Бесплатный фрагмент - Долгое полярное лето
Почти документальная повесть
Пролог
Нас не догонят!..
Я стоял в проходе вагона между двумя рядами пустых кресел.
Нас не догонят!..
Вагон летел, покачиваясь на стыках, и пространство, не успевая расступиться, пронизывало меня, покалывая остриями рвущихся параллелей. Ветер, врывающийся в открытые окна, ерошил волосы и приятно холодил лицо. Вагон мчался сквозь зелёный коридор, расцвеченный весёлыми солнечными бликами.
Нас не догонят!.. — кричало радио, и накопившуюся за годы коросту срывало вместе с прилипшими к ней кусочками кожи, пока я летел вместе с вагоном на Север, где-то между Кемью и Полярным Кругом. С каждым километром во мне оживали забытые образы, звуки, запахи. Казалось, вспоминается то, что давно позабыл…
Было ли всё это на самом деле?..
Осколки, блики, вспышки молнии, распарывающие тьму…
Электрические разряды в клетках, объединённых обрывками нейронов.
Утраченные фрагменты восполняются хитрой системой реставрации воспоминаний. И я не знаю, случалось ли это, или память подсовывает мне искусную мистификацию.
Но я верю, что было именно так.
Нас не догонят…
P.S. Все герои этой повести могли действительно быть…
Долгое полярное лето
Почти документальная повесть
Начало
За окошком открылась вода стального цвета, ребристая гладь, посеребрённая протиснувшимся сквозь тучи светилом. На другом краю залива беседовали, сдвинув опущенные клювы, портальные краны.
— Медвежьегорск. Стоянка 20 минут, — сообщил проводник, размахивая ключами от туалета.
Поёживаясь, ещё не вполне проснувшись, я слез с верхней полки и выполз из вагона. Тучи уже залатали прорехи в небе и жаловали меленьким противным дождичком.
В точности, как я и представлял…
«Мы на далёкий Север едем…» — крутилось в голове.
* * *
И мыслей про Север не было…
Я мечтал поехать в Красноярский стройотряд. Интересно же — Сибирь посмотреть, заодно и денег заработать. А что? Романтика — романтикой, а на стипендию сильно не развернёшься. Вот, знакомый вернулся из стройотряда и мотоцикл купил. Без мотоцикла обойдусь, а деньги найду, куда потратить.
— Чем можешь быть полезен отряду?.. — сурово спросили на отборочной комиссии «деды» в зелёной стройотрядовской форме.
Я был спокоен за свой профессиональный уровень: раствор замесить, кирпич класть, даже угол вывести, а это не каждому доверяют, мог без проблем, но, оказывается, для прописки в стройотряде этого было недостаточно.
— Кирпич класть… — вздохнул старшекурсник в очках, — это все могут.
А сидевший рядом спросил:
— Поёшь, пляшешь?.. Может быть, капустники или стихи пишешь?.. Чем можешь быть полезен отряду?
Я растерянно пробормотал: «Фотографировать могу…», но штатный фотограф в отряде уже был. Красноярские просторы удалялись со сверхсветовой скоростью, а контуры приближающегося лета размывались, превращаясь в тоскливое болото.
Тогда и зазвонил телефон. Он и в другие дни звонил, но этот звонок, как я сообразил много лет спустя, раздался оттуда. Кто-то, возможно Провидение, или заботливый ангел-хранитель, изящным пальчиком накрутил мой номер и голосом одноклассницы, студентки Биофака, поведал, что набирают стройотряд на Беломорскую Биологическую Станцию Московского Университета (потом аббревиатура ББС стала для нас знаковой), и если я немедля позвоню, возьмут обязательно. Правда, заработать денег не удастся…
* * *
Что значили для нас, студентов шестидесятых, строительные отряды? Возможность заработать? Несомненно. Стипендия в тридцать три рубля позволяла иногородним существовать в общежитии, не окочуриваясь с голода. Но, даже если ты москвич, и родители могут помочь, разве к лицу двадцатилетнему парню тянуть из них деньги? Вот и ехали вкалывать в стройотрядах.
Была и другая причина, быть может, самая важная, но открывалась она только тем, кто отмотал лето на возведении коровника или зернохранилища в какой-нибудь тьмутаракани. Да и то не всем. Наверное, надо было иметь особый настрой души. С чужими об этом не говорили. Да и как объяснишь человеку со стороны, что там рождается код: свой-чужой? «Свои» объединены, наверное, особым биополем. Счастлив, если просто находишься рядом. Радость множится на каждого, а несчастье делится между всеми. Эта аура сохраняется на многие годы. Не все могут её ощутить. Для большинства мы просто едем вкалывать. За деньги.
Быть может, именно поэтому меня спрашивали, чем я могу быть полезен отряду? Мне же не удалось убедить их, что я «свой»…
* * *
— Денег, правда, не платят, но там хорошо.
Я не понимал, как может быть хорошо на студёном Белом море, да если ещё там и денег не платят. Так и представлялось из московской дали: тяжелые маслянистые волны, неприветливое низкое небо, скребущее облаками поросшие лишайником скользкие скучные скалы, мерзкий непрекращающийся дождичек и мы, тянущие ЛЭП неизвестно откуда незнамо куда. Правда про ЛЭП, то есть линию электропередач, узнал позже, на собрании стройотряда.
Но не губить же лето на даче…
* * *
Ни единого облачка… Но тогда, в июле тысяча девятьсот шестьдесят девятого, дождь всё же случился. Он замазал линялой кистью заоконное пространство. На полустанках в открытую вагонную дверь вползал запах угольной гари, щедро припорошенный водяной пылью. Казалось, никогда не выбраться из этой беспросветности, из тумана и мороси, вмещающей «сейчас», и всё, что в «сейчас» превратится: через час, день, неделю…
* * *
Мерзкий противный дождичек, небо без просветов. Север. Как и представлял…
Стоял в тамбуре, рукой и ногой крепко упираясь в открытую дверь, чтобы не выпасть ненароком, и пытался кожей ощутить врывающуюся с ветром в вагон чужую жизнь.
Тогда проводники не запирали двери в общих вагонах…
Невыразительные станции со странными названиями: Суглица, Надвойцы, Кочкома. Долгие стоянки. Встречные товарняки. Тепловоз, трогающий состав. Плевок чёрного дыма, нехотя всплывающего над локомотивом. И никакого просвета в пасмурном настроении.
Друзья разъехались, каждый сам по себе. И меня куда-то везёт поезд, в необязательное место, с необязательными попутчиками…
* * *
Мне нравятся плацкартные вагоны. Купейный — это девять четырёхместных камер, в которых пассажиры мотают свой срок: двое, трое, четверо суток. Зависит от соседей, но даже хорошие в замкнутом пространстве утомляют.
Плацкартный — это жизнь в своём многообразии. И соседей больше — ещё двое на боковых полках, да и другие соты не изолированы. Надоест — к твоим услугам очередь в туалет. Обеспечено минут двадцать разговоров с незнакомыми попутчиками.
В плацкартном общаться с соседями проще. В купейном люди как-то зажаты, стесняются, наверное, а в плацкартном тебя всегда и накормят, и выпивкой угостят, и уму-разуму научат.
Если же едешь большой компанией — несколько плацкартных купешек твои: там едят, тут поют, а тут пулю расписывают. Выбирай, по душе. Так и до Читы доехать не скучно. Почему до Читы? Просто дальше на поезде я не забирался.
Люблю ездить в плацкартных вагонах…
* * *
— С физтеха? — переспросил командир стройотряда неожиданно бархатистым голосом. Казалось, он всё время улыбается. Но задержать, зафиксировать эту улыбку не получалось. Она порхала где-то между прищуром глаз и уголками губ.
— Может, ещё мужиков найдёшь? А то у нас на биофаке одни бабы. Работать кому?
Позже, на собрании, директор Биостанции рассказал, что работа в этом году будет нешуточная: проложить по тайге и болотам пятнадцать километров высоковольтной линии.
Навербовать ребят в стройотряд оказалось непросто. Повесил объявления в общежитии и на дверях столовой. Звонили, заходили, слушали, скучнели, неопределённо обещали позвонить через пару дней и исчезали навсегда. Конечно, условия не слишком привлекательные. Отряд безденежный. Оплачивалась лишь дорога в оба конца да питание. То есть, работать придётся «за так». Однако небольшая команда всё же набралась. Во-первых, одногрупник Миша. Потом, две пары: одна супружеская, а другая — почти. Ещё один парень, Лёша, невысокий, крестьянского вида, и некто Виталий — он сдал сессию досрочно и отправился на Биостанцию раньше нас.
Так и поехали.
* * *
После полудня жизнь незаметно стала меняться. Унялась морось, тучи постепенно поднялись, просветлели, разрыхлились, в прорехи блеснуло солнце. То справа, то слева за весёлыми сосёнками проглядывали ультрамариновые озёра, порой вырывались на свободу, окаймлённые невысокими аккуратными горками.
Да и спутники оказались весьма симпатичными. Очаровательная Лариса, общительный улыбчивый Сергей, спокойный, чуть суховатый Володя, незаметная Таня, серьёзный молчаливый Лёша, чуть суетливый, пытающийся отыскать невидимые нити сущего, Миша. Неплохая команда. Уже и маленьким общим хозяйством обзавелись. Обжили неполные два купе плацкартного вагона.
Проехали станцию Полярный Круг. Ещё двадцать минут — и вагон остановился напротив стоявшего на горке небольшого каменного одноэтажного здания с надписью «Пояконда». Выгрузились. Были злобно облаяны пугливыми собаками.
* * *
Вагон остановился напротив стоявшего на горке небольшого каменного одноэтажного вокзала с надписью «Пояконда». Окна и двери заколочены досками. Накинул рюкзак и по усеянной лужами, будто множеством глаз, дороге, облаянный трусливыми собаками, направился к пирсу. Катера не было. По четвергам с Биостанции отправляются продрейсы: катер до Пояконды, а потом машиной до Княжой или Кандалакши — там находятся ближайшие магазины. Но поезд опоздал на четыре часа, и катер ушёл. Денег нанять моторку у меня не было. Утром могли привезти отъезжающих студентов, а могли и не привезти. Впереди лежали пятнадцать километров по трассе — линии электропередач. Я поправил рюкзак и шагнул отматывать первый километр.
* * *
— Вы на Биостанцию?
Щуплый парнишка мог бы и не спрашивать, поскольку никого больше на платформе не было.
Шли, сопровождаемые стаей не унимавшихся собак по серым деревянным мосткам — мимо приземистых рубленых избушек с низкими окошками и крохотными огородиками, мимо штабелей нешкуреных брёвен, вдоль железнодорожной ветки, заканчивающейся у солидного пакгауза рядом с высоким крепким причалом.
Паренёк, оказавшийся капитаном, прыгнул на палубу катера.
— Рюкзаки в кубрик сложите.
Дизель нехотя чихнул, просыпаясь, и покорно затарахтел.
— Швартовы сымайте!
Оказывается, это относилось к нам. Гордый оказанным доверием, я выбрался на пирс, снял со сваи тяжёлую пеньковую петлю и ловко спрыгнул на плавно отваливавший борт. Катер развернулся, обогнул остров, загораживавший вход в небольшую бухту, и бодро вытарахтел в море.
Тут я и обалдел. «Серые скалы под низкими лохматыми тучами…» Забыв, что уже девять вечера, солнце и не думало заходить. Неправдоподобное грубовато-синее сонное море под неправдоподобным бесконечным мягко-синим сводом. И островки. Близкие и далёкие, похожие на золотистые шапки, высовывающиеся из воды. Это низкое северное солнце вечерними лучами освещало стволы высоких сосен.
Я влюбился в Белое море, влюбился с первого взгляда.
— Смотрите! Смотрите! — дёрнула за рукав Лариса.
В чистейшей, зеленоватой стихии, катер сопровождали неведомые создания — сантиметров сорока длиной, плоские ленточки чуть светлее окружающей воды. Меня слегка передёрнуло — представил: плыву-плыву… и вдруг утыкаюсь носом в плоского полупрозрачного червя… Б-р-р-р-р! Противно…
Дизель притих, катер гуднул пару раз и замер. От берега, метрах в двухстах, отчалила шлюпка.
— Заберём ребят с трассы, — молвил вышедший из рубки капитан.
Шлюпка оказалась большой, даже не шлюпка, а ботик. Привалил к катеру, на борт с воплями, будто пираты при абордаже, выплеснулись стройотрядовские школьники, человек двенадцать, загоревшие и пообтрепавшиеся за неделю, проведённую на Белом море.
— Привет!
Передо мной стоял такой же пиратистый, неотличимый от малолеток, улыбающийся Виталий.
— Как добрался?
Оказывается, добрался с приключениями. Как полагается, опередил себя телеграммой: «Прибываю двадцать пятого. Завьялов». Только поезд остановился, подбегает к вагону мужичок:
— Вы Завьялов?
— Я.
Мужичок хвать рюкзак прибывшего и тикать. Виталик — за ним. Так до самого пирса чуть не бегом.
— Просим, пожалуйста!
И вот Виталий стоит один на носу корабля, овеваемый ветрами, скрестив руки на груди, и озирает дали как капитан Нельсон. Только подзорной трубы не хватает.
Всё разъяснилось на месте. Оказывается, получают в отсутствие Директора на Биостанции телеграмму: «Прибываю двадцать пятого. Завьялов». Про стройотряд ни слова, да и нет ещё никого из стройотряда. Вот и решили, что начальство с Университета жалует, может даже Академик, у того фамилия похожая была. Снарядили катер за одним прибывающим. Если б знали, что Завьялов — это просто Виталик, куковать бы ему на причале до утра.
Катер обогнул мысок с ветряком и направился к домикам, разбросанным у подножия двуглавой горки поросшей лесом. Школьники резво выскочили на пирс и пришвартовали катер. У выхода с причала нас встретила невысокая плотная женщина с красной повязкой на рукаве.
— Здравствуйте! Семь человек согласно телеграмме? Пойдёмте, поселю вас.
По песчаной дорожке, окружённой частыми худосочными сосенками, мимо волейбольной площадки подошли к голубому домику, на котором красовалась табличка с названием улицы: «Тупик молодых дарований». По наружной лестнице поднялись на второй этаж.
— Располагайтесь. Уже поздно, а завтра получите бельё и одеяла.
В комнатушке стояло четыре кровати, на которых лежало семь полосатых матрасов.
Вытащили провизию, что осталась с поезда, расположились вокруг небольшого обшарпанного стола.
Заскрипели ступеньки, в двери вновь появилась встречавшая нас дежурная дама, на этот раз с потрёпанной амбарной книгой.
— Зарегистрируйтесь. Дата приезда, фамилия, паспортные данные. — Когда семь строчек были заполнены, наставница забрала журнал. — Сходите в столовую, вон, напротив. Чаем напоят, может, и от ужина что осталось.
— Да, в одиннадцать отбой, — уже от двери бросила дежурная. — После отбоя по Станции бродить не разрешается. Утром представитесь Директору.
Столовая располагалась в соседнем доме. Перед входом, на доске объявлений небесного цвета были прикноплены две бумажки:
«Заказы на ж/д билеты передавать дежурному преподавателю или оставлять в кабинете Директора на столе с указанием даты и пункта назначения.»
«Лодки выдаются дежурным преподавателем с 17.00 до 21.00.»
Сергей заглянул в окошко раздачи:
— Красавицы, покормите нас чем-нибудь? А то мы страсть какие голодные, прямо с поезда.
Грубый подхалимаж, похоже, подействовал.
— Сколько вас?
— Семеро.
— Макароны остались. Только холодные. Будете?
— Давай! Давай холодные! Всё съедим.
В окошке, одна за другой, стали появляться тарелки с огромными порциями макарон по-флотски.
— Ой, куда мне столько! — испугалась Таня.
— Ничего. Поможем, — успокоил Сергей, усаживаясь за стол.
— Чай сами из бака наливайте, — раздалось из окошка.
— Спасибо!
— Ешьте на здоровье. Посуду потом на мойку отнесите.
Отужинав, с трудом выползли на крыльцо столовой.
— Ой! — вскрикнула Таня и хлопнула себя по щеке. Над ухом раздался противный зуд, я больно вдарил ладонью по уху, но зуд не прекратился. Вёрткий, гад…
— Уже двенадцатый час, пошли, — торопил Лёха, размазывая по лбу кровь. И его, гады, достали!
Надо было распределиться по кроватям.
— Давайте, разыграем, — предложил я.
— Мы с Таней на одной уместимся, — сказала Лариса.
— А мы вас охранять будем, — Сергей подтащил к женской кровати два матраса. — На полу будем спать.
Так образовалась семейная половина комнаты, а нам достались настоящие скрипучие спальные места.
— Ребята, надевайте всё тёплое, ночью холодно будет, — предупредил Володя.
Наволочек в комнате не наблюдалось. Я обернул подушку с ржавыми пятнами прихваченным из дома полотенцем и попытался заснуть. Получалось плохо. Свет мешал, пробирался сквозь сомкнутые веки. Мы же за Полярным кругом, здесь в июле темноты не бывает…
Разбудил злобный шёпот Миши и шлепки полотенца по стене: «Вот тебе! Вот тебе, гад!»
Миша охотился за рассевшимися по стенам и потолку комарами. Невыносимо чесался искусанный лоб. Я снял с подушки полотенце и присоединился к товарищу. Остальные делали вид, что спят. Вместе мы перебили комаров, по крайней мере тех, до которых смогли дотянуться.
— Надо форточку закрыть, — заметил Миша, — опять налетят.
— От духоты помрём.
— Лучше от духоты, чем от комаров.
Снова попытался уснуть, но мешало зудение уцелевших особей. Тогда накрыл голову штормовкой и притворился глухим. Помогло.
Директор
— Подымайтесь, а то завтрак проспите, — в приоткрытую дверь просунулась вихрастая голова Виталия.
С неохотой вылез из спальника. Ночь и вправду случилась прохладной, пригрелся только к утру.
После завтрака пошли на планёрку. К домику за волейбольной площадкой подтягивался народ. Я просунулся в кабинет. За столом в дальнем конце комнаты сидел Директор.
— Нет, новую бочку не открывайте. В старой на дне ещё оставалось.
— Николай Андреевич, там зелёная, а нам нужна голубая.
— Была и голубая. Я подойду, посмотрим.
— Здравствуйте! Мы вот вчера в стройотряд приехали…
— С физтеха? Подождите. После планёрки с вами побеседуем.
Планёрка началась ровно в девять и продолжалась пятнадцать минут.
— Ну, здравствуйте, которые с физтеха, — появившийся на крыльце Директор оглядел нашу команду. — Пойдёмте, я вам всё покажу.
Он направился к трёхэтажному строению из серого кирпича.
— Аквариальный корпус. Другого такого на всём Белом море нет, — гордо произнёс Директор. — За проект хотели содрать двадцать тысяч! Так мы студентов архитектурного попросили — они за бесплатно проект сделали. Обошлось всего в две тысячи: ватман, тушь, документация…
— Здесь… — мы вошли в корпус, — здесь, в простенках поставим большие аквариумы с морской водой.
— Это, — поднялись на второй этаж, — конференц-зал, а вот одна из лабораторий, — зашли в просторную, светлую, абсолютно пустую комнату. — В каждую лаборатории подведена пресная и морская вода. Видите виниловые трубы, — Директор показал под потолок. — Сами придумали, как их сваривать. Только мебели пока нет. Факультет не даёт. Ну, не даёт, мы сами сделаем, — он отворил дверь в соседнюю лабораторию. Вдоль стен и между столами стояли светящиеся свежей древесиной аккуратные столы и стеллажи. Комната была обжитой. Вот — куб для перегонки дистиллированной воды, вот — термостат. На стеллажах стояли многочисленные бутыли, бутылки, бутылочки и баночки, и на каждой красовалась этикетка.
— Привет! — бросил Директор худенькой девчушке, пристроившейся у микроскопа.
— Здравствуйте! — ответила она, забавно растягивая звуки.
— Физтехи. В стройотряд приехали, — отрекомендовал нас Директор.
— Заходите в гости, — смотрела, слегка повернув голову в сторону, чуть-чуть косила.
Поднялись на третий этаж и по вертикальной металлической лесенке выбрались на плоскую крышу.
— Отсюда всю Станцию видно.
Видно, и правда, было далеко. Уходящая влево вдоль берега улица, упирающаяся в башню ветряного двигателя, просвечивающие сквозь кроны сосен домики справа, причал и разбросанный по заливу флот ББС. О нём Директор рассказал особо.
У причала стоит строгого вида бывший сторожевой катер «Научный», на нём встречают и провожают студентов, приезжающих на практику. Рядом с ним — баркас, доставивший нас из Пояконды. Чуть в стороне — другой такой же баркас. Это рабочие лошадки, выполняющие повседневную работу по сбору научного материала. А на рейде красуется белый сейнер. На нём экспедиции бороздят Белое море, а порой и в океан заглядывают.
— Там, на берегу — баржа. С неё девúцы, — Директор выразительно посмотрел на Ларису, — будут соскабливать ржавчину и покрывать свежей краской. Зачем нам баржа? Доставлять негабаритные грузы: бульдозер, грузовик. Пианино для аквариального корпуса в прошлом году привезли. Без баржи не обойтись. А как иначе — дороги-то нет. Дорогу по электрической трассе проложим.
Директор по-хозяйски осмотрел крышу.
— Песка не хватало, не из чего было бетон делать, перекрытия заливать. Так мы попробовали вместо песка опилки в раствор класть. Опилок у нас полно — пилорама работает. Получился опилкобетон, отличный материал. Сами изобрели. Выкручиваемся как можем. Денег Университет не даёт, строительные материалы не даёт, каждый гвоздь на счету. Приходится всё самим.
Говорил это Директор с гордостью, дескать, посмотрите, что мы сами тут наворотили.
По той же лесенке спустились в корпус. Вышли на берег к небольшому сарайчику.
— Самое старое строение на Станции. Даже в пожар уцелело. Когда-то тут лаборатория была. Видите, в каких условиях работали. А теперь склад…
Директор вошёл в полутёмный сарай. Заглянул в одну бочку, в другую, протиснулся в тёмный угол и вытащил на свет высокое цилиндрическое ведро в голубых потёках.
— Вот. Я же помню, оставалась. Из бочки тогда перелили, чтобы место не занимала. Хватит?
Девушка в перепачканной краской штормовке поспешно кивнула головой.
Пошли по дорожке мимо знакомого домика, столовой.
— В прошлом году к столовой пристройку сделали. Теперь едим все вместе. И студенты, и сотрудники, и стройотряд. А то приходилось в две смены обедать.
— А это новый склад будет. Старый деревянный сгорел, вот кирпичный строим. Крышу осталось залить. Опилок наберём… Вы бельё получили?
— Нет ещё.
— Сразу получите. Найдите Антонину Николаевну.
Улица упиралась в высокую металлическую вышку, за которой поблёскивала вода.
— Наш ветряк. Мы от него раньше аккумуляторы заряжали. Теперь он символ Станции. Здесь аккумуляторная, а вон там дизели стоят.
— А это наша гордость, — Директор направился к длинному приземистому строению у самого залива, — Пилорама. В Кандалакше списанную выпросили. Починили. Всю станцию благодаря ей отстроили.
Вошли в большое полутёмное помещение. Я разглядел строгальный и продольный циркулярный станки. У стены стояли верстаки, высились штабеля досок.
— Наша столярка. Всё сами делаем.
Из соседнего зала доносился ритмичный грохот. Пилорама пыхтела вовсю. Рама с пилами ходила вверх-вниз. С одной стороны она всасывала длинную сосну, а с другой выползал аккуратненький брус, вернее, заготовка для бруса, плаха — опиленное с двух сторон бревно. Парень, в котором я узнал командира отряда Жданова, подкручивал похожее на руль колесо на тележке, удерживающей конец бревна. Всё вокруг, даже тусклый свет лампочек, дрожал в чётком ритме, задаваемом пилами.
— Сколько бруса напилили? — прокричал Директор Жданову.
— Двадцать семь. А сейчас я на плахи переставил.
Директор кивнул, и мы выбрались на солнечный свет с другого конца пилорамы. По обе стороны прохода высились штабеля брёвен.
— Раньше брёвна по берегам собирали, сбивали в плоты и сюда тащили. Теперь проще. Просеку под электротрассу рубили. Ещё не весь лес вывезли.
— Так и живём. На самообеспечении и энтузиазме, — заключил Директор, снова направляясь к столовой. Не доходя, свернул к длинному дому, выходящему торцом на улицу:
— Это студенческое общежитие, — пояснил Директор.
Поднялся на крыльцо, прошёл по коридору и повернул в одну из комнат.
— Здесь будете жить.
Миша сразу плюхнулся на кровать за печкой.
— Девушек можем наверху поселить, со студентками.
— Вы как? — Сергей обернулся к Ларисе.
— Нет, мы здесь, со своими, ответила она за себя и за Таню.
Двое парнишек выгребали из тумбочек барахло и укладывали в рюкзаки. Одного Виктор узнал. Он первым выпрыгнул вчера на борт катера.
— Давайте знакомиться, — Директор уселся на одну из кроватей.
— Тебя помню, — он кивнул мне, — а остальных первый раз вижу.
Представились по очереди.
— Теперь о том, чего нельзя. Нельзя уходить со Станции в одиночку. Если идёте далеко, обязательно сообщите дежурному преподавателю. Нельзя выходить на литораль. Ступая по дну во время отлива, вы убиваете сотни живых организмов. Нельзя без разрешения брать лодки, надо записаться у дежурного. Нельзя кататься на дежурной лодке, нельзя высаживаться на Великий…
— Нельзя лазать на Ветряк, — чуть-чуть подумав, добавил Директор. Оглядел нас, будто прикидывая, каких ещё безобразий от нас ожидать. — Нельзя шататься по Станции после отбоя. Нарушителей в двадцать четыре часа отправляем домой.
Глянул на Сергея, и, наверное, решив, что дух противоречия в нас чересчур силён, продолжил:
— Посетил нас прошлым летом один сту-дент. Сразу после инструктажа отправился на пирс, кстати, на пирс без надобности тоже нельзя ходить, запустил лебёдку, запутал трос, потом взял дежурную лодку и отправился на остров Великий. Хорошо, что была низкая вода, и лодка по дороге на камни села. Был бы отлив — унесло бы в Белое море. Так мы его сразу домой отправили, не дожидаясь очередного рейса. Неизвестно, что ещё за сутки он мог бы натворить, — и снова поверх очков посмотрел на Сергея.
— Теперь о главном. Будете копать ямы под анкерá, такие сооружения из брёвен, на букву «А» похожи. Глубина — метр восемьдесят. Для девушек будет другая работа. Готовить баржу к плаванию. Работаем с девяти до шести. Отряд добровольческий, работаете бесплатно, оплачивается только проезд и питание — ну это вы, наверно, знаете. Кстати, это мы придумали студенческие стройотряды. Первый стройотряд был у нас, на Биостанции. Бесплатный, работали на энтузиазме. Ну, а потом уже на целину стали ездить. Всё, что вы вокруг видите, построено руками энтузиастов, нашими руками. Все научные сотрудники и студенты каждый день должны отработать один час на общественных работах по благоустройству Станции.
— То нельзя, это нельзя… А что можно? — проворчал Сергей.
* * *
Многое из того, что рассказывал Директор, я слышал ещё в Москве на собрании стройотряда. Тогда я впервые оказался на Биофаке. Вдоль стен широкого коридора стояли стеклянные шкафы, с диковинной морской живностью, кораллами, раковинами. В небольшую аудиторию набилось человек сорок. Появился Директор, невысокий, плотный со слегка курчавыми волосами. На военном кителе поблёскивали ордена и медали.
Сообщил, что основной задачей стройотряда в этом году будет строительство линии электропередач, сокращённо ЛЭП. Эта линия в корне изменит жизнь на Станции. Потом Директор рассказал об условиях работы и об истории Станции.
Потом стал знакомиться с кандидатами в стройотряд. Худенький, суетливый, очкастый преподаватель представил школьников из математической школы, костяк июльского отряда. Я встал и сказал, что являюсь руководителем группы студентов с Физтеха.
— Где же они? Едут только те, кто пришёл на собрание, — с явным неудовольствием заметил Директор.
Я объяснил, что на Физтехе самый разгар ужасно тяжёлой зачётной сессии, и остальным приехать не было ну никакой возможности.
Здесь я слегка покривил душой. Лёха, действительно, увяз в хвостах, а остальные безвылазно балдели в эти жаркие дни на Долгопрудненских прудах, и тащиться на какое-то собрание в Москву, да ещё через весь город, не пожелали. Общее настроение выразил Сергей:
— Мы едем? Едем. Будем вкалывать за «спасибо»? Будем. Так чего им ещё надо?
Поскольку физтехи составляли ценную мужскую силу в отряде, за исключением десятиклассников, Директор, прокашлявшись, записал их в отряд заочно. Тревожило ещё одно обстоятельство: Таня и Лариса. Командир отряда строго наказал набирать только ребят:
— От девиц у нас и здесь отбоя нет.
Когда я зачитал список, Директор уперся в него строгим взглядом, будто собирался пробуравить насквозь.
— А что, Лариса и Татьяна — они тоже мужескогу полу? — ехидно коверкая слова вопросил он.
— Нет, но они тоже с Физтеха.
— А-а-а, Лариса и Таня тоже с Физтеха, — протянул Директор и кивнул биологине-секретарю:
— Запиши в список мальчиков.
Ну и влипли! — подумалось мне. Чего-чего, а дисциплину, особенно армейскую, я переносил с трудом. Похоже, на этой Биостанции ни повернуться, ни шагнуть без разрешения нельзя. Новая встреча с Директором, казалось, должна была подтвердить опасения. Но чудилась в его словах какая-то заковыка, запятая, будто говорилось всё, несомненно, серьёзно, но, вроде бы, и не совсем. Эту загадку удалось разгадать много позже, быть может, слишком поздно.
Остаток времени до обеда прошёл в хлопотах. Устраивались на новом месте, получали бельё, инструмент. Жданов, к которому я зашёл на пилораму, велел на каждую пару ребят взять лопату, кирку и лом.
— После обеда пойдём на трассу, — сообщил он.
Очень помог Виталий. Его откомандировали к приехавшим физтехам — как раз получилось три пары: я с Мишей, Сергей с Володей и Лёша с Виталием. Виталий знал, где получать бельё, где висят телогрейки, стоят сапоги, притаились кирки и лопаты, где, наконец, разыскать, и как выглядит хозяйка этого богатства, Антонина Николаевна.
Трасса
Тропинка поднималась на горку, шла вдоль хребта среди высоких разлапистых сосен, ныряла вниз и выводила на трассу, к девятнадцатому пикету, отмеченному деревянной вешкой. Именно здесь будет стоять доставшийся мне и Мише анкер. Для бетонных пасынков, к которым привязывались столбы, надо было выкопать две ямы длиной метр двадцать и глубиной метр восемьдесят. Копали по очереди. Один трудился — другой отдыхал. Отдыхать было приятно, с горки открывался вид на просеку будущей трассы, подымающуюся на увалы и спускающуюся к болотам.
* * *
Через километр дорога, по которой я шёл, пересекла линию электропередач и отправилась куда-то по своим делам. К Станции вдоль ЛЭП вела тропа. Директор не хотел прокладывать автомобильную дорогу — начнёт ездить сторонний люд: рыбаки, охотники, собиратели ягод. Распугают птиц, зверьё, и заповедный статус Биостанции закончится. Построили мостик через ручей, на болотах соорудили гати — и каждую зиму по снегу прокладывали путь. Можно было проехать и на санях, и на грузовике, и на тракторе.
Первые несколько километров тропа шла по сухим пригоркам. Шагалось легко, рюкзак не оттягивал плечи. Деревянные столбы были спилены и валялись, порой перегораживая дорогу, но на оставшихся бетонных пасынках иногда можно было различить номера. По ним просто ориентироваться: первый столб стоит на Биостанции, а последний, двести пятнадцатый, в Пояконде. Расстояние между столбами — семьдесят метров.
В начале девяностых Университет перестал оплачивать электричество для ББС — банально не было денег — и линию отключили. Сначала думали — невелика беда, рано или поздно деньги появятся, надо просто перетерпеть несколько месяцев, но всё оказалось значительно хуже. В своё время Директор раздобыл вместо обычного стального провода дефицитный алюминиевый, сопротивление которого значительно меньше, а значит, значительно меньше тепловые потери. Пока линия была под напряжением десять киловольт, проблем не было. А когда ток отключили, энергичные люди прознали, что на нашей трассе на высоте десять метров висит дорогой алюминий. Деньги висят. Забираться на каждый столб и сбрасывать провода… Больно хлопотно. Проще и эффективнее спилить столбы. Вот и спотыкаешься теперь о чёрные, негниющие, прокреазоченные брёвна. Я когда-то работал в стройотряде от МЭИ и знаю, что такие столбы покрывают едким креазотом, чтобы не гнили.
* * *
Киркой расколошматить грунт, потом лопатой выбрать землю и камни, снова киркой — и опять лопатой. Договорились сменяться через пятнадцать минут.
— Этак мы быстренько до Пояконды доберёмся, — размахивая кайлом, молвил Миша.
И зря молвил. На глубине восьмидесяти сантиметров начался лёд. Вечная мерзлота, — сообразил я. Вспомнил, как классе в пятом на контурные карты наносили границы вечной мерзлоты. На востоке эта граница опускалась аж до Байкала. А вот на западе…
Никак не мог вспомнить, где заканчивалась мерзлота у границы с Финляндией.
Бей мёрзлую землю ломом, руби киркой — проку немного. Лишь ледяная крошка летит во все стороны. За час, вконец умотавшись и укоротив смены до десяти минут, не углубились и на дюжину сантиметров. Яма казалась личным врагом, я собирался сражаться до последнего, но Миша, который конфликтам предпочитал компромиссы, предложил приступить ко второй яме.
— Пока с ней будем возиться, лёд, гляди, и растает.
Разметили вторую яму, углубились на штык лопаты, но тут подошли Сергей с Володей — их каторга была тремястами метрами дальше.
— Баста! Намахались! Пошли на ужин.
Мне казалось, что можно поработать ещё полчасика, но Миша, как раз была его очередь, быстренько вылез из ямы.
— Всё! Завтра докопаем.
После ужина Виталий предложил сходить на Верхнее озеро искупаться.
— Купаться? — удивился я. — Вода ж холодная.
— Это в море холодная. А в озере прогрелась. Градусов шестнадцать будет.
Тропа поднималась вдоль водопроводной трубы. Утром Директор рассказывал, что пресная вода в посёлок поступает из озера на вершине горы. Потом привёл к болотцу чуть выше Станции.
— Здесь природная каменная чаша. Мы бульдозером выгребем землю, насыпем дамбу — и получится небольшое водохранилище. Трубу под землёй пустим, чтобы в морозы не промерзала. И ни летом, ни зимой проблем с водой не будет. Такие вот планы.
Берега Верхнего озера были топкие, а чёрно-коричневая вода казалась вязкой. Сергей первым окунулся, проплыл метров десять и, пофыркивая, выбрался на плот, с которого к берегу была брошена доска.
— Х-х-хор-р-рош-ш-шо!
Я разделся и нырнул. Было здорово окунуться в холодную воду, смыть пот и грязь. И даже комары, поджидавшие на берегу, не испортили удовольствие от купания.
* * *
За тридцать лет гати прогнили, от мостика осталось два бревна, в низинах приходилось брести по щиколотку в воде, а где-то и по колено проваливался. За полтора часа двадцатикилограммовый рюкзак из лёгкой поклажи превратился в тяжкий груз, измучивший спину и плечи. Комары искусали лоб и затылок, вечерняя мошка лезла в нос и глаза, пот смывал репеллент, приходилось мазаться снова и снова. У сто тридцать второго пикета решил передохнуть. Привалился к большому камню и высвободился из лямок рюкзака. Уф-ф-ф! Ветерок сдул гнусь. Можно было вдохнуть полной грудью.
Отломил треть шоколадки и улёгся на камень. Заходящее солнце раскрасило бешеными красками облака над головой. Тайга пыталась проникнуть в меня запахами, шелестом ветра, едва различимыми звуками. В городе мы отделены от живого мира камнем и асфальтом. А здесь, вопреки нудной мороси или жары, выжимающей из тебя пот, изнуряющих орд гнуси, можно ощутить себя его частью, пылинкой — равной Земле, а может быть, и Вселенной.
* * *
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.