлок находился сравнительно недалеко от черты города, а потому все удобства здесь имелись: к каждому дому было подведено оптоволокно, продуктовый и хозяйственный магазины были полностью автоматизированы, а многие заказы из них доставлялись четырёхколёсными роботами, похожими на гриль-смокеры. Могло показаться, что из города осторожно вырезали ножницами небольшой кусочек и вынесли его в сторону, — так мало было здесь отличий от всего того, что городские жители привыкли каждый день видеть.

— Не заезжайте в посёлок, — сказал молчавший всю поездку Джим, увидев, что точка назначения на навигаторе стала совсем близко. — Если можете, сверните в сторону леса и проедьте ещё минут десять. Не стоит привлекать лишнее внимание. В таких местах чужаков не любят.

Майк согласился и повернул руль влево, электромобиль плавно изменил курс и перестроился на просёлочную дорогу. Лесной массив здесь был не очень плотный, быть может, поэтому Джим настаивал на том, чтобы заехать как можно глубже. Сквозь неровные ряды сосен и дубов виднелись разноцветные заборы и фасады домов. Майку пришлось проехать даже дальше, чем предлагал его спутник; наконец автомобиль выбрался на небольшую полянку, О’Брайен съехал с дороги чуть в сторону и припарковался. Джим вышел на улицу и ненадолго скрылся в высокой траве по естественной нужде, за это время Майк сумел отыскать в багажнике сумочку с инструментами и маску, которой он часто пользовался в таких ситуациях. Это была обычная тактическая маска с флуоресцентным изображением челюсти пантеры в нижней части. Майк купил её ещё в университете и был ей бесконечно доволен, теперь же носил её скорее по привычке.

— Какой план? — спросил Майк подошедшего старика.

— Боюсь, что в дом вам придётся пробираться самостоятельно. Я же постараюсь привлечь к себе внимание. Сами понимаете, я не стеснён социальными нормами, — широко улыбаясь, сказал Джим.

— Где встретимся после дела?

— Не знаю, — задумчиво ответил бездомный. — Я бы хотел здесь потом погулять, так что возвращайтесь домой без меня. Через пару дней я к вам снова наведаюсь.

— А если у вас будут какие-то проблемы?

— Да бросьте, — с усмешкой ответил Джим.

Майк пожал плечами и, натянув маску, последовал за стариком, который, хоть и был здесь впервые, точно знал, куда надо идти. Они прошли сквозь заросший травой болотистый участок и оказались в сосновой роще, мимо которой проехали минутами ранее. Она выглядела как-то неестественно, будто это была часть декорации для кинофильма, в лучшем случае — неудачно спроектированный участок мегаоранжереи, вроде тех, что всё чаще открывались в крупных городах, иногда занимая площади, сопоставимые с площадями лесопарков. Деревья стояли слишком ровно, даже корни не проступали сквозь выровненную почву, лишь изредка из аккуратного травяного ковра выглядывали гладкие серые камни. Майк старался ступать осторожно, не оставляя лишних следов. Джим же, напротив, с усилием протаскивал свои рваные кроссовки сквозь дёрн, то и дело сдирая его верхнюю часть, и запинался о неубранные сухие ветки.

До края рощи оставалось не более ста метров, когда Джим коснулся плеча Майка и, присев на корточки, знаком попросил быть потише.

— Какой дом наш? — спросил Майк.

— На самом краю, неокрашенный. Он тут, по всей видимости, один такой. В доме живёт как минимум два человека, но я бы не удивился, если бы их там было больше. Я не могу поручиться за точность увиденного моим… коллегой, — сказал Джим, и широкая улыбка поползла по его лицу.

— Ваша разведка оставляет желать лучшего, — вздохнул Майк.

— Простите, до «морских котиков» нам пока далековато. Но и ставки не так уж высоки.

— Разве?

— В худшем случае нас с вами просто застрелят, — невозмутимо сказал Джим и поправил шапку.

— А камеры? Что с ними?

— Здесь их нет, по крайней мере не должно быть. Основная идея подобных посёлков как раз и заключается в том, чтобы не транслировать свою жизнь на серверы городского управления. Но внутри дома может быть что угодно.

Мужчины прошли оставшееся расстояние до края рощи, Джим пошёл вперёд, чтобы перетянуть всё внимание на себя и дать Майку время осмотреться. Прошло ещё несколько минут, прежде чем старик, шаркая и нечленораздельно выкрикивая какие-то слова, добрался до сетчатого забора из стали, за которым стоял двухэтажный дом с прилегающим к нему гаражом. Майк достал из сумки карманный бинокль и попытался заглянуть в окна, но все они были занавешены плотной фиолетовой тканью. Казалось, что на присутствие старика никто не обратил внимание. Джим схватил забор и начал бешено его трясти, реакции со стороны дома не последовало. Тогда бездомный вынул из внутреннего кармана пальто толстую ветку, которую он подобрал где-то в чаще, и, ведя ей по рабице, направился в сторону невысоких ворот, от которых к крыльцу дома бежала неухоженная дорожка из плиток, между которыми в нескольких местах проросла трава. Подойдя к воротам, Джим несколько раз нажал на звонок и тут же начал снова кричать во всё горло. Одна из занавесок на втором этаже ненадолго дёрнулась в сторону, в темноте Майк не сумел рассмотреть лица. Прошло ещё несколько минут, Джим взаправду испытывал терпение обитателей подозрительного дома, но они и не думали реагировать на кажущегося безумным старика. Он понял, что одним шумом желаемого результата добиться не выйдет, а потому отбросил в сторону палку и, вновь поправив растянутую красную шапку, вцепился пальцами в сетку забора и начал ползти по ней наверх, намереваясь подойти поближе к дому и продолжить своё представление уже под самыми окнами.

Однако до этого не дошло. Стоило Джиму преодолеть половину высоты забора, как дверь дома резко распахнулась, и из неё с криками выбежала пожилая пара, вполне сопоставимая по возрасту с бездомным. Женщина в вязаном халате подбежала к забору и начала спихивать с него Джима, в бешенстве сотрясая воздух проклятьями. Хромающий по плиточной дорожке старик вторил жене, в руке у него была рассохшаяся бейсбольная бита, вероятно оставшаяся ещё со дней несбывшихся университетских спортивных мечтаний. Джим свалился с забора, кое-как встал и начал скакать перед разъярёнными стариками, строя рожицы и колотя палкой по стальной сетке.

Майк не стал терять времени — как только его спутник полностью завладел вниманием владельцев дома, он рванул через дорогу к забору и одним махом перескочил его в укромном месте у самого гаража. Поскольку к дому О’Брайен со своим спутником подошли со стороны леса, из соседних домов никто не мог его заметить. Майк, пригнувшись, подбежал к входной двери гаража, располагавшейся сбоку от автомобильных ворот. Сама дверь выглядела довольно дряхло, дерево рассохлось и пошло трещинами во все стороны, краска по краям стёрлась, и сквозь неё проступало серо-коричневое основание. Подойдя ближе, Майк обратил внимание на новый замок, ярким стальным пятном выделявшийся на фоне тёмно-зелёной краски. Дверь была заперта. Нескольких секунд хватило О’Брайену, чтобы понять, что быстро этот замок он вскрыть не сможет. Искать другой вход было опасно, крики Джима до сих пор раздавались с другой части двора, но лишний раз рисковать было ни к чему, один из владельцев минивэна мог вернуться в дом. Майк ещё раз окинул взглядом дверной проём и понял, что придётся действовать грубо. Он достал из сумки клин и вогнал его в щель между дверью и стеной настолько глубоко, насколько это было возможно, затем взял в руки плотный тяжёлый лом и начал отжимать дверь. Майк часто проворачивал такие операции в былые дни. Последовал хруст, клин упал на крыльцо, дверь резко распахнулась вместе с куском проёма.

О«Брайен убрал инструменты обратно в сумку и сделал шаг в гараж. Свет внутрь почти не попадал: заслонив дверной проём, Майк оставил помещение на милость трёх маленьких щелей над широкими воротами и крохотного квадратного окна на противоположной стене. Всё кругом было завалено строительными инструментами, грязным тряпьём, мешками с цементом, разными ржавыми деталями от автомобилей. Всем этим давно не пользовались. Пол, рабочие столы и красные металлические шкафчики были покрыты толстым слоем пыли, паутина будто склеивала всё это со стенами гаража. Могло показаться, что эта захламлённость была нарочной, уж слишком неестественно выглядели отдельные её детали, но в действительности этот беспорядок созидался годами, если не десятилетиями, превращая гараж в своеобразную летопись жизни владельцев. Почерневшая деревянная стружка у столярного стола намекала на брошенную карьеру плотника, загнанные за шкаф холсты и стоящие рядом с ними банки с краской наводили на мысль о давно погибших творческих начинаниях. Даже те инструменты, которыми будто бы пользовались, выглядели одинокими, едва ли старик доставал их из чемоданчиков чаще нескольких раз в год. Под окошком на противоположной воротам стене стояли ржавые жестяные вёдра, из них на весь гараж разносился запах гнилой рыбы. Тут же к стенке прислонились спиннинги. В часе езды от посёлка пробегала река — быть может, старик иногда ходил туда рыбачить. Ещё не высохшая у основания одного из вёдер вода как раз свидетельствовала о недавнем походе.

Единственными новыми вещами в гараже была газонокосилка, хоть и треснувшая у основания, и большой минивэн Nissan Caravan четвёртого поколения, вычищенный до блеска. Серебристый корпус минивэна на фоне всего остального выглядел неестественно, даже как-то пугающе. Сам гараж вызывал ощущение древней гробницы, прах давно ушедших лет мирно покоился в отведённых под это ложах, и лишь этот блестящий фамильный крест, гордо лежащий на постаменте в центре склепа, наводил на мысль уж если не о древнем проклятии, сохраняющем в целости и сохранности этот артефакт, то по крайней мере о том, что здесь кто-то недавно был.

Майк щёлкнул маленьким фонариком и посветил в окна минивэна. Это была комплектация Long: задние сиденья владельцы демонтировали для увеличения багажного отделения. На первый взгляд всё выглядело обыкновенно и не вызывало никаких подозрений. Майк прислушался — вопли Джима до сих пор выводили из себя всю округу. Терять время было нельзя. О’Брайен подошёл к автомобилю и тут же заметил, что дверь в салон не была до конца закрыта. Рукой в перчатке он подхватил ручку и сдвинул дверь влево. Она легко поддалась.

Майк тут же обратил внимание на странный запах и на удивление холодный воздух внутри салона. В дальней части багажного отделения на полу стояло три продолговатых ящика, лёгкое гудение выдавало в них морозильные камеры. Майк пригнул голову, заскочил внутрь минивэна и осторожно прикрыл за собой дверь. На водительском и пассажирском сиденьях ничего не было, О’Брайен проверил бардачок — тот был пуст. Оставались только морозильные камеры, молча смотревшие на внезапного гостя из темноты салона. В свете фонарика они выглядели зловеще, их неестественная синева наводила на самые неприятные предположения.

Майк, осторожно ступая, подкрался к первой камере и ощупал крышку в поисках замка. Подцепив две защёлки по краям морозилки, он медленно снял крышку и отложил её в сторону. Резкий запах тут же ударил в нос О’Брайену, он поморщился и поправил на лице маску. Среди груды льда лежала добрая сотня замороженных рыбьих туш. Майк терпеть не мог рыбу и понятия не имел, какие из них как называются, но внешне они сильно различались. Осмотрев камеру вдоль и поперёк, О’Брайен накрыл её обратно крышкой.

Из той части гаража, что примыкала к дому, послышались шаги. По шаркающему звуку Майк понял, что они принадлежат старику. Шаги становились всё громче и громче, и вот уже у самой двери раздался противный шум. О’Брайен бросился на пол меж холодильных камер и вытащил из кобуры на поясе Glock 47 на тот случай, если дело примет особенно неприятный оборот. Дверь в гараж распахнулась. Старик, вполголоса проклиная безумного бездомного, спустился по ступенькам и подошёл к минивэну. Послышался звон связки ключей, владелец автомобиля долго искал нужный, но наконец нашёл и отпер водительскую дверь. В салоне было темно, Майк постарался забиться в самый дальний угол, но если бы старик присмотрелся повнимательнее, то тут же бы заметил непрошеного гостя. Луч света из открывшейся двери коснулся одной из морозильных камер и будто бы ехидно смотрел на О’Брайена, прекрасно зная, какую опасность представляет. Старик нагнулся внутрь минивэна и, запустив правую руку под подножный коврик у водительского сиденья, начал ей нервно шарить. Эти несколько мгновений ощущались бесконечными, они всё тянулись и тянулись, дряхлая рука всё металась из стороны в сторону, не находя искомое. Майк задержал дыхание и, приготовив оружие, смотрел на плешивый затылок старика. Наконец рука перестала дёргаться и медленно выплыла из-под коврика. В луче света сверкнула сталь. Дряхлая ладонь сжимала пистолет. Старик выпрямился и резко захлопнул дверь. Вновь послышалось шарканье.

Майк взглянул на оставшиеся две морозильные камеры и подполз к ним. Старик мог в любой момент вернуться, мог он и застрелить Джима, но бросить незаконченную работу, основываясь только на предположении, О’Брайен не имел права. Он нащупал замки на второй морозильной камере и снял крышку. Быстро окинув взором её содержимое, Майк поставил крышку на место и перешёл к последней камере. Снова лёгкий щелчок, снова отъезжающая в сторону белая крышка, снова брошенный в свете фонарика взгляд. В ответ на Майка смотрели сотни тупых мёртвых глаз с чёрными зрачками. Лишь одна пара из них была закрыта. Погружённое по шею в рыбьи туши, лежало посиневшее тело молодого парня с заметными трупными пятнами. На вид ему было лет двадцать пять, не больше, длинные вьющиеся волосы слиплись и закрывали часть лица. Майк отставил крышку в сторону и вновь открыл два предыдущих ящика. Один из них и вправду был полностью заполнен рыбой, на дне второго же обнаружились две отрезанные ноги, должно быть принадлежавшие второму участнику покушения на сенатора, поскольку тело парня в другой морозильной камере было практически целым.

Тишину нарушил раздавшийся с улицы выстрел. Майк резко повернулся, тут же послышался второй. О’Брайен про себя выругался и достал из сумки с инструментами два небольших пакета, в первый из них он положил прядь волос, срезанную с головы мёртвого парня. Получить образец ДНК второго тела было проблематичнее, но поскольку времени было в обрез, Майк решил не церемониться. Он разложил карманный нож, длина которого превышала допустимое законом значение, и в считаные мгновения отрезал палец на одной из ног, лежавших во второй морозильной камере. Послышался третий выстрел. Это радовало — Джим, по крайней мере, пережил первые два.

Майк собрал все свои вещи в сумку, поправил лежавшую в камерах рыбу и накрыл их крышками, выключил фонарик и осторожно пробрался к двери из салона. Шум с улицы прекратился, не слышно было и шагов в доме. О’Брайен выбрался из минивэна, прикрыл за собой дверь и, закинув сумку на плечо, направился к выходу из гаража. До него оставалось всего несколько шагов, когда какая-то неведомая сила заставила Майка обернуться. Загадочный магнетизм тянул его, цеплялся за ноги, не желая отпускать на волю. О’Брайен обернулся, окинул помещение последним взглядом, убеждая себя, что делает это на всякий случай, чтобы точно ничего не упустить. Все вещи по-прежнему лежали на своих местах, словно кольца Сатурна окружая удивительно блестящий автомобиль.

Взгляд проскользнул мимо маленького квадратного окна и резко остановился. Прижавшись к стеклу вплотную, сквозь него на Майка смотрело безумное лицо старухи, замершее в омерзительно смеющейся, почти радостной гримасе. Широко раскрытые глаза грозились выскочить из глазниц и покатиться по земле, они плавно следовали за каждым мельчайшим движением, которое делал О’Брайен, медленно отступавший к открытой двери. Из беззубого рта по стеклу текли ручейки слюны, дряхлые сморщенные пальцы постукивали по нему, то и дело раздавался скрежет о него грязных ногтей. Старуха смеялась, стонала, охала и снова смеялась; казалось, что не было в её жизни момента радостнее. Дребезжание стекла становилось всё громче и громче, вот уже оно превратилось в оглушительный грохот. Старческое лицо было поистине безобразным, почти дьявольским, в искажённой мучительной улыбкой физиономии чувствовалось что-то неземное. Чудилось, что вот-вот эта богомерзкая старуха пройдёт сквозь окно и окажется в гараже, прямо перед Майком, схватит его своей ссохшейся рукой и тогда… О, что тогда… Даже в самом страшном кошмаре не увидеть эту сцену. Какофония скрежета, монотонного стучания достигла своего пика, в ушах О’Брайена начало резко звенеть. Позднее он так и не смог понять, что именно вывело его из транса — быть может, то был тот самый ехидный лучик света, вновь заглянувший в гараж через щель над воротами, быть может, то был чей-то далёкий, приглушённый окрик из прилегающего леса.

Майк резко развернулся и побежал к двери. Раздался пронзительный визг, и старуха, подпрыгивая при каждом движения, побежала от окна ко входу в гараж.

— Ага, милочек, попался! Я тебя вижу! Я тебя ви-и-ижу!

Она скакала, как обезумевший козёл, бросаясь из стороны в сторону.

— Внучок! Куда же ты? Я знаю, кто ты такой! Верни мне украденный палец! Я тебя вижу! Вернись, не то пожалеешь, что родился на этот свет! — вопила старуха, похахатывая между фразами.

Майк в ужасе подбежал к забору и в считаные мгновения перелетел через рабицу, в затылок ему будто дул ледяной ветер — так жутка была эта сумасшедшая старуха. Но стоило О’Брайену приземлиться, как он почувствовал на своей спине касание чьей-то руки. Старуха пропихнула свои пальцы сквозь сетку и мёртвой хваткой вцепилась в его куртку, она держала её так сильно, что могло показаться, будто она и в самом деле была мертва.

— Внучек, внучек, вернись домой, я накормлю тебя рыбьими глазами! — прошептала старуха.

Майк дёрнулся со всей силы — и всё-таки сумел высвободиться. Бросив последний взгляд на безумное лицо своей преследовательницы, он бросился бежать и вскоре скрылся в лесу.

Глава 6

У электромобиля Джима не оказалось. Майк не успел осмотреться, убегая от старухи, а потому понятия не имел, удалось ли бездомному уйти невредимым. О’Брайен подождал несколько минут, после чего всё-таки решил последовать той договорённости, которая у него была со стариком, и, кое-как развернувшись на полянке, направился в город. По дороге обратно мимо Майка пролетело несколько полицейских автомобилей, спешащих на вызов обеспокоенных жителей посёлка.

Когда О’Брайен вернулся домой, было уже поздно. Софи всё так же в одиночестве сидела в своей комнате и на все попытки мужа поговорить отвечала отказом, ссылаясь на усталость. В воздухе уже не витало той напряжённости, что возникла после вечера в резиденции Дэвида Хантера, но при этом смертельно не хватало привычного тепла. Майк чувствовал себя так, будто сидит зябким осенним днём перед большим камином, набитым сухими дровами, готовыми в любой момент ярко вспыхнуть и наполнить комнату сонливой томительной негой, но всё никак не вспыхивает та искра, которой суждено вдохнуть жизнь в эти безмолвные деревянные тела. В каком-то смысле эти последние дни были даже тяжелее тех, которые О’Брайен провёл в больничном саду, ожидая выздоровления жены. Тогда их разделила общая беда, в которой никто из них не был виноват, стоило ей пройти — и казавшаяся большой и страшной расщелина тут же сомкнулась, пожалуй, ещё прочнее скрепив ударом земные плиты. Теперь же природа проблемы главе семьи не была понятна; быть может, проведя несколько десятилетий рыская в потёмках по чужим дворам и заглядывая в чужие окна, он упустил какую-то простую жизненную истину, без которой невозможно раскрыть те секреты, которые касаются его собственного двора и окон.

По телевизору показывали всякую ерунду. Майк пролистал несколько каналов и случайно наткнулся на политическую передачу. Это были то ли какие-то дебаты, то ли свободная дискуссия, но шло это уже, по всей видимости, довольно давно, и суть разговора уловить было трудно. В студии сидело шесть разных политиков, в том числе и Джеймс Тейлор, который на таких передачах был частым гостем. Лишённая напряжения беседа текла вяло, быть может представляя интерес разве что для специалистов и особенно преданных сторонников тех или иных политических деятелей. Скучно было даже интервьюеру, он откинулся на спинку дивана и лениво поворачивал голову из стороны в сторону, лишь изредка односложно комментируя слова гостей, даже не пытаясь направлять дискуссию в какое-то определённое русло.

— Послушайте, но это ведь полный абсурд. Мы говорим даже не о том, чтобы избавиться от ограничений на количество президентских сроков, это уже было бы очень рискованно. Нет, вы предлагаете избавиться вообще от каких-либо лимитов. Это идёт против всего того, что лежало в основании политической системы этой страны на протяжении двух с половиной веков, — сказал Джеймс Тейлор другому гостю, в котором Майк быстро узнал сенатора Уорнера, с которым ему довелось встретиться лично на том самом вечере в особняке.

— Двадцать первая поправка сравнительно нова. Не нужно делать вид, будто это было в нашей конституции с самого начала, — прохрипел Уорнер, который, казалось, в любой момент мог свалиться с небольшого стула прямо на пол студии.

— Хорошо, но давайте вспомним, зачем эта поправка вообще была нужна. Может, потому, что Франклин Рузвельт возомнил себя царём, отсидел четыре срока, побил все рекорды почти четырьмя тысячами указов и умер прямо в кабинете?

— Не в кабинете.

— Не суть, вы поняли, о чём я говорю.

— Да, конечно. Но даже в случае с Рузвельтом нет никаких оснований утверждать, что он возомнил себя царём или ещё что-то в этом роде. Он честно выиграл выборы четыре раза. Что в этом такого? Мне казалось, что мы все, вне зависимости от партийной принадлежности, уважаем институт выборов.

— Давайте без этих дешёвых приёмов. Тот период турбулентности, который мы наблюдаем в политической жизни страны на протяжении уже, не знаю, лет тридцати как минимум, — это прямой результат именно тех действий, которые последовательно и вполне осознанно выполнялись сначала во время администрации Вудро Вильсона, потом уже и при Рузвельте, и Линдоне Джонсоне. Весь план прогрессивного движения как раз и заключался в том, чтобы максимально сконцентрировать власть в исполнительной ветви, создать кошмарного масштаба болото из авторитарной бюрократии, которую никто не выбирал. И сейчас вы просто предлагаете взять и развязать руки всем этим политическим маньякам.

— Нет, ничего такого я как раз не предлагаю. Наоборот, я утверждаю, что после того, как мы автоматизируем подавляющее большинство министерств, заменим их на то, что в пояснительной записке к проекту реформ называется «валидационными ядрами», то ни у кого не будет возможности напрямую или опосредованно влиять на принимаемые решения на этом уровне власти. Именно то, о чём вы так беспокоитесь, попросту будет невозможно осуществить.

«Он же ещё пару месяцев назад был против этого всего», — подумал про себя Майк и выключил телевизор, чувствуя, что начинает засыпать.

Поужинав в одиночестве, Майк вышел в сад прогуляться перед сном. В вечернем полумраке бегущие по газонам кабели охранных систем, которые рабочие бросили где попало, выглядели зловеще, словно весь дом и прилежащая к нему земля пошли трещинами и вот-вот всё это, вместе с четой О’Брайенов, рухнет в адскую бездну. Майк проверил почтовый ящик, после чего попытался подрезать разросшиеся с особой наглостью кусты у ворот, но бросил эту затею через несколько минут, когда понял, что садовые ножницы безнадёжно затупились. О’Брайен отчаянно искал себе занятие — так сильно ему не хотелось возвращаться в общую спальню, превратившуюся в последние дни в его личную.

Дул лёгкий ветерок, по безоблачному небу раскатился яркий ковёр из драгоценных камней, невидимыми нитями сплетающихся в изящные ожерелья. По дороге мимо изредка проносились автомобили и грузовики с ярко светящимися фарами, в остальном же О’Брайен был предоставлен самому себе. Соседей у Майка с Софи не было: купленный в подарок Джеймсом Тейлором участок стоял в гордом одиночестве на краю промзоны, переходящей в лесопарк. Ближайшие дома находились в десяти минутах ходьбы, за почти пятнадцать лет жизни в этом месте О’Брайены встречались с их владельцами всего несколько раз.

Майк, переступая через провода, дошёл до самой дальней беседки, сидя в которой достаточно было вытянуть руку, чтобы прикоснуться к лесу, — здесь деревья росли впритык к забору. Скамейки занесло жухлыми листьями и сломанными ветками, О’Брайен расчистил себе место и сел лицом к дому. В одном окне горел свет, — Софи до самой ночи что-то читала, Майк понял это по пропаже десятка книг из библиотеки. Кабеля сползали с крыши по стене дома, вновь и вновь возбуждая в воображении образы утаскиваемого кракеном ко дну корабля. Майк задумался о том, что нужно сделать, чтобы его семья сумела остаться на плаву. За все те годы, что он работал на сенатора, он привык к грубым решениям, которые были применимы только к тем, кто мешал успеху общего дела, а потому, когда ситуация располагала к другому подходу, терялся.

Лес шумел, ветки деревьев ласково скреблись о деревянную крышу беседки, и под успокаивающий шелест листьев Майк начал засыпать. Веки с каждым мгновением становились всё тяжелее и тяжелее, мир снов уже извещал о своём приближении перезвоном сотни крохотных колокольчиков, тело обмякло и всё глубже и глубже погружалось в вязкую темноту. Внезапно в сознании О’Брайена вновь возникла физиономия сумасшедшей старухи, она смотрела на него сквозь окно в спальне Софи, всё так же противно постукивая своими грязными пальцами по стеклу и гадко посмеиваясь. Майк тут же очнулся и от резкого рывка чуть не упал со скамейки. Он взглянул на часы — прошёл почти час. Ветер усилился и стало зябко. Софи легла спать, и погружённый во тьму дом лениво ждал главу семьи, то и дело зевая полуоткрытой входной дверью. Майк бросил последний взгляд на ночное небо и, убедившись, что все звёзды находятся на своих положенных местах, быстрым шагом направился к дому.

Утром следующего дня О’Брайен проснулся с дикой болью в горле, которая скорее раздражала фактом своего возникновения, чем причиняла серьёзный дискомфорт. Он было подумал остаться дома и отдохнуть, но тут же вспомнил про то, что в рабочей сумке у него лежит разлагающийся палец, о котором он совершенно забыл. Выпив горячего кофе и кое-как восстановив способность разговаривать, Майк сел в электромобиль и отправился в город, чтобы встретиться со своим знакомым из полицейского управления, который мог помочь с идентификацией останков. Встретиться с ним было проблематично: он очень много времени проводил на работе и избегал встреч в людных местах. Несмотря на то что О’Брайен не был публичным лицом, некоторые журналисты знали о его причастности к не самым чистым схемам Джеймса Тейлора и могли выставить полицейское управление в невыгодном свете.

Майк написал своему знакомому с временного аккаунта и назначил встречу во вьетнамском кафе на три столика; им владела пара престарелых иммигрантов, которым сенатор как-то помог с документами. С тех пор прошло лет десять, но они всё ещё с огромной благодарностью относились к этому поступку, который в то время стоил Джеймсу, пожалуй, всего нескольких телефонных звонков. Владельцы кафе не задавали лишних вопросов и всегда были готовы закрыть ненадолго заведение, чтобы О’Брайен мог с кем-нибудь поговорить наедине. Бояться было нечего, тем более что старики так и не научились хорошо говорить по-английски.

Когда Майк добрался до кафе, у дверей уже стоял мужчина в форме, нетерпеливо поглядывающий по сторонам. О’Брайену было немного неудобно, что он так бессовестно тратит обеденный перерыв своего товарища, но интересы общего дела шли первее вежливости и норм приличия. Майк припарковал электромобиль и подбежал к дверям кафе.

— Пунктуальность — это проклятие. Мне кажется, что все окружающие меня намеренно пытают, — пожаловался полицейский. — Ты опоздал на пятнадцать минут.

— Пробки, — отмахнулся Майк. — Давай зайдём внутрь.

— Это просто неуважительно. Да и какие пробки в середине дня?

— Все едут куда-то, на обед, наверное. Голод — это не шутка.

— Разумеется, но если дело доходит до меня, то никакой проблемы нет.

— Не кипятись, — весело ответил Майк и повернулся к старому вьетнамцу за стойкой. — Один хотпот, как обычно, без остроты. Мы ненадолго.

— Ты же знаешь, что я это дерьмо плохо перевариваю.

— По крайней мере, будет что переваривать. Спокойно, я тебя давно ни о чём не просил.

— Что это вчера было? Директор Паулер — национальный герой?

— Не я эти речи пишу. Какой-то придурок в розовой водолазочке.

— Паулер был мерзавцем, жадным до денег. Когда я узнал, что его впечатали в стену бульдозером, то с сердца как камень упал. Надеюсь, что эта свинья крутится в аду на вертеле.

— Все эти политические речи — просто ушат с дерьмом. Не обращай внимания. Не для тебя пишется.

— Если Тейлор выступает за людей вроде Паулера, то я десять раз проголосую за тех, кто его хотел взорвать. Половину департамента можно смело вешать на ближайшем строительном кране.

— Эй, мы с женой там тоже пострадали, — одёрнул знакомого Майк.

— Я знаю, — отмахнулся полицейский. — Ты прекрасно понимаешь, что я не про тебя и совсем не всерьёз.

К столу подошёл старый вьетнамец и осторожно поставил кастрюлю с бульоном в специальное отверстие. Стоявшая за его спиной жена выложила перед мужчинами тарелки с ингредиентами. Майк благодарно улыбнулся и, схватив палочки, выудил из керамического блюдца кусок говядины. Полицейский последовал примеру товарища.

— О чём ты хотел поговорить? Я не могу тут целый день сидеть.

— Мы ещё не начали есть, а ты уже угрожаешь уйти. Что с тобой сегодня?

— А, — махнул рукой полицейский, — это всё работа. Сведёт меня в могилу.

— Ты же хотел бросать, разве нет?

— Может, в следующем году, не знаю, — лениво ответил товарищ Майка, доставая из кастрюли мясо. — И всё-таки, чего ты от меня хочешь? Я знаю, что ты просто так не приезжаешь.

— А, да, совсем забыл, — сказал О’Брайен, вытащил из сумки пакетик с влажной от растаявшего льда прядью волос и такой же по размеру пакет с отрезанным пальцем и протянул их полицейскому.

— Какого чёрта?! — поперхнувшись, вскричал товарищ Майка, изо рта у него потёк бульон. — Ты совсем рехнулся? Я ем!

— Ой, Кельвин, ты будто в первый раз такое видишь.

— Он весь сгнил к чёртовой матери. Где ты это достал?

— Должен признаться, палец на пересадку не годится, но мне и не надо. Я хочу, чтобы ты пробил всё это по базам ДНК.

— Одних волос было бы достаточно, — ответил Кельвин, вытирая рот салфеткой.

— Нет, это разные люди.

— Замечательно, даже спрашивать не буду, почему ты именно так отобрал образцы. Давай их сюда, — недовольно сказал полицейский.

— Приобщи их там к какому-нибудь гиблому делу, вот это всё. Тебе не впервой.

Кельвин мрачно вздохнул и убрал пакетики к себе в рабочую сумку.

— Не беспокойся, с нашей стороны там никакого криминала. Это всё как раз по поводу того покушения. Но тебе должно быть всё равно.

— Мне всё равно, — кивнув головой, сказал Кельвин.

— Ну и ладно. Напиши мне, когда будут готовы результаты.

Майк закинул в рот последний кусок говядины, пожал руку товарищу и, попрощавшись с владельцами заведения, вышел на улицу. Тут же раздался звонок от начальника личной охраны сенатора.

— Лоренс? Что-то случилось?

— В Джеймса стреляли.

— Что? Он в порядке?

— Да, но хочет тебя видеть прямо сейчас. Мы через полчаса будем в его резиденции, подъезжай.

О«Брайен подбежал к машине, сел за руль и на всей скорости погнал в сторону особняка сенатора. На всех новостных площадках уже появились статьи об очередном покушении, оно произошло во время речи, которую Джеймс Тейлор произносил в кампусе одного из особенно активных политических университетов. Несколько предыдущих выступлений сенатора там уже пытались сорвать недовольные студенты, но дальше оскорбительных лозунгов дело не заходило. В этот же раз один из учащихся пронёс на мероприятие пистолет и попытался застрелить политика из зрительного зала. К счастью, справиться с отдачей студент не сумел, а потому несколько раз сильно промахнулся, едва задев Джеймса всего один раз.

Вокруг резиденции сенатора взад-вперёд бегали сотрудники службы охраны, на всякий случай проверяя работоспособность установленных ранее систем безопасности. Майк припарковал автомобиль и, поздоровавшись со знакомыми охранниками, поднялся в кабинет к Джеймсу. Тот выглядел спокойно, почти расслабленно, единственное, что могло напомнить о покушении, — большая повязка на щеке, скрывающая след от пули, содравшей верхний слой кожи. Сенатор сидел в своём кресле и разговаривал с Лоренсом, отвечавшим в том числе и за охрану на мероприятии.

— Джеймс, ты в порядке? — спросил Майк, заходя в кабинет.

— В полном, — с улыбкой ответил Джеймс и добавил: — Что с нами может случиться?

— Я всегда говорил, что университетские кампусы — самое опасное место для политика, — отметил О’Брайен, присаживаясь в гостевое кресло.

— Модель угроз в этот раз нас подвела, — с досадой заметил Лоренс.

— «Подвела»? Джеймсу чуть не вышибли мозги.

— Оставь, Майк. Нельзя всё предугадать. Полной безопасности не существует, всё дело в вероятностях, — сказал сенатор. — Что там с ребятами Хантера? Они с тобой связались?

— Да, мы нашли тех парней, что пытались тут всё подорвать к чёртовой матери. Ты оказался прав: они мертвы. Занимаемся выяснением их личности — может, это нас на что-то наведёт. Что-нибудь необычное по поводу сегодняшнего студента?

— Пока сложно сказать, его мозги до сих пор соскабливают с сидений в зале. Как что-то появится, обязательно дам тебе знать, — ответил Лоренс.

— Как Софи? — спросил Джеймс.

— Всё сложно. Она нашла какой-то маленький шрам и теперь не может никак успокоиться. Уже какой день со мной не разговаривает, — со вздохом сказал О’Брайен. — Иногда я просто не понимаю, что ей от меня нужно.

— Люди меняются, Майк. Тебе надо расслабиться. Позвони Кристоферу, он организует тебе отличную девчонку — ты и думать забудешь про всю эту чепуху, — посоветовал Лоренс.

— Что? Ты совсем спятил? Хочешь, чтобы я изменял жене с какой-нибудь филиппинской проституткой?

— Они в основном из Восточной Европы, — заметил сенатор.

— Какая разница? Лоренс, ты идиот? Я, может, у тебя совета просил?

— Я просто предложил, — попытался оправдаться начальник охраны.

— Давай я предложу тебе пойти делать свою работу, с которой ты, судя по сегодняшнему, не очень-то справляешься, — повысив голос, парировал Майк.

— Лоренс, оставь нас, — тут же сказал сенатор, желая как можно скорее прекратить ссору.

Лоренс удивлённо пожал плечами, взял с собой кипу документов и вышел из кабинета, осторожно прикрыв за собой тяжёлую дверь. Послышались удаляющиеся шаги.

— Почему этот идиот до сих пор на тебя работает? Он словно не покидал среднюю школу.

— Что я поделаю? Ты сам знаешь, как у нас это дело обстоит.

— Что? Всё из-за его отца? Ты уже десять раз ему за всё отплатил. Лоренс тебя однажды убьёт вот этим своим витанием в облаках. «Друзья, у меня проблемы в браке». — «Что? Дружище, тебе просто надо нанять проститутку, а вот у меня как раз и номер моей сестры». Скажи спасибо, что я не спустил его с лестницы.

— Успокойся, ни к чему продолжать этот разговор. Я знаю, как ты ценишь свою жену. Лоренс — нет. Едва ли ты обрадуешься, если он начнёт совать нос в твою семейную жизнь, чтобы, не дай бог, не пошутить неправильным образом.

— Терпеть его не могу. Ты хотел о чём-то поговорить?

— Да, это по поводу одного нашего активиста. Он ходит по домам, просит людей меня поддержать, поставить наш знак на газоне.

— И что с ним?

— Какой-то психопат напал на него, когда он позвонил ему в дверь. Парень в реанимации с какими-то страшными переломами. А нападавший вышел из участка в тот же день под мизерный залог. Я знаю, что у тебя полно дел, но, когда появится возможность, загляни в гости по этому адресу, — сказал Джеймс и протянул Майку небольшую записку.

— Хорошо. Думаю, что в ближайшие дни время найдётся.

— И по поводу Софи. Если я могу чем-то помочь, только скажи. Если из всех моих политических достижений мне разрешат выбрать только одно, то я готов до конца жизни гордиться, что вы двое встретились с моей помощью.

Майк с улыбкой кивнул, пожал товарищу руку и вышел из кабинета. Лоренс стоял неподалёку и разговаривал с одним из охранников. Как только он заметил выходящего из двери О’Брайена, то тут же подошёл к нему и с искренне подавленным видом извинился.

— Забудь, — ответил Майк. — Просто постарайся обеспечить Джеймсу безопасность. На тебя многие надеются.

Когда О’Брайен вернулся домой, то, к своему удивлению, обнаружил в гостиной Софи, наконец-то спустившуюся из личной комнаты. Вид у жены Майка был радостный, словно ей только что сообщили хорошие новости, не осталось и следа от той мрачности и обиды, которая мучила её в последние дни. Софи сидела на диване, закинув ноги на журнальный столик, и читала иллюстрированный дневник путешественника по островным государствам. Она купила его несколько лет назад и вот только сейчас наконец до него добралась.

— Привет, как ты? — ласково спросил Майк, приобняв жену за плечи.

— Хорошо. На ужин лазанья, на плите. Всё, правда, немного остыло, наверное.

— Замечательно выглядишь. Чем занималась весь день?

— Ездила в город. Подруга порекомендовала мне своего косметолога, я сходила на первичный приём.

— Косметолог? — слегка удивлённо спросил Майк.

— Да, они делают в том числе и заживление шрамов, вот я и подумала… Ты против?

— Нет, нет, что ты. Я только за. Это не опасно?

— Нет, — с улыбкой ответила Софи и вернулась к чтению книги.

— Ну и хорошо, не буду тебе мешать, — ответил Майк и направился на кухню.

— Майк, слушай, туда ехать далековато — отвезёшь меня завтра утром? Я бы не хотела сама добираться, — спросила Софи.

— Конечно. У меня как раз в городе дела.

Глава 7

На следующее утро, сразу после завтрака, О’Брайены сели в электромобиль и, пользуясь возможностью поспать ещё лишний часик, доверили вождение автопилоту.

Косметологическая клиника находилась в самом центре города, в одном из элитных районов, где всё выглядело настолько новым, что казалось ненастоящим. Майк ожидал увидеть небольшое здание, но когда автомобиль припарковался у огромного семиэтажного медицинского центра, то сильно удивился. Спектр предоставляемых услуг поражал, специально для интересующихся клиентов в клинике лежали толстые брошюры с иллюстрациями и описаниями каждой процедуры. Можно было предположить, что здесь с человеком могут сделать вообще что угодно, будь у него только на это деньги. О большей части процедур Майк никогда даже и не слышал. Бегло пролистав брошюру, О’Брайен задумался о том, не пришли ли все те, кто его когда-то восхищал своей внешностью, к своей красоте именно таким способом. Такие мысли уже несколько раз посещали его, когда он видел друзей сенатора рядом с их детьми: разница была, что говорится, налицо.

О«Брайены поднялись по широкой лестнице на шестой этаж, прошли по длинному коридору и оказались у нужного кабинета. Их встретил низкорослый смуглый доктор, он вкратце описал предстоящие процедуры и тут же выставил внушительный счёт. О’Брайен оплатил лечение и оставил жену у кабинета, приём должен был занять несколько часов. Пообещав Софи, что вернётся сразу, как решит маленькую проблему сенатора, Майк направился в находившийся неподалёку спальный район, где накануне напали на активиста Джеймса Тейлора.

Способов решения подобных проблем было много, и далеко не все они подразумевали прямое насилие. К этому варианту что Майк, что все остальные сотрудники сенатора, выполнявшие разного рода «серые» задачи, старались прибегать как можно реже, но особенно Майк, предпочитавший зачастую превратить жизнь человека в пытку более умным и мягким путём. На этот раз потребовалось подготовиться заранее. О’Брайен нашёл на сайте движения за цифровизацию правительства адреса штабов и направился в ближайший из них, чтобы посетить там магазин с мерчандайзом, приносившим движению неплохие деньги.

Штаб располагался в крохотном здании, площадь рекламных объявлений снаружи чуть ли не превосходила саму его площадь. Работали в нём в основном студенты, которым, кроме как тут, негде было найти временную подработку. В штабе можно было ознакомиться с политическими листовками, поставить свою подпись за проект реформ или купить фирменную одежду. Майк приобрёл плохо сидевшую на голове кепку и на размер больше нужного футболку с символом политического движения, потому что подходящей не нашлось. Он также захватил с собой несколько листовок на тот случай, если его внешний вид окажется недостаточно убедительным.

Спустя полчаса О’Брайен стоял перед аккуратно выкрашенным в бежевый цвет деревянным забором, за которым до самого дома тянулся идеально подстриженный газон с редкими деревьями, чьи кроны были обрезаны по всем правилам. Идеально подметённые дорожки, чистые окна, которые будто только что помыли, и крыша без единого намёка на мох или грязь вызывали стойкую уверенность, что в этом доме живёт какой-то психопат. Майк поправил бейсболку, вытащил из кармана листовки и зашёл во двор.

Стоило О’Брайену подойти к крыльцу, как дверь настежь распахнулась, и наружу вышел мужчина в тёмной водолазке и зауженных снизу синих джинсах. Он взглянул на незваного гостя и с заметным раздражением в голосе спросил:

— Что вам нужно?

— Мы, — начал Майк и слегка закашлялся от непривычного ему тона голоса, который он выбрал для этого разговора, — мы обходим весь район, рассказываем о будущем, которого вы все заслуживаете. И вы в том числе. Что-нибудь слышали о нашем движении?

— Да, слышал. Вы приходили сюда две недели назад — какого чёрта вы снова заявились ко мне домой? Хотите денег? Я их не дам, у меня всё равно их нет.

— Неужели мы вас уже беспокоили? — с удивлением спросил Майк и, сделав вид, что проверяет что-то в своей записной книжке, попытался придумать новый угол нападения. — Послушайте, вышла небольшая ошибка. Я к вам пришёл не совсем по этому поводу.

— А зачем тогда? Давайте быстрее.

— Дело в том, что мы собираем координационный совет для проработки некоторых деталей реформы. Сами понимаете, это тектонический сдвиг в политическом устройстве нашей страны, поэтому без шероховатостей никак. Мы сначала думали нанять каких-нибудь политологов, но в конце концов решили, что было бы глупо снова отдать власть таким людям, и теперь хотим найти желающих среди обычных граждан.

— У меня нет на это времени. Проваливайте.

— Погодите, мы получили отличные рекомендации от ваших соседей. К тому же встречи совета проходят всего раз в две недели. И зарплата полагается. Неужели вам было бы такое не интересно?

— Я не знаю, я вообще ни о чём таком не думал никогда.

— Это вы зря. Участие в координационном совете — отличный способ расширить свои связи, познакомиться с умными людьми, для которых будущее страны важнее всего на свете. Кроме того, по пятницам у нас фуршеты, на которых бывают очень красивые девушки. Могу поспорить, что от такой компании вы бы не отказались. В своём роде вы будете отцом-основателем нового поколения. Но если вы не готовы поучаствовать, то мы не можем вас заставить. Это большая потеря, да, но что поделать.

— Говорите, что за это платят?

— Да, и довольно неплохо. Сами понимаете, на вас ляжет серьёзная ответственность. Абсолютно разумно достойно вознаграждать такую деятельность.

— Ладно, я подумаю, может быть. Что мне нужно сделать?

— Если вы не против, то я бы зашёл внутрь, объяснил бы вам все детали. Всё-таки разговаривать здесь, на крыльце, немного неудобно, — с улыбкой сказал О’Брайен.

— Хорошо, заходите.

Мужчина неохотно впустил в дом Майка и закрыл за собой дверь. О’Брайен взглянул на пол — тот был недавно помыт, и местами вода ещё не до конца высохла. Хозяин дома предложил Майку пару тапок, но тот проигнорировал предложение и, не разуваясь, вошёл в гостиную. Она была выполнена в скандинавском стиле, вещей и мебели было немного. Обычно считается, что такой подход к планированию интерьера делает дом уютным и спокойным, но О’Брайен всегда думал, что ничего более скучного и быть не может. Впрочем, для психопата, помешанного на чистоте, это было просто идеально.

Майк заметил глубокое кресло, явно предназначавшееся для хозяина, и тут же сел в него. Удивлённый мужчина был вынужден довольствоваться диваном. Майк открыл записную книжку, нашёл имя владельца дома, которое он уже успел забыть, и продолжил разговор.

— Джон, я очень рад, что смог вас убедить присоединиться к нашему движению. Не хочу звучать высокомерно, но в его рядах по большей части именно образованные, серьёзные люди. Такова демография, оппонирующие нам ретрограды едва ли бы смогли даже прочитать, что здесь написано, — громко заявил Майк и швырнул листовки на журнальный столик перед собой. Одна из них залетела под диван.

— Да, это правда. Я учился в хорошем университете. Как раз в том, где вчера случилось покушение. Бедняга…

— Вы же про студента? — заговорщическим тоном спросил Майк.

— Не знаю ни одного здорового человека, которому было бы жалко этого лысеющего дегенерата в костюме за двадцать моих годовых окладов, — резко ответил Джон.

Майк разразился громким хохотом и смеялся не переставая секунд двадцать, стараясь довести ситуацию до абсолютного абсурда. Хозяин дома не знал, как ответить на такую эмоциональную реакцию, а потому просто скромно улыбнулся, будто стыдясь успеха своей шутки. Майк закашлялся, чихнул в руку и вытер её об кресло.

— Я знал, что мы в вас не ошиблись. Да, очень жаль, что сенатор не сыграл в ящик. Очень жаль. Но, как бы там ни было, его карьера в ближайшее время всё равно закончится. И вы можете нам в этом помочь, — сказал Майк, вытирая подошвы ботинок о белый ковёр.

— Послушайте…

— Если хотите знать моё мнение, я бы не стал стрелять в этого сенатора. Слишком простая смерть для такого ублюдка. Да, я бы придумал для него что-то более достойное. Я купил на днях гвоздомёт для своего сарая. Отличная штука. Опробовал на мышах — раздирает на раз-два. Очень забавно смотреть, как они дёргаются, — сказал Майк и снова начал истерично хохотать.

— Да-да, городу было бы лучше без этого подонка. Но давайте поговорим о координационном комитете.

— Конечно! У вас не найдётся воды?

— Да, на кухне есть графин. Вам принести?

— Очень пить хочу. Жара на улице страшная.

Джон вышел из гостиной, оставив Майка одного. Тот тут же вскочил из кресла и подошёл к ближайшей стене. Между стеной и плинтусом было небольшое расстояние, О’Брайен достал из кармана несколько крохотных сферических устройств и закатил их в щель. Металлические шарики с внутренними батарейками изначально предназначались для разного рода розыгрышей, но, когда они попались в интернете на глаза О’Брайену, тот сразу же придумал, как их можно использовать для того, чтобы сводить с ума особенно неприятных людей. По ночам сферы начинали тихонько шуршать, издавая звуки, похожие на те, что издают скребущиеся мыши. Опробовав их на себе, Майк точно знал, сколь быстро это может свести человека с ума.

— Вы не уточнили размер оплаты участия в комитете, — сказал Джон, заходя в комнату со стаканом воды.

— Сейчас уточню, не вопрос, — ответил ему Майк и взял в руки стакан.

О«Брайен сел обратно в кресло и начал жадно пить воду, стараясь то и дело двигать стакан из стороны в сторону, чтобы вода проливалась мимо рта. Допив, Майк вытер влажный рот рукой, а её уже, в свою очередь, снова вытер о кресло, затем поставил пустой стакан на самый край журнального столика.

— Вы знали, что зарплата за участие в политических комитетах не облагается налогами? — спросил Майк Джона, который с отвращением смотрел на этот водопой.

— Нет, не знал. Это очень удобно. Но всё-таки, что по поводу конкретной суммы?

— Семьдесят тысяч кредитов в месяц. Приходите в кассу штаба, показываете удостоверение, получаете деньги. Никаких вопросов.

— Ого! Вот это замечательно, мне как раз нужно было сдать автомобиль в ремонт. Видимо, проще будет просто купить новый.

— Правильно мыслите, — отметил Майк и снова засмеялся. — Ладно, мне нужны будут все ваши данные для внесения в базу. Вам позвонит наш сотрудник из отдела кадров и пришлёт нужные документы, но кое-что мне придётся уточнить уже сейчас.

Майк достал из кармана блокнот и ручку и потянулся к журнальному столику, чтобы писать на нём, но столкнул стоявший на краю стакан, и тот звонко разбился на сотню осколков, ударившись об пол.

— Ох, простите, — засмеялся Майк. — Стекло дерьмовое. Хорошее так легко не бьётся, знаете, да? Вы, видимо, купили дешёвые стаканы. Ну ничего, теперь-то ваше финансовое положение поправится. Продиктуйте мне ваш номер телефона, социальные сети, может, у вас есть какие-то. Ну, вот это всё.

— А это правда нужно? — засомневался Джон.

— Нужно, да. В конце концов, вы же публичный представитель нашего движения. Было бы странно, если бы вы захотели ограничить возможность связаться с вами. Но если не хотите, то мы, конечно, не будем настаивать на вашем членстве.

— Нет-нет, я не против, — забеспокоился мужчина и тут же продиктовал все данные О’Брайену.

— Вот и замечательно. Осталась всего одна вещь. Первичный взнос на вашу униформу. Подскажите мне ваши размеры, я сразу создам заказ в ателье.

— Неужели и это необходимо?

— Почему нет? Нужно выглядеть презентабельно во время открытых собраний. Опять же…

— Я не знаю свои размеры, откуда мне их, чёрт побери, знать? — вдруг вспылил Джон.

— А мы их с вами сейчас вместе снимем! — с энтузиазмом воскликнул Майк и вскочил с кресла. — У вас должна же быть здесь где-то измерительная лента!

— Да, была где-то, — подуспокоившись, сказал Джон и, подойдя к комоду, начал искать в одном из ящиков измерительную ленту. Наконец обнаружив её на самом дне, протянул Майку.

О«Брайен подошёл к мужчине и начал снимать мерки. Он никогда раньше этого не делал, но подозревал, что Джон тоже вряд ли себе представляет, как это правильно делать. Копошась вокруг мужчины, Майк начал кашлять, даже не пытаясь прикрывать рот. Джон с каждой минутой становился всё более и более неспокойным, он переминался с ноги на ногу и явно ждал того момента, когда весь этот фарс наконец закончится.

— Итак, с вас три тысячи, — спокойно произнёс Майк, записывая в блокнот случайные числа.

— Три тысячи на униформу?

— А что такого? Мы можем, конечно, вычесть их из следующей зарплаты, но там куча бухгалтерских заморочек. У вас что, трёх тысяч на костюм не найдётся? — спросил Майк и подошёл к стене. — У такого успешного человека, как вы, денег должно быть до хохота. Вы, наверное, наличные в стенах прячете. А?

Майк начал стучать по стене, смеясь и одобрительно поглядывая на взволнованного Джона.

— Ну что, а? Звук-то глухой — должно быть, куча денег внутри лежит? Ну вы и молодец, я вам завидую! — продолжая стучать по стене, прокричал Майк.

Наконец гипсокартон не выдержал, и на месте удара образовалась большая дыра. Майк заглянул внутрь, посветил в щель фонариком и, не обнаружив никаких денег, сказал:

— Ну, может, в другой стене. Ладно, мне пора. Джон, поздравляю вас, вы без двух минут член координационного совета. Без двух минут, потому что столько я буду сидеть на автоответчике этой дуры из отдела кадров! — бешеным голосом прокричал Майк и ударил стену ещё раз, в этот раз оставив всего лишь небольшую вмятину.

— Прошу, оставьте стену. Если у вас больше нет вопросов, то я бы хотел заняться своими делами, — пробормотал Джон и попробовал вывести буйного Майка из гостиной, но тот не успокаивался и во весь голос проклинал несуществующую начальницу отдела кадров.

Наконец О’Брайен решил, что с Джона на сегодня хватит издевательств, и, мгновенно успокоившись, улыбнулся мужчине и спокойно вышел из дома.

— За деньгами зайду в другой раз! — напоследок крикнул Майк в сторону спешно закрывающейся двери.

Но на этом воспитательная работа не заканчивалась. Собрав все личные данные Джона, Майк планировал сделать несколько простых вещей, которые способны превратить жизнь обычного человека в настоящий ад. Уже через полчаса номер телефона, адрес и никнеймы в соцсетях, которые мужчина передал О’Брайену, оказались во всевозможных спам-базах и на непристойных сайтах и форумах. Поскольку Майк делал это не в первый раз, то он предполагал, что ближайший визит сектанты Джону нанесут дня через три, попрошайки из благотворительных фондов будут появляться на пороге его дома ещё как минимум четыре месяца, а звонки от кредиторов, риелторов, рекрутеров и пользователей сайтов знакомств продолжатся ещё полгода.

Взглянув на часы, Майк понял, что уже скоро у его жены закончится приём у врача, прошёл несколько кварталов до припаркованного электромобиля и направился в клинику. О’Брайен очень спешил, но всё-таки немного опоздал, простояв с пятнадцать минут в пробке. Софи ждала мужа в фойе, она выглядела спокойно, на лице в районе подбородка у неё была наложена небольшая повязка, призванная скрыть последствия процедуры и ускорить заживление. Увидев мужа, жена слабо улыбнулась, — эффект от анестезии ещё не полностью прошёл.

— Ну как ты? — с беспокойством спросил Майк, подсаживаясь на скамейку к Софи.

— В порядке. Ещё придётся несколько раз сходить, но уже на следующей неделе. Все очень мило со мной обходились. Приятно.

— Ещё бы, за такие-то деньги, — усмехнулся О’Брайен.

— Думаешь, не стоило так тратиться?

— Что ты, для тебя — всё что угодно, за любые деньги. Я просто пошутил, — тут же успокоил жену Майк и приобнял её за плечо. — Ты не проголодалась? Давай зайдём в кафетерий.

Супруги спустились в подвальное помещение, в котором располагались гардероб, детская комната и огромный кафетерий, скорее похожий на ресторан, чем на место для быстрого перекуса. По всей видимости, управление клиники стремилось держать высокий уровень абсолютно во всём. Софи взяла себе кофе и несколько пирожных с заварным кремом, Майк же предпочёл серьёзный обед. Они сели за столик в углу кафе и принялись за еду. Софи ела очень осторожно, страшно боясь укусить язык непослушными челюстями.

За соседним столиком сидела небольшая девочка, уплетающая за обе щеки мороженое из стеклянной креманки. Рядом с ней, на соседнем стуле, лежала дорогая дамская сумочка, по всей видимости принадлежавшая её маме или старшей сестре, оставившей девочку в кафетерии на время приёма. О’Брайены почти не говорили, Софи растерянно смотрела на ребёнка и лениво ковыряла десертной ложкой последнее пирожное, а Майк всё думал о том, что случилось с Джимом в посёлке. На всякий случай он проверил электронную почту — от Кельвина как раз пришло письмо с данными погибших мужчин. Майк бегло пробежался глазами по личным делам и убрал телефон, решив изучить эти сведения внимательнее ближе к вечеру.

К сидевшей за соседним столом девочке подошёл официант с платёжным терминалом и попросил оплатить еду. Ребёнок достал из сумки карточку и попытался расплатиться. После нескольких неудачных попыток стало ясно, что девочка забыла пароль. Официант подозрительно взглянул на неё и что-то негромко сказал. Девочка тут же съёжилась и потупила взгляд. Майк хотел было подойти к столу и спросить, в чём дело, но Софи его опередила. Она отвела официанта в сторону и оплатила мороженое самостоятельно, девочка удивлённо взглянула на неё и застеснялась ещё сильнее: ей стало вдвойне неудобно. Софи спрятала карту в карман и присела за стол к ребёнку.

— А где твоя мама? Неужели ты тут одна?

— Мама у врача, — смущённо ответила девочка.

— Сколько тебе лет? Восемь?

— Семь. Восемь мне будет в октябре. Я забыла пароль, — сказала девочка и показала Софи банковскую карточку матери. — Мама мне разрешает. Когда она вернётся, я попрошу вам всё вернуть.

— Не беспокойся по поводу денег, — успокоила ребёнка Софи. — Всякое бывает. Часто здесь бываешь?

— Каждую среду. А по четвергам у нас танцы. В прошлом месяце мы даже ездили на соревнования. Я заняла пятое место, и мама купила мне самокат.

— Ничего себе!

— Но я его дома оставила. Он весь такой зелёный.

— Повезло тебе. Хочешь ещё мороженого?

— А можно? — с удивлением спросила девочка.

— А почему нет? Летом можно ничего другого и не есть, — весело ответила Софи и попросила официанта принести ещё две креманки — одну себе и одну девочке.

— Большое спасибо. А как вас зовут? Меня Элиза.

— Очень приятно, а меня Софи. Давай будем друзьями, — сказала жена Майка и протянула девочке ладонь.

— Вы где-то поранились? — заботливо спросила девочка.

— Вроде того. Но уже всё хорошо. Тут замечательные врачи.

— А мне они не нравятся, — со вздохом ответил ребёнок. — Мама всё время с ними ругается.

— Почему?

— Говорит, что они ей всю жизнь испортили.

— Вот как. Ну, раз вы продолжаете сюда ходить, то, должно быть, они пытаются исправить ситуацию.

— Наверное, — пожав плечами, ответила девочка. — Но я лучше бы оставалась дома.

— Может, твоя мама боится одна сюда ходить. Вот и берёт тебя с собой.

— Но здесь очень скучно, а в детскую комнату я ходить не хочу. Там только маленькие играют.

— А ты не маленькая? — с усмешкой спросила Софи.

— Нет. Мне скоро будет восемь.

— Да, в октябре.

— А это ваш шофёр? — спросила девочка, указав на сидевшего позади Майка. — У моей мамы тоже есть шофёр. Он возит меня в школу.

— Мой шофёр? — рассмеявшись, спросила Софи. — Вроде того. Это мой муж. Я тоже боюсь одна сюда ходить, поэтому взяла его с собой.

— То есть шофёра у вас нет?

— Нет, так что ему приходится меня везде возить.

— Жалко. Должно быть, у вас очень мало денег, раз нет шофёра. Моя мама так говорит про других детей в школе.

— Да что ты говоришь, — плохо скрывая улыбку, сказала Софи. — Но, скажу тебе по секрету, я бы не хотела ездить ни с кем другим, кроме моего мужа.

— Значит, ему сильно повезло. Вы очень красивая, — сделала комплимент девочка, доедая мороженое.

— Это правда. Мне тоже очень повезло, — ответила Софи и погладила ребёнка по голове. — Ну, нам пора. Передавай своей маме привет. Может, ещё увидимся.

— Я попрошу маму пригласить вас в гости.

Софи снова рассмеялась и, придвинув к девочке своё неначатое мороженое, жестом позвала за собой Майка и вышла из кафе. О’Брайены забрали одежду из гардероба и направились к подземной парковке, где их ждал электромобиль.

— Хорошая девочка, — сказала мужу Софи.

— Это правда. Так странно, что её мама оставляет без присмотра.

— Знаешь, иногда я думаю, что…

— Что?

— Не важно, — увернулась от вопроса Софи. — Ерунда.

Супруги подошли к электромобилю, но как только Майк разблокировал двери, из глубины парковки его окликнул уже знакомый ему голос. О’Брайен повернулся и увидел хромающего к нему из дальнего угла помещения старика в красной лыжной шапке.

— Кто это? — взволнованно спросила Софи.

— Это по работе.

— Вот это? По работе? Во что тебя опять Джеймс втянул?

— Здравствуйте, очень приятно познакомиться, — сквозь кашель проговорил Джим, подойдя к автомобилю.

— Я думал, что с вами что-то случилось, — с заметным облегчением сказал Майк.

— Зря волновались. В следующий раз не стоит. Прошу, не пугайтесь, — попытался успокоить Софи старик, — я вас не задержу.

— Софи, сядь пока в машину, — попросил жену О’Брайен. — Я быстро.

— Вы уже получили результаты анализов? — спросил Джим.

— Да, только что. Ещё не успел их как следует изучить. Погодите, откуда вы знаете?

— Вы меня недооцениваете, — ответил Джим и улыбнулся. — Я так понимаю, что вы собираетесь домой? Не могли бы вы вернуться сюда, как только закончите с домашними делами? Боюсь, что нам не следует терять время.

— Хорошо, постараюсь поскорее, — согласился О’Брайен и, попрощавшись со стариком, сел в электромобиль.

Глава 8

Прошло несколько часов, прежде чем Майк О’Брайен наконец вернулся на парковку косметологической клиники. Время уже шло к закрытию, а потому на стоянке было пусто. В темноте Майк не сразу распознал силуэт съёжившегося в углу старика. Подъехав ближе с включёнными фарами, он обнаружил его спящим. Проснулся Джим неохотно, но, узнав О’Брайена, тут же вскочил на ноги с такой энергией, словно ему было лет двадцать. Они сели в автомобиль, Майк достал из бардачка листок бумаги, на который по дороге в клинику перенёс содержание личных дел погибших мужчин, и показал его Джиму.

— Хотел извиниться за то, что бросил вас там, в посёлке, — сказал О’Брайен, включая свет в салоне. — Не думал, что всё примет такой оборот.

— Не к чему извиняться, таков был план. Я бы не соглашался, если бы не был готов принять условия.

— Но вас могли застрелить.

— Да бросьте, это всё ерунда. Я правильно понимаю, что прогноз сбылся и тела хранились в минивэне?

— Да. Одно из них уже успели расчленить, даже и знать не хочу, что с его частями сделали.

— Это не очень-то и важно.

— Скажу честно, я человек не пугливый, но та сумасшедшая старуха мне хорошенько потрепала нервы. Она заметила меня, когда я выходил из гаража. Хорошо, что я не забыл надеть маску.

— Старуха? — удивлённо спросил Джим.

— Да, она вела себя словно бесноватая. Разве вы её не видели?

— Вот как, — с улыбкой пробормотал старик и переменил тему: — Как думаете, какое отношение имеют владельцы минивэна к покушению?

— Едва ли они являются его заказчиками. Скорее, просто одни из многих участников какого-то движения.

— В их возрасте и без детей? Вряд ли. Полагаю, что связи никакой нет, это было бы слишком рискованно. Чем больше узлов между исполнителем и заказчиком, напрямую с ним связанных, тем опаснее. Я попросил одного товарища раскопать что-нибудь про эту семью.

— Не уверен, что хочу про них что-нибудь знать.

— Исчезновения в том районе — не редкость. Только за этот год пропало шесть человек.

— Думаете, что это всё их рук дело?

— Ну, по крайней мере так думали заказчики покушения. И они оказались правы. Скорее всего, они специально дали тем парням адрес стариков. Хороший способ замести следы, ничего при этом не делая.

— Это бы многое объяснило, — тихо сказал Майк, которому стало жутковато от этой идеи.

— С ними нужно что-то сделать, — прохрипел Джим и закашлялся.

— Ой, нет, я туда снова не поеду. Мне хватило одной встречи с этими сумасшедшими. Это не моя проблема, — тут же отказался Майк.

— Могу понять. Я тогда сам что-нибудь придумаю, — задумчиво ответил старик.

— И что мы будем делать дальше? Вам эти имена что-нибудь говорят? — спросил О’Брайен, указав на бумажку с информацией об убитых мужчинах.

— Нет, — спокойно ответил Джим. — Но адрес говорит о многом. И это будет большой проблемой.

— Адрес? — удивлённо переспросил Майк.

Он взял бумажку и взглянул на криво выведенные буквы, которые он за последние несколько десятилетий из-за повсеместной компьютеризации разучился выводить как следует. Названия улиц ему были незнакомы. Майк ввёл их в навигатор, но тот ответил ошибкой, заявив, что таких улиц не существует. Джим с удивлением смотрел на О’Брайена, словно не умея принять, что кто-то может не знать этих мест и пытается искать их на обычной карте.

— Странно, что вы не знаете, где это находится, — с некоторым разочарованием в голосе заметил Джим.

— Ой, прекратите. Терпеть не могу, когда так делают. Если вы знаете, где это, так и скажите. К чему это напускное недоумение? — с раздражением огрызнулся Майк.

— Извините. Я просто думал, что помощник человека, который в ответе за существование этого места, мог бы и догадаться.

— Не говорите мне, что это там, — застонал Майк.

— Даже я не люблю там бывать. Можете себе такое представить? — попытался разрядить атмосферу Джим.

— Да, могу. К чёрту Муравейник. И что вы имели в виду, утверждая, что Джеймс Тейлор в ответе за его существование? Если быть справедливым, это проект Дэвида Хантера. Джеймс его просто одобрил.

— Ну, не будем искать виноватого.

— Вы съезжаете с темы! Вы же и начали поиск виноватых, — возмутился Майк и, развернув автомобиль, выехал с парковки на проезжую часть.

— Извините, мне не стоило этого делать. Так или иначе, нам придётся поторопиться. Уже довольно поздно, в это время становится опасно. Я бы не хотел попасть в передрягу. Я неважно себя чувствую.

— Можете там сзади отдохнуть, пока я веду автомобиль.

— Не стоит, я что-нибудь запачкаю. Ваша жена будет недовольна. Не хотел бы причинять ей неудобства.

— Да, скажу честно, она была сильно удивлена тем, что я работаю с вами. Поначалу и верить не хотела.

— Она очень красивая, вы сделали хороший выбор. Похоже, у неё какие-то проблемы со здоровьем? Надеюсь, ничего страшного?

— Ей сильно досталось во время покушения, осколки стекла порезали лицо. Она в порядке, но не всё идеально зажило, и это сильно её подорвало. Несколько дней со мной не разговаривала. Хорошо, что ей подруга посоветовала косметолога. Иначе даже и не знаю, что бы я делал.

— Её можно понять. Мужчины воспринимают шрамы как медали за военные победы, женщины — как свидетельство своей хрупкости. Никто не любит, когда ему напоминают о его слабых сторонах.

— Это правда, но мне казалось, что так убиваться из-за мелочи она не станет. Очевидно, ошибался.

— Вы слишком рациональны. Ваша жена вряд ли глупая женщина, в противном случае вы бы на ней не женились. Думаю, она отлично понимает, что такие крохотные изъяны ничего не значат.

— Вы были психологом до того, как попали на улицу? — с усмешкой спросил Майк.

— Нет, я был разработчиком.

— И вы боитесь компьютеров?

— Страх — это не что-то плохое, если он обоснован. Технике свойственно подчинять своих владельцев. Она хочет, чтобы вы всё время с ней игрались. Сколько раз за последние десять минут вы взглянули на свой телефон? Но мы отвлеклись. Не нужно рационализировать поведение вашей жены; думаю, она просто хочет, чтобы вы были с ней рядом, помогли пережить период адаптации.

— Может быть. Вполне возможно, что я смотрел на это под неправильным углом. Но я всё равно не вижу в этом большой трагедии. Мы все с возрастом меняемся к худшему. Но я всегда буду любить Софи, вне зависимости от того, нравится ей самой, как она выглядит, или нет.

— Я знал одного человека, который незадолго до смерти почти две недели провёл в рассказах о своей жизни, начиная каждую историю с демонстрации одного из многих шрамов на своём теле. И в этом нет ничего странного: в конце концов, шрам — это не только внешнее увечье или неприятный недостаток. Это, если позволите, письмо из прошлого, зарубка на дереве, напоминающая о былых днях.

— Допустим.

— Знаете, начинающим альпинистам рекомендуют не смотреть вниз, чтобы лишний раз не думать о страшном. Если ты просто идёшь вперёд, не вертишь головой по сторонам, то жить становится спокойнее, легче. Но даже если убиться, пытаясь продлить эти мимолётные мгновения, когда жизнь ещё находится в полном цвету, момент спада обязательно приходит. Вспомнил сейчас сонет Шекспира: «When I consider every thing that grows, holds in perfection but a little moment». Когда человек смотрит на свои шрамы, тем самым он бросает взгляд в ту самую пустоту, которая разверзлась позади него когда-то давно и с тех пор лишь углубляется и углубляется. Если в жизни было много всяких достижений, то оборачиваться не так уж и страшно. Бездна всё ещё есть, но она выглядит совсем иначе. Однако если человек просто много лет жил сегодняшним днём, то эта картина… для многих она невыносима. И осознание невыносимости приходит с запозданием, что только добавляет жестокости. Быть может, о чём-то таком ваша жена и думает?

О«Брайен, задумавшись, продолжил вести автомобиль, не отвечая старику. Какое-то время они ехали в тишине. Майк попытался вспомнить, из чего состояла его жизнь в последние десять лет. Он посетил сотни, тысячи кабинетов, пожал десятки тысяч рук. Несчётное количество раз взбегал вверх по ступеням государственных зданий, заскакивал в лифты и проталкивался сквозь толпы репортёров. В голове кружились образы шкафов с документами, рабочих портфелей, идеально выглаженных рубашек и сюртуков, безумно дорогих запонок и блестящих корпусов наручных часов. За ними следовали просторные бальные залы, тонкие бокалы с игривым шампанским, атласные ленты и тонкие каблуки. Словно катящийся по склону снежной горы шар, наслаивались эти образы один на другой. Вспышки фотокамер, шатающиеся трибуны, взволнованные полицейские, передовицы политических газет. Широкие высокие двери, приятно скрипящая кожа сидений дорогих автомобилей, поднимающийся на флагшток американский флаг. Просторные номера отелей, шум взлетающего самолёта, сбившаяся молодая переводчица. Тёмные задворки чужих домов, сломанные замки, украденные письма. Разбитые в кровь костяшки пальцев, упавший на грязный пол из аптечки бинт, мерцающие огни кареты скорой помощи. Словно во время торжественного фейерверка, одни за другими взрывались яркие огоньки.

Детей с Софи они всё никак не решались завести. Майк был всё время в разъездах, всё время занят делами то одной, то другой избирательной кампании. К тому времени как Джеймс Тейлор и его команда наконец сумели стабилизировать свой амбициозный плот на волнах политического океана, О’Брайенам было уже за тридцать. Но свободного времени у супругов не было. Его и правда не было, но на что они его потратили, Майк так вспомнить и не сумел. Он знал, что выбранный ими путь не лишён жертв, но так до конца и не понял их настоящую ценность.

— Возможно, вы правы, — пробормотал Майк. — Наверное, так и есть, но я тоже пока не готов это принять.

— Простите. Вы вряд ли хотели об этом сейчас думать, — извинился старик.

— Ничего страшного.

Автомобиль удалялся всё дальше и дальше от центра города. Позади оставались высокие небоскрёбы с огромными рекламными панелями, музыка дорогих районов, выплёскивающаяся наружу с каждым открытием двери, тёплые манящие запахи элитных ресторанов, мягкие огоньки в окнах жилых домов. Майк с Джимом словно погружались всё глубже и глубже в плотный туман. О’Брайен свернул на старое шоссе, освещённое всего на нескольких участках, и, сбавив скорость, пытаясь не влететь в какого-нибудь незадачливого водителя, с тяжёлым сердцем следовал указаниям навигатора, чьим единственным советом было продолжать двигаться вперёд. Майк знал дорогу и сам, но будто бы хотел перенести ответственность за своё приближение к Муравейнику на неживой объект.

В первый и последний раз О’Брайен побывал там в день открытия; на тот момент ещё губернатор, Джеймс Тейлор произнёс короткую речь о том, что городское правительство держит стойкий курс на истребление нищеты и обеспечение достойного уровня жизни каждого жителя. Проблема была ясна сразу, ещё по плану, но поскольку Дэвид Хантер, тогда имевший особенное влияние на будущего сенатора, настаивал на воплощении своего замысла в жизнь, проект пришлось одобрить. Джеймс Тейлор в последующие годы старался как можно сильнее дистанцироваться от этой своей уступки, но она как была, так и осталась одной из главных неотразимых претензий его политических оппонентов к нему.

— Уже очень поздно, — повторил Джим и взглянул на наручные часы. — Скорее всего, нам придётся внутри заночевать.

— Мы не можем просто завтра приехать? — умоляющим тоном спросил О’Брайен.

— Можем, но мы уже почти приехали. Как бы там ни было, всё не настолько плохо. Я что-нибудь придумаю, у меня внутри полно знакомых. Дэвид Хантер присматривает за происходящим там.

Электромобиль сделал последний поворот, проехал ещё с километр и наконец остановился в огромной тени архитектурного колосса, затмевавшего собой небо и землю. Десятки тысяч глаз этого монстра безразлично взглянули на гостей. Сквозь Муравейник проходило столь много людей, что личность каждого отдельного из них утратила значение. Прошло почти десять лет с тех пор, как Майк в последний раз стоял перед этим чудовищем. За это, небольшое по архитектурным меркам, время он сильно поменялся, но его угрожающая холодность никуда не делась. Сотни тысяч раз Муравейник успел пресытиться людьми, но всё равно продолжал переваривать их уже по привычке, как будто это была его единственная функция. В глазах сторонних наблюдателей так и было, но в глазах живших внутри этого гиганта это был уникальный живой организм.

Глава 9

Муравейник представлял собой огромный комплекс из нескольких двадцатиэтажных зданий, не просто стоявших неподалёку, но будто склеенных между собой в единую систему. Они стояли столь близко, что с крыши каждого из них можно было просто перепрыгнуть на крышу другого. При возведении фасад, хоть и выглядел угрожающе, слабо отличался от фасада любого другого многоэтажного здания в спальном районе — теперь же, десять лет спустя, он, словно каменная стена заброшенного замка, зарос плющом из сверкающих неоном самодельных вывесок, незаконно достроенных балконов, сушилок для белья, длинных кривых антенн, горшков с цветами, овощами и фруктами, решёток, нагромождений кондиционеров, бегущих взад-вперёд труб и кабелей. Разбитые местами окна были закрыты картоном, профлистом, где-то открывшиеся дыры попросту заделали кирпичом. Вместо однотонного покрытия теперь фасад красовался множеством цветов: тускло-жёлтым, тёмно-зелёным, голубым, чёрным и белым, но превалировала, конечно, оранжевая слабость ржавчины. В каких-то окнах свет горел, в каких-то нет, где-то наружу бились лучи фиолетового и голубого, где-то виделось колыхающееся свечение газовых ламп. Снаружи одного из балконов, на кое-как закреплённых балках, сидело несколько мужчин, ведущих какой-то ремонт. Муравейник бурлил, гудел, скрипел, он по-настоящему дышал.

Майк не решился парковать автомобиль рядом с этим жилым комплексом, а потому приказал автопилоту удалиться на безопасное расстояние. Казалось, что даже Джим, недолюбливающий эту технологию, одобрил решение спутника своим спокойным взглядом. Они подошли ко входу в многоэтажный лабиринт и оглянулись вокруг. На первом этаже раскинулись лавчонки, всевозможные бытовые и продуктовые магазины, сомнительные кафе, вокруг которых взад-вперёд сновали бедно одетые люди. В проходах были свалены порванные чёрные мешки с мусором, из которых вытекала какая-то мутная жидкость, а вдоль её ручейков бегали голодные крысы. Там же рядом висели вывески с рекламой медицинских услуг, в том числе и стоматологических. У уже закрытой прачечной стояла очередь из людей с вёдрами: они набирали воду из вытягивающих свою шею из асфальта фонтанчиков.

Джим подал Майку знак следовать за ним и с заметной неохотой направился к одному из узеньких проходов, сквозь которые можно было попасть внутрь Муравейника. Уже на подходе к нему О’Брайен почувствовал этот тошнотворный запах, являвший собой смесь благовоний, мочи, гниющей рыбы, угля и приготовляемого мяса. С каждым шагом вглубь становилось всё темнее и темнее, на смену лучам заката пришёл блёклый зеленоватый свет наружных ламп. Майк проследовал за стариком ещё дальше вглубь и вскоре оказался на такой же узкой улице, бегущей в две стороны от входа. Джим осмотрелся и быстрым шагом направился налево. Они прошли ещё метров двести, после чего оказались перед узкой металлической дверью, на которой была нарисована эмблема компании «Джойс и Хантер». Старик громко постучал и нетерпеливо посмотрел в окно второго этажа над дверью. В ней на мгновение показался чей-то силуэт. Взгляд Майка скользнул по длинной стене вверх, к небу, но вместо чистого ночного полотна над Муравейником раскинулась измазанная грязными облаками серость. Быть может, именно это видят в последние мгновения своей жизни сорвавшиеся в расщелину скалолазы.

Через минуту дверь со страшным скрипом отворилась, и заспанный мужчина впустил Джима с Майком внутрь небольшого административного помещения, переоборудованного под склад. Света на первом этаже не было, мужчина провёл гостей в смежную со складом комнату площадью всего в метра три, где свет всё-таки горел, но очень тускло: одна маленькая лампочка с трудом освещала даже такое маленькое помещение. Мужчина протёр заспанные глаза, широко зевнул, хлопнул себя ладонями по лицу и тут же принял строгий, серьёзный вид.

— Давно тебя не видел, — сердито сказал мужчина Джиму. — Если ты по поводу велосипеда, то я его уже месяца четыре не видел. Кто-то из захожих стащил.

— Я про него уже и забыл, — равнодушно ответил старик. — Мы по делам, ненадолго. Если кто-то будет меня искать — скажи, что я уже ушёл. Зонтики есть?

— Нет. С чего бы я тебе должен помогать? Твой дружок меня так отсюда и не вытащил, а ведь обещал.

Мужчина чиркнул спичкой о крохотный коробок, поднёс стремительно убивающий сам себя огонёк к лицу и закурил сигарету. Потянуло неприятной горечью.

— Решения не я принимаю. Ты знаешь правила.

— К чёрту правила, я уже пятый год здесь гнию, — рявкнул мужчина и схватил Джима за одежду. — Что мне будет от того, что я тебя прямо здесь прикончу? Хуже уже всё равно не станет.

— Я не сомневаюсь, что ты можешь это сделать, и даже не буду просить своего спутника тебе мешать, но ты сам себя загнал в это положение, — спокойно ответил Джим, ни капельки не испугавшийся своего взбесившегося знакомого.

— Знаю, знаю, — согласился мужчина и отпустил старика. — Но это всё мне порядком надоело. Если Хантер знает, что у меня ни черта не получается следить за этим зоопарком, то почему не вышвырнет отсюда?

— Коннор, послушай, к тебе здесь все привыкли. Да, ты сильно облажался, но даже те правила, соблюдение которых тебе всё-таки удаётся обеспечивать, уже сильно помогают. Я думаю, что господин Хантер не хочет рисковать, ставя на твоё место кого-то другого, но я могу только догадываться, он передо мной не отчитывается.

— Прошу прощения за эту сцену, — сказал Коннор, повернувшись к Майку. — Не обращайте внимания.

— Нам бы всё-таки зонтик, — скромно попросил Джим.

— Говорю же, нет у меня никаких зонтиков. Могу предложить дождевик, но у меня он всего один.

— Достаточно. Мне не потребуется, — сказал старик.

— Куда вы сегодня? Уже поздно, я бы не стал разгуливать.

— Вот сюда, — Джим протянул Коннору бумажку с именами погибших наёмников и их адресами.

— О, ну я могу только посочувствовать. За последнее время там стало ещё хуже, я стараюсь бывать как можно реже. Не уверен, что вы пройдёте просто так.

— Могу себе представить. Вашингтон у себя?

— Да, дочка тоже. Можете остановиться у него на ночь. Я оплачу.

Коннор подошёл к узкому деревянному шкафу в углу комнаты и достал из него смятый плащ-дождевик. Он был весь в грязных разводах, и даже издалека от него доносился странный запах. Коннор слегка отряхнул плащ и протянул его Майку, который с изрядной неохотой взял его в руки. Местами он был липким, где-то заплыл жиром и оставлял неприятные следы на пальцах.

— Спасибо. Надеюсь, что господин Хантер всё-таки что-нибудь для тебя придумает, — с широкой улыбкой поблагодарил знакомого Джим.

— А ты замолви словечко. Он к тебе прислушается.

— Я это уже давно сделал, — сказал Коннору на прощание старик и вместе с Майком вышел на улицу.

Внутри они были всего несколько минут, но за это время успело ещё сильнее потемнеть. Майк включил фонарик.

— Наденьте плащ. Поверьте, он вам пригодится.

Майк не стал спорить со стариком; осторожно, стараясь как можно меньше касаться водоотталкивающей ткани, он всё-таки нацепил плащ поверх верхней одежды.

— И выключите фонарик. Он будет привлекать лишнее внимание.

Они продолжили свой путь в темноте. Каким-то образом старик ориентировался в этом жутком лабиринте. Они долго пробирались по длинным улицам, несколько раз прошли сквозь первые этажи зданий, лишь чтобы снова оказаться в таком же узком переулке, как тот, из которого они только что вынырнули вовнутрь помещения. Тротуар был испещрён трещинами и глубокими невысыхающими лужами, мутными от грязи. Каждый раз, заворачивая за угол, Майк пригибался, пытаясь не влететь головой в страстные сплетения кабелей и труб, с которых всё время что-то стекало вниз с верхних этажей. То и дело слышался всплеск воды, и тут же где-то неподалёку начинали шелестеть бегущие ручейки. О’Брайен очень быстро понял, зачем ему был нужен дождевик. Всё было в грязи, в мерзких на вид разводах. Повсюду лежали опорожнённые прямо тут же мешки с мусором, брошенные доски и инструменты, сломанные куски труб, трёхколёсные детские велосипеды. Несколько раз на глаза Майка попадались лежащие посреди такой груды грязи спящие люди.

Наконец Джим остановился перед дверью, рядом с которой на стене красной краской были выведены какие-то названия. Старик дёрнул на себя дверь и вошёл внутрь здания. К мерзкому купажу уличных запахов добавилось влажное дыхание гнили. Майк поднялся за Джимом по узкой лестнице и оказался в длинном коридоре, бегущем на несколько сотен метров вперёд. Здесь тоже по стенам и по потолку бежали провода, кое-как связанные и закреплённые вместе. Какие-то двери были закрыты огромными ржавыми решётками, с которых к полу свисали тяжёлые цепи с замками, какие-то были открыты, из них доносились разговоры и музыка. Кто-то играл на губной гармошке. Мимо за крысой пронеслась рыжая кошка. О’Брайен был столь заворожён происходящим, что чуть не потерял из виду Джима, который спокойно продолжал идти куда-то вперёд. Когда он наконец нагнал старика, тот спокойно заметил:

— Не стоит лишний раз останавливаться. Если подумают, что вы не местный, то может что-нибудь случиться.

— Куда мы идём?

— К моему хорошему знакомому Вашингтону.

— Его так и зовут?

— Он переехал сюда из Гонконга лет тридцать назад. Большой поклонник Америки, поэтому взял себе новое имя. Для него такие места не в новинку. Это ведь там поняли, что можно поселить человека в конуру, а он ещё и рад окажется. Ничего удивительного, что здесь сделали то же самое.

— Сколько человек тут живёт?

— Где-то пятьдесят тысяч. Удачи их всех посчитать.

— Так много?

— А что? Тут есть и школа, и детский сад, куча врачей, магазинов. Есть даже храм. Это настоящий город в городе. Но для бедных.

— Я, может, лезу не в своё дело, но что не так сделал Коннор? Тут какие-то проблемы?

— Скоро узнаете, потому что они нас коснутся. Но не стоит его лишний раз винить. Такие места ломают даже самых сильных людей.

Они поднялись по лестнице на несколько этажей, проскочили мимо двух буйствующих пьяниц и наконец оказались в небольшом закутке с шестью дверьми. Джим подошёл к той, что выглядела дороже всех, поправил криво стоящий у порога буддистский алтарь и постучал. Не прошло и трёх секунд, как дверь распахнулась, и из-за неё возник невысокий полный мужчина. Лицо его тут же расплылось в широкой улыбке. Энергично пожав руку старику и добродушно кивнув Майку, Вашингтон пригласил спутников к себе в квартиру. Назвать её квартирой, впрочем, язык не поворачивался. Сразу направо от двери располагалась душевая и туалет, слева — встроенный в стену шкаф и несколько десятков переполненных полок. Чуть дальше начиналась единственная комната, совмещённая с кухней. В такой квартире даже одному человеку было тесно, теперь же вместе с хозяином Майк с Джимом заняли всё свободное место. Рядом с маленьким окошком, завешенным вместо занавесок сушащейся одеждой, стояла трёхэтажная кровать, верхний уровень которой почти касался потолка. Любой другой хозяин, наверное, должен был бы быть раздражён таким столпотворением, но Вашингтон был счастлив встретить своих гостей. Он гостеприимно расположил их на крохотном диванчике, стоявшем вплотную к кухонному гарнитуру, разложил перед ними пластмассовый столик и налил в стаканчики какое-то подобие сока. Майк не стал спрашивать, что это такое, и просто выпил, последовав примеру Джима. Жидкость неприятно обожгла горло, но уже через несколько мгновений стало тепло и приятно.

Каждый уголок, каждый свободный кусочек стены в этой квартире использовался с максимальной эффективностью. Всё выполняло несколько функций, складывалось и раскладывалось, обладало десятком скрытых маленьких ящичков, на которых на бумажных стикерах было подписано содержимое. В квартире был и компьютер, и телевизор, и даже нашлось место для небольшого музыкального центра.

— Джим, дружище, ты бы знал, как я рад тебя видеть. Я каждый раз беспокоюсь, думаю, не случилось ли что с тобой. Но никогда не случается. Ты с другом по делам?

— Да, мы…

— Не говори, меньше знаешь — крепче спишь. Я не хочу проблем. Сам понимаешь. Я из вежливости спросил.

— А где Джулия? Коннор сказал, что она тоже здесь, — спросил Джим, снимая шапку.

— Она пошла к зубному врачу. Должна скоро вернуться.

— В такой час?

— Ты знаешь, как это с господином Ли бывает, — со вздохом, но не спуская с лица улыбки, ответил Вашингтон и, повернувшись к Майку, добавил: — Золотые руки. Ходил к нему на днях, попросил вставить зуб, да чтобы подходил к другим. Он вставил зуб с четырьмя дырками.

— Только не эти шутки, прошу, — ответил Джим, явно услышавший эту шутку не в первый раз.

— Стоматологи? Здесь? — недоверчиво спросил О’Брайен.

— А как же. Чего здесь только нет. В Муравейнике вообще с такими вещами проще. Ни лицензий, ни разрешений. Если умеешь что-то делать — берись и делай. Как в старые добрые.

— У тебя есть здесь карта? — спросил Джим товарища. — Завтра на самый край южного квартала пойдём, не хотел бы вслепую там мыкаться.

Вашингтон вскочил на ноги, подошёл к стене и выудил с одной из полок аккуратно сложенную самодельную карту со множеством пометок, сделанных разными ручками и карандашами. По всей видимости, она развивалась вместе с Муравейником, то и дело обрастая новыми внутренними адресами, улочками и достопримечательностями. Джим с благодарностью принял карту и попросил товарища занять О’Брайена каким-нибудь разговором, пока составляет маршрут.

— Джим сказал, что вы приехали сюда из Гонконга. Как там живётся?

— Как сейчас — не знаю. В своё время было плохонько. Я много лет перебивался временными работами: образования-то не было. Надорвал здоровье на стройках, к бумажной работе у меня сердце не лежит.

— Могу понять. А сюда как попали?

— Через Мексику. Это, конечно, неправильно, но других вариантов у меня не было. Я бы, наверное, мог сейчас как-то вопрос с легализацией решить, но уж слишком это утомительно. Да и зачем? Поверьте, миграционная служба в Муравейник не заглядывает.

— Ну, льготы всякие получать можно…

— А я их заслужил? — с усмешкой спросил Вашингтон.

— Почему вы поселились здесь? Американская мечта выглядит совсем не так.

— Знаете, в Гонконге я жил практически в таком же месте. Одно снесли, я переехал во что-то похожее. Когда приехал сюда, то какое-то время жил в маленьком домике, но аренда так сильно подорожала, что я был счастлив сюда перебраться одним из первых. Дело привычки, даже неудобство научаешься сносить. Тут всё такое живое, столько людей. Со стороны, конечно, кажется, что здесь какой-то разгул варварства, но на самом деле всё более-менее тихо, дружно. Бывают и неприятности, но разве в других местах этого нет? У нас и своя полиция здесь даже есть. Но вы правы, жена меня в конце концов тоже не поняла.

— А дочка?

— Ей нравится у меня бывать. Мать недовольна, что я Джулию отпускаю гулять одну, но что вы прикажете, привязать её к чему-нибудь? У меня и не к чему. Но вообще девочка замечательная, я так рад, что у неё всё хорошо складывается. Давайте я вам фотографии покажу.

Вашингтон подошёл к кровати и выудил из-под неё металлический несгорающий ящик со множеством отсеков. Вскоре из него показался потрёпанный фотоальбом в кожаном переплёте. Мужчина не глядя открыл его на привычном месте и, подсев к О’Брайену, начал показывать детские фотографии Джулии. Девчонка и правда была очень красивой, на отца она была не сильно похожа, но передавшаяся по наследству широкая улыбка отбрасывала любые сомнения в родственной связи. Фотографий было немного; чем старше становилась дочь, тем реже и реже встречались в альбоме её снимки. Вашингтон объяснил, что она вместе с матерью переехала в другой штат и свободного времени на такую длительную поездку у неё почти никогда нет, но всё-таки два-три раза в году она старается приезжать в гости. На одной из самых недавних фотографий Майк узнал на заднем плане Джима.

— И как, вы в результате довольны своей жизнью? Не жалеете, что перебрались в Америку?

— Ну, как вам сказать, — задумчиво начал Вашингтон, — когда я только загорелся этой идеей, а это было лет тридцать пять назад, то всё, конечно, выглядело более радужно. Более, не знаю, по-американски, что ли. Всё-таки с тем, что я видел по телевизору, разница оказалась большая. Но было глупо ожидать чего-то другого. Времена меняются, это нормально. Представляете, в первый же год, как я сюда приехал, встретил Леттермана! Такое странное ощущение, когда много лет видишь человека на экране телевизора, а потом он стоит перед тобой вживую. Кажется, что это какой-то сбой в реальности.

— Мне всегда больше нравился Карсон, — заметил Джим, не отрываясь от карты.

— Ну, без него не было бы Леттермана, так что вынужден отдать должное, — согласился Вашингтон.

— А без него — О’Брайена, — ухмыльнулся Майк.

— Всегда приятно поговорить с человеком, который в таких вещах разбирается, — гордо заявил Вашингтон, и его улыбка расплылась ещё шире.

— Вы где-то работаете?

— Когда приехал, то открыл небольшое производство конфет. Бабушка изобрела шикарный рецепт в своё время, эти конфеты, если простите мне игру слов, кормили и моего отца, и его братьев, и потом уже меня в детстве. Но здесь никакого спроса нет. А ведь я делал всё как раньше, без всей этой современной ерунды. Ни консервантов, ничего. Всегда говорил: ищите сколько хотите — не найдёте в конфетах ничего вредного.

— А сахар?

— А что сахар? Он даже полезен. Должны же быть радости в жизни. Но в разумных пределах, и не каждый день. В общем, всё я в результате продал и вскоре сюда перебрался. Теперь сдаю кровати на ночь, иногда помогаю Коннору со всякой ерундой. На жизнь хватает, мне много и не надо. Еда есть, вода, свет. Всё как полагается.

— Через «шёлковый путь» до сих пор нельзя пройти без сбора? — спросил Джим своего товарища.

— Тебя-то пропустят, а вот твоего друга нет, — пожал плечами Вашингтон.

— Деньги не проблема, — сказал Майк.

— Боюсь, что с этим вы помочь не сможете. Разве что ваше начальство платит зарплату опиоидами, — спокойно ответил старик и продолжил рассматривать карту.

— Попробуй завтра поговорить с Коннором, он что-нибудь придумает, — ответил Джиму его товарищ.

— Не хотелось бы его лишний раз напрягать, но, видимо, по-другому никак.

— Неужели вы здесь целыми днями сидите? Ни солнца, ни природы. Я бы без этого не смог, — спросил Вашингтона О’Брайен.

— Почему? Я каждое утро поднимаюсь на крышу. У меня даже шезлонг какое-то время был. Разложил — и лежи загорай. Ну и не думаете же вы, что нам запрещено отсюда выходить? — с улыбкой спросил Вашингтон. — Мы же не в тюрьме. Это наш дом.

Джим записал что-то на листке бумаги и отложил в сторону карту. Старик выглядел очень уставшим, таким его Майк ещё не видел. Было не до конца понятно, это столь сильно на него подействовал угнетающий эффект Муравейника или какая-то другая проблема, о которой он предпочитал не говорить со своими товарищами.

— Думаю, что мой спутник хотел бы отдохнуть после тяжёлого дня. Если бы ты мог приготовить ему постель, мы были бы очень благодарны, — вежливо попросил Вашингтона Джим.

— Конечно, Коннор меня предупредил по телефону, — ответил Вашингтон и взглянул на часы, чтобы убедиться, что действительно пришло время отходить ко сну.

Однако взгляд его замер на часах, вместо того чтобы просто скользнуть по ним. Неотразимая улыбка ослабела, левый уголок рта странно дёрнулся и замер в неестественном положении. Вашингтон, напрасно пытаясь изобразить спокойствие, повернулся к Джиму и, когда тот испытующим взглядом наконец сумел прервать его молчание, сказал:

— С вами было так интересно, что я и не заметил, как время пролетело. Джулия должна была вернуться ещё час назад. Наверное, заболталась с кем-нибудь. Тут много молодых ребят. Или в гости к кому-нибудь зашла.

— Я схожу поищу её, — тут же сказал Джим и встал с дивана.

— Нет-нет, что ты. Не стоит лишний раз дёргаться. Я сам схожу.

— Нужно же кому-то здесь остаться, если она всё-таки сама вернётся, — ответил старик.

— Да, оставайтесь здесь, — согласился Майк. — Я помогу её найти.

На лице Вашингтона, даже сквозь натянутую улыбку, читалось беспокойство. Узнав, что гости настаивают на том, чтобы отправиться на поиски его дочери, он немного приободрился, но голос его дрожал, а движения казались неестественно дёргаными. Майк с Джимом быстро оделись и вынырнули сквозь узкую дверь в темноту огромного лабиринта.

Глава 10

Сам по себе Муравейник был безразличен к судьбам отдельных людей так же, как и наш организм безразличен к судьбам отдельных клеток, погибающих и воссоздающихся вновь и вновь каждый день. Но всё же стойкость этого колосса исходила не только из прочных стен и глубоко заложенного фундамента — она исходила из тех небольших союзов, в которые люди вступали ради укрепления по крайней мере того пространства, в котором они жили сами. Их было много, их интересы не всегда шли рука об руку, но все понимали, что, если Муравейнику суждено простоять ещё десятки лет, его кирпичная оболочка должна поддерживаться не только крепостью кладки, но и стойкостью спин, прижимающихся по ночам к холодным стенам. Именно это и, пожалуй, несколько отстранённый надзор со стороны Дэвида Хантера с его редкими, но точными хирургическими вмешательствами удерживало сообщество от откровенного анархизма.

Стоматолог Ли проживал неподалёку от квартиры Вашингтона, но добраться до него было не так-то просто, особенно в позднее время. На часах было далеко за полночь. Джим с Майком быстрым шагом проходили сквозь один коридор за другим, сквозь один переход тут же в другой, за лестницей следовала ещё одна, такая же узкая и такая же грязная. Всё кругом было опутано различными кабелями, похожими на лианы, словно в джунглях Амазонки. Даже мешающиеся провода служили какой-то цели: тут и там на них на вешалках сушилась плохо постиранная одежда, что было не очень-то разумно, сколь скоро с верхних уровней всё время стекала вода или по крайней мере то, что ей когда-то было. Даже ночью было шумно — некоторые местные жители начинали работать на своих небольших фабриках в это время, особенно те, чья продукция служила завтраком для десятков тысяч «муравьёв». Многие и без того узкие коридоры были завалены по краям мусором, отчего пройти можно было только боком, стараясь не наступить на битое стекло, брошенные жестяные банки, формы из пенопласта и набитые чёрт знает чем плетёные корзины. Тусклый зеленоватый свет, соединявшийся с изредка попадавшимися неоновыми вывесками, чудным образом создавал ощущение ирреальности, тяжёлого непробудного сна.

Наконец Джим, следуя указаниям красных стрелок на стенах, проскользнул по ещё одной лестничной клетке мимо заколоченной лифтовой шахты и оказался на нужном этаже. Майк поднялся следом и с неподдельным удивлением отметил, сколь сильно эта часть здания отличалась от остальных. Здесь было на порядок чище, слышалась музыка, весёлые разговоры, звон бокалов и стучание костей маджонга. Прямо в коридоре стояло несколько подвыпивших мужчин с уже немолодой женщиной; они, прижавшись к ней почти в упор, о чём-то игриво разговаривали, совсем не стесняясь проходящих мимо людей. Висящие возле дверей красные фонарики и вторящие им своим танцующим пламенем алые свечи на полу развеивали сомнения по поводу назначения этого места. Джим остановил Майка движением руки и отвёл его в тень.

— У вас, помнится, была маска. Если вы её не забыли, было бы разумно её сейчас надеть. Мы можем нарваться на неприятности.

— И каков наш протокол действий? — спросил О’Брайен, натягивая на голову маску.

— Протокол?

— Что делать, если всё-таки нарвёмся на неприятности?

— Постарайтесь без лишней надобности не затевать драк.

— Что навело вас на мысль, что я склонен это делать? — удивлённо спросил О’Брайен.

— Вы всю дорогу держали руку на кобуре.

— И всё же вы тоже не выглядите спокойным. Осторожность не помешает.

— Понимаете, Вашингтон — замечательный человек. Однако он немного наивен. Это чудесная черта характера, но не здесь. Я не хотел говорить при нём, но едва ли Джулия задержалась потому, что ей нужно заменить на две пломбы больше, чем она изначально рассчитывала. Красивым девушкам в местах вроде этого делать нечего. Всякое может случиться. Я постараюсь решить вопрос самостоятельно, но даже если что-то пойдёт не так, то вы не обязаны мне помогать. Это не ваши проблемы. Я не хочу вас в них втягивать.

— Джим, вы много раз рисковали меня оскорбить, но теперь у вас это получилось.

— Разве? — удивлённо отреагировал старик.

— Если вы думаете, что я готов сидеть сложа руки, пока какой-то подонок тащит за волосы девчонку к себе в подвал, то вы, должно быть, очень плохого обо мне мнения.

— Прошу прощения. Не думал, что мои слова можно было так интерпретировать. В таком случае, если вы всё-таки мне поможете, я буду премного благодарен и останусь у вас долгу.

— Не будем терять время, — отмахнулся Майк и поправил плащ.

Они прошли по коридору добрую сотню метров, прежде чем оказались в хорошо освещённом закутке, на одной из стен которого висела вывеска стоматологического кабинета; сразу под ней было приклеено два плаката: один на английском, а второй на испанском. Джим подошёл к тяжёлой железной двери и потянул её на себя. Она беззвучно поддалась.

Внутри кабинета было очень светло — яркие лампы чуть не ослепили вошедших внутрь мужчин. За ярким светом последовал знакомый букет запахов из эвгенола, хлорки и множества антисептиков. По сравнению с тем, чем пах весь остальной Муравейник, эти ароматы могли бы показаться приятными, не будь они столь интенсивны. Стоявшее в центре кабинета кресло пустовало; на тумбочках, находившихся рядом с ним, были аккуратно разложены закупоренные баночки и тюбики с препаратами, рабочие инструменты, одноразовые шприцы и толстый рулон медицинской ваты. По шкафам у стен были разложены бумажные карточки пациентов и запасные медикаменты. На рабочем столе врача возвышалась груда неразобранных документов, из-за которой виднелся искусственный череп с детально проработанной челюстью, которая могла открываться и закрываться для большей наглядности.

Джим подошёл к столу — и тут же взволнованно забежал за него. Подойдя ближе, Майк увидел лежащего на полу стоматолога Ли с кровоподтёками и ссадинами на лице. Узнав знакомого ему старика, врач застонал и с большим трудом встал. Он нацепил маленькие круглые очки, кое-как доковылял до стоматологического кресла и привычным движением залез в него, желая провести разговор в удобном положении.

— Что случилось? — нетерпеливо спросил Джим.

— А чёрт знает. Ворвались какие-то подонки, пока я лечил девчонку, огрели меня пару раз по голове. Я уже думал, что у врат рая очутился, но потом всё-таки подумал, что едва ли апостол Пётр носит красную шапку, — устало пробормотал доктор Ли.

— Что с Джулией?

— Не знаю, она была тут, когда на нас напали. О чёрт, Вашингтон меня убьёт, — врач схватился за голову. — Должно быть, её куда-то утащили.

— Как давно это случилось? — спокойно спросил О’Брайен, смотря на медленное движение минутной стрелки настенных часов.

— Думаю, где-то с час назад, — ответил стоматолог, взглянув в ту же сторону.

— Вы целый час пролежали в отключке? Сильно же вам прилетело.

— Это правда, — сказал врач, и лицо его исказилось болезненной гримасой.

— У тебя может быть сотрясение, — произнёс Джим, прикладывая найденный в холодильнике брикет со льдом ко лбу стоматолога Ли.

— Спасибо. Я пока оклемаюсь, утром, может, схожу к кому-нибудь, — с тяжёлым вздохом сказал врач и прилёг поудобнее в кресле.

— Пойдём отсюда, нужно срочно сообщить Коннору о случившемся, — старик потянул О’Брайена к выходу из медицинского кабинета.

— Когда на вас напали, что вы делали? Вы пробовали защищаться? — спросил О’Брайен, остановив жестом Джима.

— Что? Нет. Я думал, что у меня хотят что-то спросить. Ко мне иногда заглядывают в такое время с острой болью.

О«Брайен понимающе кивнул головой и подошёл к стоматологической установке. Инструменты лежали на своих местах, длинные резиновые шланги тянулись от них к основанию установки. Майк взял в руки бормашину, с интересом покрутил её, но обнаружил, что бора в дупле наконечника нет. На тумбочке рядом с креслом в чём-то, похожем на чашку Петри, лежало несколько десятков наконечников. О’Брайен взял тот, что потолще, и вставил в инструмент.

— Положите, это не игрушка, — раздражённо одёрнул Майка врач.

— Это правда, — тихо согласился О’Брайен и надавил ногой на педаль. — Скажите, если, предположим, вы стояли вот здесь, у этой самой тумбочки, когда вас ударили по голове, не должны ли вы были упасть на неё? Вы утверждаете, что сразу же потеряли сознание. Едва ли вы продолжили стоять на ногах.

Джим с интересом взглянул на Майка и подошёл ближе к креслу. Стоматолог поправил брикет со льдом и снисходительно, словно учитель, смотрящий на ученика, совершившего глупейшую ошибку в задаче, тоже перевёл взгляд на спутника старика. Бормашина противно визжала, оборудование было не в идеальном состоянии, а потому в этом пронзительном визге то и дело почему-то слышалось что-то наподобие лая взбешённой собаки размером с чихуахуа.

— Не помню, чтобы я падал на тумбочку. Наверное, я рухнул куда-то в сторону. А может, один из тех мужчин подхватил меня на руки. Откуда мне знать?

— Вполне возможно, я с вами согласен. Такое могло случиться, — всё так же спокойно согласился Майк. — Тогда мы будем считать, что вы не падали на тумбочку. Это замечательно.

— Вы не очень-то беспокоитесь о судьбе молодой девушки, — язвительно процедил Ли.

— Кстати, о ней. Скажите, если бы вас похищали незнакомые вам люди, как бы вы себя вели? Было бы разумно предположить, что вы бы попытались защитить себя? По крайней мере навести шуму, закричать, если даже не можете сопротивляться физически? — спросил Майк, не спуская ноги с педали бормашины.

— Какое это имеет отношение ко мне?

— Видите ли, меня смущает, что все эти вещи, — Майк обвёл свободной рукой тумбочку, — все эти вещи аккуратно лежат на своих местах. Если бы кого-то, может даже и вас, пытались стащить с кресла, вы бы, скорее всего, попытались за неё зацепиться — так удобно она расположена.

— Какого чёрта он несёт, Джим? — с раздражением спросил стоматолог. — Девчонку утащили неизвестно куда, а это чучело в маске играет в Эркюля Пуаро.

— Bien. Приятно, что вы не воспользовались заезженным сравнением с Шерлоком Холмсом, — с улыбкой заметил О’Брайен. — Восстановим хронологию событий. Скажем, я, то есть вы, стою вот где-то здесь и держу в руках бормашину.

— Я, может, и не держал её в руках.

— Тогда зеркало. Или зубной зонд.

— Я не помню.

— Итак, я стою здесь, ладно, пускай даже с пустыми руками. Ко мне подходят сзади, я оборачиваюсь — и получаю несколько ударов по голове. Но я не падаю на тумбочку! Я падаю в нежные объятия похитителей.

— Допустим, — простонал стоматолог и перевернул пакет со льдом.

— А вы, то есть Джулия, вы лежите в кресле. И вас начинают из него вытаскивать. Но почему-то вы не сопротивляетесь, по крайней мере, мы не видим здесь никаких следов борьбы. Всё аккуратно лежит, на полу ничего не валяется. Даже боры в чашке не свалены в кучу.

— Может, она не сопротивлялась, — ответил Ли.

— Почему? Если бы это были её друзья, то зачем им было на вас нападать?

— Может, они хотели меня ограбить. Я не проверял кассу.

— Могу поспорить, что в ней всё на месте. Быть может, там даже больше, чем было изначально. До нападения.

— Что вы имеете в виду? — возмутился стоматолог и присел.

— Едва ли у девушки, которая бывает здесь несколько раз в году, в Муравейнике есть друзья, с которыми она занимается грабежами. Стало быть, если она не сопротивлялась и это были не её друзья, то остаётся только один вариант.

— Да?

— Она не могла сопротивляться, потому что уже была без сознания. Вы работаете с анестезией — вы могли бы ей что-то вколоть.

— Что? С чего бы мне это делать? Я уважаемый врач, спросите любого. Джим, скажи ему. Откуда ты притащил этого олуха? Какая разница — валяются вещи на полу или нет? Может, их потом подобрали.

— Зачем? — с интересом спросил Майк.

— Чтобы меня подставить. И похоже, что это сработало. И выключите вы уже чёртову бормашину, у меня голова заболела от этого писка!

— В чашке боры были разложены по увеличению толщины. Могу предположить, что так ими удобнее пользоваться. Если бы кто-то пытался вас подставить, вряд ли у него было бы время их аккуратно раскладывать. Напомню, в этой версии событий девушка кричит и вырывается из рук нападающих.

— Убирайтесь отсюда, я больше не могу слушать эту ересь. Джим, я тебя прошу. Девчонка в опасности.

— Кто заплатил вам за похищение? — спросил О’Брайен, подходя ближе к стоматологическому креслу.

— Да какого чёрта?! — вскричал стоматолог и попытался было вскочить из кресла, но Майк сильным толчком вжал его обратно.

— Вы правы. У нас мало времени. Поэтому лечиться будем без анестезии.

Джим безрадостно бросил последний взгляд на разворачивающуюся сцену пытки и, не желая наблюдать происходящее, подошёл к рабочему столу и начал перебирать бумаги, надеясь найти что-нибудь полезное на тот случай, если стоматолог проявит чудеса выдержки или Майк О’Брайен перестарается со своим дебютным лечением. Старик пролистал приходные и расходные книги, проверил открытые конверты с письмами и заглянул в кассу, в которой было всего несколько десятков купюр и смятые фантики от мятных конфет, которыми Ли часто пытался заглушить запах острого карри, которое он постоянно ел перед приёмами. Врач громко кричал и изо всех сил выбивался из рук О’Брайена, но тот был на порядок сильнее, а потому все попытки сбежать были тщетны.

Не было никаких подсказок и в личных карточках пациентов, которые, нужно было признать, стоматолог вёл очень исправно и детально. В Муравейнике он работал чуть больше пяти лет, и за всё это время на него никаких нареканий не было. Это было понятно только по тому, что врач до сих пор имел здесь практику. То, что в большой политике принято называть институтом репутации, в Муравейнике составляло основу жизненного уклада. Оттого так тяжело было поверить, что успешный врач решил заняться какими-то грязными делами.

Наконец Ли перестал дёргаться в кресле и обмяк, оставаясь при этом в сознании. Майк повернулся к Джиму и подозвал к себе — врач был готов во всём признаться. Всё лицо его было залито кровью. Оттого, что он так сильно дёргался, бормашина нет-нет да прокатывалась по дёснам. Все передние зубы были изрезаны, и по новообразовавшимся лункам бежала разбавленная слюной кровь.

— Они должны быть в «Синем драконе», — захлёбываясь слезами, промямлил стоматолог.

Майк бросил на пол бормашину и, опрокинув тумбочку, вышел с Джимом из кабинета. Старик на мгновение задержался на пороге, повернулся к стоматологу и спокойно произнёс:

— Если с девушкой будет всё в порядке и ты успеешь исчезнуть отсюда со всеми своими вещами до утра, то «Джойс и Хантер» не будут требовать… компенсации. Считай это вынужденной уступкой, поскольку мы не соблюли стандартные процедуры.

Широкими шагами Майк прошёл половину коридора, прежде чем понял, что не знает, куда ему идти. Спокойно следовавший за ним старик явно ждал этого момента осознания и не вмешивался. Когда Майк наконец повернулся, Джим с печальной улыбкой посмотрел ему в глаза и сказал:

— Выглядите рассерженным. Мне жаль, что вам пришлось это сделать.

— Мне тоже. Но после дела уже поздно. Куда нам?

— За мной. Тут недалеко.

Они прошли до другого конца коридора, поднялись по лестнице на следующий этаж и оказались в похожем месте. Оно было ещё ярче украшено красными фонариками, на стенах флуоресцентной краской были выведены причудливые фигуры, вплетающиеся друг в друга и тут же распадающиеся на меньшие, но ещё более удивительные формы. В центре этой палитры, словно приобняв сверху дверь, на стене отдыхал детально расписанный синий дракон с крохотными лампочками на месте глазниц. Майк с Джимом подошли ко входу в заведение. Широкая дверь отъехала в сторону, и спутники, отодвинув полупрозрачную занавеску, зашли внутрь.

«Синий дракон» являлся чем-то вроде клуба, здесь было всё: и казино, и бар, и музыкальные выступления. Для тех, кто был лично знаком с владельцем, существовал второй зал, в котором за большие деньги гостям предлагались особенно запретные наслаждения. Муравейник удивлял разнообразием запахов, и это место не было исключением. Пахло дорогим табаком и алкоголем, головокружительными женскими духами, с кухни доносились ароматы жарящейся говядины. Вся барная стойка была занята, не было свободных столиков и в зале. Вокруг каждого из них на узких стульях сидело по пять-шесть человек. В центре каждого круглого стола вишнёвого цвета стояла маленькая квадратная лампа, похожая на скрытую за занавесками свечу, дышащую сквозь маленькие отверстия в крышке. Все стены были покрыты неизвестными О’Брайену иероглифами и нарисованными местными художниками сюрреалистичными портретами.

«Синий дракон» тонул в гедонической какофонии, и было тяжело поверить, что всё это происходит в Муравейнике. Джим с Майком кое-как протиснулись сквозь толпу, пробираясь к дальней части зала, в которой пожилые мужчины в потёртых костюмах играли в рулетку, покер и маджонг. Здесь было посвободнее, но только потому, что охранники внимательно следили, чтобы никто не вмешивался в игру, и не подпускали никого близко к столам.

К Джиму подбежал низкорослый мужчина и что-то спросил, старик слегка нагнулся и вполголоса бросил несколько фраз в ответ. Мужчина кивнул и тут же исчез в толпе.

— Если вас не затруднит, подождите меня здесь несколько минут. Я понимаю, что мы торопимся, но нам не следует идти дальше, пока я не решу кое-какую проблему, — попросил О’Брайена Джим и последовал за своим исчезнувшим собеседником.

Майк взглянул на ближайший стол, за которым играли в риичи-маджонг. Три пожилых джентльмена и одна немолодая женщина в излишне откровенном платье, то и дело прерываясь на то, чтобы вытащить из помятых пачек новую сигарету и закурить её, следуя неведомой О’Брайену логике, сбрасывали тайлы один за другим. На лице каждого из игроков читалось бешеное напряжение.

Глава 11

Пока «Синий дракон» тонул в шуме, весёлом смехе и редкой ругани, пока излишне громкая музыка сотрясала тонкие стены, за которыми находились обычные квартиры, пока сигаретный дым застилал собою свет ламп, одинокий островок с потёртым от частой игры зелёным бархатным покрытием жил своей независимой жизнью. Если всё кругом являло собой гедоническую бурю, то этот маленький квадратный стол был, пожалуй, её глазом. Здесь висело напряжение другого порядка, ещё более смертельное, ещё более всепоглощающее, практически ощутимое физически.

Эта партия в маджонг шла уже давно: пепельницы по краям стола были забиты сигаретами почти наполовину. Один мужчина с короткими седыми волосами, худой и с тёмными мешками под глазами, судя по количеству счётных палочек, был впереди. Игра давалась ему непросто: каждый раз, когда он тянулся за новым тайлом, его рука тряслась и, стоило его пальцам коснуться стены, он тут же в страхе захватывал кость всей ладонью и резко дёргал её на себя, чтобы никто из оппонентов не мог увидеть, что именно он вытащил на этот раз. Мужчина, сидевший напротив, был чуть младше и на порядок лучше одет. Он играл спокойнее; если в этой партии ставки и были велики, то явно не для него. Он не курил сигарет, вместо этого он держал в левой руке толстую кубинскую сигару. Ещё один мужчина, имевший меньше всего очков, то и дело посматривал на часы и теребил обручальное кольцо. Судя по всему, он сильно засиделся. Единственная женщина за столом вызывала больше всего интереса. Расслабленные движения и какое-то нечёткое выражение лица выдавали, что она сильно пьяна. Не вполне уместное в её возрасте платье было сильно помято и местами безнадёжно испорчено обвалившимся с сигареты пеплом. Счётных палочек на её краю стола было немногим больше, чем у торопившегося закончить игру мужчины.

Хорошо одетый мужчина, сидевший по левую руку от женщины, выкрикнул что-то неразборчивое, взял тайл с шестью бамбуковыми стеблями и, приложив к нему два таких же из своей руки, отставил их в сторону. Двое мужчин, чьи ходы должны были идти дальше, со вздохом переглянулись и покачали головами. Женщина снова сбросила из руки тайл — на этот раз с четырьмя точками. Прошёл ещё один круг, за ним ещё один. Женщина сбросила такой же тайл с бамбуковыми стеблями — четвёртый в наборе.

— Чи! — сорвавшимся на писк голосом крикнул нервозный старик, сидевший справа от женщины, и отложил в сторону три тайла со стеблями.

Прошло ещё несколько кругов. Игроки настороженно смотрели сначала на свою руку, потом на сброшенные оппонентами тайлы и долго думали, прежде чем, почти через силу, боясь до последнего раскрыть её лицевую сторону, сбрасывали лишнюю кость. Наконец снова наступил ход женщины. Она безразлично взглянула на стоявшие перед ней тайлы, достала из пачки сигарету и закурила её. Оппоненты не торопили женщину, они будто сами были рады возникшей паузе. Но всё же через минуту сигарета закончилась. Женщина потушила её об пепельницу и тут же сбросила полностью белый тайл.

— Риичи, — лениво сказала женщина и бросила перед собой счётную палочку с одной точкой.

Майк не придал этому значения, поскольку не имел ни малейшего понятия о том, как во всё это необходимо играть, но окружавшие стол люди, наблюдавшие уже не первую подобную партию, одобрительно загудели, в то время как оппоненты женщины заметно забеспокоились. Сидящий справа от неё старик совсем разнервничался, он то и дело касался то одного, то другого тайла в своей руке, всё никак не решаясь выбрать какой-нибудь из них. Наконец он закрыл глаза, прошептал какую-то молитву и сбросил крайний справа тайл. Женщина безразлично взглянула на него. Старик спокойно выдохнул. Следующий за ним мужчина стащил с пальца обручальное кольцо и устало массировал глаза. Было видно, что он уже смирился со своей судьбой. Он в последний раз взглянул на свои счётные палочки и шагнул в пропасть, сбросив тайл. Все повернули головы в сторону женщины. Пронесло и на этот раз. Но они не стояли на твёрдой земле, нет, они действительно шагнули в пропасть, просто её глубина была столь велика, что падение всё продолжалось и продолжалось, отдаляя неизбежную кончину. Хорошо одетый мужчина волновался меньше всех. Он затянулся сигарой, широко улыбнулся женщине и, не сводя с неё глаз, сбросил кость с хитро выведенным иероглифом. Все вновь взглянули на женщину. Эмоции на её лице было нельзя однозначно интерпретировать. То ли дело было в усталости, то ли в опьянении, то ли она старательно маскировала ту бурю чувств, что бушевала в её сердце. А может, никакой бури и не было — лишь простой, скучный до невозможности расчёт.

— Ни к чему так трястись, — вполголоса сказала женщина. — Всё уже давно закончилось.

Она протянула худую руку к стене тайлов и вытащила из неё кость с изображённым на ней красным иероглифом. Женщина широко зевнула и элегантным — какой диссонанс! — движением указательного пальца опрокинула все свои вертикально стоящие тайлы.

— Цумо.

Падение наконец закончилось. Хорошо одетый мужчина рассмеялся, нервозный старик в панике схватился за голову, в то время как третий игрок начал собираться домой. Женщина достала из пачки последнюю сигарету, закурила и, спустив и так уже съехавшие лямки платья, откинулась на стуле.

— Ах вот вы где, — послышался сзади голос Джима. — Пойдёмте. Если хотите знать, это её любимая рука.

— Вы с ней знакомы?

— Я много с кем здесь знаком. Обратите внимание, эта комбинация называется «тринадцать сирот». Человеку, не играющему в маджонг, трудно оценить, что именно она здесь сделала.

— Я ни черта не понимаю в этих азиатских играх. Что сёги, что ойчо-кабу, что это.

— Эвелин не любит выигрывать мелко. Землетрясения, цунами, торнадо — вот это в её стиле. Поэтому такая рука и в таких условиях, я не буду донимать вас подробностями, да нам и некогда.

— И чем ей так эта комбинация приглянулась?

— Эвелин содержит в Муравейнике небольшой детский приют. Потому и «тринадцать сирот». Содержит за счёт побед в маджонг.

— Но ведь она может проиграть?

— Может. И если бы она проиграла, детям завтра было бы нечего есть, — пожал плечами Джим. — Но она не проиграла. И всё же, не будем терять время. Мы почти дождались того, кто должен нам помочь. Нам сюда.

Старик подошёл к дальней части зала, в которой располагалась высокая, изящно украшенная позолоченными барельефами дверь. Рядом с ней стояло два охранника в идеально сидящих костюмах. На приближающихся гостей мужчины взглянули с недоверием и уже на подходе к двери остановили их привычным жестом.

— Вас нет в списке гостей, — сухо заметил один из охранников.

— Вы в этом так уверены? — спросил Джим.

— Поверьте, мы в этом уверены. Все, кому дозволено войти внутрь, уже давно там.

— Пожалуй, это изменит ваше мнение, — ответил старик и достал из кармана толстую круглую эмблему с логотипом «Джойс и Хантер». По её краям бежали тончайшие светящиеся полоски, переливающиеся разными оттенками синего.

Охранники взволнованно переглянулись, словно пытаясь спросить друг у друга совета, но ни один из них не знал, как следует поступить в такой ситуации.

— Извините, но нам не давали на этот счёт никаких указаний.

— Нам можно пройти внутрь. Вам ничего не грозит, если вы нас пропустите. Но если не пропустите, то может произойти что-нибудь неприятное.

Мужчины в форме нехотя расступились и открыли перед гостями дверь.

— И не запирайте, скоро подойдёт ещё один мой товарищ, — учтиво попросил Джим.

Второй зал был заметно меньше, здесь было тише и темнее. В воздухе витал смолистый дурманящий запах. Майк огляделся вокруг — по краям зала бежали ряды специальных комнат с дверьми сёдзи, из-за которых, сквозь рисовую бумагу, пробивалось желтоватое мерцание свечей. Некоторые из дверей были заперты, редкие движения силуэтов за ними позволяли с лёгкостью установить назначение этих комнат. Где-то перегородки были раздвинуты, и за ними, в глубине помещения, на низких диванах лежали полураздетые мужчины, курящие длинные опиумные трубки. Джима нисколько не занимало происходящее в этом зале, он уверенно направился к противоположной его части, где располагалась ещё одна дверь, рядом с которой тоже стояли охранники. Подойдя к ним, старик вновь показал эмблему, и его с Майком без лишних вопросов впустили внутрь.

Они оказались в просторной квартире из нескольких комнат. Та сложная смесь запахов, что успела уже замутнить голову О’Брайену, осталась позади. Квартира была наполнена свежим прохладным воздухом; висевший под потолком кондиционер легонько шумел, словно желая привлечь к себе внимание, чтобы его работу оценили по достоинству. С тех пор как Майк зашёл в Муравейник, это было первое место, в котором не пахло ничем странным. Гостиная была дорого и со вкусом обставлена, но стоило вспомнить о том, где всё это находится, как начинало казаться, что всё это здесь совсем не к месту. Джим направился прямиком в комнату с красивой резной дверью, за которой скрывался кабинет владельца «Синего дракона».

За столом в кабинете сидел невысокий толстый азиат, возящийся с белым порошком на небольшой дощечке. Заметив сначала Майка, он возмущённо было начал что-то говорить, но стоило ему увидеть показавшегося из-за спины О’Брайена старика, как тут же умолк. Джим с серьёзным выражением лица сделал несколько шагов к столу и снял свою красную шапку. За те несколько дней, что Майк работал со стариком, он его ещё ни разу таким не видел. Обычно он улыбался или просто меланхолично смотрел по сторонам. Теперь же он был очень близок к тому, чтобы показаться разъярённым.

— Джим, рад тебя видеть! — заикаясь произнёс мужчина в кресле. — Хочешь чего-нибудь выпить?

— Где девушка? — спросил старик.

— Девушка? Ты о какой-то конкретной говоришь?

— Не стоит тратить наше время понапрасну.

— Но я правда понятия не имею о том, кого ты имеешь в виду, — развёл мужчина руками.

Дверь в кабинет снова открылась, и в проёме показался Коннор. Там, в его квартире, он казался уставшим, съёжившимся в маленький комочек. Сейчас же, хоть на его лице до сих пор и читалась усталость, он выглядел угрожающе. Только теперь Майк заметил, насколько Коннор высокий и плотный. Своей фигурой он практически полностью закрыл дверной проём. Грязная мятая одежда тоже осталась где-то в его каморке, теперь на нём был дорогой костюм с маленькой брошкой с логотипом «Джойс и Хантер» на груди.

— Мистер Вонг, боюсь, что время для чистосердечного признания вышло, — с сожалением отметил Джим и отошёл в сторону, сделав знак Майку поступить так же.

— Подождите, — запаниковал мужчина за столом, — я ведь не отказываюсь вам помочь. Давайте всё спокойно обсудим.

Не успел он договорить эту фразу, как рядом с ним уже оказался Коннор. Он схватил Вонга за шиворот, вытащил его из кресла и бросил на пол перед собой. Мужчина попытался встать, но Коннор тут же со всей силы ударил его в челюсть. Стоило Вонгу снова попробовать встать, как ему наносился новый удар. Коннор ничего при этом не говорил, он молча смотрел на ползающего у его ног азиата и просто ждал, когда он снова осмелится подняться.