Бесплатный фрагмент - Дрёма

Предисловие

Возникла идея написать несколько смешных историй с намёком на что-то толковое про осознанность и прочие этакие практики. Не обманывайся намёками этими, это уловка, завлекающая тебя незнамо куда. Но для видимости и конспирации поставь где-нибудь лайк, оформи куда-нить подписку, отправь донат, позвони в колокольчик, уйди в ретрит.

Для понимания некоторых слов, имён и оборотов нужно быть в курсе некоторого дискурса или даже понимать контекст — что не всем дадено. Но да жужл тебе в помощь, а также ясень и прочие источники знания. Впрочем, забей — жмякай лайк и переходи в следующий канал или к следующей книжке.

Итак. Весь цикл называется…

Дхарма Ерёмы. Или сокращенно — Дрёма.

Йо-Ванько Дринкпоче

О, читающий вниматель! Предлагаю вниманию твоему несколько очерков о Ерёме Ясносвете, ищущем себя и истину. Истину в себе или себя в истине. Себистину. Иссебятину. В общем, ищущий. А искать истину, а уж и подавно себя, принято где угодно, но не там, где ты уже есть. Так только крутые, в смысле — спелые, мастера могут, а незрелые искатели идут, куда подальше к ногам великих гур и гурий, и там уже ищут. И находят — и гур, и себя (себя реже, однако, что неудивительно — себя-то меньше на свете штук, чем гур). Потому как на просторах необъятной земли нашей мастеров-то видимо невидимо. Видимо, да невидимо. Невидимо, видимо. Но находимо. Всё, как положено, стало быть.

В общем, собрался Ерёма в путь неблизкий, опасностей да сумасбродств полный. И хотя старый юродивый йогин дед Иван, которого местные коротко, но с почтением называли Йо-Ванько Дринкпоче, вечно сидящий на лавочке у двора, от всей необнаруженной души рекомендовал Ясику просто отсебаться и остаться дома на своём месте, Яснопень был настроен решительно и наставлениям местного нгагпы не внял. Оно и не мудрено — «отсебаться» на языке тайного учения означает «отстать от себя, остаться в окончательном тотальном не-поиске». Такое наставление неокрепший в садхане парень не то что исполнить, но и распознать как сущностную упадёшу (то бишь наставление), умещенную в одном слове, не смог бы при всём желании. Чтоб понять такое, не от одного мастера да по всем правилам надо получить люлей знатных (это такие особые посвящения, необходимые тем, у кого способности попроще) и балабольствий (развернутые наставления по практике, как правило, не имеющей отношения к делу, но дающей разгон ума да событий в нужную сторону). В общем, не сложилось пока у Ерёмы, зато путь начался. И мы горевать не будем — герою сложнее, читателю интереснее.

Вот и подошел незаметно да быстро к концу сказ о первой встрече. И хоть найти ничего у Ерёмушки пока не вышло, но читатель, внявший наставленьицу Йо-Ванько Дринкпоче, может оное уже и применить. Или не может, а значит — за люлями да балабольствами вслед за Яснохреном отправляется. Тут жизнь-то никогошеньки не обидит.

Продолжение воспоследует. Коли не пересохнут чернила да нейромедиаторы.

#дрёма #дхармаерёмы #отсебаться

Я́ги Кхандро

Долго ль, коротко ли бродил в поисках знания наш молодец, да подсказали ему добры языки, что в двенадцатидевятом царстве есть мастеров несколько — реализованных по самое не балуйся.

Отправился Ерёмка туда. И первой в списке его оказалась старая затворница. Некоторые ее дакиней называли, некоторые (которые с нечистым видением) — некиней. Средь своих же известна она была как Яги Кхандро.

Пройдя через леса, морошкой вкусной да медведями мохнатыми полные, добрался Ясносон до опушки, с описанием да картами совпадающей. На опушке увидал он избушку странную, с ноги на ногу переминающуюся, подпрыгивающую и дном оземь постукивающую. «Трулкоры», — понял Ерёма, и сделал три простирания.

Из избы вышла крепкая молодая женщина, почти нагая — лишь украшения из золота, костей и камней на ней. Ерёма опешил слегка, но решил, что простирания лишними не бывают, и сделал еще пяток. Увидев смущение на лице пришедшего, леди Яга подошла к огромному деревянному стакану, рядом с которым стояла метла, и залезла в него. И уже оттуда вела весь дальнейший разговор.

— Здравствуй, уважаемая! Позволь просить тебя о практике! Дай балабольствий мне указующих, да люлей знатных!

— Скажешь тоже, люлей, — ответила Яги. Я старая женщина в районе сорока пяти, живу тихо в лесу в своей избе — избавляюсь от привязанностей, общения избегая. Ягоды вот ем да полынь вдыхаю. Какие еще люли? Это тебе к Кощею или лучше к Змею Гарудычу — они порой знатно раздают. Кощей, правда, и побалаболить не прочь — но не с кем ему — молодежь не понимает, а ровесники уже в чистые земли давно перебрались, на юга.

Ерёма начал догадываться, почему некиней кличут Ягу. И почему со злости старухой называют. Но не поддался на мысли недобрые, и взмолился пуще прежнего, простирания возобновив.

— Принимаю, — говорит, — защиту в тебе, Ягурушка, в Избе твоей без корней, в Стаканюге твоём, силой преисполненном.

— Не избечь, похоже, балабольств, — пробулькала Яги из стакана. Ладно, дам тебе расклад — что да как тут у меня, и практику расскажу, как делать.

Сделав на всякий случай еще три приседа с ку и, размяв тем самым тэбээсы свои, Ерёма уселся пред дакини на землю в полный лотос, положив, как положено, правую ногу поверх левой, а руки в жесте медитации сложил. Приготовился, стало быть, испить эликсир знаний и, если понадобится, грызть стакан науки Ягиной.

Яги забрала часть волос в хвост на макушке, остальные оставив распущенными (Ерёма знал, что каждый жест что-то значит, но спросить не решился), и начала своё балабольствие с общих понятий.

— Значит так, — сказала Яги. Как уже пояснила тебе, изба моя ногатая — символ непривязанности, в первую очередь к местам родным. Коли чувствую, что врастаю корнями где, иду, куда избуха несёт. В том свобода моя чудить да чодить.

— А в чем разница? — поинтересовался юный крестоногец.

— Неважно, избы у тебя такой всё равно нет, Яснолох. Да и балаболия это больно длинная. Короче, это моё личное, оставим. Слухай далее. Там, где изба моя, там и затвор у меня — ретрит по-научному. Но знаю, когда-то и от избы избавиться придётся — всему своё временно. А стакан этот — не стакан вовсе, а ступа. Во-первых, балаболить из неё удобно. Во-вторых, ступа — символ просветлённого ума. В данном случае символ устойчивости в безопорности (если в пространстве, кхе-кхе, в ней зависнуть) и перемалывания неведения. А кто пест — знаешь?

— Кто кто? — засмущался молодец.

— Пест. То, что молет эти самые неведения. Тот, кто в ступе, тот и пест. Так-то. Залезешь ко мне сюды — помолоть немного?

— Не, я это, послушал бы лучше еще. Не всё еще понятно настолько, чтоб прям пестом лезть, — замялся в лотосе Ерёма.

— Ладно-ладно, прошёл проверку ты мою, Пустопест, — вздохнула Яга. Дальше слушай. Метла моя — знак выметания омрачений. Выметания, понимаешь? А не вот эти твои отжимания.., всю землянику мне подавил. Внимаешь пока?

— Ну, так-то да — уклад я твой и смысл бытофории понял, но практика-то где? Воздай, Ягунья, более чётких балабольств!

— Более чётких? Ишь ты! Более чёткие — только упадёши однословные от летитбирующих юродивых, но ты, слухи ходят, их не ухватываешь. Ладно, может, сплетни это — про меня тоже за спиной всякое талдычут. Слушай же про практику мою тайную.

Есть два способа. В обоих тебе нужно меня вообразить живо и ясно. В одном случае — над собой, в другом — представить, что ты и есть я. Есть еще вариант, где я с Кощеем, но тебе рано. В общем, я в супе, то есть в ступе в пространстве чистого неба, в руках метла, коей выметающие движения вытворяю. Начать надо с того, что громко произнести «я» и мгновенно представить то, что сказала. А дальше заклинание нараспев, бубнением или шепотом повторяй многократно. Заклинание такое: ом баба яги я ду дай сваха.

— Звучит грозно. А покороче нет? — спросил Ерёма.

— Покороче нет. Из мантры слог не выкинешь — каждый слог свой смысл имеет. Сейчас поведаю.

Ом — начало, открытие заклинанья. Положено так. Баба — сила, а заодно вежливое обращение к дакини. Яги — имя дакини, которой практику делаешь. Я — слог-источник, который в центре себя представляешь. Ду — мгновенное действие, активность. Дай — первослово (дети его первым часто произносят), призывающее желаемое. Сваха — завершение заклинания, а заодно почитание сущности, соединяющей противоположности. Понял? Запомнил?

— Ну, вроде.

— Хорошо. Если представляешь меня над собой, то, пока заклинание твердишь, видь, как из ступы радужный отвар через край переливается, по метле стекает и тебя через маковку заполняет. Сила ясности и пустоты в тебя, стало быть, вливается.

Коли себя мной представляешь, то представь, что буквы заклинания вращаются по кольцу вокруг «я» в твоем центре или по ободу ступы. Заклинание бормочи блаженно и вращение это созерцай, как живое. Вот такое моё тебе балабольствие. Это и есть настоящая тантра-шамантра, друг мой. Ну, еще уметь держать прану между.

— Между чем? — не понял Ерёма, аккуратно меняя правый лотос на левый, ибо мочи терпеть уже не было — не ожидал он столь развернутых балабольствий.

— Хоспадя, и таких безграмотных приходится в ягнята принимать, — вздохнула баба. Просто между, посреди. Кто-нибудь другой потом объяснит.

— А я вообще-то думал, шамантра это…

— Ой, знаю я, что вы, недоросли городские, про шамантру думаете, — не дала договорить ему Яги. Мысли ваши все про то, что у меня украшениями символическими не прикрыто. Хотючки ваши так припудриваете да маскируете под истинный ведьминский путь. Тьфу! Гарудыча на вас нет.

— Понял тебя, Ягушка, не кипятись! А вот вопросец еще имею. Вот эту вот букву «я», ты сказала, в центре надо представлять да чувствовать. А где он, центр-то?

— Центр в точке, равноудалённой от краёв, конечно. Геометрию не учил что ли?

— Так краёв же тоже не видать, не найти! Где они, края-то, донья Ягина?

— Не найти, да…

— Так где тогда центр мой?

— Получается, что нигде. Или везде. Там же, где края.

— А где ж тогда это «я» представлять?

— Вот там и представляй. Главное, представляй его ясно и ярко, смещая туда всю свою живость. А не блёкло да со стороны, иначе б слог был не «я», а «ты» или «он», например.

— Сложна практика твоя, баба.

— Так сам балабольствий просил.

— Это да. А вот из двух способов — «Яги над» и «Яги — я» — какой лучше?

— Ну, ты даешь, Недопуст! Лучше? Никакой.

— А какой тогда делать-то?

— Вот его и делай, сынок, вот его и делай!

— А ну, пестуй! — выкрикнула вдруг Яги Кхандро свой последний наказ и, взмыв в ступе своей в небо, полетела куда-то на юг. За ней, ломая кусты и мелкие деревья, понеслась избёха-паркурица — возможно, последние слова касались и её.

Ерёма расплёл вконец онемевшие ноги, привалился спиной к дереву и крепко задумался.

— Да, тернист поиск. И балабольства тайные так сразу не переварить. Но попробую стяжать, как Ягини велела — а ну как получится чего. Еще прана эта между, чтоб её. И избёнки затворной у меня нет такой… Эх…

В ногах тепло покалывало, спина тоже расслабилась, и Ерёма начал задрёмывать. И снилось ему, что он пест. И что пестует он не через леса и горы, а себя. А потом и в глубокий сон провалился — об ни о чём. «Я» как раз там центрилось бескрайне. Но об этом уже ни слова не будем — и так разбалаболились, как бы особых посвящений непрошенных не получить.

Продолжение воспоследует. Как отвар радужный переварится.

Предстоят еще Ерёме встречи удивительные, но о том пока только автору известно. А пока лежит себе Ерёня, к дереву привалясь, услышанное обдрёмывает. И ты, читатель, понятое с непонятым обдремай крепко — оно и легче станет.

Ко всем упомянутым практикам, представленным героями, автор относится с глубочайшим — оттого и упоминает. Остальное — вопрос стиля. Не серчайте, если вдругчо. А если вдруг ничаво не поняли, не кручиньтесь — ведьму толковую найдите, она пояснит.

#анупестуй

Цеванг Кощей

То ли мало времени прошло, то ли немало с тех пор, как начал пестовать Ерёма по балабольствиям Ягиным. Но да пришла пора ему дальше в путь, иссебятине посвященный, двинуться. Те самые языки добрые с трепетом упоминали среди прочих свершившихся юного старца Кощея. Да и Яги Кхандро не раз про него молвила — это ли не знак?

Отправился Ерёма к нему, одному из величайших, в надежде выхватить уже люлей знатных. Да и от балабольствий проясняющих не отказался бы. Не всё дакини-ягодка, похоже, раскрыла до конца. И идти-то недалеко было — что тоже на руку пришлось.

Обойдя лес против часовой стрелки, дошёл Ясносвет до горы высокой. В горе той пещера со входом чёрным мерцающим, по форме на большое яйцо похожим. Рядом со входом на камне надпись высечена русским по крепкому:

«Шри Вд ЦК».

— Шри Видьядхара Цеванг Кощей, — прошептал Ерёма, ощутив бег мурашек и дрожь подколенную. Но, вспомнив наказ Ягий «а ну, пестуй», сел он в совершенную позу лотоса и стал ждать. Через несколько минут стало тянуть колено. Пересел он тогда в не менее совершенную «совершенную» позу, пятку на пятку возложив. Минут через пятнадцать отдавилась лодыжка нижняя. Расплёл тогда Ерёма ноги и сел в совершенную «удобную» позу — «сукхасану» по-тамошнему. И только через час, когда уже совершенно устала спина, привалился Ерёма к дереву — опыт, благо, имелся. И начал было задрёмывать. Вот тогда-то и вышел Кощей из тёмной затворницкой пещеры своей. На вид лет двадцати. В одной набедренной повязке, тонкая длинная талия, кожа и глаза светятся, через плечо пояс для медитации переброшен.

— Чего тебе, мужик? — обратился он к Ерёме.

— Да вот, пришел люлей получать да балабольствий, — ответил Ерёма.

— Ну, даёшь. От хозяйства людей отвлекаешь, просишь не пойми чего. Ступай отсюда.

— Не смею ступать, — сделав почему-то ударение на «у», заныл Ерёма, вставая. Яги Кхандро о тебе говорила. Да и вообще — надо мне. Кто, если не ты?

— Так ты от Яги. Зря ты эту бхусуку послушал, и через лес ко мне попёрся — я уж давно не балаболю с кем попало. Тем паче люлей не раздаю — хлопотно больно. Мне хлопотно, другим больно.

— Зачем ты так о Кхандро? Совсем она не эта… Добрая она ведьма! Мне вот многое пояснила, на путь пестования наставила.

— Ты про «бхусуку» что ли? Так это значит «практикующий без определённого места жительства». Ничего обидного. Наоборот, почётно.

— Не знал, — подивился Ерёма.

— Знал, не знал — иди уже. Дай спокойно на солнышке кости старые погреть, — с досадой проворчал Кощей.

— Грей, конечно! А я посижу тут с тобой немного, пока греешься, хорошо? Ну и так, может побалаболишь со мной чутка заодно, — с надеждой попросил юнца Ерёма. Меня, кстати, Ерёма Ясносвет звать.

— Не буду я тебя никуда звать, Угрёма. Посиди немного и восвояси угрёмывай.

— Да я б с радостью в восвоясю эту у… ушёл бы, — ответил Ясносвет. Но именно её (или его) и ищу — своясю, себя то есть. И истину заодно — говорят, кто одно найдёт, тот и другое тоже узнаёт.

— Да, Яснодел, неслабо тебя накрутило, — вздохнул Кощей. Ты после того, как своясю найдешь, еще сходи туды, не знаю куды, принеси то, не знаю что. Так, до кучи — вдруг пригодится. Развеешься, опять же.

— Схожу, чего не сходить? — улыбнулся Ерёма.

— Ага, только, когда своясю найдешь, проверь, не в том же ли месте она была, что и «не знаю куды», и не она же как раз — «не знаю что», — подмигнул Кощей.

— Проверю, — Ерёма по привычке пропустил мимо ушей скрытую в простых словах упадёшу. Слушай, Кощей, а как ты вообще в этом месте оказался, если не секрет? — в надежде получить всё-таки, зашёл издалека Ерёма.

— А, трындений хочешь о линии передачи? — сразу раскусил хитрость Ерёмину видьядхара. Ладно, парень ты неплохой, кажется. Расскажу о себе немного.

Кощей ненадолго задумался и затем продолжил.

— Сразу признаюсь, оченно мне повезло, ченно-ченно. Я родился в Стране Гаруды, в самый период её расцвета.

— А кто такая гаруда? — спросил Ерёма.

— Гаруда — это существо, некоторыми чертами похожее на птицу. Оно особенное. Рождается, точнее, проявляется оно, как птица, из яйца. Но не птенцом, а сразу во всём взрослом совершенстве — сразу может лететь на невиданные расстояния, сияя мощью своей. Вся нечисть его боится, а всех доблестных иссебятников под крыло Гаруда берёт.

— А Змей Гарудыч, которым Яги пугала, кто такой? — с опаской спросил Ерёма.

— Так это тварищ мой змееголовый. Он раньше нечистью был, но Гаруда его усмирил, люлей наизнатнейших дал и на путь служения иссебятникам поставил. Гарудыч сам теперь практикует понемногу, а в свободное от затворов время мне по хозяйству пособляет. Но я его особо не тревожу, угол ему в пещере выделил вот.

— Понял. Постараюсь не перебивать тебя более, — извинился Яснобол.

— Так вот, про рождения моё. Тут надо пояснить две вещи — что я имею в виду под «повезло» и что имею в виду под «расцветом».

Кощей снова ненадолго замолчал и неморгающий взгляд его остановился в пространстве синего неба. А через пару минут моргнул и продолжил рассказ.