Бесплатный фрагмент - Дверуны

Сладенькая моя

Катя любила ужастики и фильмы про инопланетян. Но всегда возмущалась, когда по сюжету в человека вселялся дух или инопланетный разум, а окружающие довольно долго этого не замечали. Она растолковывала подруге Вике:

— Ну как сценаристы этого не понимают! И режиссёры! Вот я живу со своей бабушкой двенадцать лет. Неужели, если в бабулю кто-то вселится, я не замечу? Ведь есть куча, куча мелочей, про которые ни сущности, ни инопланетяне не знают. Ну скопируют они голос, походку, даже память себе приберут. Но мелочи-то!

Вика, в общем, не возражала. Но сама таких фильмов боялась, поэтому могла обсуждать вопрос лишь теоретически. Да и не хотелось спорить с Катей. Они дружили с первого класса, и Вика все эти пять лет знала, что Катя умнее. Зато она — красивее. Поэтому Вика соглашалась, а сама смотрела исключительно комедии, мультики и кино про красивую любовь.

Катя пришла из школы и села за уроки. Почему-то ей было не по себе, хотя вроде всё совершенно как обычно. Бабушка ушла по каким-то своим делам, поэтому дома было тихо: не играл старенький музыкальный центр, по которому бабушка слушала радио, не бубнил телевизор. Внезапно раздался знакомый звук, но настолько короткий, что Катя не успела его распознать. И буквально тут же — голос за спиной:

— Катюша, я дома, скоро обедать будем!

Катя подпрыгнула от неожиданности. Точнее, сразу от трёх неожиданностей. Во-первых, бабушка никогда не называла её уменьшительно-ласкательными именами. Только Катей. Когда сердилась — Катериной. Во-вторых, она совершенно не слышала, как пришла бабушка. А в-третьих, — причина, по которой она этого не услышала, была очень уж странной.

Вика всё время шутила, что Кате очень повезло с бабушкиной привычкой к дверному ритуалу — так это называли в семье. Когда-то, когда бабушка была маленькой девочкой, в их квартиру забрались воры и вынесли всё подчистую. С тех пор у бабушки была фобия. Или мания. Или и фобия, и мания вместе, Катя никак не могла определиться. В общем, на входной двери у них было пять разных замков. И ещё огромная тяжёлая щеколда. И когда бабушка откуда-то возвращалась, не услышать её было просто невозможно. Потому что сначала она отпирала все замки снаружи, а потом запирала — изнутри. Напоследок с грохотом задвигая щеколду. Поэтому любые Катины шалости сходили той с рук: к моменту, когда дверной ритуал заканчивался, внучка становилась примерной девочкой. Успевая не только прекратить все хулиганства, но и ликвидировать их последствия.

Всё это молниеносно пронеслось у Кати в голове. Она поняла, от чего ей было не по себе: когда она пришла из школы, дверь была заперта всего на один замок. И Катя автоматически закрыла дверь на него же. Хотя обычно тоже старалась соблюдать бабушкин ритуал. Но бабушка! Мало того, что использовала всего один запор, когда ушла. Так и сейчас ничего не закрыла. И задвижку не задвинула. Вот Катя её и не услышала. А короткий звук, который она не успела распознать, — щелчок того единственного запора, на который и бабушка, и она сегодня закрыли дверь.

Катя поняла, что ей страшно оборачиваться. Впрочем, девочкой она была не только умной, но и храброй. Поэтому решила, что бояться совершенно нечего, ведь инопланетяне и другие всякие сущности — это выдумка. А её бабушка просто почему-то забыла про замки. Может, склероз? Или… Катя лихорадочно вспоминала слово… А, деменция!

Когда она, наконец, обернулась, бабушки в комнате уже не было. А из кухни плыли ароматы борща и жареной курицы. Катя сглотнула слюну. Ладно, сначала обед, потом уроки. И, кстати, заодно она сейчас аккуратно попробует выведать у бабушки, почему та перестала соблюдать свой дверной ритуал.

Заходя на кухню, Катя уже открыла было рот, чтобы спросить про дверь. И не спросила. И рот закрыла. Рукой. Потому что чуть было не закричала. Уже, пожалуй, не от неожиданности. А от самого настоящего страха.

До пенсии бабушка много лет проработала поваром в ведомственном санатории. Поэтому к гигиене относилась очень строго, пытаясь привить эти привычки и своей дочери — Катиной маме, и внучке. Те старались, но с переменным успехом. У бабушки же процесс был отлажен, как часы. При входе на кухню, справа от двери, на специальной вешалке висели белая косынка и фартук. Над вешалкой — небольшое зеркало. Отработанным за годы движением бабушка повязывала косынку — так, чтобы ни один волосок не торчал. Смотрела на себя в зеркало. Надевала фартук. Мыла руки с мылом. И только после этого приступала к готовке.

Сейчас же она стояла у плиты в уличном платье. Без косынки и фартука. И задним числом Катя вспомнила, что не слышала звука льющейся воды. В их старом доме трубы тоже были старые, поэтому о гигиенических процедурах кого-то одного была осведомлена вся семья. Значит, сразу три немыслимости. Бабушка не переоделась из уличного в домашнее. Не надела фартук с косынкой. И не помыла руки!

Катя так и застыла в дверях кухни, лихорадочно соображая, как поступить. В этот момент бабушка обернулась, улыбнулась внучке… Облизнула ложку, которой помешивала борщ. Сказала: «Нет, ещё не согрелся». И продолжила помешивать.

Это переполнило чашу странностей. Катина бабушка так не поступила бы никогда. Для супов — только половник. Пробовать — только чистой ложкой, которую потом сразу мыть. Да и не пробовала бабушка еду. Зачем? Приготовление всех блюд, любимых домочадцами, давно было доведено до полного автоматизма.

Катя что-то пискнула, развернулась и бегом кинулась в прихожую. Не расшнуровывая, надела кроссовки, мимолётно порадовалась, что дверь закрыта только на один замок… Пулей выскочила в общий коридор, проскакала по лестнице и понеслась к Вике, которая жила в соседнем доме.

— Вот. То есть, Вичка, это не моя бабушка. Не моя. Это кто-то другой. И что мне теперь делать — я не знаю.

Катя закончила рассказ о бабушкиных пугающих странностях и разрыдалась. Вика утешала подругу, гладила по голове, бормотала что-то успокаивающее. А сама пыталась найти причину всему, рассказанному подругой. Самым реальным объяснением была болезнь.

— Альцгеймер!

Вика торжествующе улыбнулась.

— Я смотрела кино про старика, у которого была эта болезнь. Ревела весь фильм. Он там всё забыл, и как слова писать, и как читать. И пописать пытался не в унитаз, а в холодильник.

Катя вспомнила, что тоже первым делом подумала про деменцию. Стали искать в интернете, что это за болезни и как проявляются. Увы, статьи подруг разочаровали. Точнее, с одной стороны, бабушкины странности вполне вписывались в картину этих заболеваний. Но с другой — они не появлялись ураганно, разом. И характер, и привычки менялись постепенно. А не за полдня. Ведь утром, когда Катя уходила в школу, бабушка была совершенно привычной.

— Боюсь идти домой… Может ты со мной пойдёшь, а?.. И ночевать останешься?

Вика растерялась. Конечно, они с Катей периодически ночевали друг у друга. И её родители точно бы не стали возражать, равно как и Катина бабушка. Вот только… Вика даже самой себе боялась признаться, как испугал её Катин рассказ. И как пугала перспектива оказаться ночью рядом… Да непонятно, с кем рядом. И ей пришел в голову другой вариант.

— А давай лучше ты у меня останешься, а?

Катя вздохнула.

— Не получится. Во-первых, у меня нет ни тетрадей, ни учебников на завтра. А во-вторых… Если это всё же бабушка… Она же волноваться будет, куда я пропала.

Вика легкомысленно отмахнулась:

— Так давай позвоним! Звонить же не так страшно?

И тут же осеклась. Позвонить было некуда. Потому что мобильным Катина бабушка не пользовалась по принципиальным соображениям. Домашнего не было. По всем своим делам она по старинке ходила ногами. А если уж звонок был необходим, брала телефон дочери, зятя или внучки. Катины родители в командировке, Катя у неё, значит…

— Некуда звонить.

Тяжкий Катин вздох подтвердил Викины догадки. И ей пришлось делать нелёгкий выбор. Было очень стыдно перед подругой. Но и страшно — тоже очень. Одно дело — в уюте родной квартиры пытаться докопаться до причин странного поведения Катиной бабушки. И совсем другое — оказаться с ней на одной территории. А значит, со всеми этими странностями тоже.

Вика была хорошей подругой. Поэтому единственное, что она выторговала, — посидеть у неё до вечера, пока родители не вернутся. И уже после этого двинуться выяснять, что там происходит с Катиной родственницей. Катя согласилась — даже с некоторым облегчением. И до «часа икс» они прекрасно проводили время. Пообедали, сделали уроки, посмотрели очень смешную комедию.

Викины родители без вопросов отпустили дочь к подруге. И пришлось идти. Хотя у обеих было ощущение, что к каждой ноге гирю привязали. Долго стояли перед Катиной дверью, собираясь с мыслями и силами. И вдруг дверь распахнулась.

— Катенька! Викуся! Сладенькие вы мои! Наконец-то!

И Катина бабушка, переступив через порог, обняла обеих девочек и буквально втащила их в квартиру. Вика заледенела. Кате больше не нужно было объяснять ей, что с бабушкой что-то не то. Потому что та бабушка, которую Вика знала, ни слов таких не употребляла, ни обниматься не лезла. Да. Что-то сильно не то. И, пока она соображала, не рвануть ли обратно домой, бабушка-небабушка уже закрыла дверь. На все замки и на щеколду. И улыбнулась девочкам:

— Ну что, сладенькие? Кушать пора?

Обе синхронно замотали головами. Катя с трудом выдавила:

— Спасибо, бабушка, мы поели у Вики. Пойдём готовиться, у нас завтра две контрольных.

Пожилая женщина, которую язык не поворачивался называть тёплым и родным словом «бабушка» усмехнулась:

— Ну идите-идите… Кушать-то я сама собралась… А вы идите… Пока…

И, развернувшись, отправилась в сторону кухни. А Катя с Викой бросились в Катину комнату и закрылись на задвижку, которая с каких-то давних времён осталась. Катя про неё и не вспоминала, от кого запираться-то? И вот — пригодилась.

Девочки уселись на диван в обнимку. Никаких контрольных у них не планировалось, да и не полезла бы сейчас учёба в голову. Надо было решать, что делать. Но ситуация выглядела настолько дикой, что ни одного разумного решения в голову не приходило. Так и сидели молча. Самая рациональная идея — позвонить Катиным родителям — ещё днем показала свою полную несостоятельность. Абоненты оказались вне зоны действия сети. Что и неудивительно — оба были археологами и мотались по таким местам, где связи, в принципе, быть не могло.

Вдруг с кухни раздались какие-то звуки. Гортанный напев под странную и почему-то завораживающую мелодию. Подруги прислушались. И Катя как-то обречённо выдохнула:

— Вичка… ЭТО ещё и поёт…

Катина бабушка не обладала ни голосом, ни слухом, петь не умела и вообще считала почему-то это занятие греховным. Хотя воцерковленной и не была. О! Церковь! Катино лицо просветлело:

— Вик, надо в церковь! Может, это одержимость какая-то, а? А священники вроде бы умеют эту самую одержимость лечить.

Вика нервно хихикнула:

— Ага, я даже помню, как это называется — экзорцизм. Помнишь, ты кучу фильмов про него смотрела и всё мне пересказывала?

Катя помнила. Её смущало, что бабушка, при всех странностях, ведёт себя вроде вполне мирно, а герои, одержимые духами или бесами, вредили и другим, и себе. Но… Может, в бабушку вселился какой-то добрый дух? Какой-то другой, но доброй бабушки?.. И всё не так страшно?

Не успела она додумать эту глупую, но такую утешительную мысль, как на кухне что-то упало с громким стуком. А дальше послышалась такая витиеватая матерная тирада, в которой Катя с Викой — девочки из хороших семей — даже не все слова поняли. Не сговариваясь, они вскочили и начали оглядываться по сторонам. Взгляды обеих остановились на комоде. Не антикварный, но винтажный предмет мебели был красивым, и при этом — тяжёлым и громоздким. Девочки на себе испытали действие адреналина: страх и волнение были такими, что они довольно быстро придвинули комод к двери, даже не запыхавшись.

На кухне всё смолкло. Они с напряжением прислушивались к шагам в коридоре, но тех так и не последовало. А вот стук в дверь — последовал.

— Сладенькие, я спать… Долго не сидите. И не ложитесь на краю, а то волчок придёт, за бочок укусит…

Почему-то слова детской колыбельной вызвали ужас. А может, не слова, а тон?.. Или злорадный смешок, который последовал за этими словами?.. Так или иначе, спать ни Катя, ни Вика не собирались. Они, дрожа от страха, пытались разработать план побега. Точнее, максимально безопасного выхода из Катиной квартиры.

Постановили так. Дождаться, пока странное существо уснёт. Катя надеялась, что хотя бы в этом привычка, точнее, особенность, её настоящей бабушки не изменилась, — та очень громко храпела. Так вот, по храпу понять, что та спит. Максимально бесшумно отодвинуть комод и открыть все замки на входной двери. И бежать. А Викиным родителям объяснить, что… Ну, это они придумают. Главное — выбраться из ловушки.

Ждать в бездействии оказалось совершенно невозможно. Сначала девочки включили ноутбук и запустили фильм, но это очень нервировало: обеим было важно слышать, что происходит за стенкой, где что-то делало существо. Так они бывшую Катину бабушку стали называть. Поэтому фильм выключили и решили аккуратно отодвинуть от двери комод. Не до конца, но так, чтобы, когда придёт время бежать, осталось сделать всего одно отодвигательное движение.

Тут выяснилось, что адреналин иссяк. И комод не поддавался. Интернет подсказал, что под тяжёлую вещь надо подсунуть какую-то ткань. Тогда и вещь передвинется, и пол не поцарапается, и звуков не будет. Пыхтя и отдуваясь, с помощью простыни с Катиной кровати, они реализовали задуманное. А храпа всё не было. Впрочем, вообще никаких звуков не доносилось из соседней комнаты.

Вику осенило.

— Кать, мы дуры. Давай моему папе позвоним. Наврём что-нибудь, чтобы он пришёл и нас забрал.

Идея была отличная. Они даже почти придумали, что бы такого наврать дяде Игорю, чтобы он после полуночи пришёл забирать свою дочь от подруги. Но тут раздался так долго ожидаемый храп! И Катя с Викой вернулись к первому варианту плана.

Комод их не подвёл. Замки на двери тоже — открывались почти бесшумно. Точнее, их лёгкие щелчки полностью перекрывались громким храпом. А вот щеколда подвела. Почему-то её заело, и, когда Катя наконец-то смогла отодвинуть тяжёлую металлическую пластину, та произвела такой скрежет и грохот, что разбудила бы любого монстра. Храп и в самом деле стих, но свобода была близко. Вика толкнула входную дверь, выскочила в коридор, а Катя… А Катя почувствовала, как чьи-то зубы впиваются в её руку. Увидела расширяющиеся от ужаса глаза подруги. И услышала совершенно незнакомый голос:

— Куда ж ты собралась, сладенькая моя?..

Когда Катя пришла в себя, над ней хлопотали дядя Игорь и тётя Света — родители Вики. И находилась она у них в квартире. Правая рука оказалась забинтованной, тело ощущалось крайне тяжёлым и неповоротливым.

Не успела Катя открыть рот, чтобы спросить, что случилось, как тётя Света прикрыла ей губы прохладными пальцами:

— Катенька, не надо разговаривать. Доктор сделал тебе укол и велел спать и набираться сил. Закрывай глаза и отдыхай.

В голове словно выключили свет, и Катя уснула. А когда проснулась, рядом с диваном в гостиной Викиных родителей сидели заплаканная мама и растерянный папа. Увидев, что она отрыла глаза, мама обняла её:

— Катюша, доченька… Прости, прости меня…

Дальше было много суеты. Взрослые о чём-то договаривались. Вика смотрела на Катю испуганными глазами, но ничего не рассказывала, честно признавшись, что ей велели подругу не волновать. Но когда пришло время уходить домой, Катя разревелась:

— Я туда не пойду… Там она…

Папа взял её на руки, как маленькую:

— Дочунь, не бойся. Бабушка в больнице. Мы с мамой рядом. И мы всё тебе объясним.

На папиных руках Катя «въехала» в родной дом, который раньше был крепостью, а теперь вызывал совершенно кошмарные воспоминания. Мама вместе с ней сходила и в туалет, и в ванную. Папа в это время наделал бутербродов, налил чая в три чашки и принес всё это в Катину комнату.

Родители молчали. Катя переводила взгляд с одного на другого, а потом спросила:

— А как вы вообще оказались здесь? Вы же в командировке, и телефоны не ловят?

Папа как-то криво улыбнулся:

— Маме позвонила твоя бабушка. Со стационарного телефона, которого в этой квартире уже лет двадцать нет. На мобильный телефон, который был вне зоны действия любой сети. Сказала: «Бросай свои кости, приезжай на мясо, сладенькая моя». И каким-то чудом всё сложилось. Дозвонились до Викиных родителей, да и сами успели вовремя. Ну… Почти вовремя…

Мама всхлипнула:

— Катюша, детка… Я всегда думала, что это просто страшная семейная легенда. Поэтому ничего тебе не говорила. И очень надеялась, что и не придётся. Но, видимо, ошиблась.

Катя немного подумала.

— Мам, в нашу бабушку вселился какой-то дух что ли? И теперь ей надо экзорциста вызывать? Она поэтому меня съесть хотела?

Мама с силой потёрла руками лицо:

— Я не знаю, доченька. Есть у нас в роду легенда про семейное проклятье. Какая-то из наших далёких прабабок девочкой потерялась в лесу. Нашли её чуть живую, окровавленную. Та твердила, что её хотела съесть какая-то старуха. Может, Яга. Может, какая-то местная сумасшедшая. Очень давно дело было, информации никакой, это я тебе как научный сотрудник говорю. В общем, девочку выходил местный знахарь, ведун — не знаю, как в той местности они назывались. И жить она осталась у него. Он был вдовец, сынишку маленького один растил. Вот этого-то сынишку в один непрекрасный день наша прабабка и загрызла. До смерти.

Катя вскрикнула, папа болезненно поморщился. Мама прокашлялась, отпила чаю.

— Ведун её зарубить топором хотел, но деревенские отстояли, не все поверили, что она виновата. Тогда он её проклял. Сказал, что проклятье на роду будет до тех пор, пока самая старшая не съест самую младшую. Ту прабабку отправили как можно дальше от родной деревни, чтобы историю замять. Однако не удалось. В нашем роду рождались только девочки и всегда по одной. И, когда у женщины появлялась внучка, в какой-то момент бабушка становилась чудовищем. Этому всегда предшествовала мистика и небывальщина. По легенде, одна из прабабок прошла по всему своему селу и каждому сельчанину предсказала, когда и от чего он умрёт. Вторая взглядом стог сена в поле подпалила. Твоя бабушка… По несуществующему телефону дозвонилась туда, где вообще связи нет…

Мама старалась говорить спокойно, но по щекам текли слёзы, а голос постоянно прерывался.

— Всех внучек всегда спасали. К счастью. А бабушки заканчивали по-разному, но плачевно. Кого-то забивали односельчане, кого-то — держали в сарае на цепи. Когда времена стали более гуманными, наши родственницы попадали в психиатрические лечебницы. Свою бабушку, например, я вообще не видела, мама меня к ней в деревню и не пускала, сама ездила. Потом рассказывала, что бабушка в больницу попала. И очень скоро умерла. Другим-то они вреда не причиняют, только внучкам своим. Пытаются… Вот и мама моя…

Тут уж разрыдались и Катя, и мама. Папа бормотал что-то утешительное, но чем тут утешишь?

Мама успокоилась, одним глотком допила чай и решительно сказала:

— В общем, прости нас. Мы с папой, к сожалению, в эту легенду не поверили, проигнорировали. А вышло вон как, чуть не потеряли тебя. Но мы всё исправим. Всё будет хорошо.

Именно с тех пор Катя возненавидела это выражение: «Всё будет хорошо». Потому что оно почти всегда — беспомощная ложь. Хорошо и не вышло, конечно. Впрочем, как посмотреть. Бабушка закончила свои дни в психиатрическом стационаре с диагнозом «шизофрения». Катя, как только достигла совершеннолетия, всеми правдами и неправдами раз и навсегда лишила себя возможности иметь ребенка. Её родители погибли от несчастного случая в одной из своих экспедиций. И в какой-то момент Катя, работавшая инспектором по делам несовершеннолетних, решила усыновить Витьку — совершенно безбашенного пацанёнка, который в десять лет умудрился, кажется, объехать всю Россию. Так и не удалось установить, из какого он города, кто его родители. Но мальчишка был смышлёный и незлой. И приемную мать не разочаровал ни разу и ничем. Отлично учился, помогал, окончил престижный вуз, женился на милой и хорошей девушке.

— Бабушка Катя, привет!

К Кате бежал пухленький кудрявый херувимчик — пятилетний внук Кирюша. Та просияла, подхватила мальчонку на руки, прижала к себе… Её приемный сын Виктор и его жена расширившимися от ужаса глазами смотрели, как лицо Кати перекашивается от боли, как брызжет кровь, — мальчуган всеми своими зубками вцепился бабушке в шею.

Если бы кто-то смог раскопать историю Виктора, которую он сам благополучно забыл, выяснилось бы, что он сбежал из родного дома после того, как насмерть загрыз собственную бабушку. Милосердная память напрочь стёрла из его головы этот эпизод. А если бы кто-то решил копнуть ещё глубже, проникнуть во тьму веков, обнаружилось бы, что и Катя, и Витя — из одной деревни. И что ведун, потеряв ребенка и прокляв Катину прабабку, обзавёлся еще одним сыном. И проклятье странным бумерангом ударило и по его роду.

Но, конечно, этого никто не знал. Для Катиного рода проклятье закончилось. Вместе с родом. А вот что стало с Кирюшей — совсем другая история.

Рассказ озвучен:

https://rutube.ru/video/4450599ed063050ec3aa4b86516a6926/?playlist=723950

Добро пожаловать, Серёжа!

Мила перетирала вымытую посуду и прислушивалась к тому, что происходит в комнате. Её муж Андрей пролистывал новости в телефоне и периодически что-то зачитывал жене.

— Представляешь, Милуш, ещё в одном городе чуть ли не целый микрорайон пропал. Точнее, дома остались, а людей нет. Это уже третий случай за последнее время. Ужас какой-то необъяснимый. Квартиры и дома не заперты, никаких следов борьбы. А люди семьями и подъездами куда-то пропадают. Ни у полиции, ни у спецслужб, я так понимаю, никаких версий. Хотя пишут, что работают по нескольким направлениям. Но что-то я сомневаюсь. А ты как думаешь?

Не получив ответа, муж с тревогой посмотрел на жену. Мила вся ушла в прислушивание к тому, что происходило в детской. Андрей вздохнул:

— Родная моя, ну что тебя так тревожит? Ну мальчишки же, разговаривают о каких-то своих пацанских интересах. Мы же много раз слушали — ничего подозрительного. И никаких намёков на то, что собеседник Ильи — не восьмилетний мальчик, а взрослый мужчина.

Мила кивнула, но взгляд её оставался печально-затравленным. Андрей вздохнул снова. Илья родился слабеньким, болел всё младенчество и детство. Мила, до его рождения бойкая, активная, излучающая позитив и жизнелюбие, за эти годы как-то поблёкла. И немудрено: сын не ходил в сад, его приходилось постоянно таскать по врачам и помогающим специалистам. Андрей много работал, чтобы семья не чувствовала недостатка в деньгах, ведь все эти врачи и специалисты обходились в немаленькие суммы. А Мила… Мила постоянно была с сыном. Круглосуточно и без выходных. Много раз он предлагал ей взять няню, но жена отказывалась. Впрочем, после одного случая муж смог её понять. Как-то они всё же решились пригласить няню, буквально на несколько часов. Мила ехала в больницу, а Андрею необходимо было её сопровождать. Заранее созвонились с агентством, предоставляющим домашний персонал, выбрали женщину, которая показалась обоим подходящей. Трехлетний Илюша, впервые остававшийся без мамы, даже не плакал, а тихонько поскуливал, как маленький щеночек. Тут и отцовское сердце дрогнуло, что уж говорить о материнском. Но няня Инна Петровна заверила их, что всё будет хорошо. И они уехали.

Когда, закончив все медицинские манипуляции, супруги вернулись домой, у обоих возникло ощущение дежавю. Илюша так и скулил, сидя на том же месте. А Инна Петровна начала им возмущённо выговаривать, что для психически больного нужна особая няня, что о таком надо предупреждать. Андрей еле удержал тогда Милу. Она не бросилась на няню, к счастью. Да и не смогла бы. Потому что Илюша вскочил и резво, как по дереву, вскарабкался ей на руки. Прикрыл глаза, улыбнулся блаженно и затих. Няню проводил Андрей. И высказал ей всё. В том числе и то, что никакой психической болезни у их сына нет. Больше нянь они не звали.

Психически Илюша был на самом деле здоров. Масса неврологических проблем, масса физиологических. Из-за того, что он не общался с другими детьми, были определённые сложности с коммуникацией. Когда сын пошёл в школу, Мила от тревоги начала в прямом смысле слова седеть. Но, как ни странно, всё обошлось. Да, Илья не обзавелся друзьями и не стал душой компании. Но его никто и не обижал. Просто мало замечали. А учился он хорошо и с удовольствием.

Мать с отцом облегчённо выдохнули. И тут — новая напасть. Не будучи большим поклонником гаджетов, Илья внезапно увлекся какой-то компьютерной игрой. Раньше на своем планшете он только читал или разбирал шахматные партии, а тут вдруг установил игровое приложение. Ничего страшного и особенного: надо было проходить уровни, на каждом строя дом и сражаясь с динозаврами. Вскоре выяснилось, что игра групповая: у Ильи были включены микрофон и динамик, и родители слышали, как переговариваются детские голоса. Ещё через пару дней сын активно включился в это виртуальное общение. А потом у него появился Серёжа — дистанционный друг.

Мила не могла объяснить своей тревоги. Ни себе не могла, ни мужу. Она в какой-то момент даже решила, что это не тревога, а банальная ревность. Как же, её сын внезапно стал общаться с кем-то, а не с ней. С каким-то чужим мальчиком. Но Мила привыкла быть честной, в том числе и с собой. И понимала, что ревность, возможно, и присутствует. Но тревога тоже есть. И тревожит её этот мальчик, Серёжа. А чем — не ясно. На сердце было тяжело. И не покидало ощущение надвигающейся беды.

— Мамочка! Мама! Ты меня слушаешь? А можно Серёжа придёт к нам в гости?

Мила вынырнула из своих невесёлых мыслей от того, что сын дёргал её за рукав.

— Что, сынок? В гости? А где Серёжа живёт?

Сын расхохотался:

— Мы выяснили, что он живёт практически на соседней улице, представляешь? На Суходольной!

Милино сердце снова сжалось. Совпадение? Разве так бывает, что случайный виртуальный друг мало того, что живёт в твоём небольшом провинциальном городе, да ещё и по соседству? Мила поёжилась. И еще раз поёжилась — от места проживания Илюшиного друга. Сын не знал, что несколько десятилетий назад город практически заканчивался их улицей, дальше было кладбище. Потом его снесли, сровняли с землёй. И появилось несколько новых улиц с новыми домами. В том числе и Суходольная с симпатичными разноцветными многоэтажками.

Мила пообещала, что вечером обсудит этот вопрос с папой, и Илья, вполне удовлетворённый, снова ушёл болтать с виртуальным товарищем. А когда пришёл Андрей, Мила дрожащим голосом поведала ему новости. И снова спросила, теперь уже мужа: неужели бывают такие совпадения? И с соседством, и с Суходольной? Андрей разумно заметил, что чего только ни бывает. Вспомнил истории, как люди жили в соседних домах, а лично знакомились в туристических поездках за рубежом. В общем, мужа ситуация не напрягала. А насчёт Суходольной он и вовсе махнул рукой: везде были кладбища, что ж теперь, не жить? Возможно, и их собственный дом на каком-то древнем могильнике стоит.

Не успели родители обсудить этот вопрос и прийти к окончательному решению, как в кухню прибежал Илья с планшетом.

— Мама, папа, тут мама Серёжи! Она хочет с вами поговорить. Можно?

Мила и Андрей переглянулись и кивнули. Илья прибавил звук, и из динамиков послышался хорошо поставленный женский голос:

— Добрый вечер! Людмила и Андрей, если я не ошибаюсь? Меня зовут Ольга, я мама Сергея, с которым общается ваш Илья. Я, если честно, очень этому рада. Он у меня мальчик нелюдимый, сложный. Впервые вижу, что он с таким удовольствием с кем-то разговаривает. Так что Илье я благодарна. Ну и вам. Действительно, удивительное совпадение, что мы соседи. И Серёжа так захотел к Илье в гости… Понимаю, что это, наверное, не очень прилично: без личного знакомства — и сразу в дом. Я бы вас пригласила к себе, но мы совсем недавно переехали, пока даже вещи толком не разобрали и мебель не всю купили.

Ольга замолчала. Андрей и Мила задумчиво переглядывались, а сын смотрел на них умоляюще. Наконец, Мила откашлялась и спросила:

— Ольга, а может рассмотрим другой вариант? Встретимся, к примеру, в парке в выходные? Или в торговом центре на детской площадке?

Голос в динамике погрустнел:

— Безусловно, эти варианты лучше гостей. Но… Видите ли, Серёжа — мальчик не совсем обычный. У него есть… Гм… Дефект внешности. Родимое пятно на всё лицо. Если не верите, можно включить камеру здесь, в игре, и вы сами всё увидите. Он очень стесняется, и мы стараемся выходить из дома только в темноте и не бывать в многолюдных местах. Учится сын тоже на дому. Понимаю, что у вас здоровый мальчик, поэтому вам сложно меня понять…

Щёки Милы стали пунцовыми. Уж она как никто другой понимала, что такое не совсем обычный ребёнок. И Андрей ободряюще ей кивнул — они с мужем часто думали в унисон.

— Я вас прекрасно понимаю, Ольга. И верю безо всяких камер. Пусть Серёжа приходит. Вместе с вами, конечно. Хоть сегодня. На улице как раз достаточно стемнело.

Ольгин голос задрожал:

— Это правда? Вы нас приглашаете?

И Мила твёрдо ответила:

— Да, мы вас приглашаем. И ждём через час. Адрес, я так понимаю, Илья вам уже сказал.

Дальше была небольшая суматоха. Мила накрывала на стол, чтобы угостить нежданных гостей. Андрей объяснял сыну, что Серёжа выглядит не совсем обычно, поэтому не стоит его разглядывать, это неприлично, мальчику будет неприятно.

Раздался звонок в дверь. Мила пошла открывать, сын с мужем шли за ней. Почему-то на лестничной клетке было темно, но две фигуры — маленькая детская и женская — просматривались хорошо. Илья кинулся вперёд:

— Добро пожаловать, Серёжа! Проходи, пожалуйста! И вы проходите… Тётя Оля, да?..

Через порог переступил светленький голубоглазый мальчик. Следом за ним — высокая худощавая женщина с очень бледным лицом. Илья удивлённо спросил:

— А где же твоё родимое пятно, Серёжа? Ты пошутил?

***

— Уважаемые зрители! В эфире экстренный выпуск новостей. Произошло пятое необъяснимое исчезновение людей, на этот раз в городе Ручьёвске Вензенской области. Пропали все жители улицы Суходольной и соседней улицы Лихаченко. Все, кому что-либо известно об этом, могут связаться с компетентными органами по телефонам, размещённым внизу экрана.

Мистический экстрим

Каждое лето нам с мужем хочется придумать что-нибудь новенькое и интересное, чтобы запомнилось. Турпоездки были всякие-разные, дайвингом мы занимались, с парашютом прыгали, даже клады искали… Родные и друзья призывали успокоиться, хоть один отпуск провести «как белые люди»: в шезлонге на курорте или, на худой конец, на даче. Но нам такие варианты казались дико скучными. Вплоть до нынешнего лета.

Как раз накануне отпуска моего мужа Женю нашёл в соцсетях одноклассник и предложил встретиться — попить пива и вспомнить молодость. Со встречи Женька вернулся с горящими глазами, схватил меня в охапку и закружил по кухне.

— Любаня, есть вариант с отпуском! Да какой! Поедем в мистическое путешествие!

Я потребовала подробностей и узнала вот что.

Бывший одноклассник Олег с женой Валей увлекаются стариной и паранормальными явлениями. Люди они небедные, поэтому недавно купили бывшую барскую усадьбу с «дурной славой» и начали её восстанавливать. Жить там уже можно, поэтому они приглашают нас с Женей к себе на выходные, а если понравится, можно будет и на подольше остаться.

На более подробные вопросы — что за слава у усадьбы, где она расположена, какие там развлечения — муж внятно ответить не смог. Он, как и многие мужчины, услышал то, что его заинтересовало, а на мелочи внимания не обратил. Но мне это было важно, поэтому на следующую встречу мы пошли уже вдвоём, Олег тоже пришел с женой. И я получила вполне исчерпывающие ответы.

Усадьба князей с труднопроизносимой польской фамилией находится в двухстах с чем-то километрах от Москвы. Княжеский род заглох незадолго до революции, причём, последний наследник покончил с собой в возрасте восемнадцати лет. Это был не первый в семье суицид, именно поэтому дом и пользовался плохой славой: в нём за три века умерло «нехорошими смертями» больше двадцати человек, большинство из которых самостоятельно сводили счёты с жизнью довольно изуверскими способами. Раньше рядом с усадьбой была деревня, но она давно опустела, церковь тоже стоит заколоченная, и на несколько десятков километров вокруг никто не живёт. Тишина, красота и сосновый бор вокруг усадьбы.

Вот в такое оригинальное место нас пригласили в гости. Олег и Валя заверили, что с продуктами проблем нет, комната для гостей имеется, электричество и водопровод функционируют, есть замечательная баня, которую они восстановили из руин старой, давным-давно сгоревшей. В общем, милости просим. Нам начертили очень подробную карту и велели, как только соберемся, позвонить — они будут нас ждать.

После этих рассказов мне, если честно, стало не по себе. Я человек далёкий от всяческой мистики, но жить в доме, где умерло не своей смертью столько людей… Да и отсутствие других жителей поблизости напрягало. Но Женька был очень воодушевлён и, видя мои колебания, начал уговаривать. В конце концов, я решила, что, если нам что-то не понравится, всегда можно сразу же уехать, и согласилась. И в ближайшие выходные мы тронулись в путь.

Когда проехали половину предстоящей дороги, пошёл сильный дождь, и Женька чуть было не проскочил нужный указатель, обозначенный на карте в качестве ориентира. Мы вернулись назад и съехали на старую разбитую дорогу. Дождь лил сильней, наш автомобиль всё с бо́льшим трудом преодолевал рытвины и колдобины, по которым приходилось ехать. В итоге, мы ожидаемо застряли. Женька вышел из машины и провалился в мутную лужу почти по колено. Пришлось звонить Олегу, хорошо, что хоть связь, пусть и с перебоями, но работала. Тот заверил, что скоро за нами приедет. И действительно, минут через сорок приехал. На тракторе!

Олег объяснил, что дорогу они ещё не восстановили, и, когда погода сухая, проехать здесь сложно, но можно. А вот самый небольшой дождик превращает дорогу в нечто невообразимое, преодолеть которое можно только на мощном военном джипе-вездеходе или на тракторе. Мы отогнали нашу машину на более-менее ровное место, заперли и пересели в деревенское средство передвижения. Гостеприимный хозяин пообещал, что с нашим автомобилем ничего не случится — здесь никто не ездит и не ходит. Тем более — в такую погоду.

Вскоре мы выехали к усадьбе. На первый взгляд, ничего пугающего в ней не было — обычный старинный дом в очень запущенном состоянии. Валя встретила нас у ворот, извинилась за такие транспортные неудобства и пригласила войти. Несмотря на обещанное электричество, везде горели свечи: как объяснили хозяева, — для антуража. И антураж действительно впечатлял до мурашек. В гостиной, куда мы попали сразу из захламлённого холла, — огромный антикварный обеденный стол из почти чёрного дерева, камин, в который свободно мог бы войти довольно рослый человек, тёмные мрачные портреты на стенах… Валя осталась заканчивать сервировку ужина, а Олег повёл нас в комнату для гостей.

Когда мы переступили порог, у меня возникло странное ощущение, что я попала в фильм ужасов. Широченная кровать на массивных ножках типа грифоньих лап и под алым бархатным балдахином. Старинное трюмо с множеством ящичков и треснувшим, тусклым от времени зеркалом. Латунный таз, играющий роль умывальника. И везде — канделябры со свечами. Олег объяснил, что проводку в доме ещё не везде сделали новую, поэтому иногда от сырости случаются замыкания, а автономный генератор обеспечивает электричеством только кухню. Поэтому сегодня посидим при свечах. «Так даже атмосферней», — подмигнул он, а у меня по коже почему-то снова побежали мурашки.

Распаковав вещи, наскоро умывшись и переодевшись, мы вернулись в гостиную. Приготовленный Валентиной ужин оказался выше всяких похвал, и вкусная еда немного примирила меня с мрачной действительностью. Если бы ещё хозяева могли вести разговоры о чём-то, кроме этого дома… Но нет. Нам в подробностях было рассказано, как они нашли старый колодец, в котором оказалось много человеческих костей. Как по ночам на втором этаже кто-то ходит и стонет. Как, несмотря на отсутствие сквозняков, в комнате иногда сами собой гаснут свечи… И тут, словно в подтверждение этих слов, в стоявшем на камине канделябре, громко зашипев, погасло несколько свечей.

Я вскрикнула, Женя вздрогнул и взял меня за руку. А Валентина, как ни в чем ни бывало, закончила свой рассказ:

— Мы с Олежкой выяснили, что свечи гасит призрак последнего хозяина дома. В документах и письмах упоминается о том, что он был очень некрасив. И покончил с собой как раз потому, что девушка, в которую он был влюблён, отказала ему из-за его внешности. Поэтому его призрак везде гасит свет и бьёт зеркала.

На несколько секунд в комнате воцарилось молчание, которое нарушил мой муж, предложив выйти покурить. Курили в компании все, кроме меня, но я тоже пошла на крыльцо — оставаться в одиночестве в этом странном доме очень не хотелось. На свежем воздухе стало как-то полегче. Горели два фонаря у ворот, успокаивающий электрический свет лился из окна кухни. Мужчины заговорили об автомобилях, а Валя предложила мне прогуляться вокруг усадьбы и посмотреть на розы, которые она высадила буквально вчера.

Во дворе было довольно светло, поэтому я согласилась на прогулку. Розы на самом деле оказались роскошными и так чудесно благоухали… Я потянулась к одному цветку и наткнулась на острый шип. Из пальца брызнула кровь, а из глаз — слёзы. Поразительной оказалась реакция хозяйки: Валя сначала взвизгнула, потом начала креститься, а потом опрометью кинулась к крыльцу. Я — за ней.

Мужчины все ещё не вернулись в дом. Валентина бросилась к Олегу и забормотала:

— Кровь, у неё кровь, с кровью в дом нельзя, ты помнишь, нам говорили, нас предупреждали…

При этом она постоянно оглядывалась и явственно клацала зубами. Олег обнял жену и спросил у меня, что произошло. Я продемонстрировала окровавленный палец, объяснила про розовый шип и попросила что-нибудь для обработки раны. Тут Олег побледнел, сказал, что сейчас всё принесет, вошёл в дом и плотно прикрыл за собой дверь.

Вскоре он вернулся с перекисью, ватой и йодом. Пришедшая в себя Валентина обработала мне рану, извинилась за своё поведение и объяснила, чего так испугалась. Оказывается, по каким-то мистическим причинам в этом доме не должна проливаться живая кровь — якобы, это пробуждает какие-то тёмные сущности, и они начинают приставать к людям. Мы с Женькой переглянулись и, не выдержав, расхохотались. Уж больно смешно было слушать весь этот бред. Хозяева посмеялись с нами, но как-то невесело.

Пришло время ложиться. Если честно, мне совсем не хотелось спать на этой барской кровати, но других вариантов не было. В комнате оказалось прохладно, поэтому мы с Женькой решили лечь одетыми. И правильно сделали! Среди ночи меня разбудил странный звук: как будто билось какое-то хрупкое стекло. Я толкнула мужа, который тут же проснулся и, презрев стоящую на тумбочке свечу, включил фонарик на телефоне. Увиденное привело нас в шок: в старинном трюмо само собой трескалось зеркало, его осколки выпадали из рамы и со звоном падали на паркет.

Как мы оказались на улице — ни я, ни Женька не помним. Мой мобильник остался в комнате, свой муж где-то уронил, а возвращаться в дом, чтобы разбудить хозяев, нам совершенно не хотелось. Поэтому ночь мы коротали у костра, который муж разжёг из сваленных под крыльцом старых досок. А когда из усадьбы вышел заспанный Олег, с изумлением на нас уставившийся, мы попросили вынести наши вещи и довезти нас до машины. Несмотря на уговоры Вали хотя бы позавтракать, в дом мы больше не вошли. И на расспросы хозяев коротко ответили, что обоим всю ночь снились жуткие кошмары. Кажется, ответ их не удовлетворил, но допытываться они не стали.

Машина за ночь не пострадала. Распрощавшись с Олегом и довольно фальшиво его поблагодарив, мы помчались от этого гиблого места так, словно за нами гнались черти. Приехав домой, муж удалил Олега из друзей, добавил его телефонный номер в «чёрный список» и забронировал нам путёвку на курорт. И через два дня мы лежали на пляже в шезлонгах и пили коктейли — «как белые люди». И ни на какой экстрим нас с тех пор не тянет.

Леди Лидия

Вы когда-нибудь были в детском саду ночью? Нет? Не были? И правильно. Не ходите. Потому что ночной детский сад разительно отличается от дневного. И страшно отличается, надо сказать. Выглядит совершенно иначе. Пахнет. Звучит. И… Очень мало напоминает детский сад на самом деле. Вы это поймете. Если вернётесь после своей ночной вылазки. Если детский сад вас отпустит. Но лучше не ходите, не надо. Потому что возвращаются из ночных детсадовских «вояжей» не все. Не всегда. Да если и возвращаются — неизвестно, тот ли вернулся, кто уходил…

***

Из детской доносились жалобные подвывания:

— Тяпа… Мой Тяпа… Хочу Тяпу…

Дениска сначала рыдал, снова нагнал себе с таким трудом сбитую температуру, а теперь лишь горестно всплакивал. Лиза, почти сутки носившая четырёхлетнего сына на руках, мечтала только об одном: провалиться в глубокий сон без сновидений. И чтобы Дениски рядом не было. Нет, она была хорошей матерью. Но устала. Устала быть хорошей матерью. Да и просто устала быть.

Казалось бы — счастье близко. На помощь приехала Лизина мама. Но, судя по настрою родительницы, помогать она если и начнёт, то не прямо сейчас.

Нет, Валерия Львовна заглянула к внуку, посидела с ним, рассказала сказку, дала очередную порцию лекарства. А потом вытащила полумёртвую от усталости Лизу на кухню, заставила тереть клюкву на морс, а сама принялась варить куриный бульон. И пилить-пилить-пилить.

— Ну что же ты неудалая у меня такая? Мальчишку без отца оставила. А как мальчику без мужской руки, а?

Лиза молчала. Мать била по больному. По тому самому месту, где была кровавая рана, сочащаяся гноем обиды, ненависти и боли. Лиза старалась вычищать гной. Молилась. Ходила в храм. Пошла к психотерапевту. Но пока прогресса не наблюдалось. Точнее, он был, но уж очень странный. Уходила боль, таяла обида. А ненависть разрасталась огромным обжигающим костром. Испепеляющим. В первую очередь её, Лизу, испепеляющим. Хотя надо бы — не её.

Максим, бывший Лизин муж и отец Дениски, исполнил такой финт, который только в бразильских сериалах показывать. Сначала он её очаровал: богатый, щедрый, не красивый, но породистый. И печальный. В глубине искристо-синих глаз — какая-то потаённая грусть. Впрочем, тайны этой он своей молодой возлюбленной не раскрыл. Но очень быстро сделал предложение, и пары месяцев не прошло. А уже через год родился Дениска.

Лиза была счастлива. Девочка из обычной семьи, воспитанная мамой-учительницей, она вдруг превратилась в жену очень состоятельного человека. И в мать его единственного наследника. Огорчало её только то обстоятельство, что Дениска родился не совсем обычным. К двум годам диагноз «аутизм» стал однозначным. Лиза училась жить с особенным ребёнком. Тут пригодился диплом дефектолога: именно эту профессию она успела получить незадолго до знакомства с Максимом. А поработать не успела. Кто же знал, что придётся «работать» с собственным сыном.

Когда Дениске исполнилось три года, муж ушёл. Тут-то и выяснилась причина его печали. У Максима была любимая женщина. Много лет любимая. И все эти годы они мечтали о детях, но не получалось. А замуж без ребёнка любимая выходить не хотела. Благородная потому что. Считала, что, если она Максиму родить так и не сможет, то надо его отпустить к той, что сможет. И отпустила — к Лизе. Как-то они там между собой это решили. Но всё время скоропалительного супружества продолжали встречаться. У Лизы за спиной. И наконец-то забеременела любимая, аж тройней пацанов.

Максим, конечно, чувствовал себя виноватым. Прощения просил. Обещал, что будет помогать Лизе и Дениске. Но там — любимая, понимаете ли. Сильно беременная и в возрасте. И беременность сложная, и вообще. Волноваться ей нельзя. Лизе-то можно, ей что. Она молодая, и Дениске уже три года. А что он аутист — ну не смертельно же. Так всё это Лиза слышала, такие выводы делала из речей мужа. Бывшего уже мужа.

Год Лиза прожила как в тумане. С той самой больной и гнойной раной. Максим купил ей квартиру — поближе к Лизиной маме, она так хотела. И давал много денег, чтобы хватало на всё. В том числе — на детский сад, который располагался почему-то в старинном особнячке. Как это здание никто не экспроприировал — загадка. Но там всегда был детский сад. Лиза сама в него ходила, тогда он был ещё ведомственный какой-то, маме пришлось её туда по блату пристраивать. А сейчас стал просто частным и сильно платным. Но для Дениски — в самый раз. Платит пусть папа. Этот лживый никчёмный подлец. На таких мыслях Лиза старалась себя обрывать.

Психолог, кстати, советовала не обрывать. И эмоции не гасить и в себе не прятать. А, наоборот, проживать по полной. Психолог просто не знала, что, когда Лиза начинала проживать свои эмоции по полной, она сначала зарубала топором Максима. Потом — его любимую. А потом душила в кроватках беззащитных новорождённых — сводных братьев Дениски. И получала от всего этого большое наслаждение. Поэтому лучше уж гасить и обрывать, правда?

После развода родителей Дениска стал чаще болеть. Вот и в этот раз воспитательница позвонила и тревожно сказала, что у мальчика высокая температура. Лиза кинулась за сыном и сутки общалась с платной скорой, бесплатной скорой, врачом из частной клиники, в которой лечился сын. Уносила из сада она Дениску так быстро, что не думала ни о чём. А тот, оказывается, забыл в группе любимого щенка Тяпу. Его когда-то купил сыну Максим. И когда Максим ушел, Дениска с игрушкой практически не расставался. Лизина психолог говорила, что это — проекция. Что так мальчик переживает уход отца. Лиза кивала. Где-то на периферии зрения мелькал окровавленный топор.

Всё время, пока Лиза пыталась Дениску вылечить, он поминал своего Тяпу. И звал его. И рыдал. И снова звал. Лиза, сама близкая к слезам, нашла в интернет-магазине практически идентичную игрушку. Привезли за бешеные деньги, но всего за пару часов. Однако не срослось: Дениска даже рук к нему не протянул, сказал, что не Тяпа. И снова принялся подскуливать. Тут-то и приехала Лизина мама. Вроде бы на помощь. И вовремя. Потому что окровавленный топор постепенно смещался с периферии зрения ближе к центру.

Мама пилила. Поучала. Наставляла. Упрекала. В итоге выкатила:

— Мало этого всего, так ты даже игрушку ребенку вернуть не можешь. А он из-за неё ещё сильнее расстраивается и заболевает.

Лиза, немного стеклянная от усталости и ненависти, ровным голосом уточнила:

— Мама, как ты себе это представляешь? Я должна была с больным ребёнком наперевес мчаться в сад? Или что?

Валерия Львовна поджала губы:

— Тебе ничего не мешало позвонить воспитательнице и попросить, чтобы кто-то из персонала игрушку вам принёс. Тут идти десять минут. Уверена, что за деньги это бы сделали очень быстро. Но ты предпочла сама страдать и мальчика мучать вместо того, чтобы напрячь голову и принять правильное решение.

Как ни крути, мама была права. Такой простой и эффективный выход Лизе даже в голову не пришёл. Но, в любом случае, сейчас уже десять вечера, в саду остался только охранник, которому запрещено покидать объект. Поэтому придётся дождаться утра. Это Лиза маме и озвучила, а в ответ получила укоризненный взгляд:

— Лиза… Ты снова все усложняешь. Чтобы теперь до утра мучались не только вы с Денисом, но и я. Если бы ты подумала хоть немного, то поняла, что предложенное мною решение работает в разные стороны. Ты прямо сейчас можешь позвонить заведующей. Объяснить ситуацию. Уверена, что она разрешит зайти в сад. Заберёшь из Денискиного шкафчика Тяпу и вернёшься. На всё про всё — не более получаса. И ребёнок успокоится, и нам будет полегче.

И снова материнская правота была неоспорима. А Лизина глупость — очевидна. Очень хотелось плакать. И немножко — убивать. Но перспектива уйти из дома хоть ненадолго эти желания пересиливала. И ещё более отрадная перспектива манила — чтобы Дениска перестал, наконец, звать своего Тяпу и ныть. Поэтому Лиза поблагодарила маму и пошла в комнату к сыну:

— Зайка, я сейчас схожу к тебе в садик, заберу Тяпу и принесу домой. Ты побудешь немножко с бабушкой, хорошо? Я быстро, обещаю.

Дениска резко замолчал. Взглянул на мать с совершенно недетским ужасом. И прошептал:

— Мама, нельзя! Не ходи! Ночь! Леди Лидия!

Вот чёрт! Совершенно не к месту Лиза вспомнила старую садиковскую страшилку. В кабинете заведующей стояла роскошная старинная кукла, которую звали леди Лидия. Говорили, что эта кукла находится здесь с того времени, когда особнячок перешел из рук своих прежних владельцев в революционные руки. Якобы игрушку подарил хозяин дома своей любовнице — гувернантке сыновей, которую звали Лидия. А та в один непрекрасный день зарубила всю семью, в большевистском хаосе как-то выкрутилась и стала заведовать детским приютом, в который превратили особняк, и куда свозили городских беспризорников. Несколько лет спустя в здании произошла еще одна трагедия: пьяный сторож сошёл с ума, ночью задушил совсем маленьких воспитанников, а старших опять же зарубил. Топором. Последний удар достался той самой заведующей Лидии Петровне. Впрочем, её тело почему-то не нашли. На месте кровавой бойни остались только детские трупы, совершенно невменяемый сторож и обезображенная окровавленная кукла. Пойманный с поличным убийца твердил, что душила и рубила кукла. Потом она превратилась в Лидию Петровну и хотела убить его самого, но он не дался, топор перехватил и рубанул. И вместо Лидии Петровны снова оказалась кукла с разрубленной надвое головой.

Вот такая легенда. Почему замяли дело, почему в здании так и продолжали воспитываться дети — неизвестно. Легенды на то и легенды, чтобы ничего не объяснять. Да и была ли эта гувернантка-маньячка — большой вопрос. А вот кукла была. И на её личике, если присмотреться, можно было заметить шрам. Хотя какой шрам, кукла же! Трещину, конечно. Искусно заретушированную, впрочем. Да и не приглядывался никто, дети уж точно. Дети рассказывали стишок:

— Ночью не ходи во двор,

Там верёвка и топор,

Леди Лидия придёт

И в ночи тебя убьёт.

Ведомственный садик работал и по ночам, поэтому иногда мама оставляла там маленькую Лизу на сутки. И взрослая Лиза сейчас вспомнила ужас, который сопровождал каждую такую ночёвку. Казалось, все эти воспоминания давно стерлись, изгладились из памяти. Но вот ведь — всплыли, в самый неподходящий момент. При том, что, устраивая Дениску в садик, Лиза неоднократно бывала в кабинете нынешней заведующей. Куклу, стоящую в застеклённом шкафу, видела. Но никаких особых эмоций та не вызывала. Да, леди Лидия. Да, пугали ею друг друга в детстве. Но и всё. Отчего же сейчас вдруг стало так страшно? Да ещё Дениска вдруг начал тот стишок декламировать. По кругу.

Лиза сбежала в ванную. Умылась ледяной водой. Посмотрела на себя в зеркало. Боже мой, двадцать шесть лет. А лицо — как у старухи. Мама и то выглядит моложе. Нет, надо что-то менять. И первым делом — принести-таки Тяпу. Она взрослая женщина, правда что ли какой-то куклы испугалась?

Разговор с заведующей занял буквально несколько минут. Пока Лиза одевалась, та перезвонила, сказала, что охранник предупреждён и на территорию пустит. Попутно извинилась, что сама не догадалась передать игрушку. И пожелала Дениске выздоровления. Частный садик, всё для клиента.

В детской мама пыталась отвлечь внука. Сказками, конфетами, даже мультиками, которые обычно не одобряла. Но тот, как Лиза это называла, «ушел в цикл»: смотрел в никуда и повторял стишок про куклу. Лиза знала, что выводить сына из «цикла» придется ей. Но надеялась, что с Тяпой это будет сделать легче. Поцеловала Дениску, который никак на это не отреагировал, махнула на прощанье маме. И шагнула в ночную свободу. Свободу от больного ребёнка. От раздражающей мамы. От мыслей о Максиме и топоре. Впрочем, нет, последнее как раз осталось с ней. Переживалось, как и советовала психолог.

Лиза немного прогулялась, но уже через двадцать минут была у калитки. Охранник — немолодой, но крепкий мужик, завёл её в здание через один из запасных выходов: именно рядом с ним была комната охраны. Все другие двери на ночь блокировались. По правилам он должен был вместе с ней подняться в группу, но Лиза видела, что ему не очень-то хочется это делать. Сошлись на том, что она сходит одна. Да, здание немаленькое, и из этой конкретной точки она до Денискиной группы ни разу не добиралась, но это не проблема. Дойдёт. Только вот свет… Охранник напомнил про датчики движения — свет будет включаться везде, где она пройдёт. И заверил, что будет за ней наблюдать: большинство помещений было оснащено камерами, изображение с которых транслировали мониторы в комнате охраны. Хотя бояться абсолютно не стоит. Чего можно бояться в ночном детском саду?..

Рационального страха Лиза и не испытывала. Просто пустое здание. В котором нет никого, кроме неё и охранника. И леди Лидии. Тьфу! При чем тут кукла? И почему она так настырно лезет в голову? И вот от этого страшно, да, но так… Иррационально…

Лиза постаралась переключиться на дорогу. Старый особнячок был не слишком большим, но за долгие годы несколько раз изнутри перестраивался. Поэтому периодически приходилось напрягать голову, чтобы сообразить, куда идти дальше. Наконец она добралась до Денискиной группы. Тяпа сидел на шкафчике, в котором хранились вещи сына. Лиза взяла игрушку, прижала к себе, улыбнулась… Всё будет хорошо у них. Что бы там мама ни говорила, они с Дениской справятся. И будут самыми счастливыми.

Она вышла из группы, но свет в коридоре почему-то не включился. Зато перед глазами будто что-то взорвалось. Ослепительная вспышка и…

— Смотри, Лидочка, какая кукла! Её тоже зовут Лидия. Вырастешь большая — станешь такой же красивой дамой.

Девушка с глазами, похожими на голубой лёд, протягивает игрушку.

Суровое лицо пожилой женщины:

— Барыня, выбросить надо куклу эту! Нехороший подарок! Да и волосы у неё, посмотрите, человеческие! Уж не Лидочкины ли?

Холёная роскошная женщина в мольбе заламывает руки:

— Ну что ты, Серёжа! Нельзя тебе в тюрьму! И если ты как дворянин и офицер пулю себе в лоб пустишь, я не переживу! Давай возьмём Лиду и уедем. Бросим тут всё, пусть за долги останется. Помнишь, у папы был домик во Франции, он всё мечтал там виноград выращивать? О нём и не помнит никто, нас там точно не найдут.

Та же женщина, но совершенно бледная, измождённая, в гробу, восковые руки держат свечу.

Породистое мужское лицо с бешеными, налитыми кровью глазами:

— Не смей мне перечить, мерзавка! Никакая Аннет не портниха, она — мадам и твоя новая мама! И мама твоих братьев.

Тот же мужчина, изрубленный топором. Рядом — женщина с ужасными ранами. В колыбельках — мёртвые младенцы.

Франт и щёголь с тонкими усиками:

— Вот, мадемуазель, ваши новые документы. Как вы просили. И рекомендации. Теперь — ваша часть договора.

Левая рука обнимает франта и щёголя, правая — бьёт ножом в живот. И проворачивает нож, чтобы наверняка.

Симпатичный мужчина и хрупкая нежная молодая женщина:

— Да, Лидия Петровна, вы нам подходите. У нас два мальчика, трёх и четырёх лет. С няней им уже скучно, нужна гувернантка. А у вас такие рекомендации, вы наверняка сумеете с ними поладить.

Ночь. Мужской профиль на фоне окна:

— Лидочка, ты прекрасна… Мне ещё никогда не было так хорошо…

Тот же симпатичный мужчина, но в ярости:

— Лида, давай на этом закончим. Я никогда не обещал на тебе жениться. Да и Маша в положении, у нас будет ребёнок. Тем более, ситуация сама видишь какая. Поместье пришлось оставить, всё, что у меня есть, — этот крохотный особняк. Но не сегодня-завтра и его придут реквизировать. А у меня жена и дети. Так что, прости уж, но мне сейчас точно не до тебя и не до постельных утех с тобой.

Мужчина уже не симпатичный — рубленая рана на голове. Рядом в луже крови — хрупкая и нежная женщина. На месте живота — кровавое месиво. Маленькие мальчики с синими неподвижными лицами лежат рядом. Стук в дверь и громкий голос: «Именем революции, открывайте, иначе выломаем дверь!». Окровавленный топор скользит в руках, но удар точен — из левой руки фонтаном бьёт кровь.

Простое, доброе мужское лицо, фуражка с околышем:

— Значит, барин ваш, Лидия Петровна, с ума сошел? Сначала детей задушил, потом жену зарубил, а после на вас кинулся? А вы, значит, не дались? Мда… Забавная историйка… Вот они, капиталисты проклятые!

То же мужское лицо, в глазах — нежность.

— Лидуся, ну пойми ты меня. Начальницей я тебя сделал, документы новые справил, обезопасил, как мог. Люблю, да, но жениться не могу. Есть у меня невеста. Страшное время, вот-вот головы полетят, а будущий тесть мой так высоко забрался, что всё мне будет нипочем. Ну прости, не плачь, не…

Тихий шепоток в ухо, голос детский, тоненький:

— Давай, Лидочка, мы справимся.

И кукла — единственная подруга и родная душа. Смотрит понимающе. На полу — тот, с околышем. Точнее, то, что от него осталось. И топор.

Ночь, запах сырой земли. Небольшой холмик. Приют. Два воспитанника с испуганными глазами:

— Лидия Петровна, у вас платье в крови! Что случилось?!

Улыбнуться.

— Всё в порядке, мальчики.

Всё. Последний затих. Покачиваясь, заходит Егорыч — сторож. Как всегда отвратительно пьяный. И мгновенно трезвеет.

— Лидия Петровна, что вы…

Вот так. Топором в лицо. Забери меня, леди Лидия. Я устала. Я хочу отдохнуть.

Лиза открыла глаза. Почему-то в кабинете заведующей. Темнота, только подсветка в шкафу с антикварной куклой. Левой рукой Лиза прижимала к себе Тяпу, а в правой… Господи, откуда у неё топор?! И тихий голосок в голове:

— Сначала — охранник. Потом — к Максиму. Ну и напоследок — мама и Дениска. У нас точно всё получится.

Лизина мама была в отчаянье: дочь отсутствовала больше часа, а телефон у неё оказался выключен. Внук же последние пятнадцать минут рыдал и бормотал:

— Мама, нет, мамочка, не надо, нет…

Успокоить его не удавалось. Обычно Валерия Львовна с лёгкостью раздавала советы, кому и что делать. А вот теперь оказалась в ситуации, когда совершенно не понимала, куда бежать и кому звонить. В скорую? В полицию? Телефона заведующей детским садом у неё не было, поэтому, как дозвониться в сад — она не знала. Оставалось одно. Конечно, внук болен и на улицу ему не стоит, но ситуация безвыходная. Помянув про себя нехорошим словом бывшего зятя, который так подло с ними поступил, Валерия Львовна обняла Дениску и ласково сказала:

— Зайчик, давай мы пойдём за мамой? Оденемся и быстренько сбегаем в твой садик, хорошо? Может, она заблудилась просто, а мы её найдём и приведём.

Внук перестал рыдать, посмотрел на бабушку с благодарностью и даже позволил себя переодеть, хотя обычно уговорить его на это могла только Лиза.

Охранник зачитался — триллер оказался забористым. И внезапно понял, что родительница давным-давно уже должна была вернуться. Глянул на мониторы: а та — в кабинете заведующей! Как она туда попала-то, чёрт бы её подрал?! Он кинул книжку и бросился к кабинету. Там, конечно, ничего ценного, кроме старой страхолюдной куклы, которая, говорят, целое состояние может стоить. Когда ему это сказали, он, помнится, подивился: кто ж за такое старьё, да еще и попорченное много денег заплатит? Но его уверили, что коллекционеры — легко. И тут же начали подъезжать, чтобы он куклу эту того, украл. Но тут уж просчитались, не на того напали.

Охранник ворвался в кабинет и резко затормозил. Родительница смотрела на ящик с куклой, в одной руке у неё был игрушечный щенок, а в другой… А в другой — топор. Откуда?! Она не смотрела на него, она в упор смотрела на куклу. И он мог поклясться, что кукла тоже на неё смотрела. И улыбалась! Он видел, как между куклиных губ показались острые зубки! Охранник побывал не в одной «горячей точке». Но так страшно ему не было никогда. С головой же ужас накрыл его, когда чокнутая родительница стала поворачиваться к нему, одновременно поднимая топор.

Охранника словно парализовало. Он не мог не то что убежать, даже пошевельнуться. А молодая симпатичная женщина, которой он совсем недавно сочувствовал, медленно приближалась к нему с абсолютной пустотой в глазах и занесённым топором в правой руке.

Они уже обувались, когда Дениска вдруг вскрикнул:

— Нет, мама! Тяпа, помоги!

Валерия Львовна с испугом посмотрела на внука и принялась обувать его быстрее, он же бормотал одно и то же: просил своего игрушечного щенка о помощи.

Охранник закрыл глаза. Он понял, что сейчас умрёт. Но видеть это страшное нечто, в которое превратилась милая мама милого мальчика, было выше его сил.

— Ой!

Лиза вскрикнула. Левую руку обожгло болью. Что с ней? Она недоумённо огляделась. Кабинет заведующей. Застывший столбом охранник. Кукла, у которой как-то неуловимо изменилось лицо. И… Топор! В правой руке Лиза держала топор!

Секундочку. А с левой-то что?! А на левой руке был свежий укус. Ранки сочились кровью. И кровью же была перемазана мордочка игрушечного щенка. Её укусил Тяпа?!

Охранник отмер. Оружия ему не полагалось, но электрошокер он из-за пояса вытащил.

— Дамочка, как вас там. Медленно положите топор на пол и отойдите в сторону.

Вспыхнул свет. Лиза нагнулась было, чтобы выполнить требование, но топора в руке не оказалось. Она с изумлением разглядывала пустую кисть, которая только что сжимала топорище. Охранник тоже выглядел обескураженным. В этот момент с улицы раздался истошный детский крик:

— Мамочка!

Лизин голос немного дрожал, но говорила она твёрдо:

— Да, Максим, я знаю, который час. Но это срочно. Ты обещал сделать для меня всё, что в твоих силах, вот и сделай. Прямо с утра выкупи за любые деньги куклу из кабинета заведующей. Да, заведующей Денискиным детским садом. Да, ту самую антикварную. Выкупи, укради, забери силой, но она должна быть у меня. Домой не привози, позвони, я подъеду и заберу. Да, это вопрос жизни и смерти. Да, от этого зависит жизнь твоего сына. И… И других твоих сыновей. Нет, с ума я не сошла. Всё объясню потом.

Охранник, которого звали Мишей, и Лиза забрались в самую глухую чащобу. Кукла гореть не хотела категорически, огонь тух несколько раз. Уже почти отчаявшись, Лиза зажгла предусмотрительно взятую с собой церковную свечу. И только её пламя помогло. Кукла сгорела, а вот волосы остались. Миша брезгливо потрогал их ногой в высоком ботинке:

— Из чего в те времена волосы-то куклам делали, Лиз? Я думал, они первые вспыхнут, а вышло вон как.

Лиза пожала плечами. Помимо церковных свечей она взяла с собой ещё и святой воды. Опыта борьбы с демонами у неё не было, но все виденные триллеры давали такие «рецепты». Принесённой с собой лопатой Миша вырыл неширокую, но глубокую ямку и сгрёб в неё всё, что осталось от куклы. А Лиза полила святой водой. Ямку закопали.

Миша задумчиво спросил:

— Как ты думаешь, это всё? История закончилась?

Лиза вздохнула. Кто ж знает. Ей хотелось думать, что да. Но Дениску она, от греха подальше, из этого сада заберёт.

***

Девушка с глазами, похожими на голубой лёд, досадливо цокнула языком.

— Обидно. Лидочки больше нет. Но проблема решаема.

Сверяясь с записью в блокноте, она набрала номер:

— Детский сад номер пятьсот восемь? Как бы мне поговорить с вашей заведующей? У меня есть поручение передать саду в дар антикварную куклу. Очень красивую и даже с именем. Леди Елизавета. Да, переключите, пожалуйста, на заведующую, я ей всё подробно объясню. Жду.

Ашуя и Аша

Жил-был мальчик, который боялся зеркал. Точнее, не боялся, а был уверен, что отражение в зеркале — это не он. Мальчика звали Сашуля, и впервые зеркало и себя в нём он увидел года в два. До этого как-то не случалось, а тут его привезли в гости к бабушке, а там — огромное зеркало в вычурной раме. Бабушка взяла его за руку и ласково сказала:

— Смотри, там Сашуля. И баба.

На «бабу» внук даже не взглянул. А вот на своё отражение смотрел так долго и пристально, как маленькие дети обычно не умеют. А потом заплакал и закричал:

— Нет, не Ашуя, не Ашуя! Это Аша!!!

Взрослые засуетились, от зеркала ребенка отвели. Но он ещё долго заливался слезами и твердил:

— Не Ашуя! Аша! Похой!

В переводе на русский: «Не Сашуля! Саша! Плохой!». Родители и бабушка с дедом утешали, конечно, но переглядывались с улыбкой, мол, мальчик нашёл свое тёмное альтер эго. Потому что Сашей его называли, только когда сердились за какие-то проступки. Вот он этого «Сашу» и отделил от себя.

Шли годы. Сашуля рос, истерик больше не закатывал, но зеркал избегал. Причём, именно зеркал, другие отражающие поверхности его не напрягали. Второй зеркальный «казус» произошёл, когда мальчику было десять. По случайности или нет — в той же самой бабушкиной квартире. Бабушка умерла и, как принято, все зеркала в доме завесили простынями. И надо же такому случиться, что мама застала Сашулю перед зеркалом в тот момент, когда он снимал с него простыню. Скандала не случилось, но мама была рассержена. А сын утверждал, что это не он! Что это Саша с той стороны простыню свалил, а он только повесить её обратно хотел! Дело спустили на тормозах, мама свою мать хоронила, ей было совсем не до сыновних проступков.

Третий и последний казус с зеркалом приключился накануне Сашулиной свадьбы. Его невеста Марина очень хотела предсвадебную фотосессию, и он не смог ей отказать. Нарядные, красивые, они стояли в роскошном зале и ждали фотографа. Вдруг Марина заметила огромное зеркало и потянула жениха к нему. Последнее, что запомнил Сашуля, — они с Мариной стоят перед зеркалом, она впереди, он — за ней. И — глаза двойника — пустые, стылые. И — темнота.

Следователь с облегчением дописывал последние бумаги — дело оказалось простым. Фотограф, войдя в зал, увидел мёртвую невесту с перерезанным горлом и жениха в обмороке, крепко сжимающего в руке опасную бритву. Правда, убийца так и не признался. Когда пришел в себя, твердил одно и то же слово: «Аша!». И продолжает его твердить в психиатрической больнице, когда не в беспамятстве от препаратов. Специалисты предполагают диссоциативное расстройство личности: преступник с детства считал, что зеркальный двойник — его «тёмная» половина, вот она и вышла на свет, и убила. Близкие в шоке, они никогда никакой психиатрии у Сашули не замечали. И Марину жалко.

Единственная шероховатость — заключение судмедэксперта. Рана потерпевшей нанесена справа налево, так мог сделать только левша или амбидекстр — оберукий человек. Для правши подобное практически невозможно, а обвиняемый как раз абсолютный правша. Но — диссоциативное расстройство. Если человек так вживался в роль «второго себя», возможно, мог вести себя и как левша. Дело ясное, что дело тёмное. Хотя и очевидное. Потому что никакого Аши не существует, правда?

Синяя плёнка

Тёмный коридор. Где-то вдалеке тускло светит лампочка на длинном шнуре. Он видит её и удивляется. Здесь всегда были люминесцентные лампы, правда, давно перегоревшие. Да и электричество, равно как и воду, уже не подавали. Впрочем, что ему до этой лампы… Ему надо найти. Что? Что найти? Он не знает. Но уверен, что, как только найдёт, сразу поймёт, — оно.

Он аккуратно ступает по местами провалившемуся полу с лохматыми остатками линолеума. По обеим сторонам коридора, через равные промежутки, — белые одинаковые двери. И за каждой — что-то происходит. Тут слышен скрежет, тут — тиканье часов, тут — стук, а тут — шёпот. Ему страшно, струйка холодного пота стекает по спине, рубашка неприятно липнет к телу. Но он упорно идёт вперёд, переступая дыры в полу и кучи мусора. Он должен, должен найти!

Лампочка не даёт света, и он достаёт из кармана брюк украденный у отца фонарик. Батарейки к нему — на вес золота. И он надеется, что искомое обнаружится раньше, чем они сядут. Тускловатый дрожащий луч начинает несмело тыкаться в сваленные тут и там груды бумаг. Пожелтевшие страницы с машинописным текстом. Везде — какие-то формулы, графики, таблицы. Вдруг среди бумаг мелькает что-то маленькое и тёмное. Он бросается туда — плёнка! Кусочек фотографической плёнки! Дрожащими руками раскидывает бумаги, чтобы добраться до вожделенной добычи. И в этот момент прямо ему в ухо кто-то шепчет: «Это обычная плёнка, Мешок… Ты проиграл…».

***

Встреча одноклассников или однокурсников — дело привычное. А вот у них намечается, видимо, встреча «однодворников». Денис, Катя, Мила, Андрей и Миша выросли в одном дворе. Они не ходили вместе в детский сад или в школу, у них не было общих выпускных и вступительных, они не собирали компанией металлолом и не бывали друг у друга в гостях и на днях рождения. Их объединяло одно — двор. Огромный двор, в который выходили подъезды сразу нескольких домов. И другие дворы, где компания детей искала приключений, когда в собственном дворе становилось скучно. А такое случалось нередко. Или… Или редко?..

Всё это мгновенно пронеслось у Дениса в голове, когда зазвонил телефон и незнакомый, но красивый женский голос в трубке мурлыкнул:

— Привет, Мешок! Это Мыло! Помнишь меня?

В мозгу словно петарда разорвалась. И снова пошли картинки. Девчонка с мальчишеской стрижкой и расцарапанными руками — Мила, которую в компании прозвали Мыло. Он стал Мешком, потому что Мешков. Катя — Зараза: она говорила, что мама-врач всё время боится, что дочь подцепит какую-нибудь заразу. Андрей — Воробей, просто в рифму, а Мишка — Медовик. Потому что медведи мёд любят, а сам Мишка очень уважал ещё и торт с таким названием.

Денис словно смотрел на старую фотографию, чёрно-белую, выцветшую, которая на глазах обретала краски. Две девчонки и три пацана — подростки лет десяти-двенадцати — стоят на фоне колоритных развалин. Впрочем, это были не совсем развалины: сегодня опустевшее, местами обвалившееся и никому не нужное здание бывшего НИИ, в котором они провели массу времени, назвали бы «заброшкой». Он вынырнул из внезапно накативших воспоминаний и прокашлялся:

— Мила, привет! Сколько лет, сколько зим! Как ты меня нашла?

В трубке усмехнулись:

— Тридцать шесть лет прошло, Мешок. Представляешь? Как нашла — это мой секрет. Но все секреты раскроются, если ты приедешь на нашу теплую и ламповую встречу старых друзей. Воробей с Заразой уже согласие дали, они у нас одна, так сказать, сатана — двадцать лет женаты. Я — само собой, Медовик тоже собирается. Осталось твоё «одобрямс» услышать.

Денис замялся. С одной стороны, было бы прикольно увидеть тех, с кем не встречался реально целую жизнь. Но с другой — сердце как-то тоскливо и тревожно сжималось от такой перспективы. Чтобы оттянуть момент принятия решения, он стал уточнять детали:

— А когда и где вы планируете встретиться?

— Ты не поверишь, Мешок, но на месте наших любимых развалин теперь открыли вполне себе современный глэмпинг. Это как кемпинг, только гламурный такой кемпинг. НИИ снесли, густой лес вокруг него чуть проредили и наставили комфортабельных и современных домиков. Один на пять человек я уже забронировала на сутки. Сегодня вторник, собираемся через три дня, в эту субботу, заезд в полдень, выезд в полдень воскресенья. За отдельную плату нам обещали обед, ужин и воскресный завтрак. Но спиртного там не подают, так что, если тебе нужно, придется взять с собой. Мы все не пьём, по разным, правда, причинам, но совпадение забавное, да?

Денис лихорадочно размышлял. Из города своего детства он уехал, когда ему было двенадцать. Ни разу туда не возвращался и почти никогда о нём не вспоминал. Городок М. был крошечный, возникший как раз на базе того самого НИИ. А когда институт приказал долго жить, то и городок начал постепенно умирать без своего градообразующего «стержня». Люди теряли смысл жизни, оставаясь без работы и денег. Школа и детский сад как-то держались на плаву, но и воспитатели, и учителя пали жертвами общего депрессивного состояния. Летом ни сад, ни школа не работали, и дети, никем не контролируемые, бродили по окрестным лесам и «заброшке» НИИ. Взрослым было не до них, они ездили на заработки в ближайшие города и сёла. Кто-то стал спиваться, кто-то уезжал насовсем, и родители Дениса, к счастью, предпочли второй вариант. И ни разу Денису не пришло в голову узнать, что происходит с местом, которое было его домом целых двенадцать лет. Поэтому сейчас он пытался сообразить, как туда доехать вообще и сколько это может занять времени.

Мила договорила, и в трубке блямкнуло: пришло сообщение в мессенджер. Снова раздался голос:

— Мешочек, мой дружочек, лучше ехать на машине. Иначе — с тремя пересадками. А маршрут я тебе скинула, навигаторы почему-то его очень бестолково составляют и каждый раз по-разному. У тебя в телефоне — максимально удобный и быстрый. Ехать почти семь часов, но, думаю, ты справишься. Справишься ведь?

Дальше тянуть было некуда. Если бы у Дениса, к примеру, имелась жена, можно было бы сказать, что ему надо посоветоваться с ней и согласовать поездку. Но жены давно не имелось, а соврать он не догадался. И, хотя сердце и ум по каким-то неясным причинам настоятельно советовали отказаться, глупый язык, словно сам по себе, независимо от хозяина, ляпнул:

— Отличное предложение, Милка-Мылко! Приеду. Давай номер карты и говори, сколько тебе денег скинуть за аренду и еду. Или можно по номеру телефона перевести?

Мила рассмеялась:

— Даже не думай. Я у вас теперь миллионерша, госпожа Корейко практически, так что банкет за мой счёт. Надоело, знаешь ли, в этих рублёвских и арабских дворцах, решила вспомнить детство и посмотреть на старых друзей и «места боевой славы». Ностальгия прямо. Так что ждём, Мешочек.

Денис положил трубку и вытер лоб, почему-то покрывшийся испариной. Да что там лоб, он весь был мокрый, словно бежал стометровку, и сердце билось где-то в горле. А ещё — если раньше было тревожно, то теперь почему-то стало страшно. Но почему? Почему звонок подруги детства и невинное приглашение привели его в такой ужас?..

***

Работа финансового аналитика давно научила Дениса на первое место ставить рацио, а все эмоции игнорировать. Он сделал себе чашку крепкого сладкого кофе, закурил и задумался. Страх, ужас, тревога, волнение — это эмоции. Ну или чувства, в данном случае непринципиально. Надо понять, почему произошедшее заставило его, взрослого, здорового и здравого мужика, ощутить себя кисейной барышней, которая вот-вот лишится чувств?

Мозг, подстёгиваемый одновременно кофеином, никотином и глюкозой, начал выдавать данные, очищенные от эмоций. Денис взял листок бумаги, ручку и стал записывать в столбик то, что могло так поколебать его трезвый рациональный ум. Первое пугающее — память. Ровно до того момента, как Мила позвонила, он вообще не помнил, что она в его жизни была. Равно как и остальные ребята со двора. От разговора с ней и начали появляться какие-то воспоминания, картинки, но и то — отрывочные. Он практически не помнил своё детство.

Второе пугающее — осведомлённость. Человек, с которым ты не виделся тридцать шесть лет, с которым у тебя вроде бы нет общих знакомых и интересов, откуда-то взял твой телефон. Впрочем, это напрягает, да, но телефонные базы давно могут купить все, кому не лень. Для чего — вот это пугает. И ещё — откуда Мила узнала адрес? Включая и город? Ведь маршрут, который она ему прислала, начинался в точности от его дома.

Третье пугающее — цель. Зачем людям, с которыми ты не виделся почти четыре десятка лет, но которые очевидно общались при этом между собой, звать тебя в свою компанию? Как нынче модно говорить, чтобы что? Вспомнить даже не молодость, а детство? Общие игры, походы на «заброшку» НИИ? Так у него этих воспоминаний толком и нет.

Денис отложил ручку, одним глотком допил кофе и еще раз перечёл все пункты. Основных вопросов, таким образом, три. Во-первых, почему он ничего не помнит об этих ребятах из детства? Точнее, что-то помнит, но очень мало. Пока не позвонила Мила, не вспоминал о них ни разу. Кажется. Но надо уточнить у родителей, у лучшего друга Санька, с которым вместе учились в институте и до сих пор рядом, и у бывшей жены Маши. Брак распался, но отношения они сохранили хорошие. Но, что бы ни сказали близкие, вопрос «почему забыл?» остаётся на повестке дня. Причём, почему забыл не только ребят, но и вообще своё детство в М.

Во-вторых, где всё же Мила взяла его координаты? Самый простой способ получить ответ на вопрос, как его учили когда-то, взять и спросить. Спросить у человека, который этот ответ точно знает. Вместо того, чтобы мучаться догадками и строить версии. Если вопрос про странные шутки памяти задать толком некому, то тут вариант единственный и беспроигрышный — перезвонить Миле. И спросить. И попросить ответить прямо сейчас, а не разводить тайны мадридского двора, как она попыталась сделать. Мол, приедешь — расскажу. Вот не надо этого. Надо дожать. Вежливо и тактично, но дожать. Послушать, что она ответит. И уж тогда решать, как к этому относиться. Денис даже потянулся было к телефону, но отдернул руку. Почему-то.

И, в-третьих, зачем они его позвали? Этот вопрос, пожалуй, был самым напрягающим и пугающим. Потому что от ответа зависело, стоит ли ему вообще принимать это странное приглашение. Которое он, кстати, почему-то уже принял. И тут тоже лучший вариант — спросить у Милы. Но почему-то Денису казалось, что на оба интересующих его вопроса ответа он не получит. Честного ответа. Поэтому и необходимость спрашивать отпадает сама собой.

Что-то ещё не давало покоя. Ощущение, что он упустил нечто важное. Словно есть в его жизни неприятное что-то, связанное с детством. Но память сегодня в очередной раз превратилась из подруги и союзницы во врага. Денис махнул рукой, ему и так было чем заняться, времени до поездки оставалось всего-ничего, а выяснить предстояло многое.

***

Отец с мамой вопросами Дениса оказались словно бы удивлены и немного напуганы. Оказывается, они тоже совершенно не помнили его, так сказать, «друзей по двору». Ни Мила, ни Катя, ни Андрей, ни Мишка — имена эти ни на какие воспоминания родителей не натолкнули. При этом они прекрасно помнили всех его одноклассников, школьного же друга Женька́, с которым Денис вместе ходил играть в футбол. Женька́, кстати, Денис тоже, оказывается, помнил. И помнил, что родители вроде бы увезли его из М. ещё раньше, чем уехала семья Дениса. Мама как-то неуверенно сказала, что, кажется, Женёк переехал сюда, в город, где скоро как четыре десятилетия живут они сами. Но за точность этих сведений она не ручается, столько лет прошло. В общем, в качестве источников информации родители сработали из рук вон плохо. Впрочем, и из сведений о Женьке́ можно было почерпнуть что-то полезное. Денис улыбнулся.

— Мам, здорово, что ты про Женька́ вспомнила. Если тебе не сложно, попробуй его найти, а? Мне было бы интересно с ним поболтать.

«Уж он наверняка знал, с кем я играл во дворе. И вообще наверняка знает обо мне тогдашнем больше, чем мама с папой», — эту мысль Денис озвучивать не стал. Он и без того видел, что родители как-то излишне напряжены.

— Пап, мам, ну чего вы так разволновались? Подумаешь, съезжу, погуляю, так сказать, по местам счастливого детства, развеюсь. Опять же, на людей посмотрю, которых целую жизнь не видел.

Напускная жизнерадостность давалась Денису нелегко, он вообще был плохим актёром. И уж родителей его фальшивый энтузиазм точно обмануть не мог. Мама стала всхлипывать, отец подхватился, принёс какое-то лекарство, начал капать в стакан, шёпотом отсчитывая капли. Мама выпила, несколько раз судорожно вздохнула и сказала умоляюще:

— Не надо туда ездить, сынок. Плохое это место. И тогда было плохое, а сейчас и подавно.

А отец добавил:

— Ты же помнишь, не просто так мы оттуда уехали и тебя увезли.

Денис нахмурился. Вот именно, что ничего подобного он не помнил. Точнее, смутно помнил, что сначала закрыли лабораторию в НИИ, где работала мама. Немногим дольше продержался цех, где отец собирал какую-то аппаратуру для институтских опытов. Мама так и осталась дома, а отец вместе с другими товарищами по несчастью стал ездить на работу в соседний город. Возвращался поздно, очень усталый. И, судя по тому, как они стали жить, зарабатывал он крайне мало. Так прошло два или три года, Денис из младшей школы перешел в среднюю. И в какой-то момент мама, проведя с десяток телефонных переговоров, вдруг посветлела лицом. И сказала, что они переезжают в П. Что там и ей, и папе пообещали работу. Они как-то очень быстро собрались и уехали. Стояло лето. Когда все вещи уже были в грузовике, вдруг хлынул тёплый и шумный ливень. И соседка баба Шура, крестя их «на дорожку», всё повторяла, что в дождь переезжать — это к добру.

Всё это Денис и рассказал родителям. Те переглянулись, у обоих в глазах стоял знак вопроса. Мама, аккуратно подбирая слова, спросила:

— Дёнечка, а ты не помнишь, что дети стали пропадать? Что друг твой Женёк чуть в окрестных лесах не заблудился, и каким-то чудом именно ты его нашёл?

Отец, дав маме сказать первой, закончил:

— С работой, деньгами и прочим мы бы разобрались. Мы уехали, потому что за тебя боялись. А тебе в том НИИ проклятом как мёдом намазано было. Всё ты там искал что-то вместе с Женько́м своим.

Денис с досады аж замычал.

— Слушайте, а вы меня в детстве по голове не били, а? Наркотиками не опаивали? Не гипнотизировали? Какого чёрта я вообще ничего о тех событиях не помню, а?

Отец возмущённо фыркнул, а мама сложила руки в умоляющем жесте и явно хотела что-то сказать. Но Денис, впервые, кажется, в жизни, ей такой возможности не дал. Раздражение разрасталось в нём едким ядовитым облаком и рвалось наружу.

— А может это ваш сверхсекретный НИИ, а? Что вы там делали? Облучатели какие-нибудь, чтобы людей с ума сводить и памяти лишать?

Родители совершенно одинаково поджали губы, лица их закаменели. Отец сухо сказал:

— Не болтай ерунды, Денис. Ты прекрасно знаешь, что у нас с мамой был самый низкий уровень доступа, мы вообще ничего не знаем. Да и не надо знать, не наше это дело. И уж точно в исчезновениях детей институт не виноват, он закрылся к тому времени, даже охраны не осталось. Заброшка, как вы говорите.

Денис словно опомнился. Раздражение пропало без следа, его сменил жгучий стыд. Чего он на близких набросился?

Кое-как мир восстановили. Мама его накормила, традиционно дала еды с собой. Пообещала поискать контакты Женька́ и ещё раз попросила отменить поездку. Денис сказал, что подумает. И поехал домой с двумя вдруг возникшими идеями. Во-первых, самому пошукать по соцсетям старого товарища. Фамилию его, как ни странно, он помнил — Суетин. Впрочем, не странно, потому что помнил он друга детства не как Женька́, а как Женька́-Суету. Поэтому фамилия сама всплыла.

Во-вторых, надо посмотреть в интернете, чем всё же занимался НИИ. Кучу засекреченных предприятий давно рассекретили, может институт тоже стал «открытой книгой». Возможно, его деятельность как-то прольёт свет на то, почему у Дениса такие проблемы с памятью. И подскажет, что именно они с другом в детстве искали на метафорических обломках. И что сам Денис продолжает искать в своих кошмарах, пусть редких, пусть сразу забывающихся, но тревожных и пугающих. И вот сейчас так кстати (или некстати?) вспомнившихся.

Через несколько часов сёрфинга по сети Денису пришлось признать, что обе его идеи провалились. Профиль подходящего Евгения Суетина в одной соцсети нашёлся, но оказался совершенно неинформативным. Да и заходил туда товарищ детства больше года назад. С НИИ всё тоже оказалось глухо. Да, построили. Да, работал на оборонку. Да, стал градообразующим для города М. А потом — проект свернули, НИИ закрыли, город умер: на сегодняшний день населения ноль. А на месте института — частично лес, а частично — реально большой и современный глэмпинг, как Мила и говорила.

С больной головой и без малейшего понятия, что делать дальше, Денис лёг спать. Решив, что утро вечера мудренее. До поездки осталось два дня. И два разговора — с другом и бывшей женой. Которые вряд ли чем-то помогут, но вдруг?..

***

Маша от похода в кафе или ресторан отказалась, велела приезжать в мастерскую, потому что у неё «приступ вдохновения». Все годы знакомства и недолгого брака Денис не уставал поражаться этой женщине. Она была высококлассным бухгалтером, которого клиенты передавали из рук в руки. Работала исключительно на фрилансе, не желая, как она говорила, надевать на себя «офисное ярмо». Отлично зарабатывала и грамотно вкладывала деньги. И примерно раз в несколько лет находила какое-то творческое увлечение, которому отдавалась с азартом и страстью. Денис как-то высказал предположение, что он сам и брак с ним тоже были таким увлечением. Маша расхохоталась и предположение опровергла. Сказав, что все увлечения проходят без следа, а Денис в её жизни существует для увлечения просто неприлично долго.

И это действительно было так.

Маша за эти годы плела кружева, писала любовные романы, делала украшения, пекла умопомрачительной красоты торты, шила яркие пледы. И, на удивление, всё, за что она бралась, выходило отлично. Кружева и пледы скупали ещё на этапе задумки. За торты были готовы платить совершенно неприличные деньги. Украшения Маша раздаривала многочисленным знакомым, но её постоянно уговаривали что-то сделать на заказ. И даже четыре любовных романа, опубликованные на одном из сайтов самиздата, нашли издатели, выпустили и очень хотели дальнейшего сотрудничества. Но увы. Маша не врала: в какой-то момент то, чем ещё вчера она горела, вдруг резко становилось неинтересным. И она тут же прекращала печь, плести и писать — к разочарованию окружающих. А через какое-то время всплывала в очередной творческой ипостаси.

Сейчас, если Денис ничего не пропустил, был период картин-настроений. Так Маша называла свои странные полотна. Нагромождения цветовых пятен и замысловатых фигур каким-то образом реально отражали то или иное человеческое чувство, эмоцию или состояние. Денис затруднялся с объяснением, но и он, и другие, глядя на одну картину безошибочно угадывали в ней гнев. В другой — изумление. В третьей — безмятежность. Ошибались только совсем уж «эмоциональные брёвна», как их Маша называла. А «небрёвна» не только выстраивались за картинами в очередь, но и позировали. Маша довольно быстро научилась изображать истинное настроение конкретного человека в конкретный момент. У Дениса долго стояло перед глазами полотно, для которого позировала одна крутая бизнесвумен. Сочетание лавандового, салатового, розово-золотого, спиралей, облаков и размытых силуэтов. И состояние: «Я хочу замуж и маленькую хорошенькую дочку». Железная леди, ни разу не улыбнувшаяся за время позирования и взирающая на всех взглядом ядовитой змеи, расплакалась. Сняла с себя какие-то брендовые бриллианты за бешеные миллионы, подарила Маше и отказа не приняла. И через пару лет, по слухам, стала счастливой домохозяйкой и мамой сразу двух хорошеньких дочек-близняшек.

Так, под воспоминания о Машинах творениях, Денис добрался до её мастерской. Звонить не стал, открыл своими ключами. Прокричал от порога, что пришел. Разулся, помыл руки, заглянул в мастерскую. И остолбенел. На мольберте стояло полотно, название которого пугало, но не оставляло сомнений. Денис выдохнул:

— Предчувствие смерти?..

Маша обернулась.

— Я не сомневалась в тебе, Дёнчик. Это хорошая новость. А плохая — это настроение моих последних дней, Дёнчик. И покоя мне не даёт не чья-то возможная смерть, а твоя. Полюбуйся.

Маша стала поворачивать полотна, которые стояли у стены. Пять разных сочетаний цветов, фактур, фигур, тонов. И везде, в каждом — предчувствие смерти.

Внезапно задрожавшими руками Денис вытащил сигареты. По давней привычке прикурил сразу две, одну передал Маше. Она глубоко затянулась и спросила:

— Что у тебя случилось? Точнее, что с тобой должно случиться, а?

Денис попытался отшутиться:

— Это дело не на одну трубку, Ватсон.

Маша шутливого тона не приняла, продолжала смотреть пристально-вопросительно. И он рассказал ей всё. В отличие от разговора с родителями — вообще всё, без купюр. Передал в лицах разговор с Милой. Поведал обо всех своих рациональных и иррациональных страхах и о странных проблемах с памятью. О бесполезном поиске информации о друге детства Женьке́ и загадочном НИИ. О кошмарах, как-то с этим НИИ связанных. И о том, что он очень не хочет ехать, но при этом его в эту поездку невыносимо тянет.

Рассказывал Денис долго. Маша внимательно слушала, успевая при этом жарить картошку и отбивные на маленькой кухоньке. И задавать дельные вопросы. Потом они молча ели, словно переваривая историю. Наконец, Маша нарушила молчание:

— Мне совершенно не нравится эта история, Дёнчик. Вот вообще. А при наличии моих странных и страшных предчувствий — не нравится вдвойне. И по этому поводу у меня два предложения. Первое — отмени поездку. Просто не отвечай, если будут звонить твои эти товарищи. И оставайся дома. Второе — если уж тебе так невмоготу, давай я поеду вместе с тобой. Вроде бы, разговора о том, чтобы ты приезжал один, не было, да?

Денис отрицательно помотал головой.

— Нет, Машунчик. Разговора не было. Но это как-то априори предполагается. Да и не стану я тебя подвергать опасности, да ещё и такой непонятной. И не поехать не могу. Не в договоренности дело. Дело в том, что я хочу восстановить ту часть моей жизни, которую память почему-то вычеркнула.

Маша грустно вздохнула:

— Я понимаю. Всё понимаю. Но может не зря память так сработала, а?..

***

Разговор с Саньком никаких новых вводных не дал. А делиться своими проблемами, да ещё такими непонятными, Денис был с другом не готов. Уже жалел, что Маше рассказал. Поэтому просто выпили пива и разошлись. Впрочем, о поездке в город детства Денис поведал. Санёк заинтересовался, что был за НИИ, и поник, узнав, что сведений о нём нет. Хотя огонёк в глазах загорелся. Денис подумал, что увлеченный советским периодом истории товарищ, к тому же отлично разбирающийся в программировании и поисковых системах, возможно что-то нароет. Но вряд ли эта информация чем-то поможет в реконструкции событий детства Дениса.

Последний перед поездкой день Денис забил работой. Чтобы к выходным не осталось никаких «хвостов» и незавершённых дел. Страх никуда не ушёл, но он изо всех сил старался не обращать на него внимания. И успокаивал маму и Машу, которые звонили и тревожными голосами просили остаться дома. Когда ты всё для себя решил, и бояться глупо, и оставлять всё как есть — тоже. Обе его любимые и по-разному, но любящие женщины это понимали. И понимали, что Денис не отступит. Но всё же пытались. До последнего.

Ранним утром в субботу Денис выехал. И на заправке ему вдруг неожиданно позвонили:

— Де́нис?.. Ты меня, говорят, искал?

Денис нервно, но при этом облегчённо расхохотался:

— Суета? Женёк? Это правда ты?

Из трубки раздалось немного обиженное:

— Нет, лошадь в макинтоше!

Дениса вдруг словно окатило теплом: давно забытое их с другом выражение. А товарищ меж тем продолжал:

— Ты вроде в М. собрался? Очень удачно! Мне тоже надо в те края, а машина не на ходу. Ты в городе ещё? Не подхватишь?

У Дениса словно гора с плеч упала. И страх почти развеялся. Женёк — это не Маша. Он и мужик, и про прошлое его можно расспросить, и вообще. И тут же согласился подобрать товарища на выезде из города.

Удивительно, но за почти четыре десятка лет школьный товарищ мало изменился. Нет, конечно, повзрослел, отчасти даже постарел. Но в нём совершенно безошибочно угадывался тот самый Женёк-Суета, с которым в своё время было съедено столько пудов соли. И никакой неловкости — словно вчера расстались.

Разговор в машине шел обо всём на свете. Друзья делились рассказами о карьерах, личной жизни, увлечениях. Женёк, оказывается, довольно высоко поднялся, владел несколькими бизнесами. С азартом о них рассказывал и вдруг хохотнул:

— Кстати, всё благодаря тебе, Де́нис. Точнее, амулету, который ты мне подарил.

Денис посмотрел с недоумением. А потом признался, что ничегошеньки о том периоде своей жизни не помнит. И, чуть помявшись, всё остальное выложил. Про встречу друзей и прочее.

Женёк замолчал. Как-то тяжело замолчал. А когда начал говорить, было видно, что рассказ даётся ему с трудом.