Бесплатный фрагмент - Древо

Говорю тебе — здравствуй!

«Сплошная чёрная так долго
Не может длиться полоса…»

Александра Крючкова

Говорю тебе «здравствуй», неведомый друг!

Не чужой, не прохожий… Ты родом из лета.

Я тону, ты бросаешь спасательный круг,

чтобы светлого дня передать эстафету.

Нет, не верю я в ангелов, ты — человек.

Только есть за спиной пара сложенных крыльев…

Это мне до погоста — ходьба или бег…

Это мне покрываться дорожною пылью…

Научи: как с откоса — не вниз, а — к звезде?

Как — сквозь дёрн слышать стук и прислушаться к сердцу.

И не в будущем дальнем… Сейчас надо, здесь

на плечо, на слова, на любовь опереться!

И я тоже расправлю, я тоже взлечу…

Я пойму тот язык, на котором деревья

шелестят по ночам. Сколько диких в нём чувств!

Сколько тайн не открытых поэтами, древних!

Древо

«В дождях родился, в них же и умру

Под этим низким сумеречным небом…»

Василий Романенков

Я, будто древо — непокорный:

шумлю листвой, пока не срубят,

вдыхаю воздух полной грудью.

Дожди подпитывают корни…

Калейдоскоп десятилетий

не уступает в силе ветру…

Сплетаю ветви в слово — веруй,

а небо — в сумеречном цвете.

Не замечаю, что седею,

что в октябре мой голос тише…

И твёрдый шаг тому свидетель:

весною ждать четверостиший!

И, где зловещие полвека

не предрекали созиданья,

однажды я услышу эхо —

ответ миров созвучных, дальних.

Покинуть бы город…

Покинуть бы город, в который ещё не вернулся…

Забыть его гонор хотя бы на месяца три…

И внутренний голос упрямо твердит: «Повинуйся!

Сомнения точку в конце предложенья сотри!»

Доверюсь вагону, и в нём же, набитом — обратно…

Не станет препонов чинить пассажиру Господь.

До шумных ли улиц, дворцов и костюмов парадных?

Душа просит света, и к светлому тянется плоть.

Июль за июнем отправился в долгую спячку…

По августу — к дате, где значится слово «отъезд».

И чувствую, будто проверенным нюхом собачьим,

что с каждой минутой — сложнее в экзамене тест.

Так трудно решиться: поступок, наверное — подвиг…

И будни сигналят, и воздух глубинки пьянит…

Живая страница… Открытая, чистая — подле…

Не дай Бог — приснилось, а утро придёт, осквернит…

Разговор с ёжиком

Ничего не случалось похожего

никогда от рожденья со мной:

я вчера разговаривал с ёжиком

о загадочной жизни земной.

Раскалённые сумерки августа

опустились на сказочный двор.

А мы с ним, как в селениях, запросто

познакомились, выйдя из нор.

Он, степного стального характера,

на беседы банальные скуп.

Не знаток «сарафанного» радио…

Познавал через рифму Москву.

За общение долгое ратовал,

да и мной был обет ему дан,

но билет на дорогу обратную

уже вещи бросал в чемодан.

Если б слышал кто наши желания

там, где пишется точный маршрут…

Подождут пусть высотные здания,

монотонные дни подождут.

Здесь всего-то два месяца прожито…

Отчего-то стал близок мне зной.

Я вчера разговаривал с ёжиком

о загадочной жизни земной.

Глухомань

«Прийти ко мне, единственный, спеши —

Ведь любишь побродить по глухомани…»

Ольга Королёва

Вот так приедешь в глухомань,

найдёшь на гибель ворожею…

И в январе вдруг встретишь май,

о происшедшем не жалея.

И будешь жить не по часам,

не по законам казнокрадов…

Там происходят чудеса,

там — свой, магический порядок,

какой не любят в городах,

где топчут искренность ногами…

Там привечает песней птах,

там да сих пор вещает камень:

«Напра-налево не ходи!»

Окольной нет дороги к счастью…

Один — со сказкой на один,

минуя степь, лесную чащу…

И если вздумает лешак

пожать напрягшуюся руку,

его порыву не мешай —

иначе век плутать по кругу.

Шамань, кудесница, шамань

с начала до кончины года!

Вот так приедешь в глухомань,

и возвращаться неохота…

Закончился отпуск

«Приходит поезд в пункт назначенный…»

Оля Назарова

Закончился отпуск… Возможно ли в это поверить?

Так много вместилось — размыты фортуны границы…

За опусом — опус… Любовь — будто градус по вене…

Короткая милость… Из сказки пора возвратиться…

И снова я дома, где стены должны быть защитой,

и снова я — в омут! События ждут не дождутся…

А поезд вздыхает: мол, белыми нитками шито,

а где-то — святая, и вздох её искренний — жуть как!

Назначенный город… Работа, квартира, рутина…

И прочие графы шаблонно-казённой анкеты…

Стенания хором — бездушен режим карантина…

Осудит, ограбит, и в прошлом останется лето…

Ты помнишь, как сутки за сутками быстро летели?

Ранимы и чутки, мы чуда вселенского ждали…

И тени уходят, а полосы жизни светлеют…

Ненастной погоде на смену — билет в Зазеркалье…

С Васей…

Василию Романенкову, после прочтения

его нового сборника стихов.

С ним — на рыбалку бы летом,

или последний кусок

хлеба делить за обедом,

к правде б — не наискосок.

В гору крутую, в разведку…

Душу от порчи хранить,

от бессердечного — ветку,

как животворную нить.

Слушать — как лает собака

где-то в деревне глухой,

может ли Родина плакать

от непогоды лихой…

Выпьем, поверим на слово,

взятое из родника.

Я ему — что не от злого

умысла пишет рука.

Он мне — что надо зреть в корень,

что иногда можно — в лоб!

Был в переделках проворен —

повременишь ладить гроб.

Важно ли — сколько осилим

за день, за прожитый год…

Точку не ставит Василий,

образ героя живёт…

Города надоедают…

Светлой памяти Андрея Чиркова.

Города надоедают,

города на плечи давят…

Погрузившись в электричку,

забываем волчью речь.

Есть ли мизерные шансы —

где-то волей надышаться?

Мегаполиса границы

просто так не пересечь…

Ритм стиха подскажут рельсы —

мимо поля, мимо леса!

До заветной остановки…

От неё — верста пешком.

Разговорчивые сосны

не по детскому серьёзны.

Разве их благоуханье

назовёт кто запашком?

Человеку собеседник —

и опавший лист осенний,

и шальной апрельский ветер

что запутался в строфе.

И мечтается о светлом

как зимою, так и летом,

и неважно — сколько стоит

досягаемый трофей.

Нивелируется возраст,

не стоят вопросы остро…

И предчувствие заката

отошло на задний план.

Если кто и смотрит косо —

новоявленный философ,

что от счастья в стельку пьян.

И внутри проснётся голос —

будто небо раскололось,

будто гром незваным гостем

грянул, судя по всему…

Человек его услышит

и поймёт, что это свыше —

у берёз лежать ему…

Суровой поступью февраль…

Памяти замечательной Русской Женщины Королёвой Тамары Никифоровны из села Татево Тверской области

Суровой поступью февраль

взошёл на трон самодержавцем.

Одним, как прежде — кофе, рай…

А большинству — упасть, отжаться!

Кому-то — чёрное число

за бескорыстие в награду.

Молчит побитый «Часослов»

прилюдно нецензурным градом.

И где-то в области Тверской,

в забытой Господом деревне

поют ветра за упокой

простой крестьянки, не царевны…

До века два десятка лет —

совсем чуть-чуть ей не хватило…

А сколько зим и сколько бед

она по-русски укротила.

А скольких встретила с душой!

И хлеб, и соль… И после бани —

нектар домашний по вершок…

И говорили не о брани….

О том, что зло слабей добра,

что от земли — любовь и сила…

Что не в почёте доктора

у крепкой женщины России…

Мама, прости…

«Только успеть бы, мама, Вырвать свою ладонь…»

Анжела Луженкова

Мама, прости, я умер…

Нет меня в списке тех,

кто заседает в Думе,

кто — для чужих утех.

Нет и в бульварной прессе,

средь записных персон…

Не подпеваю песен,

переходящих в сон.

Так ли вчера всё было —

ненависть, боль и страх?

Мы не точили вилы,

жили почти без драк.

Битвою не считалось —

дом когда шёл на дом.

Что же с душою сталось

в мире жестоком том,

где моё имя стёрто

ластиком новых дней.

Мама, прости, я — мёртвый,

и воскрешать не смей!

Жив я вот в этих строчках,

в птицах и родниках,

в праведном многоточье,

в нежных твоих руках…

Сердце матери

Ты всегда был внимательным,

ты — заботливый сын…

Сердце бьётся у матери,

как на стенке часы.

То бежит от волнения,

то — замедленный ход…

А в упряжке со временем

очень редко идёт.

Перед Богом ответствует —

что придумал ты сам:

и за шалости детские,

и за мёд по усам,

и за то, чем не радуешь,

покидая гнездо,

кривды, путая с правдами,

где — добро, а где — зло.

Ты давно не на вытяжку —

спуску нет никому…

Сердце матери выдержит

и суму, и тюрьму.

О тебе извещения —

под копирку, точь-в-точь…

Сердце ждёт возвращения,

будь то день или ночь…

Доля горькая

«Да чья же, коль не Божья ты, трава?

Принявшие завет, тебя не косят…»

Альбина Гавриш

Развалилось мужичьё

на завалинках:

«Не моё — вокруг, ничьё..

Впрок — по маленькой!»

А зачем траву косить,

сеять вечное?

Перевёрнуты кресты…

Годы — к вечеру.

Это вновь чумой прошлась

доля горькая.

Безысходность нынче — власть,

даже зорьками.

И царевна-то, гармонь,

спит Величество…

Кто считает — сколько сонь

летаргических?

Правда чёрной полосы

в пропасть тянется…

Ни ромашки, ни росы

не останется.

Последний защитник деревни

«И если слышишь птичьи голоса…»

Татьяна Аржакова

Восседая на пне, как на троне,

и — не царь, и уже — не народ,

для Отечества я — посторонний,

от дворцовых ворот — поворот.

Что за дикое, страшное время

наползает шипящей змеёй?

Я — последний защитник деревни,

я умру вместе с этой землёй.

Мне внушали: ты — тёмный, ты — серый…

В родословной клеймом — от сохи.

Всё богатство — гармонь да посевы…

Перед смертью сошлют в пастухи…

Но иначе судьбою подкован,

чем холёный скакун городской.

Мать поила водой родниковой,

а большак был милее Тверской.

И пока слышу птичьи беседы,

и пока отражаюсь в реке,

я ещё не отправлен со света

без креста, без души, налегке…

Я — на пне с того самого года,

когда вдруг обеднели дворы…

И пропали, казалось, всего-то

безмятежные сны детворы…

На этой земле

«На земле тишина. На развалинах травы как флаги…»

Вадим Шуляковский

Я на этой земле проводил безмятежное детство,

где не ведал о сказках, что пишутся в мрачных тонах,

где, казалось, и друг, и до гроба любовь — по соседству,

и ходил босиком, и в заштопанных бабкой штанах.

Спозаранку — до озера, хвастаясь удочкой новой

перед Пашкой, с которым делили улов пополам.

Я давал ему самое-самое честное слово:

вместе с ним до конца — по лесам, по лугам, по полям.

Нами был графский парк до росистой травинки изведан,

особняк, весь в развалинах, тайнами потчевал нас.

И неслась моя жизнь, словно поезд, от лета до лета.

Дожидался и класс выпускной, и экзамен, и вальс.

И как будто судьба разделила два мира пунктиром,

и у Пашки теперь свой, единственный дом на века.

И таким же, как я, вспоминать о земле запретили…

О земле, что не хочет в неволе плодиться никак.

На земле — тишина, но не тех деревенских рассветов,

когда хор петухов взбудоражит селенье вот-вот…

На земле — тишина, и не Богом наложено вето,

и молчит отрешённо отверженный русский народ.

Лес, деревня…

«Знакомый лес, знакомый пруд…»

Борис Прахов

Лес, деревня… Мальчишка — прыткий:

с малолетства — за пядью пядь…

От окраины до калитки,

словно в сказке — рукой подать!

И в пруду — караси, да карпы…

Да по слухам — русалок тьма…

Он без компаса и без карты

по утрам изучал туман…

Детворы не чурался местной,

укротив городскую спесь…