Бесплатный фрагмент - Диалоги и встречи: Женщина в русской и американской культуре

Предисловие

20—22 февраля 2015 года в Вологде прошла III всероссийская научно-практическая конференция с международным участием из цикла «Диалоги и встречи». Ее тема — «Женщина в русской и американской культуре». Данный проект продолжил линию соотношения русской и американской традиций, обозначенную на первых двух конференциях 2012 года: «Русский и американский театр ХХ века», «Постмодернизм в русской и американской культуре».

В конференции приняли около участие сорока ученых, из них — девять выпускников академической обменной программы Фулбрайт и, в частности, программы Фулбрайт-Кеннан. География получилась достаточно широкая: докладчики приехали из Москвы, Санкт-Петербурга, Самары, Екатеринбурга, Тулы, Ярославля и Архангельска. Зарубежным участникам была предоставлена возможность принять участие в конференции со скайп-докладами. Свою работу представили Ирина Данилова из Швеции и Наталья Старостина-Трубицына из США. Поскольку конференция носила компаративистский и междисциплинарный характер, то на нее собрались историки, филологи, культурологи, искусствоведы — специалисты как по российской, так и по американской культуре.

В рамках конференции прошла студенческая секция, на которой была предоставлена возможность выступить студентам и аспирантам — молодым ученым, были проведены презентации программы Фулбрайт сотрудницей московского офиса Еленой Шабашовой, а также состоялся Круглый стол выпускников Института им. Дж. Кеннана, в котором приняла участие менеджер по региональному развитию Института Изабелла Табаровски, приехавшая из США. На круглом столе обсуждались перспективы сотрудничества выпускников Института.

Тематика докладов была достаточно широкая — от женских образов в американской и российской литературе (как современной, так и классической) до роли женщины в различных сферах жизни — политике, социуме, образовании, науке, искусстве, способам репрезентации «женского» в текстах культуры, проблеме рассмотрения образа жизни и мировосприятия женщины, отрефлексированных в индивидуальном и массовом опыте последних двух столетий. В сборнике представлена часть докладов, сделанных во время конференции.

Е. В. Юшкова, Л. А. Якушева

Феномен «женского письма» в контексте гендерной проблематики

ВОРОБЬЕВА С.Ю. (Волгоград)

Современные исследования в области гендерных проявлений сознания в художественном тексте так или иначе касаются того «водораздела», что существует в научном сознании между понятиями «автор-женщина» и «женская литература». Говоря «автор-женщина», мы, как правило, понимаем под этим только биологическую соотнесенность личности автора с женским полом, осознаваемую в подавляющем большинстве случаев субъектом с рождения, но, произнося «женская литература» или «женская проза», мы добавляем к изначально понятной половой соотнесенности автора еще и соотнесенность ее с определенным типом письма, которым она владеет — «женским», его, чтобы избежать тавтологии, вслед за Ж. Дерридой, возможно, все же следует называть «феминным». Поэтому, когда спор касается легитимности статуса «женская» литература или «женская» проза, горизонт читательских и исследовательских ожиданий всегда связан с этим предполагаемым единством: женский опыт уникален, следовательно, и писать автор-женщина должна иначе, чем мужчина.

Выявление «культуры гендера» на материале художественного текста видится вполне перспективным, т.к. касается тех нерефлексируемых феноменов дискурсивного характера, за счет которых художественный образ в процессе художественной коммуникации автора и читателя формируется как эстетический объект. Концепция эстетического анализа М. Бахтина прекрасно подойдет для этого, будучи ориентированной на феноменологию художественного текста. Согласно ей, понимание эстетического объекта «в его чисто художественном своеобразии», означает понимание его архитектоники. Для этого, считает ученый, необходимо «обратиться к произведению в его первичной, чисто познавательной данности и понять его строение совершенно независимо от эстетического объекта», для чего «эстетик должен стать геометром, физиком, анатомом, физиологом, лингвистом — как это приходится делать до известной степени и художнику» [1, с.17]. Разработка приемов фиксации и семиотизации гендерного «присутствия» пишущего субъекта в тексте культуры — насущная задача гендерной теории и методологии. Практическая же ее цель состоит в выявлении и описании фактов этого присутствия в различных формах дискурсивных практик, отражающих особую (феминную) аксиологию. На основе этого возможна реконструкция иного образа мира — его феминной картины, которая наряду с традиционной даст столь необходимую сегодня коррекцию традиционной антропологической парадигме. Реальное применение подобные разработки могут найти не только в текстологии, криминалистике и судебной практике при решении проблемы атрибуции текста, но также в педагогике и методике преподавания помогая выработке адекватных гендерному сознанию когнитивных механизмов.

Кроме того, этический пафос гендера тесно связан с идеей гуманитарной консолидации и восхождением к пониманию человечности в новом, неиерархичном образе мира. В силу этого гендерный подход к текстам общественной коммуникации способен дать принципиально новый ракурс в оценке мира и человека, что, в свою очередь, приведет к пересмотру ценностных ориентиров и ревизии антропологической картины мира через процесс преодоления гендерной асимметрии.

Гендерными сегодня принято считать многочисленные изыскания различного характера, основанные на половых различиях респондентов. Их основная цель — мониторинг тех или иных преференций как населения в целом, так и отдельных его групп по различным признакам, например, возрастным, национальным, сословным, профессиональным и т. п. Называя их «гендерными», авторы публикаций проводят, по сути, полоролевые исследования, исходя из однозначной гендерной идентичности того или иного субъекта, обусловленной его половой принадлежностью, т. е. фактически дублируя термин «пол» [5].

Принципиальная новизна предлагаемого нами подхода обусловлена установкой на дискурсивный характер природы гендера, что позволяет:

1) разграничить гендерные и феминистские исследования;

2) существенно скорректировать объем и семантику самого понятия «гендер», имеющий сегодня целый спектр порой противоречащих друг другу определений;

3) выработать алгоритмы гендерного анализа текста [3].

Процесс постепенного отпочкования гендерных механизмов от жесткой половой детерминации предмета исследования очевиден в науке последних десятилетий.

В этом направлении многое уже сделано. Трактовка гендера как дискурсивного по своей природе феномена встречается в трудах, основанных на таких методологических концепциях, как психоанализ, постструктурализм и деконструктивизм, экзистенциализм и феноменология. Наиболее последовательными и методологически ценными в этом направлении стали работы К. Клеман [11], Э. Сиксу [10], Л. Иригарэ [12], Р. Брайдотти [2]. Оставаясь в рамках феминистской идеологии и риторики, авторы косвенно, а подчас и прямо апеллируют к различным типам дискурсивных практик как отражению специфической женской субъектности.

В определении М. Фуко [8], автор — это прежде всего создатель дискурса, причем дискурса принципиально инновационного, способного активно функционировать в социальном пространстве, т. е. определенным образом позиционировать себя по отношению к полю власти. Особым статусом, согласно М. Фуко, обладают авторы, находящиеся в транс-дискурсивной позиции: способные создать не просто текст или произведение, а саму возможность и правила образования других текстов — установить некую бесконечную возможность дискурсов. В связи с этим неизбежно возникает вопрос: способны ли авторы-женщины занять подобную транс-дискурсивную позицию? Способно ли гендерно ориентированное сознание автора-женщины, репрессированное всей предшествующей традицией языка и культуры породить новые правила, новую «бесконечную возможность дискурсов»? Именно эти вопросы — краеугольный камень феминистски ориентированной критики, которая позиционирует себя как альтернативу традиции, в коей видит только проявление патриархатного сознания.

Характеризуя особый статус авторов — «учредителей дискурсивности», М. Фуко отмечает, что их функция определяется не только тем, что они открыли некоторое число новых аналогий, но и сделали возможным некоторое число различий, т. е. сформировали новую структуру, предполагающую некоторый набор различающихся и иерархизированных признаков. Если предположить, что наличие значительного перечня психофизиологических и социальных различий между представителями противоположных полов может трактоваться как вполне весомое основание для существования гендерно ориентированных видов дискурса, то все сказанное М. Фуко об «учредителях дискурсивности» далее теоретически вполне соответствует процессам, о которых сегодня активно говорит феминистская критика. С различной степенью метафоричности она сравнивает «женский» дискурс с «всплывающей Атлантидой» (Габриэлян) [4], «полетом к невозможным горизонтам» (Брайдотти) [2], «зазеркальем» (Савкина) [7]. Эти образы, не претендуя на строгую научность и терминологический статус, тем не менее указывают на принципиально важное качество процесса, гипотетически называемого «женским дискурсом», как своего рода попытки восстановить утраченную некогда целостность, вернуться к тому, что вытеснено из общественного сознания, но напоминает о себе лишь зияющими пустотами, отражением в разбитом зеркале. Тогда, по Фуко, и происходит возвращение к самому тексту — к тексту в буквальном смысле, но и к тому, что в тексте маркировано пустотами, отсутствием, пробелом. Происходит возвращение к некой пустоте, о которой забвение умолчало или которую оно замаскировало, которую оно покрыло ложной и дурной полнотой, и возвращение должно заново обнаружить и этот пробел, и эту нехватку [8, с. 47].

Под «женским дискурсом» мы понимаем ту гипотетически возможную форму объективации содержания сознания, которая регулируется недоминирующим в существующей социокультурной традиции типом рациональности, тем типом, который, латентно присутствуя в культуре, может быть пока лишь реконструирован. Строго говоря, ни одно из употребляемых сегодня в научном обиходе определений дискурса неприменимо по отношению «женскому дискурсу». Так, предложенная Ю. Хабермасом трактовка дискурса как рефлексивной речевой коммуникации, при которой важен процесс проговаривания всех ее аспектов, значимых для участников коммуникации, предполагает для женской субъектности, как минимум, статус участника этой коммуникации, что в реальности, последовательно игнорирующей женскую субъектность в культуре, сводится только к уровню бытовой коммуникации.

Интерпретация дискурса Э. Бенвенистом как «речи, присвоенной говорящим», тоже неприменима, т. к. женщина неизбежно «присваивает» речь, обеспеченную патриархатным типом дискурса, номинированного как общечеловеческий [6].

М. Фуко соотносит дискурс с репрезентацией поля власти, традиционно игнорирующей феминную составляющую. Следовательно, то, что условно может быть названо «женский дискурс», может быть представлено в этой репрезентации только как своего рода фигура умолчания, как контрстратегия и контртактика, которые, тем не менее могут быть восприняты и семиотизированы. Таким образом, настоящий проект, соотносясь напрямую с актуальными проблемными полями современного гуманитарного знания, стремится к решению одной из самых насущных проблем в теории гендера — выработке механизмов выявления дискурсивных репрезентаций гендера, при максимально широком понимании самого термина «дискурс», приравнивая его, по сути, к тому, что М. М. Бахтин в свое время называл «высказываением», выстраивая мост между лингвистическими и литературоведческими методами исследования художественного текста [1, с.19].

Таким образом, теоретическую базу гендерных исследований составляют несколько источников, имеющих существенные переклички и пересечения в трактовке женской инаковости и вкупе создающие, на наш взгляд, вполне завершенную и внутренне непротиворечивую концепцию формирования и бытования женской субъектности в виде особой дискурсивной практики, специфическим образом проявляющей себя в поле традиционной культуры.

Библиографический список:

— Бахтин М. М. Проблемы материала, содержания и формы в словесном художественном творчестве. // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М., «Худож. лит.», 1975. — 504 с.

— Брайдотти, Р. Женские исследования и политики различия / Р. Брайдоттии // Введение в гендерные исследования. В 2 ч. — Ч. II: Хрестоматия / Под ред. С. В. Жеребкина. — Харьков: ХЦГИ, 2001; СПб.: Алетейя, 2001. — С. 13–22.

— Воробьева, С. Ю. Речевая репрезентация внешнего и внутреннего мира современной женщины / С. Ю. Воробьева // Вестник Волгогр. гос. ун-та. — Сер. 2. Языкознание. — 2012. — №1 (15). — С. 31–39.

— Габриэлян, Н. М. Всплывающая Атлантида (медитация на тему феминизма) / Н. М. Габриэлян // Общественные науки и современность. — 1993. — №6. — С. 171–176.

— Гендер как инструмент познания и преобразования общества: на пороге новых свершений. МЦГИ отметил свое 15-летие теория. — Электронные текстовые дан. — Режим доступа: // https://goo.gl/qVsXXn

— Дискурс // История философии. — Электронные текстовые дан. — Режим доступа: http://dic.academic.ru/dic.nsf/history_of_philosophy/173/ — Загл. с экрана.

— Савкина, И. Зеркало треснуло / И. Савкина / Гендерные исследования. — 2003. — №9. — С. 84–106.

— Фуко, М. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности / М. Фуко / пер. с фр. С. Табачниковой; под ред. А. Пузырея. — М.: Магистериум–Касталь, 1996. — 448 с.

— Braidotti, R. A New Normadism / R. Braidotti // Patterns of Dissonance: A Study of Women in Contemporaiy Phylosophy. — NY: Cambridge: Polity Press, 1990. — P. 277–284.

— Cixous, H. The Helen Cixous Reader [Text] / Ed. by S. Sellers, with preface by H. Cixous andforeword by J. Derrida. — London; New York: Routledge, 1994. — 232 p.

— Cixous, H. The Newly Born Woman / H. Cixous, C. Clеment. — Minneapolis: University of Minnesota Press, 1986. — 168 p

— Irigaray, L. This Sex Which Is Not One / L. Irigaray. — Ithaca: Cornell University Press, 1985. — 223 р.

Миссия американки в женской литературе и публицистике конца XVIII и первой половины XIX столетий

МОРОЗОВА И.В. (Москва)

Мессианство, убеждённость в особом предназначении является, как известно, существенной чертой американского сознания. Со времен первых поселенцев идея исключительности Америки и ее народа как избранного для выполнения особой миссии — будь то распространение христианства в XVII в. или борьба с терроризмом и эболой в XXI — занимает центральное место в общественно-политическом дискурсе США. Как в свое время сказал президент Дж. Буш-младший в своем обращении к нации, «Америка — это страна, у которой есть своя миссия, и эта миссия проистекает из наших базисных верований» [1].

К числу базисных верований, вне всякого сомнения, относится вера в незыблемость демократических установлений, унаследованная многими поколениями американцев со времен Войны за независимость. Имена отцов –основателей, борцов за демократические институты, давно и прочно вошли в историю США, в то время как имена женщин, безусловно, сыгравших значительную роль в распространении идеологии нового государства, упоминаются далеко не так часто.

Эпоха борьбы за независимость стала одним из важнейших этапов формирования не только общенациональных политических и социальных идей, но и значительной вехой в формировании женского самосознания и понимания женщиной своей особой миссии. Прежде всего, революционные идеи этой эпохи не замедлили сказаться на формировании движения женщин за свои права. Так, еще 31 марта 1776 г. Абигайл Адамс, жена будущего второго президента США в письме к мужу настаивала на включении в готовящуюся конституцию положений, гарантирующих независимость женщин: «Я жажду услышать, что вы провозгласили независимость. И между прочим, в новом своде законов, который, как я полагаю, необходимо вам издать, я хотела бы, чтобы вы вспомнили о женщинах и были более щедрыми и благосклонными по отношению к ним, чем ваши предшественники… Если особая забота и внимание не будет уделено женщинам, то мы будем вынуждены восстать, не связывая себя обязательствами законов, которые отказывают нам в праве голоса или представительства» [2].

Поскольку процесс формирования молодого государства затрагивал не только политические аспекты, но и вопросы оформления культурной жизни, закономерно, что именно в этот период женщины начинают активно проявлять себя и в литературном, творческом плане. Важно отметить тот факт, что литературные дискуссии того времени были прежде всего дискуссиями о путях становления нового государства, в котором должна быть и своя литература, отвечающая требованиям молодой нации.

Не случайно поэтому, что первые писательницы Соединенных Штатов в своем творчестве обращались к наиболее насущным общественно-политическим проблемам своего времени и своей страны. Среди наиболее значимых представительниц американской словесности этого периода, безусловно, следует назвать имена Мерси Отис Уоррен (Mercy Otis Warren, 1728 — 1814), драматурга, поэтессы и историка, и Джудит Сарджент Мюррей (Judith Sargent Murray, 1751–1820), блистательной эссеистки.

Еще в 1772 г. Мерси Уоррен начала свою общественно-политическую деятельность, выступая против власти английского правления в колониях. Первым ее произведением стала анонимно опубликованная сатирическая стихотворная пьеса «Льстец» (The Adulateur), где главной мишенью осмеяния становится губернатор штата Массачусетс. Последующие за ней пьесы «Поражение» (The Defeat, 1773), «Группа» (The Group, 1775) имели большой общественный резонанс, их отдельные, наиболее сатирически заостренные части не раз выходили на страницах таких периодических изданий, как «Бостон Газетт» и «Массачусетс Спай», формируя общественное мнение, посредством художественного слова приобщая читателей к политической активности.

Впоследствии Уоррен, усмотревшая значительное ограничение выборных прав в Конституции, написала анонимный памфлет «Заметки колумбийского патриота по поводу новой Конституции» (Observations on the New Constitution By a Columbian Patriot, 1788), в котором призывала представителей штатов не ратифицировать документ.

Безусловно, произведения Мерси Уоррен были далеки от художественного совершенства, их литературные достоинства очевидно уступают место политической заостренности, открытой тенденциозности содержания. Однако творчество Мерси Отис Уоррен представляет собой первые шаги женщин в литературном движении и в процессе осмысления актуальных вопросов действительности, оно помогает понять, какой представлялась миссия женщины для американок XVIII столетия.

Джудит Мюррей, использовавшая псевдоним «Констанция» (Constantia), который подчеркивал постоянство ее воззрений, кроме драм, писала стихи, но, прежде всего она была автором блестящих эссе, посвященных злободневным проблемам молодого государства.

Наиболее значимые эссе написаны Мюррей для «Массачусетс Мэгэзин» в 1792–1794 гг. В них она обсуждает такие темы, как содержание Конституции, опасности политического раскольничества, групповщины, рассуждает о прогрессивистской природе истории, и поднимает проблемы развития национальной литературы, и, прежде всего, драмы. Так, американская драма, по мнению Мюррей, должна отражать добродетели новой республики: свободу, патриотизм и равенство. При этом она особо подчеркивала тот факт, что американская национальная драма обязана порвать с традициями британской литературы.

Однако самое большое количество эссе посвящены проблемам прав женщин в американском обществе, самое известное из которых «О равенстве полов» (On the Equality of the Sexes, 1792). Оно вышло отдельным изданием в том же году, что и имевшее огромный общественный резонанс не только в Англии, но и в Америке, эссе «Защита прав женщин в Англии» Мэри Уоллстоункрафт. Говоря о главных этапах развития феминистского движения в странах западной цивилизации в качестве первой значительной вехи чаще всего упоминают именно «Защиту прав женщин в Англии» Уоллстоункрафт.

Однако можно сказать, что Мюррей предвосхитила эти феминистские воззрения. Дело в том, что основные положения эссе «О равенстве полов» были изложены Джудит Мюррей еще в 1779 г., а полный его текст выходил в апреле-мае 1790 г. в «Массачусетс Мэгэзин». Поэтому не будет большим преувеличением сказать, что для формирования феминистских идей в национальном масштабе именно Джудит Мюррей сыграла решающую роль. Самая знаменитая фраза этого эссе — «Да, Вы, барственный, Вы, надменный пол, наши души по своей природе равны (курсив автора — И. М.) вашим; то же самое дыхание Бога оживляет, вдохновляет, и подбадривает нас» [5, p.32] — стала лозунгом женского движения за равноправие полов в США с конца XVIII и практически до конца XIX в.

Развивая свою мысль о необходимости предоставлять женщинам глубокое и всестороннее образование, Мюррей особо выделяет тот факт, что будущее Америки значительно зависит от степени участия в женщины в строительстве молодого государства, поскольку именно женщина играет основную роль в процессе воспитания молодого поколения американцев. Как же может она взрастить новое поколение патриотов, дать им необходимые знания об их гражданском долге, если сама она не считается полновластным гражданином?

Чрезвычайно важно отметить, что эти положения нашли самое широкое отражение в так называемой концепции «республиканского материнства» (Republican Motherhood). Сам термин «республиканское материнство» получил распространение в 80-е гг. ХХ столетия благодаря работе Линды Кербер «Женщины республики: интеллект и идеология в революционной Америке» [8]. Однако само движение появилось еще в конце XVIII в. и его суть заключалась в том, что «женщины должны сами себя обучать принципам свободы, независимости и демократии с тем, чтобы прививать эти республиканские принципы молодому поколению» [9, p.11].

Как отмечают некоторые исследователи, эта концепция, вероятнее всего, возникла потому, что многие американки среднего класса, активно участвовавшие в борьбе за независимость, внезапно осознали, что конституционная «модель гражданина отвела им слишком мало места в жизни новой нации» [10, p.150]. Именно тогда и возникает идеология, чрезвычайно важная с точки зрения понимания проблемы самоидентификации женщины в США в XIX столетии и с точки зрения той миссии, которую возлагает на себя американка того времени. Это идеология гражданской ответственности женщины и ее общественного долга, где женщина наделялась особыми полномочиями в обществе в рамках отведенного ей в этом обществе месте — в доме и семье.

В концепции Мюррей добродетель не может существовать отдельно от знания и просвещенного ума. Так, в своем единственном романе «История Маргариты» (The Story of Margaretta, 1794) Мюррей утверждает первостепенное значение женщины в процессе воспитания молодого поколения, сознательно подчеркивает то, что расписание предметов, с особой заботой составляется женщиной (приемной матерью Маргариты), а гувернантка внушает девушке истинную жажду знаний.

Роман Джудит Мюррей «История Маргариты» является значительной вехой в становлении важной общественной концепции — концепции «домашнего очага» и женского литературного жанра — жанра «романа домашнего очага», ставшего влиятельным средством, пропагандирующим женские ценности и миссию американки в общественной жизни молодой республики.

Распространению этого жанра послужила развернувшаяся на рубеже XVIII –XIX вв. дискуссия об американской семье и доме как оплоте формирования нации, ее фундаменте, которая, в сущности, являлась продолжением дискурса женского участия в строительстве нового государства, где семья и дом служили метафорой общества и государства. Именно в этот период появляется концепция «домоустороительства», «домашнего очага» (domesticity), ставшая чрезвычайно значительной в женской сфере общественной и творческой деятельности на протяжении практически всей первой половины XIX в.

В условиях быстро меняющегося ландшафта американской политической, общественной и экономической жизни в первой половине XIX в. естественно повышается статус и авторитет семьи как гаранта устойчивости всего общества, а следовательно, и повышается статус женщины как творца домашнего покоя и уюта, хранительницы «тихой гавани в бушующем море жизни». Соответственно оформлялись правила ее воспитания и поведения, требующие полной отдачи женщины на пути построения христианского американского дома и семьи. Такое предназначение женщины, как представляется, очень образно и поэтически ярко выскажет несколько позже Г. Бичер — Стоу в романе «Сватовство священника» (The Minister’s Wooing, 1859): «Чистая, поэтически возвышенная дева, провидица, святая, вошла в предназначенный женщине храм, более святой и непорочный, чем церковь и алтарь, — христианский дом. Жрица, жена и мать, там она ежедневно свято служит на благо домашнего мира, и своей верой, молитвами и любовью спасает его от грубости и приземленности мирской суеты и желаний» [3, p. 568].

Вопрос о статусе женщины, ее общественных функциях и сферах ее деятельности на протяжении всей половины XIX столетия становится одним из главных, требующих широкого публичного обсуждения. Помочь женщине в обретении знаний о своем предназначении в жизни общества были призваны эссе, проповеди, стихи и романы, предлагающие советы и философские обоснования устройства семейной жизни, домашнего очага, буквально наводнившие читательский рынок в 20–50-е гг. Именно в это время отмечается мощное развитие женской публицистики, появляются первые женские газеты и журналы. В них начиналась карьера американских писательниц, многие из которых пользовались огромной популярностью и имели достаточно большое влияние не только на формирование литературных пристрастий своих современниц, но и оказывали большое влияние на общественную жизнь США.

Примером такого влияния может служить деятельность Сары Джозефы Хейл (Sarah Josepha Buell Hale, 1788–1879), ставшей одной из самых значительных фигур американской общественной жизни первой половины XIX в. Сара Хейл была редактором первых американских журналов для женщин: «Америкэн Лейдиз Мэгэзин» и первого большого журнала для женщин и о женщинах в Америке «Годиз Лейдиз Бук».

Основное направление деятельности Сары Хейл на посту редактора было связано с ее убеждениями в необходимости женского образования. В этом смысле она активно и творчески продолжала и развивала идеи своих предшественниц, в частности, Джудит Мюррей. Так, в одной из своих статей она писала, что «в этот век нововведений, возможно, ни один эксперимент не имеет такого важного значения для формирования характера и счастья нашего общества, как предоставление женщинам преимуществ систематического и тщательного образования» [Цит. по: 11, p.183].

Несомненной заслугой Сары Хейл стало то, что именно в журнале «Годиз Лейдиз Бук» дискурс «домашнего очага» и проблемы самоидентификации женщины в Америке получили самое серьезное обсуждение, и результаты этих обсуждений не замедлили сказаться на формировании общественного мнения по этим вопросам. В своих статьях, касающихся самых разнообразных женских тем — от модных фасонов и советов по кулинарии до проблем расширения сфер деятельности женщин и возможности их трудоустройства — она исходила из глубокого убеждения в том, что Господь наградил женщину моральным превосходством, сделав ее ответственной за нравственную атмосферу в семье и доме.

Поддерживая идеи «республиканского материнства», С. Хейл считала, что миссия женщины — служить примером нравственных и, прежде всего, христианских добродетелей — отнюдь не ограничивалась рамками собственного дома, но, напротив, должна быть направлена и вне его, распространяться на общенациональный дом. С. Хейл считала, что для успешной миссии женщины она непременно должна получать хорошее образование, поскольку, как она отмечала в одной из своих редакционных колонок, «знание — это первый и наиболее значимый элемент власти, это зародыш процветания, это средство всех радостей» [Цит. по: 6, p. 209].

С. Хейл оказывала особое внимание развитию женского литературного творчества. При этом она не только думала о том благотворном влиянии на формирование нравственной атмосферы в обществе, которое могут оказать произведения, написанные женщинами. Для С. Хейл привлечение женщин к писательскому труду был одним из действенных способов расширения сферы деятельности женщины.

Сама Сара Хейл получила признание как писательница после выхода в свет своего первого романа «Нортвуд» (Northwood, 1827). В предисловии она написала, что «эта книга может быть отнесена к разряду эпохальных в моей жизни», имея ввиду то, что в центре ее внимания — проблема единства нации, построение общего американского дома и предназначение женщины в этих процессах [7, p. iii].

Женщина в этом романе, безусловно, становится центральной фигурой в укреплении общенационального дома, она «руководствуется в своих действиях Библией, приносит истинный свет в дом своего мужа — ведет, нежно, но уверенно его и семью к счастью и небесам» [7, p.392].

В романе о жизни одной семьи Новой Англии, в которой смешалась кровь французов, ирландцев, англичан, постулируются важные общественные положения о нации как «единстве во множестве», доме как хранителе политических и религиозных устоев страны, а также вырабатывается концепция Дня Благодарения как общенационального праздника. В этой концепции представлена мысль о сущности молодого государства как о великом христианском доме, где все члены семьи руководствуются принципами религиозной нравственности и гражданской свободы. Хейл подробно описывает, в каком благочестивом и радостном настроении все жители Нортвуда собираются на службу в честь Дня Благодарения, их всех объединяет глубокое чувство благодарности к Господу, давшему им эту замечательную страну.

Сара Хейл убеждена, что Америка — Богом избранная страна, где вырастает могущественная нация, границы которой Господь «распространил во все пределы земли» (Иса, 26:15) [7, p. 86]. Таким образом, С. Хейл утверждает в своем романе идею исключительности и мессианства Америки: «Американская Республика единственная среди всех наций, древнейших и современных, обладает привилегией гражданской и религиозной свободы, и поэтому ее люди должны распространять это благословение по всему миру» [7, p. 397]. В понимании Сары Хейл, таким образом, американские идеи государственности представляются единственно ценными для всего прочего мира. Поскольку при этом границы собственного дома раздвигаются, то соответственно, и миссия женщины расширяется, приобретая глобальный смысл.

Удивительным образом формулировка Сары Хейл прозвучала в одном из самых одиозных провозглашений американской исключительности в речи сенатора Альберта Бевериджа по поводу филиппино-американской войны 9 января 1900 г.: «Из всей нашей человеческой расы Господь выделил американский народ как нацию, избранную в конечном итоге руководить духовным возрождением мира. Такова Божественная миссия Америки» [4].

Очевидно, что первоначально возникшая идея о правах женщины по мере своего развития получала расширительную трактовку миссии женщины в Америке, постепенно сближаясь с идеями американской исключительности.

Библиографический список:

1. Обращение к нации президента США Джорджа Буша-младшего от 21 января 2004 г. [Электронный ресурс] — Режим доступа: http://inosmi.ru/world/20040121/205088.html

2. Abigail Adams to John Adams. March 31, 1776. [Электронный ресурс] — Режим доступа: http://www.thelizlibrary.org/suffrage/abigail.htm

3. Beecher-Stowe, H. The Minister’s Wooing [Text] / — New York: Derby and Jackson, 1859. — 578 p.

4. Beveridge A.J. In support of an American Empire, Record, 56 Cong., I Sess., pp. 704—712. [Электронный ресурс] — Режим доступа: https://www.mtholyoke.edu/acad/intrel/ajb72.htm

5. Murray J. S. On the Equality of the Sexes //Selected Writings of Judith Sargent Murray [Text]/J.S.Murray. — New York: Oxford University Press, 1995. — 320 p.

6. Finley R. E. The Lady of Godey’s, Sarah Josepha Hale. [Text] / R. E. Finley — Philadelphia: J. B. Lippincott Company, 1931. — 322 p.

7. Hale S. J. Northwood; or, Life North and South: Showing the True Character of both [Text] /. — New York: Long & brother, 1852.. — 408 p.

8. Kerber L. K. Women of the Republic: Intellect and Ideology in Revolutionary America [Text] / S. J. Hale — New York: W. W. Norton & Company, 1986. — 304 p.

9. Klark M. The Role of Republican Motherhood and the Emergence of the Public Woman [Text] / // Women’s Law Caucus. March 2002, Issue 8. P.11—15.

10. Kritzer A.H. Playing With the Republican Motherhood. Self-Representation in Plays by Susanna Haswell Rowson and Judith Sargent Murray [Text] // Early American Literature, Vol. 31, 1996. — P. 150 — 167.

11. TonkovichN. Domesticity with a Difference: The Nonfiction of Catharine Beecher, Sarah J. Hale, Fanny Fern, and Margaret Fuller [Text] / N. Tonkovich. — Jackson, MS: University Press of Mississippi. — 230 p.

Роман Г. Джеймса «Бостонцы» и проблемы феминистского движения в США

СЕЛИТРИНА Т.Л. (Уфа)

Осенью 1881 года впервые за семь лет, прошедших со времени отъезда в Европу, Джеймс побывал в США. Американская действительность подсказала ему тему романа «Бостонцы» (1886). После Гражданской войны 1861—1865 гг. проблемы общественной жизни приобрели в США особую остроту. Страна шла по капиталистическому пути со всеми известными последствиями: политической коррупцией, спекулятивной лихорадкой, лоббизмом. Темой романа «Бостонцы» стало феминистское движение 1870-х гг. Писатель считал движение женщин «весьма характерным и специфическим явлением американской общественной жизни». Женское движение в США зародилось в борьбе аболиционистов за отмену рабства.

По мнению исследователей, в течение четверти века два движения — за освобождение рабов и за освобождение женщин питали и укрепляли друг друга. Однако, события, последовавшие за Гражданской войной, раскололи их и начался спад феминистского движения, продолжавшийся почти до конца XIX века.

Джеймс видел, что в 70-х гг. «последние могикане» из числа аболиционистов и феминистов доживали свой век, а эпигонов, пришедших им на смену, более заботил личный успех, чем благо человечества. Перерождение, измельчание женского движения и заставило Джеймса взяться за эту тему. Проблема положения женщин проходит через все творчество писателя. Как и Джордж Элиот, Джеймс считал, что женщины — это «хрупкие сосуды, которые несут через века сокровища истинной человечности».

По мнению Джеймса, подлинной духовной силой и мужеством обладают молодые американки, не связанные с миром бизнеса. Однако, 70-е годы XIX века вошли в историю Америки как эра крушения тех просветительских идеалов, которые легли в основу «американской мечты». «Я задал себе вопрос, что является самой характерной особенностью нашей общественной жизни. Ответ был: угасание чувства пола, положение женщин в обществе и необходимость их самоопределения».

Джеймс видел, что кампания за женское равноправие в 70-е годы в Бостоне являла собой бесконечное пустословие, закат некогда героического века и высоких гуманистических порывов. Джеймс показал, что судьба главной героини Верины Таррент трагически предрешена невозможностью гармонического сочетания личного и общественного в условиях буржуазного общества. Если с образом старейшей общественной деятельницы Бостона мисс Бердсай (в реальности Пибоди) связана тема воздействия человека на историю, то на примере образа Верины показано влияние истории на судьбу человека. Верина — представительница того периода развития общественной жизни Бостона, когда, по словам, писателя «героический век Новой Англии ушел в прошлое».

В романе «Бостонцы» проявилось новое качество Джеймса — умение раскрыть многосторонние связи человека с историческим процессом.

Повседневная жизнь Анны Николаевны Фуругельм в Русской Америке (по ее письмам к матери А. фон Шульц, 1859 –1862 ГГ.)

ЕГОРОВА Ю.С. (Вологда)

Письма Анны Фуругельм к матери впервые были введены в научный оборот и опубликованы датской исследовательницей Анни Констанс Кристенсен — преподавателем из университета г. Орхус (Дания) [3]. Книга увидела свет в 2005 году и в ней Анни Кристенсен упомянула, что является правнучкой Анны Фуругельм. В настоящее время письма хранятся в архиве библиотеки университета г. Турку (Або) в Финляндии.

Проблема присутствия и деятельности женщин, преимущественно жен главных правителей, в российских колониях уже являлась предметом исследования некоторых отечественных и зарубежных ученых [4,6,9]. Однако, пока не существует монографического исследования, посвященного жизненному пути Анны Фуругельм — супруги предпоследнего Главного правителя российских колоний на Аляске Йохана Хампуса Фуругельма. Кроме того, ее путешествию и деятельности в российских колониях на Аляске посвящено всего лишь 1—2 статьи.

Между тем письма Анны Николаевны Фуругельм к матери А. фон Шульц могут служить источником не только о ее деятельности в колониях, но также представлять интерес для исследователей, изучающих российские колонии на Аляске во второй половине XIX века с позиций имагологии. Именно в рамках изучения образа «чужого» мы проанализируем некоторые аспекты из повседневной колониальной жизни Анны Николаевны Фуругельм.

Впервые Анна фон Шульц увидела своего мужа на балу в Хельсинки 24 декабря 1858 года. Главным гостем бала являлся Йохан Хампус Фуругельм, или как к нему обращались в России — Иван Васильевич Фуругельм, капитан I ранга. 13 декабря этого же года он был назначен Главным правителем Русской Америки. Вскоре после встречи с Анной Иван Васильевич сделал ей предложение, и она его приняла. Шведская исследовательница Сусанна Рабов-Эдлинг отмечает, что семья Анны была небогата, поэтому такое выгодное замужество для нее было похоже сказку [6]. На наш взгляд, встреча Анны фон Шульц и Йохана Хампуса Фуругельма не была случайным событием. В Санкт-Петербурге Анна и Хампус Фуругельм посетили Адольфа и Маргарет Этолиных. Этот визит означал не только соблюдение правил хорошего тона, дружеский ужин знакомых друг с другом людей, но и деловой разговор. Адольф Карлович Этолин давно находился на службе Российско-американской компании и занимал пост Главного правителя российских колоний с 1840 по 1845 годы.

В нескольких письмах, направленных к матери из Санкт-Петербурга Анна называет Маргарет и Адольфа Этолиных тетей и дядей [5, p.27]. Скорее всего, семьи Этолиных и Шульц состояли в родстве. В свое время Маргарет и Адольф Этолины могли быть в курсе, что И. Х. Фуругельм хочет жениться для того, чтобы направиться на службу в колонии женатым человеком, и представили ему на балу в Хельсинки свою родственницу Анну фон Шульц, поскольку та отвечала «необходимым требованиям».

По мнению Сусанны Рабов-Эдлинг, «Анна была типичной представительницей слабого пола своего времени. Она хотела быть идеальной женой и матерью. Она воплощала в себе такие благодетели как благочестие, чистота, уют и зависимость, что является ключевым для понимания того, что собой представляла „настоящая женщина“ того времени» [6].

В своих письмах Анна признается матери, что бесконечно рада, став избранницей И. В. Фуругельма. Единственная мысль, которая ее тревожит, заключается в том, что однажды ее муж может обнаружить, что она не соответствует тому идеальному образу, который нарисовал в своем воображении Хампус Фуругельм. Обо всех своих тревогах Анна Николаевна пишет только самому близкому человеку — своей матери: «Разочаруется ли когда-либо во мне Хампус? Я буду совершенно несчастна, если он увидит, что я совсем не соответствую его идеалу. Но я молю Бога так искренне, что это может никогда не произойти… Еще одна вещь, которая меня пугает, это то, что он услышал слишком много хорошего про меня. Он слышал, как меня хвалили и хвалили совершенно незаслуженно. Станет ли для него неприятным открытием, если он увидит, как я ошибусь! Он хорошо знает все мои недостатки. Конечно, он никогда не думал, что я совершеннее других… О! как счастлива я была бы, если бы могла соответствовать его идеалу» [7, p.33].

В июле 1859 года Анна впервые увидела столицу Русской Америки Ситку, где ей предстояло прожить более 5 лет и родить пятерых детей. На некоторые факты из колониального периода жизни Анны Фуругельм обратила внимание исследовательница А. Кристенсен. Так, она отмечает, что «на Ситке Анна занимается домом, присматривает за садом и готовится к рождению первенца. У Анны как хозяйки большого дома много забот. Это не только заботы о доме главного правителя, в котором ежедневно кормят человек до 20, а это еще и заботы о школе, о необходимости периодически выходить в свет и др. Досуг оба супруга посвящают чтению и музыке. Еще в Дрездене Анна купила ноты симфонии Бетховена, три симфонии Моцарта, Шопена и Шумана. Супруги читают книги по истории, вопросам брака и воспитанию детей. Анна дружит с княгиней А. И. Максутовой, женой будущего последнего главного правителя Русской Америки Ивана Васильевича Максутова» [2, с.197].

Одно обстоятельство, сильно взволновавшее Анну Николаевну, мы обнаруживаем на страницах нескольких ее писем. Связано оно было с приездом на Аляску государственной инспекции, возглавляемой действительным статским советником С. А. Костливцовым и капитаном П. Н. Головниным. 9 октября 1860 г. Анна написала матери письмо, в котором с тревогой сообщала о предстоящем визите в колонии государственных инспекторов. Их приезд не только означал, что Анна Николаевна вскоре будет совсем редко видеть своего мужа дома, но и способствовал наступлению изменений в привычном образе жизни.

Так, изменения должны были коснуться бытовых условий жизни семьи Фуругельмов. Анна сообщает матери, что статскому советнику в их доме придется выделить 2 комнаты [1, с. 345]. «Голубая гостиная должна будет служить ему кабинетом, а кабинет Хампуса спальней» [1, С.345]. Из писем также узнаем, что кабинет требовал косметического ремонта и Анна делится с матерью своими тревогами по поводу возможных материальных расходов: «мы должны были оклеить его обоями, покрасить и отремонтировать. Шьются шторы для семи окон, на пол будет сделан темно-синий ковер из ткани и с нижнего этажа будет поднята наверх часть нашей мебели» [1, с.345]. Несмотря на то, что инспекторы в целом остались довольны деятельностью И. В. Фуругельма на посту Главного правителя, письма его жены свидетельствуют о том, что присутствие инспекторов в колониях сильно нервировало супругов, и вносило дополнительные неудобства в ставший уже привычным образ жизни.

Интересно отношение Анны Николаевны к проблеме взяточничества и другим явлениям российской бюрократической системы второй половины XIX века. Анна Фуругельм, конечно, не знала ничего о механизме российской бюрократической машины, так как Россия для нее ограничивалась лишь несколькими городами, в которых она была проездом и Ситкой, где эта система проявилась в весьма причудливом виде. Между тем, некоторые колониальные порядки ей совсем не нравились, о чем она спешит написать матери: «зерно, которое мы получаем на корм курам, и испорченную муку на корм свиньям заносили в бухгалтерские книги как предназначавшиеся работникам и т. д. и т. п. Но мой Хампус не мог выносить обмана и написал домой Этолину с просьбой сообщить ему, какие вещи он имеет право приобретать за счет Компании» [1, с.362]. С сожалением Анна Николаевна упоминает о своем дяде Константине, который «брал везде, где только мог, так как все знают, что он не смог бы прожить на одну зарплату» [1, с.362].

Еще одна проблема, которая заслуживает внимания — это отношение Анны Николаевны к православным священникам и православной вере. Супруги Фуругельм исповедовали лютеранскую веру, причем Анна Николаевна была очень набожной. Видимо поэтому она обращала внимание на особенности богослужения и другие стороны обрядности, совершаемые в православных храмах. Так, она делится с матерью впечатлениями о том, как все православное население Ситки устремляется в храмы с наступлением Пасхи: «этот день, состоящий из беспорядков, шума, еды и напитков, излишней помпезности и показухи и суеты в церкви! Звона и перезвона колоколов… О!!! как я хочу, тихий, спокойный день Пасхи, где эта внешняя суета и сумятица не побеспокоит и не отвлекает от собственных мыслей» [8, p.239]. Особое отношение у Анны Николаевны сложилось к православным священникам. Так, она отмечает, что местное население Аляски, несмотря на большое число православных священников, пребывает в язычестве. Она отмечает, что многие туземцы ходят на причастие лишь для проформы и не понимают смысла евангелия [1, с. 363].

Анна Николаевна Фуругельм не оставила заметного следа в российской колониальной жизни. Она не любила светские мероприятия, была стеснительна и предпочитала активной деятельности в колониях заниматься своей семьей. Вместе с тем ее письма, которые отчасти напоминают личный дневник, позволяют взглянуть на происходящие в российских колониях события глазами европейской глубоко религиозной женщины. Письма Анны Фуругельм являются ценным источником, позволяющим отчасти реконструировать элементы быта и повседневные практики российских колонистов на Аляске второй половины XIX века.

Библиографический список:

1.Из письма А. Н. Фуругельм матери А. К. фон Шульц об ожидаемом приезде в Ново-Архангельск ревизоров С. А. Костливцева и П. Н. Головина. [Перевод] // Российско-американская компания и изучение Тихоокеанского севера, 1841 — 1867: сб. док. / [сост. Т. С. Федорова, А. Ю. Петров, А. В. Гринев; отв. ред. А. Ю. Петров]; Отд-ние ист.-филол. Наук РАН; Рос. гос. архив военно-морского флота. — М.: Наука, 2010. — С.345.

2.Кристенсен А. Анна Николаевна и Иван Васильевич Фуругельм в Русской Америке // Русская Америка и Дальний Восток (конец XVIII в. — 1867 г.). К 200-летию образования Российско-Американской компании. Материалы междунар. науч. конф. (Владивосток, 11—13 октября 1999 г.) / отв. ред. А. Р. Артемьев. — Владивосток: Ин-т истории, археологии и этнографии народов Востока ДВО РАН, 2001. — С. 197.

3.Letters from the Governor’s Wife: A View of Russian Alaska 1859—1862./ ed. by Annie Christensen. [pdf] 2006. — 275.

4.Maria Enckell, «Four North European Female Educators’ Toil in Russian Alaska, 1805—1849», FEEFHS Journal, Vol., XI, 2003, — pp. 88—103

5.№3 Petersburg. Sunday Ev [enin] g February 6. 1859 // Letters from the Governor’s Wife: A View of Russian Alaska 1859—1862./ ed. by Annie Christensen. [pdf] 2006. — P.27.

6. Susanna Rabow-Edling From one imperial periphery to another: The experiences of a governor’s wife in Russian Alaska [text of the paper] / Susanna Rabow-Edling. — Режим доступа: https://goo.gl/vMSP6r

7. №6 S [ain] t Petersburg. Feb [ruary] 13th 1859 Sunday night 11. o’clock// Letters from the Governor’s Wife: A View of Russian Alaska 1859—1862./ ed. by Annie Christensen. [pdf] 2006. — P.33.

8.№49. Sitka. March 14/26 1862.// Letters from the Governor’s Wife: A View of Russian Alaska 1859—1862./ ed. by Annie Christensen. [pdf] 2006. — P.239.

9.Федорова Т. С. Роль женщин в развитии культуры в Русской Америке [Электронный ресурс] / Т. С. Федорова. — Режим доступа: http://www.booksite.ru/fulltext/russ_america/02_25.html

Образ женственности: Бетти Фридан о предназначении женщины в американском обществе

КИСЛЫХ О. В. (Архангельск)

Одной из тех, кто первым публично заговорил о проблеме дискриминации по половому признаку на новом витке феминистского движения в США, была Бетти Фридан. Именно эта женщина в Америке в 60-е гг. ХХ в. подняла проблему равенства среди мужчин и женщин на новый теоретический уровень.

Бетти Фридан — общественный деятель, популярная американская писательница, профессор, основательница Национальной организации женщин США (National Organization for Women). Ее заслуженно считают самой влиятельной феминистской послевоенной эпохи.

В Америке период 60 — 70-х гг. был временем социальных потрясений в стране, когда студенческие, антивоенные выступления, борьба расовых и этнических групп за гражданские права определяли политический климат [2, с. 12]. Исследователи, политики и журналисты единодушны в том, что неожиданно массовая социальная активность женщин произвела своего рода социальную и культурную революцию в западном мире, кардинально повлияв на систему гендерных отношений.

В 1963 г. выходит книга «Мистика женственности» Бетти Фридан, которая станет самой известной из всех ее работ. Это произведение, которое произвело эффект разорвавшейся бомбы, выдержало более десяти переизданий и разошлось миллионными тиражами. Книга была написана как протест против работодателей, которые, как пишет Фридан, «выкинули ее за дверь», после того, как она подала заявление на отпуск по беременности и родам [4]. Это была, конечно, не первая серьезная публикация в мире на данную тему. Так, например, в 1949 г., была выпущена книга француженки Симоны де Бовуар «Второй пол», где впервые была поставлена проблема подавления феминного. Однако среди простых американских домохозяек эта работа не вызвала большого интереса.

«Мистика женственности» — книга, которая стала первым в стране серьезным социологическим исследованием того социального явления, которое превалировало в послевоенной Америке и шло под лозунгами «обратно к дому» или «назад к семье». Так, в конце 50-х гг. многочисленные женские журналы, реклама, телевидение убеждали, что представительницы среднего класса смогли добиться «женской американской мечты»: преуспевающий и заботливый муж, здоровые дети, дом в пригороде, автомобиль, красивая одежда, которую можно демонстрировать на вечеринках и благотворительных собраниях.

Пользуясь традиционными формулировками или замысловатыми понятиями фрейдизма, женщинам без устали повторяли, что они не могут желать себе лучшей судьбы, чем прославления собственной женственности [2, с. 15]. Специалисты им объясняли, как завлечь мужчину и удержать его, как кормить детей грудью, как купить посудомоечную машину, печь хлеб, как одеваться, как выглядеть и вести себя женственно. Их приучали жалеть невротичных, неженственных, несчастных женщин, которые хотят стать поэтами, физиками или президентами. Их научили, что женщинам, обладающим истинной женственностью, не нужна карьера, им не нужно высшее образование и политические права — одним словом, им не нужны независимость и возможности, за которые когда-то боролись старомодные феминистки. Именно такое понимание женственности становится объектом критики Б. Фридан. «Женственность, — доказывает она, — понятие несуществующее, выдумка мужчин. Этим термином прикрываются, чтобы оправдать женское неравенство, выключенность женщины из социально-культурной жизни. Строго говоря, женственности, и даже больше — женщины вообще нет: есть человек женского пола. И в мужской культуре этот человек человеком вообще не признается — просто считается носителем некой таинственной «женственности» [1, с. 44]. Тысячи специалистов в те годы с воодушевлением приветствовали женственность до мозга костей. Все, что требуется от женщин, — это с раннего девичества посвятить себя поискам мужа и рождению детей. Пропаганда женственности доводила до абсурдных поступков [4, с. 4]. Б. Фридан приводит пример, как у одной женщины в нью-йоркской больнице произошел нервный срыв, когда она узнала, что не может кормить новорожденного грудью. В других больницах женщины, умирающие от рака, отказывались принимать лекарства, которые, как доказали исследования, могли спасти их жизнь: считалось, что побочный эффект убивает женственность.

Идеалом общества США в 50-е гг. была американская жена — женщина, освобожденная научными достижениями и бытовой техникой от изнуряющего домашнего труда, от опасностей родов и болезней. Она здорова, красива, образованна, ее интересует только муж, дети и дом. Она обрела истинное женское предназначение. Жена и мать, она уважаема как полноправный и равный мужчине партнер [4, с.3]. Она сама может выбрать марку автомобиля, одежду, электробытовую технику, супермаркеты; у нее есть все, о чем может мечтать женщина. Она просто упивалась своей чисто женской ролью и с гордостью заполняла графу на опросном бланке: «Род занятий: домохозяйка».

Б. Фридан, дипломированный психолог и мать троих детей, видя ситуацию в обществе, задается вопросом: все ли женщины испытывают счастье от своей жизни? На основе интервью, в котором участвовали триста «благополучных домохозяек» среднего класса, она обнаруживает, что их жизнь омрачают внутренняя неудовлетворенность и сознание собственной ничтожности. Причины подобных ощущений женщины не могли назвать ни популярным психоаналитикам, ни мужу, ни самим себе. Убирая по утрам постели, ходя по магазинам, собирая детей в школу, отвозя их на машине на собрания бойскаутов, она задает себе молчаливый вопрос: «И это все?»

В начале шестидесятых годов проблема, у которой «не было названия» [4, с. 5], словно бурный поток, вырвалась наружу, разрушая образ счастливой американской жены. Средства массовой информации стали говорить о том, что американская жена действительно несчастлива, хотя почти каждый выступавший находил этому какое-то поверхностное объяснение, чтобы закрыть вопрос. Причину несчастья связывали с некомпетентными ремонтниками бытовой техники, с тем, что в пригородах детей приходится возить на слишком большие расстояния и др. Некоторые считали, что вся беда по-прежнему в образовании: все больше женщин получает образование, и, естественно, оно не позволяет женщине чувствовать себя счастливой в роли домохозяйки [4, с. 7].

От проблемы отмахивались, внушая женщине, что она даже не понимает, как ей повезло: сама себе хозяйка, не надо считать часы, нет подчиненных, которые только и ждут, как бы занять твое место.

Газеты писали: «Все признают, что временами их охватывает чувство глубокой безысходности и разочарования из-за нехватки времени для себя, из-за физической нагрузки, однообразия семейной жизни, из-за обреченности на все это. Но, тем не менее, если бы у женщины был выбор начать сначала, ни одна женщина не отказалась бы от своего дома и своей семьи» [4, с. 11].

Проанализировав поведение американских женщин в те годы, автор книги делает вывод, что это был самый настоящий кризис личности, выражающийся в кризисе женской идентичности как таковой. Если потребность женщины в самоуважении, в жизненных достижениях, в конечном счете — в самовыражении неповторимой человеческой личности не признается культурой, в которой она живет, то она вынуждена самореализовываться на единственном пути, ей открытом — в сексуальном удовлетворении, в материнстве, в обладании материальными благами. И заключенная в эти рамки, она остается на низшем уровне человеческого состояния, не допущенная к реализации своего высшего человеческого Я.

«Мистика женственности» на деле обернулась драмой женской личности, драмой подавления интеллекта, профессиональных и социальных интересов. Добровольно следуя устоявшимся гендерным стереотипам, женщины оказывались, по определению Фридан, в «уютном концлагере» семейной жизни, обнаруживая, что потребительские товары, муж и дети не в состоянии избавить от ощущения опустошенности.

«Проблема без названия», мучающая многих американских женщин, возникла благодаря роли, которую они отвели себе, и которая не позволяет им стать тем, чем они могли бы стать. Отсюда и все возрастающее отчаяние женщин, которые не нашли своего Я, хотя при этом они, возможно, и избежали чувства беспокойства и неудовлетворенности, всегда сопутствующего свободной творческой личности. Многие ученые выдвигали концепцию психологически здорового человека и вообще нормы и патологии в человеческом поведении. Нормальным может считаться только тот, кто стремится к полному раскрытию своих способностей [4, с. 158]. Имеется в виду, что человек может быть, счастливым, уверенным в себе, здоровым, не страдать комплексом вины, только если он развивается и реализует свой потенциал.

Либеральное решение проблемы виделось автором книги в образовании и вовлечении женщин в общественную сферу, в прекращении дискриминации женщин в труде, в совмещении семьи и работы. Предполагалось необходимым сломать стереотипы, связывающие женщин исключительно с воспитанием, заботой, обслуживанием, а мужчин — с управлением (то есть те стереотипы общественного сознания, в соответствии с которыми избиратели голосовали за мужчин, а наниматели предпочитали нанимать мужчин). Положение женщины связано с традициями и законами, преграждающими им путь к успеху. В обществе существуют убеждения, что женщины от природы менее развиты, интеллектуально и физически, и эти убеждения препятствуют раскрытию их потенциала. Если женщины получат равные права с мужчинами, то равенство полов будет установлено. Но тогда считалось, что если женщина строит профессиональную карьеру, то это вредит ее семье, делает несчастными ее детей и мужа. Этот абсурдный стереотип был глубоко укоренен в общественном сознании. Фридан пришла к выводу, что на самом деле все иначе: опасность появляется лишь тогда, когда женщина отказывается от профессиональной карьеры и не пользуется своим образованием [5].

Важно отметить то, что самостоятельная женщина психологически раскрепощена, более независима. Несамостоятельная женщина подавляет свое Я, она ориентирована прежде всего на других людей. «Действительно, легче жить для кого-то, чем пытаться самой стать кем-то» — писала Б. Фридан [6, p. 182].

Б. Фридан призывала женщин составлять для себя долгосрочный жизненный план, в котором любовь к мужу и забота о детях и доме, составлявшие удел женщины в прошлом, сочетались бы с более масштабными задачами и целями, достойными женщины будущего. Все это для того, чтобы устранить чувство собственной неудовлетворенности в жизни.

Ведь если женщина нашла в себе силы признать существование проблемы, если она начала задавать себе вопрос «Чего я хочу?», она со временем сумеет найти на него свой собственный ответ [6, p. 418]. Как только она начнет освобождаться от заблуждений, порожденных мифом о женском предназначении, и поймет, что ни муж, ни дети, ни домашнее хозяйство не способствуют обретению своего Я, она найдет решение проблемы быстрее, чем можно предположить.

Прежде всего, ей нужно навсегда и бесповоротно отказаться от «образа домохозяйки». Это совсем не значит, что она должна развестись с мужем, бросить детей и оставить свой дом. Ей не нужно выбирать между браком и карьерой; это великое заблуждение, основанное на мифе о женской загадке. В действительности сочетать замужество, материнство и свое дело в жизни, которое раньше называлось карьерой, совсем не так трудно, как это представляют мистификаторы женственности [5]. Просто женщина должна совершенно по-новому спланировать свою жизнь.

Основой ее жизненной программы должен быть взгляд на домашний труд не как на дело жизни, а как на то, без чего нельзя обойтись, но что должно быть сделано как можно быстрей и с наименьшей затратой сил. Как только женщина перестанет делать культ из приготовления пищи, уборки, стирки, утюжки — она сможет сэкономить время для более интересной и творческой работы.

В итоге Б. Фридан подводит читателя к выводу, что мистика женственности, т.е. традиционные представления о месте женщины в семье и обществе, лишали женщину идентичности, заставляя отказываться от личностного роста. Таким образом, мистика женственности — это ловушка, не позволяющая женщинам выйти за пределы узких рамок, очерченных половой принадлежностью. Быть женственной — это быть пассивной, зависимой, не только финансово, а и психологически, подчиняемой, незрелой, неполноценной.

Образ женственности в Америке в 50-60-х гг. создал положение, при котором самым трудным для женщины, находящейся в домашней ловушке, является скачок от любительства к профессионализму. Но ведь даже если женщине не надо работать, чтобы прокормить себя, ей надо работать для самоутверждения, причем работа эта должна быть действительно полезной обществу, такой, за которую наше общество обычно платит. Именно деятельность, несовместимая с загадкой женственности, может помочь женщине полностью реализовать свои способности и занять свое место в обществе, при этом оставаясь женой и матерью.

После выхода книги, Б. Фридан не останавливается в борьбе за права женщин. В 1966 г. она создала Национальную организацию женщин США и стала ее президентом, а в 1982 г. написала книгу «Вторая стадия», посвященную семейной жизни, в которой женщинам также приходится нелегко под давлением социальных и законодательных факторов. В значительной степени, благодаря Б. Фридан движение за равенство женщин в шестидесятые годы получило невероятное по своим масштабам распространение среди населения США.

Библиографический список:

— Миллет К. Теория сексуальной политики // Вопросы философии. 1994. №5

— Попкова Л. Н. Теории и практика современного феминизма: женское движение в США// Введение в гендерные исследования. Учебное пособие. Харьков, ХГЦИ. 2001.

— Румянцева А. Бетти Фридан — лидер феминистского движения [Электронный ресурс] / Режим доступа: http://www.ushistory.ru/esse/209-betti-fridan-lider-feministskogo-dvizhenija.html

— Фридан Б. Загадка женственности [Текст] / Б. Фридан. — М.: Литера, 1994. — 206 с.

— Фурман А. Бетти Фридан: «Женщины тоже люди» [Электронный ресурс] / Режим доступа: http://www.jewish.ru/style/woman/2014/03/news994323481.php

— Friedan B. The Feminine Mystique. — NY: WW Norton, 1963. — 452p.

Русская женщина и профессиональный успех в Америке: случай искусствоведа Лидии Надежиной

(по материалам рукописного отдела Библиотеки Конгресса США)

АНТОШИН А. В. (Екатеринбург)

История жизни и творчества в Америке видных представителей российской культуры — тема, которая достаточно давно привлекает внимание исследователей. Вместе с тем, рассказывая об этих людях, их месте в российской и американской истории, на наш взгляд, очень важно не забывать о том, какой ценой давался им успех на чужой земле. Организованные выставки, опубликованные работы, статьи в американской прессе — все это уже результаты, итоги того пути, который был пройден деятелями русской культуры и науки в США. Изучая весь этот путь, работая с личными архивами этих людей, их перепиской, понимаешь, насколько тернистой была их дорога к тому, чтобы найти свою нишу, место в американском обществе ХХ века.