Бесплатный фрагмент - Души баллада

Душа

Душа просила упоенья,

В клубок свернувшись где-то в уголке.

Не мимолётного влеченья,

Родного, что укрылось вдалеке.

Так ненавязчиво и робко

Неясное виденье создала.

Не к храму проявилась тропка,

А, словно, за спиною… Два крыла.

Ещё не веря в это чудо,

Мы поднялись легко над суетой.

Виденья плыли ниоткуда

И душу наполняли красотой.

Ни пирамиды, ни вершины.

Ни водопады или острова.

Простора русского равнины,

Лесов, лугов и пашен кружева.

Простор заполнила свобода,

Очистив душу от былых забот.

В ней корень русского народа,

В ней щит и меч от всяческих невзгод.

Душа возвысилась свободой,

Мы надышаться ею не могли.

Она звучала чистой нотой,

Не зря за это предки полегли.

Отчий дом

Порой мне сниться отчий дом,

Неясных персонажей полный.

Где у двери встречает гном,

Серьёзный и немногословный.

Украдкой в душу глянет мне,

Как будто в чем-то осуждая.

И, звякнув связкой на ремне,

Пропустит, не сопровождая.

Знакомый мир родных вещей

Теплом из детства окружает.

Как будто сказочный кощей

Их здесь навеки сохраняет.

Все на местах своих лежит,

Не движется и не пылится.

У свечки пламя не дрожит,

И занавес не шевелится.

Лишь гости бродят в тишине,

Меня совсем не замечая.

И тают тенью на стене,

На всё молчаньем отвечая.

Зачем являются сюда,

И старый дом они тревожат.

А, может быть, с надеждой ждут,

Пройдут года и дом поможет.

Немало лет он простоял,

И видел многое и многих.

Тех, кто на полпути застрял,

Не соблюдая правил строгих.

Из мира в мир переходя,

Не пожелал со злом мириться,

Покой душевный не щадя,

Он вновь намерен воплотиться.

Иль призраком навеки стать,

Веками ждать заветной встречи.

И все кому-то рассказать,

Найдя посредника для речи.

Возможно, это — миражи,

И плод моих воображений.

Мой милый дом, мне подскажи,

Развей неясный дым сомнений.

Ужели вправду мне дано

Здесь грустный взгляд отца увидеть.

И я скажу, что сам давно,

Учу любить и ненавидеть.

Что стал спокойней и мудрей,

Но часто сон мой мысль тревожит,

Что не успел я быть добрей,

И обижал его, быть может.

Что хочется его обнять,

И вновь помериться плечами.

Так много хочется сказать,

Вот потому не сплю ночами.

Забытая ментальность

Забытой ментальности воспоминанье

Во мне пробудились осенней порой.

Как сталкер, узнавший о самопознании,

В ночных изысканьях утратил покой.

Загадочных образов мир моих предков

Открылся оттенками новых цветов.

Вся их непокорность в стремлении редком

И гордость, манили, как призрачный зов.

Просторы и дали великих свершений,

Как способ мышления и бытия.

В них с детства рождали привычку сражений,

И только таких девы брали в мужья.

Глубинные уровни этих понятий

Для русской души так привычно близки.

Они не зависят от наших занятий,

В душе и привычках — судьбы узелки.

Шкипер

Бушприт рапирой атакует волны,

По стаксель, зарываясь в пенящийся вал.

Давно водой карманы юнги полны,

Но руки держат, жигу пляшущий, штурвал.

Кренясь, постанывают мачты брига,

Последний парус каменеет на ветру.

Меняя галсы, чтоб избегнуть ига,

Под илом, если буря стихнет поутру.

Перекричать пытался грохот шторма,

Да некому его команды исполнять.

Устал. Продрог. На нём морская форма!

Она ему поможет с песней устоять.

Давно перешагнув порог из детской,

В пятнадцать юнга правил этим кораблём.

Он не прельщался блеском жизни светской,

Свой выбор, сделав между скрипкой и рулём.

Но мать с улыбкой, нежною рукою,

Дверь на балкон закрыла. Сразу ветер стих.

Опали занавески за спиною,

Но на стене ещё висел морской триптих.

«Уже темнеет. Ужин стынет. Время.

Укрой-ка ноги пледом, милый мой герой.

На кухню отвезу. Забудь про бремя».

«На — камбуз!» «Извините, шкипер дорогой!»

Перед рассветом

Полупрозрачной пеленой туман Москву внезапно спрятал,

Лишь купола над мостовой горели яростным закатом.

Но, сговорившись с темнотой, которую давненько сватал,

Он пропустил её рекой, и та расправилась со златом.

Огромный город свет зажег, пытаясь побороть затменье,

Но плотный смог в борьбе помог, собой являя чернь смятенья.

Туман-бродяга ликовал — столицей править хоть мгновенье,

С подругой темной ворковал, закрыв глаза от наслажденья.

Безумной страстью одержим, он белокаменную красил,

Чтоб тьмы установить режим, огни гасил на тротуарах.

Запутал бусинки огней, на фонарях всю грязь заквасил

Стирая память ясных дней, топил их в темно-бурых чарах.

Когда за сумрачной порой сестрица-ночь в Москву явилась,

Она столкнулась с пустотой, которая сюда вселилась.

Исчезли все монастыри, над колокольней тьма обвилась,

Дырой зияли пустыри, пропало всё, что здесь родилось.

Орел двуглавый ввысь взлетел, но так и не обрел дорогу,

Быть мудрым символом хотел, вселять надежду понемногу.

Но двойственность его удел, и как идти обоим в ногу,

Во тьме он отошел от дел, теперь приносит лишь тревогу.

Ночь растерялась в пустоте, не знает, что укрыть собою,

Она привыкла в темноте вершить, что сказано судьбою.

В загадке тайну сохранить, и хороводить звезд гурьбою,

Влюбленным нежность подарить, связав слова разрыв-травою.

Свою ненужность ощутив, ночь взволновалась не на шутку,

И черной воле супротив, она доверилась рассудку.

Черёд рассвета настает, он прокрадется на минутку,

Лучом всю серость разорвет, и прокричит петух побудку.

Мой верный бриз, что ночью сны всем смертным тихо навеваешь,

Среди туманной пелены лишь ты дорогу распознаешь.

Молю тебя — спеши скорей, как только утро повстречаешь,

Не ждите солнце у дверей, все небо — настежь. Как, ты — знаешь.

Я верю, тьма не устоит, пред ярким светом мрак растает,

И первым купол заблестит, что белый храм вверху венчает.

Пусть иней руки холодит, монах впотьмах рассвет встречает,

«К заутренней» едва звучит, он будит тех, кто понимает.

Кальвадос

Я помню, дед в соломенном сомбреро

В ковбойке выцветшей на сухеньких плечах

До старости хранил любовь и веру,

Душою светлой в девяносто не зачах.

Рассвет встречал в саду на старой даче,

Где предков дух сопутствовал удаче,

Средь яблонь рой пчелиный караул держал…

Фамильное гнездо. Начало всех начал.

Здесь бури оставались за оградой,

И беды таяли, как рыхлый снег весной,

В тиши все становилось сказкою лесной…

Здесь просто быть, казалось всем наградой.

И дед царил по праву в этом мире.

Он даже в холода не жил в квартире.

Шутил отец — здесь был фамильный замок,

И дед, как рыцарь, охранял его покой,

Беседуя с портретами без рамок…

Он был такой немногословный и смешной.

Читал романы одного Ремарка,

И всякий знал, что лучшего подарка,

Чем Кальвадос, для деда вряд ли б кто сыскал.

Он с детства был влюблен в тот край Нормандских скал,

А Пэт и Рут его не покидали,

И три товарища всегда были в друзьях.

В бистро у Триумфальной арки и в боях

Делили поровну свои печали.

Я помню запах меда от его рубах,

И сладкий привкус Кальвадоса на губах.

Полнолунье

В полнолунье стихают метели,

Заплутав меж лесов и полей.

На дорогах сугробы, как мели,

Для замерзших машин и саней.

Грань миров в полнолунье виднее,

Что-то манит её перейти.

Окунуться в тот мир, где темнее,

И узнать, что же ждёт впереди.

В полнолунье какая-то сила

Притаилась за домом в саду.

И впустить её в душу просила,

Я боялся накликать беду.

С любопытством к стеклу прислоняюсь,

И сознание делает шаг.

Выхожу за пределы, не каясь,

В мир иной, словно опытный маг.

Незнакомые души толпятся

И бубнят о своём невпопад.

«Ты, действительно, хочешь остаться?»,

Вдруг спросил чей-то пристальный взгляд.

«Не дури. Смерть тебя обманула.

Прежде выполнить нужно обряд…

Сердце замерло, мысль резанула,

«Это всё…» Я рванулся назад…»

В полнолунье не полночь, а полдень,

Серебрится в полях млечный путь.

Чертовщиною мир переполнен,

Так тревожно, что трудно уснуть.

Забытое счастье

С покосившейся крышей домишко,

И крыльцо с прошлогодней травой.

Из гостей лишь соседский парнишка,

Доживает свой век домовой.

Дом хранит души прежних хозяев,

Что родились и жили в любви.

Пели песни, пекли караваи,

Повторяя — Судьбу не гневи.

И у них было целое счастье,

Всей семьёю его берегли.

А вино пили лишь на причастье,

Прилетали весной журавли.

Детвора помогала по дому,

Кто постарше, шли в поле с отцом.

На печи место деду седому,

Там учёба — как стать молодцом.

Но война мужиков покосила,

Вдовы в чёрных платках не поют.

Куролесила тёмная сила,

В уголке счастье ищет приют.

Кто остался, подрос и уехал,

Дом остыл и тоскует один.

По ночам чей-то вздох, словно эхом,

В пустоте одиноко бродил.

Но не струсил соседский парнишка,

Птицам гнёзда под крышею сплёл.

Верил, что домовой не лгунишка,

И забытое счастье нашёл.

Ромашки

Былого детства тонкая рука

С ромашкой летней в осень протянулась,

И мартовский тюльпан издалека

Корит за посетившую сутулость.

Студентом в мае пышную сирень,

Тайком в букеты собирал по скверам.

И быстро бегать было мне не лень,

Что б не попасться милиционерам.

У речки колокольчиков нарвать,

Красавице с зелёными глазами.

И после, не стесняясь ей наврать,

Что они ночью к ней прокрались сами.

А розы, как и прежде, хороши,

На выпускной, а то и юбилеи.

Порою собирал для них гроши,

Хотя когда-то был я посмелее.

Теперь в окно стучатся холода,

Но на столе по-прежнему ромашки.

Теряют лепестки, как я года,

Но это только времени промашки.

Летняя сказка

В макушку лета капнул серый дождь,

Чтоб утвердить осеннюю победу.

Над племенем, где слишком слабый вождь,

Но ветер тучи разогнал к обеду.

И солнце засияло в вышине,

Исчезли лужи, воцарилось лето.

Забылась слякоть в маленькой войне,

Но скрылась осень в поисках дуплета.

Из жарких стран был вызван ураган,

И ливень тропиков к нему в придачу.

Погнали лето в сумрачный капкан,

Но потерпели оба неудачу.

На подоконнике сидел малыш,

И горько плакал, кулачки сжимая.

Неслись потоки с улицы и крыш,

В песочнице его дворец смывая.

Скатилась тихо детская слеза

Солдатику из олова и краски.

Был выстрел, сотворивший чудеса,

Дворец сиял под солнцем в летней сказке.

Время на востоке

Незримо время на Востоке,

Хиджаб не выдаст тайну лет,

И на лице морщинок след

Под паранджой молчит о сроке.

В разводах шёлк в цветах рассвета,

Движенья плавны в такт шагам,

Не знаешь возраст по серьгам.

Коль взгляд, как выстрел арбалета.

Тиара с красными камнями,

Монисто отблеск так манит,

Никаб скрывает, как гранит,

Что шепчут нежными устами.

В колье блистают изумруды,

В браслете голубой топаз,

Кольцо под цвет прекрасных глаз,

Тату — предмет для пересудов.

Лишь змейка темных вен под кожей

И тонких пальцев смуглый цвет,

Да старый шрам, как амулет,

Понять судьбу ее поможет.

Ментальность

Оставив тело в суете,

Чуть осмелев, душа воспрянет,

И чистый свет её поманит,

Исчезнет мысль о наготе.

Лишь присмотрись и пожелай,

Иных миров достичь возможно.

И там, ступая осторожно,

Вбирай в себя всё через край.

Там нет пределов и границ,

Для всех едина справедливость.

И не проси её, как милость,

Там ни окраин, ни столиц.

Для душ открытых мир иной.

Других законов и традиций.

Как интересны эти лица,

Хотя язык совсем чужой.

Без жестов, слов и суеты

Соприкасаясь только взглядом.

Не следуем ничьим обрядам,

В ментальном поле мы на «ты».

Слова

Перемешав слова, как в домино

Возьму одно, в кулак сжимая,

И, если вдруг почувствую тепло,

Беру второе, ближе с края.

Они различны, словно нечет-чёт,

Но что-то их роднит по нотам.

За ними третьего настал черёд,

Эх, под рукою нет блокнота…

А действие пошло, как снег, слегка,

Коварно скроет след позёмка.

За новым словом тянется рука,

Оно зовёт кого-то громко.

Завоет вьюга, вырвав целый слог,

Но двое рифмой неразлучны.

А кто-то просто выдержать не смог

Что в строчке выглядит так скучно.

Слова, как судьбы, могут только так,

Переписать лишь в новой жизни.

Но кто-то чаще попадает в такт,

И зазвучит без укоризны.

Садовник

Тихий шорох весеннего сада

Разбудил на заре за окном.

Он уснул в тишине снегопада,

А проснулись мы нынче вдвоём.

Он шептал, как скучает зимою,

Воет вьюга — ты будешь один.

Одиночество невыносимо,

К декабрю сад казался седым.

Мы дружили с ним с раннего детства,

Я знал каждый его уголок.

А рябина росла по соседству,

Он мечтал заглянуть на часок.

Я бродил по весеннему саду,

Понимал, сад мой снова влюблён.

Ждёт, когда я в беседке присяду,

И мы вместе рябине споём.

В нашей песне про жаркое лето.

Сад с садовником дружбе верны.

А рябина нам вместо ответа

Навевать будет сладкие сны.

Юнга

Отец читал мне в детстве на ночь сказки,

И мир мой заполняли голоса.

Волшебный запах новой книжной краски

Вдруг оживлял и реки и леса.

Сжималось сердце чей-то чёрной злобой,

Но витязь мне доспехи даровал.

Когда хитрец команду бил хворобой,

Я юнгою подхватывал штурвал.

И парус наполнял солёный ветер,

И шторм гнал к рифам одинокий бриг.

Упрямый юнга был за всё в ответе,

Он в детстве слово долг и честь постиг.

Страницы книг влекли в иные дали,

Я видел южный крест в ночной тиши.

Но пляжи белые родней не стали

Полянки с васильком в лесной глуши.

Отца наследство — полка добрых книжек,

Со мной по жизни, словно по волнам.

Я вырос из заплатанных штанишек,

Но юнгу за штурвалом не предам.

День

Он родился ещё на восходе,

Когда солнце плескалось в реке.

Но был пятницей назван в народе,

Как красоткою на островке.

Был для многих последним рабочим,

Развесёлым и даже шальным.

Для кого-то — авось, мя проскочим,

А счастливчикам был козырным.

Долгожданное время настало,

Словно третий звонок в варьете.

И красотка на сцене блистала,

Поразив всех своим декольте.

День устал от бездумной забавы,

Вышел в поле в тиши отдохнуть.

На закате там шепчутся травы,

В темноте различим млечный путь.

Напоследок влюблённые пары,

В тишине провожали его.

Вдалеке у костра две гитары

Утверждали, что всё волшебство.

Гостья

Когда сажусь за столик у окна,

Где лист и чашка кофе неразлучны.

Появится, каких-то дум полна,

Она, с кем мои мысли так созвучны.

На лист заглянет мне через плечо,

Шепнёт тихонько — надобно исправить.

Прочь лишнее, добавь сюда ещё,

Лишь то, что не нуждается в приправе.

Обняв коленки, сядет на диван,

Тихонько напевая мои строки.

И комнату окутает туман,

В котором растворяются все сроки.

Для времени найдётся уголок,

Где непоседа прикорнёт под вечер.

И звёздным небом станет потолок,

И сами разом загорятся свечи.

Слова ложатся гладко и легко

С мелодией переплетая строки

И вместо кофе я глотну «Клико»,

Легко переступая все пороги.

Стебелёк

Беззащитная сильная женщина,

Стебелек на ветру и гранитный утес.

Прошипит кто-то вслед — деревенщина,

Кто-то любит и ждет, и ревнует до слез.

Своенравна порой, даже ветрена,

Потому, что не может без сказок и грез.

В справедливости высшей уверена,

И готова за правду бороться всерьез.

До поры незаметна, застенчива,

А пойдёт в круг плясать, половицы трещат.

С нелюбимым не будет поверчена,

Хоть людская молва и года не щадят.

Бабьим летом вдруг счастьем засветится,

И отлюбит за всё, коль ей выпал черёд.

А завоет беда, как метелица,

Босиком, стиснув зубы, по снегу пойдёт.

Не торопит судьбу, ждать привычная,

Жизнь, как песню, красиво и сильно споёт.

Приглядись… Вот душа необычная,

В светлой горнице тихо и скромно живёт.

Днём осенним

известной притче про последний год,

С кем, где и как прожить захочешь.

Коль о судьбе узнаешь наперёд,

И выберешь среди урочищ.

Пиры Вальхаллы в девяти мирах

Средь викингов и флибустьеров.

Иль бригантину на семи ветрах,

А, может, битвы тамплиеров.

Волшебником неведомой страны,

В которой чудеса возможны.

Где все шаманы или колдуны

Перед тобой одним ничтожны.

Под солнцем южным в сказочном дворце

С гаремом из Шахерезады.

Живущем вечно в временном кольце,

И каждый год тебе там рады.

Пусть этот год и даже этот день

возможно станет тем последним,

и от меня останется лишь тень

Быть с ней, пусть даже днём осенним.

Сёстры

Любовь и смерть, как сёстры, ходят рядом,

Близки, как две ступени у одной черты.

В порыве, трудно разделить их взглядом,

И обе любят, когда дарят им цветы.

А к разуму сестрички безучастны,

У них отцов характер непременно крут.

С одной мы — счастливы, с другой — несчастны.

Но эти сёстры в жизни рядышком идут.

И обе любят белые одежды,

За ними длинный шлейф молвы несут года.

Одна преподнесёт цветок надежды,

Другая — крест печали ставит навсегда.

В объятия любой попасть опасно,

Любая вечно сердцем завладеть спешит.

Но лишь судьба определит негласно,

Кто под венец пойдёт, а кто на щит.

Да и меж ними не бывает мира,

За душу грешника у них война идёт.

Подружка ревность та ещё задира,

Тихоня зависть выжидает свой черёд.

А жизнь, как мать, заботливой рукою,

Обоим сёстрам торопиться не велит.

Но озорница манит за собою,

Молчунья нанесёт нежданно свой визит.

Судьба

Господь отмерил каждому по доле,

Что б всё успеть, судьбу послал в поводыри.

Так бродят парой грешники по воле,

Маршрутом длинным от зари и до зари.

Кому-то жизнь мерещится подвластной

Любви, амбициям, стремлениям, борьбе.

Бойцы готовы предложить с опаской,

На жизнь свою в орлянку поиграть судьбе.

Убогие и слабые покорно

Клянут свою судьбу, взывая к божествам.

Лгуны и хитрецы хотят проворно

Её надуть, ступая по чужим следам.

И многим не дано узнать до срока,

Что Долей каждому начертано в судьбе.

Казённый дом, иль дальняя дорога…

Цыганка с картами расскажет всё тебе.

Несчастные зазря теряют время,

Блуждают в полумраке, злобу затая.

И лишь влюбленных неземное племя

Хмельны от счастья и не видят воронья.

Безумец ей в лицо бросает вызов

Отвагу, словно шпагу, лихо обнажив.

Любимчику она простит капризы

Превратности свои в сторонку отложив.

Метель лихая

Свеча слезится, молча тает, и огонёк едва дрожит.

Метель снаружи распевает, что все секреты сохранит.

Завьюжит, если гость нежданный сюда намериться прийти,

Что сохранит покой желанный и дверь оставит взаперти.

Свидетель нашей тайной встречи как добрый ангел, ночь не спит.

Взвалив обязанность на плечи, за домом бдительно следит.

До окон всё засыплет снегом, с огнём споёт в печной трубе.

О том, что хочется быть другом, что б кто-то помнил о тебе.

Как одиноко ей ночами, в широком поле счастье ждать.

Как хочется играть словами, и с милым песни сочинять.

О том, как сладко жить на воле, и быть подвластной лишь себе.

Не покориться грустной доле, и песни петь назло судьбе.

Но где же тот избранник страстный, в ответ ей тишина молчит.

Любовь слагает слог прекрасный, а грусть мотивом лишь звучит.

Не потому ль метель лихая решила наш хранить секрет.

О счастье, за окном вздыхая, она студеный ждет рассвет.

Объятья

Вся наша жизнь исполнена объятий,

Разлуки, встречи, радость и беда.

Оберегая близких от проклятий,

Мы прижимаем к сердцу их всегда.

Объятья материнские из с детства,

Любовь и радость берегут в душе.

Кто не познал заботу с малолетства

Способен думать лишь о барыше.

Объятье с другом после первой ссоры,

Запомнятся, как радостный порыв

И с девочкой из класса разговоры,

За ручку… Но обняться, не забыв.

Бал выпускной, в объятьях первый танец,

И лишь в объятьях первый поцелуй.

Но твой черед пришёл. Ты новобранец,

Обнявшись с грустью, строем маршируй.

Крепки отца прощальные объятья

Всю жизнь их в памяти храним.

В чужом краю друзья нам, словно братья,

Обнявшись с ними, вместе устоим.

И пусть судьба потом подарит счастье

Вернуться в дом, где любят нас и ждут.

Под крики «горько» — жаркое объятье,

И губы милой мои губы обожгут.

И первенца, в волнении глубоком,

Я обниму, дыханье затаив.

Обиды, что свершит он ненароком,

Прощу, обняв и голову склонив.

С годами мы становимся мудрее,

Со временем объятья всё добрей.

Мы не зовём костлявую скорее,

Ну, а придет, обнимемся и с ней.

Рубины

Рубиновые бусы на рябине

Ещё видней на первый снегопад.

Она и в стужу лютую не сгинет,

Характер наш, не южный виноград.

Была у клёна явно не в фаворе,

Он всё берёзке шелестел листвой.

Сирень шептала ей о наговоре,

Что липа сыпала по мостовой.

Дуб долго выбирал среди красоток,

То ива, то осина, то ольха.

Не то, чтоб средь девиц был очень робок,

Выспрашивал, а кто ж тогда сноха?

Сосна и кедр шептались меж собою,

Лишь ёлочки хихикали внизу.

А тополь осыпал их с головою,

Весенним снегом, что смывается в грозу.

Не глянул на рябину даже ясень,

Собой всегда гордился свысока.

Всем видом говоря, как он несчастен,

Речушка к иве очень глубока.

Рябина очень просто наряжалась,

Рубины в бусах, только и всего.

Мороз просил её всего лишь малость,

Что б сохранила это волшебство.

Завиток

Изящной ручки завиток

У чашки с ароматным чаем

Напомнил, как я между строк

Писал, что без тебя скучаю.

Что эхо отшумевших гроз

Утихло за июньским садом,

Но все, что маялось всерьёз,

Лишь притаилось где-то рядом.

И снова на столе цветы

Гадают, лепестки теряя,

Как, может быть, сейчас и ты

Одна сидишь за чашкой чая.

В беседке тот же самовар,

Июльским вечером не стынет.

И лишь назойливый комар

Из собеседников поныне.

А, может, заглянул гусар,

Чтоб спеть тебе романс цыганский.

И рядом с чашкой партизан,

А вместо роз табак голландский.

Но нет, с тобою лишь закат,

И тишина вас охраняет.

А августовский звездопад

Тебе на счастье погадает.

Признание

Опавших листьев неразборчивые строки

Неровным почерком октябрь разбросал.

Как будто вспомнив, что уже минули сроки,

Красотке-осени признание писал.

Позвав к себе на помощь ветер-забияку,

И дождь-зануду, что стучит с утра в окно.

Он выгнал с улицы последнюю собаку,

Писал, когда вокруг пустынно и темно.

В обветренных руках перо держал несмело,

В тумане рифму так мучительно искал.

Кляня себя, что взялся за чужое дело,

С мальчишеским упрямством всё-таки писал.

Она влекла его рябины терпким соком,

И ярким убранством опушки у холма,

Загадкою в холодном озере глубоком,

И грустью расставания свела с ума.

Короткий век красотки день за год считает

И молодость уносит стаей журавлей.

Румянец девы с позолотой быстро тает,

Ведь ей отведено не более ста дней.

Озябшие слова ложатся неумело,

И он разбрасывает листья набегу,

Признание пылкое в любви меня задело,

Я записал его, и нынче берегу.

Помани

Помани меня глазами в сочном отблеске зари,

Обмани цветными снами, и за дерзость не кори.

Соблазни полутонами, к тайне доступ отвори,

Наколдуй любовь меж нами, и с собою забери.

Проявись на звездном фоне силуэтом из мечты,

И принцессою на троне небывалой красоты.

Обрати меня к иконе той духовной чистоты,

Что звучит в церковном звоне и влечёт из темноты.

Напои меня мечтами, где с тобою мы одни,

Зачаруй меня очами и влюблённость сохрани.

Свято верю, что с годами станут ближе эти дни,

Буду ждать тебя с цветами. Долго. Только помани.

На Пасху

Он охладел к своей избраннице на Пасху,

Едва не предлагал ей поиграть в снежки.

Забыл, как страстно добивался её ласки,

А нынче позволял намёки и смешки.

Стал увиваться подле встречных незнакомок,

Дерзил, пытаясь подхватить под локоток.

Вдруг затихал, всем видом говоря, что робок,

Мол, если довелось шалить, то лишь чуток.

Стал ревновать к тому, кто будет с нею после,

И упрекал, что позабудет про него.

Туманя взор, с надеждою крутился возле,

Твердя, что лишь она на свете божество.

Потом, раскаявшись, пытался всё загладить,

Врал, что научится держать в руках свирель.

И соловьём свистать, моля лишь о пощаде…

Весна простила — что там, ветреный апрель.

Амариллис

Твой амариллис смотрит, не мигая,

Как будто, губы страстно приоткрыв,

Желанье не тая, он свой порыв

Внушает, балансируя у края.

О… Сколько же коварства в этом жесте,

Через подругу передать букет.

Перешагнувши через этикет,

Мы как бы тот час оказались вместе.

Я будто ощущаю жар объятий,

Когда приличья разом позабыв.

Он властно будет так красноречив,

Что не спасут и тысячи заклятий.

И сладок будет жар его объятий,

Когда приличья разом позабыв,

Он в ласках будет так красноречив,

Что не спасут и тысячи заклятий.

Растает быстро лёд предубеждений,

Уже пылают щёки у меня.

Исчезла вдруг стыдливости броня.

Закрыв глаза, я жажду наслаждений.

Предрассветный час

Неупокоенные души

Туманом стелются к ногам.

Все умоляют, чтоб послушал,

Бубнят невнятно по слогам.

Зависший мытарь меж мирами,

Боец, не осознавший смерть.

Все, соблазнённые дарами,

На трон дерзнувшие посметь.

Для них душа моя порталом

В мир, где любовь и чистота,

Где я хмельной от счастья в малом,

Где нет ни злата, ни креста.

Свобода творчества дарует

Быть и монархом, и шутом.

Но ближе друг буланый в сбруе,

Которого не бьют кнутом.

С ним мчаться в поле, с ветром поря,

К избушке у высоких гор,

Где Озеро размером с море

На берегу сосновый бор.

Там ждёт красавица с косою,

И взглядом нежной синевы.

Привыкшая ходить босою

В лугах нетронутой травы.

Неупокоенные души,

Вдруг окунувшись в красоту,

смолкают, словом не нарушив,

И тишину, и чистоту.

Воробушек

Не бубни мне вслед свои проклятья,

Упорхнул на волю воробей.

Опостылели твои объятья,

Бабьим летом будет веселей.

Жаль, ошиблась — ты орлом не вырос,

Только крохи можешь собирать.

Подарила плащ тебе на вырост,

Ты не смог возглавить свою рать.

Ты гнездо не свил на горной круче,

Лишь красиво щебетал в тени.

Обещаньями давно наскучил,

Ты лишь мастер хитрой западни.

Ты учил меня сидеть в засаде,

Я рвалась летать у грозных скал.

Броситься в пике, оставив сзади…

Драных кошек не страшил оскал.

Знаю, воробей ещё не воин,

Но душа моя стремится ввысь.

В пару нужен, кто меня достоин,

С кем не страшен кондор или рысь.

Остаток

Зимой так незаметны ночи,

В воспоминаньях о былом,

О том, что прожито с трудом,

Но вздоха жадного короче.

Среди обрывков дел и мнений,

Никчёмных слов и пышных фраз.

Порою зависти гримас,

Нашлось немало объяснений.

Вдруг прояснилась ненароком

Цепочка неприметных встреч,

Позволившая уберечь

Давно начертанное сроком.

Остаток дней неровно тлеет,

Как в душной комнате свеча,

Где время — окрик палача,

Что от беды чужой хмелеет.

К утру померкнут звездопадом

Воспоминанья и мечты.

Но дым свечи хранит черты

Той, что написаны баллады.

Амулет навахо

Весенних снов короткие сюжеты

Индейским амулетом я ловлю.

Укрыв в тумане мистики петлю

Для тех, кто верит в тайные приметы.

Впадая в транс, шепчу я заклинанья

На чуждом и забытом языке.

Чеканкою изящной в завитке,

На грани обещая мне познанье.

Сосуд потёртый племени навахо

Согласно их преданьям — верный сейф.

Для призраков, скользящих, словно шлейф,

В сознании, цепенеющих от страха.

Сон, пойманный на амулет Навахо,

Отныне в нём храниться будет впредь.

Его могу в деталях рассмотреть,

В сосуд укрою, он не сваха.

А незабудки сохранят надежно

Всю романтичность потаенных встреч,

И будут образ милого беречь,

Приснившегося так неосторожно.

В замке

В перьях и каретах кавалькада

Рассекала праздничный народ,

Шествующих, словно для парада,

В замок, где красавица живет.

Каменные кружева на стенах,

Дух цветочный, словно майский мёд.

В поединках рыцарских арена,

В замке, где красавица живёт.

Вымпел фиолетовый на башне

Ветерок с собой зовёт в полёт,

Охранять вокруг поля и пашни

Замка, где красавица живёт.

Стройный молодец в чужом камзоле,

Чернобровый и плечи вразлёт.

В первый раз прячет руки в мозолях,

В замке, где красавица живёт.

Слышал притчу, что в день Исидора,

Если розу скворец принесёт,

Будет зван женихом без раздора,

Той красотке, что в замке живёт.

У фонтана весь двор переполнен,

Все гадают — кому повезёт.

Чьи желанья скворец тот исполнит,

Быть с красоткой, что в замке живет.

В полдень дева в окне появилась,

И скворец её розу берёт.

В руку с черным мозолем, не милость,

А цветок, той, что в замке, кладёт.

За тобой

По вечерам встречались в кумитэ,

Глаза в глаза и белые одежды,

Ты поправляла пояс у невежды

И влажный локон точным нукитэ.

Кихон стучали пламенным фламенко

И ура-тоби, словно фуэте.

Я млел, услышав твой судзукитэ,

А после тихо отдыхал у стенки.

Когда увидел, как ты крутишь каты,

Стал повторять шикарный Басай Дай.

Но ты уже усиро мяла латы,

И после мне шептала. « Не зевай!».

Сэнсэй смеялся — лучше в варьете,

Симпай на память подарил маваси.

А я влюбился еще в третьем классе

И за тобой хоть в бой, хоть в каратэ.

Пелена

Воспоминаний смутных пелена

Мне в полночь отворяет двери.

Наверно, чтобы я поверил,

Что в жизни есть иная сторона.

Она мистична смыслу вопреки,

Туманна и необъяснима,

Но сердцем бережно хранима,

Как место встреч в излучине реки.

Сундук прабабки, где лежал альбом

И шаль старинная с кистями

Огромный сверток с образами

Что в прошлом охраняли отчий дом

Они глядят с укором на меня,

И ноет сердце в укоризне,

Но, право, рано править тризне,

Коль можно верить, прошлое храня.

Осенняя истина

Роскошная пышность осенних щедрот

Добром и спокойствием душу наполнит.

Ночами ненастье стучит у ворот,

Но полдень о лете мне снова напомнит.

Брожу в размышленьях тропинками лет,

Где время, как листья, сорвёт наносное.

Средь них затерялся обратный билет,

Но в прошлом отыщется чудо лесное.

С годами иная пленит красота,

И нежность иная меня согревает.

Осенняя грусть посетит неспроста,

О самом заветном мне напоминает.

О том, что словами так трудно сказать,

О том, что в душе где-то тайно хранится.

Лишь осень поможет её отыскать,

Лишь осенью будет открыта граница.

В осенней мелодии суть — чистота,

Моя седина, как заветное слово.

Она — совершенство, а не простота,

Сливается радуга в белое снова.

Шахерезада

Восточных сказок фиолетовый мотив

Во мне рождает странные виденья.

То пышность оды, то крутой речитатив,

Иносказательности вожделенья.

Витиеватость строк загадочных ночей,

Полны интриг, намёков и лукавства,

Сквозь лепестки цветов пылает взгляд очей,

Скрывающих то яд, а то лекарство.

В полночных танцах у фонтана на коврах

Колье, мониста, кольца… Серьги кружат.

Там на подушках восседает падишах,

Он жаждет сказку и, конечно… Ужин

Мониста звонко вторят танцу живота,

Им властелин заворожённо внемлет.

Воображение пленяет красота,

И лишь коварство в этот миг не дремлет.

Из-под ресниц красотки томный взгляд скользнул,

На юношу с огромным опахалом.

Невольник улыбнулся… Падишах вздохнул,

Шахерезада сочиняла в малом.

Осенний мотив

Осенних размышлений тишина

Созвучна щедрости осенней.

Хоть манит ранней новизной весна,

И обещаний, и влечений.

Туман надежды заливных лугов

И ливень майский на асфальте.

Мерещится улыбкою богов,

Всё очищающей от фальши.

Когда осенней мудрости букет

Заменит зелень фиолетом.

Всё вдруг окрасится на склоне лет,

Совсем иным, правдивым цветом.

И радужность витиеватых фраз

Осыплется листвой сухою.

Являя истый смысл напоказ,

Что мнилось садом за рекою.

У времени коварный есть секрет,

В цветах играть воображеньем.

Хоть краше ярких майских красок нет,

Лишь осень греет без сомнений.

Портрет

Вуалетка под зонтом,

Локон у виска шутом,

Грусти легкий отпечаток,

Пара кружевных перчаток.

Каблучков речитатив,

Их характер так строптив…

Но у туфелек цвет алый,

И на глянце отблеск шалый.

Променад на склоне дня,

Взгляд — холодная броня,

Но манящий блеск помады

Смельчакам залог награды.

В брошке крупный изумруд

Друг у крошки этой крут

Поднят гордо подбородок

На бархотке самородок.

Томный вздох волнует грудь,

Там едва скрывая суть.

Нет милее знака тем,

Кто знаток сердечных тем.

Витязь

На ломтик чёрного, поджаренного хлеба.

Икры зернистой устремиться слой.

Салфетка красная и скатерть цвета неба,

Бокал хрустальный оттенят каёмкой золотой.

Оливки крупные в лучах свечи лоснятся,

И сельдь норвежская лучком окружена.

Опята скользкие на рыжики косятся,

Резная миска хрустом огурцов полна.

Капуста с клюквою морковкою украшена,

И заливной судак петрушкою покрыт.

Горчица в плошке так заботливо приглажена,

И чесночок в салате глубоко зарыт.

Графин пузатый запотел от одиночества,

Ножи и вилки, по ранжиру, к бою обнажив.

Издалека слышны слова пророчества —

Ещё никто в сей битве не остался жив.

Подобно витязю у камня на распутье,

В меню мерещатся три памятных строки.

Пойду вперед, сомненья рву в лохмотья,

Мне не пропасть в пучине огненной реки.

Осенний пейзаж

Листва зонтом укрыла старый дом,

Где за кустом скрипучая калитка,

Качели между вишней и столбом,

У летней печки треснувшая плитка.

Давно пустует будка во дворе,

И флюгер с ветром не шалит на крыше,

А сад достался местной детворе —

Хозяйки окрик стал намного тише.

Лишь рыжий кот по-прежнему красив,

Пушистый, важный, старый и ленивый,

Зеленый взгляд на воробья скосив,

На подоконнике лежит сонливый.

Здесь мирно поселилась тишина,

Собой, наполнив комнаты и сени.

Семья на фотографиях видна,

Да с трубкой вечно молодой Есенин.

Салфеткою накрыт дубовый стол,

Под абажуром стопкою открытки.

Не крашен, со щелями пол,

А в погребе теперь живут улитки.

Под вечер, с одиночеством вдвоём,

Хозяйка у калитки замирает.

Глядя, как за пригорком водоём

Густой туман заботливо скрывает.

Тропинка зарастает сорняком,

И след её в тумане пропадает.

Она всё ждет, что кто-то босиком

По ней вернется, и душой оттает.

Анфиса

За зеркалом живёт душа Анфисы,

Давно покинувшей сей бренный мир.

Из крепостных, но подалась в актрисы.

Ступеньки славы привели в трактир.

Чужие роли ей запали в душу,

И мнилось, будто все их прожила.

Но блекли краски, голосок стал глуше,

Застыв пред зеркалом, она ушла.

Дворец изящный в Графском переулке

Блистал, но ныне доживает дни.

В рост зеркало в придворной караулке

Невесть откуда, и для солдатни.

Резная позолоченная рама,

Судьбу хозяйки повторила вновь.

Ведь зеркала не делают для храма,

Они нужны где счастье и любовь.

Не торопясь, Анфиса наблюдала,

Как за стеклом менялись времена.

То светлая душа, а то — вандала

Из зазеркалья ей была видна.

Но как похожи судьбы и надежды,

Отчаянье и радость бытия.

Менялись лишь причёски и одежды,

Незыблемы любовь, семья, друзья.

Лгунья

Как сладко лгут красивые глаза,

Слегка прикрыв вуалью страсти

Желанье безграничной власти,

Покорность и смиренье показав.

Коварный взгляд настигнет невзначай,

Заставит позабыть все планы,

Едва минувшие обманы,

Ещё не отболевшую печаль.

Скользнёт случайно, кротостью пленив,

Сверкнёт и спрячется стыдливо.

Вдаль устремится горделиво,

С усмешкою вернётся, раздразнив.

Когда придет воздействия черед,

Ресницы вздрогнут удивленно,

То, вдруг, сомкнуться обреченно,

То вскинутся… И это так влечет.

Украдкой приникает в душу взгляд,

Пугливый, робкий, беззащитный.

Его желанья очевидны,

Но я сдаюсь и обмануться рад.

Мы врозь

В сочельник давеча гадала,

Приблизив к зеркалу свечу,

Но слов заветных было мало,

Не слышал он, о чем шепчу.

Ни явь, ни навь, не пожелали

Всё рассказать начистоту.

И горечь девичьей печали

Стучалась ночью в пустоту.

Мелькали призрачные тени,

Мерещился желанный лик.

Мою мольбу о сладком плене

Никто за гранью не постиг.

Мне не открылись его тайны,

О чем мечтает и молчит.

Ужели взгляды все случайны,

И грань меж нами, как гранит

К утру растаяли надежды,

Как воск оплавленной свечи.

Мы врозь. Меж нами грань, как прежде.

Ты, зеркало, о том молчи.

Души обитель

Среди бесчисленных миров

Есть для меня неповторимый,

Он создан женщиной любимой,

Из красоты и света кров.

Уединенья душ обитель,

Незримый замок грез и снов,

Под покрывалом нежных слов

Святой наивности хранитель.

Свеча, перо и лист бумаги

Ждут в предрассветный час гостей.

Они приходят без затей,

И шепчут песни или саги.

Лишь в этом мире голос слышен

Счастливых душ иных миров.

Их откровения без слов,

Но смысл ясен и возвышен.

Здесь и зимой цветет сирень,

Стрижи на юг не улетают.

Сугробы под окном не тают,

Беречь им этот мир не лень.

Здесь я лишен мирских оков,

Здесь часть и целое едины,

Неисчерпаемы глубины,

И нити жизнь без узелков.

Бокал с названием любовь

Моя рука еще дрожит,

Держа шампанского бокал.

По стенкам рой огней кружит,

Как в отражении зеркал.

Прощальных слов холодный тон

Лишь мне был слышен в этот час.

А тост, родивший сердца стон,

Как приговор звучал для нас.

Слеза, укрывшись за вуаль,

В бокал скользнула со щеки.

Вы мне сказали — «Очень жаль,

Ведь души были так близки».

Горчит шампанское теперь

На дне там золотится яд.

Мы жить не можем без потерь,

И смерть любви для нас обряд.

Поминками мне стал банкет,

Закрыв глаза, на счастье, вновь,

Я разбиваю о паркет

Бокал с названием любовь.

Взгляд

Накинув паутинкою вуаль,

Тебе не спрятать взгляд бедовый.

Он разбудил неясную печаль,

И привкус на губах медовый.

Напомнил позабытые слова,

Что я шептал на сеновале.

И заманил в аллею, где листва

Алеет, как бордо в бокале.

Наполнил полдень соком лебеды

Что смыло серыми дождями.

В ушедшем лете я ищу следы,

В траве протоптанные нами.

Среди листвы мерещится мне взгляд

Очей, что я любил когда-то.

Ах, бабье лето, твой багряный яд

Я выпью, мне не надо злата.

Домик у моря

Когда-то девушкой невинной и простой,

Влюбилась тайно в офицера флота,

Меня пленила его нежность и покой,

И эполетов пышных позолота.

По выходным встречались на Большой Морской.

Он так смущался, мне, целуя руку.

В походах, позабыв о жизни городской,

Совсем не знал любовную науку.

На Графской пристани читал свои стихи,

Пытаясь скрыть предательский румянец.

И не пытался мне набиться в женихи,

Среди знакомых был, как иностранец.

В ночной тиши о звёздах долго говорил,

И обнимал меня так неумело.

О, Боже, как меня он трепетно любил,

И губ моих касался так несмело.

В Стрелецкой бухте объяснял, что корабли

На рейде по штормам лихим тоскуют.

Но в рундуках у многих горсть родной земли

Спасает, когда жизнями рискуют.

На ботике мы с ним катались в Инкерман,

И счастье виделось в воображенье.

Но неожиданно прервался наш роман,

Его фрегат потоплен был в сраженье.

Мой милый рыцарь, мой отважный капитан,

Я буду ждать тебя у равелина.

Сегодня под моим окном зацвел каштан,

И нашей встречи будет годовщина.

О, море синее, прошу — верни его,

И не ревнуй, разлучница, жестоко.

Давно состариться успела без него,

А ждать так тяжело и одиноко.

Ожидание

Опять мерещится, что снова влюблена,

Что вновь в плену иллюзии безумства.

И очень скоро доведется мне сполна

Стонать ночами от нахлынувшего чувства.

Как ненасытны приступы любви,

Когда не в состоянье жить наполовину.

Я не смогу, хоть буду класться на крови,

Зубами перегрызть меж нами пуповину.

Что в моём сердце провиденьем рождено,

Придя из детских сновидений в одночасье.

Мне было много раньше свыше суждено —

Ждать принца на коне и верить в счастье.

Как вновь не ошибиться в выборе своём,

Его лицо скрывает шлем и латы блещут.

А одинокая душа стремиться быть вдвоём,

Ей мало, если все фанаты рукоплещут.

Она томиться, женской страсти вопреки.

Пока не пробил час, главенствует сознанье.

Но вспыхнет, не удержат скалы у реки,

Чьих поворотов натерпелось ожиданье.

Поклонник

Зима нависла над простуженной Москвой

Набухшим снежным светло-серым веком.

А я один бреду по скользкой мостовой,

С тобой прощаюсь, как с прошедшим веком.

Пусть заметет бульвары ночью снегопад,

Надолго, словно перевал, закроет.

Я одиночеству сегодня буду рад,

С тобой прощаюсь, пусть метель завоет.

А холод выстудит в душе моей печаль,

Но по весне она, дай Бог, оттает.

Ты бросила меня, как скомканную шаль,

С тобой прощаюсь, сердце замирает.

На свет свечи к стеклу слетится снежный рой

И в щели проползет на подоконник.

Как поздно он поймет, что все было игрой

С тобой прощаюсь. Давешний поклонник.

Хотя б на миг

Тень летних снов присыпало листвою,

В осеннем парке поселилась тишина.

Клён старый с непокрытой головою

Тоскуя, ждал, когда появится она.

Шурша листвой, укроется в беседке,

И будет долго любоваться на закат.

Клен не открылся ветреной соседке,

Что сохнет от любви, который год подряд.

Надменный тон и мимолетность встречи,

Да леденящий душу молчаливый взгляд.

Клен все прощал, и ждал, расправив плечи,

Чтоб снегопад пришел сменить ему наряд.

Пусть стынет кровь, и ледяная кромка,

Прозрачным панцирем покроет все лицо.

Метели младшая сестра — поземка,

Хотя б на миг вокруг него совьет кольцо.

В отсутствии любви

Зимой и наши души замерзают,

В клубок, свернувшись в уголке.

И ждут весну, когда они оттают,

Услышав звон капели вдалеке.

Но в январе им вьюга напевает

Мотив бесчувственного сна.

Холодный разум их не согревает,

А ветер лютый выстудил до дна.

И сердце в одиночестве томиться,

И руки жадно снег холодный мнут.

Зимой так хочется влюбиться,

Дыханье затаив на несколько минут.

С метелью в упоении закружиться,

Как другу, тайну ей заветную открыть

И, рухнув навзничь, тихо побожиться,

Что счастлив потому, что смог любить.

Но стылый лёд сковал не только реки,

Надежды полынью он затянул тоской.

Как шоры, липкий иней лег на веки,

Безверье не даёт его смахнуть рукой.

К теплу печи спиною прислоняюсь,

И жду, готов поклясться на крови,

Что, так и не согревшись, маюсь,

Зимой холодною в отсутствии любви.

Дожди

Я жду, когда придут дожди,

И молнии сверкнет надежда,

От ливня вымокнет одежда,

И след мой смоет позади.

Раскинув руки в упоенье,

Закрыв глаза, шагну вперёд,

Пусть гром грохочет и ревёт,

То будет мне весны крещенье.

Ему судьбу свою вверяя,

Открою, вставши на порог,

Всё, что имел и не сберёг,

Себя за слабость укоряя.

Поверю я в предназначенье,

Лицо и душу вновь открыв,

Тому порукой мой порыв,

Для чистоты и вдохновенья.

Я знаю — солнце впереди,

Оно простит грехи невежде,

И будет всё, как было прежде,

Я жду, когда придут дожди.

Прах желаний

Осенний ветер рьяно листья рвет,

И дождь следы так тщательно смывает.

Но кажется, что непогода всё же врет,

Когда в окно стучит и злобно завывает.

Что мои письма, как опавшую листву,

Судьба безжалостно истреплет по дороге.

И зря в ночи я милую отчаянно зову

И жду, припав лицом к стеклу, в тревоге.

Мечты мои давно запутались в траве,

И где-то заплутали майскими ночами.

В июльской растворились синеве,

А в октябре вдруг обернулись снами.

В ненастье хочется уюта и тепла,

О нежности душа моя мечтает.

Но осень сети так искусно заплела,

Что в темноте надежда тихо тает.

Признанье на листе кленовом запеклось,

Тоска слова по строчке наклоняет.

Но сам уже не верю, чтоб заветное сбылось,

И прах желаний в октябре листва скрывает.

Поздняя любовь

Любовь, как осень вдруг открылась

Последним солнечным теплом.

Мне долгожданная явилась

В убранстве ярко-золотом.

Весну и лето, как шальные,

Я проскакал в чужом ряду.

Срывал ромашки полевые,

И розы пышные в саду..

Прохлады грусть густым туманом

Прокралась в уголки души.

Былое видится обманом,

И жить приятнее в глуши.

Мундир гусарский стал мне тесен,

Люблю бродить в тиши лесной.

И не пишу весёлых песен,

Я очарован лишь тобой.

Как просто это всё случилось.

Как будто после пыльных бурь.

Судьба осенним днем пролилась,

Смывая наносную дурь.

Господь простил мне прегрешенья,

И подарил надежду вновь.

Рассеяв осени сомненья,

Я встретил позднюю любовь.

Знамение

С листвою закружилась голова,

И бабье лето нежностью укрыло.

Во мне проснулись майские слова,

Что ты шептал восторженно и мило.

Вновь сердце переполнено мечтой,

Наивностью, надеждой и смятеньем.

Осенний дождь мерещился грозой,

Как увлечение — души томленьем.

Не зря по утру золотистая волна

Знаменьем тайным парк накрыла.

Как я была предчувствием полна,

И верила, что все грехи твои забыла.

Я встречи жду в беседке за мостом,

Что, сгорбившись, секреты сохраняет.

А старый клён, вздыхая о былом,

Мне листья, как цветы к ногам роняет.

Но голос твой веселый и хмельной,

Теперь другую упрекает, что забыла.

Не мне знаменье было, милый мой,

Прости меня, что всё тебе простила.

Сумерки

Закат растаял, спрятавшись за шторы,

И серый сумрак отделился от стены.

Я вспоминаю наши разговоры,

О том, что для любви не может быть цены.

Дым сигареты тает в полумраке,

В воображении рисуя образ Ваш.

Представив вместе нас в счастливом браке,

Себе не лгу, ведь я смотрела на мираж.

Ещё не ночь, но исчезают тени,

И тьма надежду замещает пустотой.

Не выдержав, я стану на колени,

И помолюсь за нас заступнице святой.

Зажгу свечу и загадаю встречу,

Её огонь со мною будет до утра.

Едва войдете, тут же Вас замечу,

Оставив сумерки сомнений во вчера.

Осенние холсты

Осень выткала снова холсты,

Нити ливней перебирая.

И, развесила их на кусты,

Ярких листьев добавив с края.

Разлохматила им бахрому,

Что свисала туманом в омут.

Прикрепила потом одному

Паутинку по окоёму.

Клин лебяжий прорвет полотно

Брызнув кровью рябин в орнамент.

Осень скроет и это пятно,

Проявляя свой темперамент.

Сны

В снегах затерянное лето

Так сладко дремлет в феврале.

Давно метелями отпето,

Но не томится в кабале.

Зевнув, тасует снов колоду,

И, выбрав первый, наугад,

Сквозь полумрак и непогоду

Скользнет, как тень, в июльский сад.

Там тишина в душистом зное,

Да сонный полдень у плетня,

Да шмель шальной о чем-то ноет,

Да детский крик, «Ищи меня!».

И лето, захмелев от счастья,

Под песню нудную шмеля,

Укрывшись снами от ненастья,

Затихло в стуже февраля.

Дождей осенних назначенье

Дождей осенних назначенье

Оплакать, всё, что не сбылось,

Ушедших, брошенных… влеченье,

Что загорелось на авось.

Размыть окрестные дороги,

Что б в колее блестела грусть,

Впитав все летние тревоги,

Былых забот ненужный груз.

Смыть заскорузлую обиду,

Что так надолго запеклась.

И, отстучав ей панихиду,

Не торопясь поплакать всласть.

Скучать с прохладой вечерами,

И слышать каждый раз одно,

Витраж от листьев вымыть в храме

Дождям осенним лишь дано.

Метель

(музыкальная сказка)

Однажды ранним утром оказалось

Что синяя метель исчезла со двора.

Зима, решив уйти, не попрощалась,

И с ней пропала. Знать, пришла пора.

Не зря полночный ветер в окна бился,

Как будто вестовой, чтобы вручить пакет.

На зиму он ворчал и даже злился,

Хотя посыльным у неё был много лет.

Исполнив порученье, стих у дома,

Где важная зима с подручными жила.

Никто из них не походил на гнома,

Особенно — метель, прозрачна и бела.

Певунья, да кружиться мастерица,

Одна беда — под стать ей кавалеров нет.

Прохожие укутывали лица,

Когда она пускалась в свой кордебалет.

Порой метель сама озорничала,

На белый танец офицера пригласив,

Едва кружилась с самого начала,

Свои перчатки, на погоны положив.

Лишь тот азартно щёлкнув каблуками,

Пытался ветреную талию обнять,

Она стремглав сливалась с облаками,

Вдруг падала, и начинала всё опять.

Несчастный щурился и чертыхался,

Ловил руками воздух. Экий молодец!

Его мундир мгновенно превращался

В наряд невесты. Хоть ведите под венец.

А по ночам метель протяжно пела

На очень старом, но известном языке.

И в трубах выла там, где много пепла,

Как приведенье, что живет на чердаке.

Ещё метель всегда была чистюлей,

Дворы и улицы любила укрывать

От всех невзгод, мороза и печалей

Ковром, что лишь одна умела ткать.

Она ютились в маленьком подвале,

И потому наш двор был так хорош.

Когда метель в очередном финале

Огрехи серебрила ни за грош.

Теперь зима покинула наш город,

А с нею и метель ушла до декабря.

Без ветреной плутовки словно голод

По чудесам проснулся, как у дикаря.

Мне хочется прочесть речитативом

Заклятье. И пускай начнется канитель.

В своём явленье противоречивом

В весенний двор вернется синяя метель.

Дождливым

Дождливым летом хочется тепла,

Когда не только за окном ненастье,

Когда тоска заботливо сплела

Из серых ливней шторы в одночасье.

Отгородив меня от суеты,

Через окно ко мне стучаться в душу,

Обозначая струйками черты,

Той милой, чей покой я не нарушу.

Забарабанят снова поутру

И, достучатся, разметав дремоту.

Я стекла запотевшие протру,

Волос ее, заметив позолоту.

Необычная осень

Дождливым летом хочется тепла,

Когда не только за окном ненастье,

Когда тоска заботливо сплела

Из серых ливней шторы в одночасье.

Отгородив меня от суеты,

Через окно ко мне стучаться в душу,

Обозначая струйками черты,

Той милой, чей покой я не нарушу.

Забарабанят снова поутру

И, достучатся, разметав дремоту.

Я стекла запотевшие протру,

Волос ее, заметив позолоту.

Туман

Печальные глаза усталого тумана,

Что загрустил, бессонницу кляня.

Украдкой наблюдали из бурьяна,

За кобылицей возле рыжего коня.

Прижавшись к стройному красавцу,

Ему на спину свою морду положив,

Заржав, в знак приглашенья к танцу,

И «белый» вальс по лугу закружив.

Она ласкала его теплыми губами,

Откинув гриву и накатывая грудь.

Шептала незнакомыми словами,

Что свыше им начертан вместе путь.

Что впереди — счастливая дорога,

И вольный ветер у донских степей.

Не зря её прозвали «Недотрога»

Что не прилип к ней ни один репей.

Они кружили на заре по лугу,

У тихой речки с сочною травой.

Он в мыслях обнимал подругу,

Хотя стреножен был умелою рукой.

Но провиденье ниспослало камень,

И острый край им путы разорвал,

И гривы встрепенулись словно пламень,

Да эхом стук копыт в тумане задрожал.

Расставания и встречи

Расставания и встречи моя память хранит,

Снег, упавший на плечи, там как прежде лежит,

Чья-то песня весною всё звучит у костра,

Лунный след за кормою будто видел вчера.

Этот мир заколдован и подвластен лишь мне,

Каждый миг там прикован, словно цепью к стене.

Даже эхо застыло в этой странной стране,

Как давно это было, словно в призрачном сне.

Я туда возвращаюсь, если в сердце тоска,

К роднику наклоняюсь, если боль глубока.

Принесёт созерцание мне видений река,

Успокоив сознание, словно жажду песка.

И прохладные мысли нанесут свой визит,

Обращая пространство перед злобой в гранит.

Забывая коварство, никого не бранит,

Расставания и встречи моя память хранит.

Круг света

В круг света ночника войдёшь игриво,

Шлейф аромата, словно крылья за спиной.

В ресницах спрятав стыд. Почти лениво.

Вдруг неожиданно вспорхнешь совсем иной.

Призывно поманив лукавым взглядом,

В полночной тишине разбудишь колдовство.

И, крылышки сложив, застынешь рядом,

В покорности своей скрывая озорство.

Предложишь закружиться в упоении,

Приблизившись вплотную к пламени свечи.

Маня и утопая в наслаждении,

Обучишь пируэтам в таинстве ночи.

Рассвет заглянет осторожно в окна,

Качнет огонь свечи пронырливый сквозняк.

Пережигая времени волокна,

Нас разлучит, тень бросив наперекосяк.

Как жаль, что век любви бывает краток,

Подобны однодневным мотылькам и мы.

Готовы душу выложить в задаток,

И попросить ещё любви, хотя б взаймы.

Обмани

Помани меня глазами в сочном отблеске зари,

Обмани цветными снами, и за дерзость не кори.

Соблазни полутонами, к тайне доступ отвори,

Наколдуй любовь меж нами, и с собою забери.

Проявись на звездном фоне силуэтом из мечты,

И принцессою на троне небывалой красоты.

Обрати меня к иконе той духовной чистоты,

Что звучит в церковном звоне и влечёт из темноты.

Напои меня мечтами, где с тобою мы одни,

Зачаруй меня очами и влюблённость сохрани.

Свято верю, что с годами станут ближе эти дни,

Буду ждать тебя с цветами. Долго. Только помани.

Прохлада

Мне весною сниться осень,

Летом вижу зиму я.

Где бродили между сосен

В грустной песне февраля.

Снег холодный стал роднее

Южной утренней зари.

И пурга поёт нежнее

Чем токуют глухари.

На заснеженной опушке

Губы милой целовал.

И в какой-то дикой спешке

О любви ей распевал.

Утонув в снегу по пояс,

На руках её носил.

И во весь охрипший голос

Я кричал, что было сил.

Эхо имя возвращало,

Повторяя вновь и вновь.

Сердце гулко ликовало,

Я нашёл свою любовь.

Но пришла весна с цветами,

И растаяли следы.

Всё меняется с годами,

У опушки той — сады…

Летний зной не согревает

Холодок в лесной глуши.

Имя милой всё не тает

В уголках моей души.

Та, что я любил

Моя душа прозрачна и неощутима

Хранит все тайны и деяния мои,

Скрывая огорченья, не жалеет грима,

Упрятав боль утраты в нижние слои.

Бывает, что незримым лепестком желанья

Она покинет ненадолго свой приют.

Соприкасаясь в нежном шёпоте признанья,

Откроет то, что мысли не передают.

От счастья в танце закружит неудержимом,

Всё тело приводя в немыслимый экстаз,

И даст свободу мне в ограниченье мнимом,

Позволив выплеснуть все чувства напоказ.

Порой она грустит, забившись в дальний угол,

И горблюсь я под тяжестью неясных сил.

Как будто натыкаюсь на запретный символ,

Что неминуемую смерть провозгласил.

Пути моей души в веках необъяснимы,

Но при моем рожденье ангел протрубил,

Душа вошла в меня, мы с ней неразделимы,

Она нашла мне ту, что я всегда любил.

У клена

Скамья под кленом у реки

Ещё хранит прикосновенье

В перчатку спрятанной руки

И мыслей тайных откровенье.

Она бывала здесь одна,

И молча на воду смотрела.

Как будто в глубине, у дна,

Секреты разглядеть хотела.

Иль доверяла их сама

Холодной и немой равнине.

Чтоб та свернула у холма,

И схоронила их в долине.

Листва осеннею порой

Вокруг скамьи ковер стелила.

Так щедро жертвуя собой,

Её опять сюда манила.

Мороз ей холодил кольцо,

Заглядывать в глаза пытался

Но прятала вуаль лицо,

И лишь румянец появлялся.

Метель сугробы намела,

Скамейку снегом нарядила.

Да, видно, стужа не мила,

С тех пор она не приходила.

Лишь я с морозами дружу,

По льду, глубокою тропою.

Как на свиданье прихожу

К скамье у клёна за рекою.

Шалопай

Мне март шептал весенние слова,

Так деликатно, даже боязливо.

Что в них поверилось едва-едва,

А он и не настаивал ретиво.

Хотя с метелью спорил иногда,

Но все же поддавался её чарам.

Смотрел, как набухают провода,

От снега, щедро розданного даром.

Грустил, когда под солнцем красота,

Искрясь, слезилась молча на прощанье.

А незаполненная пустота

В его душе рождала обещанье.

Ему хотелось, как и братец май,

Украсить все черемухой душистой.

Но многие ворчали невзначай,

Уж лучше б улицу он сделал чистой.

Стремился ближних одарить теплом

Чтоб птицы распевали уже в марте.

Ему твердили, всё это — потом,

Он перепутал свой маршрут на карте.

Влюбленным он хотел дарить цветы,

Чтобы кружилась голова от счастья.

Но лишь стонали по ночам коты,

Да в Женский День ругали за ненастье.

И всё же, этот шалопай — родной,

Он мне напоминает мою юность.

Я был от предвкушения хмельной,

Храня свою надежду и невинность.

Мел

Крошу, отвыкнув, неумело мел,

Случайно оказавшись в старой школе.

Признаюсь, до сих пор я не успел,

Осознавать себя во взрослой роли.

Казалось, вечно буду у доски

Писать цветным мелком слова смешные.

В кармане спрячу крупные куски,

Чтоб после делать надписи хмельные.

Вода так просто смыла все следы,

И я уже не упражняюсь с мелом.

В пиджак кусочек спрятав от беды,

Касаюсь лишь в движении несмелом.

Прошли года, и стал мне мал пиджак,

Но с ним расстаться я пока не в силах.

На дне кармана прячется, как знак,

Тот мел, что променял я на чернила.

***

Возможно, дорасту, и запечется кровью,

И будет летним ливням не с руки,

Смывать написанное. Искренне. С любовью,

Хотя бы это было три строки.

Одетый в солнечный загар

Одетый в солнечный загар,

Я пропадал на море летом.

И был тогда по всем приметам

Как юнга или кочегар.

Питался без краюхи хлеба:

Креветки, крабы, камбала,

Из мидий сочных вертела…

Охотился без арбалета.

От соли кожа задубела,

От солнца волос был седым,

Но слыл я сказочно богатым…

Ждала у пирса каравелла.

Года, как брызги от прибоя,

На солнце высохли уже.

В мечтах лежу я в неглиже…

В песке, и небо голубое.

Век минувший

Век минувший связал нас с тобою,

Нынче время иначе бежит.

Стал богаче я лишь сединою,

Да листками стихов стол забит.

Старомодные взгляды и речи,

Мне милее урезанных фраз.

И когда зажигаешь ты свечи,

Век минувший вновь с каждым из нас.

А года не меняют мой почерк,

В рифме взгляд твой, как прежде звучит.

Не дописан ещё главный очерк,

Временной не исчерпан лимит

Старый друг и в невзгодах спаситель,

С ним наш дом, словно замок стоит.

Наших душ здесь земная обитель,

Век минувший для нас, как гранит.

Княгиня

В белоснежной нежности пушистой

Тонет синь небесной глубины.

Молчаливость кажется речистой,

Что весной нашёптывают сны.

Неземное ангела явленье,

Грешным в дар виденье красоты.

Ты — любви княгиня без сомненья,

Утончённой дивной чистоты.

Прикоснись к душе хотя бы взглядом,

Подари покой и благодать.

Зачарованным тобой — отрада

Суждено по жизни вспоминать.

Медальон твой лик оберегает,

Рядом с сердцем в тонком серебре.

Словно оберег для шалопая,

Прочитавшем сказку о добре.

Он уверовал, столкнувшись взглядом,

С чистотой небесной синевы.

Что иного ничего не надо,

Словно это молвили волхвы.

Сорванный букет

Осень приоделась на прогулку,

И в наряде ярком, не спеша,

Одиноко шла по переулку,

Шлейфом из листвы сухой шурша.

Ветер её издали приметил,

И решил над дамой пошутить.

Разогнавшись, будто не заметил,

Налетел и принялся кружить.

Вырывая листья из наряда,

Веселился парень от души.

А она, не поднимая взгляда,

Все шептала — «Ветер, не спеши.

Дай покрасоваться в бабье лето,

Посмотри, ужель не хороша?

Думаешь увидеть лучше где-то?

Эта мысль не стоит ни гроша.

На закате солнце светит жарче,

Поздняя любовь всегда нежней,

На исходе жизни чувства ярче,

И объятья с милым горячей.»

Шаловливый ветер не заметил,

Как наряд из листьев разметал.

Вдруг остановился, будто встретил,

Ту, о ком тайком всегда мечтал.

Обнажив у дамы грудь и плечи,

Он застыл, плененный красотой.

А она, стесняясь этой встречи,

Лишь прикрылась длинною косой.

Право, дальше мне писать не ловко,

Ветер к ней в объятья угодил.

Лишь потом шептала всем золовка,

Как он осень на руках носил.

Как кружил он с нею по Арбату,

По Неглинке и Москва — реке.

Вьюга так завидовала брату,

Что топталась, прячась вдалеке.

Многие запомнят эту осень,

Что одела город в яркий цвет.

Он напоминает, как опасен

Бабьим летом сорванный букет.

Колыбельная

Рассыплю золотые на заре

И ночи станут чуть светлее.

Прибавлю выходных в календаре

Влюблённых в парковой аллее.

Горстями разбросаю сладких снов,

Кому не повезло сегодня.

И всем, с кем день прошедший был суров,

Пусть снится благодать Господня.

Смешное нашепчу для ворчунов,

И сказку на ночь непоседам.

К полуночи в камин подкину дров,

Кому беда за вьюгой следом.

Едва забрезжит утренний рассвет,

Лучи зальют добром все крыши.

Омоют каждый дом от разных бед,

И голос разума услышат.

Жемчужина

Ты жемчужину мне подарил

Белой каплей в изящном кулоне.

И красиво тогда сочинил,

Что была она в царской короне.

Мне на ушко так сладко наплёл,

Что теперь я твоя королева.

Я шагнула на царский престол,

Но была от правителя слева.

Окунувшись в мечты во дворце,

Где царили любовь и веселье.

Берегла всё в фамильном ларце,

Только зло приготовило зелье.

Опоив короля колдовством,

Хитрый ключик к ларцу подобрало.

И воспользовавшись Рождеством,

Под чистую меня обокрало.

Но в Сочельник кулон был на мне,

Мы с жемчужиной вместе остались.

Позабыли о том короле,

И с жемчужиной встретили старость.

Былое

Забытьём занесённые лица

В уголках молчаливой души,

С отболевшим годами хранится,

Как упавшие в подпол гроши.

Здесь последний приют злобных взглядов,

Незаслуженно горьких обид.

Что, казалось, надёжно припрятал,

Но в дожди, как простуда, знобит.

Что не сбылось, оставшись желанным,

Не отмаялось и запеклось.

Что мерещится утром туманным,

А давно бы нам быть с этим врозь.

Зазеркалье былых кривотолков

И засохшие в вазе цветы.

Вдруг сложились в витраж из осколков

Тишиной из чужой суеты.

Засверкали овальные грани,

Синевою наполнив рассвет.

Перечитанных воспоминаний

И родней, и дороже мне нет.

Зима

Забыт июльский жаркий полдень,

Все ждут, когда повалит снег.

Он чистотою жизнь наполнит,

И будет слышен детский смех.

Не станет луж на тротуарах,

Метели заметут дворы.

На них свой след оставят пары

И стайки шумной детворы.

Бояре нарядятся в шубы,

У входа санки станут в ряд.

Дымами просигналят трубы,

Зиме в России всякий рад.

Для русских снег — во искупленье,

Недобрых помыслов и дел.

В лесу прогулка — исцеленье

В тиши, и чтобы снег хрустел.

Сочельник Рождество и Святки

В три пары… Мы богаче всех.

Купель в Крещенье без оглядки

Всем миром, и в мороз, и в снег.

На тройках резвых с бубенцами,

С гармошкой, с песней удалой.

Девицы в лентах, с молодцами,

Помчатся снежною зимой.

Я с вами

Я с вами, защитники Русского мира,

Земли и традиций Великой страны.

Ваш меч — справедливость, никак не секира,

Ваш щит — когда правда и ярость равны.

Привыкшие биться в открытом сражении,

С поднятым забралом идти на врага.

Не ждите, что он поперхнётся в смущении,

Соврёт и предаст, его идол — деньга.

Рожден во вранье, он питается страхом,

Всегда подчиняет подобных себе.

Лишь русский сметает таких одним махом,

Лишь русский живёт, побеждая в борьбе.

Хотя, и средь нас прижились негодяи,

Чуть ветер подует, им стыдно за нас.

Бегут за границу, своих догоняя,

Лишь русские сгрудятся, коль пробил час.

В грозу воздух чище, и меч наш блистает,

Очистится Русь от сбежавших к врагам.

Вокруг собираются чёрные стаи,

Я с вами, коль надо, дадим по рогам.

Пробел

В прошлой жизни я пел серенады,

Заплетал в косы нежный сонет.

У камина писались баллады,

О величии славных побед.

Шпоры звенькали по тротуарам

Где струились шелка и вуаль.

Чтоб открылось окно будуара,

Моя рифма блистала, как сталь.

Нежный взор из-под шляпки тревожил,

А рука находила перо.

И клинок сам просился из ножен,

Пригласить наглеца к болеро.

С юных лет шпага стала подругой,

Гибкий стан ее многих пленил.

Наша речь была часто упругой,

С завитком, но порой без чернил.

Поцелуй мог залечивать раны,

А награда — платок госпожи.

Хоть порой пустовали карманы.

Не скучали без нас кутежи.

Жаль, но короток век у бретёра,

Мой клинок свою песнь не допел.

Нынче я — что-то вроде монтёра,

И в строке с завитушкой пробел.

Сторожка

Под утро за окном застыла тишина,

Тревогою наполнив мою душу.

Как будто её кто-то выстудил до дна,

И, притаившись, мои мысли слушал.

Сквозь сон в моё сознание проникла мысль,

Что в час Быка границы мира тают,

И только избранным дано подняться ввысь,

Покинув тело, не сбиваясь в стаи.

Об этом в манускриптах пишут мудрецы,

Познавшие суть позабытых знаний.

Однако, нынче шарлатаны и лжецы

Врут, похваляясь орденами званий.

Я не молился, не стенал и не просил,

Признался… увлекаюсь мирозданьем.

Тут кто-то знак в сознаньи странный начертил,

И состоялось первое свиданье.

Свободу ощутив, приподнялась душа,

И, осмелев, скользнула сквозь окошко.

Законы и табу безжалостно круша,

Познав, что тело — хрупкая сторожка.

Славяне

Набат сбирает вновь дружины,

В строй стали русские мужчины.

Донцы, уральцы и смоляне,

За Русь поднялись в бой славяне.

Вновь на окраине смута зреет,

Её заморский хан лелеет.

Он соблазняет звоном злата

Тех, чья земля и так богата.

Литовцы, турки и варяги,

Здесь поднимали свои флаги.

И даже речи Посполитой

Щит на воротах гнил прибитый.

А ныне гетман с гуляй-поля,

О ненависти к нам глаголит»

Не женское лицо Европы

Грозит закрыть в России «шопы»

Без них наш дом не оскудеет,

Славянских воинов дух еще сильнее.

И меч искусный славянина

Разит врага, не гражданина.

Акварель

Акварель моей странной судьбы

На рассвете написана в марте.

Есть в ней алый оттенок борьбы,

Фиолетовый с рифмой в азарте.

Золотится надежда вдали,

Затуманенный абрис фрегата.

Белым клином летят журавли,

Из ажурных разводов агата.

В окоёме зелёных трясин

Островок белоснежных желаний.

В ярких звёздах полощется синь,

По углам тень чужих заклинаний.

Пирамиды средь жёлтых песков,

Берегут нераскрытые тайны.

Чёрный плащ и кинжал двойников

Поджидают в ловушках летальных.

Вопреки тёмным пятнам судьбы,

Акварель бережёт лик княгини.

Хоть подсказки её так скупы,

Фиолет к ней привёл, а не синий.

За окном

Мне припомнился нынче тот взгляд,

За окном, где стояли цветы.

На хозяйке был скромный наряд,

Кружевной с голубым чистоты.

Как вместилось во взгляде одном,

Доброта, состраданье, любовь?

Словно собрано здесь колдуном,

Всё, что нужно душе вновь и вновь.

За окном тихо время течёт,

Там душа обретает покой.

Словно ходиков слышу отчёт,

Округлённый стеклянной стеной.

За окном светлый мир и покой,

От печи русский дух и уют.

Всяк попросится к ней на постой,

Здесь забота и счастье живут.

За окном на столе стынет чай,

И во взгляде полощется синь.

Мне припомнился он невзначай,

Ты печаль моя давняя сгинь.

Пропажа

Три минуты вчерашнего времени

Затерялись средь книг на столе.

Ни набега соседнего племени,

Ни намёка в остывшей золе.

Тишина за окном и в сознании,

Вдохновенье не дышит совсем.

Заплутали слова в препинании,

И Морфей задремал от морфем.

Где вы, рыцари, битвы и подвиги,

Паруса бригантины висят.

Где шторма, что мне были так дороги,

Всем героям давно шестьдесят.

Трубка мира молчит настороженно,

Словно что-то хотела сказать.

На листе мысль неровно изложена,

Просочилась сквозь строчки опять.

Чашка кофе теперь не помощница,

С полумесяцем полночь зашла.

А перо поманила столешница,

Три минутки и те забрала.

Блеск клинка полоснул, словно молния,

В тёмном парке один против трёх.

И строка вдруг легла средь безмолвия,

А герой незнакомку сберёг.

Солдат

Простая маска из платка

С резинками на оба уха.

У худенького старика

Почти лишившегося слуха.

Он в девятнадцать брал Берлин,

Теперь штурмует лишь ступеньки.

Когда хромает в магазин,

Чтоб за еду отдать все деньги.

Он доживает жизнь свою

Один, без внуков, небогато.

И я Создателя молю,

Пусть вирус обойдет солдата.

Оркестры где-то в стороне,

Да он и здесь их не услышит.

Отдал, что мог своей стране,

Но всех невзгод остался выше.

Перетерпел беду и смерть,

Один, как перст, но всё же воин.

Приказ был — отступать не сметь,

Живи, чтоб павших был достоин.

1914

Каталась с кавалерами в ландо,

Но шарф не развивался белым флагом.

И после тенниса бокал бордо

Лишь приучал ходить спокойным шагом.

Читала в парке странного Рэмбо,

Кленовый лист ложился на скамейку.

Порой он мне шептал, как полубог,

Слова в душе переплетая в змейку.

Вникая в детстве в Танино письмо,

Онегина ругала за жестокость.

А Треплев похоронен был в трюмо,

За противоречивость и убогость.

Непостижимость женственной души

И утончённость незнакомки Блока,

Манили в сад, чтоб почитать в тиши,

О таинстве во взгляде с поволокой.

А листопад дворянское гнездо

Позолотил, но в нем мне одиноко.

Не греет соболиное манто,

И тает сердцу милое барокко.

Розовая львица

Розовая львица в нежности томится

В розовых одеждах и манящий взгляд.

Как ни восхититься, это просто жрица

Формы и намёки многих обольстят.

Речи затихают, стоит появиться,

В розовом наряде женщине-мечте.

В пору поклониться, как императрице,

Что застыла гордо в зале на холсте.

Надо умудриться, чтобы к ней пробиться,

Не из мушкетёров свита бережёт.

Восхищённых взглядов следом вереница,

Наглеца дерзнувшего завистью сожжёт.

Шлейф благоухает и за ней стремиться,

Свита подбирает розовый наряд.

Надобно родиться эдакой царицей,

Вздохи у завистниц правду говорят.

Бал в дворце искрится, радостные лица,

Розовые лилии скажут о любви.

Но иной подарок жаждала тигрица,

И цветы швырнула гневно визави.

Омут

Ты поздно подарил сирень,

И рано клятвы позабыл.

Исчез, оставив лишь мигрень,

Да след расплывшихся чернил.

Твоя холодная душа,

Вдруг испарилась, как эфир.

Слова не стояли гроша,

Ты для другой теперь кумир.

Июньский дождь, не смыв следы,

Ещё тревожил мою грудь.

И омут девичьей беды

Свободно не давал вздохнуть.

Тяжёлых мыслей хоровод

Лишь август тихо исцелил.

В душе ты попросту банкрот,

А на словах казался мил.

Дождями осень пролилась,

А у меня сирень цветёт.

Я не пропала, я нашлась,

А омут скоро скроет лёд.

Брод

Перед рассветом погружаюсь в тонкие миры,

Вдруг зацепив обрывки фраз и незнакомых судеб.

Тут напоказ и битвы, и норманнские пиры,

А встречи с некогда ушедшими меня не будят.

Чужих видений сумрак заполняет разум мой,

И чьи-то голоса влекут в непрожитые дали.

Пока не натолкнусь на взгляд со странною тоской,

И он поведает мне молча все свои печали.

Мне вдруг покажется откуда-то… что он знаком…

Начну припоминать обрывки давешних желаний.

В забытом и несбывшимся… каком-то колдовском

Калейдоскопе обронённых мною заклинаний.

Созвучие произносимых незнакомых слов

Переполняло мою душу нестерпимой силой.

Она выплёскивалась из невидимых оков,

И с тьмою в бой рвалась с энергией неугасимой.

Мелькнувшее сомненье, что всё это странный бред,

Развеял этот самый взгляд со странною тоскою.

И я поверил в череду свершённых мной побед,

Но жёстко пресечённых чьей-то дьявольской рукою.

Чуть рассветет. Баланс качнется и затопит брод,

На речке времени, что мир наш от иных скрывает.

Но бабка нашептала мне про этот переход,

Когда ей вышел срок переступить черту на крае.

Романтика

Мне говорят, что в феврале

Нет праздника у всех влюбленных,

И Грей Ассоль на корабле

Не ждал, легендой окрыленный.

Мол, есть традиции свои,

И нам не нужен праздник чуждый,

Что без него бы мы смогли

Быть счастливы зимою вьюжной.

Джульетта — только лишь духи,

Её не примут Капулетти.

Врагу не подадут руки,

Давно всё сказано в вендетте.

И Данте был влюблён в мечты,

Лишь дважды встретив Беатриче.

Он в памяти хранил черты,

В блаженстве сочиняя притчи.