Бесплатный фрагмент - Древо прошлой жизни

Почти с самого начала мира истина замалчивалась, и это делалось для того, чтобы получить власть над людьми.

Рахим, наставник Сильвии

Напротив, утверждайте постепенное ослабление кар и наказаний посредством перевоплощений, и вы осветите согласно с рассудком и чувством понятие о едином Божестве.

Апостол Павел

Ещё более чем прежде — Лоре

Автор выражает признательность Сергею Гонтарю (Россия) и Нинель Апельдимов (ФРГ) за помощь в работе над романом

---

---

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Мы с Марком сидели за кухонным столом, который он накрыл, пока я плескался под душем. Его жена Людмила гостила у родственников с детьми, — учебный год в Германии начинался позднее. Честно говоря, я представлял своё возвращение к другу более торжественным, но удовлетворения не было потому, что не было ощущения завершённости.

— Что будем пить — мозельское или водку? — спросил он.

— И водку тоже.

— Ну, как там лягушатники?

— Передают привет колбасникам. Знаешь — странная вещь: европейские собаки не бросаются на прохожих и велосипедистов, а хозяева обходятся без глупых оправданий, что пёс не покусает. Братьям меньшим негде черпать агрессию.

— Нормальный собачий менталитет. Если бы зоозащитники научили наших собак говорить, им бы было не на что пожаловаться. А ты, Санёк, что-то совсем не загорел, — только лицо и руки. И так быстро уехал во Францию, что мы даже о России не поговорили. Как там?

— По-Карамзину: «Воруют». Без меры, без перерыва и без конца. А про Францию и рассказывать нечего. Бывают времена, когда хочется пожить в одиночестве и послушать море. Если бы ты жил в Россиянии, меня понял.

Марк в реинкарнацию не верил, а только в самого себя, и потому необходимость делиться тем, что я рассчитывал найти следы своей прошлой жизни и почти каждый день соприкасался с мистикой, отпадала. И если бы вы сами пережили всё то, что пережил я за последний месяц с лишним, вы бы понимали, как нужно мне было выговориться.

Марк разлил «Смирновскую» по рюмкам:

— За твоё триумфальное возвращение с большой прогулки!

— За тебя, Марк. Без тебя бы я заблудился.

— Вообще, французы более открыты для общения, чем немцы, хотя в личном плане тоже замкнуты. Но у нас самая низкая рождаемость в Европе.

— На памперсы что ли не хватает? — удивился я, проглатывая кусок.

— Из-за карьеры, которая важнее. Тут очень большой средний класс миллионеров. Все разговоры о погоде и сколько евро надо заработать. И всё разложено по граммам, сантиметрам, минутам и центам — как в шкафу. А за шкафами, когда делают ремонт, часто не клеят обои, везде расчёт. Здесь русские помидоры посади — вырастут немецкие.

— Да видел. За вашими ненашинскими кустами ни вермута хлебнуть, ни насорить. Как вы вообще тут живёте?

— Немцы за солью и луковицей к супу по-соседски не заходят, домами встречаются в ресторанах. Дома для гостей накрывают на стол чуть-чуть, но в гостях выпьют и сожрут больше нашего крестьянина. Страна собак и пенсионеров — живут за 90 лет. А в декабре все погружаются в национальную депрессию.

— Эк удивил. Мы в депрессии круглосуточно, с первого января. Лучше расскажи про ваш Брайтон-бич.

— Русскую общину? Другое дело. Мы ведь российское ТВ свободно смотрим. Отсюда кажется, что у вас не всё так уж и плохо. Знаешь, когда у нас показывали, как пьяный Ельцин танцует, дирижирует, хватает женщину за ляжку или говорит с Клинтоном, некоторые немцы смотрели на нас, русских, с пренебрежением. Было обидно: русская тусовка — второй сорт, а ваш Ельцин — дурак и пьяница, роняет престиж страны. А после прихода Путина нас зауважали, появилась гордость за страну, потому что он поднял авторитет России.

— Ага, для вашей русской тусовки это главное, — чтобы в местах общего пользования вас не считали дураками. А для нас на своей земле важно, чтобы дураками мы не считали себя сами, так что, пусть чиновники клеят свои рейтинги на задницу. С Ельциным ясно — этот провёл всех, но к его наследничкам надо ещё долго приглядываться. Потому что Горбачёву дали Нобелевскую, и ему рукоплескал весь Запад, а для нас он разрушитель, лицемер и взяточник. Историки считают рейтинги по осени — ждут, куда кривая вывезет. А пока перед Пасхой дорожают яйца, после Поста — мясо, при взрывах в метро — частный извоз, а во время гриппа цены на лекарства задираются в пять-десять раз.

— Здесь такое невозможно, — ответил Марк. — Если есть повод, враз закатят скандал.

— Ну, скандалами на любой вкус у нас и так завалены все газетные лотки, бери, наслаждайся. Национальная забава перед приходом в офис. А народ, он что? Вечером врубил ящик, а там между Гарантом Конституции, Спикером Думы и Премьер-министром полный консенсус, — все социальные обязательства перед электоратом выполнены. На ночь покрутят какой-нибудь сериал про героев на кожаных и плюшевых диванах: она грезит, что рождена для красивой жизни и мечтает выйти замуж за него, а он страдает проблемой, кого выбрать, — силиконовую девственницу из модельного агентства или распутную дочурку честного олигарха, погрязшего в благотворительности, — и день прошёл. А утром шасть за порог, — и оказывается, что благодеяния хватает на половину продуктовой корзины, плацкарту до саратовской тётки в один конец и разовую пилюлю от разгулявшейся инфлюэнцы.

— Давай-ка выпьем, — предложил Марк.

— Валяй, давно пора.

Выпили.

Вот ты лично, — продолжил я, — можешь представить, чтобы Гарант со Спикером завалились в кабинет к Премьеру с ультиматумом унять своих лихоимцев? Нет? А у нас могут. Так, мол, и так, братья и сестры, прям щас для вас всё и устроим, спасибо, что подсказали. Помнишь, что в лихие 90-е власть открыто провозглашала? Чем больше населения не дотянет до светлого будущего, тем раньше это будущее для тех, кто дотянет, наступит. Впору было стариков и хилых младенцев со скалы швырять. Потому что затраты на каждого пожилого человека сроками дожития стали исчислять, а вывоз наворованного за границу, — десятками миллиардов долларов.

— Ну, помню.

— Тогда наливай ещё… ну, давай… вызвали бы они, Гарант со Спикером, к примеру, этого, как его, с «лошадиной фамилией», — незабываемого шокотерапевта-реформатора, которого сами же предлагали и утверждали, и спросили, в каком именно объёме он без Госплана и Народного Контроля затеял население изводить, — согласно его же программному заявлению после вступления в должность. Дескать, запираться не продуктивно, — факты и комментарии ТВ уже не первый год на всю страну крутит, а всю Россию извести ещё ни слуге, ни врагу народа не удалось. Ни Ивану Грозному, ни Петру Великому, ни Иосифу Сталину, а тем более, их преемникам, страдавшим выше пояса маразмом, а ниже — недержанием мочи. Разве что в этом вопросе усилия самого народа сверху объединить, однако под такую напасть даже академикам национальную идею не придумать.

— Ну да. Так и было.

— Или, допустим, стучатся Гарант со Спикером в кабинет другого Премьера, тянут за оба конца галстука в разные стороны аж до опорожнения кишки и тоже спрашивают: почему же тебя, Коля, — его условно Колей зовут, — ТВ уже третий год кряду при всём честном народе дразнит? Как-то нехорошо, когда все, кому не лень, зовут Премьера «Коля — два процента доля» за то, что он по два процента от каждого госконтракта отщипывает. Потому что куски этого пирога, покрываемые тобой негодяи-олигархи от твоей родины отщипывают и скоро всё сожрут, а народу и крошек не оставят. Того и гляди, судебная власть проснётся и за разжигание внутринациональной розни между богатыми и бедными предъяву кинет, и тогда, Колян, ни один бизнес-кормилец за твою долю и процента не даст, поскольку через стенку с ним можно лишь перестукиваться. А чего ты ждал, — скажут они, — если разрыв между богатыми Москвы и бедными остальной России в сорок раз вырос? А Иисус что говорил? «Опустеет царство, которое разделено, не устоит дом, который разделён сам в себе».

— Во дают!

— Возьмём, наконец, третьего Премьера — тёзку второго, которому те два государственных мужа такой вопрос могли бы задать: зачем ты, мать твою, независимым судам по всей стране втихаря тайные циркуляры разослал, чтобы твои сограждане некоторые иски о защите имущественных прав к государству, словно в казино на каждом углу проигрывали? Всё это мы ночью с жёнами по ТВ своими ушами от депутата слышали, и теперь народу захочется знать, часто ли ему придётся по страсбургам мотаться. Потому что после твоей жалкой «копеезации» остатка льгот неимущих ветеранов, пенсионеров и инвалидов, денег не то, что доехать до международного суда, — до «Ритуальных услуг» на трамвае без субсидии родственников не хватит. А что ты, тёзка, на заседании правительства прямо на телекамеру с таким самодовольством ляпнул? Пристало ли тебе вслух утверждать, что в грядущей «копеезации» социальной заботы народ возмущается из-за того, что своего счастья не разглядел, когда из-за одной только отмены извозчичьих льгот, в Химках, где 65 лет назад немецкие танки остановили, безоружные пенсионеры и инвалиды своими костылями улицы «мерсам» и «бентли» перекрывают? Потому что ты не просто проезда стариков по всей стране росчерком «паркера» лишил, — ты их ненужными стране обалдуями выставил и своей «заботливой» реформой отобрал у них последнюю радость внуков понянчить да у детей тарелку борща съесть. А для такой радости, Коля-Николай, им всего лишь раздолбанный автобус нужен, — автобус, мать твою, а не твой «мерседес» с мигалкой и персональным водилой, где ни попадя на встречной полосе.

— И чем закончилась эта реформа?

— Мгновенно изыскали сумму в два раза большую, чем выделялось на всю реформу по монетизации льгот, — десятки миллиардов рублей. Скупой платит дважды, — они, глумясь над старостью, заплатили больше, хотя не сполна. Льготникам частично вернули бесплатный проезд, правда не автоматически, далеко не всем и не везде. Многие люди забросили свои огороды, — ездить за город стало накладно. А на то, как высшая власть в растерянности выкручивалась из неприглядной ситуации, в которую себя же загнала тупостью, жадностью и равнодушием, всей стране было противно и стыдно смотреть, — на некоторых из этих ответственных лиц в экстренных выпусках новостей читалось смешанное чувство шкодливости и напряжения, — они боялись за своё кресло. Некоторые льготники, влачившие нищету, особенно на селе, начали отказываться от бесплатных лекарств, лечения и проезда на транспорте в пользу денежной компенсации, — ну, чтобы ты понял, — в эквиваленте кило колбасы. И власть тут же поставила себе в заслугу — люди пользуются свободой, отказываются от изживших себя привилегий и получают прибавку к пенсии. Так, неуклюже, с издёвкой, чиновники пытались сместить акцент с безысходности людей на своё благодеяние и заботу. И у них получилось, в отставку никого не отправили. Эти чинуши, нанятые обществом, знали, чего хотят, иначе бы, не заменили термин «социальная помощь» на «социальную поддержку», именно они незаметно провели «бархатную революцию» по отмене седьмой статьи Конституции о том, что «мы — социальное государство», и тем показали, что продолжают строить ельцинский капитализм. С идеологией, вернее с её отсутствием, ничего не изменилось, — вешать растяжки через Тверскую, что человек человеку брат, так же смешно. В итоге, людей запутали невнятными обещаниями, — одни льготы отменили вообще, другие не полностью компенсировали бесполезными копейками, третьи забюрократили так, что ими было трудно воспользоваться. Самое омерзительное случилось потом. Впоследствии выяснилось, что реформа повлекла резкое троекратное увеличение смертности среди льготников, — это был тяжкий моральный удар по поколению ветеранов, отдавших здоровье своей стране. Перед народом никто не извинился, зато чиновники сделали свой вывод: народ и дальше готов терпеть. А ты говоришь, «нас зауважали». За что? За то, что слуги народа опять перед ним обделались и впаривают ему его же богатства недр дороже, чем вам, европейцам?

— Тут другой менталитет. Немцы привыкли сообщать государству о любых нарушениях и видят в этом залог спокойствия и порядка. Когда кто-то звонит в полицию и другие органы о дополнительных заработках, крупных покупках, превышении скорости или незаконной парковке, даже мусоре во дворе и собаке без намордника, — это считается нормальным. В общественной безопасности нуждаются все. А если соседи заметят пьянку, ругань, — полиция, «скорая», а то и вертолёт, прибудут тут же, и нарушителя за внимание к себе заставят оплатить крупный штраф. Потому и такая тишина на улицах.

— Так и я, Марк, о том же. Когда премьер Коля берёт дежурную пачку-другую евро в свои два процента, вряд ли кто-то побежит сообщать в налоговую или социальную службы о чьём-то дополнительном заработке или крупной покупке, как у вас. А у нас за парковку во дворе на чужом месте могут искалечить дубиной для американской лапты, и в милицию не всегда звонят, поскольку не уверены в защите. И потом, тоталитаризм с Павлика Морозова, с 30-х годов, выработал рвотный рефлекс на поголовное стукачество. Раньше стучали потому, что в деле борьбы с врагами народа все добровольно-принудительно были за одно с государством. Как только Сталина с Берией не стало, стучать постепенно перестали и теперь испытывают полуотвращение, полуностальгию.

— Тогда что мешает выполнять свой гражданский долг?

— Когда на телешоу пытаются завести дискуссию о патриотизме, гражданском долге и необходимости сообщать о безобразиях, тема неизменно упирается в возврат к морали 1937 года. При этом моралисты почему-то замалчивают, что для начала люди должны доверять своему государству и быть с ним заодно. Мы же живём не с государством, а выживаем отдельно от него, и оно служит чиновникам и олигархам. Мы и плюём мимо урны потому, что не чувствуем себя как дома, вроде твоих немцев на пикнике. Насолить такому государству, в котором чиновники стесняются обидеть зарвавшихся олигархов и сами себе устанавливают пенсии и зарплаты, — милое дело, — мы и сами готовы обманывать его, потому что оно постоянно лжёт нам. Ведь если бы люди не возмутились, смертность в результате той реформы была куда выше. Нам назойливо показывают телерекламу о том, что нефть и газ — национальное достояние, а рекламодателей не смущает, что народ от «нефтегазового» лицемерия порядком тошнит. Чьи чаяния выражаются столь надоедливо? А, может, народу, как всегда, объясняют, что он счастлив? Или нас всё ещё принимают за персонажей на полотне Сурикова с боярыней Морозовой?

— Наш класс в школе водили в Третьяковку, помню. Толпа юродивых.

— В некоторых корпорациях при увольнении начисляют выходное пособие в размере бюджета среднего города. Прикажешь звонить, куда следует, что некто, единовременно получивший около десяти миллионов штук месячных пенсий, напялил костюмчик не по средствам? Времена борьбы с недоливом пива и показательной порки несунов через проходную закончились. Зачем гонять по тротуару нищую старушку горбачёвских времён с «нетрудовой» петрушкой, если одни «патриоты» вывозят из страны миллиарды, а другие «грозят» им амнистией капиталов? А ты знаешь, сколько домов взорвалось в России только из-за того, что регулярная профилактика газовых плит стала платной? Тем же макаром лечат больных и учат детей. Ты хоть знаешь, что у нас отвечают на жалобу, что мэр какого-нибудь Заплюйска, где из градообразующих предприятий одна водокачка, носит котлы за пять миллионов баксов и живёт в особняке размером с деревню? И потом, когда средненький чиновник хранит бабло в мешках из-под сахара и в обществе презюмируют, что он честно заработал больше ста миллионов на «чёрный день», тут уж стучи-не стучи. Один процент населения незаконно присвоил почти половину национальных богатств — сорок процентов, — по какому поводу, на кого и кому стучать? Тем, кто изымал книги Ильина с Пелевиным?

— А что они писали?

— Ну, Виктор Пелевин писал, что «режим и есть те люди, которые прекрасно живут при этом режиме». Могу добавить, что лица, руководящие народами на Земле, занимают низшие ступени небесной иерархии вскоре после своих пышных погребений. Ты когда-нибудь слыхивал, чтобы диктор по ящику обозначал флеш-мобом и праздничную сходку дедов морозов, и массовый налёт вооружённых погромщиков, а надрывная реклама между новостями вопила об уникальных скидках на бесплатные подарки?

— Да что ты пристал к этой рекламе как фрау к мексиканскому сериалу? Я здесь её вовсе не замечаю.

— Поясняю для одарённых. Вот свежая реклама нового авто: «Ещё никогда роскошь не давала столько свободы. Заводит на уровне инстинктов!»

— И что?

— Ага, не врубился. Потому что для твоего сознательного восприятия во весь голубой экран вертятся колёса, а для закладки в подсознание — адекватный увиденному комментарий. Всего-то две фразы, зато каких — Чехов с Флобером отдыхают! Теперь «будем посмотреть сюда». Роскошь есть превышение необходимых материальных потребностей тела. Неуёмная жажда свободы тела губительна для Духа, я уже не говорю о проявлении агрессии во имя удовлетворения нездорового аппетита. Овладение свободой Духа, как единственная цель временного пребывания на земле, — в обуздании материальных потребностей тела и победе над его животными страстями и инстинктами, животной природой. Разгул телесной свободы и инстинктов закрепощает Дух человека и ведёт прямиком к духовной деградации. То есть является главным врагом для продвижения Духа на пути обретения им подлинной свободы — духовной. Так постулирует Церковь, что бесспорно. Однако такую рекламную формулу сдуру мелом на доске не вывести, — креативщику надо соображать, что к чему и почём. Казалось бы, подумаешь, — за тридцать секунд одну свободу незаметно для вздрюченного уха подменили на другую. Но подменили истошным гласом, на всю расхристанную Россиянию, по ряду телеканалов и по сотне раз в день. И, разумеется, за ну оч-чень хорошее бабло. А иначе, с чего бы в демонстрационных автосалонах у каждой сверкающей тачки выставляли сексапильную самку? Между тем, при желании, в рекламе нетрудно усмотреть полный антипод каждой Заповеди Божьей, понимая, естественно, конкретную семантику самих Заповедей. Налицо стирание грани между грехом и добродетелью, грязная игра на тёмных инстинктах и весь набор качеств асоциальной личности по светским меркам, в том числе, блуд, чревоугодие, сребролюбие, зависть. Наши родные маркетологи, нахватавшиеся азов западных торговцев, уже предметы домашнего обихода без голой задницы продавать разучились. А это уже чёткая тенденция, которую не могут не замечать разнокалиберные уполномоченные дяди, — от патлатых телевизионщиков до лысых законодателей.

— Я всё понял: ты не считаешь рекламу двигателем торговли и прогресса.

— Смешно. Но то, что не позволяет лаконичный жанр рекламы, достигается иными, долгоиграющими средствами. Вон, у нашей светской львицы Калюши Сучак маман в свободное от Лазурного берега время в парламенте отвечает за информационную политику всея Руси, а дочурка запустила в эфир такое искромётное шоу для детишек, что родители стесняются смотреть телевизор со своими чадами, — долголетняя похабень, какую поискать. А чего ожидать от гламурной тусовщицы, которая с федерального канала признаёт себя стервой и исчадием зла? Кто будет удваивать валовой продукт страны, — поколение, воспитанное на проплаченном шоу о сквернословии голых девиц и отроков?

— Ого! Ты уже целую теорию заговора раскрыл. Мы с Вовкой Маловым иногда слушали тебя, разинув рты. Как у тебя это получается?

— Ну, за историками водится и такой грешок. Учитель хороший был, Сергей Сергеич. Он однажды выдвинул принципиально новую гипотезу исторического развития России, от которой захватывает дух, а сам слёг с инфарктом. Кое-кто в Академии наук с подачи одного институтского псевдопеда кулуарно назвал его концепцию «дерзкой и оторванной от исторических реалий», и на Учёном Совете сделали всё, чтобы о ней поскорее забыли. И это в наше время, когда разрешено вещать в аудиторию, стоя на потолке, и издавать ахинею запредельными тиражами. Я и сейчас помню тезисы того научного доклада, — выпросил в обед у лаборантки на полчаса. В общем, он был изложен не в том месте и не в тот исторический момент, и позднее выяснилось, что удобного исторического момента в отечестве ещё долго не наступит. Чувствуешь, о какой «ереси» речь, если даже упразднённая в учёных кругах инквизиция всполошилась?

— Ты хоть намекни, что за ересь?

— Меня как-то на лекции спросили студенты, что я думаю насчёт рекламы последнего мобильника. Ну, я по простоте душевной и ответил, — но им же палец в рот не клади. А затем посыпался такой град вопросов, что вместо болтовни об основных уроках Великого Октября два часа пришлось отвечать, до самого звонка. Правда, учебной части никто меня не выдал. Что до уроков Октября, февраля или апреля того легендарного года, — гегемон ещё только собирался кого-то за что-то свергать, чтобы дружные академики переписали школьный учебник, а на Небесах уже знали, что спустя десятилетия мы признаем, что в 17-ом опять свернули не туда, и уроков снова не выучим. «Ересь» заключалась в секрете проблемы, как превратить державу в передовую страну с предсказуемым прошлым и перестать шарахаться.

— Ты что, всерьёз веришь в это?

— Иначе и быть не может. Будущее существует в готовом виде, Марк. Это должно стать аксиомой, с Небес видно всё. Иначе бы, гадалки не могли гадать, ясновидцы видеть, а хироманты читать по руке. А если бы дата нашей смерти не определялась заранее, случайный или произвольный уход из жизни нас, смертных, привёл бы к всеобщему хаосу, что по Замыслу Создателя невозможно, — люди слишком много, много больше, чем думают, значат друг для друга, пока вместе находятся на Земле. Как бы тогда мы смогли выполнять Сценарий Творца и персональные задачи, с которыми на неё посланы? Человеку остаётся лишь делать выбор и проявлять свободу воли согласно воле Всевышнего.

— Фантастика!

— Пока — да. Ещё я верю своему Учителю. В современной геополитике способны выжить лишь те народы, которые последуют вечному вселенскому порядку, установленному Создателем для всего сущего. И так от Содома и Гоморры в истории было всегда. Посуди сам: где Россия с тысячелетней православной традицией и где тупые америкосы со своей гнилой доктриной управляемого хаоса по всему свету. Кстати, это одна из идей доклада профессора Кадушкина, от которого задёргались ретрограды-атеисты. А у каждого из них, между прочим, список опубликованных трудов с поваренную книгу. И в каждом труде пердуна-материалиста сразу бросается в глаза нечто, что своим отсутствием напоминает о двух первых Заповедях Закона Божьего, — Я Господь твой, да не будет у тебя других богов, кроме Меня, и Не сотвори себе кумира, включая вновь во власть влезшего. Вот так у нас и сочинялись учебники истории, и находились причины к их переписыванию — в строгом соответствии со свежеиспечёнными заповедями вновь влезшего во власть кумира. А кумиры высосали из пальца столько дорог к благоденствию России, что папа Ихтиандра доктор Сальватор с теорией процветания бедных среди ракушек на морском дне выглядит как интеллектуальный заморыш. Знаешь суть концепции академического института по проблеме «дураков и дорог» вплоть до XXI века? Суровый климат, низкая плотность населения, сезонность труда крестьянства. Власть гоняла оседлых людей с места на место, и те по брёвнышку перевозили жилища за сотни километров. Между сбором урожая до посевной — лёжка на печи, лапти не по зиме. Отсюда авральщина, сказки про исконную лень и поговорка «долго запрягают да быстро едут». Вот эту материалистическую классику и попытался вывести на чистую воду профессор Кадушкин.

— Фантастично, но, по-моему, ты многое усложняешь. У вас бедность поставлена вне закона, сразу видно. Наши миллиардеры богатели поколениям, а в России быть малоимущим неприлично.

— Результат шараханья, причём опасного.

— По одному российскому телеканалу как-то сказали, что вашей многодетной семье коммерческий банк предложил погасить кредит продажей ему одного из детей. Людмилу тогда это сильно возмутило.

— Об этом я и говорил. Государство насаждает и пропагандирует пороки, и это не мои слова — Патриарха. Для того, чтобы заметить, что бедность превращается в порок на всех этажах социальной лестницы, не нужна резидентура ЦРУ, — достаточно врубить ящик. Как-то согнали в телестудию очередной сброд посмаковать возведение греха в норму и прокрутили видео о лучших дворцах на Рублёвке. Их владельцы при этом поясняли: эти двери обошлись в 66 миллионов рублей, а здесь на коврике рассыпаны бриллианты, чтобы массировать ступни ног. Зрители в такие моменты организованно аплодировали. Мне знакомый киношник потом объяснил: это делается по команде администратора для оживления атмосферы передачи и повышения её рейтингов. Но всё проще — мерзость не освистывают, а хлопают ей, потому что мерзость стала достойна аплодисментов. Ты думаешь, в подобные шапито приглашают священников, учителей и матерей-героинь? Я всё жду, сподобятся на шоу о терпимости к каннибализму или пока повременят. Сброд есть сброд, скомандуют — зааплодирует.

— Будь уверен.

— А вот другая наша многодетная семья жила в ветхом тесном бараке и обратилась к государству помочь с нормальным жильём. В ответ государство отобрало детей, поскольку родители не могли создать надлежащих условий под дырявой крышей. Заявилась комиссия и, даже не посчитав игрушки с апельсинами, определила детей в детдом. Там один из них заболел и попал в больницу, но папу с мамой к нему не допустили, так как их лишили прав на ребёнка. Дьявол умеет напускать вид, что его нигде нет, потому одни моральные нормы не так уж трудно подменить другими, якобы «более правильными». Кстати, я заметил у вас немало христианских церквей.

— Католические, лютеранские, баптистские.

— Тогда выскажи своё мнение. Случай вопиющий. Один наш журналист по фамилии Никандров на какой-то конференции возьми да брякни, что детей с психическими и физическими недостатками надо усыплять как собак. Мотивы заключались в целесообразности облегчать участь родителей и взглянуть на дело чисто экономически — зачем тратиться на таких детей?

— Неужели никто не возмутился?

— Сначала об этом вяло и вскользь упомянули в теленовостях. Не знаю, как насчёт бурной волны праведного гнева и реакции неусыпного общества защиты животных от живодёров, но теперь этот самый Никандров гордо реет на телешоу то там, то сям и активно участвует в обсуждении социальных вопросов. Телевизионщики предпочитают сброд из оскандалившихся, — им позарез нужны рейтинги, иначе, останутся без бабла — рынок есть рынок. Однако сброд проблем, тем более духовных, не решает и никогда не решал, поскольку привык, что его счастье зависит от того, пришёл Ельцин или ушёл Ельцин. Римлянам, как мы знаем, в их зажравшемся городе не надо было ничего, кроме хлеба и зрелищ.

— Ну что сказать? Дикость. В Германии после войны забота об инвалидах введена в культ. В конце концов, есть же общечеловеческие ценности.

— Вот-вот. У нас они тоже есть. Но одну общечеловеческую ценность заменили на другую, пускай скандальную, никандровскую. Скандал — это слава, слава — успех, а успех — деньги и престиж. На самом деле, свою позицию общество не высказало, иначе бы, он не парил гордым орлом в телеэфирах, и, значит, в обществе остались сомнения, а последнее слово осталось за господином Никандровым. А кто вправе определять истинные общечеловеческие ценности? Журналист по фамилии Никандров удостоился рейтинга выше останкинской башни, но ходит под небом гвардии рядовым Божьим рабом, и на толкование Закона Божьего «не убий» его не уполномочили. Премьера Колю на казнокрадство тоже никто не уполномочил, а он на Заповедь «не кради» принародно начихал. Ведь жизнь, принято думать, одна, а Заповеди жить мешают. За две тысячи лет ничего новенького — одни и те же пороки. Не ясно одно — где мы их нахватались, если пришли на Землю в первый и последний раз?

— Что значит «принято думать»?

— То и значит. Людям неведомо, почему с рождения обречены на разные условия жизни, а Церковь правдами и неправдами не даёт им осознать, что причины «несправедливости» коренятся в прежних заслугах их души. Понимаешь? Наши человеческие трагедии — дело наших собственных рук в настоящей и прошлых жизнях вследствие недоразумения в значении своих поступков. Прими это как данность, и увидишь, что зависть, ненависть и стремление жить за счёт ближнего, не имеют смысла и есть результат обыкновенного невежества. «Контрпродуктивно», как изрёк бы рациональный чудак, на миг отвернувший голову от компьютера.

— Погоди, но должна же Церковь как-то объяснить причины наших бед?

— «Так решил Всевышний», «согрешил в текущей жизни», «были грешны предки». Нет прошлых жизней — не потребуется соответствующего объяснения причин земных несчастий. Но! Если так, у человека не будет и мощного фактора отвращения от греха. — Я поднял вверх палец как заправский собутыльник. — И если душа согрешившего живёт на земле всего раз, удержат ли потомка от дальнейших проступков муки, вызванные грехами предков? Агностики, например, утверждали, что в историческом аспекте Церковь причинила больше вреда, чем предотвратила преступлений. Эти «интеллектуальные импотенты» полагали, что если бы Церковь не меняла свои догмы, она бы до сего дня считала правильным, выгодным и угодным Богу жарить еретиков на кострах. Добавь сюда вечный огонь преисподней, и получишь неслабый набор аргументов «против греха». А перечень грехов и прейскурант на всепрощение составлял папа римский. Но если наша судьба — дело собственных рук, тогда за каким лешим смертному чьи-то «пламенные» аргументы, даже «фирменные»? Кто убоится вечного ада, если поверит, что его ждёт череда инкарнаций на Земле для искупления грехов души? Усёк? Разливай, где рюмка?..

— Железная логика, даже я распознал крамолу. Тебе бы с моей Людой поговорить.

— Это история, дружок. И она больше походит на борьбу против истины, чем за истину. Об этом кричат страницы всякого учебника истории, не считая летописей. А глухим куда приятнее тешить себе семимильными шагами к новым гаджетам. Тысячелетиями в планетарном масштабе с нами происходит одно и то же: раз Бог к нам настолько несправедлив, мы сами определим, что справедливо, а что нет. Но возмездие в следующей жизни неотвратимо настигнет каждого. Видя вокруг себя столько грешников, перестаёшь бояться вечности виртуального ада, словно лубочной картинки с чертями в преисподней, а вот когда каждая последующая жизнь может стать ещё невыносимее так знакомого тебе не понаслышке земного ада, риторический вопрос «За что мне всё это?» приобретает уже подлинный сакраментальный смысл. Ответ прост: за грехи. И человек идёт в церковь.

— Ничего себе. Ты что, в одиночку смог додуматься, как наставить на истинный путь Человечество?

— Нет. Но возьмём заявление Никандрова, которое, кстати, он не раз публично озвучил. Когда Дух вселяется в физическое тело больного ребёнка с недугами, затрудняющими общение и развитие, — это тяжёлое испытание. В таком теле человеческая душа совершенствуется значительно быстрее, чем в теле обычного человека, но любой выбор души осознаётся до воплощения на земле и делается именно по данной причине. Переворот в наших представлениях? Конечно! Существует неисчислимое множество испытаний и искуплений, избираемых при каждом воплощении, но в любом случае надлежит пройти их смиренно, без ропота, до конца и полностью, в том числе, родителям, специально избравшим долю воспитывать больных детей. В прошлой жизни ребёнок мог быть кем угодно — учёным, незаурядным интеллектуалом, так что это ответ журналисту на его блатные понты. Прерванная жизнь, а равно отказ от предназначения, влекут повторное воплощение и решение той же, возможно, более трудной задачи, а тому, кто отнял чужую жизнь, придётся отвечать в последующих существованиях, более жестоких, чем предыдущие. И ещё одно, — отмаливать избавление от взятых на себя обязательств и испытаний во искупление прежних грехов бесполезно, — души обретают физические тела не для того, чтобы избегнуть отдачи кармических долгов и спорить с Провидением. Господин журналист ни с чем не спорит, — он просто не ведает, что говорит, но заставил слушать себя всех, — рожениц, беременных, бабушек с дедушками и родителей даунов и детей, больных церебральным параличом и аутизмом.

— Чушь собачья всё это, сказки. Я не верю в перевоплощение. Люда никак не затащит меня в церковь.

— Ну что ты как Буратино, пальцем деланный? Если признал А, признавай Б. Христа забыл, что «дух от духа, плоть от плоти»? Дух первичен, он одухотворяет тело и тем порождает функцию сознания, но уж никак не наоборот. Поэтому и выслали философов и начали истреблять священников, а далее — по сценарию студенческой пьески Любимова — «Бьют барабаны — шкуры на них дали сами бараны». Только заметь, что католическая, лютеранская, баптистская и православная церкви формально сходятся с журналистом Никандровым в одном, — мы живём на Земле один раз. Кроме естественных эмоций негодования, обществу нечем ему возразить. А что могут противопоставить клирики, — что переселение душ выдумали религиозные отщепенцы, и «надобно вести себя по совести»? Шкала совести у всякого дяди своя, это мы уже проходили. Да что там какой-то шоумен-недоучка! Церковный догмат в части «одноразовости» бытия бренного тела десятки лет в силу очевидности разделяли советские атеисты, включая философский коммуняцкий бомонд, и некоторые благополучно утихомирились телом в кремлёвской стене. Доходило до абсурда: души нет, а душевные болезни есть, до исступлённого материализма — поиска «вечного» генератора гениальных идей в черепной коробке! А всё началось с «всесильного» учения, с Маркса, провозгласившего, что религия есть опиум народа. Почему слово «верующий» и сегодня иногда воспринимается с невнятным предубеждением? Это что, социально-обособленное меньшинство со странностями «не от мира сего», из-за пожелания жить «не как все», а по естественным, духовным законам Творца? Но у «нормального» неверующего большинства собственные «проверенные», «незыблемые» и «правильные» законы. Попробуй, отыщи среди них болвана, готового зарыться в снег с воспалением лёгких. Попробуй, переубеди умников, что мощь термоядерного распада неизмеримо слабее Высшей Силы. Видишь, на какое «живучее» мозгоправство способны «единственно верные» учения доморощенных классиков, тысячами воплощённых в камне и бронзе?

— Почему «доморощенных»?

— Потому что, кроме тела и планеты Земля, ещё есть Дух и Бог. Но как Церковь может переубедить атеиста Никандрова не усыплять из милосердия детей, если он предлагает приступить к этому ровно из того же, но «правильного» милосердия? Знаешь, сколько раз в истории из Заповеди «Не убий», во имя Христа делали исключения, подтверждающие правила? Тогда почему вслед за избавлением от детей-калек какой-нибудь «новатор» не поднимет тему одиноких, ползающих через порог стариков, попрошаек и бомжей? Почему нет, если сегодняшний «формат» морали «лучшего города земли» всё чаще не позволяет отличать гуманизм от вакханалии? Почему школьный учитель вместо того, чтобы сеять разумное, доброе, вечное, обязан ежедневно опровергать то, чего его ученики насмотрелись по ящику? Они что, затерялись в параллельных измерениях под общей юрисдикцией?

— Да брось ты! Ну, вякнул один идиот…

— Дело не в нём, а в терпимости к идиотизму. Надо внимательно читать русских социал-демократов. Они видели разницу между европейской и русской толерантностью, но западники и славянофилы блудят в двух соснах до сих пор. А что перенимать «загадочной русской душе» у Запада, — брачные контракты и однополое семейное членство с ювенальной инквизицией?

— Ну и что?

— Что?! Дак почти с Начала Времён истина замалчивалась в целях установления власти над людьми, — меньшинству правда не выгодна, так говорят Свыше, это цитата, причём свежая. Церковная идея одноразовой жизни, принятая в католичестве ещё до отделения православия, не отвечает истинному предназначению души и способствует бесконечным спекуляциям на целях и смысле земной жизни. Один изобрёл марксизм, другой — национал-социализм, третий — терроризм, а всё начиналось в райском саду, где спели неудобренные «измами» наливные яблочки и никто не помышлял облачаться в модную рясу и чеканить директивы с факсимиле Господа. Кому бы на Рассвете Времён пришло в голову, что смертник, взорвавший сотню «неверных», за заслуги перед Аллахом достоин отправиться в Рай? Но ведь кому-то невтерпёж, чтобы парное число девственниц в невесомых прикидах рекламно трясли животом, и, задирая ноги, хороводили вокруг «мученика» в банном халате, уплетающего хурму с халвой? О какой вере в Единый Закон можно говорить, если в XXI веке людей расстреливают за то, что они не вызубрили Коран наизусть?

— Простым людям на всё наплевать, — они даже не поймут, о чём ты говоришь.

— Поэтому подобное и происходит тысячи лет. Запомни свои слова — «наплевать» и «не поймут», — скоро пригодятся. В нашей истории был момент, когда главный цэрэушник Аллен Даллес заявил, что для свержения Советской Власти достаточно половины верующего населения, — райкомовские лекторы цитировали его страшилку в беднеющих деревнях. Сегодня круто поменялось всё, против нас действуют по-другому.

— И?

— И многое зависит от того, когда, как и к какой вере мы вернёмся. После того, как Моисей водил по пустыне твоих предков, явился Христос и сказал, что все мы избранные дети Божьи и перед ним равны. А дети растащили Создателя по религиям и теперь выбирают Его по покрою рясы, теша себя тем, что одни равнее других, а нередко перегрызали друг другу глотки. При этом никого не интересует Реальный Вселенский Закон, и все давно забыли о Крестовых походах европейцев под знаменем Христа против мусульман. Где гарантия, что придурок с менее выраженной симптоматикой, подобный Никандрову, занимающий в телестудиях почётное место аксакала, не займёт место повыше? Но за тем, что ты назвал чушью, стоят сотни, тысячи законов, о которых мало кто слышал и ещё меньше, кто усвоил. Это те законы, вопреки которым на планете живёт большинство, шарахаясь между духовной свободой и антихристианским либерализмом. Звучит, как сенсация, но на таковую не тянет, верно? А вот на гламурных сенсациях, скандалах и сплетнях из жизни «звёзд» непризнанные уроды неплохо зарабатывают, поскольку их предложение порождено опережающим спросом. Возьмём тебя. Ты же не умрёшь дураком, если не прочтёшь на глянцевой обложке, были ли на звезде такой-то трусики во время свадьбы?

— Я — нет.

— Зато как сразу захотелось полистать журнальчик, а? Так бы и прогулял воскресную школу. Шучу — без такой «джигурды» я тоже помру полным дураком.

— В Германии к свободе нравов относятся проще.

— А речь не о ваших публичных домах и степени строгости католических нравов, а о нашей стране, которая считает себя православной. После окончания войны так называемый «План Даллеса» был направлен не против возрождения фашизма, а против России. Запад аплодировал Горбачёву не за победу над тоталитаризмом, а за ослабление патриотизма и развал экономической мощи. А сегодня план по сетевому информационному воздействию и разложению всех сфер российской жизни усовершенствован на основе новейших философских концепций и принципиально новой стратегии спецслужб и успешно выполняется.

— То есть?

— Технологии приучения к мерзости. Начинается с того, что под предлогом свободы личности мерзость запрещается критиковать, а кончается тем, что каннибализм суть обыденность и подлинная любовь к ближним.

— Например?

— Есть множество легко узнаваемых «картинок», точно спрогнозированных полвека назад в «Плане Даллеса» и достигнутых методами сетевого, глобального влияния на наши современные реалии. Во главе угла лежит незаметная подмена базовых национальных, в том числе, православных ценностей на фальшивые, которые выдаются за общечеловеческие.

— Ну а что там в самом плане-то?

— В кратком пересказе, если сохранить лексику Даллеса, он прогнозировал в России прославление самых низменных чувств, насаждение культа секса, насилия, садизма и предательства; будут вырываться духовные корни, опошляться и уничтожаться основы народной нравственности, и в разложении, развращении и растлении будет сделана ставка на молодёжь, — она будет превращена в циников, пошляков и космополитов. «И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или даже понимать, что происходит», но такие люди будут поставлены в беспомощное положение, превращены в посмешище, оболганы и объявлены отбросами общества. Уж тут, Марк, есть больше, чем надо: и грандиозная трагедия гибели самого непокорного на земле народа, и необратимое угасание его самосознания, и расшатывание устоев из поколения в поколение, и процветание взяточников и бюрократов, и восхваление беспринципности, самодурства и волокиты, и осмеяние честности и порядочности, как пережитков своего прошлого, и много другой узнаваемой конкретики, которая, по словам автора, «расцветёт махровым цветом».

— Слушай, а что в России об этом говорят? Это же страшно… У вас там… кто-нибудь читал этого Даллеса?

— А хрен его знает! Его размышления о послевоенной доктрине — довольно небольшой текст. Я задавал твой вопрос Сергею Сергеичу, а он ответил, что в любом случае выходит хреново, сам, мол, понимаешь, почему. В фильме про Штирлица Даллес показан европейским резидентом, — вероятно, примерно в те дни он и писал тот документ. Классно сыграно — все бабы втюрились в обоих актёров. А в стране уже второе десятилетие вовсю фарцевали и спекулировали штанами американских пастухов под рок-н-ролл. Кажется, только в конце 70-х начали клепать свои джинсы, которые стиляги не хотели носить. Ведь народ как рассуждал? Кончилась война — хорошо, восстановили страну из руин — хорошо, сталинизм закончился — хорошо. Хорошо, что договор с американцами подписали, что застою пришёл конец и частная собственность появилась, — но мы выживали, а за океаном мыслили стратегически и с 45-го гнули железную линию на наш развал изнутри, использовали СМИ, искусство, литературу, опирались на единомышленников среди публичных людей, пытались уничтожить образование и культуру, инспирировали разгул оголтелой безнравственности, воровства и бюрократический хаос, — но при этом точность слов Даллеса такая, как при описании с фотоснимка, и каждое лыко в строку, вплоть до матерщины с подмостков в свете рампы. За последние 15 лет, что признанный факт, по ЦТ ни разу не произнесено слово «нравственность». Случайность? Возможно ли, чтобы о том, что в действительности происходит у всех на виду, могли бы «догадываться лишь очень немногие», как было предрешено?

— Ты боишься того, о чём рассказал?

— Страшно ли мне? Да — а кому охота быть беспомощным посмешищем и оболганным отбросом? Потому что я один из тех «очень немногих догадливых», кто об этого грёбанного Даллеса спотыкается каждый день, и толкать студентам дежурное фуфло не привык. Я однажды задал на дом сочинение на тему «Существует ли „заговор молчания“ вокруг „Плана Даллеса“». Так они мне такие черты его воплощения в жизнь разглядели, такие факты бездействия властей привели и такой прогноз вероятного развития событий дали, что опешил, — сгодилось бы для аналитической справки института стратегии и геополитики под грифом «По прочтении сжечь и утопиться».

— Ну, ты профессор.

— Знаешь, как один злостный прогульщик свой «трактат» озаглавил? «Молчание кремлят», — созвучно американскому блокбастеру про поиск неуловимого маньяка. Каково? Нам, видите ли, льстило, что после 1991 года Запад с амикошонством слегка похлопывал по плечу. Будем молчать — проиграем, у нас на зарубежных счетах зелени нет. А знаешь, почему при Ельцине ТВ было «добрее»? Потому что, когда экономисты-цэрэушники давали ему советы, как угробить экономику, понимали, «полный пердимонокль» на телевидении стал бы слишком очевидным. Начинали тонко и эстетично, как и положено матёрым шпионам, — с конкурсов женской красоты, а дошло до конкурсов красоты детей для педофилов. Если бы Даллеса сменили подряд три поколения болванов «русского отдела», может быть, мы бы вообще не обсуждали эту тему. Как думаешь, Марк, рядовой преподаватель с портфелем обязан поделиться своей тайной с кем следует или хрен с ней?

— До сих пор помню те тяжкие 90-е. Потому мы и решили уехать, и ни о чём не пожалели. Но я думал, что не всё так плохо.

— По двухбалльной шкале «не всё так плохо» указывает на середину между плохим началом и ещё худшим концом, а оправдание «трудностями роста» ведёт к близкому концу. Как-то я ткнул кнопку одного из федеральных телеканалов и попал на ежедневное шоу. В студию под фанфары вошла дама с пышной грудью, а затем зрители, в том числе, и люди, известные всей стране, начали смаковать её прелести. Затем появляется мадам с самыми большими ягодицами, и тусовка увлечённо и заинтересованно рассуждает, может ли возникшая фея занять в конкурсе на суперзадницу первое место, но ей не везёт, — у обрюзгшей звезды с первого ряда оказалась подруга с куда большим задом. А на сладкое вкатился небритый по моде чувак с самым большим достоинством, и телеведущий передаёт школьную линейку какой-то губошлёпке, с иронией ссылаясь на её «богатый опыт». Тут же, на глазах у всех за прозрачной кисеёй эта гламурная победительница в конкурсе на самые большие губы среди губошлёпок измеряет гениталии соискателя и торжественно озвучивает результат. Мне знаком этот телеведущий, — нутром смахивает на теперешнего заведующего газеткой, которую заставляли выписывать брата после принятия в комсомол. Угадай с трёх раз, сколько «догадавшихся о том, что происходит», сидело в Останкино? Что скажешь?

— Скажу, что для «страны, в которой не было секса», это характерно.

— Да-а-а? А я слышал, что стран без секса на земном шаре нет, хотя регистрация однополых браков началась, и гей-парады были цветочками. В самом Начале было сказано: «Плодитесь и размножайтесь!», короче — пробирками не увлекайтесь. В православии умеренный секс подразумевается, но о нём не принято говорить или кричать, а тем более, на нём зарабатывать. Любой православный знает эту разницу, и того, кто её не усвоил душой, верующим не назовут.

— Я всегда знал, что люди делятся на верующих и неверующих, — по их отношению к сексу — тоже. Все в постели одинаковы. В прошлом году…

— Про голосующую на обочине монашку с корзиной — в следующий раз. Просветить, что думают на Востоке про «самочинное сексуальное рабство»?

— А что, в этой сфере придумали что-то новенькое?

— Со стареньким бы сладить. Когда умирающий на смертном одре глубокий старик не отводит от вожделения глаз с красивой девушки, это значит, что покидая тело, он унесёт в отошедшей душе и свои сексуальные желания. Именно желания материальных наслаждений заставляют приходить на землю снова и снова, не зря же отшельничество существует с древних времён. Допустим, карма ста хороших и ста плохих дел приведёт в следующей жизни к ста радостям и ста неприятностям, а вот энергия Духа, зависимого от материальной услады, всегда будет возвращать его в подходящее тело, пока не ослабеет.

— И долго будет крутиться эта карусель?

— Колесо Сансары? Буддизм и индуизм учат, что если у личности нет кармы и никаких материальных желаний и привязанностей, она не родится снова. Христианская Церковь настаивает, что второй раз родиться невозможно, и не объясняет, как Дух внезапно и навечно утрачивает эту способность, если может входить и выходить из одного тела при рождении и смерти. Но искусственным путём избавиться от желаний и привязанностей, «погасить» их, нельзя, они абсолютно неутолимы. Их можно лишь вытеснить более высоким вкусом счастья служения Богу, обретением внутри себя Благодати, что и даёт настоящую духовную свободу. Человек разумный прекрасно знает, тянет его на грехи или нет. А наш ум всё время воспринимает предметы чувственно, постоянно подпитывает, усиливает и множит желания и привязанности, например, к просмотру порно, стяжанию денег или блеску драгоценностей и, извини, — даже к любимой жене.

— Стой, стой, а как же супружеский долг и прочие мирские дела?

— Хм. Мирские долги отдаются мирским, пока есть, чем отдавать и брать, сказал бы отшельник. Какие твои земные годы! Ведь ты же уже не думаешь, что гостишь на земле в первый и последний раз, и, значит, в конце концов, успеешь победить вожделение, как у того глубокого старика. В христианской Церкви некоторые действительно принимают обет безбрачия, но понимают, что нельзя ожидать того же от остальных. Ты видел в кино хоть одного женатого сэнсея? Тяготение к материальным наслаждениям — единственное условие возвращения в новом теле с так ничего и не осознавшим в прошлый раз на земле умом. Так возникает и замыкается бесконечный порочный круг человеческих страданий от своих же страстей, и с каждым разом бороться с растущими соблазнами и искушениями становится труднее. Утешаться тем, что «мы, христиане, не реинкарнируем, а остальные — как захотят», — это даже не смешно. Можно ли за одну короткую, по меркам Вечности, жизнь сделать душу опытной и чистой? Но святые были даже в самые тяжкие времена.

— До жути простое объяснение. Кто-то будет в шоке. Неужели, всё так и есть?

— Вот сейчас и вспомни свои слова «наплевать» и «не поймут». Всё очень непросто и серьёзно, Марк, грязь липнет постоянно. Современник в массе не отличается от средневекового скупщика индульгенций, — оба исповедуют цели одноразового существования, полного телесных удовольствий. Разве у вас не пьют пепси с рекламой «Бери от жизни все!»? Плюнуть бы на это «всё» да смыться за стены Шаолиня, хотя бы на год, да дела грешные не пускают. Даже под руководством духовного учителя не всякому тибетскому ламе-затворнику удаётся открыть в сердце Будду. А Новый Завет, к сожалению, не содержит всю полноту знаний, которыми обладал Спаситель, в том числе, и о реинкарнации. Все земляне сделаны из одного теста, и в каждом изюминка — «искра Божья», наш вечный, бессмертный Дух. Настоящих духовных наставников днём с огнём не найдёшь, а индустрия греха — не проехать, не пройти, уже тошнит. О курсах «личностного роста» и сектах и говорить не приходится, они повылезали, будто грибы.

— Что ж теперь, и телевизор не смотреть? Вытравливать либидо благодатью?

— Наша Церковь правильно советует, чуть не сказал «оповещает население о гражданской обороне», — не включать телевизор, хотя бы во время Поста. Но имей в виду: никакому телеканалу никогда не позволят идти вразрез с политикой государства, а в России подавно. А политика — средняя результирующая проявления истинной сути политиков. Верующий, скорее, будет бороться с искушением осудить того шоумена с линейкой или чиновника, допустившего подобное шоу, чем с соблазном посмотреть его, и уж точно рейтинги шоуменов и чиновников не вырастают из приходских церквей.

— Хочешь сохранить стабильность общества — ничего не запрещай. У вас это начинают понимать.

— А не хочешь — всё разрешай, нет? Да вы уже всех достали своим прогрессирующим нудизмом, скоро школьные занятия по однополой камасутре введёте. Знаешь, почему во внутренней российской политике и в обществе возобладает единственная альтернатива — Закон Божий? Потому что Советский Союз был безбожным государством, в котором многое делалось из-под палки, свободу знали по песням Орловой, а доктрина америкосов о развале России вышла из-под пера дьявола, который обычно ни в чём себе не отказывает. У России просто нет иного выбора. А у нас до сих пор идут телешоу, какими милейшими стариканами слыли брежневы и андроповы в воспоминаниях современников. Любо-дорого посмотреть, они бы ещё колбаску по два двадцать с коммунальными платёжками в студию прихватили. Резонно ли превозносить социализм за великие стройки под руководством безбожников, если римские рабы на отдельно взятых континентах нагромоздили столько акведуков, пантеонов, колизеев и форумов? Согласись, возложение цветов и поклонение мавзолейному идолу, взрывавшему церкви, больше подходит дохристовой эпохе, чем XXI веку. А прошло двадцать веков!

— Не понимаю — какое отношение это имеет к сегодняшней России?

— Так ведь плюрализм в одной голове имеет точным диагнозом шизофрению. Здоровый пациент не сможет симулировать ностальгию по «легендарным» песенкам о стране, «где так вольно дышит человек», где так прикольно мутузят друг друга «Весёлые ребята», и тут же взгрустнуть над строкой Мандельштама ровно тех же лет: «Мы живём, под собою не чуя страны, наши речи за десять шагов не слышны». Или не так? Сей диагноз и есть национальное достояние.

— То есть ты хочешь, чтобы все опять начали изучать в школах Закон Божий и семьями по воскресеньям ходили в церковь?

— Ой-ой, как трогательно! Гимназистки румяные, колокольный звон и аромат пирожков пьяных лоточников в заломленных картузах с Хитрова рынка. Ах, да! Свистки небритых дворников в замызганных фартуках, с лихвой заменявших не одного дядю Стёпу, — ну чисто Гиляровский, правда, такие шляпки с вуалью и сюртуки давно не носят. Сначала Русская Православная Церковь должна набраться сил и мужества отойти от дремучего предания об окончательном вердикте Страшного Суда и вечном наказании и вернуться к Учению Христа о подлинном предназначении души. А уж кто куда и сколько будет ходить, прояснится потом, но думаю, наберётся подавляющее большинство, — вкусившему истину скучно цепляться за отжившие идеи. Стоит ли по малодушию или неведению препятствовать пророческому расцвету обновлённой России, если это дело ближайших столетий?

— Интересно, в чём разница между старой и будущей верой?

— В том, что независимо от веры или неверия во Второе Пришествие Судьи, человек всё равно исходит из того, что живёт один раз и после смерти шагнёт за черту, за которой от него уже ничего не будет зависеть, — ничегошеньки! А, исходя из того, что живёшь не один раз, уже нельзя игнорировать и не верить, что твоё будущее на Земле и на Другой Стороне зависит исключительно от тебя и твоих усилий в течении земных жизней и между ними. Исчезнет страх смерти — вечный предмет спекуляций, а человек станет жить дольше, — и это тоже откровения о будущем. При этом кармические невзгоды по мере продвижения души имеют тенденцию к ослаблению, никакого вечного возмездия нет. Пройдёшь все земные уроки — останешься на Другой Стороне насовсем, — работы хватит и там, не пройдёшь, — отошлют назад выбирать между Христом и Антихристом. За этим кроются абсолютно иное мироощущение, понимание нашей души и совершенно новые законы духовной жизни. С физической смертью, вопреки лжи, активная деятельность Духа не прекращается, и, значит, принципиально меняется парадигма индивидуального отношения к земной жизни. Даже тысячные доли энергии непобеждённого Духом греха не дадут разорвать цепь рождений и смертей, а при таком раскладе, абсолютно доминирующие поколения грешников безвылазно пополняли бы ВЕЧНУЮ ПРЕИСПОДНЮЮ с Начала Времён. Зачем?! И за что? Как в военное время, за пару минут земной слабости?

— Но… как это возможно — тысячные доли греха?

— Такова доступная измерению мера. «Проходной балл» вознесённого — зеро. И такова цена неустанной работы Духа в течение долгих лет в реальном аду, коим и является на самом деле наша Земля. А идею вечности ада и ограничения всепрощения порогом смерти выдумали для помыкания людьми и удовлетворения своих порочных страстей ещё в древности. Прикинь: реинкарнация предполагает, что душа дитяти может быть более продвинута, чем у родителя, — они должны учиться друг у друга, и таковы их задачи на совместное воплощение. Ещё одна правда — мы пересекаемся в жизни с другими душами ровно на тот срок, который необходим нам для выполнения обязательств, взятых ещё до рождения. Многие ли готовы принять такую правду? Другое дело, шоу, где на конкурс выставлен размер задницы, — вот это прикольно. В постижении главной Истины и есть залог невиданного скачка России. Ладно, проехали. Как говорит мой братец, это не для средних умов. И даже не для умов офисного планктона, который украсив темя шутовским колпаком на своих корпоративах, зовёт себя креативным классом. Наливай, чего завис как атеист над кладбищем после своих похорон? Выпьем за то, чтобы Человечество, наконец, перестало мочиться против ветра!

— Ну, краснобай, ну, баламут. Ты что сегодня — в ударе?

— Маленькая искорка безумия лучше, чем незамеченная хроническая ложь, а правда честнее и упрямее ложной твердокаменной догмы. Мне бы хотелось посмотреть в глаза тому, кто пытается доказать обратное. Потому что шельмовать истину берётся лишь тот, кто сознаёт преднамеренную изощрённость своих лжедоказательств. У светского и церковного менеджмента в миру общий способ защиты идеалов — уклонение от публичной постановки прямых вопросов и никаких «оговорок по Фрейду».

Мы опрокинули рюмки и закусили.

— Ладно, ладно, допустим так и есть. Но почему они лгут?

— А им в семинариях чего-то лень переписывать лекции и учебные программы. Не хотят брать пример с историков — незачем: над историками стоят короли, а над ними — шаром покати. Почувствуйте, так сказать, разницу. А если серьёзно, то сначала одни извратили и выхолостили христианство, «запретив перевоплощаться», а другие теперь призывают не верить в космический закон чуждых религий, поскольку это-де отрывает народ от его исконных корней. Но если действующий католический «запрет» на вмешательство Творца в дела человека относится к нашим духовным корням, тут больше не о чем говорить. Истина мракобесию обуза во все времена, в какую рясу или френч не ряди. Но Закон — есть! Есть заблуждения в представлениях о нём, и есть фанатичная заинтересованность в искажении фактов. Я сталкивался со многими людьми и вникал в неочевидную суть причин. Например, учение о вечном аде не привлекает колеблющихся, не сокращает количество равнодушных к вере и плодит скептиков-материалистов, однако способно подвигать часть молодёжи к иной религии, в которой, как ей кажется, «больше правды». Пророчества говорят, что процветание России произойдёт под знаменем обновлённого христианства. «Патриотичное решение» — во Христе: Он говорил на арамейском, жил на территории Израиля, но разделял «чужестранное» учение Будды и признавал естественное перевоплощение душ. Пойдёт ли Церковь на такого рода признания? Это позаковыристее дилеммы на картине Сурикова, креститься двумя перстами или тремя. Так-то, Марк. Найди в Интернете «Книгу Духов» Аллана Кардека и дочитай до точки. Это абсолютные истины, переданные непосредственно Другой Стороной. Всё остальное в жизни временно и относительно как наша наполовину полная бутылка. А на самом деле, она наполовину пуста, и пора бежать за второй. Где тут ближайший гастроном? Или вы переняли у нас супермаркеты?

— «Книга Духов», говоришь? Найду. Но сначала мне надо взять на работе отпуск, чтобы повозить тебя по замкам. Куда хочешь — по Райну или Мозелю?

— У меня к тебе одна просьба, Марк. Я хочу посмотреть на замок Эльзы и вернуться домой. Отпуск не бери, я осмотрю его один.

— Да хоть завтра, нет, лучше послезавтра. Всё равно мне нужно тебя отвезти, — до замка Эльзы сложно добираться.

— Спасибо, Марк. Только записку с координатами замка я где-то посеял.

А что? Музей — это хорошо. Чуть слышные шаги в гулкой тишине, робкий шёпот восхищения и скрюченная инсталляция хранительницы покоев с недовязанным чулком до пола и склерозом. Если сразу не попаду на экскурсию, переночую в каком-нибудь отеле и после осмотра вернусь в Дортмунд, — подумал я про себя, а в действительности рассказал Всевышнему о своих убогих планах. Только смешить меня и в этот раз Он не собирался. Потому что все персонажи многовековой драмы копошились под одним кармическим колпаком…

* * *

— Откуда происходят отличительные характеры, замечаемые у каждого народа?

«Духи образуют семейства — на основании сходства своих склонностей, более или менее чистых, смотря по их развитию. Таким образом, народ есть большое семейство, составившееся из воплотившихся симпатизирующих Духов. Стремление членов этих семейств к взаимному соединению есть причина сходства, составляющего отличительный характер каждого народа. Неужели ты думаешь, что добрые и человеколюбивые Духи будут желать воплощаться среди народа грубого и жестокого?»

Книга Духов

* * *

На третий день приезда наступило долгожданное утро. Я находился в неуправляемой эйфории и суетливо укладывал чистую одежду.

— Рюкзак-то тебе зачем? — спросил Марк.

— Часть привычки выходить из дома. Присядем на дорожку? По немецкому обычаю.

Мы уселись на пуфах.

— Ты только в подъезде от возбуждения не закричи — в шесть утра не прилично.

— А у нас не прилично спускаться за почтой в белых носках, — парировал я, вспомнив соседа Марка с нижнего этажа. — Нам далеко ехать?

— До Кобленца — часа три или меньше, а от него до твоего замка напрямую километров тридцать. Туда неудобно добираться, без машины — никак.

— Тогда в путь!

Мы спустились вниз и по холодку направились к «опелю». Я нёс в руках рюкзак и шляпу, приятель — сумку с бутербродами в пластиковых контейнерах и термосом. Он не догадывался, что в Дортмунд вернётся без меня. Чёрт!

Вскоре мы выехали из Хомбруха, района, где жил Марк, и оставили позади его южные окраины. И получаса не прошло, как за стеклом промелькнули указатели Хагена, первого города на пути в Кобленц. Мы неслись по автобану на скорости 220 километров в час, во всяком случае, так мне никогда ездить не приходилось. Скорость в машине не чувствовалась, но разбиться в лепёшку можно и на скорости километров в шестьдесят.

— Ты что, собрался запрашивать разрешение на взлёт? — взмолился я.

— Здесь все так ездят, — успокоил Марк.

— Ну да. Какой немец не любит быстрой езды? А вот докатится ли колесо до этого… Мистерфаундленда — вопрос.

— Мюнстермайфелда, — поправил Марк. — Докатится.

У меня складывалось впечатление, что территория страны — сплошные дороги, развязки, мосты и скоростные магистрали. Огромные скорости на автобанах — до 240 километров в час, и удалённость скоростных трасс от городов создавали картину географической безбрежности. Грузопоток в обоих направлениях был столь интенсивен, что какая-нибудь авария могла создать пробки на несколько часов. Радио в машине Марка постоянно передавало погоду и обстановку на дорогах.

— Как насчёт погоды?

— 20—22 градуса, ночью 11—13, без осадков. Нормальная погода начала сентября. Обещают ещё теплее. Пробок бы избежать.

Через два с лишним часа мы подъезжали к пригородам Кобленца.

— Город был римской колонией с VIII века до Рождества Христова, а позднее здесь располагалась западная резиденция германского ордена крестоносцев, — прокомментировал Марк.

— Чем славен ещё?

— «Немецким треугольником». Сейчас проедем по одному из мостов через Райн в основную часть города. В этом месте с Райном сливается Мозель и образуется острый угол, на котором стоит памятник кайзеру Вильгельму I на коне. 37 метров!

— Ого. Слушай, если Мозель течёт к городу с юга, куда течёт Райн?

— В Голландию. Главная река. Как Волга.

— Волга, Марк, течёт только в одной и по одной стране.

С моста через Райн открывался красивый вид: в месте соединения рек, на громадном постаменте, больше похожем на мавзолей, сидел всадник, обращённый к острию мыса. Раскинувшийся по берегам рек город дышал седым величием и опрятной стариной.

— Впечатляет, да?

— О да, — ответил я. — Тридцать семь метров бронзы. У нас на Дзержинского меньше ушло. Припоминаю, что во времена вашего императора Германией фактически управлял милитарист Бисмарк, который прославился декларацией о бесполезности войны с Россией. Потомки проигнорировали его через каких-то полтора десятка лет после смерти, причём дважды. А где памятник князю и первому рейхсканцлеру Бисмарку?

— Не знаю. Да ну тебя.

— До замка далеко?

— По Мозелю от места слияния рек — километров 35, хотя он крупно петляет — везде горы.

— Кобленц покидали по 49-му шоссе, но скоро пересекли Мозель и помчались на юг по шоссе 416 в сторону Лёфа. Вдоль левого берега, выше нас, пролегали железнодорожные пути, по которым тепловоз тащил пять вагонов красного цвета, навстречу ему так же бесшумно шёл товарный состав.

— Смотри, — указал на прибрежные дома впереди Марк, — это Виннинген, через пару километров проедем под самым высоким мостом в Европе.

Мост, действительно, отличался головокружительной высотой — сотни полторы метров над рекой, опирался на тонкие сваи и имел длину около километра. Он соединял пологий берег с распаханными полями и более крутой, покрытый виноградниками. Казалось, безупречную гладь Мозеля и тишину над водной ширью не нарушали, будто стоявшие на месте прогулочные суда и баржи. Иногда река делала очередной поворот, и тогда череда открывшихся взору пологих прибрежных гор уходила далеко за горизонт. Берега были очень живописны, различной высоты и пологости. Четырёхполосное шоссе вдоль левого берега отделял от реки каменный парапет, с другой стороны тянулись бесконечные городки с кафе, магазинами и легко различимыми остроконечными кирхами. Дома, как правило, были невысоки — в два-три этажа, преимущественно бурых, коричневых и белых цветов под тёмно-серыми черепицами. Они спускались к шоссе, а дальние постройки прятались на склонах в сочных тёмно-зелёных лесах и кустарниках, ещё не тронутых золотом осени; ещё выше лесистые склоны переходили в плоскогорья, где тянулись бесконечные сельскохозяйственные поля. И всё же цветовая гамма вокруг по сравнению с Францией была иной, особенно, это касалось строений, — они выглядели более строгими и менее яркими. По обеим сторонам реки на пологих склонах или ступенчатых террасах более крутых холмов там и сям зеленели выстроенные во фрунт, словно расчерченные, виноградники. Городки на Мозеле занимались виноделием. На краях гор или чуть дальше от береговой линии над рекой с обеих сторон высились громады замков, — таких величественных и древних сооружений, построенных в одном месте, мне не доводилось видеть ещё никогда. Иногда казалось, начинаются пригороды какого-то крупного населённого пункта, однако это были небольшие прибрежные городки. Они так и наползали друг на друга, что лишь увеличивало бесконечность простора.

— Это что за городок, Марк?

— Коберг.

На склоне холма, выше шоссе, я заметил железнодорожную станцию, к которой беззвучно подползала серебристая электричка. Мы продолжали ехать на юг вдоль левого берега. Через несколько минут я не вытерпел:

— Эй, водила, сколько ещё Мандорфов, Фрайдорфов и Бергдорфов осталось?

— А что?

— Жду, когда сотрётся грань между городом и деревней.

— Потерпи. Ещё парочка левендорфов, и мы у цели. Лучше посмотри налево, балабол. На том берегу, напротив нас, замок Турант, XII век. Мы могли бы в него зайти, если бы поехали правым берегом по 49-му шоссе. Три с полтиной за вход.

Впереди и слева за Мозелем в нескольких сотнях метров от берега, на невысоком холме стоял замок с двумя круглыми башнями из мрачного буро-коричневого камня.

— Там очень смешные туалеты. Обычные деревянные двери деревенского клозета находятся в верхнем ярусе, внутри крепостной стены, а через очко где-то внизу, у подножия замка, виднеется зелёная трава. Канализация сверху вниз.

— «Сверху вниз» — единственная достопримечательность? — я слегка расстроился: а вдруг в моём замке такие же туалеты? Спали в доспехах и не мылись месяцами…

— Видишь башню? Там наверху круглая площадка — часовой сообщал дымом костра о приближении врагов к другим дружественным замкам. Строили на совесть — для скрепления камней подмешивали белок, а налоги платили яйцами. Из конюшни рыцаря с лошади снимал подъёмный механизм и пересаживал его прямо в обеденный зал, правда, он разрушен Наполеоном.

— Круто. Пинту виски! Смешать, но не взбалтывать! А сколько весили доспехи?

— 40—50 кило.

— Офигеть! Мешок сахара таскать на себе. И что там сохранилось?

— Почти всё, хотя в XIII веке целых два года замок осаждали архиепископы Кёльна и Трира.

— Ну, с отделением Церкви от государства у вас явно затянули. Не надо было связываться с плохими парнями из Ватикана.

— С XVII века и до сих пор, — продолжил Марк, — замок в частном владении. Есть помещение суда, охотничий домик с оружием, колодец и винный подвал. В одной из башен собраны гербы всех родов, которые там жили. Сохранились даже каменные солнечные часы и часовня с подставкой для Библии ручной работы. Ещё есть темница и яма с костями узников на дне. Опозоренных женщин выставляли в кованой клетке на шесте за край стены, чтобы все крестьяне могли видеть. Остались даже колесо для ломания конечностей и орудия пыток.

— Тогда на хрена в часовне подставка для Библии?

— Люди верующие были, и, если ломали кости, то не за «дай закурить», а атеизм, ересь и нарушения заповедей. Была там ещё беседка для рыцарей, вроде курилки, но её Наполеон тоже разрушил.

— И тут нагадил! Слушай, а что, в замке Эльзы похожие клозеты?

— Вряд ли. Говорят, само великолепие. От туристов отбоя нет, разрушениям никогда не подвергался.

— Ты что-нибудь знаешь про него?

— Не много. Увидишь сам. Всё, что я знаю, замок расположен примерно в пяти-шести километрах от Мюнстермайфелда. Он стоит на скале, огибаемой с трёх сторон речушкой Эльзенбах, которая впадает в Мозель.

— Тогда сначала в городок, ты говорил, там большая церковь.

— Как скажете, маэстро. Кстати, впереди справа — Лёф, за ним железнодорожная станция. Осталось проехать Хатценпорт, потом резко уйдём вправо, — сказал Марк.

Мы повернули с набережной на запад перед железнодорожной станцией. Вскоре жилые дома остались позади, мы оказались на лесной дороге между густо поросшими пригорками.

— Что за шоссе?

— Второстепенное, кажется, L113. Мы едем по земле Рейнланд-Пфальц, юго-западу Германии. Здесь горы средней высоты, холмистая местность. Край замков — только от Кобленца до столицы земли Майнца их более ста, и это не считая сухопутных.

— Помню, ты говорил.

— Вообще, на Мозеле замки мало подвергались бомбардировкам.

— Союзнички предпочли долбить по культурным центрам типа Дрездена. Скажи, земля эта… Пфальц… большая?

— Федеральная земля Рейнланд-Пфальц граничит с Францией — ты же проезжал границу возле Трира. Образована из Баварского Пфальца, прусских прирейнских провинций Кобленц и Трир, четырёх округов бывшей прусской провинции Гессен-Нассау и леворейнской части Гессена в 1946 году. Здесь полно туристов, хотя где их только нет…

— Большая земля… И везде замки?

— Везде. По всей стране.

Мы ехали среди пашни. Впереди показалась деревенька — я едва успел прочесть дорожный указатель — Меттерних. И опять по обе стороны не было ничего, кроме полей, между которыми пролегали аккуратные асфальтированные дорожки. Через несколько минут мы уже въезжали в Мюнстермайфелд, значит, от поворота у реки до него было километров семь, отсилы восемь. Загородное шоссе переходило в Айфельштрассе, ведущую через пригороды к центру. Мы доехали до перекрёстка, образованного тремя улицами и, почти не меняя направления, въехали на Оберторштрассе. Марк был сосредоточен, а я старался запомнить схему улиц. Затем он свернул направо, на узкую Борнштрассе, и метров через двести мы упёрлись в небольшую, словно игрушечную, мощёную площадь Мюнстерплац, за которой стоял собор.

— Это и есть главная кирха святых Мартина и Северуса. Куда теперь?

— Паркуйся, в ногах правды нет, — я мучительно думал, как сказать другу, что решил здесь остаться, но поступить иначе не мог. Нам не часто удаётся вернуться туда, где проходила и обрывалась наша жизнь.

Марк развернулся и поставил «опель» на краю площади, почти напротив входа в церковь. Стрелки квадратного циферблата часов на церковной башне показывали 10 часов 27 минут.

— Ну, что надумал?

— Бутербродик-то дай. С сыром, с колбаской и с лососиной. И с кофе.

— Пора бы. Щас, — Марк потянулся за сумкой, — бери, я пока кофе налью.

— То, что я надумал, тебе не понравится. Этот городок меня очаровал, хочу, не торопясь его обойти, потом наведаюсь в замок. Тебе же надо на работу.

— Наведаюсь! Ну, ты даёшь. Имей в виду, тут автобусы между райцентрами и деревнями, как в России, не ходят, а до замка придётся шлёпать пёхом, и отеля при нём нет.

— Попрошусь на постой к какой-нибудь старой одинокой фрау, которая будет рада прибавке к пенсии и уложит на кровати времён Бисмарка. Вечерком она покажет мне пожелтевшие фотографии брата из гитлерюгенда и жениха в форме штурмовика СС, погибшего под Сталинградом, и вспомнит, как в 45-м подошли с запада освободители-американцы. А утром сварит крепкий кофе и прослезится от того, что я напомнил ей сына.

— Фантазёр. Не смеши меня.

— А что смешного? Знаешь, как запричитали наши деревенские бабы, завидев в глубинке щеголеватых немцев в грязи по щиколотку? «Сынки, заходите, мы же с вами воевали!»

— Мне Людмила за тебя разнос устроит. Как я мог гостя сюда одного отправить? Что я ей скажу?

— Скажи, что я большой мальчик и дня через два вернусь в Дортмунд. А тебе было некогда исполнять капризы какого-то придурка, который по-немецки знает только одно слово «danke», но не может выразить, за что. Обещаю в полицию не попадать. Усёк?

— Ладно, шут с тобой. Благодаря тебе, заеду к дальним родственникам в Нойвид, давно проведать хотел.

— Где это?

— По пути. Дальше Кобленца, километров пятьдесят отсюда. Давай, хоть в замок тебя отвезу.

— Сам дойду. Сколько до него?

— Километров шесть, — Марк взял карту. — Из города выходи по прямой, не сворачивай, — вот отсюда. Посередине пути будет Wierchem, пройдёшь прямо через него, увидишь дорогу направо, на Keldung, — туда не ходи, продолжай двигаться прямо по шоссе. Ну а там у кого-нибудь спросишь или заметишь дорожный знак.

— Найду, не беспокойся. Вот сюда добраться я бы без тебя не смог, — я допил обжигающий напиток. — Руку!

Марк протянул руку, мы попрощались. Обижаться он не умел, и за это я тоже его ценил. Я вылез из кабины, стряхнул крошки со штанов и сощурился от солнца.

— Чудак ты — с транспортом здесь проблемы, даже автостанции нет, — ответил он и повернул ключ зажигания.

— Что, совсем ничего?

— Только школьный автобус, который развозит детей. У всех же личный транспорт.

В ответ я на прощанье махнул рукой. Паликовский развернулся и уехал, а я остался стоять на булыжниках посреди площади с рюкзаком в руке. Настроение было мистическим. Мне не только предстояло осмыслить нечто, но и, возможно, раскрыть некую тайну, от которой зависела дальнейшая судьба. Но зря вы подумали, что я не испытывал в этот момент чувства растерянности и холодка пониже спины, — я не знал, в какую сторону и зачем идти, и в довершение всего, городок словно вымер, кругом ни души, в прямом и переносном смысле — средневековая глухомань.

Мюнстерплац была невелика — не более шагов ста на сорок, и примерно столько же занимала высокая, жёлтого камня, церковь. Вокруг всё вылизано почище, чем казарменный нужник зубной щёткой, — и дома, и тротуары, и каждый уличный булыжник. Храм по архитектуре был не прост: две круглые башни, двускатная и многоскатная крыши, узкая колокольня и ряд пристроек. Вход находился со стороны площади слева, под арочным, в готическом духе, сводом. Справа от площади стояло трёхэтажное белое здание с крупными буквами наверху — «Maifelder Hof», напротив церкви — сберегательная касса и музей, у которых припарковались легковые авто. С левой стороны площадь ограничивалась выходившей к ней Борнштрассе, по которой я приехал, а на углу этой улицы, наискосок, шагах в двадцати от входа в церковь, расположилось трёхэтажное здание с зелёными буквами на белой вывеске — кафе «Vulkan». Перед ним под большими зонтами были выставлены пять прямоугольных столов с плетёными креслами. С левого торца церковь была огорожена забором из неровных камней, к нему примыкала автостоянка, граничившая к кафе.

Я подошёл к церкви и прочёл на стене: «Stiftskirche St. Martinus und St. Severus» и годы — «1225—1322». Святые служили здесь задолго до рождения моего духовного предка, до официального учреждения Инквизиции. Справа от входа на камне фундамента была выдолблена цифра: 662.

«Густав фон Рот мог бы доскакать на коне до церкви из своего замка за четверть часа», — подумал я и поднялся по ступеням к дубовым дверям, собираясь увидеть то, на что мог смотреть мой предок по Духу, — в этом я нисколько не сомневался.

Внутри царили тишина и полумрак, высоко над головой сквозь цветные витражи окон пробивался тусклый свет. Слева от входа располагался орган в богатом золотом убранстве с изящными фигурками нимф и капелла, направо, в дальнем конце — древний золотой алтарь с изображением сцен религиозной жизни. По обе стороны центрального прохода к алтарю тянулись длинные тёмные скамьи с пюпитрами. Справа от входа — скульптурная группа — лежащий на возвышении Христос в окружении близких; рядом стояли фигуры святых в католических одеяниях — Святой Мартин в островерхом католическом уборе и Святой Северус в золочёной одежде, поднимающий руку с чашей. Здесь же, вдоль правой стены, в полу из серых плит, почти вровень с ним, я разглядел несколько каменных надгробий с рельефом погребённых, орнаментом и латинскими надписями по периметру, а на одном из них прочёл цифру — «669», означавшую, вероятно, год. Мне стало грустно: тот факт, что в наших церквах принято многочасовое выстаивание в тесноте и духоте с выслушиванием песнопений на непонятном старославянском языке, никак ни объяснялся ни отсутствием «метража», где «поставить лавки», ни исторической демагогией об «исконных корнях». Для кого-то поповское «лучше хорошо стоять (как православные), чем плохо сидеть (как католики)», — исчерпывающий ответ, для меня — нет, потому что звучит, как продуманное хамство во избежание лишних вопросов. В тесной церкви на Руси хватало места крестить на веру, чтобы воспитать раба Божьего послушником власти, но сделать Россию сильной своею правдой, в ней места не хватило, потому что в ногах правды нет. Распространитель христианства и креститель Руси князь Владимир вряд ли не ведал, что римские попы подменили реинкарнацию вечным адом, и не мог не понимать, что «реинкарнирующего» раба Божьего труднее подчинить власти, и идеи реинкарнации раннего христианства в качестве инструмента скорого обретения власти на огромных территориях не пригодны. Что ни говори, угроза потери первой и последней жизни во все времена — аргумент веский. Церковное извращение древнего постулата веры «Всякая власть от Бога» было удобно любой власти, поскольку в основе извращения лежал «запрет на перевоплощение душ», которое превращало орудие власти в её тяжкую ношу. То, что всякая власть — от Всевышнего, утверждают и законы реинкарнации, однако трактуют данный постулат абсолютно иначе. Книга Духов появилась в тот момент, когда люди могли бы более осознанно избегать деспотии, революций и социальной несправедливости, да разве Церковь её поддержит? Христос принёс людям Великое учение — Его распяли. Апостолы понесли Учение дальше — были зверски убиты почти все. Могло ли христианство дойти до нас в изначальном виде? Нет, не могло — оно и дошло до нас лишь потому, что распятие Спасителя римской властью оставило память, а власть многократно переиначивала текст Библии «под себя», чтобы было легче управлять людьми. В конце концов, Католицизм в своём лицемерном стремлении к власти и изуверстве «святой нечисти» докатился до абсурда: сожжения живьём за мысли о повторном рождении и те же идеи, которые ранее проповедовались. Ядро учения Христа вытравили, душегубы Ватикана добились своего, религия распространилась по странам и континентам. При этом за христианскую эпоху насильственной смертью погибли сотни миллионов людей, и впервые за всю историю возникла угроза самоуничтожения человечества. Хороши святые отцы, вразумили! А сами-то чего вечного пламени ада не убоялись, когда из «Фонда Всепрощения Христа» свои акции-индульгенции по всему Шенгену лохам впаривали да на площадях со спичками играли? Кто талдычит нам до сих пор, что Христос пострадал за нас и искупил наши грехи? И отчего сложилось мнение, что покаяние в каком угодно грехе — безусловный пропуск в райскую вечность?

Перспектива гореть в вечном аду устроителей ада земного не смущала — «концепция» Отцов Церкви об одноразовом явлении души во плоти и бессрочной преисподней не мешала оправдать самый тяжкий грех. Святые отцы и сами не представляли отдалённых исторических последствий того, что их богохульное учение натворит с потомками. Над созданием «имиджа» Бога, отворяющего врата вечного ада и указующего наместникам сжигать грешников на земле, «поработали» не офисные придурки, а имиджмейкеры-креативщики и пиар-технологи с амбициями на мировое господство. Перевёрнутая вверх тормашками картина мира развоплощённых душ через сложнейшие трансформации земного сознания закономерно поставит с ног на голову отношения между Богом и человеком в мире людей. Лживый догмат о вечной каре исподволь утвердит церковное средневековое мышление на столетия и причудливо сформирует мировоззрение всякого, будь он равнодушный к Высшим Силам агностик, адобоязненный завсегдатай исповеди или воинствующий безбожник, низвергающий колокола и кресты. Учёных-утопистов, пытавшихся вне Божьих законов придумать или построить общество благоденствия, подобно доктору Сальватору, — на дне океана, и не счесть, вот только место истины давно занято и не хотят его освобождать. Но если России уготована роль будущей «империи духа», «источника свободы и силы», зачем ей цепляться за богохульные догмы и бредовые предания мракобесов отмирающей западной цивилизации? Ведь Церкви всё известно — там читали пророчества святых старцев. Вот такое «исконное христианство» с «изюминкой» глобального миропонимания сущего и начали «внедрять» на Руси.

А о сущности власти, её носителей и о том, как и чем перевоплощение вечной души мешает любой власти, особенно, «распространяющей христианство», в Книге Духов написано столько, что «теоретический» вопрос о церковных скамейках отпадает сам по себе, как очевидный. Сами прикиньте, до того ли в X веке было, чтобы рассаживать вчерашних язычников по лавкам с пюпитрами для Псалмов и разъяснять, как буйные тираны перерождаются в затюканных презренных рабов? Нашли дураков! Русское рабство, сверстник Православия, отменил православный царь Александр II аж в XIX Серебряном веке, «остатки рабства» — безбожник Хрущёв в «космическом» XX-ом, и оба никак не сподобились взять в толк, что какой-то Салтычихе маячило перевоплощение в дворовую девку с судьбой быть забитой кнутом на скотном дворе. А новообращённая из католичек в «исконную веру» Екатерина Великая в Золотом веке «закрутила гайки» так, что если «не повезло» засечь крепостную девку до смерти, жаловаться выжившей запрещало специальное высочайшее повеление православной императрицы. Так что «вытрясти душу» на православной Руси умели не хуже, чем в застенках католической Инквизиции, не опасаясь ни ада вечного, ни чёрта лысого. А как же — знай, «всякая власть от Бога», покаешься — простят. Не простят — закон реинкарнации не даст, хоть трижды себя православным назови, — маховик кармы расплющит, и станешь, как под трамваем пятак. Тут ничего нового — православная страна та, в которой православие царит за папертью. Ведь вы же не станете возражать, что требования светской и религиозной власти и Законов Творца совсем не одно и то же, и, мягко говоря, не совсем совпадают? Согласитесь, что душе, которую мы начинаем признавать в себе, не безразлично, раз или много раз приходить на планету, которую иначе, чем рукотворным адом назвать нельзя. И тогда у нас, как существ разумных, появляются естественные вопросы, которые исстари не принято задавать в церквах, — почему и зачем мы возвращаемся в разные тела вновь и вновь? Из-за невежества в этих вопросах, на которые уже две тысячи лет бессмысленно ждать ответы Церкви, человечество и уничтожало само себя. А теперь, завалив отходами потребления свою планету и не научившись сосуществовать друг с другом, подумывает, на какую бы перебраться. А хватит бабла на билет, и, самое главное, — зачем? Или всё не так?

Я покинул церковь с благоговейным трепетом, думая, на самом деле, о том, чем закончится этот необычный день, и, минуя кафе «Вулкан», направился от площади по Борнштрассе. Улица шла немного под уклон, и в конце квартала, на той же стороне, я приметил двери туристического офиса. Подобных учреждений в Германии, как и во Франции, множество, и в нём мог получить информацию об окрестностях любой свободно путешествующий иностранец. В крохотном бюро за стойкой сидела пожилая немка. На полках и стендах было разложено множество туристических проспектов и буклетов, в том числе, бесплатных, однако без знания языка я не мог ими воспользоваться, и, как можно вежливее поздоровавшись, спросил по-английски:

— Не найдётся ли схемы вашего города? Ещё мне нужен план окрестностей.

Мне протянули то и другое.

— Спасибо. Извините, рядом с вами есть какой-нибудь отель? Не дорогой, — добавил я.

Женщина провела незаточенным карандашом линию по схеме городка — от офиса до гостиницы, названия которой я не расслышал.

Я поблагодарил и вышел на тротуар. Местность, в которую я попал, согласно рекламному проспекту, называлась Майфелдом, наиболее крупные городки — Охтендунг на севере и Мюнстемайфелд на юге. К северо-западу от последнего находился Польх, на запад — Пиллиг, на восток — Мёрц, на юго-восток — Лассерг. Все эти городки-деревни были разбросаны неподалёку — в радиусе 3—5 километров. Дорога до замка Эльзы пролегала довольно прямо и слегка на юго-запад от городка, через деревню Виршем, которую упоминал Марк. При этом до Виршема было около двух с половиной километров, а от него до замка ещё примерно три с половиной. С учётом неровности дороги, такое расстояние можно было пройти часа за полтора. Я полистал разноцветную книжечку и нашёл три снимка замка в разных ракурсах, на всех он был как бы в природной котловине, причём, на возвышении и на фоне лесных склонов. Замок был построен в безлюдной лесной местности, вне больших дорог, и только в нескольких километрах южнее проходили железнодорожные пути, соединяющие населённые пункты Карден, Мюден и Мозелькерн, вроде тех, что я проезжал берегом Мозеля.

Указанный мне отель находился поблизости, в одном из переулков между параллельными Северусштрассе и Борнштрассе, поэтому я тут же свернул с перекрёстка вправо на Унтерторштрассе, а затем налево. «Kronberg Hotel» занимал старинный трёхэтажный дом с выступом окна на скате черепицы и тремя окнами на каждом этаже фасада. К зданию вплотную примыкали похожие дома. Я вошёл в небольшой вестибюль прямо с тротуара и, увидев за стойкой импозантного мужчину с окладистой бородой, улыбнулся, протянув паспорт.

— Пожалуйста, пока на три дня, — бодро по-английски произнёс я и показал три пальца. — Номер на одного, и не очень дорогой.

— Хорошо, сэр, — ответил он и порылся в своих записях.

Сумма меня полностью устроила, и я, торжествуя оттого, что быстро устроился на ночлег, чуть было не забыв взять ключ, ринулся по крутой лестнице на третий этаж. Номер оказался в конце коридора, под самой крышей, и с окном, выходящим на соседнюю улицу. В маленькой комнате было всё необходимое, включая телевизор и стол с лампой, правда, помещение казалось несколько мрачноватым — шторы, покрывало, мебель, двери — всё тёмного цвета, но интерьер со средневековым уличным пейзажем за окном мне понравились. Я сразу выложил часть вещей из рюкзака, решив взять его с собой, и переложил бинокль в сумку. Потом, даже не умывшись, помчался, нахлобучивая шляпу, вниз, кивнув на бегу бородатому портье, слегка удивлённо посмотревшему вслед.

Гостиница была небольшой, номеров на двадцать, без ресторана, но в номере у меня остались две банки тушёнки, кофе и пачка сухарей, так что за ужин я не беспокоился, а в радиусе метров ста я насчитал на плане города шесть продуктовых магазинов и несколько кафе. Мои часы показывали около полудня. Долгожданный момент наступил, и я опять поймал себя на мысли, что за все эти долгие месяцы мне было не с кем поделиться ни своей тайной, ни своими переживаниями. Фактически, все, кто мне помогал, в истинные обстоятельства не посвящался, — я не мог рассказать правду никому, и здесь, снова оказавшись один, на помощников не рассчитывал. Да и мог ли я ожидать помощи, не понимая по-немецки ни бе ни ме? О-о, если бы знать, как сложится мой туристический вояж!

Мюнстермайфелд — городишко компактный, не крупнее нашего обычного райцентра — пройдёшь меньше, чем за час. В отличие от «лимонно-абрикосовой» Франции, большинство домов, включая черепичные крыши, представали здесь в каких-то тёмно-коричневых, тёмно-бурых, чёрно-серых тонах, но среди них не найти и двух одинаковых. Встречалось немало зданий белого цвета, а также со стенами, выложенными под старину из плоского неправильной формы камня либо кирпича, тоньше нашего. Постройки, как правило, имели два-три этажа, без архитектурных излишеств, со строгими рамами окон. У многих из них были эркеры и окна, выступающие на скате крыш. Некоторые дома выходили на улицу торцевой стороной с одним-двумя оконцами, другие смотрели на улицу фасадом, украшенным цветами, стены нередко покрывал плющ. Каменные терраски пестрели яркими цветами, перед входом росли южные кусты и деревья, которые можно увидеть разве что в дендрарии. Как известно, внешний порядок воинского подразделения оценивают не по четырёхбальной шкале, как бывает в студенческом общежитии, а эталоном, известным любому командиру, и сказать, что городок был прибран — значит не сказать ничего. Как во многих городах Германии, тут использовался способ строительства «фахверкхойзер». Когда не хватало камня, из деревянных балок сооружали каркас, «клетку», и заполняли стены глиной, навозом и прочим материалом. Потолки в средневековых жилищах сравнительно низки, однако подобный кров был устойчив, доступен и отличался дешевизной и теплом. Так строят и теперь, хотя это, скорее, дань традиции, а традиции объединяют в неуловимую идею национальный и архитектурный стиль. Островерхие коньки черепичных крыш с фахверковыми фронтонами или стенами домов попадались на каждом шагу. Центр города застраивался более хаотично, иногда узкая мощёная улица упиралась в дом, объехать который можно было, немного повернув за угол. Местечко смахивало на картинку средневекового королевства, незнамо как воплощённую из сказочных представлений детства.

Мне следовало выйти из города по Оберторштрассе и, дойдя до знакомого перекрестка, свернуть на улицу курфюрста Балдуина, — её направление указывало дорогу на Виршем. День был в разгаре, работали учреждения и магазины, но прохожие почти не встречались. Я быстро дошагал до окраины, и на газоне у проезжей части увидел декоративную белокаменную глыбу, рядом с которой на столбике была стрелка-указатель:

BURG ELSAS

Замок Эльзы! В этот миг я испытал то же самое, что и месяц назад, разглядев с горы придорожный знак французского городка Шато-конти. Скоро я вышел на загородную трассу, обозначенную как шоссе с номером 37, и миновал правый поворот на Пиллиг. Двухполосная асфальтированная дорога со столбиками по обочинам проходила среди ухоженных полей. Впереди начинались дома бауэров, впрочем, мало отличавшихся от построенных в городской черте, — никаких сеновалов, мычавших коров и силосных ям. Я оглянулся назад — церковь, в которой я побывал, величественно поднималась над крышами игрушечных домов, за городом, вдалеке, полосой, синел лес. Виршем растянулся на несколько сот метров, но едва я ступил на Паппельштрассе — улицу, делившую его надвое, в кармане жилета затренькал телефон, и я от неожиданности застыл на обочине. Вряд ли звонил Марк.

— Аллё, аллё. Да… да, я, — из Шато-конти звонил Мишу. — Как вы там?

— Мы — в порядке, беспокоимся за вас. Куда занесло вас на этот раз?

— Я у друга. В одной немецкой деревеньке — хорошо в краю родном — чаши полные вином.

— Саша, послушайте меня внимательно. У меня не очень хорошие новости.

— Начните с не очень плохой.

— Сегодня в 10 утра позвонил Кулешов. Он заявил, что перестал контролировать своих людей, — двое его помощников угнали «мерседес» и исчезли.

— Что это значит?

— Насколько я понял, речь идёт о начальнике его службы безопасности Борунове и каком-то блатном.

— Да, знаю — по кличке «Совок». Может, наш олигарх врёт? — спросил я.

— Маловероятно. Борунов сказал, что найдёт вас, чего бы ни стоило, и Кулешов пытался его урезонить.

— Вы ему верите?

— Я пригрозил ему, что если с вас упадёт, хоть волос, он попрощается с бизнесом и присоединится в Лондоне к своим беглым землякам. Думаю, верить нужно, но шансы остановить охоту на вас у него минимальны. Местонахождение тех двоих неизвестно, связи с ними нет.

— Где сейчас остальные люди Кулешова?

— Под арестом трое, ждут суда. Но вы напрасно разозлили этих двух, — ими движет личное — банальная месть.

— Что же делать?

— Задействую свои связи в полиции, думаю, повод для их задержания найдётся. Кулешов обещал мне предпринять кое-что — он заинтересован в вашей безопасности и поэтому позвонил сам. А вам лучше всего сейчас вернуться в Москву и ждать разрешения формальностей с наследством. С этими побрякушками Эльзы много всякой возни, эксперты ещё не завершили оценку стоимости.

— Говорят, на том свете ничего не пригодится.

— Заверяю вас, сделаю всё, что смогу.

— Хорошо, я всё понял. Привет Констанции.

— Само собой. Уж не знаю, чем вы приворожили нашу Клотильду, — ждёт не дождётся, чтобы испечь для вас пирожков. Не забывайте, теперь вы должны быть осторожны и при малейшей опасности сразу звонить мне. В любое время суток.

Я обещал, мы попрощались.

Ладно, — подумал я, — этому лагерному ушлёпку Совку с рождения на киче хозяин прогулы ставил, и, не отправь я его на койку, меня бы между закатом и рассветом закопали под клумбой с розами. У него есть причина гоняться за мной. А этому, ублюдку лубянскому, Борунову, ему чего неймётся? Мог бы вещать на встречах с детишками о силе духа и духовной любви к родине — его бы слушали. Ну, оставил я его в дураках несколько раз, колёса на «мерсе» в тридцатиградусную жару заставил менять, но разве этого гэбэшного выродка проигрывать не обучали? Или учили только не проигрывать? Или из него гордыню не до конца инструктора-профессора выбили? И всё-таки надежда на то, что олигарх одёрнет его, у меня оставалась, — судя по всему, Кулич в ряды невъездных столпов российской экономики не торопился. Во-первых, легче зарабатывать миллиарды на своём народе в России, во-вторых, зарабатывать каждый последующий миллиард — процесс увлекательный, — попробуйте отнять миску у кота, а, в-третьих, не все «ярды» ещё заработаны, отмыты и выведены, — вот-вот до финансовой амнистии дойдёт, и тогда какая разница, сколько бизнес-конкурентов в лесах подмосковных закопал. И ещё я был озабочен тем, что начиналась вторая декада сентября, а дома меня ждала работа. Тайна сокровищ Эльзы была открыта, вторая тайна — «своих потомков», как писала в стихах моя прабабушка, — оставалась неразгаданной. И скажите-ка на милость, кому интересны средневековые заморочки какого-то «фона» в чужих краях, да ещё пятьсот без малого лет назад? Никому, кроме меня, потому что я и есть тот самый фон — Густав фон Рот, который не обошёлся не без потомков, не без того, чтобы через несколько веков заморочить мне голову. Выходит, я заморочил голову сам себе — в назидание быть разумнее в следующий раз, и этот следующий раз неотвратимо наступил. Главное, не попасть в наследнички во второй раз — мало ли во что успел вляпаться сдуру этот фон, то есть я. Вон, Карл Коддль аж через пять веков руками Кулешова меня достал. Но уж лучше знать, что в своих неприятностях виноват сам, а не неисповедимая сила, сыгравшая с тобой в лотерею. Человеку свойственно перекладывать ответственность за невзгоды и проступки с себя на внешние обстоятельства (не мы такие — жизнь такая), а поповская доктрина разовой земной жизни широко этому потворствует, и потому порочна и недальновидна. Ложью нельзя наставить на всеобщее соблюдение Заповедей, это иллюзия. Грешник, не убоявшийся вечности ада, ищет виноватых в своих несчастьях вокруг себя и воздаёт миру злом, становясь ещё большим грешником. Ему слишком очевидна земная несправедливость в отношении него, поэтому он не верит Церкви, что слепо вытянул фантик своей несправедливой судьбы, уготованной без его участия. И зависть неудачников к баловням судьбы — тоже некое «производное» от церковной доктрины. Ложь всегда порождает новую ложь. Церковники насаждали свои правила во времена расширения господства над душами людей, и над «побочным планетарным эффектом» лжи, отсроченным на столетия, не задумывались. Факт есть факт: многовековая иллюстрация «свойства вечности» адского пламени кострами Инквизиции не давала усомниться ни в святости, ни в милосердии, ни в психическом здоровье Отцов Церкви. Критерием истины Церкви являлись собственные догмы, критерием истины материалистов позднее станут догмы «классиков», которые приведут к уничтожению миллионов. Трудновато поверить в вечность ада, когда многие в него так стремятся. А нет вечности ада — незачем ходить в храм. Нельзя проторять тропинку в церковь с помощью лжи — не поможет. Правду не могут заменить рассказы о красивых религиозных обрядах и славных вехах крещёной Руси — у Веры всегда есть суть — Вселенский Закон, а не фуфло.

Я ускорил шаг, поравнявшись с иглой деревенской кирхи, и уже приближался к выезду из Виршема, но спросить дорогу было не у кого. На краю деревни у одного из последних кирпичных особняков блондинка лет сорока выгуливала собаку. Подойдя к ней, я по-английски спросил, дойду ли этой дорогой до замка Эльзы. На лице её отразилось воспоминание подходящих слов, которые помогли ей указать название улицы на соседнем доме — Бург Эльзасштрассе, и она махнула рукой в сторону выезда. Я поблагодарил её и спросил, не в школе ли она учила английский. Она утвердительно кивнула, заулыбалась, желая что-то сказать, но поводок натянулся, и дама с собакой исчезли в кустах. Явно не та блондинка, которую мне нагадала цыганка, — глаза у неё были не зелёные, а карие, жаль.

Улица замка Эльзы за домами перешла в шоссе. Слева на некотором расстоянии от него стеной вставал лес, справа до рощи раскинулось убранное поле, а ещё дальше темнели пологие горы, уходившие за горизонт. На полях — ни одного стога сена, — вон оно, в плотных прямоугольных брикетах лежит — не броситься на него в истоме, не вдохнуть пряный аромат, не зарыться с головой на ночь, хоть в шалаш складывай. Прагматики извели романтиков и даже альпинистов отправили в мойщики окон, покорять элитные небоскрёбы. На смену мужественным и задушевным романтикам с песнями Визбора и Высоцкого явилось незнакомое племя «джамперов», ныряющих на канате вниз головой с мостов, «руферов», скачущих с крыши на крышу, ночных самоубийц «стритрейсеров» и «зацеперов», вцепившихся в электричку. Весь этот неокончательный список «шалостей» можно было бы считать «недоработкой семьи и школы», если бы вполне взрослые, респектабельные и вменяемые особи не изощрялись в более затратных, рисковых и циничных развлечениях. Но в сухой остаток давно известной «адреналиновой эго-философии жизни» выпадает лишь один адреналин. Воплощённый Дух, придя на землю с определённой миссией, может изощрять себя риском утраты тела в целях самопожертвования и самопознания своей вечной природы, но для этого необязательно застилать земное сознание мировосприятием неандертальца. Можно ли осознать сопричастность души с вечностью, если чужая физическая жизнь цениться всё меньше, а своё бабло всё больше? Кулешовы, боруновы и хрули оказались в своей стихии, потому что основы государства закладывались людьми с аналогичным мышлением, а не потому, что они ошиблись, — в истории по-другому не бывает. Тем не менее, каждая смена строя или власти сопровождается аллилуйщиной и соответствующим историческим витком. Поскольку народу невдомёк, куда заводят историю те, кому он рукоплещет, историки, в отличие от летописцев, кропают свои учебники ретроспективно, хотя писанное даже задним числом не спасает от неоднократного переписывания. То, что Россия — страна с непредсказуемым прошлым, разрешено говорить вслух не так и давно. К чему призывает исконное «Всякая власть от Бога»? Конечно, к аплодисментам. Каким аплодируют — таких и пришлют, — закон реинкарнации, ничего личного. Получается по-исконному — ожидание доброго царя с приличной челядью. И дождались — последнего православного радетеля, расстрелявшего народ с хоругвями в руках, сменили большевики, запретившие хоругви. Тоже аплодировали, причём, долго, столько, сколько предсказывал Нострадамус. Надоело. Решили осмотреться, кому бы ещё поаплодировать. Нашли — дело не хитрое, выбор невелик. Заодно начали возрождать Веру и страну без царя в голове, авось, кривая вывезет. Хлопать в ладоши перестали — уже не до того, да и зачем — как ни крути, всякая власть от Бога, а реинкарнация, как исстари заведено, от беса — с церковной колокольни видней. Казалось бы, философия Высших Сил, ставшая достоянием человечества, объясняла всё — роль власти, суть прогресса, путь души, но разгадка загробной тайны смысла земной жизни осталась невостребованной. Потому что «исконным богохульством» — вечностью ада, продолжают морочить голову с тем же маниакальным упорством, как семнадцать веков назад.

Я был классическим странником, тем, кто идёт из одной страны в другую, и обе мне не принадлежали. Странник не может позволить себе нести ничего тяжёлого, он не похож на жителей страны, через которую идёт, не перенимает ни их образ жизни, ни привычки, ни формы поклонения. Он живёт в их мире, но он не от этого мира и никогда не примет чужие нравы, обычаи и ценности. Он даже не может подружиться с этим миром — иначе, изменит делу своей жизни. Знание, надежда и вера, что он всё ближе к своему эльдорадо, придаёт новые силы, и он знает, что, достигнув своей настоящей цели, скоро забудет все тяготы и опасности долгого пути к ней, но обретёт то, чем никогда не обладал прежде. Вот кем на самом деле был я — всего лишь одним из странников бескрайнего мира. Много лет назад, задолго до моего рождения, мне предрекли разыскивать то, что противоречит общепринятым привычкам и обычаям этого мира, что не только опровергает устоявшиеся нравы и ценности, но и удостоверяет для меня то, что по Замыслу Творца, в своё время, преобразит лик человечества. Перед образом пророческого Будущего меркнет и тщета тысячелетних спекуляций корыстолюбивых глашатаев на страхе перед бренностью земной жизни, и суетность обуреваемых бесплодной жаждой наслаждений простых смертных. Похоже, наш мир выглядит с небес неким театром абсурда: разноликое самозваное и самодовольное меньшинство всё рьянее выводит из мифа одноразовой телесной жизни бессмертной души жёсткие и взаимоисключающие правила для большинства, а нам и дела нет, сколько раз, почему и с какой целью вечная душа временно надела на себя своё тело, чтобы придти на одну из самых суровых планет. Мне почему-то вспомнилось, как две гламурные куклы-домохозяйки в шмотках, олицетворяющих Средневековье и детсадовский возраст, обсуждали у кабинета доктора личные финансовые и эротические проблемы, неврастенично покручивая ключиками от «мерседесов», и я улыбнулся. Прав Игорь Львович — человек обречён искать реальность, даже далёкую и призрачную, и может искать её годы, как рыцарь искал мифическое Эльдорадо.

Я всмотрелся в горизонт, где высились едва заметные очертания гор, и подумал, что, наверное, с тех склонов в день своей смерти и прискакал домой с охоты предок моего Духа, рыцарь Густав фон Рот. Но разве мог он, мой духовный предок, суетно искать в той далёкой жизни нечто иное, чем рыцарь Эдгара По, пока не нашёл под камнем приют с любимой:

                             Между гор и долин

                             Едет рыцарь один,

Никого ему в мире не надо.

                             Он всё едет вперёд,

                             Он всё песню поёт,

Он замыслил найти Эльдорадо.

                             Но в скитаньях — один

                             Дожил он до седин,

И погасла былая отрада.

                             Ездил рыцарь везде,

                             Но не встретил нигде,

Не нашёл он нигде Эльдорадо.

                              И когда он устал,

                              Пред скитальцем предстал,

Странный призрак — и шепчет: «Что надо?»

                              Тотчас рыцарь ему:

                              «Расскажи, не пойму,

Укажи, где страна Эльдорадо?»

                              И ответила Тень:

                              «Где рождается день,

Лунных Гор где чуть зрима громада.

                              Через ад, через рай,

                              Всё вперёд поезжай,

Если хочешь найти Эльдорадо!»

И-э-э-х, прабабушка моя, как же ты сумела сложить рифмы, позвавшие в дорогу правнука, которого тогда ещё на свете и в помине не было? — я накинул рюкзак на второе плечо и пошёл, не оборачиваясь, вперёд. Потому что был обязан дойти до начала проволоки, на которой балансировал седьмой месяц. «Отыщи всему начало, и ты многое поймёшь», — точно сказано, будто про меня, и неоднократно подтверждено — остаётся проверить на себе. И опять о моём местонахождении не будет знать ни одна живая душа.

Я и представить не мог, что ожидало меня впереди: ни сегодня, ни завтра, ни спустя месяц. Одна незадача — тот самый 1536 год, в котором трагически погиб Густав-Справедливый, фактически, определял меня, потомка Духа, прошедшего в трансе через сцену той смерти, в его ровесники. Но не может же утомлённый суеверный дервиш в обносках посещать места былых воплощений ежегодно — как гламурная паломница парижскую распродажу. А тут, понимаете ли, пахнет не столько пешим историко-географическим экскурсом, сколько неподконтрольными меньшинству духовными исканиями, за которые оно беспощадно взыщет. Шутка ли — греховное вероотступничество от буквы Священного Писания и сомнения в Незыблемой Вечности Ада и Неугасимости его Пламени? За такие отклонения процесса в коре головного мозга, выраженные в «мыслительном злодеянии», тысячи еретиков были удостоены «теологами» не адовым пламенем — реальным, и кто знает, сколько ещё их, подмешав церковных специй в котлы на площадях, принародно сварили? При этом, главная суть крамолы, исстари «вредившей Господу нашему» и «Святой Церкви», без зазрения от Имени Христа порицавшей грешников огнём пылающих костров, до сего дня сводится к предельно ясной и круглому дураку альтернативе: один или не один раз, придя на землю, живёт душа. Тем, кто в мирской суете ещё не заметил в том особой разницы, лишь отмечу, что подобной «мелочи» достаточно, чтобы сбить с панталыку большинство населения планеты Земля. Чудовищная, беспрецедентная по глобальному размаху за всю Всемирную Историю Человечества ложь «наместников Божьих» была убедительна, проста, как легенда шпиона, и пряма, как столб с несчастным на охапке дров. И ныне, преступив порог третьего тысячелетия, та же ложь, огрызаясь с прежним рвением и изобретательностью, защищает корпоративную монополию на историческую приверженность тем же лжегуманным, лжеисконным и лжепатриотичным корням, приписанным Спасителю. Мне не известно в истории ни одного случая, когда кто-то бы публично, добровольно и чистосердечно признался в мракобесии. Одно только утверждение о вечности наказания адом, наряду с отрицанием многочисленности наших телесных существований, и, стало быть, истинного предназначения природы человеческой души, есть неприкрытый вызов непоругаемой Благости Божьей и откровенное богохульство. Или вы заподозрили Отцов Церкви в недомыслии, какого «создателя» им для паствы придумать и какие указания от его имени «местным органам» Инквизиции разослать? А некоторые мракобесы из когорты атеистов, тоже попривыкшие жить на планете как в первый и последний раз и насовсем застрявшие рассудком в прошлых веках, за самостоятельность «духовных происков» и в текущем столетии готовы меня четвертовать, поскольку побочной стороной этого увлекательного дела явилось напророченное французскими предками обнаружение вполне материальных и вдруг сразу нужных многим старинных вещиц, — раритетных сундуков с ювелирным приданым Эльзы, в девичестве жившей в считанных от меня теперь километрах. И тот факт, что по фамильному преданию, несметные сокровища некогда были прокляты давно почившей ведьмой, и приближается двухсотлетний юбилей со дня рождения легендарной немецкой родственницы-бесприданницы, в неотвратимости расправы никакой роли не сыграет. Недаром же специально для слабозрячих на майке одного из моих преследователей во весь могучий торс писано аж крупнее верхней строки таблицы Сивцева, что «Бабло побеждает зло». Не станем мелочиться во второстепенном, — сколько колёс на «мерсах» охотников за лакомым куском я продырявил, сколько раз незаконно их прослушал и сколько раз и в каких странах от них из-под носа улизнул, — сами видите, недовольных вокруг меня — хоть пруд пруди. Пока докапывался почти до половины своей родословной, академиков от истории и философии за фокусы с первичностью материи на чём свет стоит глумливо высмеял, неизводимых революционеров и широкие круги чиновников-«клептоманов» с олигархами-плутократами огульно и без разбора в реестр врагов народа занёс, над журналюгами и шпиономанами всех асоциальных мастей, как мог, надругался, да ещё от генеральной поповской доктрины всех времён и народов камня на камне не оставил. А кроме того, — чуть не забыл, — попутно выяснил, откуда берутся «дураки и дороги», как построить сортир в собственной голове, и сам себе ответил на пару-тройку извечных русских вопросов: «Кто виноват?», «Что делать?» и «Когда же придёт настоящий день?» Вообще-то, не совсем сам, — куда уж мне, — прочёл обо всём в Книге Духов, потому что нигде больше ни о чём таком не писалось, причём, всю тернистую дорогу к горькой правде обозлённый своей упущенной выгодой и моей фигой в кармане криминалитет на каблуки ботинок, вконец изношенных, наступает. Хорош, нечего сказать! Даже звёздный бомонд из лимузинов с новорусской элитой, которым невзрачный планктон офисный, обыкновенный, и в подмётки не годится, ниже деклассированного люмпена опустил, поскольку от последнего и потравы обществу меньше, и к паперти он ближе, как ни крути. Чего бы с такого куража, братья и сёстры, ещё отчебучить ради отгадки «тайны миллениума», пока жив? А то ведь и самому незнамо-неведомо, какой и зачем день вчерашний искать иду, а если и уверен в чём-то, так в той общедоступной безделице, что в долгожданное розовое будущее Человечеству сподручней вступать вопреки обыкновению, — не на голове. Вот вам лично приспичило бы отыскивать по белу свету такое сомнительное Эльдорадо или тьфу — чёрт с ним, — уж лучше на «свой Челси», предлагаемый каждому отечественной рекламой, монет наскрести? То-то и оно, что тьфу, — нашли, мол, деревенского простачка! Хотя вам-то, с такой безупречной «кредитной историей», какая разница, где без тени сожаления и причитаний вдовы, без намёка на бугорок с эпитафией закопают вашего покорного, безропотного слугу, — под раскидистой оливой на берегах Средиземноморья или прямо здесь, в прирейнской провинции фатерланда…

Внезапно я осёкся — после нежданного и тревожного звонка Мишу из Франции в Мюнстермайфелд я и значения не придал, насколько опасна угроза от людей олигарха. Ведь если во время нападения его бандитов на поместье в Шато-конти они и забрали со стола мою записку с адресом и названием замка, они найдут меня и там. А замок, где жили Густав и Флора, судя по карте, находился уже в часе ходьбы. Умирать в том же возрасте и в тех же краях, так и не успев встретить воплощение своей любимой, не хотелось: чувствовал — основная часть миссии на эту жизнь ещё впереди. Значит — вперёд. Не мог я когда-то, никак не мог, всуе, походя, написать строчки, глубоко запавшие в мою душу. Это был взгляд из Вечности:

Но где-то есть камень могильный.

Там плещет речная волна

И ветер гуляет всесильный,

На камне остались слова.

У этого камня большого,

Где времени слов не стереть,

Цветы появляются снова

И хочется плакать и петь!

…где-то здесь…

Шоссе, между тем, пересекала скоростная трасса, перед которой синел щит указателя AUSFAHRT — съезд в сторону, но сворачивать я не стал. Теперь меня с двух сторон обступали деревья, увитые плющом. Густой лес с кустарником, — а тут росли ясень, бук, дуб и ель, загораживали местность, и поначалу я растерялся. Метров через триста дорога под прямым углом сворачивала направо. Однако вблизи этот поворот оказался перекрёстком — влево и прямо от него уходили более широкие шоссе, а неподалеку стоял указатель — RASTHOF-2 km. Чёрт бы побрал эти знаки, — кажется, так обозначалась стоянка с заправкой. Я сориентировался по солнцу и, свернув вправо, пошёл тем же путём. Через полкилометра я миновал правую развилку и вышел к двухполосной асфальтированной дороге между рядами высаженных деревьев. На аллее меня обогнала группа велосипедистов, навстречу мне, размеренно и дружно, как и подобает немцам, переставляла палки для скандинавской ходьбы гурьба пенсионеров. Неожиданно аллея кончилась, и я вновь оказался среди леса. Через несколько десятков метров я разглядел автостоянку. Справа находилась будка-вагончик на колёсах, на подножке у входа в неё стоял охранник-контролёр, а наверху красовалась вывеска: Burg Elsas Parkplatz, и я с облегчением выдохнул. По обе стороны стоянки располагалось множество транспорта — автобусы, легковушки, мотоциклы, а вокруг сновали люди — группы туристов, посетители, молодые ребята с рюкзаками на роликовых коньках. Автопарковка растянулась метров на двести, после чего дорога пошла под уклон. Путь с обеих сторон окружал лес. Я свернул направо, затем налево, пройдя около двухсот метров, и ещё столько же шёл вдоль левого взгорка, покрытого лесом. Если я правильно понимал, низина, в которой находился замок, окружённый рекой, была совсем рядом. Это означало только одно — где-то здесь, в этом месте, Густав и Флора, покинувшие замок в тот жаркий июньский день, поднимались по крутой тропе наверх, и там, наверху, было рукой подать до обрывистого берега петляющей реки, где завершилась их жизнь. У меня сильно забилось сердце — это место являлось мне в сновидениях и гипнотическом трансе, и я знал, что не ошибаюсь. Потому что тот злосчастный обрыв, на который Густав фон Рот взглянул из окна своих покоев в последний раз, и замок, в котором он жил, находились на одном и том же левом берегу петляющей реки Эльзенбах. И до лесной чащи, где в хижине дровосека ожидал верный Тидо, Густав и Флора не дошли, — дорогу туда им отрезал Коддль со своей шайкой.

Под ногами шуршала опавшая листва, но лес был ещё по-летнему свеж. Было тепло, солнце светило вовсю — на небе ни облачка. Впереди открылся левый поворот. На углу стояла постройка вроде будки высотой метров пять с большим решётчатым окном и заострённой черепичной крышей. Возможно, это был пост охраны, откуда она по специальной трубе передавала в замок сообщения о приближении званых и не очень званых гостей. За каменным парапетом, перед которым и следовало повернуть, находился крутой обрыв в глубокую низину, поросший кустарником. Видимо, ограждение предназначалось для того, чтобы карета при заносе не угодила вниз. Я свернул и, держась за поручни ограждения с правой стороны, оглядел лощину и её дальний лесистый склон, — где-то там, внизу, текла река Эльзенбах, а замок должен был быть ещё правее. С левой стороны деревья росли на невысоких обрывистых срезах каменистой породы, поднимаясь по склону выше. Дорога вдруг сделала острый и резкий крюк обратно, уходя ещё ниже, и теперь ущелье и её обрывистый склон были по левую руку. Кое-где по пути встречались небольшие, примерно в рост, прямоугольные сооружения, примыкающие к срезу горной породы, с барельефами сцен средневековой жизни, обрамлёнными красным кирпичом, — стиль одежды изображённых персонажей относился ко времени жизни Густава и Флоры. Другие строения представляли собой кирпичные будки с двускатной крышей и деревянным ставнем с фасадной стороны, — эти могли быть использованы для сигнализации об опасности, грозящей замку.

Дорога опускалась всё ниже, проходя по склону низины, — правее неё он поднимался ещё выше, а склон слева обрывом уходил вниз. И вдруг взору открылся он! Замок стоял на дне глубокой природной котловины, правда, не совсем на дне — естественном возвышении скалы, ставшей для него фундаментом, склоны которого поросли травой и кустарником. Узкая лощина служила поймой речной петли, обнимавшей замок с трёх сторон, и была достаточной, чтобы всё это архитектурное чудо, высотой более десятиэтажного дома, со всех сторон было окружено глубокими оврагами. Мой путь, делая впереди крутой изгиб влево, под прямым углом подходил к каменному мосту, ведущему к замку с юга.

Замок, как образ его запомнился мне в трансе и по старинной картине лунной ночи, представлял собой устремлённое ввысь нагромождение башен разных форм и размеров, будто стиснутых так, что казалось, внутри его не найдётся ни пяди свободного пространства. Верхняя часть всего сооружения в целом являла конгломерат круглых остроконечных башенок, двускатных крыш, прямоугольных печных труб, и всё это великолепие беспорядочной смеси бессчётных архитектурных элементов, в основном, находилось на одной высоте, однако значительно ниже вершин лесистых холмов, обступивших долину, где стоял замок. Он был виден весь — от основания до коньков крыш, заострённых шпилей и флюгеров.

Отсюда, с юго-запада от замка, с высоты птичьего полёта можно было разглядеть всё, как на ладони, и я даже смог определить примерный ракурс, с которого неизвестный художник набрасывал эскиз замка для своего полотна. На фоне окружающих холмов, покрытых густым лесом, замок в своей естественной впадине казался игрушечным и загадочным, но, тем не менее, грозным и неприступным.

От автопарковки до места, где я остановился, был пройден приблизительно километр, до замка оставалось около трёхсот метров. Я вынул бинокль и начал рассматривать окрестности. С западной стороны замок был ограждён крепостной стеной, переходящей в пологий склон — спуск в низину, где в нескольких десятках метров текла река. С этой же стороны, рядом с западной стеной замка, возвышалось необычное прямоугольное здание высотой в треть замка, сложенное из бурых камней, с очень крутой крышей, и напоминающее прибалтийский амбар.

Вход к замку располагался сразу за каменной аркой, к которой вёл каменный мост с низким парапетом по краям. За замком плотной стеной по довольно крутому склону поднимался выше его лес, образующий как бы живописный фон всей картины. Возможно, за многие столетия местность вокруг несколько изменилась, рельеф сгладился, но сомнений не было, — пейзаж тот же, везде те же зелёные холмы, превосходящие высоту башен. Некогда глубоководная река стала мельче и уже, слева от замка появилась отмель, а вода в затопляемой пойме отступила и освободила берега сочной траве и белой каменной россыпи. Окружающие холмы были покрыты смешанным лесом, кое-где пестрели бордовые, красноватые и слегка желтоватые оттенки, но осенней листвы почти не было. Осень придёт сюда позже, ближе к октябрю количество золота заметно прибавится, и деревья сбросят листву только в ноябре. Жаль, что я не увижу всей этой красоты.

Я вновь навёл бинокль на замок, — он удивлял меня своей компактностью, и был вытянут с юга на север не менее, чем на сто двадцать-сто пятьдесят метров в длину и составлял метров шестьдесят-восемьдесят в ширину. Я перевёл окуляры на верхнюю часть здания. Отсюда хорошо просматривались фахверковые башенки, шпили и коньки крыш. Но что это? Это же та самая молельня в центре западной стены! Узкий белый выступ её с остроконечной крышей снаружи, как бы прилепленные к зданию наподобие эркера, находились примерно в середине стены. В гипнотическом трансе я видел, как стремительно шагаю длинным коридором, поправляя на поясе короткий меч, и прохожу мимо уступа молельни и небольшой открытой террасы, которые хорошо видны издали. Отсюда я мог разглядеть даже плющ, сползающий на крохотные оконца молельни, и стал рассматривать три остроконечные бело-красного цвета фахверковые башенки, венчавшие самый верх массивной башни прямоугольной формы, в следующее мгновенье осознав всё! Крайняя левая башенка находилась на самом углу здания — как раз над угловым помещением последнего этажа, где и жил Густав фон Рот, а если ещё точнее, ему принадлежала одна из комнат в северо-западной части башни — вон с тем одним или двумя окнами от угла. Спальня, куда Густав заходил, покинув это помещение, скорее всего, располагалась дальше — за углом, где проходила северная стена. Я был готов, сломя голову, мчаться вниз, как во Франции, когда увидал сверху шоссе у подножия горы и дорожный знак городка Шато-конти, снившегося мне ещё до того, как прошёл по его улочкам. И если вы не романтик, никогда не поймёте, почему мне хотелось распилить на части простой дорожный указатель и взять его с собой. Я убрал бинокль в сумку и пошёл вперёд. Ветер шумел так, будто полоскал тяжёлые стяги, — вот оно, это место, — подумал я, припомнив строчки о могильном камне:

Но где-то есть камень могильный.

Там плещет речная волна

И ветер гуляет всесильный,

На камне остались слова.

Дорога полукругом опустилась до уровня моста — нет, не через Эльзенбах, а глубокий овраг, за которым стоял замок. Мост завершался прямоугольной каменной аркой с двускатной черепичной крышей, через неё мог впритирку проехать небольшой грузовичок. Не доходя моста, в метрах семидесяти от этой арки, вправо в неизвестном направлении уходила асфальтированная дорога. С этой развилки до парковки, от которой я шёл, курсировал белый восьмиместный «фольксваген», а я-то не сразу сообразил, почему мне навстречу никто не попадался, — идти в гору никто не хотел. Проезд стоил недорого — полтора евро, но в месяц запросто набегало тысяч пять. Вот уж точно, чтобы мало зарабатывать, надо много учиться.

Мост с невысоким парапетом по краям был вымощен камнем, внизу имелись сводчатые пустоты, через которые когда-то текла вода — шум бурлящего потока запечатлелся мной в гипнотическом состоянии, однако каких-либо следов рва и подъёмного механизма поблизости не сохранилось. В этом месте по обе стороны от моста сходилось и расходилось в противоположные стороны русло реки, огибающей дальнюю северную оконечность замка. Справа от моста, примерно в трёхстах метрах на юго-восток от замка, на склоне холма в низину, смахивая на обломок гнилого зуба, торчали остатки небольшой полуразрушенной крепости. Перпендикуляр, проведённый от неё к середине моста мог указывать на то, что она предназначалась для контроля за въездом в замок, причём, крепость и замок находились на разных берегах речной петли. Едва ступив на мост, через несколько шагов я увидел слева каменную лестницу, ведущую прямо с него в низину. Спустившись по ней, можно было подойти к берегу и мостику через реку с западной стороны от замка.

Замок отстоял от арки на десяток шагов. Справа находилось ближайшее строение в виде прямоугольной башни, левее — невысокое каменное ограждение, за которым на площадке нижнего уровня возвышался дом с крутой амбарной крышей, замеченный мной издалека. С левой стороны от этого дома располагались столики кафе с опущенными перевязанными зонтами, вниз к нему вела лестница. Замок можно было обойти с левой стороны — между этим каменным амбаром и западной стеной, но я взял немного правее и, пройдя упомянутую прямоугольную башню, упёрся в торец следующей постройки, примыкавшей к основному архитектурному ансамблю, и встал как вкопанный. Стены здания, сложенные из бурых камней, переходили в твёрдую скальную породу, служившую фундаментом. Высота породы была не велика — около метра, однако к поверхности земли она спускалась овалом, создавая уклон, на который можно присесть. Это было то место, где поскользнулся и упал мой брат Лепольдт. Находясь в состоянии гипнотического транса, я неплохо запомнил, как помог ему подняться, и в какую сторону затем мы ушли. Я сделал несколько шагов влево и увидел, что за углом этого здания находится крыльцо магазина сувениров, и подумал, что обязательно зайду туда позже. Для начала я решил обойти замок справа — вдоль выступающего скального фундамента, переходящего в стену с многочисленными оконцами наверху. Проход, по которому я шёл, был шириной метра три, справа от него тянулось ограждение крепостной стены, за которой был обрыв в низину с окружающими холмами. Восточный склон, возле которого я находился, был довольно крут и порос кустарником до самой реки, через которую был переброшен узкий мостик. Эта сторона замка состояла из выступающих стен прямоугольных построек и полукруглых башен, уходящих ввысь. Через несколько шагов я упёрся в выступ здания с круглой белой башенкой наверху и прошёл под неширокой аркой. За ней я попал в узкий дворик, откуда, поднявшись сначала по одной, затем по другой лесенке, можно было оказаться на площадке, где примостилось небольшое кафе со столиками и зонтами. Дворик был окружён фахверковыми башенками, стенами, увитыми плющом и украшенными старинными коваными фонарями. Фахверк белых башенок переходил в сложенные из неровных камней либо гладко оштукатуренные стены, повсюду виднелись прямоугольные трубы, тянущиеся до самых коньков крыш, — видимо, камины имелись во многих жилых помещениях. Описать хаотичную архитектуру замка невозможно. Уникальное строительное разнообразие составляли многочисленные дубовые и металлические двери, проходы и коридоры, арки и лестницы, лестничные спуски в полуподвалы и крохотные площадки из каменных плит, заставленные цветами, окна разных форм и размеров со ставнями и без них, сероватая черепица и трубы отопительных печей. Осмотрев здесь всё, я решил повторить тот же манёвр, но с левой, западной стороны замка. Из этого дворика, вероятно, можно перейти в соседний, а потом и в следующий, но лучше было не рисковать и вернуться туда, где начал, а начал я там, где пятьсот лет назад поскользнулся и упал мой младший брат по имени Лепольдт. Интересно, заинтересует ли сей факт моего настоящего братца? Что-то он не звонит, наверное, занят. Ну и ладно, слесарю — слесарево.

С левой стороны от замка, в отличие от правой, был более пологий склон в долину, поросшую сочной травой и кустарником. Расстояние от реки до западной крепостной стены составляло около сорока метров. Крепостная стена доходила до склона как раз с той площадки, где стоял необычный дом с островерхой черепичной крышей. Проход вдоль западной башни находился несколько выше уровня площадки и отделялся от неё невысоким каменным парапетом. Оказавшись под выступом молельни, я задрал голову и попытался рассмотреть те крайние слева два окна под фахверковыми башенками, которые определил, как «окна Густава». Нижние окна западной башни были довольно высоко, но если начинать счёт с них, молельня находилась на уровне третьего этажа, а покои Густава — на пятом, то есть примерно на высоте десятиэтажного дома. Башня была прямоугольной и словно влитой в общий комплекс притёртых друг к другу сооружений одной высоты, что не оставляло предположений в том, что внутри этого каменного нагромождения найдётся хоть какое-то незанятое пространство. Основанием стен здания служила первозданная скальная, очень твёрдая и грубо оттёсанная по вертикали порода. Срезы её доходили до пояса, кое-где — до плеч, а то и были выше моего роста, переходя в тщательно подогнанный строительный камень того же бурого оттенка.

Обойти замок вокруг мне не удалось: впереди через проход была растянута цепочка, справа перед которой я заметил каменную лестницу. Поднявшись по ней, я увидел наверху ещё одно кафе — больше предыдущего, и мне пришлось миновать ещё две лестницы.

Заведение находилось во дворике, вымощенном булыжником. Прилавок разместился под маркизой пристройки к основному зданию, покрытому черепицей и имеющему двускатный фахверковый фронтон. Сбоку от него выходила печная труба и висела красная овальная вывеска заведения, а на стенах соседних строений — старинные фонари. Противоположный конец кафе упирался в стену с куполообразной дверью и лестницу, по которой я поднялся. Сказочный вид придавали круглая башенка, увитая плющом, квадратные оконца с разноцветными ставенками и загадочные, ведущие в никуда, каменные ступени. «Чёрт побери! — неужели, моя, такая далёкая и близкая „пра-пра“ Эльза, вот так запросто, поддерживая юбки, шляндала по этому каменному мешку каких-то полтора с небольшим века назад, запинаясь о те же самые камни? — подумал я, помахивая от жары шляпой, и, приметив дверь ватерклозета, решил выпить большую чашку кофе. — Да что там Эльза, когда сам Густав фон Рот, сдвинув на затылок свой баррет с пером, каждый день ходил по этим лестницам и знал тут каждый камень!» Теперь кости этого парня тлеют где-то поблизости, а я — вот он — слегка изменил фасон своей шляпы, и ломаю голову, почему люди не успевают стать святыми до своих похорон, а в церкви всё так же врут.

Посетителей было немного, и все они что-то оживлённо обсуждали, — вероятно, архитектурные излишества и внутреннее убранство замка; счастливые — их наверняка ожидал на парковке автомобиль. Я взял двойной эспрессо, бутылку холодной воды с бело-зелёной этикеткой «Volvic» и присел на скамью за один из шести длинных деревянных столов под большим квадратным зонтом. С моего места был прекрасный вид на Эльзенбах — я сидел почти напротив узкого мостика, перекинутого на некоторой высоте над водой, и любовался склонами зелёных холмов, которые обступали речную пойму со всех сторон. Как это часто бывает, нам всегда и везде нужно куда-нибудь спешить, хотя однажды, ещё во Франции, я заставил себя просидеть несколько часов в одиночестве в уличном кафе. Мне было любопытно, чем там могут заниматься самые беззаботные в мире посетители забегаловок — французы, просиживая столько времен за одним стаканом какой-нибудь разноцветной, как их кино, бурды. Ничем особенным — бухтят потихоньку про свою разноцветную французскую жизнь, затем к ним за столики подсаживаются улыбчивые знакомые, которые проходили мимо, и тогда они радушно приветствуют друг друга, обнимаются и целуются. То же самое излияние чувств наблюдается спустя часа два, три или четыре, когда напротив недопитого стакана или чашки освобождается место для других проходящих мимо знакомых, — и так с утра до позднего вечера. Комментировать различия в менталитете, определяемые разницей бытия, можно до бесконечности, однако поводом к использованию социологического метода «включенного наблюдения» послужила очередная телебрехня какой-то гламурной золоторуной овцы — среднестатистической дуры, вознесённой на пене эпохи перемен и назвавшейся в передаче про культ еды ресторанным критиком. На всю расхристанную Россиянию, обстоятельно и словно для неучей, она наставляла, что всякий человек может судить о том, состоялся ли он в своей жизни, по тому, позволяет ли его кошелёк систематически отобедать и отужинать в ресторане или нет. Изречённое служило подходящей иллюстрацией к регулярным теленовостям о мультимиллиардных хищениях бюджетных средств, статистике находящихся за чертой бедности и разрыве доходов между богатыми и нищими. Богу потребны и убогие, однако краткий курс лекций о сущности цинизма с идиотизмом, взятых в пропорции один к одному, согнанным в одно место кремлёвским чиновникам, плотоядным телевизионщикам и ресторанным критикам, не помешал бы. Потому что мерилом личного духовного успеха, впрочем, как и процветания общества, не являются ни качество съеденного в ресторане за один присест или месяц, ни всепобеждающее насаждение порочными душонками образа жизни, при котором жрать, пить и совокупляться означает «состояться в жизни». И каждый, будь он безмозглой овцой или первым чиновником, обязан понимать, что за такие широкоформатные агитки «общества потребления» ответствен перед всеми, поскольку идеологическую надстройку над экономическим базисом ещё никто не отменял. А если смотреть на ставший идолом личный успех через достижения физиологии, «овце» не помешала бы «состояться в жизни» даже полная ампутация «овечьего» мозга, и посему она ухаживает не столько за мозгом, сколько стилист за золоторуной головой, которой она ест. «Безмозглая» философия чиновников, заначивших на чёрный день миллиард-другой, и бизнесменов, прикопавших конкурентов в загородном леске, или «уважаемых пацанов», облагающих данью одну седьмую часть суши, от философии «ресторанной овцы» оригинальностью не отличается, — их жизнь тоже «состоялась» и «удалась». Чревоугодников, сластолюбцев, казнокрадов и лихоимцев во все времена на Руси бывало хоть отбавляй, но в каком столетии видано, чтобы целый штат свихнувшихся на рейтингах телевизионных зазывал, стирающих грань между лишним и необходимым, вредным и полезным для души, переходил на полный пансион к сословию торгашей и спекулянтов? Испокон веку не слыхано, чтобы официальное заявление Церкви о том, что «государство насаждает и пропагандирует пороки», и «симметричную» позицию государства о всемерной поддержке исконной веры и духовных скреп общества, озвучивали согражданам между телерекламой намыленной задницы, пива и водки на берёзовых бруньках. Неужели, вы хотите ускакать в розовые дали на абсурде, который оседлал другой и погоняет третьим, — богохульством вечной преисподней за несколько минут земной слабости? Этот беспросветный абсурд под бодрым объединяющим кличем «Россия, вперёд!», по закону соответствия, объясняет наплевательское отношение к лицемерию государства и к вечной поповской преисподней, потому что алчным, быдловатым чиновникам, хранящим деньги в мешках из-под сахара, глубоко наплевать и на виртуальную адскую бесконечность, и на нашу плоть и кровь. В свете простых и понятных любому члену общества законов реинкарнации, всякая ложь, воровство, лицемерие и издевательство властей, настолько противоестественны, неуместны и немыслимы, насколько априори самоочевидны сами законы, и если бы государство и Церковь действительно, а не декларативно желали проявить волю в изменении судьбы своего народа, они бы, прежде всего, начали со слов правды — в начале, как известно, было Слово. Так ведь не дураки — не хотят от привычного отвыкать! Одни с патриотическим видом «пилят бюджет» электората, другие одухотворённо вещают пастве, «как хорошо с Господом», — и никаких лишних забот. Вы и представить не сможете, как после «отмены» Вечного Ада пахать придётся. Человек, осознавший законы реинкарнации, превращается в хозяина своих решений, ставит поступки под контроль совести и проявляет твёрдую позицию к тем, кто пытается сбить его с пути и жить за счёт других. С таким не оберёшься хлопот, ибо законы развития и предназначения Духа самоочевидны, ни с какой посмертной вечностью пассивного Божьего раба не связаны и никому не позволяют отлынивать и юлить. Но вот ведь какая незадача, — дело-то не только в том, что кто-то формирует мнение о Законе Реинкарнации, как о фикции, называет буддизм чуждой, «непатриотичной» религией, или буддистскую школу медиумов — приютом шарлатанов, а в том, что от Человечества скрывается то, от чего оно может в одночасье прозреть, и в его неизлечимой слепоте заинтересованы такие мощные силы, которые угрожают ему деградацией и уничтожением. Это только кажется, что неизбежность загробной вечности стимулирует самоизменение Духа в теле. Реальная духовная эволюция Вселенной, включая нравственный прогресс на Земле, обеспечивается непрерывностью выполнения задач в каждом нашем воплощении, а также подведением итогов проделанной работы, корректировкой дальнейшего «плана души» и продолжением обучения в Мире Душ, и этот процесс никогда не прекращается. Фикция, навязанная Церковью, пресекает духовный путь каждого, извращает Замысел Создателя и фактически дезориентирует Человечество, ограничивая потенциал его духовных возможностей. Сокрытие глобального закона, определяющего такой «мелкий нюанс», как количество телесных жизней Духа, прожитых даже индифферентным от запоя забулдыгой у пивного ларька, требует глобальной, изощрённой и монопольной лжи, а глобальная монопольная ложь свидетельствует о хронической патологической лживости и влечёт опасные глобальные тенденции. Человек родился, жил, состарился и умер, — ответ на вопрос, сколько раз душа облекается в тело, давно и окончательно дан за него, и потому нам и в голову не приходит, что между этой убогой поповской аксиомой и превращением планеты в кромешный ад, существует прямая связь. Я беседовал со многими монахами и священниками, — их совершенно не заботит проблема «сколько раз жить», и это более чем понятно, — они пришли к пониманию Бога не только умом, но и сердцем, что дай Бог каждому. Им, в известной мере, безразлично, насколько принятый ими фиктивный догмат Вечного Ада способен помешать и отвратить выбор духовного пути тем, кто в том нуждается. Судя по тому, что все ежедневно видят и слышат в новостях, в этом нуждается всё Человечество, и Церковь, к сожалению, на своем поприще не преуспевает. Мир в келье праведника не умещается, и неважно кто ты: атеист или верующий, принц или нищий, меценат или карманный вор с кругозором в парашное очко, — навязчивая церковная аксиома одноразовой жизни превратилась в обыденность, слившуюся с расхожей мирской поговоркой «после нас хоть потоп», и будет преследовать до последних дней. Безразличие и недальновидность Церкви заключаются в том, что она не желает видеть разницу между законом Божьим и своей ложной догмой, с которой почти всю христианскую эпоху не может расстаться, так что говорить о «высокой эффективности воцерковляющей деятельности» не приходится. Бог слишком заметен, чтобы освещать путь к Нему кострами инквизиции, слишком понятен, чтобы почти три десятка раз править Святое Писание, слишком терпелив, чтобы обязывать своих чад становиться святыми за одну бренную жизнь, и слишком милосерден, чтобы подвергать грешника вечному огню сковороды, и для обозначения того, чем занимались некоторые клерикалы в христианскую эпоху, можно подыскать, не впадая в грех осуждения, не одно точное наименование. Католические родственнички-евроклерикалы продрали в Писании такую зияющую дыру, что христианская Церковь столетиями продолжала залатывать её своими «преданиями» и после разделения на Западную и Восточную. А уж ведали ли сном или духом распространители и продолжатели христианства на Руси о том, сколько богохульства, ахинеи и мракобесия нагородили ушлые западные европопы, — вопрос, как говорится, хотя и интересный, но второй. Во всяком случае, за тысячу лет для души Божьих рабов, сохраняющей в потустороннем мире индивидуальность сознания, не было найдено ни одного глагола, свойственного любой сущности, подающей признаки жизни, в то время как в теории реинкарнации слов, определяющих активную жизнь души на Другой Стороне, более, чем достаточно. Оно и понятно: в великом и могучем русском языке нет ни одного глагола, от которого бы церковное мироустройство загробного ничегонеделания не затрещало по швам. Скрыть реинкарнацию возможно лишь при условии сокрытия всего, что происходит в Духовном Мире. Одним словом, нагадили крупно. Всю эту шитую белыми нитками верообразующую лабуду классики марксизма-ленинизма обозвали «опиумом для народа» и заменили его своим. Факт, что в мире XXI века происходят гонения на христианские общины со стороны экстремистов-мусульман, равно как и факт, что радикальные исламисты в надежде на немедленное обретение Вечного Рая, подрывают себя в толпе «неверных», носят вопиющий характер и имеют древние исторические корни, уходящие в вооружённое противостояние двух религий, когда менее всего исповедовалась безусловная любовь к Христу, Магомету и ближним. В данном случае, довольно заметить, что Учение Христа о перевоплощении душ, подменённое церковной верхушкой на «самопальное» Учение о Вечном Аде, абсолютно опровергает и действующий в христианстве постулат об однократности жизни души на Земле и скором достижении ею посмертной вечности, и несостоятельные надежды джихаддиста из нищего кишлака, уничтожившего себя вместе с невинными детьми ради Вечного Рая, обещанного имамом. В понимании премудрости, что Законы Реинкарнации по истечении жизни исключают ту или иную посмертную вечность, нет ничего трудного, однако целый сонм «независимых» экспертов, политологов и представителей международных и государственных организаций, «сплочённых» ужасами религиозного фанатизма, будут до изнеможения высиживать какие угодно первопричины религиозных войн, лишь бы не «ляпнуть по Фрейду» про указанную. Или вы считаете, что забитый террорист-смертник, не умеющий читать и писать, собирается в вожделенную «христианскую вечность» согласно законам реинкарнации? Фиктивные церковные посылки о вечности пассивного загробного созерцания допускают бесконечность вариантов поведения хозяина и раба; с Законом Создателя подобные фокусы не проходят: душа вновь облекается в тело, искупление и испытания, которые её ждут за содеянное в прошлой жизни, будут гораздо тяжелее и невыносимее, чем были в последний раз. Церковники выдумали быстронаступающую райскую вечность, а те, кто подстрекают смертников, ложью пользуются. За религиозным мракобесием стоят обыкновенные пороки Духа — ненависть и корысть, и потому в содержании основополагающей доктрины о Вечности Ада ничего святого нет. Если судить по множеству пророчеств, сделанным десятки, сотни и даже тысячи лет назад, крови и смерти по вине власть имущих, в том числе, вследствие религиозных извращений Законов Всевышнего, в третьем тысячелетии будет предостаточно, однако это только подтверждает слова древних: никто, кроме Бога, не смеет пользоваться на Земле монополией на знание абсолютной истины. И если Закон Создателя подменён верообразующим, то есть основополагающим корпоративным измышлением, подобное «боготворческое» верообразование западной поповщины, собственно, христианским не является. Корпоратив есть корпоратив, — очертив незыблемость корпоративных интересов индивидуальностью спасения от вечного адского пламени самого себя и сокрытием закона духовной эволюции и нравственного прогресса всех, он готов сражаться до последнего, «не поступаясь принципами», вплоть до исчезновения с лица Земли Человечества — про Апокалипсис от Иоанна слыхали все. «Апокалипсис» был записан в контексте Закона Реинкарнации и свободы воли, в качестве наихудшего сценария событий, однако в мире нет ничего такого, чего, проявив волю, нельзя было бы предотвратить. Я уже немало размышлял о том, почему глобальный закон Творца, осознание которого способно придать правильный вектор духовному прогрессу человечества, столько веков не может возобладать в умах сменяющих друг друга поколений современников, — в силу исторической монополии на истину, независимо от целей, мотивов и последствий содеянного Церковью, доминирующие причины лежат в религиозной плоскости. Логика подсказывает, что в основе вероисповедания и прогресса на Земле не могут быть разные законы, как было до сих пор, но существует одно пророчество. Согласно ему, во времена процветания России на престол взойдёт некий Правитель — сильный, чистый душой и помыслами. Вот ему и будет суждено приложить длань к обновлению веры и избавлению её от застарелого мракобесия прохладных и безразличных клириков, и важно, чтобы все люди совести приближали этот судьбоносный для России и Мира день истины и всеобщего прозрения, как могли. Бог дал людям Заповеди через Моисея во исполнение Своей Воли — Своего Закона, объясняющего человечеству смысл соблюдения норм нравственности; Святая Церковь сделала всё, чтобы Закон, изложенный Христом в самой читаемой Книге на Земле — Библии, навсегда был спрятан от глаз человеческих и заклеймён ересью. Спасибо, что перестали торговать справками об отсутствии грехов, иначе бы, Апокалипсис наступил ещё вчера…

Мне было пора отправляться из кафе в магазин сувениров и, наконец, разузнать, как попасть на экскурсию туда, где мой предок по Духу ел, пил и спал.

Вход в здание с невысокими ступенями, с торца которого я уже побывал, располагался под большой красной вывеской «Сувениры». В магазине было полно всякой всячины, и хотелось бы выбрать что-нибудь на память, однако первое, что обратило внимание на себя, — правая стена помещения. Из нижней части её выходил тот же отполированный скальный выступ, замеченный снаружи, который образовывал внутри невысокую декоративную глыбу, выступающую над полом. Думаю, этот камень не поддался бы удару со всего размаха тяжёлого молотка, и известное мне обстоятельство, связанное с фрагментом этой породы, означало, что Густав фон Рот в свою бытность знал о данном помещении и, конечно, мог в нём бывать. На поперечной жерди этой же стены было развешено несколько мечей, в основном не очень длинных, однако копию одного из них я узнал по форме рукояти и длине клинка и, не раздумывая, решил приобрести. Меч был длиной ровно полметра, похож на тот, что я наблюдал в трансе, когда отстегнул от пояса и оставил в своих покоях в день своей последней смерти, а это вам не баран чихнул, и уйти отсюда без него я не мог.

Справа от входа находилась круговая стойка со множеством цветных открыток с изображением замка и его интерьеров, по шестьдесят центов каждая, и, в конце концов, я выбрал штук тридцать. За прилавком напротив дверей на полках было расставлено много интересных вещиц — фигурки бронзовых рыцарей, тарелки, фужеры и кружки с видами замка, а также печатная продукция. В правом углу были выставлены копии рыцарских щитов, и висела кольчуга. В центре зала стояла прямоугольная витрина, внутри которой поместился макет объёмной копии замка, но, к сожалению, внутренние дворики в нём не просматривались. Дождавшись своей очереди, я купил меч, две пары кружек — себе и брату, набор открыток, и, отдав за всё чуть больше полтинника, засунул покупки в рюкзак. Оказалось, что билетик на экскурсию можно было приобрести тут же, в кассе. Брать его я пока не стал, и с большим трудом выяснил у продавщицы, где начинается экскурсия по замку, нимало не придав значения тому, что музейные гиды тоже не всегда говорят на том языке, на котором посетители обычно умеют слушать.

Выйдя из магазина, мне следовало пройти вдоль того же здания и перед стеной выступающей башни свернуть направо по неширокому лестничному пролёту. Я поднялся по нескольким ступеням, повернул налево и оказался во дворе замка, видимо, из наиболее просторных. С левой стороны между двумя мраморными колоннами был вход в то здание, с обратной стороны которого должна быть та самая молельня. Я прошёл вперёд мимо толпившихся людей, спустился по ступенькам в нижнюю часть дворика и оказался перед входной аркой с каменным барельефом родового герба. Он был овальной формы, с головой льва посередине, петухом и птицей слева и справа внизу и ветвями по краям. «Дом Роттердорф», «Окончание осмотра» — прочёл я на табличках. Правее — в поперёк стоящем здании, располагались ещё две арки — поуже, разделённые колонной, за которыми тоже были двери и выход наружу к северу с указателем AUSGANG, но я вернулся назад. Правая сторона от входа, через который я входил во двор, была образована двумя примыкающими друг к другу зданиями, а ближе к нему, за тремя каменными колоннами, находились две двери, — более широкая, деревянная и окованная, служила входом в музей, вторая — имела табличку TOURISTIKBÜRO.

Ещё до того, как я попал в это ограниченное древними стенами пространство и разглядел герб на стене, — пожалуй, с момента, когда шёл сюда по мосту, у меня возникло необычное ощущение того, что это место откуда-то мне знакомо. Тем не менее, описать окружающую архитектуру было сложно, хотя образ обстановки при закрытых глазах сохранялся хорошо. Слева и справа, опираясь на колонны, к стенам лепились пристройки с окнами, в иных местах — нечто похожее на эркеры; окна стен почему-то располагались не на всех и даже не на одном уровне; на разной высоте находились фахверковые башенки, двускатные крыши и круглые либо гранёные шпили, покрытые сероватой черепицей, а трубы отопительных печей были различной толщины и во многих местах выходили из крыш различной высоты. Одни части «Дома Роттердорфа» были сложены из бурого камня, другие — оштукатурены в белый цвет; стены зданий по другую сторону двора, где находился вход в музей, были жёлтокаменными, имели окна с ярко-красными ставнями, и больше таких вокруг не было. Здание, соединяющее противоположные стены в дальнем конце двора, я бы вообще описать затруднился. Внизу его — арочные своды, о которых я говорил, вверху справа — фахверковый угол стены с двумя несхожими башенками-шпилями на фоне крутого ската крыши, а окна разбросаны по стене так, будто каменщики пьянствовали в одной компании с плотником и стекольщиком. Всё, конечно, было построено со вкусом, выглядело ухоженным, включая цветы в каменных вазонах вдоль стен. Немцы — чего с них взять? У нас вон, некоторые барские усадьбы до сих пор в таком состоянии, в каком на них крестьяне, ещё не охваченные комбедом, продотрядом и колхозом, с вилами и кольями ходили, а здесь и через пятьсот лет на свой родной фамильный герб, как баран на новые ворота смотришь, не насмотришься. Представляете? Да уж, попы, «запретившие» душам под страхом экзекуции переселяться, дураками не были, — дураки бы целые народы и континенты под себя не подмяли. Дорогого стоит увидеть следы своей прошлой жизни на Земле, потому что после этого человек способен переосмыслить многое, а главное — смысл жизни, своё «я» и своё отношение к Богу, себе и ближним. Вселенский Закон, принесённый на Землю Иисусом, лишал поповщину титула вельможной святости, возможности помыкать беспрекословными рабами и проявлять глубинные низменные инстинкты, низводя до статуса презренных торговцев, которых плёткой из храма изгонял Христос. Современный обалдуй, отупевший от тыканья в кнопки гаджетов, клипового мышления и сиплого хита с рифмой «мой шанс — звёздный час», удивился бы, узнав из авторитетного источника, что интеллект подобных ему оболтусов не сгодился бы этим пронырливым святошам и в подмётки. Да что там обалдуй, когда академики никак в толк не возьмут, почему по одному и тому же объективному закону двух мировых религий — «накопления душ в загробной вечности», можно и оправдать, и осудить за злодеяние, предусмотренное международным правом, а третья мировая религия шельмуется за то, что её закон противоречит догматам обеих религий и их общему объективному закону. Видали такое на школьном дворе? Двое дерутся, а третий пытается их разнять и получает тумаков от обоих, которые не перестают дубасить друг друга. Факт, что те, кто тысячелетия развязывал войны, не переставая клясться в любви ко Всевышнему, остаётся незамеченным. А кто заметил, что святые инквизиторы имели дурацкую привычку цитировать Святое Писание, разжигая дрова под еретиком? Никто, кроме еретиков, отправленных на костёр. Общую картинку келейного миросозерцания грядущей райской вечности, кроткого и смиренного, вроде гранитной тверди, слегка портят мировой империализм, терроризм, катаклизм и эксгибиционистские откровения сынов и дочерей Тайного Мирового Правительства о сокращении землян до полумиллиарда, которое у всех на виду давно и успешно реализуется. А вы говорите, мировой прогресс, — вон, сколько обалдуев, которые верят в одноразовую жизнь, скорый рай и потоп после себя. При таком раскладе, как однажды заметил представитель агностиков, неистребимого племени интеллектуальных импотентов, единственным способом выживания человечества выступает не религия, а сохранение здравого смысла. Только где его взять, чтобы сохранить, — на каменной стелле с выбитыми словами о планах иезуитского сокращения земной популяции? Так что христианам или ещё кому-либо от этих иезуитских планов и прочих земных потрясений, в посмертной вечности не отсидеться — придётся реинкарнировать обратно в ад земной, делать, что должно, и будь, что будет. А не проще ли догадаться, что закон посмертной адской вечности — это лживый закон, келейно принятый Церковью в целях создания местечковой юрисдикции и помыкания людьми, а закон духовного прогресса Вселенной и построения рая на самой земле — это Божий Закон, к которому Церковь отношения не имеет, и более того — от людей спрятала? Что тут ещё комментировать — тысячелетнее хождение на голове? Приверженность исконным корням веры предков в то, в чём Иисус был оболган? Или клиническую неспособность отличать Божественное от богохульства, за которое от Имени Спасителя были готовы перегрызть глотки? Не за непоругаемость Создателя, не за абсолютную истину, данную всему человечеству, и не Христа ради, а во имя мракобесия и непоколебимости своего же собственного богохульства! Почему Учение Христа о переселении душ и Закон Реинкарнации составляют главную, верообразующую суть всего христианства? Потому что только Надземный Мир определяет смысл жизни всех существ во Вселенной и на Земле, а не ум земной, человеческий. Церковь не может не знать, что законы перевоплощения бессмертного Духа действовали всегда, и дискредитирует их, как умеет, но почему же она так не любит объясняться на эту тему? Потому что для того, чтобы бесследно выхолостить и подменить Надземный Закон, потребовался аналогичный верообразующему фиктивный эквивалент Мироздания, диктующий содержание смысла земной жизни по корпоративному усмотрению, и как только на это спустя семнадцать веков обращается внимание, всю кротость и смирение снимает, как рукой. Человеку свойственно воздерживаться от рефлексии на тему смерти, и поэтому представления, основанные на церковных догматах о пассивном загробном положении, конечности нравственного совершенствования Духа и необратимости утраты земных наслаждений одноразовой жизни, в сознании большинства стали доминирующими. Разве это не самое худшее из того, что в угоду своим интересам путём лжи добилась Церковь за двухтысячелетнюю историю Человечества? Тут есть что отрицать, чего стыдиться и от чего бурно реагировать, но лжец может винить только себя. Современные клирики оказались неспособны не переосмыслить то, что смертным не дано «отменять» или «принимать» Законы Творца, не извлечь уроки из того, что церковная самодеятельность сыграла с Человечеством злую шутку, и я думаю, что эта неспособность явилась прямым следствием исконного самоощущения себя в обществе. Для сохранения своего реноме Церковь выбрала сомнительное и негодное средство — не признание Божьего Закона, а его дискредитацию и длящуюся ложь. Да и как бы иначе стало возможным: подменить законы реинкарнации и наставления по духовному прогрессу вымыслом пустопорожнего прозябания в загробной вечности и находить истоки переизбытка общемирового зла в недостаточном воцерковлении? Лихо! А своё «святейшее соизволение» на загробный и последующий духовный рост, истинные цели и мотивы соблюдения Заповедей «не убий», «не укради» и так далее, проповедовать за пределами паперти не пробовали? Ну так попробуйте, раз уж Христос на землю для того приходил. Постоянные усилия Отцов Церкви по сокрытию от «рабов Божьих» картины потустороннего мира с целью выворачивания её с точностью наоборот слишком дорого обошлись человечеству, достаточно примера оболваненных смертников-террористов, поспешающих в райскую бесконечность, и кровопролитных геополитических притязаний римской поповщины ради Христа. Я говорю «достаточно», потому что этого с лихвой хватит для мотива всячески скрывать связь церковной доктрины с чудовищной фальсификацией и отрицать последнюю даже за давностью содеянного. Учение о Вечном Аде, в отличие от Учения Христа о переселении душ, позволяло Церкви воплощать любые амбиции и похоти, — полистайте Книгу Духов и убедитесь: вытравленный церковниками Закон Реинкарнации не допускает никаких туманных, альтернативных толкований, никакого поповского произвола и отсебятины. При этом надо понимать, что религиозная «аксиома одноразовой жизни», по которой Церковь исстари предписывает существовать творцам истории и придворным историографам, дурно сказывается на обоих. Первые всё время закладывают в свои надуманные прожекты разрушительный потенциал ненависти и злобы непримиримых сторонников и противников, вторые не могут извлечь пресловутые уроки истории из провальных экспериментов, и вынуждены к ним возвращаться и переписывать. Так было с националистическими и коммунистическими идеями, бесплодными «священными» войнами и социальными революциями и любым делением на «красных» и «белых», а причина в том, что смысл жизни определяет не чья-то неприкасаемая фиктивная аксиома и основанный на ней исторический произвол в «широком диапазоне», а закон нравственной эволюции в ходе воплощений Духа с жёсткими правилами, критериями и ограничениями. Так «методологически» нагадить, как «святые отцы», не смогли даже самые одиозные теоретики «всеобщего благоденствия», кровожадные воители, от которых мир зализывал раны десятилетиями, и ЦРУшники руками ельцинских приватизаторов. Неужели вы думаете, что управляемый дьяволом хаос на планете можно остановить, исходя из какого-то дремучего постулата одноразовой жизни, который если и внушает большинству некую персональную надежду, то лишь на то, что потоп случится после него? Иными словами, в основу своей религии Церковь положила то, что противоречит закону развития всех, поскольку по закону Кармы в следующей жизни все расхлёбывают кашу, которую сами же заваривали в «одноразовой». Наша судьба — это не случайный фантик одноразовой жизни, который можно использовать в качестве шанса на всё, что приспичит, а заслуженный итог прошлых жизней, и только такой подход обеспечивает общий прогресс. Церковь возвела в догму очень вредную своим многозначным толкованием ложь. Сквозь мутные очки одноразовой жизни трудно выбрать истинный путь, но они не мешали великим войти в слабоумные исторические буквари и заставить содрогаться современников и потомков. Рано или поздно, через кровь и страдания, историческая кривая куда-нибудь да вывозила, и всё повторялось сначала. Но кривая есть кривая — по ней можно бежать или ползти хоть до Апокалипсиса, Армагеддона. Вся наша жизнь порой зависит от того, на что в ней сделаны акценты: на гонке за пагубными страстями до бессмысленного заключения в загробной вечности, обещанной Церковью, или на длительной нравственной эволюции, не знающей отдыха ни после рождения, ни после смерти. Идея-фикс о скороспелой готовности к вечному раю игнорирует заведомую реальность того, что закон реинкарнации априори исключает любые попытки через него перепрыгнуть. Этого не удалось ни христианским инквизиторам-палачам с их мнимой святостью, ни лжегуманистам революционерам с горящими глазами, и можно не сомневаться, их душам ещё долго бродить по земле среди нас. Не потому ли на фасаде французских мэрий с тех пор, как во имя казавшегося близким призрачного благоденствия рубили тысячи голов, и сегодня можно прочесть лозунги о свободе, братстве и равенстве, которые остаются для всего человечества недосягаемой мечтой? В России уроки не извлекли и пролили ещё больше крови, уничтожили духовенство. Кто морально ответствен за эту несуразицу? Тот, кто из личных низменных побуждений, пользуясь своим положением, не выполнил заветы Спасителя, извратил и утаил путь и предназначение вечного Духа смертных, и не торопится признавать факт злодеяния.

А зачем клирикам вообще что-то признавать, если историки, спустя двадцать веков от Рождества Христова, сами догадались о контрпродуктивности революций? Есть ли какой-нибудь резон обременять себя признанием во лжи, законом переселения душ и глобальными проблемами неразумного человечества, если у Церкви имеются и свой разумный закон, и своя разумная паства, которую вполне устраивает быстродостижимая райская вечность? В Книге Духов уделено немало места тщете и бессмыслице революций, однако, дьявол, видимо, заранее позаботился о том, чтобы французские революционеры сделали заказ на массовое изготовление быстрощёлкающей гильотины, и их «передовой опыт» с изменениями и дополнениями имел бесконечные рецидивы и бесполезное извлечение уроков. В России, например, песню со словами «есть у революции начало, нет у революции конца» горланили на площадях и в школах вплоть до возвращения к свергнутому капитализму, и это безусловный показатель того, что за последние двадцать столетий человечество так и не постигло законов собственного исторического развития, в основу одного из которых положен закон Христа о переселении душ. Главной причиной появления за две тысячи лет самых сумасбродных, «альтернативных» христианскому учению глобальных философских концепций прогресса на Земле, является извращение и игнорирование церковниками законов, принесённых Христом всему человечеству, потому что монополии на бравирование «апостольской родней» больше ни у кого не было. «Идентичный натуральному» эквивалент Мироздания пришёлся по вкусу Церкви, а как быть с «натуральным» выживанием и спасением от самого себя человечества? В отсутствие калёных щипцов Инквизиции оно настолько распоясалось, что созрело для самоуничтожения и явно игнорирует призывы к сплочению вокруг порочной идеи «скоропостижного» самоопределения в райскую вечность, в то время как подлинный закон духовного прогресса замалчивается и осуждается. Какой бы привлекательной ни была ритуальная, обрядовая сторона богослужений, речь идёт об очень серьёзной подмене Вселенского Закона, и одна только правда может быть убедительной для всех, но от обсуждения с обществом данной темы Церковь вертляво уворачивается. Суждение «в христианстве реинкарнации нет», которое заученной скороговоркой, будто желая отделаться, произносят в ответ на недоумение по тому же поводу, несёт привкус скрытого лукавства, уводящего от сути. Всеобщий объективный закон многократности телесного бытия Духа и «самодельный» церковный закон о вечном местопребывании Духа в посмертном мире, как неком накопителе, вообще не могут сосуществовать во Вселенной параллельно и одновременно, абсолютно взаимоисключают друг друга и в качестве верообразующих антиподов легко взаимозаменяются, подобно симметричным категориям созидающей правды и деструктивной лжи. Поэтому велеречиво разъяснять пастве, что христианская вера свободна от ереси перевоплощения душ чуждых нам восточных религий (или Книги Духов), всё равно, что крупно писать на бутылках подсолнечного масла про отсутствие холестерина, которого там и так нет и быть не может. Эка невидаль — в сарае нету дров, потому как спёрли. Если ответ на элементарный вопрос «почему нет реинкарнации?» аргументируется нелепицей такого размаха, мы всё так же, как до Рождества Христова, далеки от того, чтобы открывать и использовать законы природы на общее благо всего человечества, и, что особенно удручает, сей вывод напрашивается не на основании древних трактатов и академических опусов, а подростковой логики. А безгрешная детская логика такова, что всё быстрое, выгодное и удобное для производителей подсолнечных масел и религий, не всегда и не вполне отвечает истине. По Книге Духов, честную прибыль быстро не стяжают, и вечного рая быстро не достигают, но что поделаешь, если кому-то это и удобно, и выгодно? В материальной природе, перефразируя Маркса, нет такой «данной нам в ощущениях» трёхсотпроцентной прибыли, ради которой производитель не пустился бы в любое злодеяние, а тут под ногами монопольная халява на эфемерное зазеркалье и виртуальный холестерин, — грех упускать. Приватизировано всё, вплоть до небесных обителей и приусадебных участков на Луне — неоткуда свалиться яблоку. Посмотрите на полотно Сурикова «Боярыня Морозова» и скажите, могли ли изображённые персонажи ослушаться Церковь. Дело ведь не только в том, что раскольников гноили в ямах и жгли живьём, а в том, насколько прочно вдолбили в голову «Божьим рабам» твердокаменное наследие римской поповщины, раскольником же звали того, кто крестился двумя перстами, считая три перста «щепоткой дьявола». Ничего, устаканилось — не привыкать, не впервой. Если подмена Закона Божьего на рукотворное фуфло остаётся для христиан несущественной мелочью, нужен ли им вообще реальный закон, открывающий всему человечеству принципиально иную картину Мироздания, и что тогда мелочью не является? Ведь это же чистый бред: скрыть от человечества закон Христа, по которому дано жить всем, и приучить христиан обходиться без него! Знаете, по какому закону живёт «невоцерковлённое» большинство? Согласно теории телесной эволюции Дарвина, страдающей необъяснимыми пробелами, а законы духовной эволюции Книги Духов не востребуются, поскольку распрощаться со «старым добрым» прикладным значением адской бесконечности ради истинного прогресса потомков обезьян, дураков нет. Дескать, полно вам морально спотыкаться и вставать, пожалуйте на вечную сковородку за земные проказы. Немудрено, что большинство студентов земного университета весело и легкомысленно прогуливают лекции ретроградов-профессоров, зная, что от экзамена не отвертятся: их просто не интересно слушать, как если бы два часа кряду уверяли, что вы ходите по плоской Земле. Вы бы и сами смылись с уроков, если бы курс о происхождении видов живого, предназначенного для пожизненного заточения душ, читал наш «очковтирающий» доцент Пискунов со своей вечной прибауткой «история не может быть другой». Помню, однажды я поднялся и сказал на весь зал: «И не будет!» Больше эту паразитирующую аксиому, распространяемую на прошлое, настоящее и будущее, мы не слышали, правда, на экзамене я схлопотал трояк потому, что полез в бутылку и успешно проделал то же самое с аксиомой противоположной, просклоняв в сослагательном наклонении. Длящуюся ложь можно оправдывать корпоративным ограничением на правду, сохранением заведённых корпоративных устоев и чем угодно, но в основе отрицания нагромождения безответственной лжи всегда лежит неопределённый, кое-как прикрытый демагогией стыд, иначе бы, не было нужды избегать общения на эту тему и заниматься словесной эквилибристикой. По крайней мере, клириков трудно заподозрить в неведении о безусловной многократности телесной жизни Духа, её незаменимой роли в духовном преображении человечества и огромном значении вытекающих из этой роли наставлений, а также о внутрикорпоративном самопровозглашении адской вечности, — вот этого им и не хочется признавать. Чтобы утаить духовную разносторонность и активность доземной и загробной жизней вечной души, Церкви, похоже, плевать на всё, что так «удобно» загораживает её устрашающая догма посмертной вечности. Долгожданная встреча с близкими душами, с которыми мы связаны неразрывными узами многие тысячи лет, по завершении земных дней ждёт каждого, и, если мы честно трудились на Земле, нас будут встречать, как победителя-праведника. Эти родные для нас души с такой же любовью, заботой и привязанностью, как и при жизни, переживают за нас и выполнение нами очередной задачи на суровой, сбивающей с толку Земле, где сокрытие загробной тайны смысла земной жизни превратилось в неотъемлемую составляющую церковной деятельности. Глубоко понимая связь со своим духовным родом, настоящим Отчим Домом и безграничностью нравственного пути, мы, находясь в грубом физическом теле, способны ради них преодолеть и постичь очень многое и, если нужно, признать ошибки, чтобы снова двигаться вперёд. Тяжкие проступки не сулят нам адовой вечности и конца духовного пути, но заставят невыносимо страдать в обоих мирах; раскаяние в содеянном не избавит нас от дальнейших воплощений в телах, но облегчит положение и в Мире Душ, и на Земле, и, усвоив эту простую истину, мы не можем потерпеть неудачу. В этом заложена великая суть прогресса, и многовековые потуги выдать под мантру «С Господом хорошо» правду за ложь и ложь за правду говорят сами за себя. Можно лишь сожалеть, что содержание таких широко известных христианам и неверующим суждений и понятий, как «у каждого свой крест», «Господь не даёт испытаний не по силам», «крепость веры» и «сила Духа», определяются скудоумием постулата одноразовой жизни и бессмысленной посмертной вечности, тогда как в Мире Духа они наполнены конкретным, чётким и вразумляющим смыслом, не раз переданным Человечеству. В конце концов, в утаивании Божественной истины, которая независимо от вероисповедания объединяет, и, в конечном счёте, объединит всех землян, кроется нечто заговорщическое и зловещее, но в свете мрачной истории Западной Церкви так оно и есть. Весьма, знаете ли, неадекватный способ научить Человечество любить Бога, земные воплощения своего духовного рода и себе подобных существ, которые возвращаются на планету ровно с теми же целями, что и вы, и, как и вы, лишены религиозной доктриной своего духовного прошлого и будущего. Это серьёзно дезориентирует, дезорганизует и разобщает Человечество, и я бы даже назвал богохульное Учение о Вечном Аде максимально неадекватным способом возлюбить Создателя, потому что за гранью богохульства, подменившего Закон Творца, находилась сопредельная грань разгула мракобесия, сатанизма и костров инквизиции. Допуская нелепое условное обособление себя от тех, кто старается праведно жить и посещать церковь, мы, будто во времена дремучего советского атеизма, по инерции называем их «верующими». При этом, нам и в голову не приходит, насколько нелепо считать, что законы реинкарнации действуют в отношении христиан, буддистов или ортодоксальных безбожников избирательно и зависят от избранной веры либо чьих-то земных хотений. Те из священнослужителей, которым мы доверяем всей душой, и которые верят в наши помыслы, как ни странно, не отрицают реинкарнацию и освещают христианский путь к Богу той правдой, какая она есть для всех. Чего ждём — когда на свет явится инкарнация невинного дитя и на всю ивановскую закричит про неглиже? И ведь ничего нового: внутрикорпоративные интересы выше внекорпоративных, несмотря на то, что речь идёт об истине, дарованной распятым Христом…

Между тем, время шло, и надо было что-то предпринимать — возвращаться в отель несолоно хлебавши и заваливаться на кровать в гробовой тишине не хотелось. Здесь, во дворике античного стиля, собралось не меньше полусотни людей, одни иностранцы, и никто не галдел и не наступал на ноги. Я осторожно просочился сквозь толпу ко входу в музей. Сбоку от дубовых дверей, за которыми начинался осмотр, гостей предупреждал запрещающий стикер перечёркнутого мобильника — забудь мобильник, всяк сюда входящий, а заодно пломбир и чемодан. Толпу отделяли от дверей три работника музея — мужчина лет тридцати и две девушки в униформе туристического бюро — синих теннисках и жилетах с бейджиками, мужчина был в чёрных брюках, девушки — в белых. Сотрудник, принимавший новую стихийно формируемую группу посетителей, замерших в ожидании, обратился ко всем:

— Attention please! The English speaking group of twenty persons is invited to enter the museum.

Немцев что ли не набралось? — подумал я и отошёл в сторону, чтобы подождать и вникнуть в обстановку. При таком разноязычии туристов сюда не так-то просто попасть. Я присмотрелся к одной из девушек в униформе, стоявшей у входа в музей. Это была изящная блондинка лет двадцати трёх- двадцати пяти. Где-то я читал, что в старину германские войны нередко возникали из-за женщин, которых враги похищали, насиловали и насильно выдавали замуж. Чтобы остановить кровопролитие, родоначальники древних кланов приказывали нещадно убивать красивых девочек в младенческом возрасте, например, сбрасывая их с обрыва. Можно долго говорить, что спасёт мир — красота, уродство, доброта или звериная мораль, но акции по искоренению европейского генофонда красавиц, правда, под иным предлогом, подхватила «святая христианская» Инквизиция. За «преступления против Господа» по обвинению в колдовстве и чёрт знает, в чём ещё, им просто рубили головы либо жгли за деревней, заткнув рот, и слали отчёты наверх. Не так уж и трудно поверить в версию некоторых конспирологов, что Западная Церковь выполняла особую миссию тёмных сил по управлению и контролю за Человечеством. Так что для немки эта девушка была слишком красива, да и по лицу её нельзя было сказать, что она немка. Миловидное лицо нашей русской девчонки, каких тысячи, разве что весьма привлекательное, с правильными чертами, — не мелкими, не крупными и не смазливо-кукольными. Некоторое время я незаметно наблюдал за служащими музея, поправляя рюкзак на плече и делая вид, что кого-то жду. Через 20—30 минут площадка заполнилась в основном немцами и, подсчитав их, я понял, что опять внутрь не попаду, да и вряд ли с рюкзаком туда пустят. Мысленно плюнув, я пошёл осматривать замок снаружи, а там, как и во дворе, народу было не протолкнуться, и все беспрерывно щёлкали фотоаппаратами и видеокамерами.

Первым делом я решил вернуться к исходной точке осмотра — арке у моста в замок, поскольку уже там обнаружил немало интересного. Сами понимаете, с местными достопримечательностями меня связывало нечто большее, чем восторженного зеваку. Разумеется, я досконально помнил детали, воспринятые в ходе погружения в гипнотический транс, к тому же, доктор снабдил меня аудиокассетой нашей беседы, но неуловимое интуитивное ощущение привычности знакомого места не покидало меня и сейчас. Узлы обстановки, запечатлённой моим сознанием в прошлой жизни и в течение гипноза, находились не только в замке, но и вне его, и поэтому неудача с экскурсией меня не расстроила.

Случаи, когда люди по разным причинам оказывались в местах своих прежних жизней, не раз происходили и ранее, однако мне предстояло реконструировать события и роль неизвестных персонажей далёкого прошлого, и здесь мог стать важным любой пустяк. Вы, конечно, можете выразить своё недоумение гомерическим хохотом тётки с одесского Привоза: «А тебе, малой, это надо?» А вы посадите в класс по десятку приходских батюшек, ведущих философов академических институтов и рядовых обывателей, отобранных по методе присяжных заседателей, да задайте испытуемым контрольную на полстраницы: «Что я думаю о загробных правилах и целях перевоплощения души в бренное тело?» Минут на пятнадцать — не больше, даже если какой шибко грамотный мирянин-сократ поворчит о нехватке времени и бумаги. Ничего, уложится — качество знаний великовозрастных учеников тоже замеряется точнее объёма жидкости. Соберите и обобщите задания обследуемых, а полученные модели представлений о принципах индивидуального бытия трансформируйте в стереотипы типичного поведения и больше не морочьте мне голову дурацким вопросом, — скорее всего, вам будет нечего обобщать. Потому что загробные правила и цели обретения плоти Духом, априори писанные для всякого постхристианского клирика, а также увешанного лаврами светоча науки о мудрости и прочих смертных, есть данность, устремлённая далеко за пределы лживой и заплесневелой церковной догмы, а наши представления о категориях добра и зла, жизни и смерти, витают в плоскости обыденного ума. Многие с детства помнят, что наши бабушки и дедушки «ушли на небо», откуда наблюдают за нами и «видят, как некрасиво мы кочевряжимся». Однако кочевряжиться перед тарелкой «противной каши» поутру и перед законом развития цивилизации тысячелетия напролёт — не одно и то же. Факт, что учёные до сих пор не вывели инкарнацию лабораторной крысы, не умаляет ответственность Церкви перед обществом, в деградации которого заинтересована клубно-масонская элита, тайно исповедующая культ Сатаны и реально правящая по всему миру. С одной стороны, хорошо организованная, структурированная и законспирированная сатанинская массовка вербует в свои ряды успешных людей из властных структур по всей планете, прекрасно разбирается в церковном учении о падших ангелах и силах тьмы, а также значении сокрытия Закона Реинкарнации от Человечества для победы над Силами Света. А с другой стороны, христианская Церковь дезавуирует сей Божий Закон, объявляет его несуществующим, а то и бесовским. Целью так называемого тайного мирового правительства является сокращение землян до полумиллиарда, и потребуется несколько страниц только для того, чтобы перечислить его достижения, — организация голода и эпидемий; стерилизация населения генной инженерией; инспирирование мирового терроризма, религиозного экстремизма и антихристианских свобод; перманентная дезинформация народов Земли и свёртывание просвещения; экспансия хаоса военным путём. Хватит? Или вы думаете, что каждую шестую минуту в мире ребёнок погибает от голода только потому, что в закромах прогрессивного человечества хоть шаром покати? Уместно ли посмеиваться над конспирологами и упрекать сатаниста в том, что он не захаживает в церковь, потому что «плохо там себя чувствует»?

Самую читаемую на планете книгу — Библию, издаваемую большую часть христианской эпохи на латыни, правили без удержу и без малого тридцать раз, а последней из бессчётных теорий общественного прогресса и благоденствия, взятой учёными светилами, как всегда, с потолка, был «научный коммунизм», который противоречил и Святому Писанию, и Законам Божьим, и вообще — естественной природе вещей, и, значит, здравому смыслу. Так какая же у нас страна — ностальгирующая по «красным временам», судя по опросам, или православная? Сегодня самой мощной державой, имеющей сотни военных баз по всему свету, являются США, которые без стеснения объявляют миру своими кровными интересами кровь и гибель тысяч людей и хаос в любом месте планеты, а единственной духовной силой, способной противостоять планетарному хаосу и нравственному упадку — Россия. Далеко не всем очевидно, что в то время, как американский бизнес под флагом лжесвободы и лжедемократии обогащается на крови, мы тратим на обороноспособность народные средства и слышим клевету в распространении мировой угрозы. Реальной американской геополитике двойных стандартов, прикрытой дежурной дипломатической мишурой, отвечает уровень духовной энергетики поколений её исполнителей, а степень духовности исполнителей определяется ступенькой в беспрерывной эволюции многих воплощений Духа и между ними, и потому политика двойных стандартов не должна удивлять, — для них это такая же норма, как и чужая кровь. Американцы тоже ходят в церковь, широко отмечают Рождество, а их президент клянётся на Библии, и что с того? На самом деле, Америка не «валяет дурака» от одного стандарта к другому, и стандартов у её верхушки не два, а один — неуклонное служение дьяволу. Наивно упрекать прародителя зла в патологической лживости, хроническом злословии и мании мирового господства, — у него один стандарт, просто у материалистов в глазах всегда что-то двоится. Стратегия борьбы Света и Тьмы основана на Вселенских Законах, включая Реинкарнацию, и наивно думать, что на земле можно бороться со злом и дьяволом, в том числе, основываясь на идеологии атеизма, материализма и антагонизма политических формаций, а тем более, не имея никакой идеологии, кроме личной выгоды и воровства. Это крайне жёсткая, зато точная оценка происходящего в мире, и было бы смешно хвалить атеизм за то, что атеисты запустили первого человека в космос. Дьявол стремится к мировой диктатуре, потомственные сатанисты на земле меняют местами понятия добра и зла, но это выше понимания атеистов, у которых от материализма двоится в глазах. Советские руководители так рассуждать не смели и не могли — они были дремучими атеистами, шарахались от церкви, как чёрт от ладана, и боялись обвинения в идеализме так же, как по 58 статье. Ограничивать индивидуальное духовное продвижение личности рамками однократного бытия Духа в теле и ожиданием Страшного Суда, значит, игнорировать основы общемирового нравственного прогресса и в итоге — искусственно тормозить процесс преодоления земного зла, совершаемый в условиях свободы воли. Остаётся добавить, что свобода воли, в свою очередь, проявляется в условиях идеологии, и вряд ли в качестве такой идеологии в России должен служить атеизм и материализм.

Церковный термин «крепость веры» мало что объясняет, зато много чего запутывает, тогда как крепость веры, обретаемая в ходе длительной эволюции реинкарнирующего Духа, стремящегося к нравственному совершенству, объясняет всё. И все святые прошли именно этот непомерно тяжкий путь. Пример этого пути, длиной в тысячи лет, для нас в тысячу раз убедительнее призыва к святости в свете доктрины одноразовой жизни, и это подтверждение того, что в школе нам не уставала повторять уже постаревшая учительница: всегда надо говорить правду. Вот и теперь, подменяя процесс духовного роста его результатом, всегда можно заявить пастве: вы, братья и сестры, слишком непослушны и неусердны, и не взлетаете с табуретки только потому, что не соблюдаете инструкций к полётам. В дидактике любой естественной науки подобное зовут мракобесием, а тут — «исконные корни веры». Чтобы «взлететь с табуретки» и больше на неё не садиться, необходимо довести параметры компонентов греха души до нулевых значений, и это не фигура речи, а объективные показатели «грехометра», который ещё не запущен в серийное производство. Посмотрите, — вокруг нас множество обычных и хороших людей, — успеют ли они до конца жизни стать святыми, даже начав с пелёнок? Церковь же, скрывая правду, в древности называла себя и свою омерзительную инквизицию априори святой. Чтобы стать святым, надо стремиться к святости, и даже стремясь к ней, по определению ещё нельзя считать себя святым, — в противном случае, вас бы, уже вознесённого с грешной Земли в вечную Благодать, «здесь не стояло». Вы бы были там, где святые, но вы ещё здесь, на Земле, и часто в окружении тех, кто слишком далёк от святости. Таков закон реинкарнации, и ему подчиняются ВСЕ. Очевидная недостижимость абсолютной святости за короткую земную жизнь порождает сомнения и преграды на пути к Богу, но такова реакция на неправду о святых, живших на Земле много раз. И всякий раз, как бы историки потом не озаглавили те эпохи, они, святые, ходили в костюмах того же покроя, что у нас, носили чемоданы того же фасона, что и мы, и плыли на тех же кораблях, как и мы, их современники. Спаситель не приносил на Землю Учение о Вечном Аде и не передавал его Апостолам, — его создал Запад по мотивам властолюбия, сребролюбия и ненависти, спекулируя на том, что земные «запретительные» и «разрешительные» правила вытекают из представлений о загробных наказаниях и наградах в Мире Духа. Западная Церковь ввела монополию на то и другое, огородила её «иммунитетом» святости и выдала ложь за первозданное христианство. Душа обязана трудиться день и ночь, покидая и обретая тело, — это долгий, медленный и трудный процесс, но когда-нибудь она станет святой и прекратит воплощаться. Видите, в каком искажённом мире мы живём? Ложь останавливает огромное количество заблуждающихся и колеблющихся на пути к вере, но именно этот потенциал большинства способен обуздать на Земле Силы Тьмы. Иного способа победить неисправимость, неистребимость и неуязвимость тёмных сил у людей нет. Нельзя врать. Не продуктивно. И не корректно при этом ссылаться на образ святых, Учение Спасителя, а тем более порочить Учение Будды. И нельзя твердить о вечности души, искажая и умалчивая правду о месте и пути души в вечности. При этом и Православие, и Католицизм исходят из положений Библии, в которой выхолощен всеобщий универсальный космический закон перевоплощения души — нашего вечного истинного «Я». Чем же радикальные исламисты мотивируют смертников-террористов на массовые убийства «неверных»? Тем самым немедленным наступлением райской посмертной вечности после бренной физической жизни. Но именно западная поповщина задолго до зарождения ислама, из низменных побуждений создала антихристианское учение о посмертной вечности, обманом и насилием подменила им Вселенский Закон множественности телесных существований нашего «Я», прозванного рабом, и теперь каждый приверженец «исконных корней веры» может наблюдать, как перед Человечеством встаёт глобальная угроза ползучего терроризма. Вы полагаете, что между посмертным небытием советского «научного атеизма», лжегуманным догматом о Вечном Аде римо-католической власти, державшейся на поте и крови рабов, и дьявольской западнёй райской бесконечности исламского экстремизма, толкающего на смерть ради смерти, нет ничего общего? «Приверженец корней» не станет забивать себе голову столь нечёткими множествами, — для него это заведомая ересь, но общее есть: дискредитация, извращение и ограничение Высшего «Я» человеческой личности, как частички Бога; сокрытие от человека истинного предназначения его Высшего «Я» для Вечности; длящееся богохульство непоругаемого и целеполагание власти над большинством. Только не надо сразу свистеть на весь клуб и гасить окурки, топая ногами, как в старом кино, — истории известно и не такое. Если наличие у нас бессмертной души начинают признавать даже «настоящие учёные», догмат о вечном заточении души в посмертном мире благополучно перекочевал в сознание современников. Чему удивляться, — «постановили», что смерть есть небытие, — и попробуй не верь, «постановили» бы рыть на том свете Беломорканал — включили бы кайло с лопатой в похоронные принадлежности. Ведь что такое переселение душ по законам Книги Духов? Это «всего-навсего» реальная, а не лицемерная презумпция Абсолютной Власти Создателя. Не влезть, не примазаться, не отнять, в какого наместника себя не ряди. В таком разе, на долю Церкви выпадает две важный функции: развитие законов реинкарнации и их разъяснение, но этому мешают «исконные корни», — ложные представления о Мире Душ. Интересно, как бы при таком раскладе могли править большевики и римские папы? Представьте: председатель затеял копать картошку, а вся колхозная паства с понаехавшей доцентурой схоронились в нирване за сараем и медитируют в позе лотоса — трактором не растолкать. Ништяк, соцреализм, — вокруг кипят стройки века, секретарь райкома трибуналом за саботаж грозит, а рядом, фу-ты, ну-ты, предаются разврату асоциального мозгоправства, как в буддистских монастырях. Ну, Ватикан — не трактор «Беларусь», хотя по тем временам в «колхозном приходе» римского «евросоюза» поголовно прописались миллионов шестьдесят Божьих рабов. Никто иной, как папа римский (ох уж эти римские паханы), натравливал паству, толкая её в Крестовые походы на арабский мир, и посему бессмысленно делить религии на «мирные» и «воинствующие», — существует единый Закон, и за его извращение в теории и практике и пастырям, и овцам рано или поздно приходится отвечать. Хорошенькое дело: непогрешимый папа, прослывший грубияном среди одесских биндюжников, считал себя верным Божьим рабом и преданным учеником Апостолов. А чего вы хотели — поповщина! Оболваненные души террористов-самоубийц, окрылённых вожделенной картинкой имама-экстремиста, торопятся в некогда провозглашённую святыми европейскими отцами вечность рая, ради которой христиане вырезали мусульман. А почему нет? Нажал кнопку за пазухой — и не успели соскрести со стенки мозги, а ты уже навсегда там, за пазухой у Творца! На том, что на самом деле скрывается за загробной чертой, спекулировали тысячи лет, и распродажи «сертификатов», гарантирующих местечко в райской вечности, были только цветочками. А вот когда вслед за сладострастными лохами средневековья, пытавшимися прошмыгнуть в Вечный Рай по сертификату от папы римского, перед Небесными Вратами с аналогичным «аусвайсом» объявились нахальные «мученики джихада», мир содрогнулся от религиозного фанатизма. Содрогнуться, впрочем, не значит прозреть, но таков уж западный менталитет, — повесил распятие над изголовьем, и спи сном праведника. В основе геополитических амбиций Святого Престола и уничтожения во Имя Христа мусульман на Ближнем Востоке тоже не лежала «религиозная фригидность», иначе бы, Ватикан не правил Священной Римской империей столько веков. Индульгенции, купленные у святых отцов во спасение души, и «пояс шахида» — это негодные средства достижения райской вечности, но они порождены сутью «запрета» Церкви на переселение душ, а души переселяются не для исполнения чьей-то злой воли, — у них на земле есть свой план, называемый «планом души». С позиций законов реинкарнации и Книги Духов, у «должностного» подлога святых отцов всего одно прилагательное — «глобальный», и с этих позиций всё сразу становится на свои места. Книга Духов — не Библия, её, как приспичит, не истолковать, приходится игнорировать. Глобальный подлог влечёт глобальные заблуждения и массу непредсказуемых и бесконтрольных последствий. Подлог удался, — иначе бы, «теоретические корни» «религиозных войн» узрели в порочности догмы о единовременной телесной жизни души и её вечном заточении, и не искали их в чём-то другом, поскольку теория реинкарнации проясняет всё, а во лжи не хочется признаваться. Кому — как, а обещание смертнику, что завтра-послезавтра его ждёт вечный рай, для него звучит убедительно. Настолько убедительно, что спецслужбы признают отсутствие эффективной методики убеждения его в обратном, а обратное и есть правда, извращённая Церковью, и это факт. Уникальность и универсальность поповской фикции состояли в подмене изначального смысла телесного и внетелесного существования души, что уже само по себе формально превращало выбор земных средств достижения качества загробного положения души в произвольный. В некоторых странах, где из религиозных побуждений до сих пор в наказание забивают камнями женщин, детей учат ещё со школы, что все христиане должны быть уничтожены до последнего, — потому-де, что за это обещан вечный рай. Ложь не просто превратилась в преступление, она стала длящимся и пока неискоренимым злодеянием. По сути, религиозная доктрина одноразовой жизни души в теле стала трансконтинентальной и заслонила собой всё: подлинные цели и законы развития Духа на Земле и содержательную сторону Мира Духа: общение со своим духовным родом и наставниками, работу над ошибками и продолжение обучения, подготовку и планирование следующих воплощений и многие иные аспекты, которые можно долго перечислять. Всё это не шутки — Церковь сама признаёт, что на Земле стало слишком много дьявола, и, значит, умалчивать о «плане души» — играть ему на руку.

Родиться во второй раз — не более удивительно, чем в первый, — отмечал Вольтер, имея в виду свободу парения духа между воплощениями, однако повторите это смертнику, которому посулили за «подвиг» гарем неувядающих девственниц и, будто «Свидетелям Иеговы», вдолбили в голову пару-тройку религиозных цитат. Заповедь «не убий» прописана во всех религиях, но разве стал бы убийца давить на роковую кнопку, если бы знал, что вместо сладострастия изнемогающих по нему самок испытает на том свете муки и вновь неотвратимо подвергнется страданиям на земле? Ведь до того, как его одурачили экстремисты, достаточно было открыть правду. Отсюда вытекают аналогии, как и чем занималась Западная Церковь во времена Крестовых походов. Если бы её топ-менеджеры обнародовали загробные тайны и отказались от мирового господства, Ватикан не был бы Ватиканом, вне всяких сослагательных наклонений. Да уж, хитрости римским попам у одесского раввина было не занимать — ввели всеобщую церковную повинность, наложили запрет на свободу вероисповедания, учредили свои карательные органы, с корнем выдрали верообразующий закон, погрязли в роскоши, и, приторговывая прощением грехов, называли всё это подлинным христианством. А через несколько столетий исторический маятник качнулся от антигуманных тисков Святой Инквизиции к атеизму антихристианского либерализма, освобождающему европейскую паству от таинства исповеди и святого причастия. Будущее толерантной Европы — гей-парады в колготках «юнисекс», марши «нациков» и рассадники джихаддистов, строителей Халифата, пересевших с верблюдов на «тойоты». То, что разгул плотских страстей имеет одной из причин тщательно оберегаемый клиром фиктивный верообразующий постулат, Церковь признавать не спешит, и, следовательно, пока закон многократности воплощений Духа не возобладает в умах, каждый, будь он атеистом, адвентистом или террористом, будет избирать подходящую загробную вечность сам себе. На самом деле, бал правят представители госструктур, транснациональных корпораций и международных организаций Запада. «Руководящий состав» Мирового Правительства представляет собой породистых, потомственных реинкарнирующих сатанистов, объединённых в тайные общества, которые определяют мировые цены на нефть и продовольствие, лидеров тех или иных стран и весь ассортимент иезуитских методов сокращения населения планеты. Достаточно посмотреть на список этих почитаемых дам и господ, послушать, что они несут, внимательно оглядеться, и станет ясно — столько несчастий на человечество можно свалить только прицельным и хорошо организованным путём. Вот, недавно, первое лицо одного еврогосударства, прошедшее суровый обряд тайного посвящения с расстёгнутыми штанами перед разинутой пастью свиной головы, заявило на весь мир, что Европа и впредь будет придерживаться гуманистических христианских ценностей. Что ж, в добрый путь, европеоиды, не провороньте своё однополое англосаксонское счастье, лучший способ контрацепции. Вам же среди натовских баз невдомёк, что если бы «там, наверху» не постарались, чтобы атомную бомбу изобрели одновременно, вы бы ещё в сороковые отморозили уши ядерной зимой, причём по вине одного тучного любителя сигар из «свиночленов», кои весь ХХ век правили его страной. Ещё не все верёвки повешенных нацистов сержант Вуд успел порезать на сувениры, а означенный сэр ходатайствовал перед президентом сержанта о сбросе ядерной бомбы в геометрический центр Кремля. Послевоенный мир спасло то, что одной бомбы показалось мало, а много не было, — истратили на Японию, перед которой до сих пор не извинились, зато разместили там свою базу. Пока одни следуют принципу скорого индивидуального спасения в безвозвратном раю, а другие — «после нас хоть потоп», эти люди точно знают, чего хотят, и, несмотря на несуразицу своих решений и выразительную физиогномику отталкивающих комиксов, успешно добиваются своих целей. Почему? В слова «породистый, потомственный реинкарнирующий сатанист» вложен особый зловещий и конкретный смысл. Свойствами тёмной реинкарнирующей души являются неистребимость, неисправимость и неуязвимость, а свойствами обычной воплощённой души — обычные заблуждения и слабости. Надеюсь, вы ещё не забыли, сколько десятков безуспешных покушений на Адольфа Алоизовича было совершено, пока он до конца выполнял свою «миссию», от которой Россия спасла целый континент. В настоящее время установлено, что сатанисты его генетического рода были связаны линиями родословной с сатанистами по всей Европе, и вовсе не случайно, что вместо адекватных исторических оценок, с Запада льётся поток сумасбродной дипломатической фени. А теперь для близира возьмём чисто гипотетическую ситуацию в сослагательном наклонении, которое я часто использую в обучении студентов урокам прошлого. Врываются, скажем, по ордеру совбеза наций ладные ребята в балаклавах в какой-нибудь европейский замок в разгар очередной случки всепогодных вершителей, да кладут их осточертевшим в теленовостях фэйсом прямо в паркет. И тут же суют всем этим королевам, канцлерам, премьерам, президентам, госсекретарям, банкирам и олигархам не воронёную сталь в дряблый ушной хрящ, а «грехометры» под мышку, и после фиксации энергетических параметров доставляют прямиком в ООНовскую предвариловку совбеза, где тут же вручают персональный антимандат, запрещающий дурачить и сокращать человечество. Разумеется — с конфискацией, браслетиком на щиколотке и надзором Национального Антисатанистского Комитета по месту жительства, ну и с путёвкой в районный трест по озеленению какого-нибудь Лондона, Нью-Йорка, Берлина или Парижа, чтобы не отощали вроде подшефной им Африки. И в анекдоте есть часть правды, а здесь правды аж целых три — реальные фамилии конкретных лиц согласно списку с фотоснимками оперативной съёмки, комплект «грехометров» и стрелка шкалы, застывшая на объективных показателях обыкновенного сатанизма. Вы, вероятно, уже догадались, что никто никуда с ордером в балаклавах не ворвётся, история всё равно пойдёт, как ей приспичит, — по кругу с возвратом на круги своя, и всё останется, как хотят фигуранты, но тогда надо хотя бы уяснить, что сатанист по определению не в состоянии придерживаться христианских ценностей даже по радио, и нам, сирым и убогим, придётся здорово попотеть, чтобы не спутать порядочного слугу нации с какой-нибудь королевой, её премьером или чьим-то госсекретарём. Уж вас-то эти леди и джентльмены с дряблыми ушами не перепутают, потому что вы в шесть или сколько там будет миллиардов «лишнего» населения в ваших последующих воплощениях, скорее всего, и так попадёте, как два пальца об асфальт. И уж коли человечеству на роду написано беспрерывно реинкарнировать, заниматься этим важным делом лучше всего в более приятной компании и экологически чистом месте, — в общем, вы поняли, — номер отсидеться на том свете до Второго пришествия и заседания Страшного Суда не пройдёт. А если оставить буйные сослагательные фантазии, сокрытие закона перевоплощения душ выгодно исключительно одному Сатане, поскольку ему с Начала Времён известно, что как бы какой смиренный послушник мирской власти в личной кротости, терпении и постижении канона одноразовой жизни не преуспел, всё равно реинкарнирует в цепкие лапы его наместников, собранных в геополитическую случку. Как сказывают в народах земли, голосуй-не голосуй, — знакомо? А значит, дьявол, как всегда, будет делать вид, что его нет, а прохладные ко всему толоконные лбы — что нет реинкарнации. Полный методологический цвай. Вот с этих позиций и надо оценивать святость церковной доктрины одноразовой земной жизни души и причины твердокаменного неприятия Закона Реинкарнации. Или вы и теперь хотите одолеть дьявола по его правилам?

Бесплодный спор о земных понятиях добра и зла и требованиях материальной жизни вели тысячелетиями. Поэтому попробуйте ответить себе всего на один вопрос, — с какой целью и почему мы вынуждены многократно приходить на Землю, и тогда получите ответ, зачем мы здесь, тем более, в Книге Духов дан на него прямой, развёрнутый и исчерпывающий ответ, глубоко и подробно раскрыта наша заинтересованность в эволюции Духа и истинной Вере. Раскрыта убедительно, может быть, и в церковь начнёте ходить. Вопрос о духовной эволюции, искусственно пресекаемой бессодержательным ожиданием Страшного Суда и «пожизненным приговором» к «вечному пламени», пожалуй, самый неудобный вопрос для современных клириков и учёных, но прогресс не уживается с мракобесием и не терпит преднамеренной лжи. Если вы ищете Истину, пока делаете это, остерегайтесь плена чужих химер. И не стройте глаза по чайнику, — клирики исказили СТРАТЕГИЮ ПРЕБЫВАНИЯ ДУХА НА ЗЕМЛЕ И В ВЕЧНОСТИ, ИСТИННОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ ИСКРЫ БОЖЬЕЙ; учёные «перелицовывали» учебники истории, собственноручно удостоверяя несостоятельность очередных социально-политических и историко-философских концепций; десятки соблазнов ежедневно сбивают нас с толку, а стучаться в кованый затвор Истины каждому приходится самому. Если вы подумали, что я ищу следы своей прошлой жизни, — это не совсем так. Я хочу понять причины, по которым родился вновь, задачи, с которыми пришёл на Землю, и на какую ступеньку эволюции успел подняться мой Дух, — вот и всё, что я мог бы ответить крикливой тётке с одесского Привоза. Отправляясь в утомительное и рискованное путешествие, я не мог открыть священнику свои «греховные цели» и просил благословения на дорогу перед ликами православных святых. И я знаю: впереди меня ждёт трудный путь, по сравнению с которым моя длинная дорога по странам и городам и стёртые в кровь ноги, просто ничто. У меня, как и у вас, слишком много неотданных долгов и невыполненных обязательств, чтобы я, плывя по течению отпущенных дней, сложил руки, перестал задавать себе трудные вопросы и остаток жизни уповал на скорое и бесконечное созерцание Творца, обещанное мне так же, как и вам. Точно одно: если бы я исходил из последнего, я бы не оказался здесь, среди древних камней, чтобы осознать сопричастность с ВЕЧНОСТЬЮ…

…ну вот, до арки можно даже не доходить. Отсюда всё, как на ладони. Мост рядом, у меня за спиной, вон, слева внизу, река. Речная петля, обнимающая замок, как бы слегка затягивается перед мостом, а далее плавно расходится в противоположные стороны. Обогнув дальнюю от меня северную часть замка, она течёт по левую руку и, круто поворачивая влево, исчезает за высоким обрывистым берегом. И я, и обрыв, и замок — на левом берегу, значит, если Густав и Флора прыгали в воду с того обрыва, их тела могло унести течением ещё дальше, за поворот — в сторону, где Эльзенбах впадает в Мозель. Примерное расстояние от окон спальни Густава до обрыва — напрямую метров четыреста, и хорошо просматривается. В этой спальне находился недосягаемый для меня тайник, и, скорее всего, Густав с Флорой занимали покои с теми двумя окнами возле самого угла западной стены, за которым начиналась северная. В трансе у доктора я дошагал по коридору до конца и поднялся по лестнице в северо-западную, угловую часть башни, ответив ему, что фамильные покои находятся почти на самом верху. А вот выступ молельни западной стены. Подходя к замку, я сразу узнал её, потому что в трансе смотрел на неё и снаружи, и изнутри, но определить её этаж по уровням больших окон сейчас было трудно. Я помнил, что в трансе проходил по коридору мимо неё, и когда дошагал до конца, начал подниматься к себе по довольно крутым ступеням. Теперь луг, — он в низине, поросшей кустарником, слева и в метрах пятидесяти от замка, на одном берегу, и как раз напротив него посередине реки обнажилась узкая песчаная отмель косы, длиной метров в сорок, — значит, река была гораздо шире и глубже. На картине XVII века, у которой меня застала врасплох Констанция в Шато-конти, луг переходил в светлую каменистую россыпь до самой воды, — это место выглядит теперь так же, как и тогда, правда, заросло кустами. Оно примечательно тем, что там я учил своего младшего брата сражаться на деревянных мечах. Сначала мы находились в каком-то из небольших двориков замка, а затем я предложил Лепольдту пойти на берег.

Я приблизился к замку — здесь, правее прохода, находился скальный выступ горной породы, переходящий в уложенные камни стены, у которой сегодня уже проходил. В трансе я видел, как убегаю от брата, он поскальзывается на покатом выступе, и я поднимаю его за руку. Выходит, больше ничего нового я не нашёл и не вспомнил, — регрессивный гипноз не машина времени, но ведь и обнаруженное можно считать фантастикой. День клонился к вечеру, хотелось вернуться в Мюнстермайфелд засветло — дорога была не из лёгких, тем более, завтра меня ждал ещё один трудный день, и я малодушно надеялся, что он будет последним. Пока сам себе излагал, что думаю про Тайное Мировое Правительство, осмотрел каждый камень — не нацарапано ли где «Густав — дурак» или «Густав и Флора — жених и невеста», и нагулялся так, что ныли ноги.

Замок, как я говорил, можно было обойти как слева, так и справа, а можно пройти через внутренние дворики. Как раз правее прохода к ним на отполированном фундаменте скалы и поскользнулся Лепольдт. Не отдавая себе отчёт, я зашёл в кассу и купил билетик на выставку драгоценностей, вход которой, согласно объявлению и стрелке на стене, находился во дворе «Дома Платтэльзен» в северной части замка. Билет туда стоил восемь евро, а в замок — шестнадцать, и я решил, что завтра сюда вернусь. Мне пришлось немного поплутать, пока не заметил EINGANG — вход в сокровищницу. Неподалёку, с левой стороны от неё, оказались ещё одни, северо-западные ворота, через которые можно было спуститься к реке, и я догадался, где мы с братом выходили к берегу. Сколько же воды утекло с тех пор! Во дворике располагалась большая капелла-часовня, где молились члены рода. Заглянув в неё, я направился в сокровищницу. То, что лежало здесь под стеклом могло поразить сердце любой женщины. По словам Мишу, подобных побрякушек в сундуках Эльзы было во много раз больше, а их здесь выставлено несколько сот. Если бы у меня был какой-то вкус к изысканным завитушкам этих вещиц и блеску камней, может быть, в этой лавке древностей я облазил бы каждый сантиметр, но меня заинтересовали надписи к украшениям, а в них читались римские цифры XII—XIX веков. Я действительно восхищался ювелирным мастерством, но только до тех пор, пока не заметил парочку знакомых фамилий у красивого перстня с камнем. Пояснительные тексты в музеях, как правило, дублируются на английском, и я смог прочесть: Перстень. Принадлежал по преданию Клариссе фон Бельдербуш-Раден (вторая половина XV века). Последний обладатель — Агнес Эльзен-Берлиц (Брутвельдт). Собственность семьи Эльзен-Берлиц. Не обращая внимания на посетителей и служащих выставки, я переписал данные в блокнот, поблагодарил за посещение и вышел во двор. Девичья фамилия моей Флоры была Раден, Брутвельдт — фамилия Эльзы по отцу. Эльза вышла замуж во Франции в 1841 году за Жерара Мелье. Со слов Констанции, младшую сестру Эльзы звали Валькирией, их отца — Отто, а мать — Агнес. Таким образом, перстень, принадлежавший в XV столетии родственнице, если не матери Флоры, — Клариссе, каким-то путём попадает к матери Эльзы — Агнес, проживавшей здесь, в родовом замке, в XIX веке, а вот род жены Густава фон Раденов обретался вне его. Всё сходится, однако эти сведения могут стать единственными, которые я здесь получу. Срок огромный — с XV по XIX век, а если учесть тёмную историю с приданым Эльзы, интриги Карля Коддля и вражду моего предка по Духу Густава-Справедливого с тайным орденом, складывалась весьма запутанная картинка. И скороговоркой «Карл у Клары украл кораллы» здесь не отделаться. Пора было возвращаться в отель, к тому же, давал знать о себе голод.

Обратная дорога показалась мне длинной, будто я прошёл не пять-шесть километров, а все десять. Номер старого отеля встретил меня неестественной тишиной, и пока я поднимался на третий этаж, не услышал ни одного звука. Самый центр Западной Европы! Слева Франция, Испания, Португалия, справа почти вся Германия, Польша и Белоруссия. Ещё недавно моим ночлегом во Франции были и палатка, и домик виноградаря, и приют незнакомых вовсе людей. Я всё время куда-то спешил, ехал, бежал, лежал в засадах и шёл подземельем, карабкался на горы и просыпался в лесу у ручья. Я установил, кто моя вечная родственная душа, нашёл старинные сокровища, замурованные более полутора веков назад, и своими глазами увидел место прошлой жизни. Я разгадал всё или почти всё, кроме того, что скрывалось за загадочной игрой рифмованных слов о «тайне своих потомков», которые, если существовали, приходились мне только предками, а теперь попал в безнадёжный тупик. Неужели вы вообразили, что этой абракадаброй я собираюсь с утра кому-то морочить голову? Вот схожу завтра на экскурсию и тут же уберусь прочь.

Я вспорол ножом банку консервов, выскреб её до дна и запил виски из стакана для зубных щёток, — два раза подряд по двести пятьдесят граммов, — как между Сен-Рафаелем и Сен-Тропе, где меня застукали полицейские. По телевизору шёл какой-то интеллектуальный детектив, в котором много говорили, пристально смотря в глаза, и не хватались за пистолеты каждые пять минут. Почти никакой рекламы, никаких мелькающих сюжетов, прыгающих букв и режущих звуков, — одним словом, никакой вздрюченности. Видали такое? Никаких нелепых межрекламных заставок в половину экрана во время кино и никакого ежеминутного саморекламирования своих бесценных передач. Офигеть! Помните пророчество 50-х про «одно сплошное телевидение»? Ничего личного — сбылось. За логотипами телеканалов во весь экран, — чтоб не перепутали, клиповыми визгами и агрессивно-рекламным психозом буйно процветала перешедшая разумную грань страсть к рейтингам, тщеславию и деньгам. Одна сплошная буйная страсть. Свобода от страстей — идеалы Бога, свобода страстей и животных инстинктов — идеалы антихристианской свободы, постсоветского атеизма, приправленного культовым, элитным, эксклюзивным, сенсационным и уникальным фуфлом. Самая сложная и важная суть великой истины может быть выражена в двух словах.

Суть моего положения ясна. В стихах Мари говорилось, что главное для меня — не отыскать богатство предков, а разгадать тайну потомков. Я не выполнил главного, но при этом получаю всё, что потворствует дремлющим в нас страстям, позволяет больше не работать и, внимая рекламным роликам, жить так, как с утра за чашкой кофе вбрендит в голову. А от последних строк предначертания было не по себе. Сделаешь, как надо, — поймёшь, стоило ли тебе жить, не справишься, — значит, ты приобщился к сладенькому, и жить тебе не стоило, потому что только терял время. Откройте Книгу Духов, и сами поймёте всё. Одна берилловая диадема стоит с полмиллиона долларов, а всего только в одном из сундуков с «приданым» Эльзы ювелирки в несколько раз больше, чем на всей выставке:

Золото, каменья — в старых сундуках —

Долго ждут решенья, в чьих же быть руках.

Да пошли эти сундуки Эльзы к чёртовой матери! Прости, прабабушка, не справился. Ты же видишь, я больше ничего не могу сделать, подскажи хоть что-нибудь! А теперь можно спать.

* * *

— Духи, симпатизирующие нам, следящие за нами во время жизни, — не те ли существа, которых мы видим иногда во сне, которые оказывают нам любовь и которые являются с чертами, не знакомыми нам?

«Очень часто это бывают они; они посещают вас, как вы посещаете иногда пленника в темнице».

Книга Духов

* * *

На этот раз билетик на экскурсию я купил заранее и решил, что войду в замок, даже если для этого придётся смешаться с толпой китайцев. Во всяком случае, мне вчера не удалось встретить ни одного соотечественника. К удивлению, мне повезло — к месту начала осмотра стали подтягиваться «наши», а наших узнаешь сразу. Я подошёл к супружеской чете средних лет, поздоровался по-немецки — гутен таг — добрый день, и, не дав мужику приосаниться, тут же спросил, откуда их занесло в эту тмутаракань.

— Из Волгограда. У нас тур по замкам Германии.

— Ух, ты, здорово. А я второй день пытаюсь пройти в музей с чужестранцами, а завтра надо уезжать. Жаль, если не попаду. Говорят, здесь жил сам Густав фон Рот.

— Попробуйте с нами, — ответила его жена.

— А кто вас сопровождает?

— Вот стоит женщина с сумочкой, это наш гид, — снова ответила она.

— Своя в доску или фрау?

— Наша, не бойтесь.

— Спасибо. Дорогого стоит.

— Не за что.

Я направился к гиду волгоградцев, даме лет сорока, и объяснил ситуацию.

— Прихватите дикаря? — я повертел билетик в руке.

— Выручим. Держитесь рядом, я скажу, что вы с нами.

— Сколько вас?

— Семнадцать.

— Запускают по двадцать, наших больше нет. Группы-то вне очереди идут, а я на местном наречии ни в зуб ногой.

В этот момент у входа в музей стояли две девушки из турбюро, и та, что была «моей блондинкой», неожиданно обратилась к посетителям по-русски, приятным голосом:

— Внимание. Товарищи из Волгограда, следующей проходит ваша группа.

Во как! Ну, за товарища я как-нибудь сойду, не какой-то сэр или герр, а вот как к этой русскоязычной фройляйн клинья подбить? Как-то по ящику я услыхал, что если в Европе ты уступил даме дорогу на лестнице или в лифт, твою вежливость могут счесть за домогательство. Толерантность и личное пространство — вещи разные. Скорее, это преувеличение, но всякая гипербола имеет параболу, нарваться на идиотку можно и в отечестве. Хотя, знаете, если какая бизнес-леди по дороге с курсов роста интеллекта в фитнес-салон не успевает переклеить маску высокомерия и надменности, я обычно смотрю сквозь неё, как в фокус позади закопчённого стекла, — дура — она дура и в Африке. Решение созрело мгновенно, нельзя было терять ни минуты, и я робко обратился к старшей группы:

— Вы уж извините меня, я тут совершенно один и роскоши делового общения лишён, а эта фройляйн шпарит по-русски не хуже меня. Вы бы не могли спросить, как её зовут, — у неё имя на бейджике, до скольки она работает и где живут сотрудники музея. Боюсь, потом её не найду. Руководителю группы-то она скажет…

— Хорошо, сейчас.

Волгоградка вернулась быстро, но боковым зрением я отметил, что девушка разговаривала с ней доброжелательно.

— Сказала, нас скоро пустят. На её визитке написано «Helga Grot» — сотрудник бюро. Работает до пяти. Ответила, что те, кто из Берлина, живут в разных отелях в каком-то Мюнстермайфелде, насчёт других пожала плечами. Приветливая.

— Благодарю. Никогда не поеду в Европу без толмача. Настолько осточертел языковый барьер, что чуть не отлупил на вокзале кассовый автомат. В магазине проще — тыкаешь пальцем и достаёшь кошелёк.

— Учите языки, — улыбнулась собеседница.

— Представляете, в школе мне говорили то же самое, а я не верил.

Для меня это было единственным, пусть и мизерным шансом уцепиться хоть за какую-то ниточку, ведущую к тайне замка. Оставалось понять, как найти эту Хельгу Грот и как замотивировать свой оперативный интерес и повод для легендированного контакта с объектом «Блондинка», а попросту говоря, — как познакомиться с очень симпатичной девушкой и подыскать для первого свидания нужные слова, чтобы напроситься на второе и пригласить на ужин, — позавтракать можно и врозь. Ох уж эти шпионские игры, а я-то думал, что они кончились.

Кажется, я уже говорил, что ломануться блудняком по старушке-Европе — это одно, а ворошить прошлое полутысячелетней давности там, где знакомо только слово «здрасьте» — это другое. И оказывать бесплатные информационные услуги тут, как теперь и в Москве, не принято. На удачу рассчитывать не приходится, но если стихи прабабушки возлагали на меня разгадку тайны, значит, они же делали её раскрытие мной принципиально возможным. Смущала ерунда — эфемерность и грандиозность задачи. И откуда, к примеру, Мария Антоновна могла ведать, какой фортель при этом выкинет вдали от родины её неродившийся правнук, — задачка моя не совсем для средних умов. Я уже во Франции навыписывал таких кренделей, что сюжет тянет на мировой бестселлер, а главный герой — так себе, тужится-пыжится на вторых ролях. А делов-то — спросить, где тут захоронен рыцарь Густав фон Рот с супругой и кто его потомки, — жил при Карле V, лизал крем для торта и дудел в свирель. «Дорогая Хельга Грот, ведь мы с вами коллеги и оба понимаем, что для истории пятьсот лет всё одно что вчера». Ну, о том, что в дорогу меня позвали стихи, написанные до моего рождения, можно умолчать, как и о многом другом. Например, что в меня вселился Дух здешнего рыцаря печального образа, за которым охотятся друзья его врага по прошлой жизни, чтобы спустя пять веков отправить меня обратно на тот свет, откуда я, собственно, и сбежал. Замечательный анамнез, — с таким и в амфитеатр студентов-медиков вкатить на кресле не стыдно, — раздвоение личности, мания преследования, шизофренический бред и депрессивный психоз под вопросом. Н-да, впору санитаров звать, — и позовут, случай тяжёлый. Особенно, если доверительно намекнуть о голосах с того света Жюля Мелье и его сестры Мари, письма с именами которых при мне, и уточнить, что в этом замке жила их родственница Эльза, которая завещала мне часть своего приданого, и ещё неизвестно, какие квадратные метры мне положены. Бр-р-р. Стряхнув блажь, я подошёл ко входу поближе, и мы с блондинкой встретились глазами, задержав взгляд. В ту же минуту из приоткрытых дверей выглянула её пышнотелая коллега и, желеобразно трепеща бейджиком на тенниске, что-то сказала по-немецки, — видимо, предупредила о завершении экскурсии предыдущей группы. Наконец, Хельга пригласила туристов из России и добавила:

— Напоминаю вам, что во время обхода фотосъёмка запрещена. Просьба не отставать и не ходить в одиночку. Спасибо.

Девушка мило опустила глаза, поправила соломенные волосы и отошла в сторонку к напарнице, но так как мы находились почти на расстоянии вытянутой руки, я успел заметить — у неё были зелёные глаза! Вообще-то, я не больше вас верю в то, что цыганка в час пик в метро могла предсказать цвет глаз какой-то встречной-поперечной женщины с «белыми волосами». Но слова о том, что она «не из наших мест будет», «сильно любить тебя станет» и «спасёт тебя от верной смерти» от руки того, кто «везде искать тебя будет и везде найдёт», врезались в память. Кроме этого, гадалка предсказала мне другие судьбоносные события, — одни уже произошли, а остальные ожидали меня в будущем. Было кое-что ещё, но если вы уже подзабыли, я не стану вам напоминать — это дело личное.

Народ благоговейно, медленнее простокваши из опрокинутой бутылки, потёк внутрь, предваряя восторг больший, чем от наружного осмотра. А я затаил дыхание и переступил порог прошлой жизни, сразу позабыв о зелёных чарующих глазах Хельги Грот. Наивный я всё-таки человек, — с чего я взял, что обыкновенная музейная контролёрша может быть в курсе интриг пятивековой давности? Нормальные шпионы ищут свои источники в кругах, близких к правительственным. Хотите искренне? Я едва ли не панически страшился увидеть то, что действительно мог опознать, — ну, опознаю, и что дальше? А если ничего не узнал, не увидел, — какой спрос? А может, тут евроремонт закончили вчера — кругом постелили ламинат, переклеили обои и прикрутили лампы дневного света к подвесным потолкам, а за стеклом выставили натюрморт из гнутой ложки с перечницей. И никаких фактов, имён и дат. Что я — не знаю своих братьев-археологов? Сначала откопают битые горшки и сочинят сенсационную гипотезу в подтверждение древнего мифа, а затем пафосно изрекут, что археология — «призвание людей с воображением». Ага, с разыгравшимся. Нашли уже две Атлантиды, четыре Трои и несколько ноевых ковчегов. А мне что, легенды о Митридате и Нефертити прабабушке рассказать?

В вестибюле нас встретила немка-экскурсовод, — от нашей не отличить, — и попросила расположиться полукругом.

— Да, конечно, все помещения замка имеют первоначальный вид, всё сохранилось, — поставленным голосом произнесла она, отвечая на вопрос кого-то из стоящих рядом. — Проходите, пожалуйста, сюда… поближе. Далее при осмотре мы будем много передвигаться, попрошу, не задерживайтесь и не отставайте… начнём.

— На скалистом холме, в поросшей лесом узкой долине речушки Эльзенбах, — бесстрастно начала говорить гид без акцента по-русски, — возвышается замок Эльзы, ни разу не разрушенный за всю свою многовековую историю. Именно благодаря этому, замок Эльзы относится к самым известным и посещаемым в Европе. Его первоначально военный характер, связанный со стратегически важным расположением на пути между Мозелем и плодородной местностью Майфелд, в течение веков изменяется, и замок превращается в жилой наследный замок династии. По своей форме и архитектурно-строительным особенностям он сильно отличается от других замков, имеющих более выраженные черты оборонительной крепости. Мощный замок Эльзы является одним из самых знаменитых и живописных замков Европы и своим необычным видом — компактностью и высотой — обязан своей истории. Он стоит над тёмной долиной, на вершине скалистого холма, но ниже окружающих его гор, и отделён от них глубокими оврагами и рекой. Поэтому в средние века он был практически неприступен. Как и тогда, он имеет два входа. К главным воротам с южной стороны ведёт длинный узкий мост. На северо-западе находятся вторые — внутренние ворота, через которые можно спуститься к реке.

А мостик-то, кажись, изменился, и охрану сняли.

— Замок не испытывал проблем с питьевой водой и при достаточных запасах продовольствия был способен выдержать длительную осаду.

Что верно — то верно: провианта в подвалах было хоть завались, без «мезима» не осилить.

— Впервые в письменных грамотах замок упоминается около 1157 года, когда Фридрих I Барбаросса подарил земли под него имперскому чиновнику Рупрехту фон Эльзену. Но история замка началась в XI веке с простых земляных валов и частокола. Впоследствии камень заменил деревянные сооружения. Ещё до 1268 года владельцами замка стали три брата: Эрнст, Вольфганг и Готфрид, разделившие замок и давшие начало трём линиям династии, названным по их династическим гербам: Эльзен Золотого Льва, Эльзен Серебрянного Льва и Эльзен Буйволиных Рогов. Таким образом, замок Эльзы стал неделимой собственностью нескольких сонаследников, и ветви рода фон Эльзен различают по цвету льва на гербе, а впоследствии и по названию домов. Замок никогда не менял владельцев, не был разрушен, избежал больших пожаров. С другой стороны, совладельцев было много, — замком одновременно владело несколько ветвей семьи фон Эльзен, и каждая ветвь вела своё независимое хозяйство. Сейчас дома соединяются между собой по последнему, четвёртому этажу, однако в старину было не так. Дома были автономны, а их владельцы могли находиться между собой в довольно сложных отношениях. При этом специальные грамоты регламентировали права и обязанности членов династии, проживавших в разных частях замка. В течение многих столетий жизнь восемнадцати поколений большой семьи регулировалась Сводом Правил, написанных в 1323 году и сохранившихся до нас.

Вот откуда идёт законопослушание и правовое государство!

— Король Карл IV передал замок Эльзы в территориальную зависимость архиепископу Балдуину и подтвердил это право позднее, уже став императором. Таким образом, прежде свободные имперские рыцари фон Эльзен стали зависеть от курфюрстов Трирских. Замок Эльзы был от основания имперским замком для охраны торгового пути — дороги из внутренних районов Айфеля вдоль реки, к Мозелю, но его окружали владения архиепископства Трирского. К концу XIV века императорская власть была уже ослаблена спором об инвеституре. Воспользовавшись этим, архиепископ Балдуин потребовал от рыцарей фон Эльзен принесения вассальной присяги. Рыцарей, однако, вполне устраивало то, что их сюзереном был далёкий император. Правивший в первой половине XIV века архиепископ и курфюрст Балдуин Трирский своими непомерными притязаниями власти и территориальных завоеваний вынудил рыцарей замков Эльзы, Эренбург, Вальдек и Шёнэк к вооружённому противостоянию. Создание ими 15 июня 1331 года оборонительного союза привело к так называемой «Эльзенской распре». Длительная осада замка Эльзы ничего не дала, и тогда за несколько месяцев Балдуин построил выше над замком Эльзы контрзамок — Трутцбург, откуда расстреливал его каменными ядрами. Расстояние между замками по прямой — 290 метров, кроме того, Трутцбург находится значительно выше и практически нависает над замком Эльзы. Он имеет четырёхугольное ядро с квадратным бергфридом, расположенное за рвом на соседней горе. Конечно, там помещался небольшой гарнизон, но для рыцарей фон Эльзен Трутцбург был неприступен. Кроме того, он отрезал замок Эльзы от дороги на плодородный Майфелд и контролировал дорогу на Айфель, идущую вдоль реки, и главный вход в замок. Эта дорога уходит вправо перед въездом на мост. После двухлетней осады упорство обитателей замка было сломлено, и защитников вынудили сдаться. Три прочих замка, видя безнадёжность продолжения войны, также прекратили сопротивление, и 9 января 1336 года был заключён «Эльзенский мир», распустивший оборонительный рыцарский союз. В 1333 году владельцы замка стали вассалами. После окончания распри Трутцбург утратил значение и быстро пришёл в упадок. Остатки его можно видеть на холме справа при въезде в замок Эльзы, а несколько каменных ядер собрано во дворе…

Смикитили, в каком детективном свете предстаёт исторический экскурс гида, если располагать тем, что вы уже знаете не хуже меня? Выходит, в аккурат спустя парочку столетий и, значит, несколько в отличном историческом контексте, некий, чёртом прыгнувший из табакерки Карл Коддль, затеял избавление от ярма государственных налогов и «крыши» ненавистного сюзерена-рэкетира. Соучастнки Коддля тоже занимались вымогательством у своих мелких вассалов и с чрезвычайными и полномочными «посланниками» Господа «делиться» не желали. Когда в рыцарской памяти окончательно стёрлось, как из недосягаемого Трутцбурга в форточки замка залетали ядра архиепископа, Коддль конспиративно сколотил за дубовыми дверями тайный орден, дерзко определяемый продвинутыми постсоветскими криминологами «организованным преступным сообществом» (у нас ранее за такую клеветническую дефиницию отсылали, туда, где Макар телят пас), и начал рубить и поднимать бабло в тёмных уголках немецкой сторонки. И, естественно, рубить бабло, мимо Трирской казны, параллельно ведя тайную войну за экспансию рыцарского суверенитета и обязательные внутренние интриги. Собственно, я это знал ещё в Москве до поездки во Францию. Примерно так действовали серийные большевистские гопники, наполнявшие «эксами» с револьверами наголо свою кассу для борьбы за освобождение человечества. Или, как олигархи Россиянии с лучезарным оскалом на глянце, стяжающие с мира по миллиарду «на чёрный день» своим праправнукам. Награбить, спрятать от налогового бремени и влезть во власть — хоть через тыщу лет родись, ничего оригинального, вечная битва за деньги, славу и власть — классический коктейль политики с уголовщиной. Наверное, так, зная, в какой битве погибнет, и придёт на Землю рыцарь печального образа Густав-Справедливый, чтобы сражаться, любить и после чаши мозельского поиграть на свирели и попризадуматься, куда на взмыленных конях катится доблестное немецкое рыцарство и дворянство. Потому что мальчишкой он наверняка лазил по развалинам Трутцбурга и не раз слышал и задумывался, для чего и почему тот был построен. И я также думаю, что моего духовного предка прозвали Справедливым не потому, что он справедливо отнимал и делил, а по какой-то другой, независимой от любых времён и обстоятельств, причине. Помню, с первых дней изучения истории, невзлюбил фразу нашего доцента Пискунова «тогда это так было нужно» — она всегда запутывала нас, студентов, и ничего толком не объясняла, — хотя бы потому, что о том, «как было нужно», «в курсе» исключительно Всевышний, а не сотня угодливых летописцев, помноженная на сотню высокомерных королей с лицемерным подворьем. В общем, у Пискунова мы получали пятёрки за выученные имена, события и даты, и хотя в итоге диплом купили не в метро, многого так и не поняли. Например, откуда бы неискушённым в высочайших закидонах подданным ведать, что после коронации, поутру вбрендит в королевскую макитру? Вбрендило же, когда после 17-го, 56-го и 91-го трижды кряду за «потерянный век» враз перекрасили историю в школьных букварях, что мама родная не узнала. Но каждый раз власть предержащий временщик в пожарном порядке вытаскивал нас через своё затянувшееся неопороченное настоящее из незаслуженного трагического прошлого в ненаступившее светлое будущее. А посему следующий учебник о непредсказуемом прошлом тоже не будет последним, и чистописание продлится, пока государство не познакомится с критериями Вечных Законов и Высшим Замыслом. Книжку для настольного чтения чиновного люда можно так и назвать — «как обустроить Россию и перестать жить против ветра», поскольку она специально на заданную тему, изложена русским языком и очень, ну просто очень подробно, а главное — Свыше. И тогда неразрешимая даже академическими институтами коллизия нравственной оценки Гражданской, Отечественной, Афганской войн, массовых репрессий во имя защиты родины, систематических народных потрясений и роли конкретных личностей в истории, начиная с выдохшихся монархистов 17-го до агонизирующих коммунистов-путчистов 91-го, отпадёт сама собой. При новом взгляде на историю игнорирование Вечных Законов и Высшего Замысла, неразличимое современниками с временной исторической колокольни проходимцев, для всех станет очевидным, поэтому историкам для оценки исторического процесса рано или поздно придётся применять объективный и единственно возможный критерий — космический, а не мнения частных лиц. Приоритет «сенсационной» разгадки «таинственного» афоризма «История не может быть другой…» принадлежит доцентам пискуновым — «Тогда это так было нужно». Например, промедление большевиками с залпом «Авроры» было «смерти подобно», потому что царь отрёкся от престола, а Временное правительство заворачивало домашние бутерброды в портреты Керенского; репрессии были обязательны для уничтожения накануне войны «пятой колонны»; «зарождение класса богатых собственников в результате приватизации было более важным, чем неизбежное обнищание населения. Или: растление детей телевидением вопреки мнению родителей «прямо-таки неизбежно», потому что «иначе никак нельзя». Именно так! Но так — во многом. Однако за очевидной частью приведённого афоризма следует неразгаданное за всю христианскую эпоху продолжение: «…но мы другими быть обязаны». О как! Опять красными или белыми, как после недавней приватизации ранее экспроприированного? А может, синими и зелёными, с десятикилограммовыми пулемётными лентами к «Максиму» крест-накрест? Две ленты по 250 штук — на синих и зелёных хватит, и на тех, кто в крапинку. Никто академиков за язык не тянул, когда признавались в невозможности моральных оценок. Ведь что такое совесть по воинствующим материалистам и разоружившимся «понарошку» безбожникам? Нравственная самооценка поведения через призму вновь придуманных людьми и бытующих на «самостийном» клочке Земли законов и норм. Если в таком обществе вдруг перестанут «бытовать» нормы, у менеджеров по продажам палёной водки и управдомов просто будет неоткуда взяться совести, — законотворцы разлетятся по Канарам, — и конец света похлеще короткого замыкания в пионерлагере. Но СОВЕСТЬ — не человеческое изобретение из рукотворного учебника этики. Она писана для нас на основе не земных, а Божественных Законов тонкого мира. Это нравственная, то есть духовная категория Бессмертного Духа, о существовании и бессмертии которого академики не хотят и слышать, а потому и затрудняются дать нравственную оценку революциям, приватизациям и всему столетию, и, скорее всего, истинные корни своих затруднений и сами до конца не видят. «Не видят» и «затрудняются» потому, что пытаются оценивать прошедшее по меркам земной свободы и земной совести. Однако с момента наступления клинической смерти, у Бессмертного Духа, покинувшего тело, пробуждается Божественная память и сопричастность к Вечности. А оттуда видно всё — всё, что ещё напридумывает себе человечество, и куда ему шагать, — и это не такая уж тайна. Или библейское «Человек — искра Божья» надо растолковывать? Но разве академики поверят, что совестью воплощённой души являются заранее принятые намерения развоплощённого Духа, а свободой — духовная независимость от всего, что на Земле мешает их выполнить? Или Божьи Заповеди написаны не для воплощённой души, а для кого-то другого? Или я уже «сильно» кого-то насмешил? В своих учебниках авторы считают почти как подавляющее неакадемическое большинство — у красных была своя совесть и правда, у белых — своя, или у кого набралось больше сабель и штыков — тот и прав. Но факт, что историки не могут дать однозначную нравственную оценку крутых виражей и в целом прошлого, манерам идти то тем, то другим путём, красноречиво указывает на сомнительное будущее и на знакомые грабли, — а это с позиций науковедения исторической наукой не назовешь. История, что навоз, — на неё можно смотреть глазами навозного жука или с высоты человека с вилами над навозной кучей. А ещё можно залезть на крышу амбара, увидеть всю кучу и дотронуться до звёзд. А не надоело ли маститым учёным снисходить до кухонных бесед пенсионеров-доминошников, мол, при Иванове елось и пилось хуже, чем при Петрове, но лучше, чем при Сидорове, и мусолить факты прошлого, будь то колбаса по два двадцать, показная скромность вождя, уничтожившего миллионы, или мумия напротив ГУМа? Ведь портрет Дзержинского рядышком со сталинским плакатиком «Не болтай» в телесериальном кабинете — это портрет из реальных кабинетов и, по-мнению Церкви, — надругательство над памятью расстрелянных священников и сограждан. Потому что в этих кабинетах по-прежнему думают: «Ах, как хорошо нам жилось раньше!» «Жить по совести» в дореволюционной России значило одно — поступать, как велит Бог, люди всегда знали это! Русская национальная идея XIX века, не боясь воя либералов, официально включала Православие, и наши цари стояли перед иконой не только в репортажах с праздника. А на вопрос, что есть Бог, взрослые всегда отвечали детям: «Бог есть любовь», это энергия любви. Но любовью кругом занимаются так, что не наглядятся бесы. Физическая кончина тогда означала, что человек «испустил дух»; сегодня, когда начинают думать, что человек — неодушевлённая скотина с инстинктами жрать и пить, его просто «мочат» в крови и «заваливают», как кабана. А участь хряка — ждать праздника желудка хозяина. Так что ничего оригинального про вечную душу, любовь и совесть для академиков я не открыл. Однако за многолетней, почти маниакальной одержимостью всех СМИ воздерживаться от слов «совесть» и «нравственность», так или иначе стоит нечто менее заметное — как можно дольше утаивать их космический источник происхождения. Или это лишь «слепая случайность», «случайная оплошность» и, как всегда, неизвестно чья? Или все идут в ногу, и только Тот, Чьё Имя десятилетия писалось кремлёвской цензурой с маленькой буквы, не по-ефрейторски намотал портянки и нарушает строй? Ведь совсем недавно один московский журналист в оправдание явных негодяев злобно во всеуслышанье возопил, что никакой высшей морали не существует, и каждое общество определяет приемлемые нормы нравственности. Отчасти, — насчёт «приемлемости норм», начинающий труженик «паркера» прав, — ему же читали лекции доценты пискуновы по учебникам академиков. А неоспоримой правотой академиков, конечно же, служит «…кхе-кхе… очевидная всем присутствующим в этой аудитории студентам …кхе-кхе… звяк-звяк… буль-буль… стук-стук… м-м-э-э-э… естественная потребность всякого социума ходить на голове в любую эпоху (краткое бурное «ха-ха», оживление) и наслаждаться плодами, безусловно, величайшего завоевания современности — внешней свободы и личного раскрепощения (тихое «хи-хи», шушуканье)». Разумеется, юным умам со свойственной им привычкой в любую погоду наслаждаться ходьбой на голове на грани свободы и вседозволенности, объяснили, что эта тонкая «адреналиновая» грань лежит в правовой сфере, её несовершенстве и пробелах. За сим и прозвенит звонок, приглашающий, согласно опытам академика Павлова, на чай с пирожками. Но если бы он не прозвенел, далёким от склероза молодым умам всё равно было не дано узнать, что сила и свобода Духа по Библии и «завоеванная» свобода неугомонных инстинктов тела «из запершившего горла» лектора, не сдерживаемая никаким драконовским законотворчеством, — «две большие разницы». Первую можно открыть в сердце любому, впустив в него Господа. Вторую — с дверью в ночной клуб через фэйс-контроль. О первой говорили Иисус Христос, Гаутама Будда, пророк Магомет, о второй — стыдно и долго рассказывать, кто. Мои студенты были этим тихо удивлены и попросили начертить мелом проблему влияния подмены понятий свободы на вседозволенность — им самим надоело слышать со всех сторон, что свобода не означает вседозволенности. Поскольку чапаевских картофелин я не ношу, у меня получился лишь треугольник — две «свободы», одна «вседозволенность» и несколько квадратиков и кружков. Студенты же не виноваты, что по другим предметам, которые тоже учат «любить свободу», о «двух больших разницах», известных две тысячи лет, им не говорили. Ведь чтобы уяснить, что такое свобода и совесть Духа, как минимум, надо прочесть Библию. Но будут ли равнозначны понятия совести и свободы всезнающего, всевидящего, всеслышащего Духа, оживляющего наше физическое тело, и продукты мозга, способного по своей материальной природе генерировать лишь убогость земных представлений? А оно нам надо, если мы в розовом детстве с Незнайкой на Луну слетали? Правда, на задней скамейке всегда найдётся, кто спросит:

— А зачем это нам нужно? Это всё теории.

Гм. Зачем Библия? Иногда хоть стой, хоть падай. А как ответить — глобально или локально?

— Практическим приложением понятий совести и свободы в IV и VI веках занимались «эффективные менеджеры» Римской Империи Константин и Юстиниан. Чтобы «обновить» Вечный Замысел Создателя и модернизировать управление под римской юрисдикцией, они убедили подданных, что вопреки ранней христианской вере жизнь даётся один раз, после чего, в зависимости от поведения, душа навечно попадёт в ад или рай. Но приведу и свежий исторический казус. Другой, тоже «полный цвай» «эффективных менеджеров», и тоже с прикладной целью, смог убедить в своих «вечных и бессмертных идеях» большинство населения Российской Империи, что за пределами одноразовой жизни никаких вариантов вообще нет, ибо нет ни души, ни Всевышнего. И, значит, нет совести — голоса нашей души, и её духовной свободы быть в согласии с Творцом, но взамен есть советская совесть и свобода, основанные на «передовой» советской морали и законах. Сочинили «мильоны и мильоны» эффективных книг по этике, безбожию и материализму, эффективно разрушили храмы и в 20-30-е годы эффективно расстреляли почти всех священников. Бесподобная по размаху афера тысячелетия. И опять беспардонная спекуляция на понятиях совести и свободы, на страхе перед неизвестностью и неотвратимостью смерти — небытием. Это спекуляция на «вечном ничто», где проку от головы, что от колхозной тыквы, и нет никого, но по-определению классиков, должны быть все. Потрясающий цинизм, «научно обоснованное» мракобесие, пока не осмысленные на пепелище. Отрицая Бога, удаляясь от Него, общество вступает в кризис, обе империи развалились. За две тысячи лет христианской эпохи история Веры прошла законченный виток — от возникновения, гонения и искажений до отрицания и предпосылок к возрождению в обновлённом виде. Ответил я на ваш вопрос?

— А как на самом деле?

— На самом деле существуют факты, надежда и вера в то, что только живя на Земле по совести — высшей морали, и обретя здесь свободу бессмертного Духа, — способность укрощать инстинкты тела и быть сильнее его, как велит Бог, человек прервёт бесконечную вереницу своих рождений и смертей.

— И что?

— Ему станет незачем рождаться на Земле — он уже выучил свои уроки, и место его вечной души отныне и навсегда там, где он нужнее — у Бога. Привлекательнее Его ничего нет. И нет ничего тупее крупного плана вертящихся колёс в рекламе автомобилей с обещанием абсолютной свободы. Возможно, тому, кого при жизни считают «Великим» и харизматичным, перед чьим умом преклоняются, ещё предстоит искупление во многих воплощениях на Земле, а незаметный сосед с верхнего этажа уже доделывает последние земные дела и больше никогда сюда не вернётся. А тот, кто считает, что мораль на Земле определяют люди, и под свободой мнит исполнение желаний своего временного тела, будет приходить на Землю снова и снова. Вот это и есть основной закон философии. Вы что, ангелы мои, уже забыли, как из-за искусственных нужд своего тела во время сессии, экзамен пересдавали?

— А кто это всё решает?

— Ну, точно не я по ведомостям Нюси из учебного отдела. Вечная непреодолимая сила тонких законов невидимого мира — славного пятого измерения. Она распознаёт степень энергетического очищения или загрязнения нашей бессмертной души и на ближнем пограничье сопредельных измерений помимо её воли отправляет туда, куда нужно. Рад бы в рай, говорили в старину, да грехи не пускают. Всё справедливо: хочешь жить в Духовном Мире — трудись на Земле по его Вечным Законам, слишком прикипел к земным радостям животного — придумай себе индивидуальную мораль и наслаждайся свободой удовлетворения желаний и привязанностей тела, и не сомневайся — вернёшься в любимое третье измерение, как новенький.

— Ага, — и будешь потом всю жизнь копить на телевизор с трёхмерным изображением «3Д», как дурак.

— Слесарю — слесарево. Император Константин дураком не был. Ещё старик-немец Иммануил Кант предлагал измерять человеческий прогресс не техническими достижениями и продвинутыми гаджетами, а отстающим от ума духовным ростом общества. А Отец немецкой Реформации Мартин Лютер в XVI веке… звонок, что ли? Телам — расслабиться, поесть и не курить в неположенных местах. Через минуту на столе я нашёл записку: «Как быть, если светские законы противоречат вечным?»

Совсем заговорился и слушал гида вполуха. И хотя я начал скучать по дому, понимал, что одной экскурсией сюда не обойдусь.

— …в XV веке при Ладислаусе и Вольфганге из линии Серебряного Льва активно начинаются строительные работы. В 1472 году было завершено строительство расположенного в юго-восточной части замка «Дома Рюбенхоф». В 1470-е годы к этим строениям добавился «Дом Роттердорф» в западной части замка, а последним — «Дом Берлицер» в южной части. Замок Эльзы выстоял и не был разрушен во время Тридцатилетней войны в 1618—1648 годы. Многие из замков, разрушенных позднее Людовиком XIV, так и не были восстановлены и до сих пор лежат в руинах. Потомки должны быть благодарны Августу фон Эльзен-Геттингену, служившему офицером во французской армии, за то, что благодаря своей службе, он предотвратил разграбление замка во время войны за Пфальцское наследство, когда была разрушена большая часть замков на Райне и Мозеле.

В 1786 году умер последний представитель линии Эльзен-Роттердорф, и владения этой линии перешли к линии Золотого Льва — Эльзен-Берлиц. В 1815 году граф Конрад Франц выкупил «Дом Рюбенхоф» и стал единовластным владельцем замка Эльзы. А позднее граф Дитрих Вейнгарт провёл в 1845—1888 годах масштабные восстановительные работы и реставрацию в прославленном замке, который всё больше притягивал к себе взгляды и даже удостоился посещения германским императором Вильгельмом II. Посещали замок Виктор Гюго и другие знаменитости.

Сегодняшний владелец замка этой линии, граф Клаус фон Эльзен-Берлиц по прозвищу «Фауст», живёт в небольшом городке на Райне, а в замке Эльзы — жемчужине Мозеля, находится его рабочий кабинет с библиотекой и управляющие. Он сохранил жилые покои, куда изредка наведывается.

Представляете? У человека чуть ли не со времён водворения христианства на Руси родословная есть — не какой-то шепелявый, хмельной от аптечного боярышника бомж с Курского вокзала, с синяком под глазом и связями, не помнящими родства. Если не забыли, несколько месяцев назад, хлебнув с устатку чистого спирта, я замыслил под «прикрытием» липовой ксивы, на машине с липовыми номерами и с липовой легендой, — всё было «как у взрослых», кое-что разузнать о родословной среднестатистического московского «авторитета» Кулешова. И разузнал — его семейное древо, корнями уходившее в этот замок, висело на стенке Рублёво-Успенской «малины», а потом в разных городах и странах еле ноги от него унёс, и то не полностью. И вот опять та же напасть с «легендированным внедрением», чтобы «кое-что разузнать», — так, мол, и так, герр Фауст или как вас там? «Я тут к Вам насчёт реин… картации… реин… таркации… видите ли… э-э… уважаемый герр… я ищу одного молодого повесу по имени Густав фон Рот, жившего в Вашем доме в XVI веке…». «– Ну а сам-то ты, дурилка картонная, чьих кровей и природного семени будешь?» — ласково осведомится безукоризненный в бархатно-плюшевом отливе герр, не давая сразу заподозрить неладное. «– Да я, собственно… как бы… являюсь потомком Духа этого Густава, поскольку грешная душа его аж в тридевятом царстве за тридевять земель в меня вселилась. И нет мне ни сна, ни покоя — страсть, как хочу знать, насколько достойными были его потомки и сам искомый. А то мало ли, каким проказником он тут у Вас прослыл и какие крамольные врождённые идеи, желания и привязанности под видом моих собственных в мою голову коварно втюхал. Короче — дадите полистать семейные манускрипты?» «– Непременно, — гостеприимно промолвит граф, — даже хорошо, что зашли, а не обратились в государственные архивы, — у них там с гэдээровских времён сам чёрт ногу сломит, — и зазвенит в колокольчик управляющему, — а ну-ка подать сюда мой самый толстый фолиант и жигулёвского с баварским, щас разберёмся, «кто есть ху!»». Ну, дальше вы догадались — мои замызганные и прожжённые на французских виноградниках штаны поволокут мимо кадки с фикусом по и без того натёртому паркету, и измятые открытки в их многочисленных карманах останутся на вечную память…

— … таким образом, за пять первых столетий сформировался сегодняшний облик замка, состоящий из восьми жилых зданий — башен вокруг овального романского внутреннего дворика, гармонично совместивший в себе архитектуру от романтики до барокко. В отдельные периоды в почти 100 помещениях этих жилых зданий — башен замка, проживало до ста членов большой семьи Эльзен. При этом 40 из 100 жилых комнат имели открытые очаги, что свидетельствует о высоком уровне комфорта. Каждый из средневековых домов замка имеет полный комплекс обычных для такого рода построек набор помещений: на первом этаже находятся кухня и другие подсобные помещения, на втором — главный зал, над ним — спальные комнаты.

С внешней стороны первые и подвальные — относительно уровня двора — помещения либо вообще не имеют окон, либо это окна-бойницы. В этажах, начиная со второго, окна уже довольно большие, однако снаружи они находятся на такой высоте, что это не уменьшает обороноспособности замка. Многочисленные двускатные и круглые остроконечные крыши башен покрывает природный сланцевый шифер, который в средние века могли позволить себе лишь короли, графы и маркизы. Последний раз натуральная кровля ремонтировалась около 200 лет назад.

Да кто бы сомневался, откуда к нам пришёл евроремонт! Вот только зачем я сюда приехал? Замок уже действовал на меня мистическим образом — чему удивляться, видя воочию это глухое загадочное вне шумных дорог место, если от созвучной ему поэмы Эдгара По «Ворон» про таинственный фолиант, нежданного ночного гостя и образы с того света, некоторые любители поэзии и без иллюстраций руки на себя накладывали или с концами в психушки попадали, а сам поэт, выискивая удачные рифмы, наедине с собой быть не мог? А вы говорите, «подумаешь, экскурсия!», вон уже и рот скривили. Это вам не выставка кошек и бабочек в Сокольниках и не новомодные инсталляции абстрактных испражнений внутри Садового кольца. Здесь только от одних потолков голова кружится, от толстенных стен глохнешь и от скрипа половиц даже днём вздрагиваешь, не то, что ночью. Попробуйте вообразить, что не какой-то академический недоносок-материалист, без единого «чёрного шара» защитивший докторскую по «Принципам аксиоматики небытия так называемого духа», а вы сто раз когда-то ходили по этим коридорам, постоянно жили среди вооружённых и всегда готовых к нападению людей, наконец, послушайте свой голос в этих каменных сводах. У вас мигом проснётся ностальгия по тесной «хрущёвке», где соседи по лестнице пьют, блюют и сыпят мусор, а рекламой о натяжных потолках заклеены все стены, и мат под аккомпанемент пианино по ночам с первого этажа слышно на пятом. И потом, вы же нормальный член общества, чтобы в одиночку месяцами заниматься разгадкой Главной Тайны Вселенной, — откуда и зачем мы в свои «хрущобы» приходим и почему и куда, чтобы вернуться, уйдём. Потому как даже пуганные идеализмом загробного мира и освобождённые от марксистско-ленинского ига мракобесия академики, установленную ими же первичность материи и вторичность сознания с головы на ноги обратно переставить не могут, — их своя же комиссия по лженаучным чудесам премии квартальной лишит. А комиссии что — ей о перевоплощении бессмертной мышиной души ещё ни одна лабораторная мышь не пропищала, а пискнет, — стрихнином ату её. Если за разведение безобидной дрозофилы в вазочке с вареньем под абажуром ещё недавно лет на десять переписки лишали, — плодовая мушка «подрывала» устои бессмертной философии, — делов-то! И Церковь пожурит за то, что поперёк митрополита в пекло лезут — «Господу вредят», и государство по головке не погладит — поскольку при адекватном раскладе материи и внетелесного сознания — не дать, не взять, не украсть, не покараулить, — «смотрящие» за «теоретическим беспределом» всегда есть. Да и на какие шиши вести фундаментальные исследования генезиса тотальной дури, когда вокруг всё растащили, и за хищение 20 миллионов рублей дают тройку условных лет? Поди, разбери, отчего на конституционных просторах идеологического безрыбья некому рявкнуть «Не кради!», — то ли подходящая эра не подоспела, то ли ветхозаветное «не кради» утратило в Россиянии былую актуальность, то ли стоит вымолвить вслух хоть одну заповедь Моисея, тут же упросят озвучить остальные девять. Или того паче — завяжут бантиком рукава и заставят глотать аминазин в стороне от финансовых потоков. На дворе вовсю бушует звериный дореволюционный капитализм, а в голове дурман послереволюционного атеизма, и сколько «вторичное» сознание не пыжится, материальное бабло по сю пору остаётся «первичным». Понимаете? Старый основной закон философии об учреждении Основ устройства Мироздания за невменяемостью авторов отменили, а нового — удобного для меньшинства и не раздражающего большинство, ещё не изобрели. Это же не похотливое избрание «мисс Вселенной», тут ведь что о Вселенной сочинишь, — на таком кладбище меньшинство тебя и похоронит, с фанфарами или без. Вы, часом, не за то, что академиков самих изучать пора? Ведь что может быть занятнее зрелища, как они погоняют квантовой теорией хромую убогую парадигму мира? Разве что семантический разбор генеральского монолога перед капитаном. Почему величайшие академические умы в 1882 году специально образовали Британское общество психических исследований и сумели доказать факт бессмертия души после смерти тела и получения спиритической информации, а наши — плетутся на кляче материализма? И почему те учёные смогли убедиться в реальности реинкарнации и после своей смерти надиктовали группе лучших медиумов, с которыми работали ещё при жизни, целые книги про бытие обитателей на разных уровнях духовного мира, а наши — подобные вещи с порога клеймят шарлатанством? Или этой довольно образованной братии истину тоже заменили рейтинги? А простому неакадемическому большинству и так есть, чем повеселее на досуге заняться, — то премьера скандально-дебильного перфоманса, то галерея уникальных продуктов распада духа и тела, то супершоу одних и тех же под разным соусом «звёзд». Дошло-доехало до открытых конкурсов детской красоты в бикини — педофилам на радость, и до истребления заложенных природой материнских инстинктов — внутриутробной аренды и однополых родителей. Тупая вера в мнимую очевидность одноразовой жизни, за пределами которой, якобы, не будет предъявлен счёт…

— Упомянутый Рупрехт фон Эльзен занимал северо-восточную часть сегодняшнего замка, названную позднее «Дом Платтэльзен». Эта самая старая часть замка находится на самой высокой точке и включает в себя замковую башню высотой 42 метра от основания в позднероманском стиле, построенную в XIII веке в качестве 6-этажной жилой башни со строгим эркером над входной дверью, и остатки дворца в романском стиле, которые видны сегодня в нижнем этаже «Дома Берлицер»…

— Сейчас мы находимся в «Доме Рюбенхоф». Здесь на первом этаже расположены оружейный зал и Рюбенхофский Нижний зал. Именно эта часть замка наиболее наглядно демонстрирует условия жизни зажиточной дворянской семьи XV—XVI веков. Особой ценностью обладают картины мастеров Кёльнской школы и школы Кранаха, написанные на досках…

Неоднозначный интерес испытал я, глядя на холодное оружие. Особенное внимание привлекли мечи и кинжалы, которые носили в начале XVI века. Среди них был и тот меч, сувенирную копию которого я купил. А среди кинжалов, лежащих под стеклом, отметил два, один из аналогов которых мог быть у Густава в последний день его жизни.

— Через зал приёмов, где сейчас развёрнута выставка оружия XIV—XV веков, можно пойти в Нижний зал — типичное жилое помещение богатых дворян — обитателей. Этот зал отапливался камином, и здесь всё сохранилось в первоначальном виде. Убранство — типично для богатого средневекового дома — сундуки, складные стулья с высокими резными спинками, фламандские зелёные ковры с изображением растений и зверей. Здесь же старинные картины XIV—XV веков.

Чтоб я так жил! — чуть не воскликнул я, оглядывая огромную комнату, в подобной которой, видимо, я и жил. На потолке — массивные потемневшие деревянные стропила, выбеленная стена имела камин в рост человека, — его верхняя конусная часть напоминала роспись под хохлому. А коврики с лебедями и лисицами на фоне диковинных зарослей — ничего. В моей комнате, как помнится с лёгкой руки доктора, тоже висел подобный гобеленчик, поменьше, — за ним Густавом был устроен тайник. И стол-ларец похожий на мой. И обод со свечками на цепях над столом для десяти персон тоже похож.

Слегка поскрипывая по широким половицам, наша группа двинулась дальше.

Зал отдыха впечатлял не меньше, только пол тут был выложен розоватой узорчатой плиткой, а камин был в полтора раза выше — под белёный потолок с продольными стропилами. У окна с глубоким арочным проёмом стоял большой двухъярусный резной буфет, рядом — круглый стол под тяжёлой скатертью и резные стулья на ковре. Одну из стен украшал гобелен со стадом не то собак, не то овец. Н-да! Умели отдыхать рыцари-дворяне. По сравнению с этими апартаментами наша вожделенная Рублёвка — загородный курятник со списанной мебелью. Я задержался, рассматривая металлическую посуду на зелёной, расшитой золотыми узорами скатерти, — наверное, из такой я завтракал каждый день, и поспешил за уходящей группой.

— В этом доме в первозданном виде сохранилась и позднеготическая малая капелла в эркере… — гид подождала, пока мы соберёмся вокруг неё и сказала, что сейчас мы направимся в здание «Роттердорф» на западной стороне замка.

Я насторожился — это была та часть замка, где мы с Флорой когда-то жили. Я прекрасно запомнил вид из окон и их расположение снаружи, любуясь, как отражается солнце на сланце башен. Интересно, узнал бы я ту самую комнату?

— В большом «Доме Роттердорф» в западной части замка, увенчанной тремя многоугольными фахверковыми башенками сверху, куда мы направляемся, находится самое большое помещение замка — Рыцарский зал, украшенный гербами, картинами и оружием, и комната курфюрстов, получившая это название в XIX веке, после того, как сюда поместили портреты обоих курфюрстов.

Боже мой, где-то в дальнем от главных ворот северо-западном углу этого здания, — примерно под первой слева из трёх башенкой-фахверком мы и жили. В гипнотическом трансе я видел, как стремительно иду длинным коридором, поправляя на поясе короткий меч, и прохожу мимо стенного уступа молельни и небольшой открытой террасы, которые хорошо были видны издали с западной стороны. Подходя к замку впервые, я сразу узнал молельню, но определить этаж по уровням больших окон было трудно. Узкий белый выступ с остроконечной крышей снаружи, как бы прилепленный к зданию наподобие эркера, находился приблизительно в центре плоскости громадной западной стены. А в трансе у доктора я дошагал по коридору до конца и по лестнице поднялся в северо-западную, угловую часть башни, — именно там, почти на самом верху, располагались семейные покои…

Я пришёл в себя, когда мы уже собирались выходить из комнаты курфюрстов. Моим соотечественникам с Волги и в голову бы не взбрело, какие мысли меня посетили.

— … представители рода Эльзен неоднократно занимали и высокие духовные посты: Герлах фон Эльзен (1567—1581 годы) был курфюрстом в трирском архиепископстве, Эберхард Эльзен, майнский архиепископ, был избран курфюрстом 9 июня 1732 года.

М-да, милые лица. Один из портретов был выполнен в тёмных тонах: чёрный беретик, чёрный костюмчик, белый воротничок. Одень такого в прикид от современных портных-содомитов — и хоть сейчас в Бундестаг…

— А это небольшое помещение называется письменной комнатой, где трудились писцы. Вы видите зелёные расписные панели потолка и стен. Одна из них сверху имеет небольшие витражи на религиозные темы и оконца, снабжённые ажурной металлической решёткой из круглых ячеек. В углу стоит удобное деревянное кресло с мягким сиденьем и небольшой, около метра длины, стол тёмного дерева, на котором стоят пюпитр для чтения книг и бронзовый подсвечник. В этой комнате в давние времена писали летопись замка Эльзы. Нижняя часть стен — красного цвета и покрыта сложным золотым орнаментом, а тёмный дубовый пол гармонирует с мебелью.

Экскурсанты разглядывали помещение, восхищаясь изысканной роскошью.

Значит, летопись замка велась, она существует, — подумал я, — а раз так, она должна быть доступна. Ну и что? Зайти в экскурсионное бюро? «Здравствуйте, а не осталось ли у вас каких-либо следов Густава-Справедливого и его жены Флоры, — они родились в начале XVI века?». Ну, для хохмы можно уточнить, что в их гибели виновен один из столпов российской экономики Кулешов, и его скандальную инкарнацию в замке все хорошо знали. Будет смешно, тем более ни одного слова по-немецки, кроме «kasper», я не знаю. Нет, объясниться с сотрудниками я, разумеется, сумею, но не факт, что прямолинейные немцы тут же не примут меня за сумасшедшего. Позориться, тем более, нарываться на отказ, не хотелось. Неужели, остаётся сделать фотоснимок западной стороны замка и убраться отсюда? Нет, я действительно хронический «крези», кто бы ещё додумался до такого?

— По крутой лестнице перейдём в большие спальные покои верхнего этажа, — их стены и потолки украшены росписью цветочных узоров XV века. В одной из спален — высокая кровать в стиле поздней готики с балдахином, на которой изображены сцены охоты, боёв и турниров. Высокая кровать и балдахин обеспечивали лучшее сохранение тепла…

Интересно, а где их туалет, не на двор же до ветра ходили? Согласно школьной, кстати, до войны придуманной классике десятков поколений школьников, «какой-то маленький вассал вокруг весь замок… обошёл и в книгу жалоб написал, что туалета не нашёл».

— К этой просторной комнате, где спал всего один человек, примыкают два помещения: туалетная комната — одна из 20 в замке, и рабочий кабинет.

Двадцать абсолютно бесплатных сортиров, ходи — не хочу! По центру помещения — деревянная опора до потолка, расписанного зелёными узорами-лепестками, в нише левой стены — два заострённых к верху окна с цветными витражами стёкол. В левом дальнем углу, как водится, камин до потолка и вход в туалет, видимо, в кабинет вела дверь, что правее. Королевская опочивальня — три ступеньки к широкому ложу, покрытые ковром, на балдахине — по две жёлтые занавески с гербами Золотого Льва на обеих сторонах кровати, тумбочка со свечкой у изголовья. И гладко выскобленный деревянный пол. В одиночку здесь шляться, конечно, не дадут, чай, не Третьяковка и не Греческий зал, поэтому в туалет, как мелкий вассал, заплутавший в гостях у вышестоящего братана-сюзерена, я всё-таки заглянул. Дырка внизу — обычного для казарменного нужника размера, но от пола до потолка всё обшито панелями как в сталинском кабинете, а за дыркой — на выступе — медный кувшинчик, — артефакт литра на два. И похрапывал среди всей этой роскоши какой-нибудь сладко грезивший герцог пенсионного возраста с виагрой под подушкой. Не то, что наши междоусобные феодалы садиста-параноика Иоанна Грозного, спавшие ровно в те же годы на соломе в обнимку со скотом.

— … различные помещения внутри ансамбля, — продолжала гид, — тщательно отреставрированы, и в них выставляются оружие, фламандские гобелены XI века и живописные панели. Самыми роскошными покоями являются Рыцарский зал и зал Знамён.

Этого я ждал с начала экскурсии, прямо-таки жаждал увидеть то, где плёл свои интриги Карл Коддль, он же мой визави по настоящей жизни, — рядовой олигарх Всея Руси Кулешов. Не мог же я ради такого зазря переполошить по дороге сюда столько разношёрстной публики — от крутых братков олигарха и неусыпных чекистов до французских полицейских и медиумов.

— Двумя этажами ниже расположен Знамённый зал с позднеготическим стрельчатым потолком, украшенным звёздами, и построенная в 1500 году кухня замка с оригинальной печью из туфового камня. А мы далее переходим в Рыцарский зал — центральное помещение для празднеств, семейных торжеств, встреч и переговоров…

Ага, и ещё для «мозговых штурмов», — как и где провести бесплатную коммерческую «акцию», — следующий гоп-стоп. Лучше бы рассказали, как здесь проходили «тёрки» породистых гопников с большой дороги на Мозель, Айфель и Майфелд.

— Вы видите шутовские маски по углам и под центральной потолочной балкой — символ свободы слова, а «Роза молчания» над выходом — символ скрытности, что демонстрирует характер этого зала.

Ну, это демонстрирует нечто большее, потому что шутам всегда только и давали слово, не болтали сами, а молчать заставляли всех. Когда Игорь Львович отправил меня в трансе в этот типичный рассадник «умеренной гласности», я посматривал на ту дверь и ждал, когда сюда войдёт моя Флора А над входом — барельеф пресловутой «Розы» диаметром сантиметров тридцать со знакомыми мне готическими буквами, которые гид почему-то не стала переводить: «Забудь, что слышал, всяк сюда входящий и выходящий, слышавший здесь всё». А вон в том углу под депрессивную какофонию дудок тогда лихо кувыркался и отплясывал юркий с раскрашенной рожей kasper, ой, это по-местному, простите — шут. Его непомерно квадратная башка была повязана чёрным платком, из-под которого торчали рыжие вихры, шею охватывал чёрный наплечник, какой носят палачи, а верхняя и нижняя часть наряда в шахматном порядке были серого и красного цвета. И на поясе его висел рог, который по-идиотски подпрыгивал, как нетерпеливая рука пьяного всклокоченного Карла Коддля с бокалом, в который гогочущие собутыльники пытались наплескать райнского белого.

Невероятно, но хотите — верьте, хотите — нет: тут мне было знакомо всё, от тёмных потолочных балок до пола в мелкую плитку, которой и сейчас укладывают вокзальные туалеты. Если бы попросили, во время гипнотического транса у доктора я мог бы специально для вас описать на полу каждую щербинку, хотя, вероятно, за столетия полы уже меняли. Казалось, за 500 лет картинка богатого интерьера в зале не изменилась, та же дубовая дверь с круглым верхом на выступе стены, под углом обращённая в середину зала. А вот, в центре помещения, прямоугольный стол на десять персон, на котором стоят три серебряных подсвечника и за которым (или похожим на него) сиживал и я, правда, не с этим отморозком Карлом Коддлем. Несколько прямоугольных окон с глубокими овальными проёмами поверху так же подчёркивают мощь крепостной стены. С потолка на цепях по-прежнему свисают два кованых обруча со свечами — один над столом, другой — поменьше — у камина. Ну, рыцарские доспехи между окнами на красных постаментах 500 лет так и простояли, и, похоже, стульчики вокруг стола точно такие же — строгого стиля с короткой бахромой по периметру квадратного полужёсткого сиденья.

— На карнизе под тяжелыми дубовыми балками знатный и могущественный род представлен своими гербами — эта геральдики развивалась со времён первых Крестовых походов.

На стенах зала — картины XVII века на темы Ветхого Завета.

Что ж, значит, полотна успели написать между двумя моими жизнями, в моё отсутствие на Земле по уважительной причине.

— Между окнами зала стоят доспехи, принадлежавшие императору Максимилиану.

Этот при мне уже правил — можете открыть энциклопедию.

— Любопытная деталь: комплект доспехов весит около сорока килограммов, при этом средний рост рыцарей в те далёкие века составлял 140—160 сантиметров.

Должно быть, подобных «стоячих доспехов» на нашей Рублёвке больше, чем в скобяной лавке, — нет бы, патриотично украшать стены своих дворцов кольчугами и шлемами ратников Невского и Донского, так рублёвские помещики сей прозападный новодел в коридорах выставляют, чтоб всякий, гонимый простатитом в сортир, натыкался. И при этом, очевидно, думают, что двухаршинные европейские муромцы в своей «полевой форме» дённо и нощно ели, спали и под средневековую дуду, держась за руки и задирая к потолку ноги, в пляс пускались. Подумать только — за 294 года до гибели Густава фон Рота, в битве на Чудском озере под лёд могли уйти его предки!

Наша группа задержалась в Рыцарском зале дольше всего — каждому хотелось разглядеть рыцарские доспехи, если не пощёлкать забралом. А меня уже больше всего тянуло в кухню. Кроме того, я изнывал от нетерпения, поведут ли экскурсантов по «тому самому коридору» и в «ту самую комнату». Но замок был настолько велик, что надежда таяла. А на что я рассчитывал — на то, что гид заговорщицки соберёт нас в кучу и торжественно зашепчет, что покажет комнатёнку самого старины Густава? Улучив момент, когда посетители разбрелись по залу, я подошёл к немке и тихо спросил: «Скажите, пожалуйста, где находится небольшая молельня, которую видно с западной стороны?» — «Она ниже, почти под нами, мы пройдём мимо неё», — ответила та и обернулась ко всем, подав знак к выходу из зала.

Мы спустились на этаж и потянулись за гидом. Поразительно, но я увидел то, что после визита к доктору до сих пор наваждением стояло перед моими глазами. Да, это был тот самый коридор — вот она молельня для индивидуальных обращений к Господу. Цветы, старинная икона, совсем узенькое оконце. Трудно верить своим глазам: мимо этого места я проходил в последний раз и в последний день своей прошлой жизни 16 июня 1536 года. Я поспешил за растянувшейся по коридору толпой и вдруг заметил, что дальний конец его до самого потолка перекрыт какой-то чужеродной металлической преградой. Я обогнал несколько человек и, с трудом протиснувшись к гиду, спросил, что находится в конце коридора.

— Там проводится косметический ремонт комнат на верхних этажах.

— Danke — спасибо.

Я был обескуражен так, что почувствовал, как у меня вытянулось лицо, и до меня еле дошли слова нашего гида:

— А теперь мы поворачиваем и по винтовой лестнице спускаемся в зал Флагов.

Обратите внимание, звёздный свод поздней готики зала Знамён поддерживает каменный каркас…

Я рассеяно, бараном, вперился в разноцветные стяги, не различая фамильных гербов победителей и завоевателей средневековой недвижимости, и думал только о том, как мне попасть в «мою комнату», куда я заходил за полтора-два часа до последней своей физической смерти.

Мы вышли из зала и по лестнице стали спускаться вниз. Я смотрел потерянным взглядом под ноги, боясь оступиться на ступеньках прошлой жизни, и размышлял, что ещё смогу предпринять до возвращения к Марку. Найти камень на своей могиле, о которой десять лет назад сложил стишки? Какая чушь! Но странный, непонятный для самого себя азарт и смутная тревога уже начали захлёстывать меня, и самое гнетущее заключалось в том, что выхода я не видел. Тем временем группа остановилась рядом с гидом на небольшой площадке в ожидании продолжения рассказа.

— Теперь мы находимся внизу, на первом этаже и входим в кухню. Она заслуживает особого внимания и не только знаменитой печью из туфа. Всё устроено абсолютно функционально. Тут очень просторное помещение со стенными шкафами и примыкающей кладовой.

Так! Я родился в 1508, а кухню, по словам гида, отстроили в 1500-м. Сундуки, шкафы для посуды, полки с цинковой посудой, а вон в том шкафу, «как щас» вижу, должна находиться стеклянная посуда для особо торжественных случаев. Я действительно запечатлел в гипнотическом состоянии висящие на стропилах под потолком большие крюки с подвешенными тушами диких кабанов и оленей. А огромные сковороды и сейчас висят на той же стене рядом с полкой, где громоздятся кастрюли. Не из одной ли из них добрая толстая Херда давала мне лизать крем для торта, смеясь над моим перепачканным ртом? И вновь, как во время гипноза у Игоря Львовича, я ощущаю те же запахи чего-то вкусненького, чувствую аромат пирожных, словно в том запредельном детстве, сидя на ларе, болтая ногами и держа в руках плошку с любимым лакомством.

— Здесь готовилась еда для всей семьи. Повара, поварята, стряпухи и работники трудились день и ночь, чтобы угодить хозяевам и их гостям. В этом месте проявлялись смекалка и мастерство людей из далёкого Средневековья.

Экскурсия подходила к концу.

— В «Доме Роттердорф» также имеется большая капелла, находящаяся на первом этаже ближайшей к внутренним, северо-западным воротам башне этого дома.

Это же и есть та угловая башня, где я жил, почти оттуда мы только что спустились. И хотя капеллу я ещё не видел и не помнил, она была местом, мимо которого когда-то я часто ходил. Там как раз находится западный спуск к реке.

Мы вышли наружу через другой выход, и я смог взглянуть на «Дом Роттердорф» не с открытого пространства, а со стороны внутреннего двора.

— Если есть желающие, — сказала гид напоследок, — можно также отдельно посетить Сокровищницу, в которой собрано более 500 бесценных экспонатов XII—XIX веков, — золото, украшения, фарфор и священные реликвии Средневековья и Возрождения, — вход в неё со двора у «Дома Платтэльзен».

Волгоградцы тепло поблагодарили сдержанную немку и пошли через двор — за мостом их ждал туристический автобус. Счастливые — два часа беглого осмотра и никаких исторических заморочек. Я тоже поблагодарил гида, но при этом запомнил имя на бейджике её пиджака, — больше никого из русскоговорящих здесь я не знал. Не то, чтобы меня взяла усталость, просто слишком много надо было осмыслить, слишком многое я здесь не только увидел и услышал, но и «опознал». Я был к этому готов, но теперь не знал, что с этим делать. Вещей при себе у меня не было — с ними бы не пропустили, и я решил где-нибудь посидеть.

Да, во Франции мне удалось раскрыть загадку приданого Эльзы, установить, почему за её сокровищами охотился Кулич, и выяснить, где найти ту, которую звали Флорой. Но ведь в стихах прабабушки, обращённых ко мне задолго до моего рождения, говорилось ещё об одной тайне, — меня самого, а как её разгадать, слоняясь по музейным покоям? Может, и вправду дощёлкать натуру камерой и предупредить Марка о приезде? Ведь кто бы что про мои «глюки» не сказал, и так было ясно — во мне была душа человека, который здесь жил с 1508 по 1536 годы. Но тогда какого лешего здесь мне ещё надо? А вам бы не надоело ходить сюда, как на работу, — пять вёрст туда и пять обратно, и всё полем-лесом?

* * *

— Так как мы имели несколько существований, то не возникает ли связи родства гораздо раньше нашего настоящего существования?

«Это не может быть иначе. Последовательность телесных существований рождает между Духами связи, которые существовали уже прежде: это одна из причин симпатий между вами и некоторыми Духами, по-видимому, совершенно чуждыми вам».

Книга Духов

* * *

Всё ещё находясь под впечатлением от увиденного, никого не замечая, я в задумчивости направился к выходу из дворика. Мне не хотелось возвращаться в гостиницу, но и здесь делать было нечего. Чувствуя апатию и опустошение, не понимая, что ещё мог бы предпринять, и, смотря под ноги, я добрёл до магазина, где вчера с таким вдохновением выбирал сувениры. Вот, наверное, и всё, что останется мне на память о неразгаданной тайне прошлой жизни. Буду утешаться тем, что знание тенденции избавляет от знания мелочей, — невесело заключил я и решительно повернулся к дверям, чтобы последний раз взглянуть на макет замка и оружие, и в ту же секунду с кем-то столкнулся.

— Энтшульдигунк, фрау! — вырвалось у меня.

Это была Хельга Грот.

— Verzeihen Sie bitte!

— Энтшульдигунк, — повторил я, как баран, но уже понимающий, что случайность встречи мог оспорить исключительно Всевышний. Девушка, естественно, меня запомнила, поскольку наши взгляды у входа в музей встречались, и она знала, что я знаю, что она знает русский язык. Искра между нами в тот момент всё же пробежала, а на уровне души такие мгновения не пропускаются.

— Macht nichts. In Ordnung, — ответила она, улыбнувшись одними безумно красивыми зелёными глазами.

— Мне, правда, очень неловко, простите меня. Вы не ушиблись?

— Нет, всё в порядке, — успокоила Хельга, как ни в чём не бывало, перейдя на русский.

— Не подскажете, какой лабиринт ведёт в кафе? — не придумав ничего умнее, спросил я.

— Пойдёмте, провожу вас. Я как раз туда иду.

— Благодарю.

— Не за что. Только я не фрау, а фройляйн.

— Извините, фройляйн, спасибо, — проникновеннее старушки, которой уступили место, ответил я.

Мы шли молча, а я лихорадочно соображал, что делает охотник, когда на него бежит дичь. У Хельги были стройная спортивная фигура, миловидное овальное лицо с правильными чертами, таким же правильным носиком и светлые прямые волосы, немного недостающие до плеч. Причёска обрамляла овал лица так, что, как говорится, не отвести глаз. С такой немузейной красой любой курице из топ-моделей фору давать, и на тебе — в музейную глухомань сиделкой, вязать носки.

— Ваша экскурсия уже окончилась? — спросила девушка.

— Окончилась, фройляйн.

— Вам понравилось?

— О да! Особенно кухня. Там такие громадные сковородки, что стало жаль загулявших рыцарей. У нас обычно используют небольшие деревянные скалки, — я скосил глаза в её сторону. Этого оказалось достаточно, чтобы по выражению лица заподозрить в Хельге наличие чувства юмора и отсутствие чопорности — непробиваемого барьера для знакомства. Кто знает, где тут у них проходит граница между толерантностью к экзотическому блуду и классическим сексуальным домогательством?

Мы поднялись по лестнице в кафе, в котором я был вчера, но не дошли до прилавка, как я сказал:

— Позвольте угостить. Пирожные с сосисками не подерутся?

— Нет, но… — Хельга, видно, не ожидала от меня такой прыти, и любой ответ её был проигрышным.

— Пожалуйста, присядьте здесь. Прошу вас — у меня после экскурсии появился вопрос, а мне доступен только английский, — я беспомощнее отставшего от поезда пассажира в тапочках развёл руками. — Одну минутку.

Хельга села за стол и приняла изящную позу непринуждённого ожидания. Мне повезло, очереди не было. Я вернулся с картонным подносом, быстренько переставил всё на стол, сходил за другим и присел напротив девушки.

— Ваше имя я прочёл на бейджике и обязан как-нибудь назваться. Александр.

— Очень приятно, — ответила она. — Вы из России?

— Да. А вы из замка или того домика под островерхой черепицей, что у главного входа? — осведомился я, подавая пример, как разделаться с немецкими сосисками с помощью соуса.

Она рассмеялась — сдержанно, как-то по-немецки, а я плеснул воды в её стакан.

— Спасибо. Это же средневековый дом прислуги. Я из замка, вон мои окна.

— Ах, простите. Тогда не ваш ли муж прячется за занавеской? — в тон отреагировал я и успел подумать, что жена Густава Флора частенько бегала в этот домик к своей подружке — служанке Бутике, и наша старая кормилица Берта тоже жила там.

— Нет, не муж, — подыграла Хельга мне, вероятно, не придавая значения тому, как изменился бы в неродном для неё языке смысл её ответа, если бы она вместо «не муж» сказала бы «не он». Где она выучила русский? Когда рухнула Берлинская стена, фройляйн было лет десять. У нас, между прочим, всё ещё зовут девушкой замужнюю сударыню за прилавком лет до сорока и стесняются «погонять» силиконовую шопоголичку с Рублёвки барыней. Фрау-мадам таких тонкостей не понять.

Где же она выучила русский? Я уже не сомневался, что передо мной сидела та самая зеленоглазая блондинка, которую мне предрекли в московской подземке, и боялся спугнуть удачу. И вот теперь она сидела прямо напротив меня, держалась скромно и грациозно, и, согласно вещим словам гадалки, должна была помочь в том, в чём мне было бы невозможно справиться в одиночку. Моя и её роли в этом запутанном деле существовали во времени задолго до того, как я оказался здесь, в одном из двадцати пяти тысяч замков Германии, до того, как мне чуть не свернули шею во Франции, и даже до того, как в центре Москвы случайно подобрал почтовый конверт, с которого всё и началось. Такую помощницу для секретных поручений ещё поискать — с легальным доступом в замок, бегло шпарит по-русски и вдобавок умная, — в общем, находка для осиротевшего от серии провалов резидента. Разница между умным и очень умным заметна не сразу, но юмор чувствуют оба. А смотрит как — почти влюблёнными глазами — с ума сойти! Придуривается, наверно. Вам бы тоже так показалось, если бы понаблюдали, как колыхаются её натянутые брючки, и уловили вибрации голоска. Прости любодеев, Господи.

— А вы? Отбились от толпы? — лёгкий, почти незаметный акцент фройляйн был прелестен. — Как вы тут оказались?

Скорее всего, она понимала, что я прибыл сюда не с группой, а сам по себе. Говоря по-русски, Хельга иногда делала необычное ударение на двух слогах в конце фразы, однако это лишь добавляло речи притягательности.

— А-а, — с точно выверенной безнадёжностью махнул рукой я. — Топографический кретинизм. Заблудился на очередном перекрёстке планеты.

— И чем в жизни занимаетесь?

— Писатель — выпил и весь день свободен. В последнее время пытаюсь заработать на одном и том же заблуждении, которое преследует человечество с колыбели, и сейчас заканчиваю роман. Как сказали бы мэтры, исписался и ломанулся по миру блудняком тянуть лямки рюкзака.

— Где же ваш рюкзак, если не в автобусе?

— Бросил от изнеможения в шести милях к северу, выражаясь языком изобретателей джинсов, демократии и разбадяженного кофе. Боливар не выдержит двоих. Конечно, снискать масло на хлеб на одних и тех же пороках несравненно легче, но мне это слишком претит. Творить виртуальных мерзавцев в реальной сфере отрицательных эмоций и живописать бурю страстей в рукомойнике по американской мечте о чемодане зелёных рублей — не моё.

— А разве существует другая литература?

О как! Нарвался. Придётся отвечать, но, кажется, я уже входил в раж.

— Тут вы правы. Ещё ни одному пролетарию не удавалось застукать сытого Ротшильда и голодного Рокфеллера, а это совсем иная проблематика. Знаете, как бывает? Для начала приходится выуживать из жизни некий конфликт, столкновение интересов и характеров и щедро наделять персонажей изъянами души. А вскоре видишь, что за несколько прошедших тысяч лет к старым изъянам нельзя добавить ни одного нового. Я уже стал задумываться, не пора ли вместо художественного изображения пороков публиковать бюллетени их рейтинга встречаемости. Великая немецкая и русская литература уже сделала всё, что смогла. Доводом к тому выступают тысячи поколений землян, отправленных по религиозным канонам в адскую вечность, и неиссякаемый поток её будущих соискателей. Стало быть, или не всё ладно с канонами, или с соискателями давно происходит что-то не совсем то, поскольку массовое устремление в вечную преисподнюю, по тем же канонам, считается нелогичным. Складывается впечатление, что временно посланным на Землю и навсегда запертым в преисподней не дают обменяться мнением, а ведь в этом смысл передачи опыта поколений.

— А разве Церковь никого не предупреждает о вечной преисподней? — ввернула Хельга.

Во даёт, — девочка въехала в тему без разбега.

— Ну, Церковь у нас святая аж с беспорочного зачатия, в преисподней не состояла, а пожизненно осуждённому грешнику поверят сразу все. Церковь это понимала, поэтому для наглядности вечного адского пламени демонстрировала огонь костров Инквизиции, хотя и это не вразумило подданных. Скептики перелопатили Писание — а там ни слова про Святую Инквизицию и её костры на площадях, где нынче кормят голубей. И потом, какой чудак поверит в вечный огонь ада, если от греха можно запросто избавиться путём обмена монет на пачку индульгенций от святых отцов, которым тоже надо есть и пить? При такой святой коррупции, что папа римский на Святом Престоле, что знакомый чёрт-истопник из преисподней, — без разницы. Правда, были и достижения. Чтобы эффективнее управлять армией святых отцов на местах и экономить на их семьях, ввели обет безбрачия, который привёл к всплескам однополых внутрикорпоративных извращений. Церковные аналитики отслеживали степень разврата общества по падению рождаемости, и, в конце концов, искоренили блуд и нимфоманию настолько, что современные психотерапевты вынуждены избавлять от фригидности. Грех не освобождает душу под внешним и внутренним принуждением, — он вытесняется из души Святым Духом, а какой святой была Церковь, узнали ещё до того, как огородили забором Ватикан.

— Очень убедительно. Выходит, что-то не то с канонами? — Хельга приложила салфетку к губам. — Что же теперь — вообще не писать о пороках и молчать о грехе? — она бросила на меня пытливый взгляд.

Я же говорил — умная: умеет слушать и махом вернула меня к тому, с чего начал. Попробуем слегка возразить и увести беседу в бескрайние дали — пусть выберет сама, на чём застрять.

— Почему же молчать? Механизм очищения души Святым Духом изложен в религиях, опровергающих вечные сковородки преисподней. На Тибете, во избежание кармы, даже носят марлевые повязки, чтобы не нарушить заповедь «не убий» в отношении какого-нибудь невинного комара.

— Носят маски?

— Носят. Не все, конечно. А с другой стороны, Католицизм не мешал римским папам устроить резню мусульман в Крестовых походах и прятать беглых нацистов в конце войны. Вечной преисподней не убоялись ни те, кто сбросил бомбу на Хиросиму, ни те, кто жёг напалмом Вьетнам, хотя рука, отдавшая приказ, лежала на Библии. Нелепо думать, что церковный раскол на Руси в XVII веке произошёл из-за пересмотра взглядов на вечную преисподнюю. Модернисты вытворяли со старообрядцами такое, что западная поповщина нервно курила, отойдя в сторонку. А победному шествию западного Учения о Вечном Аде по Руси к тому времени минуло шесть веков. Но если вероучение о наказании разрешает убивать церковникам, как оно может запретить делать то же самое, например, верующим в бесконечный ад или рай террористам? «Верные» и «неверные» имеют две параллельные прямые — бессмертие души, сбросившей тело, как изношенную одежду, и бесконечность возмездия над развоплощённой душой, а это путь вникуда. Мошенники, одурачившие миллиарды, достойны Книги Гиннеса, — этого акта хватило бы, чтобы положить конец мракобесию, но история не ищет лёгких путей. И чем же нам, в таком разе, поможет ещё одно искусное художественное отображение старого порока или преисподней Данте Алигьери, которому не годятся в подмётки все вместе взятые инквизиторы? Вот вы же не верите, что авторы школьного курса по приобщению к однополой любви с целью скрытой контрацепции не читали про содомский грех в Библии?

— Недоумение существует.

— Ну, вот. А человечество не верит, что кому-то выгодно уничтожить институт семьи, воспитать космополита среднего рода, сократить число землян и превратить в управляемых баранов, освоивших пару кнопок. Уж коли европеец со средней зарплатой и ай кью смирился с тем, что его пятилетнее чадо вот-вот выберет половую альтернативу, и считает право трансгендера усыновлять отобранных у нормальных родителей детей подлинной демократией, пора открывать элитную клинику. У нас изъятие детей из семьи из-за нехватки апельсинов тоже может войти в привычку и будет поначалу сопровождаться недоумением. А когда поймут, что апельсины — не причина, а всего лишь повод, будет уже поздно, — ведь когда воруют миллиардами, это так трудно сообразить!

— Тогда должна быть причина.

— А кто её от вас скрывает? Стремление к демократии. У нас тоже есть кого зафиксировать на койке сыромятным ремнём. Задачки по арифметике домогаются точного числа детишек, выбравшихся из бассейна, за вычетом захлебнувшихся, а по истории — какой национальности был Гагарин — американец, англичанин или швед. А ещё есть русский язык и литература, масса иных предметов для выращивания поколения дебилов. Ползучую диверсию объясняют безграмотностью отдельных чиновников, но это клевета, — Запад не одаривает рублём полудурков, он вкладывает деньги в профессионально сделанный труд. Школьный учебник биологии советует промыть ожог водой, а затем одеколоном или раствором марганцовки. Знаете, к чему это приведёт? К дикому воплю, ещё большему ожогу и неизгладимым следам. Думаете, биологи не знают биологии? Всё просто: поставлена задача вызвать ненависть к учёбе, школе, учителям и своей стране. При этом известны имена и авторов, и заказчиков. Я знаю процедуру написания учебников — мнение заслуженных учителей, психологов и экспертов попросту игнорируют. Школьные «буквари» вызывают и закрепляют у детей стойкие ассоциации с психопатологией, выданной за норму. А те, кто отделывается отговорками о низком качестве материалов, должны отвечать вместе с их автором и министром, который перенял навык делать вид, что его нет.

— Вы всегда даёте такие жёсткие оценки?

— Только когда впечатляют задачки про утопленников. Оценочная информация, как любая другая, не бывает мягкой или жёсткой, хорошей или плохой, а только верной и неверной, в том числе, лживой. То, что на иностранные деньги подвизались калечить души детей, в доказательствах не нуждается. Дедушке Ленину тоже подали грант на «цветную» революцию, а в итоге, битое столетие — коту под хвост. Старое снова выдернули с корнями, а от нового опять хватила кондрашка.

— Я понимаю, о чём вы говорите.

— Значит, вы понимаете и разницу между старомодной сменой традиционной власти в одной стране и сменой народонаселения планеты в связи с перекройкой карты мира. Зачинатели глобального бардака не зря начали с образования. Архитектонику мирового сортира для начала возводят в чьих-то несмышлёных головах. А почему вы улыбаетесь?

— От вашей манеры выражаться. Откуда у вас эта мысль?

— От писателя Булгакова. Мне подобные мыслеформы ещё не под силу. Хотя что-то похожее про архитектора и пчелу есть у Маркса. Архитектор лучше пчелы тем, что заранее строит свои соты в голове, а по пророчеству Ванги наступление конца света будет сопровождаться исчезновением пчёл, — аналогия о всемирном сортире напрашивается сама.

— Где вы научились неординарно мыслить?

— Нигде. В общеобразовательной школе, где собирали макулатуру для самой читающей страны, в которой не хватало книг на всех. Был у меня знакомый полицейский, который научил, как сопоставлять разбросанные по месту и времени факты, выводить неочевидные следствия из нечёткого множества и подтверждать их ранее неизвестными обстоятельствами. Сложнее, когда очевидное лежит сверху и исключается одним из оппонентов. Проблема упирается не в человеческую логику земного ума, а в душу оппонента, и тут побеждает сильнейший. Мальчишки на школьном дворе это инстинктивно сознают, поэтому предпочитают врезать по морде, а не договариваться. Родители вслух ругают за драку, а про себя хвалят за мотивацию разбить чей-то нос. Это к вопросу о толерантности в России, где больше всего привыкли ценить правду и справедливость. Поэтому на Западе не могут понять загадку русской души. Логика подсказывает, что за Хиросиму следует извиниться, а Дух не даёт, — мол, не за что. Понимаете? Реальная жизнь и битва насмерть скрыта именно там, в Духе. Если Моисею не понравилось бы одобрение европейских гей-парадов, как Западу может понравиться Россия? Я давно заметил, что политологи регулярно ставят один риторический вопрос, на который ни разу не ответили. Запад, дескать, поносил нас за антинародный режим, мы от него избавились, а он «обратно» нас не любит, да ещё окружает НАТОвскими базами. То есть, когда коммунистическая идеология отправилась на свалку, когда Запад отхвалил этих мудаков — Горбачёва с Ельциным, геополитических светочей-материалистов осенило, что дело было не в идеологии, а в чём-то ещё, что вертится на языке и никак не слетит.

— Что же это такое?

— Борьба светлых сил с дьяволом, и Россия первой в мире примет стратегию этой борьбы. Философские категории добра и зла вообще не имеют смысла без разделения Света и Тьмы. Сегодня ясно, что Россию считают многовековой помехой мировому господству, а к нему стремится только дьявол. Побеждает сильный духом, и не стоит приравнивать укрепление силы Духа к обливанию холодной водой — это уровень пионервожатых и командиров взводов.

Хельга передёрнула плечами, но промолчала, а мне было пора сменить тему.

— Когда я в горячих спорах довёл мысль о строительстве всемирного сортира до извилин своих друзей, они настояли, чтобы осмотрел ваш архитектурный шедевр и вернулся другим человеком, а я человек покладистый и перечить им не стал. Они тоже хороши — сложили про меня байку, как я буду собирать во Франции виноград у какого-нибудь прованского феодала, и сами же ей наслаждались, пока туда не спровадили. Не поверите, напророчили — собирал, как миленький. Художник обязан жить среди людей, чтобы всякий мог бы его обидеть. Вот так, после непосильного труда, меня и занесло в ваши края. А на моём письменном столе остался недописанный эпилог с неизвестным мне концом. Никак не могу взять в толк, кто, кроме Брюса Уиллиса, спасёт мир, и какие надежды поселить в человечестве.

— Вы интересный человек, — с плохо скрытым любопытством произнесла Хельга и глотнула остывший кофе.

— Айн момент, Хельга. Продавщица простаивает.

Я принёс кофе и пирожные и уселся на своё место.

— Слушая вас, больше ни о чём невозможно думать. О чём же книга?

— А? А-а, об одном идеалисте-экуменисте, — лениво выдал я первую фразу экспромта, готового разогнаться в любом направлении и с любой скоростью. И с выстраданным равнодушием заслуженного графомана изрёк затравочную тираду:

— У одного археолога сбылась студенческая мечта — на голову упала древняя рукопись с тайной Мироздания. Тот помыкался по инстанциям, вывески которых лучше пропустить, но, видя, как аккуратно повязан засаленный галстук на ковбойке просителя, его отовсюду послали — вникать в Мироздание никто не стал, всем назавтра же подавай наличные. Один академик так и ответил, что снискал лавры не для того, чтобы лечить мигрень новой картиной мира, даже если она правильнее, чем у чукчи. А в другом месте парню отрекомендовали снести манускрипт в макулатуру. Из него не получался сценарий сериала о том, что олигархи тоже плачут с народом, потому что в бутерброде из черняшки и икры не хватает масла.

— Что такое черняшка?

— Чёрный хлеб, в просторечии. Бутерброд без масла — общество без среднего класса, а икра символизирует олигархов, плачущих от налогов на содержание чернохлебников и от социальной ответственности. В общем, в рукописи была пока непобедившая правда, тайна тысячелетия — не авторский вымысел, а реальный документ седой старины.

— Тайна тысячелетия?

— Угу, и не одного, а многих. Человечество с опаской относится ко всем фактам, которые не вписываются в привычную картину мира, словно они угрожают конфискацией непосильно нажитого. Что уж говорить о том, когда в принципиально новую парадигму мира не вписывается вся история Человечества?

— Разве такое бывает? — девушка лукаво прищурилась.

— Ещё как. Это вроде разницы между тем, как надо было жить, и как прожил, только в планетарном масштабе. Или, как проповедовал в том же масштабе, и как надо было проповедовать. Обыкновенное соотношение целого и его части, которое заметит каждый, забравшись на крышу дома своего. Это в официальной истории всё проще. Например, историю собирателя бесхозных земель Ивана Грозного предлагают любить за то, что без первого царя не было бы Газпрома и Роснефти, как будто на их доходы народ стяжает зарубежную недвижимость вместе с транспортом для проезда. А историческую альтернативу прячут не хуже, чем смерть на конце иглы для Кащея Бессмертного, который не столько чахнет над златом, сколько расцветает. В мировом обществе потребления господствуют реальные тенденции: рыночные отношения подменяются межконтинентальным базаром олигархии, военным вмешательством и монополизмом.

— И какова историческая альтернатива?

— А вы католичка или лютеранка?

— Я из ГДР, — не смутясь, улыбнулась Хельга.

— «Рот Фронт», — я приветственно выставил согнутую руку с кулаком наружу. — Ну, от вас, как от бывшей атеистки, у меня никаких тайн, тем более что рукопись по сюжету действительно исчезла. Как говорили дружественные вам коллеги из нашего КГБ, ещё не всё спокойно в мире, чтобы всуе мутить его сенсацией. Речь не о фольклоре о Конце Света накануне глобального экономического кризиса, а о тайне тайн. Ведь что такое Апокалипсис? Закономерный итог стараний человеческих поколений. Одна из неисчислимых судебно-медицинских причин разлучения души с телом, которую принято упоминать в каждом столетии, когда за окном разгулялась непогода. А знаете, сколько душ на Земле ежеминутно прощается со своим телом, чтобы сгинуть, якобы, насовсем и вникуда? То-то и оно. Церковь твердит, что смерть — это конец нашей единственной жизни, вечный ад — конец динамики кривой нравственного пути, Апокалипсис — конец планеты, и даже Страшный Суд положит конец всем грехам. Конец символизирует даже Второе Пришествие Христа, но на самом деле никакого конца нет, и бесконечна лишь человеческая глупость. В молодости не хватает мозгов, чтобы задуматься о бесконечности Вселенной во времени и пространстве, а в старости уже не до того: времени осталось ровно на примирение со всей земной несуразицей, чтобы не заблудиться по пути в лучший мир. Но если в человеческую голову всё время там и сям вбивать идею о конце, человек будет жить только концом. А в преддверии наобещанных Церковью концов можно успеть натворить всякого, поскольку не всякий ходит набираться смирения в церковь.

— В чём же сенсация? — кажется, девушка проявляла неподдельное любопытство.

— Ну, если неадекватное поведение Божьих наместников не обращает на себя внимания, в том уникальном документе шла речь о бесконечности духовной эволюции Человечества в свете такой банальщины для рядового смертного, как реинкарнация поколений, успешно одураченных Святой Церковью.

— Значит, никакого конца нет?

— У бессмертия души конца не бывает. Главная проблема в том, что толоконным лбам удалось синхронизировать с бессмертием развоплощённой души собственную больную фантазию и заставить паству нести крест безысходности и бессмыслицы. Состояние человека угнетается несправедливостью и непреодолимостью земных тягот одноразовой жизни, вечностью посмертного наказания за мгновение земной слабости. Если ему не объяснить, что все его невзгоды заслужены им же в прошлых жизнях, он начнёт искать «виновных» в его положении и обязательно их найдёт. Классический пример — гопники и революционеры, которые хотели всё отнять и поделить. Казалось бы, ничего сложного: делая зло в настоящем воплощении, Дух усугубляет своё посмертное положение и испытания следующей жизни, ан нет — кворум Святых Отцов состоялся, и вопросы о беспорочном зачатии Спасителя, количестве земных жизней души и длительности загробного возмездия давным-давно решены. Да и какой торговец поверит спасителю человечества, если тот таскает в линялом советском рюкзаке не ветхий оригинал для аукциона, а свежую копию на офисной бумаге, и едва сводит концы с концами? Не знаю, как было у вас в ГДР, а у нас в СССР этого ужасного слова «реинкарнация» не было ни в одном словаре, как будто оно провоцирует заворот кишок или не даёт перегнать Америку. А сейчас вообще туши свет: оказывается, Божий Закон о переселении душ противоречит исконным русским корням веры в одноразовое земное бытие, которая возрождается. Другого термина, который мешал бы сразу всем — клирикам, политикам, философам, историкам, чиновникам и бандитам, не найти, но более всего он режет слух Сатане.

— Почему?

— Так ведь всё элементарно: реинкарнация предполагает Божий Замысел, Замысел — конкретную цель Божьих рабов, а цель — свод подробных наставлений, писанных чёрным по белому и собранных в одном месте. Истинной целью и сводом наставлений рано или поздно озаботятся миллиарды, которым осточертеет поповская версия скороспелой загробной вечности, и тогда никаких войн, никакого голода и конец развращённому обществу потребления и сверхприбылям. Я даже затрудняюсь сказать, где окажется Церковь, когда в Сатану начнут тыкать пальцем даже дети, потому что вопрос в том, успеет ли она признать Закон Реинкарнации до Конца Света или нет. Загробная тайна смысла земной жизни станет понятной, и сбивать с толку человечество будет нечем, а эквивалентного средства дурачить земную цивилизацию, под рукой нет. Было бы любопытно, что услышат святоши от апостола Петра, которого пристроили у райских врат ключником.

— А правда, почему она её не признаёт?

— Если не углубятся, она хотела, чтобы раб Божий молился, каялся, платил церковную десятину и подносил дары здесь и сейчас. В случае признания переселения душ, в сознании человека возникает доминанта образа Силы, возвращающей его на Землю снова и снова; эта Сила начинает определять земные правила и нормы поведения, цели и смыслы земной жизни, наказания и награды Духа смертных, включая Божьих наместников. Какому наместнику понравилось бы «делиться» со Всевышним своей земной властью? Страх перед вечностью быстронаступающего ада, формами религиозного принуждения, держал паству на коротком поводке и позволял употреблять власть по усмотрению церковников. По Учению Христа, человек должен победить страх смерти, а клирики, наоборот, культивировали его на основе фальсификации Писания, чтобы управлять людьми под своей юрисдикцией. Глобальные последствия для Человечества повлекла как фальсификация Писания, так и вся квадратно-гнездовая геополитика Церкви. Это готовая тема докторской.

— И всё из-за того, один или не один раз жить…

— Точно так. Кардинально меняются жизненные смыслы и правила. Но я делаю акцент на тех, кто находится вне Церкви и довольствуется её гласом об однократности жизни. Одним росчерком посмертную вечность не «отменить». Среди верующих немало собирающихся через несколько лет в райскую вечность, но есть те, кто стоит перед трудным выбором, а то и вовсе далёк от него. А мой скромный герой задумал привести верования землян к общему знаменателю, ибо понял, что поповщина своим враньём предала Учение Христа и сотворила величайшее зло. Ведь если реинкарнируют все, меняется смысл земной жизни человечества, и вряд ли власть предержащие легко с этим согласятся.

— Вы верите в признание перевоплощения душ Церковью?

— Нет-нет, поколений душ, — в том-то и дело, что смертные размножаются заранее обманутыми поколениями, а у каждого поколения свои, сбивающие с толку кумиры. Например, какая-нибудь секта бога Кузи или новый гаджет. А Закон действует во всех частях света, во все эпохи и на протяжении времени, которое не снилось Чарльзу Дарвину. И действовал он без перерывов ещё до палеоконтакта с прилетевшими на Землю «богами» и строительства их улетевших самолётов из соломы, с самого Начала Времён и согласно Вселенскому Замыслу, и, значит, со строго определённой для каждого целью. Да-да — для каждого, потому что все мы разные, и поэтому у каждого на Земле индивидуальная задача. Представляете? На всех материках, невзирая на толщину мошны, вероисповедание, пол или расу, действует единый закон, отрицаемый и скрываемый Церковью, но жёстко диктующий роль смертного на земле. Рукопись включала ответы на вопросы, зачем и почему все мы снова и снова приходим на землю, получая новое тело, — отчеканил я, ключевую фразу.

— Индивидуальная задача?

— Конечно. В силу духовной индивидуальности. За папертью скопилась тьма любопытных, и все хотят знать, почему одному достаётся тело худосочной порнозвезды или тучного чревоугодника, а другому — врождённого калеки или туповатого наследника миллионов. Церковь отвечает, что каждое тело рассчитано на достижение в нём райской вечности. Как известно, Церковь никак не проясняет этот вопрос — какое тело дано, в том и живи. Естественно, за одну жизнь райскую вечность не обрести, но этот бред не позволяет понять ни причины социальных катаклизмов и войн, ни своего предназначения, ни вектор Божественного развития. Утверждение власти требовало абсолютного ослепления подданных: есть вечный ад, слушайте нас, чтобы в него не попасть, а заставить верить в этот бред, средств у церковников было достаточно. Ну как они могли признаться пастве, что пропасть нищеты, физическое уродство или череда свалившихся трагедий заслужены душой в прошлых жизнях? Кто тогда запляшет под церковную дуду? Чтобы управлять людьми, надо скрыть индивидуальность земных задач, для этого необходимо скрыть зависимость задач от прошлых жизней и утвердить в сознании постулат однократности земной жизни души. Поскольку Церковь несёт бред по поводу того, почему мы духовно и телесно такие разные, очевидная разность жизненных условий порождает реальную разность жизненных смыслов, а широкий диапазон земных смыслов приводит к постоянному хаосу и катаклизмам. Гипотетически, ради бесконечного рая одноразовую жизнь можно было бы потерпеть и не доставлять себе лишних хлопот борьбой за социальное равенство и справедливость, но римская поповщина нагло оболгала Христа и, призывая паству к смирению и кротости, развязала руки дьяволу. Лично я не знаю желающих реинкарнировать в его противные лапы, однако делать это приходится всем.

— Как она могла развязать ему руки?

— А кто ещё, по-вашему, демаркирует европейские границы толерантности к дегенератам? Дегенераты, страждущие толерантности. Кто руководил насильственным обращением в веру, игрой Инквизиции со спичками? Одноразовая жизнь — это страх перед её потерей, перед искажённой посмертной вечностью и столбовая дорога к материализму и атеизму. Человеку легче поверить в сознание своего «я», как продукт мозга, чем в происхождение Вселенной для сдачи экзамена на пожизненное заключение в загробную вечность. Как будто Творцу заранее не известен средний балл экзаменующихся и коэффициент заполняемости преисподней. Дьявол стал использовать усвоенную верующими и неверующими аксиому одноразовой жизни в качестве универсального средства оболванивания и располагать не только привлекательностью зла и губительных земных соблазнов, — у него появилась дополнительная возможность искушать и внушать, что за свою короткую и единственную жизнь человек достоин и обязан этой привлекательностью пользоваться. Как в телерекламе: «Вы этого достойны». Забвению под страхом проклятий было предано всё, что говорил о переселении душ Спаситель, и множество правил, которые из этого вытекают и вразумляют, потому что Учение о Вечном Аде заменило собой подлинный верообразующий закон. Дьявол начал путать нас сетью сомнений и пользоваться альтернативой: верить нам в одноразовую телесную жизнь души или бездушную одноразовую жизнь тела. Кроме того, закон перевоплощения душ мешал Церкви в достижении богатства и власти тем, что исключал и опровергал любое теоретическое и практическое отступление от христовой веры. К примеру, террорист передумал бы становиться смертником, если бы знал, что одноразовая жизнь — такая же религиозная бредятина, как обещанная ему завтра райская вечность. Наш Иван Грозный на предложение об объединении Православия с Католицизмом показал фигу папе римскому, но ему бы и в голову не пришло «отменить» Вечный Ад для вверенных ему Божьих рабов. Учтите, что Христос был Господом и Его решение довести до сведения землян данный закон не подлежит пересмотру ни под каким соусом. Это объясняет, почему Церковь готова лечь костьми за свои «исконные корни», — верующие и неверующие относятся к предательству одинаково.

— Откуда вы всё это знаете?

— Ох, ты, Боже мой. Читаешь одно, потом другое и сопоставляешь. Логика Церкви не выдерживает критики.

— Как интересно. Расскажите о рукописи.

— Охотно. Начиная с зарождения жизни, на Землю приходят души обычных людей — как мы с вами, и тёмных. Первые молодожёны Адам и Ева были не самой худшей парочкой, — подумаешь, остались без присмотра в чужом саду и без спросу рвали яблоки, — так делают все нормальные дети на каникулах. Зато они были непривередливы в выборе Создателя по своему вкусу и не додумались до религиозных извращений загробной жизни и присвоения титула святости штатным палачам. Большинство душ обычных людей, — а таких наберётся процентов семьдесят, — малоразвито, загрязнено агрессией, сладострастием к материи и невежеством, поэтому для их очищения понадобятся многие тысячи лет бесперебойных воплощений. Это ответ на прямой вопрос, врут ли церковники, и почему на Земле столько несчастий и бед и так не хватает справедливости и безусловной любви. Это же служит ответом на то, почему карательные органы Революции и Инквизиции, сотни теорий всеобщего благоденствия были не в состоянии ускорить наступление светлого будущего, — такие потуги никогда и нигде ни к чему хорошему не приводили, оставляя после себя ненависть и кровь. А вот тёмные души призваны творить на Земле разрушение и зло, они почти не подвержены исправлению, но главное, их трудно распознать, а тем более уличить и изолировать, если, конечно, не заниматься этим сообща и целенаправленно, но, как вы понимаете, заниматься этим некому.

— Стойте, стойте. У вас что ни слово, то шок. Вы что, знаете выход?

— Ну, разумеется, знаю. Сказать или догадаетесь сами?

— Скажите.

— Коль скоро на доведение отдельно взятой души до состояния святости затрачиваются сотни и тысячи лет, смертным остаётся действовать в стратегическом направлении, указанном Господом. В государстве должны быть созданы условия духовного прогресса, в первую очередь, идеологические, и этого, при наличии правильного подхода и сознательного отказа от бесовщины, будет пока достаточно. Проблема в том, что во многих странах создаются условия для духовного регресса, бесовщина культивируется на государственном уровне, а её можно остановить лишь истинным просвещением. В самых престижных университетах Запада до сих пор бытует теория, что в ходе естественного отбора люди по своей природе настолько драчливы, что отними у них бомбы и ракеты, перейдут на палки и камни, и это лучшее оправдание Третьей Мировой, на которую способен Запад. В Европе налажено производство детских игрушек, вызывающих агрессию, непристойные образы, эмоциональные расстройства и умственную дисфункцию, но это совсем не значит, что в Страсбурге, Гааге, Брюсселе или Люксембурге засели неграмотные маргиналы. Неужели эти леди и джентльмены настолько близоруки, что ведут к краху свои народы и обвиняют в агрессии Россию, в которой треть запасов планеты, низкая плотность населения и куча дел? Это делается сознательно, по праву кворума еврочиновников, иначе бы, НАТО распустили одновременно с распадом стран Варшавского Договора. Не знаю, насколько европейских лавочников и клерков запугали пьяным медведем с балалайкой, но в каждом нашем доме по поводу и без повода пели песню «Хотят ли русские войны?» Ну, допустим, много столетий назад англосаксы получили тайные знания об угрозе со стороны славянской цивилизации. Чем может угрожать общность земледельцев-созидателей расе, которая веками живёт грабежом и насилием? Нотацией, как нехорошо жить за счёт других? Или «несправедливым» обладанием природных ресурсов, о чём не раз высказывались? Это вопрос риторический, достаточно взглянуть на заготовленную ими карту расчленения и распада России. Доктрина Западной Церкви, якобы принесённая Христом, создавалась в интересах собственной власти над разобщёнными людьми, и для сплочённого противостояния всеобщему злу, — имею в виду откровенному дьяволизму, — не годится. Аксиома однократности жизни формально позволяла вложить в голову «Божьего раба» от Имени Христа любые жизненные смыслы, в том числе, католичество с православием с их непримиримой разницей. Иными словами, Учение Христа не допускало никакого иного смысла, кроме первозданного христианского, и потому западные толоконные лбы его выхолостили. Теперь призыв одноразовой жизни начертан на банке пепси-колы: «Бери от жизни всё!» Доигрались! Это не всё. Качество энергии воплощённого Духа, то есть нашей души, поддаётся точному количественному измерению, а, следовательно, даёт возможность для диагностики тёмных, слаборазвитых душ и состояния их развития, однако ни общественная мораль, ни законы должного уровня ещё не достигли. Люди пока не имеют об этом никаких представлений, а в критике Учения о Вечном Аде видят нападки на Христа и посягательство на святыни. Ну, кто додумается смонтировать рамку детектора греховности Духа в дверной коробке парадного входа в дом на Даунинг-стрит, Овальный кабинет или Бундестаг? Никто, хотя от показателей грехометра зависит качество решений, которые касаются всех. Протаскивать, назначать, и короновать будут по старинке и далеко не всегда в интересах большинства.

— В интересах большинства уже пытались строить социализм, нет?

— Слышал, — кажется, не получилось. Потому что помимо интересов большинства существует то, что выдаётся за его интересы, а это, как говорят в русском городе Одесса, две большие разницы. Принудительно строить всякие «измы» — всё равно, что писать на французских мэриях слова о свободе, равенстве и братстве. Если, образно говоря, стрелка грехометра указывает на сребролюбие, лихоимство или лживость, какая разница, что нацарапано на фасаде мэрии? Когда Мерилин Монро, складывая губки бантиком, прославляла себя песенкой о лучших друзьях девушек — бриллиантах, она и не подозревала, что явится первопричиной того, что цена на них взлетит до небес, вызовет нездоровый ажиотаж, повлияет на мировую экономику, политику и криминальный бизнес.

— А разве в этом есть какая-то тайна?

— Есть, а иначе бы, зачем я стал говорить об этом девушке, которая не уступает Мерилин в красоте? Я уже говорил, что мировой экономический рынок обустроили мошенники, рейдеры и рэкетиры. Конспирология — наука о видимом всеми, за которым стоит один процент тщательно скрываемого, но этот мизер переворачивает всё вверх тормашками, — это русское слово вы понимаете. Вибрации рока Элвиса Пресли разрушают психику и «снежинку» молекулы святой воды, однако, это не мешало ему быть орудием спецслужб и кумиром миллионов. Такой скрытый порядок вещей выгоден дьяволу, а его довольно трудно персонифицировать и ущучить, — нас с детства учат хорошим манерам и тому, что указывать пальцем на кого-то нехорошо. Однако через некоторое время представится возможность получать суперточные замеры отдельных грехов Духа до тысячных долей. И чёрт бы, как говорится, с ними, но этих тысячных долей всего одного из грехов на шкале грехометра, — «тяги к украшениям и нарядам», — оказалось достаточно, чтобы после похорон бренного тела отказать разутой и раздетой скиталице-душе в вечных райских кущах и заново отправить её на землю противостоять сотням соблазнов и обрастать материальными благами на свою погибель.

— Это правда?

— Что именно — что христианская Церковь морочит голову христианам, околоцерковной публике, инфантильным маловерам и ортодоксальным атеистам? А вы как думаете? Уступать место в трамвае и трижды в день чистить зубы — слишком мало, чтобы с концами вознестись в рай. В этот «оправославленный» католический бред не верили и те, кто ради истины шёл на костёр. Загробная тайна смысла земной жизни известна Церкви, но она владеет монополией на Истину, а «настоящие учёные» пользуются линейками и микроскопами и не могут ничего не утверждать, не опровергать. Сейчас они впали в глубокий ступор по поводу того, чем заменить марксиско-ленинскую бредятину. Дьявол набирает сил, мы реинкарнируем в его объятия, а Церковь успокаивает грешников тем, что Господь не допускает переселения душ. Замечательно! Одно дело, когда за мотиватор удержания от греха выдаётся скупо обрисованная адская вечность, и другое — когда ту же роль играют многочисленные наставления и объясняющие формулировки, вытекающие из конкретного механизма неоспоримого Божьего Закона. Церковники избегают распространяться на эту тему, потому что продолжение общения влечёт всё больше неудобных вопросов. Неискренность превращается в профессиональное мастерство, но я продолжу. После смерти тела, в отличие от остальных душ, так называемые «тёмные» тотчас возвращаются обратно в новое тело — к своему ремеслу среди нас, а в блуждающем развоплощённом состоянии тусуются на другой стороне невидимого мира, отдельно от других. У них есть общая черта — полное отсутствие сострадания — как у Гитлера, Черчилля и Сталина. Сейчас не до примелькавшихся фигурантов и их ревнивых почитателей, хотя уровень цивилизации определяется диагнозом её лидеров, а лидеров принято называть Великими. Это слово всегда несло для многих образец моральной нагрузки и часто — дурной пример с позывами к возрождению «старого доброго» прошлого. Обыкновенная привычка смотреть в могилу, чтобы не идти вперёд, где не видно ни зги. К тёмным относятся члены тайных обществ сатанинского культа с высоким социальным статусом и их пособники, которые хотят изменить мир на свой лад. Это и есть тайное мировое правительство. Масонская теория Дарвнизма о происхождении и развитии тела, естественном отборе с её пробелами в сотни миллионов лет и церковное учение об одноразовой жизни «золотому миллиарду» на руку. Не случайно в некоторых структурах Запада за критику теории естественного отбора увольняют с работы. Кстати, теория «золотого миллиарда» с экономических позиций была развенчана, а её сторонники или откровенные дураки, или сатанисты. Как сказано в рукописи, тёмными могут быть самые обычные граждане, и, конечно, никакой метки «666» у них нет. Всё это было бы весьма забавным, но если тёмные одержат верх, а им в силу заблуждения помогают и обычные несовершенные, малоразвитые и одураченные доминирующей парадигмой души, Человечеству мало не покажется. Население Земли планируется сократить до полумиллиарда, отсюда вывод: если ты веришь, что после смерти попадёшь в вечный рай или же совсем никуда не попадёшь, объективно тебе всё равно, что случится после тебя. Жили ведь у нас без Бога семьдесят лет — и ничего, многие и теперь ностальгируют по тем временам. Христиан ещё слишком мало, чтобы победить, а индифферентная масса считает, что посещать церковь необязательно. Когда в 17-ом большевики «отменили» Бога, нашей красной профессуре потребовалось несколько лет, чтобы обосновать «загробное небытие», но для того, чтобы наставить на путь истинный человечество, нужна огромная кампания политической воли, а взяться ей неоткуда, — я не случайно заговорил о тайном мировом правительстве.

— И что же Церковь?

— Что Церковь? Приняв ложную доктрину в IV веке, она не может теперь на неё ни сесть, ни слезть. Обращение к вере в загробную жизнь начинается со лжи о духовом пути по загробному миру — дороге в один конец. Церковники слишком заинтересованы в неприкосновенности постулата вечности ада и одноразовой жизни, но вся наша история показала, что битва добра и зла идёт беспрерывно, а истинные корни зла, как и прежде, скрыты от человечества, иначе бы, народ валом валил в храмы. Свою лепту в долгосрочное оболванивание внесли коммунисты: жизнь одна, затем небытие, в котором соберутся все, и в это верили. И снова тот же призыв, что и у клириков, предавших Учение Христа: «Верь здесь и сейчас», опять та же спекуляция на жизни и смерти, и вновь обещание несбыточного и признак подчинения и власти — жёсткой руки. Традиции религиозного принуждения канули в прошлое, а несостоятельность верообразующей парадигмы становится непривлекательной. И вдруг на место привычного революционера-прогрессиста с несбыточным лозунгом о свободе, равенстве и братстве чёртом из табакерки выскочил недостриженный с серьгой в ухе и кривонаписанной картонкой о либерализме, толерантности и вседозволенности сумасшедший, потому что какая-то элитная вошь, глядя с предвыборных плакатов, заручилась его поддержкой. Как говорят у нас, дурное дело нехитрое, прокатит «на ура». Тем временем, мировая закулиса продолжает манипулировать большинством, используя все возможности, в том числе, порочность верообразующей церковной доктрины, а мы привычно смотрим на мир через щелочку церковной догмы единственной жизни. Знаете, когда за прогул школьником уроков о разнообразии сексуальных пристрастий или за критику усыновления однополой парой государство вправе надрать уши своим взрослым гражданам, это уже не похоже на слово «либерти», за которое тысячелетия боролось Человечество. И эти элитные вши, калечащие свой генофонд, набираются наглости осуждать и обвинять Россию в нетолерантности!

— Многие симпатизируют России. У вас другое восприятие жизни. Вы действительно во всём вините Мировое Правительство?

— А за что нас ненавидеть? За то, что спасли Европу от Наполеона и Гитлера? Боюсь, лекция по истории тайных обществ окажется слишком длинной. То, что происходит со взаимоотношением полов, случилось не по ходатайству домохозяек. Всё это часть одного и того же плана. И чтобы этот план рассмотреть, надо забраться повыше церковной колокольни. У меня есть знакомый, который верит, что его душа отправится в райскую вечность, и я никогда не стану его разочаровывать. Гораздо важнее убедить массу негодяев, делающих зло по принципу «семь бед — один ответ», в том, что вместо адской вечности имеются более веские, разумные, а главное, правдивые аргументы в пользу отказа от зла в любой момент жизни. Поповщина настолько заигралась самодельной корпоративной догмой, что спецслужбы, обладающие всеми доступными знаниями о Вселенной и полным арсеналом профессионального воздействия на психику, не могут переубедить полуграмотного террориста-смертника в фиктивности и порочности идеи одноразовой жизни. Думаете, клирики не отдают отчёта в том, чего наворотили и за какие мёртворождённые коврижки продолжают цепляться? Исламский радикализм начинается не там, где смертника разнесло на куски, а на начальном этапе его подготовки, когда шибко начитанный имам довёл до его сведения, что Всевышний никогда не допустит возвращения души в земной ад. А дальше, как вы понимаете, рисуются виртуальные райские картинки, религиозные по форме и национальные по содержанию — хурма с халвой, хороводы девственниц в люрексе и Камасутра вперемешку с полной разборкой «Калашникова». Так что человеку не может быть всё равно, сколько раз и для чего на Землю приходит его душа. Церковь лжёт даже о судьбах почитаемых в народах святых, но святые прожили в теле множество жизней прежде, чем покинуть планету навсегда, и перед каждым из нас раскинулся такой же неблизкий и тернистый путь, — я сделал вид, что полностью удовлетворил чужое любопытство. — Единственный способ сплотить людей доброй воли — открыть правду.

— Правду о чём?

— Наш Дух знает, что Земля — одна из наиболее суровых планет. Он добровольно согласился придти на Землю для выполнения духовного контракта, и, значит, человек имеет моральное право об этом знать. Не берусь спорить, — возможно, в монашеской келье о таких несущественных вещах задумываться не принято, но кроме келейного подвижничества существует человечество, которое пишется то с прописной, то со строчной буквы. Морального права скрывать от него данную правду у Церкви не было и нет, в противном случае она превращается в пособника планетарного хаоса, управляемого, в том числе. Разумеется, я имею в виду тех зачинщиков кворума, благодаря которым свершились подлость и богохульство.

— Что значит духовный контракт? С Богом?

— Само собой. Духовное соглашение заключается с теми душами, которые будут встречаться на жизненном пути и играть определённую роль в жизни, воплощаясь с нами. А души хорошо знают и любят друг друга, потому что вместе проводят время в Духовном Мире, планируют будущие жизни и вместе приходят на Землю тыщи лет. Неужели милосердному Богу вечное наказание дороже вечной духовной любви в нашем настоящем Отчем Доме? Думаю, отвратительность идеи адской вечности состоит в том, что поповщина не могла не понимать, что её лживое учение не только подменяет взаимную любовь между душами, царящую в потустороннем мире, но и вытесняет её из этого мира, куда мы вернёмся. Бог есть любовь, дающая надежду там, где в ней нуждаются, будь то одна из планет или Духовный Мир. Это наш истинный дом, поэтому такое преступление нельзя оправдать. Если мы в какой-то момент теряем свою родственную душу за смертью, это означает, что её роль в выполнении нашей задачи исчерпана. Приоритет выполнения заранее взятой на себя индивидуальной духовной миссии, отрицаемой Церковью, остаётся вне сомнений. И как бы ни было тяжело, мы обязаны трудиться до конца, а временно потерявшие друг друга души встретятся вновь в своём настоящем и постоянном доме, и встреча эта обусловлена ожиданием бесконечной любви и духовной жизни, а не местом Страшного Суда и бессмысленного прозябания. Если Церковь учит любви к ближнему и указывает дорогу к Богу, ей незачем всё это скрывать. Адская вечность и одноразовая жизнь — неотъемлемые условия разжигания розни и ненависти. Крестовые походы и радикальный ислам это доказали. В церковном корпоративе подобными вопросами не задаются, и от их обсуждения уклоняются, зато пропаганда одноразовой жизни доходит за его стенами до всех.

— И поэтому одноразовая, как вы говорите, жизнь служит мировоззрением и для верующих, и неверующих?

— Именно. Невозможно представить себе другую тупую и вредную парадигму с таким же длительным существованием, которая была бы и столь общезначимой. То, что говорится с амвона, предназначается для ушей верующих в Христа, а то, что скрывается, предназначается всем. К примеру, теория реинкарнации вскрывает пространственно-временную, запредельную суть борьбы за деньги и власть, а церковники ограничивают любую глобальную проблему рамками краткосрочного бытия личности, за которым следует пассивная бесконечность, где эта проблема, якобы, теряет для Духа своё значение в связи с посмертным возмездием. По той же причине историки пользуются ложным подходом к человеческому прогрессу, оценке роли личности и извлечению исторических уроков. А что такого крамольного вам, историку, я сказал? Исторические уроки уже давно извлекаются в контексте идеологического утопизма, диагноза правителей, узколобого атеизма и презумпции адской вечности. А в свете множества аксиом Закона Реинкарнации итоги нашей Октябрьской Революции и грабительской приватизации выглядят плодом пещерных недоумков. Хотя нет, — у пещерных охотников на мамонта в сравнении с нами, как говорят палеонтологи, объём мозга был на десятую часть побольше: они не успели отупеть от центрального отопления, телевидения, заказа пиццы и гаджетов.

Хельга сглотнула и посмотрела на меня, как на откомандированного пришельца.

— Выходит, Церковь обманывает…

— Да. В слишком важных вещах. От них зависит будущее Земли. Превращение нашего постоянного истинного Дома в тягостное место хреново стимулирует выполнение нашей задачи на временной земле и побуждает многих увлекаться её губительными прелестями. Один Дух может вселяться в тела и мужчин, и женщин, чтобы гармонизировать свою и вселенскую духовную энергию. Вот почему, извините за грубое высказывание, бабу и мужика нельзя менять местами. Принцип одноразовой жизни скрывает Божий Замысел и порождает массу дурацких анекдотов насчёт обоих полов. Мало того, что сами не вылезают из гомобезбрачных скандалов, нагадили методологически и тут. Впрочем, наши попы всегда слыли бабниками.

— Теперь я поняла, почему вы затронули тему полов.

— Да, всё несколько серьёзнее требований суфражисток о равном избирательном праве в странах со стародавней христианской традицией. Хотя вряд ли дискредитацию жены Христа Магдалины вообще можно отнести к христианству. Вы никогда не задумывались, почему в доброй наивной Индии кастовость населения регулируется государственными законами до сих пор? Ну, вроде распределения по сословиям: царь, царевич, сапожник, портной.

— Я думала, что это какой-то пережиток, что-то похожее на древнеримское деление граждан и рабов, нет?

— Ага — или на граждан и неграждан — как в сегодняшней просвещённой европейской Латвии, где тоже возвели в закон разделение на чёрных и белых. Британские колонизаторы тоже думали так, привязывая индусов к жерлам пушек. Кастовость связана с тем, что Дух человека приходит на землю именно в ту социальную среду, в которой может и должен выполнить своё предназначение — очередную толику продвижения души, будь он раджой на личном слоне или шудром. Одно из самых тяжких земных испытаний Духа — испытание бедностью шудры и богатством раджи, а простейшее деление среды обитания проводится по черте материальной обеспеченности. Теория реинкарнации освещает вопросы прохождения таких противоположных друг другу испытаний и искуплений подробно, но я хотел сказать о другом. Официальное название бедных в России — малоимущие — вследствие того, что почти девять десятых богатств страны принадлежат одной десятой населения. Неофициальное название малоимущих — нищеброды. То и другое звучит цинично и бестактно, и вот почему. У нас открываются курсы для молодых женщин, чтобы учить их, как при знакомстве с мужчиной случайно не нарваться на малоимущего нищеброда. Например, следует обращать внимание — на платной или бесплатной парковке мужчина оставляет свой автомобиль, какие блюда он заказывает в ресторане и так далее. Крылатым стал вопрос: «Если ты такой умный, почему такой бедный?» Сущность этого вопроса заключается в абсолютном игнорировании и отделении духовного состояния от развития земного ума, а телесный ум по определению есть понятие ограниченное и убогое. То есть фактически, речь идёт об отрицании ценности духовного совершенства и духовности. Об интеллекте и не стоит упоминать, поскольку интеллект — это способность понимать окружающий мир, а что могут понимать в загробной тайне смысла земной жизни организаторы и слушательницы подобных курсов? В свете Закона Реинкарнации и распространения знаний о нём на все сферы человеческого бытия можно понять многое, а что кроме толщины кошелька в одноразовой жизни способна осознать эта публика? Я, например, по её меркам — классический малоимущий нищеброд, потому что на данных курсах с такими, как я, не рекомендуется знакомиться, ложиться в постель и поддерживать отношения. Когда я вспоминаю облик начитанной дуры, руководящей этими курсами, мной овладевает гомерический хохот: ведь у меня нет даже «Запорожца», а на такси разъезжаю, когда боюсь опоздать. Представляете, что сталось бы с этим пышнотелым гламурным полуживотным, если бы его можно было заставить прослушать всё то, что я говорю вам? Изредка задумываюсь, что будет, если пилюли для телесного бессмертия души изобретут раньше машины времени. Взяточник, педофил, глашатай золотого миллиарда — все захотят продлить свой никчёмный век. Н-да… старая русская поговорка «из грязи в князи» имеет основание: грязь, превращённая в князя, сохраняет свою отвратительную мораль и все компоненты своей духовной энергетики. На Руси по этому поводу была поговорка — «не садись не в свои сани», потому что подобные метаморфозы со стороны слишком заметны. Смертный не сможет оптимально выполнить избранную миссию, если заложенная в его Дух программа — «план души» на очередную жизнь, будет искажена внешними обстоятельствами, и он перестанет слушать своё второе — истинное «я». Закон реинкарнации обязателен для исполнения всеми, и никаких скидок на светскую или религиозную ересь или поведение окружающих людей не допускает. А человек, который уклоняется от отработки кармы, наказывает себя сам. Наши новые русские, которые покупают себе титулы графов и князей и тут же закапывают в пригородных ямах своих конкурентов, не ведают, что творят. Церковь не может объяснить человеку, что он попадает в условия, преодолевает испытания и выполняет задачи, избранные им же самим, то есть в сознательном развоплощённом состоянии. С одной стороны, Церковь учит, что душа обладает изначальной, «врождённой» греховностью, но отрицает обретение греховности в прошлых жизнях. С другой стороны, она отрицает заблаговременность индивидуального плана души по своему духовному продвижению, который, как всякий план, возлагает будущую ответственность за его осознанное выполнение на самого себя. Вопрос в том, как это называть: отвращением души от духовного самопознания или исконными корнями веры. Я думаю, что антихристианская вседозволенность является прямым следствием снятия ответственности со своего второго, истинного «я», и, значит, следствием религиозного искажения представлений об ответственности души. Буйное сладострастие привязывает Дух к земле, что приводит к новому воплощению в теле с тем же раздутым комплексом страстей, а тот, кто калечит жизни ближних, сам воплощается с искалеченной судьбой. Если Дух от воплощения к воплощению исполняет взятую на себя под руководством духовных наставников программу, кармические искупления, — можете считать их, хоть наказанием, — ослабляются. Однако этот мощный стимул духовного самосовершенствования тщательно замалчивается, — его роль, по-мнению церковников, должны играть одноразовость жизни и вечная сковородка. Я что-то не припомню, чтобы философия вступала в открытую полемику с мракобесием. Когда академикам стало совестно нести привычную галиматью о первичности материи, загробном небытии и вреде идеализма, нового основного закона философии они не изобрели. Человечество не глухое, чтобы не слышать «придите, помолитеся», но его лишили заинтересованности стать лучше, скрыли подлинную цену святости и опоганили «тюремной» догмой загробный мир. Академия наук и сейчас могла бы разработать многоуровневую систему принципов всех сфер бытия, исходя из законов реинкарнации, а Церковь — самостоятельно развить их и адаптировать к наставлению людей. Исходных данных более чем достаточно, но всему мешают «исконные корни» — однократность телесной жизни души.

— Откуда же человеку знать о своём предназначении?

— То, что контролирует выполнение душой собственной кармической программы, именуется совестью души, поэтому ответственность за выполнение своего предназначения несёт сама душа, и ответственность души возникает всякий раз, когда она снова набирается сил придти на землю. Душа несёт ответственность потому, что врождённый ум не имеет совести и какой-то нравственной шкалы, зато способен выдумать любые моральные нормы, которые кажутся ему правильными. Душа подчиняется Закону, скрываемому Церковью.

Что-то из сказанного мной поразило Хельгу.

— А есть… какой-то… свод правил по выполнению Закона?

— Конечно. Индийское Писание, например, Бхагават-гита, Шримад-Бхагаватам. В Европе — Книга Духов, весьма конкретный источник о нормах и правилах поведения. В ней сказано, что если бы каждый на земле занимался своим делом, места бы нашлось всем. Точно так же на земле всем хватило бы и ресурсов, достаточность которых отрицают теоретики «золотого миллиарда». Только не думайте, что апологеты этой теории тупее баранов. Ресурсы Земли были рассчитаны и даны, исходя из вечных законов любви и справедливости между ближними, и Сатана не был бы Сатаной, если бы с этими законами согласился. Его цель — уничтожение земной цивилизации. Американские президенты объявляют национальными интересами кровь и разорение стран, где можно поживиться, и клянутся на Библии, что несут в них демократию. А так называемое общественное мнение удостаивает премиями мира тех, по чьей вине льётся кровь. Если бы мы замерили духовные компоненты энергетики того, по чьей вине погибают люди, мы бы увидели доминанту ненависти. Те, кто перед лицом общественного мнения пытается уличить таких деятелей в каких-то двойных стандартах, бьют мимо цели, поскольку целью должны быть не испражнения Сатаны, а он сам. Дело не в ограниченности земного ума, а в материалистической стратегии борьбы с запредельным злом. Дьявола можно ловить на лжи до морковкиного заговенья, но продуктивнее сделать так, чтобы его омерзительный писк от придавленного хвоста могли слышать все.

— И когда запищит?

— Когда придавят.

— А когда придавят?

— Не скоро. Не раньше, чем христианство станет тем, чем было. Могу ещё точнее. Когда закончится «одноразовая жизнь».

— Образно.

— Зато конкретно. Те, кто руководили строительством коммунизма, рассуждать так не могли, так как были атеистами и материалистами, но в силу несовершенства своего Духа уничтожали население и достигли благ коммунизма лишь для самих себя. Несостоятельность коммунизма прямо вытекает из Закона Реинкарнации, хотя сегодняшние строители российского капитализма разбираются в этом Законе, как балерина в интерьере казарменного нужника. Марксизм надоумил бедных, что богатые живут за их счёт; ленинизм нашёл выход — бедным следует раскулачить богатых, а затем штыковой сталью удерживать нежизнеспособный строй, — всё это объясняла Книга Духов ещё до того, как Советская Власть уничтожила 44 миллиона сограждан. Сегодняшние коммунисты продолжают восхвалять своего мавзолейного идола, разрушившего церкви и посвятившего все свои труды захвату власти, обращаются к вере и упоминают Бога. Большего теоретического и методологического абсурда нельзя выдумать. Но решение есть, и находится оно в другой плоскости: в закономерностях длительного изменения устойчивых компонентов энергетики души, а посему в антихристианском учении об одноразовой жизни я не вижу никаких перспектив. Простите за пафос. К совершенствованию Духа идут разными путями, исходя из национального многоцветья политической карты, но при этом поповщине не делегировано право извращать общий для всех Вселенский Закон. Мало того, что исконное религиозное фуфло целиком заменило верообразующий Закон Христа, оно ещё требует называть его ложным и чуждым корням христовой веры.

— В чём же вред? В церковь приходят добровольно, разве не так?