Бесплатный фрагмент - Друзья

Контент

Пролог

Я вышел ростом и лицом, — спасибо матери с отцом. Провидение наградило меня друзьями-бабниками и, где бы я не жил, куда бы не переезжал, моими друзьями непременно становились бабники; вокруг них всегда кружило много женщин: замужних, незамужних, разведенных и овдовевших. Понять механизм и причину этой карусели я не мог, — и не хотел.

Может быть это наследственность от матери и отца? Или может быть это сверхъестественное провидение, которое решило наградить их такими способностями? Кто знает! Лично я отношусь к прекрасной половине человечества с пиететом, — с глубоким уважением и благоговением: так, как относился мой отец к моей матери.

Видимо моим друзьям судьба подарила особый дар: притягивать к себе женщин, словно магнит. Не знаю, что они делают и какой аромат духов используют, но они точно знают, как завоевывать сердца прекрасной половины человечества. Может быть это их способность привлекать внимание женщин или просто умение создавать непринужденную атмосферу. Возможно, ответ лежит где-то между харизмой и непревзойденным чувством юмора. Или, кто знает, может быть это просто волшебство дамских угодников! В любом случае, мои друзья это настоящие эксперты по очарованию!

Глава 1. Макей

Если вы хотите иметь много денег — имейте богатых друзей. Если вы хотите иметь много женщин — имейте друзей бабников. Если вы хотите иметь то и другое — станьте султаном.

Первый мой друг бабник — это Макей — Андрей Макеев. Познакомились мы в драке: его дубасили трое у ДК на улице Ленина в Красном селе под Ленинградом. Я впрягся за него, со своей дурацкой справедливостью: трое на одного — не честно. Подружились. Нам по 20 лет — мы ровесники. Я только демобилизовался из Советской армии и три месяца мог не работать… по тем законам.

Оказалось, что один из нападавших — брат девушки, которую Макей склонил и бросил, но это выяснилось позже. Мы с Андреем одного роста и телосложения, — он местный и шибко похож на популярного тогда актера — Дмитрия Харатьяна — главного героя в фильме «Зеленый фургон», премьера, которого только прошла по кинотеатрам страны. Его фотография украшала обложки многих журналов, а открытки с его лицом продавались во всех киосках «Союзпечать». Сходство было невероятным: черты лица, прическа, родинка — все на месте. Разумеется Макей этим пользовался — ни дня без женского внимания. Обычно начало было таким:

— У тебя деньги есть? — интересовался он.

— Да, — отвечал я на самый часто задаваемый вопрос от Макея. Отец учил: у мужчины всегда должны быть деньги — отца я любил и слушал его — поэтому у меня всегда были деньги.

— Надо бухла взять, в общагу к ткачихам пойдем, — неудобно с пустыми руками, — объяснял он.

Все его мысли, разговоры и действия были связаны исключительно с женщинами. Телефоны тогда были в виде железных будок и звонок стоил 2 копейки; в общежитии телефон находился только на вахте, через которую проход для нас был закрыт — особенно для Макея. Я покупал две бутылки красного полусладкого грузинского вина: Хванчкару и Киндзмараули, — и мы шли к общаге ткачих.

Подойдя к зданию, он бросал маленький камушек в знакомое окошко, тут же в окне появлялись лица девиц. Они открывали окно и спускали вниз связанные простыни; мы сначала лезли по газовой трубе, а потом, с помощью связки из простыней, забирались в окно. Ему всегда были рады все девушки, и больше всего радовались те, которым не светило поиметь его. Обычно встреча начиналась так:

— Макей, ну где ты был? Я так скучала!

— …и я! — говорила соседка по комнате.

— …и мы! — заглядывали девицы из соседних комнат.

— Аннушка, прости, — прости, любовь моя! Я был очень занят. Никита, скажи… — он обращался ко мне за поддержкой.

— Привет, Никита. А ты местный? — интересовалась Татьяна. Жилищный вопрос стоял и тогда… не падая.

— А что вы нам принесли? Ой, винишко, сладенькое… — Ирина читала этикетку на бутылке Хванчкары.

— Никита, наливай, — командовал Макей.

Мы — два гусара — на полк ткачих. Макей — с известными чертами лица, всегда был центром внимания у прекрасных дам. А мне доставались все остальные — скромные и незаметные — их было заметно больше, — и я не тужил; тем более, что девушкам больше нравилась Хванчкара с оттенком карамели и миндаля — такое же сладкое и притягательное, как они сами. А мне больше по душе был Киндзмараули со своими нотами вишни и граната — такой же страстный и запоминающийся, как я сам.

По моему, Макею было все равно что пить — это не самое главное для него. Главное — это красивые и грудастые женщины, в обществе которых он заводился и преображался. Иногда в одной рубашке, иногда в накинутой на голое тело простыне, он расхаживал по комнате и восхищался одной из своих пассий:

— Моя милая Аннушка, ты — мое солнышко, моя радость и вдохновение. Ты такая прекрасная и особенная, — я не могу перестать думать о тебе ни на минуту. Даже когда я занимаюсь своими делами днем или погружаюсь в сладкий сон ночью — ты всегда со мной в мыслях.

Ах, любовные слова! Какие же они сладостные и романтичные! Когда сердце полно чувств и эмоций, слова летят сами собой, как бабочки весной. Пассаж Макея наводил трепет на присутствующих девиц — глаза их горели, а груди наполнялись любовным соком. Он продолжал:

— Твоя улыбка — это лучик света, который освещает каждый мой день. Твои глаза — это океан чистой любви, в котором я тону без остатка. Твоя нежность и забота заставляют меня чувствовать себя самым счастливым человеком на Земле.

Откуда в нем эта патетика — этот восторженный тон — мне было не понятно. Но всё: внешний вид, интонация и его слова, — буквально сводили барышень с ума. Кто-то из них смотрел на эту сцену восторженно, кто-то со слезой, — а некоторые называли меня Андреем, когда выключался свет: ну, Андрей, так Андрей! За ночь я бывал Андреем 4 раза, а Никитой только раз. Приходило время доказывать свою любовь страстью, а страсти в 20 лет хватало на этаж ткацкого общежития.

Да, я застал то время, когда еще не пришла мода заниматься сексом при свете. Во тьме скрипели железные пружинные кровати под стон и крики милых дам. Зависть других девиц проникала сквозь стены и чувствовалась кожей. Похоть густым туманом висела в коридорах ткацкого общежития и требовала воли. Включался свет и начинался второй акт ткацких утех. Макей продолжал:

— Любимая, позволь мне продолжать думать только о тебе, моя прекрасная Аннушка. Любовные слова не передадут всей глубины моих чувств к тебе, но они хотя бы попытаются. Ты — мое все, и я счастлив, что ты рядом со мной.

— Макей, любимый, я так рада… а ты меня не обманешь, как Машу, Таню, Лизу и Зину? — переживала его соседка по койке. Макей, будто бы ее не слышал и продолжал:

— Пусть каждый день будет наполнен любовью и нежностью, и пусть наша история продолжается счастливо и безмятежно. Только о тебе я буду думать всегда, моя прекрасная Аннушка. Люблю тебя до безумия! — сомневаться в его словах было бы нелепо.

Снова выключается свет, снова скрипят кровати… Нет, мы не были спортсменами, — здесь надо иметь здоровье. Почти каждый день мы забирались на второй или третий этаж общаги, выпивали по пол бутылки вина и радовали своим присутствием прекрасных дам — утехи продолжались до утра. Потом наши подружки уходили на работу или учебу, а мы оставались спать в их кроватях. Дня через два-три, — обычно днем — мы выходили через вахту под недовольные взгляды вахтерши.

Самое неприятное для меня — это ссоры между девушками из-за Макея; за них некому было заступиться — все они приезжие — поэтому они сами выясняли отношения между собой, — побеждала сила. В некотором роде, я был для многих из них — священник, которому можно было рассказать свои тайны и поделиться мыслями. Утешал я их известным способом — многим помогало.

Конкуренции у нас не было вовсе — это было удивительно. Сотни свободных молодых красивых девушек и столько же парней, которые так же, как Макей, жили в Красном селе и еще больше жили в общежитиях, — они не встречались. Вернее они встречались на «танцах» по выходным дням в ДК на проспекте Ленина, тогда была популярна песня «Я московский озорной гуляка».

Я московский озорной гуляка.

По всему тверскому околотку

В переулках каждая собака

Знает мою легкую походку.

Встречи их были какие-то киношные, как в фильмах того времени: подрыгаются в ритм, покружатся парами под медляк и обсуждают друг дружку вдоль стеночки. Я понимал, что все мы живем по книжкам и кинофильмам, — копируем персонажей. Своей жизнью создавать продолжение прочитанных книг и просмотренных фильмов в реальной жизни тогда получалось не у всех.

Когда в зал входил Макей, его обступало несколько парней и девиц, — создавался большой круг; каждому было интересно с ним поговорить, — показать другим, что он с ним знаком. Он никому не отказывал, — здоровался, обнимался, целовался. В перерывах все выходили на улицу, курили и распивали спиртное. Разговоры велись о том, кто с кем «ходит» — встречается.

Финал таких гульбищ для нас с Макеем был один — мы лезли в общагу к ткачихам, поварихам или к малярам и штукатурам. Общежитие штукатурщиц находилось на краю Красного села, поэтому мы там бывали редко. Общежитие ткачих располагалось недалеко от Дома Культуры, и было открыто для нас через окна обычно по выходным дням. Поварихи жили у въезда в Красное село и были рады нам всегда, а мы им, когда сильно оголодаем.

—

Общежитие поварих и кондитеров находилось рядом с кинотеатром «Экран». Вход для нас с Макеем был открыт только ночью через окно. Это нас не останавливало, а даже наоборот заводило и подбадривало. Мы шли туда, как на ночную вахту — работа не хуже любой другой — в СССР все специальности в почете. Огромным плюсом и дополнительной мотивацией было то, что там всегда было что поесть, а выпить мы брали с собой.

В одной комнате проживало три поварихи и, чтобы никто не настучал и никому не было обидно, в ночных утехах принимала участие соседняя комната. Девушки были разные не только внешне, но и по темпераменту и силе. Мне запомнилась Зина из Новокузнецка с фамилией Кострец, — Зина Кострец — хорошая фамилия для повара. Она, сунув руку мне в брюки и разминая мое хозяйство, учила свою подругу влюбленную в Макея как ей действовать:

— Ты кто? Ты баба — значит наседка на яйцах своего мужика. — Зина покосилась на меня, я кивнул. — Собирается мужик на работу — отсосала. Пришел мужик с работы — оттрахала; и так, пока ходить может. Капризничает — дай сисю. Геройствует — хвали и поддакивай. Умрет — похорони и поминай.

— Макей меня не любит… он мне изменяет… — причитала влюбленная подруга.

— Дуреха, нагуляется — полюбит. Куда он денется… все они кобели такие. А ты возьми его за это место, — Зина слегка подняла мой пах вместе со мной, — и скажи: любовь у нас с тобой Андрей — не протився.

Не знаю, как Макей, но для меня все девушки были красавицами и умницами, — все они были свежими и натуральными без силикона и ботокса. Я никого не выделял и не обижал — доставался всем.

—

Иногда мы заходили домой к Макею — двухкомнатная квартира в хрущевском доме. Его мама — Раиса Захаровна — кормила нас вареными макаронами обжаренными на сливочном масле с яйцом. Мы с удовольствием съедали этот деликатес, запивая черным сладким чаем. Его мать интересовалась жизнью сына и спрашивала его:

— Андрей, ты устроился на работу? Смотри, тебя посадят, как твоего отца, — за тунеядство, либо в армию заберут.

— Не заберут, — отвечал Макей.

— Так ты нашел работу? — не унималась мать.

— Нашел, — врал сын.

Раиса Захаровна знала, что я отслужил в армии, — у меня есть специальность и я зарабатываю деньги самостоятельно. Разумеется, она не знала как я их зарабатываю, но постоянно ставила меня в пример своему сыну:

— Андрей, смотри на Никиту — имеет специальность, работает.

— Я смотрю, — отвечал Макей.

Разумеется, Макей ни о какой работе не думал, — он вообще ни о чем не думал, кроме женщин. Он никогда меня не спрашивал чем я занимаюсь. Однажды я его спросил:

— Андрей, кем ты хочешь стать? — это глупый вопрос, поскольку каждый человек уже представляет самого себя, но тогда это звучало вполне нормально.

— Я хочу, чтобы все было так, как сейчас. — Ответил он и продолжил, — Никита, знаешь, когда я смотрю на женщин, я вижу их голыми — всех голыми, и не важно зимой или летом, в купальнике или в шубе, — я их всех вижу голыми. — Он выдержал паузу и засмеялся.

Таким даром, как у Макея, я не обладал, поэтому еще до армии получил строительную специальность, и начал потихоньку, но весьма успешно спекулировать разными дефицитными товарами. Тогда с товарами народного потребления было напряжно, и имея некоторую смелость и малость начального капитала можно обеспечивать себе безбедную жизнь. Поскольку я имел то и другое, — такую жизнь я себе обеспечивал.

—

В мае стало тепло, девушки оголились, — дневные посиделки переместились в парки, и лазить в окна стало легче. На скамейках собирались группы молодых ребят, которые часто распивали портвейн «Агдам» по 2 р 02 коп за «огнетушитель». Мы были постоянными участниками таких посиделок и, надо отдать должное Макею, он никогда не хвастал своими подвигами. Самые рослые парни догадывались о его похождениях, и гордились знакомством с ним: мой друг переспал со всеми девушками Красного села, — было написано на их довольных лицах, будто бы они сами это сделали.

В июне мы собирались на Безымянном озере — программа была похожая, — добавилось купание. Где находится Макей можно было легко определить по количеству человек в компании — его окружало всегда много людей. Парни и девушки разделялись на пары, мне было трудно определить с какой из девушек не переспал Макей. Он всегда что-то говорил: либо тост, либо восторженно о ком-то, либо предлагал скинуться на Агдам. Он никогда не говорил о ком-то плохо и не принимал участие в обсуждении кого-то. Герой-любовник.

Как-то в нашей тусовке появились две новые девушки: София и Марина — они были местные. Софья рыжеволосая длинноногая породистая девица с претензиями, — ей постоянно что-то не нравилось: то Агдам она не пьет, то стакан ее не устраивает — ей нужен бокал. Капризная лошадка. Я ожидал, что Макей ее поставит на место, но вышло наоборот — он стал за ней ухаживать и исполнять ее прихоти. Это было неожиданно. Марина ее подруга — нормальная девушка.

Спустя несколько дней у Софии в квартире состоялась вечеринка, ее родители уехали на дачу: четыре девицы и четыре парня, много вина и шампанского. Квартира трехкомнатная — простор, после комнат в общагах. Макей вился вокруг Софьи, — обычно было наоборот. Я тогда впервые увидел настоящую фурию, которая требовала подчинения… и ей подчинялись. Голос ее был властным, стан гордым, рыжие волосы спадали с плеч, она распоряжалась:

— Макей, стол надо сдвинуть сюда. Здесь будем танцевать. На столе должен быть только хрусталь, его можно взять из серванта. Открывайте шампанское!

— Соня, пошли в спальню, — не терпелось Макею.

— Не называй меня так, — не люблю. Я София!

— Софа, милая, извини, — оправдывался он.

— София, — Макей, — София! — повторяла она.

— Да, любимая.

Они уходили вдвоем в спальню. Видимо, для Макея это был вызов, — и он принял его. Меня выбрала Марина, мы долго танцевали, пили шампанское и, впервые, мы говорили не о Макее, а обо мне. Да, я поймал себя на мысли, что с теми девушками, с которыми я делил их кровать, я говорил о Макее, а с Мариной мы говорили даже не о ней, а обо мне. Я впервые был кому-то интересен. Все бывает в первый раз. Мне нравилось врать о себе:

— Я математик, — будущий ученый, стипендия небольшая, так я «спортлото» обыгрываю — тем и живу. У меня схема есть, которая кормит меня.

— И много выигрываешь? — интересовалась она, скорее для разговора.

— На жизнь хватает.

— Говорят ты в армии служил?

— Кто говорит? — мне было интересно, кто, кроме Макея, знает о моей службе в армии.

— Ребята говорят, — ответила она. Видимо у парней это был больной вопрос, который я закрыл раз и навсегда.

— Да, служил — переводчиком в Германии, два года. — Здесь я сказал правду, которая была похожа на выдумку.

— Ты знаешь немецкий? — она сообразительная, — подумал я.

— Да, говорю на военные темы: гитлер капут, хенде хох.

Она красиво смеялась над моими шутками. Странно, я впервые за два месяца забыл о Макее и мне никто о нем не напоминал. Мы стояли с ней на маленьком балконе с шампанским в хрустальных фужерах и я говорил на вольную тему человеку, который меня слушал, не перебивал и смеялся. Это было очень запоминательно. Далеко заполночь я проводил ее до парадной, мне не хотелось мешать новые для меня отношения со старыми Макеевскими.

— Ты где был? — спросил меня Макей, когда я вернулся.

— Решил узнать, где Марина живет.

— Влюбился? — улыбнулся он.

— Да.

— Соня моя, — сказал Макей, но что-то мне подсказывало, что это не так или даже наоборот — София прибрала Макея к своим рукам.

— Было бы нелепо… как-то по другому, — сказал я.

Две пары ушли и мы остались втроем, Макей с Софией спали в спальне, а я на диване — впервые за долгое время — один на диване. Почти всю весну я проводил ночи вдвоем с приезжей красавицей на ее узкой скрипучей железной кровати, которыми снабжались общежития. Днем спал на той же проваленной пастели. Иногда у кого-то в квартире, но тоже не один. Тут же было все по человечески — я оценил комфорт. Квартира, в которой мы находились, была обставлена по богатому: диковинная мебель, затейные люстры, хрусталь в серванте, картины на стенах, зеркала в ванной и деревянный массивный стульчак, — говорили, что здесь живут не ткачиха с поварихой.

Суббота. Утро. Я проснулся и включил телевизор — шел розыгрыш лотереи «Спортлото». В моей голове родилась шальная идея: я записал выигрышные номера розыгрыша «6 из 49» на листочке. Диктор объявил, что 6 номеров в прошлом тираже угадал один человек и, что его выигрыш составляет 10 тысяч рублей, — большие деньги по тем временам. Я выключил телевизор и пошел на кухню сделать себе сладкий чай и хлеб с маслом. С радостью обнаружил там растворимый кофе — большой дефицит, — заварил себе большую кружку; нарезал батон, достал сливочное масло, сыр и докторскую колбасу, — и почувствовал себя человеком.

Идея не давала мне покоя. Когда проснулся Макей, я сказал, что скоро вернусь и ушел к киоску «Спортлото», который находился на проспекте Ленина у продуктового магазина. Я купил три лотерейный билета «6 из 49» по 60 копеек за билет, заполнил в одном выигрышные номера, в двух других — случайные; части А оставил себе, а Б и В выбросил в урну. Затем вернулся в трехкомнатные хоромы, надеясь там пожить еще пару-тройку дней.

София расхаживала хозяйкой в дорогом халате, Макей находился рядом с ней. Это достойная пара: он — шикарный блондин, который никогда не будет работать; она — рыжая богатая бестия, — их объединяла страсть.

— Что будем делать? — спросил Макей.

— Маринка не осталась с тобой? — не обращая внимания на Макея, обратилась ко мне хозяйка. Этот вопрос обычно задают упырицы и с русского на русский язык он переводится так: что, мудак, ушла от тебя баба.

— Да, — ответил я спокойно, зная что продолжение будет.

— Сейчас я ей позвоню… придет, — сказала София и пошла к тумбе, на которой стоял телефон.

Марина пришла через час. Мы договорились идти на озеро, а вечером в кино. План мне понравился, но больше всего мне нравилось общество Марины, — откуда-то появлялся кураж, когда она находилась рядом со мной, плюс она совсем не интересовалась Макеем, что поднимало ее статус в моих глазах.

— Можно я оставлю? — сказал я, вынув из кармана лотерейные билеты, — боюсь потеряю.

— Что это? — спросила Софья.

— Лотерейные билеты «Спортлото», — надо проверить. — Сказал я, надеясь вернутся сюда снова. — Вдруг выигрыш?

— Оставь в серванте, — велела Софья.

Я свернул лотерейные билеты трубочкой и опустил их в высокий стеклянный фужер. Мы вышли на улицу и направились к магазину за напитками. Платила и командовала София. Я нес лимонад, яблоки, груши, шоколад, шампанское и вино Киндзмараули. Макей, как всегда, пел дифирамбы дамам. Марина шла рядом со мной и это было замечательно, — обычно девушки шли с Макеем, а я нес выпивку.

Мы расположились у озера, к нам стали подходить знакомые ребята и девчата. Погода была великолепная. Макей разделся и пошел купаться с другими парнями. Марина обратилась к подруге:

— София, а ты знала, что Никита будущий математик?

— Математик? — переспросила Софья.

— Да, он даже выигрышную формулу придумал, — живет за счет «Спортлото».

— Так это те билеты, что ты оставил у меня? — Софья обратилась ко мне.

— Да, — ответил я.

— Они выигрышные?

— Думаю, да, — надо проверить.

— Как проверить?

— Завтра в газете выигрышные номера пропечатают.

— В какой газете?

— Труд, — ответил я.

Меня же больше всего сейчас интересовала Марина. Зачем она сказала подруге обо мне — хотела похвастать, или проверить меня. Какая разница — я думаю о ней — это важно. Она совсем не замечает Макея, кстати, — он ее тоже не замечает. Мне, почему-то не хочется обладать ей, — не хочется тащить ее в постель, я даже не думаю об этом. Да, мне хочется быть рядом, разговаривать, смотреть на нее. Интересно, что это? Что за новое чувство?

Глава 2. Марина

Настоящая большая любовь начинается с первой…

Марина, будто, стала родной — самым близким человеком. Я никогда не был сентиментальным, — я скорее прагматик и фаталист — делай, что должно и будь, что будет. В обществе с Мариной мой прагматизм улетучивался, я становился чувственным и эмоциональным, — и мне это нравилось.

Да что ж это со мной, как в какой-то комедии или драме, я просто не могу избавиться от этого волнения. Странно, ведь, казалось бы, я всегда такой уверенный в себе. Но с тобой, Марина, как будто вся моя решимость исчезает, как дым. Или, может быть, это и есть настоящее испытание, которое сближает нас, как в тех старых фильмах.

Жарко: ветра не было, ярко светило солнце — наша молодежная тусовка росла. И главным в ней был не Макей — София, — она стала вожаком стаи. Макей не сопротивлялся, он был рядом с ней: трогал ее руки, волосы, плечи, — что-то говорил ей. Она — рыжеволосая львица — царица прайда, — раздавала оплеухи своим котятам:

— Гера, ты бы еще из той лужи попил водицы, иди помой стаканы и фрукты. Ира, помоги ему. Гена стряхни песок с покрывала. Давайте перейдем в тень под то дерево, тут жарко.

Мне казалось — это спектакль — розыгрыш. Марина — ее подруга, которая живет в соседнем доме и, скорее всего, была ее одноклассницей, — давно привыкла к ее выходкам. Меня София не трогала — я ей был не интересен, и опасен, поскольку в любой момент мог послать ее куда подальше. Теперь я знал какой тип женщин мне не нравится — деспотичный.

Тем не менее, всем нам было хорошо вместе: мы купались, загорали, шутили — было весело и задорно. Кроме меня в армии никто не служил и я был на особом положении — за вином не бегал. Парни все курили — мода такая была. Пили много и хмелели. Девушки не курили, и выпивали с нами — по граммульке на донышке. Макей задал вопрос:

— Кто знает, какой сегодня фильм в кино.

— Про Айвенго… кажется, — ответил кто-то.

— Да, точно… про Айвенго.

— Кто смотрел — нормальный фильм? — спросил Макей, и добавил после небольшой паузы. — Кто с нами в кино?

Вечером в кинотеатре мы смотрели новый фильм «Баллада о доблестном рыцаре Айвенго». После сидели толпой в парке, пили вино и обсуждали фильм. Ах, Марина, как же ты мне нужна! Такая вот загадочная и прекрасная, как леди Ровена из фильма, который мы только что смотрели вместе, — волнующая и таинственная. Ведь вот я, простой парень, — перед тобой, словно из фильма, я испытываю все те же чувства, что и те герои из кино.

Ведь что мы, если не актеры на этой гробовой сцене жизни? Я вот жизнь свою уже рассматриваю, как фильм, где ты — моя главная героиня. Но вот загвоздка, Марина, я в ней герой, но где ты? Всё еще в тени кулис, словно загадочная дама из далеких времен. Разумеется, София чувствовала себя сейчас леди Ровеной, а все парни доблестными рыцарями.

Но в темной глубине моей души чувствуются и шепоты сомнений. Что, если она не разглядит во мне того, кто способен даровать ей нечто большее, чем мирские пустяки? Что, если мое сердце, стучащее так неуправляемо, останется в неведении своих тайных желаний? Но нет, моя решимость не поддается сомнениям. Сердце мое — как меч рыцаря, готового защищать свою любовь.

Но ведь и в кино бывают повороты, бывают моменты, когда все становится ясно, когда герои пробуждались к своей истинной любви. Может быть, и у нас впереди такие перипетии? Может быть, я вскоре увижу тебя не в роли таинственной героини в свете уличного фонаря, который освещает эту скамейку в парке?

И я, быть может, найду в себе тот огонь, который подогревал героев баллады к смелым поступкам. Так что, Марина, готовься, потому что я собираюсь взять эту роль в свои руки, как настоящий герой в кино. Поток моих мыслей прервал Макей:

— Вы с нами или остаетесь?

— Да, идем. — Ответил я. Марина взяла меня под руку и мы пошли за Макеем и его пассией.

— Проводи меня, — сказала Марина, когда мы подходили к дому Софии.

— Хорошо.

Мне самому не хотелось идти домой к Софии, — что-то утомила она меня своим присутствием. Но мне надо было где-то ночевать. Прописан я был в общаге в Ленинграде — там у меня своя койка. Но туда ночью не добраться, да и не хотелось. Конечно, можно было залезть в общагу к ткачихам или поварихам, и меня бы приняли как родного. Мои мысли прервала Марина, словно читала их:

— Пойдем ко мне, я у сестры в комнате лягу, а ты на моей кровати поспишь.

— А удобно? — спросил я, и подумал: откуда во мне это «удобно — неудобно».

— Да.

Мы попрощались с ребятами у дома Софии и пошли к Марине. Было поздно, но нас встретили ее родители: улыбчивый отец в треникам и майке; взволнованная мать в халате и бигудях. Трехкомнатная квартира — не такая богатая, как у Софии, тем роднее. После небольшой суеты я остался один в маленькой комнате, где помещалась кровать, тумба и окно.

Через окно я смотрел на свою общагу, где жил и учился в рядом стоящем здании, — на строителя — три года. Потом, после окончания училища, мне выдали койку в общаге в Ленинграде, — откуда и забрали в армию — переводчиком — в Германию, где я прослужил два года — без знания немецкого языка. Да, Советская армия — это чудо армия.

В Красное село я приехал сразу после демобилизации — тянуло. Походил по знакомым улицам, зашел в свою общагу, встретил знакомые лица — повспоминали. Были выходные, вечером пошел на «танцы» в ДК, — встретил Макея и закрутилось. Я ни о чем не жалею и рад, что его повстречал — классный парень. Раз в неделю я выезжал по делам в Ленинград.

Наверное я бы мог остаться здесь… с Мариной. Ухаживал бы за ней, — глядишь и из наших туманных отношений получилось бы что-то настоящее. Красное село мне как родное — три года здесь прожил. Снял бы вначале здесь комнату, потом квартиру купил бы… с этими мыслям уснул.

Утром меня кормили завтраком — жареная на сковороде колбаса залитая яйцом, черный хлеб, сливочное масло и сладкий чай. Родители Марины расспросами меня не пытали, только младшая ее сестра заходила, — хихикнет и убежит. Без макияжа Марина выглядела натуральнее и свежее, она села на рядом стоящую табуретку и спросила:

— У тебя есть какие-то дела сегодня? — мне никто никогда не задавал этот вопрос: ни в училище, ни в армии, ни Макей. Сам вопрос подразумевал, что у меня может быть личная жизнь и свои дела, — и задать такой вопрос может человек, который ценит и уважает других людей, — и этот человек сейчас сидит передо мной — Марина Борисовна Зайцева.

— Есть, — я всегда старался отвечать коротко.

— Мама с папой собираются на дачу, тут недалеко — в Горелово. Приедут поздно, сестренка с ними…

— Мне в город надо, — ответил я. Мои финансы начинали петь романсы, — следовало кое-куда съездить.

— Хорошо, телефон и адрес ты знаешь, заходи.

Минут через двадцать я уже ехал на автобусе «гармошка» до Автово, а оттуда до Балтийской, где у цыганки Гали я покупал дефицитный товар, — чаще брал в кредит. Она говорила: я тебе открыла кредит, не потому что я тебе доверяю, а потому что ты по мелочам красть не станешь, но я тебе не доверила бы ключи от амбара. Золотозубая чернявая Галя была на рабочем месте, как и ее коллеги. Я подошел к ней и начал разговор:

— Привет, красавица! Хочешь погадаю и всю правду тебе расскажу, а потом и покажу.

— Привет, дорогой, привет! Как я рада тебя видеть, когда ты здесь появляешься, — у нас торговля лучше идет. Приходи чаще! Погоди, да не влюбился ли ты? Точно! Кто она? Рассказывай шалун…

— Влюбился, — перебил я ее.

— Погадать? На будущее…

— Галя, боюсь сглазить, — нужны деньги.

— Я не глазливая. Знаю, что тебе нужны деньги, иначе бы ты не пришел. — Сказала она, немного подумала и добавила, — есть хорошие колготки, очень хорошие.

— Хорошо. Дай 20 пар.

— Возьми пятьдесят — не пожалеешь, — очень хороший товар. Деньги в течении месяца отдашь. На следующей недели будут французские духи Клима и Фиджи — заходи.

С шустрым цыганенком мы пошли к камерам хранения багажа, где рядом стоял оранжевый «москвич» со знаком «инвалид», из багажника которого я получил товар — 50 импортных колготок в красивой упаковке.

— —

Марина, Марина, вот что ты со мной сделала! Я ведь, как бы сказать, привык к своему обыденному быту, к своим повседневным запросам, и вдруг — бац, и я втянут в какую-то любовную историю, где ты — как ангел, а мне теперь предстоят дополнительные расходы и, соответственно, дополнительная работа.

Но по правде говоря, что это за переполох внутри меня? Вроде бы и тебя несказанно прекрасной назову, а в то же время, как будто воркую в своем собственном театре. Может, так статься, — я сейчас на большой сцене своей души, и Марина — главная звезда этого представления. Мои мысли развлекали меня в поездке к очередному адресу.

Ватутина, 2 — здесь находится мое общежитие, здесь я прописан, здесь моя кровать и здесь живет Гуля из Узбекистана, которой я оставляю свой товар и получаю деньги после его продажи. Местечко называется «пьяный двор», поскольку здесь всегда можно увидеть пьяных. Я поднялся на последний этаж и позвонил в звонок — общага квартирного типа — с кухней и туалетом. Дверь открыла соседка, которая меня знала. Гуля была на кухне и готовила обед, увидев меня, поздоровалась:

— Привет, дорогой, проходи. Шурпу будешь?

— Да, спасибо, — давненько я не ел узбекской шурпы.

— У меня все готово. Девочки просят парфюм, — гуля деловой человек и на разговоры время не тратит.

— Французские духи будут на следующей неделе, сегодня колготки привез, — ответил я и достал пару штук из пакета. Она взяла их в руки.

— Сколько?

— Проси 8, продавай по 7, мне отдашь по 6 рублей за пару, — я знал, что она продаст все колготки по 10 рублей.

Гуля унесла пакет с товаром в комнату и вернулась с деньгами за прошлый товар: я пересчитал — верно — 330 рублей. Затем мы обедали и шутили. Мне нравилась узбекская кухня, поскольку я вырос на ней, — мои родители староверы, — они были сосланы в Узбекистан, где я родился в небольшом кишлаке, ходил в школу, занимался спортом.

У меня было два места по сбыту товара, — второе общежитие находилось рядом, на Кондратьевском проспекте; надо бы туда заглянуть за деньгами — оставил на следующий раз. Что туда с пустыми руками идти: товар отнес — деньги получил. Мне нравилось, когда мне были должны деньги — цыганка не в счет. Я возвращался в Красное село и меня снова накрыли мысли.

Но чего это я ведусь, как в тех фильмах? Эта Марина — не какая-то героиня, а настоящая дама. Да, у нее взгляд как у девушек из кино, но в то же время, я вижу в ней что-то подлинное, что-то, что заставляет меня отказаться от всех своих шуток и фокусов.

Не знаю, как это выразить, но кажется, что Марина — как свежий ветер, как тот весенний зной любовных драм, который пробуждает во мне нечто новое. Ну, что ж, господа товарищи, — все ради дам, как сказал классик, но как бы это не превратилось в настоящую драму моей жизни.

—

Красное село, вечер, светло. Звонить через телефон автомат было лень и я, дойдя до квартиры Зайцевых, позвонил в дверь — никто не ответил, — я направился в ближайшую кафешку поесть мороженого. На улице встретил знакомого пацана, который сказал, что меня ищет Макей. Зачем я ему понадобился — на «танцы» рано — надо бы зайти к Софии, — успеется.

Я сидел в кафе, на столе стояла вазочка с мороженым и стакан сухого белого вина за 50 копеек. Ни того, ни другого не хотелось — хотелось коньяка — простого армянского трехзвездочного коньяка с лимоном. Да, полный стакан коньяка и долька лимона были бы кстати — подумал я. В меню этого не было.

В голове крутилась мысль о работе, на которую мне надо было устроиться — край через 2 недели. Три месяца моей законной гулянки после армии заканчиваются — в Советском союзе все должны работать, иначе тюрьма. На стройку мне не хотелось — какой из меня строитель — никакой. Меня бы устроила любая работа, где не надо появляться.

Я подошел к продавщице, когда у кассы не было покупателей, положил 10 рублей на прилавок и сказал: коньяк и лимон. Она взяла десятку, ушла в подсобку и вышла через пару минут с небольшим заварным чайником, стаканом и блюдцем, на котором лежала долька лимона. Взяв чайный набор, я снова сел за свой стол, и уже не стал ошибаться с выбором.

Наливая коньяк из чайника в стакан, я решил на неделю отложить думки о работе и погулять еще немного. Напиток через аорту попал в мой молодой здоровый организм и включил минорные струны; как странно, что судьба привела меня к ней, к этой женщине с глазами, в которых мерцает свет звезд, как если бы сам Бог вложил в них свою тайну. Ее смех — это музыка, которая танцует в моем сердце, словно пьеса великого композитора. Я стою перед ней, словно рыцарь перед своей королевой, — потерявший всякую решимость.

За большим стеклом витрины снова появился знакомый пацан, за ним Макей, — оба вошли в кафе. Они сели ко мне за стол. Пацану я подвинул чашку с растаявшим мороженым, а Макею — стакан с сухим вином. Он явно что-то хотел мне сообщить, но не решался это сделать при пацане. Когда тот доел молочную жидкую смесь, он сказал ему:

— Спасибо, давай топай, — пацан убежал, и Макей обратился ко мне. — Ты знаешь, ты 10 тысяч выиграл.

— Нет, — ответил я.

— Сонька с утра пошла — купила газету Труд, мы с ней проверили и один билет выигрышный — полностью, — все 6 номеров. Как ты это сделал? — Макей залпом осушил стакан белого вина.

— Случайно получилось, — я продолжил игру.

— Случайно… Маринка говорит, что ты на математика учишься, что ты формулу знаешь… и много ты так выигрываешь?

— Первый раз, — ответил я, и подумал: а что — играть так играть — ничего не выиграем, но будем наслаждаться выигрышем.

— Пошли — нас ждут. Соня стол накрыла, гости придут. Будем праздновать твой выигрыш, — обрадовал Макей.

— Марина там?

— Все там — пошли!

Конечно, я знал что речь шла о лотерейном билете, но я также знал, что это фуфло — обман раскроется в ближайшую субботу, когда будут известны: серия и номер всех выигрышных билетов — разумеется, моего билета среди них не будет, а жаль. Выигрыши до 150 рублей можно было получать в Сберкассах, а суммы больше выдавали на улице Моховой в Ленинграде. Вчера утром я хотел пожить в хоромах Софии несколько дней — желание сбылось — живи. Что-то уже расхотелось.

В квартире было восторженно шумно — будто каждый присутствующий выиграл в первый раз 10 тысяч рублей или вот-вот узнает формулу как это сделать. Накрытый по богатому раздвинутый стол стоял посреди большой комнаты, — за ним уместилось человек десять и несколько человек находилось подле него. На столе, кроме прочего, была даже запеченная буженина, которую большинство присутствующих видели только по телевизору.

Лица были знакомые — Марина и София хозяйничали. Я натянув улыбку на уши, принимал поздравления, которые были искренними — без иронии и зависти. Все радовались, что среди них есть такой молодец: никто не требовал поделиться формулой; никто не лез с расспросами; никто не завидовал и не требовал делить сумму на всех. Праздник для всех — я выиграл 10 тысяч рублей.

Во главе стола, разумеется, была София, рядом сидел Макей, потом я, Марина и остальные гости. Макей разливал игристое вино. София встала с наполненным фужером, глаза ее горели в унисон блеску бриллиантов в ее сережках, она начала говорить:

— Друзья, мы собрались не просто так, — мы собрались по поводу — Никита выиграл 10 тысяч рублей! Вот в этот фужер, — она подняла выше свой бокал, — вчера он положил три лотерейных билета, чтобы не потерять их, когда мы пошли на озеро. Сегодня выяснилось, что один билет выигрышный. Ура!

— Ура! Ура! Ура! — раздавалось со всех сторон. — Поздравляю, поздравляю…

— За тебя, дружище! — сказал Макей, мы звякнули бокалами, я повернулся к Марине и чокнулись с ней.

— Надо полагать, — продолжала София, — что это вышло случайно, что нет никакой формулы, о которой ты говорил с Мариной…

— Друзья, — я понимал к чему ведет София и решил обратиться за поддержкой к собравшимся, — мне надо во всем разобраться и проверить. Да, действительно, у меня есть кое-какие расчеты, но я не рассчитывал на такой большой выигрыш. Ну, 100 — 150 рублей — не больше. Думаю, что в этом случае София права, конечно, — это случайный выигрыш.

— Но формула, все таки, есть? — не унималась она.

— Да, есть, но, — поймите меня правильно — все надо перепроверить. Ведь один выигрыш ничего не значит, — нужны эксперименты.

— Какие эксперименты? — добавила она.

— Какие — известно какие, — покупать билеты «спортлото» и заполнять их.

Началась бурная дискуссия, которая разделила присутствующих на две части: одни хотели участвовать в эксперименте, другие желали только болеть за участников. Надо отметить лидерские способности Софии, которая смогла в короткий срок организовать этот диспут и разделить друзей на две разные группы. Было довольно занятно наблюдать за людьми, которые еще полчаса назад, даже не думали касаться темы денег, — теперь же, настроены по иному.

Спрашивать где сейчас находится мой билет — не хотелось. Получалась парадоксальная вещь, — я сжульничал, а в петлю лезет София, причем лезет сама и никто ей в этом не помогает; лотерейный билет находится у нее, она сама его проверяла, всех пригласила и сейчас организует сбор денег на эксперимент — разумеется, я приму в этом участие, 1 р 80 копеек не жалко ради этой хохмы.

Ближе к полуночи приехали родители Софии и гости стали расходиться. Марина помогала убирать посуду, мы с Макеем сдвинули стол. Я предложил ему пойти ночью к ткачихам; мы наелись дня на три, поэтому к поварихам не хотелось. Он сказал, что решим позже. Отец Софии — серьезный мужик — ушел в спальню. София, ее мама и Марина были на кухне.

Хорошо, что никто из них толком не знает кто я и откуда. Каждый думает, что обо мне знают остальные. Математик — думал я о себе с улыбкой. Конечно, можно было бы пойти спать к Марине и видимо, так и предполагалось. Но там мне надо было бы продолжать врать, а мне этого не хотелось. Мне хотелось забыться дня на три, чтобы события развивались сами собой.

Один я уйти не мог — так мы могли соврать, что устали и идем ночевать к Макею. А один я мог идти известно куда — в общагу к барышням, — и отношения с Мариной могли бы закончится навсегда, а так у меня был еще какой-то шанс. Мне не хотелось рвать с ней отношения таким нелепым образом — мне вообще не хотелось терять с ней отношения.

Мои мысли прервала София, которая вышла из кухни, в двух шагах за ней стояла ее мама. София сказала:

— Никита, пусть твой билет полежит у нас. Ты же нам доверяешь. Мальчики уже поздно, давайте расходиться по домам, завтра всем на работу. Никита, ты пойдешь к Марине.

Это не был вопрос или предложение — это было распоряжение. Мне в армии порядком надоело это солдафонство, но армия есть армия — солдаты, офицеры — субординация. А здесь — что к чему? Был бы этот лотерейный билет по настоящему выигрышным… Что-то мне подсказывало — надо подчиниться, — тогда все будет хорошо; такие подсказки я получал частенько и мой опыт говорил — это правильно.

Мы с Макеем проводили Марину до парадной, я сказал ей:

— Тебе завтра на работу — выспаться надо. Мне пьяному что-то не хочется твоим родителям на глаза показываться, — неудобно. Я тебе позвоню.

Она долго не отпускала нас своими вопросами, словно мы видимся с ней в последний раз: куда мы идем; что я буду делать с выигрышем; когда мы увидимся. Наконец, мы попрощались, затем зашли по известному адресу, — купили вина, и полезли к ткачихам.

—

До субботы мы с Макеем были весьма популярные личности — слух о выигрыше разлетелся по Красному селу. Мало кто из наших сверстников понимал — 10 тысяч рублей это сколько, — сколько надо работать и что на них можно купить? Многие знали, что 100 рублей — это много, 1000 рублей — очень много, 10 000 — это вообще… тьма. София была главным рупором и руководителем. Я понял, что такие люди, как она нужны… просто нужны.

Правду я Макею не сказал, подумал, что так будет интереснее. Во-первых, он здесь не при делах, а во-вторых, он вел себя достойно: не лез с вопросами и советами. Он просто наслаждался популярностью, к которой уже привык, будучи двойником известного актера. Он, как и прежде, был главным, а я его друг, который всюду его сопровождал.

В четверг я передал Софии столбец с заветными цифрами, а в пятницу вечером на кухне ее квартиры у меня состоялся с ней серьезный разговор относительно наших отношений с Мариной, — без Марины я своей жизни не видел, поэтому сказал Софии, что уезжаю тот час к своим родителям — просить благословения, лотерейный билет оставляю ей на сохранение — и уехал… в Ленинград.

Продолжение, надо полагать, было скандальным и ярким.

Глава 3. Гостиный двор

Терпение и риск делают жизнь богатой.

Ленинград. Суббота.

Надежда Павловна — женщина средних лет — открыла дверь квартиры на третьем этаже сталинского дома. Мы вошли в внутрь, прошли по узкому коридору, еще дверь — комната, шкаф, две кровати, стул, тумба и на ней телевизор. Она подошла к окну, в горшке на подоконнике скучало высохшее растение.

— Вот… 30 рублей в месяц, — сказала она.

— Хорошо, — согласился я.

— Оплата вперед.

Я отсчитал нужную сумму и передал хозяйке. Мы прошли на кухню, она показала стол, шкаф и посуду, которой я мог пользоваться; сказала, что у меня только один сосед, но с «падучей», попросила поливать цветок, оставила ключи и ушла.

Теперь я живу в съемной комнате на проспекте Карла Маркса недалеко от нового Кантемировского моста. Красное село в прошлом — недельки через две наведаюсь. Дел было много: одно сделано, второе — съездить к цыганке за парфюмом, третье — развести товар и, самое неприятное, — найти работу. Работать не хотелось, — хотелось приятного общества и не думать о деньгах.

Товар развез и остался ночевал в общежитии медработников на Кондратьевском проспекте — делил постель с приезжей грудастой медсестрой. Воскресенье началось с чистого спирта и закончилось утром в понедельник — жутко болела голова и все тело — будто бы меня пропустили через всю общагу. Трудно найти профессию, где пьют больше, чем в медицине, — в этом я убеждался много раз.

Во вторник я окончательно поправился и пошел искать работу. Ах, товарищи, что за безумие вы придумали, — работать, чтобы жить! Мне 20 лет, а я уже должен — ничего ни у кого не брал, но уже должен. Долг — служить в армии — отдал. Долг — работать — это же бред, — и за этот бред садят в тюрьму. В чем же я провинился? Главное, все вокруг где-то работают, — и все смирились с этой безумной мыслью: трудиться, чтобы жить. Все или почти все, даже в мыслях не допускают, — просто жить и наслаждаться жизнью.

С этими мыслями я ходил по галереям Гостиного двора, — давненько я здесь не был. Мне очень нравилось ходить по большим магазинам, разглядывать товары, общаться с продавщицами, что-то примерять — время летело быстро и незаметно. Я обошел универмаг кругом, затем перешел Невский проспект, зашел в кафе «Север», оплатил эклер и кофе — сел за столик у окна.

Напротив меня Большой Гостиный двор — вывеска универмага смотрела на меня, а я на нее — это знак. Да — это приглашение — это даже интереснее, чем просто не работать. Здесь каждый день собирались огромные очереди за всякими дефицитами: джинсы, дубленки, сапоги. На том углу постоянно трутся мажоры спекулянты с импортными товарами: жвачка, пакеты, кроссовки.

Через полчаса я уже стоял у отдела кадров Гостиного двора и читал, кто здесь требуется: продавцы, грузчики, лифтеры, товароведы. Продавцы — думал я — хорошо, но надо весь день стоять на одном месте, — это довольно скучно. Грузчики — интересно. Лифтеры — те же продавцы, только весь день в лифте. Товаровед — да, это мое, но образование у меня пока не то, что надо. Значит буду грузчиком. Я постучал и вошел в дверь.

— Здравствуйте, вам грузчики требуются?

— Требуются, документы есть?

— С собой нет, — соврал я.

— Приходите с документами… прописка ленинградская?

— Да.

— Где раньше работали?

— Я из армии демобилизовался.

— Хорошо, приходите с документами.

Ура — настроение у меня повысилось, — это шанс, — это то что нужно. Мне всегда нравился универмаг Гостиный двор, теперь я могу стать его частью. Почему я сказал, что документов с собой нет — привычка — сначала все узнать, а затем действовать. Спросила где работал — зачем? Спросила о прописке — я достал свой паспорт и открыл страницу с пропиской: Ватутина, 2 — общ., — общежитие. Хорошо, что не дал документы сразу.

Мне надо было все обдумать и сделать это не спеша. Я купил продуктов, добрался на такси до съемной квартиры — в коридоре лежал мужик — изо рта шла пена. Я прошел в свою комнату, распаковал продукты, взял колбасу, масло, хлеб, лук и пошел на кухню; здесь достал чугунную сковороду и поставил ее на огонь, отрезал шмат сливочного масла и положил его на сковородку, нарезал кольцами колбасу, поделил их пополам и разложил на сковороде — зашкворчало.

Я ждал подсказку, что мне делать дальше. Самое простое — взять документы и идти устраиваться грузчиком в Гостиный двор. А вдруг не возьмут, — и не возьмут по моей ошибке. Какой ошибке — что не так? У меня есть трудовая книжка, есть паспорт, есть прописка, — прописка в общежитии. Да, вдруг с пропиской в общежитии они на работу не берут. Все может быть…

Я нарезал хлеб и почистил лук, — луковицу разрезал пополам, затем выключил газ и поставил сковородку с жареной колбасой на стол, подложив разделочную доску. Нашел в шкафчике приборы, сел на табурет и начал есть: откусывал сырой сочный лук, отрезал по кусочку жареную колбасу и отправлял в рот. В дверях появился мужик в мятых штанах, босиком — рубаха навыпуск, лохматый — с туманом в глазах.

— Есть хочешь? — спросил я его.

— Курить есть? — спросил он.

— Не курю.

Он исчез в дверном проеме. Забыл купить чай — подумал я. Нашел в одной из банок заварку, налил из под крана воды в чайник и поставил его на плиту. Точно — решение пришло — вместо слова «общ» написать цифру 5. Армия учит разному — иногда полезному. Я открыл свой паспорт на странице с пропиской, срезал «общ» бритвой и написал 5.

—

Большой Гостиный двор.

Поздравьте меня — я грузчик Гостиного двора. Определили меня на склад фарфора и хрусталя — товар дефицитный, но тяжелый. Пообещали 110 рублей в месяц, плюс квартальные и другие премии. Коллектив: 11 женщин — один я. Работа по мне: одна телега с товаром до обеда и вторая телега с товаром после обеда. Остальное время — беседы с девицами и обмен дефицитами. О Красном селе я не вспоминал — захлопотался.

Девиц в Гостином дворе — считать не пересчитать — на любой вкус, цвет и размер. Все они прекрасно выглядят, хорошо одеты и не прочь поговорить за жизнь. Вот хотя бы Гала — старший продавец — это она сейчас ругается с очкариком под ропот коллег:

— Да, чтоб у тебя во лбу дыра такая была, какая я тебе девушка.

— Я же только спросил…

— Знаем вас, — 6 раз замужем — опыт есть.

— Мне бы чайный сервис…

— Вот с этого начинать надо, а то — девушка…

Или Алена — на царевну лягушку похожа — но не царевна и не лягушка — глазища огромные, голова маленькая с косичками. Вокруг нее обычно кавказцы трутся, цветы дарят — все куда-то зовут — известно куда. Мы познакомились с ней в первый день моей работы: я сдал в отдел товар, привезенный со склада, — она начала свои расспросы:

— А ты первый день сегодня работаешь?

— Да, — отвечал я.

— Это хорошо, нам парней не хватает. Девушек много, а парней нет. Ты далеко живешь?

— У Кантемировского моста.

— А, на той стороне… а я на Суворовском живу. После работы мне страшно домой одной ездить, хотя тут всего 4 остановки на троллейбусе.

— А что такое?

— Да, кавказцы проходу не дают… пристают.

— Я могу проводить…

Провожание продолжилось чаепитием с вафельным тортиком «Парус», дошло до крепленого с шоколадными конфетами «Вишня в шоколаде» и перетекло в постель, — постель не скрипела. Всю первую брачную ночь в комнату заходила бабушка Алены, шибко похожая на графиню из фильма «Бронзовая птица», — она наклонялась надо мной и спрашивала: Алена, ты с кем сегодня?

Разумеется, я не воспринимал это всерьез — я понимал — бабушка шутит; тем более, что ночные визиты продолжились и в другие дни. Алена жила с бабулей — Софья Павловна, так ее звали — в двухкомнатной квартире на Суворовском проспекте; до работы ездить было близко — один рубль на такси. Родителями ее я не интересовался — захочет сама расскажет. Все же это лучше, чем жить в квартире с «припадочным».

На работе все славно: появилось много полезных знакомств и друзей. Теперь я знал заранее, когда будут «выбрасывать» тот или иной дефицит, а самое главное — где. Магазин большой и эти знания приносили основной заработок: на дубленки, финские женские сапоги и джинсы можно спокойно накидывать 50 рублей — только дай. Я не брезговал перекупкой товара, поскольку точно знал — продам.

Первый друг в Гостинке — это Серега Кричмер — балагур и бабник — вокруг него всегда собирались женщины разного калибра и достоинства. Курилка — это место для подобных собраний, — она находилась во дворе Гостиного двора вдоль Ломоносовской линии — у стены стояла большая белая скамейка и над ней надпись: КУРИТЬ ЗДЕСЬ.

Картина такая: посередине скамейки сидит молодой красивый парень с густыми бровями и большими ресницами — модель с обложки итальянского журнала — в рабочем синем халате с сигаретой зажатой между пальцев. Он живо дирижирует обеими руками и что-то рассказывает под громкий хохот работниц Гостиного двора, — хор женского заливистого смеха живо разносился по закоулкам хозяйственных построек, отражался от стен и влетал в открытые окна — работать в Гостином дворе весело.

Продавщицы, лифтерши и даже заведующие складов были очарованы Сергеем, — он имел дар не только прекрасного рассказчика, но слыл галантным ухажером и страстным любовником. Его интересовали все женщины, их жизнь, семейное положение и даже здоровье. Разумеется, никто из женщин не хотела стать его законной супругой, но перепробовали все. Женщины умные — женщины знают: бабник, — он для всех.

Познакомились мы с ним в лифте: он вез телегу с парфюмом, а я телегу с посудой. Грузовой лифт небольшой и в нем с трудом помещалось две телеги, — надо уступать и помогать друг другу, иначе лифт не закроется и не поедет. Сергей ловко расставил обе телеги, перебросился парой слов с лифтершей и обратился ко мне:

— Привет, меня Сергей зовут. Я парфюмерией заведую… скажи Зина, — обратился от к женщине, которая управляла лифтом, — лифтерша хихикнула и кивнула.

— Привет… я с посуды… Никита.

— Вижу, вижу… чайники, кофейники, сервизы. А у нас одеколоны, духи, дезодоранты — ты заходи, если что надо.

— Куда?

— К нашей скамейке во дворе… ты куришь?

— Нет.

— Правильно. Заходи, не стесняйся у нас многие не курят…

—

У белой скамейки собиралось десятка полтора сотрудниц Гостиного двора, Сергей, как всегда в центре с сигаретой в руке — рассказывает свои истории. Надо сказать, что простое вчерашнее купание в речке, он пересказывает так артистично, смешно и интересно, что на его выступления собираются женщины со всего универмага. Его игривую интонацию можно было узнать не видя сказочника:

— Нина, девочка моя, когда мы пойдем с тобой снова за грибами? Ой, девки, какая у Нины дачка миленькая: у речки, в сосновом лесу, а грибов в том лесу — видимо-невидимо… грибков, помню, собрали целое лукошко. Нина потом их жарила — жарила, жарила — жарила. Татуня, принцесса моя, когда ты в последний раз была в лесу? Как соберешься, позови меня, — пойдем вместе. Ляля, я помню за плинтус, как вижу мою любимую Ляльку, так сразу вспоминаю за плинтус. Ох, этот плинтус. Так, девки, внимание! На подходе мой друг Никита — он девственник. Не испортит мне его, как меня.

— Какой же он девственник — он с лягушонком живет, — перебила его большая Татуня, — в «гостинке» Татьяна Павловна — заведующая электротоварами.

— Тата, милая, они живут, как братик с сестренкой, — уж поверь мне — я то знаю. Никита, скажи? — Сергей встал на мою защиту, — все поверили.

— Здравствуйте, здравствуйте. Мне тоже очень приятно с вами познакомиться, — ответил я.

Это не было похоже на гарем, где Сергей султан, а вокруг его жены — от старшей до младшенькой. Это не было похоже на банду, где Сергей атаман, а вокруг него верные разбойники. Это скорее был балаган, где шло веселое представление с перерывами на работу: Сергей здоровался с каждой, кто подходил и говорил о ней несколько теплых слов для всех; здесь можно было узнать последние новости, сплетни, и самое важное — о дефицитных товарах.

— Светик, любимая, мне очень нужна дубленочка, 48 размерчик. Прошу тебя, лисенок, маякни своему котику. Как твой-то, вернулся… или еще гуляет? Не ругай его, вернется — никуда не денется. Куда он от тебя? Вот и я говорю — все мы такие. — Сергей говорил без остановки, обращаясь к каждой женщине и ко всем сразу. — Хочу спеть, поддержите меня девоньки!

Женщины хором уговаривали его не петь и он слушал их — не пел, — и продолжал свои балаболы. Чтобы совсем трезвым: я его видел раза три, — и все три раза на товарищеском суде, где его, как в фильме Афоня, судили за пьянку. Картина полностью совпадала со сценой в фильме: за столом сидели трое, рядом стоял Серега, в помещении на стульях сидели человек 20. Финал такой же: он говорил, что такого больше не повторится, ему объявляли выговор и коллектив брал его на поруки.

Я был доволен своим положением и, признаться, даже половины не ожидал того, что имел; утром я с превеликим удовольствием ехал на работу, — там время летело непринужденно и с пользой. Все таки, мужчина в женском коллективе имеет некоторые привилегии — хочешь не хочешь, а это так. Разумеется, это работает и в обратную сторону.

— А лотерейный билет все-таки был выигрышным, — думал я, везя очередную телегу с посудой Дятьковского хрустального завода в отдел продажи. — Надо же, как проведение играет и шутит нашими жизнями, — ведь, не заполни я тогда лотерейный билет — лазил бы сейчас по общагам.

Месяца через полтора с начала моей трудовой деятельности в Гостином дворе, меня вызвала на разговор заведующая; кабинета у нее не было и наш разговор состоялся на складе у стола Нины Николаевны — моего начальника.

— Никита, я хочу поздравить тебя, — начала она, — теперь ты в нашем коллективе на постоянной основе. Мы присматривались к тебе это время и убедились, — ты человек ответственный и не болтливый. С этого дня у тебя прибавятся кое-какие обязанности и твой заработок вырастет. Подробности тебе расскажет Антонина.

Антонина или Тоня, как все ее называли, женщина средних лет занималась в основном проверкой и комплектацией наборов и сервизов. Она рассказала мне, что теперь я допущен к дефицитам и могу выкупать их в строго определенном количестве; таковых оказалось много: чешский хрусталь, императорский золотой и кобальтовый фарфор, изящные кофейные и чайные сервизы.

Разумеется, ничего подобного в отделы продаж я не возил, — я даже не видел этого, пока мне не показали эту прелесть в отдельном помещении, куда допускались доверенные лица. Посуда была совершенно невероятная — совершенство — я такого даже в кино не видел: костяной фарфор, который просвечивал на свет; тонкий изящный хрусталь — звенел чисто и долго; грани узоров на бокалах и фужерах переливались словно бриллианты; рюмки для водки выглядят так благородно, что из них следует пить амброзию — пищу богов.

Стоимость этой посуды была известна только руководству и в продаже ее не было, поэтому наценка могла быть любой, — свою работу я полюбил еще больше. В бога я не верил, а то бы точно сходил бы в церковь и поставил свечку. К моим обязанностям добавились ежедневные походы в ресторан Метрополь, за обедами для коллектива, — коллектив обедал исключительно ресторанной едой.

Метрополь находился на улице Садовой и меня там уже ждали в назначенный час: я оставлял две фарфоровые супницы и два блюда, передавал официанту 12 рублей и получал 12 обедов, который нес аккуратно на склад посуды. Да, прежде я заходил в продовольственный магазин: покупал хлеб и две бутылки водки по 0,7. Заведующая и ее заместитель Тамара Игоревна пили исключительно беленькую.

Обедали мы в одно и тоже время, используя разобранный императорский золотой обеденный сервиз на 24 персоны, закрыв двери на ключ. Водку кушали из хрустальных лафитников — граненая стопка на ножке — я разливал. Тосты говорили редко. Разговоры в основном велись о деле: какой сервис разобрать, кому куда и что подготовить, где освободить место, а где наоборот.

Все женщины были значительно старше меня, у каждой семья, квартира и дача. Иерархия и дисциплина были почти военными: каждая работница знала свое место и свои обязанности. Мне нравилась эта стабильность, — сначала я почувствовал, а потом явственно увидел себя с квартирой, дачей, машиной и семьей. Другого пути быть не могло, — останься я в этом коллективе хотя бы на несколько лет.

—

Дружба с Сергеем ввела свои коррективы в моей судьбе, — я больше времени проводил среди его барышень: то у кого-то из них новоселье, то день рождение, то надо помочь мебель переставить, то плинтус поменять… ночевали там же. Бывало просыпаюсь, а со мной спят еще 2—3 тётки; особенно тяжко, когда посиделки у кого-то на даче, где шашлыки, баня, плясы и самогон.

Все барышни старше меня, но откуда в них столько энергии — мне было не понятно. Все-таки опыт это большое дело. Бывало начинаем вместе, а в полночь я уже никакой, а они поют и хороводы водят. Сергей с ними: то на гармошке играет, то пляшет. Я проснусь по малой нужде — у них самый угар. Утром иду умываться — кто-то еще не ложился, все убрала и моет посуду — железная леди.

Как-то сидим с Серегой на лавочке у баньки, только попарились — подышать вышли и комаров покормить. Вечер: что за прелесть, — стрекочут кузнечики, чирикают птички, рыжий кот пришел компанию составить. Сергей на несколько лет постарше меня — курит одну за одной. Разговорились о барышнях: мне и сказать то особо нечего, а он словно поэт какой или соловей поет про них:

— Все эти женщины, словно цветы в моем воображении, расцветают передо мной, и я, как пчела в поле, не могу устоять перед этим разнообразием невероятной красоты. Вот в этом и вся магия — в этой игре с чувствами, в этом танце страсти и света. Каждая из них — как отдельная нота в моем музыкальном спектакле, каждая создает свой собственный вихрь эмоций, словно вальс вечной весны.

— Да, ну на… — у меня самого голова закружилась от этих слов.

— Но, увы, не одна из них не может взять мое сердце под замок. Они все — как красочные картины в галерее, манящие своей красотой, но ни одна не может быть той единственной. Почему? Потому что в моей душе нет места для вечной любви. Я вечный искатель, влюбленный в сам акт влюбленности.

Позже выяснилось, что Сергей когда-то учился на актера; в его юности была безответная любовь, но слава богу, — болезнь прошла. Сейчас он счастлив: окружен женщинами, имеет свой балаган, не богат, но и не беден. У него вовсе нет конкурентов — это просто нелепо представить, чтобы весь его женский эскадрон перешел к кому-то другому.

С Аленой мои отношения постепенно разладились, никаких чувств я к ней не испытывал и интересов общих у нас не было — сосед по койке… и только. С ее стороны были попытки познакомить меня с ее друзьями, — выглядело это пресно, поэтому интереса не вызвало. Она отнеслась к этому спокойно — вернулись кавказцы. На работе мы общались, как прежде; ничего необычного — люди сходятся и расходятся.

У меня появился гардероб — куча разного фирменного шмотья. Передвигался я исключительно на такси. Товара на продажу собиралось много: хранил я его на квартирах у знакомых, посуду сдавал в комиссионки втридорога — покупали, и, как прежде, отдавал товар по общежитиям. Думал я в тот момент исключительно о деньгах, остальное как-то все образовывалось. Дела шли хорошо и зарабатывал я прилично — на жизнь хватало и еще оставалось.

В какой-то момент мне показалось, что у меня появился свой вкус к женщинам; раньше его не было, — раньше мне нравились все. Вечный влюбленный в каждую, но не привязанный ни к одной, — в этом была моя суть — в вечной любви к жизни, к красоте, к этому вечному вихрю страсти. Я был готов переспать с каждой, но теперь это желание покидало меня, — я становился более избирательным.

Да, теперь моя страсть стала фокусироваться на определенный типаж женщин: не красавица, но и не дурна собой; энергичная, но не спортсменка; веселая, но не дура; сексопильная, но не блудница; волосы и глаза — не черные; и голос… мне важен был голос, — он не должен быть прокуренным. Я поделился своими соображениями с другом, Сергей ответил в своей артистической манере:

— Жизнь — это театр, а ты — режиссер своей собственной драмы. Женщины — твои актрисы, создающие великолепное представление. Но любовь, она как ветер в розовом саду, приходит и уходит, и твое сердце — это лишь временная сцена, на которой происходит эта волшебная игра.

— С тобой было такое?

— Какая разница, тебе жить свою жизнь, а не мне. Ты уже нашел кого-то или тебе помочь? У меня есть на примете несколько таких девушек, что ты описал. Хочешь — сегодня познакомлю?

— Серега, давай я сам.

— Конечно, сам — я должен помочь, ты мой друг, — и я хочу тебе помочь. Поверь мне, — я знаю кто тебе нужен.

— Ты как сваха…

— Это очень богатая семья, ее зовут Анюта, она тебе понравится.

— А если не понравится?

— Вот, если не понравится, тогда поедем к Лизавете на Васильевский остров, — она точно понравится.

— Хорошо, но давай не сегодня…

— Договорились. Слушай, на нашем складе новый работник, твой ровесник, пошли познакомлю.

Склад парфюмерии находился недалеко от курилки на втором этаже и занимал несколько комнат. В нем хранилось бесконечное количество флакончиков и бутылочек с пахучими жидкостями. Дефицитный товар туда поступал часто. Сергей работал в нем грузчиком, но поскольку работник он со стажем, то заведующая решила взять ему помощника.

— Знакомься, — это Николай — наш новенький, — представил он своего коллегу.

— Примет, я Никита.

Мы познакомились. Николай выглядел уставшим, чуть ниже меня ростом, с маленькими усиками, — волосатые руки и шея. Сергей предложил выпить за знакомство — у него в каждом помещении была припрятана бутылка сухого вина, на работе он крепленое пил редко. Нашлись стаканы — мы чокнулись и выпили.

Глава 4. Кокоша

Султаны тоже бывают усталыми и грустными…

Прозвище «Кокоша» Николай получил от своего имени Коля: так сказочник Чуковский назвал своего маленького крокодильчика в сказке «Мойдодыр». К слову, ванной комнаты в его квартире не было, поэтому девушки подмывались в туалете, набирая воду в ковш из-под крана, где Коля намывал свои причиндалы.

Наблюдать эту картину можно было незаметно, сидя на табуретке в углу огромной кухни; рядом стоял небольшой кухонный стол с дверцами, затем газовая плита, напротив старая металлическая раковина с краном; на веревках, закрепленных из угла в угол, висело стиранное белье и сушились советские презервативы многоразового использования.

Паутина в углах высоченного потолка добавляла колорита и говорила о незыблемости и непокобелимости этого места. Кухня была большая и просторная, — больше, чем все три комнаты занимаемые жильцами. Жильцов было трое: Элеонора Марковна — женщина пенсионных лет и ее толстый кот по имени Буржуй, — они занимали крайнюю комнату; Николай имел две крохотные комнатки, — в каждой стояло по тахте, но тумбочка поместилась только в одной.

Квартира находилась на втором этаже в здании за домом Зингера на набережной канала Грибоедова. Марковна приторговывала вином и дефицитными продуктами питания, — кот ел только говяжью вырезку. К Николаю шел поток девушек желающих перепихнуться. Так и жили.

Иной раз, со стороны казалось, если вдруг Николай не поимеет за день хотя бы одну деваху, то он умрет бесславной смертью уже к утру следующего дня, и это не пустые слова, а серьезные опасения за здоровье и жизнь друга. Вампир пьет кровь, чтобы жить, — а сексуальный вампир для этой цели ежедневно должен кого-то совратить и трахнуть. Случались, конечно, ошибки, но такова жизнь сексуального вампира.

Сексуальный маньяк — не совсем точное определение для него. Бывают алкаши-дебоширы и бывают тихие алкоголики, так вот Коля скорее был тихим сексуальным маньяком. Секс для него был патологическим влечением и в тоже время наказанием, — такой роман: влечение и наказание. Иметь такого друга непросто.

Расположение этого уголка развитого социализма определяло его бурную и веселую жизнь: до Невского проспекта — один дом Зингера, до Гостиного двора — один квартал. Поесть, выпить чаю и потрахаться — бесплатно; спиртное — за отдельную плату. Не возбранялось принести с собой тортик или овсяное печенье. Можно приводить подружек, но люди мужского пола были нежелательными посетителями, — за исключением двух-трех человек, которые считались друзьями.

На плите в большой эмалированной кастрюле всегда варился борщ: на дне томилась огромная сахарная кость, облепленная распаренной капустой, свеклой и рыхлой картошкой. Варево выглядело мало аппетитным, но пользовалось постоянным спросом у гостей. Правило было простое: сколько съел — столько добавил воды из под крана в кастрюлю. Посуда висела тут же над столом, приборы в столе — после еды их следовало ополоснуть и положить обратно.

Количество похотливых дамочек росло, а сил у Николая не прибавлялось, поэтому ему оказывалась посильная помощь, как другу и, как коллеге по работе.

Сам пропадай, а товарища выручай — это перестало быть лозунгом, а перешло в реальное действие в здании за домом Зингера. Плюс у него было две тахты, что позволяло удвоить производство.

Это не был бордель в высоком понимании этого слова, — скорее это был траходром: прилетела, потрахалась, улетела. Принесла презерватив — молодец; нет презерватива — сними с веревки на кухне — можешь помыть в раковине. Радовало: не было телефонных звонком, поскольку телефона в квартире не было. Барышни шли после работы, а по выходным у многих случались обломы: Николай напивался в дым, пускал слюни и спал как ребенок.

Какая-нибудь из шибко похотливых девиц: готовилась к свиданию — мылась-красилась, ехала издалека по его приглашению на свидание, а тут облом; там ему по-теребонькает и тут поцелует, — не желая уезжать нелюбимой, но Кокоша частенько бывал скорее мертв, чем жив. И это понятно, занятия такого рода на пользу организму только в определенных количествах, — перебор в дозировке ведет сначала к сбоям в работе некоторых органов, а затем к отключению всего организма.

Элеонора Марковна была довольна таких соседом: тихий, спокойный, вечно уставший — не опасный. Ее торговля вином увеличилась, поскольку кухня превратилось в питейное заведение, где скучающие девицы выпивали, организуя кружок по интересам. Пили они, разумеется, вино купленное у Марковны.

Однако, было условлено: впускать в квартиру всех только по тайному стуку: тук-тук, тук-тук, тук. Его знали все. Кот Буржуй смотрел на девушек с презрением, — он на всех так смотрел. Самые умные девицы имели выгоду из этого знакомства поднимая свой статус среди подруг:

— У меня новый парень есть, одевается во все фирменное и живет в Доме Зингера… на Невском. Хочешь попробовать? — Такая фраза до небес поднимала смекалистую девушку в глазах ее подруг, причем это было правдой, а не ее фантазией. О торговле Кокошей, как проституткой, я не слышал, но все может быть.

Вкус на женщин у Коли был великолепным: ладные, складные, красивые, милые, молодые; в общем, девушки у Николая были как на подбор, хотя, конечно, были исключения, как без них, — одно такое исключение — Тамара. Она была постарше нас, всегда на каблуке, в прямом платье, с ярко накрашенными губами. Стук ее каблуков — как метроном — был слышен через форточку, — он эхом резонировал в колодце дома и улетал в небо… когда она была на подходе.

Тома или Топс, как я ее называл, работала администратором в кафе неподалеку и частенько заглядывала на случку к Кокоше, — он имел неосторожность, распустив хвост, пригласить ее в «свою квартиру в доме «Зингера», когда мы заходили в ее кафе. Надо сказать, звучало это солидно и магически действовало на женщин: о, в доме Зингера я еще не трахалась, — можно было прочесть в их глазах.

Работа администратором накладывала на нее неизгладимые черты характера, которые меняли судьбу, и не только ее. Войдя в квартиру, она тут же приступала к делу:

— А вот и я. Соскучились? А чё вы сразу креститесь?! Где мой пупсеночек, где это чудовище? Я уже ту-ут… — она шла прямиком в его комнату, где насиловала Кокошу во все его выпуклости.

Николай выходил на кухню через несколько минут после ее ухода и долго мыл лицо с мылом в железной раковине. Любовь, как известно, требует жертв, — особенно, если ты слабее не только физически, но и морально. Жалеть Кокошу было некому, поскольку остальным хотелось примерно того же и, кто знает, может быть в более извращенной форме.

Как-то раз я разговаривал с Тамарой на тему отношений между мужчиной и женщиной, — она охотно делилась своими мыслями:

— Никита, я не наседка на чьих-то яйцах, я белка, которая снесет любому его орешки. Да, я знаю таких наседок… и флаг им в руки и барабан на шею. Ты, не в моем вкусе и в этом твое несчастье. В моем вкусе развратники, такие как Кокоша, но и он недостаточно хорошая шлюха для меня. Эх, была бы я мужиком…

—

Николай внешне был не привлекательнее рекламной тумбы или фонарного столба: небольшой рост, покатые плечи, кривые ноги, но его оригинальный подход к девушкам менял их отношение к нему. Во-первых, он был одет во все фирменное. Во-вторых, от него всегда пахло дорогими мужскими духами, в которых он знал толк. В-третьих, после первой фразы: привет, — он подходил к жертве ближе — типа разглядеть сережку в ее ухе… и начинал шептать ей что-то на ушко, трогая шею.

Разумеется, произносимый текст мог касаться исключительно барышни и его чувств к ней. Работало это безотказно. Девица сначала попадала в облако приятного ей запаха, потом слышала желанные слова и чувствовала нежные прикосновения, затем обращала внимание на дорогую стильную одежду и буквально через минуту видела перед собой не фонарный столб, а прекрасного мужчину, который приглашал ее в дом Зингера на чашечку кофе.

Такими знакомыми не разбрасываются, ими дорожат и даже хвалятся: пойдем зайдем к моему дружку, он живет в доме Зингера, — звучит вполне статусно. Конечно, для девушек приезжих и живущих в общежитиях Ленинграда такой кавалер как Кокоша, был находкой. Плюс, он мог помочь приодеться, купить нужный парфюм и косметику, поскольку сам приторговывал этим.

Свои две комнаты в престижном здании он получил по распределению, после окончания пту, где он учился на плотника, — плотником работать ему хотелось не очень… и он переквалифицировался в бармены; из барменов его поперли за непонимание его тонкой натуры и козней коллег конкурентов. На складе парфюмерии он нашел временное прибежище.

Был у Николая один недостаток — его присказка: «дура что ли» или «дурак что ли». Говорил он эти фразы в основном не к месту и выглядело это нелепо. Разумеется, отвечать на этот вопрос никто не собирался, но заставлял людей задуматься: а что не так… в чем проблема?. Один раз, я был тому свидетель, бойкая девица в ответ спросила его: Коля, ты сейчас сам с собой разговариваешь? От неожиданности он потерял всю вежливость.

—

В рабочее время Кокошу можно было часто видеть, как он медленно катит телегу сквозь анфилады Гостиного двора, всякий раз притормаживая рядом с какой-нибудь красоткой. Это могла быть молоденькая продавщица, кассирша или покупательница, — всегда хорошенькая и миленькая. Товар в отдел обычно сдается за 20 минут и 10 минут на дорогу — у Николая дорога занимала часа два.

Хотя на складе парфюмерии работали сразу два бабника, но они не были конкурентами друг другу: Сергей — веселый яркий балагур, — солист своего балагана; Коля — усталый удав, медленно ползущий в поисках жертвы. Один собирает вокруг себя женщин своей харизмой — своими личными качествами: веселит их, подбадривает и утешает. Другой использует простые приемы и имеет один козырь, который работает без осечек.

Николай подходил к курилке несколько раз, пытаясь наладить контакты с сотрудницами и себя показать, но терпел фиаско. Всякий раз Сергей был в своем амплуа и абсолютно неподражаем:

— Девки, прошу внимания, к нам подходит большой соблазнитель и развратник — зовут его Николай. Прошу любить его как меня и даже больше, потому что, мне одна медсестренка по секрету сказала: у него член 36 сантиметров. Ей можно верить, поскольку она сама измеряла его градусником.

— Дурак что ли? — вырывалась из Николая его присказка, и портила всю картину знакомства.

— Девки, кто-нибудь дочитал Камасутру до конца — они там поженились или еще нет? — продолжал Сергей, как ни чем не бывало. — Жанна, любовь моя, мы же вместе ее читаем, — мы сейчас на какой странице?

— Послушайте, он сегодня утром наделал собачек из использованных презервативов… целую стаю. Ну, знаете этих… клоуны в цирке надувают, скручивают и детям дарят, — рассказывает Жанна с отдела пластика. — Теперь не знаю, что с ними делать.

— Тебе не понравилось? — интересуется Сергей под общий женский хохот.

— Сережа, мне все нравится — особенно ты, а вдруг Андрей мой вернется…

— Не беспокойся, девочка моя. Я знаю Дрюню, — он любит животных, и он, конечно, к тебе вернется; а пока, чтобы тебе не было скучно — у тебя есть собачки.

Николай умный, — он понимал, что быть популярным в этой курилке ему не светит и он выходил на охоту в одиночку. Разумеется, без добычи он не оставался, — ежедневно к нему в гости приходила хоть одна новая красавица; непорочных среди них было мало и узнать их было просто — они краснели, входили в ступор, некоторые плакали:

— Какая я дура… ну, какая же я дура, — ревела очередная светловолосая в веснушках девица, уходящая прочь по набережной канала Грибоедова от порочного места в сторону Спаса.

Однажды я провожал такую дуреху — решил пройтись. Живет она на Васильевском острове в коммунальной квартире с мамой, а работает в Институте гинекологии имени Д. О. Отта. Она долго не могла прийти в чувства от увиденного и услышанного, поскольку разница между галантным знакомством и самим свиданием было огромным. Она говорила сначала сбивчиво, но прогулка постепенно ее успокоила и она стала рассуждать вполне разумно:

— Он, весь такой милый, галантный… шепчет мне на ухо: какие у вас красивые серьги; только человек с тонкой натурой и изысканным вкусом может выбрать такие серьги. Как вас зовут — нет, молчите — я знаю… вы сон, — сон, который мне снится… и запах от него… такой мужской запах. Я даже забыла куда и зачем шла.

— Куда вы шли?

— Я, говорит, в доме Зингера живу — знаете, где это? Как приезжую спрашивает… я, между прочим, ленинградка — я в Ленинграде родилась, конечно, знаю. Я сама на Васильевском острове живу, на самой узкой улице…

— На Репина, — я старался поддержать разговор.

— Да, у Румянцевского садика…

— Прекрасное место!

— Да, мы с мамой часто в нем время проводим, там живая музыка… танцы.

— Интересно.

— Да, приходите к нам, мама будет рада.

— А это удобно?

— Конечно, мы рады гостям. А Коля ваш друг?

— Давай на ты… нет, Николай мой знакомый, мы вместе в Гостином дворе работаем.

— Я вспомнила, мама просила купить чайный сервиз — самый дешевый… я шла за сервизом.

— Купила?

— Нет.

— 5 рублей в красный горох на 6 персон… это для тебя недорого? — спросил я.

— Нормально… это дешево. Что правда такие цены бывают? — обрадовалась она.

— Приходи завтра в 11 часов. Я буду ждать тебя с сервизом.

— Завтра у меня смена с утра, — я в Институте Отта работаю… могу послезавтра в 10 часов.

— Договорились, в четверг, в 10 часов утра у отдела посуды на Перинной линии. Меня Никита зовут.

— Я Асса.

— Как? — не понял я.

— Асса — редкое древнее имя. Меня мама так назвала… божественное имя.

— Здорово!

Мы расстались у Румянцевского садика и встретились через день в Гостином дворе: я подготовил для нее самый дешевенький фарфоровый чайный сервиз — «красный горох»; в продажу он не поступал, так как его разбирали «свои». Асса подошла вовремя, — я только что сдал товар в торговый отдел. Мы вышли на улицу, я передал ей сверток и сказал: