Бесплатный фрагмент - Дом, в котором нас не будет
Посвящается Голощаповой Елизавете, без которой этой истории бы не было.
1
Я вошла в старый школьный автобус, с которого уже почти слезла вся его отвратительная желтая краска. Как это и положено, он предназначался для того, чтобы возить детей, живущих далеко, от школы домой и наоборот. Мне повезло, я не входила в это число. К счастью, мой путь от школы до дома составлял десять минут ходьбы и в это время меня никто не тревожил. Но сегодня был особенный день: мы ехали не в школу и, к сожалению, не домой. Наш путь лежал в одно дивное место, которое находилось на другом конце города. Там мы должны будем смирно сидеть на местах и с восхищенным видом слушать, как полная женщина издает непонятные протяжные звуки с огромной сцены, а после, когда она закончит, мы должны будем встать и громко аплодировать ей, показывая, в какое восхищение нас привел ее невероятный голос. Другими словами, мы ехали в оперный театр.
Я села на предпоследнее место у окна и в это же время надела наушники, для того чтобы не слышать лишней суеты и недовольства своих одноклассников.
Автобус, в котором мы ехали, был подарен школе двадцать лет назад. Конечно, за это время его неоднократно чинили. Бедный водитель, который за эти двадцать лет ни разу не сменился, потратил на него все свои силы, но от этого лучше не становилось. Он ломался еженедельно, иной раз просто останавливался и даже не заводился. У любого человека от такой работы сдадут нервы, но мистер Барклей никогда не жаловался.
По правде говоря, он просто не имел такой возможности. Мистер Барклей потерял дар речи еще в детстве, когда в очередной раз побывал на площади в Александров день. Я не знаю, сколько именно времени прошло с тех пор, но ни слова он так и не произнес, к каким бы врачам его ни водили. Единственное, что я знаю, так это то, что там он был с моими родителями, такими же маленькими и глупыми. Но на них это отразилось иначе.
Состояние нашего автобуса, как можно понять, было самым плачевным. Каким бы потрепанным он ни выглядел снаружи, внутри он был не лучше. Пыльные окна, серые шторы. С сидений была содрана обивка, а на ее месте чем попало были выведены какие-то знаки, слова и прочее — кому что взбредет в голову.
Когда все расселись по местам, мое настроение приподнялось, так как ко мне никто не сел. Но моя радость длилась недолго. Как оказалось, по пути автобус должен был сделать еще несколько остановок, благодаря которым в автобус добавились еще несколько человек.
Рядом со мной села девушка по имени Кэтрин Петш. Честно говоря, это единственное, что я о ней знаю, несмотря на то что мы учились с ней вместе с двенадцати лет. За всю дорогу мы не сказали друг другу ни слова, Кэтрин все время сидела в телефоне, а я слушала музыку, наблюдая через окно за проезжающими мимо машинами.
Целый час нам пришлось слушать монотонное пение оперных певцов, которые периодически сменяли друг друга. По завершении концерта им надарили кучу цветов и аплодировали по меньшей мере три минуты не переставая. Это только кажется, что три минуты мало, но когда это происходит рядом с тобой, хлопки становятся похожими на взрывы.
Впрочем, на этом было все. Ничего интересного с нами не случилось.
Обратную дорогу я снова сидела с Кэтрин. Наверное, она была единственным человеком, не считая меня, который ехал с закрытым ртом, в то время как остальные только и делали, что заводили бессмысленные разговоры друг с другом. Мои наушники меня не спасали. Мне хотелось выпрыгнуть в окно от всей этой суеты. Я посмотрела на Кэтрин, которая больше не сидела в телефоне. Всю дорогу домой она, словно загипнотизированная, смотрела в одну точку, не опуская взгляда. Иной раз мне казалось, что она даже не моргала. Может быть, она умела уходить в себя и концентрироваться на своем внутреннем мире, не обращая внимания на окружающий. А может, на нее так подействовал концерт, что маловероятно. Так или иначе, с ней определенно что-то было не так, и мне от этого было не по себе. Я думала, может, попытаться заговорить с ней, но мне было слишком все равно, что творится в ее голове, поэтому я просто перестала обращать на нее внимание.
— Как все прошло? — спросила мама, когда я вернулась домой.
Я посмотрела на нее, пытаясь взглядом объяснить, что в оперном театре для меня не интересен даже буфет, если он там имеется.
— Когда один высокий мужчина нес букет на сцену артистке, он запнулся об свою же ногу и чуть не упал, — бросила я с улыбкой.
— Ванесса, — одернула меня мама.
Я не стала продолжать с ней разговор и поднялась в свою комнату. Закрыв дверь, я раздернула шторы и впустила в свои темные хоромы свет. Вообще-то моя комната не темная, просто во всем здесь доминирует темно-синий цвет: темно-синие шторы, темно-синие стены, пол. Зато остальные предметы, такие как стол, комод, кровать, белые.
Когда я раздергиваю шторы, у меня нет привычки смотреть на улицу, но в последнее время меня словно заставляют выглянуть и посмотреть, что такого происходит около моего дома, и каждый раз я вижу одно и то же. Прямо напротив моего окна стояла высокая, худая фигура незнакомого мне человека. Он смотрел прямо на меня, и как только наши взгляды встречались, он разворачивался и уходил — каждый раз в одну и ту же сторону, как было и сегодня. В первое время такие появления пугали меня, но сейчас я привыкла. К тому же в этом не было ничего необычного. Пусть никто не знал, как его зовут и кто его родные, но о его привычках знал весь город. Не знаю зачем, но он постоянно делал только одну вещь — смотрел людям в окна. Он мог делать это часами, а после просто уходил, и никто не знал куда. Я не знаю, каким образом он выбирает окна, в которые будет смотреть. Меня волновало только то, почему изо дня в день он приходит именно ко мне.
Я проводила его взглядом и легла на кровать. Вокруг была идеальная тишина — именно то, что мне было нужно. Я пролежала так около десяти минут; мою тишину нарушил стук в дверь.
— Ванесса, сегодня твоя очередь идти в магазин.
Из-за двери показалась девочка с идеально прямыми, темными, как у меня, волосами. Я стала смотреть на нее до тех пор, пока она не ушла, а после я взяла свой телефон и спустилась вслед за ней.
По четвергам мама всегда отправляла нас за рыбой, поэтому я, не говоря ни слова, взяла деньги, положенные для меня, и вышла из дома.
На улице стояла прохлада. Солнце пряталось за дымчатые облака уже несколько недель. Еще пара дней, и начнут лить нескончаемые дожди. Наше лето длится три месяца, два из которых сохраняют температуру под сорок градусов, но с приходом августа все меняется. Словно за одну ночь кто-то перерисовывает яркую картинку в серые тона. Листья начинают желтеть, в конце месяца опадать, а в сентябре их и вовсе не будет. Все это случается в одно мгновение, день словно заменяет неделю. И если вчера ты радовался солнцу, то завтра ты его уже не увидишь. Птицы улетают в одно мгновение — вчера были, но сегодня ты не найдешь ни одной. Я не знаю, случается ли такое в других городах или странах, ведь, по сути, мы являемся теми птицами, кто с приходом осени никуда не улетает. Наш дом здесь, и это не изменить, мы вынуждены жить по правилам, нарушать которые нельзя.
Было пять часов вечера. Многие люди в это время спешили домой, отработав очередной день. Дети выходили на улицу встретиться со своими друзьями. Сейчас были каникулы — время беззаботного веселья и отдыха. Каждый занимал себя как мог: кто-то играл на площадках, кто-то ходил друг к другу в гости, а некоторые просто гуляли по городу и вели между собой бессмысленные разговоры. Мне было семнадцать лет, и по факту я тоже училась в школе, но меня не привлекало ни одно из вышеперечисленных занятий. Моим предпочтением было сидеть дома и как можно меньше контактировать с людьми. Таким образом я закрывалась от того ужаса, который преследовал весь наш город.
Я зашла в ближайший магазин от дома. Он был самым бедным и самым маленьким в городе. Но тем не менее там всегда находилось то, что мне было нужно. Людей здесь, как правило, всегда было мало, только несколько женщин, которые просиживали здесь целые дни. Сегодняшний день не был исключением. Я взяла все, что мне было нужно, и подошла к кассе. Пока нерасторопная женщина выбивала мне чек, я невольно уловила несколько фраз из разговора женщин.
— Уже четырнадцатое число, — говорила одна другой, — осталось немного.
— Я пытаюсь не смотреть на календарь.
— Это ничего не меняет. Можно закрывать глаза на приближающийся день, но разве от этого станет лучше?
Я расплатилась за свои покупки и пошла домой.
Глупые разговоры, зачем их вообще придумали? Зачем людям вообще разговаривать? Лучше бы дар речи был у собак — толку было бы больше.
Я уже на протяжении десяти минут пыталась прочитать хотя бы страницу какой-то неинтересной статьи в интернете, но мои попытки прервал стук в дверь.
— Ванесса, спускайся к ужину, — послышался голос из-за двери.
Я спустилась на кухню.
К столу меня манил запах испеченной рыбы, которую я купила около двух часов назад. Все, как обычно, уже сидели за столом и ждали только меня, надеясь на мою пунктуальность. Я заняла свое место между папой и младшей сестрой. Вообще нас в семье было шестеро: мама, папа, мой старший брат Джордж, которому было девятнадцать лет, младшая сестра Джанин — та, что позвала меня к столу, четырехлетний Роджер и, разумеется, я. Все мы умещались за большим круглым столом и ели поданную на ужин рыбу. Мясо в нашем рационе было редкостью, а все оттого, что родители были вегетарианцами. Мама называла это здоровым питанием и говорила, что мясо вредно. Но на самом деле она просто не переносила вида крови и падала в обморок каждый раз, когда ее видела. Но тем не менее мы знали вкус мяса: папа понимал, что оно необходимо нашим организмам, и готовил его сам, специально для нас.
— Как прошел день? — по традиции обратился ко всем папа.
— Неплохо, — ответил Джордж. — Сегодня занес свои лучшие снимки в редакцию, надеюсь увидеть их в каком-нибудь журнале.
Джордж подрабатывал фотографом. Целыми днями после учебы он бродил по городу в поисках удачного кадра, а когда ловил его, то тут же бежал в редакцию. Иногда его снимки печатали. Платили за это немного, но он был доволен.
— Это замечательно, — улыбнулся папа. — А как твоя поездка в театр, Ванесса?
— Ничем не отличается от прошлогодней и той, что была два года назад и три, — монотонно заметила я.
— Совсем ничего интересного? — не унимался папа.
— Я вижу это каждый год. Для меня это скорее пытка, чем удовольствие.
— Потерпи немного, Ванесса, скоро тебе не придется это делать, — спокойно проговорила мама.
— Жду не дождусь, когда все это кончится.
Мама как-то странно на меня посмотрела и перевела свое внимание на Роджера, помогая ему чистить рыбу.
— Ванесса, в следующем году тебе восемнадцать. Ты заканчиваешь школу, а мы так и не знаем, кем ты хочешь стать, — перевел тему папа. — Все наши предложения ты отклоняешь. Может, скажешь, что сама собираешься делать?
— Не вижу смысла строить планы на будущее, — ответила я.
— Ванесса, — произнесла мама.
— Нам обязательно это обсуждать?
— Сегодня странный мужчина снова приходил к нашему дому, — неожиданно для всех вмешалась в разговор Джанин.
— Слишком часто он стал появляться у нашего дома. Уже третий раз на этой неделе, — заметил папа. — Я все понимаю, человек может быть нездоров. Но такое поведение неприемлемо. Думаю, стоит с ним поговорить.
Я не стала вмешиваться и говорить, что вижу его у своего окна намного чаще. Вообще все остальное время я сидела молча. Все бурно что-то обсуждали, развивали какие-то темы для разговора, в то время как мне даже не хотелось их слушать.
После ужина я поднялась в свою комнату и по привычке закрыла дверь. Комната была тускло освещена, несмотря на то что солнце еще не село. Я подошла к окну. Тяжелые тучи заволокли все небо, с минуты на минуту на нас мог обрушиться страшный ливень. Но вряд ли на это кто-то обратит внимание. Я смотрела на серую дорогу, на которой постепенно стали появляться крупные капли; через несколько минут в стекло уже хлестал неудержимый поток.
2
На календаре было шестнадцатое августа. На улицах города было непривычно пусто. Люди покидали свои дома только по необходимости. Я же целыми днями сидела в своей комнате. Заниматься особо было нечем, поэтому я либо читала, либо что-то смотрела. Это были одни из самых спокойных дней в моей жизни. Ко мне редко кто заходил, зная, как я люблю одиночество, да и я сама редко спускалась к семье, разве что к столу. В общем, дни шли как нельзя лучше. Но рано или поздно это все равно должно было прекратиться.
В этот день дождя почти не было. После обеда небо более-менее прояснилось, и я решила открыть окно, пока дождь снова не начался. Стоило мне только подойти к окну, как меня тут же встретил тот же взгляд, который я не видела целые сутки. На этот раз он смотрел на меня дольше, чем обычно, чего никогда раньше не было. Мне стало не по себе, я открыла окно и отошла. Первой мыслью было то, что папа все же поговорил с ним, а значит, есть вероятность, что он может больше не прийти. Времени не было, это был мой шанс. Я быстро, но не привлекая внимания спустилась вниз. На кухне сидела мама, она читала какой-то до жути скучный роман, один из тех, в которые погружалась с головой, но меня она заметила.
— Куда ты собралась? — обратилась она ко мне.
— Впервые за долгое время нет дождя, — пояснила я, — хочу насладиться этим.
Мама посмотрела на меня с удивлением и, слегка улыбнувшись, кивнула головой.
Он не успел далеко уйти. Он шел в том же направлении, что и всегда. Я последовала за ним. Это было немного странно: я преследовала человека, который все это время следил за мной. К счастью, на улице никого не было, от этого мне было спокойнее.
Мы прошли всю улицу. На мгновение это преследование стало казаться мне безумным и бессмысленным. Наверняка он шел к какому-нибудь другому дому или просто по своим делам. Я уже почти в этом убедилась, когда он неожиданно остановился и, повернувшись, стал смотреть на какой-то дом. Я разочарованно вздохнула и стала корить себя за то, что прошла такой бессмысленный путь, как вдруг меня словно ударило молнией. Я с ужасом поняла, у какого дома остановился этот человек.
По моему телу пробежали мурашки, ноги словно приросли к земле. Я смотрела на него не отрываясь, словно завороженная. Мне стоило пройти каких-то сто метров, и я увидела бы все то же, что видел он. Я была не самым трусливым человеком, но мысли о том, что я должна приближаться к этому дому, приводили меня в ужас. Передо мной стоял непростой выбор: я могла подойти к нему и, возможно, узнать причину, отчего он каждый день приходит ко мне, а могла смириться с этим и пойти домой.
Я думала долго и наверняка думала бы еще столько же, если бы он не повернулся ко мне. Через все то расстояние, которое было между нами, я чувствовала, как его взгляд пронзает меня. Я не знаю, как это получилось, но я просто пошла к нему. Он заставлял меня, я не хотела этого. Никогда по своей воле я бы не пошла туда.
С каждым шагом мне становилось все холодней. Чувство страха овладевало мной. Это было безумие, но я делала это. Еще шаг — и расстояние между нами сократилось до метра. Он не обращал на меня внимания. Он просто смотрел на это ужасное здание холодным взглядом. В то время как я не осмеливалась посмотреть даже в его сторону.
— Зачем ты пошла за мной? — прозвучал ровный, холодный голос.
После этих слов меня словно окатили холодной водой. Я молча смотрела на него, не желая что-либо отвечать.
— Говорят, когда страшно, стынет кровь. Мне это ощущение не знакомо. И вовсе не потому, что мне не бывает страшно. Но посмотри на него. Ведь тебя пугает не само здание, а история, связанная с ним.
Я невольно повернула голову в сторону дома. Несколько секунд — и я смотрела прямо на него.
Эту улицу принято называть улицей Желтых Домов. Здесь практически никто не живет. Больше половины домов заброшено, остальная часть разрушена или сожжена, и практически все эти дома покрашены в желтый цвет. Здесь редко можно встретить прохожего. Никто не желает заходить в эту часть города, каждый стремится обойти ее как можно дальше. И на это есть свои причины. За этим домом, напротив которого мы стоим, тянется длинная история, которая берет начало в 1721 году. Год, когда был основан наш город.
Мне тяжело было смотреть на этот дом. На этот отвратительный желтый цвет, в который он был покрашен, на выбитые окна, заколоченные ставни и двери. Этот дом собрал в себе все страдания, всю жестокость, что переносили и переносят до сих пор люди. Глядя на него, ты словно смотришь в прошлое, в то страшное прошлое, каким когда-то жили.
Смерть, отчаяние, невыносимые муки, та нестерпимая боль и душераздирающие последствия, что оставляет нам один-единственный день в году. Глядя на него, хочется кричать, сердце разрывается. В голову лезут самые страшные мысли, ты чувствуешь себя безумцем, который хочет избавиться от своего безумия раз и навсегда.
— Что тебе нужно от нашей семьи? — осмелилась спросить я. — Зачем ты стоишь у наших окон?
— У твоих, — заметил он.
От его голоса по моему телу бежали мурашки. Но я всеми силами пыталась делать вид, что меня ничто не тревожит.
— Зачем? — не унималась я.
Высокий человек развернулся и пошел прочь. Некоторое время я растерянно смотрела на него, не зная, что делать, но тут он повернулся.
— Разве тебя не ждут дома? — обратился он ко мне. — Я уверен, твои родители хотели бы видеть тебя сейчас. Иди, Ванесса, погода в это время года не самая подходящая для прогулок.
Некоторое время я еще стояла, глядя ему вслед. Идти за ним было не самым разумным решением. Кроме того, что мы смотрели на этот проклятый дом, ничего не происходило. У меня по телу снова пробежали мурашки. Он назвал мое имя. Кроме того, я осознала, что до сих пор стою у этого дома, но только теперь одна. От этих мыслей мне стало жутко, и я, не глядя на него, пошла обратно домой.
По пути меня застал дождь, прямо у порога моего дома. Я забежала внутрь, желая согреться, но там меня ждала ситуация похуже, чем мокрые волосы.
На кухне сидела почти вся моя семья. Мама горько рыдала, а папа обнимал ее за плечи, пытаясь утешить. Рядом стояли Джордж и Джанин. Никто из них на меня не смотрел. На их лицах была тревога.
— Что случилось? — спросила я.
Мой голос прозвучал для них как сигнал. Они обратили на меня свои взгляды, но тут же опустили их.
— Ванесса, случилось ужасное, — дрожащим голосом проговорил папа.
— Где ты была? — обратился ко мне Джордж.
— Объясните, — просила я, непонимающе глядя на остальных.
— Кэтрин, — произнесла мама, — Кэтрин Петш, твоя одноклассница. Она пропала.
— Что? — вырвалось у меня.
— Вчера она не пришла домой, и никто ее не видел, — тихо объяснил папа.
— Но я видела ее не так давно, все было нормально.
Но тут я вспомнила ее озадаченный вид в тот день, когда мы ездили в театр. Еще тогда я чувствовала, что что-то не так.
— Ванесса, она пропала, — напомнил папа.
Я опустилась на пол. Ноги дрожали, внутри все переворачивалось. «Она пропала», — крутилось в моей голове. Она не пришла, и ее никто не видел.
Состояние моей семьи было ужасное. Мама не переставала хлюпать носом, папа старался ее утешить, а все остальные не могли смириться с фактом. Я и пяти минут не пробыла в таком состоянии, но ощущение было такое, словно из меня выкачали все жизненные силы, которые я копила для чего-то важного. У меня было такое чувство, будто я что-то потеряла — то, без чего мне трудно будет жить, будто часть меня оторвали и выкинули. Мне хотелось рыдать, но в то же время я ощущала себя такой жалкой оттого, что так легко могу поддаться эмоциям.
— Мама, — послышался мягкий голос. — Мама, почему ты плачешь?
Роджер стоял на одной из ступенек и смотрел на маму.
— Я не плачу, милый, — попыталась улыбнуться мама.
— Тогда почему твои глаза красные?
— Это от усталости, — ответил за нее папа.
Роджер подбежал к маме и обнял ее. Я видела, как она пыталась сдержаться от слез, но у нее это плохо получалось. Роджер стал ей что-то говорить, от чего мама улыбалась. Это было лучшее время для того, чтобы встать и уйти. Так я и сделала.
К окну я больше не подходила. Я села на край постели и просто стала смотреть на стекло, по которому не спеша стекали капли. Конечно, дождь мог скрыть мои слезы. В комнату все равно никто бы не зашел, поэтому можно было бы дать волю эмоциям, но я этого не сделала. Ничто на свете не заставит меня плакать. Я никогда не покажу этой жалкой черты себя. Я ни о чем не думала и даже не шевелилась. В таком положении я просидела долгое время, пока в мою голову не пришла эта несчастная мысль.
Я спустилась вниз. На кухне снова никого, кроме мамы, не было. Она выглядела еще хуже. По красным глазам можно было понять, что она снова плакала. Услышав мои шаги, она быстро вытерла слезы и попыталась сделать вид, что все нормально.
— Куда ты? — спросила она меня.
— Хочу погулять.
— Опять?
— Мам, мне надо погулять.
Мама понимающе кивнула и не спеша подошла к шкафу, где у нас хранились зимние, осенние и многие другие вещи. Она достала оттуда дождевой плащ мерзкого желтого цвета. Эту вещь я всегда ненавидела и практически никогда ее не надевала. Но сейчас, глядя на маму, я понимала, что не стоит ей перечить. Она помогла мне его надеть. Даже заботливо застегнула пуговицы дрожащими пальцами, будто сама я этого сделать не могла.
Я посмотрела на себя в зеркало. Этот плащ купили, когда мне было четырнадцать лет. Тогда он висел на мне, как старая растянутая кофта папы. Глядя на себя сейчас, я поняла, что ничего не изменилось. Единственное, что мне в нем нравилось, так это длина: он был чуть ниже колена, и это делало его менее отвратительным.
— Надень капюшон, Ванесса, на улице ужасная погода. И постарайся ни с кем не разговаривать.
На эту просьбу я ответила улыбкой, потому что ни с кем не разговаривать у меня получается лучше всего.
Некоторое время я просто стояла на крыльце, не желая идти мокнуть под моросящий дождь. Но вскоре мне это надоело. Я вышла на тротуар и обошла дом вокруг. И вышла на самую оживленную улицу города. Но, к счастью, сейчас на ней никого не было.
Прекрасное явление дождь. Оно заставляет людей скрываться в своих домах и выходить только в самые важные моменты. И снова, к счастью, сейчас у людей не было этих важных моментов. На самом деле я была удивлена тому, что на улице так пусто. То, что случилось, должно было поднять на уши весь город. Я думала, люди будут разбиваться на группы и искать пропажу, но этого не происходило. Вокруг словно исчезли все люди, оставив меня одну.
Около часа я бесцельно бродила по городу, сидела на мокрых скамейках, наблюдая, как мелкие капли создают большие лужи. Все это было до ужаса неинтересным, но на меня это действовало как успокоительное. Это можно назвать гармонией с природой, когда вы молча взаимодействуете и всем от этого легче. Я так взаимодействовала с природой до тех пор, пока не вымокла до нитки. Как назло, дождь только усиливался. Он разошелся слишком быстро: мгновение — и передо мной уже была непроглядная пелена. Несколько минут я просто сидела под дождем. Какая мне разница. Я могла бы бежать сломя голову домой и все равно промокнуть. Какой в этом смысл? На мне и так не было сухого места, уж лучше дальше мокнуть сидя. Ужасные плащи, которые должны защищать от дождя, совсем нас не защищают.
Дождь стал стихать. Как только я почувствовала, что капель стало меньше, я встала и пошла в сторону дома. Я пыталась идти быстрее, но отчего-то идти было тяжело. Да и к тому же, непонятно почему, я выбрала самую длинную дорогу. Иной раз я и сама не могла найти оправдания своим поступкам.
Я шла, опустив голову. С моего капюшона стекали капли уже почти прекратившегося дождя. Мокрые волосы липли к лицу, мне было холодно. Я чувствовала себя мерзко. Сейчас мне как никогда хотелось поскорее добраться до дома. Я подняла голову, чтобы посмотреть, сколько еще осталось, но увидела совсем не то, что хотела.
Эта была не моя улица. Черт знает как я вообще сюда попала. Я оглянулась по сторонам и с ужасом осознала, что это за место. За моей спиной стояла обитель ужаса — тот проклятый дом, возле которого я меньше всего хотела бы стоять. Разумнее всего было бы не оборачиваться на него и как можно быстрее идти дальше, но я обернулась. Он выглядел еще ужаснее, еще зловещее, чем в тот момент, когда я стояла здесь с тем странным человеком. И без того черные тучи рядом с ним казались еще черней, желтый цвет был еще отвратительней. С каждой секундой этот дом становился более жутким. Он словно приковал меня к себе, желая, чтобы я смотрела на него. Я испытывала чувство страха и злость. Почему я здесь? Как я сюда попала? Черт его знает, но я должна уйти отсюда как можно быстрее.
— Здравствуй, Ванесса, — прозвучал за моей спиной голос.
Я вздрогнула от неожиданности и неотступающего чувства страха. Сердце забилось чаще, дыхание усилилось. Я обернулась, чтобы узнать, кто ко мне обратился, и в этот же момент к прочему добавилось чувство еще большей злости.
Это был Стен Троксвуд. Он учился со мной в школе на два класса младше. Все вокруг считали его психопатом. Это и не удивительно: вся его семья состоит из психопатов. Он живет с родителями и двумя братьями-близнецами, которые старше его на несколько лет. К слову, конченые придурки. В городе они прославились своими зверскими издевательствами над животными, которых жестоко мучили, но не убивали, а подкидывали соседям. Они сажали мелких животных в бутылки и закрывали крышкой, а после сидели и наблюдали за тем, как несчастный зверек задыхается. Они находили шприцы и вкалывали в лягушек воздух или воду, пытаясь сделать так, чтобы они раздулись, но этого не происходило. Это были вещи, которые наблюдала лично я, когда видела близнецов за их занятиями. Но каждый раз старалась не задерживаться рядом с ними. А они даже не пытались прятаться. Но все эти мучения над животными были раньше, до рождения Стена. Когда в семье появился беззащитный человек, они переключились на него. Что они с ним делали, точно не знаю. Но, судя по слухам, жизнь у него была несладкой. Говорили, что близнецы часто приносили в его комнату мертвых животных. Сами они их не убивали, а где-то находили. Они поджигали брату волосы во сне и залепляли глаза скотчем так, что он не мог моргнуть. У них не было цели убить его, им нравилось, когда люди и иные живые существа испытывают мучения. За родителями не замечалось такого насилия. Об их матери вообще ничего не слышно, она никогда не выходит из дома в связи с агорафобией, а отец алкоголик. В общем, все это повлияло на бедного Стена, и сейчас никто не знает, что творится в его голове.
Помимо прочего, почти вся его семья выделялась внешне. Близнецы, Стен и их мама, миссис Троксвуд, были альбиносами. Белые волосы, белая кожа, даже губы были белыми. Будь кто-то другой альбиносом, я бы сочла это красивым, даже прекрасным. Но это семейство казалось еще более жутким.
Я не стала отвечать ему, так как он до жути напугал меня. Но, честно говоря, я была рада, что это всего лишь он.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он, впиваясь в меня своими тускло-серыми глазами.
Я снова промолчала. Мне просто нечего было ответить: я и сама не знала, что здесь делаю.
— Слышала про Кэтрин? — не унимался он. — Весь город только об этом и говорит. Мне иногда жаль, что у нас нет полиции. Хотя если она действительно это сделала, полиция здесь вряд ли поможет. — На его губах блеснула улыбка. — Странно это все. Она была хорошим человеком, проблем не имела, друзей тоже, — усмехнулся он. — Видишь ли, я встречался с ее сестрой. Бедная Мэри, как она переживет это…
Последние его слова задели меня, но я сдержала свои эмоции.
Он посмотрел на дом.
— Как думаешь, там что-то осталось? Я имею в виду, может, кости или что-то еще.
— Зайди проверь, — холодно бросила я.
— Ты не ответила на мой вопрос, Ванесса. Зачем ты здесь?
— Почему ты такой счастливый?
— На наших глазах творится история, — безумно улыбаясь, проговорил он. — Подобное было около тридцати лет назад. Мы с тобой этого не застали, только наши родители. Но они не особо любят говорить об этом. Разве тебе не интересно посмотреть на это теперь? Если Кэтрин не найдется до Александрова дня, то нам придется возобновить былые традиции.
— Нужны доказательства. Без Кэтрин никто ничего не сделает, если ты помнишь о правилах.
Я знала, что он прав, от этого мое сердце обливалось кровью. Я боялась, что голос звучит неуверенно.
— Да ладно, Ванесса. Приведи мне хоть один пример, когда бы люди пропадали просто так. Хотя какое тебе до этого дело, тебе же на всех наплевать, — с каменным выражением лица произнес он. — Что ж, рад был тебя видеть. Надеюсь, еще увидимся. И кстати, начинается дождь, если ты не заметила. Побереги себя, впереди еще столько всего интересного.
С этими словами он быстрыми неестественными шагами пошел прочь. Я смотрела ему вслед и чувствовала невероятную ненависть к этому человеку. У меня не было никакого желания его больше видеть и тем более разговаривать. С чувством непонятной злости я поспешила домой.
— Ванесса, где тебя носит? — тревожным голосом воскликнула мама. — Ты промокла до нитки, скорее иди переодевайся. Я сделаю тебе горячий чай, если хочешь.
— Нет, спасибо, — ответила я.
— Может, горячую ванну?
— Мам, все нормально.
Я поднялась в свою комнату и первым делом стянула с себя всю одежду. По телу бежали мурашки. Я поспешила надеть на себя что-то простое и укуталась в одеяло. Не прошло и нескольких минут, как я уснула.
Разбудил меня сильный ливень, который не переставал хлестать в окно. Полежав некоторое время, я почувствовала, что рядом с моей кроватью кто-то стоит и тяжело дышит. Первой мыслью было залезть под одеяло и не вылезать из-под него до самого утра. Но, решив, что это глупости, я не спеша повернулась к стоящему.
Это был Роджер. Он стоял и смотрел на меня своими большими детскими глазами.
— Что ты здесь делаешь? — спросила я.
— Мне страшно, — прошептал он.
— Что случилось? Почему ты не пошел к маме?
— Она спит, я не хотел ее будить. Ее глаза стали еще красней. Она очень устала.
— Ладно, ложись со мной. — Я пододвинулась, освобождая место для моего младшего брата. Он быстро залез под одеяло и повернулся лицом ко мне. Я почувствовала холод от его босых маленьких ножек.
— Давно ты здесь стоишь?
— Нет, — шепнул он. — Я не хотел тебя будить, но мне страшно спать одному.
— Расскажи, что тебя пугает, — попросила я.
— Я слышал, как мама говорила, что ей очень страшно. Она сказала, что боится за тебя, потому что ты все время молчишь. Она сказала, что больше не выдержит такой пытки.
— Кому она это говорила?
— Папе. Он обнимал ее и говорил, что нас они не тронут.
— Не тронут, — повторила я.
— Но кто это — они?
— Одни очень жестокие люди.
— Они делают людям больно?
— Очень больно. Но ты не бойся, нам они больно не сделают.
— Тогда почему мама стала так часто плакать?
— Наверное, потому, что она не знает, что мы в безопасности.
— А почему мы в безопасности?
— Потому что мы всегда рядом. Потому что мы любим друг друга. Потому что мы настоящая семья.
— Нет, я уверен, мама знает об этом. Может, она просто забыла?
— Значит, ты должен напомнить ей об этом, но только завтра, сейчас нам надо спать.
Роджер обнял меня своими маленькими ручками и засопел, немного погодя и я закрыла глаза.
Когда я проснулась, Роджера уже не было рядом.
— Ты не тронула ужин, — заметила мама, когда я спустилась на кухню.
— Где все? — поинтересовалась я.
— Уехали в музей.
Мама поставила передо мной кружку с горячим шоколадом, а сама села напротив.
— Когда они, наконец, поймут, что все это бессмысленно? Никому не нужны эти глупые поездки.
— Некоторым людям это позволяет отвлечься.
— А что делать остальным? Может быть, попробовать принять реальность такой, какая она есть? Все эти музеи, театры и прочее могли бы приносить людям пользу, будь у нас другая жизнь — нормальная, а не это все.
— Мы делаем то, что должны.
— А вам самим не надоело? — Я стала повышать голос. — Этой, как вы ее называете, «традиции» уже больше двухсот лет. И все бы давно забыли о ней, если бы каждый год девятнадцатого августа, в этот гребаный Александров день, люди не выходили на площадь и не слушали историю о том, как один человек сделал нашу жизнь чище.
— Ванесса… — пыталась остановить меня мама.
— Посмотри вокруг, — продолжала я. — Этот город полон душевнобольных людей. В психушке больше людей, чем в школе. Вспомни, сколько людей сошло с ума тридцать лет назад.
— Хватит, Ванесса! — крикнула мама.
Она выпрямилась, положила руки на стол, закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Она делала так всякий раз, когда ей нужно было успокоиться. Вообще я ни разу не видела, чтобы мама ругалась или на ком-то срывалась. Единственное, что она могла сделать, это поплакать от накопившейся боли, пока никто не видит.
— Ты многого не понимаешь, — начала она. — Да, с нами поступают жестоко. Но от нас это не зависит. Мы многого не можем изменить в нашей жизни. Ты говоришь о революции, но вспомни тот ужас, что принесла нам наша революция. Крови было пролито больше, чем ты думаешь. Мы не хотим так жить. Больше всего на свете я бы хотела забрать всех вас и увезти из этого несчастного города, но не могу. Ты думаешь, мне от этого спокойно? Ты думаешь, меня это не тревожит? Тревожит, Ванесса, и я думаю об этом каждую минуту своей жизни. Думаю о том, как избавить нас от всего этого, не причиняя никому страданий.
Некоторое время я смотрела в глубокие, ясные глаза мамы. Это не утешало, но она была права. К великому сожалению, она всегда была права.
Я не стала больше говорить с ней об этом. Я буду делать вид, что все хорошо, что ничего не происходит и меня все устраивает. Ведь именно так привыкли делать все нормальные люди. Я взяла плащ и вышла из дома. Возможно, это было несколько грубо по отношению к маме, но в последнее время мне невыносимо было находиться в доме. Я понятия не имею, что на меня так действовало, но мне постоянно хотелось покинуть это место, словно оно не мое.
3
И вот я стою на крыльце. Будет неразумно, если я снова начну описывать явление, которое властвовало на улице. Дождь шел, идет и будет идти до конца лета. Ничего не поделать, это нормально.
Я смотрела на свои ноги. Я еще не сошла с крыльца, а мои ботинки уже поменяли цвет с коричневого на темно-коричневый. В голову пришла новая безрассудная мысль. Я не знаю, что мной движет. Мой мозг будто бы отказывается анализировать ситуацию, ему абсолютно наплевать на последствия. Я бы остановилась, если бы хоть на минуту задумалась о том, к чему меня могут привести такие решения. И я задумалась, но не остановилась.
Я стояла возле небольшого двухэтажного дома. Снаружи он был не очень привлекательным: грязно-серые стены, местами поломанное крыльцо и занавешенные темно-красными шторами окна. С минуту я просто смотрела на дом. Я не собиралась заходить внутрь, но планы резко поменялись. Я подняла голову, и меня тут же бросило в дрожь. Из окна жутким, темным взглядом на меня смотрела женщина. Она явно не ожидала видеть меня рядом со своим домом, а я не ожидала увидеть ее. Конечно, это был ее дом, и логично, что она могла выглянуть, но я надеялась, что этого не произойдет. Несколько секунд я стояла в растерянности, в то время как она не сводила с меня своего холодного взгляда. Смирившись с обстоятельствами, я набралась решимости и подошла к дверям этого дома. Сделав несколько неуверенных стуков, я стала ждать.
Ждать пришлось недолго — хозяйка дома быстро спустилась вниз для того, чтобы открыть дверь. Передо мной стояла высокая, худая женщина. У нее были четкие черты лица: острый подбородок, изящные скулы и большие глаза ясного темно-синего цвета. Она стояла в длинном черном платье с высоким воротом, ее темные волосы были убраны сзади, кроме одной пряди, которая выпадала на ее ровные плечи. Эту женщину звали Елена, она была матерью Кэтрин и Мэри.
— Ванесса, — ровным, но удивленным голосом, будто впервые увидев меня, произнесла она.
— Здравствуйте, можно войти? — тут же спросила я.
Она окинула улицу безразличным взглядом и позволила мне войти.
Семья Петш состояла из трех человек: Елены, Кэтрин и Мэри. У этой небольшой семьи непростая судьба. Родная мать Кэтрин умерла при родах ее младшей сестры Мэри. Отец остался один с двумя дочерьми, воспитывать которых в одиночку было сложно. Поэтому он в первый же год нашел замену своей супруге. Девочки никогда не называли Елену мачехой или просто по имени, они приняли ее как родную и очень любили, как и она любила их. Через пять лет по неизвестной мне причине умер их отец, и девочки потеряли последнего по-настоящему родного им человека. Смерть отца очень повлияла на Кэтрин. Она изменилась, стала замкнутой и необщительной. У нее не стало друзей, и она почти никогда не выходила из дома. Что касается Мэри, то она приняла это более спокойно и старалась поддерживать сестру и мачеху в этот непростой период времени.
В небольшом доме, где жили Петши, было тихо и мрачно. Везде стояли бутылки с алкоголем — где-то пустые, а где-то еще не тронутые. Елена провела меня в чистую кухню и усадила за стол.
— Где Мэри? — осторожно спросила я.
— Ты пришла к ней? Понятия не имею, где она, — холодно ответила она, открывая бутылку. — Наверное, опять с этим уродом Стеном. Как я ненавижу его. Тебе какого?
Я не пью. Но не надо входить в положение этой женщины, чтобы захотеть выпить весь алкоголь в этом доме.
— Без разницы, — ответила я.
Она поставила передо мной полную бутылку без бокала.
— Так лучше, — сказала она и сделала несколько глотков из своей бутылки. — Я пью дешевое и запиваю дорогим. Все свои деньги я потратила на это. — Она открыла несколько ящиков в кухонном шкафу. Все они доверху были заставлены бутылками. — Здесь найдется на любой вкус. И поддержит в любой ситуации.
Я и раньше пробовала алкоголь, когда дома проходили какие-то праздники или в особые дни. Ничего приятного я в этом не видела, но и отвратительным не считала. Может, все оттого, что мой организм так устроен — я могу выпить бутылку чего-то крепкого одна и не опьянеть. Нормально это или нет, я не знаю, но удовольствия я от этого не получаю.
— Вы не думали остановиться? — поинтересовалась я, но мой вопрос скорее звучал как упрек.
— Зачем? — просто спросила женщина. — Кэтрин нет. Я знаю, что ее нет. Но я не понимаю почему, я ведь так ее любила. Их обеих. Она никогда не была жестокой или эгоистичной девочкой. — Елена сделала несколько громких глотков, после чего тяжело вздохнула. — Мы не заслужили такой кары.
— Никто не заслужил, — поддержала я.
— Какая дрянь, — сказала она, глядя на бутылку. После этих слов она кинула ее, и на стене остался красный след разлетевшейся бутылки.
— Вы что-нибудь едите?
— Я не нуждаюсь в пище. Вот моя пища. — Она подняла над головой очередную бутылку.
Некоторое время мы сидели молча. Елена мутным взглядом уперлась в стену, а я думала над тем, что будет дальше.
Я помню, как на уроках истории мы разбирали самых жестоких правителей, каких видел этот свет. Я помню, как нам рассказывали об их тиранских казнях и пытках: когда в глотку заливали раскаленное масло или медь, когда томили в узких клетках детей, чье тело вынуждено было расти в таких условиях, как заживо сжигали или отдавали на растерзание диким собакам. Все это было ужасно, но не настолько, чтобы мы могли думать об этом как о самом бесчеловечном и кровожадном. Совершая эти деяния, плохо делали только некоторым людям — тем, кто был действительно виновен или был под подозрением. То, что делают с нами, оправдать нельзя. Говорят, история повторяется. На смену одному тирану придет другой — может быть, еще кровожаднее и свирепее, но настанет и его час, когда люди вздохнут спокойно. После его правления пройдут столетия, люди уже не будут вспоминать о тех днях как о самых жестоких. Те пытки и казни перерастут в легенды, и многие сочтут это выдумками. Такое случается часто, и это нормально. Даже самая жестокая пытка может стать просто страшным рассказом перед сном. Воплощая даже самое жестокое тиранство в своем воображении, мы даже и представить себе не можем, каково видеть все это на самом деле. Испытывать те же чувства и ту боль, которую тебе причиняют. Мы привыкли считать, что тяжелее всего переносить физическую боль, но это не так.
Мои размышления прервал стук в дверь. Я быстро перевела взгляд на Елену — она даже не желала на это реагировать. Стук повторился, но женщина по-прежнему сидела без единой эмоции на лице.
— Может, стоит… — начала я.
— Да плевать, — бросила она с каменным лицом.
— Елена, — послышался мужской голос из-за двери. — Елена, прошу, откройте.
Женщина продолжала молча смотреть в одну точку.
— Елена! — требовал голос.
После безуспешных просьб дверь стала содрогаться от тяжелых ударов. Очевидно, мужчина пытался выбить ее. Я думала подбежать и открыть ему дверь, но при всем уважении к несчастной женщине осталась на месте. Дверь продолжала содрогаться — еще несколько ударов, и она сорвалась с петель. Смуглый мужчина с раскрасневшимся лицом, запыхавшись, влетел в дом. Я бросила на него неловкий взгляд, сейчас мне казалось, что я здесь явно лишняя.
— Елена, — обратился он к женщине, косо поглядывая в мою сторону, — нам надо поговорить.
— Говори, — безразлично, не глядя на него, проговорила она.
— Елена, я думаю, неуместно будет говорить о…
— О том, о чем уже знает весь город, при Ванессе? — холодно спросила она.
— Мы нашли Кэтрин, — с некоторой осторожностью проговорил он.
Елена молча смотрела на бутылку, измеряя, сколько еще ей осталось допить.
— Вы бы не хотели посмотреть на нее?
— А где она?
— В церкви.
— Почему там?
— Так положено.
— Ах да. Правила, — как-то странно сказала она.
— Просто она должна где-то находиться. — Он будто бы выжимал из себя каждое слово. — Мне нелегко об этом говорить, но к сроку дом надо привести в порядок.
— Ты думаешь, мне есть до этого дело? — Елена опустошила бутылку и кинула ее под ноги мужчины. — Кому надо, тот пусть и приводит его в порядок.
— Я все понимаю, — лепетал мужчина, — но это не от меня зависит.
— Да будь проклят тот, от кого это зависит! — закричала женщина. — Убирайся отсюда!
Она стала кидать в него пустые бутылки, ругаясь самыми грубыми словами. Когда он ушел, она села на голый пол у порога и бросила руки на пол, как это делают отчаявшиеся люди.
— Ты пойми, — тихо говорила она, — мне не наплевать, я просто… я не вынесу этого.
Мы погрузились в тишину. Елена смотрела перед собой, откинув голову назад. Я же не сводила взгляда с ее опущенных рук. Я не знала, вижу я ее в последний раз или мне еще предстоит встреча с ней, и если предстоит, то какой она будет? Я не знала, какой исход будет лучшим для этой бедной женщины: умереть, похоронив вместе с собой всю пережитую боль, или остаться жить и продолжить мучить себя и свой разум? Для многих ответ был бы очевиден, ведь люди всегда выбирают то, что может навредить им меньше всего. Я не привыкла решать проблемы простым путем. Но, если честно, я вообще не привыкла решать проблемы, ведь зачастую мне абсолютно наплевать на то, что происходит вокруг меня. И я считала это разумной позицией до этого момента. Если проблему невозможно игнорировать, то ее нужно решить в любом случае. И постараться сделать это так, чтобы она больше не возникала. Тотальное уничтожение проблем иной раз требует от нас больше, чем мы способны сделать. Но стоит нам перешагнуть через себя, и мы сможем сделать все что угодно.
Я не видела в Елене слабую женщину. Даже сейчас, когда она сидит, прижавшись к стене, отчаявшись и опустив руки, она не выглядит жалко. Я уверена, в этой женщине есть силы побороть себя и сделать, казалось бы, невозможное. Просто сейчас она этого не видит — а может, и не хочет видеть. Мне так надоело это жалкое зрелище, когда люди покоряются обстоятельствам, когда они закрываются от самих себя и делают вид, что все хорошо. Я с детства поняла, что мы марионетки, с нами могут сделать все что захотят, а мы не имеем права не подчиниться. Из года в год мы живем в страхе, загнанные в угол. Мы не знаем, что нас ждет дальше, но мы убеждены, что ничего хорошего. Рано или поздно мы будем наказаны за свои грехи, вот только мы абсолютно безгрешны.
Нам не долго пришлось сидеть в тишине погруженными каждая в свои мысли. Двери отворились с таким шумом, что я невольно вздрогнула. В дом вбежала девушка с бледным лицом и красными глазами. Она металась из стороны в сторону, не замечая ничего на своем пути.
— Почему? — кричала она так, что по моему телу бежали мурашки. — Почему ты сидишь? Почему ты ничего не делаешь?
Она направилась в сторону открытого шкафа и стала переворачивать все его содержимое. О стену бились еще не тронутые бутылки, брызги разлетались в разные стороны. Стекло некоторых сосудов было прочнее и могло выдержать столкновение с препятствием — от этого они с тяжелым стуком бились об пол. Звук разлетавшегося стекла и тяжелых ударов сливался с душераздирающими воплями Мэри. Слушать это было невозможно. Я бросила осторожный взгляд в сторону Елены: она молча сидела в том же положении, не обращая внимания на происходящее. Будто ничего этого нет. Будто девочка, которую она растила столько лет, не сходит с ума и не разрывается от болезненных воплей.
Неожиданно для всех Мэри подбежала к Елене, тяжело дыша. В руке ее находилась разбитая бутылка, которой при желании можно было перерезать все что угодно. Она смотрела на Елену взглядом, полным отчаяния, а Елена смотрела на нее в ответ. Это был самый долгий взгляд, за которым мне когда-либо приходилось наблюдать. Я не чувствовала неловкости от своего присутствия. В этот момент мне казалось, что я, напротив, могу предотвратить что-то ужасное, чего быть не должно. Но этого не случилось. В одно мгновение она просто разжала побелевшие пальцы, и холодное оружие выпало из ее рук. Она упала к ногам матери, как ребенок, требующий прощения за свой страшный поступок. Я слышала, как она рыдала. Я видела, как ее хрупкое тело содрогается. Глядя на это, невозможно сдержать эмоций. Елена гладила свое дитя по голове, а из глаз у нее пробивались слезы. Самым тяжелым в этой ситуации для меня был тот факт, что я ничем не могу им помочь. Я просто сижу и смотрю на это, будто способна разделить их боль, будто способна хоть на мгновение унять ее.
Я направилась к выходу; мое присутствие, может, и не было лишним, но и нужной я не была. Некоторое время я простояла на крыльце их дома, неспособная до конца прийти в себя после увиденного. Но после того как рассудок вернулся ко мне, я направилась в место, куда бы не пошел ни один здравомыслящий человек.
4
Общее состояние нашего города болезненно как в прямом, так и в переносном смысле. Мы не можем чувствовать себя здоровыми, потому что привыкли, что всегда больны. Вот только обычные лекарства не способны нам помочь — все, что нужно, находится у нас в голове.
Вам когда-нибудь травмировали психику? Вы видели то, от чего потом долго не могли избавиться, потому что эти картинки вновь и вновь возникали у вас в голове? Обычно после таких моментов человека преследует непонятный страх. С ним вроде бы ничего не было и в целом ничто не угрожает, но он боится или чувствует себя не так, как раньше. С обычными страшилками, которые рассказывают на ночь, это не сравнить. Одно дело — воплощать что-то в своем воображении, другое — видеть это в реальности. Честно говоря, я никогда ничего такого не видела и не испытывала ничего подобного. Иной раз мне кажется, что у меня отсутствует чувство страха, как у младенцев, которые не дают отчета своим действиям. Мне повезло — моя психика в порядке и рассудок не поврежден. Вот только так ли это хорошо?
Вернемся к моему городу — а точнее, к людям, которые в нем живут. Разумеется, мы умираем и рождаемся, это нормально и естественно, но это единственные изменения, которые могут с нами произойти. Вот только воспринимаем мы этот естественный процесс не совсем нормально, точнее не так, как это делают другие люди. Если у кого-то родился ребенок, мы стараемся воспринимать это спокойно, искренне надеясь, что в дальнейшем с ним ничего не случится и ничто ему не навредит. Если же кто-то умирает, мы радуемся за этого человека так, как радовались бы за себя самого в момент везения. Этот человек счастливчик, он умер своей смертью, у себя дома. И главное, в последние минуты жизни он знал, что вся его семья жива и на данный момент им ничего не угрожает. Он отпустил все обиды, всю боль и страдания. Ему не придется видеть того, что наверняка придется видеть оставшимся. Никто не проронит о нем ни слезинки, все лишь тихонько улыбнутся, провожая его в последний путь. А мы, те, кто остались, будем пытаться жить дальше, надеясь, что когда-то и нас будут провожать с улыбкой.
Мы свободные люди, мы можем делать почти все, что захотим. У нас нет определенного свода законов и почти нет правил, которым мы должны следовать. Единственное, чем мы руководствуемся, это голосом совести, достоинством и честью. Никто бы не посадил нас за кражу или убийство, нам не выписали бы штраф за хулиганство или непристойное поведение. У нас нет черты, которую мы могли бы переступить. В этом мире нам дозволено многое. Мы оторваны от нормального мира. Наша жизнь перевернута с ног на голову. Но что бы с нами ни происходило, мы всегда помним о том, что мы в первую очередь люди. Люди, от которых требуют только одного — жить, и ничего больше.
5
Дождь понемногу стихал, облака рассеивались. От дома Петшей до церкви идти было довольно далеко, кроме того, чем ближе я подходила, тем больше мне хотелось повернуть назад. У этого места была своя история. История, которую мне рассказали очень давно. Но я помню ее, словно это было вчера и происходило при мне.
Наш город строился по очень тщательно продуманному плану. Архитекторы, если их можно так назвать, точно знали, сколько должно быть домов, в каком порядке они должны стоять и какими быть. Никто не имел права строить дом так, как он хочет, даже цвет должен был быть таким, как указывалось в плане. Если кто-то вдруг решил нарушить это правило, его дом сжигали, а на его месте не позволяли строить новый. В плане города была только одна церковь, на ее строительство выделялось очень мало материалов, поэтому достраивалась она из остатков уже готовых домов. Люди приходили в это место когда угодно и находились там столько, сколько им потребуется. Они приходили туда за спокойствием, просили помощи и защиты. Это место было единственным, где они чувствовали себя в безопасности. Однажды, когда город уже крепко стоял на ногах, а люди пытались хоть как-то угодить своему правителю, в город пришла сильная засуха — земли горели, урожая не было. Люди понимали, что их вины в этом нет, это природное явление, с которым не поспоришь. Единственное, что они могли делать, — это молиться и снова просить защиты. Они делали это каждый день, церковь была переполнена людьми — голодными и напуганными, но сердца их были наполнены надеждой на лучшие времена. Никто даже не мог подумать о том, что место, в котором люди чувствовали себя безопаснее, чем дома, может принести им столько страданий. В один день правитель переступил порог этого здания; отчего-то люди решили, что он, как и все, пришел просить помощи, но они сильно ошибались. Видя, как люди стоят на коленях не перед ним, он разъярился, как дикий зверь. Кровь залила его глаза, лицо исказила злоба, в этот момент люди понимали — нет на свете существа кровожаднее, чем он.
— Город горит, — шипел он. — Огонь постепенно подбирается к вашим домам, а вы сидите здесь. Вы слабые люди, вы не умеете противостоять препятствиям. Вы недостойны жить рядом со мной, вы недостойны подчиняться мне.
С этими словами он вышел и приказал людям развести огонь. Он приказал закрыть все окна и двери и впустить огонь в переполненное людьми место. В этот момент улица была наполнена криками ужаса: кто-то молил о пощаде, а кто-то выкрикивал проклятия в его сторону. Он смотрел на это спокойным взглядом — казалось, он наслаждался этими стонами и рыданиями.
Последним, что видели эти люди, была мимолетная улыбка и холодный взгляд их правителя.
После этого церковь пытались снести, но Александр не разрешил. Он пригрозил людям, говоря, что, если с церкви отпадет хоть кирпич, он заморит голодом всех детей в возрасте до трех лет. Дело в том, что Александр требовал, чтобы каждый год в семьях появлялся новый ребенок, — таким образом он увеличивал население своего города. Поэтому детей в возрасте до трех лет в городе было достаточно, чтобы напугать людей. Хоть родители и знали, что ждет их детей в будущем, голодом их морить они не хотели. А церковь стояла и стоит по сей день, вот только предназначение у нее теперь другое.
6
Как и было положено, рядом со зданием никого не было, но двери были открыты. В эти двери ни в коем случае никому нельзя было входить. Такой поступок был против правил, и никто не мог его нарушить. Это правило придумали мы сами, и причина, по которой мы должны были его соблюдать, — уважение, которое мы должны испытывать друг другу. Если ты вошел в здание, значит, ты поддерживаешь человека, который находится внутри, а этого делать нельзя. Ведь тогда ты бессердечный эгоист, который не способен разделять людское горе. Я не была эгоистом, но внутрь зашла.
Мне было страшно, и этого не скрыть. Если бы рядом со мной был хоть один живой человек, то он бы не смог не заметить, как я дрожу. Но рядом со мной была только Кэтрин.
Первое, что я увидела, когда вошла внутрь, — подобие скамейки, на которой лежало ее тело. Она была одета в легкое белое платье, волосы распущены, а руки сложены по швам. Видимо, так это и должно быть. Я боялась подходить к ней ближе. Я знала, что мне не понравится то, что я увижу. Но ведь за этим я и пришла — посмотреть на нее и проститься.
От жутких сырых стен тянуло холодом. Где-то рядом с продырявленной крыши стекали капли одна за другой, звонко падая на пол. Кроме этого я слышала лишь свое тяжелое дыхание и чувствовала, как холод пробирает меня до костей. Рядом с телом Кэтрин не было ни одной свечи или чего-то другого, что могло бы осветить ее облик более ясно, чем тусклый свет, которому позволили проникнуть внутрь благодаря открытой двери. К тому же Кэтрин лежала под грязным, затуманенным окном и ни один луч света не попадал на ее тело. С каждым шагом я становилась все ближе. Мне было страшно и холодно, как в темной сырой пещере. Еще шаг — и я увидела ее закрытые глаза и сомкнутые белые губы.
Она напоминала мне фарфоровую куклу. Такая же белая и хрупкая, как эти жуткие игрушки. Я никогда их не любила, и каждый раз, когда они попадались мне на глаза, я отводила взгляд на что-нибудь менее пустое и холодное. Да. Кэтрин определенно была похожа на одну из них. Я протянула руку в попытке дотронуться до нее, но не смогла. Наверняка она хотела бы, чтобы последним человеком, кто дотронется до нее, был родной и близкий человек, а не я. Я даже не решилась заговорить с ней, когда ей было это необходимо. Кто знает, может, если бы я сказала ей хоть слово, этого бы не было. Может, она сейчас не хочет, чтобы я стояла рядом. А может, ей, наоборот, приятно, что хоть один человек пришел к ней, невзирая на дурацкие правила. В конце концов, откуда мне знать, чего хочет мертвый человек? Я продолжала стоять.
Мне не доставляло удовольствия находиться рядом с ней. Я не знаю, сколько времени я это делала: может, пару часов, а может, несколько минут. Время для меня словно остановилось. Но это не могло продолжаться вечно. Мне надо было уходить.
Бросив последний взгляд на мертвую девушку, я стала разворачиваться. Даже на долю секунды я не могла предположить, что, кроме нас с Кэтрин, в здании может появиться кто-то еще. На мгновение я обомлела от ужаса, сердце забилось сильнее. Прямо передо мной стояла фигура человека, лица которого было не видно, но я определенно знала, кто это.
— Жуть, — с каким-то притворством протянул противный голос.
Он достал из кармана телефон и включил фонарик. Подойдя к Кэтрин, он стал светить прямо на нее, пытаясь, как мне показалось, разглядеть все части ее тела.
— Она еще бледнее меня, — заметил он, и, наверное, был прав.
— Что ты делаешь? — спросила я, когда осознала, что происходит.
— Это первый мертвец, которого мне удалось увидеть. Кроме того, она умерла не своей смертью, а это еще больше завораживает, не правда ли?
Он говорил это с таким восторгом, словно перед ним лежит не мертвый человек, а экзотический зверек, которого только что завезли в зоопарк.
— Ты только посмотри на нее, — перешел он на полушепот. — Такая мирная, спокойная. Ей теперь ничего не страшно, никакие проблемы ее больше не тревожат.
Он дотронулся до ее лица своими длинными, тонкими пальцами. Пробежался по глазам, ресницам, бровям, погладил ее по волосам и спустился к шее. Он делал это так спокойно, как будто перед ним лежала его спящая девушка. Он трогал ее за руки, приподнимал платье, оголяя ноги. К счастью, он не пытался раздеть ее, ему будто бы просто нравилось трогать ее. Я следила за каждым его движением, при этом пробегая глазами по всему ее телу. К моему удивлению, оно было идеально чистым. Я не говорю про грязь на коже, я говорю про состояние ее тела в общем — на нем не было ни одной раны. Как она могла покончить с собой, не изувечив тело? Яд? Маловероятно.
— Кстати, видел тебя сегодня у Петшей, — продолжал он. — Как Елена? Бедная женщина, потеряла все, что имела: мужа, дочь, хоть и не родную, а скоро потеряет и вторую. Кстати, о Мэри: я ее бросил. Зачем мне мертвячка? Я не намерен оплакивать ее.
— Она же твоя девушка, — выдавила я.
— Бывшая, — поправил он. — К тому же теперь это не важно.
Он выпрямился и впился в меня своими холодными, пытливыми глазами.
— А что касается тебя. Что ты здесь делаешь?
— А что здесь делаешь ты? — парировала я.
— Я шел за тобой, не предполагая ничего подобного. Но когда ты вошла внутрь, я просто не смог остаться в стороне.
— Зачем ты вообще за мной шел?
— На данный момент ты одна из немногих, кто еще в состоянии выходить на улицу. Следовательно, ты сразу попала под мое внимание.
Я молча смотрела на него. В свете, едва доходящем до нас, он казался мне страшным человеком, давно потерявшим рассудок. Но, несмотря на все это, он был очень слабым для того, чтобы попытаться хоть как-то навредить человеку, который его совсем не боится.
— Они скоро приедут, — продолжал он. — Интересно, что станут делать в первую очередь. Жаль, что мы раньше не сталкивались с подобным. А тебе не жаль?
Некоторое время я еще стояла напротив него, слушая его безумие. После вспомнила место, где мы находимся, и ощутила чувство вины. Ведь я пришла к Кэтрин не для того, чтобы осудить или позлорадствовать, я хотела просто увидеть ее и проститься. А вместо этого впустила к ней безумного человека, которому позволила открыть рот и, что еще хуже, дотронуться до нее.
— Не боишься, что увидят? — спросила я его.
— А ты? — улыбнулся он самой отвратительной улыбкой, какую я только могла видеть.
Я покачала головой.
— Ты мне всегда нравилась, Ванесса, — улыбнулся он еще шире. — Как насчет…
— Да заткнись ты! — бросила я и направилась к выходу.
— Тебе же их не жаль, — услышала я, когда была уже в нескольких десятках метров от здания. — Береги лучше свою семью и не лезь в чужую. Сомневаюсь, что она хотя бы знала твое имя. Не пытайся, нас всех ждет одно и то же!
Он бросал еще какие-то бессвязные фразы, от которых во мне закипала злоба. И теперь мне было наплевать на то, что он выследил меня, или на то, что он говорил в церкви. Мне было наплевать, что он до сих пор идет где-то позади и кричит мне вслед. Меня злило то, что все, о чем он говорит, правда. Все эти глупые фразы были истинным отражением действительности. И это было самым обидным.
Я чувствовала, что он идет за мной, но я не хотела оборачиваться и останавливать его. Я пыталась делать вид, что мне все равно и я его совсем не замечаю. Но, черт возьми, я ощущала каждый его шаг. Иной раз мне казалось, что я даже чувствую его дыхание прямо перед моими ушами. Я обходила улицу за улицей, пытаясь отвязаться от него, но он шел за мной как тень. Тень — которую мне хотелось облить светом, чтобы она исчезла.
Мы вышли на мою улицу. Я не собиралась идти домой — даже если мне придется вот так ходить от него целый день, домой я не пойду. Но случай распорядился иначе. Прямо возле моего дома стоял черный дорогой автомобиль, такой, каких не сыщешь во всем городе. Внутри у меня все оборвалось. Я знала, что это не к добру, и не могла это вот так оставить. Несколько секунд я смотрела на черное пятно возле своего дома, а после развернулась. Стен стоял в десяти метрах от меня и улыбался так, как умеет только он. От этой улыбки по телу побежали мурашки. Он помахал мне рукой, развернулся и ушел. А я смотрела ему вслед, думая, как сильно я его ненавижу. Я снова повернулась в сторону дома. Казалось, что его окна — это большие глаза, которые смотрят на меня и велят не проходить мимо. Мне было не по себе, жутко и неловко. Я глубоко вдохнула, дрожа всем телом, и пошла вперед.
Войдя в дом, я увидела маму, которая, сидя за столом, беседовала с какой-то женщиной. Эта женщина была высокой, худой с черными, зализанными назад, короткими волосами. Одета она была в серый строгий костюм, а в руках держала какую-то сумку. Как оказалось, она была у нас в доме уже около получаса и ждала моего прихода.
— Ванесса, — беспокойно проговорила мама, — это Нина Кюри — одна из членов управления безопасности.
— Здравствуй, Ванесса, — не позволив договорить маме, начала женщина. — Я бы хотела побеседовать с тобой. Задать некоторые вопросы. Ты не против?
Я перевела взгляд на маму.
— Твоя мама не против, — проговорила женщина. — С ней мы уже обсудили все, что было нужно.
— Да, но ей следовало бы переодеться, — заметила мама. — Ванесса любит гулять и…
— Правда? — удивилась женщина. — Вот уж не думала. В любом случае вы правы. Я могу подождать еще некоторое время.
Я быстро поднялась наверх и стала стягивать с себя мокрую одежду. Она была настолько мокрой, что с нее буквально стекали капли. Мне пришлось менять все вплоть до нижнего белья. Но это было не самым страшным. Там внизу меня ждет женщина, которая хочет со мной поговорить. И я прекрасно понимаю о чем. Мне совсем нечего ей сказать, и я абсолютно уверена, что ответами типа «Я ее совсем не знала» или «Я и предположить не могла» мне не отделаться.
Я дрожала всем телом, и не знаю, от чего больше: то ли от холода, то ли от волнения. Я не узнавала саму себя. Какие-то страхи, волнения, тревожность — никогда раньше я не испытывала эти чувства так часто.
За дверями послышались шаги, после раздался стук.
— Уже можно? — послышался голос.
Несколько секунд я колебалась.
— Да, входите.
Женщина переступила порог и плотно закрыла за собой дверь — наверное, для того, чтобы нас не было слышно.
— Так о чем вы хотели со мной поговорить? — притворилась я.
— Я полагаю, ты догадываешься о чем, — серьезно произнесла женщина. — Не так давно в вашем городе случилось довольно-таки неожиданное происшествие — пропала девочка. Что ты об этом знаешь?
— Что пропала девочка, — не менее серьезно произнесла я.
— Может, что-то еще?
— Нет.
— Хорошо. — Она быстрым взглядом осмотрела комнату. — Тогда скажи, Ванесса, много ли у тебя друзей?
— Достаточно.
— А многие ли из них тебе близки?
— Лишь некоторые.
— Хорошо. А в их числе была Кэтрин Петш?
— Нет.
— Может быть, ее сестра Мэри?
— Нет.
Я старалась отвечать осторожно, не провоцируя лишних вопросов.
— Полагаю, вы с ней вовсе не общались?
— Правильно полагаете, — заметила я.
Так называемая Нина Кюри внимательно смотрела на меня, словно пыталась просканировать.
— Что ты почувствовала, когда узнала о том, что девочка пропала? Волновалась ли ты за нее, за ее семью, может быть, за себя?
— К чему бессмысленное волнение? Ведь все мы знаем, что их ждет.
— Хорошо. Тогда что ты почувствовала, когда Кэтрин нашли мертвой?
Нашли мертвой? Откуда я должна была это узнать? Ведь, по сути, меня не должно было быть в доме Петшей. Или к ним он пришел не в первую очередь и уже знает весь город? Скорей всего.
— Ответ тот же — ничего.
С минуту миссис Кюри молча смотрела на меня, а после, нахмурив брови, как это делают люди, решающие сложную задачу, спросила:
— Скажи, Ванесса, а если бы вместо Кэтрин нашли тело Джанин или Джорджа, это спровоцировало бы хоть одно чувство в твоей душе?
Я молча смотрела на нее, не желая отвечать.
— Твоя мама сказала, что ты много гуляешь, — почти сразу продолжила она.
— Только вы не особо в это поверили.
— Во время прогулок слышала ли ты, чтобы в городе кто-то обсуждал сложившуюся ситуацию?
— Нет.
— Ты уверена?
— Скажите, миссис Кюри, проезжая по нашему скромному городку, не заметили ли вы чего-нибудь необычного? Вроде ходящих по городу людей, или, может, кто-то с кем-то разговаривал? А может, люди смотрели в окна? Раздернутых штор не приметили?
— Как ты думаешь, по каким причинам юная девушка решилась на это? Может, ее кто-то спровоцировал?
— Возможно, жизнь в нашем городе.
— Как она вела себя в последнее время? В ее поведении было что-то странное?
— Нет, все как у всех: мрачный вид, депрессивное состояние и желание как можно скорее исчезнуть из этого места.
Я поняла, что последние мои слова были явно лишними, когда поймала на себе гневный взгляд миссис Кюри.
— Но а чего вы ожидали? — быстро заговорила я. — Что в последнее время Кэтрин ходила по городу, танцевала, пела и говорила о том, как прекрасна жизнь и как она ее любит? Хотя это и впрямь было бы странно.
Миссис Кюри продолжала пилить меня взглядом.
— Твоего друга зовут Стен, верно?
— Он мне не друг.
— Что вы с ним вдвоем делали сегодня в церкви?
С каждым вопросом тьма вокруг меня сгущалась. Мне было сложно отвечать, и ей это будто бы нравилось.
— Мы пришли туда не вместе, — спокойно говорила я.
— Не имеет значения. Что вы там делали?
— Стояли возле тела.
— Стен что-то говорил?
— Он сумасшедший.
— Правда? А кто еще сумасшедший? Может, всех перечислишь?
Она явно переступала границу дозволенного. Ее лицо оставалось спокойным, в то время как я пыталась сдерживаться изо всех сил.
— Вернемся к Кэтрин. У нее было много друзей?
— Откуда мне знать про ее друзей? И вообще, почему вы задаете вопросы, ответы на которые знаете?
— Мало ли что мы знаем, главное, что ты нам можешь сказать.
— Высокий, худой человек — кто он? — быстро и почти не думая, проговорила я.
— Что? — как-то странно спросила миссис Кюри.
— Тот, что стоит под моими, и не только моими, окнами. Кто он такой?
Она молча смотрела на меня изучающим взглядом.
— Я не совсем понимаю, о чем ты.
— Вы же о нашей безопасности печетесь, так скажите, кто он.
— Боюсь, безопасность здесь ни при чем. Ванесса, тебе действительно надо побольше гулять.
— Что с ним не так? Почему он смотрит людям в окна, а потом просто уходит — и куда он уходит?
— В чьи именно окна он смотрит?
— В мои, — раздраженно ответила я.
— Ну а кроме твоих?
— Во многие другие.
— Ванесса…
— Тот дом. Вы думаете, почему я пошла туда?
— Об этом я тоже хотела поговорить.
Миссис Кюри на глазах менялась в лице. Как будто бы она действительно не понимала, о чем я говорю.
— Я пошла туда с ним.
— Ты ходила туда одна, — заявила женщина.
— Что? Я не сумасшедшая, чтобы идти туда одной.
— Но ты была одна.
— Почему вы не хотите сказать мне, кто это? Он один из ваших, да? Определенно это так, других причин, почему он так себя ведет, я не вижу. Вы и без того контролируете каждый наш шаг, но загонять сюда живого человека… Я не думала, что вы на такое решитесь.
Некоторое время миссис Кюри недоумевающе смотрела на меня. После ее вид принял обычную серьезность.
— Что ж, я узнала почти все, что мне было нужно. Спасибо, Ванесса. Береги себя.
Женщина вышла, закрыв за собой дверь. Я села напротив окна, приводя мысли в порядок.
Она явно не обо всем спросила меня, у нее было еще много вопросов, но я сбила ее своими. Наверняка именно от неожиданности она изменилась в лице. Она даже предположить не могла, что я посмею задать ей такой вопрос.
Я услышала, как входная дверь захлопнулась. Завелся мотор. Миссис Кюри поехала на следующий допрос.
Я стала ходить по комнате. У меня было еще много вопросов к этой женщине, но я не успела задать их и от этого очень злилась на себя. В конце концов, она просто могла игнорировать этот вопрос, как другие, но вместо этого она засуетилась и ушла.
Снизу послышались шаги, через пару секунд в комнату вошла мама.
— Что-то случилось? — осторожно спросила она.
— Нет, а почему ты спрашиваешь?
— Мне показалось, что миссис Кюри, покидая нас, была чем-то озадачена.
Я пожала плечами.
— Постой, мама, — остановила я ее, когда она уже почти вышла. — А какие вопросы она задавала остальным?
— Роджера она не трогала, а с Джанин и Джорджем говорила наедине и отдельно друг от друга. Но я полагаю, она задавала те же вопросы, что и тебе.
— А что насчет тебя? Какие вопросы она задавала тебе?
— Ничего необычного, на мой взгляд. Она спросила о вашем поведении, успеваемости в школе, о наличии у вас друзей и ваших интересах.
— Что-то еще?
— Она попросила ваши справки из психбольницы.
— Значит, она осведомлена о том, что я не сумасшедшая.
— Разумеется, она изучала эти справки минут десять. А с чего бы ей сомневаться в твоем психическом здоровье?
— Ни с чего. Кстати, мама, я надеюсь, ты не обманывала миссис Кюри, когда рассказывала ей о моих друзьях и интересах?
— Ванесса, я…
— Ты хочешь как лучше, я знаю, но нет смысла врать людям, которые знают о нас больше, чем мы сами.
После нашей беседы мама спустилась на кухню, а я снова осталась наедине со своими мыслями.
Вопросы, которые эта женщина задавала маме, были вполне обоснованными. Больше всего меня интересовало то, какие вопросы она задавала брату и сестре. Спросить об этом у Джанин было проще, она бы все мне рассказала без лишних вопросов. Но я сомневаюсь, что миссис Кюри задавала им с братом одинаковые вопросы. Ничего не оставалось, как спросить об этом у Джорджа.
Я редко посещала его комнату, скорее вообще в нее не заходила, поэтому он очень удивился, когда увидел меня на пороге.
— Что-то случилось? — тут же спросил он.
— Пока не знаю. Я хотела поговорить.
— Конечно, проходи.
Комната брата была живее и ярче, чем моя. На стенах висели яркие пейзажи, которые Джордж умудрился поймать в нашей серой жизни. Рядом с его работами теснились и работы известных фотографов, имена которых я не знаю. В нашем городе нет ни одного такого человека, кроме разве что Джорджа. Он заказывал все эти работы через интернет и месяцами ждал долгожданной посылки. Его счастью не было предела, когда ему пришли первые работы. Он определенно был самым счастливым человеком в городе, если не в мире, в тот момент. Кроме всех этих моментов, запечатленных на камеру, комната Джорджа была заставлена какими-то статуэтками и фигурками, происхождения которых я также не знала. Стены были разрисованы его неопытной и, я бы даже сказала, неумелой рукой, но выглядело это неплохо. В общем, в отличие от моих сдержанных тонов комната Джорджа позволяла ему отвлечься и забыться во всем этом живом разнообразии.
— О чем ты хочешь поговорить?
— Как твои дела?
Джордж странно на меня посмотрел и едва заметно улыбнулся:
— Пытаюсь принять реальность такой, какая она есть.
— А ты до последнего надеялся, что этого не произойдет?
— Я старался никогда не думать об этом. Надеялся, что если мы забудем о тех страшных временах, то этого больше никогда не будет.
— Говорят, если забыть о войне, то она может начаться снова.
— Да, но… сейчас я просто надеюсь, что все еще может измениться.
— Веришь в чудо?
— А ты нет?
Я пожала плечами.
— Что происходит в твоей голове? — неожиданно спросил он. — Я имею в виду, почему ты у нас такая молчаливая и совсем не улыбаешься?
— А на то есть причины?
— Какими бы трудными ни были обстоятельства, на улыбку всегда найдутся причины.
Он открыл ящик своего стола, доверху набитый какими-то бумагами, и достал оттуда небольшой фотоальбом.
— Я его еще никому не показывал, потому что он еще не совсем готов. Но ты можешь посмотреть.
Я, несколько помешкав, открыла его и на самой первой странице увидела свое лицо. Оно выглядело довольно забавным, несмотря на то что я явно была чем-то недовольна. На следующей фотографии были Роджер и Джанин, которые, по-видимому, тоже не ожидали, что их фотографируют. Роджер сидел на полу, нахмурившись так, будто сейчас заплачет, а Джанин стояла рядом и смеялась так сильно, что вместо глаз были одни щелки. Я помню этот день: это день рождения Роджера. Тогда мама испекла для него огромный торт, а он по неосторожности сел в него — тогда даже мне было смешно. А дальше были мама с папой, это было неожиданно, но Джорджу удалось тайком заснять их поцелуй — точнее, время, когда это уже случилось, отчего родители улыбались так, словно это было в первый раз.
— Когда ты успел все это заснять?
— Каждый день по фотографии, когда вы этого не замечаете.
— Да я ни разу не видела тебя с фотоаппаратом в доме.
— Я рад, что у меня получилось заставить тебя улыбаться.
Джордж был прав: при взгляде на все эти снимки улыбка появлялась сама собой. Все эти моменты были из нашей жизни, и в каждом из них мы были счастливы.
— Получается, здесь есть все, кроме тебя? — спросила я.
Джордж пожал плечами.
— Но это неправильно.
— Что поделать, в этой семье фотограф я.
— А ну-ка, дай мне фотоаппарат, — потребовала я.
— Нет-нет, — улыбаясь, запротестовал брат.
— Хорошо.
Я стала искать фотоаппарат по всем местам, где он мог быть. Джордж отталкивал меня от полок, толкал на кровать и выставлял руки вверх, будто ставил блокшоты. Но, несмотря на все преграды, мне все же удалось добыть столь охраняемый предмет. И в этот момент началось все самое интересное. Я пыталась сфотографировать брата, а он всеми силами пытался отмахнуться, закрывая лицо руками, прячась в разные места и, наконец, просто забирая у меня камеру. В эти минуты мы вели себя как дети: убегали друг от друга, прятались и так громко смеялись, что через мгновение к нам присоединились Роджер и Джанин, а после на шум пришли и мама с папой.
Все фотографии, сделанные в то время, полностью дополнили наш семейный альбом, завершив его самой настоящей семейной фотографией.
Это был определенно один из лучших моментов в моей жизни. Я забыла обо всех страхах, тревогах и беспокойствах. Я ощущала счастье и спокойствие. Я видела улыбку на лицах своих родных, даже усталые от слез глаза мамы улыбались.
За ужином я не хотела даже пытаться заводить какие-то разговоры относительно нашей общей проблемы, напротив, старалась поддерживать нашу простую семейную беседу. За столом я полностью посвятила себя семье и съела все положенные мне овощи. Это был пир во время чумы. Мы знали, что эта чума нас не заберет, но оставит после себя страшные последствия. Каждый из нас это понимал, и каждому из нас было тяжело, но не сейчас. Этот момент был особенным, и я очень рада тому, что не пропустила его.
Но после того как мы вышли из-за стола и разошлись по своим местам, реальность снова накинула на меня свои сети. Я вспоминала, с чего все это началось, и вспомнила причину, для чего я ходила к брату, после этого вспомнила и все остальное. Улыбка растаяла, словно ее и не было. Разум открылся для новых мыслей. В любом случае мне надо было вернуться к реальности.
7
— Ванесса, к тебе пришли, — сказала мама, заглянув ко мне в комнату вскоре после ужина.
— Ко мне? — удивилась я.
— Уверена, ты будешь рада.
Больше мама ничего не сказала, оставив меня одну в некотором недоумении.
Я спустилась вниз, ожидая увидеть кого-то из своих одноклассников, тех, кого мама привыкла называть моими друзьями. Иногда они заходили ко мне, когда собирались идти гулять или вроде того, и мама, в отличие от меня, всегда радовалась таким посещениям. Они приходили не чаще пары раз в полгода на протяжении лет восьми. Казалось бы, за это время давно уже пора понять, что я никуда с ними не пойду и этому нет никаких исключений. Но нет, они приходили, как по традиции. Представляя тех, кого я могла встретить на своем крыльце, я думала над тем, какие они безрассудные, раз могут прийти в такое время. Я уже приготовила речь, которую скажу им в оправдание того, что не могу с ними идти. Но мои ожидания рассеялись, как только я оказалась внизу.
— Привет, — обратилась ко мне сидящая за столом девочка.
— Привет, — немного растерянно ответила я. — Мам, мы выйдем?
— Если вам будет удобней, — начала мама, но договорить не успела. Я быстро накинула плащ, и мы оказались снаружи.
— Прости, что не позвонила, — начала моя гостья. — Просто, зная твою маму, которая постоянно за тебя переживает, я подумала, что лучше будет прийти лично.
— А что случилось? Я имею в виду у тебя.
— Видишь ли, моя бабушка. В общем, так получилось, что она не осведомлена о происходящем, и мне выпала доля ей об этом сообщить. Родителям это сделать тяжелее, сама понимаешь. Но как бы то ни было, на площади она должна быть.
— Да, я понимаю.
— И я думала, может…
— Я съезжу с тобой?
— Если тебе не сложно и нет никаких дел.
— Жди здесь, я сейчас.
8
В детстве я была еще более замкнутым человеком, чем сейчас. Друзья, как и вообще общение с другими людьми, меня не особо привлекали. Игрушек у меня было достаточно, и я предпочитала играть ими в одиночку. Нельзя сказать, что я была жадной — нет, жадной я не была, просто любила играть сама с собой и никого лишнего в свою игру не пускать. Рядом с нашим домом, прямо под моими окнами, раньше была детская площадка. И каждый раз, когда мама говорила мне идти погулять на улице, я играла там. В целом это место мне нравилось, больше потому, что было рядом с домом, но меня жутко раздражали дети, которые постоянно там играли. Конечно, это место для них и предназначалось, но мне все равно это не нравилось. Эти дети постоянно кричали, бегали и смеялись, а я спокойно сидела в стороне, и меня все устраивало. Мне ничего не стоило подойти к ним и начать играть вместе, но больше всего я хотела обсыпать их песком, чтобы они замолчали. Мама часто наблюдала за мной из окна, и ее очень беспокоил тот факт, что я всегда одна. Она думала, что дело в ней, что она дает мне недостаточно любви и заботы, поэтому я такая. Но такая я была просто потому, что я такая.
Другие дети нередко подсаживались ко мне и просили мои игрушки или хотели просто поиграть со мной или позвать в свою игру. От таких предложений я всегда отказывалась, но в один момент все изменилось.
Я помню тот день как вчера, несмотря на то что это было больше десяти лет назад. В тот день ярко светило солнце, а я сидела к нему спиной, защищая своих кукол от его палящих лучей. Меня абсолютно все устраивало. Меня никто не тревожил, на площадке было более-менее тихо, а солнце грело мне зад. Но все прекратилось, когда солнце от меня закрыли. На меня упала чья-то тень, оттого что кто-то встал позади меня. Некоторое время я сидела, не обращая никакого внимания, но и этот кто-то не собирался уходить. Конечно, мне это не нравилось, поэтому я, не говоря ни слова и даже не оборачиваясь, собрала все свои игрушки и пошла домой. Я прошла несколько метров, прежде чем меня окликнули.
— Постой, — услышала я, — ты потеряла.
Я повернулась, чтобы забрать то, что оборонила, и увидела перед собой девочку, которая шла мне навстречу с вытянутыми вперед руками, неся что-то. Честно говоря, я не помню, что это было, но детально помню, как выглядела эта девочка. У нее были длинные, ниже поясницы, рыжие волосы, которые едва заметно вились, все лицо было усыпано веснушками. На тот момент у нее не было пары зубов, впрочем как и у меня, от этого ее улыбка была забавной. Когда она подошла ближе, я увидела ее круглые, выразительные глаза синего цвета. Никогда раньше я ее не встречала, и вообще на тот момент не встречала рыжих людей. Она была похожа на солнце, которое загородила мне несколько минут назад.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.