Бесплатный фрагмент - Дверь в параллельный мир

«Параллельных миров не бывает, это книжные выдумки! — скажет кто-то, не посвящённый в Тайну. А я отвечу: не выдумки. Хотите спорить? — давайте. Моя книга — та самая дверь. Откройте её — и убедитесь САМИ!»

Дверь в параллельный мир

— Параллельных миров не бывает! — я вращал на пальце баранку и поглядывал нетрезвым взглядом на завсегдатаев пивного бара. — Не верю я в эти байки.

— Откроется дверь — поверишь! — проворчал собеседник. — Двери — коварные существа, они похожи на избалованных женщин. У них есть душа, характер и чувство собственного достоинства. И даже замочная скважина, куда вставляется ключ! К этим барышням нужен подход и особая деликатность в общении. Чтобы ключик попал в отверстие и хорошенько провернулся внутри!

Мы болтали со странным очкариком уже полчаса. Я смотрел футбол в одиночестве и хлебал пиво, когда он подсел за мой столик. Мы разболтались под пивным угаром и очкарика потянуло на откровения.

— Ну, конечно, — усмехнулся я, — дверь в параллельный мир… Скажи ещё, форточка в другое измерение или унитаз в соседнюю галактику.

— Я сам бы не поверил в этот бред, — махнул рукой очкарик. — Но вот он я, перед тобой — человек из параллельного мира. Однажды я открыл дверь, вошёл в неё, но обратно так и не вышел.

— Чем докажешь, что не врёшь? — я направил в его сторону указательный палец, как веский довод в разговоре двух наклюкавшихся выпивох.

Очкарик взял в руку наполненный пивной стакан и посмотрел на свет сквозь рифлёное стекло одним прищуренным глазом.

— Ты думаешь, это пиво? — спросил он загадочно и сам же ответил: — Как бы не так! Это в вашем мире жидкость эта называется пивом, а в мире где она производится — мочой мондрагорского единорога! Единорога доят гоблины-животноводы, разбавляют мочу дистиллированной водой, насыщают углекислыми пузырьками и продают в другие миры.

Я не поверил очкарику на слово и для проверки отхлебнул из бокала. Пиво как пиво — очкарик бессовестно врал!

— Докажи как-нибудь ещ-щё, — потребовал я, заплетаясь языком за слова. — Байка про пиво не прокатила.

— Узри и покайся, когда придёт сатана! — проревел очкарик демоническим басом, снял очки и протянул мне.

— Очки как очки, — я повертел их в руках. Одел — и чуть в штаны не наклал! Я увидел людей совсем другими! Это были не люди, а жуткие существа! То ли мифические, то ли инопланетные. С копытами, рогами, жуткими мордами и отталкивающими телами.

Сперва я решил, что словил глюки, а в местное пиво подмешивают какую-то галлюциногенную дрянь. Но затем сообразил, что надел очки виртуальной реальности, всего-навсего. Я слышал о таких и читал в интернете.

— В нашем мире их носят все, — похвастал очкарик. — Это натурализаторы. Они раскрывают истинный облик существ и разоблачают их завуалированное содержание. С их помощью я вижу ваш мир насквозь. Все его пороки, всю голую истину без приукрас.

Мне было интересно, что очкарик расскажет дальше, и я не стал его прерывать. К тому же захотелось его напоить до состояния свинячьего братства с окружающим миром. Когда он напьётся как следует, то продаст мне свои очки за пару бутылок водки. Я представил завистливые морды друзей, которым похвастаюсь этой диковинной безделушкой.

— Мы накатили после бани пивка, — рассказывал дальше очкарик. — Я вышел на улицу через дверь… И бац, оказался здесь, в вашем мире. Так и кантуюсь с тех пор по кабакам и баням в поисках заветной двери в обратную сторону. Но, видимо, мало пью, раз дверь не желает открыться. Я продал уже пару вещей из нашего мира за неплохие местные бабки — мне не на что было приобретать жизненно необходимую водку.

— Продай мне очки, братан! — подсуетился я и, улучив момент, добавил в кружки с пивом «Столичную» из бутылки спрятанной под столом. — Ни у кого из моих друзей таких нет. Они обзавидуются, когда посмотрят сквозь них на этот кажущийся скучным мир.

— Ни за что! — очкарик выхватил у меня очки. — Они — последняя ниточка связующая меня с родным миром.

— Расскажи хотя бы про этот мир, раз смотреть на него не даёшь, — сказал я обиженно, всё ещё надеясь напоить очкарика и в результате заполучить заветную вещь.

Лицо очкарика растянулось в хмельной улыбке. Он смотрел на меня глазами видавшего виды скитальца по диким и жутким мирам, не сомневаясь в моей наивности.

— Портал открывается непредсказуемо, он может открыться в любой произвольный момент! — уточнил очкарик. — Но острее всего он реагирует на недоверие. Чем сильней ты не веришь в параллельный мир, тем более могучую силу обретает энергия генерирующая портал. Хлебни ещё мочи единорога и постарайся не поверить как можно сильнее!

— Сейчас, подожди минуту, — у меня давило внизу живота, моя собственная моча просилась наружу, — я вернусь и не поверю изо всех сил. Только слетаю в сортир, туда и обратно.

Я добрался до туалета и вылил в нужник могучую струю из переполненного переработанным пивом мочевого пузыря. Выдохнул от колоссального облегчения в организме и вышел обратно в зал — из той же двери, в которую и вошёл.

Но оказалось, что совсем не из той! Я понял это, когда открыл дверь и увидел куда попал. Зал был другим… И посетители были другими… Это был другой зал, зал из другого мира!

Недоверие, моё чёртово недоверие, притянуло проклятый портал между мирами и выбросило меня чёрт знает куда!

— Проходи, братан, к нашему столику, мы тебя заждались! — сказал мне здоровенный урод с кабаньей башкой. Невыносимо мерзкий, с накачанными до непомерных габаритов анаболиновыми мускулами.

Я вспомнил мифического Минотавра с книжных картинок о подвигах Одиссея — рожа один в один! Ухмыляющееся и обрюзгшее свинячье рыло!

Рядом с «минотавром» за столиком сидели другие страшилища с полотен Франциско Гойи и прочих художников-сюрреалистов — нравственных уродов с маниакальным воображением. Зал был переполнен страшилищами. Они, все как один, повернули уродливые головы и уставились на меня в ту секунду, как я вошёл в проклятую дверь.

Единственное спасение — сбежать обратно за дверь сортира! Я подумал об этом и попятился. Уроды с полотен Гойи поднялись с насиженных мест, угадав мое намерение, и воинственно двинулись в мою сторону. Они хотели задержать меня в этом мерзком инфернальном мире.

— Дверей в параллельный мир не существует! — выкрикнул я им назло, развернулся и припустил бегом в сторону туалета. «Я перепил — вот и всё! Все вы — просто-напросто мои глюки!»

«Глюки», в свою очередь, припустили за мной бегом. За спиной я услышал звуки погони — стук по полу дьявольских копыт и грохот опрокидываемых стульев.

Я с разбегу влетел в туалет. Он, туалет, нисколько не изменился и был на первый взгляд тем же самым — обычным зловонным сортиром, типичным для рыгаловок и прочих общественных заведений родного российского отечества. С замызганным кафелем на неровных стенах и грязным обоссаным полом.

Но стук копыт погони никуда не делся, он доносился за спиной из-за не захлопнутой до конца двери.

Спасаясь, я заскочил в одну из кабинок и спрятался там, закрывшись на шпингалет. Трясущейся рукой стёр пот со лба и осмотрелся в кабинке.

Внезапно, в унитазе забурлила вода. Из дырки наружу брызнули вонючие канализационные струи. Зловонный гейзер окатил меня с ног до головы мерзкой дрянью.

Струи поднимались рывками — всё выше и выше. Я вздрогнул и отшатнулся, прижавшись спиной к запертой двери.

Гейзер достиг потолка, поливая меня мутной водой вперемежку с чьими-то застарелыми фекалиями. Он вытолкнул из канализации на свет божий огромного белого червяка — омерзительно шевелящегося. Это огромный глист, догадался я, гигантский салатёр, бычий цепень или какой-то другой гельминт. Он мутировал внутри унитаза, питаясь переваренными ГМО и прочей гадостью, навроде омаров. Эту дрянь он запивал мочой, произведённой мочевым пузырём в результате употребления абсента и энергетиков.

Огромный гельминт почуял меня и оживился. Он улавливал мой животный страх своей мерзкой паразитической сутью, бегущие по телу мурашки и пот, текущий по мне ручьями. Гельминт возвысился надо мной и разинул омерзительную беззубую пасть. Он проглатывал меня медленно и целеустремлённо — голову, руки, плечи — натягивался на меня сверху гигантским презервативом, погружая в свои зловонные, пропитанные духом чужих фекалий внутренности.

— Дверей в параллельный мир не существует! — выкрикнул я упрямо, засасываемый в глотку глиста-переростка.

Единственный

Гитарная струна идеальна для удушения. Тонкая, гибкая и невероятно прочная. Её накидывают на твою шею, внезапно напав сзади, и начинают душить.

Струна впивается в горло, удары сердца стучат в ушах. Руки шарят по коже, не в силах зацепиться за вонзившуюся удавку. В глазах темнеет, грудь сдавлена застрявшим внутри воздухом. Смерть приближается, как скоростной экспресс, железный путь которого преградила твоя хрупкая жизнь.

Но инстинкт выживания не сдаётся. Он ищет спасение и извивается, как скользкий угорь. В голове колотится мысль: «нападение сзади». Вывод из этого тело делает рефлекторно: я резко сгибаю ногу и бью напавшему в пах. Не помогает: он знает своё дело и хватку не ослабляет.

Я судорожно шарю руками в наплывающей на сознание черноте беспамятства. Ищу за спиной почти наугад. Тычу распальцованной пятерней, надеясь зацепиться хоть за что-нибудь, попасть в лицо урода и выдавить оттуда что повезёт. В последней агонии обречённого, цепляясь за ускользающий край спасения. Лицом к лицу перед ужасом смерти.

Тычу снова-снова-снова…

— и попадаю!

Большой палец с размаху пробивает упругую плоть и заходит во что-то склизкое. Крик «урода» застревает в ушах — крик боли, шока и потрясения. Мой палец погружается глубже, как в хорошо застуженное желе. Что-то лопает и разрывается в моей ладони — стекает липкая, горячая жижа.

Струна больше меня не душит. Я отбрасываю её и делаю вдох. Сердце выпрыгивает из груди. Чёрная пелена отступает, не успев забрать меня на тот свет.

Я захожусь от кашля, согнувшись в три погибели, и оседаю на землю, пытаясь вспомнить «как дышать». На шее остался след от удавки — глубокая тонкая борозда, которая посинеет со временем, но разойдётся. Я чувствую её касаясь пальцами.

Тело понемногу приходит в себя, предсмертная адреналиновая эйфория сменяется облегчением. Но инстинкт выживания не оставляет в покое, он вопит в голове и безумствует, снова заставляя меня напрячься. Я вспоминаю об опасности, о которой на минуту забыл. Сейчас всё решают мгновения — кто останется жить, а кого запишут в покойники. Убийца скоро придёт в себя.

Такой не дрогнет, не остановится и не попросит пощады. Не отстанет и не отступится, пока не доведёт начатое до конца. Он прикончит меня, если я не прикончу его первым. Таков закон выживания — прописная истина для хищников и овец в этом гнусном плотоядном мире. И я не забываю о ней. Заставляю себя подняться, чтобы покончить с подонком.

Сквозь его пальцы стекает кровь. Он держится за лицо и корчится, зажав ладонью глазницу. Как будто это поможет вернуть ему глаз, вытекший наружу из полости в черепе, как сырое яйцо из разбившейся скорлупы.

Убийца тоже забывает про боль, как только вспоминает о невыполненном заказе. Вторая его рука тянется к карману, чтобы достать оружие.

Он вынимает ствол и почти успевает направить. Я бью ногой ему в лицо — пыром, на силу, как будто прикладываюсь по мячу — как учил в детстве тренер из футбольной школы. Голова убийцы откидывается и с глухим стуком разбивается о твердь асфальта. Разлетаются кровавые брызги. Выбитый из руки ствол, цокая, прыгает по земле.

Я снова и снова бью, пытаясь попасть в подонка. Он вопит во всю глотку и закрывает руками голову. В моём мозгу застряла остервенелая мысль: «Я должен его прикончить!»

Вот только попасть как следует не могу. Нога в тяжёлом ботинке каждый раз пролетает мимо, а если попадает в цель, то вскользь, через блоки и не серьёзно. Я бью второпях, а ботинок не достаточно твёрд, чтобы проломить голову и вышибить наружу мозги. Человеческий череп необычайно крепок, я не раз убеждался в этом, шлепки и затрещины ему не страшны.

Я останавливаюсь и лихорадочно соображаю. Мой загнанный взгляд блуждает по сторонам, ища, чем ударить как следует.

Поздним вечером, в темноте ни черта не видно. Свет далёкого фонаря не очень надёжный союзник. Вокруг пустырь, ветхие гаражи и асфальт в выбоинах. Как назло ничего подходящего: ни случайно забытого дворницкого инструмента, ни куска арматуры или кирпича, вывалившегося из кладки. Отлетевшего пистолета тоже не замечаю, а искать его сейчас некогда. Как всегда, будь проклят этот мир, мне чертовски не пофартило!

Но медлить никак нельзя! Придётся использовать то, что дала человеку природа. Раз не выходит забить ногами, буду импровизировать.

Я вспоминаю бои без правил, которые видел по ящику — смешные показушные мордобои для определённого типа публики, с жестокими и зрелищными приёмами проводимыми не всерьёз. Вспоминаю, как в юности учился драться на подпольной секции карате и просто во дворе со сверстниками. Вспоминаю навыки когда-то умелого уличного бойца, и рассудок сам подсказывает, как бить, если хочешь забить человека насмерть. Последовательность движений прокручивается в голове… Я встряхиваю себя и прыгаю сверху на киллера. Подбираю ноги, всем весом рухнув ему на голову.

Хруст сломанных позвонков не спутаешь ни с чем другим. Крик боли смолкает резко, как оборванная струна. Голова киллера глухо стукает об асфальт под плеск встревоженной лужи.

Я поднимаюсь на ноги и добиваю подонка футбольным ударом в голову, наполовину утонувшую в тёмной луже. Брызги разлетаются в стороны фейерверком грязи. Голова киллера запрокидывается назад, сломанная шея выворачивается неестественно и послушно, словно у тряпичной куклы.

«Готово! — я выдыхаю жар из груди. — Ублюдок отправился на тот свет. Скатертью ему дорога».

Мои колени, влетевшие с прыжка в его голову с нагрузкой восьмидесяти килограммов веса, сработали лучше всякого кирпича. На земле — окровавленный труп, голова покачивается, плавая в луже. Левая нога мертвеца, с которой слетел ботинок, дёргается в посмертной судороге. Кровь вытекает из пробитого черепа и пустой глазницы и вливается в лужу, смешиваясь с дождевой водой из подворотенных стоков и зловонной грязью прорвавшей где-то канализации.

Я отворачиваюсь, тяжело дыша. Сердце звенит в висках, как будто молот ударяет о наковальню. О загнанном пульсе лучше вообще не думать. Мне хочется побыстрее убраться отсюда и чего-нибудь накатить. Расслабить мозг крепкой выпивкой и унять дрожь в руках.

Но сначала надо обшмонать покойника, чтобы понять: зачем я ему понадобился? Менты при исполнении сперва надевают наручники и только потом, выудив из терпилы горячую информацию, аккуратно его кончают, инсценировав сопротивление при аресте. Если в этом, конечно, имеется острая необходимость — распоряжение высокого начальства или тривиальный заказ. Они хотя бы делают вид, что ими руководит закон, перед тем как отнять у человека жизнь.

Но напавший на меня поступил иначе. Он не стал утруждать себя выяснениями, а решил прикончить без проволочек, цинично и самонадеянно — гитарной струной. Но если он действительно бывалый киллер, то почему рисковал, используя удавку, а не пристрелил на месте, имея на руках ствол? И если это заказ, то по какой причине? Кто вообще мог знать, что я это я?

Да никто этого не знает! И знать не может! Вопросы, которые я сам себе задаю, пустые и бестолковые, на них ответов не сыщешь. Но если действительно так, тогда совсем ничего не понятно. Всё запутывается ещё больше и превращается в чушь.

Я приближаюсь к трупу и обыскиваю. Здоровый детина, молодой, не больше тридцати. Жить бы да жить ещё, но выбрал профессию неудачно. И угораздило тебя дурака…

Обшариваю карманы. Выуживаю ключи от машины, ежедневник, лапатник с документами, пластиковыми картами и деньгами. Копаюсь в лапатнике. Нахожу паспорт и удостоверение ФСБ. Ого! Вот это да! На кой я понадобился ФСБ? И с каких пор они промышляют заказными убийствами?

Читаю в паспорте прописку и всё остальное. Скороходов Сергей Дмитриевич. Женат, двое детей. «Большая морская», дом десять, квартира сорок один.

Ствол, стало быть, прихватил для надёжности. Табельное оружие, не иначе. Теперь понятно по какой причине не применил его сразу. Понадеялся обойтись струной, сноровкой и силой своих двоих. Использовать левый ствол не рискнул или не посчитал нужным. А раз настолько в себе уверен, значит как киллер далеко не новичок. Отработал клиента, сгубил душу человеческую и домой — целовать сладкую жёнушку и возится с детишками. Семьянин хренов.

А вот и напрасно. Теперь, наверное, жалеешь о самонадеянности, печально судача с ангелами на небесах. Хотя, с какими, к чёрту, ангелами? Такие, как этот «сотрудник», обычно горят в аду. Из оборотней в погонах, преставившихся на суд божий, в те места наверняка выстраиваются длиннющие очереди.

Запиликал сотовый в кармане покойника. Я достал его и прочёл на заставке: «Олег Константинович». Звонок не мог быть случайным, видимо звонивший беспокоился о том, насколько успешно прошла ликвидация. Я оставил вызов не принятым, опасаясь спугнуть «клиента», раскрыл ежедневник и наспех покопался в записях, нашел адрес «Олега Константиновича». Очень скоро он подробно и по существу ответит на интересующие меня вопросы.

Я скопировал на флешку всё, что было в памяти телефона. Её припрятал в карман, телефон отключил, вынул аккумулятор и выбросил в канаву. На всякий случай, чтобы подкинуть угрозыску непоняток. Документы и ствол оставил себе, они могли ещё пригодиться. Для начала я навещу пресловутого Олега Константиновича, а дальше будет видно по обстоятельствам.

Но сперва заскочу в магазин за водкой. Нервы совсем ни к чёрту, да и сердце, похоже, опять барахлит. Воздуха не хватает, башка звенит и кружится как «шар голубой», из запомнившейся с детства песни. Хорошо, что на зоне не пристрастился к чифиру, а то сейчас бы совсем кранты.

Покинув пустырь и пройдя подворотню, я вышел на улицу и поймал такси. Свои «Жигули» я бросил, так и не дойдя до гаража. На всякий случай, мало ли что. ФБС не та контора, столкнувшись с которой можно запросто отшутиться, избежав отбивания почек при допросе с пристрастием и подвешивания за ноги вниз головой.

Я вляпался во что-то очень скверное, в высшей степени непонятное и, судя по всему, не по-детски стрёмное. События развивались независимо от меня и с неожиданным поворотом. Последние три недели я как сыч глазел по сторонам, опасаясь засады и задержания. Ждал оперативников по свою душу, но никак не киллера, да ещё из спецслужб.

***

Доехав до места, я заплатил таксисту и вылез под осенний дождь, заморосивший на ночь глядя. Таблетки от домофона не было. Я потоптался минут пять возле двери, стараясь не слишком привлекать внимание, пока в подъезд не вошли, и тогда проскочил следом.

— Вы к кому? — послышался женский голос из-за металлической двери, вслед за тем как я нажал на звонок. Чей-то глаз недоверчиво уставился на меня в глазок.

— К Олегу Константиновичу, по службе, — брякнул я на ментовской манер и сунул в глазок красную корочку скороходовского удостоверения. С силой толкнул дверь, как только провернулся ключ в замке, и схватил за шею ошарашенную моей прытью женщину. Ладонью зажал ей рот и потащил за собой в комнату.

Полковник ФСБ жил в большой и шикарной трёхкомнатной квартире — «сталинке» в центре города. С огромными комнатами и высокими потолками, евроремонтом, дорогой шведской мебелью и красивой молодой жёнушкой. Вероятно, служака экономил каждую копейку, откладывая из зарплаты на протяжении пары столетий. А может просто подрабатывал заказами на ликвидацию.

— Ты позвонил в то время, когда меня исполняли. Хотел узнать у Скороходова, как тот справился? — предъявил я ему с порога.

Олег Константинович, седовласый мужчина лет пятидесяти, одетый в домашний халат, попробовал отпираться, но выходило у него не важно. Я сходу успокоил его, швырнув в кресло и приказав сидеть смирно. Женщине велел заткнуться, как только она попыталась разинуть рот, иначе пригрозил прикончить. Я крепко держал её за шею левой рукой и с лёгкостью раздавил бы трахею, попробуй она поднять шум.

Достаточно взглянуть на мою угрюмую, по-волчьи злобную физиономию, чтобы понять — я не из шутников. Да и повадки бывалого сидельца бросаются в глаза слишком явно. Они сами по себе нагонят страха на кого угодно. В моей правой руке подпрыгивает самый веский из аргументов — ствол с глушителем.

Перетрухавший Олег Константинович побелел как простыня, отбеленная в зоновской хлорке, и потянулся к шкафчику за лекарствами. Его жёнушка так громко застучала зубами, что мне подумалось, она вот-вот наделает под себя лужу, а заодно и кучу. Я неслышно заглянул в другие комнаты: дети спали и вряд ли проснутся раньше утра.

— Кто заказчик?! — прорычал я тихо, но зло. — Говори, или будет хуже. Я поставлю на тебя утюг и воткну шнур в розетку. А если вздумаешь кочевряжиться, прикончу детей и бабу. Мне долго разговаривать некогда.

Он конечно мне всё рассказал. Я сунул ему стакан с водой и разрешил накапать валокордина. Он выпил пахучую дрянь, держа стакан трясущимися руками, выдал заказчика и рассказал где его найти.

Выйдя на улицу, я спрятал пистолет в складках плаща, который позаимствовал в гардеробе полковника, и снова поймал такси. Назвал водителю адрес, и он повёз меня за город.

***

Дом заказчика мне понравился. Умеют приближённые к власти вальяжно жить в этой захудалой и замызганной, систематически обираемой ими стране. Слуги народа каждый день проезжают мимо по государственным делам в раздумьях о «служении Родине и долге перед Отчизной». С чувством собственного достоинства и глубокого морального удовлетворения. Взирают из окон престижных авто на народ, которому служат — на беспросветно-глупую, искусно зомбированную массу, влачащую страдальческое существование и надоедливо скулящую, как вечно битый хозяином цепной пёс.

Дожидаясь, когда заказчик пожалует домой, я пью дорогой привозной коньяк из его запасов, закусываю шоколадом и пялюсь в телевизор, развалившись в кресле перед широченным экраном и закинув ноги на стол. И даже больного сердца не чувствую. Коньяк многолетней выдержки, как бальзам, легко гонит кровь по венам и лечит воспалённые нервы.

Проник я сюда четверть часа назад, легко, как к себе домой. Отпустил такси, осмотрел снаружи красивый фасад большого трёхэтажного особняка и понял, что затруднений не будет.

Темнота парадной стороны подсказала мне, что охранники безмятежно давят на массу или бухают, как это принято среди отечественных секьюрити во время «изнурительных» трудовых вахт. Только в одном окне из-за шторы проглядывал тусклый свет. Не иначе, там просмотровая комната, откуда дежурный следит по монитору за изображением с камер.

Мудрёные запоры и бронированные двери для меня не помеха. С моим богатым криминальным прошлым и навыками бывалого медвежатника обойти эти бесхитростные препятствия — пара пустяков. Я даже покуражился, попозировав перед глазком камеры направленной на крыльцо, прежде чем взломать замок. Реакция охранников последовала с непростительным запозданием — видимо я оказался прав по поводу их пристрастия к выпивке и сну в служебное время. Короче говоря, всё было до смешного просто.

Ещё через полчаса домой заявился хозяин. Он беспечно отпустил шофёра и телохранителя, ни о чём не подозревая. Машина отъехала от дома и растворилась в темноте — я проследил за нею в окно. Хозяин толкнул оставленную незапертой дверь, слегка удивился по этому поводу, вошёл и увидел меня.

— Проходи, — пригласил я, показал направление пистолетом и предупредил: — Не вздумай валять дурака, а то схлопочешь пулю.

Хозяин, моложавый мужик лет сорока пяти в дорогом деловом костюме под таким же дорогим плащом и с внешностью какая нравится бабам, непонимающе заозирался.

— Охранники тебе не помогут. Их вместе с горничной и смазливой соской в ночной сорочке я успокоил навеки.

Моложавый мужик с интересом приподнял одну бровь, но всерьёз мои слова не воспринял. Он спокойно прошёл в прихожую, прикрыл за собой дверь и начал снимать плащ, поймавший на улице несколько капель дождя — как ежедневный ритуал, исполняемый механически и с равнодушием ко всему на свете. О плохом он даже не помышлял, пока не повернул голову и не увидел…

Голова громилы, застывшего по стойке смирно, была прибита к стене массивным янычарским ножом, позаимствованным мной в соседней комнате из хозяйской коллекции холодного оружия. Перекрестие рукояти торчало из забитого тёмной массой углубления на месте вытекшего глаза. На бритых ёжиком волосах — засохшие блины спёкшейся крови. Громила взирал в пустоту единственным застекленевшим глазом, широко открывшимся в момент последнего в его жизни искреннего изумления.

Хозяин взглянул на второго телохранителя, развалившегося на полу возле дальней стены. Такого же мёртвого, как и первый, только без головы. Отсутствовавшая часть его тела, рыжеволосая и кучерявая, закатилась куда-то под шкаф, после того как я опробовал в деле рубильные качества турецкой сабли.

Моложавый мужик, отдаю ему должное, отличался крепкими нервами. Маску спокойствия он носил с достоинством, давно привыкнув к роли «хозяина жизни» и ни секунды не сомневаясь в своей принадлежности к касте неприкасаемых. Но в этой уверенности он пребывал недолго. Заподозрив самое худшее, он быстро прошёл по прихожей, перешагивая через покойников, открыл дверь и заглянул в спальню.

Беспокоился моложавый мужик не зря. Если судить по тому, как он дёрнулся и пошатнулся, зрелище пришлось ему совсем не по вкусу. Моложавое лицо посерело, гримаса боли изменила его и в один миг состарила лет на тридцать. Ставшие ватными ноги подгибались, руки судорожно вцепились в дверной косяк.

«Бедолага, — подумал я. — Видимо здорово запал на молоденькую вертихвостку из фотомоделей, которую охаживал в этих хоромах. Падкую на богатеньких дядечек и умеющую выжимать ретивой скачкой рекордный максимум из жеребца, своевременно подвернув причинное место. А в благодарность добиваться от похотливого организма всех земных благ для себя любимой».

Вот только на этот раз пронырливой твари не пофартило. Её я повесил на люстре, соорудив петлю из телевизионного провода. Длинные вьющиеся волосы перепутались в резном хрустале подвесок, ночная сорочка в стиле «исполняю желания» варварски разорвана пополам. Наполненная силиконом грудь вывалилась из лифа наружу, рот заткнут засунутыми в глубокую глотку кружевными трусами.

Я оприходовал её, длинноногую и брыкастую, уже накинув петлю на шею. Сделал своё дело и выбил из-под шлюхи коллекционный стул. Она задёргалась, сдавленная в петле, заметала ногами, но скоро утихла, с вываленным изо рта языком и стеклянными глазами навыкате.

Обычный эпизод, не первый за сегодняшний вечер. Я привык убивать без раздумий. Терять мне давно уже нечего: по мне плачет пожизненная отсидка. Какая разница, сколько трупов будет в финале?

Вы спросите: зачем я это делаю? На всякий случай, ради предосторожности. Привык быть во всём аккуратным. Как говаривал наш пахан на зоне: «лишний свидетель — плохая примета».

Олега Константиновича и его аппетитную жёнушку тоже пришлось кончать. А заодно и пару щенков — их я придушил подушкой во сне. Самого хозяина пристрелил впопыхах, а бабе проломил череп не пригодившимся при дознании утюгом.

***

— Поговорим на кухне, — я ткнул оторопевшего мужика стволом в бок и кивком показал куда топать. Сюрпризов там быть не должно, я хорошо осмотрелся в доме, пока ждал запаздывающего хозяина.

Перевернув стул и поставив наоборот, я уселся в позе царя горы напротив напуганного мужика. Кухня была просторной, на западный манер, не чета тем крошечным закуткам в хрущёвках, предназначенным для готовки пищи, в которых я привык кантоваться скучными пьяными вечерами в перерывах между отсидками. Моя биография не изобиловала разнообразием мест пребывания. Жизнь сразу как-то не задалась, с детства покатившись по наклонной плоскости. Родители были горькими пьяницами, все трое их сыновей стали закоренелыми рецидивистами.

Конечно, невезение ни при чём! Ни в чём не виновата судьба, чей-то сглаз или злой умысел! Ни в чём не виноваты родители, общество или школа! Во всём виноваты сами подонки, которые выросли подонками, будучи подонками с колыбели!

— Сейчас ты расскажешь мне всё. Зачем нанял киллера по мою душу, и чем я тебе насолил. Пока говоришь, и меня не утомляет твоя болтовня, ты живёшь. Я угощу тебя пулей, как только начну скучать.

Моложавый мужик заметно поблек и утратил лоск. Он больше не выглядел хозяином положения и не казался неприкасаемым самому себе. На лице его проступили тени, глаза воровато забегали и болезненно заблестели. Подпрыгивающий ствол в моей руке наглядно давал понять: молчание меня не устраивает.

Я без сомнений пристрелю говнюка, дай он мне хоть малейший повод. Но, по правде говоря, совсем не верю, что у него хватит духу геройствовать. Пока он под впечатлением от увиденного, мне нечего опасаться. Башка у него работает, и он прекрасно представляет финал в случае сопротивления. Его единственная возможность выжить — это доказать мне свою полезность.

— Тебя ввели в заблуждение, я законопослушный член общества! — заявил моложавый мужик с подходящим для случая пафосом. Он гордо вздёрнул ослиную башку, состроил праведное возмущение на протокольной харе и затрындел заученное враньё, которым казнокрады и взяточники привыкли кормить подчинённый им человеческий скот. — Я никого никогда не заказывал! Я прокурор из генпрокуратуры! Гарант законности и правопорядка! Высокопоставленное лицо, стоящее на страже интересов государства!

Я зевнул. Мне становилось скучно. Я прохавал эту туфту давным-давно, меня на неё не купишь. Не придумав ничего лучшего, этот торжественный чёрт на лыжах с государственной физиономией, просящей хорошего кирпича, пытался морочить мне голову, корча из себя икону нравственности.

— Ты знаешь правила русской рулетки? — я продемонстрировал револьвер. — Сейчас мы в неё сыграем. Я нашёл в твоём доме пушку старинного образца с шестизарядным барабаном и патроны к ней.

Я сдвинул барабан в сторону, демонстративно вставил патрон в одно из пустых гнёзд, вернул барабан на место и прокрутил. Прицелился «гаранту законности и правопорядка» в голову.

— Прошу тебя, не делай этого! — в глазах его мелькнул звериный ужас.

Я нажал на курок, револьвер щелкнул — осечка.

Прокурор дёрнулся и побелел как мел. Он пока ещё был мне нужен — я знал, что пистолет не выстрелит.

— Нервишки, они не железные, — поглумился я со злорадством.

Я оставлял этому власть имущему опарышу призрачный шанс выползти из дерьма, в которое он вляпался. И рассказать нечто такое, что отвлечёт меня от желания немедленно смыть его жизнь в унитаз. И он действительно меня отвлёк, правда, ненадолго.

— Я не простой человек… не такой как ты и все остальные, — начал прокурор сбивчиво и с волнением. Он стёр со лба накативший пот и бросил салфетку в ведро. — Я бог, понимаешь, я бог!

Выслушивать откровения «бога» — занятие презабавное. По этой причине я не стал его прерывать. Пускай немного повыступает. Он либо употребляет какую-то очень забористую дурь, либо включил со страху конкретного дурака. В мозгах фекальных червей этой страны, которые влезли во власть и политику через мудрёную и извилистую коррупционную задницу, давно засела мания величия, питаемая многочисленными презумпциями и возможностями отката. Так и быть, я дам напоследок волю его брехливому языку, но только до той поры, пока не начну зевать.

— Нынешняя цивилизация не первая в истории человечества, — запальчиво трындел прокурор. — Три тысячи лет назад ей предшествовала другая…

Я слушал вполуха его идиотскую байку, хлебал вискарь и закусывал пармезаном. Но ненароком прислушался, когда речь зашла про бессмертие. Соплеменники прокурора из давнишней цивилизации, якобы, не умирали, и по причине этого в их мире произошло перенаселение. За ресурсы и земли разгорелась война. Их адские бомбы сожгли планету и в результате наступила большая хана. Из миллиардов выжили жалкие горстки, в руках которых сохранились знания. Короче говоря, параноидальный бред, хотя сумасшедшего прокурор совсем не напоминал. Но внешность бывает обманчива.

Прокурор достал из холодильника бутылку минералки, налил в стакан и промочил горло. Он крякнул от ударивших в нос газов, стёр с лица испарину и заговорил с ещё большим запалом.

— Но и они, горстка выживших, продолжали враждовать. Боевые роботы, беспилотная авиация, крылатые ракеты и лучевое оружие никуда не делись. Невостребованных арсеналов оставалось слишком много, и новый круг войны не заставил себя долго ждать. Доверие невозможно среди бессмертных, его в том мире не осталось совсем. Каждый косился на каждого и подозревал всех вокруг. Стать последним выжившим, абсолютным и единственным победителем — эта мания застряла в умах. Одержимые одиночки засели по бункерам и выискивали логова друг друга, управляя машинами войны. Из нескольких уцелел единственный. Последний человек на планете. Этим последним был я.

— Ну хватит, мне надоело! — я снова крутанул барабан. — Заливать, что ты терминатор из будущего можешь доверчивым потаскушкам в бане…

— Постой-постой-постой! — прокурор вскочил со стула, заслоняясь руками от пули, очевидно представив, как разлетаются по кухне мозги особо ценного члена общества, облечённого полномочиями, привилегиями и почётным доверием коррумпированных госструктур.

Я задумчиво поиграл в руке пистолетом, давая ему шанс одуматься. Он затараторил скороговоркой, заладив одно и тоже, как испорченная пластинка: — Ты ошибаешься! Ты совершаешь ошибку! Я говорю тебе правду! Чистую правду, от начала и до конца! Я не лгу! Хочешь я дам тебе денег? Много денег! Я дам тебе много денег! Пожалуйста, не стреляй!

Мой палец плавно спустил курок. Щелчок — осечка.

Прокурор резко вздрогнул и заморгал. Его кадык истерично подпрыгивал, лицо поменяло цвет. Я знал в каком гнезде патрон и продолжал издеваться.

— Ты не ответил на мой вопрос! Зачем ты меня заказал? — я снова крутанул барабан, стимулируя прокурора.

— Я заподозрил в тебе ошибку системы, — затараторил тот. — Из ресурсов спецслужб в мою личную базу стекается информация о каждом из живущих в этом мире. Аналитическая программа обрабатывает её и выделяет аномалии. Ты выглядишь подозрительно молодо для своих лет. Отсутствие вируса старения в генетической программе человека делает его бессмертным. В таких случаях, используя связи в спецслужбах, я посылаю киллера и устраняю ошибку.

Прокурор всё больше меня озадачивал. Упрямствовать так усердно под дулом револьвера нацеленного между глаз вряд ли станет кто-то в своём уме. Я опустил пистолет, позволив ему продолжить. Мне было над чем покумекать, пока прокурор излагал мне собственную версию мира.

— Я возродил популяцию и воссоздал культуру по образу и подобию погибнувшей три тысячи лет назад, — он нервно сглотнул слюну. — Но с одним отличием: я лишил людей бессмертия, введя код ошибки в программу человеческого ДНК. Кровь воскрешённых мною сородичей со временем перемешалась, так произошло нынешнее человечество. Творец вашей расы — я!

— Даже если ты не врёшь, мне эта информация не пригодится.

— Не жми на курок! Выслушай до конца! Я приведу доказательства! — Прокурор выставил перед собой ладонь. Вторая его рука полезла в щель между кухонными шкафами. Я зорко слежу за ним и держу наготове пушку.

Прокурор выудил из тайника дистанционный пульт, нажал какие-то кнопки, и противоположная стена разъехалась на две половины. Мои глаза от удивления полезли на лоб. Открылась потайная комната — помещение, заставленное странными штуками, похожими на научное оборудование. Я мысленно пожурил себя за невнимательность при осмотре кухни, ведь был уверен, что сюрпризы исключены.

— Давно бы так! — похвалил я и указал револьвером. — Что там за штуки такие?

— Артефакты исчезнувшей расы! — хрипло прошептал прокурор.

Я вспомнил про турецкую саблю, которую сунул за кухонный шкаф. Она могла мне пригодиться снова. Я достал её и повертел в руке — перепачканную в засохшей крови. Вытянул руку, дотронулся остриём клинка до груди прокурора и показал кивком.

— А ну-ка, топай туда!

Прокурор, трусливо пятясь, спустился в потайную комнату по лестнице из трёх ступеней. Я, прихватив бутылку виски, прошёл следом.

— Об этой комнате не знает никто. Отсюда я управляю миром. — Трепал прокурор языком, а я в это время разглядывал помещение. Но и его из вида не упускал, он всё-таки бог, с ним нужно быть начеку!

— Спасение мира в главенстве сильнейшего одиночки. Власть нельзя поделить, править должен единственный, самый достойный из популяции. Свита из приближённых правителя может быть многочисленной, но посвящённых в тайну его могущества быть не должно. Демократия ведёт к анархии и беспорядку. А дальше хаос, безвластие и конец всему. Диктат в его абсолютной форме — единственное будущее в котором у людей есть шанс. Все прочие варианты правления — дорога к самоубийству.

— Угу… — ухмыльнулся я. — Потому ты и роешь могилу каждому, кто выглядит по-твоему слишком молодо. Из страха, что какой-нибудь прыткий тип однажды поравняется с тобой могуществом.

Здесь как будто бы всё сходилось. Мотивы прокурора становились ясны. Бог принял меня за соперника, запутавшись в собственных сложных играх, и потому решил закопать. Но он совершил промашку и за это поплатится. Пожалуй, я приберу этот мир к рукам, раз подворачивается возможность. А его отодвину в сторону, как помеху. Он сам сказал, что демократия зло, а власть единственного — спасение.

— Я намеренно устраивал войны и потрясения, испытывая народившуюся расу на жизнеспособность, — трындел прокурор. Он держал свою власть в секрете чёртову уйму времени, а теперь его распирало и язык сам собой не удерживался за зубами. — Я задумывал повороты истории и сам играл роли исторических персонажей, как главный герой огромной невероятной пьесы. Я был Нероном и Ясоном, Леонардо да Винчи и Александром Македонским, Иисусом и Нострадамусом. Насаждал и строил культуру собственными примерами.

Прокурор перевёл дух, глотнул минералки и затрындел снова, распираемый гордостью за свои достижения:

— Но времена меняются и соответственно меняются мотивации. В третьем тысячелетии я запланировал перемены. Смену политической иерархии на более совершенную модель. Даровать бессмертие элите из самых достойных — следующий шаг запланированной мною эволюции. Но шаг этот должен быть осторожным. Знания в руках человеческого скота — путь назад к апокалипсису. Большинство под надзором избранных — залог непогрешимого общества. Мой родной мир был эталоном социума, я воссоздам его заново, но устранив роковой изъян.

— Опять бесполезная информация, — я снова начинал скучать и чтобы оживить беседу направил пушку на прокурора. — Рассказывай, как управлять машинами.

Подбадриваемый пляшущим в моей руке стволом, он зашуршал, как шнырь со шваброй. Подскочил к непонятной штуковине с мигающими делениями, поколдовал над кнопками, и в воздухе высветилось трёхмерное изображение.

— В моих руках банк генетической информации, мощь знаний исчезнувшей культуры и клономашина, репродуцирующая людей. В информокапсуле хранятся ментальные копии моих погибших сородичей с кодом их ДНК. Прилетев на Землю три тысячелетия назад, я воскресил их, воссоздав телесные оболочки, но ментальные основы переносить не стал. Сосуды их душ обрели чистоту, без желчи, обиды и злобы прошлого. Я собирался вернуть воспоминания некоторым, но так и не решился на этот шаг. Очень сложно отделить зёрна от плевел без страха разрушить своё творение.

Голограмма рисовала картины в воздухе, подтверждая рассказ прокурора. Я как будто смотрел кинофильм в объёме, только без стереоочков. Разглядывал объёмные изображения во все глаза, словно неандерталец попавший на выставку передовых технологий, не забывая, впрочем, приглядывать за прокурором.

— Мою родную планету вы, земляне, называете Марсом, — продолжал прокурор трепать языком. — Война погубила там всё живое, а атмосфера почти перестала существовать. Однажды мне надоело дышать воздухом из баллона и тогда я надумал переселиться. Соседняя планета подходила для этого идеально. Космические корабли уже летали туда, и пару раз даже высаживались исследователи. Как раз перед войной была запланирована колонизация. Межпланетный корабль висел на орбите, готовый транспортировать колонистов и подготовленный к старту. В уцелевшем ангаре одного из космодромов я отыскал планетарный челнок и изучил технику пилотирования. Перетащил все что нужно на межпланетный корабль, задал автонавигатору пункт назначения и он доставил меня на Землю. По прибытии я активировал нанороботов, те создали строительные машины, которые отстроили первые города. А клономашина произвела новых людей с искусственной программой старения. Первое время меня донимали местные вирусы, я несколько раз умирал, но перед этим предусмотрительно копировал самого себя в стерильном отсеке корабля. В конце концов, мой иммунитет приспособился, я создал вакцины, впоследствии победившие эпидемии.

Пока прокурор болтал, я размышлял над тем, каким способом его лучше прикончить. Ему пора было на покой, старикашка зажился на этом свете.

А сам он тем временем ностальгировал. О прекрасных испепелённых взрывами городах и культуре, намного опередившей нынешнюю земную. Вспоминал, как потерял семью: жену и двоих детей. Старший сын его пропал без вести, а дочь и жена сгорели в пламени взрыва энергетической бомбы. Потом были долгие годы в подвалах, где он вместе с горсткой выживших прятался от радиации и питался крысами. Но однажды ему повезло, он отыскал правительственный бункер, полностью автономный, с центром управления боевыми машинами. C помощью хитрости пробрался внутрь, прикончил засевшего там толстозадого генерала и с комфортом встретил конец войны.

— А дальше я строил для людей их новый дом, — прокурор поглядывал на меня, надеясь заслужить хоть каплю уважения в моих глазах. — Я последовательно открывал существующему человечеству знания прежнего и подбрасывал артефакты, чтобы ускорить прогресс.

Я засмотрелся на голограмму и выпустил прокурора из виду. Всего на несколько секунд, но этого оказалось достаточно. Когда я повернул голову… раздумывать было некогда.

Он держал в руках какую-то хреновину, которая конечно была оружием. И почти успел навести…

Но реакция не подвела меня. Хорошая выпивка бодрит и расслабляет одновременно, делает лёгким и неуязвимым. Я сорвался с места и махнул клинком, отсеча прокурору руку. Он завопил, как резаный бабуин, от боли и потрясения. Кровь струями хлынула на пол. «Хреновина», похожая на рукоять клинка, вместе с вцепившейся в неё отсечённой кистью, покатилась по полу.

Я хотел подобрать эту штуку, но вовремя спохватился. Оружие наверняка настроено на биологический код прокурора, отпечатки его пальцев или что-то вроде того. Не подумайте, что я тёмный какой-нибудь — фантастику на досуге люблю почитать. Не одну зоновскую библиотеку переворошил, пока кочевал по отсидкам. А чем ещё там заниматься?

Я предусмотрительно взял оружие за отсечённую кисть, направил на стену и приложил большой палец к сенсору. Вспыхнувший луч вошёл в кирпичную кладку, разрезая её, словно нож масло. Светящийся клинок гудел, как гудит энергия, но резал кирпич бесшумно. Он был похож на световой меч, какими бились джедаи из «Звёздных войн». Полезная штука, она могла мне в будущем пригодится.

За неудавшийся бунт я даже зауважал прокурора. Он всё-таки показал себя мужиком. Вернее, попробовал это сделать. Людская сущность не до конца изгнила в кунсткамере его трёхтысячелетнего тела. Зачатки живого и смелого каким-то чудом сохранились в этом манускрипте древности.

Я выразительно хмыкнул и достал высыпанные в карман патроны. Зарядил барабан револьвера, забив все шесть гнёзд. Осечек я больше не допущу.

По полу расползалась тёмная лужа. Кровь вытекала из скорчившегося прокурора слишком быстро. Он скоро скопытится без моего участия, тогда мне будет обидно.

Порешить прокурора было моей детской мечтой, с того самого дня, когда я впервые загремел в колонию для малолеток. Отомстить за себя и свою судьбу, исковерканную лицемерными ублюдками, скрывавшими свинячьи рыла под маской добродетели. От грохота их молотков при вынесении приговоров я до конца жизни буду вскакивать по ночам в холодном поту.

— Помоги, я истекаю кровью! — молил прокурор, белея от страха и потери крови. — Я расскажу о назначении машин, открою электронные ключи и пароли. Помоги! Я нужен тебе!

— Не нужен… — я мотнул головой и взвёл курок. Сейчас мы не в зале суда, он не был обвинителем и палачом. Мы поменялись ролями, настала моя очередь вершить закон! — Я не глупее тебя и дальше разберусь самостоятельно. Ты слишком древний бог и слишком трухлявый, чересчур зажившийся на этом свете. Посмотри на себя, ты дрожишь, как трусливый заяц. Века без борьбы превратили воина и победителя в слюнтяя и слабака. Какой ты, к дьяволу, бог?

— Этот мир подчинён только мне, — стонал прокурор из последних сил. — Один ты со всем не справишься. Мы можем договориться и властвовать на партнёрских условиях. Мне нужен мединоид, чтобы остановить кровь. Подкати его ближе! Спаси меня!

Слабеющая рука прокурора тянулась к громоздкому с виду ящику на колёсах, со множеством шкал и цветных индикаторов на панели управления. От ящика отходила тонкая трубка с блестящей колбой на конце.

Наверное, очень страшно умирать тому, кто мнил себя живым богом не одно столетие. Мучительно и жутко даже представить смерть, привыкшему измерять жизнь нечеловеческими отрезками времени. Бессмертие как наркотик: чем дольше живёшь, тем сильней затягивает.

И тут я понял, что поступаю не правильно. Если я ошибусь сейчас, то власть над миром выскользнет из моих рук, почти в них побывав. Страховка мне всё-таки не помешает. Я придумал, как оставить прокурора в живых, не боясь, что после он воткнёт мне нож в спину.

По сути мы очень похожи с ним. Богов из толпы выделяет сила. Мы — высшие существа, стоящие над человеческим стадом. Просто я оказался жизнеспособней его, а значит располагаюсь в божественной эволюции на ступень выше. Я — новая вершина в рейтинге. Бог создал овец, чтобы их стричь, и создал волков, чтобы овцы держались в стаде.

— Я передумал, ты не умрешь сегодня, — я спрятал пушку в карман и, отбросив сомнения, подкатил «мединоид».

На шкалах светились надписи: «инъекция коринфара», «введение донорской плазмы», «заживление ран» и так далее.

— Смешно! — усмехнулся я, — космический язык — русский!

— Просто проведи по реторде рукой и поднеси к ране, — мычал прокурор, еле ворочая языком на грани отключки. — Мединоид вылечит меня сам.

— Если эта штука взорвётся в моей руке, то и тебе она не поможет. Ты сдохнешь раньше меня… — Вспыхнувшим лучевым клинком я отсёк прокурору обе ноги повыше колен.

Тот вскрикнул и потерял сознание. Я пнул отсечённые ноги, откатив их подальше в сторону, и взялся рукой за колбу, как учил прокурор. Оттуда выползло нечто, напоминавшее чёрного спрута, блестящего, как гладкий латекс. Спрут обвил обрубок руки прокурора и присосался к ней, перекрыв собой кровоток. Щупальца воткнулись в кожу со звуком инъекций. Два других появившихся спрута потянулись к ногам, точно также облепили их и остановили кровь.

***

Через четверть часа чёрные спруты втянулись обратно в колбу, закончив врачевание. На месте недавних ран блестела гладкая плоть с розовеющими здоровенькими культями.

Прокурор приходил в себя. Он застонал, открыл глаза, посмотрел на культи и едва не отключился снова. Мне оставалось подвести итог и всё ему объяснить. Я скоро стану богом этого мира: бессмертным, всесильным и единственным. Мне нравилось моё новое будущее.

Я отошёл на кухню и достал из бара бутылку элитного вискаря. Глотнул из горлышка и вернулся в потайную комнату. Прокурор корчился на полу, неуклюже сучил культями и пытался придать туловищу вертикальное положение.

— Какая шляпа этот гнусный мир. А-ха-ха-ха! — Я рассмеялся ему в лицо, громко и от души. Обычная турецкая сабля превратила недавнего бога в катающегося по полу инвалида. Продукт созданного им мира, законченный уголовник, сделал продуктом его самого. — Хватит тебе уже царствовать, теперь Александром Македонским буду я! А ты будешь моим рабом. Я отделю от туловища твою голову и подведу к ней систему жизнеобеспечения. Мне нужно, чтобы ты говорил. Я как-то читал о таком в фантастике, теперь воплощу в реальности. Ты будешь моим инструктором в этом мире и возможно не умрёшь никогда. Раньше ты мечтал о бессмертии, теперь начнёшь мечтать о смерти.

Напоследок я рассказал недотёпе, что именно сбило его с толку. И невольно сделало меня приемником на посту божества зловонной и скотской клоаки под названием «человечество»:

— Ошибки в генетической программе не было. Я вовсе не бессмертный, как ты заподозрил. Я бежавший из колонии рецидивист с пожизненным сроком за разбой и двойное убийство. Кеша Махровый — моя кликуха. И мне не шестьдесят два года, как значится в паспорте, а тридцать девять. Ради новой незапятнанной биографии я выкрасил волосы в цвет седины, отрезал хозяину паспорта голову, а тело закопал под старой осиной. Вызубрил легенду своей новой жизни и стал Игорем Викторовичем Денисовым, безобидным и благопристойным членом общества. Бюрократическая машина погрязшего в бардаке государства тебя запутала и навела на ложные выводы. Я не бессмертный, но непременно стану им благодаря тебе.

А затем перекрою этот мир на собственный лад. Заточу его под себя. Он слишком захерен убогими предрассудками: «Не лги! Не укради! Не убий!». Честность, совесть, милосердие — тухлый елей для набожных овец, изобретённый ушлыми пастырями для усмирения стада. Есть только одно правило достойное для возведения в догму: выживает сильнейший! Гуманизм отменил это правило и выживать начали слабые. Они плодятся, смердят и занимают под солнцем чужое место. Род людской деградирует и в конце концов скатится к вымиранию.

Сила — вот подлинная религия. И я эту религию чту. Готовьтесь, люди, я иду. Я — ваш новый бог! Я — Единственный!

Преданность крови

Тишина подземелья чутко отзывалась на малейший шорох. Она приумножала звуки и разносила далеко-далеко. В темноте угадывалось движение, темнота жила, она не была пустой.

Где-то сорвался камешек и гулко поскакал по полу. Эхо повторило звук многократно, разнесло и потушило отголоски в пространстве множества галерей.

Элис напряглась, снимая укороченную винтовку с предохранителя. Сканер движения в её руке потух. Она подала мне знак: «стой, не звука». Я застыл на месте, осторожно доставая оружие.

Крадучись, как кошка, Элис заглянула за угол. И замерла. Она смотрела куда-то не двигаясь.

Мои глаза успели привыкнуть к темноте, но различали лишь смутные контуры того, что вокруг. Руки сами тянулись зажечь фонарь. Страх подталкивал двигаться, но команда Элис вынуждала ждать. Я приказал себе быть начеку и не начать пальбу раньше времени.

Шорох послышался за спиной. Я обернулся и заметил движение. Стремительная тень метнулась в сторону, словно призрак огромной летучей мыши.

Рука Элис оттолкнула меня к стене, я наткнулся спиной на острые камни. Что-то гулко и тяжело ударило о каменные своды там, где меня уже не было. Спасибо Элис, она спасла мне жизнь. Рухнувшая сверху глыба разбилась о пол и рассыпалась. Каменные осколки секли мой камуфляж и ударялись в шлем-маску. В ответ загромыхала винтовка Элис.

Вспышки выстрелов сверкали совсем близко и без конца перемещались. Элис стреляла наспех, почти не целясь. Она выплясывала в темноте неуловимый танец, пытаясь не стать мишенью для незримого врага, и палила, казалось, беспорядочно и наугад. Передёргивала затвор и стреляла, пока не растратила всю обойму.

Тишина наступила также внезапно, как и оборвалась. Я вжался спиною в стену и только глупо водил стволом из стороны в сторону, ища неуловимую цель. Элис, как приведение, перемещалась где-то в темноте, не выдавая себя ни малейшим шорохом. Главное для меня сейчас — не пальнуть с перепугу в неё.

Кто-то хрипло застонал в стороне, кто-то наспех перезарядил обойму и выстрелил в упор, оборвав стоны. Вслед за выстрелом послышался голос Элис:

— Можешь не прятаться, Стив, с ними покончено, — вспыхнуло пятно света, и я увидел силуэт её лица. Она вглядывалась в экран сканера. — Их было двое и оба отправились в мир иной.

Я приблизился к Элис, и она повернула голову. Я не мог понять, довольна она тем как я справился или огорчена. Элис всегда была холодна, словно камень. Даже стоя со смертью лицом к лицу, как было минуту назад.

— Поздравляю с боевым крещением. Ты показал себя молодцом для первого боя.

— Какое там… — отмахнулся я. — Дёргался и не знал что делать, пока ты стреляла.

— Ты не наделал глупостей и остался жив. Это главное. — Элис указала кивком на труп у нас под ногами. — Знакомься, это наш враг. Запомни его как следует. Ты ведь ещё не видел суггестов?

Я зажёг фонарь.

На первый взгляд, мертвый человек в длинном чёрном плаще с капюшоном казался самым обыкновенным, ничем не примечательным мужчиной средних лет. Разве что отверстие от пули во лбу и промоченная кровью одежда давали понять, что он не живой.

Элис присела на корточки, молча приподняла веки покойника, и я вздрогнул. Глаза оказались невероятными — радужной оболочки не было, только огромный чёрный зрачок. А вместо глазного белка ярко-красное стекловидное вещество.

— Взгляд суггестов способен преобразовывать силу мысли в кинетическую энергию, — поведала Элис. — Никогда не смотри им в глаза и уворачивайся от летящих в тебя предметов. Суггесты владеют не только сильнейшим гипнозом, но и телекинезом.

— Их сделала такими Вспышка? — догадался я.

— Да, — подтвердила Элис. — Облучение неизвестной природы, оно дало телам импульс к мутации. Суггесты не люди, они перестали быть ими и превратились в демонов. Их тела легче наших втрое, они феноменально сильны физически и способны перемещаться по воздуху. Мы, люди, беспомощны против суггестов на открытом пространстве, потому и перебрались жить в пещеры. Только здесь у нас остались шансы противостоять им и выжить.

— А где второй? — спросил я, оглядываясь. — Ты сказала, их было двое.

— В соседней штольне, — кивнула Элис. — Я почуяла его первым и пристрелила, не дав приблизиться.

— А вот их оружие… — она сняла с запястья убитого браслет из белого металла. — Церебрастилет. Он усиливает силовой импульс, направленный мозгом. Один прицельный удар перебивает человеку все кости.

Внезапно Элис насторожилась. Она смотрела на сканер. Экран мигал красным, по нему семенили светлые точки.

— Суггесты! — выдохнула Элис. — Много, целый отряд. Движутся в нашу сторону.

Элис поднялась на ноги, она напряжённо искала решение.

— Их цель — захватить МАТЬ, чтобы истребить человеческий род. Одна из троп отсюда ведёт прямиком в родильню. Мы ДОЛЖНЫ остановить их, любой ценой!

Элис внимательно осмотрелась, запоминая в деталях расположение подземных галерей, потушила свет сканера и достала из-за спины свою вторую винтовку с коротким стволом. Она прижалась спиной к стене, готовясь к смертельному бою. Я встал у стены напротив с оружием в обеих руках. Две пары наших стволов — весомый аргумент в смертельной схватке даже с целым отрядом.

Я различил в темноте силуэты и даже успел прицелиться, когда что-то липкое коснулось моей руки. Тонкие нити, как быстрые змеи, обвили мои запястья и стянули их вместе. Я дёрнулся, пытаясь освободиться, и машинально выстрелил куда-то вверх. Пуля ударила в свод, отбив фонтанчик камней.

— Липуны! — закричала Элис с отчаянием и повалилась с ног, оплетённая липкими нитями.

Я потянулся к рюкзаку-карману, чтобы достать зажигательную гранату — надёжное средство от этой дряни — но сделал это с непростительным запозданием. Нити множились слишком быстро, а оплетали ещё быстрей. Я споткнулся о камень и неуклюже повалился навзничь, спелёнутый как младенец.

Элис каталась по полу и грязно ругалась, досадуя на роковой промах. Я даже пошевелиться не мог, понимая, что непоправимо влип.

Внезапно вспыхнул свет фонаря. К нам приблизились три тёмных фигуры. Суггесты, я узнал их плащи. Свет упал в сторону, и я увидел ещё нескольких в соседних штольнях — тех, что распускали нити из темноты, подобно чёрным паукам. Ни один камень не шелохнулся под ногами суггестов, они двигались не касаясь пола.

Один из них, видимо главный, скомандовал:

— Поставьте их на ноги. Я буду задавать вопросы.

Двое подняли меня и прислонили к стене. Двое других приблизились к Элис, но та отчаянно извивалась, не позволяя к себе притронуться. Она каталась по камням и кричала.

— Оставьте, — махнул рукой «главный». — Она нам не пригодится.

Двое отступили от Элис, она смолкла и замерла, очевидно смирившись со скорым концом. Главный дал знак кому-то, двое кивнули и удалились. Я догадался: он выслал вперёд разведчиков.

Мне было страшно думать о смерти, но надежды спастись не было никакой. Отчасти обнадёживало только то, что нас не убили сразу. Значит существовала причина…

Главный повернулся ко мне и спросил напрямик:

— Мы ищем МАТЬ, ты покажешь дорогу?

— Нет! — прорычал я с ненавистью.

— Так я и знал, — он поднёс фонарь ближе и склонился надо мной, изучая взглядом жутких, демонических глаз.

Я вспомнил предупреждение Элис и отвернулся.

— Считаешь мои глаза нечеловеческими? — усмехнулся главный, словно прочёл мои мысли.

Я не ответил. Он схватил меня за волосы и повернул голову так, чтобы я видел его лицо.

— А какими по-твоему они должны быть, НАСТОЯЩИЕ человеческие глаза? — он смотрел на меня в упор, бесстрастным и жутким взглядом немигающих красных глаз с провалами чёрных зрачков. — Неужели похожими на твои: ярко-оранжевыми, с плоскими, как у кошек, зрачками?

Я не знал, что на это ответить. В словах суггеста таилась какая-то правота, глубокая, но недоступная для моего понимания.

— Мы не будем тебя пытать, нам некогда возиться с упрямцами. Ты умрёшь, если не укажешь дорогу. Умрёшь, не узнав главного: прав был или ошибался. И не вернёшься в тот мир, вернуться в который мечтает каждый из нас.

Элис забилась в конвульсиях и закричала, как обезумевшая. Я не мог разобрать её слов, всё что осталось в ней — это ненависть к суггестам. Она каталась по острым камням, не замечая боли, и выкрикивала проклятия. Она пыталась оборотиться, трансформировавшись в дрогга. Но путы стягивали её тело слишком туго, не позволяя раскрыться силам превращения. Она была всего лишь слабой самкой.

Один из суггестов наотмашь ударил её прикладом по голове, оборвав крик. Элис замерла, потеряв сознание. По волосам из раны на голове стекала кровь, унося её жизнь.

— Она больна непримиримостью, — поставил диагноз главный. — Ярость крови и многовековая ненависть отягощают ей сердце. Личность дрогга пересилила в ней человеческую. Она видит в нас левиургов, своих заклятых врагов, и совсем не видит людей.

Речи главного были преисполнены ЕРЕСЬЮ. Плохо понятными мне наветами, лживыми и смертельно опасными для людей и РОДА. Я не хотел его слушать, я противился всеми силами. Он стремился меня одурачить, запутать в словах, чтобы выведать главное. Сейчас я не думал о МАТЕРИ, не думал о РОДЕ, меня беспокоила только Элис. Я чувствовал неразрывную связь с этой женщиной, глубинную родовую общность. Я должен был спасти её, как сосуд для продолжения жизни, расплатившись за это любой, даже самой дорогой ценой. Эта ВОЛЯ и этот ЗОВ были выше меня и моих желаний. Крик ярости, боли и ненависти вырвался из моей груди.

— Элис… зачем ты убил её? Выродок!

— Её жизнь не имеет значения, — парировал главный холодно. — Ни её, ни твоя, ни любого из нас по-отдельности. Мы все ничтожны, как прах. Выживание вида, только это по-настоящему важно. Мы должны устранить помеху и мы её устраним, вне зависимости от количества жертв. Вы подвержены внушению МАТЕРИ, её слова для вас СВЯТЫ, они выше чем просто приказ. В них родовая преданность дрогга, и в них же обман. Попробуй на миг забыть что она внушила, попробуй задуматься и сразу освободишься. Вспомни, что было до Вспышки, что было НА САМОМ ДЕЛЕ. ВСПОМНИ!!!

И я вспомнил…

Я вспомнил большие светлые города. Нас людей, какими мы были «ДО», совсем не такими как стали «ПОСЛЕ» — по-звериному чуткими, по-волчьи жестокими и жаждущими крови враждебного рода. Вспомнил женщин, влекущих и пробуждающих страсть, красивых как феи из сказок, с которыми нас, мужчин, связывало нечто большее чем просто родство в семье. Мы любили женщин, а женщины любили нас. И от этой любви рождались дети. Детей рожали ВСЕ женщины, РОЖАЛИ ОНИ, А НЕ МАТЬ!

Слова главного звучали в моём мозгу. Я слышал не голос, а мысли и образы, благодаря способностям дрогга, появившимся после Вспышки.

«Мы не собираемся убивать МАТЬ, это бессмысленно. Мы убивали её много раз, но это не помогло. Инстинкт выживания предохраняет ваш род от гибели, наделяя одну из оставшихся в живых самок функциями МАТЕРИ. Но теперь мы изменили планы, потому что нашли выход устраивающий обе расы. Мы оплодотворим МАТЬ дроггов семенем левиургов и защитим, пока она не выносит потомство, ОБЩЕЕ ПОТОМСТВО. Тысячи и тысячи младенцев общих кровей появятся на свет, и вражда прекратится. Две расы объединятся в одну, нам нечего будет делить».

Легенду о БРАТСТВЕ я знал без него. Хотел в неё верить, но опасался коварства ЕРЕСИ. Легенда гласила, что дрогги и левиурги соединились в телах с людьми посредством мистической ВСПЫШКИ, а значит человеческая генетика могла объединить две непримиримых расы в одну. Генетика давала нам шанс покончить с вековой враждой, если бы преданность крови и внушение МАТЕРИ не распаляли ненависть. Дрогги и левиурги враждовали в родном измерении, продолжают враждовать и здесь.

— Мы нашли логово и МАТЬ, — доложил один из разведчиков, вернувшийся с новостями. — Но она была уже мертва, её убили свои. Стражи перегрызли ей глотку, чтобы она не досталась нам.

— Теперь природа наделит её функциями другую самку. Ту, что фанатичнее всех преданна РОДУ… — сделал вывод главный и бросил взгляд на Элис. В голове его бродили мерзкие планы.

— Развяжите женщину и разденьте! — приказал он.

Голос Элис звучал в глубине моего сознания. Я слышал её, она была жива и взывала:

«Не верь им, в их словах ложь! Цель левиургов — уничтожить наш род! Убей их и спаси меня! Убей врага, как убивает врага МУЖЧИНА!»

Я должен был сделать выбор: жить человеческому роду или превратиться в звериный.

И я его сделал!

До крови закусил губу, закатил глаза и зарычал по-звериному. Моё тело выгнулось, став нечеловечески сильным. Острые, как иглы, когти крошили камень, словно труху. Могучие мышцы вздулись и разорвали путы.

Я был самцом, и этим всё сказано. Защитником семейного логова, свирепым хищником и жестоким убийцей. Путы липуна смешное препятствие для такого. Я разбросал суггестов, преграждающих путь, и прыгнул на главного, вонзив клыки в его горло. Липуны прилипали ко мне и беспомощно рвались, силовые удары бессильно хлестали моё прочное, как камень, тело.

Я убью вожака и его подручных. Не оставлю в живых никого. Убью всех, одного за другим. А потом приду на помощь Элис… Излечу её, дав глоток своей живительной крови… И овладею телом, прямо здесь и сейчас, на камнях.

Я вспомнил себя в прежней жизни. До переселения в человека и воплощения в этом мире. В иной среде, в ином существовании.

В той жизни я был вожаком. Самым лютым и могучим из дроггов. Яростным хищником — царём инферно родного мира.

Здесь я тоже стану царём!

Я и Элис… Мы сольёмся в экстазе оплодотворения, дав начало новому поколению — сотням, тысячам зародышей, которые станут воинами, родившись и повзрослев. Война продолжится снова, бесконечная и безжалостная, ещё более страшная и жестокая. Война дающая право выжить только самым достойным этого. В мире ужаса, под звездой насилия, в проклятом горниле всепоглощающего инферно.

Элис станет НОВОЙ МАТЕРЬЮ, произведёт потомство и выкормит. Я стану защитником моей вынашивающей плод половине, а после родов прилежным отцом. Трупы левиургов пойдут на корм МАТЕРИ. Мясо очень питательно, в нём залог возрождения РОДА. Ей понадобится много мяса: сегодня, завтра, через месяц и через год.

Я ДОБУДУ ЕЙ МЯСО!!!

Девять жизней

Снимайся Сергей в кино — ему бы досталась роль Карлсона. Доверчивый и добродушный увалень с жизнелюбивым пропеллером в вечном поиске приключений для неусидчивой пятой точки.

— Тысячу лет тебя не видел, Алиса. Ты всё такая же стрекоза, хорошеешь и хорошеешь, — лицо Сергея растянулось в широкой улыбке.

— Ты тоже не меняешься, Серёжка, — отмахнулась его собеседница и покачала головой. — По жизни баламут и неудачник. Такой же как мой бывший.

— А помнишь как мы целовались в десятом классе? В школе за мной бегали все девчонки, а я как дурак влюбился в тебя.

— Опять выдумываешь… — поморщила носик Алиса и закопалась в сумочке, ища зазвонивший телефон.

Найти его никак не удавалось, и она, не выдержав, вытряхнула содержимое сумочки прямо на стол.

Документы, косметичка, какая-то дамская дребедень… Внимание Сергея привлекли солнцезащитные очки.

— Откуда в женской сумочке мужские очки? — он взял их, повертел в руках и примерил. Повернул голову и посмотрелся в стеклянную дверь, как в зеркало.

Очки как очки, ничего особенного. Разве что дорогие, насколько он разбирался.

Алиса наконец нашла телефон, но ответить не успела, время вызова истекло. Она чертыхнулась и швырнула мобильник обратно в сумочку.

— С этими очками целая история, — объявила она, глядя как Сергей в них красуется. — Это любимые очки Чистякова, мужа Каролины.

Сергей кивнул. Он был наслышан от Алисы о новом замужестве её лучшей подруги — завидной красавицы и удачливой охотницы на состоятельных мужчин.

Алиса разошлась и не смолкала:

— Каролина собралась в выходные на дачу, а супруг забыл там очки, которые попросил её захватить по возвращении. Каро, как водится, не любит отдыхать в одиночестве. Она позвонила мне, ещё в одно место, чтобы подобрать компанию и неплохо провести время.

— И как вы его провели? — Сергей освоился в очках и явно не собирался с ними расставаться. — Хотелось бы подробностей. Весьма любопытно, как развлекаются на досуге светские львицы.

Алиса состроила постное личико.

— Лучше бы сидела дома, — она махнула рукой. — Каро на славу оторвалась, а я два дня зевала.

Алиса взяла пирожное из вазочки, откусила кусочек и решилась рассказать самое вкусное:

— Зато в понедельник с утра я вдоволь нахохоталась. Каро не нашла свои трусики после ночного разгула. А чистяковские очки, не продравши глаз, перепутав, сунула в мою сумочку.

Сергей подленько хрюкнул.

— Что ты на меня так смотришь? — возмутилась Алиса. — Я в оргии не участвовала, составила компанию в застолье и ушла спать. А вот Каро покуролесила на славу. Её муженёк сам виноват, слишком много времени уделяет работе и совсем забросил свою благоверную. В конце концов она женщина, а не мебельный гарнитур. Такие шикарные задницы бесхозными не бывают, мужские руки прилипают к ним по определению.

Сергей потерял интерес к разговору. Он сам не понимал что с ним произошло. Обычно Алисина болтовня с пикантными подробностями доставляла ему неизгладимое удовольствие. Но только не в этот раз, в голову отчего-то лезли совершенно посторонние мысли.

— Я вот тут обратил внимание и подумал… — Сергей осмотрелся по сторонам. — Тысячу раз был в этой кафешке и никогда не задумывался…

Сергей не закончил мысль. Послышался разговор на повышенных тонах. Судя по характеру голосов начальник отчитывал подчинённого. Сергей заинтересованно повернул голову. Алиса тоже прислушалась.

— Меня не интересуют ваши оправдания, Гусев. Вы исправно получаете зарплату, а обязанности свои выполняете из рук вон плохо. Кафе работает в убыток. Где, скажите мне, посетители? Нет посетителей!

Стильно одетый мужчина средних лет вышел на центр зала и продемонстрировал свою правоту, убедительно разведя руками. Следом за ним подобострастно волочился толстяк с жалостливой физиономией. Сергей догадался: владелец отчитывает управляющего.

— Откуда им тут взяться? — вмешался вдруг Сергей.

Он сорвался с места, подскочил к стильному мужчине и, сам себе поражаясь, с жаром заговорил:

— Оглянитесь вокруг… Убогий интерьер, оформление как в совдеповской столовке. Расцветка полов такая, что декор кажется грязью. Кондиционер еле жив, а в зале летает муха! Разве всё это может привлечь?

Сергей театрально взмахнул рукой, нарисовав ею в воздухе убедительный знак вопроса. И запальчиво продолжал:

— Ресторан должен олицетворять качество и престиж! Это место приятного времяпрепровождения, проводник комфортной и уютной жизни…

Сергея ещё долго несло. Он разглагольствовал о балансе стиля и спроса в ресторанном бизнесе, щеголял непонятно откуда взявшимися знаниями. Предложил изменить обстановку, униформу персонала, блюда в меню. И до того восхитил Кирьянова, так звали владельца, что тот немедля назначил его новым управляющим, поставив в пример бедолаге Гусеву, а самого Гусева понизил до мойщика посуды.