Бесплатный фрагмент - Дни освобожденной Сибири

О. ПОМОЗОВ

ДНИ ОСВОБОЖДЁННОЙ

СИБИРИ

КНИГА ВТОРАЯ

Моему деду — Леониду Семёновичу Артамонову,

солдату Великой Отечетсвенной войны

и отцу восьмерых детей,

ставших весьма достойными людьми,

— посвящаю.

Автор

«Мы должны громко заявить своё право на самоопределение и сказать, что мы хотим сами быть хозяевами своей страны. Мы должны употребить все средства, чтобы заявить это как всем нашим врагам, так и друзьям, как противникам нашего областного самоуправления, так и сторонникам областной автономии».

Г. Н. Потанин. Воззвание «К населению Сибири» (26 марта 1918 г.)

«Будущий историк должен однозначно отметить, что в 1918 г. существовала самостоятельная Сибирская республика».

Г. Гинс. Сибирь, союзники и Колчак

«Без великой России не может существовать Сибирь».

Из декларации Временного Сибирского

правительства от 3 ноября 1918 г.

«Правды, правды ищи,

дабы ты был жив и овладел землёю,

которую Господь, Бог твой, даёт тебе».

Второзаконие. Гл.16. Ст.20

СОДЕРЖАНИЕ

Часть III. Ящик Пандоры

Глава первая. Сибирское правительство и национальный вопрос

1. Предыстория вопроса

2. Каракорумская управа

3. Алаш-Орда

Глава вторая. Временное Сибирское правительство Самарский Комуч и другие

1. Центробежные тенденции

2. Самарский Комуч

3. Противостояние Сибирского и Самарского правительств

4. Новые областные правительства

5. Ижевцы и воткинцы в смертельной атаке

6. Таможня даёт добро

7. Второе челябинское совещание

Глава третья. Августовская сессия Сибирской областной думы

1. Сибирская дума и её политическое окружение

2. Правительственный регламент

3. Торжественное открытие

4. Выступление П. В. Вологодского

5. Второе пленарное заседание

6. Третье и четвёртое пленарные заседания

7. Списочный состав членов СОД

Часть IV. Встречный бой

Глава первая. В условиях обострившихся политических противоречий

1. Четыре телеграммы

2. Отставка командующего Сибирской армией

3. Смена вех

Глава вторая. Поезда идут на Восток

1. Делегация Омского правительства

2. Три полевых командира

3. Искушение властью

4. В дороге

5. Погоня — 445

6. Владивостокский саммит — 448

Глава третья. Материалы по делу об аресте министров и других событиях

1. Работа Сибирской думы в сентябре

2. События в Омске

3. Убийство Александра Новосёлова

4. Ответ Думы

5. Дальнейшие события в Омске

Глава четвёртая. Народные протесты

1. Забастовка в Новониколаевске

2. Большевистское подполье

3. Инциденты в Томске

4. Попытка вооруженного переворота в Новониколаевске

5. Всесибирская забастовка железнодорожников

6. Крестьянские вооруженные выступления

7. Вооруженные мятежи в Томске и Тобольске

Глава пятая. Все дороги ведут в Омск (с 9 октября столицу белой Сибири)

1. Первые гости

2. Боже, царя храни

3. Омские будни

Глава шестая. Последняя жертва

1. Тайны мадридского двора

2. Верховные жрецы

3. Непраздничное воскресенье

4. И последние станут первыми

Эпилог

Источники информации

ЧАСТЬ III

ЯЩИК ПАНДОРЫ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

СИБИРСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО

И

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС

Дух сибирского инородца остается пригнетённым,

глубокая меланхолия лежит на нём,

мрачная безнадёжность сковывает его сердце,

нет веры в лучшее, нет надежды на будущее.

Н. М. Ядринцев. Сибирь как колония

1. Предыстория вопроса

Те народы, которые с такой любовью и усердием оберегал Потанин, обычно принято было называть малыми или коренными народами Сибири, или автохтонами, или национальными меньшинствами, или туземными племенами, но чаще всего попросту — инородцами. Проблемами этих народов сибирские областники занимались, как мы показали в предыдущей главе, давно и очень серьёзно. Реальную же возможность по защите прав автохтонного населения они получили лишь в революционном 1905 году. Так уже на своей первой региональной конференции, проходившей в Томске с 28 по 29 августа*, разработав проект «Основных положений Сибирского областного союза» и предусмотрев для Сибири учреждение собственного парламента — Сибирской областной думы, автономисты намеревались передать в её ведение, в том числе, и инородческий вопрос. При этом иркутские делегаты выдвинули планы по созданию, во-первых, не одной, а сразу двух территориальных автономий (Западносибирской и Восточносибирской), а, во-вторых, предложили создать внутри этих новообразований ещё и ряд автономных национальных областей для компактно проживавших коренных народов.

_______________

*Делегатам конференции пришлось работать в полулегальных условиях, заседания проводились на квартире томского адвоката П. В. Вологодского под бдительным оком жандармерии (политической полиции).

К сожалению, данным планам тогда не суждено было осуществиться, против предложенного проекта по созданию Сибирской автономии выступило не только царское правительство, но даже и некоторые революционные партии — кадеты и социал-демократы. Первые долгое время вообще не хотели признавать ни автономизации, ни федерализации и выступали за «единую и неделимую», а вторые высказывались за

предоставление автономии лишь отдельным народам (и то не сразу), но не областям с преобладающим русскоязычным населением. Единственной партией, которая, практически, полностью разделяла идеи сибирских областников и готова была признать не только территориальную автономию малых народов, но и таких региональных областей как Поволжье, Пермско-Уральский край и Сибирь, оказались эсеры. Они считали, что эти, а также некоторые другие территории России вполне способны образовать нечто похожее на штаты Северной Америки и проводить вполне самостоятельную внутреннюю политику.

Придя в результате Февральской революции 1917 г. к власти, социалисты-революционеры уже 20 марта правительственным постановлением отменили все ограничения в правах граждан России, обусловленные принадлежностью к тому или иному вероисповеданию, сословию или национальности. В результате за всеми народами, населявшими многонациональную и многоконфессиональную Российскую империю, отныне признавались равные права в выборе места жительства (в том числе отменялась и черта оседлости для евреев), в праве собственности на движимое и недвижимое имущество, в занятиях торговлей и промышленностью, в праве участия в обществах и товариществах, государственной, военной, гражданской и общественной службе, в занятиях должностей по выборам, в праве поступления во всякого рода учебные заведения, а также в праве употребления иных, кроме русского, языков и наречий в частных учреждениях и школах.

Таким образом, движению по развитию национального самосознания в среде сибирских автохтонных народов был дал, что называется, зелёный свет, и они им конечно же неприминули воспользоваться. Уже в первые месяцы после победы Февральской революции стали созываться различного рода совещания и конференции национальной интеллигенции, где начали разрабатываться планы по созданию собственных территориальных автономий. Не отставали от автохтонов, но даже и некоторым образом опережали их в подобного рода мероприятиях, ещё и представители так называемых экстерриториальных народностей, рассеянно (дисперстно) проживавших на огромных пространствах Сибири. То были украинцы, немцы, татары, белорусы, евреи, поляки и некоторые другие; они тоже выдвинули свои права, но только не на территориальную, а культурно-национальную автономию, с правом создавать юридически зарегистрированные земляческие союзы, свои собственные учебные заведения, музеи, театры и даже представительства в Сибирской областной думе.

Сибирско-русские областники, сами, собственно, и открывшие в своё время этот «ящик Пандоры», конечно, не могли не учитывать такого рода требований и вынуждены были принять ряд мер в плане удовлетворения самых насущных чаяний доверивших им свои надежды национальных меньшинств. На состоявшийся в Томске в октябре 1917 г. I Сибирский областной съезд они пригласили представителей всей крупнейших инородческих племён, а также экстерриториальных народностей, составивших в общей сложности около 30% от общего числа делегатов. Подобное мероприятие не имело прицендентов, пожалуй, не только в российской, но даже и в мировой истории (не ручаемся за абсолютную точность, но в любом случае такой пример там нужно будет ещё очень хорошо поискать). На томский форум, кстати, прибыли тогда и посланцы кайсак-киргизского народа (современных казахов и киргизов) *, они также связывали с Сибирским съездом свои планы по созданию собственной национально-территориальной автономии в рамках Сибирской автономной области.

_______________

*Процесс вхождение казахов и киргизов в состав Российской империи продолжался в общей сложности около ста тридцати лет и окончательно завершился к середине XIX века. По договору с царским правительством все три их жуза (Старший, Средний и Младший) должны были помогать охранять российские границы, содействовать российским военным, политическим и торговым интересам на своей территории, а также платить ясак «кожами звериными». В обмен российские власти гарантировали казахам защиту от разорительных набегов джунгаров и башкир. Защищать и одновременно контролировать Старший жуз (современные Алма-Атинская и Ташкентская области) призвано было Семиреченское казачье войско, Младший жуз (современный западный Казахстан) «оберегали» оренбургские и уральские казаки, ну а население Среднего жуза или так называемого Степного края (Акмолинская и Семипалатинская области) перешло под юрисдикцию Западно-Сибирского генерал-губернаторства и, соответственно, под контроль Сибирского казачьего войска.

На съезде в ходе обсуждения делегатами двух основных пленарных докладов: Михаила Шатилова «Сибирь, как составная единица Российской федеративной республики» и Евгения Захарова «Областное устройство Сибири», являвшимися, по сути своей, более детально разработанным продолжением проекта «Основных положений Сибирского областного союза» и поэтому точно также предлагавшими децентрализовать управление территориями бывшей Российской империи, сразу же определилась тенденция (впервые озвученная, как мы уже говорили, ещё в 1905 г.) по превращению Сибири, после того как она добьётся автономии в рамках Российской республики, в федерацию территориальных и национально-территориальных областей. На этом, например, настаивал делегат от Якутского трудового союза федералистов (!) Семён Новгородов (якут по национальности), во время своего выступления он, в частности, заявил: «Когда справимся с первой задачей истории — с введением у себя широкого демократического самоуправления, после этого перейдём к следующему экзамену, к введению законодательных сеймов». Его поддержали и другие представители национальных меньшинств.

Категорически против такого подхода к проблеме сибирской автономии выступили на съезде кадеты в лице председателя их томской организации

И. А. Некрасова*, в этом его поддержал делегат от Сибирского казачьего войска подполковник Е. П. Березовский, сходную точку зрения высказывали и присутствовавшие на съезде социал-демократы (меньшевики). Однако, поскольку подавляющее большинство делегатов всё-таки составляли социалисты-революционеры, I Сибирский областной съезд в своей итоговой резолюции подтвердил намерения сибирских эсеро-автономистов по созданию на территории не только России, но и Сибири, как субъекта федерации, широкой сети автономных образований, в том числе и национально-территориальных, при этом в равной степени анонсировалось и право экстерриториальных народностей на создание своих персонально-автономных союзов. Как автономная единица Сибирь «имеет право передать часть принадлежащих ей законодательных полномочий отдельным областям и национальностям, занимающих отдельную территорию, если последние этого потребуют, превращаясь, таким образом, в федерацию, то есть союз областей и национальностей».

Во временные распорядительные структуры, призванные напрямую заняться разработкой материалов и законопроектов по воплощению решений томского съезда в жизнь, также вошли представители национальных меньшинств. В Сибирский исполнительный комитет были избраны казах Алимхан Ермеков и якут Семён Новгородов**, а в Сибирском областном совете националов представляли уже десять человек (по два уполномоченных от алтайцев, бурят, казахов, хакасов и якутов). Для сравнения: сибирские казачьи войска получили право лишь на четырёх своих представителей в том же самом органе. Ну и последнее, что, видимо, необходимо ещё отметить — западные границы автономной Сибири I Областной съезд определил «по водоразделу на восток от Урала, с включением всего киргизского (казахско-киргизского. — О.П.) края при свободном на то волеизъявлении населяющего эти пределы населения».

_______________

*В целом к идее территориальной сибирской автономии томская кадетская организация, одна из ведущих партийных групп Сибири, после февраля 1917 г. начала относиться положительно. Однако категорически против любой формы автономии продолжали выступать в Сибири большинство других городских организаций и особенно омские конституционные демократы, полностью солидаризировавшиеся по данному вопросу со своими коллегами из центрального руководства партии. Лишь после того, как в Петрограде произошла Октябрьская революция, сибирские кадеты, увидев в областничестве одну из возможностей противостоять большевистской России, стали активно поддерживать автономистов.

**Ещё два представителя инородцев Баэртон Вампилун (от бурят) и Юсуф Саиев (от татар) стали кандидатами в члены Исполкома.

Всем этим планам, однако, не суждено было осуществиться, поскольку пришедшие к власти большевики не захотели никоим образом считаться с решениями какого-то там томского съезда, проходившего под диктовку правых эсеров, правительство которых они только что свергли. 2 ноября (по старому стилю) 1917 г., на девятый день после Октябрьского переворота,

большевистский Совнарком принял Декларацию прав народов России, второй пункт которой закрепил право национальных меньшинств «на свободное самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельных государств»; территориальной автономии для других субъектов РСФСР Декларация не предусматривала. Русскоязычным областникам Сибири, таким образом, был полностью, что называется, перекрыт воздух, а вот националы, напротив, получили хотя и небольшой, но шанс. И некоторые, кстати, неприминули им воспользоваться. Так, в частности, поступили алтайцы и казахи, о дальнейших поисках автономии которыми мы и хотим, собственно, сейчас рассказать, уделив главное внимание конечно же отношениям (далеко непростым отношениям, скажем сразу) данных представителей национальных окраин с Временным Сибирским правительством.

2. Каракорумская управа

Улаа мне доверяет свои думы,

я свыкся с его кротким пастушеским сердцем,

прячущим безропотно все свои страдания.

Но я не узнаю его. Повернувшись ко мне,

он глухим гортанным голосом кричит,

осиливая гул ветра:

— Слушай, друг! Вот, тысяча раз солнце пробежит коло земли…

И в тысяча первый сгорит на Алтай берёза,

станут воды, трава красный будет…

И придёт на долина сам Хан-Ойрот… Э!

Он протягивает руку к белым вершинам.

— Тогда соберётся алтаец четырёх сторон… Слушай, пожалуста!

Он наклоняется к моему уху и кричит:

— Тогда кадран-вор махнёт руками Алтай…

Кажет: «Айда своя! Мой земля хватать мне…»

И станет Алтай господином…

Алтай песни будет петь… Алтай стада, птица, зверь — всё Алтай…

Слушай, пожалуста!

Я слушаю и хочу верить тебе, Улаа, твоему страстному воплю:

— Аргалан!..

Владимир Бахметьев. У последней воды (Из очерков «Алтай»)

Алтайцы самыми первыми из сибирских коренных народов получили своего рода карт-бланш от областников. Ещё в мае 1917 г. их представители, принимавшие участие в работе Томского губернского народного собрания (ТГНС), обратились с просьбой к новым революционным властям предоставить им право на проведение организационного съезда у себя на родине. В ту пору большая часть алтай-кижи (самоназвание инородцев Горного Алтая) была приписана к Байскому уезду Томской губернии, а несколько северо-восточных родов проживало на территории Кузнецкого уезда той же губернии. Получив такое разрешение, 1 июля съезд народов Горного Алтая (и пришлых и автохтонных, — таково было условие ТГНС) собрался для своей работы в Бийске (ставшим с 17 июня уездным центром только что образованной Алтайской губернии).

Позади стола президиума, председательское место за которым занял выдающийся сибирский художник (алтаец по происхождению) Григорий Иванович Чорос-Гуркин, было помещено развёрнутое национальное знамя с надписью «Иер Су Хан-Алтай»* («Сибирская жизнь», №147 за 1917 г.), что в переводе означало «земля и вода царственного Алтая», однако ту же самую фразу некоторые смельчаки уже тогда начали переводить, как им казалось, более точно: «земля и вода Алтая — для алтайцев». Хану Алтаю наравне с Бурханом молились с 1904 г. многочисленные последователи Чета Челпанова, приверженцы новой алтайской веры ламаистского толка — бурханизма (белой веры). Название «Хан-Алтай», кстати, носит и самое выдающееся художественное полотно Гуркина, хранящееся ныне в фондах Томского художественного музея**. Таким образом, лозунг-девиз «земля и вода Хана Алтая» являлся своего рода продолжением бурханизма, а точнее выраженного в бурханизме порыва к обретению национального самосознания в новых условиях. Примерно точно также, наверное, как и у

А. Блока в «Двенадцати»: «…в белом венчике из роз, впереди Иисус Христос…».

_______________

*Точно такое же знамя, а, возможно, и то же самое Гуркин привозил в апреле-мае 1917 г. в Томск и показывал участникам Народного собрания. Вот как описывается оно в материалах ТГНС: «… алтайцы водружают на эстраде своё национальное революционное знамя. По красному фону его с левой стороны — треугольник, символизирующий собой голубой, солнечный Алтай, под треугольником извивающаяся полоска молочно-зелёного цвета — это река Катунь, над треугольником — восходящее Солнце. Все три фигуры символизируют собой землю, Солнце, воду, которые являлись основой религиозного верования алтайцев».

**Перед этой картиной можно стоять очень долго, и она нисколько не надоедает, а только всё больше и больше завораживает своей магией. Григорий Гуркин, как и Григорий Потанин (развивавший, как мы показывали в предыдущей главе, тему восточных мотивов в своих научных исследованиях и таким образом как бы колдовавший и закручивавший вокруг неё главную идею и цель своей жизни — автономию для сибиряков), тоже, по всей видимости, пытался своими картинами мал-мал шаманить или по-алтайски камлать, призывая силы неземные на защиту своего народа в обретении им вполне законных прав на самостоятельное и достойное развитие в рамках великого и многонационального государства Российского.

Правда, на Бийском съезде политические лидеры горноалтайцев хлопотали не о провозглашении национальной автономии, а всего лишь о

выделения в отдельный уезд, с правом самостоятельно решать свои экономические, социальные и культурно-образовательные проблемы. С этой целью делегаты съезда избрали собственный распорядительный орган, независимый от бийских властей (с которыми горноалтайские лидеры тогда очень сильно и надолго рассорились) * и напрямую подчинявшийся исполнительному комитету Томского губернского народного собрания. Данный исполнительный орган съезда решено было назвать Алтайской Горной думой, а во главе этого, по-сути, первого инородческого «правительства» на территории Сибири встал сорокавосьмилетний Г. И. Гур-кин. В октябре того же года с полным, что называется, пакетом документов он ездил в столицу, в Петроград, где ему не без помощи, кстати, Потанина, по некоторым сведениям также хлопотавшего через своих знакомых в пользу алтайцев, удалось добиться от правительства А. Ф. Керенского согласия на выделение Горного Алтая в отдельный уезд Алтайской губернии. Административным центром нового территориального образования решено было сделать село Улалу (нынешний Горно-Алтайск).

_______________

*Препятствуя выделению Горного Алтая в отдельный уезд, бийские власти твёрдо стояли, что называется, на букве закона, поскольку положение о земствах в России не предусматривало организацию национальных земств. Да и потом, — бийчанам как бы вдвойне было обидно за то, что, во-первых, административным центром недавно образованной Алтайской губернии стал не их город, а Барнаул, хотя Бийск в то время имел не меньше оснований стать таковым. Ну и, во-вторых, терять контроль над Горным Алтаем, территориально составлявшим почти половину всей Алтайской губернии, и в экономическом плане было крайне невыгодно.

С такими более чем радостными известиями Григорий Иванович поспешил вернуться домой, для того чтобы поскорее донести до земляков плоды своей исторической победы, но в это время грянула Октябрьская революция, и пришедшие к власти большевики практически полностью аннулировали все решения своих политических предшественников, в том числе и по поводу образования Горно-Алтайского уезда. Гуркину и его единомышленникам пришлось всё начинать сначала. Первое время они попытались действовать через Сибирскую областную думу, в январе 1918 г. собиравшуюся на свою первую сессию, однако, после того как и она была разогнана большевиками, им ничего не оставалось как пойти на поклон к советской власти. Пообещав барнаульскому губернскому исполкому оказать всяческое содействие по поддержке трудовых Советов на своей территории, национальные лидеры Горного Алтая получили разрешение на проведение очередного своего учредительного съезда, причём на сей раз даже не в Бийске, а уже в Улале. Более того, по распоряжению из Барнаула, бийские власти даже выделили пятерых красногвардейцев для поддержания порядка на съезде.

Состоявшийся таким образом в начале марта второй национальный съезд, не дожидаясь теперь уже никаких разрешительных указаний сверху, самопровозгласил создание на своей территории Каракорум-Алтайского* округа. Для решения всех первоочередных задач съехавшиеся в Улалу делегаты избрали Окружной совет (распорядительный орган) и окружную управу (исполнительный орган), во главе обеих этих административных структур встал всё тот же Григорий Иванович Чорос-Гуркин. А главными спонсорами проекта стали братья Кульджины — Аргымай и Манджи — крупнейшие скотопромышленники Алтая, принадлежавшие к древнему байскому роду. Старшего из братьев, Аргымая Кульджина, можно наравне с Григорием Гуркиным выделить в качестве одного из ведущих лидеров национального движения в Горном Алтае 1917—1919 гг. При этом надо учесть ещё и тот факт, что семья Кульджиных имела прямое отношение и к движению бурханистов, известно, что они финансировали «пророка» белой веры Чета Челпанова, который находился к тому же с ними ещё и в родственных отношениях.

Официально съезд проходил с 6 по 12 марта в доме купца Асанова, на улице Казачьей. Однако прежде, 4 и 5 марта, организаторы съезда провели несколько предварительных совещаний, на которых утвердили повестку дня съезда, то есть, по-сути, заранее обсудили и обговорили все основные решения, которые необходимо было после этого только проголосовать. В данную группу ведущего звена съезда вошли представители горноалтайской интеллигенции (Г. И. Гуркин, Н. Я. Никифоров, В. К. Манеев, Г.М.Токмашев, Л. А. Сары-Сэп Канзычаков), а также самые знатные и могущественные по богатству люди (Аргымай Кульджин, Даниил Тобоков, Товар Чекураков) и ещё — так называемые приглашенные делегаты — политические деятели леводемократического областнического движения Сибири (В. И. Анучин**, В. М. Донец) по некоторым сведениям алтайцы приглашали на свой форум и М. Б. Шатилова, но он не смог приехать.

_______________

*Название Каракорум вошло в состав данного словосочетания по той простой причине, что алтайцы намеревались построить для своей намечавшейся автономии новую столицу — Каракорум (на правом берегу Катуни недалеко от Улалы «между селениями Майма и Манжерок — участок Соузга»), в память о главном городе империи Чингиз-хана.

**Вместе с Анучиным из Томска приехал подполковник Всеволод Львович Катаев, вполне возможно имевший отношение к подпольной эсеровско-офицерской антибольшевистской вооруженной организации.

6 и 7 марта делегаты Улалинского съезда большинством голосов одобрили два важнейших решения: о выделении Горного Алтая и Горной Шории в отдельный Каракорум-Алтайский территориальный округ, а также об образовании в ближайше обозримой перспективе так называемой Ойротской республики, в которую должны были войти российские алтайцы, хакасы, тувинцы, а также алтайцы, проживавшие на территориях Монголии и

китайской Джунгарии*. Ойротская республика после своего создания должна была добровольно войти в состав Российской Федеративной Республики, законное существование которой провозгласили, в том числе, и эсеры на разогнанном в январе 1918 г. Всероссийском Учредительном собрании.

То обстоятельство, что каракорумцы в большей степени придерживались эсеровских, но не большевистских идей, подтверждают несколько фактов. Во-первых, на Улалинском съезде, практически не было ни одного коммуниста (если не считать пятерых красногвардейцев из охраны), в то время как правые социалисты-революционеры присутствовали, причём далеко не в единственном числе. Во-вторых, что также немаловажно, проголосовав два важнейших постановления, делегаты горноалтайского форума, в знак торжества своих идей, запели не интернационал, как это сделали бы большевики, а марсельезу — гимн российской революционной демократии**.

_______________

*Провозгласить создание Ойротской республики должен был съезд указанных народов, намеченный на 28 июля 1918 г. в пограничном с Китаем и Монголией посёлке Кош-Агач. Ответственным за организацию кошагачского съезда назначили Василия Анучина, получившего должность кагана. В качестве своей резиденции каган Анучин выбрал г. Томск (!). И хотя эта идея, в связи с разразившейся вскоре на территории Сибири Гражданской войной, так и не была осуществлена, данная история всё-таки получила своё логическое продолжение. В 1921 г. Василий Анучин обратился в Томскую ЧК с заявлением, что, якобы, в его адрес пришло от барона Унгерна письмо с предложением стать президентом республики Сибирь в составе новомонгольской империи. Письмо после тщательной проверки было признано фальшивкой, дело закрыто; сам же В. И. Анучин вскоре принял активное участие в создании на территории Горного Алтая советской Ойротской автономной области.

**Со 2 марта по 25 октября 1917 г. — Государственный гимн России.

Отречёмся от старого мира,

Отряхнём его прах с наших ног!

……………..

И взойдёт за кровавой зарёю

Солнце правды и братской любви,

Хоть купили мы страшной ценою —

Кровью нашею — счастье земли.

И настанет година свободы:

Сгинет ложь, сгинет зло навсегда,

И сольются в одно все народы

В вольном царстве святого труда.

(Автор русского текста П. Л. Лавров, 1875 г.)

Далее, вечером 7 марта в Спасской церкви Улалы, также вопреки большевистским канонам, был отслужен благодарственный молебен, после чего на Миссионерскую площадь вынесли освящённое национальное знамя Алтая, в центре которого сияло изображение Солнца, по замыслу Гуркина, — восходящее солнце свободы. Снаряжённые для охраны порядка красногвар-

дейцы произвели при этом салютование из своих трёхлинеек. После чего участники съезда совершили торжественное шествие, которое советские историки позже охарактеризовали как крестный ход.

Ну и, наконец, в решении аграрного вопроса горноалтайские политики также придерживались эсеровской программы, высказываясь, например, за общинное землепользование, но при сохранении рыночной системы хозяйствования.

Всё так, однако, для того чтобы подчеркнуть обещанную барнаульскому губернскому исполкому полную лояльность к советской власти все распоряжения Каракорумской управы стали выходить с апреля месяца под грифом или Алтайской Окружной Народной Советской управы, или Каракорум-Алтайского Окружного Совета крестьянских и инородческих депутатов Горного Алтая. В состав управы с полномочиями на трёхгодичную деятельность были избраны пять человек: председатель — Г. И. Чорос-Гуркин и члены — В. К. Манеев, Г.М.Токмашев, Л. А. Сары-Сэп Канзычаков и Тибер-Петров. Сары-Сэп (Леонид) Канзычаков представлял инородцев Горной Шории, которые в конце июня 1917 г. также провели свой учредительный съезд и высказались за объединение с горными алтайцами в отдельный уезд. Виктор Тимофеевич Тибер-Петров, министр туземных дел Временного Сибирского областного правительства, в это время находился в Харбине, поэтому его выбрали в состав управы заочно. Всего же в отделах и подотделах окружной управы числилось на момент начала Гражданской войны в Сибири 54 человека, 16 из которых уже имели опыт работы в Алтайской Горной думе.

План мероприятий, намеченных каракорумцами на перспективу для своей практической деятельности, был довольно значительным и соответствовал по своим основным направлениям главным принципам идеологии сибирских областников, как то: развитие культуры и образования, медицинского обслуживания алтайцев, а также свободной экономики своего региона. На этом пути намечалось открытие новых школ, в том числе и с преподаванием на родном алтайском языке, высших начальных училищ, собственной гимназии, библиотек по всем отраслям знаний, краеведческого музея. Горнодумцы намечали создать сеть сельских больниц, которых фактически не было на тот момент в Горном Алтае, и где практиковала всего лишь пара тройка квалифицированных врачей на 85 тысяч населения. Экономические же планы управы сосредотачивались, главным образом, на развитии системы собственной производственно-потребительской кооперации, а также на эксплуатации старого Чуйского тракта и постройке новой его ветки, спроектированной В. Я. Шишковым (видным инженером-путейцем, а по совместительству выдающимся сибирским писателем, автором всем известной «Угрюм-реки»).

Первоочередными же задачами для деятелей Каракорумской управы являлись следующие: определение границ своего округа, а вслед за этим и сбор налогов с данной территории. Однако здесь сразу же наметились, как оказалось, непреодолимые противоречия между Улалинской окружной управой и Бийским уездным совдепом. Налоги, как известно, это деньги и деньги немалые, поэтому, как в своё время бийские земские власти, так теперь и бийские же советские исполнительные органы никак не хотели жертвовать доходами с такого богатого в экономическом отношении региона как Горный Алтай, прежде входившего в их уезд. На этом очередном витке взаимных претензий, неприятий и отчуждений двух исполнительных структур многим становилось ясно, что без серьёзных разборок, а возможно даже и силовых, дело вряд ли обойдётся. Поэтому, как только члены Каракорумской управы вступили в свои права, они сразу же решили организовать небольшой отряд народной (русско-инородческой) милиции, для поддержания порядка на подконтрольной им территории, а также с целью защиты собственных экономических интересов в отношениях с соседним теперь, бийским уездом. Данный отряд, создававшийся сначала на добровольной, а потом и на добровольно-принудительной основе из представителей местного населения, вскоре окрестили Каракорумской гвардией.

К процессу создания отрядов национальной милиции сразу же подключился делегат Улалинского съезда офицер-фронтовик, прапорщик Александр Петрович Кайгородов, голосовавший за предоставление Горному Алтаю национально-территориальной автономии. Кайгородов по рождению являлся, что называется, полукровкой, по отцу — русским, а по матери — алтайцем. На полях сражений Первой мировой войны Александр Петрович проявил чудеса личного мужества и храбрости, стал, как и шолоховский Григорий Мелехов, полным кавалером солдатского св. Георгия и за это был произведён в офицерский чин. Именно ему, по сведениям одного из первых летописцев истории Каракорумской управы Л. П. Мамета, и поручил Григорий Гуркин работу по организации народной гвардии, возведя его вроде бы даже в ранг атамана. Среди других командиров данного военизированного подразделения историки отмечают ещё офицера Лукашевича, поручика Любимцева (коменданта Улалы), а также Михаила Чевалкова (судя по фамилии тоже полукровка) и В. Залесского. А отдел по управлению нацгвардией (военный отдел) в окружной управе возглавил подполковник В. Л. Катаев, прибывший, как мы помним, в марте из Томска вместе с Анучиным.

По разнарядке данного отдела сначала из ближайших к Улале сёл и деревень, а потом и из отдалённых поселений стали посменно прибывать в окружной центр «добровольцы» для несения караульно-постовой службы, а также для выполнения оперативных мероприятий по утверждению власти на местах и по сбору налогов с населения. Сначал по два-три человека на недельный срок, а потом, в связи с началом антибольшевистского мятежа, нацгвардейцев стали собирать в гораздо большем количестве и на более продолжительный срок. При этом на первых порах бойцы самовооружались, в основном, охотничьими берданками, ну а чуть позже они стали получать уже и армейское оружие от управы.

Всю территорию, на которой проживали алтайские инородцы (а это 86 тысяч человек и где-то около 30 сельских районов), каракорумцы разделили, как и положено, на волости, которые управлялись, согласно новому революционному порядку, волостными и сельскими советами, выбиравшими из своего состава собственные национальные управы. Данные структуры находились под контролем, соответственно, Каракорумского окружного совета и окружной улалинской управы. На места для разъяснения политики территориальной и национальной автономии Горного Алтая направлялись специальные инструкторы, которые поначалу занимались чисто агитацией, а потом стали уже и координировать действия волостных и сельских властей в нужном для автономистов направлении. Таким образом, вся эта система, создававшаяся ещё со времён Горной думы, должна была, наконец, заработать по-настоящему и принести уже первые практические результаты, однако на деле всё оказалось далеко не так просто.

Дело в том, что параллельно с алтайскими национальными советами создавались также Советы крестьянских и солдатских депутатов, подконтрольные бийским большевикам. И хотя последние возникали не повсеместно, а, главным образом, лишь в крупных населённых пунктах, причём с преобладающим русскоязычным населением, они всё-таки порой оказывали на местах серьёзную конкуренцию национальным советам, а, получив поддержку из Бийска, иногда и полностью перехватывали у каракорумцев инициативу по управлению отдельными сельскими поселениями и даже волостями. Видя такой расклад, некоторые районы, причём подчас и с преобладающим инородческим населением, не изъявляли тогда большого желания переходить под юрисдикцию Каракорумского окружного совета и предпочитали, пока окончательно не разъяснится ситуация, по-прежнему оставаться под главенством бийских властей, продолжая именно им выплачивать полагавшиеся налоговые сборы, тем более что, по сведениям ряда источников, налоговая политика Улалы оказалась более жесткой по сравнению с бийской.

Часто за большевистскими советами шли инородцы из числа тех, кто победнее, а таких было немало; внимая социальной агитации коммунистов, они видели в каракорумцах защитников интересов алтайских баев и русских купцов-мироедов. Активную работу в этом плане проводили вернувшиеся из окопов Первой мировой войны солдаты фронтовики. Показательными в данном случае оказались события в крупном селе Шебалино*, где группу большевистских активистов возглавил местный житель тридцатидвухлетний

_______________

*Тогда волостной, теперь районный центр Горного Алтая, находится на Чуйском тракте, в 120 км к югу от Горно-Алтайска, на полпути к Онгудаю. Село было основано в 1833 г. в виде небольшой заимки русским купцом Шебалиным, потом здесь стали устраивать свои небольшие фактории и другие представители торгового капитала, в том числе и инородческого. Примерно с 60-х годов XIX века в Шебалино начали появляться в массовом порядке и первые русские переселенцы. В течение нескольких десятилетий село служило главным перевалочным пунктом на торговом пути в Монголию и Китай, а также крупным центром мараловодства кожевенного и сельскохозяйственного производства.

Василий Иванович Плетнёв*, бывший наёмный рабочий, успевший поработать и на маральниках местного олигарха Алексея Попова и в кожевенной мастерской купца-национала Чендекова. Плетнёв вместе со своими братьями и некоторыми другими фронтовиками организовал один из первых в Горном Алтае Совет крестьянских и солдатских депутатов, а в апреле-мае вступил с местным волостным национальным советом в настоящую политическую конфронтацию, доходившую несколько раз даже до вооруженных столкновений красногвардейцев с отрядами горноалтайской нацгвардии.

_______________

*Плетнёв по тем временам считался, кстати, весьма образованным человеком, окончил Шебалинскую церковно-приходскую школу и, согласно некоторым советским источникам, даже Бийскую гимназию. Ещё до мобилизации в действующую армию Василий Иванович через ссыльного фельдшера Черепанова познакомился с идеями социал-демократов, а уже на фронте попал под влияние большевиков.

Всё — и национальное, и социальное — оказалось, таким образом, настолько сложно переплетено, что распутать в полной мере весь клубок тех горноалтайских противоречий 1918 г. не удалось пока ещё ни одному профессиональному историку. Мне, как дилетанту-коментатору, тем более сложно было выявить всю, что называется, подноготную происходивших событий для того, чтобы очистить наш рассказ от разного рода мифологических наслоений, поэтому — уж что получилось — то получилось.

Так, например, если ещё раз вернуться к вопросу о налогах, то нужно констатировать, что бийские власти прибегали, главным образом, к стихийным реквизициям. Не трогая, как правило, бедное население, в том числе и инородческое, большевики стали обкладывать непомерными, что называется, поборами зажиточных капиталистов и кулаков, как русских, так и коренных алтайцев, высылая свои летучие отряды и опираясь во время проведения такого рода мероприятий на группы местных активистов. Экспроприируемые экспроприаторы, не имея другой возможности для своей защиты, вынуждены были обращаться за помощью в Каракорумскую управу, которая направляла своих гвардейцев на места для того, чтобы прекратить беспредел, а заодно и укрепить собственную власть там, где она, возможно, не была столь прочной как хотелось бы. Вследствие этого случались перегибы и со стороны каракорумцев.

За активное противодействие большевикам в данном смысле постоянно высказывался начальник военного отдела управы подполковник Катаев, который, по всей видимости, по заданию томского подпольного штаба намеренно нагнетал обстановку, планомерно ведя дело к намечавшемуся на лето всеобщему вооруженному восстанию. Таким образом, Гуркину приходи-

лось постоянно лавировать между двух, так скажем, воинственно настроенных группировок; с одной стороны его постоянно провоцировали на конфликт офицеры каракорумской гвардии, с другой — на него давили горячие головы из бийского совдепа во главе с его председателем Захаром Двойных. И если первых ему с трудом, но всё-таки удавалось сдерживать силой своего председательского авторитета, то в борьбе со вторыми сам он был бессилен, поэтому ему периодически приходилось прибегать к посреднической помощи со стороны барнаульского губернского исполкома, и даже Иркутского Всесибирского исполнительного комитета Советов. Благо у Гуркина под рукой имелся телеграфный аппарат (незаменимая вещь, — спутниковый телефон по нынешним временам), с помощью которого Григорий Иванович и связывался с вышестоящими советскими организациями.

И они, как ни странно, все как один приняли сторону Каракорумской управы в её территориальном и фискальном споре с бийским совдепом. Так 27 апреля Алтайский губернский совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов принял решение, исходя из волеизъявления населения Горного Алтая, — признать де факто Каракорумский округ как отдельную территориальную единицу губернии. В защиту каракорумцев направлял телеграммы в Бийск с требованием прекратить всяческие нападки на первое в Сибири национально-территориальное образование комиссар советского управления Центросибири Фёдор Матвеевич Лыткин. Для сравнения, тот же самый Лыткин в январе 1918 г. был одним из самых яростных сторонников разгона Сибирской областной думы. И тут вдруг, что же получается, полный разворот на все 180 градусов? Да, конечно, нет; большевики как были противниками сибирской автономии так ими и остались, однако, другое дело — национальные окраины; Совет народных комиссаров, как мы уже отмечали, одним из первых своих декретов, вполне однозначно высказался за национальное самоопределение всех народов бывшей Российской империи, в том числе и малых. Всё предельно ясно, дальнейшие объяснения мы опустим, поскольку они могут показаться просто оскорбительными для образованного и вдумчивого читателя, на внимание со стороны которого к нашему труду мы, в первую очередь, расчитываем.

Бийск же, казалось, шёл своим путём. Собственное негативное отношение к Улале бийские большевики мотивировали тем, что им здесь, на месте, дескать, чуть виднее, что за люди засели в Каракорумской управе. Бийчане, точно также как и улалинцы, бомбардировали телеграммами вышестоящие инстанции, доводя до их сведения, что организаторами горноалтайской автономии являются такие видные деятели правоэсеровской партии и противники советской власти как Шатилов и Анучин, что спонсорами данного проекта стали местные финансовые воротилы и эксплуататоры трудового народа, а сам руководитель всего этого контрреволюционного сборища Григорий Гуркин — ученик и прямой последователь злостного сепаратиста Потанина, ну и так далее (См. например, материалы газеты «Алтай» за 23 июня 1918 г.).

Открытое противостояние бийских совдеповцев с каракорумцами началось в середине апреля месяца, когда в село Мыюта по вызову известного нам уже Василия Плетнёва (председателя Шебалинского совета солдатских и крестьянских депутатов) прибыл отряд красногвардейцев из Бийска. У Плетнёва возникли опасения, что в руководимой им волости создаётся прямая угроза низложения советской власти и что исходит данная угроза со стороны деятелей из каракорумской управы. В частности, как сообщалось в его донесении, в близлежащем к Шебалино селе Мыюта уже полностью-де хозяйничает местный национальный совет. 13 апреля в Мыюту для наведения порядка прибыли бийские красногвардейцы, учинили скорую расправу, практически разогнали местный инородческий комитет, арестовав его руководителей, а попутно с мыютинских толстосумов были востребованы реквизиции на общую сумму в 20 тысяч рублей. На следующий день отряд проследовал в Шебалино, где также произвёл «сбор налогов» в размере уже 38 тысяч рублей.

Как только до Улалы дошли известия об этой акции, Гуркин, естественно, сразу же забил в «колокола», направил телеграммы во всевозможные инстанции, обвинив бийский совдеп в самоуправстве и финансовых поборах. В ответ из Барнаула и Иркутска в адрес бийских властей сразу же последовали строгие выговора, и даже из Москвы от наркома внутренних дел Петровского пришло распоряжение немедленно прекратить «самовольные обложения населения». После этого бийские большевики на некоторое время угомонились и начали, как мы уже указывали, рассылать в своё оправдание разного рода разоблачительные донесения по поводу контрреволюционности каракорумской автономии, а свои фискальные сборы они представили как вполне законные, на которые жалуются-де лишь классово чуждые «капиталисты и кулаки».

Копия телеграммы Петровского пришла по распоряжению наркома и в Улалу, в ней, в частности, предлагалось «принять срочные меры [для] ликвидации обстоятельств», совершенных «бийской Красной армией». Указания высокого начальства, по всей видимости, в Каракорумской управе, и особенно в её военном отделе, поняли (потому что очень этого хотели) в буквальном смысле, то есть как руководство к действию, в результате чего сдерживать своих соколов-гвардейцев от активных мероприятий Григорий Гуркин оказался уже больше не в состоянии. В Мыюту в срочном порядке была снаряжена военная экспедиция, проще говоря — отряд примерно в 20 или 30 человек под командованием Михаила Чевалкова. 30 апреля гвардейцы прибыли в село и в тот же день освободили из-под стражи арестованных

13-го числа членов местной национальной управы. Паритет власти, таким образом, каракорумцам удалось полностью восстановить, причём в принудительном, что называется, порядке.

Следующая силовая акция, и также довольно успешная, была проведена каракорумцами где-то в период с 2 по 4 мая в сёлах Берёзовка и Тарханское (сейчас Быстрянка), находящихся ровно на полпути между Бийском и Улалой, или по-другому: на самой тогдашней границе между Каракорумским округом и Бийским уездом. Расстояние между двумя этими сёлами едва превышало 9 вёрст, и процессы, в них происходившие, оказались, таким образом, достаточно схожими, но, к сожалению, так до конца и не выясненными в деталях. С очевидностью ясно только одно, за эти два пограничных населённых пункта шёл ожесточённый территориальный спор между двумя означенными уездами Алтайской губернии. В одних источниках говорится о том, что большинство жителей данных поселений, русскоязычных в основной своей массе, высказывались за то, чтобы остаться в составе Бийского уезда, в других архивных и газетных материалах содержатся совершенно противоположные статистические данные (вспоминаем известный афоризм Марка Твена). Истина, в данном случае, в очередной раз, лежит, видимо, где-то посередине, так что с определённой долей уверенности можно утверждать, что мнения односельчан Берёзовки и Тарханского разделились тогда, весной 1918 г., где-то, видимо, поровну, что и дало повод обоим сторонам территориального конфликта выдвигать собственные резоны. Бийск делал упор на то, что большинство населения указанных сёл составляют всё-таки русские, Каракорумская же управа, в свою очередь, приводила тот аргумент, что в именно с этих двух населённых пунктов и начинается, собственно, территория расселения коренных алтайских народов.

Окрылённые успехом в Мыюте, каракорумцы и в данном споре решили уладить конфликт (в свою пользу) при помощи силы. В район сёл Берёзовка и Тарханское из Улалы был также направлен небольшой отряд национальной гвардии под командованием В. Залесского. Туда же и точно с такими же целями чуть раньше отправилась небольшая команда красноармейцев из Бийска. Последние, опираясь в Березовке на местный советский актив во главе с фронтовиком Хариным, начали наводить свои порядки, в процессе чего стали притеснять местное инородческое население, настаивая на том, что автохтоны должны платить отдельный налог, так как освобождены от воинской повинности*. Алтайцы решительно не согласились с такого рода требованиями, разгорелся спор, переросший в конфликт, во время которого на помощь соплеменникам пришёл только что прибывший каракорумский милицейский отряд. Произошёл вооруженный инцидент, причём впервые даже и со стрельбой, в ходе которого горноалтайцы одержали верх, убив одного красноармейца, одного тяжело ранив и ещё одного взяв в плен.

_______________

*По законам Российской империи коренные народы Средней Азии и Сибири не имели права (или лишались права) служить в армии и, соответственно, участвовать в войнах. Но в июне 1916 г. указом Николая II инородцы мужского пола от 19 до 43 лет были мобилизованы на тыловые работы. Часть из них вывезли на фронт для рытья окопов, других определили для помощи по хозяйству в семьи фронтовиков или для других нужд.

Дело начинало приобретать, таким образом, совсем уже нежелательный оборот, и Гуркин, видимо, осознав в очередной раз, что доверять разрешение конфликтных ситуаций одним только военным ни в коем случае не следует, срочно направил в село Тарханское, где назревала точно такая же взрывоопасная ситуация, члена Каракорумской управы Георгия Токмашева. Последний прибыл на место как раз вовремя, поскольку, узнав о боевой стычке в Берёзовке, бийский исполком снарядил в Тарханское усиленный воинский контингент, что, несомненно, могло вылиться уже в широкомасштабное боевое столкновение с каракорумской гвардией. Но этого, к счастью, не произошло, Токмашев успешно выполнил возложенную на него миссию и сумел предотвратить новый вооруженный конфликт. Ситуацию удалось направить в мирное русло под тем предлогом, что в губернском Барнауле уже начала работу специальная комиссия во главе с заместителем председателя губисполкома Казаковым, которая, собственно, и должна была решить окончательно судьбу спорных территорий, а также собираемых здесь налогов.

9 мая произошел новый инцидент с участием военных, на сей раз опять в Мыюте. В тот день прибывший сюда в конце апреля, как мы уже указывали, Михаила Чевалкова с отрядом, пошел ещё дальше и произвёл арест нескольких членов местного Совета солдатских и крестьянских депутатов во главе с неким Сараевым. Поводом для самоуправства на этот раз уже со стороны каракорумцев послужил факт неправильного с точки зрения последних решения аграрного вопроса. Мыютинские большевики, следуя указаниям из Бийска, начали производить конфискации земельных излишков у «мироедов» и передачу их нуждающимся, в том числе и инородцам. Аграрная же программа каракорумцев не расчитана была на столь радикальные решения, эсеровская по своей сути, она предусматривала лишь передел бывших кабинетских земель и не более того. Поэтому зажиточные мараловоды и скотопромышленники видели в каракорумцах своих сторонников и защитников, и именно таковых, собственно, они и получили в лице нацгвардейцев Михаила Чевалкова обратившись к ним за помощью. Последние, толи следуя указаниям Каракорумской управы, толи по собственной инициативе, произвели, что называется, маленький государственный переворот в селе Мыюта, арестовав весь местный большевистский актив.

С этим как бы всё ясно и понятно, но вот дальнейшие события опять-таки обросли набором разного рода противоречий и идеологических штампов. В одних источниках намекается на то, что Михаил Чевалков, покончив с советской властью в Мыюте, решил то же самое произвести и в близлежащем Шебалино, по другой версии ничего такого он и не замышлял, а, напротив, это шебалинские красногвардейцы под командованием Василия Плетнёва, узнав о произошедшем перевороте у соседей, не долго думая, собрались и атаковали в Мыюте отряд каракорумских ополченцев. Не совсем ясно также, кто одержал верх в том боевом столкновении. Советские историки пишут, что — плетнёвцы, однако непонятно в таком случае, зачем 21 мая они предприняли новую попытку захватить Мыюту? Скорей всего бои шли, что называется, с переменным успехом.

Как бы там ни было, но и их удалось вскоре прекратить общими, надо полагать, усилиями, а для расследования причин конфликта и для наказания виновных в 20-х числах мая в Мыюту выехала следственно-судебная комиссия во главе с Григорием Гуркиным и специальным представителем Западно-Сибирского (Омского) исполкома Георгием Соболевским*. Виновниками беспорядков выездной трибунал признал Михаила Чевалкова и его команду, всем главным зачинщикам был вынесен суровый приговор. Так в частности, Чевалков по разным данным получил не то 10, не то аж 20 лет исправительных работ. Но отбыть наказание виновникам мыютинских разборок так и не удалось, поскольку уже через несколько дней в Сибири началось вооруженное антибольшевистское восстание и недавние подсудимые в один миг превратились в национальных героев (такое, надо признать, довольно часто случается в истории).

Всеобщее сибирское выступление намечалось, как мы уже не раз указывали, на конец июня 1918 г., некоторые источники приводят даже точную дату — 20 июня. С целью организации на это дело сибирских казаков, так называемой Бийской линии (19 населённых пунктов и 13,5 тысяч человек населения) в предместья Горного Алтая в мае месяце прибыл по заданию атамана Семёнова сотник Шустов**. Бийские казаки прежде никакого участия в борьбе с большевиками не принимали, варясь, что называется, в собственном соку, разделившись, как и всё остальное российское казачество, на две партии: старо и младоказаков. Первые стояли за сохранение прежних порядков, вторые же в большинстве своём поддержали Февральскую (а кто-то даже и Октябрьскую) революцию, высказывались против пожизненной воинской службы, за введение земского самоуправления на своей территории; некоторые, как мы знаем, даже поддерживали идею сибирской автономии.

_______________

*Коммунист Соболевский принимал самое активное, причём, даже и непосредственное участие в разгоне в январе 1918 г. Сибирской областной думы в Томске. Однако, точно так же, как и упоминавшийся нами чуть выше Фёдор Лыткин (ещё один гонитель сибирских областников), он, в соответствии с указаниями Центра поддержал алтайцев в их стремлении организовать территориально-национальную автономию.

**По некоторым сведениям капитан.

Никаких данных о том, что именно бийские казаки первыми выступили против власти Советов в Горном Алтае, нет; пальма первенства и на данном этапе антибольшевистского сопротивления также принадлежала Каракорумской окружной управе и её гвардейцам, а ещё — людям из эсеровско-офицерского подполья, полулегально проживавшим в Улале и пользовавшимся тайным покровительством военного отдела управы. Среди последних оказался видный барнаульский эсер Яков Васильевич Плотников, а также скрывавшийся от преследования большевиков член бийский офицерской организации М. С. Золотарёв. Именно они, как только до Улалы дошли сведения о начале чехословацкого мятежа, создали инициативную

группу по организации вооруженного восстания («Алтай» от 23 июня 1918 г.). Эта группа вскоре объединила свои усилия с военным отделом Улалинской управы, после чего провозгласила о создании Каракорум-Алтайского военно-революционного комитета Временного Сибирского правительства. О своём переходе в подчинение данному комитету сразу же объявили и некоторые подразделения каракорумской гвардии, в частности, отряд коменданта Улалы поручика Любимцева, а также милиционеры под командованием В. Залесского, недавно вернувшиеся из Тарханского.

Вооруженное выступление в Улале началось 8 июня, в это время здесь находился ещё большевистский уполномоченный Георгий Соболевский с горсткой своих красноармейцев. Они и стали, собственно, главными защитниками советской власти в столице Горного Алтая, но долго продержаться, понятно, не смогли, так что уже на следующий день, 9 июня, восставшие одержали полную победу; красноармейцы были разоружены, а комиссар Соболевский арестован. Из Улалы удалось каким-то образом скрыться председателю местного совдепа И. И. Некорякову, но в селе Берёзовка, куда он тайно бежал, его опознали и задержали. После этого никакого сопротивления на территории Горного Алтая отрядам Каракорумской гвардии никто уже оказать не мог, власть большевиков, таким образом, была полностью низложена, а над зданием окружной управы в Улале поднят бело-зелёный флаг автономной Сибири и вывешен транспарант с надписью:

«Да здравствует Временное Сибирское Правительство, избранное Сибирской Областной Думой!»

«Да здравствует Сибирское Учредительное Собрание!»

Так пришло новое время, теперь, казалось, у каракорумцев появилась, наконец, вполне реальная возможность беспрепятственно заняться организацией национальной автономии для своего народа и обеспечить ему мирную, спокойную и достойную жизнь. Однако на деле до воплощения намеченных планов оказалось ещё очень и очень далеко. Теперь, на целых три года, Горный Алтай попал в круговорот Гражданской войны и стал ареной практически не прекращающихся боевых действий.

Так уже буквально через неделю после победного 9 июня на территорию Каракорумского округа вновь пожаловали красные. Это был изрядно потрепанный в боях с чехо-белогвардейцами отряд Василия Плетнёва. Согласно советским источникам, отступив из-под оставленного большевиками Барнаула (15 июня), Плетнёв получил в Бийске приказ восстановить советскую власть в Горном Алтае. Двинувшись на юг по Чуйскому тракту, плетнёвцы сначала атаковали и захватили крупное село Алтайское (в 85 километрах к западу от Улалы), потом они вроде бы как попытались организовать наступление и на окружной центр, но, реально взвесив свои силы и получив известие, что белые захватили уже и Бийск (20 июня), передумали и двинулись в родное Шебалино, рассчитывая, видимо, пробиваясь дальше на юг, уйти по Чуйскому тракту в Монголию. Однако, узнав, что путь к границе перерезан крупным отрядом каракорумцев под командованием штабс-капитана Сатунина, Плетнёв распустил своих бойцов по домам, а сам с несколькими товарищами укрылся в горах.

Так вот немного пришпоривая, но всё-таки не спеша мы, наконец, подобрались к одному, если не главному, то, по крайней мере, весьма интересному персонажу нашего дальнейшего рассказа. Речь пойдёт о тридцатитрёхлетнем штабс-капитане Дмитрии Владимировиче Сатунине. Родился он в Горном Алтае и происхождение имел, по всей видимости, смешанное, поскольку был маленького роста и обладал не только слегка монгольской внешностью, но и нрав имел диковатый, литературно выражаясь, необузданный. По всей видимости, в его жилах, как и у некоторых других ведущих деятелей Каракорума, текла материнская кровь алтайца, а отцовские гены являли миру толи сибирского казака, толи вынужденного переселенца-каторжника, толи кержака-духоборца*. Один из апокрифических источников, если мне, конечно, не изменят память, упоминает в числе предков Сатунина ещё и прибалтийских немцев. Но довольно мифологии, перейдём к фактам.

_______________

*Именно на эту особенность русских сибиряков, как нации, указывал Н. М. Яд-ринцев в своей знаменитой на все времена книге «Сибирь как колония».

Дмитрий Владимирович Сатунин имел высшее образование, окончил Новороссийский (Одесский) университет, в период Первой мировой войны прошел шестимесячные курсы Александровского военного училища и получил звание офицера (прапорщика). За неполные три года участия в боевых действиях против своих дальних родственников тевтонов он дослужился до звания штабс-капитана, стал кавалером ордена св. Георгия 4-й степени и получил Золотое Георгиевское оружие за личную храбрость. Такое наградное сочетание по законам Государства Российского давало право его обладателю на личную аудиенцию у государя-императора, то была великая честь, которой удостаивались далеко немногие. Как мы уже писали чуть раньше, таким правообладателем являлся в Сибири ещё и подполковник Анатолий Николаевич Пепеляев, один из руководителей томской подпольной офицерской организации, в июне ставший командиром Средне-Сибирского корпуса Сибирской армии.

После демобилизации из распущенной большевиками армии, Дмитрий Сатунин в начале 1918 г. вернулся домой, устроился на работу охранником в так называемую Монгольскую экспедицию, государственно-кооперативную организацию, занимавшуюся закупкой продовольствия в сопредельных азиатских государствах. Одна из контор данной организации находилась в селе Кош-Агач, в южной части Горного Алтая, на самой, практически, границе. Именно здесь Дмитрия Владимировича и застало известие о начале общесибирского вооруженного восстания. Не желая оставаться в стороне от таких значимых событий, он на основе подчинённой ему охранной команды, сколотил сначала небольшой, но потом разросшийся до весьма значительных, по меркам тех мест, размеров отряд в количестве ста бойцов. По своему национальному и классовому составу сатунинская сотня была, что

называется, весьма разношерстной, в ней имелись и алтайцы, и русские, и казахи, и даже корейцы, к отряду примкнули как богатые, так и бедные, последние пришли сражаться не только за идею, но и за деньги, конечно. Для того чтобы профинансировать свой проект, Сатунин произвёл самовольное изъятие ценностей Монгольской экспедиции: наличные деньги, а также серебро, чай, различные изделия мануфактурного производства и прочий товар на общую сумму в 200 тысяч рублей (около 20 миллионов на наши деньги).

Одним из ближайших помощников в деле организации кошагачского отряда стал известный нам уже семёновский сотник Шустов, в мае подбивавший казаков Бийской линии на сопротивление советской власти, а теперь вот оказавшийся за 600 вёрст от тех мест, на самой границе с Монголией. Именно этому человеку, по всей видимости, и принадлежала инициатива по приданию движению штаб-капитана Сатунина той идеологической направленности, которую оно получило чуть позже и которая так близка оказалась по основным своим принципам движению атамана Г. М. Семёнова* — шефа сотника Шустова. Формально подчинившись Сибирскому областному правительству, Сатунин планировал стать своего рода маленьким независимым царьком на национальной окраине, а, возможно даже, и, перейдя вслед за Семёновым, под покровительство Японии, ещё и поучаствовать в воссоздании панмонгольского государства своих великих предков (у того и другого — по материнской линии).

_______________

*Подробнее о деятельности Семёнова в этом плане можно, например, узнать из нашей книги «День освобождения Сибири», глава «Дальний Восток и Забайкалье под флагом областничества».

Каракорумский лозунг «Иер Су Хан-Алтай» в его вольном переводе — «Алтай — для алтайцев» после застольных бесед с Шустовым пришелся, как видно, весьма и весьма по душе Сатунину, но наш герой на протяжении некоторого времени, как и любой «ересиарх», таил крамольные мысли про себя, и лишь тогда, когда пришел срок их высказать, он и обнародовал свою автономистскую ересь. Неизвестно, знаком ли был Дмитрий Владимирович с трудами Ядринцева и Потанина, возможно — да, возможно — нет. Советская историография рисует его как полудикого выродка, да и некоторая несоветская — тоже. Так, например, в мемуарах П. В. Вологодского Сатунин описан далеко не в радужных тонах, там он представлен как нахрапистый наглец, настаивающий на личной встрече с премьер-министром Временного Сибирского правительства и настойчиво требующий для своей малой родины — Горного Алтая — автономии.

Однако это несколько позже, а тогда в конце июня — в начале июля 1918 г. штабс-капитан Сатунин вместе со своим отрядом продвигался по Чуйскому тракту из Кош-Агача на север, по пути зачищая везде советскую власть и производя расправы над местными большевистскими активистами. Вместе с тем надо признать, что под его горячую руку в то непростое и смутное время попадали попутно ещё и некоторые представители сельской интеллигенции,

если таковые встречались: учителя, врачи, деятели кооперации, которых также, порой, подозревали в сочувствии к красным (то есть всё — опять-таки в духе политики атамана Семёнова). Их, в отличие от коммунистов, Сатунин не расстреливал, но по казачьему обычаю — порол или подвергал аресту, отправлял в свой обоз для содержания и дальнейшего, как он полагал, суда над ними со стороны новой власти.

Добравшись, таким образом, до Онгудая (что примерно на полпути между Кош-Агачем и Улалой), до владений семьи Аргымая Кульджина*, Сатунин именно здесь (что конечно же тоже, видимо, не случайно) и сделал, наконец, своё политическое заявление. По данным Якова Плотникова («Алтайские губернские известия» за 4 августа за 1918 г.), ставшего в июле помощником алтайского губернского комиссара** и направленного в Горный Алтай с целью расследовать деятельность Сатунина, мятежный штабс-капитан впервые высказал своё неподчинение властям тогда, когда ему от капитана В. Д. Травина, командующего так называемым южным отрядом Сибирского правительства, поступило распоряжение выдвинуться к станции Тулун для участия в боевых операциях Средне-Сибирского корпуса на иркутском направлении. Однако Сатунин «отказался выполнять данный приказ и по собственной инициативе двинулся в село Онгудай, которое вскоре захватил» и «объявил (это уже „Сибирская жизнь“, №102 за 1918 г.), что не собирается покидать пределы родного Алтая и хочет продолжать именно здесь борьбу с большевиками». То был первый пункт его программы, вторым — являлась организация национального (инородческого) движения на Алтае, конечной целью которого должно было стать образование автономной Каракорумской республики.

_______________

*В Урсульской волости (район Онгудая) проживала наиболее богатая, влиятельная и многочисленная зайсано-байская верхушка; так в Кеньге проживал А. Кульджин и его сып Сапок. (Потапов Л. П. Очерки по истории алтайцев. М.1953. С.376).

**Приказом Совета министров от 16 июля Алтайским губернским комиссаром, напомним, был назначен Василий Зотикович Малахов, а Яков Васильевич Плотников его помощником.

Дальнейшие события «Сибирская жизнь» в той же статье представила следующим образом. Вскоре (по нашим подсчётам, это где-то в самом начале июля месяца) в Онгудай прибыл корнет Лебедев, направленный туда из Улалы по распоряжению Сибирского правительства для формирования добровольческой воинской части. Этот Лебедев по прибытии в Онгудай сразу же перешел на сторону Сатунина и даже получил от него небольшой отряд под свою команду. Потом о своей подчинённости ему же, как старшему по званию, заявил и Михаил Чевалков, находившийся с одним из воинских подразделений каракорумской гвардии в Шебалино. Окрылённый успехами и получив поддержку, по всей видимости, ещё и со стороны

Аргымая Кульджина, а также других онгудайских баев, мятежный штабс-капитан двинулся со своим воинством на Улалу, в надежде договориться теперь ещё и с председателем окружной управы.

Однако в столице Горного Алтая его ждала первая неудача. Ученик Григория Потанина Чорос-Гуркин не захотел участвовать в сатунинской авантюре. Несмотря на то, что Дмитрий Владимирович предложил Григорию Ивановичу, собственно, то, чего последний так долго добивался со своей командой, то есть объявить Горный Алтай автономной республикой. Данное предложение из уст обыкновенного военного (пусть и героя войны), не обладавшего никакими представительскими полномочиями, показалось председателю Каракорумской управы просто нелепым. Тем более что Сатунин высказал ещё и идею разделить власть над Горным Алтаем (шкуру по-прежнему всё ещё неубитого медведя) между военными и гражданскими чинами, с преобладающим влиянием первых.

Получив категорическое нет, неугомонный штаб-капитан, пользуясь своим силовым превосходством, захватил на несколько дней в Улале административную власть, самовольно произвёл политические аресты, отправив в свой обоз, по некоторым данным, даже некоторых сотрудников окружной управы, показавшихся ему подозрительными. Пытавшийся заступиться за своих товарищей секретарь управы доктор Донец (еврей по национальности) отправился туда же по приказу Сатунина. Возмущённый таким произволом Гуркин, в очередной раз вынужден был искать защиты в Барнауле, только теперь уже не от красных, а от белых. В губернский центр он отправил телеграмму следующего содержания: «Четырнадцатого июля под лозунгом автономии капитан Сатунин объявил военную диктатуру. Каракорумуправа снимает с себя всякую ответственность. Сегодня Сатунин всем отрядом вышел на Чергачак, в сторону Онгудая, арестовав при этом врача Донца. Просим возбудить ходатайство перед центральным правительством об освобождении единственного в округе врача».

Ходатайство, видимо, очень скоро достигло Омска, так что реакция Временного Сибирского правительства не заставила себя долго ждать. Уже через несколько дней за подписью управляющего военным министерством А. Н. Гришина-Алмазова в Улалу, а также в Бийск и Барнаул пришла ответная телеграмма, в которой говорилось: «Считаем Сатунина военным мятежником и предлагаем ему прекратить самовольную деятельность. Приказываю немедленно ликвидировать эту авантюру. Сибирское правительство и я не допустим существования опереточных республик (выделено мной. — О.П.). Все участники заговора должны быть арестованы и препровождены в Омск». 16 июля распоряжением Совета министров в Улалу в качестве уездного комиссара был направлен И. Батунин, а спустя некоторое время туда же для выяснения обстоятельств сатунинского дела выехал помощник Алтайского губернского комиссара Яков Плотников в сопровождении военного отряда под командованием бывшего коменданта Улалы Любимцева, ставшего уже к тому времени штабс-капитаном.

Вернувшийся в Онгудай Сатунин попытался ещё каким-то образом исправить ситуацию и решил заручиться поддержкой, если не председателя Каракорумской управы, то хотя бы части её членов. Он разослал им приглашения прибыть в Онгудай и войти в состав так называемого Горно-алтайского центрального военного совета. Однако те уже прослышали о негативной реакции Омского правительства и поэтому в большинстве своём не посчитали нужным откликнуться на приглашение объявленного мятежником штабс-капитана. Из ведущих деятелей Каракорума в Онгудай приезжал, кажется, лишь брат Гуркина Степан, но с какой целью — точно не известно. По одной версии, чтобы договориться об освобождении Владимира Донца и других арестованных сотрудников окружной управы, по другой — ещё и с какой-то тайной миссией от своего брата. Таким образом, в числе сторонников Сатунина осталась лишь одна значимая фигура — Аргымай Кульджин, да и тот, видимо, вскоре понял, что ошибся с выбором и, не долго думая, увёл лично ему подчинённых нукеров назад в Кеньгу.

А тут ещё во главе регулярных подразделений Сибирской армии к Онгудаю начал подходить и штабс-капитан Любимцев, имевший на руках приказ об аресте Сатунина, сотника Шустова и корнета Лебедева. Игра была, фактически, проиграна, и 29 июля глава неудавшегося заговора принял решение с основными силами своего отряда отступить в Кош-Агач*, а в Онгудае с небольшим гарнизоном оставить корнета Лебедева. Последний

31-го числа без боя сдался Любимцеву, который, не задерживаясь, продолжил свой рейд и уже 4 августа достиг Кош-Агача. Здесь, собственно, и произошла окончательная развязка всей драмы. Отряд Сатунина был полностью разоружен, ближайшее его окружение арестовано, самому же мятежному штабс-капитану ничего не оставалось, как застрелиться или сдаться на милость победителя. Он выбрал первое (всё-таки Георгиевский кавалер), но, по свидетельству газетных источников («Свободная Сибирь» от 18 августа 1918 г.), не сумел как следует свести счёты с жизнью и лишь слегка поранился в результате. В конечном итоге, Дмитрия Владимировича, что называется, в «кандалах» отвезли в Омск, некоторое время продержали в тюрьме, но потом, приняв во внимание его прежние военные заслуги, а также участие в борьбе с большевиками, отпустили с миром**.

_______________

*Видимо, для того, чтобы облегчить обоз, перед бегством из Онгудая, Сатунин отпустил всех содержавшихся под стражей эсерствующих интеллигентов, а вывезенных им из Улалы большевиков приказал расстрелять, в том числе и бывшего председателя Улалинского совдепа И. И. Некорякова.

**О дальнейшей судьбе Сатунина см. раздел «Досье» нашего сочинения.

Ответственным за инородческий вопрос в Омском правительстве являлся министр туземных дел Михаил Бонифатьевич Шатилов, представитель поколения младообластников, человек, судьба которого была весьма тесно связана с Горным Алтаем — уроженец Бийского уезда, он в 1917 г. стал членом Всероссийского Учредительного собрания от алтайских инородцев. Михаил Бонифатьевич при этом, не надо забывать, всегда как мог поддерживал деятельность Григория Гуркина и его команды по созданию горноалтайской национальной автономии. Однако, главный вектор умеренно консервативной политики Временного Сибирского правительства, а также совсем не ко времени произошедшее выступление шатабс-капитана Сатунина, заставили министра Шатилова в значительной степени поумерить свои симпатии и к Каракорумской управе, а в равной степени и к претензиям некоторых других сибирских автохтонов по созданию собственных национально-территориальных автономий. Так 8 июля он ещё открыто приветствует деятелей Каракорумской окружной управы, а уже через неделю публично солидаризируется с угрозами управляющего военным министерством Гришина-Алмазова в отношении «опереточной» Горно-Алтайской республики и требует от Григория Гуркина принять все необходимые меры по ликвидации сатунинской авантюры.

7 июля, в первую неделю самых главных деклараций и распоряжений Временного Сибирского правительства, была обнародована его так называемая «Грамота ко всем народам Сибири», в которой омский Совет министров, во-первых, искринне поблагодарил все национальные меньшинства «за любовь к родине и за преданность её интересам», за то что они одними из первых влились в ряды «борцов за возрождение автономной Сибири». А, во-вторых, теперь, когда «занимается заря новой свободной и творческой жизни», ВСП гарантировал «всем народам Сибири, без какого бы то ни было исключения, туземным и пришлым, населяющим определенные территории и рассеянным по всему пространству великой Сибири, полную неприкосновенность их гражданских, политических и национальных прав». Ну и, наконец, в-третьих, Грамота обещала, что и СОД, а потом и Всесибирское Учредительное собрание всенепременно «выработают законодательные нормы, предоставляющие каждому народу право и возможность свободно устраивать свою судьбу».

Однако, как говорил один известный персонаж горбачёвско-ельциновской перестройки: «Спасибо — это много, а вот сто долларов — в самый раз»… Национальные меньшинства Сибири ждали от ВСП не столько благодарности, сколько конкретных решений по предоставлению им автономии, и желательно, конечно, территориальной. Причём, на это надеялись не только автохтонные народы, но даже и некоторые пришлые (экстерриториальные), например, сибирские немцы*. Поэтому, для того чтобы не вводить лишний раз в заблуждение всех тех, кто расчитывал получить, наконец, долгожданную свободу от русского колониального владычества, Омский Совет министров в своём Временном положении о культурной автономии национальностей Сибири, увидевшим свет 18 июля, дал вполне вразумительное пояснение, что вопросами территориальной, другими словами — политической, автономии малых народностей Сибири уполномочено будет заниматься только Всесибирское Учредительное собрание и никто больше.

_______________

*Достаточно компактно проживавшие на террритории трёх сопределеньных губерний — Тобольской, Алтайской и Омской — немцы весьма расчитывали всед за автохтонами встать первыми в очередь на получение территориальной автономии от Сибирского правительства.

Исходя из этого, Сибирское правительство, как декларировало всё то же Временное положение, согласно было предоставить некоторым народностям Сибири, составлявшим в местах своего проживания не менее 50% от общего количества населения, лишь национально-культурную автономию, с правом организовывать собственные учебные заведения от низших до высших (с возможностью преподавания на национальном языке наравне с русским), суды (с применением даже местных обычаев), а также национальные комитеты, как своего рода «правомерные представительные органы соответствующих национальностей по вопросам культурной автономии и местного самоуправления». И даже делопроизводство при таком составе населения разрешалось вести на двух языках. Учтены были возможности развития культурной автономии и для национальных меньшинств, составлявших не менее 10% местного населения, им также предоставлялось «право организоваться для защиты своих культурно-национальных интересов и обращаться за поддержкой к Сибирскому Временному правительству».

Однако вся полнота политической власти на национальных территориях должна была безраздельно принадлежать Временному Сибирскому правительству. Таким образом, все национальные комитеты, притендовавшие на национально-территориальную государственную власть, ВСП категорически не признавало за таковые. Под данное определение подпадали в первую очередь: проштрафившаяся в июле Каракорумская окружная управа, а также казахо-киргизкий комитет Алаш-Орды, о котором мы поговорим чуть ниже.

Получив такую отповедь от Совета министров, многие национальные лидеры в конце июля — в начале августа 1918 г. заспешили в Омск, для того чтобы получить соответствующие разъяснения и инструкции. Так 3 августа, согласно газетным сообщениям, в столицу автономной Сибири прибыл Григорий Гуркин. Примерно в то же самое время здесь же находились делегации от казахо-киргизов и башкир, примкнувших в ходе антибольшевистского восстания к единому фронту во главе с Временным Сибирским правительством. В министерстве туземных дел им, а также другим представителям коренных народов, ясно дали понять, что созданием и легализацией национальных комитетов по образовательной, культурной и экономической деятельности дело пока и ограничиться, — до лучших, что называется, времён. Разрешалось также проводить инородческие съезды для избрания национальных комитетов (действующих под надзором специальных правительственных комиссаров) и не более того.

Что же касается экстерриториальных народов, то некоторым их организациям было отказано даже в официальной окредитации. Так, например, Омский окружной суд, рассмотрев 2 августа ходатайство учредителей Всесибирского союза сибирских граждан немецкой национальности, отказал последнему в регистрации. В определении окружного суда по данному поводу отмечалось, что союз, «являясь объединением отдельных организаций, преследует политические интересы». Такое, с позволения сказать, явно выраженное невнимание (или, напротив, крайнюю придирчивость) к требованиям дисперстных нацменьшинств подтверждает также и тот факт, что во Временном Сибирском правительстве не стали возрождать министерство экстерриториальных народностей, которое было утверждено на январской подпольной сессии СОД. Кстати, избранный тогда же в январе 1918 г. руководитель данного министерства левый эсер Дмитрий Сулим в те июльские дни, о которых идёт речь, сражался против Омского правительства в рядах знаменитого отряда барнаульских, кузнецких и семипалатинских красногвардейцев под командованием Петра Сухова, ведя бои на территории Горного Алтая и вскоре погибнув там в неравной схватке в том числе и с каракорумскими ополченцами*.

Потерпев такое политическое поражение от Временного Сибирского правительства, лидеры национального движения Сибири вынуждены были обратить свой взор в сторону Сибирской областной думы, планировавшей в середине августа собраться на свою вторую по счёту, но теперь уже абсолютно легальную сессию. Там националы расчитывали, заручившись поддержкой самой крупной и наиболее влиятельной эсеровской фракции, добиться более значительного прогресса в решении своих, в том числе, и политических проблем. Однако и в стенах СОД (здесь мы забегаем немного вперёд) всё сложилось не лучшим образом**. После чего последние свои надежды лидеры национальных меньшинств связали с сентябрьским Уфимским совещанием представителей демократических сил России, признавшим в итоге права народов, в том числе и экстерриториальных, на автономию, но не успевшим воплотить свои решения, что называется, в жизнь. Однако тут мы совсем уж далеко зашли, до самого почти колчаковского перворота. А это уже немного другая история.

_______________

*Всё в нашем мире тесно взаимосвязано, крепко переплетено и спутано в единый сложносочленённый Гордиев узел.

**Фракция национальностей, до того, как Дума была распущена, сумела, по-сути, выработать лишь собственную «Декларацию членов Областной думы от туземных племён Сибири на II сессии Сибирской областной думы». Те, кому это интересно, могут ознакомиться с ней в фондах Государственного архива Томской области (Р-72, оп.1, д.48, лл.82—84).

В заключении надо, наверное, ещё отметить тот факт, что 11 сентября, в соответствии с разрешением на такого рода мероприятия от ВСП, в Улале состоялся уже, можно сказать, третий по счёту горноалтайский съезд, избравший новый национальный комитет — Главный национальный комитет

алтайских туземных народностей* — который сразу же, в надежде на перемены, делегировал в члены СОД Григория Гуркина, но, как мы выяснили, — абсолютно безрезультатно**. В октябре в недрах министерства туземных дел, но уже без своего министра Шатилова, который в ночь на 21 сентября под дулом казачьего нагана подписал прошение о «добровольной отставке», готовилось постановление об официальном, наконец, образовании Каракорумского уезда, но оно так и не состоялось. А 3 ноября прекратило своё существование и само Временное Сибирское правительство, передав проблему Горного Алтая и других национальных территорий по наследству Уфимской Директории, а та, в свою очередь, — правительству Колчака. Александр Васильевич Колчак в январе 1919 г. дал согласие на образование Каракорум-Алтайского уезда, но через год сложил свои полномочия Верховного правителя России. Ну и, наконец, 1 июня 1922 г. ВЦИК Советов РСФСР издал указ об образовании Горно-Алтайской автономной области, что и определило вплоть до сегодняшнего дня особый национально-территориальный статус Горного Алтая.

Теперь несколько обещанных слов о киргизско-казахском национальном комитете Алаш-Орда, ставшим с одной стороны союзником ВСП, а с другой — создавшим массу проблем для Временного Сибирского правительства.

_______________

*Состоял из пяти членов и двух кандидатов. Членами комитета были избраны: Гуркин, Никифоров, Кумандин, Минеев, Очи, а кандидатами: Тобоков и Бандин.

**Мандатная комиссия Областной думы, кстати, не утвердила полномочия Гуркина, так как прежний представитель от горноалтайского национального комитета (от Алтайской Горной думы) Георгий Токмашев не сложил ещё к тому времени с себя депутатских полномочий, а двух представителей от одной национальной организации иметь в Думе не полагалось.

3. Алаш-Орда

«…призвать джигитов для борьбы с большевиками».

Законодательные постановления Алаш-Орды

от 24 июня 1918 г.

Примерно с 1730 года современные казахские* и киргизские народы, теснимые с разных сторон китайцами, джунгарами, калмыками и башкирами, стали формально на добровольной основе переходить в подданство России. Данный процесс осуществлялся, понятное дело, не всегда, что называется, по взаимному согласию сторон и сопровождался, в отдельных (подчёркиваем — в отдельных) случаях, насильственными действиями с применением даже и оружия, а также другими карательными мерами по отношению к автохтонным степнякам. В результате к 1865 г. практически все кайсак-киргизы, оказались под колониальным управлением российской администрации. Процессу колонизации сопутствовало и переселение на присоединённые территории русскоязычного населения, увязывавшееся опять-таки с насильственным захватом (как любят писать теперь грантовые историки-исследователи) лучших пастбищных земель кочевников-скотоводов под крестьянские земледельческие угодья.

_______________

*Слова казах тогда вообще не существовало, в употреблении было лишь национальное определение казаки, киргизы или кайсак-киргизы. Казак в переводе с тюркского «вольный», «свободный» человек, именно так, по легенде, называли себя воины батыры из отряда мифического первопредка кайсак-киргизов князя Алаша, а потом так стало самоименоваться и всё без исключения тюркоязычное население современных казахских степей. По всей видимости, тем же самым словом и с тем же самым значением в период XV—XVI веков придумали прозывать себя русские и украинские вольные люди, вчерашние беглые крепостные и скрывавшиеся от закона разбойники, селившиеся на южных пограничных окраинах Великороссии и Малороссии. Так слово казак в двойном его обозначении и вошло в русский лексикон. Для того, чтобы всё-таки как-то отличать русских казаков от казаков киргизов, последним и придумали название кайсак-киргизов, но они его не очень полюбили и по-прежнему предпочитали называть себя казаками. И лишь в 1925 г., уже в советские времена, учёные лингвисты нашли, наконец, устроившее, так скажем, обе стороны обозначение — казах.

Такого рода интеграция в российское имперское сообщество имела, однако, не только отрицательные, но и положительные стороны для автохтонов казахских степей. Русские прививали кочевникам передовую по тем временам европейскую культуру, разрушая одновременно с этим ультраконсервативный патриархальный уклад и застоявшуюся систему традиционных отношений в среде туземцев. Данный процесс вызывал у последних вполне естественный процесс отторжения поначалу. Своё недовольство по поводу привнесённых культурно-просветительских, бытовых и экономических новшеств выражали в той или иной форме многие, но в первую очередь, конечно, ортодоксально настроенные мусульманские проповедники. Им в означенном смысле противостояли ведущие представители зарождавшейся казахской интеллигенции, пытавшиеся, что называется, перепрофилировать умы своих соплеменников на новый уровень развития национального самосознания. Во второй половине XIX века такими передовыми личностями для своего народа явились: первый казахский учёный, близкий друг Г. Н. Потанина, Чокан Валиханов, а также выдающийся поэт и мыслитель Абай Кунанбаев.

В начале ХХ века эстафету от них приняло новое, уже сравнительно более многочисленное, поколение казахской интеллигенции* во главе с Алиханом Букейхановым. Алихан Нурмухамедович, кстати, стал первым биографом Абая и точно также как Чокан Валиханов, что не менее примечательно, являлся представителем ханского (султанского) рода казахских чингизидов, отпрыском высшей степной знати. Большинство других коллег Букейханова по просветительскому движению того периода принадлежали, в основном, к байским родам. Они, как правило, имели уже высшее образование, полученное или в российских вузах (в том числе и в столичных), или в мусульманских духовных училищах. Начало их активной общественной деятельности совпало с первой русской революцией, а пик их устремлений в данном направлении пришелся как раз на период Гражданской войны в России. И если на начальном этапе своего общественного служения они интересовались чисто просветительскими вопросами, то в дальнейшем их уже стали занимать и весьма сложные политические проблемы, связанные, в частности, с обретением казахами своей национально-территориальной автономии.

_______________

*Около 120 человек казахов имело в тот период высшее образование и около 700 среднее.

Движение казахской интеллигенции в данном направлении, надо сразу оговориться, было далеко неоднородным и имело три вполне самостоятельных идейных течения: панисламистов, пантюркистов и группу, которую в современной терминологии можно вполне обоснованно, на наш взгляд, обозначить как евразийцы. Первые выступали за объединение кайсак-киргизов и народов российской Средней Азии в единую республику и за дальнейшее сближение со странами традиционной исламской культуры. Пантюркисты высказывались за федерализацию всех тюркоговорящих мусульман (в том числе и поволжских) Российской империи, а также за альтернативный ортодоксальному исламу путь развития этих народов. Ещё более либеральный курс предлагали представители третьего направления, которых уже мало занимали религиозные проблемы и которые ратовали за чисто светский вариант национальной автономии, с сохранением тесных экономических, политических и культурных связей с Россией. Эту группу русофилов как раз и возглавлял Алихан Букейханов, а воспитаны они были главным образом на идеях сибирских областников. Григория Николаевича Потанина члены букейхановского товарищества считали своим духовным вождём, называя его «аксакалом со святой душой», а также «печальником казахов».

Интересы казахов, как впрочем, и других тюрко-язычных народов, как мы уже отмечали, были очень близки Григорию Николаевичу. Он и родился в казахских степях, да и вырос на самой их границе с Россией, казахом по национальности был и его первый настоящий друг («Мой первый друг, мой друг бесценный!») * безвременно ушедший в мир иной Чокан Валиханов… О заслугах Потанина, как выдающегося учёного-востоковеда, «широкие» круги читающих степняков впервые узнали именно из журнальных и газетных** статей Букейханова. Авторству последнего, а также перу его единомышленников принадлежали в тот период ещё и многочисленные переводы на казахский язык произведений великих русских литературных классиков. Эти люди не мыслили дальнейшего развития своего народа вне России, в отрыве от её объединяющего начала в качестве великой евразийской державы.

_______________

*А. С. Пушкин «И. И. Пущину».

**С 1911 г. казахами издавался журнал «Айкап» (редактор М. Сералин), а с 1913-го газета «Казак» (редактор А. Байтурсынов, среди организаторов — А. Букей-ханов и М. Дулатов).

В свою очередь имя Алихана Букейханова достаточно хорошо было известно в Сибири, здесь у нас он часто публиковался на страницах периодической печати, в том числе и в «Сибирской жизни». С Сибирью и сибирскими областниками, ещё раз подчеркнём, были связаны главные надежды казахов Среднего жуза, то есть Акмолинской, Семипалатинской и Тургайской областей, а также Малого жуза, и частично Старшего. Опять-таки лидерами данного направления являлись друзья и единомышленники Букейханова, группировавшиеся вокруг газеты «Казак». Следя за деятельностью сибирских автономистов, вот уже более полувека настойчиво боровшихся за свои права, данная часть казахских просветителей полагала, что, идя в одной связке с потанинцами, вполне возможно получить от царского правительства какие-то преференции в рамках решения национального вопроса и для своего народа тоже.

И эти надежды возросли многократно, как только в России рухнуло самодержавие. Практически во всех территориальных образованиях, населённых казахами, уже в марте-апреле 1917 г. прошли областные национальные конференции, на которых весьма отчётливо и смело зазвучали речи о предоставлении кайсак-киргизам национальной автономии. Однако Временное правительство России не готово было взять на себя ответственность в решении столь трудного вопроса и делегировало его на рассмотрение Учредительному собранию, созыв которого периодически откладывался. Вместе с тем, чтобы хоть как-то успокоить лидеров казахского национального движения, часть из них была назначена на ответственные административные посты, так, в частности, Алихан Букейханов стал исполнять в Оренбурге обязанности губернского комиссара Тургайской области.

Но такого рода уступки мало кого удовлетворили, так что в конце июля Букейханов собрал в Оренбурге уже общеказахский съезд, на котором он, кстати, официально объявил о своём выходе из кадетской партии*, так как она и возглавляемое ею первое революционное правительство выступили фактически против предоставления казахам и киргизам национальной автономии. Оренбургский же национальный съезд, в свою очередь, провозгласил курс на создание такой автономии. А в качестве союзника в этой борьбе участники съезда вновь выбрали сибирских областников, на первый съезд которых в октябре того же года в Томск прибыло целых 10 делегатов** во главе с Букейхановым. Алихан Нурмухамедович, выступая перед участниками съезда, открыто заявил, что кайсак-киргизы полностью разделяют идеи сибирских областников и готовы на правах автономии войти в состав Сибирской областной федерации (См. например «Путь народа» за 17 октября 1917 г.). В ответ делегаты от трёх жузов получили заверения в поддержку их устремлений, а в качестве доказательства таковых намерений в состав Сибирского исполнительного комитета был избран Алимхан Ермеков***.

_______________

*Вступил в партию народной свободы в 1908 г. (в мае 1917 г. даже вошёл в её центральный комитет), в том же году Букейханов стал членом и российского масонского братства (ложа «Полярная звезда»).

**Инородческое население казахско-киргизских степей по разным подсчётам составляло в тот период от 4 до 5 миллионов человек, в сравнении со всеми остальными автохтонами Сибири, насчитывавшими всего около 900 тысяч, это, конечно, была весьма значительная цифра (всех сибиряков, включая Дальний Восток, числилось тогда не более 12 миллионов), и именно поэтому кайсак-киргизы имели столь внушительное представительство на томском съезде.

***Ермекова, также как и Букейханова, хорошо знали томские автономисты. Алимхан Ермеков первым и единственным из казахов окончил до Февральской революции Томский технологический институт. Во время учёбы он по собственной инициативе познакомился с Г. Н. Потаниным, а через него и с другими членами городского сообщества областников.

Однако произошедшая вскоре Октябрьская революция и период временного безвластия на бескрайних просторах Российской империи подвигли лидеров казахского освободительного движения на новые, так скажем, подвиги во имя своего народа. Воспользовавшись объявленной большевиками «амнистией» для бывших колониальных народов, кайсак-киргизы решили срочно созвать ещё один национальный съезд и обсудить на нём вопрос о самопровозглашении своей территориальной автономии, причём уже не в пределах Сибири (что там теперь Сибирь!), а в рамках Российской Федерации. Такая удивительная спешка объяснялась ещё и тем обстоятельством, что казахи хотели поехать на открывавшееся в январе следующего года Учредительное собрание уже с готовым и проголосованным решением. Сам Букейханов был категорически против выхода из-под опеки сибирских областников, а также высказывался за то, чтобы не торопиться с объявлением территориально-национальной автономии.

Однако на съезде нашлись люди, главным образом, из числа молодых «сепаратистов», которые выступили против мнения общепризнанного лидера. Одним из них являлся Джаганша Досмухамедов, принадлежавший по рождению к Малому жузу, поэтому его вместе с братом Халелом, а также другими их единомышленниками прозвали малоордынцами. Почему ордынцами? Дело в том, что на II Оренбургском съезде (5—13 декабря) был

образован так называемый Временный Народный совет Алаш-Орда*, первое, по-сути, казахское правительство**. Малоордынцы выступили за немедленное провозглашение территориальной автономии и потребовали поставить этот вопрос на голосование, но проиграли; с незначительным, правда, недовесом голосов (33 против 40), но всё-таки проиграли группе Алихана Букейханова.

Последний в качестве одного из аргументов своей тактики «поспешать медленно» привёл то обстоятельство, что у Народного совета Алаш-Орды пока нет точных сведений о том, как к данному вопросу относятся кайсаки, проживающие на территории Туркестана и вошедшие в ноябре 1917 г. в состав так называемой Кокандской (или Туркестанской) автономии***. Да и русскоязычное население степной зоны, делегаты от которого, кстати, не были приглашены на оренбургский съезд, по мнению Букейханова, тоже не мешало бы спросить, поскольку демобилизованные из Российской армии фронтовики, возвращающиеся домой в некоторых случаях и при оружии, вполне могут-де и погром устроить**** в казахских аулах, если им вот так сразу объявить о том, что они уже с завтрашнего дня должны подчиняться кайсак-киргизской национальной администрации.

_______________

*Орда в переводе с древнетюркского «ставка, резиденция хана, дворец». А хан Алаш, как мы уже отмечали, считался мифологическим первопредком кайсак-киргизов, первым их предводителем времён Чингиз-хана. Чокан Валиханов к тому же отыскал в среднеазиатских исторических хрониках и существовавшего в действительности казахского хана под таким именем, жившего в ХIV веке и храбро сражавшегося с войсками самого Тамерлана. «Алаш» также являлся тотемным боевым кличем (ураном) у кайсак-кигизов, навроде нашего российского «ара», перенятого нами, по версии Льва Гумилёва, также от завоевателей монголов. По легенде Чингиз-хан присвоил каждому из родов своего тюркоязычного войска отдельный тотемный клич, а также символику в виде какого-то определённого дерева и животного (или птицы).

**Состояло из 15 человек кайсак-киргизов, держателей, так скажем, контрольного пакета акций; однако со временем Народный совет предполагалось расширить до 25 человек за счёт представителей других национальностей, населявших казахские степи.

***Во главе Кокандской автономии, кстати сказать, также находились казахи по национальности, сначала это был Мухамеджан Тынышпаев, а потом Мустафа Чокаев.

****Тогдашние русские люди были в этом плане немного покруче замешены, чем мы нынешние образованные россияне-толстовцы. В газетах того периода можно найти, например, заметки о самосудах в сибирских деревнях, доходивших даже до закапывания в землю живыми воров, пойманных с поличным на месте преступления.

Несмотря на проигрыш при голосовании, группа малоордынцев настояла на том, чтобы в течение месяца провести опрос среди населения и выяснить «возможность присоединения всех казак-киргиз к автономии Алаш», и в случае, если последние изъявят такое желание, обязать Народный совет

Алаш-Орды объявить об автономии «при первой возможности». Однако к концу января 1918 г. политические обстоятельства изменились настолько, что алашордынцам пришлось полностью отказаться от намеченных планов. Дело в том, что большевики после Октябрьской революции очень серьёзно взялись за порученное им исторической судьбой дело и разогнали все неподконтрольные их власти структуры — сначала Учредительное собрание, потом Сибирскую областную думу, а затем Кокандскую автономию*, ну и в завершении взяли штурмом Оренбург, где хозяйничал с ноября 1917 г. мятежный атаман Дутов и под крылышком которого, что называется, и ютился до поры до времени Народный совет Алаш-Орды**. В результате, после занятия Оренбурга красными, «министры» алашордынцы вынуждены были вместе с Дутовым бежать в степь и там скрываться от преследования большевиков.

На некоторое время о них все забыли, и на политическую сцену вместо партии «Алаш»*** выступила ещё одна революционная организация кайсак-киргизов — казахская социалистическая партия под названием «Уж Жуз» («Три Жуза»), штаб-квартирой которой стал Омск, а во главе её, оттеснив прежнего лидера, оказался в декабре 1917 г. Кольбай Тогусов, тоже, кстати, выходец из знатного байского рода. Сравниться по полярности с «Алаш» «Уж Жуз», конечно, не могла, однако, приняв просоветскую ориентацию, партия в начале 1918 г. стала набирать заметный политический вес и рассчитывала со временем перехватить инициативу у своих конкурентов, но, несмотря на все усилия, так и не смогла этого сделать****. Более того, на главного политического соперника ужжузовцев, на партию Алихана Букейханова в конце февраля в начале марта сделало ставку, как ни странно, правительство Ленина, что было, впрочем, вполне естественно, поскольку «Алаш» действительно имела гораздо большее влияние в казахских аулах, чем все остальные политические организации вместе взятые, так на выборах в Учредительное собрание за неё проголосовало 90% кайсак-киргизов*****. Поэтому именно с партией Алихана Букейханова и принял решение договариваться Совет народных комиссаров. Сначала по прямому телеграфному проводу с одним из ведущих функционеров «Алаш» Халелом Габбасовым, проживавшим на легальном положении в Семипалатинске и официально признавшим советскую власть, вёл диалог народный комиссар по национальным делам Иосиф Сталин, а некоторое время спустя (2 апреля) в Москве с представителями той же организации братьями Досмухамедовыми встретился и сам В. И. Ленин.

_______________

*Особое «усердие» при поистине кровавом погроме Кокандской автономии проявили отряды армянской диаспоры в Туркестане, опасавшиеся создания политического союза кокандских автономистов с извечным и самым главным врагом армян — Турцией.

**Столицей кайсак-киргизской автономии и, соответственно, местом пребывания Временного Народного совета на декабрьском съезде был утверждён Семипалатинск, связанный с такими почти священными для казахов-евразийцев именами, как Абай, Чокан Валиханов и Григорий Потанин. Однако, поскольку в Семипалатинске уже с конца 1917 г. распоряжались большевики, алашордынцы решили пока отсидеться в Оренбурге.

***Была образована в ноябре 1917 г. под лозунгом «Освобождение казахского народа из-под колониального ига». Программу партии написал А. Букейханов.

****Кольбай Тогусов в своих статьях в большевистской печати делал упор на то, что партия «Алаш» проповедует контрреволюционные идеи кадетов, что являлось чистой воды демагогией, поскольку алашордынцы выступали за отмену частной собственности на землю и за введение прогрессивной шкалы налогов, а это скорей эсеровские идеи, причём центристского, черновского, толка, но никак не кадетские. В среде же своих соплеменников казахов Тогусов и его однопартийцы распространяли сведения о том, что лидеры «Алаш» имеют всего по одной жене, да и те у них русские или украинки по национальности, так что детей своих они уже воспитывают в чисто православных традициях. Сам Тогусов, как и полагалось всем

знатным людям на востоке, имел несколько жен, все они были мусульманки, а старшая из них даже оказала в религиозном плане достаточно сильное влияние на

мужа. Возможно, что именно такого рода увлечения традиционализмом и привели партию «Уж Жуз» и самого её лидера к политическому поражению при большевиках. Более того в мае 1918 г. Кольбая Тогусова, занимавшего высокую должность товарища (заместителя) председателя комиссара юстиции Западной Сибири и Степного края, обвинили в злоупотреблениях властью и на период следствия посадили в тюрьму, покинуть которую он так и не смог, поскольку в результате случившегося в июне антисоветского переворота Тогусов, как активный пособник советской власти, был переведён уже в разряд политических заключённых и на следующий год умер в колчаковском тюремном лазарете от тифа.

*****Завоевала на выборах 43 депутатских места и стала восьмой по численности партией в Учредительном собрании.

Результатом всех этих переговоров явилось письменное соглашение, условия которого были точно такими же как и с алтайскими каракорумцами: поддержка правительством Народных комиссаров курса на национальную автономию взамен на полную лояльность со стороны Алаш-Орды к советской власти и посильную помощь в продвижении большевистских идей на местах и особенно в отдалённых степных аулах. Совершив такой политический разворот, алашордынцы вызвали вполне естественную реакцию со стороны своих бывших союзников — оренбургских и уральских казаков, так что по возвращении в Уральск братья Досмухамедовы были арестованы. Впрочем, находились в тюрьме они совсем недолго, по настоянию местных земцев их почти сразу же освободили, после чего они уже в ходе начавшегося в июне на востоке России широкомасштабного вооруженного мятежа сразу же перешли на сторону белых. Такие политические метания, надо отметить, были весьма характерны для большинства национальных лидеров той поры, которым в условиях Гражданской войны с целью проведения собственного курса на автономию,

приходилось постоянно лавировать между двумя группировками глобального масштаба — белыми и красными. Формально находясь на

стороне одних, они в то же самое время устраивали свои тайные дела с другими. Так весной 1918 г., подписав официальное соглашение с правительством Ленина, алашордынцы тайно налаживали и поддерживали связи с подпольными эсеро-офицерскими антисоветскими организациями. А в конце 1919 г. они проделывали то же самое, но только теперь уже изменяя белому движению в пользу красных.

Согласно докладу поручика А. И. Зубарева-Давыдова, семипалатинское отделение Алаш-Орды, установив в апреле-мае 1918 г. контакт с руководством местной подпольной антисоветской организации, передало ему 29 тысяч рублей и договорилось о совместном вооруженном выступлении, для чего в близлежащих к Семипалатинску аулах под руководством русских офицеров-инструкторов началось формирование и обучение вооруженных групп из числа инородцев. Правда, когда намеченное восстание началось, казахи опять-таки по какой-то непонятной причине затянули с выступлением, и город от большевиков пришлось освобождать самим семипалатинским подпольщикам без какой-либо обещанной помощи со стороны степняков. Семипалатинск был оставлен красными 10 июня, и только через неделю (18 июня) в пригород Семипалатинска в так называемую Заречную слободу (тоже, кстати, получившей в среде инородцев название Алаш) прибыл первый отряд казахов в количестве по разным данным примерно в 300—500 конных бойцов.

А 19-го числа на главной Соборной площади у Никольской церкви уже, собственно, самого Семипалатинска* прибывшему национальному воинству местные военные и гражданские власти организовали торжественную встречу («Свободная речь», Семипалатинск, от 21и 22 июня 1918 г.). С приветственными речами на ней выступили военные и гражданские руководили города, а также временный уполномоченный Сибирского областного правительства А. И. Зубарев-Давыдов. Во время парадной церемонии на площадь сначала вынесли национальный флаг Алаш-Орды (белое полотнище, в центре которого была изображена казахская юрта), а вслед за тем при приветственном громогласном «алала» со стороны своих соплеменников на Никольскую площадь въехал председатель Всекиргизского народного совета Алаш-Орды Алихан Букейханов. Это был его звёздный час, ради которого он жил, боролся и страдал, и за которой (20 лет спустя) пошёл «на плаху», а вслед за ним — большинство его друзей и единомышленников — алашордынцев, взявших за основу своего революционного гимна, также как и каракорумцы, мелодию «Марсельезы».

_______________

*Заречная слобода находилась на левом берегу Иртыша, а Семипалатинск на правом. Сам город первоначально был основан в нескольких километрах выше по течению реки, как крепость на границе с джунгарами. Своё название, кстати, город, по одной из версий, получил от некогда располагавшегося на этом месте джунгарского религиозного комплекса, состоявшего из семи строений (палат). В 1718 г. здесь обосновались государевы служилые люди под охраной сибирских казаков, а спустя несколько десятков лет, в 1764 г., чуть ниже по течению реки стихийно организовалось и крупно-оптовое торговое место, «Кара базар» («Чёрный базар»), по обмену товарами со степняками, куда со временем стали приезжать купцы из разных мест, в том числе из Средней Азии и Китая. В 1776 г. ввиду более выгодного фортификационного положения крепость решили перенести поближе к Кара базару (Заречной слободе), сохранив за ней, а затем и за образовавшимся вокруг крепости городом прежнее название — Семипалатинск.

Ещё до прибытия алашордынского воинства в Семипалатинске 16 июня при городском военном штабе был образован мусульманский отдел в составе трёх человек, двух казахов и одного татарина — подполковника Российской армии Х. Тохтамышева, занявшего пост начальника этого отдела. Собственно под крыло мусульманского отдела и перешел прибывший из степи отряд казахских джигитов, на основе которого некоторое время спустя был сформирован 1-й Семипалатинский кавалерийский полк. Руководил этими мероприятиями подполковник Тохтамышев, который вскоре занял должность руководителя военного совета (на правах военного министра) в правительстве Алаш-Орды. Собственных офицерских кадров казахи тогда ещё не имели в связи с существовавшим до 1917 г. запретом для инородцев Средней Азии служить в Российской армии. Для того чтобы исправить данное положение Алаш-Орда планировала открыть в Оренбурге собственное юнкерское училище для подготовки национального офицерского корпуса, но на все эти цели нужны были деньги, а их в достаточном количестве у Алаш-Орды на тот момент не было. Армия, как известно, удовольствие не из дешевых, однако, без неё никак нельзя, армия — это первооснова любой государственности.

Ещё на своём декабрьском национальном съезде казахи решили создать на добровольно-принудительной основе отряды собственной народной милиции в количестве 26 500 человек, по 30 джигитов от каждой волости. Снабжение будущих милиционеров лошадьми и обмундированием поручалось «аульным обществам», обязательства же по приобретению оружия брало на себя само правительство Алаш-Орды. Принимая во внимание такое довольно значительное число милиционеров, некоторые исследователи полагают, что то была попытка создания ни больше, ни меньше, а — отрядов национальной гвардии.

Прибывшие вместе с Букейхановым в Семипалатинск Ермеков и Байтурсынов сразу же приступили к налаживанию контактов с новой сибирской властью. В начале своей деятельности им пришлось сотрудничать с эсеровским Западно-Сибирским комиссариатом, ну а в июле и августе уже с областническим Временным Сибирским правительством. Сразу заметим, что имевшая место политическая разнокалиберность высших органов сибирской власти конечно же не могла не сказаться на развитии отношений с казахским национальным руководством. Западно-Сибирский комиссариат, по всей видимости, довольно лояльно отнёсся к претензиям кайсак-киргизов по образованию собственной территориально-национальной автономии, так как это, ещё раз подчеркнём, вполне соответствовало программным установкам эсеровской партии.

Именно при уполномоченных ЗСК по Семипалатинской области Г. Г. Каф-тане и Б. К. Ляховиче вышли в свет первые нормативные акты правительства Алаш-Орды, датированные 24 июня, одним из ключевых положений которых являлась отмена частной собственности на землю* и возвращение уже размежеванных для русских переселенцев земель, но ещё не находившихся в эксплуатации, назад — в обращение территориальных национальных общин казахов-степняков. Данное положение также сближало позиции ЗСК и Алаш-Орды. Но вот пункт №13 «Законодательных положений Алаш-Орды» от 24 июня наверняка мог насторожить даже и эсеров-интернационалистов из Западно-Сибирского комиссариата. В нём официально извещалось о том, что «все государственные налоги, падающие на население территории автономии Алаш, поступают в кассу Алаш-Орды». О дальнейшей судьбе собранных денег ничего не сообщалось, так что многим стало непонятно — собираются ли вообще алашордынцы делиться с сибиряками своими налоговыми сборами, а если собираются (как члены общесибирской федерации), то в каком количестве? Вызывало сомнение и создание собственных, по-сути, вооруженных сил в количестве целых двух дивизий.

_______________

*«Институт частной собственности на землю на территории автономии Алаш отменяется» («Законодательные положения Алаш-Орды», параграф-11, пункт-1).

Для того чтобы узнать в полном объёме о замыслах казахских националов комиссары ЗСК срочно вызвали в Омск их общего знакомого по Томску, одного из лидеров Алаш-Орды Алимхана Ермекова. Последний, кстати, являлся не только делегатом двух сибирских эсеро-областнических съездов, но и членом избранного в декабре 1917 г. Временного Сибирского областного совета, ставшего прообразом первого Сибирского областного правительства. Ермеков выехал в Омск 25 июня, но пока добирался до места, власть в регионе существенным образом поменялась и перешла в руки ВСП, а точнее — к консервативным политикам из числа сибирских областников, так что из действительных эсеров у власти остался лишь Михаил Шатилов, который, по-сути, мало что решал в Омском правительстве, хотя и входил в его элиту — в Совет министров.

Временное Сибирское правительство в одной из первых своих программных деклараций ясно дало понять, что ни о какой территориальной автономии национальных меньшинств Сибири, в том числе и Степного края, оно вести речь не намерено, что оно готово предоставить все условия для развития национального самосознания инородцев, но только в рамках национально-культурной автономии и не более того. Для Ермекова такое заявление стало полной неожиданностью, и перед ним сразу же встал вопрос: а стоит ли тогда вообще продолжать диалог с новыми краевыми властями, раз они одним, что называется, росчерком пера перечеркнули фактически все нормативные акты «Законодательных положений Алаш-Орды». После некоторого раздумья и, видимо, посоветовавшись посредством телеграфа с

семипалатинскими однопартийцами, он решил подзадержаться ещё на некоторое время в Омске и попробовать всё-таки от имени своего национального правительства договориться с сибирским Советом министров. В соответствии с этим планом он 10 июля представил министру туземных дел М. Б. Шатилову проект политического договора между Алаш-Ордой и ВСП.

В документе значились четыре пункта, в соответствии с к которыми Сибирское правительство должно было всё-таки признать Алаш территориальной автономией* и главенство правительства Алаш-Орды над всеми чисто казахскими национальными учреждениями, а также оказать помощь (вооружением и офицерскими кадрами) «в создании национальной армии» и предоставить Алаш-Орде крупный финансовый заём. Со своей стороны казахское правительство обязывалось временно (до вынесения окончательного решения по поводу своей автономии Всероссийским Учредительным собранием) признать подчинённость всех органов власти (как назначаемых, так и выбираемых) на своей территории Сибирскому правительству, правда, при непременном участии в решении всех вопросов представителей Алаш-Орды.

_______________

*Согласно решениям II Оренбургского съезда территория Алаш распространялась на земли современного Казахстана, Киргизии, Ферганской области Узбекистана и даже на ту часть Горного Алтая, где компактно проживали представители кайсак-киргизской народности.

15 июля М. Б. Шатилов представил проект данного соглашения Совету министров. Однако никаких решений по прошению Ермекова принято не было; проект, что называется, сразу же положили в долгий ящик, полагаясь на то, видимо, что Алаш-Орда, возможно, одумается и снимет все свои политические претензии, как это сделали большинство нацменьшинств Сибири. Но не тут-то было, казахи и не думали отступать, более того в двадцатых числа июля в Омск пожаловал сам потомок Чингиз-хана, председатель правительства Алаш-Орды Алихан Букейханов и привёз с собой новый проект договора, ещё более вызывающий по своему содержанию, чем предыдущий. Подтвердив практически все пункты документа от 10 июля, новые предложения для Временного Сибирского правительства выглядели следующим образом: обменяться с автономией Алаш взаимным признанием (!), после чего образовать федерацию автономий Сибири, Алаша, Башкирии и Туркестана и в целях создания единой федеральной власти созвать в ближайшее время конгресс депутатов автономных народов и окраин, освобождённых от большевиков.

Букейханов подал своё, уже трудно сказать, прошение или требование в Совет министров 26 июля, и в тот же день руководитель военного совета Алаш-Орды подполковник Тохтамышев направил на имя управляющего военным министерством генерала Гришина-Алмазова развёрнутый запрос по поводу оказания со стороны сибиряков незамедлительной помощи в формировании регулярных подразделений кайсак-киргизской национальной

армии в составе 4-х конных корпусов и одной отдельной дивизии (а это как раз и были те двадцать шесть с половиной тысяч человек, что планировалось вооружить на основании решения II Оренбургского съезда). А 29 июля на заседании Омского областного земского собрания в присутствии, между прочим, министра юстиции Сибирского правительства Г. Б. Патушинского представитель киргиз-кайсакской группы депутатов Е. И. Итбаев заявил, что население Акмолинской, Семиреченской, Тургайской, Оренбургской и Ферганской областей намерено в ближайшее время официально объявить о своей киргизской территориальной автономии («Сибирская речь» за 4 августа 1918 г.). Точно такой же выпад повторил в Кустанае член Всероссийского Учредительного собрания С. К. Кадирбаев («Акмолинские областные ведомости», Омск, за 10 августа 1918 г.). По некоторым данным, документально, правда, неподтверждённым, Букейханов даже, якобы, угрожал вместе с Туркестаном отложиться от России в сторону Турции, в том случае, если Сибирское правительство не пойдёт навстречу Алаш-Орде (см. например интервью министра внутренних Вл. М. Крутовского красноярской газете «Свободная Сибирь», номер от 7 сентября 1918 г.). Это, конечно, апокриф, но, вполне возможно, что именно аргумент, в нём изложенный, мог решающим образом подействовать на ВСП.

В общем, уступив такому жесткому напору со стороны представителей пятимиллионного населения казахских и киргизских степей, омский Совет министров своим указом от 27 июля образовал правительственную комиссию во главе с М. Б. Шатиловым для рассмотрения предложений Алаш-Орды. 29 июля означенная группа экспертов под председательством управляющего министерством народного просвещения В. В. Сапожникова* приступила к своей работе и, заседая с небольшим перерывом четыре дня, вынесла в начале августа своё решение по данному вопросу. Букейханова за это время удалось уговорить снять своё предложение по созыву конгресса депутатов автономных народов и по созданию федерации окраинных автономий. Штаб Сибирской армии, в свою очередь, выполняя поручение А. Н. Гришина-Алмазова, добился от Х. Тохтамышева признания за сибирским военным руководством главенства в назначении командного состава кайсак-киргизских вооруженных формирований и полного их подчинения приказам и распоряжениям омского Центрального штаба.

_______________

*Шатилов в конце июля срочно выехал в Томск для того, чтобы обсудить с членами Сибирской областной думы предложения правительства о порядке работы СОД, собиравшейся 8 августа открыть свои пленарные заседания.

9 августа готовый проект соглашения с Алаш-Ордой на заседании Совета министров озвучил М. Б. Шатилов. Внимательно ознакомившись с ним и посовещавшись, сибирские министры приняли решение всё-таки его не подписывать. И опять, как и в предыдущий раз, на мнение Совета министров повлиял один небольшой, но существенный факт, — приписка к проекту договора с особым мнением одного из членов правительственной комиссии, юриста по образованию, А. М. Ярмоша, который указал на полную неопределённость политической ситуации и на относительную правомочность сторон заключать подобного рода договора, могущие иметь в будущем необратимые и вполне негативные последствия. Видимо, аргументы юриста Ярмоша стали весьма убедительными для юристов Вологодского и Патушинского, к мнению которых присоединилось и большинство других членов Совета министров*, так что они означенный проект соглашения по основным его пунктам отклонили, оставив в силе лишь договорённости Центрального штаба Сибирской армии и военного совета Алаш-Орды по формированию вооруженных сил кайсак-киргизов.

Шатилов, видимо, не совсем довольный принятым решением, направил проект договора ещё и в адрес Сибирской областной думы, но даже там планировавшееся соглашение признали нуждающимся в доработке и сделали запрос Алаш-Орде прислать своих представителей в Томск для более детального обсуждения данной темы**.

Примерно то же самое происходило и на западе казахских степей. Там деятели местного отделения Алаш-Орды, создавшие даже что-то вроде собственного правительства (Уильский Оляят), вступали со своими отрядами в освобождённые, как правило, уральскими или оренбургскими казаками города и входили в контакт с представителями новых властей. Всё было схоже, что называется, как под копирку, с той лишь разницей, что в восточных районах алашордынцы взаимодействовали с представителями Временного Сибирского правительства, а на западе, главным образом, с представителями Комуча.

И опять, на новом витке гражданского противостояния, алашордынцам пришлось лавировать и искать поддержки своей автономии сразу по трём адресам: у Комуча, у Оренбургского казачьего правительства атамана Дутова и у Временного Сибирского правительства и даже у Сибирской областной думы***. С Дутовым вело переговоры тургайское отделение Алаш-Орды, с сибирским правительством так называемое восточное отделение, а с Комучем — западное, то есть правительство Уильского Оляята. В августе, потеряв всякую надежду договориться с сибиряками, с той же целью в Самару выезжали также и представители восточного отделения во главе с самим Букейхановым.

_______________

*В период подготовки проекта данного договора однозначно против предоставления кайсак-киргизам территориальной (а, по сути, политической) автономии высказались две ведущие омские газеты — кадетская «Сибирская речь» и кооперативная «Заря» («орган социалистической мысли»), обеспокоенные судьбой русских переселенцев в районах, предполагавшихся, как полагали редакционные коллективы, к отделению от Сибири и от России в целом.

**Основную часть фактического материала освещённых нами июньско-августовских событий мы взяли из замечательной статьи В. И. Шишкина «Взаимоотношения Алаш-Орды и Временного Сибирского правительства».

***14 июля 1918 г. председатель Алаш-Орды А. Н. Букейханов направил в Томск председателю Сибирской областной думы И. А. Якушеву приветственную телеграмму, в которой говорилось, что «правительство Алаш-Орды видит спасение нашего общего Отечества — России — в федерации автономных областей» (ГАТО. Ф.72, оп.1, д. 39, л. 84).

С Комучем деятелям Алаш-Орды повезло больше, чем с ВСП. Самарские эсеры сразу же после прихода к власти провозгласили право тюркско-татарских народов на национально-территориальную автономию, а не на культурную, как в Сибири. А в начале сентября Самара даже официально признала автономию Алаша, об этом 19 сентября сообщил печатный орган Комуча газета «Вестник Комитета членов Всероссийского Учредительного собрания». С правительством Алаш-Орды было подписано два договора, об управлении краем и военный. Согласно первому, на территории автономии действовали российские законы, изданные Временным правительством в 1917 г., а при Алаш-Орде состоял для контроля уполномоченный Комуча, но вместе с тем казахское правительство признавалось «единственным органом управления на территории автономии Алаш в пределах, представленных Алаш-Орде прав» и получало право назначать уездных и областных комиссаров. Военным договором предусматривалась неразделённость всей армии, подчинение общему командованию, то есть военному руководству Комуча. При Алаш-Орде же организовывался особый военный отдел, руководитель которого назначался правительством Алаш-Орды и утверждался Комучем. Что касается финансовой поддрежки, то на развитие автономии кайсак-киргизов Комуч выделил 3 миллиона рублей (и ещё миллион — башкирам с той же целью).

Таким образом, становится вполне очевидным тот факт, что Сибирское правительство, в отличие от других демократических правительств востока страны, заняло в вопросе о национально-территориальной автономии казахов самую осторожную позицию. И даже в военном вопросе оно решило ограничиться удовлетворением лишь формального минимума из всего того, о чём просила Алаш-Орда. Так, несмотря на готовность алашордынцев сформировать несколько конных корпусов, сибиряки вооружили лишь один конный полк. В то же самое время, например, Оренбургское войсковое правительство снарядило два казахских национальных полка (Кустанайский и Иргизский), а Комуч профинансировал создание малым жузом целой Народной армии — «Халык Аскери», состоявшей на начальном этапе, правда, тоже лишь из одного конного полка, но уже в ближайшей перспективе общее количество вооруженных сил Уильского Оляята планировалось довести до 2 тысяч человек. Сибирское же правительство к концу августа месяца, есть такие сведения, что вообще прекратило выделять деньги на содержание вооруженного подразделения семипалатинских алашордынцев.

Вдобавок к этому 22 августа омский Совет министров высказался категорически против того, чтобы представители Алаш-Орды приняли участие в Уфимском государственном совещании всех противобольшевистских сил (проходило с 3 по 21 сентября), чего, однако, добиться так и не удалось, алашордынцы присутствовали в сентябре в Уфе, но, правда на правах лишь своего рода статистов. Все основные вопросы на Совещании решали, по признанию самих казахских националов, «комитетчики (члены Комуча) и сибиряки». Правительство Директории, выбранное на государственном совещании, хотя и признало права наций на автономию, но уже в начале ноября временно приостановило деятельность всех областных, казачьих и национальных правительств, а пришедший через две недели к власти А. В. Колчак издал постановление о полном упразднении данных правительств, в том числе и казахского. В ответ западное отделение Алаш-Орды телеграфом уведомило Омск, что не собирается подчинятся такому решению и даже пыталось некоторое время сохранять относительную самостоятельность, в силу того, в первую очередь, что до территории Малого жуза долгое время не дотягивались руки колчаковских эмиссаров.

Здесь мы немного опять-таки забегаем вперёд, но уж, видимо, так надо, и для того, чтобы уже полностью поставить все точки над «i» в данном вопросе, отметим: в апреле 1919 г. всем членам партии «Алаш», «запятнавшим себя сотрудничеством с белыми», от лица Советского правительства вышла полная амнистия. После чего в декабре того же года, видя надвигающийся крах колчаковщины, многие из деятелей казахского национального движения опять начали переходить на сторону большевиков, а некоторые, например такой видный алашевец, как Ахмет Байтурсынов, даже вступили в их партию. И всё это делось, в том числе, для того, чтобы добиться долгожданной автономии для своего народа, которая, наконец, была официально объявлена в августе 1920 г. в формате национальной республики в составе РСФСР.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ВРЕМЕННОЕ СИБИРСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО

САМАРСКИЙ КОМУЧ

И ДРУГИЕ

В сгущённой мгле предрассуждений…

А. Пушкин. Вольность

Новая власть слишком молода, а старый

механизм слишком окостенел для этого.

Сломать этот механизм рядом грубых ударов,

какой-то новой социалистической «дубинкой

Петра Великого»? Это трудно без колоссальной

дезорганизации. Выход — я хочу сказать —

разумный выход — только один. Это — создание

краевых органов власти, деление России на

национально-территориальные и хозяйственно-

бытовые области, иными словами — развитие

в сторону федерации.

В. Чернов. Листки из политического дневника

1. Центробежные тенденции

Пророчества и чаяния сибирских областников, о которых мы уже так много и долго говорили, сбывались, как показала практика, не только по поводу автохтонных меньшинств востока России, но также и на почве областническо-автономного устройства территориальных районов, населёнными русскоязычными российскими субэтносами — сибиряками, уральцами, пермяками, волгарями и пр. Причём, несмотря на прогнозы многочисленных скептиков, все эти областные структуры и их правительства проявили в час испытаний для нашей Родины стремление не к сепаратизму, а, наоборот, к объединению. Вместе с тем не стоит, однако, сбрасывать со счетов и влияние на данный возрожденческий процесс ещё и эсеровских идей федерализма в качестве нового концепта для народов на тот момент уже бывшей единой и когда-то неделимой Российской империи.

Более того, по партийной принадлежности данные правительства можно охарактеризовать, в основном, именно как эсеро-меньшевистские, а их социальный состав (как, кстати, и состав сибирских областников) определить, главным образом, как интеллигентский. Чаще всего эти новообразования принято в исторической науке называть «автономными» или «областными» правительствами. Однако понятие «автономное правительство» не совсем правомерно, считают многие аналитики, поскольку те правительства не имели, за некоторым исключением, вполне определённой и завершенной концепции своего самостоятельного развития. С точки же зрения территориальной термин «областное правительство», как считают всё те же комментаторы, в данном случае вполне приемлем, так как регионально данные правительства опирались в большинстве своём на территории одной или даже нескольких губерний.

К сентябрю 1918 г. (к началу Уфимского государственного совещания) на территории бывшей Российской империи, в районах, не оккупированных германо-австрийским военным блоком, а также странами Антанты, было, по разным подсчётам, около двух десятков независимых, но не отделившихся от России правительств. 1) Московское — Совет народных комиссаров, 2) Самарское — Комитет членов Учредительного собрания, 3) Омское — Временное Сибирское правительство, 4) Екатеринбургское — Уральское областное правительство, 5) Архангельское — Северное областное правительство, 6) Кубанское, 7) Донское, 8) Прикамский Комуч, 9) Автономное правительство Туркестана, 10) Каспийско-Кавказское областное правительство, 11) Автономное правительство Башкирии, 12) Уральское войсковое (казачье), 13) Оренбургское войсковое (казачье), 14) Управление тюрко-татар внутренней России и Сибири (Уфа), 15) Забайкальское правительство атамана Семёнова, 16) Деловой кабинет (правительство) генерала Хорвата (Дальневосточное), 17) Временное правительство автономной Сибири (правительство Дербера–Лаврова), 18) Правительство Алаш-Орды. Ну и некоторые добавляют ещё в качестве самостоятельного, что небесспорно, правительство Приморской (Владивостокской) областной земской управы. Плюс к этому можно также причислить сюда и известную нам уже Каракорум-Алтайскую окружную управу, а также Буряцкий национальный комитет (Бурнацком) в Забайкалье. В конце сентября к ним добавилось ещё и Временное правительство Амурской области в Благовещенске. Итого — двадцать два. Вполне возможно, что кто-то насчитает и больше. В общем — целое «лоскутное одеяло».

На оккупированных иностранцами территориях находилось ещё шесть относительно самостоятельных правительств: 1) Украины, 2) Крымское, 3) Белорусское, 4) Литовское, 5) Латышское, 6) Эстонское. Всего же в пределах бывшей Романовской империи некоторые исследователи насчитывают до 39 областных и национальных государственно-политических образований. Все они были как бы заодно, поскольку действовали все против одного — Московского большевистского Совета народных комиссаров, и, в конечном итоге, как известно, проиграли ему. Парадокс? Да, кто-то скажет именно так. Хотя, возможно, это и не парадокс вовсе, а вполне себе определённая историческая закономерность. Ибо — Бог троицу любит, — говорят в народе; сначала Разин, потом Пугачев, ну и в завершении всех этих, а также других, менее значимых попыток, явился, наконец, Ленин на пару с Троцким.

Что касается в отдельности востока России, то здесь из всего многообразия областных и национальных правительств реально могли претендовать на роль объединяющего центра только два: Временное Сибирское правительство и Комуч. Остальным оставалось лишь выбрать кого-то себе, так сказать, в патроны. Так получилось, что многие выбрали Комуч, но не меньшее количество полусамостоятельных территориальных образований в итоге оказалось и под крылом ВСП. В результате образовалось как бы две, с нашей точки зрения, суперавтономии: Омская и Самарская — соответственно, и несколько субавтономий, перешедших под их юрисдикцию, а, проще говоря, — в подчинение к этим двум.

Во главе Сибирского правительства, как мы уже знаем, стояли автономисты-потанинцы (все и по рождению и по судьбе сибиряки, за исключением Ивана Михайлова, который в этом отношении был, что называется, немного «полукровка»), но за их спинами стояли и оказывали влияние на проводимую ими политику правые круги и прежде всего омские кадеты под руководством Валентина Жардецкого, которых один из участников тех событий Лев Кроль, например, охарактеризовал как «полных неумех», а также люди, близкие к томскому Потанинскому кружку во главе с Александром Адриановым. Последние были конечно же намного поопытнее своих омских коллег и поавторитетнее; что в общей сумме давало на первых порах вполне неплохой, как мы уже знаем, практический результат.

Что собой представлял Комуч в этом плане необходимо для большей ясности картины хотя бы в нескольких словах также сейчас описать. Оговоримся сразу, что мы в данном случае не собираемся претендовать на строго научный и объёмно доскональный анализ деятельности Самарского правительства, поскольку это не является для нас самоцелью, это, во-первых, а, во-вторых, за нас это давно уже сделали множество других исследователей, специально и плодотворно занимавшихся и занимающихся до сих пор данной проблематикой. Нас же будут интересовать теперь лишь некоторые характерные исторические данности, которые позволят понять, что называется, в сравнении деятельность правительств двух «сверхдержав» эпохи Гражданской войны в России: областного территориального образования под названием Самарский Комуч и Сибирской автономной области. Немного поговорим мы и о некоторых других территориальных образованиях, также представлявших собой некий колоритный планетарный контраст на фоне двух только что упомянутых нами звёзд первой величины. А также о влиянии друг на друга этих «небесных тел», об их взаимном отторжении и притяжении на разных этапах своей, так скажем, политической траектории.

2. Самарский Комуч

Мы стоим на принципиальной позиции создания

третьей силы между большевистской охлократией*

и военно-буржуазной контрреволюцией.

В. Чернов. Из выступления на IХ совете партии эсеров

Самара три раза в своей истории бунтовала против центра, один раз во времена Степана Разина, второй раз при Емельяне Пугачёве и третий — в годы Гражданской войны. Поволжский регион, а точнее район так называемой Средней Волги ещё в период первого и второго хождения в народ землевольцев (зачинателей революционного движения в России) стал одним из основных в плане развития провинциального освободительного движения. Здесь в частности, и ни где-нибудь, а именно в Самарской губернии, на поприще народнической агитации подвязывалась в своё время в подвижники пробуждения революционного сознания масс сама «гордость русского социализма» Вера Николаевна Фигнер, как, впрочем, и некоторые другие не менее известные российские бунтари второй половины XIX века.

Потом в начале уже собственно революционного ХХ века сюда в Среднее Поволжье потянулись «щупальца» продолжателей дела «Народной воли» (созданной Верой Фигнер и её ещё более знаменитой подругой и первой великомученицей от революции Софьей Перовской со товарищами) в лице террористов эсеровской партии, членов, так называемых летучих отрядов ПСР. А вслед за ними из столичных московских и питерских центров в Самару пожаловали и эмиссары от крупнейших в России жидомассонских лож**. Засим готовился всесокрушающий девятый вал (смотри одноимённую картину Айвазовского) великой русской революции. Кстати, в 1914 г. в Самару для создания здесь ячейки ложи «Великий Восток народов России» приезжал небезызвестный А. Ф. Керенский, с 1912 г. член «Великого Востока», а с 1916 г. его генеральный секретарь, 7 июля 1917 г. ставший министром-председателем Временного революционного правительства России.

_______________

*Охлократия в переводе с древнегреческого — власть толпы.

**В достаточно известной и довольно часто цитируемой современными российскими историками статье Леопольда Хаймсона «Проблемы социальной стабильности в городах России: 1905—1917 гг.», опубликованной в двух номерах за 1964 и 1965 гг. американского журнала «Slаvic Review», есть, в частности, указания на то, что в 1911—1914 гг. были основаны многочисленные масонские ложи не только в обеих российских столицах, но и в провинциальных центрах, таких как Киев, Самара, Саратов, Тифлис, Кутаиси и др.

После Октябрьского большевистского переворота, явившегося, по-сути, очередным этапом великой русской революции, Самара также стала одним из центров огромного по своим масштабам антиправительственного заговора на востоке страны, организованного социалистами-реваншистами и в первую

голову эсерами конечно же. Общее руководство всем антибольшевистским движением в России осуществляли на тот момент две «контрреволюционные» (по формулировке ЧК) нелегальные организации: «Национальный центр» (чисто кадетская структура) и «Союз возрождения» (эсеро-кадетское объединение). В начале лета 1918 г. эмиссары этих двух подпольных политических штабов разъехались по российским областям весям с целью общего руководства восставшими против власти советов регионами. Причём получилась так, что посланцы от «Национального центра» отбыли практически все на юг, на Кубань в район действия армии генералов Алексеева и Деникина, а делегаты от «Союза возрождения» главным образом сосредоточили свои усилия именно на наших, то есть восточных районах страны. Возглавил группу так называемых восточных эмиссаров лидер правого крыла партии эсеров Николай Авксентьев.

В Самару с теми же самыми поручениями от «Союза возрождения» были уполномочены уроженец Урала кадет Лев Кроль и столичный эсер Владимир Павлов (оба члены ВУС), а посланцем от ЦК эсеровской партии сюда прибыл М. А. Веденяпин, в 1905 г. руководивший самарским комитетом ПСР. Самара, кстати, в планах «Союза возрождения» и ЦК эсеровской партии изначально никоим образом не фигурировала в качестве центра поволжского сопротивления, каковым она вскоре стала. Первоначально в качестве такового был запланирован город Саратов, а Самара определялась в эсеровских проектах лишь как главный город правого крыла поволжского восстания, точно также как Царицын (нынешний Волгоград) в качестве его левого крыла. Но те планы нарушил несвоевременный, произошедший в конце мая, на месяц раньше запланированного срока*, мятеж военнослужащих Чехословацкого корпуса, охвативший практически всю Восточную (Транссибирскую) железнодорожную магистраль, которая, собственно, и брала своё начало в Самаре**.

_______________

*Вооруженное восстание должно было начаться сразу в нескольких местах: в Архангельске, куда планировался к высадке антантовский десант, в Сибири, по всей Волге, а также в непосредственной близости от Москвы — в Ярославле, Муроме и Владимире под руководством Бориса Савинкова, ну и, наконец, в самой Москве готовилось покушение на Ленина и Троцкого. Всё это при поддержке Добровольческой армии юга России и на крыльях беспощадного крестьянского бунта, который по планам заговорщиков из «Национального центра» и «Союза возрождения» должен был произойти как раз где-то в конце июня в ответ на осуществляемую большевиками широкомасштабную конфискацию продовольствия на селе.

**Точнее сказать Транссибирская железнодорожная магистраль являлась как бы естественным продолжением Самаро-Златоустовской железной дороги. А наше второе «всё» — граф Л. Н. Толстой (далее шутка-юмора) неоднократно, говорят, утверждал, что «вся наша жизнь — это прямая железная дорога!» Видимо, потому, что по ней мы катимся, порой даже и с ветерком, от начальной станции к своей конечной, по достижении которой, словами чеховского старика Фирса, сокрушенно

сетуем: «Жизнь-то прошла, словно и не жил…» Но это «Мой путь», как пел чуть позже Фрэнк Синатра!

Подняв мятеж в Пензе чехословаки вскоре, уже 7 июня, подошли к Самаре и на следующий день в результате многочасового боя отбили её у большевиков. Основная часть советского руководства города во главе с Валерианом Куйбышевым*, спасая свои жизни, покинула его пределы, и в тот же час на смену большевикам к кормилу местной административной и политической власти встали эсеровские функционеры в лице трёх членов Всероссийского Учредительного собрания от Самарской губернии. Это были: тридцатидевятилетний Иван Брушвит** (происхождением из прибалтийский крестьян, по некоторым данным еврей полукровка по национальности), тридцатидвухлетний Прокопий Климушкин (происхождением из крестьян, сначала сельский учитель, потом член одного из летучих отрядов ПСР) и также тридцатидвухлетний Борис Фортунатов (по социальному происхождению разночинец, участник революционных боёв 1905 г.), все трое — профессиональные революционеры. Они-то, собственно, и объявили себя Самарским комитетом членов Учредительного собрания.

Однако через некоторое время к этим трём присоединились ещё двое не местных членов Всероссийского Учредительного собрания, командированных ЦК партии эсеров в Поволжье и оказавшихся на тот момент в Самаре. Один из них сорокаоднолетний Владимир Вольский*** (из семьи обрусевших польских дворян-помещиков, руководитель тверской губернской организации ПСР), а другой — тридцатиоднолетний Иван Нестеров (происхождением из мещан Саратовской губернии, член ВЦИК от левых эсеров II Всероссийского съезда Советов, того самого, что узаконил Октябрьскую революцию). И вот тогда, оказавшись уже впятером в нужном месте, в нужное время, они и решили отныне называться не самарским, а Всероссийским Комитетом членов Учредительного собрания (сокращённо Комуч), заявив тем самым свои претензии на общероссийскую власть, не больше и не меньше. Владимир Каземирович Вольский оказался, как отмечает большинство исследователей, наиболее авторитетным политиком в самарской пятёрке, да и по возрасту он был самым старшим, так что председателем Комуча стал именно он.

_______________

*Членом Учредительного собрания, кстати, от самарского комитета РСДРП (б). Ещё одним членом ВУС от той же организации являлся Александр Масленников, он, в отличие от Куйбышева, сражался за город до последнего, попал в плен, в июле по распоряжению членов Комуча, то есть своих коллег по Учредительному собранию, был отправлен под конвоем в Омск, содержался там в лагере для военнопленных, потом бежал, возглавил омский подпольный комитет, весной 1919 г. был арестован колчаковской контрразведкой и казнён.

**Именно Брушвит, как полагают, сыграл наиболее выдающуюся роль в организации поволжского восстания. С целью координации усилий он в начале весны 1918 г. ездил с тайной миссией в Сибирь к местным эсеровским заговорщикам. А вторую половину мая Брушвит провёл в Пензе, уговаривая чехословаков поддержать запланированный на конец июня вооруженный мятеж, по неподтверждённым данным он, якобы, даже обещал политическому и военному руководству легионеров в случае их согласия, выражаясь современным языком, «откат» в размере 3 миллионов рублей.

***По заданию ЦК ПСР он направлялся с целью организации антибольшевистского мятежа в Уральск, в столицу Уральского казачьего войска, бывшего Яицкого, на родину пугачёвского бунта, но не доехал.

Разогнанное большевиками в январе 1918 г. Учредительное собрание действительно должно было явиться всенародно избранным «Хозяином земли русской», но не смогло им стать, уступив пальму первенства в конституционном руководстве страной большевистским съездам Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Теперь, в ходе начавшегося повсеместно антисоветского вооруженного восстания появилась реальная возможность вернуть бразды правления вновь в руки законно избранного Учредительного собрания и под его знаменем объединить все противобольшевистские силы страны. Однако всё так, да не так… Дело в том, что члены Учредительного собрания при его открытии пели Интернационал, а над зданием, где проходили его заседания, развивался красный флаг. Точно под таким же красным стягом (как по облику, так и по сути) стали действовать и члены Комуча, а это не всем, что называется, было по душе, и в первую очередь соседям самарцев из не менее судьбоносного на тот момент Омска, ставшего оплотом правоцентристского движения, выбравшего своим знаменем наряду с областническим зелёно-белым и буржуазный российский триколор.

Тот путь, которым пошел Комуч, по-разному обозначают в научной историографии. Исследователи первой волны русской эмиграции называли его «третьим путём» в русской революции, советские историографы с подачи Ивана Майского приклеили к нему ярлык «демократической контрреволюции», современные российские историки предпочитают использовать такие определения, как «учредительная демократия» или «демократическая альтернатива большевизму», но также по-прежнему актуален и термин «между двумя большевизмами», введённый в научный оборот упоминавшимся нами уже Андреем Аргуновым*, членом Уфимской Директории, лишенным своих полномочий в результате так называемого колчаковского переворота. Оказавшись после этого в эмиграции, он в 1919 г. выпустил в Париже сорокасемистраничную книжицу с описанием произошедших на востоке России событий, свидетелем которых он был, именно под таким названием: «Между двумя большевизмами», — что наиболее точно, на наш взгляд, отражает суть происходившего (и до сих пор происходящего, поскольку русская революция по многим признакам по-прежнему ещё очень далека от своего окончательного завершения).

________________

*Помните, его в конце июля 1918 г. обокрали в Томске, в гостинице с названием «Россия». Говорят, однажды одного очень известного русского историка попросили в одном слове охарактеризовать российскую историю, и он сказал: «Воруют»… Мы же от себя добавим — так что порой умыкают и власть.

Самым первым своим распоряжением, приказом №1 от 8 июля Самарский Комуч восстановил порушенную при большевиках свободу слова, печати и собраний и как мог до конца своего четырёхмесячного правления соблюдал данные демократические принципы. Большевистская печать в Самаре, точно также как и в Сибири, конечно же была запрещена как «поддерживавшая преступный режим», однако все оппозиционные издания, как то профсоюзные и кадетские газеты, несмотря, порой, на яростную критику с их стороны в адрес Комуча, продолжали выходить, и им лишь регулярно делались соответствующие внушения в ведомстве (министерстве) печати. В то время как в Сибири уже в августе были закрыты не только большевистские, но и многие профсоюзные издания, например, томское «Рабочее знамя», а также некоторые умеренно социалистические газеты, такие, например, как «Тобольский рабочий» и барнаульский «Алтайский луч» (меньшевистские издания), а также эсеровский «Наш путь» в том же самом Барнауле. Это не значит, конечно, что абсолютно все сибирские оппозиционные средства массовой информации оказались под запретом* и, тем не менее, факт остаётся фактом, и он говорит сам за себя.

Второй по значимости вопрос русской революции — крестьянский или по-другому земельный был также рассмотрен несколько по-разному в Омске и Самаре. Напомним, что постановлением ВСП от 6 июля 1918 г. все земли, отчуждённые в период советской власти, полностью возвращались их прежним владельцам и при этом временно (до соответствующего решения вновь созванного Всероссийского Учредительного собрания) в Сибири восстанавливалось право частной собственности на землю. Однако совсем не так (то есть однозначно неправильно, по мнению правых политиков) поступил Комуч. Его распоряжением, в соответствии с решением разогнанного в январе 1918 г. Учредительного собрания, подтверждалась полная ликвидация в России (а фактически на территориях, подконтрольных Самаре) института частной собственности на землю. Это, во-первых, а, во-вторых, весь земельный передел, осуществлённый при большевиках, то есть передачу всех помещичьих земель крестьянам**, Комуч, что называется, оставил в силе и лишь, некоторое время спустя, учитывая, по всей видимости, растущее недовольство со стороны правой оппозиции, самарцы своим распоряжением от 22 июля признали право за бывшими помещиками распорядиться урожаем озимых культур, посеянных ими до большевистского переворота***. Отобранный у помещиков в результате большевистской экспроприации сельхозинвентарь также по распоряжению Комуча необходимо было вернуть их прежним владельцам. После чего помещики наравне с другими сельхозпроизводителями, в случае соответствующего на то их желания, могли получить от земских органов местного самоуправления полагающийся им по трудовой норме земельный надел для личных нужд или для товарного производства.

________________

*Так, например, третья тогда по полярности газета Сибири, томский «Голос народа», официальный орган всесибирского краевого комитета партии социалистов-революционеров, продолжала издаваться и выходить до декабря

1918 г., то есть просуществовала до самого колчаковского переворота и даже некоторое время после него.

**При этом необходимо отметить, что по поводу отчуждаемых как у помещиков, так, собственно, и у крестьян частнособственнических земель в пользу всего трудового сообщества («земля ничья — она божья»), у большевиков и эсеров-центристов (черновцев) имелись существенные разночтения в их программах. Так, если большевики планировали осуществить социализацию земель, то есть передачу их в руки государства (социалистического, разумеется), то их оппоненты из эсеровской партии, последователи идей Виктора Чернова, предлагали осуществить

в России так называемую муниципализацию земель, то есть хотели передать их в полное распоряжение земских органов местного самоуправления. В этом социалисты-революционеры, а также ещё одна правосоциалистическая партия, партия народных социалистов, очень тесно смыкались с идеями сибирских автономистов об областных самоуправлениях в России и об использовании ими по собственному усмотрению переданных им также в полное распоряжение их территориальных земельных ресурсов. Кстати, одно время членом партии народных социалистов был ведущий потанинец Александр Адрианов, к этой же партии принадлежали и два члена Временного Сибирского правительства — Владимир Крутовский и Григорий Патушинский. А идеи Виктора Михайловича Чернова полностью разделял ещё один министр ВСП эсер Михаил Шатилов. Последние трое, как потенциальные союзники левых, в результате «дворцового переворота» в сентябре 1918 г. будут отправлены в отставку «по собственному желанию», и таким образом омские, читай сибирские, правые круги уже открыто обнажат свой «звериный» лик большевизма справа.

***В целях предотвращения спекуляции озимыми зерновыми, урожай с помещичьих полей по распоряжению Комуча полагалось сдавать по фиксированным ценам продовольственному ведомству.

После такого, прямо скажем, разворота, ну если не на 180 градусов, то, как минимум, на все 90 в сторону бывших собственников-латифундистов, дело, порой, стало доходить до того, что некоторые дворянско-помещичьи отпрыски, пользуясь предоставленной Комучем возможностью на поприще начавшейся, с их точки зрения, реставрации старых порядков, стали сколачивать чуть ли ни вооруженные команды и производить в самарских деревнях и сёлах, а потом и на других территориях, перешедших под власть Комуча, не только возврат положенных им сельхозурожаев и имущества, но и чинить расправу над особо ретивыми лидерами народных экспроприаций. А в некоторых местах, пользуясь создавшейся неразберихой и непонятками в связи с половинчатостью комучьевских решений, бывшие помещики стали вновь возвращать себе свои земли и даже продавать их после этого доверчивым иностранцам в собственность; были и такие анекдотические случаи. А помогали дворянам в деле помещичьей реставрации, как ни странно, регулярные части так называемой Народной армии Комуча. Не те, конечно, что героически сражались на противобольшевистском фронте и

проливали там кровь, а «лихие» команды хитроумных тыловиков, всегда и во все времена губивших любое благородное начинание своих коллег по общенародному делу. Вот так, увы, и в нашем случае.

Что ж теперь, пользуясь только что обозначившейся непроизвольной логистикой, скажем несколько слов и об армии Комитета членов Учредительного собрания, она также имела несколько характерных и отличительных особенностей по сравнению с Сибирской. Всё познаётся в сравнении, так вот опять-таки, если армия Временного Сибирского правительства комплектовалась как добровольческая, но при обязательной мобилизации всего офицерского состава действительной службы и даже офицеров запаса и бывших военных чиновников, то Народная армия Комуча на первых порах никого не мобилизовывала, а создавалась исключительно на добровольной основе, призывая в свои ряды всех желающих в возрасте от 17 лет встать в ряды борцов за дело Учредительного собрания. И лишь в августе, когда обстановка на противобольшевистском фронте стала существенным образом усугубляться, Комуч своими распоряжениями от 5-го и 16-го числа вынужден был в обязательном порядке мобилизовать в ряды своих боевых частей сначала всех унтер-офицеров, прапорщиков и младших офицеров в возрасте до 35-ти лет, а потом и всех старших офицеров (от подполковника и выше) без ограничения возраста*.

________________

*Такую длительную двухмесячную задержку в мобилизации офицеров можно объяснить, с нашей точки зрения, только одним, а именно: недоверием самарского руководства к офицерскому корпусу, в среде которого имелся достаточно большой процент, как сторонников новых революционных преобразований, так и их противников, считавших не только большевиков, но и эсеров главными виновниками всех бед, обрушившихся за последнее время на Россию. Призыв в армию таких людей вполне мог спровоцировать вооруженный мятеж против существующей власти, что, кстати, по меньшей мере, три раза имело место быть в июне-июле 1918 г., причём ни где-нибудь, а в самой столице эсеровской республики, в Самаре. Первые две неудачные попытки пытался организовать сын начальника городских военных заводов поручик Злобин, а третью предпринял по неподтверждённым данным командированный из Омска в Самару по взаимообмену атаман Анненков с приданным ему небольшим отрядом, но тоже неудачно. Анненковцы пытались сорвать со здания городской Думы, где заседал Комуч, красное знамя, «красную тряпку», как они говорили, и устроить беспорядки, но им этого не дали сделать и, поставив своевольников, что называется, на место, во избежание дальнейших осложнений с Омском, отправили «по добру, по здорову» назад в родную Сибирь.

Что касается мобилизации гражданского населения, то здесь Омское и Самарское правительства действовали абсолютно идентично, призвав в ряды своих армий всю годную к строевой службе молодежь в возрасте 20 и 21 года, причём приказ о таком призыве вышел на территории Комуча и ВСП почти одновременно, с разницей всего лишь в один день, 30 июля в Самаре и 31 июля в Омске. Служба там и там была контрактная, то есть оплачиваемая,

как в отношении офицерского состава, так и рядового, продолжавшаяся три месяца в Народной армии и 6 месяцев в Сибирской. Платили в обеих, теперь, как выясняется, полудобровольческих армиях, совершенно по-разному. При среднепрожиточном минимуме примерно в 600 рублей, командир полка в армии Комуча получал 450, а рядовой — 150 рублей в месяц. В армии Временного Сибирского правительства, для сравнения, зарплата рядового ограничивалась всего 60-ю рублями в месяц, правда, на всём, что называется, готовом в плане проживания, обмундирования и пропитания. Плюс к этому семьи всех без исключения военнослужащих получали от государства денежное вспомоществование в пределах 100 рублей ежемесячно. Вместе с тем офицеры на должности в Сибирской армии зарабатывали в разы больше, так ротный командир получал за свой ратный труд 400 рублей в месяц, а оклад командира полка доходил, по некоторым сведениям, даже до 800 рублей, превышая, таким образом, денежное содержание своего коллеги в армии Комуча почти в два раза.

Военнослужащие обеих из вышеупомянутых армий не носили на своих плечах прежних (как считалось имперско-монархических) знаков отличия, то есть погон, а в соответствии с порядками, введёнными ещё революционным Временным правительством, нашивали себе на левый рукав различного рода отличительные шевроны. Все без исключения военнослужащие Народной армии Комуча обращались друг к другу только как «гражданин». В Сибирской армии было по разному, в одних частях восстанавливалось прежнее титулование офицеров как «господ», правда, уже без «ваших благородий» и «высокоблагородий» (последним грешила только армия юга России). А в некоторых воинских подразделениях, таких, например, как Средне-Сибирский корпус под командованием подполковника (а вскоре и полковника) А. Н. Пепеляева, в ходе антибольшевистского восстания стало нормой обращение офицеров и солдат друг к другу как к брату: «брат рядовой», «брат полковник», и даже «брат генерал», — так, согласно преданию, велел себя тезоименовать Анатолий Пепеляев, когда ему 27-лет-нему молодому мужчине осенью 1918 г., за успешное проведение нескольких стратегически важных войсковых операций, было присвоено звание генерал-майора.

Ну и, наконец, ещё одной особенностью, несколько отличавшей армии двух соперничающих между собой правительств (раз уж нами так завладела эта любимейшая и по большому счёту беспроигрышная русская тема) стала символика кокарды. Так же отменённая после Февральской революции, как знак имперской державности, металлическая кокарда в Народной армии Комуча была заменена поистине гениальным новшеством, долгое время остававшимся весьма актуальным и поэтому дожившим до наших современных дней — георгиевской ленточкой, знаком высшей воинской славы, уравнивавшей в степени геройства рядового солдата с фельдмаршалом в Русской армии. В Сибири пошли своим, не менее оригинальным путём, в её армии вместо металлической под золото кокарды стали практиковать свой, что называется, доморощенный знак, — зелёно-белую ленточку, символ областничества, которую, так же как и георгиевскую, военнослужащие нашивали с некоторым уклоном (вкось, по диагонали) толи влево, толи вправо (это как посмотреть) на околыши своих армейских фуражек.

Теперь далее. Одним из показателей или, что называется, лакмусовой бумажкой любого демократически правового общества, на утверждение основ которого каждый по-своему претендовали оба из упомянутых нами правительств, является отношение к профсоюзному движению, ко всем профсоюзам вообще и к рабочим в частности. Так вот и Самарский Комуч и Омское ВСП в данном вопросе до поры до времени также шли почти что нога в нога. Свергнув большевистскую власть и ограничив до минимума деятельность Советов рабочих депутатов, они никоим образом не посягнули на права профсоюзов на своей территории, узаконив их деятельность почти в том же самом объёме, что и при большевиках. Разрешая им легальными методами борьбы защищать интересы рабочих в их конфликтах с предпринимателями. Однако такое единство взглядов продолжалось недолго, так что уже опять-таки в августе месяце сибирские власти стали ограничивать деятельность своих профсоюзов, заподозрив их в тайных связях с большевиками и видя в них ещё одну потенциальную угрозу своей власти.

В Самаре, в отличие от Омска, такой угрозы со стороны профессиональных союзов как бы и не замечали даже, более того, члены Комуча видели в них своих первейших союзников в противостоянии с крупным промышленным капиталом, да и торговым тоже. Так, например, профсоюзы грузчиков, обслуживавших на Волге многочисленные речные причалы и складские помещения были в тот период достаточно весьма авторитетными организациями общественной жизни региона. Выделялся также и союз металлургов. Так что завоевания трудящихся, узаконенные большевиками, о 8-ми часовом рабочем дне, об ограничении женского труда и о полном запрете детского были оставлены комучевцами в силе и не планировались к пересмотру. Сохранялись также биржи труда и пособия по безработице. Кстати, Советы рабочих депутатов, полностью отстранённые от власти в результате переворота, в Самаре в отличие от Омска продолжали функционировать, правда, в обновлённом виде (без большевиков) и на правах профсоюзов, но всё-таки играли определённую роль опять-таки в защите интересов и прав трудящихся, так что их объединённые собрания даже посещали руководители Комуча, в том числе и его председатель Владимир Вольский.

Земское самоуправление в обоих восставших регионах было восстановлено в полном объёме, однако на первых порах, в непростых условиях переходного периода их деятельность и там и там контролировались институтом правительственных уполномоченных на местах.

Отношение к частному капиталу, об этом тоже нужно давно уже было поговорить, на территории Комуча, также, по-сути, мало чем отличалось от сибирского положения вещей. И там и там сразу же провели денационализацию банков, мелкие промышленные и торговые предприятия тоже вслед за этим вернули их бывшим владельцам. Что же касается больших заводов и крупных торговых фирм, то в Поволжье они сначала переходили в распоряжение местных органов власти, которые, исходя из соображения государственной значимости того или иного бизнеспроекта в условиях военного времени, определяли его дальнейшую судьбу, — или передавали прежним владельца, или оставляли временно в общественном распоряжении. В любом случае власть обязывала предпринимателей, вновь вернувшихся к управлению своей собственностью, не принимать никаких репрессивных мер в отношении рабочих, увольнять их активистов или объявлять локауты. За этим как Комуч, так и ВСП следили довольно строго.

Ну и, наконец, последняя похожая непохожесть, извините за каламбур, состояла в том, что к началу первого Челябинского совещания двух «суперправительств», которое состоялось в середине июля и о котором мы ещё поговорим, и омские и самарские правительственные структуры, имели в своём составе по пять высших руководителей, тут всё на сей раз конечно же абсолютно случайно вдруг получилось почти как под копирку. Однако, что касается политической ориентации тех и других, то здесь между ними имелась весьма существенная разница. Самарский Комуч представлял собой однопартийный кабинет, состоявший из членов одной эсеровской партии, причём даже из членов одной и той же политической группировки внутри неё — центристко-черновской. Сибирский же Совет министров являлся многопартийным и состоял из представителей, как мы уже говорили, партии народных социалистов, эсеровской, а также из двух человек, ранее принадлежавших к партии социалистов-революционеров, но потом из неё вышедших и к лету 1918 г. полностью перешедших на правоцентристские позиции, имеются в виду Пётр Вологодский и Иван Михайлов (прозванный эсерами за его политическую измену Ванькой Каином).

Ну вот, пожалуй, и все основные сравнительные характеристики, которые мы посчитали нужным упомянуть в нашем беглом обзоре о деятельности двух правительств. Теперь же поговорим об их конкретных взаимоотношениях и о поисках взаимного компромисса между ними, с целью объединения усилий в борьбе с большевиками.

3. Противостояние Сибирского и Самарского правительств

Самара и Омск своё право

несли на конце мечей своих.

Л. Кроль. За три года

Ко времени первого челябинского совещания, о котором у нас сейчас пойдёт речь, войска Сибирского правительства совместно с чехословацкими легионерами освободили от власти большевиков огромную территорию от Челябинска на западе и до Байкала на востоке. Народная армия Комуча в союзе всё с теми же военнослужащими Чехословацкого корпуса также успела к этому времени отвоевать у советской власти несколько поволжских районов. А именно: собственно Самарскую губернию, часть Саратовской, Уфимской и Симбирской, области Уральского и Оренбургского казачьего войска, а также степные районы, населённые казахами Малого жуза или по-другому Уильского Оляята. 5 июля комучевцы заняли Уфу и 8-го числа того же месяца, встретились, наконец, несколько западнее Челябинска с войсками Временного Сибирского правительства. Так произошло, наконец, долгожданное объединение двух мощных вооруженных группировок востока страны, вылившееся в дальнейшее развитие теперь уже общего наступления на фронте, результатом которого стали: захват Екатеринбурга 25 июля и Казани 6 августа*. Таковы были успехи военных, что же касается политиков, то их объединительные усилия оказались, к сожалению, мягко говоря, не столь успешными.

_______________

*По некоторым сведениям после этого председатель Совета народных комиссаров В. И. Ульянов-Ленин сильно запаниковал, полностью потеряв уверенность в положительном для советской власти исходе Гражданской войны, и даже, вроде бы как, собирался уже просить немцев ввести свои войска на территорию Центральной России и только лишь убедительные заверения наркомавоенмора Л. Д. Бронштейна-Троцкого, что он в состоянии в корне исправить ситуацию собственными силами, удержали вождя мирового пролетариата от шага, который бы окончательно закрепил за ним ярлык «немецкого шпиона».

Встреча представителей двух правительств — Комуча и Временного Сибирского проходила с 13 по 16 июля в Челябинске и прозвана в историографии «встречей на колёсах». Колёса имелись в виду железнодорожные, на которых прибыли в Челябинск делегации двух договаривающихся сторон, а также посредники в этом их диалоге, — уполномоченные от стран Антанты, от Чехословацкого корпуса, а также от «Союза возрождения». На колёсах, собственно, проходили и все дипломатические рандеву челябинского совещания. Сразу отметим, что хозяевами, то есть принимающей стороной были сибиряки, поскольку Челябинский уезд перешел под их юрисдикцию, ну а самарцы оказались, соответственно, гостями («на этом празднике жизни»).

Наиболее полное и детальное освещение челябинской встречи на колёсах дал в своих воспоминаниях Лев Кроль, представитель как раз «Союза возрождения» на совещании, прибывший в Челябинск из Самары вместе со своими коллегами Андреем Аргуновым и Владимиром Павловым в отдельном вагоне, прицепленном к составу французской военной миссии. Его описания, как непосредственного участника тех событий, представляют

наибольшую ценность с точки зрения достоверности исторического материала, поэтому именно на них мы и будем опираться, в основном, в нашем дальнейшем повествовании. Итак — 13 июля 1918 г., город Челябинск, до революции уездный центр Оренбургской губернии, ещё со второй половины XIX века носящий неофициальное почётное звание «Ворота в Сибирь».

Кроль пишет:

«Утром 13-го июля мы прибыли в Челябинск. На вокзале развевался белозелёный флаг. Вагоны наши поставили в тупик у платформы. … К приезду «своего», сибирского, правительства на вокзале шли приготовления. Был выставлен почётный караул. Из нашего вагона мы могли наблюдать за поездом Сибирского правительства, который установили на пути против нас. Поезд был богатый. На платформах, прицепленных к нему, были автомобили (такова тогда была мода). Мы послали записку от имени делегации Союза возрождения и очень скоро были приняты. … Впечатление, произведённое на нас, в общем, было хорошее. В противовес самарскому «товарищ», здесь несколько злоупотребляли в ссылках друг на друга словами «господин министр»; это носило несколько комический характер подражания «большим», но с другой стороны это показывало стремление создать некоторый престиж власти, что далеко не мешало в ту эпоху.

Пришел и поезд представителей Комуча и стал на соседнем пути с нашим вагоном. «Товарищи» тоже не ударили лицом в грязь. Приехав в «чужое» государство, они с собой привезли почётный караул. Как и при поезде Сибирского правительства, у них стояли у вагона парные часовые. Получился целый съезд держав: вагон Гинэ под французским флагом, вагон Павлу — под чешским, поезд Омска — под сибирским, поезд Комуча — под красным. Один лишь наш вагон был без всякого флага, между тем ему суждена была роль не меньшая, чем державным».

В каждую из делегаций входило, не считая вспомогательных членов, по три основных представителя от ведомств иностранных дел, военного и финансов. Самару, таким образом, представляли товарищи М. А. Веденяпин*, Н. А. Галкин (полковник**) и И. М. Брушвит, а Омск, соответственно, — господа М. П. Головачёв***, А. Н. Гришин-Алмазов (генерал-майор) и И. А. Михайлов. А посредниками в дипломатическом диалоге выступали майор А. Гинэ от Антанты, доктор Б. Павлу от Чехословацкого националь-ного совета, а также Л. А. Кроль, А. А. Аргунов и В. Е. Павлов от столичного «Союза возрождения».

_______________

*Веденяпин, кстати, не являлся членом Всероссийского Учредительного собрания, а лишь входил в ЦК правоэсеровской партии.

**В некоторых исследованиях он фигурирует как генерал в этот период, что неверно, воинское звание генерал-майора ему присвоили лишь 24 августа. Он также не являлся членом ВУС.

***Головачёв, напомним, не являлся министром иностранных дел ВСП, а лишь его товарищем (заместителем); главой сибирского МИДа, как нам известно, был П. В. Вологодский. Одновременно с этим Пётр Васильевич исполнял основные свои обязанности председателя омского Совета министров, а поскольку челябинская конференция не была обозначена как встреча в верхах, Вологодский, оставшись дома, направил в Челябинск своего первого заместителя по министерству.

Как отмечает Кроль, представители Самары считали, что Комуч и Учредительное собрание — это «одно и то же» и что поэтому «всероссийская власть принадлежит ему (Комучу. — О.П.), что же касается возникшего независимо от него Сибирского правительства, то оно или должно совершенно прекратить своё существование или подчиниться „комучу“ (так в тексте. — О.П.), как центральной власти». Согласитесь, очень смелое, абсолютно амбициозное и логически достаточно точно выстроенное утверждение, почти как у поэта-прогрессиста своего времени и виртуозного шпажиста Сирано де Бержерака: «предупреждаю честно вас, что попаду в конце посылки»… Более того, самарцы, как видно, были почти полностью уверены в успехе своего дела, по той ещё причине, что двое из основных членов сибирской правительственной делегации — Алексей Гришин-Алмазов и Иван Михайлов являлись по их сведениям эсерами по своим политическим взглядам.

Поэтому, дабы взять, что называется, сразу быка за рога и не откладывая дела в долгий ящик, Иван Брушвит в тот же день 13-го числа послал своему уже достаточно хорошо знакомому по сибирской командировке Алексею Алмазову как бы предварявшую будущую аудиенцию записку, начинавшуюся по эсеровской традиции со слова «товарищ», ну и так далее и в том же, надо полагать, духе. Однако в ответ Брушвит в тот же день при состоявшейся «в частном порядке» ознакомительной встрече двух делегаций сразу же получил от сибирского главкома строгую отповедь, в том смысле, что, дескать, тут нет уже никаких товарищей, а есть министры Сибирского правительства, дав тем самым самарцам понять, что рассчитывать на действенность партийных рычагов по отношению к лидерам Омского правительства никоим образом не стоит. Всех деталей той первой встречи на колёсах Лев Кроль нам не сообщил, доведя до нас лишь тот факт, что в окончании данного раунда переговоров обе делегации «разругались»…

Исходя из материалов некоторых других источников, можно предположить, что самарцы, по всей видимости, вновь предложили сибирякам свой вариант соглашения, предусматривавший как раз ту самую, считай, смертельную для ВСП «посылку», о которой мы говорили чуть выше, то есть внесли предложение о полной капитуляции Омского правительства в пользу Самарского. В ответ гордые сибиряки в самой что ни на есть категоричной форме отказались признать за Комучем права общенационального центра, расценив самарский Комитет как чисто партийную эсеровскую власть, причём ещё и краснознамённого левого толка.

«Следующий день прошел в дипломатической переписке стоявшими друг против друга поездами двух русских правительств. В присутствии иностранцев это нас особенно шокировало», — замечает всё тот же мемуарист. Результат затянувшейся переписки был прежний, то есть абсолютно никакой. Более того, у большинства сторонних наблюдателей складывалось впечатление, что правительственные поезда готовы вот-вот двинуться в обратный путь, увозя, что называется, по домам так и ни до чего не договорившихся представителей двух областных «сверхдержав». Пришло время союзникам вмешаться, наконец, в процесс и сдвинуть его с мёртвой точки. По настоянию майора Гинэ своенравных «молодоженов» пригласили с утра 15 июля сделать общее фото для истории (дьявольски хитрый ход), а потом предложили после некоторого перерыва всем вместе пообедать в вагоне-столовой сибирской делегации, в надежде за бокалом шампанского каким-то образом помирить «вступающих в брак» по расчёту. С большим трудом, в немалой степени благодаря непревзойдённому посредническому искусству «чёртовой свахи» челябинского «сватовства» Льва Кроля, званый обед всё-таки удалось устроить. В окончании которого посредники дипломатично удалились из вагона, оставив «жениха и невесту, — как пишет Кроль, — наедине».

Что там происходило при закрытых дверях доподлинно сейчас неизвестно, но из просочившихся на свет божий отрывочных сведений, можно предположить следующее. По всей видимости, самарцы опять стали склонять сибиряков подчиниться Комучу, как правопреемнику Учредительного собрания и даже предложили делегации ВСП ознакомиться со специально подготовленной декларацией, состоявшей в общей сложности из более чем десяти пунктов и подпунктов, основной смысл которых сводился к следующему:

1. Верховной властью в стране признаётся Всероссийское Учредительное собрание.

2. Временно, до его созыва высшим органом государственной и законодательной власти в России должен являться Комуч.

3. Исполнительная власть будет находиться в руках Всероссийского правительства, избранного на основе коалиции, привлекая «к работе все классы и национальности России»*.

_______________

*Основной смысл сего документа, озаглавленного «Программа Комитета членов Учредительного собрания», мы срезюмировали, на наш взгляд, достаточно точно. Однако, видимо, есть смысл воспроизвести его полностью (данный текст 13 августа опубликовала омская газета «Заря», перепечатав его, надо полагать, с какого-то самарского источника); присутствует там некоторая казуистика, так что, возможно, кто-то найдёт в документе и некий дополнительный смысл. Орфография и пунктуация подлинника.

«Информационный отдел при комитете членов Всероссийского Учредительного Собрания считает в настоящее время необходимым опубликовать части протоколов заседания представителей комитета и Сибирского Правительства, состоявшегося в Челябинске 15 июля с. г. На ранее назначенный съезд приехали: от комитета чл. Учр. Собрания Брушвит, управл. ведомством иностранных дел Веденяпин и начальник главного военного штаба Галкин и представители Сибирского Правительства: военный министр Гришин-Алмазов, мин. финансов Михайлов, тов. министра иностранных дел Головачёв. В виду того,

что сибирские представители заявили, что не имеют полномочий, заседания, под председательством Брушвита, велись в порядке информации. Брушвитом был оглашен проект организации центральной всероссийской власти, содержащий следующие пункты: 1) верховной государств. властью в стране признается Вс. Учр. Собрание, избранное на демократических основах всеобщего, прямого, равного и тайного голосования; 2) временно, впредь до созыва Вс. Учр. Собрания, высшим органом государств, власти является ком. чл. Учр. Собрания, в состав которого входят все законно избранные члены его, за исключением представителей партии большевиков и левых эсеров, отвергших власть Учр. Собрания, ведущих борьбу против самой возможности его созыва; 3) основные законы (конституция страны) и все вообще вопросы, подлежащие ведению Учр. Собрания, изъемлются из компетенций комитета и откладываются разрешением до созыва Учр. Собрания; 4) Комитет ставит своими ближайшими задачами: а) укрепление власти Учр. Собрания, принятие мер к обеспечению возможности скорейшего его созыва; б) воссоздание государственного единства России, национальное возрождение ее; в) сформирование народной государственной армии для борьбы за независимость и самостоятельность России, как единого государственного целого; г) восстановле-ние демократических органов самоуправления и нормальной деятельности всех правительственных установлений; д) восстановление дружественных отношений с союзными державами противогерманской коалиции, для образования единого фронта, как последствие непризнанного Брестского мирного договора, нарушающего принцип свободного самоопределения России; усматривая в большевистском движении источник разложения России и окончательного расстройства государственной жизни, комитет включает также в число основных своих задач беспощадную борьбу с большевизмом путём организации народных сил и вооружения самого населения; 5) для осуществления указанных целей ком. чл. Учр. Собрания образует на началах коалиции, центральный орган Всероссийского Правительства, на который возлагаются все функции государственной исполнительной власти, и привлекает к этой работе все классы и национальности России; 6) вся власть законодательная и общее направление деятельности правительства принадлежит ком. чл. Учр. Собрания; 7) дела военного управления, финансов, внешней политики состоят исключительно в ведении органов центрального Всероссийского Правительства; 8) в остальных отраслях государственного управления взаимоотношения сторон определяются центральным Всероссийским Правительством и санкционируются комитетом членов Учр. Собрания.

Что за коалиция имелась в виду напрямую не сказано, о её сути можно только догадываться. Коалиция с представителями разных «классов и национальностей»? И где же в этом списке Сибирь и сибиряки? Спрятаны за национальностями? Но нас за этнос и даже за субэтнос никто никогда не признавал и до сих пор признавать не собирается. Обидно? Конечно. Я уж не говорю о правах сибиряков иметь собственные законы, запрещающие качать из наших недр всё подряд и пускать всё это на продажу. А ведь нам надо как-то прибираться на своей земле после всего, и на какие, спрашивается, средства восстанавливать нам разрушаемую неоколониалистами-глобалиста-

ми уникальную (как всё живое) сибирскую экосистему?

И вот создали мы свой первый парламент, своё Правительство, свою собственную, извините, армию, а нам говорят: «А почему вы нам не кланяетесь?..

И чем же мы могли ответить на тот вызов июля 1918 г.? А вот чем, — представители Временного Сибирского правительства назвали тезисы самарцев «юмористическими» («Уфимская жизнь» за 16 августа 1918 г.) * и наотрез отказались не только признать концепцию нового старшего брата, но «даже и обсуждать её», — пишет Аргунов. А Иван Михайлов в стиле классово-партийной доктрины, на которую, как мы выяснили, делали главный упор комучевцы, ещё раз подчеркнул, что сибиряков «комбинация из 30 самарских эсеров не устраивает»** и что они приехали говорить лишь о координации практических действий двух самостоятельных правительств — ВСП и Комуча — и не более того.

Таким образом, стороны опять не смогли договориться или, как отметил Кроль, — «не поладили». И тогда на них, видимо, всё-таки каким-то образом надавили… Вариант с простым объединением усилий, который был предложен сибиряками в ответ на ультиматум самарцев, был хорош, но он мало устраивал посредников в переговорах, как иностранных союзников, так и представителей «Союза возрождения». Для того, чтобы всё стало более или менее ясно, пришло время приоткрыть немного, что называется, завесу тайны и рассказать о том, что по планам, утверждённым в Москве «Национальным центром» и «Союзом возрождения», согласованном и одобренном союзниками из Антанты, никаких автономных областных правительств на востоке страны не предусматривалось, а предполагалось создание на освобождённой от большевиков территории единого Всероссийское правительства (Директории) и даже были намечены и утверждены предварительные кандидаты в этот чрезвычайный орган в составе пяти лиц: председателя партии кадетов Павла Милюкова, ещё одного видного столичного конституционного демократа Николая Астрова, известного вятского народного социалиста Николая Чайковского, лидера правого крыла эсеровской партии Николая Авксентьева и генерала от инфантерии, командующего армией юга России, Михаила Алексеева***.

_______________

*Здесь мы опираемся на статью В. В. Журавлёва «Государственное совещание…»

**Казанская газета «Народное дело» (№7 за 1918 г.), на которую в своей работе «Российская контрреволюция» ссылается генерал Н. Н. Головин, приписывала эту фразу Гришину-Алмазову, причём в несколько иной интерпретации: «десяток человек социалистов-революционеров не составляют Всероссийского правительства».

***Все, за исключением последнего, — члены Всеросийского Учредительного Собрания.

С целью создания именно такого правительства и отправились на восток разными окольными путями представители «Союза возрождения» во главе с самим Авксентьевым. Прибывшие в июле в Самару Аргунов, Кроль и Павлов сразу же уведомили руководство Комуча об этих планах, а также довели до его сведения, что центральное руководство антибольшевистским движением не одобряет идею комучевцев о передаче высшей государственной власти в руки депутатов Учредительного собрания. Более того, членам партии эсеров, поддерживавшим линию «Союза возрождения», категорически запрещено было входить в Самарский Комуч, но всеми доступными средствами проводить линию на создание кадетско-правоэсеровской Директории, как главного руководящего органа в условиях Гражданской войны. Огорошенные, прямо скажем, такими неожиданно открывшимися секретами, лидеры Комуча, считавшие что «только борьбой за Учредительное собрание и его именем можно поднять массы и влить в них необходимый энтузиазм», якобы, даже собирались отдать приказ об аресте «предателей» из «Союза возрождения», но не стали этого делать, опасаясь внести раскол в ряды антибольшевистского лагеря.

Напомним, что члены Комуча придерживались главным образом центристской, склонявшейся больше влево ориентации черновского толка. Лидер этого течения Виктор Михайлович Чернов в это время находился в Москве. Его там держали в почётной изоляции товарищи по партии и всячески препятствовали выезду на Волгу, исходя из тех же самых соображений нежелательного раскола в созданной с таким трудом единой эсеро-кадетской коалиции, которую Чернов категорически отвергал.

Прибыв в Челябинск, тройка возрожденцев сразу же связалась по телеграфу с председателем Временного Сибирского правительства П. В. Воло-годским и также уведомила его о том, что они представляют центральные организации антибольшевистского сопротивления, что они привезли с собой особый план по созданию всероссийской власти и что они хотели бы всенепременно довести его до омского Совета министров. Вологодский внимательно выслушал их и пообещал сотрудничество со своей стороны («надеемся дружно работать») * и, по всей видимости, вскоре дал указание своей челябинской делегации предварительно согласиться с идеей по созданию Директории, но при одном непременном условии, при сохранении за Сибирью статуса автономной области.

_______________

*АОР. Ф. XXIX, В.Д.-4-6, л.л. 53—54, цит. по:

http://scepsis.net/library/id_2871.html

Какие аргументы для поиска разумного компромисса удалось придумать в свою очередь самарцам неизвестно, но только и их вынудили ещё раз сесть за стол переговоров и выработать, наконец, несколько конкретных решений.

Обе предыдущих встречи двух правительственных делегаций, 13 и 15 июля, вёл Иван Брушвит; по всей видимости, потому, что он являлся единственным из всей шестёрки переговорщиков членом Учредительного собрания и имел, таким образом, мандат на некий всё-таки особый статус, —

так, наверное. Однако его авторитета, по всей видимости, не хватило для успешного завершения межправительственного диалога, поэтому на заседании 16 июля председательствовал чех Богдан Павлу, представитель российского отделения Чехословацкого национального совета. Во время переговоров на этот раз присутствовала и делегация «Союза возрождения» в полном составе. Все они, видимо, решили, что оставлять наедине «жениха с невестой» больше не стоит. В результате «молодые», наконец-то, договорились. Самарцы в итоге сняли свои претензии на единоличную верховную власть и приняли предложение сибиряков о координации практических усилий. Для начала стороны подписали соглашение о согласовании военных действий, для чего в качестве формального главнокомандующего частями Народной армии, Сибирской армии и Чехословацкого корпуса был утверждён генерал-майор Шокоров — комкор чехословацких легионеров. Также был создан Высший совет снабжения союзных армий из представителей всех трёх вооруженных группировок по обеспечению всем необходимым объединённых теперь частей противобольшевистского фронта.

Ну и, наконец, последнее, о чём удалось договориться 16 июля, так это о созыве ещё одного межправительственного совещания уже в более расширенном составе с участием не только Комуча и ВСП, но также и представителей всех других территориальных и национальных образований, находившихся на освобождённой территории. На совещание также решили пригласить в обязательном порядке всех членов Учредительного собрания (за исключением представителей от большевиков и левых эсеров), а также делегацию от «Союза возрождения». Новое совещание наметили на 6 августа здесь же в Челябинске. Главной и, по-сути, единственной целью последнего должно было стать избрание Всероссийского Временного правительства в лице Директории.

Теперь интересно, — на каких же условиях сибиряки согласились, отклонив Комуч в качестве главенствующей структуры, признать в том же статусе будущую Директорию? А вот на каких. Если верить сведениям одного из июльских номеров газеты «Сибирский листок», сибиряки в качестве непременного условия выдвинули, видимо, идею по созданию так называемых соединённых штатов Российской федеративной республики, т.е. как бы заранее предусмотрели право на сохранение Сибирской автономии в качестве отдельного «штата» РФ, возможно даже с собственным правительством и парламентом.

Подтверждением последнего, кстати, служит небольшой казус, произошедший, как нам представляется, именно на заседании 16 июля, связанный с не совсем корректным заявлением руководителя сибирской делегации Мстислава Головачёва, уведомившего присутствующих, что «Сибирь не потерпит на своей территории никакой иной власти, кроме власти Сибирского правительства» («Сибирский вестник» за 25 августа 1918 г.). Что вызвало по меньшей мере весьма настороженную реакцию, в том числе, и со стороны представителей союзнических держав. И, тем не менее, 17 июля, т.е. уже на следующий день после окончания челябинского совещания они вынуждены были принять от сибирской делегации ноту*, в которой на основании декларации «О государственной самостоятельности Сибири» от 4 июля провозглашалась полная свобода независимых сношений Сибири с иностранными государствами, а также заявлялось о том, что «никакая власть, кроме Временного Сибирского правительства, не может действовать на территории Сибири или принимать обязательства от её имени».

_______________

*См.: Светачев М. И. «Интервенты и сибирская контрреволюция…», С.40.

4. Новые областные правительства

Скорее, хотя и то с большим трудом,

способны справиться с разрухой

областные правительства

из местных общественных деятелей,

при условии привлечения к созидательной

работе всех живых сил области.

Л. Кроль. За три года

Из имевшихся к моменту начала второго челябинского совещания на территориях, примыкавших к основным районам противобольшевистского фронта, семи или восьми так называемых малых правительств* практически все они отошли в подчинение к Самарскому Комитету членов Учредительного собрания. Три из них Башкирское, Оренбургское войсковое и Алаш-Орда находились некоторое время в так называемом «межеумочном» (нейтральном) состоянии, то есть ещё пребывали в поисках и раздумье кого же выбрать себе в патроны. Представители этих трёх в конце июля наведались в Омск со своими автономистскими делами. Национальные правительства, как мы уже говорили, были приняты в столице Сибири не очень тепло и вскоре поэтому также отошли под покровительство Комуча, выделившего вскоре на их развитие 4 миллиона рублей. Атаман же

Оренбургского казачьего войска и одновременно особоуполномоченный Комитета на подконтрольной его казакам территории полковник А. И. Дутов, встречен был у нас намного радушнее. Да и самому атаману в Омске понравилось несравнимо больше, чем в Самаре. Являясь по статусу членом Учредительного собрания и приехав во второй половине июля месяца в столицу Комуча, полковник Дутов был не меньше подполковника Анненкова шокирован развивавшейся над зданием городской управы «красной тряпкой» и другими атрибутами левой революционной власти**. На омских же улицах наряду с сибирскими ему иногда попадались и более приятные для казачьего глаза российские буржуазные триколоры. Так что вскоре атаман Дутов, что называется, изменил своим бывшим покровителям и стал больше общаться с Сибирским правительством. Ну а когда к власти в Омске пришёл А. В. Кол-чак, оренбургский атаман одним из первых от лица всего своего войска заявил ему о своей беспрекословной верноподданнической преданности.

_______________

*Перечислим их ещё раз: Автономное правительство Башкирии, Уральское войсковое (казачье), Оренбургское войсковое (казачье), Управление тюрко-татар внутренней России и Сибири (Уфа), Правительство Алаш-Орды (Большого и Среднего жуза), Правительство Уильского Оляята (Малого жуза), Прикамский Комуч и Екатеринбургское Уральское областное правительство.

**Атаман, по его собственным словам, буквально задыхался в зале заседаний Комуча от запаха красных гвоздик.

Ещё одним надёжным союзником ВСП стало образовавшееся 19 августа в Екатеринбурге Уральское областное правительство, а создано оно было при активном участии нашего теперь уже общего знакомого Льва Афанасьевича Кроля. Он, как посланец «Союза возрождения», направленный на восток в целях создания единого Всероссийского правительства, насмотревшись здесь на все наши дела, сам, что примечательно, не смог устоять перед великим соблазном автономизма. Сразу после окончания первого челябинского совещания он отбыл вместе с сибирской делегацией в Омск, где ему, по его собственным словам, сначала не очень понравилось. Кролю, как кадету с умеренно левыми взглядами, немного не по себе стало, когда он познакомился с городским отделением конституционно-демократической партии, возглавляемым Валентином Жардецким, отличавшимся крайне правой, чуть ли не черносотенной идеологией. Не зря же Омск многие свидетели тех событий прозвали «чёрным». Однако с другими политическими лидерами столицы Сибири, в частности, с Иваном Михайловым и генералом Гришиным-Алмазовым Лев Кроль очень хорошо поладил на первых порах, что и подвигло его изначально принять именно сибирскую ориентацию.

С такими в большей степени определённо положительными чувствами, как только его родной Екатеринбург в конце июля был освобождён Сибирской армией (ещё один плюс в пользу сибиряков), Лев Кроль и направился из Омска домой. По дороге он поделился своими мыслями об Уральской автономии с членом Оренбургского войскового правительства полковником Рудаковым, в вагоне которого Кроль ехал. В ответ Рудаков выдвинул свой проект, и они вдвоём, недолго думая, раз уж пошли такие дела, тут же, прямо, что называется, на коленке расписали план раздела Урала на два, так сказать, субъекта областного права. Северный и Средний Урал, согласно данному прожекту, должен был отойти к Екатеринбургу, а Южный — к Оренбургу. Небольшой частью Западного Урала вершители судеб решили великодушно поделиться с претендовавшими на свою

территориально-национальную автономию башкирами*. Так славно, оговорив в общих чертах свои дальнейшие действия, попутчики, видимо, за рюмкой чая непременно отметили начало предстоящих, однозначно чрезвычайно захватывающих дух событий («это сладкое слово свобода!»). А в это время по соседнему пути мимо них** промчался на всех порах железнодорожный состав атамана Дутова, направлявшегося со своим первым визитом в Омск. И в ярко освещённых окнах его вагонов наши попутчики успели разглядеть шумное веселье с шампанским и нарядно одетыми «эффектными», как отметил Кроль, женщинами***. В общем, — «пошла писать губерния»…

Прибыв в ставший ему за последние двадцать лет родным Екатеринбург, Лев Афанасьевич Кроль в полном соответствии с наказами столичного «Союза возрождения», замыслил создать для управления промышленным Уралом коалиционное правительство из представителей всех политических партий право толка, начиная с меньшевиков-оборонцев и заканчивая кадетами. Запустив, таким образом, своего рода пробный шар и создав на Урале маленький прообраз Всероссийской Директории, он конечно же предварительно согласовал эти свои намерения не только с Омским Советом министров, но и с иностранными союзниками. Последние, точно также как и сибиряки, отнеслись к его планам вполне положительно. С нескрываемым энтузиазмом встретили такого рода начинание, смелое, необычное и весьма достойное по-сути своей, и многие представители екатеринбургских деловых, а также политических кругов****.

_______________

*Лихая башкирская конница во второй половине июля участвовала в боях за освобождение Екатеринбурга. Все башкирские части входили в состав Народной армии Комуча, но по договорённости, достигнутой, видимо, на челябинском совещании, некоторые из них были переброшены на Урал в помощь Сибирской армии.

**Поезд, в котором ехал Кроль, следовал в Екатеринбург через Челябинск, по той же самой ветке из Оренбурга в Омск направлялся в окружении весёлой компании и с многочисленной охраной Александр Ильич Дутов.

***Красивые женщины всегда там, где праздник.

****По воспоминаниям Г. Гинса уже вскоре в екатеринбургской газете «Зауральский край» появилась целая программная статья известного исследователя Северного Урала Носилова, в которой естественные, то есть географические границы Уральской области определялись ни много ни мало, а от побережья Северного Ледовитого (как тогда говорили Студёного) океана и до устья реки Урал, то есть до южного побережья Каспийского моря. В устье реки Индиги в районе Чешской губы предполагалось построить морской порт и протянуть к нему из Екатеринбурга железную дорогу, и таким образом «чудная естественная пристань морская» могла бы «легко обслуживать автономный Урал все 12 месяцев в году, открывая ему собственный выход к портам Европы». Ну, разве плохо?.. Да нет, конечно, разве что работы московским спецслужбам прибавится.

Кроль отвёл себе «скромную» роль серого кардинала в Уральском правительстве, сам не стал председательствовать в нём, уступив эту должность кадету П. В. Иванову, и занял в кабинете пост министра (главноуправляющего) финансов.

Сначала в Екатеринбург приезжали генерал Гришин-Алмазов с Иваном Серебренниковым, а потом и сам Иван Михайлов. Именно эти трое обговаривали с екатеринбуржцами все детали предстоящего проекта. По договорённости с кураторами Временное областное правительство Урала изначально замышлялось не только как политический союзник Сибирского, но и как его подопечный с ограниченными в некоторых сферах хозяйствования возможностями. Так Омск полностью и безраздельно контролировал железнодорожные сообщения на Урале, а также местную почтовую и телеграфную службы. Что касается военной сферы, то здесь уральцы, несмотря на все свои старания заполучить в собственное распоряжение хотя бы Уральский корпус горных стрелков, закончились полным провалом и даже привели, в конечном итоге, к некоторому охлаждению отношений между Екатеринбургом и Омском. Не добавили теплоты, что вполне естественно, и споры между Омском и Екатеринбургом за обладание пограничными территориями Шадринского и Камышловского уездов. К слову сказать, личные взаимоотношения Льва Кроля с его лучшими друзьями из Сибирского правительства Михайловым и Гришиным-Алмазовым вследствие тех же самых причин вообще полностью испортились.

Самарцы, кстати, были конечно же весьма и весьма недовольны тем, что промышленный Урал, в отличие от других освобождённых территорий, ушел из-под их контроля. Они несколько раз пытались переманить Кроля на свою сторону, но это им плохо удавалось. Во-первых, территория Урала располагается в непосредственной близости от Сибири, а, во-вторых, уральский промышленный район был накрепко увязан тогда в единое хозяйственное целое с сибирским продовольственным и угольным экспортом. Таким образом, переход на сторону Самары был абсолютно нелогичен в экономическом плане, да и в политическом, впрочем, тоже. Всё больше и больше клонившаяся вправо Сибирь нравилась кролевскому Екатеринбургу, несмотря ни на что, всегда немного сильнее, чем левая и краснознамённая Самара.

Временное областное правительство Урала официально было образовано 19 августа, а неделей раньше, 12-го числа того же месяца атаман Дутов, также к тому времени замысливший перейти на сторону Омского правительства, опубликовал в Оренбурге декларацию, провозглашавшую самостоятельность Оренбургской области. Одним из подписантов её являлся с недавнего времени знакомый нам уже полковник Рудаков.

В ней, в частности, говорилось:

«Вся территория Оренбургского казачьего войска принадлежит ему в силу исторических прав на занятые им земли. … Не подлежит никакому сомнению, что вся войсковая территория принадлежит войску на правах завоевания и ни в каком случае на правах пожалования, или дара, и что исходившие от государственной власти акты только утверждали истинные права войска на занятые им земли, а не служили источником этих прав. … Оренбургское казачье войско во все тяжелые дни для государства стояло на страже только общегосударственных интересов; войсковое правительство Оренбургского казачьего войска, основываясь на вышеизложенном и согласно постановления всех войсковых кругов о конструкции государства Российского в виде федеративной республики, полагает своевременным и необходимым объявить территорию войска Оренбургского особой областью государства Российского и впредь именовать её „Область Войска Оренбургского“».

Оренбург был освобождён чехословаками совместно с казаками атамана Дутова лишь 3 июля. Связано это было с тем, что город упорно обороняла довольно мощная группировка красных войск, созданная по личному распоряжению В. И. Ленина, одним из отрядов которой командовал будущий легендарный герой Гражданской войны в прошлом рабочий и фронтовик Василий Блюхер*. Уже 4 июля сюда из Самары прибыл её чрезвычайный уполномоченный в лице не кого-нибудь, а самого члена первой пятёрки Комуча Ивана Нестерова, который для управления краем организовал в Оренбурге так называемый комитет уполномоченных Комуча, в который вошел он сам, а также ещё три представителя от местного казачества, одним из которых был А. И. Дутов. Последний вскоре, как член Учредительного собрания, посетил Самару**, скрыв своё неприязненное отношение к левым, вошёл в полное доверие к руководству Комуча и в благодарность получил от него должность главноуполномоченного по Южному Уралу, с подчинением ему Оренбургского казачьего войска, населения Оренбургской губернии и Тургайской области кайсак-киргизов.

_______________

*Кавалера ордена боевого «Красного Знамени» под №1.

**К тому времени там собралось уже 14 членов ВУС. Позже, вспоминая о той своей поездке, Дутов с чувством большого удовлетворения замечал, что среди этих эсеров он один был контрреволюционер и хитро улыбался при этом.

Принятие Декларации об объявлении территории войска Оренбургского особой областью было только первым шагом в направлении выхода Южного Урала из-под опеки Комуча. Вторым явился отказ атамана Дутова проводить на подконтрольной ему территории выборы в городские и земские органы власти, мотивируя своё решение тем, что основная часть населения это «тёмная масса», которая «сочувствует большевикам». В силу данного обстоятельства Александр Ильич находил невозможным передачу власти в руки местного самоуправления. Никоим образом не желавшего отступать с занятых к середине августа однозначно консервативных позиций атамана Комуч тут же заменил на посту главноуполномоченного более послушным П. В. Богдановичем. Однако реальная власть на территории Южного Урала по-прежнему оставалась в руках А. И. Дутова, полностью вскоре перешедшего под протекторат Сибирского правительства.

В отличие от оренбуржцев Уральские, то есть бывшие Яицкие казаки до конца остались верны Самаре и никаких деклараций об областном «суверенитет» не принимали. Более того, 26 июля на совместном заседании

членов Комуча с представителями Уральского войскового правительства его председатель Гурьян Захарович Фомичёв заявил: «Федерализм, приобретающий в настоящее момент характер сепаратного стремления, Уральское правительство считает безусловно вредным и тормозящим дело объединения России и с ним будет бороться всеми своими силами. Все правительственные областные организации, выдвинутые временно ходом событий, должны ясно и определенно поставить основной задачей момента и их существования возрождение и спасение всей России, без всяких отделений и выделений. Всякие политические обособления, вызываемые борьбой за удержание власти, недопустимы, и против этого Войско полагает необходимым бороться решительным образом…»

Башкиры, как мы уже отмечали, хотя и находились летом 1918 г. в «межумочном» состоянии между Самарой и Омском, однако, в конечном итоге, точно также как и уральские казаки, как были, так и остались до конца верны Комучу. Их национально-территориальная автономия Башкурдистан, провозглашенная как и кайсак-киргизская в конце 1917 г., была признана Комитетом Учредительного собрания и всячески поддерживалась. Башкиры в свою очередь, что называется, верой и правдой служили эсеровскому правительству, а их вооруженные отряды (как конница, так и пехота) являлись одними из лучших в Народной армии.

Ну и, наконец, последние союзники Самары, о которых мы хотели бы также немного рассказать, это восставшие в начале августа месяца против власти большевиков рабочие двух военных заводов в Вятском крае ижевского и воткинского. Тема это большая, но мы постараемся вкратце, хотя бы в общих чертах поговорить о том во многом уникальном событии в русской истории. Лев Троцкий, второй человек тогдашнего Советского правительства, как-то сказал: «После гражданской войны люди пойдут по домам, а ижевцы — по гробам!» За что же такая великая честь?

5. Ижевцы и воткинцы в смертельной атаке

Идущие на смерть приветствуют тебя…

Гай Светоний. Жизнь двенадцати цезарей

Восстание на Ижевском и Воткинском заводах явилось единственным за весь период коммунистического правления у нас в стране вооруженным выступлением рабочих против собственного пролетарского, по-сути, государства; оно было первым, но и последним. Случались многочисленные крестьянские и казачьи мятежи и даже неоднократные выступления военных, но рабочее вооруженное восстание произошло один единственный раз за все 70 лет советской истории — 7 августа 1918 г. в Ижевске.

Город Ижевск в то время являлся волостным центром Сарапульского уезда Вятской губернии. Обычно волостным центром (другими словами центрам волостной крестьянской общины) являлось какое-нибудь большое село, а тут целый город, равный по населению (50 тысяч человек) тогдашним, например, сибирским Красноярску или Новониколаевску. Здесь тоже небольшая загадка, которая, впрочем, довольно легко разрешается. И вот в чём секрет. Дело в том, что Ижевск сформировался как рабочий посёлок вокруг нескольких военных заводов, выпускавших, главным образом, винтовки для Русской армии. Но поскольку выпуск военной продукции носил некоторым образом «сезонный» характер, то когда «сезон охоты» (другими словами очередная война) заканчивался, потребность в рабочей силе значительно уменьшалась. В связи с этим многих рабочих отправляли в вынужденные неоплачиваемые отпуска, но для того, чтобы сохранить штат квалифицированных кадров до следующих чрезвычайных обстоятельств, всем работникам ижевских заводов государство выделяло достаточно приличный земельный надел с огородом, пастбищем и покосом для ведения на нём во время вынужденных простоев приусадебного хозяйства для своего прокорма. Вот почему население Ижевска, состоявшее, практически всё из рабочих и членов их семей, представляло собой большую, по-сути, полукрестьянскую общину.

Мало того, работающим на военных заводах ижевцам полагалась масса социальных страховок, все они получали до 50% оклада на случай болезни, вместе со всеми членами своих семей пользовались бесплатным медицинским обслуживанием. За выслугу лет им полагались существенные надбавки к заработной плате, в результате которых рабочие со стажем могли купить себе хороший дом и переселиться из заречной части города на так называемую горку, в более престижный район. По достижении 56-летнего возраста рабочие получали право уйти на оплачиваемую государством пенсию. При заводах имелись начальные школы и даже ремесленные училища. В общем, на царское правительство ижевцам жаловаться, как говорится, было грех. В том же самом положении находились и пролетарии воткинского военного завода, выпускавшего артиллерийские снаряды для армии и военно-морского флота, воткинский завод был, правда, в три раза меньше, но это не столь важно.

Революционные события 1917 г. поддержала в основном заводская молодёжь, не желавшая тянуть лямку за выслугу лет, а уже сейчас мечтавшая иметь более высокую заработную плату, ну и другие вспомоществования от политического переустройства общества. Вот на эту-то мякину и попали революционные дрожжи. Наибольшей популярностью в среде взволновавшихся молодых рабочих пользовались, естественно, левые партии — большевики, меньшевики, ну и эсеры, конечно. Однако пришедшие к власти в результате Октябрьского переворота большевики уже за каких-то неполных полгода сумели настроить против себе подавляющую часть рабочих и, в первую очередь, тем, что в ходе развернувшейся в Вятском и Пермском крае продразвёрстки, к лету 1918 г. из крестьянских закромов было вывезено в Центральную России около 31 тысячи тонн зерна. Рабочие, тесно связанные родственными и житейскими связями с селом, естественно, хорошо были осведомлены о творящихся в деревнях конфискациях. Это с одной стороны, с другой, — зная о том, что из сельских районов вывозится в огромных количествах продовольствие, сами рабочие испытывали острую нехватку в его поставках, в первую очередь, хлеба, которого они в своих приусадебных хозяйствах никогда не производили.

Начался ропот, вскоре вылившийся в выражение недоверия к правящей партии. В мае на выборах в Ижевский совет рабочих и солдатских депутатов большевиков, что называется, прокатили; тогда последние назначили перевыборы, на которых вновь победу, причём с большим преимуществом, одержали эсеры и меньшевики. Проводить ещё одни довыборы было уже глупо и бесполезно, поэтому для того, чтобы вновь получить большинство в Совете, большевистское руководство города, недолго думая, вызвало на подмогу красногвардейцев из Казани и совместными усилиями разогнало весь оппозиционный состав революционного органа самоуправления трудящихся. Многие члены оппозиционных партий оказались в результате сразу же за решеткой, однако некоторым удалось сбежать из города, а кто-то ушел в подполье.

Так что, когда в начале августа месяца, вновь усилились протестные настроения и произошли связанные с ними беспорядки, в их организации ведущую роль на себя взял так называемый союз фронтовиков, насчитывавший в своих рядах не много не мало, а около 4 тысяч человек. Многие из бывших участников войны работали на ижевских заводах и имели, таким образом, непосредственный контакт с рабочими. В связи с наступлением Народной армии Комуча на Казань в Ижевске была объявлена мобилизация в Красную армию. Не желая сражаться за интересы партии, которая подписала позорный для России Брестский мир с немцами, фронтовики во главе со своим председателем С. И. Солдатовым восстали и перетянули на свою сторону значительную часть городского пролетариата. Завладев оружием, хранившимся на заводских складах, повстанцы в уличных боях 7 августа полностью подавили сопротивление большевистского военно-революционного штаба, имевшего под рукой лишь небольшой отряд верных бойцов. При этом к проигравшей стороне повстанцы не проявили никакой пощады, большая часть коммунистического руководства города была просто-напросто уничтожена, в плен их, практически, не брали. То была первая особенность (малопривлекательная, прямо скажем) ижевского бунта, потом их будет ещё несколько.

Уже буквально на следующий день оправившиеся от первого удара изгнанные в предместья красноармейцы и красногвардейцы пытались вновь отвоевать город, однако это им мало удалось. Восставшие собрали добровольческую дружину из фронтовиков, рабочих и офицеров и дали отпор врагу. Причём, что примечательно, в бой ижевцы пошли под тем же красным знаменем, что и их противники, то есть под красным. На разорённых Первой мировой войной, а также эпохой военного коммунизма городских складах рабочие не смогли найти ни бархата, ни шелка, поэтому сшили свои знамёна из обыкновенно простонародного ситца, что тоже весьма и весьма символично.

Все эти события проходили под обновлённым лозунгом Октябрьской революции: «Вся власть Советам! Но Советам без большевиков». И действительно уже через несколько дней, восстановленный в своих правах Ижевский совет рабочих и солдатских депутатов образца июня месяца, но без большевиков и левых эсеров, вступил в свои законные права. Однако суть времени оказалась такова, что самим рабочим и их представителям так и не удалось добиться до конца желаемого, т.е. самим управлять своей республикой. Изгнав большевиков, лидерство в Совете постепенно захватили правые эсеры. Опасаясь рабочей демократии (охлократии, как называл её Виктор Чернов), ижевских социалистов-революционеров на первых порах активно поддержали офицеры, возглавлявшие боевые дружины повстанцев. Так, в частности, капитан Цыганов, подполковник Федичкин и подполковник Власов предложили в единственном лице оказавшемуся в городе депутату Учредительного собрания Василию Бузанову, в срочном порядке создать эсеровский комитет и перехватить каким-то образом политическую власть в городе. Бузанов взялся за это дело, но оно шло довольно медленно, так что на первых порах в Ижевске правил исполком Совета, в президиум которого вошли помимо действительных его членов ещё и руководители вооруженного восстания, депутат Учредительного собрания от Вятской губернии Василий Бузанов, а также несколько представителей от городского предпринимательского сословия. Это, кстати, была следующая особенность ижевского вооруженного мятежа: широкая представительная демократия в лице делегатов от большинства революционных партий и социальных групп.

Военная власть в городе сразу же перешла в руки штаба Народной армии, руководить которым в роли командующего стал участник двух последних войн (Русско-японской и Первой мировой), Георгиевский кавалер потомственный дворянин подполковник* Дмитрий Федечкин. Сама же Народная армия была создана 18 августа путём уже не добровольной, а на сей раз принудительной мобилизации всего мужского населения в возрасте от 18 до 45 лет. Прибегнуть к такому шагу повстанческие власти вынудила новая попытка большевиков отвоевать мятежный город, на этот раз весьма значительным по численности отрядом красноармейцев под командованием срочно прибывшим сюда В. А. Антонова-Овсеенко, очень высокопоставлен-ного партийного функционера, руководившего 25 октября 1917 г. штурмом Зимнего дворца в Петрограде. Данная попытка, несмотря на все усилия большевиков, также провалилась, после чего ижевцы сами перешли в наступление и начали отвоёвывать у врага всё новые и новые территории.

_______________

*С начала сентября полковник.

17 августа две роты добровольцев, состоявших, главным образом, из офицеров, под командованием подполковника Власова захватили после непродолжительного боя город Воткинск, а 30 августа Сарапул. Обе боевых операции были проведены просто блестяще с тактической точки зрения и

обошлись, практически, без потерь. В то же самое время небольшие мобильные отряды повстанцев выбивали врага из близлежащих к Ижевску и Воткинску сёл и деревень, снабжали крестьян оружием и создавали на освобождённых территориях разветвлённую сеть партизанских отрядов начавших сражаться под зелёным (областническим) знаменем. Сами ижевцы, кстати, тоже вскоре для отличия от большевиков добавили к своим красным знамёнам зелёные цвета, цвета областнической Сибири. Откуда это у них взялось сказать сейчас достаточно трудно, нигде в источниках на сей счёт мы не нашли никаких сведений. Однако, смеем предположить, что областническую идею привнёс восставшим землякам Василий Иванович Бузанов. Сам по социальному происхождению местный рабочий, он в 1909 г. за революционную деятельность навечно был сослан в Сибирь и отбывал наказание в течение нескольких лет на территории Иркутской губернии. Возможно, именно там он и заразился автономистскими идеями сибиряков, донеся их в 1918 г. до своих собратьев по ижевскому мятежу.

Однако полностью под влияние Сибирской автономии ижевцы не попали. Вскоре после победы мятежа к ним явились посланцы Самарского Комуча и взяли победившую рабочую демократию под полный свой контроль. Решено было организовать на освобождённых территориях Вятской и Пермской губернии местное издание Комуча, так называемый Прикомуч (Прикамский комитет членов Учредительного собрания). Вскоре здесь же на месте удалось отыскать ещё двоих депутатов Учредительного собрания, также правых эсеров, Александра Корякина и Николая Евсеева*. 27 августа официально было объявлено о переходе всей полноты исполнительной власти в руки Прикомуча. 9 сентября к тройке «верховников» присоединился ещё один вятский депутат Учредительного собрания Константин Шулаков. Возглавил этот орган Николай Евсеев, сменивший в качестве лидера Ижевской коммуны, видимо, не совсем благонадёжного из-за своей некоторой просибирской ориентации Василия Бузанова.

_______________

*Первый был избран по Вологодскому округу, второй по Вятскому.

Вслед за этим 1 сентября прикомучевцы официально объявили о «низложении» власти советов на подконтрольной им территории, последние полностью сохранялись, однако, так же как и в Самаре, лишались властных полномочий, став, наряду с рабочими профсоюзами, органами классовой организации трудящихся. Из основных мероприятий, осуществлённых в августе Ижевским советом, а потом подтверждённых Прикомучем, следует отметить, в первую очередь, сохранение всех социальных страховок, положения о 8-ми часовом рабочем дне, ну и т.д., то есть почти всё как везде на постреволюционном пространстве России. Но вот, опять же, что отличало Ижевскую коммуну от других областных образований, это, во-первых, уравнение всех служащих, рабочих и даже военных от рядового до полковника в оплате их профессионального труда, все они имел одинаковый денежный оклад в размере 420 рублей в месяц*. А второе, это введение в повседневный оборот также выравнивающего всех обращения «товарищ», причём даже в армии. Для сравнения, так было только в советской России и нигде больше.

Ижевская коммуна просуществовала, точно также как и Парижская, совсем недолго, всего лишь три месяца, причём ровно три месяца, день в день. 7 ноября к городу вплотную подошли части «Железной» дивизии латыша Вальдемараса Азина**, с 27 артиллерийским орудиями. Пользуясь лёгшим на землю плотным утренним туманом, красноармейцы сумели скрытным манёвром овладеть единственной батареей прикамских коммунаров, последние, таким образом, остались без основной своей огневой поддержки. Эта беда добавилась к давней проблеме повстанцев — нехватке боевых патронов; винтовок на ижевских заводах выпускалось до 400 штук в день, а вот патронов ни ижевские, ни воткинские мастерские не производили. Так что с ними была полная катастрофа. Но город надо было как-то оборонять. И вот тогда пришла очередь для последнего нововведения ижевцев. Ими для обороны своего островка областной свободы впервые в

истории Гражданской войны была применена так называемая «психическая атака», гениально показанная братьями Васильевыми в их легендарном фильме «Чапаев».

_______________

*Что такое уравнительная система оплаты труда мы, рождённые в СССР, хорошо знаем. Она, к глубокому нашему сожалению, порождала лентяев и тунеядцев с одной стороны, а, с другой, — очень сильно дезорганизовывала людей талантливых и инициативных. Хотя с другой стороны мы — люди, наверное, действительно, должны быть все равны, к этому призывает и «Новый завет», и «Манифест коммунистической партии», и даже «Imagine» Джона Леннона. Но это в идеале, а идеал для обычного человека вещь абсолютно недостижимая, к сожалению.

**Всего на подавление Прикомуча Троцкий направил 3 дивизии пехоты и 2 полка кавалерии, перебросив их по Казанской железной дороге в район Сарапула. Вдобавок к этому туда же была направлена Волжская военная флотилия под командованием известного большевика Фёдора Раскольникова, комиссаром же флотилии официально числилась его жена, не менее знаменитая «красная валькирия» Лариса Рейснер, на четверть еврейка по национальности, первая красавица петербургской богемы, крутившая амуры со многими поэтами Серебреного века, в том числе и с самим Николаем Гумилёвым. Да что там, одно время ею был сильно увлечён даже великий Александр Блок, а также ещё только начинающий, молодой тогда и малознаменитый Борис Пастернак. Однако, оставив после Октябрьской революции богемные тусовки, Лариса Михайловна в 1918 г. вступила в партию большевиков и вышла замуж за заместителя наркома военмора Ф. Ф. Раскольникова. В августе после взятия Казани она по приказу Троцкого вместе с мужем прибыла на Восточный фронт и демонстрировала там чудеса личной храбрости, поднимая в атаку нерешительных красноармейцев. Кстати, по некоторым данным, именно Лариса Рейснер находилась в момент начала штурма Зимнего дворца на крейсере «Аврора» и от имени большевистского революционного комитета отдавала команды нерасторопным матросам. В общем смелости и красоты ей было не занимать, её роскошное «комиссарское тело» по-прежнему восхищало многих, так что командующий Волжской военной флотилией, зайдя однажды в собственную каюту, застал там свою жену и уже одевавшегося Троцкого…

Накануне днём с советского аэроплана на город были сброшены листовки, которые призывали ижевских «беспатронничков» прекратить сопротивление и сдаться частям лучшей в Красной армии интернациональной «железной» дивизии. Но не тут-то было, сдаваться никто даже и не помышлял, тем более что приближалась годовщина Октябрьской революции, значимость сражения в такой день понимала и та и другая сторона.

Ровно в полдень 7 ноября во всю свою пасхальную мощь зазвонили колокола кафедрального Михайловского собора, загудели все заводские гудки. На одном из холмов, прямо перед взорами окопавшихся на подступах к городу азинцев, сверкнули под лучами уже, по-сути, морозного зимнего солнца медные трубы, тарелки оркестровых барабанов и появились музыканты. А вслед за ними на всём пространстве фронта как из-под земли выросли размашисто шагающие цепи ижевцев с винтовками наперевес. Первый, потом второй, потом ещё несколько и так до десяти стройных рядов, молча шагающих под барабанный бой бойцов, без единого выстрела идущих в свою последнюю атаку. И в первых шеренгах, в чёрных мундирах с черепами на рукавах «бессмертный» офицерский батальон полковника Власова. Им по случаю «последнего парада» разрешили надеть золотые офицерские погоны, которые они прятали до сего момента от глаз ожесточившегося народа. Эта атака опять в очередной раз как бы выровняла их всех — и аристократов, и демократов, и охлократов. Тут же рядом с военными шли и городские ополченцы — рабочие, мастеровые, служащие, студенты и даже, якобы, несколько женщин. В одной из цепей шел в атаку на воинствующих безбожников сам настоятель Михайловского собора, который в одной руке нёс православную хоругвь, а в другой сверкающий медный крест.

Ижевцы наступали частично скрытые плоскими косогорами, поэтому пулемёты противника могли работать по ним только на ограниченном пространстве. Холодный блеск штыков, хоругви, красно-зелёные знамёна и неукротимая решимость в глазах наступающих наводили ужас на красноармейцев. Подойдя на пятьдесят шагов, ижевцы бросились, наконец, в штыки, и закипел смертельный рукопашный бой, продолжавшийся около двух часов. До полутора тысяч повстанцев полегло в тот день во время той последней своей атаки. Несколько подразделений «железной» дивизии в результате было смято, а мусульманский полк опрокинут. И вот уже боевое счастье начало понемногу клониться в сторону ижевцев, как вдруг комдив Азина, лично поведя красноармейцев в решительную контратаку, спас положение и выиграл-таки сражение за город. За успешно проведённую операцию по захвату Ижевска двадцатитрёхлетний В. М. Азин одним из первых получил высшую награду Советской республики орден боевого «Красного Знамени».

В ночь на 8 ноября оставшиеся в живых бойцы ижевских батальонов вместе с ранеными и членами своих семей оставили город и перешли на другой берег Камы на соединение с частями Уфимской Директории. Потом пришла очередь Воткинска, он, в отличие от Ижевска, был сдан, практически, без боя. Остатки воинских подразделений вместе с семьями точно также перешли в ночь на 12 ноября Каму, определившись в подчинения Главковерху Директории генералу Болдыреву. Потом ижевцы и воткинцы сражались в армии адмирала Колчака, но это уже совсем, совсем другая история.

6. Таможня даёт добро

Несмотря на то, что на первом челябинском совещании всё-таки было достигнуто некоторое взаимопонимание между Самарским Комучем и Временным Сибирским правительством, напряженность в их отношениях, тем не менее, ещё долго сохранялась, что дало повод некоторым хроникёрам охарактеризовать период с начала июля по конец августа, периодом «холодной войны» между двумя областными «сверхдержавами». При этом справедливости ради, нужно признать, что вина в той конфронтации лежала на обеих сторонах. Для наглядности расскажем обо всём вкратце и, как всегда, по порядку.

Ещё 13 июля Совет министров ВСП постановил временно определить западную границу Сибирской автономии по водоразделу рек Печора, Кама, Чусовая и Уфа. Таким образом, в её пределах оказывался и Екатеринбург, и Челябинск, и Златоуст, и Троицк*. Соответствующий теме доклад сделал тогда в Правительстве известный столичный геолог Иннокентий Толмачёв, около полутора десятков лет проработавший в Сибири и искренно проникнувшийся областническими идеями. Он подкрепил данные претензии вполне обоснованными научными выкладками, определив вышеперечисленные районы в качестве западной границы Западно-Сибирской тектонической плиты. 18 июля, как утверждает Г. Гинс, состоялось ещё одно закрытое заседание Совета министров, на котором было принято постановление временно до соответствующего на то решения Учредительного собрания образовать подведомственный Сибирскому правительству Челябинский округ, с вхождением в него непосредственно Челябинского уезда (Оренбургской губернии), а также Златоустовского (Уфимской губернии) и Троицкого (Оренбургской губернии) **. Несмотря на свою закрытость, «тайна заседания», как пишет Гинс, «получила огласку», а вслед за этим и соответствующую критику, так что уже вскоре самарцы окрестили Сибирское правительство «империалистическим».

_______________

*Эти секретные сведения 14 августа довёл до своих читателей самарский «Вестник Комитета членов Всероссийского учредительного собрания».

**«Предполагалось и дальнейшее расширение территории, вплоть до занятия Москвы», — пишет Иван Серебренников в своих мемуарах (см. главу «Челябинское совещание»).

В ответ озлобленный некоторыми своими политическими и территориальными потерями самарский Комуч вознамерился «взорвать Сибирское правительство изнутри». И действовать он решил через своих товарищей по партии — эсеров, членов бывшего Западно-Сибирского комиссариата, а также через левых депутатов Сибирской областной думы.

Один из членов ЗСК Борис Марков находился в тот период в Самаре в качестве уполномоченного от ВСП, а ещё один — Павел Михайлов, исполнявший должность товарища министра внутренних дел, в 20-х числах июля прибыл в Томск и здесь весьма активно начал подстрекать к сопротивлению членов СОД, а также своих товарищей по самой крупной в Сибири местной организации ПСР. Как член ВСП Михайлов, вернувшись в начале августа в Омск и используя каналы правительственной связи, очень тесно стал общаться через Маркова с самарскими политиками. По всей вероятности, именно через эту связку комучевцы и намеревались «взорвать» Сибирь. Поэтому, как только в Омске дознались обо всех тех делах, там сразу же приняли соответствующие меры и, во-первых, отправили в отставку П. Я. Михайлова, а, во-вторых, досрочно прервали полномочия Б. Д. Маркова, заменив его на посту уполномоченного ВСП при самарском Комуче более лояльным К. Е. Яшновым.

Ещё одним каналом, за которым в Сибири стали подозревать подрывную деятельность, являлись денежные переводы, принимавшиеся в Самаре на адреса получателей в разных сибирских городах. Мало того, что комучевская казна, таким образом, изрядно пополнялась (в любом случае ничего не теряла), а сибирская несла убытки, да к тому же, как предположили в омском Совете министров, самарские эсеры вполне могли посредством денежных переводов спонсировать сибирскую политическую оппозицию. Поэтому в разгар всех тех событий, о которых мы говорим, распоряжением ВСП все почтовые переводы, приходившие с красного запада, временно перестали оплачиваться. Кстати сказать, Комуч, видимо, исходя из тех же самых экономических и политических соображений, ограничил выдачу денег с банковских счетов граждан своей самарской республики 600 рублями в месяц.

Нового уполномоченного Яшнова с первых же дней его пребывания в Самаре комучевцы демонстративно перестали пускать на свои заседания, уведомив последнего, а через него и ВСП, о том, что «международное (!!) * право не предусматривает случаев, когда послы (!) участвуют в заседаниях правительств, при которых они аккредитованы». Посланник же Комуча в Сибири Гуревич поехал ни в Омск, как ему полагалось, а в Томск и был официально аккредитован при Сибирской областной думе. Вот такие вот своенравные оказались «молодожены».

_______________

*Восклицательных знаков понаставил в этом тексте своих мемуаров Георгий Гинс.

Ну а дальше пошло-поехало, что называется. Сначала сибиряки перестали пропускать на запад грузы с востока, следовавшие по Транссибирской железнодорожной магистрали из Харбина, Владивостока и других торговых центров. Объяснялось такого рода конфискации просто: хватит-де снабжать московских жидов-комиссаров и их любовниц кожами да шелками. Вслед за этим ВСП по настоянию министра финансов Ивана Михайлова и управляющего министерством продовольствия Николая Зефирова несколько повысило цены на вывозимый из Сибири хлеб, а потом и вовсе объявило Самаре настоящую таможенную войну, наложив на всю свою экспортную продукцию двадцатипятипроцентный налог в пользу сибирской казны*, которая, после бегства большевиков, прихватывавших, как правило, с собою значительные денежные средства, недосчиталась на своих банковских активах сотни миллионов рублей**. В ответ самарцы прекратили поставки в Сибирь изделий мануфактуры, сахара и, самое главное, — жидкого топлива… Парадокс, но в те времена наш край был полностью зависим от поставок по «импорту» нефти и нефтепродуктов, в это трудно сейчас поверить, и тем не менее тогда всё было именно так.

_______________

*Сибирская таможня была устроена в 30 верстах на запад от Челябинска на ст. Полетаево. Дальше, надо так понимать, что начиналась уже самарская территория.

**По подсчётам современного новосибирского исследователя В. М. Рынкова («Финансовая политика антибольшевистских правительств…») сумма вывезенных большевиками из сибирских городов дензнаков, золота и других материальных ценностей превышала 1 миллиард рублей (более 150 миллиардов на наши деньги). Цифра эта, с нашей точки зрения, несколько завышена («пересказываю и не ручаюсь за число», как писал Пётр Словцов в своём «Историческом обозрении Сибири»); в реале она была, по нашим приблизительным прикидкам, как минимум в два раза меньше, но всё равно сумма достаточно впечатляющая.

Далее, уже после того, как второе челябинское совещание перенесли с 6 на 20 августа, последовал обмен официальными нотами между двумя правительствами, всё больше и больше входившими в междоусобную конфронтацию. Сначала 12 августа за подписями Вольского и Веденяпина в Омск пришла депеша из Самара. В ней, в частности, сибиряки упрекались в том, что, во-первых, установление искусственных границ Сибирской автономии в постановлении от 13 июля является актом, нарушающим прерогативы Всероссийского Учредительного собрания, вследствие этого, и это, во-вторых, Комуч не намерен был признавать власть Сибирского правительства над территориями, находящимися «за пределами административных границ Сибири». В-третьих, Самара категорически протестовала против взятого на себя ВСП права «образовывать новые областные деления и способствовать появлению органов новой областной власти вне территории Сибири, как это имело место в Зауралье». Ну и,

в-четвёртых, взимание таможенных пошлин, задержка грузов, невыдача денежных переводов «служат серьезным препятствием к воссозданию

единства Государства Российского, в чём не может быть не заинтересовано и Временное Сибирское Правительство согласно его декларации». Перечислив все свои претензии, Самарский Комитет членов Учредительного собрания в конце своего послания выразил надежду на то, что «Временное Сибирское Правительство не замедлит аннулировать все акты и распоряжения, кои являются препятствием к созданию единого Российского государства и послужили основанием к настоящему вынужденному протесту».

В ответной ноте от 20 августа, также за подписью главы Правительства и руководителя внешнеполитического ведомства, то есть Вологодского и Головачёва, было заявлено, что ВСП «не усматривает ни в одном из своих действий таких мероприятий и актов, которые препятствовали бы восстановлению государственного единства России», но что при отсутствии в настоящий момент общегосударственной власти «каждая область, освобождённая от большевизма, имеет полную возможность, опираясь на принцип федеративности, образовывать свою областную власть». Этим правом и воспользовалась Сибирь, говорилось далее, более того «если какое-либо областное правительство, в согласии с волей населения, посылающего в это правительство своих представителей, выражает согласие войти в те или иные отношения с Временным Сибирским Правительством, последнее не только чувствует себя вправе, но и считает себя обязанным в такие отношения войти, ибо в их конечном итоге должна получиться определенная координация, способствующая восстановлению Российской государственности». Что касается всех других претензий Комуча насчёт таможенных пошлин и прочего, то ВСП их признавало, но объясняло временными объективными трудностями и обещало, что «в этом отношении оно примет все меры к тому, чтобы дальнейшее укрепление впечатления о таможенной деятельности Временного Сибирского Правительства и об отсутствии у него желания оплачивать переводы, расходы по которым ему будут возвращены Самарским Комитетом, не имело места».

И оно сдержало свои обещания, в конце августа по окончании второго челябинского совещания министр финансов ВСП Иван Михайлов с одной стороны и Иван Нестеров от Комуча с другой подписали соглашение о полном прекращении таможенной войны двух областных автономий и об урегулировании порядка продвижения грузов. Теперь все грузы, следовавшие по линии Владивосток — Самара и обратно, никаким задержкам и обложениям не подлежали ни с той, ни с другой стороны («Свободная Сибирь», Красноярск, от 30 августа 1918 г.). Самарские эсеры, надо отдать им должное, недолго помнили обиды и первыми разблокировали свои карантины. По сообщению той же «Свободной Сибири» (кадетского, кстати, издания) за 5 сентября, уже 3 сентября из Самары от местного биржевого комитета в Сибирь было отправлено несколько железнодорожных составов с нефтью и нефтепродуктами. Сибиряки также, в этом можно не сомневаться, полностью растаможили свои пограничные блокпосты. Но вот ограничения в отношении почтовых переводов всё-таки сохранили, правда, в разумных пределах, выдавая по самарским переводам ровно столько денег, сколько на территории Комуча выплачивали по сибирским, но и то — недолго, поскольку уже через месяц всё Поволжье вновь захватили большевики.

7. Второе челябинское совещание

Тщетно пытаемся мы как можно искуснее

обтёсывать таинственную глыбу — нашу жизнь.

Чёрная жилка рока неизменно проступает

на её поверхности.

В. Гюго. Отверженные

Как мы уже вскользь упоминали, второе челябинское совещание 6 августа не смогло состояться в срок и его перенесли на 20-е число того же месяца. Главной причиной такой трансляции стало то обстоятельство, что к первоначально намеченному дню в Челябинск не смогло прибыть необходимое число делегатов, чтобы можно было воспринимать данный политический форум хотя бы в минимальной степени относительности всероссийским. К 20-му же числу некоторое значительное количество представителей от разного рода политических объединений и территориально-областных формирований удалось-таки собрать. По сведениям участника совещания В. Л. Утгофа их насчитали при открытии что-то около 80 человек*.

_______________

*Утгоф В. Л. Уфимское Государственное Совещание… С.24. В некоторых источниках приводится цифра в 150 человек; расхождение весьма значительное, поэтому смеем предположить, что, по мере дальнейшего пребывания делегатов, их учётное количество всё увеличивалось и увеличивалось.

Одними из главных действующих лиц второго государственного совещания по-прежнему являлись представители Самарского Комуча и Временного Сибирского правительства, как субъекты федеративного права, обладающие реальной военной силой. Делегация Комитета прибыла в Челябинск в весьма представительном составе, возглавил её сам председатель Комуча Владимир Вольский, а вот сибиряки проявили, к сожалению, некоторую неорганизованность в этом вопросе. П. В. Воло-годский заболел и отправился на озеро Боровое поправлять здоровье. Большинство остальных членов омского Совета министров также почему-то не проявили должного внимания к челябинскому форуму, и даже по-военному дисциплинированный Гришин-Алмазов и тот немного подзадержался по своим делам, чуть не опоздав к открытию совещания. И лишь Иван Михайлов уже двадцатого числа прибыл без опоздания в Челябинск, вместе с ним приехал полковник Иванова-Ринова, в качестве представителя не только ВСП, но и Сибирского казачьего войска. В том же самом сибирском министерском вагоне прибыл на совещание и Лев Кроль,

но не как делегат от областного правительства Урала, а как представитель «Союза возрождения».

К этому времени в Челябинске уже находились такие известные политические деятели как «бабушка русской революции» Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская*, Владимир Зензинов, Андрей Аргунов, ну и, наконец, сам Николай Авксентьев**. Все они, за исключением Зензинова, представляли «Союз возрождения», а Зензинов — ЦК эсеровской партии. Ещё одним видным политиком, специально прибывшим на совещания и которого нам обязательно необходимо отметить, являлся томич Виктор Пепеляев, старший брат известного нам уже героя двух войн (Первой мировой и Гражданской) Анатолия Пепеляева. Виктор Николаевич входил как в «Союз возрождения», так и в «Национальный центр», однако представлял в Челябинске ЦК кадетской партии. Пепеляев привёз из Москвы последние секретные партийные инструкции о том, что «вне диктатуры никакого выхода нет». Об этом нам сообщает Кроль в своих воспоминаниях и далее отмечает, что по своим политическим взглядам старший Пепеляев занимал в партии кадетов однозначно правые позиции, причём не просто правые, а крайне правые***. По характеру прямой и искренний Виктор Николаевич отметился на втором государственном совещании, как один из главных возмутителей спокойствия. Так в частности, сразу же по прибытии в Челябинск, он на возрожденцев во главе с Авксентьевым «обрушился за Комуч», да и в последующие дни проявлял прямо-таки чудеса искренней нетерпимости к левым.

В качестве почётных гостей на форуме присутствовали: французский консул Буаяр, английский — Престон и знакомый нам уже доктор политичес-

ких наук чех Богдан Павлу. Последние трое, понятно дело, вряд ли ограничивали себя скромной ролью свадебных генералов.

_______________

*Добравшись из Центральной России через Вятскую и Пермскую губернии сначала до Тюмени, а потом до Тобольска, она оттуда, как мы помним, вместе с Григорием Николаевичем Потаниным прибыла в Омск и затем уже переехала в Челябинск.

**Он попал в Челябинск, практически, тем же самым маршрутом, что и Брешковская.

***Архиправым он стал после того, как весной 1917 г., будучи комиссаром Временного правительства в Кронштадте, не нашел общего языка с революционными матросами (возглавляемыми, кстати, «счастливчиком» по женской части Фёдором Раскольниковым), был ими арестован и две недели просидел в «холодной», ожидая расстрела. Виктор Пепеляев пошел, что называется, видимо, больше в материнскую купеческую породу известных в Томске торговцев-оптовиков Некрасовых. В то время как его брат Анатолий, которого некоторые исследователи считают за человека, симпатизировавшего правым эсерам, был, как нам представляется, ближе по характеру к отцу, потомственному дворянину и потомственному офицеру Русской армии, из породы тех, кто привык служить родине, а не маммоне. Возможно, этим объясняется такая разница в политических взглядах двух родных братьев…

Второе Челябинское совещание открылось в одиннадцать часов утра 23 августа в Народном доме. Собрание сначала доверили вести Владимиру Зензинову, последний хотя и близко примыкал к черновцам, но слыл в политических кругах человеком весьма порядочным и ни в какого рода интригах не замешанным. Однако в роли ведущего Владимир Михайлович оказался факиром лишь на час, так как уже вскоре уступил своё место

Е. К. Брешко-Брешковской, как старейшему участнику форума, её же, в свою очередь, сменил Авксентьев, избранный председателем всего челябинского совещания. Его заместителями стали: Иван Михайлов от ВСП и Евгений Роговской от Комуча. После нескольких приветственных и заздравных славословий заседание продолжилось в закрытом режиме, так что всех посторонних вежливо попросили покинуть зал.

Далее, признав, что кворум для решения главного вопроса — избрания нового Временного Всероссийского правительства (Директории) — всё-таки ещё не набран*, участники совещания решили с выборами повременить, отложив их как минимум ещё на одну неделю. А тем временем обсудили три основных организационных вопроса: кого допустить к выборам правительства, как его выбирать (большинством голосов или только единогласным решением) и, наконец, — где провести решающее голосование, здесь в Челябинске, на сибирской территории или на самарской. Без всяких проблем в число выборщиков прошли ВСП и Комуч, а также представители от «Союза возрождения» и пяти революционных политических партий**, а вот относительно целого ряда других делегатов сразу же разгорелась жаркая полемика. Так выступивший в прениях Владимир Вольский высказался категорически против участия в выборах Директории представителей от Екатеринбургского областного правительства. Сибиряки Михайлов и Иванов-Ринов в том же духе поставили под сомнение полномочия национальных правительств Башкирии, Алаш-Орды и Туркестана, а также национального управления тюрко-татар России и Сибири. Зато их участие в выборах горячо поддержали самарцы и другие левые делегаты***. Мнения, таким образом, полярно разделились, так что спорам, казалось, не будет конца, и тогда выработку окончательного решения участники совещания решили поручить _______________

*Сказывалась нехватка главным образом представителей Центральной России, которые из-за проблем, возникавших повсеместно, в связи с полыхавшей уже по всей стране Гражданской войной, с большим трудом добирались до Челябинска.

**Правых эсеров, меньшевиков оборонцев, меньшевиков интернационалистов, кадетов и народных социалистов.

***Националов также поддержал и Лев Кроль, впервые пойдя против линии Сибирского правительства.

так называемой согласительной комиссии*. Там сибирякам удалось отстоять своих, — делегатов от областного правительства Урала, а также от трёх правительств казачьих войск. Комучевцы же добились признания прав представителей от всех национальных правительств востока страны.

Во второй день обсуждалась проблема как голосовать. По данному вопросу также долго и упорно спорили, так что его окончательное решение опять перенесли в согласительную комиссию, и там победили, как считают профессиональные исследователи данного вопроса, правые политики. Они, понимая, что окажутся всё-таки в некотором меньшинстве на следующем совещании, добились того, чтобы состав будущего правительства утверждался только по принципу полного единогласия сторон и никак иначе.

25 августа проходили дебаты по поводу места проведения выборов. Сибиряки и их союзники настаивали вновь на Челябинске, а комучевцы приглашали всех к себе в гости, в Самару. Даже в согласительной комиссии по данному вопросу голоса разделились, практически, поровну**, таким образом, Совещание могло зайти в очередной тупик, однако на другой день утром самарцы предложили компромиссный вариант — Уфу, город подконтрольный Комучу, но всё-таки не Самару. Данная альтернатива, практически, без обсуждения сразу же была утверждена всем составом собрания. Открытие Уфимского государственного совещания назначили на 1 сентября. На этом высокий челябинский форум завершил свою работу.

_______________

*В согласительной комиссии, однако, также не обошлось без горячих дебатов. Так полковник Иванов-Ринов, по данным некоторых источников, даже стучал по столу и угрожающе предупреждал о том, что отношения между Омском и Самарой настолько сейчас обострены, что если буфера в виде Екатеринбургского правительства «между нами не будет, то вооруженного столкновения между Комучем и нами не избежать»! Не менее эмоционально повёл себя при обсуждении данного вопроса ещё и другой сибиряк — Виктор Пепеляев, в один из моментов, когда кто-то из членов согласительной комиссии попросил его успокоиться и обратился к нему как «товарищ Пепеляев», тот, по словам Кроля, также застучал кулаком по столу и закричал: «покорнейше прошу по моему адресу подобных выражений не употреблять». А меньшевик Иван Майский, ещё один свидетель челябинских событий, добавляет к тому инциденту своё окончание, он-де поставил взорвавшегося кадета на место, резко оборвав его фразой: «Да, вы нам не товарищ! Прочь отсюда!..» Впоследствии Сталин называл Майского «излишне болтливым», так что тот вполне мог и приврать по поводу своего геройства в Челябинске. Впрочем, еврей Майский (Ляховецкий) имел к Пепеляеву ещё и другой, дополнительный счёт, поскольку Виктор Николаевич плюс ко всему прочему, похоже, был ещё и антисемит по мировоззрению… Последнее обстоятельство, кстати, впоследствии весьма тесно сблизит Пепеляева с Колчаком.

**Причём, что интересно, на сторону сибиряков неожиданно перешел проголосовавший за Челябинск представитель Уральского казачьего войскового правительства, в верности которого самарцы были абсолютно уверены и не без основания, как мы знаем.

Вот так, если вкратце, окончилось противостояние («летнее солнцестояние») двух областных «сверхдержав», а, по-сути, левых и правых сил Восточного противобольшевистского фронта, завершившееся, как ни трудно понять, так скажем, боевой ничьей. О том, что дальше ожидало их всех, мы ещё расскажем, а теперь позвольте нам перейти ещё к одной большой теме нашего повествования — к Сибирской областной думе, что-то мы о ней забыли совсем.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

АВГУСТОВСКАЯ СЕССИЯ

СИБИРСКОЙ ОБЛАСТНОЙ ДУМЫ