Бесплатный фрагмент - Дикий и неистовый

Дисклеймер

Книга является художественным произведением с вымышленными персонажами и сюжетом, содержит описания физического, сексуального и эмоционального насилия, которые являются метафорой причиняемого, нередко неосознаваемого вреда и рассказываются от лица жертвы, находящейся под психологическим влиянием. Автор обращает внимание на проблему насилия, в том числе над детьми, в семье и подобными средствами художественной выразительности показывает страшные и отвратительные стороны того, что происходит за закрытыми дверями и не выносится на поверхность.

Автор не оставляет надежды, что книгу, наконец, поймут верно: психологическое насилие, манипуляции, мать-нарцисс и инцест это плохо, несовершеннолетняя жертва, потерявшаяся в лабиринте кривых зеркал, — несчастна и нуждается в помощи.

Спасите Виктора.

1. Вокзал

Пенн-стейшн никогда не спит, а в час пик тем более. Оживленный вокзал кипит, как раскаленный котел, и никому ни до кого нет дела: пытаешься ли ты вытащить из щели между ступенями лестницы эскалатора застрявший конец шнурка, рыдаешь от вида порванного нового чемодана или воруешь хот-доги у зазевавшихся туристов — никто внимания не обратит.

Я озирался по сторонам в поисках достойного претендента, не следящего за своим имуществом. Когда поздней осенью наступают сумерки, таким как я, словно вечно ненасытным белкам, ничего не остается, как действовать решительно, отбросив страх оказаться пойманным с поличным.

Уж лучше лишний раз согреться, удирая без добычи, чем остаться голодным, даже не попытавшись… Иначе нечем будет откупиться от докучливых местных главарей. Мне вчера едва удалось отбиться от банды, держащей близлежащий район, решившей, что я «нелегально» занимаю место в коробке в переулке на Западной 43-ей. Подумать только, «картонная коробка» и «нелегально»! Но и у бездомных есть свои законы.

Бродяжничая в Мидтауне, в сравнении с остальными, я мог считать себя мажором — кто похвастается местом обитания в шаговой доступности от Таймс-сквер?

Здесь, на улицах, решающую роль играет физическая сила, выносливость и авторитет… Я порой удивлялся, как я — тощий подросток — вообще еще жив. Но никто не отменял борьбу за выживание и естественный отбор.

Крыса, которую ты не съел сегодня, с удовольствием и готовностью сожрет тебя завтра.

Ньюйоркцы не были готовы к резкому изменению погодных условий; меня наставшее похолодание тоже пугало. Я с содроганием вспоминал прошлую зиму в городе: пережить ее мне помог угол в ночлежке — пусть и в вонючем бараке, — где было тепло.

На сей раз еще только предстояло искать место обитания, а время коробки давно прошло.

Однако сейчас было другое время — момент, когда с быстротой кошки, за которой гонится свора собак, мне нужно выхватить дорогую сумку у какой-нибудь модницы. Сумка и телефон зайдут у скупщиков краденного за бесценок, но наличка внутри, как пасхальный сюрприз — как правило, не больше, чем стоимость одной поездки на такси, — может выручить сразу.

Есть все хотят. Я не отказался бы даже от обглоданной булки дешевого бургера от тех, кто не переносит глютен.

Желудок протяжно взвыл, вторя моим невеселым размышлениям. Сканируя выходящую из здания вокзала толпу, я почти сразу выбрал свою жертву.

Так-так, кашемировое пальто и рысий мех воротника, красивое лицо, мечтательно обращенное к долговязому спутнику… Небрежно висящая на узком плече сумка, за которой она не следит.

Они беззаботно болтают о только что завершившейся поездке, собираясь вернуться домой, поглядывая в сторону авеню, чтобы поймать машину, а я лишь кусаю губы, кутаясь в старую толстовку с капюшоном — единственную теплую одежду, что у меня есть, — в тайне даже от самого себя завидуя подобным бессовестным особям, купающимся в благах и радости.

Мгновение спустя я ловко лавировал между прохожими, следуя за парочкой по пятам, и вот уже сумка женщины в моей руке: меня обдает волной аромата ее духов, приводящей в необъяснимый трепет, и тонкий ремешок скользит вниз, свободно спадая вдоль тела.

В самый последний момент, когда с добычей под мышкой я уже был готов скрыться в толпе туристов, вовремя оказавшейся рядом, эта самая добыча дернулась в окоченевших пальцах, по инерции оттаскивая назад. Я услышал вскрик — такой типичный… как же он мне надоел! — и изо всех сил постарался сбежать — пусть и ремешок, который женщине каким-то образом удалось схватить, порвется.

Так и случилось. С коротким, но громким треском петля лопнула, и я лишь на секунду обернулся, встречаясь с испуганным взглядом женщины, увидевшей вора сквозь толпу.

Я уже несся по тротуару, пересекая проезжую часть по направлению к скверу, спотыкаясь на каменной лестнице, летя без оглядки. Я стремился поскорее очутиться в безопасности, но вопреки обыкновению, что-то пошло не по плану.

Я сам не на шутку испугался — то ли жертвы, внезапно обретшей личность и красивое лицо, то ли помехи в ее сопротивлении.

И еще я слишком поздно понял, что за мной гонятся. Тот самый мужик — ее спутник, — теперь несся вслед за мной, налетая на мешающихся на пути прохожих, а она лишь что-то ему кричала, умоляя ничего не предпринимать, чуть отставая.

Миновав сквер и перебежав улицу, я юркнул в отверстие в заборе от ведущейся реконструкции. Если прохода в противоположной стороне не будет — пару раз калитка была заперта, — я сам себя загоню в тупик! Как же я так ошибся с путем отступлениям, поддавшись панике! Воздуха в легких не хватало, и едва я притормозил за углом, наивно предположив, что мне посчастливилось оторваться от хвоста, как человек в черном пальто выскочил из-за поворота, сбивая с ног.

Он налетел на меня и уже мертвой хваткой сжимал горло, а я не успел опомниться — я не мог даже вырваться, — невпопад хватаясь за его ладони на моей шее; он казался инфернальной тенью с горящими глазами, пытающейся затащить меня в преисподнюю.

Мне подумалось, что, к сожалению, таким окажется мой конец: быть пойманным с поличным и позорно придушенным — карающей рукой гневного мстителя.

— …Эрик, хватит! — доносился до меня, будто сквозь пелену, звук женского голоса — совсем рядом. — Эрик, ты же его задушишь!

Разноцветные сполохи плясали перед глазами, я уже ничего не соображал, но хватка вдруг ослабла, и мое тело в бессилии само повалилось на асфальт.

Я ловил ртом воздух, хрипя и кашляя, пока они — женщина и мужчина — безмолвно таращились на меня, стоящего на коленях.

Мне бы только встать, мне бы только найти силы сбежать отсюда… Нужно бежать!

— Да кто тебя вообще научил воровать на улице?!

— Оставь его!

— Что значит, оставь? Да я из него всю душу выбью, чтобы больше не посмел!

— Не надо, пожалуйста, не надо! — умоляла его женщина.

— Он украл у тебя сумку!

— Да к черту эту сумку!

Злополучная сумка без ремня валялась на асфальте. Не с первого раза мне удалось вскочить на ноги; забыв про предмет, ради которого все затевалось, я рванул с места, но был резко осажден подножкой. Не позволяя свалиться на землю, мужчина встряхнул меня, разворачивая за поднятые вверх запястья к себе, сверля взглядом.

У него были необычного цвета глаза — янтарные, как у кота, пусть и с человеческими круглыми расширившимися зрачками.

— Смотри на меня! — рявкнул он, но я почему-то смотрел мимо, на бледную незнакомку, пытающуюся оторвать мужчину от жалкого воришки. — Если я тебя еще раз увижу, я убью тебя, мерзкий мальчишка!

Что-то было в его тоне, что я ему верил: и правда, убьет.

Я тупо молчал, хлопая ресницами, мечтая провалиться сквозь землю. Я хочу уйти!

— Эрик, ну же, отпусти его.

Он послушался, и как только руки в перчатках освободили меня, я сломя голову бросился прочь, не разбирая дороги.

Никто не преследовал меня. Пробежав три квартала, более не в состоянии терпеть саднящую боль в горле, я остановился в малоосвещенном отрезке улицы и опустился на мокрый и холодный асфальт, усевшись прямо на задницу.

Я уже давно не плакал — мне казалось я просто разучился это делать в непригодных для жизни условиях, в которых много лет нахожусь, — но тело сотрясалось то ли от холода, то ли от беззвучных рыданий.

Пожалуй, сегодня мне остается только отлежаться.

В коробке.

2. Наручники

Когда на город опускается зима, ньюйоркцы радуются только что выпавшему снегу и приближающимся рождественским гуляниям. У обитателей улиц все немного иначе.

Конечно, поток зевак никуда не исчезает, и утепленные прохожие по-прежнему теряют сумки, отдают попрошайкам мелочь и выбрасывают свое вполне еще пригодное барахло на помойку, однако добывать все вышеперечисленное становится в разы труднее.

Не потому, что замерзшие руки бродяги не слушаются, пока он копается в отбросах и натыкается на осколки бутылок — но потому, что с наступлением холодов приходится чаще заставлять себя двигаться и постоянно искать, чем поживиться. Физиология требует больше ресурсов для выживания.

Иначе ты просто окоченеешь, или тебя обворуют твои же собратья по несчастью. Солидарности среди бездомных, про которую я неоднократно слышал, на улицах Манхеттена я не встречал — только конкуренция.

В здании вокзала было тепло — меня даже разморило, пока я, прислонившись к колонне в нише терминалов, стоял и высматривал передвижение патруля. Я рисковал, впрочем, как и всегда.

Выхватить клатч у пожилой женщины не составило труда; она тут же заголосила, однако я уже был далеко — направляясь к выходу из зала через витиеватые коридоры, вовсе не опасаясь, что кто-то будет гнаться за мной. Я проделывал подобный трюк неоднократно, а патруль, находившийся в противоположном конце холла, не представлял угрозу.

Я обернулся по привычке, перебегая улицу, и к моему изумлению встретился взглядом с незнакомкой — той самой, чей муж вчера тряс меня в подворотне, как тряпичную куклу. Она была в нескольких футах — на приличном расстоянии, чтобы я мог оторваться от хвоста, — но явно готовая следовать за мной по пятам.

Волна паники вновь накрыла с головой. Как и в прошлый раз, я по глупости выбрал неверное направление: когда я пересек сквер, залитый и в дневное время разноцветными огнями, у меня не осталось иных путей отхода, кроме дыры в заборе.

— Стой! — послышалось позади, уже совсем близко, но я лишь ускорился.

Кто, по-вашему, остановится, если ему, явно с недобрыми намерениями, кричат подобное?

Ну что ей от меня надо? Я же вчера так и не унес ее сумку, я убегаю с чужой добычей! Неужели она хочет реванша? А вдруг ее желтоглазый муженек подстерегает за углом?!

Но у меня уже не было выбора. Чуть не врезавшись в забор, я пролез между металлическими листами, в очередной раз благодарный своей щуплой комплекции.

— Да стой же ты! Я тебе ничего не сделаю!

Как бы не так! Проклятая женщина, следуя моему примеру, пару секунд спустя просочилась сквозь дыру в заборе, и при ином раскладе я бы похвалил ее за проворность.

То ли из-за того, что у меня закончились силы, то ли по стечению обстоятельств, ей удалось настигнуть меня прежде, чем я добрался до противоположной стороны ограждения. Я почувствовал, как сильные руки резко схватили меня за плечи сзади, и даже под небольшим весом тела незнакомки я потерял равновесие.

Мы повалились на асфальт, но я тут же встрепенулся — позабыв про клатч, — вырвавшись и поднявшись с колен. Как назло, она тоже отреагировала быстро, и вновь ее пальцы сжались на моем запястье — так крепко и больно, что я невольно зашипел.

Хватая ртом воздух, мы несколько мгновений смотрели друг на друга, как ощетинившиеся коты, выгнувшие спины и делящие территорию; затем я дернулся, но она вовсе не думала смутиться, протягивая вторую руку и намереваясь удержать меня.

В тот момент я мало соображал — я был одним сплошным инстинктом. Меня зажимают в угол, загоняют в ловушку? Значит, я должен защищаться.

Самодельный нож, украденный для самообороны у одного бродяги, пришелся как раз кстати. Пригнувшись и увернувшись от ее захвата, я выставил лезвие вперед.

Женщина выбила его из моей руки прежде, чем я успел ойкнуть.

— Что ты творишь?! — воскликнула она, удерживая мое трясущееся тело за предплечья и заглядывая в глаза.

Она была возмущена. И она была напугана так же, как и я.

И еще она была очень красивая — как девушки с рекламных вывесок; только слишком бледная, чтобы пробуждать интерес у любителей сочных и загорелых красоток.

— Что вам от меня нужно?! — взвизгнул я, понимая, что она не отпустит меня.

Я почему-то не мог выносить ее близости, и ее пряные духи раздражали рецепторы сильнее, чем я мог терпеть.

— Я хочу тебе помочь!

— Не надо мне помогать! — сипло отозвался я, не прекращая попыток вырваться.

Она что — с ума сошла?!

— Хватит дергаться, успокойся, — на порядок тише говорила она, но доверительный тон только раздражал.

Она явно что-то замышляет — просто так хватать бездомного мальчишку, насильно удерживать, даже не брезгуя… С ней явно что-то не так.

Скорее всего, она из извращенцев, которые вывозят бродяг на своих роскошных автомобилях в далекую дыру, где тех, уже готовых на все ради еды или дозы, насилуют, расчленяют и еще что-нибудь подобное.

Ну-ну, я не хочу закончить так. Я точно не куплюсь на это!

Адреналин в крови зашкаливал — и от дикости ситуации, и от страха предстоящих мне пыток: я почему-то быстро поверил в свои предположения… Я пнул ее под коленку: все представители рода человеческого одинаковы — уязвимые места у всех одни и те же. Женщина сдавленно кашлянула, на миг ослабив хватку, и мне хватило секунды, чтобы оттолкнуть ее и броситься в противоположном направлении.

— Ах ты ж!.. — выпалила она, а я, в свою очередь, уже был готов орать во всю глотку от паники.

Я сделал буквально два шага, прежде чем что-то металлическое и холодное щелкнуло вокруг моего левого запястья, пойманного в тиски ее ладоней.

Наручники!..

Я еще раз дернулся, волоча за собой женщину, упирающуюся в асфальт, прикованную ко мне браслетами, а затем в бессилии свалился на колени.

— Отпусти! — взвыл я.

— Да не бойся ты меня!

— Я никуда не пойду!

— Никто тебе ничего не сделает!

Может, она из полиции или социальной службы? Но копам нет дела до бродяг! Что же делать, что же?..

Она пыталась поднять меня с задницы, поддерживая под мышками, но я препятствовал любому ее действию, неистово брыкаясь: как только ее терпение иссякнет, она бросит меня. Ей надоест со мной возиться, и она оставит меня сидеть здесь.

— Что же ты такой упрямый! — ворчала она над моим ухом, а я уклонялся от ее рук, зажмурившись, стараясь не дышать, чтобы лишний раз не чувствовать запах ее чистого и ароматного тела, не ощущать мягкость ткани ее укороченного пальто. — Поднимайся!

Она тянула мою левую кисть вверх, и стальное кольцо наручников врезалось в запястье, но я продолжал сопротивляться, притягивая нас обоих к земле.

Я старался не разрыдаться, но внутри клокотала ярость, смешанная с ужасом. Ну за что мне это?!

Незнакомка тащила меня несколько ярдов, а я изображал безвольное тело, сломанную игрушку, стиснув зубы от боли. Затем она остановилась, осторожно обходя — на удивление, не выкручивая ноющую конечность, — и наклоняясь к моему лицу.

— Я не обижу тебя! Пойдем со мной, я тебе все объясню.

— Нет!

— Вставай!

— Иди к черту! — буркнул я.

Но отчего-то уже подался вперед, увлекаемый ее объятиями, поднимаясь на ноги.

А потом плелся туда, куда ее руки подталкивали меня.

— Ну же, ты ничего не теряешь, — ненавязчиво подбадривала меня незнакомка, и пусть ее лицо сохраняло сосредоточенное выражение, в голосе я слышал улыбку.

Я ей не верил — ни единому слову. Но у меня, действительно, не было выбора. Я был прикован к своему мучителю наручниками — не убивать же мне ее, в самом деле…

А что, если?.. Нет-нет, я не хочу больше крови на своих руках — и так было достаточно неприятных происшествий.

«Ну да, — невесело думал я. — Придется отгрызть себе запястье, чтобы избавиться от наручников. Или сломать кисть — тогда я смогу вытащить пальцы через кольцо».

Когда мы выбрались на оживленную улицу через незапертую калитку, я уже не предпринимал попытки бегства. Я сохранял бдительность, каждую секунду подыскивая подходящий момент, избрав стратегию затаившегося охотника.

Или мышь не может быть охотником, если коварный кот уже вот-вот схватит ее острым когтем за хвост?

Женщина как-то странно на меня смотрела, и в ее темных глазах я различал свое отражение: тощий длинноносый пацан в засаленной толстовке, бледное заостренное лицо со спадающими на лоб грязными волосами. Я бы на себя не мог так долго и не отрываясь смотреть.

Даже не стесняясь того, как на нас, запыхавшихся и потрепанных, начали коситься прохожие — бродяга, пристегнутый наручниками к миловидной молодой женщине в дорогой одежде, вызовет вопросы — хотя, может, издалека кажется, что мы держимся за руки? — незнакомка вела меня к темно-синему внедорожнику.

— Садись в машину, — тоном, не терпящим возражений, велела она мне, и я повиновался.

Эх, все-таки расчленит.

3. Не ври

В салоне было тепло: вероятно, двигатель все это время оставался запущенным, и работала печь. Мы сидели бок о бок на диване заднего сиденья, и я таращился на спинку кресла перед собой, избегая ее взгляда.

Мне почему-то вдруг стало абсолютно все равно, что она намерена со мной делать дальше.

— Если ты будешь себя спокойно вести, я сниму наручники, — заявила она, пытаясь установить со мной зрительный контакт.

Я молча пожал одним плечом — второе ужасно ныло, — и опустил голову еще ниже, чтобы из-под челки не было понятно, куда я смотрю.

Может быть, я бы просидел так вечность, если бы не ее голос, вырвавший меня из обволакивающей полудремы:

— Если ты позволишь тебе помочь, нам обоим будет лучше.

— Мне не нужна ваша помощь, — не сдержался я.

— То есть ты считаешь, что у тебя все в порядке?

В мягком тембре было и возмущение, и едва заметная дрожь.

— Зачем вам все это? Отпустите меня.

— А зачем тебе это? Тебе нравится мерзнуть на улицах и околачиваться по вокзалам, рискуя ради пары долларов?

— Не пары — больше, — хмыкнул я.

— Когда ты последний раз ел что-то горячее? У тебя есть одежда теплее, чем эта толстовка?

Ее рука, пристегнутая к моей, непроизвольно дернулась на сиденье в жесте досады, и я поморщился от саднящей боли; моя реакция не осталась незамеченной.

— Какая вам разница?! — уже грубо произнес я, вскидывая подбородок, отбрасывая волосы с лица движением головы. — Вам больше не за кем следить? Найдите другого бездомного!

— Меня не волнуют другие.

— Во мне нет ничего особенного. Вы что-то замышляете — я не собираюсь играть в ваши игры.

— У тебя нет другого выхода, — намеренно равнодушно усмехнулась она.

Но мне стало не по себе.

Нужно, чтобы она отстегнула наручники — тогда я смогу выбраться из салона и убегу.

— Снимите браслеты, я не могу так разговаривать, — выдохнул я миролюбиво.

— Иначе ты сбежишь…

— Не сбегу, обещаю.

Я блефовал, но обычно люди мне верили. Я понадеялся, что и она мне поверит… Для надежности я округлил глаза, взирая на нее с умоляющими видом.

Моя короткая сценка про бедного несчастного мальчика сработала — металлическое кольцо щелкнуло, открываясь. Но не на моем запястье, а на запястье незнакомки.

Впрочем, мне было достаточно лишиться балласта. В то же мгновение я толкал правую дверь, намереваясь утечь из салона.

Женщина успела схватить меня за бедра и втащила обратно в машину, ловя за руки. Через секунду дверь захлопнулась подобно капкану, прищемившему лапу волку, а я взвыл, как дикий зверь — незнакомка опять застегнула наручники.

Только теперь на правой потолочной ручке — так, что моя конечность была задрана вверх, крест-накрест с моим развернутым в противоположную сторону телом.

— Сука! — вырвалось у меня, и никто из нас так и не понял, было ли это обращено к незнакомке или в пустоту.

Она, абсолютно не смущаясь моего дикого вида, взяла меня за подбородок, фиксируя свободную руку уже привычным захватом запястья, заставляя смотреть прямо на нее через плечо. Я пытался высвободиться, но ничего не вышло — ее холодные пальцы, обжигающие кожу, держали крепко и бескомпромиссно.

Ее лицо было слишком близко, и я не решался даже облизать пересохшие губы.

Просторный салон автомобиля вдруг стал тесным и душным.

— Как тебя зовут? — потребовала она ответ.

— Лео, — солгал я.

Женщина фыркнула.

— Не ври!

Я опешил, хлопая глазами. Она не может знать — она же…

— Ну, говори!

— Да какая разница?!

— Тебя зовут не Лео. Тогда как тебя зовут?

— Виктор, — отозвался я после паузы.

Какой смысл скрывать?.. Однако незнакомка не отпустила мой подбородок, как я ожидал — она продолжала смотреть на меня тем странным взглядом.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать, — закатил я глаза.

— Не ври, — уже спокойнее возразила она, а я дернулся, с подозрением отшатнувшись, удерживаемый только ее цепкими пальцами, впившимися во впалые щеки.

Так она за любую фразу может обвинить меня во лжи — она не может ничего знать обо мне!..

— Хорошо, четырнадцать, — я с шумом выпустил воздух через нос.

— Где ты живешь?

— В ночлежке на Бауэри, — вновь сказал я неправду, но с таким видом, что любой поверил бы мне.

Она почему-то лишь покачала головой, немного ослабив руку, но продолжала касаться моего лица.

— Где твои родители?

— Я уже взрослый, мне не нужны родители!

— Все понятно, — пробормотала она.

— Что понятно?! — рассвирепел я внезапно. — Не смейте осуждать меня, вы, мелочные и слепые людишки, вы ничего не знаете обо мне! Все ей понятно!

— Тише…

— Да кто ты вообще такая, чтобы удерживать меня?! Кто ты, чтобы вот так ловить меня — как бездомную собаку, с браслетами, насильно! Что ты о себе возомнила — сука тупая! Или ты решила поиграть в благотворительность? Засунь себе в вагину свою жалость!

Как только ее ладонь на моем правом запястье ослабла — от неожиданности моей тирады, полагаю, — я тут же вновь распахнул дверь, уже почти ничего не соображая, искренне убежденный, что чем сильнее я рвану, тем вероятнее будет сломать потолочную ручку.

Я рисковал сломать себе руку — если уже не сделал это, — и безуспешно дергаясь и выбираясь из машины, я почувствовал, как эта чертова женщина затаскивает меня обратно.

Уже отстегнув наручники каким-то неведомым образом. С трудом, но затаскивает.

Я поцарапал себе щеку о сверкающие кольца на ее безымянном пальце, я укусил ее за запястье, оказавшееся у моего рта, и только потом осознал это… Я орал что-то невнятное и бессмысленное, и она пыталась заткнуть меня, весом своего тела придавливая к сиденью.

Она не произнесла ни слова, она ждала, пока меня перестанет трясти, и только после того как я обессиленно обмяк под ней, лежа ничком, носом в диван, незнакомка обратилась ко мне, по-прежнему будоража нервы теплым дыханием, щекочущим шею.

— Отстаиваешь свою свободу? Говоришь, я не имею права тебя удерживать? У тебя было слишком много свободы — и как ты ей воспользовался? Ты доволен?

Я злобно пыхтел, но ничего не произнес вслух.

— Ответь мне, Виктор, доволен ли ты своей свободой?

4. Свобода

Что за вопрос такой? Я не выбирал свободу.

Все сложилось так само: сначала приют, потом побег — уж лучше бежать, чем терпеть издевательства, — потом улица… Я уже три года так живу! Какой был у меня выбор?

В тот момент я старался сделать вид, что ее вопрос ничуть не потревожил меня, но в глубине души поселилось беспокойство: а что, если она права?

— Уж лучше так, чем быть рабом системы и жить в розовых очках в обществе потребителей! — пробурчал я в сиденье.

— Ты это про меня что ли?

Мне показалось, или она рассмеялась? Она точно больная на голову.

Словно спохватившись, она приподнялась на руках, высвобождая меня из-под себя, и присела рядом. Я осторожно повернулся и принял вертикальное положение, с опаской поглядывая на висящие на потолочной ручке браслеты.

— Зачем вам все это? — наконец хрипло спросил я.

— Я уже говорила — я хочу тебе помочь.

— Какой от этого прок? Вы поможете мне, если просто отпустите и больше никогда не станете меня преследовать.

— Мне это не подойдет.

Я не мог вспомнить, сколько времени прошло с того момента, как она погналась за мной на вокзале, но ее красивое лицо будто стало знакомым. Как же все-таки занятно устроен наш мозг.

Меня вдруг осенило.

— Я понял, — мои губы скривились в ухмылке. — Вы хотите отработать на мне свое чувство вины! Мне, — я выделил это слово специально, чтобы передразнить ее уверенный тон, — это не подойдет.

— Все не так просто.

— Да проще некуда, — парировал я, отнюдь не чувствуя себя увереннее, вновь разжигая конфликт, но желая вывести женщину на чистую воду. — Лучше подкармливайте птиц или спасайте бенгальских тигров — а я здесь ни при чем. Не тратьте свое время и силы — это не сработает.

Она внимательно разглядывала меня, и впервые за многие месяцы я различил не привычное отвращение и пренебрежение, а интерес.

Я боялся поверить, что она видит во мне нечто большее, чем просто бездомного мальчишку, ворующего сумки.

— Ты прав в одном: дав себе помочь, ты поможешь мне, — изрекла она.

— Вы не по адресу.

— Ты меня не слушаешь — мне нужен именно ты.

— Вы меня совсем не знаете.

И правда — я могу быть опасен; я могу, в конце концов, сделать с ней что-нибудь — да что угодно — от грабежа до изнасилования!..

— Так дай мне себя узнать.

— Вы с ума сошли, — обреченно вздохнул я, опуская голову, пряча лицо в волосах. — В последний раз прошу — отпустите.

Я до самого конца сопротивлялся с каждой секундой нарастающему желанию просто отдаться с потрохами и позволить этой ненормальной сделать все, что она хочет. Насколько плохи могут быть ее условия — а вдруг я тоже получу удовольствие от различного вида извращений?

Может быть, она просто попросит на нее помочиться — мне же уже когда-то предлагали педофильскую содомию… Я, само собой, отказался — сбежал при первой же возможности, — но теперь — другое дело.

Мое воображение уже разыгралось ни на шутку, и я поймал себя на мысли, что, во-первых, судя по всему, ее предложение не будет иметь ничего общего с тем, что я себе напредставлял, и, во-вторых, меня это почему-то расстроило.

— Я найду тебе дом, ты будешь в безопасности, — начала она.

Я замотал головой в протесте:

— Не трудитесь — мне и так хорошо.

— Я могу купить тебе одежду.

— Мне и в этом нормально, — пожал я плечами.

Я соврал, но дырявые летние кроссовки и старая толстовка — еще не самое дно.

— Я дам тебе денег, — с грустью в голосе произнесла незнакомка.

А что, если и правда, согласиться, кивать, просто взять наличность и уйти? Я, конечно, понятия не имел, сколько она может дать бродяге, да и копить у меня никогда не получалось…

Стоп! Разве я могу просто так взять ее деньги?

Я бы был не против заработать их — но я не знал как, — или украсть, но брать — как-то нечестно. Потому что ей нет смысла добровольно давать мне деньги… а я не попрошайка.

Когда-то все могло быть иначе. Когда-то я и представить себе не мог, что буду паразитировать на таких, как она.

— Ну так что?.. — вырвала меня из размышлений женщина напротив, пристально рассматривая мое лицо.

«Ну же, соглашайся, соглашайся!» — твердил внутренний голос. Я стремился уйти и одновременно хотел остаться. Да что это со мной?

«Бери деньги и уходи! Как в телешоу — бери несгораемую сумму и уходи».

— И вы от меня отстанете?

Как наивно я выглядел в это мгновение! Я пытался ее надуть, но с тем же успехом она могла надуть меня!

Никому нельзя верить… Даже себе.

— Да. Если ты возьмешь деньги.

— Договорились, — с наигранным облегчением выдохнул я, наблюдая, как она засовывает руки в карманы мягкого тонкого пальто и достает сначала пару купюр, потом еще пачку из нескольких.

— Подожди, сейчас еще…

— Достаточно. Этого достаточно, — почему-то потупился я.

Я растерянно смотрел ей в глаза, и вся моя решимость исчезла, не оставив и следа. Где же подвох, где же?..

Она сунула мне в руки деньги. Ее ладони едва заметно дрожали — я почувствовал это в быстром прикосновении.

Как только я понял, что пора сваливать, я резко распахнул дверь, неуклюже вываливаясь на проезжую часть, выбрав момент повышенного движения на дороге.

Так, чтобы погнавшись за мной, она не успела пересечь улицу, выжидая, когда поток машин стихнет, а я сумею скрыться.

Поддавшись мимолетному желанию нагадить напоследок, я, краем глаза видя, как женщина стоит рядом с автомобилем на противоположной стороне дороги, демонстративно вытянул руку вперед, и бело-зеленые бумажки одна за одной вылетали из разжатой кисти.

Я тут же пожалел о своем поступке, но маленький подлец внутри торжествовал.

Плевать, что я опять рискую сегодня остаться голодным, если не найду чем поживиться…

Эх, все же, это было глупо. Не нужно было. Не нужно.

5. Я хочу побыть один

Естественно, я вернулся на то место пару часов спустя, предварительно убедившись, что незнакомки уже след простыл. Мне повезло: одна купюра, не обнаруженная прохожими и не подхваченная ветром, осталась в клумбе среди веток замерзшего кипариса.

Я купил на нее здоровенный буррито, и осталась еще куча сдачи. Всю лепешку с начинкой я, само собой, был не в состоянии осилить, но уж жутко я был жаден и голоден перед окном со стрит-фудом.

И потому в середине трапезы я уже с трудом работал челюстями, но все равно заталкивал внутрь себя еду. Так сказать, впрок — кто знает, что со мной приключится завтра?

Меня мало волновало, что скамья в сквере между Западной 33-ей и 34-ой улицами — том самом, пробегая через который я снова и снова попадаю в истории — холодная и непригодная для сидения. Я с удовольствием провалился в свою внутреннюю тишину — без лишних мыслей и переживаний — бездумно разглядывая разноцветные гирлянды праздничных огоньков впереди и над моей головой.

Буррито уже остыл, и тело вновь начало ощущать холод: так я осознал наступление вечера. Накинутый на голову капюшон нисколько не согревал, он лишь мешал обзору.

Вероятно, именно из-за него я только в самый последний момент увидел, как некто присаживается на скамью слева от меня.

Этим некто была незнакомка.

— Мои остальные предложения еще в силе, — миролюбиво молвила она.

Я молчал и жевал лепешку, косясь на женщину в сером пальто.

Может, если я сделаю вид, что не замечаю ее, она уйдет?.. Я неосознанно втянул голову в плечи, мечтая сделаться невидимым.

— Посмотри на это иначе. Наверняка есть что-то, чего ты искренне хочешь.

— Я хочу, чтобы вы ушли.

Я что, сказал это вслух?..

Она вздохнула, но придвинулась ближе. Я ощутил аромат ее духов — эти несколько часов воспоминание о ней порой тревожило меня. Я сам, казалось, пропитался духами, воспоминаниями, и теперь постоянно чувствовал ее неявное присутствие.

Как бы мне избавиться от нее? Она уже не злила меня, но и радости ее общество мне не приносило.

— Что мне сделать, чтобы вы от меня отстали? — я повернул к ней голову, сбрасывая капюшон. — Вы мне даже пожрать спокойно не дали.

— Прости, — отозвалась незнакомка.

Она сказала это без фальши. Надо же!

— Я хочу побыть один, — процедил я сквозь зубы.

Скорее, не один — я всегда был один, — а без чужого и назойливого внимания. Я решил, что ничем не рискую: обидится она или расстроится — мне до этого не было никакого дела. Главное — сделать так, чтобы она больше сюда — на вокзал, в сквер, на стройку — не приходила; иначе сегодня ушла — а завтра снова подкараулит.

— Я уже ответил — мне ничего не нужно. За обед спасибо — но на этом все.

— Тебе холодно.

В ее интонации не было вопроса — это было утверждение, констатация факта. Я не хотел соглашаться с ней, пусть и меня явно потряхивало от дрожи во всем теле, и бумага вокруг четверти недоеденной лепешки трепыхалась отнюдь не от ветра.

— Ничуть, — упрямо возразил я.

Я заметил, как она закатила глаза, а затем плотнее запахнула борта пальто, скрестив руки на груди. На ней не было перчаток, да и вообще она сегодня была одета не по погоде: вчерашнее рысье пальто и перчатки были куда более подходящей для начала зимы экипировкой.

— А мне холодно. Не представляю, как можно весь день в такую погоду проводить на улице, — мрачно произнесла она, и я не услышал в ее словах издевки или хвастовства.

Может, я просто не хотел слышать?..

— Пойдем, а? Доешь свой тако-буррито — или что у тебя там — в машине, я угощу тебя горячим кофе? — дружелюбно предложила она.

Но я ее прервал:

— Не надо. Ничего не надо. Просто уйдите. Или я сам уйду.

— Виктор…

От звука моего имени, произнесенного ее голосом, у меня внутри буквально все перевернулось. Сердце вдруг едва не выскочило из груди, и еще пуще испугавшись подобной реакции, я насупился как еж.

— Ничего не выйдет.

— Виктор, — вновь позвала она, но я не смел смотреть на нее — я вперил взор в асфальт под ногами.

А затем резко вскочил на ноги, хватая ртом ледяной воздух.

— Да что ты ко мне привязалась?! — напустился я на нее, а она лишь округлила свои темные очи. — Я в последний раз повторяю: уходи, оставь меня, или я сам уйду! И не смей за мной ходить!

Мы вновь начали привлекать внимание — из-за моих возмущенных возгласов на нас глядели уже несколько пар глаз, — и, раздосадованный не на шутку, я швырнул остаток буррито в мусорку.

Плевать, я все равно его с собой не унес бы.

— Ты довольна? Я ухожу! Не скажу, что было приятно познакомиться, — я по-шутовски поклонился, зло сверкнув взглядом, отмечая, как бледнеет ее красивое лицо.

Да что с ней такое?!

— Погоди! Стой! — выпалила она, но я уже развернулся на пятках, шагая прочь.

Я с облегчением выдохнул, когда понял, что она не идет следом.

Я победил!

6. Тупик

Вниз по 8-й авеню мне было топать не больше полумили, но я по привычке брел не напрямую, а окольными путями. Миновав автостоянку, я оказался во дворах, уже представляя, как сворачиваюсь в позе эмбриона в своем углу и проваливаюсь в холодное, лишенное снов забытье.

Но планам не суждено было сбыться — в одном из переулков финального отрезка пути меня окружили те самые головорезы, недовольные моим обитанием на их территории.

Загнав меня в тупик для мусорных ящиков с забором-сеткой на противоположной стороне, через который было нереально перебраться — я пробовал, и как-то раз меня на этом же месте избили до потери сознания случайные бандиты, которым я попросту не приглянулся, — они уже вовсю глумились, предвкушая удовольствие чужого унижения.

— Эй, дохлик! Где же твоя мамочка? — гнусаво бубнил один. — Жаль, она не увидит, как ты сейчас будешь брать в рот!

Они гоготали, их было четверо, а я лишь пятился к сетке, бесполезно озираясь по сторонам в поисках выхода.

Выхода не было.

Мне бы сейчас тот самодельный нож!..

— Ты зря выпендривался — могло бы быть не так больно! Два члена в заднице — это не четыре сразу! Да вы посмотрите на него — аж побелел весь! — ржали они. — Кровь вся, куда надо, ушла!

У меня, действительно, от ужаса сжалось очко; когда я почувствовал спиной препятствие в виде забора, я был готов завизжать — от отчаяния. Каждый раз оказываясь в ситуации, где физически группа противников преобладала, я не мог смириться со вселенской несправедливостью.

— Ты, главное, не сопротивляйся — а то умрешь от натуги, а трахать труп — это уже не по нашей части! — выплюнул один, подходя ближе.

Он хотел ударить меня по лицу, но я успел увернуться, закрываясь в блоке. Второй удар я уже не мог отразить — двое других его пособников схватили меня за руки, открывая пространство для фантазии.

Затем он ударил меня в живот со всей дури, выбивая воздух из легких, и я с хрипом начал сползать по сетке на землю.

Меня подняли — так же грубо, чтобы не сопротивлялся, — но я уже был не в состоянии что-либо сделать. Я не считал удары, не понимал, один и тот же бьет — или каждый по очереди.

Когда я лежал на асфальте у забора, в очередной раз потеряв равновесие, чей-то ботинок бил меня по ребрам. Я надеялся, что на этом все закончится… О как я был наивен.

Зазвенели пряжки, послышался шорох одежды.

— Ну что деточка, а теперь спускай штаны.

Я зажмурился. Чьи-то грубые руки встряхнули меня, поднимая за волосы, упирая лицом в сетку, разворачивая спиной к мучителям. Джинсы были велики на несколько размеров — их стащили с меня без труда.

Я давился беззвучными криками, вцепившись онемевшими пальцами в сетку, мысленно умоляя, чтобы весь этот кошмар поскорее закончился.

Меня никогда не имели в задницу — и я, как глупец, простодушно верил, что со мной подобного никогда не произойдет.

Как же я был неправ…

Внезапно их глумливый гогот стих, и даже тот, кто прижимал меня к забору, так и не успев приступить к злому делу, обернулся.

Я лишь вжался в сетку, с плотно закрытыми глазами слыша странные вскрики и хрипы, звуки падающих тел.

— Какого хрена?! — пробасил стоявший за мной отморозок, отпуская меня. — Ты вообще кто?

Ему ничего не ответили — я различил лишь секундные звуки борьбы позади меня, и аналогичное бульканье перерезанного горла с последующим звуком упавшего туловища.

Я нашел в себе силы сбросить оцепенение, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов и съезжая по забору, уже не цепляясь за проволочные ячейки. Прямо со спущенными штанами я уселся на задницу, задыхаясь от ошеломления и боли.

Женщина в мягком сером пальто, заляпанном свежей кровью, стояла напротив, взирая на меня сверху вниз. Темные глаза на бледном лице блестели, и она более походила на дьяволицу, чем на нью-йоркскую избалованную модницу.

— Я как раз хотела дать тебе пару советов про самооборону, — прочистила она горло, неестественно улыбаясь.

Я шевелил губами, но не сразу смог произнести:

— Вы их…

Она бросила что-то похожее на нож, которым я ей угрожал днем, на землю рядом с трупом моего обидчика с расстегнутой ширинкой.

— Давно надо было. Придурки. Вот те двое точно еще живы, но если врача не вызвать, через пару часов отъедут.

— Как вы…

— Как я тебя нашла? Как мне удалось с ними справиться? — она подошла еще ближе, наклоняясь ко мне, и я инстинктивно отшатнулся, вжимаясь в забор. — Не думай об этом. Больше ни о чем не думай.

Я вдруг заплакал. Горько, не стесняясь никого. Я размазывал соленые слезы и кровь по лицу, глотая металлического вкуса слюну, я выл в голос.

Я чувствовал, как кто-то гладит меня по волосам, приподнимает за плечи, но видя мою неготовность вставать, вновь позволяет мне опуститься на асфальт.

Я ревел и от обиды, и от облегчения, и просто потому что можно реветь.

— Все будет хорошо, — слышал я ласковый голос у своего виска. — Слышишь меня, все хорошо. Ты не один. Ты не один.

Я хватался пальцами за ее пальто, сам не соображая, зачем утягиваю ее вниз, и женщина была вынуждена встать рядом со мной на колени, чтобы сохранять равновесие.

Как только мои всхлипы перестали быть такими частыми, она осторожно убрала пальцы с моей головы и провела ладонями по плечам, спускаясь ниже к поясу.

— Давай-ка ты все-таки не будешь без штанов сидеть — застудишься.

Спохватившись, я в полуобморочном состоянии не сразу сообразил, что нужно делать. Штаны? Какие штаны?..

Но незнакомка уже приподнимала меня, поддерживая под мышками, и я, упираясь ногами в поверхность земли, не без усилий принял вертикальное положение.

Она быстро вернула на место отсутствующую часть гардероба, а я даже не удосужился ей помочь. Мне было не до стеснения в тот момент.

— Идти можешь? — поинтересовалась она, заглядывая мне в глаза.

Я не был уверен, но кивнул.

— Держись за меня, — скомандовала она, беря под руку, но ее взгляд тут же вернулся к моему лицу. — Эй, только не теряй сознание.

Я вновь кивал, чувствуя, как тошнота подступает к горлу: запах свежей крови, едва не состоявшееся изнасилование, накатившая с новой силой боль от гематом…

— Виктор, если тебя сейчас вырвет, лучше предупреди…

Но мне не удалось сказать ни слова: желудок решил вытолкнуть наружу все свое содержимое. Едва успев развернуться вправо, я, поддерживаемый незнакомкой, наклонившись, блевал на асфальт, а она заботливо убирала мне волосы с покрытого холодным потом лица.

Меня на удивление быстро отпустило, и выпрямившись, я прислонился спиной к злополучному забору, на несколько секунд прикрыв глаза.

Я хотел было снова начать требовать, чтобы она оставила меня в покое, но передумал. Я отчего-то не желал расставаться с ней. Пока что.

— Мне жаль твое пальто, — хрипло пробормотал я, открывая один глаз.

Она хохотнула, промакивая салфеткой мое лицо. Я перехватил ее руку, продолжая делать то же самое, но уже самостоятельно.

— Ну да, его дизайнер такого и представить себе не мог.

Вскоре салфетка превратилась в бесформенный алый комок, и я бросил его в дальний угол.

— Надо идти. У меня в машине есть лед. И еще салфетки, — женщина улыбнулась одними губами, осторожно притрагиваясь к моему локтю.

Мне было невыносимо больно передвигаться, но я старался не подавать виду.

7. Спасибо

Опять улицы, опять пристальные взгляды непонимающих прохожих, спешащих по своим делам под вечер в сгустившихся сумерках и городских огнях — ее машина была в квартале пешей доступности.

Она все-таки следила за мной!..

Когда мы достигли автомобиля, я молча забрался в салон и лег набок на задний диван, приняв наименее болезненное положение.

Если у меня и нет перелома ребер, ушиб я получил неслабый.

Незнакомка сидела в водительском кресле, перебирая предметы в аптечке, и запущенный двигатель приятно урчал над ухом.

— Приложи холод. И к лицу, и еще где болит.

— Все в порядке, — сдавленно произнес я, не шевелясь.

Она вздохнула, перегибаясь через спинку сиденья, оказавшись по пояс в зазоре между креслами.

— Не надо передо мной храбриться. Возьми, пожалуйста.

Я принял из ее рук два гипотермических пакета. Один сразу же отправился мне на скулу.

— Я правильно поняла — правый бок?

Мне ничего не оставалось, как просто кивнуть, прячась под углом охлаждающего пакета.

— Просто ляг на него. Справишься?

— Угу.

Сосредоточенно сопя, я запихал под бок холод, небрежно поправляя толстовку и футболку на впалом животе.

Я понял, что мои прежние синяки, еще не прошедшие, но уже не доставляющие дискомфорта, стали предметом беспокойства незнакомки.

— Если я предложу поехать ко врачу, ты, конечно же, не согласишься? — спросила она, закусив губу.

— Не соглашусь. Все быстро пройдет. Все нормально.

Я, действительно, не переживал. Быть может, самую малость… Да и то потому что заразился ее беспокойством.

— Я отвезу тебя к себе, — уведомила она меня.

— Нет.

— Уж прости меня, но сейчас я тебя не спрашиваю, — вернувшись в обычное положение в кресле, изрекла женщина.

— Я убегу, — без энтузиазма отозвался я.

— Само собой, — выдохнула она, оборачиваясь. — Только сначала выздоровей.

— Я здоров! — упрямо вспыхнул я, приподнимая голову и сверля ее взглядом. — Не начинайте этот разговор. Это бесполезно. Или я подумаю, что вы специально все подстроили, чтобы затащить меня к себе в машину.

На это ей было нечего ответить — она обескураженно смотрела на меня несколько секунд, а потом отвернулась.

— Ну знаешь ли! — фыркнула незнакомка.

— Вы, наверное, ждете от меня слов благодарности…

— Не жду — я это сделала не ради твоего «спасибо», — пожала она плечами, совершенно естественно, будто речь шла о носовом платке или сигарете.

— Спасибо.

Повернув голову в мою сторону, глядя на меня тем странным взглядом, она улыбнулась.

Я невольно улыбнулся в ответ.

Челюсть тут же свело, но я этого почти не заметил.

— Я предлагаю тебе сделку. Неделю ты живешь у меня — делаешь, что хочешь, пользуешься всем, чем хочешь, никто тебя к батарее пристегивать не будет. И если не понравится, если захочется уйти — возвращаешься к своим бандюганам.

Я молча хлопал глазами, не веря своим ушам, и первой же мыслью был категоричный отказ. Как же так — я не собираюсь идти к кому-то в квартиру, тем более что…

— Ваш муж в курсе, чем вы занимаетесь? — вдруг съязвил я.

Ее желтоглазый душитель, между прочим, пообещал меня прикончить.

— Нет. Но он меня поймет. Я ему все объясню.

— Что-то я в этом сомневаюсь…

— Не сомневайся, — заверила она меня, глядя через лобовое стекло куда-то вперед. — Вы даже подружитесь, вот увидишь.

— Пф-ф! У меня нет желания показываться ему на глаза, а уж тем более — дружить.

Она снова развернулась лицом ко мне.

— Ну так что?

Внутри меня боролись две силы: одна в вечной паранойе и недоверии бормотала, что никому — и ей, этой прекрасной незнакомке, особенно — нельзя доверять, а вторая то ли хотела, наконец, уснуть в тепле, то ли вопреки всему верила в людскую доброту. Мне нужно было выбрать, кого слушать — от этого зависела моя жизнь.

— Я обещаю тебе, — мягко сказала женщина, — если ты согласишься, никто тебя не будет ограничивать. Хочешь свободу — пожалуйста… Только возвращайся ночевать.

Бок — да и щеку — начало колоть от холода, и я скинул на сиденье пакет, приподнимаясь на локте и вынимая тот, что находился под одеждой.

Прежде чем ответить, я тяжко вздохнул.

— Я согласен, — произнес я так, будто прыгал в омут с головой.

Может быть, так и есть — но пока я не начну, я никогда не узнаю.

8. Так надо

Мы вырулили на развязку к Бруклинскому мосту, и я, уже немного придя в себя, сидел прямо, чуть запрокинув голову на подголовник сиденья.

— Фу, Бруклин, — подал голос я. — Я думал, вы обитаете где-нибудь в Сохо.

Я надеялся, она поймет, что я лишь нелепо шучу, и, встретившись с ее взглядом в зеркале заднего вида, я скривил губы в подобии улыбки.

Вышло не очень, но она хихикнула, вероятно, из солидарности.

— Мы не так давно перебрались из Ист-Виллидж. Там, конечно, самый движ, но в Бед-Стае просторнее. Намного просторнее, — выделила она последнюю фразу, вновь бросая на меня взор через зеркало.

Мне было нечего ответить — я плыл по течению, отвлекаясь на огни ночного города красочных вывесок. Я не помнил, когда в последний раз был сторонним и независимым наблюдателем, просто беззаботно проезжающим улицу за улицей в салоне автомобиля.

Наверное, вообще никогда не был.

Незнакомка уверенно вела машину, не досаждая мне разговорами, и мне отчего-то хотелось, чтобы эта странная поездка длилась вечность.

Так просто — спокойно, в тепле, в безопасности.

Впервые за долгое время, я поймал это почти позабытое ощущение.

Быть может, не все так плохо, и я действительно обрету нечто хорошее?

Когда она остановилась у одного из типичных четырехэтажных домов напротив каменной лестницы с резными перилами, ведущей к полукруглой высокой двери, и заглушила двигатель, мне не хотелось покидать салон. Я понимал, что надо продолжать следовать за незнакомкой, однако даже не скрывал свою неохоту.

Я представить себе не мог, что меня ждет дальше: как минимум, жуткий тип с янтарными глазами, перед которым придется оправдываться… Как максимум — крах моих противоречивых ожиданий.

Женщина осторожно подталкивала меня ко входу, придерживая за предплечье, пропуская чуть вперед. Она отворила дверь, и я невольно задержал дыхание, словно меня вели на экзекуцию.

Быть может, так и есть?..

— Стелла, где ты была? Я уже начал волнова…

Но мужчина не договорил, вперив взор в вошедшую парочку — грязного оборванца и собственную жену в перепачканном кровью пальто. Он стоял на узкой лестнице, ведущей на первый уровень квартиры, будто нависая над нами, и я чувствовал себя мелким и жалким.

Мне хотелось исчезнуть. Мне хотелось развернуться и уйти.

Мы так и таращились друг на друга несколько секунд; повисла пауза, нарушаемая только осторожным дыханием.

— Эрик, это Виктор, он теперь будет жить с нами. Виктор, — обратилась она ко мне, сжимая мою руку выше локтя сильнее, все еще не отпуская, — это Эрик.

— Что все это значит? — ошарашенно спросил этот самый Эрик, не двигаясь с места. — Что случилось? Это… кровь?!

— Я тебе все чуть позже объясню. Все в порядке. Это не моя кровь, не беспокойся.

Ее голос был доверительным и мягким, и, подобно гипнотическому внушению, он должен был успокоить выпучившего глаза мужчину. Ее слова сработали лишь частично — он продолжал недоверчиво изучать наш внешний вид.

— Ты с ума сошла?! — наконец выдавил он, делая шаг навстречу. — Это же…

— Да, я знаю, как это все выглядит. Поверь мне, так надо, — упрямо твердила она, бесстрашно встречаясь глазами с мужем.

Затем она прошла немного вперед, увлекая за собой, прикосновением к плечу направляя меня, идущего по инерции вверх по ступеням мимо свирепого душителя.

— А сейчас нам срочно нужна ванная. Я тебя провожу, — сказала она мне, а я как баран просто перебирал ногами.

Когда я обернулся, достигнув первого этажа, еще не успев оглянуться по сторонам, то поймал испепеляющий взор мужчины — он продолжал стоять на месте почти у конца лестницы, сжав кулаки.

Я так и не понял, рад я или нет, что в данный момент стал причиной раздора между ними.

9. Горячий шоколад

Она отвела меня в полупустую комнату на втором этаже. Все-таки неплохо они живут: вторая спальня, отведенная незнакомому мальчишке, подобранному на улице — вот так запросто!

— Будет твоей комнатой, — спокойно произнесла незнакомка. — Пока что тут только кровать и шкафы, но никто не предполагал… В общем, если что-то понадобится — просто скажи.

Я еле заметно кивнул, еще не успев прийти в себя. Я не знал, как реагировать, и потому не реагировал никак.

— А теперь пойдем в душ. Твою одежду я, конечно, постираю, но не думаю, что она тебе пригодится. Завтра мы подберем тебе все, что нужно…

— Ничего не надо, — старой присказкой отозвался я.

— Не думай об этом, иди в ванную.

Женщина отворила створку, ведущую в просторную комнату гигиены, и мне вновь стало не по себе. Так не бывает…

— Я сейчас принесу и полотенца, и чистую одежду — буквально до завтра. Она будет тебе немного велика, но…

Я вздохнул, подавив внутри вновь рвущиеся наружу протесты.

«Просто прими все, что она тебе дает», — советовал мне внутренний голос. Мне ничего другого и не оставалось.

— Я быстро. Ты пока осмотрись.

— Да-да, конечно, — кивнул я на автомате, все еще не отрывая глаз от зеркального мрамора пола.

Как только она покинула ванную, торопливыми шагами удалясь из отведенной мне комнаты, я решился поднять голову и оглядеться.

М-да, недурно — тут и душ, и ванна, и идеально чистая и блестящая сантехника.

И я — такой грязный и страшный. Я испугался своего отражения в зеркале шкафчика — на меня смотрел пучеглазый оборванец с зеленым лицом, кое-где перепачканном в засохшей крови, с багровеющим синяком на левой щеке, и вокруг серых прозрачных глаз и под скулами залегли тени.

Видимо, я так утонул в собственных мыслях, что не заметил ее появления — я вздрогнул и не сразу обернулся к незнакомке, стоявшей в шаге от меня.

На ней уже не было пальто, и она более не походила на жертву разбоя, пусть и усталость оставила след на ее красивом лице.

— Я оставлю вещи здесь, — она быстро сложила принесенное на полку у стены. — Я не буду тебе мешать… Чуть позже я загляну в комнату.

Мне показалось, или она немного нервничает?

— Все в порядке, — заверил ее я, продолжая обездвижено стоять посреди ванной.

Она, судя по всему, хотела что-то спросить, но не решалась.

— Я буду либо в комнате по ту сторону от лестницы, либо в кабинете рядом, — она махнула рукой в нужном направлении, и я кивнул.

Я быстро запомнил расположение коридоров — хотя бы бегло — там, где мне удалось пройти, по привычке заранее подготавливая пути отступления. Я надеялся, что информация пригодится лишь в благих целях, но кто знает…

— Если вы переживаете, справлюсь ли я — не стоит. Я не из леса, я знаю, что такое шампунь и мыло, я умею включать воду, — равнодушно произнес я.

Она провела ладонью по лицу, явно смутившись.

— Я не это имела в виду, но… да, отлично. Не буду тебе мешать, — еще раз повторила она, и мне даже показалось, она уговаривает саму себя более не предпринимать никаких действий.

— Угу, — кивнул я, краем глаза наблюдая, как она быстро покидает меня, закрывая за собой дверь.

Да уж, сейчас мне предстояло самое сложное.

В электрическом ярком свете я узрел объективное состояние моей одежды. Свалив в кучу грязное белье, я с нетерпением залез в ванную под горячие струи воды, нещадно стараясь смыть отвращение к себе самому вместе с верхним слоем кожи. Тело саднило и болело, но с мазохистическим удовольствием я тер себя заранее приготовленной мочалкой, так, чтобы все скрипело.

Это было долго, но оно того стоило.

Я три раза вымыл голову, прежде чем убедился, что мой хаер теперь не будет похож на грязные патлы.

Но все равно мне было неуютно: я с сомнением — и дискомфортом — вытирался белым полотенцем, надевал на себя чистую одежду, едва уловимо пахнущую кондиционером для белья. Рубашка и брюки, и правда, были мне велики, но не настолько, чтобы утонуть.

Я с удивлением понял, что Эрик — этот желтоглазый муж незнакомки — оказался почти таким же худым, как я. Только, может, слегка шире в плечах и отмасштабированее в длину — джинсы пришлось подогнуть. Мужчина был больше шести футов ростом, а я доходил ему едва ли до подбородка.

Прямо как моя незнакомка.

При мысли о ней я почему-то улыбнулся. Робко, словно прячась от себя самого.

Я подумал, что я был бы не против подружиться с ней — просто потому что я устал никому не доверять.

Да-да, только по этой причине.

Осторожно приоткрыв запотевшую изнутри дверь, я вышел в комнату. Ощущая под босыми ногами гладкий паркет, я медленно приблизился к кровати, уже застеленной свежим постельным бельем.

Я присел на край кровати, развернувшись к окну всем корпусом, борясь с желанием прикрыть глаза.

— …я, конечно, все понимаю, — доносился с нижнего этажа голос того, чья рубашка сейчас была на моих плечах, — ты хотела завести кота, но это даже не бездомный кот!

— Что у тебя за сравнения!

— Я и представить себе не мог, что… Темные Небеса, ты привела с вокзала мальчишку, пытавшегося украсть у тебя сумку, к нам домой!

— Каждый видит то, что хочет видеть — он не просто мальчишка с вокзала!

— Да ну? Чего же я не вижу? Ты что-то скрываешь — так поведай мне.

Пауза. Даже мне она показалась мучительной.

— Ты прекрасно знаешь, что я не стану ничего утаивать от тебя. Я уже тебе объяснила — это интуиция, судьба, да что угодно!

— Ты рехнулась.

— Может быть, — отозвалась она на тон тише. — Может быть.

— И как же ты хочешь, чтобы я реагировал на все это? «Да, конечно, в моем доме теперь будет жить какой-то пацан — пожалуйста, я не против»?!

— Эрик…

Он гневно фыркнул, сделав несколько шагов — я буквально кожей чувствовал его резкие и напряженные движения.

— Ты помнишь, что я ему сказал? Ты помнишь, что я пообещал, что если еще раз его увижу, то я его убью?!

Да уж… Она, казалось, ведет какую-то свою игру, абсолютно не беря во внимание накалившуюся обстановку. Кто даст гарантии, что он не прилетит сейчас сюда, на второй этаж, и не придушит меня?

Поводов у него теперь на один больше.

— Во-первых, — начала она спокойным голосом, — сейчас все иначе, во-вторых, прости, что напоминаю, но ты-то прекрасно понимаешь, каково это… А в-третьих, можешь не держать свое слово — не впервые.

Он чуть не задохнулся от возмущения, чуть не подавился рвущимся наружу протестом.

Как бы мне ни были безразличны их отношения, мне показалось, это был нечестный удар под дых.

— Эрик, — она говорила тихо — так, словно подошла к нему вплотную, — просто поверь мне. Так нужно. Ради меня, пожалуйста, просто поверь.

Он не сразу ответил.

— Надеюсь, ты знаешь, о чем просишь, — на порядок смиреннее изрек он. — Хорошо.

Через некоторое время она поднималась ко мне в комнату, и на мгновение ее шаги стихли перед закрытой дверью. Я представил, как она набирает воздуха в легкие, прежде чем постучать.

Как странно — ведь это я гость в этом доме… А она просит позволения войти в комнату.

— Да, — сипло ответил я, обездвиженно сидя на кровати, до сих пор не сменив положения тела.

— Ну как ты? — с улыбкой полюбопытствовала она, оказавшись внутри, видя меня, порядком посвежевшего после мытья.

— Нормально.

Я бы не сказал, что отлично — меня беспокоил и их только что состоявшийся разговор, и дальнейшие события, погруженные в неопределенность.

— Тебе принести фен?

Я тряхнул головой, отбрасывая влажные волосы со лба.

— Не-а.

«Ну же, поуговаривай меня». Я вдруг ощутил вкус к этой непривычной игре, где я убегаю от ее заботы, а она, как говорится в известной шутке, насильно причиняет мне любовь.

— Уверен? — прищурилась она, и едва заметная улыбка на ее красивом лице заставила меня усмехнуться.

Я играю с огнем.

Фен был бы как раз кстати — мне опять становилось холодно, а насухо вытереть волосы я был не в состоянии.

— Я принесу, а там уж сам решишь, — молвила она, разворачиваясь на пятках к выходу, но затем, словно спохватившись, снова повернулась ко мне. — Ах да… Ты любишь горячий шоколад?

Я нервно прыснул, но потом, уже более сдержанно, коротко отозвался:

— Да.

И она исчезла за дверью.

Когда незнакомка принесла фен — не прошло и половины минуты, — я покорно поблагодарил ее, и как только она вновь ушла, принялся за дело.

От теплого воздуха и глухого жужжания над ухом клонило в сон, и закончив с волосами, я улегся на кровать лицом в подушку, подтянув ноги к животу.

Стелла — сквозь полудрему я вспомнил ее имя прежде, чем сообразил, что она в комнате — осторожно прошла к прикроватной тумбочке, ставя что-то, по звуку напоминавшее кружку, на поверхность.

— Ты спишь? — тихо спросила она, но я решил ей не отвечать.

Я хотел, чтобы она подумала, что я, и правда, сплю. А, может, я сплю, и это все сон?..

Даже не видя ее лица — она стояла за моей спиной, — я почувствовал, как она улыбается, едва слышно выпуская воздух через нос.

Она выключила свет и прикрыла мою спину краем одеяла, поверх которого я свернулся в позе эмбриона.

Еще несколько минут после того как она вышла, я неподвижно лежал с закрытыми глазами, боясь спугнуть непривычный и странный момент: я в тепле, я в безопасности, я… дома.

Пусть не у себя, но…

Я выпутался из одеяла, усевшись на кровати, скрестив ноги, а затем выпил принесенный Стеллой горячий шоколад. Он уже не был таким горячим, но тепло почему-то все равно растекалось от желудка по всему телу.

Потом я завернулся в угол одеяла так, словно ничего не изменилось, и смежил веки.

Где-то вдалеке гудела авеню, параллельная улице, где находилась квартира, ветер слегка ударял в стекло, мужчина и женщина в противоположной части этажа мирно обсуждали какие-то свои дела, и я, действительно, сам того не заметив, провалился в спокойный сон.

Мне почему-то снилось, что я — полосатый кот, у которого, как и у всех котов, есть четыре лапы, уши, усы и хвост. Я все никак не мог научиться отрыгивать шерсть, а мужчина с янтарными глазами гонял меня с кресла, но я все равно — из вредности — залезал на парчовые подушки, выдирая когтями нитки и оставляя следы своего присутствия.

Потом меня подняли на руки — так, что закружилась голова, — но теплые и уютные объятия были моей излюбленной колыбелью. Я прятал острые когти и мурлыкал, вдыхая аромат родных духов, щекоча шею женщины своими усами.

Я в глубине души знал, что я вовсе не кот, но я должен был играть роль, чтобы остаться в ее руках подольше.

10. Так всегда

Я проснулся не от холода, как это обычно бывало, а от бликов солнца на противоположной стене, упавших через широкое окно.

Я мгновенно понял, где я; я сразу вспомнил, что произошло.

Тело само настойчиво требовало движений, отбросив одеяло, словно позабыв вчерашние побои. Сперва отправившись в ванную — в туалет, — я умылся и вскоре уже отворял дверь, намереваясь спуститься на первый этаж.

Я понятия не имел, который сейчас час, но судя по звукам, день у тех, кто меня приютил, давно начался.

Я наткнулся на желтоглазого мужчину, выходившего из одного из широких проемов в гостиную как раз напротив лестницы наверх. К моему изумлению, он спокойно отреагировал на меня, не упустив, однако, при этом возможности оглядеть меня с ног до головы оценивающим взором.

— Завтракать будешь? — спросил он.

Комок застрял в горле, и я лишь кивнул.

Он, наверное, думает, что я вообще разговаривать не умею.

Незнакомка по имени Стелла выплыла из кухни — я при первом появлении в этом доме верно предположил направление, — с ноутбуком в руках.

— Доброе утро, Виктор, — обратилась она ко мне, улыбаясь так, что у меня от смущения вспотели ладони. — Как ты?

— Привет, — отозвался я, косясь на ее мужа.

То ли его подменили, то ли за эту ночь он и вправду что-то переосознал, раз мне не чудится смертельная опасность в его лице.

Эрик, в свою очередь, двинулся с места, направляясь ей навстречу, и оказавшись на одном уровне, они обменялись многозначными взглядами, едва касаясь плечами, задержав взоры друг на друге чуть дольше обычного, а затем он прошел дальше, не оборачиваясь.

Он любит ее. Они очень красивая пара.

— Еще пару минут, и пойдем на кухню, — произнесла женщина глядя на меня.

— Как скажешь, — пожал я плечами, следуя за ней по пятам.

Мы оказались в гостиной; восстанавливая мельком увиденную ранее картинку, я отмечал, как все до деталей идеально в их доме.

Даже небрежно оставленный томик неизвестного мне писателя на журнальном столике, под углом прислоненная к спинке г-образного дивана подушка… В остальном — мне оставалось безмолвно дивиться просторному помещению с высокими окнами, ТВ-панели во всю стену между двумя проемами, и, безусловно, главному объекту пространства гостиного зала — черному лакированному роялю у правой стены.

Вроде бы минималистично, но аж жить хочется.

Стелла оставила компьютер на диване, разворачиваясь к выходу, но замечая мой интерес к музыкальному инструменту.

— Ты умеешь играть? — поинтересовалась она.

— Нет, конечно, нет, — растерянно ответил я. — Не довелось.

Правда, я часами наблюдал за пианистом в зале ожидания — это было на Гранд Централ, — мечтая, что когда-нибудь я повторю все за ним вживую, а не только в своей голове.

— Зато я на гитаре умею играть, — желая не ударить в грязь лицом, выпалил я после паузы.

Получилось как-то нелепо. Ну и ладно.

— Здорово. У Эрика есть гитара — если захочешь, сыграешь нам.

Сдается мне, у этого Эрика все есть — я, пожалуй, начинаю ему завидовать.

— Идем? — Стелла легко притронулась к моему локтю, и я повиновался, шагая обратно в коридор и на кухню.

Запах свежих тостов, жареного бекона и еще кучи всего съестного разжигали аппетит, и я непроизвольно сглотнул слюну. Женщина уселась за барную стойку на высокий стул, призывая меня последовать ее примеру, и я с готовностью устроился напротив, поглядывая на ее мужа, колдующего над кофе в джезве.

— Вот видишь, я ленивая задница, и мне готовят завтрак, — хохотнула незнакомка, подпирая подбородок рукой.

— Хочешь сказать, когда ты мне что-то готовишь — я ленивая задница?

Эрик округлил глаза, оборачиваясь на нее, и в его наигранной строгости он все равно не был убедителен.

— Я не это хотела сказать, — развела она руками, и он улыбнулся, отвернувшись.

Надо же, какая идиллия! Я опустил голову, пряча глаза в упавших на лоб волосах — меня, к моей собственной досаде, начинало злить их благополучие.

— Какие у тебя планы на день?

Я не сразу понял, что она обращается ко мне, и растерянно пожал плечами.

— Планы? Я об этом не думал.

Эрик тем временем подал на стол практически все, и молчание повисло в воздухе, нарушаемое только звуком ставящейся на поверхность стойки посуды.

Незнакомка явно что-то хотела сказать, но осторожничала, а я продолжал таращиться на деревянную подставку с салфетками.

Она сделала глоток кофе, и я повторил за ней.

— А почему… — она вдруг вскинула подбородок, глядя снизу вверх на мужа, потягивающего кофе, но даже не собирающегося занять место рядом с нами, — …ты приготовил на двоих?

— Я не хочу, — пожал плечами он точно так же, как сделал я минуту назад.

— Эрик.

— Я уже не успею, не начинай, — миролюбиво отпирался он.

— Ты неисправим.

— Да, я такой, — криво усмехнулся он.

А затем наклонился к ней, целуя в губы, но лишь коротким прикосновением, забирая недостающее внимание, обвивая одной рукой за талию. У незнакомки сбилось дыхание от его, казалось бы, невинных действий.

— Люблю тебя, — бархатным голосом проговорил он ей на ухо, очевидно, оставляя интимную фразу только для них двоих, но у меня очень хороший слух.

Я, быть может, и не хотел бы это слушать, но пришлось.

— И я тебя люблю, — улыбнулась она ему, задрав голову вверх, но он уже отстранился.

— Мне пора, — пожирая ее глазами, отозвался он, делая несколько шагов в сторону. — Увидимся.

Последнее он, на удивление, благодушно адресовал мне. Я кивнул, и мгновение спустя мужчина уже покинул кухню, на бегу надевая верхнюю одежду и спускаясь по лестнице к выходу.

Как только за ним захлопнулась дверь, Стелла вздохнула и с громким хрустом откусила кусочек тоста.

— Вот так всегда, — произнесла она, и уголки ее губ чуть приподнялись, но я так и не понял, хорошее у нее настроение или плохое. — Приятного аппетита, приступай, а то все остынет.

11. Кукла

Я быстро забыл и про ее мужа, и про кошмарные события вчерашнего дня — мы просто болтали, сидя на просторной кухне, уплетая завтрак, обсуждая разные мелочи.

Да, поначалу, я лишь настороженно бросал взгляды на ее красивое лицо из-под челки, но она дала мне понять, что я могу расслабиться и не ждать позволения взять тот или иной предмет со стола.

Вскоре я уже не был так сильно убежден, что у нас с ней нет ничего общего — мне порой казалось, что я очень давно ее знаю.

А еще меня развеселило, как она обрадовалась, когда я съел две конфеты из стеклянного шара на стойке — на большее мой желудок был просто не способен после плотного завтрака.

И я, к собственному изумлению, согласился на предложение покупки одежды. Я понимал, что вероятнее всего, она воспринимает меня как куклу, которую можно наряжать и брать на прогулку, однако корыстный интерес взял верх.

Что страшного в том, чтобы позволить ей поиграть в родителя?

Я сам ответил на свой вопрос — ответ мне не понравился, — но, все же, плюсов было больше, чем минусов.

Меня, естественно, больше бы устроило никак не участвовать, однако Стелла настояла, чтобы я поехал с ней.

Как она утверждала, обувь я все равно должен выбрать сам… Я уверен — это ее очередная уловка, — и был готов к тому, что она берет меня за компанию, чтобы купить мое расположение.

Зачем ей это нужно — ума не приложу… Но кто ее разберет, эту странную женщину?

Я опасался, что она силой потащит меня в брендовые бутики, рядом с которыми останавливалась машина, и когда в очередной раз я отказался выходить из салона, обхватив себя руками и насупившись, незнакомка чуть наклонилась ко мне, сидящему в соседнем кресле.

— Что тебя смущает?

Ну не мог же я ей признаться, что буду чувствовать себя не в своей тарелке под пристальными взглядами продавцов? Я, пожалуй, переоценил свою храбрость.

— Просто попробуй. Сыграй роль, развлекись, оторвись по полной. Ну же, будет весело. У тебя хорошая фантазия — придумай так, чтобы можно было получить удовольствие.

Как ни странно, но на меня подействовало.

Кто посмеет осудить капризного засранца богатой мамочки, пришедшего ровным счетом для того, чтобы унизить каждого в торговом зале?

— Ваши шмотки — полнейшее говно! — манерно протянул я, делая пренебрежительный жест кистью, и незнакомка расхохоталась.

— Другое дело! — воскликнула она, широко улыбаясь. — И главное — оставайся собой. Ты прекрасен, — подытожила она, и я не успел ничего ответить — она распахнула дверь, покидая салон.

Я шел вслед за ней, уже переключившись на предстоящий аттракцион, но ее слова глубоко засели в голове.

Я так и не понял, серьезно она говорила или шутила.

Не сразу было ясно, с чего начинать. Базовые вещи — джинсы, футболки, толстовки, однотонные, но приятные на ощупь, — я мерил с удовольствием. Мне почему-то не хотелось ломать голову, я выбрал практически все черное.

Изделия были сшиты на совесть, размер был подходящий, и одежда сидела идеально — я не выглядел жалким цыпленком. Да, я не верил отражению: единственным, что оно показывало достоверно, был синяк на лице. Остальное — горящие глаза и почему-то улыбающийся рот — были явно от кого-то другого.

Я сам поразился, как быстро задор и смелость взяли верх над вечно затравленным состоянием и ажитацией.

— Ты другие джинсы не хочешь? — обратилась ко мне Стелла, стоявшая по ту сторону занавески — я не пускал ее в кабинку.

— Не-а, — капризно сболтнул мой язык, и я слишком поздно осознал, что все будет в точности, как с феном.

— А если подумать?

Я застегнул ширинку и одернул футболку. Нет, пусть руки тощие и в ссадинах — но в остальном определенно что-то есть!

Сквозь щель в занавеске вдруг пролезла кисть, держащая джинсы.

— Меряй!

Как только я забрал вещь из ее пальцев, случайно коснувшись кожи, рука спряталась, и ее торопливые удаляющиеся шаги возвестили о том, что мне некому предъявить претензии.

Ну хорошо, пусть будут эти…

Стелла так резво управлялась с консультантами, почуявшими благодатную почву, услужливо выполнявшими все указания, что я задумался: мне даже не известно, кем она работает… Однозначно, над кем-то доминирует!

— Пс-с, посмотреть можно? — шепнула она через занавеску, уже вернувшись ко мне, и я еле сдержал смешок.

— Секунду, — выдохнул я, почему-то начиная стесняться своих голых рук, выпрямляя спину, чтобы выглядеть хоть чуть-чуть презентабельнее. — Вот теперь можно.

Женщина оказалась со мной в одной кабинке; нам не должно было быть тесно, но мне почему-то стало не хватать воздуха, а спина мгновенно покрылась испариной.

— О, — улыбнулась она, многозначно кивая. — Шикарно.

Я только сейчас понял, что она держит в руках три вешалки с рубашками — черной, темно-синей и светло-синей. Все три — того самого бренда, в бутик которого я отказался накануне идти.

Предупреждая все мои возражения, она замотала головой, цепляя одежду на свободные настенные крючки.

— Отказ не принимается. Хочу тебя в рубашке, — изрекла она и скрылась за занавеской, а я молча хлопал ресницами, уставившись на свое отражение.

Слава богу, я один такой испорченный — услышал пошлость в ее фразе.

Все три мне идеально подошли, все три мне понравились. С самой последней, черной, я пожелал повозиться подольше, тщательно застегивая все пуговицы, в том числе и на манжетах.

То ли от волнения, то ли рукожопости, я никак не мог справиться с рядом на рукавах, а мне нужно было сделать все идеально.

— Я опять тебя спрошу — можно посмотреть? — раздался голос за занавеской.

Скрипя зубами от досады, я рыкнул, намного грубее, чем хотел, мгновенно смутившись сам себя:

— Да!

Когда я поднял голову, Стелла, проникнув внутрь, смотрела на меня широко распахнутыми глазами, осторожно приближаясь на расстояние вытянутой руки.

— Что с тобой? — деликатно поинтересовалась она.

— Не получается, — жалобно отозвался я, отводя взгляд.

— Что не получается?

Но мне не нужно было отвечать: она уже поднимала мою правую кисть вверх на уровень глаз, ловко справившись с двумя пуговицами. То же самое она проделала со второй рукой.

— Красивый, — улыбнулась она, прикасаясь к ряду фурнитуры, застегнутой на груди ниже ключиц, а я приоткрыл рот в растерянности.

Сердце было готово выпрыгнуть из грудной клетки от ее странного действия, и меня опять бросило в жар. Я встретился с ней взглядом, и она была так близко, что начинала кружиться голова.

Я замер, чувствуя, как она убирает мне волосы с лица, так и не притронувшись к коже, и бредовее момента в моей жизни не было.

Я вдруг подумал, что она меня поцелует — и уже был готов ко всему что угодно, — но она быстро отстранилась, как ни в чем не бывало, мягко улыбаясь и разглядывая меня с ног до головы.

— Я правильно поняла — ты уже устал? — прервала она тягостное молчание.

Я кивнул, нервно одергивая полы рубашки.

— Можешь пойти прямо так, тебе очень идет. Мы берем все, что тебе понравилось?

Я снова согласился, желая побыстрее выйти из этой несчастной примерочной.

Далее мы, уже с пакетами, отправились за обувью.

Ботинки Эрика были мне велики — в его четырнадцатом размере я ощущал себя как в лыжах, но не жаловался: прежние старые драные кроссовки тоже были далеко не под мою ногу.

Я даже не знал свой размер, да я и никогда не покупал обувь… Вообще странно, что мне выпал шанс пройтись по магазинам. Даже если я когда-то себе представлял шопинг, то явно не такой, как сегодня.

Я был доволен — и я боялся признаться, насколько… А еще я был благодарен. Это редкость — к такому отношению я не привык.

— Почему ты не купишь ничего себе? — спросил я, равнодушно оглядывая ассортимент очередного бутика с мужской обувью. — В смысле, не здесь, — я оглянулся, — а вообще.

Незнакомка прикоснулась к моему локтю, указывая пальцем в ботинки на толстой подошве с высоким голенищем, а я пожал одним плечом.

— Мне редко что нравится, — говорила она тем самым тембром, который будоражил каждую клеточку, — но уж если нравится — оно обязательно от меня никуда не уйдет. Не переживай — я просто пока не увидела ничего интересного.

— Хорошо, если так, — я попытался улыбнуться.

— Будьте добры вот эти, — женщина уделила внимание продавцу, ожидавшему, когда же она, наконец, молвит слово, — и вот эти. Надо с чего-то начинать. Какой у тебя размер — десятый?

Я неуверенно кивнул — ей, пожалуй, виднее.

— Когда выберем ботинки, сделаем перерыв на кофе, — успокоила она меня.

Я закатил глаза, но уселся на пуф.

Два магазина спустя мы, все же, выбрали то, что пришлось по душе нам обоим. Даже две пары. Да и с размером она угадала — я бы сам точно так навскидку не сказал.

Передвигаться в новой обуви было куда приятнее, и я даже начал чувствовать себя лучше. Тем более, что она обещала угостить меня кофе.

Забросив вещи в машину, мы добежали до приглянувшейся кофейни, и оба без верхней одежды — я в новой рубашке и джинсах, уже без бирок, а она в тонкой свободной блузке, заправленной в высокие брюки, с крохотной сумкой через плечо — уселись за столик в уютном уголке, словно порхающая молодая парочка.

Как странно и непривычно с другого ракурса наблюдать мир. Это ведь тот же Нью-Йорк. Тот же самый — циничный, грязный, лживый; красочный, как заманивающий фантик для пустой, отвратительной на вкус, конфеты.

Когда я очнулся от своих дум, то обнаружил, что официант и Стелла выжидающе на меня уставились.

Не сразу сообразив, что нужно сделать — незнакомка, как всегда, дала мне мнимую идею свободы, — я проблеял:

— Латте.

— И капучино, — добавила женщина, одарив официанта улыбкой.

Тот все понял и ретировался.

Я вновь спрятался за упавшими на лицо волосами, ощущая, как она на меня пристально смотрит. Я почти привык к ее взгляду, но непоседливая натура так и подмывала все испортить.

— Я тут думаю, — медленно начал я, — несмотря на то что ты меня отмыла и одела, я остаюсь таким же, каким и был.

Она сложила ладони поверх стола, чуть наклонившись вперед ко мне. Два кольца сверкнули на тонком безымянном пальце.

— А каким ты был?

Она всегда задает вопросы, на которые мне нечего ответить — или слишком сложно, или почти невозможно!

— А то вы сами не знаете, о чем я, — пробурчал я, жалея, что вообще начал этот бессмысленный разговор.

Я дурак, каких еще свет не видывал.

— Да пойми же ты, наконец: я не собираюсь тебя ломать! — Стелла еще больше перегнулась через столик, пытаясь встретиться со мной взглядом.

Я фыркнул, до крови кусая губы.

— Посмотри на меня, — попросила она.

Я упрямо молчал, отвернувшись.

— Пожалуйста, посмотри на меня.

Только потому что я различил дрожь в ее ласковом голосе, я поднял на нее глаза. Она была бледная — наверное, почти как я, — и очень обеспокоенная. Мне стало тошно от себя самого.

— Ты же знаешь, ты все прекрасно знаешь — я все испорчу. Все бесполезно — я не способен ни на что хорошее! — запальчиво говорил я, а она еще больше пугалась. — Ты зря все это затеяла — я не буду домашним мальчиком, я ничем тебе не помогу!

Я нервно отбросил волосы назад рукой, и незнакомка схватила меня за запястье, оказавшееся теперь над столом.

— Я не могу дать тебе то, что ты хочешь, — выдохнул я.

— Ты понятия не имеешь, чего я хочу, — качала головой она.

— А ты не знаешь, чего хочу я!

— Потому что ты сам этого не знаешь!

Вновь проглотив поражение в словесной баталии, я резко выпрямился, и она отпустила мою руку, когда я откинулся на спинку стула.

Глаза сами устало прикрывались, и я из-под опущенных ресниц наблюдал, как официант ставит с подноса на стол наш кофе.

После того как Стелла пригубила напиток, я пошевелился. Положив четыре куска в чашку, я терпеливо размешивал сахар левой рукой, а женщина не сводила глаз с моих пальцев.

Она, вероятно, еще утром заметила, что я левша.

А я заметил, что ее муж левша.

— Надеюсь, у тебя остались силы на поиски куртки? — как ни в чем не бывало выдала она.

Я приподнял бровь — я-то думал, она разозлится и вернет меня туда, откуда взяла. Получается, я бессознательно этого добиваюсь!

— Несомненно, — солгал я. — А у вас?

Когда же я определюсь с обращением к ней?.. Когда же я вообще хоть с чем-нибудь определюсь?

12. Чуткий слух

То ли я тянул время, то ли мы оба были придирчивы к выбору верхней одежды, но домой мы возвращались поздно. Браслеты изредка позвякивали за спиной, позабытые на потолочной ручке, но они меня уже не смущали — было даже забавно, как изменились наши отношения за эти двадцать четыре часа.

Или не изменились?..

Я пытался вспомнить все сегодняшние покупки, вроде бы нужные, но необъятные умом: три футболки, две пары джинсов, две толстовки, три рубашки; две пары обуви, куртка, ремень, перчатки, не говоря уже о трусах и носках.

Может быть, я и был куклой, которую наряжают и селят в домик, но сейчас я был абсолютно не против.

Я продался. Да-да, я продался и ничуть не жалел.

На обратном пути мы захватили еду из ресторана. Я не был уверен, что проголодаюсь к приезду в квартиру, но сама идея уютного ужина меня вдохновляла.

А потом незнакомка показала мне библиотеку в кабинете Эрика, и я где-то в течение получаса почитал рассказы Джека Лондона, устроившись с ногами в кресле под теплыми лучами лампы, в то время как незнакомка что-то делала за развернутым на коленях компьютером.

На меня нахлынули приятные воспоминания: я редко по хорошему поводу мысленно возвращался приют в Вене, но скудная библиотека, где я часто проводил время, читая от скуки все подряд — от старых учебников до глупых популярных романов, — была одним из них.

Быть может, я и сбежал из приюта потому, что больше нечего было читать?..

Женщина в соседнем кресле зевнула, не отрывая глаз от экрана, и я бросил на нее взгляд через страницы книги.

— А который час? — спросил я, прекрасно различая циферблат антикварных часов над входом в кабинет.

— Полдесятого, — отозвалась она.

— А он… Эрик… всегда так поздно возвращается?

Стелла поставила ноутбук на стол и потянулась, поднимая вверх сцепленные в замок тонкие руки. Шелковая ткань блузки подчеркнула ее соблазнительный силуэт, и я невольно залюбовался ей, пусть и в моих мыслях не могло быть ничего эротического.

Или могло?..

Я сам испугался своих догадок, и усилием воли переключил внимание с незнакомки на книгу.

— Еще не поздно, — ответила она на мой вопрос, усмехнувшись. — Но он не всегда уходит на весь день… От случая к случаю.

Я кивнул, удовлетворенный информацией. Он просто работает допоздна и нерегулярно — в этом нет ничего странного; не все же представители рода человеческого работают с девяти до шести.

— А ты ходишь на работу?

Я вновь посмотрел на нее, и женщина уже не притронулась к компьютеру, даже крышка была закрыта.

— Нет.

— То есть ты весь день дома?

Ну должен же я быть в курсе, что меня ждет, если я намерен провести эту неделю здесь!

— Не весь день, — она чуть наклонила голову набок, ловя мой взгляд, — мне обычно не сидится на месте. Если захочешь, я буду брать тебя с собой, ну или отдохнешь от меня.

Она развела руками с улыбкой, но я оставался серьезным. Наверное, я просто устал.

Будто услышав мои мысли, она произнесла:

— Что-то ты еще задумчивее, чем днем. Спать хочешь?

Я пожал плечами, откладывая на стол книгу и распрямляя ноги.

— Возможно. Я еще не понял, — выдохнул я. — Но вы правы, мне пора спать.

— Можешь взять книгу и почитать в постели.

Я так и поступил — забрал Джека Лондона и его персонажей с собой, и она, одобрив мой выбор, пожелала мне спокойной ночи.

Уже лежа в кровати под одеялом в одних трусах, погружаясь в книжный мир, где работяга Мартин воспылал чувствами к девице из высшего света, трансформируясь ради высшей цели, я периодически прислушивался к происходящему в доме. Стелла, судя по звукам, вскоре после моего ухода отправилась принимать ванну, а потом еще несколько раз спустилась и поднялась по лестнице, осторожно ступая — вероятно, чтобы не будить меня. Только после полуночи, когда незнакомка ушла в спальню, входная дверь отворилась, впуская главу семейства.

Я уже давно привык к своему чрезвычайно чуткому слуху, и чаще всего он выручал в самых разных ситуациях, однако сейчас я проклял способность слышать сквозь стены.

Потому что, вернувшись домой, Эрик направился к своей жене. И вместо того чтобы лечь, мать его, спать, он задумал исполнять супружеский долг!

Я не сразу понял, что происходит: сперва они тихо мурлыкали друг другу приятную ерунду, радуясь встрече, но потом неоднозначная возня вскоре превратилась во вполне однозначные стоны нетерпения.

Естественно, я видел, как люди занимаются сексом; естественно, я слышал, как люди занимаются сексом! Но так… так дико и пугающе для меня это еще не происходило.

Я закрылся с головой одеялом, но все равно не мог избавиться от этих невыносимых картинок, всплывающих в мыслях, воссозданных на основе слышимых звуков.

Я зажимал уши руками, я кусал пальцы, чтобы переключить внимание на боль, но все было тщетно; я буквально видел, как он ласкает ее, как он нависает над ней, двигаясь внутри нее, и как она царапает его плечи, выгибая спину…

Как пот блестит на ее обнаженной груди, ключицах и шее. Как она одними губами шепчет его имя.

Я в ужасе понял, что возбудился сам.

И еще — что я бы хотел оказаться на его месте.

Я ненавидел себя за это, я пытался найти другое объяснение, в то время как пытка продолжалась мучительно долго… Да что же вы, в самом деле, остановитесь!

Хватит! Пожалуйста, хватит!

Но они словно издевались, не желая прекращать свое занятие — мужчина уже не сдерживал требовательных вскриков и стонов между поцелуями, а Стелла оставалась почти беззвучной, и я различал лишь ее частое дыхание и попытки набрать воздуха в легкие.

Только когда они простонали на выдохе в унисон, и он, вторя ей, в ее объятиях, приходил в себя, я всхлипнул громче, чем предполагалось.

Меня продолжало трясти, и уже сквозь накатившие беззвучные рыдания, я понял, что они меня услышали.

Или нет?..

Он услышал. Она — нет.

13. Забавный

Прошло трое суток пребывания в их доме: я даже сам не мог поверить, что теперь по утрам мне готовят завтрак, днем — преимущественно в обществе незнакомки — выгуливают и развлекают, а вечера я провожу с книгой в теплой и уютной постели.

Сексом они при мне больше не занимались.

И еще я старался избегать Эрика, пусть и у меня не было на то объективных причин. Он реагировал на меня адекватно, если не сказать дружелюбно, пусть и не лез намеренно в приятели, соблюдая дистанцию, да и я признавал, что муж Стеллы очень даже интересный и остроумный собеседник.

Однако было что-то пугающее в его облике — то ли он двигался, как хищный зверь, то ли я понимал, что, в случае чего, мне с ним не справиться…

Вот уже в который раз я поймал себя на мысли, что ревную ее к нему. По-собственнически, так, словно она не должна была проводить время ни с кем, кроме меня.

Я знал, что мои чувства глупы и наивны, и сам их стыдился.

Я уже не отказывался от приглашений прогуляться в Бэттери-парк или съесть десерт — просто потому что и страдать ерундой в ее компании было здорово.

Она давала мне личное пространство, и я мог в какой-то момент сказать, что хочу побыть один — а незнакомка лишь кивала и оставляла меня наедине со своими мыслями — или тишиной.

Этим утром она принесла мне коробку с телефоном и ключи. Я не сразу нашелся что сказать — и просто поблагодарил.

Я не был уверен, что осмелюсь выходить из дома по собственному усмотрению, да и средство связи с моей теперешней привязанностью было лишним, однако что-то мне подсказывало: в первую очередь она обезопасила себя от искушения посадить меня на цепь.

Ей нравилось обо мне заботиться — я понял это практически сразу, пусть и не верил, — и я принял решение. Я буду позволять ей делать это до тех пор, пока кто-то из нас не пожелает выйти из игры.

Кроме того, случайно услышанный диалог, состоявшийся между хозяевами дома, навел на некоторые размышления.

Возвращаясь с кухни, жуя на ходу конфету из стеклянного шара на баре, я остановился у входа в гостиную, не смея выдать свое присутствие.

— …я только сейчас понял, — тихо говорил муж незнакомки, — что все это для тебя значит. Мы же столько лет вместе, и это же… так естественно…

Он хмыкнул, кажется, улыбаясь, а женщина пошевелилась на диване, видимо, вопросительно на него уставившись.

— Ты помнишь — кстати, это было не так давно: Ли пошутил, что нам пора завести детей… Так вот ты не поверишь… но я с ним согласен.

— Что?.. — выдохнула Стелла.

— Мы никогда это не обсуждали — и ты прекрасно знаешь, почему… — он в несвойственной ему манере нерешительно рвал фразы, переводя дух. — Но… если бы у нас вдруг был ребенок, я бы сказал, что я к этому готов.

Повисло неоднозначное молчание, и я бы растолковал его как шок со стороны незнакомки.

— Ты серьезно? — наконец выдавила она.

Голос у нее был скорее обескураженный, чем радостный.

— Я не стал бы шутить… таким. Я всегда избегал этой темы… Но после появления твоего… Виктора, — он намеренно выделил мое имя в середине предложения, — меня будто по носу щелкнули, и я прозрел.

Она опять молчала, и я, стоя за стенкой, боялся пошевелиться, чтобы, как обычно бывает в такие моменты, ни одна скрипнувшая половица не сбила с толку говоривших.

— Я понял, что ты давно хотела ребенка, а я был слепым эгоистом, думающим исключительно о себе. И еще — раз уж все так вышло: окажись этот мальчишка нашим сыном, я бы был не против. Конечно, если только уговорить его вести себя спокойнее и немного откормить… А так он забавный.

Я выпал в осадок, и Стелла, как я догадался, тоже.

Забавный?..

А ничего, что мне уже четырнадцать, и я вряд ли начну меняться? Или речь не обо мне, а об абстрактном ребенке, чье место я по ошибке занял? Ведь, и правда, ей всего лишь не хватало объекта, на который нужно направить любовь и заботу!

Эрика целыми днями нет дома — да и он особенно не распространяется, куда и на сколько отлучается; какие-то дела — Стелла часто отвечала на звонки в эти дни — не занимают полностью ее мысли и время… Само собой, она захочет подарить часть себя кому-то.

Этим кем-то оказался я. Заслужил ли я такой подарок?..

— Все происходит исключительно вовремя. Твое признание для меня полная неожиданность… — промолвила незнакомка, судя по звуку, положив голову на плечо мужу. — Даже не знаю, что с этой информацией делать. А насчет Виктора… — она улыбнулась, и я ощутил, как к моим щекам приливает кровь от странного чувства смущения. — Когда ты узнаешь его еще лучше, ты согласишься со мной — он очарователен.

Она произнесла это искренне.

Я вдруг подумал, что если бы они меня усыновили, я бы от них не сбежал.

— Верю, — отозвался Эрик со вздохом. — Но, признаюсь, я тебя к нему немного ревную.

Это было сказано с усмешкой, призванной скрыть истинные чувства, но если он, и правда, видит во мне соперника, то у него явно что-то не то с самооценкой. Затравленный малолетний дрищ уж никак не может встать между ним и Стеллой, ведь так?

Мои фантазии здесь неуместны — пропасть между нами слишком велика, я могу только затащить кого-то на дно, но не осчастливить.

Вскоре мне пришлось как ни в чем не бывало вплыть в гостиную, где на неправильной формы диване, по-прежнему откинувшись на подушки, вплотную друг к другу сидели Стелла и Эрик.

Я крутил в руках фантики, они глядели на меня с серьезными лицами, но улыбающимися глазами, и стало даже как-то не по себе.

Когда я прошел дальше и присел на край дивана со стороны незнакомки, она, продолжая подпирать острым плечом бок мужа, произнесла:

— Сегодня вечером приглашаю вас обоих на ужин. И только попробуйте отказаться.

Эрик сдавленно хохотнул, а я лишь недоуменно воззрился на нее из-под упавших на лицо волос.

— Я-то чего — у меня весь день свободный, — пожал я плечами. — А куда?

Наверное, так не спрашивают… Но любопытство взяло верх над этикетом.

— Стейк-Хаус рядом с Центральным парком. Я была там с Кафцем пару раз, нам понравилось.

Кафц, он же Кафцефони, — какой-то ее друган — или партнер по бизнесу, — постоянно названивающий с вопросами, словно без ее участия ничего не возможно решить. Эрик, насколько я понял, его знал и абсолютно не ревновал, пусть и со стороны этого телефонного типа в изредка услышанных неформальных разговорах я лично различал явный, нескрываемый, интерес… Возможно, я параноик, и мне везде видится подвох, однако мне бы на его месте не понравилось повышенное внимание к собственной жене!

— Хорошо, — коротко произнес Эрик, сжав пальцы поверх ткани ее блузки на предплечье, бросив в мою сторону взгляд янтарных глаз.

— Столик на семь. Я вернусь чуть позже шести, и сразу поедем.

— Ты куда-то уезжаешь? — совершенно по-идиотски спросил я.

Мне важно было знать — только и всего.

— Да, это по поводу бара… Я все подробнее расскажу за ужином, — мягко улыбнулась она мне, и сердце неровно забилось где-то в горле.

— Понятно, — заключил я.

Я остаюсь либо один дома, либо с Эриком. Что ж, вот и настал тот день, когда моя незнакомка занялась своими делами — не навязываться же ей, в самом деле?

Спустя некоторое время она, действительно, уехала, а я, уже уверенно ориентируясь в их квартире, бесцельно бродил от кухни — с конфетами и чаем — до комнаты наверху и возвращался в гостиную, удостоверившись, что желтоглазый мужчина чем-то сосредоточенно занимается в кабинете.

Мое внимание привлекли сложные чертежи, разложенные по всему широкому дубовому столу, куча бумажек с пометками и карточный домик, выстроенный в углу, но я не стал лезть с вопросами; мне казалось, подойди я вплотную к Эрику и крикни что-нибудь на ухо, он бы даже не заметил.

Потом я крутился вокруг рояля, осторожно открывая и закрывая крышку черно-белых клавиш, не решаясь сесть на колченогий табурет, но, все же, непоседливая натура взяла свое: я ткнул пальцем в одну из клавиш правой части клавиатуры, и звук, чистый и высокий, разнесся по помещению, резонируя о стены и окна.

— Стелла сказала, ты хочешь научиться играть, — прозвучал за моей спиной голос, и я опасливо отдернул руку.

Я обернулся.

— Она так сказала?..

Вообще-то я не совсем это имел в виду, но, видимо, она по-своему интерпретировала мой интерес к инструменту. Впрочем, она была права — именно желание крылось в неравнодушных взглядах, бросаемых мною на рояль.

— Если хочешь, я могу показать кое-что, — спокойно произнес Эрик, взирая на меня сверху вниз, скрестив ладони на груди.

Согласиться или отказаться? Внутренний голос упрямого гордеца твердил о подвохе, но я засунул его глубоко и подальше, поддавшись детскому любопытству.

— А давай, — кивнул я.

И он, на самом деле, начал мне объяснять.

Я поначалу пыхтел от возмущения и дулся, и мы оба осторожно, подстраиваясь друг под друга, выясняли, от чего стоит отталкиваться.

Он рисовал на линованном листе бумаги ноты, объясняя, что такое нотный стан, скрипичный и басовый ключи, ритмы, такты, длительности, и у меня, с одной стороны, от обилия новых знаний, начинала пухнуть голова, но с другой — я с удовлетворением замечал, как он меняет свое представление обо мне.

Я схватывал на лету — а он в самом начале вообще усомнился, что я умею читать.

— Я, конечно, понятия не имею, как учить музыке, но основное, как я считаю, — наставническим тоном вещал мужчина, — это видеть соответствие между звуками и той бездушной «математикой», — он так окрестил формализованный способ записи, музыкальный язык, — которая задает систему координат.

Я понимал, что он имеет в виду, но, судя по всему, до настоящей музыки мы нескоро дойдем. Мое пространственное мышление, пригодившееся для игры на гитаре, немного поднапряглось, но выстроило в одну линию полутона, воссозданные черно-белой клавиатурой, упорядоченные в ряд.

Самое смешное, что я, получая теоретическую информацию, ловил инсайты за инсайтами, ведь упражняясь исключительно на слух и поначалу копируя положения рук и аккордовые комбинации на гитаре, я понятия не имел, какой закономерности подчиняется воспроизводимая мной музыка — я руководствовался только интуицией.

Так вот, значит, как все устроено!..

И еще я понял, что несмотря на уверенный вид, Эрику было сложно кому-то что-то объяснять — особенно то, что кажется ему очевидным. Для меня, услышавшего с нуля про музыкальные лады, весь мир переворачивался с ног на голову, и созвучность уже не казалась волшебством, а всего лишь правилом. Однако мы оба сошлись во мнении, что как бы ни было просто вычислить, будет консонансной или диссонансной та или иная комбинация, магия музыки никуда не исчезала.

Я распознал его живой интерес и причастность к тому, о чем он так вдохновенно рассказывал, пусть и под конец я воспринимал его объяснения с трудом.

В самом финале, видимо, сжалившись надо мной, мужчина с янтарными глазами написал короткий отрывок какой-то одноголосной мелодии и попросил его воспроизвести, удостоверившись, что я нашел отправную точку на клавишах. Без необходимости в правильном положении рук — просто воспроизвести ритм, длительности, легато — он специально постарался ввернуть в упражнение многое из того, что он успел упомянуть за пару часов, — и, конечно, ноты. Одной рукой — правой — я, сосредоточенно закусив губу, вывел его простую мелодию.

— Зачем ты соврал, что нигде не учился? — вдруг спросил он — не зло, но с разочарованным подозрением наблюдая за мной, уже сложившим руки на коленях.

Я вспыхнул.

— Да нет же! Я никогда не играл на фортепьяно!

Мне аж обидно стало, что из-за моего успеха он, вместо похвалы, придирается со странными вопросами.

— Быть такого не может, чтобы ты с первого раза все понял. Да еще и руки — ты даже руку правильно держишь, ну почти…

Он вздохнул, глядя на меня выжидающе.

Я пожал плечами — я привык к несправедливости. Очень часто, к сожалению, мне доставалось из-за того, что я был намного способнее своего окружения.

Или он просто завидует: полагаю, ему пришлось годами оттачивать свои умения и навыки, брать у кого-то уроки, а я такой пришел и все с легкостью понял!

— Я просто видел, как это делают другие, — бросил я.

После затянувшейся паузы Эрик, все же, изрек слова одобрения — они дались ему с трудом, но для меня они значили гораздо больше, чем он думал.

— Неплохой результат для первого раза, — он слегка улыбнулся тонкими губами, прислонившись к блестящему боку рояля бедром.

Конечно неплохой! Только пусть не думает, что это исключительно его заслуга.

— Ты же не передумал, ты будешь продолжать?

Я удивленно приподнял одну бровь — неужели?..

— Завтра можем начать с практики. Только по возможности не говори Стелле, пускай она увидит уже завершенный результат.

Я проглотил фразу безоговорочного согласия и подавил рвущийся наружу щенячий восторг, а потом лишь сдержанно кивнул, пусть и с улыбкой.

— Окей, — выдохнул я. — Спасибо.

До сих пор не веря в происходящее, я постарался удалиться как можно невозмутимее, но судя по реакции Эрика, он прекрасно понял, насколько радостно было воспринято его обещание научить меня музыке.

14. Фен

Перед тем как незнакомка вернулась, я вымыл голову, но не рассчитал по времени, и потому встречал я хозяйку с мокрыми волосами.

Вприпрыжку сбежав по лестнице на первый этаж, я слишком поздно понял, что даже не удосужился скрыть нетерпение. В своем кремовом пальто с рысьим мехом она, озаряя луноликим образом коридор, широко улыбаясь, поприветствовала Эрика, оказавшегося рядом раньше, смачно целуя в щеку, а потом повернулась ко мне.

— Добрый вечер, Виктор, — обратила она взор на меня, и я с готовностью расплылся в улыбке.

Эрик по-доброму фыркнул, а Стелла, совершенно естественно воспринимая мое поведение, сделала пару шагов навстречу, но остановилась на расстоянии вытянутой руки.

— Привет, — запоздало проблеял я, пряча вспотевшие ладони за спину.

— Ты же знаешь, где лежит фен?

Я не ожидал такого вопроса, растерянно моргая.

— Да ладно, не надо, — пожал я одним плечом, уже подозревая, что так просто она от меня не отстанет.

— Надо.

— Не-а, — я снова замотал головой, отчего волосы упали на лоб, ощутимо холодя кожу.

Я уже выучил этот прием: я намеренно провоцировал ее своим упрямством, получая необъяснимое удовольствие от настойчивых уговоров в ответ на мое сопротивление. Вот если бы я изучил ее настолько, чтобы знать, как стать с ней еще ближе…

— Что значит «не-а»?

Уже еле сдерживая хохот, она скинула с плеч пальто, намереваясь повесить в гардероб, и Эрик оказался тут как тут, перенимая ее одежду.

— Позволь, я тебе помогу, — услужливо предложил он.

Незнакомка, ласково провела по его руке от запястья до локтя и взглядом поблагодарила его.

Эрик решил сделать вид, что наши разборки его не касаются, и лишь оглянулся, когда Стелла опять подошла ко мне.

— Мы никуда не пойдем, пока у тебя не высохнут волосы, — произнесла она, слегка наклоняя голову набок и изучая мое лицо.

— Да что ты в самом деле? — возмутился я. — Что такого?..

Чуть более наигранно, чем было в реальности.

— Лучше не спорь, а то она тебе насильно голову высушит, — отозвался ее муж, уже закрывая створку гардероба.

— А это неплохая идея!

Я не поверил ему, однако я недооценил рвение незнакомки. Уже чувствуя мягкие пальцы на своем предплечье, я коротко обернулся на мужчину, будто прося о помощи, а он, судя по всему, был удивлен не меньше — его шутка воплотилась в жизнь.

— Ну-ка, пойдем со мной, — ласково, но бескомпромиссно потребовала она, направляя меня к лестнице на второй этаж, и я перебирал ногами несколько секунд, а потом вновь оглянулся.

Эрик закатил глаза и ушел на кухню, более не вмешиваясь в нашу глупую игру, и мне пришлось признать: я сам виноват.

Когда она усадила меня на кровать в отведенной мне комнате, отправившись в ванную, где в тумбочке лежал фен, с прошлого раза нетронутый, мне стало даже неудобно.

— Уже все высохло, — в последний раз неубедительно взмолился я. — Правда. Ты же не собираешься…

Но она уже воткнула фен в розетку и вернулась к покорной жертве, держа предмет наготове, как оружие, опущенным вдоль тела.

— Я могу сам…

Она склонилась надо мной, осторожно вытягивая руку вперед и проводя по волосам на границе лба, откидывая их назад. Она всего лишь проверяла достоверность моих слов, но в горле моментально пересохло, и неконтролируемый тремор начал разливаться по телу от живота к конечностям, наполняя томлением каждую клеточку.

Это я извращенец. Это я воспринимаю ее прикосновения как сексуальную провокацию, а она только хочет высушить мне волосы феном.

Боже…

Я не сдержал сорвавшегося с губ вздоха и закрыл глаза, наклоняя голову вперед и пряча лицо. Я старался сесть так, чтобы уменьшить дискомфорт от узких джинсов, ставших вдруг тесными.

Руки мгновенно покрылись мурашками — хорошо, что под рубашкой этого было не видно, — а я старался не выдать себя, в то время как незнакомка еще глубже запустила пальцы в волосы, массируя кожу.

— Расслабься и получай удовольствие, — с улыбкой прошептала она и включила фен.

Теперь это будет моей самой любимой эротической фантазией.

Когда она закончила, я уже почти успокоился, но кровь до сих пор бурлила в венах; мой неестественный румянец Стелла восприняла как эффект горячего воздуха из фена.

— Скажи, теперь другое дело! — задорно похвалила она результат своих трудов, а я хотел было поймать ее за руку, но не посмел.

— Угу.

Я взглянул на нее снизу вверх, продолжая сидеть на кровати, а она тем временем скручивала длинный провод, вытягивая вилку.

— Я переоденусь. Встречаемся внизу, — улыбнулась она, ловя мою ответную, все еще растерянную улыбку, и оставила меня одного.

Я не сразу спустился на первый этаж, мне нужно было прийти в себя.

15. Семейный ужин

Эрик вел машину — как-то нервно, непривычно — хотя, может, я просто приучился к плавному стилю вождения Стеллы, — и мне на заднем сиденье было жарко. Я был в куртке, пусть и расстегнутой, и детали пазла никак не собирались в мыслях.

Мне все время казалось, что это какая-то семейная поездка.

Я прекрасно понимал, что больное сознание просто достраивает картинку в благоприятной обстановке, а моя привязанность обоснована лишь событиями прошлых трех — ну, четырех — дней, но не объективными причинами.

Мне было несвойственно испытывать доверие и прочие добрые чувства; я до сих пор не верил, что в моей жизни наконец-то наступила хорошая полоса, и потому на каждый позитивный момент я искал несколько портящих его деталей.

Просто чтобы не терять бдительность.

Впрочем, сейчас ничто не могло омрачить настроения, особенно после того как, оставив на парковке через квартал белый кроссовер Эрика, мы равноправно шагали в одну линию, направляясь в ресторан.

Высокий столик у окна с видом на оживленную улицу, уютный полумрак и приглушенное освещение, ненавязчивая музыка, атмосфера непринужденности и уик-энда… И, конечно, очень красивая женщина напротив, украшающая вечер.

Я заметил, как Эрик ведет ее под руку с гордым видом «она со мной», как на незнакомке задерживают взгляды и мужчины, и женщины в зале; и дело было точно не в длинном шелковом черном платье, сдержанном и закрытом, не в естественно лежащих по плечам каштановых локонах — она выглядела в меру повседневно.

Ее муж с превеликим удовольствием помог ей со стулом, как бы невзначай, касаясь обнаженного плеча, а затем уселся рядом со мной слева так, чтобы лицезреть королеву во всех ее проявлениях.

Ну или чтобы не задевать никого левым локтем.

Вскоре Эрик углубился в изучение винной карты, изредка поглядывая через буклет на незнакомку, а я пытался сосредоточиться на выборе блюд. Все прошлые разы моих визитов в заведения я заказывал то же самое, что и Стелла, но сейчас я хотел проявить индивидуальность.

Индивидуальность в стейках — это, конечно, ребячество, но еще и шанс проявить самостоятельность.

Когда я понял, что выбор будет тривиальным, я ничуть не расстроился — так у меня останется время на нечто более важное.

— Пока про нас никто не вспомнил, — заговорила незнакомка, слегка наклоняясь вперед, подразумевая официанта, — расскажите мне, как прошел ваш день.

Эрик отложил карту, беря в руки меню, тоном идеального лжеца отвечая:

— У меня — как обычно. Работал над проектом, забыл пообедать, долго приводил в порядок рубашку.

Рубашка и впрямь выглядела идеально… Но как же можно было не сказать о музыке!

— Он учил меня играть на фортепьяно, — выдал я мужчину с потрохами. — Он рассказывал мне теорию музыки.

— О! — ахнула Стелла, и ее темные глаза распахнулись от изумления.

— Ну я же просил тебя! — прошипел Эрик, закатывая глаза. — И как тебе доверять после этого?

Он не злился, он просто не ожидал, что я сболтну лишнее.

— Я не могу такое утаивать! Это слишком… значимо.

Собеседник хмыкнул, но ничего не ответил.

— Я рада, — в свою очередь, поддержала меня Стелла. — Это очень хорошая новость. Правда.

И снова искреннее и теплое чувство плескалось на дне ласкового взгляда незнакомки, от которого становилось одновременно приятно и волнительно — после таких моментов хотелось рассказывать ей обо всем на свете, лишь бы каждый раз в ответ получать эту дозу внимания.

— А как твой день? — решил сменить тему Эрик. — Ты обещала поведать о баре.

— Да, — всплеснула она руками. — Все отлично — скоро начнется самое интересное.

Оказалось, что весь переполох в последние дни был вызван намерением открыть бар, и она решала кучу вопросов и знакомилась с внутренними процессами.

Занятно, что, судя по всему, она отлично разбиралась в том, с чем ей предстояло работать, особенно если дело касалось увеселительного рода заведений.

— Самое смешное, что у прежних владельцев есть еще ночной клуб на севере Бруклина, и они из последнего стараются и ведут дела… — вещала женщина уже после того, как мы сделали заказ, вновь перегнувшись через стол и не сдерживая смешок. — Кафц все подбивает меня на сделку, и знаете почему?..

Мы вопросительно на нее уставились, завороженно следя за жестикуляцией ее изящных рук.

— Ты помнишь клуб, где выступает он и его черти? — обратилась она к мужу, а тот уже приподнимая бровь, кивнул; затем она пояснила мне, добавив: — Кафцефони и еще пятеро музыкантов играют там свой экстрим-метал, регулярно собирая залы человек на триста.

— Не слабо, — отозвался я.

Действительно, любой чужой успех в музыкальной сфере у меня вызвал уважение, пусть я и понятия не имел, что за музыку могут играть в клубах какие-то, как незнакомка выразилась, черти.

— Так вот это тот самый клуб. Ну у него и амбиции, — закончила она с улыбкой.

— Я не удивлен, что ему нужна ты, — подал голос Эрик. — Он, по-моему, способен только скакать по сцене. Чтобы ты понимал, — повернул он голову в мою сторону, — то, что они творят — первобытная дикость.

— Это — эпатаж! — возразила Стелла.

— Не оправдывай их.

— Они творят перформанс!

— Под низкочастотное звуковое месиво!

— Он просто завидует, — подмигнула мне женщина, а Эрик фыркнул и закатил глаза.

— Нисколько! Выступать перед толпой наркоманов — то еще удовольствие. Спасибо, я пас.

Официант тем временем разливал вино, и я задумчиво наблюдал, как бордовая жидкость заполняет на треть пузатые, дающие сверкающие блики бокалы.

Я, словно это было само собой разумеющееся, пригубил из бокала терпкий напиток по примеру моих сотрапезников, и от горько-сладкого вкуса свело челюсть.

Нет, мне явно не стоит налегать — вряд ли четырнадцатилетний подросток, хоть и под присмотром — и во взрослой одежде, — будет выглядеть уместно пьяным.

Я и так в последнее время веду себя неадекватно, я и без вина могу сболтнуть лишнего или позволить себе дерзить там, где не следует.

Мне хотелось оставить хорошее впечатление о вечере не только в своей голове, но и в головах Стеллы и Эрика.

Пока мы ожидали блюда, разговор плавно перешел на тему путешествий и европейских столиц, а затем мы почему-то стали обсуждать велосипедистов в Германии и Ульмский собор.

На вопрос Эрика, откуда я, будто не понаслышке, так много знаю, и почему я понял шутку Стеллы про карривурст, мне пришлось ответить, что я какое-то время жил в Германии — ну как жил — выживал, перебираясь с места на место, — добираясь из Вены автостопом в Нидерланды.

Сказал я все это по-немецки, шутки ради, а потом добавил, что вообще я из Австрии, и потому мне пришлось многое повидать, чтобы попасть в их американскую мечту.

Незнакомка в этот момент на меня странно смотрела — как, впрочем, и каждый раз, когда я мог ее чем-то поразить.

— Учитывая, что у нас австрийская фамилия, это кажется символичным, — произнесла Стелла задумчиво и тоже по-немецки, робко улыбнувшись.

Моя челюсть почувствовала притяжение к полу, и я невольно открыл рот в изумлении.

— Ее фамилия, — уточнил Эрик, уже по-английски, полушутя указывая пальцем в сторону жены. — У нас ее фамилия.

— Какая? — выдохнул я, и любопытство перебороло стремление плыть по течению, не спрашивая лишнего.

Да и вообще — я, конечно, знаю, что брать фамилию жены тоже можно, но чаще всего бывает наоборот… Но это не мое дело.

— Райхенберг, — ответила незнакомка. — А в Германии было бы фон Райхенберг — раз уж мы про них вспомнили.

Она хохотнула, а я не совсем понял про «фон», растерянно взирая на женщину напротив.

— В начале прошлого века отменили австрийские титулы, и теперь я не графиня, — пояснила она, усмехнувшись, и в досаде на свое тугодумие, я с готовностью закивал. — А у тебя какая фамилия?

— Майер. Не думаю, что это фамилия моих родителей: я рос в приюте, и там всем подряд давали случайные имена, — пожал я плечами, замечая опять этот странный, но уже печальный взгляд.

Вот только не надо меня жалеть!

Да, кто-то рождается графиней, пусть и уже без титульной приставки, а кто-то, как я, довольствуется простым и распространенным именем.

Потом принесли ужин, и беседа перетекла в иное русло, оставив позади вопросы фамилий и прошлого. Я наслаждался обществом, поедая рибай с овощами-гриль, слушая увлекательные сюжеты повествований Эрика о культуре Азии и, в частности, национальной колоритной музыке.

— Это абсолютно другая парадигма — немудрено, что для европейского слуха четвертитоновые мелодии кажутся чем-то диким, — рассуждал он.

Я, в свою очередь, пытался вообразить половину от половины тона, исходя из информации, полученной сегодня днем, и довольно быстро понял, в чем заключалась особенность, о которой он говорил.

— Ага, только поклонников у данной парадигмы ничуть не меньше, чем фанатов андеграунда, — Стелла отрезала кусок стейка, но рука так и не донесла его до рта, замерев с вилкой на весу. — Мне вот один заявил: «Ваш Бах убил музыку своим равномерно темперированным клавиром»! Сам играет на безладовой гитаре, размером с укулеле, курит какую-то вонючую траву.

Эрик рассмеялся, делая глоток вина.

— Я давно тебе советовал сменить круг общения, — молвил он, намекая, вероятно, на тех самых чертей, чье творчество так раздражало главу семейства.

Между прочим, как Стелла упомянула чуть ранее, у двоих из них академическое образование — один профессиональный виолончелист, а другой — пианист, да еще и с квалификацией в звукорежиссуре. Но Эрик, видимо, судил по образу, в котором они предпочитали преподносить свои умения.

Я же ничего не мог сказать в оправдание ни одной из сторон спора — я симпатизировал тяжелой музыке, пусть и знал ограниченное количество жанров и исполнителей; у меня не было, как у современной молодежи, фонотеки в телефоне и неограниченного доступа ко всему, что предоставляет всемирная паутина.

Надо будет попросить Стеллу дать послушать, что играют ее черти.

Весь оставшийся вечер прошел безукоризненно: мы болтали, улыбались и обменивались репликами, пусть ничего не значащими, но обусловливающими интеракцию. Я расслабился и был собой, напрочь забыв всю предысторию; они, казалось, тоже видели во мне меня — настоящего и вовсе не отвратительного.

А от мягкого взгляда, который то и дело дарила мне незнакомка, я был готов стать еще лучше.

Вернувшись домой, мы не разбрелись каждый по своим углам, а остались в гостиной доспорить, зачем французским католическим монашкам белая накрахмаленная шляпа с широкими, торчащими в стороны, полями. Я утверждал, что для соблюдения дистанции с больными, за которыми они ухаживали в госпитале, а Стелла — что так монашки не могли прислониться к чему-нибудь и не могли уснуть.

Пока Эрик ходил на кухню выпить воды, хихикая над нами, мы сидели на диване, уже порядком утомившись от упрямства друг друга, но настаивая на своем.

— Никакая шляпа не может помешать уснуть в неподходящем месте! — разводил я руками. — Если спать хочется — можно и стоя, и сидя, и лицом в стену.

— Не забывай, они еще и в некомфортной одежде — особо не посидишь, оперев лицо на руку, чтобы не клевать носом.

— Да ну нет же!

— Я готова с тобой согласиться только до тех пор, пока не предоставлю тебе доказательства, — с улыбкой изрекла она, поднимаясь с дивана.

— Не надо мне одолжение делать!

— Давай поспорим! На что хочешь!

Я бы поддался искушению и озвучил свое желание, если бы Эрик, как-то необычно разглядывавший нас уже несколько секунд с порога, не подошел к незнакомке, беря за запястье, и не усадил обратно на место.

Переводя взгляд янтарных глаз с меня на Стеллу и обратно, он несколько раз выпустил воздух через нос, задумчиво сложив руки на груди.

А потом сел на выступающую часть дивана лицом к нам и выдал:

— Если бы я не знал вас, я бы подумал, что вы родственники.

Женщина замерла, мгновенно затаив дыхание, выжидающе и как-то напряженно взирая на него.

— У вас даже цвет волос одинаковый, — хмыкнул Эрик. — Я только сейчас заметил.

Это хорошо или плохо?..

Наверное, хорошо… Но я не могу быть на нее похож — она слишком красивая, чтобы я мог иметь хотя бы чуточку ее качеств.

— И черты лица… Есть что-то общее. Серьезно, — он, судя по всему, сам растерялся от своего открытия, — носы у вас точно одинаковые.

Носы? Да он шутит! Ее, аккуратный, ни в какое сравнение не идет с моим длинным носом!

— Не-ет! — замотал головой я, прервав повисшее немое молчание, скрестив руки на груди. — Тебе просто кажется.

Стелла вдруг улыбнулась, и мне стало чуточку спокойнее — а то я был готов совсем перепугаться из-за ее затравленной реакции.

— Если что — вы сейчас одинаково руки сложили! — выпалила она, указывая пальцем сначала на Эрика, а потом на меня. — Не надо так глаза закатывать, — а мы и вправду одновременно изобразили негодование, закатив глаза, — вот, вот!

Я и муж незнакомки ошарашенно переглянулись, моментально сменив позу, но вышло так нелепо и очевидно, что нам обоим стало смешно.

— Ну и кто после этого на кого похож! — уже не сдерживала хохота Стелла. — Я в этой жизни уже ничему не удивляюсь.

16. Ярмарка

Мы ходили в кино на фильм про супергероев — очередной из серии, один из множества — просто ради развлечения — ради атмосферы, — несмотря на то что нам обоим были безразличны персонажи вселенной комиксов. Идея пришла спонтанно, как, впрочем, и все, что мы со Стеллой затевали, отправляясь гулять по Манхэттену, предварительно утеплившись.

И еще, будучи под впечатлением от кинотеатра, с немного раздувшимся от попкорна и колы желудком, но бодрый и радостный, я предложил поглазеть на предрождественскую ярмарку в Брайант-парк. Еще пару дней назад я бы ни за что не решился лезть в самую гущу событий, помня прежнюю жизнь и утопая в неприятных ассоциациях, но сейчас…

Я видел мир другими глазами, и толпа глупых, наивных, верящих в рождественскую сказку людишек не пугала меня — я был одним из них. С ребяческим восторгом я разглядывал всякую сувенирную ерунду, но уже не тайком — как было в прошлые годы, — а открыто и без страха быть пойманным. Я держал за руку мою знакомую незнакомку, и даже через перчатки чувствовал тепло.