Бесплатный фрагмент - Доброславские сновидения

Доброславские сновидения

«Моя жизнь — всего лишь череда онанизма и разочарований», — примерно к такому выводу приходил Рома как раз в тот момент, когда мама спросила, о чем же он думает. И хотя он понял, что она спросит еще когда заметил рассматривающую его лицо пару темно-зеленых глаз в зеркале заднего вида, все же на секунду растерялся.

Конечно, хотелось бы рассказать что-то из Муракамовской ерунды, наполненной красивыми метафорами и философским полуправдами о поиске смысла и «разгребании сугробов».

Как бы ему и вправду хотелось размышлять, подобно героям любимых книг, но увы. В Одессе почти не бывает сугробов — тут и горстку снега хорошо если раз в несколько лет увидишь. А так как город уже давно остался позади, сейчас он думал лишь о том, в какую дыру на этот раз привезет их мама. Хотя к чему врать самому себе? В глубине души беспокоит его другое: где бы он не бывал, как часто не менял школу и не начинал все сначала, за все свои четырнадцать лет жизни он так ни разу даже не прикоснулся к девушке.

Эту мысль он попытался отогнать как можно скорее. Слишком уж отвратительно-банальными казалась ему подобная жалось к себе. Наверное, задумываться о своем одиночестве он начал потому что не занимался онанизмом уже почти целый месяц. Это определенно его новый рекорд.

Мы — рабы своих зависимостей. И эта маленькая победа над его собственной — единственное, что его сейчас радовало.

— Рома, ты там уснул? О чем таком серьезном задумался, что ничего вокруг не слышишь?

— Да ни о чем, — пробубнел Рома и вперился взглядом в окно, всем видом давая понять, что не в настроении продолжать разговор. По салону разнесся тяжелый вздох. Лучшая и единственная победа в этой бесконечной словесной битве с матерью — это ее предотвращение, подумал он про себя и на секунду улыбнулся. Жаль сестра до этого никак не допрет.

— Будто бы ты нас когда-нибудь слышишь, — словно гром перед бурей, прорезал успокаивающую тишину салона голос сестры — Куда ты говорила мы переезжаем в этот раз? Одессу мы проехали километров тридцать назад!

Снова тяжелый вздох. Обычно после второго такого Рома сбегает куда-нибудь подальше из дома. За окном бесконечные поля пшеницы и рапса сменились железными башнями электрической подстанции. Интересно, что если попросить высадить его здесь. Это будет всяко приятней того, что последует.

Но, как не странно, бури не последовало: маска миролюбия не дрогнула ни на секунду и мама впервые на его памяти проигнорировала выпад сестры. Наверное, чувствует себя виноватой.

— Алина, мы уже почти на месте. Смотри какая красота: «Д-О-Б-Р-О-С-Л-А-В» — мама протяжно прочла красные железные буквы на обочине.

Над ними к небу тянулись десяток разноцветных рук. Рома мог бы поклясться, что видел подобное в каком-то аниме о гиганских роботах. И вот перед мысленным взором огромный бородатый мужик (а выковать их мог в его представлении только человек с такой внешностью) смотрит японские мультфильмы и в неестественно ярком, электрическом свете монитора шепчет себе: «я просто обязан создать нечто подобное здесь».

От этого зрелища губы непроизвольно растянулись в улыбке. Дважды за этот день. Очередной рекорд.

— Серьезно? Ты хоть гуглила, что это за место? — сестра красноречиво ткнула пальцем в экран своего смартфона. На втором же изображении по поиску «Доброслав» на фоне флага нацисткой германии зиговал огромный бородатый мужик. Удивительно похож на того, которого представил Рома. Стоило этой картине отобразиться в его зрачках, легкие разорвались от некотролируемого, переходящего в писк хохота.

Инфекция его гомерического смеха тут же перебросилась и на маму с сестрой и не отпускала до самого прибытия к новому дому.

— Ууух, ну наконец-то, — хлопнув дверью автомобиля, мама потянулась и махнула рукой в сторону покрытого зеленым плющом дома. Сооружение выглядело бы вполне заурядно для пригорода, если бы не приросшая к нему, совсем инородная двухэтажная башенка над парадной дверью. Но внимание парня привлекла советская эмалевая табличка с указанием улицы.

Очередной улочки названной в честь давно превратившегося в прах полководца давно несуществующей империи, известного тем, что за свою жизнь не проиграл ни одной битвы.

Но где все империи, где все полководцы?

Смотря на вычерченную с машинной точностью надпись, Рома почувствовал, что когда-нибудь люди наверняка забудут, зачем и в честь кого названа улица, но этот белый эмалевый квадратик навсегда останется здесь. Обреченный пережить память, которую должен был сохранить.

— Чего стал как вкопанный? — мамина рука, мягко треплющая волосы, вырвала его из размышлений. — Пошли, а то твоя сестра займет лучшую комнату. А то еще и вторую под свой гардероб у тебя отожмет.

— Навряд-ли она решится на подобное. Если потом не хочет искать свое белье по всему Доброславу, — ответил Рома.

— Что-что ты там вякнул? — раздалось из открытой двери нового дома. — У меня со слухом все в порядке. Так что смотри как бы тебе не пришлось в гараже селиться!

— Ладно-ладно, успокойтесь оба. Рома просто шутит.

— Как мило, что ты все еще так хорошо о нем думаешь, — снова раздалось с открытой двери. — Даже после всего, что он натворил.

Последние слова Алина бросила почти шепотом, пока он проносил коробки мимо ее комнаты — так, чтобы их мог услышать только брат. Рома снова улыбнулся (сегодня точно необыкновенный день), вспомнив последние дни в прошлой школе. Да, прощальный подарок для тех уродов вышел что надо.

— Уже поздно, вещи разберем уже завтра — после ужина из макарон и сосисок привычным безапеляционным тоном заявила мама и на этот раз никто с ней не посмел спорить.

Рома завалился на старую кровать и она отозвалась ему скрипами ржавых пружин. При слабом свете уличного фонаря виноградная ветка, похожая на лапу неведомого чудовища, слегка постукивала в окно его новой комнаты.

В последние секунды осознанности он представил, как бесформенное покрытое струпьями нечто тянет дрожащую изъеденную червями остатки того, что когда-то было рукой к его окно. Оно просит помощи, оно просит впустить погреться.

«Первым же делом завтра срежу к чертям этот виноград» — подумал Рома и тут же провалился в сон.

«Козак без скальпа»

Последние лучи оранжевого солнца прокалывали соломянные крыши  наполовину погрузившихся в темноту мазанок. Темноту, в которой не было ничего — кроме кучи тел, сваленных у въезда в хутор. Бесформенная, отвратительная, но в тоже время притягивающая взор, она переливалась, обретая все новые и новые очертания под светом горящей усадьбы.

Зрелище настолько ужасающее, что полностью скрывало мерцающий огонёк факелов, в прикрытых ставнями окнах шинка — последнем уцелевшем здании в умирающем поселении. И судя по разносившимся во все стороны исступленным женским крикам и мольбам, жизнь скоро покинет и его.

С последними лучами солнца с запада явился всадник.  Призрак в ярко-рыжей вспышке умирающего дня, он возник и тут же  исчез под покровом ночи, чтобы через несколько минут снова материализоваться в ярком свете догоряющих остатков особняка местного пана.

Его появление сопровождал громоподобный треском, с которым завалились колоны веранды, а за ними и весь второй этаж. Столб огня и дыма поднялся до самых небес, скрыв зловещую ухмылку на лице всадника.

«Видно, сегодня моя коллекция сильно пополнится», — с этими словами всадник прикоснулся к свисавшему через плечо мешку и направил лошадь в глубь села — туда, где раздавались крики.

«Давай же, ты сама этого хочешь» —  тяжело дыша, старый турок копошился под её сорочкой. Тяжёлой лапищей он вжимал её голову солому, второй же — раздвинуть покрытые синяками ноги.  Слабеющие пальцы девушки оставляли мелкие кровавые отметины на жирном расскрасневшемя лице. Но насильник от этого распалялся лишь сильнее: кислое дыхание раздуло во все стороны ее длинные каштановые волосы,  слюна капала на мертвенно-белые щеки, смешиваясь со слезами, а волосатая смуглая лапища придавила голову так, будто пыталась раздавить череп.

С диким рыком он развел из последних сил сжатые ноги, прижался в плотную к её бедрам. Резкое движение вперёд, потом ,назад.  Истошный хрип. Тонкие струйки крови растекаются по ногам девушки.

Она чувствовала, как последние силы и хуже того - воля к борьбе -  покидают ее. И единственный известный ей способ спастись — тот, к которому постоянно прибегала ее несчастная мать.

"Отче... (пожалуйста, за что мне это) наш, су... небесах! Да святится имя (пусть я просто умру) ... Да прибудет ... твоя..."

— Что ты там бормочешь? Ну, же смотри на меня...

Толстые огромные пальцы надавили ей на веки, силой разомкнув их. И вот она здесь, один на один со своим кошмаром. Огромное загорелое рыло дышало жаром смерти ей в лицо и все, чего ей хотелось, чтобы это просто прекратилось. Умереть, забыться и встретиться с матерью, отцом, сестрами и братом в другом, лучшем мире.

"Хлеб наш насущный дай нам на сей день; И прости нам... , как и мы..."

— Хватит бормотать, я сказал!

Тяжеля лапа с еще большей силой придавила ей рот, будто пытаясь вдавить ей в горло все зубы.

" И прости ..., как и мы прощаем... (Простить? ПРОСТИТЬ? ДА Я ЛУЧШЕ В ПЕКЛО, ХОТЬ К ЧЕРТУ, ХОТЬ К САМОМУ ДИЯВОЛУ  ПОЙДУ, ТОЛЬКО БЫ ПОЛУЧИТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ ОТПРАВИТЬ ЕГО — И ВСЕХ ИХ ТУДА ПЕРЕД СОБОЙ)

Из последних сил она прокусила прижимающую рот руку. Рот наполнился теплотой струящейся крови. Вновь освободившейся рукой она не пыталась выбраться, нет — она вдавила  ее со всех оставшихся сил в глаз нависшему над ней монстру. По хлеву разнесся рев покалеченного животного и девушка почувствовала облегчение человека, сделавшего все, что в ее силах. Теперь она действительно готова принять судьбу и умереть.

И тут все прекратилось. Ни боли, ни давящей тяжести огромного тела, ни кислого смрада чужого дыхания. Ничего.

Стук, кратковременный булькающий хрип и тишина. Только потрескивание догорающей в недалеке усадьбы. Она снова открыла глаза.

Рядом с ней лежал труп татарина с перезаным горлом. А над ним — мужчина в красном. То ли от крови убитого, то ли это был естественный цвет его одеяния. Длиннополый  кафтан, сорочка, заправленная в кроваво-красные шаровары. На голове — шапка того же цвета. В свете висящего у стены факела покрытое кровью ухмыляющееся лицо приобретало общий с одеждой оттенок.

Склонившись над убитым, он схватил его за волосы, достал нож и поднес его к голове убитого. Тут ухмылка на лице мужчины дрогнула.

— Так все-таки ты всё ещё жива? — искренность в металлическом голосе звучало неуместно, будто бы его обладателю давно уже разучился чему-либо удивляться. — Боролась с мужественностью настоящего козака, это впечатляет. Только в последние секунды все равно сдалась. Отчего не попыталась сбежать?

Девушка  испуганно отползла к противоположной стороне сарая.

— Не бойся, ты меня не интересуешь. А вот то, что ты до сих пор жива — очень даже интересно. Других селянок они такой чести не удостоли, — он махнул ножом покругу, указываяна деревянные стены. — Насилуют при всех и не по одному разу. Видимо, сильно уж ты запала в душу этому борову, раз он отбил тебя от своих дружков — сказал он и пнул сапогом по трупу.

— Я не спастисть хотела, а отправить его в пекло, — сказала девушка, широко распахнутыми глазами смотря как серебряный нож отделяет тонкую полосу кожи от черепа. — Отправить туда всех их!

— Отомстить значит хочешь? — закончив с трупом, спросил ее нежданный спаситель и, спрятав скальп в переброшенные через плечо  мешок, довольно вздохнул.

Он заметил, как наблюдающие за ним темно-зеленые глаза вспыхнули гневом в свете далекого пламени и улыбнулся.

— Ну так что же, так и будешь здесь лежать, ожидая пока явится кто-нибудь из его дружков или отомстишь всем тем ублюдкам, что так с тобой поступили?

Она всё так же смотрела на него, не проронив и слова.

— Значит, ты избрала свою судьбу. —  Бросив остатки того, что когда-то было разбойником на земле, он направился к выходу.

— Стой! Как мы собираемся разобраться с десятком татар?  — её надломленный охрипший голос догнал его уже у выхода. Он обернулся. На его лице  играла всё та же зловещая ухмылка.