Бесплатный фрагмент - Диалог с падшим

ПРОЛОГ

Ночь в монастыре Сан-Джорджо Маджоре была не просто темнотой, а чем-то плотным, вязким, словно сама тьма пропиталась запахом воска, ладана и страха. Свеча, воткнутая в подсвечник с выщербленным краем, металась в сквозняке, отбрасывая на стены дрожащие тени, похожие на пальцы, тянущиеся к грешнику. Лоренцо ди Кавальери стоял перед алтарём, но не молился — его губы шевелились, выдавливая из себя слова, которые звучали, наоборот, как заклинание, прочитанное задом наперёд.

«Liber Aeternitatis» лежала перед ним, её страницы, казалось, дышали. Пергамент был тёплым на ощупь, будто живым, а чернила, которыми были выведены строки, пахли не железом и дубовой корой, а кровью и пеплом. Лоренцо провёл пальцем по краю страницы и тут же дёрнул руку назад — буквы под его прикосновением сдвинулись, перестроились, сложившись в новую фразу: «Как вернуть того, кто ушёл?»

Он замер. Это был его почерк. Но он не помнил, когда писал эти слова.

— Что ты от меня хочешь? — прошептал он, и эхо вернуло ему вопрос обратно, уже искажённым, словно кто-то повторял его из глубины коридоров.

Его руки дрожали. На запястьях, там, где раскалённое железо оставило свои отметины в форме крестов, кожа пульсировала, будто ожоги были свежими, а не трёхдневной давности. Он сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони, но боли не было. Было только пустое, гулкое отчаяние.

Ветер, пробирающийся сквозь щели старых стен, перелистнул страницу. На ней был рисунок — костёр, и девушка в белом платье, и толпа с оскаленными ртами. Лоренцо закрыл глаза. Он знал, что если посмотрит слишком долго, то снова услышит её крик.

                                            * * *

Кирпич. Ещё кирпич.

Он работал быстро, но пальцы не слушались, скользили по влажному раствору, в котором вместо песка был пепел. Её пепел. Лоренцо не видел, как горела Лия — его уже тащили в камеру, когда подожгли хворост, — но он чувствовал это. Каждый вдох обжигал лёгкие, будто он сам стоял в центре пламени.

— Ты обещал, — прошептал он в темноту, и голос его сорвался. — Ты сказал, что спасёшь её.

Но книга молчала. Только страницы шелестели, будто смеялись.

Раствор получался слишком жидким. Вино — дешёвое, кислое, — должно было заменить воду, но вместо этого оно разъедало пепел, превращая его в чёрную жижу. Лоренцо вытер лоб тыльной стороной ладони, оставив на коже грязный след. Он знал, что времени почти нет. Они уже идут.

Последний кирпич встал на место с глухим стуком. На мгновение ему показалось, что из-за стены кто-то постучал в ответ.

— Нет, — прошептал он. — Нет, нет, нет…

Но звук не повторился.

Тогда он достал нож — маленький, с узким лезвием, тот самый, которым Лия чистила яблоки. На мгновение перед глазами встало её лицо: смеющиеся глаза, ямочка на щеке, когда она откусывала кислую мякоть.

— Прости, — прошептал он и царапнул лезвием по камню. Буквы выходили кривыми, но читались чётко: «Они выбрали нас».

                                            * * *

Шаги в коридоре.

Лоренцо замер, прижав ладонь к свежезамурованной нише. Раствор ещё не застыл, и под пальцами он чувствовал слабую пульсацию, будто книга дышала.

— Он здесь, — прошептал кто-то за дверью.

Голос был слишком тихим, слишком… влажным, словно говорящий набирал в рот воду перед каждым словом.

Лоренцо медленно обернулся.

Тень под дверью была неправильной. Слишком длинной. Слишком тонкой. И пальцы… Боже, пальцы! Их было больше пяти, и они шевелились, будто черви, ощупывая щель под дверью.

— Входите же, — сказал Лоренцо, и сам удивился своему спокойствию.

В груди что-то кольнуло — резко, невыносимо. Он закашлялся, и на ладони остался чёрный след. Пепел.

Дверь дрогнула.

Он знал, что это конец. Но если книга будет спрятана, если она переживёт эту ночь…

— Тогда, — прошептал он, глядя на свою окровавленную руку, — может быть, и мы переживём.

За дверью раздался смешок.

И щеколда медленно поползла вверх.

                                            * * *

Лоренцо провёл рукой по рукаву сутаны, ощущая под грубой тканью очертания того единственного, что осталось у него от Лии. Нож скользнул в ладонь, холодный и знакомый, будто продолжение его собственных пальцев. В тусклом свете дрожащей свечи лезвие блеснуло тускло, как глаза умирающей рыбы, выброшенной на венецианские мостовые.

— Маленький предатель, — прошептал он, разглядывая едва заметную гравировку у основания клинка — две переплетённые буквы: LA. Лоренцо и Алиса? Нет, слишком рано для таких мыслей. Лоренцо и Лия. Хотя… какая разница теперь?

Палец сам потянулся к острию. Кровь выступила мгновенно, тёмная и густая, будто не кровь вовсе, а чернила, которыми пишутся судьбы. Капля повисла на кончике лезвия, дрогнула и упала на раскрытую страницу Liber Aeternitatis. Пергамент втянул её жадно, как иссохшая земля — первый дождь.

— Пей, — скривился Лоренцо. — Пей и дай мне то, что обещал.

Книга ответила ему. На странице, где только что была пустота, проступило пятно — не кровь, не чернила, а нечто живое, мерцающее, похожее на слезу, застывшую в лунном свете. Оно пульсировало, будто сердце, вырванное из груди, но продолжающее биться в чужих руках.

— «Слеза Люцифера», — выдохнул Лоренцо, вспомнив слова старого алхимика, который когда-то, в другой жизни, показывал ему подобное. — Так ты существуешь…

Палец, ещё липкий от крови, дрогнул над пятном. Что-то в нём пугало и манило одновременно — как пропасть, в которую так хочется заглянуть, даже зная, что назад пути не будет.

Прикосновение было подобно удару молнии.

Перед глазами вспыхнуло видение: комната, заваленная книгами, человек в очках, склонившийся над Liber Aeternitatis… и его собственное лицо, отразившееся в окне за спиной незнакомца.

— Артём… — прошептал Лоренцо, хотя откуда взялось это имя — он не знал.

Пятно исчезло так же внезапно, как появилось. На пальце остался ожог — крошечный, но жгучий, в форме птичьего крыла. Лоренцо прижал руку к груди, чувствуя, как боль пульсирует в такт его учащённому сердцебиению.

— Ну конечно, — усмехнулся он, глядя на книгу. — Ты всегда берёшь плату заранее.

Тишину разорвал скрип половиц в коридоре. Не шаги — нет, шаги хотя бы отдалённо напоминали человеческие. Это было похоже на то, как если бы кто-то волочил за собой мешок с костями.

Лоренцо медленно поднял голову.

В дверном проёме стояли они. Трое. В чёрных одеждах, с капюшонами, натянутыми так низко, что под ними не было ничего, кроме тьмы. Их руки — слишком длинные, слишком гибкие — свисали до колен, пальцы шевелились, как у паука, почуявшего дрожь попавшей в паутину мухи.

— Отец Риккардо прислал нас, — прошептал один из них. Голос звучал так, будто слова пропускали через сито с пеплом.

Лоренцо сглотнул. Он знал, что Риккардо мёртв. Он сам видел, как тот упал с колокольни Сан-Марко, разбившись о камни площади в тот самый день, когда сожгли Лию.

— Он… прислал вас? — Лоренцо медленно отодвинул книгу, нащупывая нож за спиной. — Как мило с его стороны. Жаль, не передал вам лиц в дорогу.

Тени замерли. Казалось, даже воздух перестал дрожать от их дыхания.

— Он придёт за ответом, — прошипел средний, поднимая руку. Палец — длинный, костлявый — был направлен прямо в грудь Лоренцо. — И мы придём с ним.

Лоренцо рассмеялся. Смех получился хриплым, неровным, больше похожим на предсмертный хрип.

— Тогда передайте ему, — он вскочил на ноги, выставив перед собой нож, — что ответа нет. И не будет.

Тени заколебались, будто их кто-то дёрнул за невидимые нити. Их плавные, неестественные движения вдруг стали резкими, порывистыми.

— Ты не понимаешь, — зашептали они все разом, голоса сливаясь в один жуткий хор. — Она выбрала нас.

Лоренцо почувствовал, как что-то тёплое и липкое стекает по его виску. Кровь? Пот? Слёзы?

— Врете, — прошептал он. — Она выбрала меня.

Нож в его руке блеснул в последний раз, прежде чем тьма накрыла всё.

А где-то далеко, в будущем, которое ещё не наступило, Артём Лазарев вскрикнул и уронил книгу, чувствуя на своём виске чужую кровь.

                                            * * *

Лоренцо откинул тяжёлый занавес и шагнул на узкий балкон. Ночной воздух венецианской лагуны, обычно пропитанный запахом соли и рыбы, сегодня отдавал медью и гарью. Он опёрся о каменные перила, чувствуя, как холод проникает сквозь тонкую ткань сутаны, и посмотрел вниз.

Каналы были полны крови.

Не метафорически — не красного отблеска луны на воде, а настоящей, густой, медленно движущейся массы, в которой плавали обрывки чего-то, что когда-то было живым. Лоренцо сжал перила, ожидая, что видение исчезнет, но оно лишь стало чётче. Где-то вдали, у моста Риальто, по кровавой жиже плыла женская туфля, такая же, какие носила Лия.

— Прекрасный вечер, не правда ли? — он засмеялся, и смех его разлетелся по пустым переулкам, где не было ни гондольеров, ни пьяных купцов, ни влюблённых парочек. Только кровь и тишина.

Луна висела низко над городом, огромная и бледная, как лицо утопленника. Лоренцо поднял голову, чтобы не видеть каналов, и тогда заметил — в лунном отражении было не её холодное безжизненное лицо, а чьё-то другое. Женское. Незнакомое и в то же время бесконечно родное.

— Алиса… — прошептал он, хотя никогда не слышал этого имени.

В этот момент колокола Сан-Марко ударили пятнадцать раз. Потом ещё пятьдесят девять. Звук был настолько громким, что Лоренцо прижал руки к ушам, чувствуя, как кровь стекает по шее. Он знал — это не просто колокола. Это отсчёт.

— Время собирать коллекцию, — пробормотал он, вспомнив странную привычку Вальтера останавливать все часы в его дворце на 15:59.

Небо ответило ему шелестом.

Сначала Лоренцо подумал, что это ветер треплет страницы оставленной в келье книги. Но звук шёл сверху. Он поднял глаза и увидел их.

Четверо. С крыльями не из перьев, а из пергамента — того самого, на котором писались запретные тексты. Их лица были гладкими, как только что вылупившиеся яйца, без глаз, без ртов, без намёка на что-либо человеческое. И всё же он знал — они смотрят на него.

Один из ангелов (если это были ангелы) взмахнул крылом. Перо — нет, не перо, страница — отделилось и медленно поплыло вниз. Лоренцо протянул руку, поймал его и тут же вскрикнул от боли. В пальцах у него был уже не пергамент, а горсть пепла, тёплого, как только что погасший костёр.

— Ты выбрал нас, — прошептали ангелы, хотя ртов у них не было. Голос звучал у него в голове, как его собственные мысли, только чужие.

Лоренцо отпрянул назад, ударившись спиной о дверной косяк. В этот момент где-то внизу хлопнула дверь, и по лестнице разнёсся топот десятка ног.

Он бросил последний взгляд на небо, но ангелы исчезли. Только луна по-прежнему смотрела на него глазами той девушки — Алисы, которая ещё не родилась.

Дверь в келью распахнулась с такой силой, что от удара о стену посыпалась штукатурка.

— Лоренцо ди Кавальери, — раздался голос, который он узнал бы среди тысяч.

Вальтер.

Он стоял на пороге, молодой, красивый, с холодными глазами, в которых не было ни злости, ни торжества. Только пустота. За его спиной теснились инквизиторы, но Лоренцо видел лишь их тени — длинные, безликие, точно такие же, что приходили к нему минуту назад.

— Я не буду сопротивляться, — сказал Лоренцо, вытирая окровавленные ладони о сутану.

Вальтер кивнул, будто ожидал именно этого.

— Где книга?

Лоренцо улыбнулся. Он посмотрел на замурованную нишу, где лежала Liber Aeternitatis, затем на Вальтера, потом снова на нишу.

— Они не должны её найти… — он сделал паузу, чувствуя, как слова складываются сами, будто кто-то диктует ему из будущего, — но она уже выбрала его.

Вальтер нахмурился. Впервые за всё время в его глазах мелькнуло что-то, кроме равнодушия.

— Что это значит?

Но Лоренцо лишь покачал головой. Он и сам не знал.

Когда инквизиторы схватили его за руки и поволокли вниз по лестнице, он бросил последний взгляд в келью. В замурованной стене что-то шевельнулось. Один кирпич, потом другой. Liber Aeternitatis перелистывала страницы сама по себе, будто кто-то невидимый читал её, готовясь к встрече с новым хозяином.

Где-то в Москве, через четыреста тридцать два года, Артём Лазарев проснулся в холодном поту, с криком «Лоренцо!» на губах и вкусом крови во рту.

А книга ждала.

Часть 1. ТЕНЬ ПРОШЛОГО

Глава 1. Liber Aeternitatis

Конверт лежал на столе, как нераспечатанное предупреждение. Черный, плотный, с восковой печатью, оттиснутой крылатым демоном, который, казалось, усмехался в полутьме кабинета. Артём Лазарев провел пальцем по краю, ощущая подушечками шероховатость старинного пергамента, скрытого внутри прозрачного полиэтиленового пакета.

— Ну конечно, — пробормотал он, — именно так и должен выглядеть пакет с проклятием.

Он повертел конверт в руках, ища обратный адрес, но его не было — только печать, да и та выглядела так, будто её поставили не раскаленным воском, а чем-то другим. Чем-то, что пахло не свечой, а гарью и старыми книгами, оставленными гнить в подвале.

Нож для бумаг скользнул по краю с лёгким шелестом, и конверт раскрылся, будто вздохнув. Внутри лежал пергамент, аккуратно упакованный в прозрачный пакет, словно музейный экспонат. Но музеи не присылали посылки по почте, особенно такие, от которых холодели пальцы ещё до прикосновения.

Артём вытащил пакет и положил его на стол. Пергамент был старым — настолько старым, что кожа на его поверхности потемнела и потрескалась, как земля во время засухи. Буквы, выведенные чернилами, поблёкли, но не исчезли, будто кто-то намеренно сохранил их, несмотря на время.

Он развернул пакет и коснулся пергамента.

Пальцы онемели мгновенно. Не просто затекли — будто перестали существовать, превратившись в куски льда. Артём дёрнул руку, но было уже поздно: буквы на странице зашевелились, поползли, как муравьи, и сложились в новую фразу:

«Ты не первый»

— Охренеть, — прошептал он, откидываясь на спинку кресла.

Фраза держалась несколько секунд, потом буквы снова рассыпались, вернувшись на свои места. Артём моргнул, ожидая, что это галлюцинация, но текст перед ним был снова неподвижен — латинские слова, переплетённые с символами, которые он не мог прочесть.

— Ладно, — он провёл рукой по лицу, чувствуя, как дрожь медленно отступает. — Ладно.

Он потянулся за блокнотом, чтобы записать увиденное, но в этот момент зазвонил телефон.

— Лазарев, — ответил он, не отрывая глаз от пергамента.

— Артём, это Ирина. Ты должен приехать. С Марком что-то не так.

Голос коллеги звучал так, будто она говорила не из больницы, а из-за грани реальности — прерывисто, с паузами, словно боялась, что её подслушают.

— Что случилось?

— Он… он рисует. На стенах. Те же символы, что были в той книге, которую вы изучали.

Артём почувствовал, как по спине пробежал холодный паук.

— Какой книге?

— Ты знаешь, о чём я. Той, что пришла без адреса.

Он посмотрел на пергамент. Буквы снова шевелились, но теперь они складывались в другое сообщение:

«Они в чернилах»

— Я еду, — сказал Артём и бросил трубку.

Больница пахла антисептиком и страхом. Белые стены, слишком яркий свет, тихий плач за закрытыми дверями — всё это сливалось в одно пятно усталости.

Марк сидел в углу палаты, обхватив колени руками. Его пальцы были испачканы чернилами, а на стене за его спиной красовались те же символы, что и на пергаменте — переплетённые буквы, круги, стрелы, будто кто-то пытался нарисовать карту ада.

— Марк? — Артём осторожно шагнул вперёд.

Марк поднял голову. Его глаза были красными, будто он не спал неделями, а на губах застыла улыбка, которая не обещала ничего хорошего.

— Ты пришёл, — прошептал он. — Они сказали, что ты придёшь.

— Кто они?

Марк указал на стену.

— Они в чернилах. Они всегда в чернилах.

Артём посмотрел на символы. И вдруг понял — они не просто нарисованы. Они двигаются.

Медленно, почти незаметно, но линии ползли, как змеи, образуя новые узоры. Новые слова.

«Ты следующий»

Марк засмеялся.

— Добро пожаловать в клуб, коллега.

                                            * * *

Лунный свет струился сквозь жалюзи, расчерчивая полосами бледного серебра страницы древнего манускрипта. Артём не спал третью ночь подряд — каждый раз, когда он закрывал глаза, перед ним возникали те же символы, что Марк вывел чернилами на больничной стене. Он провёл ладонью по лицу, ощущая под пальцами щетину и влажную прохладу собственного пота. На столе перед ним лежал пергамент, безмолвный и загадочный, будто насмехаясь над его попытками расшифровать текст при искусственном свете.

— Ну же, — прошептал он, наклоняясь ближе. — Покажи мне, что скрываешь.

И книга ответила.

Там, где днём были лишь потускневшие буквы, теперь проступали новые строки. Чернила будто оживали, поднимаясь из глубины пергамента, образуя чёткий вопрос:

«Как вернуть того, кто ушёл?»

Артём отпрянул, ударившись спиной о спинку кресла. Этот вопрос преследовал его с тех пор, как умерла Ольга. Те же слова, что он твердил себе ночами, те же слова, что выцарапал ножом на внутренней стороне обручального кольца, которое теперь лежало в ящике стола. Он потянулся к книге, но в этот момент луч луны скользнул по краю страницы, и он увидел — чернила пахнут.

Не чернилами. Железом. Кровью.

Он прижал страницу к лицу, вдыхая этот запах — старый, затхлый, но всё ещё узнаваемый. Это была кровь. Человеческая. И ей было не меньше четырёхсот лет.

— Чёрт возьми, — пробормотал Артём, хватаясь за телефон.

Он набрал номер лаборатории, где работала Ирина, но тут же положил трубку. Что он скажет? «Привет, можно проверить, человеческая ли кровь в чернилах древнего манускрипта?» Его бы моментально отправили в ту же палату, где сейчас сидел Марк.

Вместо этого он аккуратно соскоблил крошечный фрагмент чернил скальпелем (подарок Ольги на последний день рождения) и поместил в пробирку. Завтра он отнесёт это Ирине. Без объяснений. Просто скажет, что нашёл странный образец.

Он уже собирался закрыть книгу, когда в дверь постучали. Три резких удара, будто кто-то бил костяшками по дереву.

— Кто там? — Артём нахмурился, бросая взгляд на часы. Три ночи. Никто из нормальных людей в такое время не ходит в гости.

— Это я, Валентина Петровна, — дверь ответила скрипучим голосом, который мог принадлежать только его соседке, старушке с пятого этажа. — Открой, мальчик. Мне надо.

Артём вздохнул и потянулся к дверной ручке. Валентина Петровна стояла на пороге в рваном халате и тапочках, которые когда-то были розовыми. Её седые волосы торчали в разные стороны, будто её только что разбудили, а в глазах стояло то выражение, которое обычно бывает у людей, увидевших призрака.

— Вынеси эту книгу, — прошептала она, не здороваясь. — Вынеси её, пока не поздно.

Артём почувствовал, как по спине пробежали мурашки.

— О какой книге вы говорите?

Старуха засмеялась — сухой, трескучий звук, похожий на скрип несмазанных петель.

— Не притворяйся, мальчик. Я слышу, как она шепчет по ночам. Сквозь стены. Сквозь сны. — Она сделала шаг вперёд, и Артём невольно отступил. — Она рассказывает мне историю. Историю о монахе, который любил слишком сильно. О девушке, которая сгорела заживо. О тебе.

— Валентина Петровна, вам надо лечь спать, — Артём попытался закрыть дверь, но её костлявая рука вцепилась в косяк с силой, неожиданной для такого хрупкого тела.

— Ты думаешь, я сумасшедшая? — она зашипела, и в её глазах вспыхнул огонь, которого он никогда раньше не видел. — Я знаю, что ты видел в больнице. Я знаю, что Марк теперь рисует на стенах. И если ты не выбросишь эту книгу прямо сейчас, завтра ты будешь делать то же самое.

Она отпустила дверь так внезапно, как и схватила её, и повернулась, чтобы уйти. Но на пороге остановилась, не оборачиваясь.

— Она уже выбрала тебя, мальчик. Но ты ещё можешь убежать.

Дверь закрылась с тихим щелчком, оставив Артёма наедине с книгой, лунным светом и вопросом, который теперь горел в его голове ярче, чем любая надпись на пергаменте.

Как вернуть того, кто ушёл?

И главное — стоит ли?

                                            * * *

Сон настиг Артёма внезапно, как удар ножом в спину. Одна минута он сидел за столом, вглядываясь в таинственные символы, следующий миг — его сознание провалилось в бездну, где время текло иначе, а стены дышали запахом ладана и страха.

Он стоял в узкой монастырской келье, где воздух был густ от копоти свечей. Перед ним, спиной повернувшись, склонился над каменной стеной монах в изодранной сутане. Его руки, исчерченные шрамами и ожогами, дрожали, когда он закладывал очередной кирпич в нишу. Артём попытался закричать, спросить, что происходит, но губы не слушались — будто кто-то зашил их древними нитями.

— Они не должны её найти, — прошептал монах голосом, от которого по спине Артёма побежали мурашки. Это был его собственный голос, только измождённый годами страданий. — Но она уже выбрала его.

Монах обернулся. В глазах его горело безумие, но в глубине — там, куда не добирался огонь костров — Артём увидел то же выражение, что каждый день видел в зеркале. Тоска по женщине, которую невозможно вернуть.

— Лоренцо… — попытался сказать Артём, но вместо слов из его рта вырвался клуб пепла.

Он проснулся с криком, вскочив так резко, что опрокинул стакан с остывшим кофе. Коричневая лужа растеклась по столу, добираясь до краёв пергамента, но странным образом жидкость обтекала страницы, будто книга отталкивала её. Артём провёл языком по губам — на вкус было горько, как после костра. В зеркале напротив он увидел, что его рот испачкан чем-то чёрным. Пепел.

Телефон зазвонил, заставив его вздрогнуть. На экране — неизвестный номер.

— Алло? — голос Артёма звучал хрипло, будто он и правда наглотался дыма.

В ответ — тишина. Но не обычная, а плотная, тяжёлая, словно кто-то на другом конце линии специально задержал дыхание, чтобы услышать каждый его вздох. Артём уже собирался положить трубку, когда тишину разрезал шёпот:

— Он выбрал нас.

Три слова. Три ножа. Артём бросил телефон, как раскалённый уголь. Устройство ударилось об пол, экран треснул, но голос продолжал звучать из динамиков, теперь уже громче, чётче:

— ОН ВЫБРАЛ НАС!

Последнее, что увидел Артём перед тем, как телефон наконец отключился — как буквы на пергаменте передёрнулись, складываясь в новое послание:

«Ты следующий»

За окном, в ночной темноте, завыл ветер. Где-то вдалеке зазвонили колокола, отсчитывая время, которого не должно было быть — три часа ночи. Артём подошёл к окну и увидел, что на пустынной улице стоит фигура в чёрном. Не шевелится. Не дышит. Просто смотрит вверх, прямо на него.

И тогда Артём понял — охота началась. И книга уже выбрала свою следующую жертву.

Глава 2. Ожог памяти

Лаборатория тонула в сизом полумраке, будто её заполнила густая вода, не пропускающая свет. Артём щурился, разбирая строки на пергаменте, который лежал перед ним, как труп на секционном столе. За окном уже давно стемнело, но городское небо, затянутое рыжей дымкой фонарей, не позволяло тьме стать абсолютной. Он потянулся к чашке с кофе — жидкость остыла, покрылась плёнкой, но горечь всё ещё была ощутимой на языке, как после плохой шутки.

Камеры в углах потолка мигали красными точками, будто подмигивая ему с одобрением. «Наблюдайте, наблюдайте, — подумал он с лёгкой дрожью раздражения. — Может, вы наконец поймёте то, чего не могу понять я». Но через мгновение лампочки погасли, и в тишине осталось только мерное жужжание компьютера, звучащее, как дыхание спящего зверя.

Буквы на странице Liber Aeternitatis не желали подчиняться правилам ни одного известного ему языка. Латинские лигатуры внезапно расползались, как чернильные кляксы в воде, и складывались вновь — уже энохианскими символами, острыми и угловатыми, будто вырезанными ножом. Артём провёл пальцем по строке, и кожа немела от прикосновения, будто он дотронулся до льда. На полях, там, где в средневековых манускриптах рисовали ангелов и демонов, проступали контуры виселиц. Нечёткие, словно набросанные дрожащей рукой, но от этого ещё более жуткие. Одна из них была детализирована с почти клинической точностью: верёвка, петля, силуэт с неестественно вывернутой шеей.

— Ну и шутки у тебя, — пробормотал он, откидываясь на спинку кресла.

Голос в пустой лаборатории прозвучал громче, чем он ожидал. Стены, заставленные стеллажами с книгами и образцами старинных чернил, вернули ему эхо, искажённое, словно насмехающееся.

— Ладно, — вздохнул Артём, потянулся за скальпелем, чтобы аккуратно поддеть край страницы. — Давай посмотрим, что ты скрываешь под…

Лезвие соскользнуло, впилось в подушечку указательного пальца. Острая боль, тёплая кровь, выступившая каплей. Он зашипел, сунул палец в рот, но было поздно — алая точка уже упала на пергамент.

И тогда книга ожила.

Буквы впитали кровь, как промокашка, и на секунду Артёму показалось, что страница вздохнула. Затем символы засветились багровым, словно раскалённые угли. Тень от них дрожала на столе, превращаясь в нечто, напоминающее крыло. Он замер, не в силах отвести взгляд.

— Что за чёрт…

Где-то в коридоре скрипнула дверь. Артём резко обернулся, но там никого не было — только длинный коридор, утопающий в темноте, и слабый свет аварийной лампы где-то вдалеке.

— Марк? — позвал он, хотя знал, что Марк Белов теперь только рисует узоры на стенах психушки.

Тишина.

Он повернулся обратно к книге. Багровый свет уже угасал, но буквы теперь выглядели иначе — будто выгравированными, а не написанными. И среди них проступила фраза, которой раньше не было:

«Ты не первый. И не последний»

Артём почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— Ладно, — прошептал он, внезапно осознав, насколько глупо разговаривать с книгой. — Хочешь поиграть? Давай поиграем.

Он потянулся за ручкой, чтобы записать новую строку, но в этот момент где-то в здании завыла пожарная сигнализация. Резкий, пронзительный звук, будто крик раненого зверя.

Артём вздрогнул, но не от страха — от досады.

— Серьёзно? Сейчас?

Сигнал оборвался так же внезапно, как начался. В наступившей тишине он услышал другой звук.

Шёпот.

Не из коридора. Не из динамиков.

Из книги.

Он медленно опустил взгляд.

Страница шелестела, перелистываясь сама по себе.

И тогда он понял.

Это не он изучал книгу.

Это книга изучала его.

                                            * * *

Артём оторвал взгляд от книги, словно ошпаренный. Его пальцы, всё ещё ощущавшие холод пергамента, непроизвольно сжались в кулаки. Лаборатория, залитая мертвенным светом ламп дневного освещения, внезапно показалась ему чужим пространством — словно он сидел не в своём кабинете, а в камере пыток, где стены помнили слишком много криков.

Компьютер перед ним гудел, экран мигал, выдавая очередное уведомление о завершении анализа. Он машинально потянулся к мышке, собираясь закрыть программу, как вдруг из динамиков раздался шёпот.

— Лоренцо…

Голос был низким, шершавым, будто просочившимся сквозь толщу веков. Артём замер, не веря ушам.

— Что за…

Он рванул наушники, швырнул их на стол, как горячий уголь. Экран программы обработки аудио оставался чистым — никаких записей, никаких посторонних шумов. Только ровная линия графика, бесстрастная, как ЭКГ мертвеца.

— Галлюцинации. Отлично. Значит, Марк не один такой, — пробормотал он, потирая виски.

Но даже в собственном голосе он услышал фальшь. Это не было галлюцинацией. Голос звучал слишком реально, слишком осязаемо, словно кто-то стоял за его спиной и намеренно выдохнул это имя прямо в ухо.

Артём резко повернулся, окидывая взглядом пустую лабораторию. Полки с реагентами, микроскоп, забытая кем-то чашка Петри с засохшим образцом — ничего необычного. Только его собственное отражение в затемнённом окне, бледное, с тёмными кругами под глазами.

И тень за спиной.

Чёрный силуэт в сутане, неотчётливый, как дым, но присутствующий — монах, которого не должно было быть.

Сердце Артёма рванулось вперёд, ударившись о рёбра, как испуганная птица о прутья клетки. Он вскочил, стул с грохотом опрокинулся назад, и в тот же миг отражение в окне стало обычным — только он, только комната, только ночь за стеклом.

— Хватит, — прошипел он себе под нос. — Соберись. Ты учёный, чёрт возьми, а не герой дешёвого хоррора.

Но руки дрожали.

Он налил себе воды из кулера, выпил залпом, ощущая, как холодная жидкость стекает по горлу, но ком в груди не исчезал.

— Ладно, — сказал он вслух, будто проверяя, не изменился ли его голос. — Ладно.

Возвращаясь к столу, он намеренно не глядел в окно. Вместо этого сосредоточился на книге, которая теперь лежала безмолвно, как обычный кусок пергамента.

— Так, — он провёл рукой по лицу. — Лоренцо. Кто ты такой, а?

Ответа не последовало.

Артём вздохнул, потянулся за блокнотом, собираясь записать наблюдения, как вдруг мир накренился.

Пол ушёл из-под ног. Лаборатория поплыла перед глазами, цвета смешались в грязную кашу, звуки растянулись, как раскалённый металл.

— Нет… — успел прошептать он, хватаясь за край стола.

Пальцы скользнули по гладкой поверхности.

Тьма накрыла его с головой.

                                            * * *

Он падал.

Не вперёд, не на пол — вниз, сквозь слои времени, сквозь память, которой у него не было.

Темнота вокруг была не просто отсутствием света — она дышала, шевелилась, как живая.

И тогда он услышал её.

— Найди меня…

Голос женщины, лёгкий, как шёпот листьев на ветру, но отчётливый. Незнакомый. И в то же время — знакомый до боли.

— Где ты? — попытался крикнуть он, но губы не слушались.

Ответа не было.

Только эхо, растекающееся в темноте, как чернила в воде.

И вдруг — вспышка.

Огонь.

Костёр, вздымающийся к небу, и в его центре — силуэт.

Женщина в белом платье, охваченном пламенем.

Её лицо он не разглядел.

Только глаза — широко открытые, не от боли, а от понимания.

— Лия… — прошептал кто-то за него.

Сознание рванулось назад, как пружина.

Артём очнулся на полу лаборатории, сжавшись в комок. Голова гудела, будто после удара.

Он медленно поднялся, опираясь на стол.

Компьютер всё так же молчал.

Книга лежала на месте.

В окне не было теней.

Только он.

И тишина.

— Что за чёрт со мной происходит? — спросил он пустую комнату.

Ответом ему стал лишь слабый скрип половиц — будто кто-то неслышно шагнул в темноте коридора.

                                            * * *

Артём медленно поднялся с холодного линолеума, чувствуя, как каждая кость в его теле ноет от неудобного положения. Лабораторный халат смялся, одна пола задралась, обнажив колено, на котором теперь красовалась ссадина — памятник о внезапном знакомстве с полом. Он потер ушибленное место, скривившись, и тут же схватился за голову, где пульсировала тупая боль, будто кто-то водил раскалённой иглой по извилинам его мозга.

— Вот и учёный муж, — пробормотал он себе, оглядывая пустую лабораторию, — падает в обморок от старой книжонки. Марк бы посмеялся.

Мысль о коллеге, томящемся в психушке, внезапно перестала казаться смешной. Артём провёл ладонью по лицу, ощущая щетину, которая за день превратилась в наждачную бумагу. В зеркале аптечного шкафа мелькнуло его отражение — бледное, с красными прожилками в глазах, с тёмными кругами, будто кто-то в спешке нарисовал их фиолетовой акварелью.

Он потянулся к раковине, чтобы умыться, и вдруг почувствовал жгучую боль на запястье. Закатав рукав, Артём замер: на внутренней стороне руки, там, где обычно носят часы, краснел свежий ожог. Четыре цифры — 1-5-8-9 — были выжжены с хирургической точностью, будто раскалённым штампом.

— Год казни, — прошипел он, внезапно вспомнив архивные записи о Лии дель Орсо. — Прекрасно. Теперь я ещё и блокнот для памятных дат.

Пальцы сами потянулись к ожогу, но коснуться не решились — кожа вокруг уже пузырилась, обещая долгую и мучительную боль. Артём застонал, представив, как будет объяснять это в травмпункте: «Да понимаете, доктор, древняя книга решила сделать мне татуировку…» Его бы сразу отправили к Марку, в соседнюю палату.

Телефон в кармане загудел, заставив вздрогнуть. Незнакомый номер. Артём машинально потянулся ответить, но в последний момент заколебался — пальцы замерли в сантиметре от экрана.

— Ладно, — вздохнул он, — сегодня и не такое привиделось.

Голос в трубке был гладким, как шёлковая петля, с едва уловимым акцентом, который нельзя было привязать ни к одной стране:

— Доктор Лазарев, вы сделали удивительное открытие. Позвольте предложить вам помощь в.… интерпретации текста.

Артём почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Он не называл своего имени. Телефон был новым, купленным после смерти жены.

— Кто вы? — спросил он, стараясь, чтобы голос не дрожал.

— Друг. Поклонник ваших работ. Человек, который может защитить вас от последствий… неосторожного чтения.

В лаборатории стало заметно холоднее. Артём подошёл к окну — на улице по-прежнему стоял тёплый вечер, но здесь, среди стеллажей с книгами, вдруг запахло зимой. И чем-то ещё — ладаном? Серой? Он не мог определить.

— Спасибо за предложение, — сказал он, сжимая телефон так, что треснул защитный экран, — но я предпочитаю работать один. Как и все нормальные люди в три часа ночи.

В трубке раздался мягкий смешок, похожий на шелест страниц:

— Вы ошибаетесь, доктор. Сейчас ровно пятнадцать минут шестого. Время, когда ангелы отворачиваются. Посмотрите на часы.

Артём взглянул на электронные часы над дверью — 3:15. Но его собственный телефон, компьютер, даже наручные часы, валявшиеся на столе, показывали 5:15.

— Что за…

— Мы свяжемся с вами снова, доктор Лазарев. Когда вы будете… готовы. Помните — 1589 год не так далёк, как кажется. Особенно для таких, как она.

Щелчок в трубке. Тишина.

Артём медленно опустил телефон, ощущая, как цифры на запястье пульсируют в такт его сердцу. Он подошёл к книге, лежавшей на столе — таинственной, молчаливой, опасной. Страницы были чисты, чернила больше не светились. Но теперь он знал — это лишь затишье.

Он потянулся к книге, затем резко отдёрнул руку, словно обжёгшись. Нет, не сейчас. Не в этом состоянии.

— Ладно, — прошептал он, глядя на своё искажённое отражение в полированном корпусе микроскопа, — значит, так.

Он собрал вещи, выключил свет и вышел, не оглядываясь. Но в коридоре, перед тем как повернуть за угол, Артём не удержался — бросил последний взгляд на дверь лаборатории.

В узком оконце кто-то стоял.

Высокая фигура в тёмном.

И наблюдала.

Артём зажмурился, открыл — оконце было пусто.

— Определённо, мне нужен отпуск, — пробормотал он, направляясь к выходу.

Но где-то в глубине души он уже знал — отпуска не будет. Только вперёд.

Только вглубь.

Только к той, чей голос он слышал во тьме.

К той, что просила: «Найди меня».

Глава 3. Осколок зеркала

Сумерки в библиотеке имени Ленина были особенными — не просто отсутствием света, а чем-то вроде старого фильтра, наброшенного на мир. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь высокие окна, уже не освещали, а лишь подкрашивали воздух в золотисто-серые тона, будто страницы древнего фолианта, пожелтевшие от времени. Артём шёл между стеллажами, пальцы скользили по корешкам книг, выискивая нужный раздел — оккультизм, демонология, всё то, что ещё неделю назад он считал бредом сумасшедших.

— Где же ты… — бормотал он, щурясь в полумраке.

Пыль висела в воздухе, медленно кружась в лучах заката, и ему вдруг показалось, что это не пыль, а пепел — тонкий, едва уловимый, оседающий на губах солоноватым привкусом. Он провёл языком по нёбу, сморщился и вдруг услышал звон.

Тонкий, хрустальный, будто кто-то разбил стакан в соседнем зале.

Артём обернулся — и увидел её.

Девушка стояла у витрины с редкими экспонатами, её пальцы только что выпустили старинное зеркало в серебряной оправе. Оно падало в замедленной съёмке, переворачиваясь в воздухе, ловя последние блики заката, и разбилось с таким звуком, будто вздохнуло в последний раз. Осколки рассыпались по полу, как ртуть, сверкая десятками маленьких солнц.

— Чёрт! — девушка — стройная, в сером пальто, с небрежно собранными волосами — присела, протянула руку, но тут же дёрнулась назад, будто обожглась.

Артём сделал шаг вперёд.

— Вам помочь?

Она вздрогнула, резко подняла голову, и он увидел её глаза — серые, почти прозрачные, с расширенными зрачками, словно она только что увидела призрака.

— Нет, я.… — она попятилась, наступила на осколок. Хруст.

— Осторожно!

Он схватил её за локоть, чтобы удержать от падения, и в этот момент босоножка девушки скользнула по полу. Она резко дёрнулась, рука Артёма соскользнула вниз, ладонью прямо на острый край разбитого зеркала.

Боль была мгновенной и острой, как удар током. Он вскрикнул, отпрянул, но было поздно — капля крови упала на осколок.

И тогда…

                                            * * *

Площадь.

Огромная, вымощенная булыжником, запруженная народом. В центре — костёр, высокий, как дом, языки пламени лижут небо, оставляя на нём чёрные подпалины дыма. В воздухе — смесь вони: жареное мясо, смола, человеческий пот.

И крики.

Не страх, не ужас — ликование.

Толпа рвётся вперёд, и сквозь мелькающие спины он видит её —

Девушку в белом платье, привязанную к столбу.

Лицо её спокойно, будто она спит, но глаза…

Глаза знают.

Он хочет закричать, броситься вперёд, но тело не слушается.

И тут он видит себя — в толпе, в одежде монаха, с капюшоном, надвинутым на лицо.

Тот, другой он, поднимает руку —

И крестится.

                                            * * *

— Вы тоже это увидели?

Голос вырвал его из видения. Артём очнулся на полу библиотеки, прислонившись к шкафу. Перед ним стояла девушка — бледная, дрожащая, её пальцы сжимали его плечо так сильно, что ногти впивались в кожу даже через рубашку.

— Площадь… костёр… — прошептал он.

Её глаза расширились ещё больше.

— Вы видели.

Она резко отпрянула, будто он стал ядовитым, сделала шаг назад — прямо к осколкам.

— Подождите! — Артём вскочил, схватил её за запястье.

Кожа под его пальцами была неестественно горячей, будто девушка горела изнутри. Она попыталась вырваться, но он не отпускал.

— Кто вы?

— Отпустите! — её голос сорвался на шёпот. — Вы не понимаете… они чувствуют, когда кто-то видит…

— Кто чувствует?

Она резко дёрнулась, её свободная рука потянулась к карману пальто — инстинктивно, будто за оружием.

— Они. Те, кто сжёг её тогда. Те, кто ищет сейчас.

Артём почувствовал, как по спине пробежали мурашки.

— Лию?

Девушка замерла. Её губы дрогнули, будто она хотела что-то сказать, но в этот момент где-то в глубине библиотеки скрипнула дверь.

Она вздрогнула, как загнанный зверь.

— Мы должны уйти. Сейчас.

— Почему?

— Потому что, — она наклонилась к нему, и её шёпот был похож на шелест старых страниц, — если они поймут, что вы видели, вас ждёт та же участь, что и Марка Белова.

Имя коллеги прозвучало как удар.

— Откуда вы…

Но она уже тянула его за собой к чёрному ходу, оставляя за собой осколки зеркала, в которых, если присмотреться, ещё мелькали отражения — но не библиотеки, не их лиц…

А далёкого костра, пожирающего женщину в белом.

                                            * * *

Они выбежали в узкий коридор служебного помещения, где пахло старыми переплётами и химикатами для реставрации. Девушка — Алиса, как она наконец представилась сквозь прерывистое дыхание — прижалась спиной к шкафу с архивными папками, её пальцы дрожали, когда она доставала из кармана перчатки. Артём заметил, что это были не обычные перчатки, а специальные, реставрационные, с тончайшей подкладкой.

— Не трогайте меня голыми руками, — прошептала она, натягивая их с болезненной тщательностью. — Это… сложно объяснить.

Он протянул руку, неосознанно желая успокоить её, но едва его пальцы коснулись её запястья поверх ткани, он дёрнулся назад. Даже через материал кожу словно прожигал раскалённый металл.

— Боже, да вы… — он разжал пальцы, рассматривая покрасневшую кожу. — Как будто прикоснулся к утюгу.

Алиса усмехнулась, но в её глазах не было веселья — только усталая покорность человека, давно привыкшего к такой реакции.

— Я предупреждала. Это мой «подарок» — видеть прошлое вещей через прикосновение. А иногда… — она замялась, — иногда прошлое решает потрогать меня в ответ.

В полумраке коридора её лицо казалось высеченным из мрамора — красивым, но неестественно бледным, будто лишённым жизни. Только глаза выдавали внутренний огонь, тот самый, что обжигал при касании.

— Вы видели Лию, — сказал Артём не вопросом, а утверждением. — В зеркале. Так же, как и я.

Она кивнула, доставая из внутреннего кармана небольшой предмет, завёрнутый в бархатную ткань. Развернув, она показала ему нож — небольшой, с изящным клинком и рукоятью из тёмного дерева. В основании лезвия была выгравирована надпись: «LA».

— Лоренцо и Алиса, — прошептал Артём, тут же пожалев о своей догадке, когда увидел, как дрогнули её губы.

— Вы знаете. Конечно знаете, — она провела пальцем по гравировке. — Я нашла его в коллекции университета. Когда прикоснулась… — её голос сорвался, — я три дня не могла говорить на современном языке. Только на тосканском диалекте XVI века.

Артём хотел рассмеяться — не от веселья, а от абсурдности ситуации, но в этот момент из-за угла донёсся скрип двери. Алиса мгновенно спрятала нож, её глаза расширились.

— Нам нужно уходить. Сейчас.

Она потянула его за собой вглубь коридора, к туалетам для персонала. Запах хлорки здесь перебивал все другие ароматы, а жёлтый свет лампы над раковиной придавал всему болезненный оттенок. Алиса заперла дверь на задвижку, затем резко развернулась к зеркалу — обычному, прямоугольному, в пластиковой рамке.

— Смотрите, — её голос звучал сдавленно.

Артём подошёл ближе и увидел — на стене, прямо под зеркалом, чьей-то дрожащей рукой было выведено: «Он придёт за ответом». Буквы казались влажными, тёмными… Артём наклонился, почувствовал знакомый металлический запах.

— Кровь, — прошептал он. — Та же фраза, что в моей лаборатории.

Алиса прижала ладонь к стене, затем резко отдёрнула её, как от огня.

— Свежая. Не старше часа. — Она обернулась к нему, и в её глазах читалась паника. — Они уже здесь. Они знают, что мы видели.

Артём потянулся к надписи, но Алиса схватила его за руку.

— Не надо! Вы же не знаете, чья это кровь. — Она достала из сумки флакон с прозрачной жидкостью и побрызгала на надпись. Буквы начали пузыриться, затем исчезли, оставив после себя только бурое пятно. — Лучше так.

За дверью раздались шаги — медленные, размеренные. Кто-то остановился прямо перед туалетом. Алиса застыла, её дыхание стало настолько тихим, что Артём невольно тоже затаил своё.

— Доктор Лазарев? — раздался голос за дверью. Мужской, вежливый, с лёгкой хрипотцой. — Это библиотекарь Василий. Вам звонят из университета. Говорят, это срочно.

Артём взглянул на Алису. Она покачала головой, её глаза кричали «нет» громче любых слов.

— Я сейчас занят, — крикнул он в дверь, удивляясь собственной глупости. — Перезвоню.

Тишина. Затем — мягкий смешок.

— Как скажете, доктор. Но помните — время идёт. А вопросы требуют ответов.

Шаги удалились. Алиса выдохнула, её плечи дрогнули.

— Василий умер три дня назад, — прошептала она. — Я видела его в морге, когда прикасалась к книге, которую он последней держал в руках.

Артём почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Он посмотрел на исчезающее пятно на стене, на дрожащие руки Алисы, на нож в её кармане — тот самый, что когда-то принадлежал Лоренцо.

— Нам нужно уходить, — сказал он. — И, кажется, мне наконец-то есть что вам показать.

                                            * * *

Они выбрались через служебный выход, где пахло мокрым картоном и старыми чернилами. Уличный воздух после библиотечной духоты показался Артёму неожиданно свежим, хотя на самом деле это был обычный московский вечер — с выхлопными газами, ароматом жареных каштанов из ларька через дорогу и той особой электрической напряжённостью, что висит в воздухе перед грозой. Алиса шла рядом, закутавшись в серое пальто, хотя на улице стояла вполне комфортная температура. Её перчатки — те самые, реставрационные — выглядели теперь не просто профессиональным аксессуаром, а доспехами, защищающими мир от её прикосновений.

— Кофе? — предложил Артём, кивнув в сторону небольшого кафе через дорогу. Оно называлось «У Птолемея», и в витрине стоял телескоп XVII века — то ли подлинник, то ли искусная копия.

Алиса колебалось секунду, затем кивнула. Её глаза бегали по толпе, выискивая что-то — или кого-то.

Кафе оказалось полупустым. Они выбрали столик в углу, под портретом какого-то средневекового алхимика. Артём заказал два эспрессо и круассан — не потому, что был голоден, а потому что нужен был предлог, чтобы не сразу начинать этот странный разговор. Кофе принесли быстро, в толстых керамических чашках, которые сохраняли тепло, как древние печки.

— Я вижу прошлое вещей, — вдруг сказала Алиса, не дожидаясь его вопросов. Она держала чашку двумя руками, но не пила — просто грела пальцы. — Не всегда. Не всё. Но когда предмет… значимый. Когда он помнит боль.

Она осторожно сняла одну перчатку, показала ему ладонь — тонкие шрамы пересекали её, как дороги на старинной карте.

— Каждый раз, когда я прикасаюсь к чему-то, что хранит память о страдании, оно оставляет на мне след. — Она снова надела перчатку. — Эта книга… Liber Aeternitatis… она вся состоит из такой боли. Я чувствовала её, даже не открывая.

Артём вспомнил, как кровь на страницах светилась багровым, как буквы складывались в слова, которых там не было секунду назад. Его собственный ожог на запястье — 1589 — заныл, будто в ответ на её слова.

— Вы знаете, что это за книга?

Алиса покачала головой, но её глаза говорили, что она лжёт. Или боится сказать.

— Она старше, чем кажется. И опаснее. Марк Белов не просто сошёл с ума… — она обвела чашку пальцем, не касаясь керамики, — его стёрли. Как надпись на стене в туалете.

За окном кафе сверкнула молния, хотя дождя не было. Артём заметил, как вздрогнула Алиса — не от страха, а как будто в ответ на какой-то невидимый сигнал.

— Кто они? — спросил он. — Те, кто пишет кровью на стенах?

— Они называют себя Хранителями. — Алиса наконец сделала глоток кофе и поморщилась — не от вкуса, а от чего-то другого. — Они следят, чтобы определённые знания… не всплыли. Чтобы определённые люди не встретились.

Она посмотрела на него прямо, и Артём вдруг понял, что относится ко второй категории.

— Почему я? Почему мы?..

— Потому что вы начали читать книгу, которую нельзя читать. А я… — она замолчала, достала из кармана нож с гравировкой LA, положила его на стол между ними, — я слишком много знаю о том, что было до.

Официант подошёл, чтобы забрать пустые чашки, и они оба замолчали, как заговорщики. Когда он ушёл, Артём заметил, что нож на столе исчез — Алиса спрятала его с ловкостью фокусника.

— Нам нужно уходить, — вдруг сказала она, её глаза снова забегали по толпе за окном. — И менять маршрут. Каждый раз.

— Что? Почему?

— Потому что, — она наклонилась через стол, её шёпот был едва слышен под музыку кафе — какой-то старинный менуэт, — тот мужчина у фонаря уже трижды проходил мимо окна. И сейчас он фотографирует нас через стекло.

Артём резко обернулся. В темноте вечерней улицы действительно стоял человек в чёрном пальто — высокий, с неестественно прямой осанкой. В его руках не было телефона или фотоаппарата, но, когда он повернулся, Артём увидел — его глаза были закрыты. Совсем. И тем не менее, он точно смотрел в их сторону.

— Боже… — прошептал Артём.

— Не смотрите прямо, — схватила его за руку Алиса. — Они чувствуют внимание. Идёмте через кухню.

Она бросила деньги на стол — ровно столько, сколько нужно, без сдачи — и потянула его за собой. На прощание Артём бросил ещё один взгляд в окно. Человек в чёрном стоял на том же месте. И теперь он улыбался. Широко. Слишком широко.

Кухня кафе оказалась узкой, пропахшей маслом и чесноком. Повар — грузный мужчина с татуировкой «Люблю маму» на предплечье — даже не обернулся, когда они прошли мимо. Чёрный ход вывел их в грязный переулок, где пахло помоями и старыми газетами.

Алиса шла быстро, почти бежала, её пальто развевалось, как крылья. Артём поспевал с трудом, его сердце колотилось где-то в горле.

— Куда мы… — начал он, но она резко остановилась, прижала палец в перчатке к его губам.

— Тсс. Слушайте.

Тишина. Затем — шаги. Медленные. Размеренные. Из дальнего конца переулка.

— Бегите, — прошептала Алиса. — Я вас найду. Когда будет безопасно.

— Но как…

Она вынула из кармана нож, и Артём впервые увидел — на лезвии, там, где обычно бывает клеймо мастера, была выгравирована та же цифра, что и на его ожоге. 1589.

— Бегите! — она толкнула его в противоположную сторону, к свету оживлённой улицы. — И не прикасайтесь к книге, пока я не найду вас!

Артём побежал, не оглядываясь. Только на углу, перед тем как свернуть, он обернулся. Переулок был пуст. Алиса исчезла. И человек в чёрном — тоже.

Но на мокром асфальте, там, где только что стояла Алиса, лежал осколок стекла — возможно, от того самого зеркала в библиотеке. И когда Артём наклонился, в нём на секунду мелькнуло отражение — не его лица, а площади с костром, женщины в белом и монаха, который смотрел прямо на него и плакал кровавыми слезами.

Глава 4. Они в чернилах

Психушка встретила Артёма запахом — не тем резким, больничным, а чем-то глубже: старыми книгами, застоявшимся страхом и сладковатой вонью разлагающегося разума. Стены выкрашены в блёкло-зелёный, цвет, который, казалось, впитал в себя все отчаяние, когда-либо пролитое здесь. Пол скрипел под ногами, будто предупреждая: «Поверни назад. Здесь нет ничего, кроме безумия». Но Артём шёл дальше, сжимая в руке потрёпанную папку с документами — формальный повод для визита. Настоящая причина пряталась глубже, в том шепоте, что преследовал его с тех пор, как он впервые открыл Liber Aeternitatis.

— Вам к Белову? — Медсестра, толстая и усталая, щёлкнула жвачкой, даже не поднимая глаз. Её пальцы, обрубленные и желтоватые от никотина, листали журнал с такой неохотой, будто каждая страница весила тонну.

— Да.

— Третий коридор, палата 12. Не подходите близко — сегодня у него особенный день.

Особенный. Какое точное слово. Артём представил, как в этой серой коробке с решётками на окнах могут быть особенные дни. Может, сегодня Марк не просто кричал, а пел? Или, может, его голос наконец раскололся настолько, что превратился в тот самый шёпот, который Артём слышал в библиотеке, когда книга впервые заговорила с ним?

Коридор тянулся, как тоннель в забытый кошмар. Где-то за дверями кто-то монотонно бился головой о стену — глухие, ритмичные удары, словно отсчитывающие секунды до чего-то неизбежного. Палата 12 была в самом конце. Дверь приоткрыта.

Марк сидел на кровати, спиной к входу, и что-то выводил на стене. Не гвоздём, не углём — пальцем, смоченным в чём-то тёмном. Артём замер.

— Кровь?

Марк обернулся. Его глаза — когда-то живые, острые, слишком умные для этого мира — теперь были мутными, как стекло, затянутое пеплом. Но в них всё ещё теплилось понимание.

— Нет, — прошептал он. — Чернила. Они всегда возвращаются к чернилам.

Стена была испещрена символами. Теми самыми, что Артём видел в книге. Но здесь они казались живыми — извивались, сплетались в узоры, убегали за границы штукатурки.

— Ты помнишь меня? — Артём сделал шаг вперёд.

Марк засмеялся. Не смехом, а чем-то вроде хрипа, будто его лёгкие были набиты песком.

— Помню? — Он прижал ладонь к стене, оставив кроваво-чёрный отпечаток. — Я помню всё. Даже то, чего не было.

Он вдруг прижался лицом к углу, будто пытаясь втиснуться в щель между стеной и реальностью. Его плечи дёргались.

— Они шевелятся… — его голос стал тонким, как лезвие. — Под кожей. Буквы. Они заползают внутрь и пишут… пишут меня заново.

Артём почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— Что они пишут?

Марк резко обернулся. Его пальцы впились в собственные веки, будто он пытался вырвать что-то из глаз.

— «Он придёт за ответом». Но ответа нет. Только вопросы. Вопросы, которые жгут.

И вдруг — рывок. Марк схватил Артёма за руку с силой, которой не должно было быть у человека, месяцами сидящего на транквилизаторах. Его ногти впились в кожу, оставляя красные полосы.

— Ты уже мёртв, — прошипел он. — Мы все давно мертвы. Это просто… чернила на странице. Кто-то перелистывает.

Артём попытался вырваться, но Марк не отпускал. Его глаза, налитые кровью, расширились.

— Ты слышишь?

Тишина. Потом — шёпот. Не Марка. Не чей-то вообще. Будто сама комната заговорила.

— Они выбрали нас.

Марк разжал пальцы и отполз в угол, обхватив голову руками.

— Уходи. Пока они не выбрали тебя.

Артём вышел, не оглядываясь. Но за спиной, на стене, символы шевельнулись.

Будто книга уже писала следующую главу.

                                            * * *

Кровь появилась внезапно — тонкие алые ниточки, вытекающие из уголков глаз Марка, как чернила из переполненной перьевой ручки. Она стекала по его щекам, смешиваясь с потом, оставляя на коже странные узоры, похожие на древние руны. Артём отпрянул, но не от страха, а от неожиданной красоты этого зрелища — будто сам хаос решил проявиться в столь совершенной форме.

— Опять началось, — раздался за спиной усталый голос. Медсестра, та самая, что щёлкала жвачкой у входа, стояла в дверях, скрестив руки на груди. В её глазах не было ни удивления, ни сострадания — только профессиональная скука, словно она наблюдала не за кровотечением, а за тем, как кто-то неумело моет пол.

— Это… часто случается? — спросил Артём, не отрывая взгляда от Марка.

— Только когда он видит это, — медсестра лениво ткнула пальцем в стену, где среди хаотичных символов выделялась одна фраза, выведенная с пугающей точностью: «Они выбрали нас».

Марк закатил глаза, и кровь потекла быстрее, заливая веки, стекая на губы. Он облизнул их — сознательно или нет — и Артёму показалось, что на его языке остался не только вкус железа, но и чего-то другого. Чернил, может быть. Или пепла.

— Он их чувствует, — прошептал Марк, обращаясь не то к Артёму, не то к пустому пространству над его головой. — Они под кожей. Шевелятся.

Медсестра вздохнула, достала из кармана платок и бросила его на кровать.

— Вытирайся. Опять всю рубашку заляпаешь.

Марк не обратил на неё внимания. Его пальцы, дрожащие и бледные, впились в матрас, будто пытаясь удержаться за что-то реальное.

— Ты думаешь, ты первый? — Он засмеялся, и этот смех напомнил Артёму звук ломающегося стекла. — Они выбирают всех. Просто не все это понимают.

Артём опустился на колени рядом с кроватью и заглянул под матрас. Там, между пружинами и грязной простынёй, лежала тетрадь — маленькая, потрёпанная, с обтрепанными уголками. Он вытащил её, и страницы сами раскрылись на середине, будто ждали этого момента.

Почерк Марка, когда-то аккуратный и чёткий, теперь скакал по строчкам, превращаясь в неразборчивые каракули, а затем снова выравниваясь, как будто писал не один человек, а несколько — то безумец, то учёный, то кто-то третий, чьи слова были настолько мелкими, что их приходилось разбирать по буквам.

«Книга не для чтения. Она для воплощения. Слова — это не символы. Это двери. И кто-то по ту сторону ждёт, когда их откроют».

Артём перевернул страницу.

«Они сказали мне, что я сошёл с ума. Но я просто начал видеть. Чернила на страницах — это не чернила. Это кровь. Кровь тех, кто пытался понять. И теперь она течёт во мне».

— Где ты это взял? — голос Артёма звучал глухо, будто доносился из другого помещения.

Марк перестал смеяться. Его глаза, красные от крови, внезапно стали ясными — на секунду, на мгновение, но в них появилось понимание.

— Она сама дала мне его, — прошептал он. — Как даст тебе. Как давала всем.

Медсестра кашлянула в кулак.

— Вам пора. Доктор Крылов не любит, когда посетители задерживаются.

Артём сунул тетрадь в карман, даже не задумываясь о том, что крадёт. В этот момент он чувствовал только одно: эти записи важнее, чем правила, чем приличия, чем всё остальное.

— Кто такой доктор Крылов?

— Тот, кто пытается лечить то, что нельзя вылечить, — медсестра усмехнулась. — Удачи ему.

Кабинет Крылова находился в конце коридора, за дверью с потёртой табличкой. Внутри пахло лекарствами, старыми книгами и чем-то ещё — чем-то, что Артём не смог определить, но что заставило его кожу покрыться мурашками.

Крылов сидел за столом, перелистывая толстую папку. Он не выглядел сумасшедшим учёным или фанатиком — просто усталым человеком средних лет, у которого слишком много работы и слишком мало ответов.

— Артём Лазарев, — он поднял глаза. — Коллега Марка.

— Да.

— И что привело вас к нему?

Артём задумался. Сказать правду? Но какая здесь правда? Что он пришёл, потому что книга, написанная кровью, свела его коллегу с ума?

— Я хотел понять, что с ним случилось.

Крылов откинулся на спинку кресла и снял очки, протирая их платком.

— С ним случилось то же, что и с остальными, — сказал он. — Он прочитал то, что читать не стоило.

— Остальными?

Крылов открыл ящик стола и вытащил ещё одну папку. На обложке было написано: «Дело №14. Громов».

— Он не первый. Были другие. Все кончили одинаково.

— Как?

— Кровь из глаз. Бред о чернилах. И в конце — «Они выбрали нас», написанное где угодно: на стенах, на полу, на собственной коже. — Крылов вздохнул. — Вы знаете, что объединяет всех этих людей?

Артём молчал.

— Они все работали с одной и той же книгой.

За окном завыл ветер, и Артёму показалось, что он слышит в нём шёпот. Всего одно слово, повторяющееся снова и снова:

«Выбрали».

                                            * * *

Папка лежала между ними, как нераспечатанное письмо с плохими новостями. Крылов медленно провёл пальцем по потрёпанному краю, словно проверяя, не рассыплется ли она от прикосновения.

— Громов, — произнёс он, и в этом имени было что-то окончательное, как приговор.

Артём потянулся к документу. Бумага оказалась неожиданно холодной — не просто прохладной, а по-настоящему ледяной, будто её только что вынули из морозильника. Он перевернул первую страницу и увидел фотографию.

Сергей Громов. Журналист. Тридцать пять лет. На снимке он улыбался — обычная, ничего не значащая улыбка человека, который ещё не знает, что через месяц будет сидеть в той же палате, что и Марк, с теми же кровавыми слезами на щеках. В углу фото красовалась пометка, выведенная аккуратным врачебным почерком: «Следующий?»

— Он тоже работал с книгой? — спросил Артём, хотя уже знал ответ.

Крылов не сразу ответил. Он достал из ящика стакан, налил в него воды из графина — вода плеснулась густо, почти сиропообразно, — и сделал маленький глоток.

— Он писал статью. О странных самоубийствах. О людях, которые перед смертью писали одну и ту же фразу.

— «Они выбрали нас».

— Да. — Крылов поставил стакан. Вода в нём даже не колыхнулась. — Он пришёл ко мне за комментарием. Через две недели его нашли в редакции. Он выколол себе глаза перьевой ручкой. А на стене…

— На стене была эта фраза.

— Нет. — Крылов вдруг улыбнулся — улыбкой человека, который слишком долго имел дело с безумием и теперь находил в нём чёрный юмор. — На стене было написано: «Он придёт за ответом». А фразу он вывел у себя на груди. Ножом для вскрытия конвертов.

Артём почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он перелистал ещё несколько страниц. Отчёты. Фотографии. Выписки. И везде — один и тот же почерк, те же символы, те же слова.

— Почему вы показываете мне это?

Крылов вздохнул.

— Потому что теперь книга у вас.

Тишина повисла между ними, густая, как смола. Артём хотел возразить, сказать, что он просто исследователь, что он не верит в эту чушь, что всё это можно объяснить массовым психозом…

Но вместо этого он спросил:

— Что со мной будет?

Крылов посмотрел на него так, как смотрят на больного, которому только что сообщили о неизлечимой болезни.

— Вы уже видели их, да?

— Кого?

— Теней. В метро. В окнах. В углах комнаты, когда вы не спите. — Крылов наклонился вперёд. — Они сначала просто смотрят. Потом начинают шептать. А потом…

Дверь кабинета скрипнула. Медсестра, та самая, с жвачкой и вечным выражением скуки на лице, просунула голову в проём.

— Доктор, у Белова опять началось.

Крылов кивнул и поднялся.

— Мне пора. — Он задержал взгляд на Артёме. — Выбрасывайте эту книгу. Пока не поздно.

Артём вышел в коридор. Здесь было тихо — только далёкие шаги, эхо чьих-то невидимых движений, да лязг металлических дверей где-то в глубине здания.

Он уже почти дошёл до выхода, когда услышал голос.

— Артём.

Марк стоял в дверях своей палаты. Его лицо было чистым — ни крови, ни следов безумия, только бледность и глубокая, почти неестественная ясность в глазах.

— Не ищи ответа, — сказал он. Голос его звучал так, будто доносился из очень далёкого места. — Он найдёт тебя сам.

За спиной у Артёма скрипнула дверь. Он обернулся — но там никого не было. Когда же он снова посмотрел на палату Марка, тот уже сидел на кровати, спиной к двери, и что-то выводил на стене.

Кровью. Или чернилами.

Артём вышел на улицу. Солнце светило ярко, слишком ярко для такого дня. Он достал из кармана тетрадь Марка, перелистал её — и на последней странице увидел новую запись, которой там не было раньше.

«Они уже выбрали тебя».

И подпись — не Марка.

«Лоренцо».

Глава 5. Первый вопрос

Три часа ночи. Артём сидел за кухонным столом, окружённый ореолом желтоватого света от настольной лампы, которая уже пятый день подряд мигала с подозрительной регулярностью — ровно три раза в минуту, будто передавая ему какое-то закодированное послание. Перед ним лежала книга, страницы которой днём были пусты, как вымерший город, а сейчас, под серебристым светом луны, проступали странные символы, напоминающие то ли древнюю клинопись, то ли следы птичьих лапок на свежем снегу.

Он провёл пальцем по пергаменту, ощущая его шершавую поверхность. Буквы под его прикосновением слегка шевелились, как муравьи, потревоженные в своём муравейнике. Артём прищурился — нет, это не игра света. Текст действительно двигался, перестраивался, образуя новые сочетания.

— Чёрт возьми, — прошептал он, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. — Ты живая.

Луна, выглянувшая из-за облаков, залила комнату холодным светом. Внезапно буквы на странице замерцали и перестроились, сложившись в знакомую фразу: «Он придёт за ответом». Артём уже хотел было откинуться на спинку стула, когда его взгляд упал на зеркало, висевшее напротив. В отражении текст читался иначе: «Ответ придёт за ним».

Он застыл, ощущая, как сердце бьётся где-то в горле. Книга не просто говорила с ним — она играла, загадывала загадки, требовала особого подхода. Артём аккуратно повернул страницу к зеркалу и замер, наблюдая, как буквы танцуют, образуя новые сочетания, новые смыслы. В отражении проступили слова, которых не было на оригинальной странице: «Ищи там, где свет становится тенью».

— Где свет становится тенью… — повторил Артём, чувствуя, как в голове крутятся обрывки мыслей. Рассвет? Закат? Граница между днями?

Он встал, потянулся и направился в ванную, чтобы умыться. Вода из крана текла странно густая, почти маслянистая, оставляя на коже ощущение лёгкого покалывания. Артём поднял голову и замер — в зеркале за его спиной стояла фигура с огромными, как у летучей мыши, крыльями, но вместо лица была лишь дымчатая дымка, в которой мерцали звёзды.

— Ты задал не тот вопрос, — прошептал Элимар (а это мог быть только он), и его голос звучал так, будто доносился из глубины веков, проходя сквозь толщу времени.

Артём резко обернулся — за ним никого не было. Но в зеркале тень по-прежнему стояла, слегка покачиваясь, как пламя свечи.

— Какой же тогда правильный вопрос? — выдохнул Артём, чувствуя, как его губы немеют от странного холодка, исходящего от зеркала.

Элимар (если это был он) медленно поднял руку — вернее, то, что напоминало руку — и провёл по поверхности зеркала. Стекло заколебалось, как вода, и в нём проступили новые слова: «Не „как вернуть“, а „как отпустить“».

Артём почувствовал, как по его спине пробежал холодок. Именно этот вопрос — «Как вернуть того, кто ушёл?» — он нашёл в книге в первую ночь. Значит, книга не просто читала его мысли — она знала их ещё до того, как они появились.

— Кто ты? — прошептал Артём, но отражение уже таяло, как дым на ветру, оставляя после себя лишь обычное зеркало и его собственное, смертельно бледное лицо.

Он вернулся к столу, где книга лежала раскрытой, и вдруг заметил, что на его руке, там, где он днём порезался о страницу, проступил странный символ — три переплетённых круга, напоминающих крылья. Артём ткнул пальцем в чернильницу и прижал к странице — капля чернил замерцала и впиталась в пергамент, оставив после себя лишь лёгкое пятно, похожее на слезу.

Луна снова скрылась за облаками, и буквы на странице начали бледнеть, растворяясь в темноте. Артём поспешно схватил карандаш, чтобы успеть переписать хотя бы часть текста, но страницы вдруг сами перевернулись, открыв совершенно чистый лист, на котором медленно проступала всего одна фраза:

«Они уже в пути».

                                            * * *

Рассвет застал Артёма за столом, с иглой от шприца в пальцах — стерильной, блестящей, похожей на миниатюрный хирургический инструмент. Он долго смотрел на неё, затем на свою ладонь, где уже виднелись несколько мелких царапин — следы предыдущих экспериментов. Книга лежала перед ним, страницы пустые и безжизненные, как выцветшая фотография.

— Последний раз, — прошептал он, будто оправдываясь перед кем-то невидимым.

Игла вошла в подушечку пальца легко, почти безболезненно. Капля крови выступила тёмно-алой, почти чёрной в тусклом утреннем свете. Артём поднёс палец к пергаменту, колеблясь лишь мгновение, прежде чем коснуться поверхности.

Кровь впиталась мгновенно, не оставив следа. Затем — тишина. Ничего.

— Чёрт, — выругался Артём, откидываясь на спинку стула.

И в этот момент страница вздрогнула.

Сначала лишь лёгкая рябь, будто от дуновения ветра, затем — буквы, проступающие из глубины пергамента, как тени на старом негативе. Они складывались в слова, в строки, в целые абзацы, написанные почерком, который Артём узнал бы из тысячи — таким же неровным, торопливым, каким были записи в тетради Марка.

«Лия дель Орсо. Обвинена в колдовстве. Видела ангелов в пламени свечей. Сожжена на площади Сан-Марко 15 октября 1589 года. Последние слова: „Они пришли за мной“».

Артём замер. Имя будто звенело в воздухе, отзываясь чем-то глубоко знакомым, как забытая мелодия из детства. Он машинально коснулся ожога на запястье — странного узора, появившегося после первого контакта с книгой.

— Кто ты? — пробормотал он, не ожидая ответа.

Но книга ответила. Новые строки возникали под его пальцами, написанные уже не кровью, а чем-то другим — тёмным, густым, будто сама тьма решила обрести форму букв.

«Ты знаешь её. Ты всегда знал».

                                            * * *

Библиотека встретила Артёма запахом старых фолиантов и пыли, которая, казалось, осела здесь ещё со времён Ивана Грозного. Василий, библиотекарь, человек с лицом, напоминающим смятую пергаментную бумагу, поднял на него глаза из-за стойки и без слов кивнул вглубь зала — туда, где хранились редкие издания.

— Нашёл кое-что, — пробурчал он, ведя Артёма по узкому коридору между стеллажами. Его голос звучал так, будто скрипел несмазанной дверью. — Не спрашивай, как. Не спрашивай, почему.

Он остановился перед массивным шкафом с решётчатыми дверцами, достал ключ (древний, покрытый патиной) и открыл замок со скрипом, который заставил Артёма вздрогнуть.

— Вот.

На стол легла папка с выцветшей надписью: «Венеция. Судебные записи. 1589». Внутри — пожелтевшие листы, испещрённые выцветшими чернилами, и один рисунок, выполненный с почти фотографической точностью: молодая женщина на костре, её лицо искажено не болью, а чем-то другим — ужасом, будто она видела нечто за пределами пламени.

Артём перевернул рисунок. На обратной стороне — печать инквизиции и пометка: «Лия дель Орсо. Ересь. Видения».

Но самое странное было не это. На груди у женщины на рисунке явственно виднелся знак — три переплетённых круга. Точь-в-точь как ожог на руке Артёма.

Василий наблюдал за его реакцией, скрестив руки на груди.

— Ты не первый, кто спрашивает про неё, — сказал он наконец. — В семидесятых приходил один учёный. Потом — журналист. Знаешь, что с ними стало?

Артём знал.

— Они сошли с ума.

— Хуже, — Василий покачал головой. — Они нашли ответы.

                                            * * *

Телефон зазвонил в три часа ночи. Артём, ещё не спавший, схватил трубку, услышав на другом конце тяжёлое, прерывистое дыхание.

— Алиса?

— Я видела её, — её голос звучал так, будто она только что бежала. — Свою смерть. Пламя. Они… они тянули меня к костру.

Артём сжал трубку так сильно, что пальцы побелели.

— Ты где?

— Дома. Но… — её голос дрогнул. — Артём, я не одна. В зеркале… там кто-то есть.

За её спиной раздался звук — стеклянный, звенящий, будто кто-то провёл ногтями по зеркалу.

— Я еду, — сказал Артём, уже хватая куртку.

— Быстрее, — прошептала Алиса. — Они уже здесь.

Линия оборвалась.

Артём бросил взгляд на книгу, лежащую на столе. Страницы были раскрыты на середине, и в лунном свете он разглядел новую строку, которой там не было час назад:

«Спеши. Она не первая. И не последняя».

                                            * * *

Метро в этот час было пустынным — только редкие пассажиры, спящие в углах вагонов, да пьяницы, бормочущие что-то себе под нос. Артём вошёл в полупустой вагон, держа в кармане нож — обычный кухонный, но в его руке он вдруг казался древним ритуальным кинжалом. Вагон пах металлом, затхлостью и чем-то ещё — сладковатым, как тление осенних листьев.

Он сел у окна. Отражение в стекле было размытым, нечётким, будто кто-то провёл по нему мокрой тряпкой. Артём прищурился — нет, это не игра света. Его отражение не повторяло движений. Оно сидело спокойно, смотря прямо на него, а затем медленно подняло руку и указало куда-то за спину.

Артём обернулся. В дальнем углу вагона сидели три фигуры в чёрных сутанах. Их лица были скрыты капюшонами, но когда одна из них подняла голову, Артём увидел, что под тканью… ничего нет. Только тьма, густая, как чернила.

— Боже… — прошептал он, чувствуя, как сердце замирает.

Фигуры не двигались. Они просто сидели, наблюдая. Затем средняя медленно подняла руку — длинные пальцы, бледные, как кость, — и провела по стене вагона. Где-то снаружи, в туннеле, раздался скрежет, и свет на миг погас. Когда он вернулся, на стене вагона красовалась надпись, выведенная чем-то тёмным и густым:

«Она не твоя»

Вагон дёрнулся, замедляя ход. Артём вскочил с места, рванувшись к двери. Когда он выбегал на платформу, ему показалось, что за спиной раздался шёпот — не один, а множество голосов, сливающихся воедино:

«Остановись»

Дом встретил его тишиной. Слишком тихой. Даже старый холодильник, обычно поскрипывающий по ночам, молчал. Артём включил свет — и замер.

На стене, прямо напротив входа, чьей-то рукой было выведено:

«Остановись»

Но не краской, не чернилами. Пепел. Тонкий слой пепла, осевший на обоях, складывался в буквы. Артём подошёл ближе, провёл пальцем по стене. Пепел был тёплым, будто только что упал с горящего листа бумаги. И пах… пах гарью, но не обычной — чем-то древним, как запах костров инквизиции.

Он обернулся. Книга лежала на столе, раскрытая на середине. Страницы были чисты. Слишком чисты. Артём подошёл, провёл рукой по пергаменту — и вдруг страницы сами перевернулись, открыв новый текст:

«Ты уже сделал выбор. Теперь они идут»

За окном что-то шуршало. Артём подошёл, отодвинул занавеску. Во дворе, под фонарём, стояла фигура в чёрном. Не Вальтер, не Элимар. Кто-то другой. Фигура подняла голову — и Артём увидел, что у неё нет лица. Только гладкая, бледная маска кожи, будто кто-то стёр черты.

Он отпрянул. Когда снова посмотрел в окно — дворе был пуст. Только фонарь покачивался на ветру, отбрасывая длинные тени.

Телефон зазвонил снова. Алиса. Артём схватил трубку.

— Ты где? Я уже выхожу.

— Не приходи, — её голос звучал странно, будто сквозь воду. — Они здесь. В стенах. В зеркалах. Они… — её голос оборвался. — О Боже, они пишут что-то на стене…

Раздался громкий стук, затем шум падающего стекла. Линия оборвалась.

Артём бросил взгляд на книгу. Новые слова появлялись на странице, будто кто-то невидимый водил пером:

«Слишком поздно. Они уже выбрали её»

Он схватил книгу, сунул в сумку и выбежал из дома. На пороге остановился — на деревянной поверхности входной двери, прямо на уровне глаз, кто-то выжег тот же символ, что был у него на руке. Три переплетённых круга.

Крылья.

Или пламя.

Глава 6. Запах пепла

Алиса коснулась страницы кончиками пальцев, и мир перевернулся.

Она стояла на площади, залитой крикливым светом факелов. Воздух был густым от дыма и человеческого пота, пропитанным кисловатым запахом страха и возбуждения. Толпа ревела — не слова, не фразы, а сплошной животный рёв, в котором угадывалось лишь одно слово: «Сожги!»

Перед ней возвышался костёр.

И на нём —

— Я, — прошептала Алиса, но её голос потонул в грохоте барабанов.

Лия (она, не она — какая разница?) стояла на хворосте, высокая и прямая, как свеча. Её белое платье уже тлело по краям, но лицо оставалось спокойным. Только глаза — широко раскрытые, тёмные — метались по толпе, будто искали кого-то.

Алиса почувствовала жар. Настоящий, физический, обжигающий кожу. Она посмотрела вниз — её руки покраснели, будто от близкого огня.

— Нет, — прошептала она. — Это не со мной.

Но пламя уже лизало её пальцы.

Алиса закричала —

— и проснулась.

Комната была тёмной, тихой, пахнущей лавандой и пылью. Только руки… Руки горели. Она включила свет и застыла: ладони были красными, с чёткими отметинами — будто она схватила раскалённые угли.

На столе перед ней лежала книга. Закрытая.

Но страницы слегка дымились.

                                            * * *

Артём стоял перед старинной гравюрой в полутемном зале библиотеки, и у него перехватило дыхание.

«Казнь ведьмы. Венеция. 1589»

Площадь Сан-Марко, запруженная народом. Костёр. Фигура в белом — Лия, её лицо намеренно оставлено незаштрихованным, будто художник не мог или не хотел передать его выражения.

Но самое страшное было на заднем плане.

Среди толпы, чуть в стороне, стоял монах. Его капюшон был натянут на лицо, но руки… Руки были сжаты в кулаки так, что ногти впивались в ладони. И на его запястье —

Артём наклонился ближе.

Три переплетённых круга.

Точно такие же, как у него.

— Интересный экземпляр, не правда ли?

Артём вздрогнул. Библиотекарь Василий стоял за его спиной, держа в руках старую лампу. Жёлтый свет дрожал на его морщинистом лице.

— Вы знаете, кто это? — Артём ткнул пальцем в фигуру монаха.

Василий усмехнулся — звук, похожий на скрип пергамента.

— Спросите лучше — что это.

Он протянул Артёму лупу.

При ближайшем рассмотрении стало ясно: фигура монаха была добавлена позже. Чернила чуть темнее, штрихи — небрежнее. А главное — он не отбрасывал тени.

В отличие от всех остальных на гравюре.

— Иногда, — прошептал Василий, — прошлое не хочет оставаться прошлым.

                                            * * *

Квартира Алисы пахла гарью.

Не современной, от сгоревшей еды или электропроводки. Чем-то древним, тяжёлым — смолой, кожей, человеческим волосом.

Артём вошёл, не дожидаясь приглашения, и сразу увидел:

На полу, от двери до середины комнаты, тянулся след пепла. Не рассыпанного случайно, а уложенного аккуратно, как узор.

1589.

Год казни Лии.

— Я не трогала книгу, — сказала Алиса. Она сидела на краю кровати, закутавшись в плед, хотя в комнате было душно. Её руки были обёрнуты бинтами. — Она сама открылась.

Артём подошёл к столу. Liber Aeternitatis лежала раскрытой на странице с изображением костра.

Но теперь в пламени можно было разглядеть лицо.

Лии.

Или Алисы.

Разницы почти не было.

— Они приходят через сны, — прошептала Алиса. — Сначала это просто тени. Потом — голоса. А теперь…

Она разжала кулак. На ладони лежал маленький обгоревший кусочек ткани.

— Я проснулась с этим в руке.

Артём взял лоскуток. Ткань была старинной, вытканной вручную. И на обгоревшем краю…

Вышитые инициалы.

L.d.O.

Лия дель Орсо.

За окном что-то ухнуло — не крик, не стон, а что-то среднее. Артём подошёл к окну.

Двор был пуст.

Но на асфальте, прямо под окном Алисы, кто-то рассыпал пепел.

В форме крыльев.

                                            * * *

В институтской столовой пахло пережаренным маслом и дешёвым кофе. Артём сидел за угловым столом, механически разминая пальцами бумажный стаканчик, пока коллеги наперебой расспрашивали о его «загадочном проекте».

— Бросил это дело, — соврал он, замечая, как его собственные пальцы нервно постукивают по столу в ритме «три пауза два» — ровно так же, как стучал перстнем Вальтер. — Оказалось, обычная подделка. XV век, не раньше.

Маркова, старший научный сотрудник с вечно подозрительным взглядом, прищурилась:

— А почему тогда Белов в психушке?

Стаканчик в руках Артёма смялся окончательно.

— Марк всегда был впечатлительным.

Он встал, оставив нетронутым остывший кофе, и вышел под пристальными взглядами. В коридоре, за поворотом, его ждал сюрприз — на стене, прямо напротив кабинета ректора, кто-то вывел свежей краской:

«Лжец»

Дома книга ждала его, развернутая на новой странице. Артём даже не удивился. Текст, написанный почерком, который он уже начал узнавать, гласил:

«Ты солгал сегодня трижды. Первый раз — коллегам. Второй — себе. Третий…»

Последнее слово было залито чернилами, но Артём и так знал — «ей».

                                            * * *

Алиса стояла перед зеркалом в ванной, вглядываясь в своё отражение. Последние три ночи она не спала — каждый раз, закрывая глаза, видела пламя. Она наклонилась ближе к стеклу, разглядывая новые морщинки у глаз.

— Устала, — прошептала она своему отражению.

Но отражение не ответило. Оно застыло, смотря на неё чужими глазами — темнее, старше, полными знания, которого у Алисы не было.

— Они придут за тобой, — сказало отражение голосом, похожим на шелест пергамента.

Алиса отпрянула, ударившись спиной о кафель. Зеркало оставалось пустым — её собственное лицо исчезло. Вместо него — женщина в белом платье, с обгоревшими руками.

— Лия…

Женщина в зеркале покачала головой.

— Нет. Ты.

Она протянула руку, и Алиса почувствовала запах гари. Зеркало треснуло — тонкая паутинка разбежалась от точки соприкосновения. Когда Алиса осмелилась взглянуть снова, перед ней было лишь её собственное, бледное от ужаса лицо.

И три цифры, написанные конденсатом на стекле:

«1589»

                                            * * *

Переход у библиотеки был пуст — слишком поздно для студентов, слишком рано для пьяниц. Артём шёл быстрым шагом, сверяясь с часами: Алиса ждала его у себя, и в голосе по телефону слышалась паника.

Он почти прошёл мимо, если бы не пятно.

Красное.

Яркое.

Свежее.

На стене перехода, прямо под камерой наблюдения, кто-то вывел кровью:

«Liber Aeternitatis»

Артём замер, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Надпись была свежей — капли ещё стекали по плитке, образуя тонкие алые дорожки.

Он оглянулся. Переход был пуст.

— Кто-то пошутил, — пробормотал он, но пальцы его сами потянулись к надписи.

Кровь оказалась тёплой.

На следующий день его вызвали в полицию.

— Знакомо? — детектив Лебедев, человек с лицом, напоминающим помятый конверт, бросил на стол распечатку с камер наблюдения.

Артём посмотрел.

На экране он сам стоял у стены. В той же куртке. С тем же выражением лица. Но…

— Это невозможно. Вчера в это время я был дома.

Лебедев усмехнулся:

— Камеры не врут.

Он переключил кадр. Теперь на экране было крупным планом лицо Артёма — вернее, того, кто выглядел как Артём. Глаза были странно пустыми, а на лбу явственно виднелся знак — три переплетённых круга.

— Хотите знать самое забавное? — Лебедев наклонился вперёд. — Мы проверили кровь на стене.

Артём уже знал ответ.

— Группа совпадает с вашей.

За окном кабинета каркнула ворона. Артём вдруг вспомнил, что в XVI веке их считали вестниками смерти.

Лебедев положил перед ним чистый бланк протокола.

— Начнём с самого начала?

                                            * * *

Три часа ночи. Алиса лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к тиканью настенных часов — механических, старинных, доставшихся от бабушки. Тик-так. Тик-так. Как шаги.

И вдруг — настоящее шаги.

Тяжёлые. Медленные.

Из коридора.

Она замерла, вцепившись в одеяло. Шаги приближались, затем остановились прямо у двери. Долгая пауза. Тишина стала такой густой, что Алиса услышала, как в венах стучит кровь.

Дверь скрипнула.

В проёме стояла тень — высокая, в длинной сутане, с капюшоном, натянутым на несуществующее лицо. От неё пахло старым пергаментом и чем-то ещё — сладковатым, как тление осенних листьев.

Алиса хотела закричать, но голос застрял в горле.

Тень сделала шаг вперёд —

И растворилась.

Только капля воска упала на пол с тихим хлопком. Алиса сползла с кровати, дрожащими пальцами подняла её — воск был тёплым, почти горячим, и на нём чётко отпечаталась печать: крест и буквы I.N.R.I.

Печать инквизиции.

                                            * * *

Артём сидел на кухне, разглядывая свою ладонь. Знак — три переплетённых круга — слегка пульсировал, как живой. Он взял нож, прижал лезвие к подушечке пальца…

— Ай!

Голос Алисы в трубке звучал испуганно и сонно одновременно:

— Ты… ты только что резал палец?

Артём замер, глядя на тонкую алую полоску на коже.

— Да. Как ты…

— Я почувствовала боль. В том же месте. — В её голосе слышались сдерживаемые слёзы. — Артём, что с нами происходит?

Он посмотрел на книгу, лежащую на столе. Она была раскрыта на странице с изображением двух фигур — монаха и женщины, соединённых тонкой алой нитью, идущей от запястья к запястью.

Под рисунком было написано:

«Что связано кровью — не разорвать»

                                            * * *

Утро застало их в читальном зале библиотеки. Василий, библиотекарь, принёс им старые фолианты, даже не спрашивая, что они ищут — будто знал.

— Вот, — он шлёпнул на стол потрёпанный том. — «Протоколы венецианской инквизиции. 1585—1590».

Артём открыл книгу. Страницы пахли временем и чем-то ещё — горьким, как пепел.

Алиса вдруг вскрикнула:

— Смотри!

На пожелтевшем листе был изображён ритуал — два человека, мужчина и женщина, стояли друг напротив друга, соединённые нитью, идущей от запястья к запястью. Тот же рисунок, что и в книге.

Подпись гласила:

«Связь душ. Запрещённый ритуал»

Василий кашлянул:

— Говорят, те, кто проводил его, могли чувствовать друг друга через расстояния. И через время.

Алиса и Артём переглянулись.

— И что с ними стало? — спросила Алиса.

Василий улыбнулся — улыбкой человека, знающего слишком много:

— Они сгорели. Вместе.

За окном каркнула ворона. Артём вдруг осознал, что знак на его руке горит — не метафорически, а по-настоящему.

Как будто предупреждая.

Или напоминая.

Глава 7. Следующий в списке

Утро началось с запаха свежей типографской краски. Артём развернул газету, купленную у киоска возле метро, и сразу наткнулся на заголовок, выведенный жирным, почти кричащим шрифтом: «Загадочные самоубийства: жертвы оставляют одну и ту же фразу». Под текстом — фотография стены в каком-то полуразрушенном здании, испещрённой тёмными подтёками, будто кто-то писал не чернилами, а чем-то гуще, вязким. Артём невольно провёл пальцем по газете — бумага шершавая, холодная, но буквы словно жгли подушечки пальцев.

— Третий за месяц, — сказал продавец, не глядя на него, протирая очки грязным платком. — Все перед смертью царапают одно и то же. Будто их кто-то заставляет.

Артём не ответил. Он знал, что это не «будто».

                                            * * *

Кафе «Бистро №7» пахло жжёным кофе и старыми книгами — заведение ютилось рядом с букинистическим магазином, и пыль веков въелась в его стены намертво. Артём сидел у окна, ворочая ложкой в чашке с давно остывшим эспрессо. Напротив, отбрасывая на стол нервную тень, ёрзал Сергей Громов. Его пальцы — длинные, с жёлтыми от никотина ногтями — беспрестанно теребили цепочку на шее, будто крестик на ней вдруг стал невыносимо тяжёл.

— Вот, смотри, — Громов швырнул на стол фотографию. Снимок был зернистым, сделанным в темноте, но надпись на стене читалась чётко: «Он выбрал нас». Те же слова, что и в книге. Те же, что Марк Белов выцарапал на стене палаты перед тем, как ему выкололи глаза.

— Где это? — голос Артёма звучал ровно, но внутри всё сжалось, как пружина.

— Заброшенная церковь за чертой города. Там, где нашли второго. — Громов наклонился вперёд, и в его глазах заплясали блики от лампы. — Артём, я копал глубже. Все эти люди… они работали с древними текстами. Как и ты.

— Совпадение.

— Не смеши. — Громов резко откинулся на спинку стула, и цепочка на его шее звякнула, как кандалы. — Первый — библиотекарь из архива Ватикана. Второй — реставратор из Праги. Третий… — он замолчал, внезапно побледнев.

— Третий — кто?

Громов не ответил. Вместо этого его пальцы снова потянулись к крестику, но на этот раз дрожали так сильно, что цепочка соскользнула с воротника.

— Они следят за мной, — прошептал он. — Видишь вон того?

Артём повернул голову. У стойки стоял мужчина в чёрном пальто, слишком плотном для этого сезона. Лицо его было скрыто в тени, но, когда он поднял руку, чтобы поправить воротник, Артём заметил — пальцы слишком длинные, почти костлявые.

— Это не первый раз, — Громов говорил быстро, сбивчиво, будто боялся, что его перебьют. — Они появляются везде. В метро. У моего дома. В зеркалах, блин! — он стукнул кулаком по столу, и чашка подпрыгнула, расплёскивая кофе. — Без лиц. Без глаз. Просто… пустота под капюшонами.

Артём молча достал из кармана салфетку, промокнул разлившуюся жидкость. Его движения были медленными, нарочито спокойными, но внутри уже звенел колокольчик тревоги.

— Ты читал эту книгу, да? — Громов внезапно схватил его за запястье. Его ладонь была липкой от пота. — Liber Aeternitatis.

— Откуда ты знаешь название?

— Потому что я следующий, — журналист засмеялся, но смех его был сухим, как треск сломанной ветки. — Я нашёл список. Там есть моё имя. И твоё.

Артём почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— Какой список?

Громов вытащил из портфеля листок — старый, пожелтевший, с рваными краями. На нём столбиком были выписаны имена. Последнее — Сергей Громов. Предпоследнее — Артём Лазарев.

— Где ты это взял?

— В архиве. Там, где нашли второго. Он держал его в руках. Мёртвых.

Артём хотел ответить, но в этот момент мужчина в чёрном пальто повернулся к ним. И хотя лицо его по-прежнему было скрыто тенью, Артём понял — он улыбается.

Громов вдруг вскочил, опрокинув стул.

— Мне пора. Если завтра меня не будет… — он не договорил, сунул листок Артёму в руку и почти побежал к выходу.

Дверь захлопнулась. В кафе воцарилась тишина, нарушаемая только шипением кофемашины.

Артём развернул список. Чернила были выцветшими, но последние строки кто-то явно дописал недавно — они были темнее, почти чёрными.

И тогда он увидел.

Под его именем стояло ещё одно.

Алиса Сорокина.

                                            * * *

Полночь застала Артёма за столом, где под светом настольной лампы лежал тот самый список — пожелтевший, с рваным краем, будто вырванный из книги, которой не следовало существовать. Он водил пальцем по именам, чувствуя, как бумага шершавит под подушечками, словно напоминает: это не просто список. Это приговор. Последние строчки — чернила свежие, почти влажные, хотя лист явно пролежал в архиве не один десяток лет.

Телефон зажужжал внезапно, заставив Артёма вздрогнуть. На экране — неизвестный номер. Он поднёс трубку к уху, и в тот же миг из динамика хлынуло дыхание — частое, прерывистое, словно человек на другом конце провода только что перестал бежать.

— Они здесь.

Голос Громова был сдавленным, шёпотом, но каждое слово врезалось в сознание, как нож.

— В зеркалах… они смотрят…

Затем — грохот, будто что-то упало. Стекло разбилось с таким звоном, будто рассыпалось не окно, а сама реальность. Крик — короткий, обрывистый, и затем… тишина.

Линия не оборвалась. Артём слышал, как на том конце кто-то дышит. Медленно. Осознанно.

Он не сказал ни слова. Просто положил трубку.

                                            * * *

Утро в редакции «Вечерней хроники» встретило его запахом свежей краски и кофе, но под этим — едва уловимым, но въедливым — ароматом чего-то металлического. Крови. Артём узнал его сразу.

Тело Громова нашли в его же кабинете. Он сидел за столом, будто всё ещё работал над материалом, если бы не одно «но» — его глаза были пусты. Не просто закрыты. Выколоты. Аккуратно, почти хирургически.

— Красиво, да? — голос детектива Лебедева прозвучал за спиной. — Как будто кто-то решил, что он уже слишком много увидел.

Лебедев был человеком в поношенном пальто, с лицом, которое забываешь через пять минут после встречи. Но глаза — холодные, серые, как московские туманы — запоминались сразу.

— Вы знали его.

Это не был вопрос.

— Мы встречались вчера, — ответил Артём, не отводя взгляда от стены за столом Громова.

Там, где обычно висели заметки и фотографии, теперь красовалась надпись. Не чернилами. Не краской. Чем-то тёмным, густым, что уже начало подсыхать по краям, но всё ещё пахло медью.

«Он выбрал нас».

— Знакомо? — Лебедев достал из кармана фотографию и положил её на стол перед Артёмом.

На снимке — Громов. Но не живой, не того, каким Артём видел его вчера. Это был труп. Сидящий за тем же столом. С теми же пустыми глазницами. И на груди — листок пергамента, аккуратно положенный, будто кто-то специально позаботился, чтобы его нашли.

— Liber Aeternitatis, — прошептал Артём, даже не осознавая, что говорит вслух.

Лебедев ухмыльнулся.

— Ну вот, а я-то думал, вы скажете «я не знаю, о чём вы». — Он наклонился ближе. — Интересно, почему именно вас он позвонил перед смертью?

Артём не ответил. Его взгляд упал на стол, где среди бумаг лежал ещё один листок. Чистый. Белый. С единственной строчкой, написанной почерком Громова:

«Артём, они знают про Алису».

— Что-то важное? — Лебедев протянул руку, но Артём был быстрее.

— Черновик. Ничего особенного.

Детектив задумчиво почесал подбородок, затем внезапно рассмеялся — сухо, без радости.

— Вы знаете, что самое смешное? Вчера вечером камеры в этом коридоре зафиксировали, как Громов заходит в кабинет. Один. А потом — как он уходит. Тоже один. — Он сделал паузу. — Но тело появилось там только утром.

Артём почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— Может, камеры сломаны?

— Все три? Одновременно? — Лебедев покачал головой. — Нет, Лазарев. Здесь что-то нечисто. В прямом смысле.

Он достал из кармана пачку сигарет, закурил, выпустил дым в потолок.

— Я вас пока не арестовываю. Но если вы знаете что-то… что-то, что может объяснить, почему люди умирают, оставляя одинаковые надписи… — Он прищурился. — Думаю, вам стоит поторопиться с объяснениями. Пока не стало слишком поздно.

Артём молчал.

— Кстати, — Лебедев бросил на стол ещё одну фотографию. — Узнаёте?

На снимке — вход в редакцию. И тень. Длинная, нечёткая, но угадывалась фигура в чёрном пальто. Без лица.

— Они уже следят за вами, — прошептал детектив. — И знаете что? Мне почти жаль, что следующая фотография, которую я увижу… будет вашей.

Он развернулся и вышел, оставив за собой шлейф табачного дыма и невысказанной угрозы.

Артём остался один.

На столе перед ним лежал листок из книги.

На нём было всего одно слово.

«Скоро».

                                            * * *

Дождь начался внезапно — тяжёлые капли застучали по крыше редакции, словно пытались вымыть следы того, что произошло внутри. Артём стоял под козырьком, куря сигарету за сигаретой, хотя обычно не курил. Дым смешивался с паром от дыхания, создавая призрачные узоры в холодном воздухе. Он ждал, когда выйдет Лебедев. Ждал и понимал, что этот человек — единственный, кто мог бы ему помочь, если бы сам не был частью системы.

Дверь скрипнула. Лебедев вышел, не торопясь застёгивая потрёпанное пальто. Увидев Артёма, он не удивился — лишь вздохнул, как человек, уставший от бесконечного спектакля.

— Ждал? — спросил он, доставая пачку «Беломора». — Надеялся, что я скажу что-то утешительное? Что это всё совпадение? Что Громов просто неудачно упал на ножницы, которые почему-то попали ему в глаза?

— Я хочу знать, что происходит.

Лебедев закурил, прикрыв ладонью пламя зажигалки от ветра. Дождь барабанил по его шляпе, стекал за воротник, но он, кажется, не замечал этого.

— Ты действительно не понимаешь? — он говорил тихо, почти шёпотом, хотя вокруг никого не было. — Это не первое такое дело. И всегда кончается одинаково. Люди умирают. Их находят с одинаковыми надписями. А потом приходят такие, как ты, — умные, любопытные, — и тоже исчезают.

Он бросил окурок в лужу, где тот погас с шипением.

— Исчезни, Лазарев. Пока не стало слишком поздно.

Артём хотел ответить, но Лебедев уже развернулся и пошёл прочь, его силуэт растворялся в дождевой пелене, пока не стал просто ещё одной тенью на фоне мокрого асфальта.

                                            * * *

Квартира встретила его холодом и тишиной. Артём не включал свет — прошёлся по комнатам, проверяя, не сдвинуто ли что-то с места, не осталось ли следов незваных гостей. Всё было так, как он оставил. Кроме одного.

Liber Aeternitatis лежала на столе. Он не помнил, чтобы оставлял её раскрытой.

Артём подошёл ближе. Страницы книги были чистыми — слишком чистыми, будто кто-то тщательно стёр текст. Только на последнем листе, в самом низу, чернела свежая надпись.

Сергей Громов.

Имя было выведено аккуратным почерком, но чернила… Они казались живыми. То темнели, то светлели, будто пульсировали в такт его собственному сердцу. Артём протянул руку, собираясь коснуться букв, но остановился в сантиметре от бумаги.

Она была тёплой.

— Боже, — прошептал он.

В этот момент где-то в квартире хрустнул паркет.

Артём резко обернулся. В коридоре было темно, но он точно знал — там кто-то есть. Не грабитель. Не маньяк. Кто-то… другое.

— Кто здесь? — его голос звучал громче, чем он планировал.

В ответ — тишина. Потом ещё один скрип. Ближе.

Артём схватил со стола нож для бумаг — глупая, детская попытка защититься, но больше ничего под рукой не было.

— Выходи.

Тень в дверном проёме замерла. Она была выше человеческого роста, уже, чем должна быть, и совершенно неподвижна. Артём чувствовал, как по спине бегут мурашки. Он сделал шаг вперёд — тень не шелохнулась. Ещё шаг.

И тогда свет фонаря с улицы упал на пол, высветив пустое пространство. Никого.

Артём опустил нож. Возможно, ему всё это мерещится. Возможно, он просто слишком устал.

Он вернулся к столу.

Книга была закрыта.

Артём медленно провёл пальцем по корешку, чувствуя подушечками шершавую кожу переплёта. Он должен был сжечь её. Или выбросить. Или…

Он открыл последнюю страницу.

Имя Громова исчезло.

Вместо него было новое.

Артём Лазарев.

За окном завыл ветер. Где-то вдалеке, на другом конце города, завыла сирена скорой помощи. А в комнате стало на одного человека тише.

Он знал, что это значит.

Следующий — он.

Глава 8. Тени в метро

Полночь давно наступила, когда Артём спустился в метро. Подземка в этот час была пустынной — лишь редкие пассажиры, спящие на скамейках бродяги да шуршащие мусором крысы. Эскалатор скрипел под ногами, словно старый корабль, везущий его в самое нутро города.

Он вошёл в вагон, и дверь захлопнулась за ним с металлическим вздохом. Вагон был пуст — ни души, лишь отражения в грязных стёклах, искажающиеся при каждом повороте. Артём присел у окна, положив портфель с книгой на соседнее сиденье. Liber Aeternitatis сегодня была особенно тяжёлой, будто наполненной свинцом вместо страниц.

Поезд тронулся, и свет ламп начал мерцать — сначала редко, потом чаще, как сердце больного. Артём потянулся к книге, но в этот момент лампы погасли полностью.

Темнота накрыла его, густая и непроглядная. Одновременно температура упала — за несколько секунд стало так холодно, что дыхание превращалось в пар. Артём замер, прислушиваясь.

Тишина.

Слишком тихая. Даже грохот колёс по рельсам исчез, будто поезд перестал двигаться.

И тогда он услышал скрип открывающихся дверей.

Не на следующей станции — они были в тоннеле. Двери между вагонами скрипнули, и в воздухе поплыл запах — ладана, воска и чего-то тлетворного, как в склепе.

Артём медленно поднял голову.

По вагону шли фигуры в чёрных сутанах. Их капюшоны скрывали лица, но когда ближайший из них прошёл под аварийной лампой, Артём увидел — под тканью нет ничего. Только тьма.

Они двигались беззвучно, не касаясь пола. Их руки — слишком длинные, с костлявыми пальцами — были сложены, как для молитвы.

Один остановился прямо перед Артёмом.

Капюшон медленно повернулся к нему.

Артём застыл, чувствуя, как сердце бьётся где-то в горле. Он ждал, что сейчас заговорит, или закричит, или протянет эти костлявые пальцы…

Но фигура лишь наклонилась, будто изучая его.

И тогда Артём увидел — на полу вагона, там, где должны быть тени от этих существ, ничего не было.

Они не отбрасывали теней.

Свет вспыхнул так резко, что Артём зажмурился. Когда он открыл глаза, поезд уже подъезжал к станции. Вагон был пуст, если не считать спящего бомжа в дальнем углу.

Но на сиденье напротив лежала сложенная бумажка.

Артём развернул её дрожащими пальцами.

«Они выбрали нас», — было написано кровью.

Двери открылись с шипением.

Артём выскочил на платформу, едва не споткнувшись. За спиной двери закрылись, но перед тем, как поезд тронулся, он услышал шёпот:

— Ты следующий.

Голос звучал так, будто исходил сразу из всех уголков станции.

Артём обернулся.

В окне последнего вагона, в том самом, где он только что сидел, стояла фигура в чёрном.

И хотя лицо было скрыто капюшоном, Артём знал — оно улыбается.

Поезд ушёл в темноту тоннеля, увозя с собой того, кого не должно было существовать.

На платформе было холодно. Холодно, как в склепе.

Артём сунул записку в карман и почувствовал — книга в портфеле стала ещё тяжелее.

Liber Aeternitatis ждала своего часа.

А тени — своего.

                                            * * *

Станция была пустынна, если не считать спящего бомжа, прикорнувшего у стены в луже собственных испарений. Артём шагал по перрону, стараясь не смотреть на тёмные провалы тоннелей, откуда мог появиться новый поезд — или что-то похуже. Вдруг бомж зашевелился, забормотал что-то сквозь сон.

— Опять эти монахи… — его голос был хриплым, пропитанным дешёвым портвейном. — Каждую ночь ездят… как покойники на кладбищенском автобусе…

Артём остановился. В воздухе витал сладковатый запах гниющей плоти, смешанный с перегаром.

— Какие монахи? — спросил он, хотя уже знал ответ.

Бомж приоткрыл один мутный глаз, в котором плавала жёлтая лужица безумия.

— В чёрных тряпках… без лиц… — он икнул, и запах гнили усилился. — В прошлый раз одного за собой увели… парнишка такой, с портфелем… Больше не вернулся…

Артём почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Он опустил руку в карман, сжимая записку с кровавой надписью.

— Когда это было?

— Вчера… или позавчера… — бомж махнул грязной рукой. — Время здесь идёт по-другому… Они его забрали, понимаешь? Забрали, как того старика в прошлом месяце… и ту девчонку…

Внезапно он закашлялся так сильно, что Артём отшатнулся. Когда приступ прошёл, в ладони бомжа остался кровавый сгусток, похожий на кусочек лёгкого.

— Уходи, — прошептал бомж, внезапно протрезвевшим голосом. — Пока они не увидели, что ты с ним разговариваешь…

Артём отошёл, чувствуя на затылке чей-то взгляд. На плитке перрона он заметил странные следы — отпечатки босых ног, обугленных по краям, будто кто-то прошёлся по раскалённым углям. Они вели к стене — и обрывались, будто человек растворился в камне.

Он наклонился, чтобы рассмотреть ближайший отпечаток. Плитка под следами была холодной, покрытой инеем, хотя в метро стояла удушающая жара. Артём провёл пальцем по контуру — и тут же отдёрнул руку. На подушечках остался чёрный налёт, пахнущий горелой кожей.

В этот момент зазвонил телефон. Алиса. Её голос в трубке был сдавленным, прерывистым:

— Артём… кто-то ходит по квартире… — за её спиной раздался скрип половиц. — Я вижу их в зеркалах… они…

Связь прервалась на пронзительном скрежете, будто кто-то провёл ногтями по стеклу. Артём бросился к выходу, сбивая с ног урну с мусором. В ушах стучало: «Они выбрали нас, они выбрали нас, они…»

На последних ступенях эскалатора он споткнулся о что-то мягкое. Это был мёртвый голубь — его глаза были аккуратно выклеваны, а на груди перья слиплись от чего-то тёмного. Кровь? Нет… Чернила. Такие же, как в книге.

Артём выбежал на улицу, где его ждал последний сюрприз — на ладони, которой он касался следа, теперь чётко проступали три буквы:

«ЛАЗ»

                                            * * *

Квартира Алисы встретила Артёма полной темнотой — все лампы были выключены, лишь бледный свет фонаря с улицы пробивался сквозь занавески, рисуя на стенах причудливые узоры. Он замер на пороге, прислушиваясь. Тишина. Слишком глубокая для городской ночи — ни скрипа половиц, ни шума водопровода, даже часы в гостиной, казалось, перестали тикать.

— Алиса? — его голос прозвучал неестественно громко.

Из глубины квартиры донеслось шуршание, затем лёгкие шаги. Алиса появилась в дверном проёме, бледная как мел, с меловым крестом на лбу — будто кто-то уже успел пометить её для чего-то ужасного. В руках она сжимала кусок церковного мела, пальцы были испачканы белым порошком до самых костяшек.

— Валентина Петровна сказала рисовать у дверей, — прошептала она, указывая на порог. Там, на тёмном дереве, выделялись три неровных креста. — Но они всё равно здесь. В зеркалах. В углах. Ты чувствуешь этот запах?

Артём втянул носом воздух. Квартира пахла ладаном, но под этим ароматом сквозило что-то другое — сладковато-гнилостное, как в склепе после весеннего паводка. Он подошёл к прихожей, где висело зеркало в старинной раме. Поверхность была мутной, запотевшей, хотя в квартире стояла прохлада.

— Смотри, — Алиса протянула руку, но не коснулась стекла. — Они двигаются, когда я не смотрю.

Артём наклонился ближе. В зеркале отражались они оба — он, с взъерошенными волосами и тёмными кругами под глазами; она, с перекошенным от страха лицом. Но когда он моргнул, на долю секунды в глубине отражения мелькнула третья фигура — высокая, в чёрном, с пустотой под капюшоном.

— Ладан помогает, но ненадолго, — Алиса схватила его за руку. Её пальцы были ледяными. — Они боятся крестов, но… — она замолчала, услышав скрип из спальни.

Артём резко обернулся. Дверь в комнату была приоткрыта, и в щели виднелась полоска непроглядной тьмы — такой густой, что казалось, она вот-вот прольётся наружу, как чёрная смола.

— Надо закончить круг, — прошептала Алиса, протягивая ему мел. — Валентина Петровна сказала, что все двери и окна должны быть помечены.

Они работали молча — рисовали кресты на подоконниках, дверных косяках, даже на дверце холодильника. С каждым новым знаком воздух становился чуть легче, запах тления отступал. Когда последний крест был закончен, Алиса зажгла церковную свечу — пламя вспыхнуло неестественно ярко, осветив всю кухню жёлтым, почти солнечным светом.

— Кажется, ушло, — она облегчённо вздохнула, опускаясь на стул.

Артём хотел ответить, но в этот момент свеча погасла сама собой — не от сквозняка, а будто кто-то невидимый задул её. В темноте что-то громко упало в спальне.

Утро принесло временное облегчение. Солнечные лучи, проникая сквозь занавески, казалось, растворили ночные кошмары. Алиса спала, свернувшись калачиком на диване, с меловым крестом на ладони. Артём осторожно прикрыл за ней дверь и вышел на лестничную площадку — нужно было проверить почту.

Именно там он и увидел это.

На стене напротив её квартиры, прямо на обоях, кто-то написал граффити — неровными, будто дрожащими буквами:

«Лия, мы помним».

Краска была свежей, тёмно-красной, и Артёму не нужно было подходить ближе, чтобы понять — это не краска. Металлический запах витал в воздухе, смешиваясь с ароматом ладана, всё ещё исходящим от дверей квартиры.

Он протянул руку, едва не касаясь стены. Буквы были липкими. Тёплыми. Будто написаны минуту назад.

Из-за двери послышался шорох — Алиса проснулась. Артём быстро достал телефон, сделал снимок и стёр сообщение влажной салфеткой. Красное размазалось по стене, оставляя рваные, кровавые полосы.

— Что там? — раздался её голос из квартиры.

— Ничего, — ответил Артём, сжимая окровавленную салфетку в кулаке. — Просто реклама.

Он вернулся внутрь, тщательно закрыв за собой дверь. Liber Aeternitatis лежала на столе, прикрытая газетой, но он чувствовал её взгляд — тяжёлый, немигающий. Книга знала. И ждала.

В кармане его пиджака дрожал телефон — новое сообщение от неизвестного номера. Всего три слова:

«Она будет следующей».

Глава 9. Кровь на странице

Лаборатория университета в ночные часы превращалась в подобие средневекового скриптория — тишина стояла такая, будто время застыло между прошлым и настоящим. Стол, заваленный фолиантами по демонологии и криптографии, напоминал алтарный престол, а в центре этого хаотичного святилища покоилась Liber Aeternitatis. Артём медленно проводил пальцами по потертому кожаному переплёту, ощущая подушечками пальцев едва заметные шрамы — будто кто-то пытался вскрыть книгу ножом, но лезвие не смогло повредить древнюю кожу.

— Попробуй ещё раз, — его голос прозвучал глухо, словно сквозь толщу веков. Он осторожно передвинул книгу к Алисе, заметив, как её глаза расширились от страха.

Она сделала глубокий вдох, сжала губы до белизны и протянула дрожащую руку. Едва кончики её пальцев коснулись пожелтевшего пергамента, как раздалось шипение, похожее на прикосновение к раскалённой сковороде. Алиса вскрикнула и отдернула руку — на подушечках пальцев уже набухали красные волдыри, кожа покрывалась странными узорами, напоминающими древние письмена.

— Чёрт возьми! — Алиса судорожно опустила обожженные пальцы в стакан с водой. Прозрачная жидкость мгновенно помутнела, затем окрасилась в мутно-розовый цвет, будто в ней растворилась капля крови. — Вчера я ещё могла перелистывать страницы… Теперь только ты. Она выбирает тебя.

Артём сжал челюсти и снова открыл книгу. Страницы зашелестели, переворачиваясь сами по себе, будто невидимый ветер времени листал их. Он наклонился ближе, вглядываясь в латинские письмена — при прямом свете буквы казались обычными, но стоило изменить угол зрения, как они начинали шевелиться, перетекать, словно ртуть, образуя новые, неведомые доселе слова и фразы.

— Смотри сюда, — он повернул книгу к свету настольной лампы, и тени букв заиграли на пергаменте.

На полях, среди средневековых гравюр, изображающих пытки инквизиции, проступил новый рисунок — детализированный портрет. Высокий лоб, чёрные пронзительные глаза, острый подбородок, монашеская сутана… И несомненно — его, артёмовские черты, перенесённые на пергамент пять столетий назад. Под изображением дрожали слова, написанные киноварью: «Lorenzo iterum» — «Лоренцо снова».

— Господи… — Алиса отшатнулась, прижимая обожжённые пальцы к груди. — Она не просто показывает тебя. Она переписывает твою сущность. Буквально вписывает тебя в свою историю.

Артём хотел ответить, но в этот момент край страницы, острый как бритва, впился в его палец. Капля крови, тёплая и живая, упала на пергамент. И тогда произошло нечто невообразимое — буквы вокруг алой капли вздыбились, потянулись к ней, как растения к солнцу, образуя странные узоры.

— Она… пьёт тебя, — прошептала Алиса, отодвигаясь. Её глаза были полны первобытного ужаса. — Как древний вампир из легенд. Только хуже.

Но самое необъяснимое началось потом. Порез, который должен был кровоточить ещё как минимум десять минут, начал затягиваться прямо на глазах. Кожа стягивалась, образуя розоватый рубец, будто рана недельной давности. Артём поднял глаза на Алису — она смотрела на его руку с каким-то религиозным трепетом, словно наблюдала чудо или страшное кощунство.

— Так не бывает… — её голос дрожал. — У живых так не бывает. Это… это уже что-то другое.

Артём снова посмотрел на книгу. Там, где была его кровь, теперь сияла новая надпись — не чернилами, а будто выжженная изнутри самим временем: «Servus sanguinis» — «Раб крови». Буквы пульсировали, то темнея, то светлея, в такт его собственному сердцебиению.

За окном лаборатории внезапно завыл ветер, ударив веткой по стеклу. На мгновение в тёмном окне отразилась третья фигура — высокая, в монашеском одеянии, с лицом, которое они только что видели на страницах манускрипта.

Но когда Артём резко обернулся, в комнате никого не было. Только книга на столе тихо шелестела страницами, будто смеялась своим древним, беззвучным смехом. А на запястье, там, где был порез, теперь явственно проступали три буквы, словно выжженные на коже — «LAZ».

Алиса медленно подняла глаза и прошептала:

— Она не просто читает тебя. Она делает тебя частью себя. И я не знаю, что страшнее — то, что она забирает твою кровь… или то, что она возвращает тебе её изменённой.

Артём сжал кулаки, чувствуя, как странное тепло разливается по венам от места бывшего пореза. Книга лежала перед ним, раскрытая на середине, и казалось, что страницы слегка приподнимаются в такт его дыханию — как будто это не он читал книгу, а книга читала его.

                                            * * *

Читальный зал университетской библиотеки в этот поздний час был пустынен. Свет настольных ламп создавал островки тепла в океане теней, а запах старых книг — смесь пыли, кожи и времени — висел в воздухе плотным одеялом. Артём сидел в самом углу, окружённый стопками фолиантов, когда почувствовал на себе тяжёлый взгляд.

— Вы читаете её неправильно, — голос прозвучал прямо у него за ухом, заставив вздрогнуть.

Перед ним сидел старик. Не просто пожилой человек — древний, как сама библиотека. Его лицо напоминало пергаментный свиток, испещрённый морщинами-письменами, а глаза… Глаза были слишком молодыми для этого лица — голубые, ясные, как ледники. Вальтер. Артём узнал его сразу, хотя видел впервые.

— Книга не терпит спешки, — продолжал старик. Его пальцы с желтоватыми ногтями постукивали по столу, и Артём заметил перстень с печатью — тот самый знак инквизиции, что видел на страницах Liber Aeternitatis. — Она должна вкусить вас прежде, чем откроет свои тайны.

— Что вы хотите? — Артём сжал кулаки под столом, чувствуя, как свежий шрам на пальце пульсирует в такт биению сердца.

Вальтер улыбнулся — его губы растянулись, но глаза остались холодными.

— Я? Ничего. Просто наблюдаю. Вы ведь уже поняли — она выбрала вас. Как когда-то выбрала Лоренцо. — Он наклонился ближе, и Артём почувствовал запах — ладан и что-то сладковато-гнилое, как в склепе. — Но знаете ли вы, что происходит, когда книга заканчивает чтение своего избранника?

Внезапно лампы в зале мигнули. Когда свет восстановился, кресло напротив было пусто. На столе лежала одна перчатка из тончайшей кожи с вышитой печатью — тёмно-красной, как запёкшаяся кровь. Артём потянулся к ней, но в этот момент раскрытая перед ним Liber Aeternitatis затрепетала, страницы сами перевернулись, открыв ранее невидимый текст:

«Quando tertius moritur, portae aperientur» — «Когда умрёт третий, врата откроются».

Буквы были не чернильными — они словно проступали из глубины пергамента, будто кто-то писал на обратной стороне страницы, нажимая всё сильнее. Артём провёл пальцем по тексту — бумага оказалась влажной, как слеза.

Он собрал книги и вышел в коридор. Библиотека в этот час была похожа на лабиринт — длинные ряды стеллажей уходили в темноту, а редкие лампы создавали иллюзию движения в тенях. Артём направлялся к выходу, когда услышал шорох из архива.

Дверь была приоткрыта. Внутри горел свет, но странный — мерцающий, как от свечи. Артём толкнул дверь и замер.

За столом сидел Василий, библиотекарь. Вернее, то, что от него осталось. Его голова лежала на раскрытой книге, будто он уснул за чтением, но поза была неестественной — скрюченные пальцы впились в страницы, а рот растянут в беззвучном крике. На шее — тёмные следы, похожие на ожоги от верёвки.

Артём подошёл ближе, преодолевая отвращение. На столе перед мёртвым библиотекарем лежала старая книга в кожаном переплёте — не Liber Aeternitatis, а что-то похожее, но менее сохранившееся. На раскрытой странице чьей-то дрожащей рукой было выведено: «Лоренцо жив», а ниже — «Они идут за тобой. За всеми вами».

Вдруг где-то в глубине архива скрипнула полка. Артём резко обернулся — в проходе между стеллажами мелькнула тень. Высокая, в чёрном, с неестественно длинными руками. Она не приближалась, просто стояла и наблюдала. В воздухе запахло ладаном и гарью.

Артём сделал шаг назад, наткнувшись на стол. Когда он снова посмотрел в проход, тени уже не было. Но на полу остался след — обугленный отпечаток босой ноги, точно такой же, как видел в метро.

Он выбежал из архива, даже не закрыв за собой дверь. В кармане жгло телефон — новое сообщение от неизвестного номера. Всего два слова: «Ты второй».

На улице моросил дождь. Капли стекали по лицу Артёма, смешиваясь с потом. Он не знал, что страшнее — мёртвый библиотекарь, таинственная тень или то, что теперь в книге появилось его имя. И что значит это «второй»? Кто был первым? Громов? А кто тогда третий? Алиса?

Liber Aeternitatis в его сумке вдруг стала тяжелее, будто впитала в себя кровь Василия. Артём почувствовал, как порез на пальце снова начинает кровоточить. Книга требовала новой жертвы.

                                            * * *

Сон настиг Артёма внезапно, как волна, накрывающая уставшего пловца. Одно мгновение он лежал на узкой кровати в своей квартире, в следующее — стоял на площади, залитой колеблющимся светом костров. Венеция. XVI век. Он знал это так же уверенно, как знал, что дышит. Но самое страшное — он знал, что сейчас произойдёт.

Руки перед его лицом были чужими — бледными, с длинными пальцами, покрытыми чернильными пятнами. Руки Лоренцо. Толпа вокруг ревела, требуя крови, а в центре площади возвышался костёр. На нём, привязанная к столбу, стояла Лия. Её белое платье уже тлело по краям, а глаза… Глаза были полны не страха, а странного понимания. Она смотрела прямо на него, сквозь толпу, сквозь века, и губы её шевелились: «Ты обещал…»

Артём-Лоренцо попытался броситься вперёд, но чьи-то сильные руки схватили его сзади. Он обернулся и увидел лицо Вальтера — моложе на четыреста лет, но с теми же ледяными глазами.

— Ты не должен мешать, — прошептал инквизитор. — Это её судьба. И твоя тоже.

Костёр вспыхнул ярким пламенем. Крик Лии пронзил ночь, и Артём проснулся с этим криком на собственных губах.

Комната была залита лунным светом. Он поднял дрожащие руки — они горели, покрытые красными полосами, точно повторяющими узор верёвок, которыми была связана Лия. Боль была настоящей, острой, живой. На тумбочке Liber Aeternitatis лежала раскрытой на середине, и страницы шевелились, будто кто-то только что её листал.

Утром он рассказал всё Алисе. Она слушала, не перебивая, лишь крепче сжимая в руках стакан с чаем. Когда он закончил, в комнате повисла тишина, нарушаемая только тиканьем часов и странным шорохом страниц книги, лежащей между ними на столе.

— Мы должны уничтожить её, — наконец сказала Алиса. Её голос был твёрдым, но глаза выдавали страх. — Сегодня же. Пока она не… не сделала с нами того, что сделала с Громовым и Василием.

Они выбрали старый камин в загородном доме Алисы — место, где когда-то её дед сжигал «опасные» книги из своей коллекции. Артём разжёг огонь, наблюдая, как языки пламени лижут сухие дрова. Liber Aeternitatis лежала рядом, будто наблюдая за приготовлениями.

— Ты уверен? — Алиса внезапно положила руку ему на плечо. — Что, если это… вызовет что-то худшее?

Артём посмотрел на свои ладони — следы ожогов уже бледнели, но боль оставалась.

— Что может быть хуже?

Он взял книгу. Кожаный переплёт был тёплым, почти живым на ощупь. Первый раз за всё время книга не сопротивлялась, будто ждала этого момента. Артём глубоко вдохнул и бросил её в огонь.

На мгновение ничего не произошло. Затем пламя странным образом изменилось — из оранжевого стало зелёным, ядовито-изумрудным, каким бывает только в химических лабораториях. Оно облизало книгу, но не тронуло её — страницы оставались нетронутыми, будто защищённые невидимым барьером. Затем, с тихим вздохом, огонь погас совсем, оставив книгу лежать на нетронутых дровах.

Алиса отшатнулась.

— Это невозможно… Я сама видела, как дед сжигал здесь книги XVI века. Они вспыхивали, как порох.

Артём потянулся к камину. Liber Aeternitatis была холодной, как могильный камень. Когда он открыл её, на первой странице проступили новые слова, написанные тем же почерком, что и предсказание о третьей смерти:

«Огонь не берёт тех, кто уже принадлежит вечности».

В этот момент в доме погас свет. Из углов комнаты поползли тени — не просто темнота, а нечто плотное, движущееся с ужасающей целеустремлённостью. Алиса вскрикнула и схватила Артёма за руку. Её пальцы были ледяными.

— Они здесь, — прошептала она. — Они пришли за своей книгой.

На стене напротив камина проступили влажные пятна, складываясь в знакомые слова: «Он выбрал нас». Но теперь к ним добавилось новое: «И мы пришли за своим».

Артём схватил книгу и потянул Алису к выходу. В последний момент, оглянувшись, он увидел — тени в углах комнаты обрели форму. Высокие фигуры в чёрных сутанах. Без лиц. Без глаз. Но он знал — они улыбаются.

На пороге он споткнулся о что-то мягкое. Это был мёртвый котёнок — такой же, как видел у подъезда Алисы. На его груди была приколота записка: «Ты второй. Она будет третьей».

Глава 10. Он выбрал нас

Парк был пуст. Не то чтобы непривычно пуст — он словно выдохнул и замер, будто сама природа затаилась перед чем-то неотвратимым. Артём шёл по промёрзлым дорожкам, и хруст снега под ботинками отдавался в висках глухим эхом, будто отсчитывая время до развязки. Утро выдалось морозным, и дыхание стелилось сизым туманом, цепляясь за голые ветви деревьев, будто пытаясь скрыть то, что уже нельзя было скрыть.

— Опять, — прошептал он, увидев оцепление.

Полицейские ленты желтели на фоне снега, как неестественно яркие мазки на грязном холсте. За ними копошились люди в униформе, но не было ни криков, ни суеты — только молчаливая, почти ритуальная точность движений. Артём замедлил шаг. Он знал, что его здесь быть не должно, но книга словно вела его за руку, как слепого.

— Лазарев?

Голос за спиной заставил его вздрогнуть. Оборачиваться не хотелось — казалось, если он не увидит того, кто его назвал, то, возможно, этого и не случилось. Но реальность не была столь любезна.

— Громов, — пробормотал Артём, разглядывая журналиста. Тот выглядел ещё более измождённым, чем в их последнюю встречу. Глаза ввалились, пальцы нервно перебирали диктофон, который он, судя по всему, даже не собирался включать.

— Ты знаешь, что здесь произошло? — спросил Сергей, и его голос дрогнул. Не от страха — от чего-то более глубокого, будто он уже видел это раньше.

Артём молча покачал головой, но внутри всё сжалось. Он знал.

— Девушка. Двадцать три года. В руке — фраза. Та самая. — Громов провёл ладонью по лицу, словно пытаясь стереть усталость. — Но в этот раз что-то пошло не так.

— Что?

— Она не просто умерла. Она исчезла. То есть тело на месте, но… — Он замолчал, будто подбирал слова, которых не существовало. — Лицо. Его нет.

Артём почувствовал, как по спине пробежал холодок, не имеющий ничего общего с морозом.

— Как «нет»?

— Как будто стёрли. Гладкая кожа, без шрамов, без крови. Как манекен.

Они стояли в молчании, и ветер шевелил полы их пальто, будто пытаясь утащить с собой этот разговор, спрятать его где-то далеко, где слова не имеют силы.

— В СМИ ничего не будет, — наконец сказал Громов. — Уже третий случай за месяц. Но этот… этот особенный.

— Почему?

— Потому что у неё во рту нашли записку.

Артём не спросил, что там было написано. Он и так знал.

                                            * * *

Морг пахнет не смертью. Смерть не имеет запаха — она пустота, отсутствие. А вот химикаты, металл, дезинфекция — это есть, и это въедается в кожу, в лёгкие, в память. Артём стоял в подсобке, прижавшись спиной к холодному шкафу с инструментами, и ждал, пока патологоанатом выйдет.

— Ты вообще понимаешь, что делаешь? — прошипел Марк Белов, его бывший коллега, а теперь — его единственный союзник в этом безумии.

— Нет, — честно ответил Артём.

Марк закатил глаза, но кивнул. Он был здесь «своим» — после того как его выписали из психушки, он устроился лаборантом. Для мира он был «вылечившимся». Для себя — всё ещё тем, кто видел их в чернилах.

— У тебя пять минут, — бросил он, отворачивая камеру. — И если тебя поймают, я тебя не знаю.

Артём кивнул и шагнул в прозекторскую.

Тело лежало под белой простынёй, и это было почти милосердно — не видеть того, что осталось от лица. Но руки были на виду. На левой запястье, прямо над веной, аккуратно выведена та самая фраза:

«ОН ВЫБРАЛ НАС»

Почерк был знакомым. Слишком знакомым.

Артём заставил себя наклониться. Девушка была бледной, почти прозрачной, как страница старой книги. Он осторожно приподнял её губу — и там, за зубами, лежал крошечный клочок пергамента.

Его имя.

Не «Артём Лазарев». Просто «Артём».

Будто тот, кто оставил записку, знал его слишком близко, чтобы нуждаться в фамилии.

— Лазарев! — резкий шёпот Марка вырвал его из оцепенения. — Быстро!

Он сунул пергамент в карман и уже хотел уйти, когда заметил ещё одну деталь. Карман платья девушки — слегка оттопыренный.

Визитка.

Геннадий Фёдорович. Антикварные редкости. Ул. Пречистенка, 13.

На обороте, мелким, бисерным почерком:

«Ждём тебя».

И тогда Артём понял — это не угроза.

Это приглашение.

                                            * * *

Запах ударил в нос раньше, чем Алиса успела вставить ключ в замок. Медный, густой, с оттенком чего-то металлического — не просто кровь, а кровь, которая уже начала своё медленное превращение во что-то иное. Её рука замерла, ключ так и не провернулся до конца.

— Что-то не так? — Артём стоял на ступеньке ниже, сумка с книгой прижата к груди, как ребёнок.

Она не ответила. Просто толкнула дверь плечом.

Квартира была залита. Не просто пятнами — целыми лужами, будто кто-то методично обходил комнаты с ведром, не пропуская ни одного угла. На стене над диваном, широкими, небрежными мазками, было выведено:

«ТЫ НЕ ЛИЯ»

Буквы стекали вниз, как слёзы, оставляя после себя рваные красные дорожки.

— Остроумно, — пробормотала Алиса. Её голос звучал странно спокойно, будто это происходило с кем-то другим.

Артём шагнул вперёд, поставил сумку на единственный чистый участок пола и провёл пальцем по стене. Поднёс к носу.

— Не человеческая.

— Ну слава богу, а то я уже начала волноваться, — она закусила губу, резко развернулась и направилась в спальню.

Там было хуже.

Кто-то разорвал её платья, вывернул ящики комода, но самое главное — зеркало, то самое, венецианское, с барочной оправой, было разбито. Не просто треснуто — разбито вдребезги, будто кто-то бил по нему с особой яростью.

— Они знают, — прошептала Алиса.

Артём стоял в дверях, его лицо было бледным даже в полумраке.

— Собирай вещи. Только самое необходимое.

— Куда?

— Подальше отсюда.

Она хотела спросить, есть ли вообще такое место, куда они могли бы убежать, но вместо этого просто кивнула.

                                            * * *

Дача оказалась старой, пахнущей сыростью и яблоками — прошлый хозяин явно хранил их здесь до самого лета. Алиса провела рукой по подоконнику, оставив на пыли чёткий след.

— Уютно, — сказала она, оглядывая низкие потолки и покосившиеся рамы.

— На неделю хватит, — Артём поставил сумку на кухонный стол, осторожно, будто боялся разбудить то, что лежало внутри.

Они молча распаковали вещи: книгу, нож Лоренцо, несколько осколков зеркала, которые Алиса успела собрать. Без слов распределили комнаты — она спальню, он диван в гостиной. Без слов согласились, что ночью свет будет гореть во всех помещениях.

— Думаешь, они найдут нас здесь? — спросила она, когда Артём разводил огонь в камине.

Он не ответил сразу, подбрасывая в пламя щепку за щепкой.

— Найдут. Но не сразу.

— Обнадеживающе.

Уголок его рта дёрнулся — самое близкое к улыбке, на что он был способен в последние дни.

— Нам нужно понять, что они хотят.

— Кроме моей смерти?

— Кроме этого.

Он потянулся к книге, но Алиса опередила его, резко схватив за запястье.

— Не сегодня.

Они замерли, её пальцы сжимали его кожу, и Артём вдруг осознал, насколько она холодная. Как труп.

— Хорошо, — тихо согласился он. — Не сегодня.

                                            * * *

Но ночью он всё равно открыл книгу.

Лунный свет струился через незанавешенное окно, ложился на страницы, и буквы начинали шевелиться, перестраиваться, будто пытаясь сложиться в нечто важное.

Артём сидел на полу, спиной к кровати, где спала Алиса, и наблюдал, как на пергаменте проявляются линии. Сначала тонкие, как паутина, потом чётче, увереннее, пока перед ним не возникла карта.

Собор Василия Блаженного.

Но не тот, что знали туристы — другой, с потайными ходами, отмеченными красными, как кровь, точками. И в самом центре, прямо под алтарём, пометка:

КЛЮЧ

Он потянулся за ручкой, чтобы зафиксировать изображение, но страница вдруг сморщилась, будто от жара, и карта исчезла.

— Я же просила не сегодня.

Алиса стояла в дверях, её силуэт чётко вырисовывался на фоне лунного света.

— Ты должна была это увидеть, — пробормотал он.

Она подошла, села рядом, и они молча смотрели на пустую теперь страницу.

— Что это за ключ?

— Не знаю. Но они явно не хотят, чтобы мы его нашли.

Алиса протянула руку, коснулась пергамента.

— Или хотят. Может, это ловушка.

— Тогда тем более стоит проверить.

Она повернулась к нему, и в её глазах отражался лунный свет — холодный, отстранённый.

— Ты правда готов пойти на всё ради этой книги?

Артём не ответил. Вместо этого взял её руку, перевернул ладонью вверх и провёл пальцем по тонкой линии жизни.

— Я готов пойти на всё, чтобы это закончилось.

За окном завыл ветер, и где-то вдали, в чёрной массе леса, закричала сова. Будто смеялась над ними.

                                            * * *

Утро пришло серое и нерешительное, словно стесняясь своего появления. Артём вышел на крыльцо, вдыхая воздух, пахнущий мокрой листвой и чем-то затхлым — старыми досками, может быть, или воспоминаниями предыдущих жильцов. Первый шаг, и под ногой что-то хрустнуло. Он посмотрел вниз.

Кот. Вернее, то, что от него осталось.

Животное лежало на боку, будто уснуло, если не считать стеклянных глаз, уставившихся в небо, и неестественного положения лап. В оскаленной пасти белел клочок бумаги. Артём наклонился, преодолевая внезапную слабость в коленях. Бумага оказалась плотной, хорошего качества, с ровными краями — кто-то аккуратно вырезал прямоугольник, прежде чем запихнуть его в кошачий рот.

«Игра началась».

Буквы были выведены тем же почерком, что и надпись на стене в квартире Алисы. Артём сглотнул ком в горле, внезапно осознав, что знает этого кота. Рыжий, с белым пятном на груди — он часто сидел на подоконнике у Валентины Петровны, наблюдая за прохожими с царственным равнодушием.

— Что там? — из двери высунулась Алиса, заспанная, с растрепанными волосами.

Он не успел закрыть ей обзор.

— О боже. — Она прижала руку ко рту. — Это же Мурзик…

Они стояли над телом, и странное чувство общности охватило Артёма — будто смерть этого животного сделала их соучастниками чего-то большего, чем они могли понять.

— Они знают, где мы, — прошептала Алиса.

— Или хотят, чтобы мы так думали.

Она резко повернулась к нему, глаза блестели неестественно ярко.

— Ты действительно считаешь, что это блеф? Посмотри на него! — её голос сорвался на высокой ноте. — Они убили кота. Кота, Артём! Какого черта они сделают с нами?

Он молча взял её за плечи, почувствовав, как она дрожит. Ветер шевелил её волосы, и на мгновение ему показалось, что он видит не Алису, а кого-то другого — девушку из давнего сна, с глазами полными ужаса перед неминуемым.

— Мы найдём их первыми, — сказал он, и слова прозвучали пустым утешением даже в его собственных ушах.

                                            * * *

Книга лежала на кухонном столе, такая безобидная на вид. Кожаный переплет, пожелтевшие страницы — ничего особенного. Если не считать того, как буквы иногда перестраивались сами по себе, когда на них падал лунный свет.

Алиса спала, наконец поддавшись усталости, а Артём сидел у окна, глядя на свои руки. Они казались ему чужими — эти длинные пальцы, выступающие суставы. Руки ученого. Руки Лоренцо.

Он поднял взгляд на книгу.

— Что ты хочешь от меня? — спросил он вслух, и его собственный голос прозвучал хрипло, будто давно не использовался.

Страницы шевельнулись без всякого ветра. Артём потянулся к книге, остановился, снова потянулся. Его пальцы дрожали.

— Ладно, — прошептал он. — Ладно.

Нож лежал рядом — тот самый, с гравировкой «LA». Он поднес лезвие к запястью, замер.

— Ты уверен, что хочешь это сделать?

Алиса стояла в дверях, завернутая в одеяло, бледная как привидение.

— У нас нет выбора.

— Всегда есть выбор.

Он покачал головой, вдруг осознав странную иронию ситуации — сколько раз Лоренцо стоял перед таким же решением? Сколько раз история повторялась?

— Если я этого не сделаю, они убьют тебя.

— А если сделаешь, убьешь себя.

Он улыбнулся, и улыбка получилась кривой, болезненной.

— Не в первый раз.

Лезвие впилось в кожу острее, чем он ожидал. Кровь выступила быстро, яркими каплями, такими красными, что казалось почти неприличным — так много жизни в этом жесте смерти.

Первая капля упала на страницу. Бумага впитала её мгновенно, без остатка. Артём зажмурился, проводя окровавленным пальцем по пергаменту.

«Я согласен».

Комната вздрогнула. Не метафорически — стены действительно содрогнулись, как от далекого взрыва. Алиса вскрикнула, ухватившись за дверной косяк.

А потом началось.

Кровь на странице засветилась, буквы вспыхнули золотым, и Артём почувствовал, как что-то врывается в него — не боль, не восторг, а нечто третье, не имеющее названия. Он закричал, но звук потерялся в грохоте падающей мебели, в треске ломающихся оконных стекол.

Последнее, что он увидел перед тем, как сознание поглотила тьма — лицо Алисы, искаженное ужасом. И понимание.

Она смотрела не на него.

Она смотрела сквозь него.

На того, кто теперь смотрел изнутри.

Часть 2. ЗЕРКАЛЬНЫЕ ОТРАЖЕНИЯ

Глава 11. Двойник

Сумерки в библиотеке были особенными — не просто угасанием света, а медленным растворением реальности. Солнце, пробиваясь сквозь пыльные витражи, рассеивалось в воздухе, словно дым от давно погасшей свечи. Алиса сидела за столом, окружённая стопками архивных документов, её пальцы, привыкшие к шершавой фактуре старинной бумаги, автоматически перелистывали страницы. Запах времени — смесь плесени, кожи переплётов и чего-то неуловимого, почти живого, — витал вокруг, как невидимый собеседник.

Она изучала гравюру XVI века: толпа на площади Сан-Марко, костёр, фигура в белом платье. Лицо казнённой было стёрто временем, но Алиса знала — это Лия. Она знала так же уверенно, как знала собственное отражение в зеркале.

И тут её взгляд зацепился за фотографию, лежащую среди бумаг. Чёрно-белый снимок 1975 года: группа учёных у витрины с артефактами. На заднем плане, чуть размытая, стояла девушка.

Её точная копия.

Алиса замерла. Не её воображение — те же острые скулы, тот же изгиб бровей, даже едва заметная родинка над губой. Но самое пугающее — выражение лица. Не случайное сходство, а осознанное. Девушка на фото смотрела прямо в камеру, будто ждала этого момента.

— Вы тоже её заметили?

Голос библиотекаря Василия заставил её вздрогнуть. Старик стоял рядом, держа в руках потрёпанный фолиант. Его глаза, мутные от возраста, казалось, видели больше, чем следовало.

— Кто это? — Алиса не отвела взгляда от фото.

— Нина Соболева. Работала здесь в семидесятых. Исчезла при странных обстоятельствах.

— При каких?

— Говорят, ушла в архив и не вернулась. Нашли только её блокнот. Последняя запись: «Она уже здесь».

Алиса почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она машинально потянулась к своему седому локону — привычный жест, когда нервы сдавали.

— Можно посмотреть блокнот?

Василий покачал головой:

— Он пропал. Как и всё, что связано с ней.

Она хотела спросить ещё что-то, но вдруг ощутила взгляд. Кто-то наблюдал за ней. Алиса резко обернулась — пустой читальный зал, лишь тени от стеллажей, удлиняющиеся в свете заката.

Но в дальнем углу мелькнуло движение.

Там кто-то есть.

Сердце забилось чаще. Алиса встала и медленно пошла между рядами книг. Воздух стал гуще, словно наполненным статикой перед грозой.

И тогда она её увидела.

Девушка стояла у окна, освещённая последними лучами солнца. Та же чёрная водолазка, те же джинсы, даже поза — скрещённые руки, лёгкий наклон головы.

Как будто я смотрю в зеркало.

Но зеркало не улыбалось.

— Ты не должна была вернуться, — сказала Нина.

Голос был её — но с чужими интонациями, будто кто-то неумело копировал речь.

Алиса попятилась.

— Кто ты?

— Ты же знаешь.

Нина сделала шаг вперёд, и Алиса инстинктивно отпрянула к туалетам. Дверь с скрипом поддалась, и она очутилась в узком коридоре, освещённом мерцающими лампами.

Зеркала.

Они висели на стенах, бесконечно отражая её испуганное лицо.

И её.

Нина вошла следом, но в зеркалах её не было.

— Ты не настоящая, — прошептала Алиса.

— Наоборот. Я — Лия. Ты же просто… ошибка.

Девушка протянула руку, и Алиса увидела, что её движения запаздывают — будто изображение на плёнке, которая вот-вот порвётся.

— Что ты такое?

— То, что осталось, когда тебя забрали.

Нина коснулась её руки, и Алиса почувствовала холод — не просто отсутствие тепла, а пустоту, как в незаполненной могиле.

И тогда зеркала треснули.

Все сразу.

Осколки посыпались на пол, и в каждом на миг отразилось что-то чужое:

Костёр. Лоренцо в толпе. Артём, смотрящий на неё чужими глазами.

А потом Нина рассмеялась — и рассыпалась, как пепел.

В воздухе остался только шёпот:

— Ты выбрала его. А не нас.

                                            * * *

Артём стоял в дверях архива, застыв, как человек, внезапно увидевший собственное отражение в разбитом зеркале. Его пальцы сжали блокнот так крепко, что костяшки побелели, а в глазах застыло нечто среднее между ужасом и оцепенением.

— Это невозможно…

Он не сразу осознал, что произнёс это вслух. Его голос прозвучал чужим, словно эхо из другого времени.

Нина повернулась к нему, и её губы растянулись в улыбке, которая не дотягивала до глаз.

— А вот и ты. Я думала, тебе понадобится больше времени.

Алиса почувствовала, как воздух вокруг стал густым, почти вязким, будто они вдруг оказались под водой. Она посмотрела на Артёма, и её пронзила мысль: Он её знает.

— Ты… — начала она, но Артём резко перебил:

— Кто ты?

Нина рассмеялась — звук был лёгким, почти музыкальным, но от него по спине Алисы пробежали мурашки.

— Ты уже видел меня. Каждый раз, когда закрывал глаза и представлял её.

Она сделала шаг вперёд, и Артём инстинктивно отступил. Его рука потянулась к карману, где лежал тот самый блокнот с зарисовками Лии — точь-в-точь как эта девушка.

— Ты не настоящая, — прошептал он.

— Наоборот. Я — единственное, что здесь настоящее.

Нина повернулась к Алисе, и в её глазах вспыхнуло что-то холодное, почти хищное.

— Он любил не тебя, а меня. Ты — ошибка.

Алиса почувствовала, как что-то сжимается у неё внутри. Не страх, не злость — что-то более древнее, почти первобытное. Ревность?

— Ты врешь.

— Проверь.

Нина схватила её за руку. Прикосновение было ледяным, словно мёртвая плоть, не успевшая остыть. На ладони Алисы остался след — цифры, выжженные в коже, как клеймо: 1589.

Год казни Лии.

Артём резко шагнул вперёд, но Нина уже отстранилась, её фигура начала расплываться, как тень под утренним солнцем.

— Подожди! — крикнула Алиса.

— Не трать время. Ищи там, где отражение лжёт.

И она исчезла, оставив после себя лишь запах мокрой бумаги и странное ощущение пустоты, будто в комнате вдруг стало на одного человека меньше.

Артём схватил Алису за плечи.

— Ты в порядке?

Она кивнула, но её руки дрожали.

— Что это было?

— Не знаю. Но я видел её раньше. В своих снах. В… — Он замолчал, словно боялся сказать следующее. — В книге.

Алиса посмотрела на свою ладонь. Цифра 1589 уже бледнела, как шрам, который заживает слишком быстро.

— Нам нужно найти ответы.

Артём кивнул и потянулся к ближайшей полке с архивными метриками.

— Если она говорила правду, то где-то здесь должно быть…

Он замолчал, его пальцы замерли на пожелтевшей странице.

— Что?

— Смотри.

Алиса наклонилась. В метрической книге за 1843 год аккуратным почерком было записано:

«Родилась Алиса Сорокина, дочь купца второй гильдии Григория Сорокина. Умерла в тот же день».

Она почувствовала, как земля уходит из-под ног.

— Это… совпадение.

Артём покачал головой.

— В этом мире нет совпадений. Только закономерности, которые мы ещё не поняли.

Алиса потянулась к записи, но в тот же миг страница рассыпалась у неё в пальцах, превратившись в прах.

— Что за чертовщина?

— Она не хочет, чтобы мы это видели, — прошептал Артём.

— Кто она?

— Книга. Или то, что в ней живёт.

Они стояли в тишине, окружённые пыльными фолиантами, которые вдруг показались Алисе немыми свидетелями чего-то гораздо большего, чем просто история.

— Что теперь? — спросила она.

Артём закрыл блокнот, где на последней странице красовался рисунок Лии — точной копии Нины.

— Теперь мы идём туда, где отражение лжёт.

За окном ударил колокол, и Алиса вдруг осознала, что цифра на её ладони больше не болит.

Она горит.

                                            * * *

Артём шёл по коридору библиотеки, пальцы нервно перебирали страницы блокнота, где последний рисунок Лии теперь казался зловещим предзнаменованием. Воздух был насыщен запахом старых книг — смесью пыли, кожи и чего-то горьковатого, напоминающего миндаль. Он остановился у окна, где последние лучи солнца рисовали на полу длинные тени, похожие на чёрные ножи.

— Алиса? — окликнул он, услышав шаги за спиной.

Она стояла в дверном проёме, освещённая мерцающей лампой, но что-то было не так. Поза слишком прямая, взгляд слишком пристальный. И руки… руки она держала странно, будто забыла, как ими пользоваться.

— Я думала, ты никогда не заметишь, — сказала она, и голос был её, но интонации — чужие, словно кто-то неумело копировал речь.

Артём почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Он сделал шаг назад, натыкаясь на стол.

— Где Алиса?

— Я здесь, — улыбнулась «Алиса», и в этой улыбке было что-то неестественное, как у куклы, которой натянули ниточки. — Разве не видишь?

Она протянула руку, и Артём машинально схватил её за запястье. Кожа была холодной, как мрамор в подвале собора, липкой, будто покрытой испариной смерти. Он резко отпустил, чувствуя, как желудок сжимается от отвращения.

— Ты не она. Ты — Нина.

Глаза «Алисы» вспыхнули странным блеском, зрачки расширились, став совсем чёрными.

— Умный мальчик. Но не настолько, чтобы понять, что я больше Алиса, чем она сама. Я — то, чем она должна была стать.

Артём потянулся к карману, где лежал нож Лоренцо, но остановился, вспомнив предупреждение Элимара: «Оружие против неё бесполезно, ибо нельзя убить то, что уже мертво».

— Что ты сделала с Алисой?

— Ничего такого, чего бы она не хотела сама, — Нина-Алиса провела рукой по волосам, и этот жест был настолько точной копией, что Артём на мгновение усомнился. — Она всегда хотела помнить. Я дала ей эту возможность. Полностью.

Внезапно в коридоре раздались шаги — настоящая Алиса появилась из-за поворота, её лицо было бледным, на лбу выступили капельки пота.

— Артём! Не слушай её! Она…

Нина-Алиса повернулась, и в этот момент её черты начали расплываться, как изображение на мокром стекле. Артём бросился вперёд, пытаясь схватить её, но его пальцы прошли сквозь внезапно ставшую прозрачной плоть.

— Ты выбрал её, — прошептала Нина, и её голос звучал уже из всех углов комнаты одновременно. — И это будет твоей ошибкой.

Тело двойника начало рассыпаться, как пепел от сгоревшей бумаги. Частицы кружились в воздухе, образуя на мгновение знакомые очертания — Лия у костра, Лоренцо в монастырской келье, Алиса в зеркале… Потом всё исчезло, оставив после себя лишь запах ладана и тихий шёпот, доносящийся будто из-под земли:

«Ты выбрала его, а не нас… а не нас… не нас…»

Алиса схватила Артёма за руку, её пальцы были тёплыми и живыми, но дрожали.

— Что это было?

— Тень. Отражение. То, что могло бы быть тобой, — Артём провёл рукой по лицу, чувствуя внезапную усталость. — Она сказала, что ты хотела помнить. Что это значит?

Алиса отвела взгляд. В её глазах плавала тень чего-то древнего и страшного.

— Я начала видеть её сны. Лии. Не как видения, а как свои собственные воспоминания. Я просыпаюсь и на секунду не понимаю, где я — в её камере или в своей квартире.

За окном ударил гром, хотя весь день было ясно. Первые капли дождя забарабанили по стёклам, словно невидимые пальцы выстукивали код. Артём вдруг осознал, что библиотека совершенно пуста — ни библиотекаря, ни других посетителей. Только они двое и эти стены, хранящие больше секретов, чем любая книга.

— Нам нужно найти это зеркало, — сказал он твёрдо. — То, где отражение лжёт.

Алиса кивнула, её пальцы непроизвольно потянулись к седому локону — новому, которого не было вчера.

— А если мы найдём не то, что ищем?

— Тогда, — Артём открыл блокнот, где рисунок Лии теперь был перечёркнут странными символами, — мы хотя бы узнаем, с чем имеем дело.

Они вышли в коридор, где тени уже сгущались, готовясь к ночи. Где-то в глубине здания скрипнула дверь, будто кто-то невидимый наблюдал за ними, записывая каждое движение в невидимую книгу судеб. Последний луч солнца упал на стену, высветив граффити, которого раньше не было — цифры «1589», нацарапанные чьим-то окровавленным пальцем.

Капли дождя за окном стали гуще, сливаясь в потоки, похожие на слёзы. Или чернила.

Глава 12. Исчезновение

Квартира Алисы пахла лавандой и чем-то ещё — едва уловимым, чужим. Она стояла посреди комнаты, в пальцах сжимая зубную щётку, которой никогда не видела. Розовая щетина была слегка влажной, будто ею только что пользовались.

— Это не моя, — прошептала она в пустоту.

Стены не ответили.

Она открыла шкаф — между её вещами висело чёрное платье, которого она не покупала. Ткань была холодной на ощупь, словно пропитанной ночным воздухом. Алиса провела по ней пальцами, и вдруг перед глазами вспыхнуло видение: она (но не она) стоит перед зеркалом в этом платье, а за спиной — чьи-то руки, поправляющие складки на талии.

Видение исчезло так же быстро, как появилось.

На тумбочке лежал дневник в кожаном переплёте. Алиса открыла его — страницы были исписаны её именем, но почерк… почерк был другим. Угловатым, нервным, будто кто-то учился писать заново.

«Сегодня я снова видела его во сне. Он стоит у костра и плачет. Я хочу сказать ему, что всё в порядке, но не могу пошевелиться.»

Алиса швырнула дневник на кровать, как будто он обжёг ей пальцы.

— Что происходит?

Ответа не было.

                                            * * *

Артём сидел в комнате охраны библиотеки, пялясь в монитор. На экране — запись с камеры у входа: вчера, 18:34, Алиса выходит из здания. Останавливается. Поворачивается к.… себе.

Вторая Алиса стоит в тени, её лицо размыто, но поза, поворот головы — точная копия. Они разговаривают. Настоящая Алиса (та, что слева) жестикулирует, вторая — стоит неподвижно, лишь иногда кивая.

— Вы уверены, что это вчера? — спросил Артём охранника.

Тот пожал плечами:

— Дата на экране.

— А другие камеры?

— В тот момент система дала сбой. Восстановили только этот угол.

Артём перемотку запись ещё раз. В момент, когда две Алисы расходятся, вторая (та, что из тени) на секунду поворачивается к камере — и улыбается.

Не Алисиной улыбкой.

                                            * * *

Пыльный архивный подвал был заставлен коробками с табличками «1920—1929». Алиса листала альбом с выцветшими фотографиями, когда Артём положил перед ней один снимок.

— Нашёл.

На фотографии группа женщин в одинаковых серых платьях стоят полукругом. В центре — костёр. И у самого края…

— Это же…

— Ты. Или Нина.

Девушка, похожая на Алису, смотрела прямо в объектив. На её шее — цепочка с кулоном в виде крыла. Такой же, какой Алиса нашла у себя в шкатулке на прошлой неделе и решила, что это подарок матери.

Артём перевернул фото. На обороте выцветшими чернилами:

«Сестра Лия, 1923. Последний день перед очищением.»

— Очищением?

— Сожжением, — прошептала Алиса. Она вдруг почувствовала жар на спине — там, где были её ожоги-крылья. — Они сжигали её. Снова и снова.

Артём взял её за руку. Его пальцы были тёплыми, но это не помогло.

— Это не ты.

— А кто тогда?

В углу подвала что-то шевельнулось. Тень, слишком густая для этого освещённого помещения. Алиса почувствовала, как по спине пробежали мурашки.

— Нам пора идти.

— Куда?

— Туда, где начался этот кошмар.

Он достал из кармана ключ — старый, железный, с гравировкой «LA».

— Я нашёл его в книге. В той, что ты бросила вчера.

Алиса покачала головой:

— Я не бросала никакую книгу.

Они посмотрели друг на друга, и в этом взгляде было понимание:

Что-то (или кто-то) стирает её память.

И заменяет её чужой.

                                            * * *

Артём сидел за кухонным столом, его пальцы нервно перебирали пожелтевшие страницы дневника Нины. Утренний свет, пробиваясь сквозь запылённое окно, рисовал на бумаге причудливые узоры, превращая каждую строку в таинственное послание. В воздухе витал запах старой бумаги и чего-то ещё — горьковатого, напоминающего миндаль. Его взгляд зацепился за фразу, написанную с таким нажимом, что чернила проступили на обратной стороне листа:

«Ищи там, где отражение лжёт»

Он поднял голову и увидел Алису, застывшую перед зеркалом в коридоре. Она стояла в неестественной позе — слишком прямо, слишком неподвижно, будто забыла, как дышать. Её пальцы слегка дрожали, касаясь собственного отражения, словно проверяя его на прочность.

— Зеркало Тенисласа… — прошептал Артём, и слова повисли в воздухе, как дым от погасшей свечи. — Это же то самое, что антиквар Геннадий Фёдорович показывал нам. Ты помнишь? Он говорил, что оно отражает не лица, а души.

Алиса не ответила. Её отражение в зеркале было чуть размытым, как на старых фотографиях, снятых с большой выдержкой. Артём медленно подошёл ближе, его ботинки скрипели по половицам. Он увидел, что глаза Алисы смотрят не на него, а сквозь него, в какую-то точку за его спиной, где ничего не должно было быть.

— Алиса? Ты меня слышишь?

В зеркале что-то изменилось. Нина появилась не внезапно — скорее, Артём осознал, что она всегда там была, просто до этого момента оставалась незамеченной, как тень в углу зрения. Она стояла за Алисой, её бледные, почти прозрачные руки лежали на плечах подруги — руки, напоминающие восковые фигуры в музее мадам Тюссо.

— Ты… ты видишь её? — прошептала Алиса, не шевеля губами, будто голос звучал только у неё в голове.

Нина в зеркале медленно подняла руку. Её пальцы дотронулись до цепочки на шее — точной копии той, что носил Лоренцо на портрете XVI века, который они нашли в архивах. Затем её рука скользнула к горлу Алисы, где не было никакого украшения, но где вдруг проступили красные полосы, будто от верёвки, туго затянутой вокруг шеи.

Артём резко схватил Алису за руку и оттащил от зеркала. Его пальцы впились в её запястье так сильно, что остались белые отпечатки. Отражение Нины исчезло, но на стекле остался запотевший след — цифры «1589», которые медленно стекали вниз, как слёзы по щеке.

— Это не просто зеркало, — сказала Алиса дрожащим голосом. Её пальцы непроизвольно потянулись к горлу, где уже не было следов, но где осталось ощущение жжения. — Это дверь. И она… она приоткрыта.

Ночью Алиса проснулась от ощущения, что кто-то гладит её по волосам. Она резко села на кровати — комната была пуста, только лунный свет, пробивавшийся сквозь щели в шторах, рисовал на стенах причудливые узоры, напоминающие древние руны. В зеркале напротив она увидела своё отражение, всё ещё лежащее на подушке с закрытыми глазами.

Сердце бешено заколотилось, когда она подняла руку и увидела, что отражение этого жеста не последовало. Затем «спящая» Алиса в зеркале открыла глаза — они были полностью чёрными, без белка и радужки — и улыбнулась такой улыбкой, от которой кровь стыла в жилах.

Настоящая Алиса вскрикнула и схватилась за волосы, будто пытаясь вырвать из головы этот образ. В этот момент видение исчезло, но в руке она ощутила что-то твёрдое. Подойдя к окну, она разжала пальцы — на ладони лежал кусочек обугленного дерева, ещё тёплый, будто его только что вынули из костра. От него исходил едва уловимый запах гари и… лаванды.

Утром, расчёсывая волосы перед тем же зеркалом (которое теперь отражало всё как положено), она заметила нечто странное. Одна прядь, у левого виска, была полностью седой. Не просто светлой — белоснежной, как у глубокой старухи, как будто время в одном этом месте ускорило свой бег. Пальцы сами потянулись к ней, и в этот момент в голове пронеслось, как эхо:

«Каждый раз, когда она прикасается к тебе, ты теряешь часть себя. Сначала волосы. Потом память. Потом имя.»

Артём, войдя в ванную, замер на пороге. Его взгляд перешёл с седого локона на лицо Алисы, где уже читалось понимание того, что это не просто случайность, не стресс или болезнь, а нечто куда более страшное.

— Она берёт плату за свои визиты, — прошептала Алиса, накручивая седую прядь на палец. Голос её звучал устало, будто она прожила не двадцать с небольшим, а все восемьдесят. — Часть моих воспоминаний. Часть моей жизни. Скоро… скоро от меня ничего не останется. Только пустое место у зеркала.

Артём молча подошёл и обнял её. В зеркале за их спинами на мгновение мелькнула тень — женская фигура в старинном платье, держащая в руках что-то похожее на книгу в кожаном переплёте. Затем она растворилась, оставив после себя лишь слабый запах ладана и ощущение, что в комнате стало на одного человека больше. А на зеркальной поверхности, там, где только что было отражение, проступили и тут же исчезли три буквы:

«LIA»

                                            * * *

Лаборатория университета была пустынна в этот поздний час. Только слабое гудение оборудования нарушало тишину, напоминая о том, что мир за стенами продолжает существовать. Артём сидел перед микроскопом, его глаза покраснели от долгого вглядывания в окуляр. На столе перед ним лежал маленький конвертик с сероватым порошком — тем, что осталось от Нины после её исчезновения.

— Ну же, покажи мне свою тайну, — прошептал он, добавляя последний реактив в пробирку.

Жидкость зашипела, приобретая кроваво-красный оттенок. Компьютерный анализатор начал выводить на экран данные, строки цифр и графиков, которые для Артёма были понятнее любых слов. Его пальцы замерли над клавиатурой, когда на экране появилось то, чего он никак не ожидал увидеть.

— Это… невозможно…

Он снова проверил данные, затем сравнил их с образцом ДНК Алисы, который взял неделю назад «на всякий случай». Цифры совпадали с пугающей точностью. Пыль, оставшаяся от Нины, содержала генетический материал Алисы. Но как?

Артём откинулся на спинку стула, его взгляд устремился в потолок, где мерцала люминесцентная лампа, издавая едва слышное жужжание. В голове крутилась одна мысль: Нина не просто похожа на Алису — она буквально сделана из неё. Как фотокопия, только из плоти и крови. Или, если точнее, из пепла и памяти.

Дверь лаборатории скрипнула, и Артём резко обернулся, ожидая увидеть Алису. Но в проёме стоял Марк Белов, его бывший коллега, теперь — живое напоминание о том, что бывает с теми, кто слишком глубоко погружается в тайны Liber Aeternitatis. Его глаза были мутными, а на рубашке красовалось свежее пятно от пролитого кофе.

— Ты нашёл её, да? — голос Марка звучал хрипло, будто он давно не пользовался им для нормальной речи.

— Кого?

— Вторую. Тень. Она всегда приходит за теми, кто читает книгу.

Артём почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Он никогда не рассказывал Марку про Нину.

— Что ты знаешь об этом?

Марк ухмыльнулся, обнажив пожелтевшие зубы, и сунул руку в карман. Когда он разжал кулак, на стол упал маленький клочок пергамента.

— Она не твоя Лия. Найди меня.

Артём перевернул записку — на обратной стороне был адрес антикварной лавки Геннадия Фёдоровича и время: «Завтра, в час ночи».

— Откуда у тебя это?

Но когда он поднял голову, Марка уже не было. Только дверь медленно раскачивалась, будто кто-то только что вышел. Или вошёл.

                                            * * *

Алиса спала беспокойным сном, её пальцы сжимали простыню, а на лбу выступили капельки пота. Во сне она снова стояла перед зеркалом, но теперь отражение не просто не совпадало с оригиналом — оно говорило.

— Ты устала, — шептало отражение, и его голос звучал как голос матери, которую Алиса не помнила. — Отпусти меня. Я буду жить за нас обеих.

Алиса попыталась закричать, но во сне её голос не слушался. Она видела, как её отражение протягивает руку, как стекло зеркала становится мягким, как вода, как бледные пальцы касаются её лица…

Она проснулась с резким вдохом, сердце колотилось так сильно, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. В комнате было темно, только лунный свет падал на тумбочку, где лежал кусочек обугленного дерева, принесённый ею из сна накануне.

Алиса потянулась к нему, но в последний момент остановилась. Что-то было не так. Комната… в комнате было слишком тихо. Даже часы на стене перестали тикать. И тогда она почувствовала — чьё-то дыхание у себя за спиной.

Она медленно повернула голову. В углу комнаты, там, где сходились тени, стояла Нина. Не её воображаемый образ, не видение — настоящая, плотская, одетая в то самое чёрное платье, которое Алиса нашла в своём шкафу.

— Ты не должна была возвращаться, — прошептала Нина. Её голос звучал как скрип несмазанных дверей в старом доме. — Он выбрал тебя. Но книга выбрала меня.

Алиса хотела закричать, позвать Артёма, но губы не слушались. Нина сделала шаг вперёд, и лунный свет упал на её лицо. Это было лицо Алисы, но… исправленное. Более совершенное. Без шрама над бровью, без морщин у глаз, без того лёгкого искривления носа, которое Алиса всегда ненавидела в себе.

— Что ты такое? — наконец выдавила из себя Алиса.

— То, чем ты могла бы стать. Если бы не испугалась. — Нина протянула руку, и Алиса увидела, что на её запястье татуировка — те самые цифры, 1589, только теперь они выглядели как часть кожи. — Я пришла за тем, что мне принадлежит.

Алиса почувствовала, как её сознание начинает плыть. Последнее, что она увидела перед тем, как погрузиться в темноту — это собственную руку, которая на глазах покрывалась новыми седыми прядями, будто кто-то ускорял время, забирая её молодость, её жизнь…

А утром Артём нашёл квартиру пустой. На зеркале в прихожей было написано помадой: «Ищи там, где отражение лжёт». А на столе лежал ключ от антикварной лавки и новый локон седых волос, аккуратно перевязанный чёрной лентой.

Глава 13. Фраза в отражении

Антикварная лавка Геннадия Фёдоровича пряталась в глубине арбатского переулка, за витриной, настолько запылённой, что прохожие редко замечали само заведение. Артём толкнул тяжёлую дубовую дверь, и его встретил звон колокольчика — слишком высокий и тонкий для такого старого здания. Внутри пахло воском, ладаном и чем-то ещё — горьковатым, напоминающим миндаль. Полки ломились от странных предметов: от бронзовых астролябий до фарфоровых кукол с треснувшими лицами.

Геннадий Фёдорович появился из-за стойки, будто вырастал из полумрака. Его пальцы, длинные и узловатые, как корни старого дерева, перебирали чётки из жёлтого янтаря.

— Я знал, что вы придёте, — прошептал он, и его голос напомнил Артёму скрип пергамента. — Особенно после того, что случилось с вашей подругой.

Алиса, стоявшая за спиной Артёма, вздрогнула. Её пальцы непроизвольно потянулись к седому локону у виска — новому, появившемуся прошлой ночью.

— Мы ищем зеркало, — сказал Артём, доставая из кармана записку Марка. — Зеркало Тенисласа.

Антиквар замер, его глаза — необычно светлые для такого возраста — расширились. Чётки в его руках замолчали.

— Это не просто зеркало, молодой человек. Это дверь. И ключ одновременно. — Он повернулся и исчез в глубине лавки, его шаркающие шаги постепенно затихли где-то за стеллажами.

Алиса осмотрелась. На стене за прилавком висели десятки старинных зеркал — от крошечных дамских до огромных трюмо в золочёных рамах. В каждом из них отражалась она, но… с небольшими отличиями. В одном её волосы были полностью седыми, в другом — чёрными, как смоль. В третьем она вообще не отражалась.

Геннадий Фёдорович вернулся, неся что-то, завёрнутое в чёрный бархат. Он развернул ткань с церемонной медлительностью, будто совершал священный ритуал.

— Вот оно.

Зеркало в барочной оправе было меньше, чем представлял Артём — не больше книги в твёрдом переплёте. Но в этом была странная гармония: Liber Aeternitatis и её зеркальное отражение. Серебряная оправа покрыта сложным узором — переплетённые ветви, между которыми угадывались лица. Одно из них Артём узнал сразу — Лоренцо.

— Это из сна, — прошептала Алиса. — То самое, что я видела.

Она потянулась к зеркалу, но антиквар резко одёрнул его.

— Оно не для простых прикосновений. Оно для тех, кто готов увидеть правду. И заплатить за это.

— Мы готовы, — сказал Артём, хотя в глубине души сомневался, что вообще значит «быть готовым» в их ситуации.

Геннадий Фёдорович вздохнул и положил зеркало на прилавок. В его отражении не было ни Артёма, ни Алисы — только тень в монашеском одеянии, стоящая спиной.

— Возьмите. Но помните: то, что вы увидите, нельзя будет забыть. Даже если очень захотите.

Алиса коснулась зеркала кончиками пальцев — и мир взорвался.

Венеция. Площадь Сан-Марко, залитая криками чаек и рёвом толпы. Дым костра, перекрывающий солнце. Она — нет, не она, Лия — стоит на помосте, и верёвки впиваются в запястья. В толпе она видит его — Лоренцо, его лицо искажено болью. Их взгляды встречаются, и в этот момент…

— Алиса! Алиса, очнись!

Она снова была в лавке. Колени подкашивались, а пальцы онемели, будто она действительно несколько минут провела на морозе. Артём держал её за плечи, его глаза были полны тревоги.

— Ты… ты просто застыла. На целых три минуты. Не дышала.

Геннадий Фёдорович наблюдал за ними с каким-то болезненным интересом, его пальцы продолжали перебирать янтарные бусины, но теперь быстрее, нервно.

— Что ты увидела? — спросил Артём.

— Всё, — прошептала Алиса. Её голос звучал хрипло, будто она действительно вдыхала дым. — Я помню всё.

Артём осторожно взял зеркало. Оно было холодным, как лёд, несмотря на тёплый воздух лавки. Он поднёс к нему страницу из книги — ту самую, что всегда оставалась пустой, что бы они ни делали.

И буквы появились.

Не на странице — в зеркальном отражении. Они плыли, как чернила в воде, образуя фразу: «Ключ в сердце».

— Что это значит? — спросил Артём, но вопрос был скорее к самому себе.

Геннадий Фёдорович вдруг засмеялся — звук был неожиданно молодым и весёлым для такого старого человека.

— Вы спрашиваете, как будто я знаю ответ. Я всего лишь хранитель. А вот она… — он кивнул на Алису, — она знает. Где-то глубоко внутри.

Алиса посмотрела на свои руки. Они дрожали. Но не от страха — от чего-то другого. От памяти, которая не принадлежала ей, но была частью её.

— Нам нужно идти, — сказала она. — Я знаю, где искать.

Артём хотел спросить «где?», но в этот момент зеркало в его руках вдруг стало тёплым. Он взглянул в него — и увидел не своё отражение, а лицо Лоренцо, которое медленно превращалось в его собственное.

                                            * * *

Квартира Алисы погрузилась в полумрак, лишь три восковые свечи, расставленные вокруг зеркала Тенисласа, отбрасывали трепещущие тени на стены. Артём сидел на корточках перед старинным артефактом, его лицо в призрачном свете казалось высеченным из бледного мрамора. Алиса стояла за его спиной, её пальцы нервно перебирали седой локон, который с каждым часом становился всё заметнее.

— Смотри, — внезапно прошептал Артём, и в его голосе зазвучала тревожная нота.

Алиса наклонилась и застыла. В зеркале, за её отражением, стояла Нина. Не расплывчатый силуэт, а абсолютно реальная фигура — можно было разглядеть каждую складку на её чёрном платье, каждый блик в глазах. Настоящей Нины в комнате не было, это Алиса проверила, трижды обернувшись.

— Она… она дышит, — пробормотала Алиса, наблюдая, как грудь Нины в отражении ритмично поднимается.

Нина улыбнулась — слишком широко, как актриса в немом кино, изображающая радость. Её губы шевельнулись, но звука не последовало. Вместо этого в комнате запахло гарью, сладковатой и тошнотворной, как запах горелого сахара.

Артём резко схватил зеркало, готовый перевернуть его, но остановился. Отражение изменилось — теперь в нём была келья с каменными стенами, и Лоренцо, склонившийся над страницами книги. Монах поднял голову, его глаза встретились с Артёмом через века, и в них читалось такое отчаяние, что у Артёма перехватило дыхание.

Лоренцо поднёс окровавленный палец к стене и начал писать. Буквы появлялись медленно, будто проступая сквозь время: «Прости».

Артём почувствовал странный импульс — его собственная рука потянулась к стене, указательный палец сам собой согнулся, повторяя движение Лоренцо. Он даже не осознавал, что делает, пока Алиса не вскрикнула:

— Твоя рука!

На белой стене квартиры проступала кровавая буква «П» — точь-в-точь как в видении. Артём отпрянул, разглядывая свой палец — никаких порезов, никакой крови, но на стене оставался явственный след.

— Это… — он не нашёл слов.

— Это начинает происходить по-настоящему, — закончила за него Алиса. Её голос дрожал. — Граница между нами и ими становится тоньше.

Она потянулась к свечам, её тень на стене изогнулась, приняв неестественные очертания. Пламя заколебалось, и вдруг поверхность зеркала потемнела, будто покрылась дымкой. Затем проступили линии — тонкие, как паутина, складывающиеся в чертёж.

— Это же… — Артём придвинулся ближе.

— Собор Василия Блаженного, — прошептала Алиса. — Но не тот, что сейчас. Тот, каким он был в шестнадцатом веке.

На зеркальной карте чётко выделялось одно место — крипта под центральной церковью. Рядом с ней кто-то когда-то выгравировал крошечные буквы: «Libertas».

Артём потянулся за блокнотом, чтобы зарисовать схему, но Алиса остановила его:

— Не надо. — Она прикоснулась к виску. — Оно уже здесь. В моей голове. Как будто я всегда это знала.

Она закрыла глаза, и её веки задрожали, словно под ними мелькали картины, недоступные другим. Артём наблюдал, как тень от её ресниц рисует на щеках узор, похожий на падающие слёзы.

— Там есть комната, — продолжала Алиса, не открывая глаз. — Комната, где семь зеркал стоят по кругу. В центре… в центре камень с дыркой. Как глаз.

Артём почувствовал, как по спине пробежали мурашки. В его кармане лежал кусочек пергамента с рисунком, сделанным им во сне неделю назад — точно таким же, как описывала Алиса. Он никому не показывал этот рисунок.

— Мы должны туда пойти, — сказал он. — Завтра.

Алиса открыла глаза. Они были необычно тёмными, зрачки расширились, поглотив радужку.

— Она не хочет, чтобы мы туда шли, — прошептала она, кивая на зеркало, где снова появилась Нина. На этот раз её лицо было искажено гримасой ярости, а пальцы впились в плечи Алисиного отражения, будто пытаясь удержать его на месте.

— Кто она? — в голосе Артёма прозвучало отчаяние. — Почему она преследует тебя?

Алиса медленно покачала головой:

— Она не преследует меня. Она защищает. То, что должно было принадлежать ей.