А до этого было несколько беспокойных дней. Сначала у дочери поднялась температура, и появился кашель, вроде как ни с того, ни с сего. Пришлось вызвать врача, и тест на пресловутый коронавирус дал положительный результат. Через два дня — такая же картина у матери. Потом заболел сам Владимир Викторович, правда, у него в отличие от жены и дочери тест — отрицательный. Все трое отделились друг от друга, закрылись в разных комнатах, общались только по телефону, пищу принимал каждый в отдельности. Тоска, скука, тревога. Четыре стены и мобильник в руках.

Заболевание продолжалось больше недели, после чего оно вроде стало уходить. Врач сказал, что им очень повезло, так как болезнь пошла по легкому сценарию. Однако семья решила покинуть столицу и перебралась в загородный дом.

Но тут случилась новая напасть — все члены семейства лишились обоняния. Доктор успокоил — при этой болезни такое случается. Обоняние возвратится, надо только подождать. В саду расцвела сирень, но никто из домочадцев не ощущал ее аромат. Беда…, беда…

Каждое утро, ровно в десять часов, возле особняка, что рядом с заросшим прудом, останавливалась оранжевая легковая автомашина. Из нее выходил молодой человек, нагруженный пакетами и контейнерами, которые он заносил в дом. Девушка, живущая с родителями в доме, как бы случайно выходила в это время погулять в сад.

— Здравствуйте, Мария, — вежливо говорил ей молодой человек.

— Здравствуйте, Сережа, — важно кивала головой Мария и неизменно спрашивала: — Как там Москва?

— Москва — словно осажденный город, — весело отвечал Сережа. — Замерла. Улицы опустели. Всюду патрули и проверки. Меня трижды останавливали, спрашивали, куда и зачем еду.

Пока Сергей заносил на кухню пакеты, Мария, сидя на скамейке, ожидала его в саду. Ей нравился этот симпатичный и никогда не унывающий паренек.

— Сережа, а почему бы вам не побыть здесь подольше? — спросила девушка, когда он наконец вышел из дома и направился к машине. Мария делала вид, что рассматривает крупные кисти махровой сирени, пушистые лепестки которой напоминали ресницы гламурной модницы. И глубоко нюхала воздух. Иногда ей казалось, что до нее доносится волшебный аромат. И тогда она счастливо улыбалась.

Сергей остановился возле нее.

— Не могу, у меня еще много дел. Сейчас, когда рестораны позакрывали, люди чаще стали заказывать еду на дом. Да и ваш отец может рассердиться, а я не хочу лишиться работы.

— Жаль, — вздохнула Мария. — В этой глуши такая тоска, и не с кем поговорить.

— Почему тоска? В саду сирень распустилась, вокруг лес, рядом пруд, птички весело поют. Красота. Романтика.

— Сирень. Сирень. Еще бы я ее чувствовала, — грустно усмехнулась девушка.

— Хотите, я расскажу стихотворение, чтобы поднять вам настроение, — Сергей рассмеялся: — Вот уже и рифма получилась.

— Хочу, — оживилась Мария, устраиваясь удобнее на скамейке.

— Нет, пожалуй, я лучше спою.

Сергей подошел к машине, открыл багажник и достал оттуда гитару. Возвратившись, он загадочно улыбнулся девушке, уселся рядом, ловко перебрал струны и запел. У него оказался мягкий тенор, которым он владел очень даже неплохо. К тому же он то и дело поглядывал на Марию, отчего та слегка смущалась.

Мария, как зачарованная, слушала его.

— Это ваше? — тихо спросила она по окончании пения.

— Нет. Песня называется «Колдовство», но, к сожалению, я не знаю автора.

— Еще. Еще что-нибудь, — потребовала Мария.

Сергей с чувством поиграл пальцами по струнам, настраиваясь на желательный лад, и по саду понеслась удалая мелодия про черные очи.

— Ой, как здорово! — воскликнула Мария и добавила. — А у меня тоже черные очи.

Сергей опять лукаво, одними глазами, усмехнулся.

— Молодой человек, где вы научились так хорошо петь? — раздался со стороны высокой веранды женский голос.

Во дворе появились миловидная, хорошо одетая женщина.

— Мама, познакомься. Это Сережа. Он привез нам пиццу и много другой еды.

— Знаю я Сережу. Исполнительный молодой человек. Вот только не думала, что он к тому же талантлив. Спойте что-нибудь еще.

Смущенный Сергей чуть задумался, глаза его покрылись легкой поволокой, и он задушевно исполнил щемящий романс «Признание» Николая Заболоцкого.

— Любите этого поэта? — спросила Светлана Владимировна, пытливо разглядывая молодого человека. Так порой смотрит учительница на нового ученика, желая узнать: кто он и на что способен. Или, как врач на больного, чтобы поставить верный диагноз.

— Очень. Великолепный поэт.

— Вы где-то учились пению и игре на гитаре?

— Мой отец любит этот инструмент, от него я научился перебирать струны. А потом стал сам себе подпевать. Вот и все мое учение.

— Думаю, вам надо развивать свои способности. Кстати, автор стихов первой песни Леонид Дербенев, а музыку написал Александр Флярковский.

— Моя мама, между прочим, режиссер в театральном институте, — гордо заявила Мария.

Сергей встал.

— Мне, пожалуй, пора ехать. Меня ждут заказчики.

— Сергей, привезите мне завтра томик стихов Заболоцкого.

Парень, садясь в машину, кивнул головой.

— Ох, и хитер этот Сережа, артистическая натура, — глядя ему вслед и покачивая головой, многозначительно произнесла Светлана Владимировна. — Знает, какие песни петь.

— Ты о чем, мама? — спросила Мария и покраснела. Хотя обычно смутить ее было непросто.

— Да так, — улыбнулась Светлана Владимировна.

— Сумасшествие. Мир точно слетел с катушек и перевернулся вверх дном. Больные умирают тысячами, города закрываются один за другим, предприятия прекращают работу. Людей на домашний режим переводят, чтобы они меньше общались, а они вместо изоляции на курорты и за границу собираются. Говорят, что на самолеты уже на месяц вперед раскуплены билеты и гостиницы забронированы. Прямо, пир во время чумы. Должны же быть у людей здравый смысл и чувство самосохранения! Вот ты, например, бережешь себя, прививку сделал.

Владимир Викторович хмуро ходил по комнате на втором этаже загородного дома — в своем рабочем кабинете на то время, которое он вынужден проводить здесь в виду вынужденной изоляции.

Его друг и деловой партнер Борис Иванович важно кивнул головой: Развалившись в кресле, он ножом очищал яблоко, разрезал его на аккуратные кусочки и неторопливо кушал. Внешне, да и по характеру они казались антиподами. Высокий и стройный, с узким и нервным, гладко выбритым лицом Владимир Викторович был по натуре порывистый и неусидчивый и, в то же время, несколько мнительный и сомневающийся, хотя старался тщательно это скрывать. В отличие от него Борис Иванович чуть ниже среднего роста, склонный к полноте, с модной и аккуратной бородкой и усиками под хрящеватым носом, всегда уверенно держал себя и никогда не терял присутствие духа. За что бы он ни брался, он знал, как надо делать и обязательно доводил дело до конца. Эта его черта чрезвычайно нравилась Владимиру Викторовичу и была предметом его зависти.

Хотя партнеры были как огонь и вода, тем не менее, дружили уже много лет, каждый понимал другого с полуслова, им не надо было церемониться и что-то скрывать друг от друга.

— Успокойся. Такое в истории человечества не раз бывало, — рассудительно говорил Борис Иванович. — Чума или оспа косила людей, как траву, а они устраивали пиры. Люди особо начинают ценить жизнь и стремятся на полную катушку насладиться ею, когда чувствуют запах близкой смерти. Люди должны порой сходить с ума, чтобы оглядеться, немного подумать, что-то уразуметь и нестись дальше. Мир периодически надо встряхивать, чтобы он не зажирел, не заленился и не пожрал сам себя. Увы, опыт прошлого мало кого и чему учит.

Этот Борис Иванович был немного философом, и весь его вид свидетельствовал о том, что кто-кто, а уж он никогда «с ума не сойдет», ибо всё у него разложено по полочкам и находится под полным контролем.

Владимир Викторович резко остановился прямо перед ним и вперил в коллегу острый взгляд:

— Ты о чем? Неужели все так критично?

— Считай, что я образно выразился. Хотя, как посмотреть, если в мире умерло от болезни уже более пяти миллионов.

— Ну-ну, нечего людей пугать. Вот и моя дочь туда же: стоит мне чихнуть, она кричит: «Папа, ты снова заболел? Померяй сейчас же температуру». — «Мне муравей в нос залез», — отвечаю в шутку ей. — «Нет, не обманывай. Ты точно заболел» — сует мне термометр и строго так смотрит на меня. Во время пандемии у нее развился целый комплекс подозрительности — всюду и во всем видит источник заражения. Носит с собой бутылочку с разбавленным спиртом и «пшикает» все подряд. Мы уехали из Москвы, чтобы спокойно переждать пик пандемии. Как думаешь, долго она продлится?

— Долго, — уверенно ответил Борис Иванович. — Чума в средние века продолжалась десятки лет.

— Сейчас не средние века, — выдохнул Владимир Викторович. — Медицина, гигиена, культура, воспитание — все несравненно выше. Да и не чума нынче. Возможно, месяца через три, ну, четыре все закончится.

Борис Иванович с сомнением покачал головой.

— Нет, пандемия продлится несколько лет. И еще возьмет сотни тысяч жизней. Неизвестно, что будет после нее.

А поскольку Борис Иванович не только обладал трезвым умом, но и немалой эрудицией, то привел некоторые факты:

— Оспу окончательно удалось победить только в 1978 году, за столетия она унесла более 500 миллионов человеческих жизней. Разные виды гриппа — испанский, азиатский, гонконгский, свиной и прочие погубили свыше 100 миллионов, эпидемия ВИЧ — 35 миллионов. А это уже наше время. Так что, считай сам. На самое опасное даже не это. Любые социальные потрясения, а пандемии, без сомнения, к ним относятся, возбуждают в людях не очень хорошие инстинкты, а это чревато непредсказуемыми последствиями.

— Ты о чем? — насторожился Владимир Викторович.

— Да так? — вертя нож в руке, уклонился от прямого ответа Борис Иванович. — Достаточно посмотреть на некоторые страны. Кстати, ты решил, что нам делать с бизнесом?

— Говоришь, предстоит длинная катавасия. — Владимир Викторович наморщил лоб и призадумался. Но ненадолго. Он, чтобы его не упрекали в слабости и нерешительности, предпочитал быстрые решения. — Значит так, рестораны временно закроем, как того требуют власти. Однако увольнять людей не будем, перейдем на обслуживание по заказам с доставкой еды на дом. Кстати, сейчас наблюдается большой рост таких заказов. Люди остаются дома, и кушать им что-то надо. Официантов на это время переведем в курьеры, так они не потеряют работу и заработок.

— Дельно, — кивнул головой Борис Иванович.

Поскольку Владимир Викторович не любил откладывать в долгий ящик принятые решения, то тут же по мобильному телефону отдал соответствующие распоряжения.

— Что? — разговаривал с кадровиком Владимир Викторович. — Говоришь, что официанты могут не согласиться. Убеждать людей надо. Не заставлять, а доказывать и мотивировать. Подумай над этим. Пусть каждый, повторяю, каждый почувствует свою важность и необходимость в нынешней ситуации. В ресторане они разносят еду по столам, а сейчас будут делать это по квартирам. Суть не меняется. Назовем их выездными официантами.

И Владимир Викторович тонко улыбнулся собственной находчивости.

— А как у тебя с торговыми центрами? — спросил он, отключив аппарат и усаживаясь за рабочий стол, на котором лежали ноутбук, деловой блокнот и ручка.

— Тоже приходится на время закрывать. Нерентабельно. Кстати, хочу с тобой посоветоваться: думаю, два из них следует продать. Потенциальный покупатель желает переоборудовать их под жилые дома. Собирается делать миниатюрные квартирки-студии по 12—15 квадратных метров каждая. Сейчас модно, особенно среди молодежи. Они недорогие и идут нарасхват, словно горячие пирожки.

— Ничего себе, — покачал головой Владимир Викторович. — Представляю, какие это будут муравейники. Или, как сейчас любят говорить, — человейники. В свое время были коммуналки, когда в одну квартиру селили несколько семей. Тебе не приходилось в них проживать? А мне в детстве и юности довелось. Знаешь, отчего я больше всего страдал — от отсутствия личного пространства. На кухне — толпа и свара, в ванной закроешься, начинают стучать, мол, ты не один, в туалет по утрам очередь. Поэтому я и построил для себя этот большой дом с тремя ванными и тремя туалетами.

Он встал с кресла и снова прошелся по комнате от стены до стены, как будто отмеряя ее и убеждаясь, насколько она просторна. Потом остановился возле окна.

— Как быстро время летит. Казалось, не так давно мы начали с тобой наше дело. А уже двадцать лет прошло, — заметил он с легкой грустью.

— «Мои года — мое богатство», — пропел Борис Иванович.

— Слабое, однако, утешение. Так не хочется стареть. Старость — это когда тебе уже ничего не хочется. А у меня пока, слава богу, много еще разных желаний.

— О Лилит что ли думаешь? — с ехидцей спросил собеседник и усмешка мелькнула в его серых чуть сощуренных глазах.

Лицо Владимира Викторовича сморщилось: Он сокрушенно покачал головой — совсем недавно у него была огромная радость в жизни, а теперь ее не стало.

— Лучше не вспоминай.

Покушав яблоко, Борис Иванович положил нож на тарелку, поднялся с кресла и тоже подошел к окну. Долго глядел в сад. Потом сказал, правда, без особых эмоций, просто констатировал:

— Хорошо у тебя. Тихо, спокойно. Такое здесь густое довольство жизнью ощущается, что хоть ножом его режь. От запаха сирени голова кружится. Почему-то когда зацветает сирень, всегда хочется делать глупости. Но расслабляться нельзя.

В очень редкие минуты лирического настроения глаза у Бориса Ивановича начинали жмуриться, как у кота, делались паточно-сладкими и немного сонными.

— Ну и оставайся. Живи сколько хочешь. Места хватит.

— Спасибо. Никак нельзя. Дела не могут ждать. Вот ты говоришь, двадцать лет прошло, и как много мы успели сделать. А могли бы еще больше.

— Да-да, ты прав, — подтвердил Владимир Викторович. — Я вот что сейчас подумал — за сто лет у нашей страны не было и пятидесяти годков спокойной жизни. То революции ее сотрясали, то губительные войны, наконец, развал огромного государства. Боюсь, как бы сейчас опять чего не случилось. А ведь дай нам хотя бы пятьдесят лет мира и спокойствия — как далеко мы бы ушли. Только вот не дадут. Да.

Кто и почему не даст, он не стал разъяснять. Борис Иванович пожал плечами:

— Э-э-эка, куда тебя потянуло. Причем здесь страна? У нее свои задачи, у нас свои. Впрочем, как поется в песне, «всё пройдет — и печаль, и радость». Наладится и, как говорится, устаканится. Любая материя в конце концов стремится к покою и равновесию. Если, конечно, ее не тревожат посторонние силы.

— Всегда завидовал твоему умению ничему не удивляться, всему находить объяснение и сохранять трезвую голову.

— Ты ведь знаешь, я по натуре игрок, — ухмыльнулся Борис Иванович, демонстрируя свои красивые искусственные зубы. — Когда кончается одна игра, начинаю другую. Для хорошей игры нужна трезвая голова — главный залог успеха.

— Но любая игра должна вестись по определенным правилам. Их надо знать.

— Правила существуют именно для того, чтобы их корректировать. А при случае — менять. Ты же знаешь, я люблю играть по своим правилам. Что может быть приятнее, чем пройти по самому краю и победить!

И, резко поменяв тему, добавил:

— А ведь скоро у Марии день рождения. Где отмечать собираетесь?

— Хотелось бы в ресторане. Но, очевидно, придется здесь.

— «В жизни раз бывает восемнадцать лет», — снова пропел Борис Иванович и как-то по-особому взглянул на Владимира Викторовича. — Жениха нет еще?

— Какой там жених? — засмеялся Владимир Викторович.

— А мне, понимаешь, надоела холостяцкая жизнь, — вдруг заявил Борис Иванович.

— Ты что рехнулся, Борька! — Владимир Викторович даже зашелся от охватившего его хохота. — На мою дочку, на Марию глаз, что ли положил? Во-первых, я тебя знаю как облупленного, ты тот еще бабник. А во-вторых, ты для нее — старик. Или, как молодежь называет старшее поколение, — предок.

— Между прочим, я младше тебя на целых восемь лет, — совсем не обиделся на замечание тот, кого назвали Борькой. Он вообще редко когда обижался. — И потом, сердцу ведь не прикажешь. Мы с тобой хорошие друзья, испытанные и верные компаньоны, а стали бы еще и родственниками. Уверен, наша дружба и общее дело только бы выиграли. Будет у нас семейный бизнес, и тогда всё — в семью, всё — для семьи. И на сторону ничего уже не отойдет.

Владимир Викторович слегка смутился и неопределенно уставился перед собой.

— Она совсем еще молоденькая, — пробормотал он.

А Борис Иванович невозмутимо продолжал:

— Молодые люди нынче чрезвычайно легкомысленны. Едва почувствуют, что возникли некие эфемерные чувства, и готово — считают, что у них настоящая любовь. Нет, к вопросам любви и брака надо относиться ответственно, как к серьезному бизнесу, и бережно, как к деньгам. Понимать суть и видеть перспективу. Чтобы потом не разочаровываться. Сейчас время не нытиков, лириков или романтиков, а разумных и ответственных практиков, которые понимают, что им делать и как поступать.

— Знаешь что, — неуверенно сказал Владимир Викторович. — Я ей, конечно, отец, но не хозяин. В своей личной жизни она вольна распоряжаться, как сама того желает.

— Но ты не будешь возражать, если я сделаю ей предложение? Не прямо сейчас, конечно.

— Ну-ну, — усмехнулся Владимир Викторович и добавил. — Только зачем тебе это нужно? Ты бы мог всегда найти себе пару. У тебя в офисе много красивых женщин.

— Понимаешь, я давно заметил, что симпатичных, но слабых духом мужчины берут замуж далеко не красивые, однако уверенные в себе и настойчивые женщины. А мы с тобой сильные и состоятельные мужчины и сами определяем, когда, где и с кем.

— Ну-ну, — снова усмехнулся Владимир Викторович. — Только учти, она как раз девушка очень самостоятельная. Это мы с тобой горбимся, чтобы материально обеспечить себе и близким достойную жизнь, а у нее на первом плане другие потребности. Тут, брат, так называемое, поколение некст.

На другое утро Сергей не приехал, на следующее тоже. Продукты из ресторана привозил незнакомый, еще не пожилой, но в приличном уже возрасте мужчина, суровый на вид и немногословный. Когда Мария спросила его, где Сергей, мужчина пробурчал, что тот занят иной работой.

Восемнадцатый день рождения Марии отмечали скромно, в узком семейном кругу, отложив главные торжества на потом. Стол накрыли в саду. Тут уж распоряжалась Светлана Владимировна, которая велела расставить мебель под цветущей сиренью, так что кусты послужили прекрасной декорацией к семейному празднику. Из приглашенных был только друг семьи Борис Иванович, который отличился тем, что произвел настоящий фурор своим подарком.

Прежде чем сесть за праздничный стол, большой любитель сюрпризов Борис Иванович попросил всех пройти за ограду. Там возле ворот стоял сверкающий под солнцем красный спортивный кабриолет. Борис Иванович взял под руку Марию, торжественно подвел ее к машине, открыл дверцу, что-то шепнул девушке и усадил ее за руль. С улыбкой обернувшись к ошеломленным родителям, вручил Марии ключи от машины.

— Борис, ты с ума сошел! — воскликнула Светлана Владимировна.

— Восемнадцать лет, — невозмутимо ответил Борис Иванович, — важная дата. Теперь Мария запомнит ее на всю жизнь.

И он многозначительно улыбнулся так, как только он умел это делать: одними уголками рта.

Мария с каким-то испугом посмотрела на родителей. Надо ли говорить, что она давно мечтала о такой машине, и вот, пожалуйста, Борис Иванович угадал ее заветное желание. Но слишком уж роскошным был подарок, пусть даже от близкого друга отца. Словно некий аванс, словно какой-то неясный намек на что-то.

— Мария, ты забыла поблагодарить Бориса Ивановича, — заметила ее мать.

— Да-да, большое спасибо.

Во время семейного обеда произошло еще одно событие. Приехали из службы доставки, и молодой парень передал Марии букет белых роз и небольшой пакет. На вопрос Владимира Викторовича, от кого пришло поздравление, посыльный пожал плечами и ответил, что он этого не знает. Мария развернула пакет, в ее руках оказался томик стихов Николая Заболоцкого. Глаза Марии вспыхнули радостным светом, но слегка затуманились, после того как она прочитала записку.

Естественно, изменения в настроении Марии заметили все, но самый большой интерес возник у Бориса Ивановича. И когда Мария пошла в дом за вазой для цветов, а Владимир Викторович отправился к повару, чтобы отдать некоторые распоряжения, Борис Иванович подсел к Светлане Владимировне.

— Не правда ли, любопытно узнать, от какого неизвестного поклонника пришли цветы? — спросил он.

— Почему неизвестного. Их прислал Сергей, курьер вашей фирмы.

— Вот как, — удивился Борис Иванович. — С чего-то он вздумал поздравлять Марию?

— Он ранее обещал ей книгу стихов. По-моему, он поступил достойно, сдержав слово. Заодно и поздравил с днем рождения.

— Да-да, — Борис Иванович задумчиво вытянул губы трубочкой, сделав в уме некую зарубочку.

— Боря, я давно хотела тебя спросить, — с расстановкой и немного таинственно произнесла Светлана Владимировна.

Ее собеседник тут же оторвался от раздумий, его подвижное лицо выразило готовность выслушать.

— Мне неловко тебе об этом говорить, но ты самый близкий друг нашей семьи, и я хочу получить совета.

— Слушаю тебя, — Борис Иванович, видя, что Светлана Владимировна застыла как бы в нерешительности и потирает в волнении ладони, ласково накрыл их своей рукой.

— Не знаю, с чего и начать. В прошлом году, Боря, мы были в Абрау-Дюрсо и видели странную достопримечательность под названием «дом вверх дном». У этого дома все наоборот — крыша внизу, а фундамент — наверху. Во дворе стоит машина, но сам двор тоже перевернут и машина висит над тобой. По лестнице можно зайти в дом, но и там пол и потолок поменялись местами, вся мебель висит как бы вверх ногами.

— Непонятно, как на потолке спать, ведь одеяло упадет, — шутливо заметил Борис Иванович.

— Удивительное ощущение, — не захотела подержать шутку Светлана Владимировна. — Твое сознание словно переворачивается, ты попадаешь в нереальный мир и перестаешь нормально ориентироваться. К чему я это говорю? У меня сейчас такое чувство, что мой дом тоже переворачивается вверх дном.

— Объясни толком, в чем дело, Светик, — мягко произнес Борис Иванович, однако в глубине его потемневших зрачков появились настороженные чертики. — Для такого заявления нужны веские основания. Твой дом всегда мне казался идеальным, а семья — образцовой.

— Мне кажется, что в последнее время с Владимиром что-то происходит. Он стал не таким, как раньше. Как бы тебе сказать: для меня семья — это, прежде всего, полное доверие. Мы никогда не отчитывались друг перед другом, где и как проводим время вне семьи. У нас не принято влезать в душу близкого человека, если муж или дочь захотят, то и сами все расскажут. За двадцать лет совместной жизни я никогда не сомневалась в порядочности мужа. Я и сейчас не то, чтобы сомневаюсь, но…

— Факты! Какими фактами ты располагаешь?

— Нет у меня никаких фактов, — неожиданно рассердилась Светлана Владимировна. — Одна лишь интуиция. Извини, нервы расшатались.

Если бы она в этот момент была бы более внимательной, то заметила бы, что обычная невозмутимость Бориса Ивановича немного дала сбой, и он как-то странно, словно от внезапной щекотки, повел плечами.

— Я хочу тебя спросить, Боря, у вас на работе все в порядке? Может, появились какие-то неприятности. Однако Володя молчит. Только не лги.

— Светик, милая, — горячо воскликнул Борис Иванович. — Твои подозрения и сомнения — это лишь плод твоей фантазии. Ты творческий человек, тебе свойственно бурное воображение. На работе у нас есть, конечно, некоторые проблемы, учитывая нынешнюю ситуацию. Это тревожно, но не смертельно. А бизнес, сама понимаешь, дело нервное, рискованное, сегодня ты пан, а завтра всё может пойти по-иному. Володя — человек тонкий, переживает по любому поводу. По-моему, тебе надо чуть потерпеть, и всё будет хорошо. И потом, — тут Борис Иванович многозначительно посмотрел на собеседницу, — Володе уже под пятьдесят, а это, как бы тебе сказать, — бальзаковский возраст. Человека начинают обуревать противоречивые чувства, одолевать разные мысли.

— Какие мысли? Какие чувства? — с тревогой воскликнула Светлана Владимировна.

— Нет- нет, ты ни о чем плохом не думай, — поспешно ответил Борис Иванович. Он понял, что сглупил и чуть не проговорился, — зачем сюда-то полез? — Я ведь так сказал, для примера. Пятьдесят лет для мужчины — это, как бы лучше объяснить, своего рода этап. Он считает, что молодости уже нет, скоро наступит старость, а ведь еще многое чего хочется.

— Не понимаю.

— Ну, — Борис Иванович чувствовал, что запутывается все сильнее. Это было совсем не свойственно ему и сильно раздражало. Но надо как-то выпутываться. — Психологи считают, что в таком переходном возрасте человека часто охватывает плохое настроение, и даже могут быть депрессивные состояния. Без видимой причины. Наука свидетельствует: депрессии возникают даже от недостатка солнечного света. — Тут Борис Иванович многозначительно поднял вверх указательный палец. — Представляешь, живет себе человек, а ему плохо оттого, что солнышка не хватает.

Светлана Владимировна вздохнула:

— Не хочешь ты говорить мне всей правды.

— Я перед тобой, как на духу, — пристав со стула, торжественно провозгласил Борис Иванович и, словно только что заметив, воскликнул: — Бог мой, милая Светик, какие у тебя изящные руки.

Наклонившись, Борис Иванович поднес ее ладонь тыльной стороной к губам и поцеловал.

— О чем это вы шепчетесь? — весело спросил вернувшийся Владимир Викторович. — Сейчас принесут именинный торт.

— Боря любуется моими руками, — усмехнулась Светлана Владимировна.– А еще советует ехать на юг, к солнышку. Чтобы не было депрессии.

— А почему бы и нет, — охотно подхватил ее муж. — Вот ослабнут железные тиски пандемии, и махнем мы в далекую экзотическую страну, где растут бананы и по деревьям прыгает много диких обезьян.

Борис Иванович, обрадованный тем, что скользкая тема прекратилась, с облегчением выдохнул и откинулся на спинку стула. Правда, его не покидала мысль, что Светлана Владимировна неспроста затеяла этот разговор.

Принесли великолепный торт. Восемнадцать свечей на нем были благополучно задуты, и после чаепития Борис Иванович предложил Марии покататься на новой машине.

— Но у меня нет прав, — сказала девушка. — Хотя водить я умею.

— Далеко мы забираться не будем, а гаишники здесь обычно не появляются.

— Мама, я поеду. Мне очень хочется.

Супруги остались вдвоем. Воцарилось неловкое молчание. Владимир Викторович налил из стоящего на столе самовара третью чашку чая и отрезал очередной кусок торта.

— Говорят, в моем возрасте вредно есть много сладкого. Но ведь хочется, — криво улыбаясь, произнес он. — Послушаешь нынешних телевизионных эскулапов, то найдешь у себя кучу болезней.

Светлана Владимировна бросила на него мимолетный взгляд. Уже не раз за последние месяцы она улавливала в интонациях его голоса нечто странное, а в глазах некую растерянность.

— Ты никогда ранее не жаловался на здоровье, — сухо заметила она, — хотя…

— Что хотя? — быстро спросил муж

— Ты всегда свои хотелки ставил выше всего.

Владимир Викторович на такое замечание обиженно засопел, потом долго и сосредоточенно пил чай.

— Что-то ты давно не играла на фортепьяно, — наконец вымолвил он. — Может, исполнишь что-нибудь в честь дня рождения дочки.

— Не хочется.

Светлана Владимировна сердито встала из-за стола и, громко звеня чашками и блюдцами, принялась убирать посуду.

Мария решила немного прогуляться. Выйдя со двора, она свернула налево и пошла по тротуару вдоль автомобильной дороги. Особняки и коттеджи, спрятавшиеся за высокими заборами, вытянулись один за другим, словно гвардейцы в парадном строю.

Вот уже больше недели, как Мария томилась в этой глуши. Теплый, солнечный весенний день совсем не радовал ее. Редкие прохожие не привлекали внимания. А тут еще обоняние медленно, с трудом восстанавливалось. Как будто от тебя отрезали часть мира. Или тебя отрезали от мира.

По телевизору смотреть нечего, сплошной негатив — сколько умерло за сутки, сколько заболело, как тяжело приходится больным, попавшим в больницу. И надоевшие до оскомины предупреждения и призывы — вакцинируйтесь, носите маски, соблюдайте режим, словно в жизни ничего другого не осталось, кроме как остерегаться, защищаться и думать про эту таинственную и проклятую заразу. А может, всё специально придумали, людей нарочно пугают.

Мария вздохнула. Переписываться с ровесниками по интернету тоже надоело. Хотелось живого общения. Вот с Сергеем что-то начало завязываться, но и он пропал. Правда, в присланной накануне записке он ссылался на какие-то важные и неотложные дела, о которых обещал рассказать, когда они встретятся.

Она с улыбкой вспомнила вчерашнюю автомобильную поездку с Борисом Ивановичем. Каким он был галантным! А его неожиданное признание, из-за которого она чуть не врезалась в дерево. Хорошо, что у скоростной машины были надежные тормоза, и она остановилась буквально в сантиметре от ствола могучей сосны. Оказывается, Борис Иванович давно ее любит и хочет, чтобы она стала его женой. Дядя Боря! Ах, дядя Боря! Тот самый, милый дядя Боря, который дарил ей куклы и преподнес большого плюшевого мишку, когда она была совсем малышкой. Любимый мишка до сих пор с ней, днем сидит на диване в ее комнате, а ночью спит вместе с ней.

Мария всегда с уважением относилась к Борису Ивановичу. А как быть теперь? Она — вероятная его жена? Такого Мария и представить не может. Смешно. Но вчера она растерялась, и ей было не до смеха. Она долго молчала, не зная, что ответить. Он тактично взял ее руку и поцеловал, совсем как джентльмен в кино, и сказал, что не торопит ее с ответом и готов немного подождать.

Да, сейчас на сердце неспокойно. Увы, дядя Боря отнесся к ней совсем по- взрослому, не как прежде. Эту перемену Марии нелегко принять. Она, конечно, уже взрослая, что она всегда стремилась доказать родителям. Но не до такой же степени. То есть, она еще не совсем ощущает себя по-настоящему взрослой. А от нее теперь требуют серьезного решения. Трудно, трудно. И какими глазами отныне смотреть на Бориса Ивановича, как говорить с ним?

В задумчивости Мария остановилась у края поселка

Маленький деревянный покосившийся домик с облупившейся голубой краской выглядел на фоне нарядной картины современного поселка анахронизмом. Заросший дворик за заборчиком из старого штакетника, серая завалинка для утепления, опоясавшая домик по периметру, маленькие окна с резными наличниками и нависшее над кровлей, словно выставленный кулачок, окно чердака в треугольном оформлении — неожиданная картинка, случайно попавшая сюда из далекой старинки, как ее остаток или, может, памятник. Своеобразный мостик к прошлому. Слева к стене примыкало деревянное крыльцо под навесом, который опирался на два фигурных столбика.

Но не особенности домика привлекли внимание Марии. На крыльце стояла женщина и, держась одной рукой за перила, задумчиво курила сигарету. Она показалась девушке знакомой, и как выяснилось спустя минуту, не случайно. Потому что на крыльце показался отец Марии. Девушка едва успела отпрянуть от забора и, прикрываясь кустами белой сирени, отбежала к старому дубу, чтобы спрятаться за его широкую спину.

Мужчина и женщина подошли к стоявшей возле домика автомашине и остановились. Мария напрягла слух, чтобы послушать, о чем они будут говорить. Но ничего не услыхала. Если бы девушка выглянула из-за дерева (а она боялась быть обнаруженной), то увидела бы, что Владимир Викторович молча открыл переднюю дверцу и, поддерживая за локоть, помог женщины сесть за руль. Ни слова не говоря и даже не кивнув ему головой, она завела мотор и с места лихо умчалась, обдав Владимира Викторовича облачком пыли. Как только женщина уехала, отец Марии вернулся в старый домик.

Девушка еще несколько минут постояла возле дуба, а потом осторожно продолжила прерванный путь. В ней вспыхнул целый букет разноплановых чувств, они, словно закипевшая вода в кастрюле, забурлили и требовали выплеска. Она узнала женщину — это была любовница отца, теперь она точно знает. Иначе, зачем женщина вместе с Владимиром Викторовичем оказались в пустом домике?

Мария все ускоряла шаг, потом почти побежала в сторону леса, который темнел в метрах двухстах. На опушке она упала в зеленевшую траву. Молодая листва над ней, пронзенная лучами солнца, весело трепетала. Мария присела, опершись обеими руками о землю, и просто заставила себя привести в порядок мысли. А что, собственно, произошло, она и раньше знала, что у отца есть любовница. Знала ли? Да, видела их вместе, но ни о чем таком даже не задумывалась.

Несколько месяцев назад Мария в хорошем настроении возвращалась из музыкального училища. Преподаватель по фортепиано хвалила ее и сказала, что она будет выступать на областном музыкальном конкурсе. Мария и сама знала, что играла замечательно. В тот раз всё так чудесно сошлось и сплелось. Чуткие и послушные пальцы рук передавали ее чувства клавишам фортепиано, а инструмент в свою очередь благодарно отвечал фонтаном глубоких и мелодичных звуков, окутывая девушку взрывом новых эмоций. Всё ладится, когда твой настрой, техника игры и атмосфера самой музыки сливаются в единое целое. Время при этом совсем исчезает и возникает ощущение невесомости и полета. Хотя после такой игры Мария чувствовала себя словно выжатый лимон, но это совсем неважно. Чувство полной удовлетворенности перевешивало всё.

Весело напевая, девушка перешла на другую сторону дороги и внезапно остановилась. Из ресторана, что был в нескольких шагах от нее, вышли отец и незнакомая женщина. Отец, очевидно, говорил что-то смешное, потому что женщина, запрокинув голову, весело смеялась. Она была брюнеткой с копной пышных волос и мягко, но цепко держала отца под руку. Мария моментально по-женски оценила ее внешность и особенно зеленые с искрой глаза. «Как у кошки», — подумала тогда она. Это то, что она успела отметить, так как в ту же минуту отец и женщина увидели ее. Отец как-то смущенно освободил свой левый локоть от руки женщины и, натужно улыбнувшись, спросил:

— Мария, что ты здесь делаешь?

И не ожидая ответа, тут же поспешно добавил:

— Мария, познакомься. Это моя главная помощница, можно сказать, правая рука, Лилия Николаевна. Она — главный бухгалтер, и мы здесь находимся по делам.

Странно, но Марию совсем не интересовало, чем тут занимались отец и Лилия Николаевна. Ее только слегка удивило, что отец, никогда не любивший рассказывать о своих делах, очень уж поспешно пытался объясниться. Приветливо улыбнувшись обоим и распрощавшись, Мария пошла прочь. Уже через пару минут, вернувшись к прежним приятным мыслям, она позабыла об этой встрече, и матери о ней не рассказывала.

И вот сегодня она снова увидела эту женщину, и вся картина, а точнее, ее изнанка, открылась перед ней во всей своей истинности и полноте. Потому, наверное, и затронула ее так сильно.

Боль, полоснувшая сердце острой бритвой, не отступала. По натуре Мария была максималисткой (если черное, то это черное, если белое, то — белое). К тому же, как большинство ее юных сверстников, она страдала комплексом повышенного самолюбия, высокими амбициями и чрезмерной эмоциональностью, поэтому просто не понимала, как в нынешней ситуации следует разумно повести себя.

Еще она интуитивно чувствовала, что эта нынешняя встреча обязательно нарушит равновесие, сложившееся в их семье. Баланс отношений, который зиждился на полной автономии каждого, когда никто без нужды не влезал в пространство другого, но каждый внутренне ощущал себя частью дружного семейства. У каждого были свои дела: отец занимался бизнесом, мать ставила спектакли в театральном институте, подросшая дочка занималась в музыкальном училище. Всё в этой семье было отлажено, хотя порой родители не видели друг друга по несколько дней. Отец рано утром уезжал по делам, а мать еще спала после вчерашнего спектакля, вечером отец возвращался домой, ужинал и ложился спать, а жены еще не было — у нее очередная репетиция, прогон, премьера, гастроли. Днем — два-три звонка: «Все в порядке?», ну и ладно. И такое положение как будто устраивало всех.

В растерянности Мария повела взглядом вокруг себя, и только тут заметила, насколько чудесна, как бы в диссонанс ее настроению, полянка, на которой она так неожиданно очутилась. Обоняние ее полностью еще не восстановилось, чудесные весенние запахи были ей почти недоступны. Но белые, желтые, нежно-фиолетовые крокусы сверкали под лучами солнца, словно звезды, опустившиеся с неба. Она невольно залюбовалась цветами. Между ними порхали первые веселые бабочки, ободренные весенним теплом, и одна из них села на красную кроссовку Марии. Девушка долго смотрели на нее, стараясь не шевелить ногой, и думала о том, как хорошо быть беззаботной бабочкой. Если бы она смогла ею стать, то выбирала только самые красивые цветы.

Глава 2

Как рай становится адом

Владимир Викторович стоял в сумраке старой кухни, низкий деревянный потолок которой нависал над ним так низко, что он опасался коснуться его головой и потому слегка сутулился. В дорогом костюме среди неуюта старенького пустого дома он выглядел странным манекеном, совершенно здесь излишним. Наконец-то он окончательно решил вопрос со своей любовницей. Однако не чувствовал при этом почти ничего, кроме щемящей пустоты

Он прошелся по кухне и подумал, что именно в этом доме, когда-то, очень давно, и совершенно в ином мире, он был абсолютно счастлив. Если, конечно такое состояние счастья вообще возможно. Более сорока лет назад в этом доме, чудом сохранившимся до наших времен, мальчик Володя прожил четыре года вместе с отцом и матерью. В домике, кроме кухни, были еще две комнаты, в одной проживала старушка-хозяйка, а другую снимал отец, обучавшийся в военно-воздушной академии, расположенной на соседней станции пригородного поезда. Позади дома находился сарай, в котором хранились дрова и уголь. Сарай давно развалился, а избушка еще стоит.

Потом Владимир Викторович снова стал думать о своей любовнице, но не в настоящем, а уже как бы в прошедшем времени, и она теперь представлялась ему как воплощение женского естества, чрезвычайно заманчивого, но очень летучего и неуловимого. А значит, ненадежного и обманчивого. Как он раньше этого не замечал? Хотя не в таком уж далеком прошлом ее близость неотвратимо действовала на него, сводила с ума. Ее глаза, то обнадеживали и предвосхищали необъятную вселенную, то суживались до кончика тончайшей стрелы, пронзавшей его насквозь. Жгучая боль и безграничное облако наслаждения — эта женщина была способна на все. Кроме одного, быть покорной. Но теперь он нашел в себе силы, чтобы покончить с ней. И очень доволен этому. Хотя нет, ему было все же жаль, что так получилось. То есть, одновременно он и радовался, и жалел. Бывает же такое!

Он переместился в комнату. Медленно обошел вдоль ее стен, всматриваясь в каждый сучок, в каждую трещинку и глубоко вдыхая в себя воздух. Да, это та самая комната, и она снова вернула его в далекое детство. Ему казалось, что он даже чувствует тот самый прежний запах, хотя ничего, кроме затхлости и пыли, комната не источала. И, наверное, воспоминания о том времени, о дошкольном детстве, которое представлялось теперь таким прекрасным и безоблачным, неосознанное желание вернуть его, заставили Владимира Викторовича купить в этой местности участок и построить загородный особняк.

Хотя детство было не таким уж безоблачным. Вот здесь, в углу, случилась беда, едва не стоившая ему жизни. Трехлетний карапуз, еще не совсем уверенно державшийся на ногах, споткнулся и упал животом на включенную для обогрева комнаты плитку, стоявшую на полу. Молодые, беззаботные родители находились тут же в комнате, о чем-то разговаривали, но ни один из них почему-то не подумал об опасности. Страшной боли Владимир Викторович, естественно, не помнил, но картина раскаленной до красноты плитки и топающего неуверенными ножками малыша перед тем, как упасть на нее, стоит до сих пор перед его глазами. Она гранитным резцом запечатлелась в мозгу. От ожога у него на левой стороне живота остался светлый шрам величиной с гривенник.

И опять возник образ женщины, перебив картину из детства. Полчаса назад она стояла в комнате и с легкой усмешкой слушала его голос, когда он, старавшийся быть спокойным, объявил о предстоящем разрыве. Она выслушала его, с безразличным видом пожала плечами и, ни слова не говоря, направилась к выходу. Он, приготовившийся к возможным сценам, разборкам и выяснению отношений, с некоторой растерянностью пошел за ней. Она умчалась на машине, оставив после себя облако дорожной пыли. Но он запомнил ее взгляд, полный внезапной ненависти и ее слова, брошенные напоследок: «Будьте вы прокляты!».

Вот у этой стены стояла его кроватка. А на стене висел тонюсенький коврик с жидкой бахромой по краям, изображавший лес и бегущих оленей. Животных было трое — впереди крупный олень с рогами, за ним — стройная олениха, а позади маленький олененок. Мальчик Володя, когда ложился спать, то отворачивался к стенке и долго рассматривал рисунок на ковре. Он хотел знать, куда бегут эти красивые звери? А еще ему всегда представлялось, что большой олень изображает его отца, олениха — его маму, а олененок — это он сам. Дружная, веселая семья. И он счастливо улыбался и засыпал.

Но, увы, потом «дружная» семья распалась. В жизни каждого человека есть ключевые события, которые накладывают на личность и его судьбу существенный или даже определяющий отпечаток. Одной из таких вех для подростка Володи оказался развод родителей, а также то, что предшествовало ему несколько месяцев. Скандалы, примирения, новые громкие и злые выяснения отношений. Жизнь напоминала опасный вулкан, который едва затихал, но потом извергался с новой силой, выплескивая потоки ядовитой лавы, отравлявшей все вокруг себя. Мальчик, не понимая причин случившегося, невыносимо страдал, в нем тоже все кипело и бушевало, и в один из вечеров, когда очередной скандал достиг высшего накала, он не выдержал и в сердцах заорал на отца, чтобы тот убирался и что он его ненавидит. Мать заплакала, отец от неожиданности опешил, а на другое утро собрал свои вещи и покинул семью. Володя потом несколько ночей не мог уснуть и весь в слезах клялся себе, что когда станет взрослым, то в своей семье никогда не допустит никаких скандалов. В ней будут царить только любовь, доверие, взаимное внимание и понимание.

Владимир Викторович выбрался на улицу. Надо же, дуб — свидетель его детства — сохранился. Не засох, не сгнил и зеленеет по-прежнему. Что для него сорок-пятьдесят лет? Это для человека — целая эпоха, включающая в себя детство, юность, зрелость и наступающую старость. Владимир Викторович с каким-то нежным чувством погладил ствол дерева. Шестилетним мальчишкой он забрался на него, да так высоко, что потом, глянув вниз, испугался и от страха заорал на всю деревню. Прибежала мама и, причитая, принялась бегать вокруг дерева. Потом она позвала хромого старика-соседа, и он, тыча клюшкой, сердито кричал, чтобы хулиган спускался. А хулиган крепко уцепился за ветки и кричал, всхлипывая, как резанный. Пока не пришел со службы отец, который достал из сарая лестницу, поднялся на дерево и аккуратно спустился вместе с сыном. Уже на земле хорошенько отшлепал непослушное чадо.

А вот и бывший пруд, в котором жарким летом любили купаться мальчишки. На его берегу росла береза, за толстый сук которой привязали веревку, так называемую «тарзанку», раскачивались и с визгом прыгали в воду. Пастух-подросток из местных почему-то симпатизировал Вовке и в знак особого расположения часто показывал ему «часики». Мальчишка нырял под воду, там стаскивал с себя трусы, и над поверхностью к всеобщему восторгу показывалась его голая белая попка. Сейчас пруд превратился в заросшее болото.

— Ах, Лилит, Лилит! Что ты сделала со мной? — горестно размышлял Владимир Викторович.

Когда началась пандемия, Владимир Викторович, несмотря на пугающую болезнь, был даже в какой-то степени ей рад. Ему нужно время, чтобы что-то решить и восстановить нарушенное душевное равновесие.

Несколько месяцев тому назад Борис Иванович предложил на должность главного бухгалтера опытного и проверенного, как он особо подчеркнул, специалиста. Потом в ресторане был юбилейный банкет, на котором новоиспеченная сотрудница показала себя, лихо станцевав «Калинку».

Она была в коротком, чуть выше колем, синем платье с белой двойной окантовкой на уровне талии и на воротнике вокруг шеи. Она попросила чуть отодвинуть столы, чтобы расчистить место для танца.

Раздалась музыка и, сложив руки на груди, женщина сделала первые плавные шаги. Остановилась, широко раздвинула руки в сторону, словно хотела объять весь мир, совершила один оборот вокруг себя, другой. И двинулась гордой поступью.

Музыка зазвучала быстрее, танцовщица на секунду замерла, обрамляя голову двумя согнутыми в локтях руками. Потом резко бросила их вниз, топнула стройной ножкой и сделала несколько кругов по площадке. Левую руку она держала на поясе, а правой изящно вращала ладонью над головой. И тут же переход в следующую фигуру: поставив руки на бедра, она попеременно выставляла вперед согнутые в коленях ножки. И наконец, кружась, снова стремительно понеслась по залу. Волосы ее развевались, а с лица не сходила улыбка радостного вдохновения. Быстрый ритм чередовался с медленными и плавными движениями, переходы были незаметными, ловко перетекающими из одного в другой, и приводили зрителей в восторг.

Когда она закончила танцевать, очарованные гости зааплодировали и радостно закричали «Браво».

Вот тогда она и обратила на себя особое внимание Владимира Викторовича, ценившего удаль и мастерство в любых проявлениях. Он подошел к ней и сделал комплимент, а потом спросил, как ее зовут.

— Если официально, то — Лилия Николаевна. А для близких и друзей я просто Лилит, — сказал она, блестя глазами.

— Можно я буду вашим близким другом?

Она удовлетворенно кивнула головой.

Ее место за столом неожиданно оказалось рядом с ним, и он вдохновленный присутствием красивой женщины и той заинтересованностью, с которой она его слушала, остроумно шутил, рассказывал забавные истории и говорил веселые тосты. Она охотно смеялась его остротам, то поднимая на него искрометные загадочные глаза, то скромно опуская их. Ах, эти красноречивые, полные тайны, взгляды женщины, желающей понравиться! Не явные, отнюдь не вызывающие, но такие многозначительные и обволакивающие. Любого мужчину сведут с ума.

Присутствующие заметили необычное поведение Владимира Викторовича, но ему было все равно. Он чувствовал себя непринужденно и свободно и с удовольствием ощущал, что перед ним, кажется, открываются перспективы заманчивого, романтического приключения. К тому же он не раз замечал поощрительную ухмылку друга — Бориса Ивановича.

По ходу вечера Борис Иванович подсел к ним, предложил тост за очаровательную Лилит, чем вызвал ее благодарную, хотя и несколько натянутую улыбку, и рассказал смешной анекдот.

— Встретились два знакомых, и один другому говорит: «Ты знаешь, мне кажется, что моя жена спит с садовником». — «Почему ты так думаешь?» — Прихожу вчера вечером домой и вижу в нашей постели букет роз». Тут его друг задумчиво произносит: «А ты знаешь, мне кажется, что моя жена спит с сапожником». — «С чего ты взял?» — «Понимаешь, прихожу вечером домой, а в нашей кровати лежит голый сапожник».

Борис Иванович тонко, одними губами, улыбнулся, а Владимир Викторович конфузливо посмотрел на Лилию Николаевну. Она в некотором смущении опустила глаза

И, как выяснилось впоследствии, — Лилия Николаевна оказалась изумительной любовницей, мечтой многих искушенных мужчин. Всепоглощающая страсть нахлынула на Владимира Викторовича стремительными цунами. Увы, когда мужчиной овладевает такая болезнь — все остальное по боку, разум бледнеет и отступает. Владимир Викторович окунулся в бешеные чувства, как в прорубь с головой, и окончательно ее потерял.

Три дня и три ночи, официально в командировке, а на самом деле в пансионате, затерявшемся в лесной глубинке Подмосковья, пролетели для Владимира Викторовича как один миг. Здесь в номере люкс он вместе с Лилией Николаевной провел чудесное время. По части любви эта женщина была неистощима и безрассудна. Она напоминала отнюдь не ужасную, а прекрасную Горгону-Медузу с многочисленными щупальцами, которые крепко сжимали не только его тело, но и порабощали душу. От взгляда ее зеленоватых глаз, в которых играли непонятные искорки, он трепетал и впадал в некий ступор. Страсть охватывала Владимира Викторовича по несколько раз за ночь, опустошала его до донышка, но тут, же наполняла вновь, заряжая новой силой. Трое суток напоминали сказочный сон. Любовники больше ни на что не хотели тратить драгоценное время, выходили из номера только для того, чтобы перекусить в ресторане, и быстро возвращались в номер, желая снова остаться вдвоем.

Последующие дни также были наполнены заманчивым содержанием. Таинственность на работе, когда надо было под маской безразличия и служебного интереса, скрывать истинные отношения, красноречивые взгляды при каждом удобном случае, периодические свидания в отелях или саунах, страстные объятия, порой случавшиеся в служебном кабинете, — все это делало его жизнь разноцветной, насыщенной и утонченной. Даже следы от ногтей, которые как-то после очередного свидания оставила Лилит на его спине, показались ему доказательством ее необыкновенного чувства и их удивительных отношений. Правда, жена этот знак любви не оценила, и ему потом пришлось объяснять, что царапины якобы были сделаны иголками от можжевелового веника, которым попотчевал его банщик, когда он с Борисом Ивановичем посещал парную.

В тот период угарной страсти он абсолютно не ощущал какой-либо вины перед женой и не хотел признавать, что совершает что-то неприличное, неподобающее. И это он, до этого случая верный муж, никогда не изменявший супруге. Как большинство мужчин в аналогичном положении, Владимир Викторович, конечно, тщательно скрывал от жены свое любовное похождение. Когда же надо было отсутствовать дома по причине очередного свидания, врал, не моргнув глазом, и не испытывал при этом никаких угрызений совести. Для себя же всегда находил оправдание. Его бурный и яркий роман не шел ни в какое сравнение с привычной, спокойной и размеренной семейной жизнью. Как прекрасно, что он встретил женщину, которая внесла в его будни яркие краски!

Так продолжалось около трех месяцев.

Правда, однажды жена, стараясь не глядеть мужу в глаза, заявила, что отныне они будут ночевать в разных спальнях, объяснив это тем, что она не высыпается. Он воспринял ее решение спокойно и не стал вдаваться в подробности.

Гораздо мощнее на него подействовало неожиданный поступок Лилии Николаевны. В конце рабочего дня она появилась в его кабинете, многозначительно, словно маятник, покачивая бедрами, подошла к столу и положила перед Владимиром Викторовичем какую-то бумагу.

— Что это? — спросил он.

— Заявление об увольнении, — спокойно произнесла Лилия Николаевна, слегка наклонив набок голову.

— Что? — Владимиру Викторовичу показалось, что очки на его носу от удивления полезли вверх. Он долго читал несколько слов, никак не мог вникнуть в их смысл и сообразить, что бы это значило.

— Подпишите заявление, Владимир Викторович, — тем же невозмутимым тоном продолжала Лилия Николаевна, и обычная легкая хитринка в ее глазах, которая всегда его волновала, и смысл которой он никогда не мог постичь до конца, засияла как-то по-особому.

Он, подчиняясь ее взгляду, машинально подписал.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.