сентябрь 2018 — февраль 2019
Шулю́м
Я ем впервые суп шулю́м,
И в голове так много дум,
А в животе: «Бурлю́м, бурлю́м…»,
Ведь тухлой рыбой полон трюм…
Мне полюбился сей супец,
Вот кок, однако, молодец,
По специям он точно — спец,
А я уж думал, всё — конец…
Ревёт, бушует ураган.
Я в кубрике… Держу стакан,
Доел шулю́м, немного пьян —
Мне можно — я ведь капитан…
Ударил в борт девятый вал,
Я удержу в руках штурвал,
А боцман грустно прокричал:
«Свистать наверх! Аврал! Аврал!»…
Без шуток — мы морские волки,
И достаём заначку с полки,
Прочистив спиртом наши глотки
Мы бьёмся за живучесть лодки…
Картина маслом на холсте —
Шулю́м растёкся в животе,
И в море, так же, как везде
Нужна умеренность в еде…
Всё улеглось — полнейший штиль,
Мы сбросим за борт рыбью гниль,
Опустошив до дна бутыль
В журнал запишем эту быль…
Предчувствие
Предчувствие
несбывшейся
надежды —
Необъяснимое,
как тайна
бытия,
Смотрю глазами
глупого
невежды,
А на меня
с иконы —
строгий Судия.
Трепещет пламя,
отражаясь
в лике,
Горением
мятущейся
души,
Помилуй меня,
Господи
Великий,
И в Своей Книге,
где-то с краешку
впиши…
* * *
Я жду поста —
зарю весеннюю,
Когда в потоках
талых вод
Всё так подвластно
очищению
От бед, уныния,
невзгод.
Тогда войду я
в сердца келию,
И дверцу тихо
затворю —
Вдруг заиграет
яркой зеленью,
И зацветёт всё,
как в Раю.
Хватило б только
самой малости,
Того горчичного
зерна,
Чтоб прорасти
великой радости,
Ведь Пасха —
Вечная Весна…
* * *
Вопрос остался без ответа,
И вопрошающий поник —
Опять всё также мало света
Среди блистающих туни́к.
Что толку криком будоражить
Толпу, спешащую на торг? —
И зарастает тёрном пажить,
Ведут учёт роддом и морг.
Молодожёны слышат «Горько!..» —
Пирует мир в своих правах,
Здесь души продаются бойко,
И не слыхали о Дарах.
Среди пустыни многолюдья
Кричи, хрипя — наказ такой —
Чтоб головою лечь на блюде
За чей-то танец колдовской…
* * *
Мы не видим
закатное пламя
В одиночестве
серых будней,
И решаем всё
только сами,
Чем сложнее —
тем безрассудней,
Мы хотим получить
всё сразу,
Не приемля
свыше рассрочку,
Запятой отделяем
фразу,
Когда надо бы
ставить точку.
Непонятны нам
зной и буря —
Мы гоняемся
за миражами,
И величие
собственной дури
До небес вознесли
этажами.
И скармливаем
призрачному счастью
Всё дорогое сердцу,
и святое,
И чавкает зубастой
смрадной пастью
Чудовище
кроваво-золотое.
Мы не стремились
различать подмену
В условиях
поветрия чумного,
И насыщались мы,
вдыхая скверну,
И не казалось нам,
что яда
слишком много.
Не удалось
в источнике отмыться —
Степень токсичности
отравы
поражает,
Коростой зла
покрылись наши лица,
Но зеркала
лишь внешность
отражают.
Нам в глубину нырнуть
не хватит лёгких,
Подняться на вершину —
также тяжко,
Не быть как все —
вот участь одиноких,
Царапающих криво
по бумажке…
Немарья
Я дыханье теряю
вместе с теплом,
Лёгкие обрастают
ментоловым льдом,
Нафталиновый иней
на стеблях волос,
В море глаз, но не синем —
айсберги слёз,
А снега́ так крахма́льны,
и укрыли чело,
От плафона Луны
еле-еле светло,
Формалиновой хмарью
растёкся туман,
Вспоминаю Немарью —
значит, я — Неиван…
Разрыв
Она: «Как ты?..»
Я: «Никак… И я никто,
И никем, и ни за что,
Никуда и никогда,
Больше «нет», и меньше «да»,
Я не «против», я не «за»,
Я не смех, и не слеза,
Я не прямо, я не вкось,
Я разрыв — и не срослось…»
* * *
Я улетучился как дым
И ртутью тихо испарился —
Упавшим волосом седым
На чёрном фраке заискрился.
В бокале водки льдом растаял,
Но спирта крепость не смягчил,
И нарушая сотню правил,
Не то, не тем, не так лечил.
Я рассосался, словно тромб,
До сердца не найдя дорогу —
Ползком во мраке катакомб
На ощупь пробирался к Богу.
Я высох на исходе лета,
Оставив крону зеленеть —
Осколком солнечного света
Лёг на асфальтовую твердь…
* * *
Пьяные гроздья рябины,
Алый ноябрьский свет,
Воздух родимой чужбины,
Дома, которого нет.
Листья так ярко и звёздно
Клён уронил на траву,
Лучше раньше, чем поздно,
И не во сне — наяву
Солнце играет в осколках
Кем-то разбитой воды,
И на бодрящихся ёлках
Первого снега следы.
Скоро завоют бураны
Песни короткого дня —
Время вскрывать свои раны,
Только нет сил у меня…
Глина
У каждого — свои вершины,
Свои падения на дно,
Свои пристрастия, личины,
И деньги, женщины, вино,
Свои мучения и скука,
И просветления порой,
Но бьют одинаково глухо
О гроб комья глины сырой…
* * *
Играйте в ящик, господа,
играйте в ящик —
Ведь это самая
почётная игра,
Возьмите шариков
свинцовых, настоящих,
И вы поймёте,
что действительно — пора…
Играйте в ящик, господа!
Так в чём же дело?
Поставьте, не робея,
всё на кон,
Теперь ваш ход —
вперёд шагайте смело,
Форсируйте
ваш личный Рубикон…
Побег
Белёсая
пронзительная вьюга
Была женой —
теперь уже вдова,
Похоронила,
замела супруга
И воешь,
не жива и не мертва.
Отчаянный твой голос
безответен
И одинок
в морозной серой мгле —
Остались только
несколько отметин
Дыханья ледяного
на стекле…
Мерцают угли,
вто́ря твоей песне,
Огонь свечи
предательски дрожит,
Но день придёт — и скажут:
«Встань, воскресни!»,
Хотя сейчас
без жизни он лежит —
И будет пир
в лучах великой славы,
Там, сквозь чернеющий
проплешинами снег,
Где совершают
мартовские травы,
Побег из мрака,
зеленеющий побег…
В пустыне
Вы меня, очевидно, не спросите,
почему мои волосы с проседью,
И в холодное пламя осени
свои ветви деревья бросили?..
Ведь для вас просто банальные,
эти мысли мои печальные,
Под беззвучные звоны хрустальные,
в зимнем небе морозно-прощальные…
Да и слов не найдётся правильных,
почему вдруг снега расплавлены?
И в паряще-пьянящем мареве
перелётные тянутся стаями?..
Я сказал бы, но вам не поверится,
как ковыльное море плещется,
В летнем зное мне снова мерещится,
как в пустыне кается грешница…
Дурь
В эту ночь я снова пылаю
бледным пламенем полной Луны,
Как Адам, тоскую по Раю,
хотя знаю, что дни сочтены,
Вот и станет щербатая глыба
мне надёжной защитой от бурь,
Вдруг, Спаситель в сиянии нимба,
улыбаясь, простит мою дурь?..
Хворь
Нечто хворью бремени века
Мне на темя незримо легло,
Как в бинты почерневшего снега
Мои слёзы вмёрзли в стекло.
А по капельнице внутрь вены,
Вызывая тягучую дрожь,
В сердце капает яд измены —
Так меня отравляет ложь.
И теперь различить невозможно,
Где же правда была, где нет,
А сестра неумело подкожно
Колет мне патентованный бред.
Шторм столетия хлынул на город,
Снег летит с дождём пополам,
Скоро утро, а это ведь повод,
Мне прописанный выпить напалм…
* * *
Бесконечность одиночества
простирается вглубь страниц…
Что поделаешь… Муки творчества
не хотят признавать границ…
Расширяя пределы познания,
погружаясь в бездну начал,
Астероидом без названия
я себя вдруг осознал…
И осколком забытого мира,
в пустоте коротая свой век,
Я незримой цепью пунктира
прохожу за парсеком парсек…
Но однажды, неведомой силой,
меня Солнце притянет к себе,
Оно станет моей могилой,
а я стану лучом в синеве…
Бесконечность одиночества
в водородной сгорает печи —
Распадаются муки творчества
на сияющие лучи…
* * *
Я прозревал
мучительно и тяжко,
И с болью
отрывая от себя
Амбиции,
претензии, замашки,
И малодушно
о судьбе своей скорбя.
Но в мутном мареве
неясных очертаний,
Влекущих
соблазнительностью форм —
Одна лишь пытка,
торжество страданий,
И перед носом —
поросячий корм…
* * *
архт. И. (К.) из «О.П.И.»
Наша жизнь
приблизилась к финалу,
Сколько времени уж
прожито безпечно,
А добра ведь нами
сделано так мало,
И жалеть
об этом будем вечно…
Наша смерть
подкра́лась незаметно,
Мы её не звали
и не ждали,
Сколько просьб
осталось безответно —
Наше «нет»
бывало твёрже стали…
Вот теперь
заламываем руки,
Проливаем слёзы
и стенаем,
И страшимся
воздаяния и му́ки,
Но сказать: «Прости…» —
увы —
не успеваем…
Блажь
Воет ветер в окне заунывно,
Не могу ни проснуться, ни спать,
Мысли валятся как-то надрывно,
Я их просто не в силах поймать…
Чьи-то тапки шуршат в коридоре,
Создавая ночной антураж,
Я опять с отражением в ссоре,
Ведь «я» новую выдумал блажь —
Прочитать по себе отходную,
Напоследок ударить в набат —
С ветром в поле теперь попирую,
Угощая собой воронят…
* * *
Всюду запах смерти,
синева на коже,
Пляшут недочерти,
корча умнорожи…
Если снимут Prada —
им не станет легче,
Ведь свиное стадо
бродит недалече.
Верят, но трепещут,
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.