Бесплатный фрагмент - Дочки-матери

ЕВСТРАТОВА АНТОНИНА

ДОЧКИ — МАТЕРИ

ПЬЕСА

Мелодрама из 5 частей (31 картин).

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

1. М а т р е н а, 40 лет. Выше среднего роста, с зелёными глазами, обрамленными густыми ресницами и тонкими чертами лица, каштановые густые волосы собраны в большой пучок. По характеру прямолинейна, сдержанна, временами жестокая. Любящая мать троих детей. С рождения воспитывает внучку — ребенка своей дочери Марии.

2. И в а н И в а н о в и ч, 45 лет, муж Матрены. Рост около двух метров с мощной фигурой, ильный. Мастер на все руки. По характеру спокойный, добродушный. Свиду суров и угрюмый. Волосы светло-русые, серые большие глаза, обрамленными густыми ресницами, нос прямой слегка расширенными ноздрями.

3. М а р и я, 22 лет, механизатор, дочь Матрены и Ивана Ивановича. Высокая, с безупречной фигурой, светло-русыми волосами, серо-зелеными глазами, правильными чертами лица. Влюбчива, вспыльчива, бесстрашная, сильная духом, смелая, решительная, волевая, жестокая.

4. Т о н я, от 5 до 16 лет, школьница. Дочь Марии, внучка Матрены и Ивана Ивановича. Выше среднего роста, кипельно белыми волосы, серо-зеленые глаза над ними тонкие дугообразные брови. Правильные черты лица. По характеру спокойная, уравновешенная, эмоциональная, обидчивая, сговорчивая. Любит свою семью.

5. Ю р а, от 6 до 17 лет. Механизатор. Сын Матрены и Ивана Ивановича. Копия отца. Мощная не по возрасту фигура, сильный, решительный, волевой, доброжелательный, обожает свою мать и племянницу. Пользуется уважением в семье и в быту.

6. И в а н, 43 лет. Брат Матрены. Заведующий складом. Среднего роста, волосы светлые, тонкие губы, нос прямой с расширенными ноздрями. Глаза светлые. Жестокий в семье, любитель горячительных напитков и женщин.

7. Е к а т е р и н а, 40 лет. Домохозяйка. Жена Ивана. Красавица с карими глазами. Добродушная, воспитывает троих детей. Любящая мать и жена.

8. В а н е ч к а, 5 лет, сын Екатерины и Ивана, светло-волосый с карими глазами.

9. Галина, от 6 до 17 лет, швея. Дочь Екатерины и Ивана. Кареглазая смуглянка, рассудительная, спокойная, доброжелательная, пользуется успехом в быту и на работе.

10. М и х а и л, 35 лет, полевод. Высокий, подтянутый, черные глаза, нос с горбинкой. На верхнем ряду зубов золотые коронки. Любит одеваться в военную без пагон форму.

11. Н ю р а, 25 лет. Механизатор. Подруга Марии. Смуглянка с черными глазами, тонкими чертами лица. Замечательный друг.

12. М а р х у т к а, 25 лет. Механизатор. Подруга Марии. Брюнетка, с толстой косой, карими глазами, пухлыми губами. Спокойная, веселая.

13. Н а с т я, 26 лет, механизатор. Подруга Марии. Сестра Горбуна. Высокая, брюнетка с серыми глазами, тонкий прямой нос, толстые свекольного цвета губы. Добродушная и веселая.

14. Ш у р к а — прозвище «Мосол», 27 лет. Механизатор. Подруга Марии. Рост около двух метров и тощего телосложения. Черные волосы, черные глаза. Хитрая, завистливая, неуравновешенная.

15. П о л ь к а, 35 лет, самогонщица, сестра Шурки-мосол. Выше среднего роста. Черные тонкие волосы заплетены в две косички и ореолом уложены на голове.

16. В о р, 30 лет, механизатор. Брат Польки и Шурки-мосол. С мощной фигурой, рост около двух метров.

17. П р е д с е д а т е л ь, 45 лет. Высокого роста, смуглый, черные глаза.

18. Б р и г а д и р, 40 лет, вдова, среднего роста. Толстые черты лица. Темные волосы. В коллективе пользуется уважением.

19. И в а н, 25 лет (прозвище «Горбун», сын повитухи, брат Насти. Рост 1,20, горб во всю спину и грудь, глаза серые, разрез подобно глазам варана, нос прямой, длинный с красными ноздрями. В селе пользуется презрением.

20. Н и н а, 30 лет, незамужняя, зав военного стола. Высокого роста, волнистыми волосами цвета спелой пшеницы. Серыми большими глазами. Играет на гитаре и поет. Пользуется уважением среди друзей и в быту.

21. И в а н К о н с т а н т и н о в и ч, 25 лет, капитан в танковой части, жених Марии и отец Тони. Высокого роста, серо-зелеными глазами.

22. Т ё т я Л е н а, 60 лет, сестра Матрены. Среднего роста, полная, светло-каштановые волосы, серые глаза, тонкие черты лица. По характеру нелюдимая, несговорчивая, недоброжелательная, жестокая.

23. Т о л и к, 19 лет, механизатор. Односельчанин. Высокий, светлые волосы, серые глаза.

24. Ф е л ь д ш е р, на вид 35 лет. Среднего роста. С копной рыжих волос. Раскосый разрез желтых глаз.

25. В а с и л и й, 45 лет, среднего роста, пасечник. Смуглый, черные глаза, правильные черты лица. По характеру спокойный, доброжелательный.

26. С е м ё н, 45 лет, друг Василия. По характеру услужливый, добродушный.

27. Б о р о д и н и х а, 60 лет, повитуха, мать Горбуна и Насти. Высокого роста средней упитанности. Узкие бесцветные глаза. Толстые черты лица. Громкий мужской голос.

28. П р о к у р о р, 40 лет. Высокий, тучного телосложения.

29. С у д ь я, 45 лет. С правильными чертами лица, угрюмый.

30. Ж е н щ и н а первая, женщина другая по 45 лет. (Деревенские сплетницы).

31. И з в о з ч и к, 40 лет.

32. Р а я, 16 лет, смуглая с карими глазами, племянница Матрены.

33. С е м е н, 19 лет, прицепщик.

34. Н и к о л а й С е м е н о в и ч, 45 лет, участковый.

35. М и л и ц и о н е р, 35 лет.

36. Ж е н щ и н ы — доярки (Семь человек от 22 до 30 лет).

37. Г о л о с Левитана.

38. Ф ё к л а — 45 лет, вдова, соседка Матрёны.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

ЧУДО ТАРЕЛКА

Лица: Матрёна, Тоня, двое мужчин, Фекла.

Действие происходит во дворе Матрены. Обстановка: хоз. постройки, скирда кизяка, огород, огороженный плетнем. В огороде баня. За огородом обрыв. Затем в доме Феклы, дом состоит из одной просторной комнаты, обстановка: самодельный стол, две скамейки и топчан. В переднем левом углу рядом с окном русская печь.

Лето. Вечер.

Во дворе Матрены.

Матрена идет по своему двору, на её плече литовка. Навстречу ей бежит Тоня.

— М а т р е н а (сама себе): — Ну, слава Богу, значит дома всё хорошо!

— Т о н я (радостно): — Мама-мамочка! (Обхватывает Матрену худенькими ручонками, и прыгает на тонких ножках). — Я Розку домой пригнала!

— М а т р е н а (гладит её голову). — Молодец, Танина, ты так быстро выросла, уж по хозяйству помогаешь, а совсем недавно, как кукла маленькая была, а теперь вон какая, за коровой ходишь!

(От её похвалы Тоня громко смеётся и прижимается к матери, с нежностью смотрит на нее, себе).

— Что ждет тебя в жизни? Если с первого дня появления на свет Божий, была нежданной и нежеланной! (Тяжело вздыхает, невольно появляются слезы, берёт девочку на руки и крепко прижимает к своей груди, с дрожанием в голосе еле слышно): — Я тебя никому не отдам, никому, никому, я люблю тебя больше жизни!

— Т о н я (смотрит на плачущую мать, и не понимает почему она плачет и говорит, что никому не отдаст). — Мама, не плачь! Почему ты плачешь?

— М а т р е н а (Тоне) — Я не плачу. (Обращает свой взор за горизонт, ставит Тоню на дорожку). — Нам пора Розку доить, пойдем, помощница, хозяйничать будем, видишь Васька ждет молоко!

— Т о н я (бежит к плетню снимает с него алюминиевую пол-литровую кружку, садится на корточки рядышком с Матреной, ждёт когда она оботрёт полотенцем соски, подставляет кружку под толстые струйки молока и смотрит на кота, коту). — Щас, Вася, мы с тобой поужинаем! (Через секунды молоко наполняет кружку, не отходя от Матрены, маленькими глоточками пьёт молоко и сопит в кружку, напившись, облизывает губы, а, что на донышке осталось выливает в баночку коту).

Ее радовало хорошее настроение Матрены, но это было очень редко. Одно смешило её, она часто вспоминала соседку Феклу, как та испугалась радио.

После ВОВ, в деревне во всех избах проводили радио и безвозмездно всем выдавали редукторы, это были круглые, большие черные тарелки, которые вешались на вбитый в стену гвоздь.

Все жители ждали включения трансляции, так как никогда не видели и не слышали, чтобы тарелка говорила. Жители, не получившие тарелки пришли к Фекле, чтобы посмотреть на это чудо.

Затемнение

Двор погружается во тьму. Комната Фёклы набирает свет.

В доме Феклы.

Любопытных набралось полная изба. Те, кто моложе сидели даже на печи, опустив босые ноги, а кому не хватило места стояли в сенцах и на улице.

Никто не верил, что тарелка заговорит, со всех сторон комнаты доносились разговоры, перекрикивали друг друга, переспрашивали. Было очень шумно и похоже на жужжание роя пчел.

— М у ж ч и н а первый. — Брехня все это, брехня! Как это тарелка будет говорить! (Смеется). — Ну и придумают же, во брехуны, а ешо городские!

— М у ж ч и н а другой. — А можа не брехня! «Обождем, осталось не долго ждать!».

Фекла, как хозяйка избы могла себе позволить всё. Подтянув скамью ближе к стене, где висела тарелка, поставила на нее табуретку и, взобравшись на нее, оказалась выше всех собравшихся. Приложила ухо к тарелке, её худое лицо вытянулось и посерьёзнело, а черные глаза, запавшие в орбиты, застыли в ожидании, что заставило всех в комнате затихнуть и насторожиться.

В избе, как по команде воцарилась мертвая тишина, казалось все кто в ней находился, перестали дышать.

В это время в тарелке послышался треск, потом прорвался властный, могучий и тяжёлый баритон диктора Левитана.

Голос Левитана:

«От советского информбюро».

— Ф е к л а (от неожиданности и страха падает на рядом стоявших людей, перепуганным голосом громко). — Дьявол, бабы! Дьявооол!!! (С трудом, поднимается с пола, расталкивает собравшуюся толпу, размахивает руками, пытается выбежать на улицу, теперь уже охрипшим голосом). — Пропустите меня, пропуститеее!

(Долгое время приводили Фёклу в чувства).

— М а т р е н а (каждый раз, когда вспоминает про этот случай с Феклой, смеётся до слез). — Ну и Фекла, черт бы тебя забрал, рассмешила всю деревню!

Занавес.

КАРТИНА ВТОРАЯ

НЕПРИКОСНОВЕННЫЙ ЗАПАС

Лица: Матрена, Мария, Тоня, Нюра — подруга Марии, Юра, председатель.

Действие происходит в избе Матрены, состоявшей из одной комнаты, кухни и синец. Обстановка: в комнате две деревянные кровати, машинка швейная «Зингер», сундук, стол и печка-групка из красного кирпича. В кухне стол, два табурета, скамейка, сразу у входной двери большая русская печь. В сенцах стол и дощатый ящик для продуктов. Затем в степи. Обстановка: могильник — яма с трупами животных.

Прошло два года, как закончилась Великая Отечественная война, а в деревне продолжалась борьба с голодом.

Зима.

В доме Матрены.

— М а т р е н а (стоит у окна, смотрит на заметенный снегом огород, с горечью себе). — Видно, Господь Бог от нас отвернулся за то, что Землю-Матушку кровью залили, изранили взрывами снарядов, усыпали трупами людей, да и не только человеческими! От того может и урожая нет, да и с чего ему быть? Сеем только тыкву и огурцы, вместо клубней картошки кладем очистки, недаром говорят: «Что посеешь, то и пожнешь»!

С весны и почти до первого снега, люди подобно животным паслись по холмам, полям и пашням в надежде набрать колосков пшеницы, ржи или мерзлой картошки. И если кому-то посчастливится набрать узелок колосков, прятали от посторонних глаз под самые интимные места.

Трудно сейчас поверить в то, что лишали свободы за колоски. Много было доносчиков и все друг друга боялись.

В небольшой речушке без названия, глубина местами по грудь подростка, ловили мелкую рыбу подолами своих платьев, рубахами и платками. После жарили на воде и ели целиком с потрохами. Голод неумолимо уносил жизни людей. Ели всё, что летало, бегало и ползало. Кошек, собак в деревне не осталось. Некоторые семьи, чтобы спастись ели крыс.

— М а т р е н а (от голода дети стали пухнуть, но кормить их крысами не укладывалось в её голове). — Лучше умрем, но такого не допущу! (Еще при жизни её мужа — Ивана Ивановича, задолго до войны зарезали молодого бычка, а шкуру от него оставили для выделки на сапоги, муж был мастером на все руки, но болезнь скрутила его, а шкура так и осталась нетронутой, высохла и про нее давно забыли).

Тоня с Юрой младшим сыном Матрены хотя и были маленькими, но вели себя по-взрослому, чтобы найти, что-нибудь съестного, руками рыли в огороде землю и, когда это случалось, они с нетерпением ждали, когда мать сготовит и позовёт.

— Т о н я (играя в прятки спряталась за дверью, где весела шкура от того бычка, от прикосновения к ней шкура свалилась на неё и придавила, перепугавшись, она истерично закричала): — Мама, здесь «Бирюк»!

— М а т р е н а (не меньше испугалась, когда услышала крик о помощи, подбегает к двери, Тоне). — Танина, что с тобой, какой бирюк? (Вытащила её из-под чего-то навалившегося). — Не бойся детка! Все хорошо успокойся! (Затем поняла, что придавило девочку). — Тонечка, ты молодец нашла то, чего уже не должно быть!

(Сейчас же от шкуры отрезала кусок, опалила уже сотлевшую шерсть, несколько дней отмачивала в воде, а после сварила холодец и позвала детей). — Тоня, Юра, идите есть! (Дети бегут, садятся за стол, смотрят на что-то незнакомое в чашке, едят).

— Т о н я (Матрёне). — Почему ты не ешь, мам? Вкусно!!! Попробуй! (Протягивает ей ложку с серым желе). — Попробуй маленько!

— М а т р е н а (ласково). — Я поела уже, а вы ешьте, ешьте! (Она не могла пересилить себя, хотя бы попробовать, от одного вида этой еды, её выворачивало наизнанку, сама себе). — Из-за своей брезгливости ноги вытяну! Ну не могу я перебороть себя, Господи!

В совхозе, как-то выжили несколько голов овец, кормов для них, как и людям не было. Несчастным скормили даже солому, которой была накрыта крыша кошары. Животные погибали не только от голода, но и от морозов. Каждый день рабочие вывозили трупы особей далеко в поле, сбрасывали в яму и закапывали. Об этом слухи дошли до жителей деревни, они умоляли председателя отдавать им замерзших овец, чтобы, как-то поддержать семьи, но тот наотрез отказал и даже пригрозил:

— П р е д с е д а т е л ь (категорически). — Нет, и нет, узнаю кто возьмет, пойдет под суд!

(На следующий день ближе к обеду к Матрёне пришла Нюра подруга Марии).

— Н ю р а (Марии). — Мария, сегодня вывезли овец, если хочешь, как стемнеет пойдёшь со мной! Попробуем, хотя бы одну овцу принесем!

— М а р и я (Нюре). — Конечно пойду!

— Н ю р а. — Ты возьми с собой веревку, она пригодится нам!

Ближе к ночи усилился ветер.

Метель не остановила девушек. Чтобы не оторваться друг от друга и не потеряться, привязались друг за друга верёвкой и вышли из дома.

Дом Матрены погружается во тьму. Степь набирает свет.

— Н ю р а. — Ничего, Мария, пурга нам на руку. (Утешала она подругу). — Никто нас не увидит, и «Горбун» будет дома сидеть, черти бы его с квасом съели!

— М а р и я. — Не говори, Нюра, носит же его земля!..

(Короткая пауза).

(После паузы).

— Сколько еще идти, Нюр? Может мы сбились с дороги?

— Нюра (начинает злиться). — Откуда я знаю, мне тоже так кажется! Ну, не возвращаться же назад! По моей памяти яма уже должна быть!

Степь погружается во тьму, могильник набирает свет.

Метель, ветер, мороз.

Нюра и Мария натыкаются на высокий бугор.

— Н ю р а (понимает они на месте, прикрывает рот от ветра, громко на ухо Марии). — Ну, вот, Мария, здесь наш неприкосновенный запас!

— М а р и я (также прикрывает рот). — Ну, что, Нюр, отдыхать некогда, полезем за барашком!

— Н ю р а (обтерла верхонкой обледеневшие ресницы). — Начнем, подруга!

— М а р и я (глотая ветер). — Ну, с Богом, пусть Он поможет нам!

(Не менее часа ушло на расчистку ямы пока наткнулись на трупы).

— Н ю р а (со злостью). — Кому была охота закапывать этих тварей на метр?

— М а р и я. — Ну, тот кто это делал, не знал, что мы придем! (Обе смеются). — Фу, Нюр, откуда несет зловонью, ажно голова кружится!

— Н ю р а. — Это от овец, которых закопали еще летом! (Марию стошнило).

(Смеётся). — Ничего, подруга, от этого не умрешь! А вот с голоду точно ноги вытянешь, так что давай, поищем свеженьких барашков, а завтра накроем праздничный стол!

— М а р и я. — Вот кажется сегодняшние барашки потрогай, Нюр!

— Н ю р а (трогает особей). — Да, Мария, еще не совсем окоченели. Забираем и уходим!

Могильник погружается во тьму. Дом Матрены набирает свет.

— М а р и я (заходит в кухню, соскребает льдинки с ресниц, громко матери). — Ну, слава Богу, мам, наконец-то, дома!

— М а т р ё на (помогает Марии стянуть одежду). — Слава Богу, жива!

— М а р и я. — Такой буран, ничего невидно, две овцы еле дотащила!

— М а т р е н а. — Как же ты их донесла?

— М а р и я. — Ой, мам, снегу навалило, выбились из сил, думали не дойдем, замерзнем! Я уж хотела одну бросить, но жалко было, столько протащила, да и другого случая может не быть! Хорошо, что взяли с собой веревки, туши привязали к себе, а иначе не знаю, смогли бы мы, что-нибудь принести или нет! Ну, слава Богу, теперь детей немного поддержим!

— М а т р е н а (Марии). — Полезай, дочь, на печку погрейся и поспи немного, а то на работу скоро!

— М а р и я (как кошка запрыгнула на горячую печку, почувствовав приятное тепло, с восхищением). — Какое чудо печка, как уютно на ней! (Матрёне). — Я вот думаю, мам, настанет ли, когда-нибудь, конец, нашим мучениям?

— М а т р е н а. — Это, дочь, одному Богу известно! Что поделаешь, такая жизнь у нас, никому мы не нужны! И за что наши мужики воевали и отдали свои жизни? Они там на верху от жира бесятся, а народ крыс ест, чтоб их там разорвало! Прости меня, Господи! (Крестится). — Да враги у нас в правительстве! Видела я одного в газете была его фотография. По его физиономии видно враг, хоть и пишут о нем хорошо, но я в нём увидела… и поделилась со своими учителями, что думаю о нем, так они зашикали:

«Тише, никому больше не говорите, а то и вас и нас повяжут!». Ничего, время покажет кто был прав! А сколько там их таких?

— М а р и я (Матрёне). — Ничего, мам, на некоторое время у нас есть что поесть!

— М а т р е н а (Марии). — Да, дочь, но с каким трудом и ценой это досталось и, что это за еда? Им бы на столы нашу еду!

— М а р и я. — Мам, ты помнишь, как хорошо мы до войны жили?

— М а т р ё н а. — Конечно помню, богачами мы не были, но у нас, благодаря отцу было всё!

— М а р и я (Матрёне). — Да, мам, тятя был на все руки мастером! А, каким душевным был, добрым и жалостливым отцом! Он всегда защищал меня, когда ты меня ругала!

— М а т р е н а (тяжело вздохнула). — Если бы, он тебя меньше защищал, может  у тебя была бы совсем другая судьба!

Занавес.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

ВОСПОМИНАНИЕ О ПЕРВОЙ ЛЮБВИ

Лица: Мария, Иван Константинович жених Марии, тётя Лена.

Действие происходит в доме Матрены. Обстановка та же, что и во второй картине. Затем в доме тёти Лены. Обстановка: однокомнатная квартира, меблированная старинным гарнитуром. У входной двери стоит большой сундук.

Раннее утро.

В доме Матрены.

Мария лежит на тёплой печи, её лицо сосредаточено на воспоминании.

Дом Матрены погружается во тьму. Квартира тети Лены набирает свет.

Осень. Теплый день.

Мария складывает отглаженное белье в ящик комода. Стук в дверь. (Задвигает ящик и бежит к двери, открывает).

Появляется Иван Константинович.

— М а р и я (увидев в проеме любимого, радостно). — Ванечка!

— И в а н Константинович (обнимает её, целует). — Вот пришел, как обещал!

— М а р и я. (Ивану) — Я рада, проходи, Ванечка! (Слышит приближающиеся шаги, оборачивается).

Появляется тётя Лена.

— Мария (смущенно тёте). — Тетя Лена, это Ваня!

(Тетя Лена резко отодвигает её от себя и обращает любопытный взор на офицера, измерив его с ног до головы).

— И в а н Константинович (снимает военную фуражку, вежливо к тете). — Здравствуйте! (Чуть приоткрыв тонкие строго очерченные губы, при этом, показав ряд белых ровных зубов представился). — Я, Васильев Иван Константинович, прохожу здесь воинскую службу!

— Т ё т я Лена (ехидно). — Мне это ни о чем не говорит! (Встаёт перед ним, загораживает возможность пройти в комнату). — С чем пожаловал, капитан?

— И в а н Константинович (смело, глядит в холодные глаза). — Я люблю Марию и прошу вашего согласия на наш брак!

— Т е т я Лена (подпирает руками свои пышные бока, Ивану Константиновичу). — Согласие на брак просишь? А ты знаешь, что Мария несовершеннолетняя, мала для замужества, придется подождать!

— И в а н Константинович. — Подождать? Нет, ждать мы не можем!

— Т ё т я Лена. — Почему же не можете, куда торопитесь?

— И в а н Константинович (берет тётю за локоть, с уважением). — Понимаете, меня переводят в другой город, а еще!.. (Ласково смотрит на Марию, видит испуг в её глазах, она боится, что он скажет о её беременности, Марии). — Не бойся, милая, все будет хорошо! (Притягивает к себе, берет её за руку, тёте). — У нас с Марией будет ребенок!

— Т ё т я Лена (с испуганным выкриком Ивану Константиновичу). — Что ты сказал? Вы уже и ребенка сделали? (Торопливо отодвигается от него).

— М а р и я (подходит к тете, обнимает за плечи, ласково). — Тетя Лена, так вышло ну, что теперь?

— Т ё т я Лена (Марии). — А, что ты собиралась делать, когда ложилась под него? (Ивану Константиновичу). — А ты, капитан, о чем думал?

— И в а н Константинович. — Я люблю Марию!

— М а р и я (умоляюще тёте). — Тетя Леночка, пожалуйста, разреши нам пожениться!

— Т е т я (презренно Марии). — Как ты посмела приехать ко мне? Ты уличная, девка! Что я скажу твоей матери? Она во всем обвинит меня! Ты не знаешь, какого она нрава, честности и чистоты! Не то, что ты, молоко на губах не успело обсохнуть, а ты уже ножки раздвинула, ты распутная девка!

Никогда еще Мария не чувствовала себя такой ничтожной и униженной, да ещё перед любимым человеком, ей казалось лучше бы провалиться сквозь землю.

— И в а н Константинович (с пониманием смотрит на нее, привлекает к себе, Марии). — Не волнуйся, милая! (Тёте). — А вас, тетя, прошу не оскорблять Марию, не смейте её унижать!

— Т ё т я Лена (Ивану Константиновичу). — А ты, кот пакостливый, помолчи, по тебе тюрьма плачет! Будешь меня ещё учить, как мне обращаться с этой дворняжкой! Пошел вон с глаз моих!

— И в а н Константинович (глядя с высоты своих ног, интеллигентно тёте). — Прошу, подбирайте выражения, тетя!!! (Марии). А ты собирайся, поедем ко мне в часть, обойдемся без благословения!

— Т ё т я Лена (отпор Ивана Константиновича разозлил её, отойдя от него на шаг, лицо её побагровело, Ивану Константиновичу). — Ты, капитан, иди к себе в часть, а эта! (Бросает злобный взгляд на Марию). — Поедет в свою деревню! Пусть родители решают, что с нею делать! А я на себя брать такую ответственность не хочу! (Ударом своей ноги со злостью открывает дверь). — Прошу на выход, капитан! И советую, не беспокоить меня для твоего же блага!

— И в а н Константинович (смотрит на тетю оценивающим взглядом, усмехается краешком губ, Марии). — Идем ко мне в часть! (Берет её за руку).

— Т ё т я (Ивану Константиновичу громко). — Нет! (Резко отталкивает от него Марию). — Я в ответе за неё, а ты пошел вон!

— И в а н Константинович (понимает дальнейшие его действия ещё больше усугубят жизнь любимой девушки, Марии). — Я заберу тебя отсюда!

— Т ё т я Лена (Ивану Константиновичу). — Пошел вон, заберет он!

— И в а н Константинович (шагнул к двери, через свое плечо тёте). — Я люблю Марию! (Уходит).

— Т ё т я Лена (в след Ивану). — Люби, капитан, никто тебе не запрещает! (Закрывает дверь на ключ).

— И в а н Константинович (за дверью громко Марии). — Мария, никуда не уезжай, завтра я решу вопрос в части и заберу тебя!.. Ты меня слышишь, Мария?

— М а р и я (прижавшись щекой к двери). — Слышу, Ваня, я подожду! (Рыдая, сползает на пол, волосы рассыпаются по спине, её плечи часто вздрагивают).

— Т ё т я (Марии громко). — Уйди от двери и замолкни! (Хватает её за волосы, тащит в сторону). — Устроила здесь «Притон!»

— М а р и я (не обращает внимания на оскорбления и унижения, тёте). — Тетя Лена, не сердитесь, разрешите нам пожениться, я люблю его!

— Т ё т я (зло). — Забудь об этом! — Завтра же поедешь к матери в свою деревню!

День погружается во тьму. Ночь набирает свет.

— М а р и я (приподнимается, смотрит на кровать тети, про себя). — Спит! (Тихо встает, крадется к двери, пытается открыть дверной замок, про себя). — Боженька, помоги мне!

— Т ё т я (наблюдает за Марией, как только повернулся в замке ключ, вскакивает с кровати, подбегает к Марии, хватает её за волосы, тащит от двери). — Неужели ты думала, что хитрее меня?.. Еще раз подойдешь, не посмотрю, что ты дочь моей сестры, сдам в милицию!

Остаток ночи Мария проплакала, боялась разлуки с любимым. У нее было предчувствие, что никогда больше не встретится с ним.

Ночь погружается во тьму. Утро набирает свет.

Рано утром.

Тетя Лена сидит за обеденным столом.

Появляется Иван Константинович.

— Т ё т я (с ехидной усмешкой). — А, женишок, явился! Опоздал ты, уехала твоя невеста!

— И в ан Константинович (растерянно). — Как уехала?

— Т ё т я (ехидно). — На поезде, как и все уезжают!

— И в а н Константинович (криво улыбается). — Вы шутите? Не может она уехать!

— Т ё т я Лена (ледяным голосом). — Смогла! Хотя и не хотела.

— И в а н Константинович. — У нее будет ребенок, тетя!

— Т ё т я Лена. Об этом надо было раньше думать, капитан!

— И в а н Константинович. — Я прошу вас, дайте мне адрес куда она уехала, я поеду за ней!

— Т ё т я Лена. — А вот этого я сделать не могу!

— И в а н Константинович. — Ну почему? Вы представляете, что её ждёт?

— Т ё т я Лена. — Представляю конечно, но помочь ничем не могу! (Равнодушно). — Ищи, если любишь, найдешь!

— И в а н Константинович. — Я умоляю вас! Пожалуйста, не ради нас с Марией, а ради нашего ребенка! Скажите куда она уехала?

— Т ё т я Лена (командным тоном). — Всё, капитан, ты свободен, не смею больше задерживать!

— И в а н Константинович. — Да, что вы за человек? За что вы так с нами?

— Т ё т я Лена. — За то, что ты забыл о своей чести, капитан, соблазнил девчонку и…

— И в а н Константинович. — Что и? Я люблю её и хочу жениться на ней! А вы изо всех сил стараетесь разлучить нас! С вашей стороны вы должны быть заинтересованы в её замужестве и счастье!

— Т ё т я Лена. — Я никому, ничего, не должна! (Её голос перешел на крик). — Не учи меня уму разуму, и научись сдерживать себя, Иван, как там тебя?

— И в а н Константинович. — Константинович!

— Т ё т я Лена. — Вот-вот, Константинович, а теперь прошу! (Показывает рукой к выходу).

— И в а н Константинович (подходит к двери, резко поворачивается, подняв свой крутой подбородок и вместо слова до свидания, тёте):

— Я найду её, как бы вы не хотели! Вам же после будет стыдно! (На сундуке у двери, замечает белую шелковую блузку Марии, хватает её, прижимает к своей груди, с силой ударяет сапогом в дверь, громко). — Вам не разлучить нас! (Уходит).

Занавес

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

БОЮСЬ РАЗОБЛАЧЕНИЯ

Лица: Мария, Нюра, Иван Иванович отец Марии, Матрена, бригадир, женщина первая, женщина другая.

Действие происходит в доме Матрёны. Обстановка та же, что и во второй картине. Затем в животноводческой ферме, обстановка: здание из красного кирпича, в нем сено. После на выпасных лугах и в палатках.

В доме Матрены.

Через пару дней, Мария вернулась к родителям в свою деревню. Разлуку с любимым переносит болезненно. Он ни на минуту не выходит из её головы. Она, как бы перечитывала страницы любимой книги и думала о том, что с ней произошло и, что ей делать, со своим горем.

И в а н Иванович (увидел, как дочь смахнула слёзы, тихо). — Дочь признайся мне честно, тебя мать обидела?.. Так ты не бойся, скажи, я смогу тебя защитить!

— М а р и я (уткнулась в мощную грудь отца и так разрыдалась, что никакие уговоры ей не помогли, наконец, слезы же её и успокоили). — Никто меня не обидел!

— И в а н Иванович. — Мария, ты только скажи, кто тебя обидел, ты же знаешь, я за тебя!..

После, Мария уже пожалела, что не рассказала, как тетка обошлась с ней и отцом её ребенка. Может, все было бы по-другому, отец сам поехал бы к тетке и все устроил. Но страх перед своей матерью, остановил поделиться горем.

— М а р и я (отцу). — Да нет, тять, все хорошо, только без работы скучно дома, может я пойду на ферму работать?

— И в а н Иванович (зорким взглядом обвел дочь, про себя). — Может и действительно для неё так будет лучше!).. — А, что, дочка, всё равно в нашем совхозе другой работы нет, если хочешь, иди, поработай! Там много молодежи, будет веселее!

Дом Матрены погружается во тьму. Животноводческая ферма набирает свет.

Небольшое помещение с сеном.

Прошло четыре недели, как Мария работает на ферме и всё время старается уединиться от общения с работниками, чтобы никто не заметил в ней перемены. (Но, как говорят: «Шило в мешке не утаишь, и этот день настал). После утренней дойки Мария с подругой уединились в помещении с сеном.

— Н ю р а (Марии). — Мария, ты часом не беременна? Смотрю на тебя и не могу понять ты, как-то изменилась!

(Вопрос для Марии прогремел громом, её с ног до головы обдало жаром, серо-зеленые глаза наполнились слезами, прислонившись к кирпичной стене, медленно сползла на сено).

— М а р и я (Нюре). — Нюра, я тебе все расскажу, только ты никому! (И, как на исповеди все рассказала подруге).

— Н ю р а (Марии). — Ничего, Мария, не плачь. Расстраиваться тебе нельзя… (Мгновение помолчав). — А родители знают?

— М а р и я. — Что ты, Нюра? Если бы они узнали, я бы уже в могиле была! Отец еще куда ни шло, добрый, а вот мама! (Закрывает лицо плачет).

— Н ю р а (Марии). — Ну, что мне с тобой делать?.. Ты вот что утягивайся, чтобы никто твоего живота не заметил, а я никому не скажу!

Животноводческая ферма погружается во тьму. Дом Матрены набирает свет.

В доме Матрены.

Иван Иванович сидит за столом, делает самокрутки с махоркой.

Появляется Матрена.

— М а т р е н а (Ивану Ивановичу). — Отец, не кажется ли тебе, что наша дочь изводит себя работой? Я подумала: ей надо будет переждать зиму пока пройдут морозы, а весной, если захочет, может пойти еще поработать! (Смотрит на мужа). — Мне кажется ты чем-то расстроен, или мне кажется?

— И в а н Иванович. — Тебе кажется. (Часто моргает, торопится встать). — Пойду, посмотрю на хозяйство! (Уходит).

— М а т р е н а (проводила его взглядом, закрытой двери). — Такой великан, а сердце мягкое, доброе! За тобой я, как за каменной стеной, и сам не обидишь и в обиду не дашь!..

— И в а н Иванович (вернувшись, Матрёне). — Мотя, а ведь наша Мария вся в тебя труженица, будет работать пока не упадет! Мы её не видим ни днем, ни ночью!

— М а т р е н а. — Сегодня, отец, мы дождемся её! Через час должна прийти. А мы с тобой пока чайку с молочком попьем! (Накрывает стол пирогами и сладостями). — Ну, давай, присаживайся, пока то, да сё и дочка придет!

(Ждать пришлось меньше, чем они предполагали, за дверью в сенцах послышался шорох, радостно Ивану Ивановичу). — Ну, что я говорила? Вот и работница наша пришла!

Появляется Мария.

— М а р и я (при виде родителей, втягивает в себя живот настолько, что тяжело дышать, с изумлением родителям). — Вы почему не спите, время уже позднее!

— М а т р е н а (спокойно). — Дочь, мы с тобой поговорить хотим!

— М а р и я (от страха замерла, про себя). — Всё мне, конец! Они всё знают! (Мгновенно в глазах появились слезы, родителям). — Мама, тятя, простите меня, я не хотела! (Бросается к ногам матери, рыдает).

— И в а н Иванович (вскакивает со стула, приподнимает Марию). — Да что ты, дочка? Родная моя, да мы все знаем, не волнуйся!

— М а р и я (через рыдания родителям). — Что вы знаете?

— И в а н Иванович (Марии). — Ну, как, что? Не по силам тебе работа, тяжело взрослым женщинам, а ты совсем ребенок и работаешь наравне с ними! Всё хватит! Больше ты в коровник не пойдёшь! (Повышает голос). — Люди нас обсмеют, живем считай лучше других, а дочь день и ночь работает! Нет и нет, никаких работ!

(От переполненных страхом чувств, Мария с трудом держится на ногах, отец усаживает её за стол). — Вот так, дочка, посиди!

— М а р и я (про себя). — Слава Богу, пронесло!

— М а т р е н а (Марии). — Успокойся, дочь, да будь проклята эта работа, до чего доработалась, на ногах еле держишься, а исхудала то как!

— М а р и я (прерывисто). — Да нет, мам, всё в порядке!

— М а т р е н а (заботливым голосом). — В порядке, оно и видно, какой порядок, с ног валишься!.. Будешь пирожки с черемухой?

— М а р и я. — Нет, мама, не буду, я молока напилась! Хочу спать, завтра рано вставать

— И в а н Иванович (строго). — Нет, дочка, завтра ты на работу не идёшь! Хватит нам с матерью за тебя переживать!

— М а р и я (отцу). — Не могу я, тять, не пойти, моих коров доить некому! И вообще мне нисколько не трудно, а наоборот!

— И в а н Иванович (Матрёне). — Ну, что ты с ней будешь делать, мать? Никто так не рвется на работу, как она! (Марии). — Доченька, ты зиму посиди дома, а весной поедешь на выпасы!

— М а р и я (родителям). — Тогда мне будет еще труднее! Вы же знаете, животные привыкают к своей хозяйке, и я к ним тоже привыкла, они для меня, как подружки стали! Узнают меня не только по голосу, но и в лицо! (Делает подобие улыбки). — Я пойду спать! (Втягивает в себя живот, целует отца с матерью в щеки). (Уходит).

— М а т р е н а (возмущенно Ивану Ивановичу). — Ну, что ты с ней сделаешь? Вот характер!

— И в а н Иванович (Матрёне). — Хм, вся в тебя!.. Ну вот называется повечеряли!.. Что, милая, пойдем и мы почивать! (Уходят).

Дом Матрены погружается во тьму. Животноводческая ферма набирает свет.

В коровнике куча сена.

Нюра и Мария вилами подбирают раскиданное сено.

— Н ю р а (Марии). — Ты побереги себя, неровен час надорвешься и случится выкидыш!

— М а р и я. — Не дай Бог! Мне тогда живьем в могилу! (Вздыхает, Нюре). — Ладно пойдём, пошепчемся! (Зарываются в куче соломы, Нюра ложит руку на живот Марии и тут же вскакивает).

— М а р и я (удивленно Нюре). — Ты чего?

— Н ю р а (расширив глаза, Марии). — У тебя ребенок шевелится! Никогда не слышала, как шевелится у человека! А вот у своей коровы слышала! И знаешь, как шевелится у тебя, похоже на нашу Зорьку!.. А сама ты слышишь?

— М а р и я. — Слышу. (Улыбается). — Первый раз в декабре услышала испугалась!

— Н ю р а (деловито). — Это выходит, ты должна скоро родить! Если считать шевеление началось в декабре, сейчас конец марта. (Считает месяцы). — Значит, в мае ты должна кого-то родить! И, что мы имеем? На всё про все до родов осталось два месяца!

— М а р и я. — Не знаю… Скорее бы в поле, там никто ни о чем не догадается!

— Н ю р а. — Мария, куда ты ребенка денешь?

— М а р и я. — Не знаю пока, но к маме с отцом точно не пойду! Всё было бы хорошо, если бы не эта тетка! Она мне всю жизнь поломала, чтобы ей было также, как мне! (Глотает ком, тяжело вздыхает). — А может мне поехать в Славгород? Город небольшой, вдруг там встречу Ваню и, тогда закончатся мои страдания! (Грустно улыбается). — Все было бы так, но Ваня тётке говорил, что его переводят в другой город. Так что, подруга, всё против меня!

— Н ю р а. — Ничего, Бог не выдаст, свинья не съест! Сейчас главное, ты береги себя и все будет хо-ро-шо!

Ферма погружается во тьму. Поле набирает свет.

Весна. Гурты коров перегоняют на вольные луга, вместе с ними выехала бригада доярок, разбили лагерь, поставили палатки.

Мария, после дойки уходила в забоку или вглубь лугов, собирала ягоду, рвала слизун и черемшу, угощала всех доярок. Женщины любили её за ловкость и трудолюбие.

— Б р и г а д и р (в палатке лежит на кровати, смотрит на улицу, как Мария перебирает ягоду, охрипшим голосом дояркам). — Хороша девчонка! Красавица и чистоплотна во всём, даже с коровами, как с детьми, охота ей с ними возиться, хвосты им моет, чешет и бантики завязывает, кому-то повезет, кто женится на ней! (Пристально вглядывается в лицо Марии). — Надо же такой красавицей уродиться! А глаза! Я за свою жизнь таких глаз не видела!.. Жалко, что сына у меня нет, а то взяла бы в невестки!

— Д е в у ш к а п е р в а я. — Да, бригадир, ты права! Ей бы на подиуме красоту показывать, а не коров доить! Высокая, ноги от ушей растут, фигурка выточена, ну прямо загляденье!

— Д е в у ш к а д р у г а я. — Что, правда, то, правда, ни к чему не прикопаешься!

— Б р и г а д и р (берет небольшое зеркало, смотрит в него, себе). — А тут ни кожи, ни рожи, даже смотреть не хочется! (Бросает зеркало на стол, отворачивается к стене).

Занавес.

КАРТИНА ПЯТАЯ

ОТ СЕБЯ НЕ УБЕЖИШЬ

Лица: Мария, Нюра, бригадир, женщина, Шурка-мосол.

Действие происходит в палатке, обстановка: четыре кровати, стол и две скамейки. Затем около палатки. Обстановка: вокруг трава и таганок на нём стоит казан. Затем на лугу. Обстановка: трава, кустарники и малорослые деревья. После у костра, обстановка: на костре варится пища. Потом в забоке, обстановка: валежник от кустарников и деревьев.

Конец мая месяца.

Утро.

— М а р и я (закончив дойку пришла в палатку. Почувствовав тянущие боли внизу живота, присела на корточки, боль прекратилась, через полчаса боли повторились и снова исчезли, про себя). — Что же это такое? (Не раздеваясь, прилегла на кровать, заснула, но сон был недолгим, острая боль вынудила громко вскрикнуть). — Господи! (Хватается за живот). — Почему так больно? Неужели я рожаю?

Палатка погружается во тьму, улица набирает свет.

— М а р и я (выбегает из палатки, смотрит по сторонам).

— Слава Богу никого нет, надо бежать куда-нибудь подальше отсюда.

Спускается в низину крутого луга, где никто уже её не увидит и не услышит. Схватки то появлялись, то ненадолго пропадали, с каждым разом чаще, острее и продолжительнее. Вскоре боль стала нестерпимой. Кричит громко и мучительно. — Ааа!.. Ааа!.. Ааааа! Утреннее эхо подхватило крик и разнесло по всей округе, а перепуганные птицы покинули свои гнёзда.

(Про себя). — Хорошо никто ничего не узнает!.. Где бы укрыться? (Обводит взглядом кустарники, видит среди них невысокое ветвистое дерево калины, через боль и слезы доходит до него, рвёт траву, мастерит ложе и ложится под ним, накрываясь платком).

Дерево погружается во тьму. У костра набирается свет.

На таганке большой котёл.

Женщины, переодевшись в платья, встали у костра, где доваривалась затируха. Это блюдо готовили на одном молоке, оно очень вкусно, а любили его и взрослые и дети.

— Б р и г а д и р (всем дояркам). — Девчата, накладывайте, ешьте пока горячая!

(Девушки не заставили себя ждать, быстро опорожнили котёл и разошлись по палаткам).

— А, где Мария? Затируха её любимое блюдо, пусть поторопится, не то останется голодной!

— К т о — то из женщин. — В палатке её нет, она закончила дойку еще темно было, наверное, опять за слизуном ушла!

— Б р и г а д и р (сама себе). — И не сидится же ей! Спала бы себе до обеда, ох и непоседа! (Качает головой).

— Ш у р к а — м о с о л. — А кто-нибудь слышал сегодня в утреннем эхо крик женщины?

Костер погружается во тьму.

Палатка набирает свет.

— Н ю р а (забегает в палатку, останавливается у кровати Марии замечает нет её цветного платка). — Где же ты, горе луковое? (С минуту размышляет). — Что делать, с чего начать? (Но уже точно знала, в утреннем эхо был крик Марии). — Она рожает одна и неизвестно где! (Забирает с собой два плотных покрывала). (Уходит).

Палатка погружается во тьму. Луг, кустарники набирают свет.

Очень тихо, вышло солнышко, стало приятно тепло, трава начала подсыхать от утренней росы. (Нюра скатывается вниз по косогору, смотрит на чистое голубое небо.

— День должен быть замечательным, а это значит у нас с тобой, Мария, всё будет хорошо! Только, где же ты спряталась, подруга моя золотая?

(Смотрит по сторонам, кругом ни души, снова поднялась наверх, остановилась на пригорке, оттуда лучше просматривалась вся округа). — Так, куда бы я на твоем месте пошла, чтобы остаться незамеченной? (Спросила она себя).

— Конечно, пошла бы я в укромное место и, где сухо, а сухо может, быть только под деревом! (Пристально осматривает низину еле, сдерживая слезы, ею овладел страх за Марию). — Что, если на нее напали бандиты! Сколько их здесь бродит?

Уже открыла, было рот, чтобы позвать подругу, но совершено случайно, будто кто-то повернул её голову в другую сторону. За кустарниками и валежником в километрах двух-трех поднимался в небо дым.

(Про себя). — Значит, это чей-то дом и в нем живут! Раньше говорили, где-то недалеко от их лагеря стоит пасека, может, это и есть она?.. А вот и дерево!

(Подобно мячу подскочила к дереву, под ним на цветном платке, свернувшись калачиком, и поджав колени к животу лежала Мария).

(Марии). — Зачем ты ушла из лагеря? Все равно, рано или поздно все узнают, что у тебя родился ребенок!

Мария смотрит на подругу затуманенными глазами, измученное и искривленное от боли лицо закрыли разбросанные волосы, у нее не было сил даже стонать).

(Убирает с её лица прилипшие волосы). — Хорошая моя, все будет так, как ты хочешь, потерпи! Мы с тобой сейчас уйдем далеко, далеко, и нас никто никогда не найдет! Пусть будет по-твоему. Пойдем отсюда, Мария, здесь недалеко чей-то дом, раньше говорили, что это пасека! Только ты помоги мне, приподнимись чуток, я положу тебя на покрывало и дотяну до того дома!

— М а р и я (сквозь слезы). — Ничего не надо, Нюра, я никуда отсюда не пойду, ты даже не представляешь, как мне больно!

— Н ю р а. — Ничего, подруга, терпи, Бог терпел и нам велел! Не зря так говорят, и какая же ты будешь мать, если не испытаешь боли?

— М а р и я (с усилием приподнялась и, не разгибаясь, заползает на покрывало). — Нюра, ну, как ты меня потащишь? Давай останемся здесь!

Луга и дерево погружаются во тьму. Забока набирает свет.

— Н ю р а (по валежнику тащит Марию, торопится к дому, где видела столб серого дыма).

(Про себя). — Какая я молодец, что взяла с собой два покрывала. Так идти быстрее и тащить легче!

(Путь оказался невыносимо трудным и долгим, расстояние до того дома, было не два-три км, как предполагала Нюра, а в два раза длиннее).

Пробираются через чащу и заросли, кажется этому не будет конца. У Марии возобновлялись схватки, она кусала свои губы, чтобы не кричать, а, когда прекращались шла сама, но недолго, снова боль и крик.

— Потерпи, милая, скоро уже придем! Сейчас, еще одну передышку сделаем и пойдем дальше!

От палящего солнца и нагрузки у Нюры пересохло во рту, её платье насквозь пропиталось потом. Она останавливается и ложится подле Марии, раскрыв широко рот, облизывает тонкие пересохшие губы. Тяжело дышит.

— Сейчас водички бы, хоть один глоток!

— М а р и я (виновато смотрит на подругу). — Прости меня, Нюра!

— Н ю р а. — Ну, что ты, глупенькая? Все хорошо! Зато у нас появится еще один человечек!

— М а р и я (закрыла глаза ресницы затрепетали). — Куда я с этим человечком пойду?

— Н ю р а. — Куда, куда? Домой к родителям! Никуда они не денутся, еще, как будут любить дитя! (Приказным тоном Марии). — А сейчас молчи, быстрее дойдем! (Морщится от боли). — Все ноги порезала, надо было обуться, а я переволновалась и забыла обуться!

— М а р и я. — Нюра, прости, как же я не заметила твои босые ноги? Возьми мои туфли, у нас с тобой один размер! (Сейчас же разулась и заставила подругу обуться).

— Н ю р а. — Да, туфли как раз. Теперь мы быстрее дойдём!.. (Смотрит на небо). — Хорошо, что погода сегодня хорошая, вот если бы ещё водичка была!

Занавес.

КАРТИНА ШЕСТАЯ

СПАСЕНИЕ НА ПАСЕКЕ

Лиц: Мария, Нюра, Василий, Семен.

В доме пасечника. Дом состоит из одной комнаты. Обстановка: кровать, стол, скамейка, топчан, печь-групка. За домом большой сад, в нём несколько ульев и бочка с водой. Во дворе телега. Рядом помещение для лошади и скирда сена.

Забока. Полдень.

Мария лежит на покрывале, Нюра сидит на валежнике.

Послышался звонкий лай собак, а за ним мужской голос.

— Н ю р а (тихо). — Кто это может быть? (Испуганно смотрит на Марию). — Может пасечник?

— М а р и я (морщась от боли). — Не знаю.

— Н ю р а (прикрыла ладонью рот Марии, тихо). — Не кричи, иначе нас убьют!

— Г о л о с м у ж ч и н ы. — Рядом, рядом я сказал!

Появляется мужчина с собаками.

Нюра приподнимается, еле сдерживает крик. Прямо на них идет невысокий, коренастый мужчина в поношенной выцветшей от солнца одежде. На его голове широкополая шляпа, на ней прикреплена серая в мелкую ячейку тонкая сетка с длинными концами, завязанными вокруг шеи. Увидев Нюру и рядом девушку, лежавшую на покрывале, взмахом руки дал знак собакам сидеть.

Собаки садятся рядом и спокойно смотрят на пришедших девушек.

— Н ю р а (через сетку смогла рассмотреть лицо мужчины, оно показалось ей припухлым, небритым и синеватым, про себя). — Бандит, а не пасечник! Что теперь с нами будет? Я-то смогу убежать, а Мария как? (Но, пересилив страх). — Дядь, до пасеки далеко?

— В а с и л и й (криво усмехнулся, не громко). — Рядом!

— Н ю р а. — Точно бандит! Как-то подозрительно усмехнулся! Её мысли прервал его бархатистый, приятный голос.

— В а с и л и й. — Откуда вы, девоньки, и, что с этой? (Мотнул головой на Марию). — Почему ты тащишь её?

— Н ю р а (голос мужчины показался добрым). — Эта подруга моя Мария, она рожает! (Виновато). — Сама не может, идти, а я вот помогаю! Мы случайно увидели ваш дом, вот и свернули к вам!

(Мария поджала под себя колени, держа руки внизу живота).

— В а с и л и й (с сочувствием глядя на безжизненно бледное лицо Марии). — Понятно! (Снимает с головы защитную сетку, подаёт Нюре). — Отнеси в дом! (Подходит к Марии). — Давай, дочка, я помогу тебе! (Осторожно приподнимает её с покрывала и несёт к дому, повернувшись к собакам). — Ну, что приуныли? Все будет хорошо, идите на место! (Собаки послушно встали и пошли следом за ним).

— Н ю р а (озираясь по сторонам, на всякий случай запоминает место). — Мало ли, что может, случиться! (Увидев в саду ульи, страх окончательно покинул её). — Значит, правда, пасечник! Ого сколько ульев! А пчелы летают, того и смотри, ужалят!

Забока погружается во тьму, дом на пасеке набирает свет.

— В а с и л и й (заносит Марию в дом, кладёт на стоявший в углу топчан). — Здесь, дочка, тебе никто не помешает и не обидит, не волнуйся. (Смотрит на Нюру). — Проголодались небось! Я вам медку принесу! (Уходит).

Минуты через три возвращается, в руках у него металлическая чашка с медом. Ставит на стол. Нарезает большими кусками хлеб. Кружкой черпает из бочка холодную воду, ставит рядом. — Ешьте, девчата, сколько хотите. (Уходит).

— Н ю р а (проголодалась, но сразу набросилась на воду, и в одно мгновение опустошила кружку, а затем принялась за мёд). — Такое удовольствие может, быть только раз в жизни, чтобы есть его ложками! Мария, ты будешь? Тебе надо поесть, не то сил не будет рожать!

(Марии не хочется есть, но Нюра подносит к ней чашку, насильно кормит).

— М а р и я (отворачивает голову). — Не хочу я, водички лучше дай, во рту пересохло!

(Нюра ставит чашку на место, черпает воду, несёт и подает Марии кружку).

(Глотнула, охрипшим голосом). — Хороша водичка родниковая, мягкая не то, что у нас!

— Н ю р а. — Твоя, правда, подруга, с такой водичкой и болезнь не страшна! Кстати, тебе не стало легче?

— М а р и я (улыбнулась, показывая ряд белых зубов). — Отпустило чуть.

— Н ю р а. — Ну, слава Богу, а то смотрю на тебя, как ты мучаешься и мне от этого больно! (Собирает с подушки пряди её волос, закалывает на голове, любуется ею, со светлой завистью). — Как же ты красива, Мария!

— М а р и я (прикрыла пушистые ресницы). — Что из того? Было бы у меня столько счастья!

— Н ю р а. — Ничего, дорогая, у каждого человека есть счастье, и оно обязательно к тебе придёт!

Появляется Василий.

— В а с и л и й. — Ну, красавицы, поели?

— Н ю р а. — Да, дядь, спасибо, мед очень вкусный! Наелась вот так! (Показывает рукой выше своей головы). — А, как гляну на него, еще бы ела, да некуда! (Широко улыбается, растягивая тонкие губы).

— В а с и л и й. — А я… (Делает краткую паузу). — На мед и глядеть не хочу, одна еда каждый день!

— Н ю р а. — Ой! Вот бы мне так, кроме меда, ничего бы не ела!

— В а с и л и й (улыбается доброй улыбкой). — Ну, что, девушки, теперь может, расскажете, откуда вы чьи и, где проживаете?

— Н ю р а. — Мы, дядь, доярки, гурт наш недалеко от вас! А живем в Камышенском совхозе!

— В а с и л и й. — Камышенка? (Удивленно приподнял брови). — Как же знаю!.. Как же?.. Там живет женщина… Любил я её!.. Да и теперь люблю, не могу забыть!.. Большая у меня любовь к ней… Первая и последняя! (Грустно качает головой). — Сколько уже лет прошло, а я все люблю!.. Потому до сих пор один!..

Пауза.

После паузы.

(Обидчиво). — Конечно! Иван богатырь! А — я против него так себе! Да понимаю я, что не пара ей, но сердцу… Ему не прикажешь!.. Интересно, какая она сейчас?

— Н ю р а. — А кто она, дядь?

— В а с и л и й (с нежностью). — Матрена!.. Матрёна Васильевна!

(От неожиданности у Марии расширились глаза, как говорят: Не было бы счастья, да несчастье помогло! Могла ли она, когда-ни будь предположить, что встретит человека, который любит её мать и останется ей верен до конца своих дней).

(Молчит, вздыхает, опустив голову смотрит в пол, затем резко). — Что это я перед вами, как на исповеди? Впал в ностальгию!.. Давно свою душу не изливал! Один я здесь кому говорить? С пчелами и разговариваю, чего я им только не говорил и не рассказывал, а они, твари, вроде, как понимают и не жалят меня! (Ухмыляется). — Спасибо вам, дочки, напомнили о моей любимой, хотя я никогда о ней не забывал!

— Н ю р а. — Дядь, а Мария дочка Матрены!

— В а с и л и й (вдруг резко поднялся со скамейки, но и шага сделать не мог, как вкопанный стоял и часто моргал влажными глазами, будто в них попал песок). — Матерь Божья!.. Это же надо такому случиться? (Хрипло). — Дочь Матрены!.. Кто бы сказал, что у меня в гостях будет дочка моей любимой, никогда бы не поверил!.. (Трогает свою небритую бороду, трет её пальцами, грустно). — А ведь она могла бы быть и моей дочерью!.. Надо же так, а ну надо? (Идет к двери, затем медленно поворачивается, девушкам). — Меня Василием зовут! (Уходит).

Дом на пасеке погружается во тьму. Двор набирает свет.

Василий сидит на крыльце.

Воспоминания о Матрене заставили его глубоко задуматься. Отвлекает его неожиданный треск пересохшего валежника, собаки бросаются на шум. Он идет следом за ними.

Появляется повозка на ней сидит Семён — друг Василия.

На его голове козырьком назад надета, черного цвета кожаная фуражка.

— В а с и л и й (оживленно). — Семён, каким ветром тебя занесло?

(Мужчины обнимаются, хлопают друг друга по спине, идут в дом).

Двор погружается во тьму. Дом на пасеке набирает свет.

В доме появляются Василий и Семён.

Нюра сидит на топчане, рядом лежит Мария.

— С е м ё н (удивленно смотрит на девушек, Василию). — У тебя, что гости, Василий?

— В а с и л и й. — Да гости! (Усмехается). — А ты ко мне зачем пожаловал? В гости тебя не дозовешься, неужели о друге вспомнил?

— С е м ё н. — Я к тебе за медком! Дашь?

— В и с и л и й. — Медку? Это можно! Дам сколько надо, его сегодня много!

— С е м е н. — Василий, ты мне водицы лошадку напоить дашь!

— В а с и л и й. — Семен, сам набери за домом кадушка с водой.

— С е м ё н. — Добро, конечно я сам! (Уходит).

— Н ю р а (Василию). — Дядь Вась, может ваш знакомый увезет нас в Камышенку, там живёт повитуха!

— В а с и л и й. — Хорошо, я сейчас же поговорю с ним!

(Уходит).

Повитухой была Бородиниха, мать одной из подруг Марии, вредная, грубая и строгая женщина. Находиться с ней в одном обществе неуютно и неприятно. Мария с детства боялась её и не любила.

— М а р и я (Нюре). — Нюрочка, не хочу ехать к Бородинихе! Там тятя с мамой узнают, убьют меня, или выгонят из дома! Не поеду, лучше здесь умру, но не поеду!

(И снова схватки и душераздирающие крики).

Дом на пасеке погружается во тьму, двор набирает свет.

Семен и Василий стоят у телеги.

— С е м е н (слышит страдание молодой роженицы, смотрит на друга, Василию). — Василий, нельзя везти роженицу, это очень опасно! Я сам привезу повитуху, отсюда недалеко, а там спрошу, где она проживает!

— В а с и л и й. — Ах, Семен, сам Бог направил тебя ко мне сегодня, только не задерживайся, измучилась девчонка!

— С е м ё н. — Я быстро! (Запрыгнув в телегу, мотнул хлыстом).

(Лошадь тронулась с места и через пару минут скрылась за зарослями).

Двор погружается во тьму. Дом на пасеке набирает свет.

В доме появляется Василий.

— В а с и л и й (разжигает печь, в большой котел набирает воду, ставит на плиту). — Горячая вода будет нужна повитухе! (Сказал он не то себе, не то девушкам).

(Нюра сидит рядом с Марией, поглаживает её живот).

— М а р и я (Нюре). — Как хорошо ты гладишь, Нюр, так кажется легче!

— Н ю р а. — Я согласна гладить тебя сколько угодно, лишь бы ты не кричала!

— М а р и я (губы её затряслись, из глаз скатились слезинки). — Чтобы я делала без тебя, Нюр?

— Н ю р а. — Да ладно, подруга, ты лучше расскажи об отце твоего ребенка, какой он?

— М а р и я. — Нюрочка, если бы ты видела его, он такой! (Глаза её остановились в одной точке, будто она видит его и рассказывает). — Он высокий, лицо смуглое. Глаза темно-серые с поволокой, ресницы густые, как у девушки! (С восхищением). — Военная форма ему очень идет, а еще ремень через плечо, ну глаз не оторвать!

— Н ю р а. — Он, что офицер?

— М а р и я. — Да, офицер, в чине капитана! Мы с ним хотели пожениться, он приходил к моей тетке, просил моей руки! Но она выставила его за двери! А на следующий день меня отправила к маме, даже попрощаться не дала и адресами мы не обменялись! Я знаю он приходил, просил мой адрес, но она, чтобы ей пусто было!..

Пауза.

После паузы.

Вот так, мы потеряли друг друга. Ой, ё, ёй! Опять началось, Нюр, посильнее гладь!

— Н ю р а. — Потерпи подруга, потерпи, cкоро мучения твои закончатся!

— М а р и я (продолжает через боль). — Всё равно я найду его, приеду к нему с дочкой или сыном, вот уж будет рад мой Ванечка!

— Н ю р а. — Представляю, Мария, вашу встречу и рада за вас, только ты не сдавайся, ищи его и обязательно встретишься с ним!

Занавес.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

ПОВИТУХА

Лица: Мария, Нюра, Василий, Семен, повитуха.

Действие происходит в доме на пасеке. Затем во дворе. Обстановка та же, что и в шестой картине.

Мария лежит на топчане, рядом с ней сидит Нюра, поглаживает её живот. Внезапно послышался лай собак и голос Семёна.

— Г о л о с. — Т р-р-р. Вот и приехали!

— Н ю р а (вскакивает с топчана, Марии). — Бородиниху привезли!

— М а р и я (Нюре). — Умоляю, Нюрочка, не уходи, я боюсь её! Ты же знаешь, какая она матюшница?

— Н ю р а (крепко сжала её руку). — Не уйду, не бойся!

(Еще во дворе Бородиниха прогремела басистым голосом).

— Г о л о с. — Ну, где тут роженица?

Появляется Бородиниха, следом Василий и Семён.

На голове Бородинихи белый в крапенку платок, завязанный узлом под тонкой бородой, а серая кофта обтягивала её упитанную фигуру.

— Б о р о д и н и х а (подходит к Марии, с удивлением смотрит на неё широко, раскрыв серые глаза, с нескрываемым любопытством). — Мария, ты что ли?

— М а р и я (стыдливо закрывает ладонями лицо). — Я, бабушка!

— Б о р о д и н и х а. — Не плачь, милая, с кем не бывает? Меня не бойся, всё будет хорошо! (Оглядывается на мужчин). — А вы, мужики, идите на улицу, нечего тут вам глазеть!

Мужчины виновато переглядываются. (Уходят).

(Удовлетворено). — Ну, вот порядок! (Поворачивается к Марии).

— Ты меня не стесняйся, я на своем веку перевидала всяких, и продольных и поперечных, так что твоя красавица меня не удивит! Теперь слушай только меня, я тебе буду говорить, а ты исполнять, поняла?

— М а р и я (смущенно). — Да, поняла.

— Б о р о д и н и х а. — Вот и хорошо! Подними подол повыше, ноги раздвинь пошире! (Помогает Марии). — Вот так, молодец! Ну, что мы имеем? (Спросила она себя, засовывая свои пальцы в промежность, после пробасила). — Хорошо, хорошо!

(От прикосновения рук отвратительной старухи, Марию передернуло, но выбора в её положении не было).

— Кого ждешь дочь или сына?

— М а р и я (почти беззвучно). — Не знаю.

— Б о р о д и н и х а. — А кого бы ты хотела?

— М а р и я. — Никого!

— Б о р о д и н и х а (изумленно выкрикнула). — Как никого?

— М а р и я. — Я боюсь тятю с мамой, они убьют меня!

— Б о р о д и н и х а (сжала тонкие губы, поправила платок на седой голове и туже завязала концы). — Бояться надо было, когда ноги раздвигала перед отцом ребенка, теперь никуда не денешься, дитё у тебя будет и родителей не бойся, не ты первая так рожаешь! А таких родителей, как у тебя редко встретишь, повезло тебе с ними!

— М а р и я (стала ежиться, повитухе). — Бабушка, пустите меня мне хочется на двор! (Резко приподнимается, её волосы рассыпаются на подушке).

— Б о р о д и н и х а. — Нет, Мария, вставать нельзя, это потуги, а не то, что ты думаешь! (Убирает с подушки её пряди волос). — Лежи спокойно! (Заглядывает под юбку снова щупает).

(Мария вздрагивает повитуха замечает).

— Ничего, Мария, потерпи, ты думаешь я не знаю, как тебе неприятны мои прикосновения? Ну, что поделаешь?.. Через это все роженицы проходят!.. Ну, вот твоя красавица подготовилась к родам, ребенок идет правильно головкой к выходу!

— М а р и я (совсем скоро ощутила под собой что-то горячее, испуганно). — Что это?

— Б о р о д и н и х а. — Так и должно быть, это воды отошли! Вскоре Марию резанула пронизывающая боль, она пыталась сдержать крик, но не смогла, на её крик забежали собаки, сели у порога и жалостно заскулили).

(Оглядывается на них). — Что и вы такое испытали? Не скулите, всё уже хорошо! (Нюре). — Нюра, неси воду и тряпки, мы рожаем! (Нюра давно уже стоит за её спиной и ждет указаний).

— М а р и я (очень громко). — О- о- о — ой! Ой, бабушка, больно!!!

— Б о р о д и н и х а. — А ты кричи, дочка, кричи! Это отвлечет боль!

— М а р и я (лицо Марии покрыли капельки пота, усилились потуги). — У-у, когда же это кончится, Господиии!?

— Б о р о д и н и х а. — Тихо, Мария, не тужься, отдохни! (Через мгновение). — Давай еще немного!

И так несколько, раз пока из Марии не выскользнул плод, и живот сразу же исчез. От изнурительной боли и напряжения она, наконец, почувствовала облегчение.

(Пробасила). — Ну, слава Тебе, Господи! Все прошло отлично! Поздравляю, Мария, у тебя дочка! Молодец, помощницу себе родила! (Держит девочку на одной руке, затем вдруг шлепает по её ягодичке, и она пискливо закричала).

— М а р и я. — Зачем вы ударили её, бабушка?

— П о в и т у х а. — Шлепок нужен, для того, чтобы ребенок закричал, тогда из него выйдет воздух, и он задышит своими легкими, поняла, мамочка?

— М а р и я (робко). — Поняла.

— П о в и т у х а (обработала, запеленала малышку и положила под бок Марии). — Корми, худенькая она у тебя! Вставать не торопись, отлежись вначале! А — я поеду домой, пора мне! Тебе я не нужна!

— М а р и я (берет её руку, умоляюще смотрит ей в глаза). — Спасибо, бабушка, и, пожалуйста, не говорите в деревне, что я…

— П о в и т у х а. — Не переживай, Мария, я все понимаю, за меня не бойся, я никому не скажу! Поправляйся, а мне надо домой! (Уходит).

Дом Василия погружается во тьму, двор набирает свет.

Во дворе.

Лошадь запряженная в телегу жует сено, Василий и Семён, облокотившись на край телеги ждут повитуху.

— П о в и т у х а (весело). — Ну, мужики, поздравляю вас с рождением девочки! Всё хорошо, Мария тоже молодец, а мне пора домой!

— В а с и л и й. — Слава Богу! Вот уж никогда не думал, что так трудно рожать! Бедные женщины…

— С е м ё н. — Да уж, Василий, ради новой жизни женщины отдают свои жизни! (Он вспомнил свою жену и на его глаза накатили слёзы).

(За труды повитухи Василий налил трехлитровую банку меда).

— П о в и т у х а (довольна щедростью пасечника, усаживаясь на телегу, Василию).

— Василий, если ещё надумаешь рожать, зови всегда помогу!

— В а с и л и й (тоже шуткой). — Позову непременно!

Семен и Василий прощаются.

— В а с и л и й (Семёну). — Ну, и, когда ты снова надумаешь навестить друга?

— С е м ё н (улыбается). — Как съем весь мед, так и приеду! (Смеётся, запрыгивает в телегу, лошадь сразу трогается с места и совсем скоро повозка скрывается за кустарниками).

Двор погружается во тьму. Дом на пасеке набирает свет.

Мария лежит на топчане, она спит.