Бесплатный фрагмент - Диадема из дымохода и нежданное путешествие

Предисловие. Вой в трубе

Ранним утром истопник Гаврила Харитонович Демьянов, человек хозяйственный и ответственный, обходил усадьбу князей Пухиных. Господский дом всегда его поражал великолепием. Потолки, искусно украшенные лепниной, большие бронзовые и малахитовые вазы, установленные у стен ещё по моде правления Николая Павловича. Гобелены, и не эти, новомодной бельгийской выделки, а прежней, французской прекрасной работы. Комнаты не остались и без картин. Имелось несколько работ самого Маковского, знавшего толк в старой Руси, но и писавшего прекрасные портреты. Гостиную украшало изображение его барыни, ещё в её молодые годы. Демьянов припомнил давнее, и только покачал головой. Красивее, красивее была его барышня самой графини Воронцовой, а та ведь в первых красавицах Петербурга почиталась. Красотой и ещё умом отличалась княгиня Пухина, Анна Алексеевна.

Но, муж хозяйки, добрый и отзывчивый Евгений Ильич недавно как умер, а сынки, Константин Евгеньевич, да Александр Евгеньевич в Санкт- Петербурге, служат царю-батюшке ж в Лейб-гвардии Преображенском полку. И хуже стал пригляд за господской усадьбой. Оно известно, дамы они всегда сердцем подобрее, и прислуга это чувствует и не так хорошо следит за имуществом княжеским. На нём, на Демьянове всё здесь держалось, да и конечно, на дворецком, Мокее Пафнутьевиче, на самом Петракове. Он то конечно, старой закалки, ещё добрые времена помнил. Ещё юношей, Демьянова на исправление в сельцо Конеево посылали, что бы норов-то унял в господских конюшнях, навоз поубирал.

А сейчас, распустились дворовые… Вон, Манька- то, кухарка, отпрашивается в кинематограф сходить. Смеет бесстыжие глаза на Анну Алексеевну поднять. Работать надо, а ей, бессовестной, в кинематограф, словно барыня какая… А с ней вместе, и Варька- рыжая коса, служанка, тоже сорвалась. Ишь ты какие, умные стали..

Нет, забыли все Бога, только о жалованье думают. И садовник- Николай Клементьев, уж к соседям, к купцам Тароватовым перешёл, «контракт, дескать». А приехал этот Колька из своей деревни Голодрановки, так его Мокей Пафнутьевич на службу Христа ради взял. Можно сказать, на вокзале нашёл, как собачонку приблудившуюся, отмыл, приютил — и на тебе, проявил Колька благодарность…

Думал так Гаврила, и только головой качал. Шёл дальше, особой походкой, что бы и не топать, и если господа рядом случаться, прилично дорогу уступить. Шагов его слышно не было, полюбил он носить короткие валенки, подшитые кожей. И барыня не против, паркет не царапается, не надо часто воском натирать. Телефон зазвонил, да не по чину было говорить с этим аппаратом, барыня самолично всегда отвечала. Но, сегодня вот в театр поехала, смотреть балет «Щелкунчик». Нет, слушать- то можно, да и сидеть тоже, мягко, а смотреть, нельзя, нет. Срамота одна. Где же такое видано, что бы девки с юбкой задранной, аж до пупа, танцевали? Нет, ну в деревне их, оно всяко бывало конечно… Тоже задирали. Но и не у всех на глазах. Но здесь… Перед сотнями людей срамоту показывать!

Так что доме один он остался, за хозяина. Дворецкий-то, Мокей Пафнутьевич, вместе с новым дворником- садовником, Елистратом Родькиным, в чайную пошли. Первое жалованье, так Родькин собрался угостить дворецкого. Ну а Демьянову, как всегда, вышел такой жребий -здесь оставаться. И. выходит, в доме один за главного. Ну, а что делать? Доверяют.

Гаврила проверял и форточки в окнах дворца, а то, не приведи господь, угорит кто. Только так плохо подумал, как перекрестился на икону.

— Грехи мои тяжкие, — произнёс он, и осенил себя опять святым крестом.

Ещё раза три перекрестился, так, на всякий случай. Надо было проверить и камин в гостиной. Штука красивая, хорошей работы. Но что итальянской, так это врут, конечно. Откуда здесь иностранцы эти? Видно было, что мастер расстарался, не пожалел времени, сил и таланта. Чугунная литая решётка украшала это чудо. Отделан был и мрамором, с каменными цветами. Дымоход, та часть, что была в зале, тоже украшен великолепным итальянским мрамором. Барыня называла чудным названием: «Паросский». Ну, так ей, понятно, виднее.

— Да, красота… — вздохнул работник, почесал подбородок, зажег щепку, и стал проверять дымоход. Тянуло плоховато… Гаврила Харитонович аж присел от расстройства.

— Да неужто опять трубу прочищать! — громко произнёс он расстроенным тоном.

Дело было непростое, трудное да грязное, ещё работников толковых найти- сказать легко, да сделать сложно. Мужчина, поохав так для порядка, присел.

И тут раздался глухой стон, раздавшийся из трубы… Потом опять и опять… Демьянов прислушался, не поверив сначала своим ушам.

— Нет, шалишь, — и пальцем попытался прочистить ухо, и для верности потряс головой, — в ушах звонит. Нет, звенит. Видать, не доспал вчера. И барыня говорила, дескать, атмосферное давление высокое, — медленно, со смыслом произнёс он, словно ожидая эти слова изгонят этот стон.

Нет, не таков был Демьянов, что бы завываний из трубы боятся. И не такого в жизни повидал. Но, если по- честному, на кладбище бы ночью не пошёл. И вот эти, страшные истории под Рождество, тоже не долюбливал. А всякие там скрипы, кряхтение- пыхтение, тоже не любил, а так он, как человек образованный, отвергал эти предрассудки, проистекающие от лени и излишней пытливости разума. Вот, ежели человек разумен, но не начитан и хотя бы и в школе не учился- тут сразу и попытается самому природу понять и охватить.

Ну и всё сказанное — это как подруга Анны Алексеевны, известная многим Ольга Львовна. Так эта дама к самой Блаватской в кружок попала, в Ашраме «Звезда Востока» ночами бдит. Пропала дамочка…

Но тут стон повторился. Такой, горький, жалобный, с завыванием, словно уличный ветер помогал этому нечеловеческому звуку. Показалось, что даже стены дома затряслись. Гаврила в испуге заозирался, схватился столешницу, да как закричит! Вестимо, что не от страха. а что бы самому чудище напугать!

Тут уж истопник побелел, губы затряслись… Сделал два шага, рука Гаврилы задрожала, горящая щепка упала в камин, и он с воплями убежал. Мчался, словно олень из леса напуганный серым волком- только ряд открытых дверей дрожал, будто от возмущения. Скатился по крыльцу, как колобок, бежал не разгибаясь, и перед ним возникла тяжёлая дверь. Уж не знал как, а забился в сторожку у ворот. Осмотрелся, да увидел, что на двери есть крепкий затвор и щеколда. Мигом закрылся, а руки несчастного ещё дрожали.

— А, вот ещё и окна!.- закричал истопник, и принялся закрывать тяжелые ставни изнутри комнаты.

Наконец, уставший и вспотевший, он присел на старый табурет, покрашенный коричневой краской, пытаясь отдышаться.

Девяткин и голоса

Да вот вроде бы и лето, а опять нехорошо, как думалось Андрею Сергеевичу Девяткину, полицейскому надзирателю Сыскной полиции Москвы. И костюм на нём приличный, пошит хорошо, да жарко. Хотел вот одеть сегодня бумажный, хлопковый, но ведь Екатерина Александровна сразу разохалась:

«Да как же ты, голова такая. Куда собрался! На службу ведь, а не в цирк с Минаковыми. Вот в цирк, и оденешь светлую пару».

А спорить не захотел, не в настроении, тем более в таком деле. Одел и тёмный костюм, подумаешь… Вот, Сергей Петрович ходит себе в галифе да английском пиджаке на распашку- и ничего. Анна Аркадьевна только посмеивается. Хоть кто-то слово скажи начальству поперёк? Как пожелает, так и одевается Сергей Петрович, имеет право.

И Девяткин грустно повесил голову. Нет, то что теперь он человек семейный- хорошо, и Аркадий Францевич, начальник Сыскной полиции, с пониманием к нему относится. И в воскресенье дома, но конечно, не каждую неделю, служба всё -таки, и непростая. Вот и сейчас вызвали. Городская усадьба князей Пухиных — место известнейшее, а что случилось -неясно. Но, Девяткин себя успокаивал, что на месте во всём разберётся.

— Тпру! — вдруг закричал «ванька» и резко остановил повозку, — Да что ты испугался? — начал кучер выговаривать своему уж не молодому коню, а тот лишь прижал уши и опустил морду, чуть ли не до своих коленей, признавая вину.

Велосипедист сильно просигналил своим звонком, и помчался дальше, обогнав повозку, а Девяткин чуть было не потерял свой котелок.

— Да, непросто стало по Москве- матушке ездить, ваше благородие! — причитал «ванька», — никакого понятия не имеют, велосипедисты эти, что животина не железная!

— Да всё нормально. И почти уж и на месте, — успокаивал Андрей Сергеевич возницу, — вот, уже стены дворца рядом. Не спеша, коняшка твоя и доедет…

Так, совсем тихо и доехали, Девяткин расплатился, и пошёл к воротам дома. По привычке поправил манжеты, галстук, и позвонил в колокольчик. Не спеша, чуть вразвалочку, вышел стройный мужчина молодых, кстати, лет, в рабочей одежде и картузе. Облик дополнял белый фартук.

— Полицейский надзиратель Девяткин, сыскная полиция, — представился он, показав и жетон.

— Ваше благородие, так ожидают вас. Хозяйка и места не находит…

Дворник поклонился, так что даже его хорошо вычищенные сапоги скрипнули, и пошёл провожать дорогого гостя. Внутри этой усадьбы Андрею Сергеевичу бывать не приходилось, и он с любопытством посматривал на обстановку. По пути их встретил осанистый, седой господин, с густыми бакенбардами, в бархатной ливрее с позументами.

— Елистрат, не топчи здесь сапожищами, — строго и ответственно произнёс человек, — я гостя к княгине сам провожу.

— Как скажете, Мокей Пафнутьевич, — и не думал спорить дворник, и пошёл к выходу.

— Андрей Сергеевич Девяткин, полицейский чин… надзиратель, — вовремя опомнился он.

Что делать? Давно уж мечталось о повышении, но конечно, не в Центральном округе Москвы. А в одном из трёх остальных, не во вред дорогому Сергею Петровичу…

— Столь заслуженный служитель закона, без сомнения, получит столь желанное повышение, — понимающе заулыбался пожилой дворецкий, — наша хозяйка, барыня с большим влиянием у генерал- губернатора. Господин Джунковский часто у нас бывают-с.

— Проводи, любезный, — хмуро ответил полицейский.

Все здесь больно умные, подумал Девяткин. Прямо мысли читают, и рот на замке надо держать. А насчёт словечка замолвить — так и не дождёшься, знаем таких…

Они прошли через несколько проходных комнат, и вот, дворецкий с поклоном открыл двери. Девяткин снял свой котелок, и легко поклонился представительной даме. Женщина, в тёмном, очень хорошо пошитом платье, с брошью у самого горла, сидела в итальянском кресле, с пустым ларцом в руках. Увидев полицейского, поставила эту вещь на туалетный столик.

— Андрей Сергеевич Девяткин, полицейский надзиратель сыскной полиции, — представился полицейский.

— Анна Алексеевна, княгиня Пухина. Рада, что быстро приехали.

— Ваше сиятельство, чем могу быть полезным?

— Мокей Пафнутьевич, принеси кофе, — обратилась она сначала к дворецкому.

Дворецкий только поклонился, и быстро вышел. Войлочные подметки домашней обуви позволяли ему ходить совсем неслышно.

— Итак? — напомнил полицейский о деле.

— День начинался хорошо, — и княгиня начала рассказ…

***

Анна Алексеевна сидела у бюро, открывая письма со счетами, перебирая и перекладывая для оплаты.. Рядом стоял и Мокей Пафнутьевич, помогая разбираться в бумагах, давая дельные советы.

— Да вы, матушка, оплачивайте не все сразу… Здесь срок платежа в месяц, можно и повременить. А это, по процентам, лучше сегодня и оплатить, закрыть кредит. Так и сэкономите, как раз доход по акциям на счёт зачислят.

— Молодец, Мокей, — просияла женщина, и подписала нужные счета, и отложила в сторону несрочные, — а то, как Евгений Ильич преставился, сложнёхонько мне стало. А сынки, всё в Петербурге на военной-то службе…

— Так и то доход… Императорская гвардия!

— Да ты что! — и она махнула рукой, — почти в тысячу рублей в месяц мне их служба обходится. Уж и не знаю, кто царю- батюшке служит: сыновья или я!

— Да уж скоро в большие чины выйдут…

— В адьютанты к великим князьям выйдут… Уж я похлопочу! А то на жалованье поручиков в Петербурге не проживёшь.

— Точно так-с, точно так-с, Анна Алексеевна, — закивал дворецкий.

— Ох, ладно… Мокей, сегодня я в Большой театр собралась, подъедет и Ольга Львовна. Вдвоём прокатимся.

— Точно так-с… Хотел бы сходить по важному делу, ваше сиятельство. Надо вот, Родькина, Елистрата к делу приучать. Как мусор вывозить. С возчиком, Василием, познакомить. Да и с лавочником, Кондратом Филиппычем. Что бы знал, куда за провизией лучше сходить…

— А кучер? Не может показать, что ли?

— Так Андрей же с вами… При лошадях он…

— Ну да, точно, — рассеянно согласилась женщина, — Покажи сам, если нужно… Но что б усадьба без присмотра не оставалась!

Женщина опять потянулась к чашке с чаем, и махнула ручкой, отправила вон дворецкого из кабинета. Бумаги были готовы, надо было о платье подумать, и княгиня позвонила в колокольчик, вызывая Варвару, служанку.

Та пришла быстро, через пару минут. И не одна, а с Марией, кухаркой.

— Платье, то, цвета «антрацит», приготовь… После обеда в театр еду, с Ольгой Львовной, — напомнила хозяйка усадьбы.

Но служанка не уходила, взяла в руки свою рыжую косу, и смотрела на хозяйку очень выжидательно. Княгиня знала эту манеру девушки, помнила, что хочет попросить чего-то.

— Что случилось, Варя?

— Так новая фильма идёт… Я газету видела, в прихожей.

Барыня слегка удивилась, но пропустила фразу мимо ушей. Собственно, она газет сроду не читала. Мопассан, это дело другое, да, лежало несколько томиков в шкафу. А газеты только её покойный муж выписывал.

Варя, служанкой же была хорошей, исполнительной. Но, была и небольшая слабость — просто обожала синематограф. Ну а Мария не отставала от подруги.

— После обеда, как уберёте посуду, можете идти. Но там, что бы без кавалеров, и домой, не опаздывая, к одиннадцати вечера вернулись.

— Спасибо, спасибо, Анна Алексеевна! — улыбнувшись, ответила Варя, и мигом вылетела вместе с Машей из кабинета.

Анна Алексеевна только чуть улыбнулась, понимая молодых женщин. Хотелось развеяться, понятно. Но ничего, в доме Демьянов останется, присмотрит за порядком.

***

— Потом приехала Ольга Львовна, всё завертелось, и мы поехали в оперу. А вот вернулась я — и обомлела… Двери в доме нараспашку, а Гаврила в сторожке заперся. А в парадной гостиной здания и сейчас завывания в трубе каминной слышны… Ужас просто…

Девяткин послушал, но не совсём понял, в чём дело, и постарался сидеть спокойно… Зачем их беспокоить? Привидения — всё же не по части сыскной полиции. Вот если там грабёж или воровство — оно конечно…

— Ваше сиятельство…

— И пропали драгоценности. Семейные. Золотая диадема, серьги, кольца и браслет. Вернее, два кольца, — говорила тихо женщина.

— Понятно.

— Стоимость в сто пятьдесят тысяч рублей. И именно поздно вечером я и обнаружила пропажу. Когда из театра вернулась.

— Отчего не вызвали полицию сразу?

— Сложно ответить. Думали, что всё найдётся, — уклончиво ответила дама.

У Девяткина перед глазами открылась некоторая картина событий, и возникли мысли о Демьянове.

— Где Демьянов?

— В холодной. Подумала, одумается, вернёт драгоценности, так он всё твердит, что, мол, голоса… А он и не брал ничего.

— Пойдёмте, покажете, что за голоса?

— Да вой в трубе. Уже тихий такой. Словно уже устало привидение, притомилось…

Но Анна Алексеевна поднялась, а вслед хозяйке особняка пошёл и Девяткин, стараясь не греметь каблуками на полированном паркете. К тому залу вела целая анфилада комнат за закрытыми дверями. Но, вот и вправду, стал слышаться вой, и Андрей Сергеевич даже изменился в лице, но постарался не подавать вида. Барыня, видно, уже привыкла, и подвела полицейского к шикарному камину, отделанного мрамором. Завывало так, что просто мороз по коже, как показалось Девяткину.

— Ну что, батюшка, может быть и вправду, нечистая сила? — вздохнула хозяйка и с надеждой посмотрела на гостя, — чем помочь-то можно? А то и не заснёшь в своём доме.

Он прошёлся вдаль и вперед, побарабанил по мрамору, и выдал:

— Сыскная полиция с нечистью не борется. Но есть, у меня хорошие знакомые по этой части…

— Вот, уже хорошо… — ответила с надеждой женщина, сложив руки на груди.

— Могу пригласить. Телефон у вас где?

— В соседней комнате. Будьте любезны.

Девяткин быстрыми шагами покинул место происшествие, уже порядочно действовавшее ему на нервы. Лучше уж было налётчиков на Каланчёвке ловить, чем этот вой слушать. Он поднял трубку, и сделал то, что показалось ему вполне разумным сейчас:

— Барышня, номер 25—20…День добрый. Ашрам «Краса Востока»?

Самарасвати Чандра и Виджай Сингх изгоняют бесов

Ждать пришлось недолго, и в гостиную комнату Мокей Пафнутьевич привёл двух индусов. Собственно, даже Девяткин, был поражён видом, этих мастеров перевоплощения, Константина Смурного и Дмитрия Гамалеева. Сегодня оба субъекта просто превзошли себя, не пожалев для такого случая лучшего, дорогого театрального грима. Смуглая кожа обоих выглядела очень естественно, а чалмы обоих украшали натуральные павлиньи перья. В руках у этих гостей Первопрестольной, были вполне европейские саквояжи, слегка портившие общее впечатление.

Оба проворных человека сделали намасте, увидев барыню. Что отличало этих деляг- так это несомненное чутье, и умение ориентироваться среди высших слоев общества. Эти люди не делали ошибок.

— Самарасвати Чандра, ученик магистра Блаватской.

— Виджай Сингх, последователь лорда Бульвер-Литтона.

Этим примером Гамалеев просто снёс мёрзлую стену отчуждения чопорной аристократки, и Анна Алексеевна протянула руку для поцелуя.

— Я очень уважаю творчество лорда Бульвер -Литтона, — проговорила дама.

Девяткин едва удержался от едкой фразы, так и крутившейся в его голове:

«Осторожнее, а то грим сотрётся».

— Господа, нас мучает неупокоившийся дух, в каминной трубе. Уж не знаю, что и делать? — и она развела руки в огорчении.

И тут, опять раздался совсем печальный то ли вой, то ли вздох. Виджай сделал умное лицо, и стал проворно выгружать свой багаж. Несколько курильниц, опахало, блюдо, судя по запаху, сушёного шиповника. Самарасвати достал пару подушек, небольшой ситар, и пару тимпанов.

— Мы приступаем? — спросил Виджай.

— Да, конечно, господа!

Девяткин тоже наблюдал, за йогами, нет, всё же интересно! И, можно было подумать, что же здесь произошло, по-настоящему.

Тем временем, Анна Алексеевна позвонила в колокольчик, и явилась служанка с подносом, на котором стоял графин с водкой, фужер и несколько долек лимона. По знаку барыни угощение оказалось перед Девяткиным. Всё же княгиня оставалась княгиней, и привыкла поступать по-барски. А чем же угощать чиновника, вышедшего из людской? Водкой, понятно. Анна Алексеевна умела показать кто есть кто, людям не своего круга. Полицейский надзиратель сдержался, всё же он был на службе, но к графину и не притронулся.

Самарасвати зажег несколько курильниц, и одну из них поставил даже в камин. Кстати, тянуло плоховато. Двое изгонителей бесов уселись на подушки, и принялись за свою тягучую музыку. В клубах воскурений, сознаться самому себе, оба шарлатана смотрелась внушительно. Андрей Сергеевич был тоже удивлён. Ну, правда, в таинственной музыке джунглей далекого Индостана отчего то угадывалась музыка незабвенного романса «Шумел камыш…».

Вой, прямо сказать, начал стихать, и отчётливо слышался кашель. Звук был глухой, но отчётливый. Девяткин вскочил с кресла, а Анна Алексеевна не обращала внимания, вся поглощенная этим представлением.

И тут, словно главный герой пьесы, в комнату не спеша, держа кожаную куртку в левой руке, входит сам Сергей Петрович Стабров.

Полицейский чиновник действует

Ни слова ни говоря, и не собираясь прерывать чудную индийскую музыку на русский манер, Сергей Петрович отвесил поклон и поцеловал руку даме, затем присел рядом.

Девяткин легко поклонился, Стабров опомнился, и отвёл своего помошника к стене, где их не могла услышать княгиня.

— Что за цирк такой, Андрей Сергеевич? — говоря шёпотом, сделал удивлённое лицо, — мне ваша жена, Екатерина Александровна телефонировала. Нет, смешно вышло, не спорю, но пора и делом заняться. Скажете, что у господ Константина Смурного и Дмитрия Гамалеева всё получилось, духи покинули особняк.

Андрей Сергеевич, так и не нарушая правил этой пьесы, подошёл к камину, выразительно глянул на владельцев ашрама, и те прекратили индийское представление. Впрочем, и это было сделано потрясающе, с умелыми жестами, наигранной техникой. Они потушили ароматические палочки, погружая их в ароматную воду, а Смурной повесил даже венок из цветов на решётку камина. Всё было очень красиво, работали два «баба» на совесть.

Анна Алексеевна, кажется успокоилась, и вложила каждому из индусов по красненькой в их забавно сложенные лодочкой ручки. Оба «посвященных» поклонились по- индийски, опять сделав намасте, и Самарасвати Чандра, сделав как можно более благостное лицо, глубокомысленно изрёк:

— Силы космоса с вами, добрая госпожа. Но если вы захотите послушать высоко духовную музыку, мы будем рады вас видеть в ашраме «Краса Востока». Прекрасное место, куда приходит много приятных людей. Вы там раскроете свои чакры, ваша карма очистится…

— Я кажется, слышала об этом от Ольги Львовны? — как-то рассеянно проговорила княгиня.

Стабров озабоченно посмотрел на женщину, и укоризненно на Самарасвати. Ну подвиги Виджая и Самарасвати в деле раскрытия чакр он наблюдал лично, и тут не обходилось без «нефритового стержня». Всё же Константин Смурной неплохо владел гипнозом, и видно, попрактиковался на княгине Пухиной. Эта ситуация начинала его выводить из себя, и он украдкой погрозил «индусу» пальцем.

— Это здесь, недалеко, на Мясницкой, — и этот «учитель мудрости» очень медленно вложил в руку княгини визитную карточку, и опять сделал ритуальный поклон, намасте, совершенно покорив этим аристократку.

Оба «индуса» так и ушли, пятясь по направлению к дверям. У Сергея Петровича засвербило в носу, от сожженных благовоний. Дым ещё клубился у гипсовой лепнины высокого потолка, так что нарисованный Феб скрылся в этом тумане.

Сказать честно, Анна Алексеевна с удовольствием больше смотрела на только вошедшего приятного мужчину. И ведь не скажешь, что из полиции. Больше ведь на витязя воздуха, пилота, похож, с его-то галифе, шикарными сапогами и кожаной курткой. Да и так, орёл, истинно, орёл.

— Но нам нужны пара хороших каменщиков, — и Стабров почти с любовью смотрел на прекрасный камин, — надо осторожно разобрать кладку, не повредив мрамор.

— Сейчас Мокея позову, — сказала барыня, и позвонила в колокольчик, — он всё сделает. Толковый у меня дворецкий, — похвалилась она слугой, словно породной собакой.

Девяткин больше не привлекал внимания её сиятельства, в присутствии обаятельного полицейского чиновника.

— И, может быть, чаю, Сергей Петрович? — не в такт проговорила хозяйка дома.

Тут вошёл Мокей Пафнутьевич, оглядел гостей и воззрился на княгиню. Был просто сама живая исполнительность и ответственность. Прямо жаждал человек исполнять волю хозяйки.

— Чаю, во-первых… И, Мокей, убери это, — и она показала на графин с водкой.

— И лестницу, — вмешался Стабров.

— На троих?

— Да, конечно, — только сейчас женщина вспомнила о полицейском надзирателе, — и двух каменщиков, найди Мокей, с инструментом. Но, наилучших. Расстарайся, любезный, нельзя, что бы такую красоту испортили. Я говорю о камине в главной гостиной, что бы ты не перепутал.

— Так зачем работы-то эти? — спросил дворецкий у Стаброва, — в чем дело, ваше благородие?

— Трубу камина надо осторожно разобрать. И что бы не ломом, а стамесочкой. Есть сомнения у меня, Анна Алексеевна, что там произошло.

— Всё исполним, ваше сиятельство… — больше не пускался в разговоры пожилой мужчина.

Дворецкий поспешно вышел, и даже шагов не было слышно. Стабров пытался прислушаться, смотрел на человека, но войлочные подметки обуви Мокея скрадывали любой звук.

Вскоре появилась служанка, в темном платье, белом переднике и косынке, привезла тележку с фарфоровыми чашками, заварочным чайником и кувшином с кипятком. Рядом стояла вазочка с новомодным лакомством- пастилой.

— Спасибо, Варвара. Оставь нас.

Девушка кивнула, и не поднимая глаз, быстро оставила хозяйку и гостей. Анна Алексеевна, не чинясь, разлила чай, угощая обих полицейских..

— А вы, Сергей Петрович, слухи в Москве ходят, будто женились? — спросила женщина.

— Точно так, княгиня. Был влюблен давно влюблён.

— Прошу простить, но говорят, она татарка?

— Китаянка. Дочь мандарина, из Пекина родом.

Анна Алексеевна изящно отпила глоток чая, и поставила чашку на блюдечко. А тем временем, один из работников принёс лестницу и тихо приставил её к камину.

— И, вы, говорят, большой знаток чая? — поддерживала она светскую беседу.

— Да. В этом заслуга моей жены, Анны Аркадьевны и моей службы в Порт- Артуре.

— Говорят, лучший чай в Москве можно найти в «Зеленой черепахе»?

— Скорее, один из лучших. Но и ваш неплохой. Позвольте осмотреть камин? — решил перейти к делу Сергей Петрович.

— Конечно, вы очень обяжете.

Стабров привычно поднялся по ступенькам, пальцами пробежав по каменной кладке, проверяя швы кладки. Но нет, всё стояло на месте, и камни не вынимали. Тогда он достал врачебный прибор, и приложил его к гладкому камню. В уши были вставлены металлические наконечники, и полицейский весь превратился в внимание и слух. Это продолжалось довольно долго, «врач» довольно усмехнулся, и победительно посмотрел на хозяйку дома. Затем, повернулся опять и продолжил дело.

Сергей Петрович ещё раз со стетоскопом слушал камин, словно он был врачом, а мраморное чудо болело не иначе, как коклюшем. Наконец, Стабров слез со ступенек, встав рядом с княгиней.

— Почти уверен, — медленно говорил полицейский чиновник, стараясь быть значительным, — человек в трубе застрял.

— И кто же? — испугалась княгиня.

— Не имею понятия. Скоро узнаем. Андрей Сергеевич, телефонируйте в сыскную, Сергею Игнатьевичу, что бы нам двух городовых прислали. Астафьев нас поймёт, кто нужен.

Девяткин ушёл в соседнюю комнату, и был слышен разговор по телефону. Полицейский надзиратель был весьма боек так и сыпал словами в телефонную трубку. Ну а пока Анна Алексеевна ухаживала за приятным молодым человеком.

— Сергей Петрович, так вы попробуйте, очень вкусно, — и хозяйка придвинула к гостю блюдце с пастилой.

Стабров опять посмотрел на даму. Да, она и сейчас, в свои сорок с небольшим лет, была на диво хороша собой. « Сколько же её сыновьям? Уж верно не более двадцати» — подумал с неким напряжением морской офицер.

— С удовольствием, — не стал отнекиваться Сергей Петрович, и попробовал сладостей.

Но вот, Девяткин вернулся. И, раздался строгий и задористый голос Мокея Пафнутьевича:

— Так что, не натопчите, и паркет клеёнкой закройте. Он дорогой, дубовый, хорошей работы. Инструмент не забыли?

— Да как можно, — говорил, как видно работник, — всё с нами.

— Сделаем работу, как надо, дедушка! — заявил другой, — всё понравится!

Да, двое каменщиков внушали доверие своим видом. Уже в фартуках, инструмент в двух деревянных коробах.

— День добрый, — поздоровался с господами, видно, старший из них, — Меня Яковом звать, а это — Иван. Мы немало по каменному делу работали. И особняк купеческий помогали строить.

— Хорошо, — сказала барыня, — Мокей, присмотри за ними.

— Андрей Сергеевич, посидите недалеко, поглядите, что и как. А я, Анна Алексеевна, хотел бы взглянуть… — и промолчал, посмотрев на работников.

Княгиня степенно поднялась, будто знала, что на неё все станут смотреть, и пошла к выходу. Стабров шёл чуть позади светской красавицы. Девяткин только усмехнулся, сидя на табурете.

— Потом и известь понадобится, козлы нужны, высоко здесь, — напомнил каменщик.

— Всё найдётся, — ответила барыня, уходя из гостиной.

Будуар, опросы и допросы

— Где же хранились ваши драгоценности, мадам?

— Анна Алексеевна, — заметила княгиня, — лучше обращайтесь ко мне так, без титулов, Сергей Петрович.

Полицейский лишь на секунду задумался, коснулся своих коротких волос на голове, и продолжил разговор:

— Так, где находились драгоценности, Анна Алексеевна?

— Здесь, в шкафчике, — и женщина показала на искусное изделие из орехового дерева.

Да, здесь всё было очень красивым и поставленным к месту, не только богатым, а и собранным и расставленным с несомненным вкусом. Венецианское зеркало, вазы муранского стекла. Да и кресла, судя по работе, лаку и его особенной полировке- всё выдавало работу итальянских мастеров. На полу лежал персидский ковер, судя по блёклому рисунку, тоже очень старинной работы.

— Драгоценности взяли с футлярами? — вспомнил о деле полицейский чиновник, и достал блокнот.

— Да. Вот, только фотографии остались. И опись.

Княгиня сняла с полки альбом, и вынула пять фотографий. Стабров посмотрел на ажурную диадему, серьги, два кольца и браслет. Фотограф постарался, и по крайней мере, изделия можно было бы легко опознать. И точно, вещи были потрясающей работы.

Фото было в мастерской вручную раскрашено, и притом в хорошей мастерской. Ярко-красные рубин и мелкие бриллианты прекрасной огранки украшали восхитительную платиновую диадему. Мастер, как видно, взял за образец вечный образец красоты бабочки. Украшал изделие, судя по фото, рубин. По описанию, семь с половиной карат.

Браслет, из золота, двадцати четырёх каратного, весом в золотник и два лота, с семью круглыми бриллиантами, общий вес камней в каратах 9,5.

Кольцо, из платины, весом в два золотника, 18 каратное, в центре бриллиант чистой воды, огранка «Радиант», камень полтора карата, украшен мелкими бриллиантами общим весом полкарата.

Кольцо из красного золота, 18 каратное, весом два золотника, с розовым бриллиантом 0,75 карата, огранки «Кушон».

Серьги, красного золота, 18 каратного, с розовыми бриллиантами, огранки «Груша», два камня по 0,75 карата.

Описание и вес изделий было очень важным, и Стабров тщательно занёс данные в свой блокнот.

— А какой ювелирный дом исполнил подобное? Прекрасные вещи, без сомнения.

Княгиня улыбнулась, слова морского офиера женщине были очень приятны. Она поправила манжеты на своём платье и изрекла:

— «Болин и Ян». Заказывали в Петербурге. Очень хороший ювелирный дом.

— Это может понадобится в расследовании, — и указал на фото, — вы не будете против?

— Конечно, я понимаю.

Она с надеждой смотрела на действия Сергея Петровича, на его широкие плечи и сильные руки. Княгиня решительно прониклась к этому офицеру всяческим уважением. Но, полицейский думал больше о деле…

— Допросить Демьянова нужно, Анна Алексеевна. А затем горничную, кухарку, дворецкого. Ну и с кучером поговорить было — бы неплохо.

— Сейчас. Мокея Пафнутьевича вызову.

Сама она, понятно, бежать никуда не собиралась. Техника выручала, не надо было вызывать посыльных. Женщина изящно потянулась, подняла трубку телефонного аппарата и произнесла:

— Мокей, зайди ко мне в туалетную комнату. Будешь провожатым для господина Стаброва.

Сейчас морской офицер решил промолчать. Он обычно просил, что бы к нему обращались по имени — отчеству, без этих «благородий» и «господ». Но, делать замечание даме, к тому же столь внимательной, красивой и аристократичной, счёл неуместным.

Дворецкий же был исполнителен и быстр, несмотря на возраст, и вот, уже опять кланялся барыне.

— Будь добр, проводи моего гостя в холодную, к Демьянову.

— Как скажете, ключи завсегда при мне.

Стабров поднялся, поцеловал хозяйке усадьбы руку, заслужив в ответ приятную улыбку.

— Потом, после этих опросов, вернитесь ко мне, Сергей Петрович. Уже будет время обеда.

— Конечно же… Тем более, к этому времени и работы с камином окончат.

Собственно, Сергей Петрович никогда не забывал, что женат, и тем более, что они с Анной, но Аркадьевной, только недавно вернулись в Москву. Бракосочетание состоялось в родной деревне Стаброва, Стабровке. Но, смотреть полицейскому на княгиню было очень приятно.

***

Мокей шёл быстро, оглядывался на Стаброва, словно побаивался, не потеряется ли здесь полицейский чин. Тем более, как ему показалось, что это человек уже почти приятный для его хозяйки. А там? Кто его знает?

— Куда ж вы его закрыли? — спросил заинтригованный гость.

— Так в погребе. Вы не обессудьте, ваше благородие! Чего было думать? Спрятался Гаврила в сторожке, орал, что мол, голоса, да и драгоценности пропали!

— Чего же не ночью обратились в сыскную? Всё же такая пропажа?

— Барыне неудобно было. Посчитала, чего людей сна лишать? Ну а мы с Елистратом с Демьяновым-то поговорили. Только попусту всё, ваше благородие. Видать ума лишился, Гаврила- то Харитонович. А ведь знатный был истопник, — и дворецкий вздохнул, почти горестно.

И сразу зазвенел ключом в навесном замке, распахивая обитую железом тяжёлую дверь. Сразу пахнуло холодом. Но воздух не был затхлый, кстати говоря.

— Ох, заболтался я… Керосиновую лампу мигом принесу, ваше благородие!

Стабров, пожал плечами, и вытащил из карманов своих галифе электрический фонарик-лягушку. Нужнейшая всё же вещь для сыщика! И, тренировка кистей рук, по методу йога Саджива Варма. Ждать дворецкого не хотелось. А вель, кажется лишняя нагрузка, и ни к чему, но, ситуации бывают разные, а руки разминаются. И он начал спускаться по крутым ступенькам. С летнего дня, здесь было, так, сказать помягче, прохладно. Но луч фонаря освещал спуск неплохо, полицейский оттянул засов, и вот он. главный подозреваемый…

Истопник Демьянов сидел в тулупе и шапке в окружении съестного. Но, есть ничего не ел, только вздыхал горестно и шумно.

«Всё же не совсем это пытка» — с облегчением решил полицейский. Не хотелось думать плохо о Анне Алексеевне.

— Демьянов?

— Точно так.

— Полицейский чиновник Сергей Петрович Стабров. Расследую дело о похищении драгоценностей княгини Пухиной.

— Я ни в чём не виноват! Не брал ничего! — закричал истопник, вскакивая с места.

Так человек занервничал, что даже тулуп с его плеч упал, и сиделец подхватил тёплую одёжу за овчинный воротник.

— Успокойтесь, Гаврила Харитонович, — пытался успокоить человека полицейский чиновник, — Расскажите, как всё было.

Полицейский присел, и начал слушать весьма красочный рассказ. Иногда просил повторить, что бы запомнить.

— А часто ли Варвару и Марию в кино отпускают?

— Не каждую неделю, конечно. Раз в месяц, это точно. Иногда чаще бывало.

— Ещё вот что …А газеты в доме кто выписывает?

— Барыня только журнал выписывает, «Поместье и усадьба». А газет она сроду не читала, — ответил истопник.

— А Варвара или Мария, газет не выписывают?

Попытался полицейский подтолкнуть Демьянова в нужном направлении. Стабров вспомнил, что девушки прочитали о кинопремьере в газете и хотел услышать подробности.

— Нет, им- то зачем? Вы ещё скажите, что «Русским Инвалидом» увлекаются, — ухмыльнулся истопник.

— А вы, Гаврила Харитонович? Газет не читаете?

— Только, Святое Писание и ежедневник. Не имею возможности.

— Ладно. Может быть… Значит, драгоценностей не брали?

— Опять повторяю- не брал.

— А кто знал в доме, где хозяйка хранит свои вещи? Всё же княжеская усадьба?

— Да все домочадцы и знали. Все с молодых ногтей в доме служат. Из имения Пухиных взяты, из села Конеево. Там и моя супруга с детьми проживает, и жена Мокея Петракова. Елистрат Родькин, вот он не из наших, да и Николай Клементьев, который перешёл к купцам Тароватовым, не из наших, не с нашей деревни. Вот, точно! — оживился Демьянов, — они и обнесли, кому ещё? — уже уверенно утверждал задержанный.

Стабров быстро записывал в блокнот, не доверяя памяти такую информацию.

— Вас точно обыскали, Гаврила Харитонович?

— Точнее точного, до исподнего раздели, ироды… А прохладно, ночью то!

— Так… А кто первый из домачадцев домой вернулся?

— Так я, этого, задремал, — и Гаврила виновато улыбнулся, — вечер выдался нервный, я и как здесь закрылся, присел на табурет, руку на столик положил, призадумался. Ну и заснул…

— А вы, вот, к примеру, в инфернальные сущности верите? — попытался проверить Стабров увлечения истопника. Может быть, в мистику ударился?

— Вы что, барин, ругаетесь… Не пойму я…

— Приведения слышали. Голоса мёртвых?

— Ну а как не же не верить, ваше благородие… Вот, голоса сами же слышали?

— Слышал… — устало согласился офицер, — но не присмотрел, во сколько к тебе, в твою крепость, сторожку, ломиться стали?

— Никак около двенадцати, я ещё и на ходики через плечо посмотрел, что бы не сглазить. И. точно, аккурат в 12 возвернулась барыня. Кричала, прямо ужас! Варька с Манькой почти сразу за ней вошли, а уж затем Мокей Пафнутьевич с Елистратом заявились. И тут уж с Андреем- кучером принялись дверь в сторожку ломать. Потом спрашивали, где мол, золото- брильянты. Ну, я и скажи, что в комоде. Опять крик, а тут и в камине завыло…

— Да вроде, не зима, — поддержал Стабров, — а то прямо как у Пушкина. То как зверь она завоет, то заплачет как дитя…

— Ага. Читал. Ну меня и потащили сюда. Хоть воя в подвале не слышно.

И только сейчас послышались шаги Мокея, и дворецкий был не с пустыми руками, с фонарём. Видно, не больно торопился дед. Стабров решил, что вышло всё отлично, ведь Мокей Петраков не слышал, что ему сейчас говорил Демьянов. Полицейский чиновник поспешно сделал значительное лицо, и поспешно потащил наверх дворецкого. Тот поупирался для порядка, но затем сообразил, что сопротивляться это глупо выглядит.

— Чего сказал Гаврила? — всё же спросил Петраков.

— Молчал. Сидит теперь, злится.

***

— Ну что, Мокей Пафнутьевич, гаси своё солнышко, и пошли навестим горничную и служанку.

— А ключ от подвала? Вы же не вернули, ваше благородие!

Соображал дед быстро, но Стабров всё равно думал быстрее. Он лишь отрицательно покачал головой, и спрятал ключ в необъятный карман своих галифе.

— Пошли, чего замер? Мне ещё барышень опросить. Без вашего присутствия.

— Понятно, господин начальник. Не доверяете…

— Не огорчайтесь, Мокей Пафнутьевич. Я и себе бывает, не доверяю!

Они зашли во флигель, но Стабров не дал барышням и словом перемолвится с Петраковым, и увлёк девушек в комнату, усадил на диван, и закрыл дверь перед носом дворецкого.

Варвара и Мария просто не знали что и думать, когда очаровательный спортсмен, широкоплечий, с обаятельной улыбкой и прической «полубокс», будто сошедший с фотографий журнала «Моторевю», сел с ними рядом. Обе так значительно заулыбались, принялись поправлять волосы, а Маня схватилась за свою косу.

— И какими судьбами, в наш флигель припожаловали, сударь? — поинтересовалась та, что посмелее, судя по рыжей косе- Варвара.

— Так, по делам службы, красавицы! — громко и ясно выразился офицер, — не иначе, так вы Варвара?

— Да, точно, — заулыбалась кухарка, — как же узнали?

— Так интуиция. Насквозь людей вижу.

— Неприлично это… — прошептала Манька, и лицо чуть отвернула, словно оконфузилась, — насквозь людей без спросу рассматривать…

— Служба. Сугубо по обязанности. А ту у вас, в имении, непорядок, дорогие вещи пропадают. И что думаете? Верно, Гаврила Харитонович взял?

— Да где ему, — и Мария махнула рукой, так, беззаботно — презрительно, — испугался нечистой силы, да заперся…

— И кто же тогда?

— Да, может, кто с улицы зашёл. Никого в доме нет, ну и он шуровать.

— Что же ковры-гобелены не взяли? И самовар, с медалями?, — вмешалась Варвара, — а драгоценности- так надо знать, где они лежат. А с улицы человеку откуда узнать?

Стабров почти уважительно посмотрел на рыжую. Да, девица неплохо соображала. Обычный форточник набрал бы по мелочам, серебряные вилки-ножи, ковры и был бы таков. А здесь, кроме гарнитура мастеров «Болин и Ян», ничего и не взяли. Работали на заказ? Ну ясно, что главным было удалить всех из усадьбы…

— Ну а подозрительное чего в доме случалось?

— Да вот, пожалуй, — начала Мария, — однажды, у комнаты Варвары, вдруг цветы появились, красивые такие…

— Манька! — крикнула Варвара и покраснела, — да что же ты!

Мария отвернулась, прикрыла улыбку платком, а Варя сильно покраснела. Сергей Петрович постарался сразу сменить тему. Но запомнил слова про цветочки.

— Гости в последнее время не заглядывали к Анне Алексеевне?

— Принимала несколько раз иностранцев. Четверо, с женами. Кажется, барыня говорила, что шведы. Разговор напряжённый был, они княгиню убеждали, а та ни в какую. Но, говорили не по русски, я по интонации поняла. И потом Анна Алексеевна была рассержена очень.

Стабров был заинтригован, и весьма. Шведов найти в Москве несложно будет.

— А вот Мокей Пафнутьевич с Елистратом давно собирались в этот день уйти? — спросил он словно невзначай.

— Да разговор давно был о том с Анңой Алексеевной, — А вот то что именно вчера соберутся по делам и усадьбу покинут? Не слышала. Они откладывали раз пять или шесть. То одно, то другое.

— А то, что барыня в театр едет? С Ольгой Львовной?

— Тоже странно. У них там ложа оплачена. А вот, решили одним днём. Но мы вот, господин полицейский, решились в синематограф идти, уже два дня назад, как газету нашли. И отпросились у Анны Алексеевны заранее.

— То есть, эту газету никто не выписывал в доме?

— Нет. Я сказать честно, думала, что там Ольга Львовна принесла. Ну, или Андрейка — непутёвый где в городе нашёл.

— Что же непутёвый? — спросил он Марию.

— Больно часто к бутылке прикладывается, — строго объявила девушка.

— Ладно, красавицы… Не проводит меня кто из вас к Елистрату?

Сергей Петрович надеялся, что его проводит одна из девушек. и ему удасться услышать ещё нечто важное. Зачастую люди становятся разговорчивее наедине.

— Чего же вас провожать… Вот. трудится, сердешный! — отвела Варя.

Сергей Петрович встал, и через стекло окна, заметил мужчину, молодого, сосредоточенно очищавшего метлой двор усадьбы, булыжную мостовую. Выметал неплохо, не делая лишних движений, без этакой размашитости. Просто был поэтом метёлки. Вот значит, и Елистрат…

Полицейский сделал нарочито строгое лицо и покинул столь приятное место, на прощанье кивнул обеим работницам. Необходимо было допросить дворника.

***

Стабров шёл к дворнику, и по пути обдумал разговор с прислугой:

1. Варвара и Мария отпросились в синематограф заранее, за два дня.

2. Мокей и Елистрат, наоборот, переносили свой загул несколько раз.

3. Ольга Львовна… Приехала, и хозяйка тут же отправилась в театр.

Цель понятна, оставить усадьбу без присмотра. Итак, газета…

— Елистрат? — решил удостовериться Стабров.

— Точно так, ваше благородие! Елистрат Родькин, дворник и садовник, к услугам вашим!

— Так, Елистрат… Разговор к тебе долгий, давай присядем?

Стабров осваивал психологический метод криминального допроса, и учился давить на подозреваемых. Но так, что бы на них больше действовало внутреннее осознание собственной вины. Звучит, понятно, немного забавно… Особенно, в отношении душегубов или игроков, обманывающих наивных пассажиров по поездам или трактирам. Но тут, случай другой. Вот и сейчас, полицейский старался вывести Елистрата из душевного равновесия.

И точно, Родькин поспешно поправлял картуз, затем, вдруг принялся перезавязывать шнурки на ботинках. Полицейский мимоходом глянул- и удивился сам, почему ботинки, а не сапоги? Запомнил, но промолчал.

— Елистрат, такое дело… Вы с Мокеем Пафнутьевичем вчера вечером пошли в трактир, отпросившись у хозяйки. Так ли это?

— Да было дело. Меня Петраков, ну Мокей, пристроил сюда, надо было угостить человека. За заботу.

— Ясно… Только Варвара утверждает, что вы собирались уж с неделю, а пошли именно вчера.

— Варвара? — с значением произнёс молодой человек, — ну, значит, так и было… Мокей Пафнутьевич всё не мог отлучиться. Говорил, раз хозяйка в доме, значит и он при ней.

— Похвальное рвение… Гаврила же говорит, что в окно сторожки он видел, что вы первые вернулись в усадьбу. Но, в ворота не зашли.

— Да Мокей остановил! — горячо зашептал Родькин, — мы на улице, в кустах сидели! Ну, охраняли… Ждали пока карета с Анной Львовной не приедет. А то, глядишь, и на нас бы подумали, что мы барыню обокрали… Люди, они такие, в плохое быстрее поверят…

— Ага… Закуришь? — спросил он у дворника.

— Нет… — странно отказался молодой человек.

Стабров опять посмотрел на собеседника, уже повнимательнее. Бородка, совсем небольшая, ухоженная. Руки, руки… Не сказать, что в мозолях… Ладно…

— А много ли выпили? Дошли-то из трактира без происшествий?

— Да так…: Родькин смутился, — Мокей Пафнутьевич слегка устал, извозчика поймали, он нас привёз.

— Ну ладно, если чего, придется записать ваши показания.

Стабров быстро оформил опросный лист. В голову лезли мысли всякие, и надо было их проверить.

— Пойдём в дом, там напишешь, что мне говорил.

Родькин отложил свой фартук, аккуратно поставил метлу, ополоснул руки, и пошёл за полицейским чиновником. В комнате флигеля нашлась и чернильница, с железным пером. Елистрат вполне умело действовал и этим орудием, и споро записал свои показания. Стабров лишь вздохнул, посмотрев на гимназический почерк молодого человека. Так писать, ведь и уметь надо…

Одним из достоинств Стаброва было молчать, пока ситуация не прояснится. Так же и сейчас, когда стало очевидным, что Родькин не тот человек, за которого он выдает, Сергей Петрович не стал бить в барабаны об этом. Он лишь убрал опросный лист, и не спеша пошёл к конюшне.

***

Конюшня как и всё в усадьбе, было хорошо и добротно построенным. Каменное здание, крытое железными листами. Всё сделано на совесть. Даже и свой колодец имелся. Рядом стоял сарай для повозок. Сейчас, во дворе, стояла впрочем, самая неказистая, для вывоза жизнедеятельности лошадок, и около неё хлопотал конюх, запрягая мерина.

— Андрей?

— Андрей Сергеевич Иванов, к услугам вашим. И зачем понадобился?

Конюх смотрел на незнакомца с хитрым прищуром, который был в моде в деревенской среде. Тут точно, классово точный типаж- сапоги, сейчас рабочие, шаровары, картуз, темная косоворотка, брезентовый фартук.

— Да мне отвезти навоз, господин хороший.

— Не задержу. Из сыскной полиции, Стабров Сергей Петрович. Вы ведь вчера вечером хозяйку отвозили в театр в обществе Ольги Львовны?

— Точно так. Но, — и конюх усмехнулся, — не в этом экипаже. В карете. Уехали около шести вечера, вернулись около двенадцати. Тут, конечно, всё было шурум- бурум. Сами ворота были закрыты, и никто их нам не открывал, так что я через забор лазил. А в доме, дверь была открыта, а Демьянов в сторожке прятался. Мокей и Елистрат после нас вернулись, а уж за ними из синематографа и Мария с Варварой вернулись. Ну, а потом, мы уж Демьянова из сторожки доставали. Ольга Львовна здесь заночевали, а затем я её отвёз в её дом, на Чистые пруды. Рядом с церковью Архангела Гавриила.

Стабров кивнул, понимая, что за место. Не очень далеко, и весьма живописно.

— Понятно… Ну а Гаврила Харитонович, и вправду, суеверный такой?

— Ну а чего? Всякий приведения испугается. Нет, Демьянов, конечно, судя по его разговорам, крепко в чертовщину верил. Зеркала, карты…

— Так, Андрей Сергеевич… А газетами, кто у вас интересуется? Читает, кто может быть? Не подскажете?

— Я газет не читаю, господин полицейский. Мы к эсерам и социалистам люди равнодушные Только вот почитываю про Ната Пинкертона, очень интересно.

— А так, что подозрительное? Может быть, раньше кто пытался обворовать усадьбу? Гости часто ли к княгине захаживают?

— Надо подумать… Так, ваше благородие… Были, иностранцы. Четверо.

Стабров оживился. Вот, конюх тоже видел, что гости были, и иностранцы.

— А откуда, как зовут?

— Да кто их знает? В гостиницу «Берлин» отвёз, на Лубянку.

Но тут Стабров заметил спешащего к нему Петракова. Видно, что дворецкий торопится.

— Ваше благородие, в дом припожалуйте. Каменщики дело закончили. Барыня уж требует! Пойдёмте!

Лицо Мокея Пафнутьевича, было мягко сказать испуганным, а вся его фигура стала напоминать немую просьбу о помощи,

Стабров развернулся на каблуках и быстро пошёл вслед Мокею Пафнутьевичу. Видно, дело пошло…

Человек из камина

У дверей полицейского чиновника встретили старые знакомцы, городовые Савватий Муромцев да Прохор Чудаков. Не сплоховал Сергей Игнатьевич, послал наилучших, самых представительных.

— Привет, Савва, Здравствуй Прохор, — поздоровался Стабров.

— Добрый день, Сергей Петрович! — поздоровались оба.

Привыкли уже к полицейскому чиновнику, и его спортивному виду. И то, что не любит, когда его «благородием» именуют.

— Вот, посмотрите, что люди- то творят, — Прохор снял фуражку и перекрестился.

Было от чего крестится. Стабров, сняв кепку, тоже троекратно наложил на себя крестное знамение. На брезенте, перед камином, лежал скрюченный худенький человек в рабочей одежде. Лицо было серым от глиняной пыли, да и чёрная одежда и сапоги, были серыми, словно сам несчастный стал глиняной статуей.

Тут, неожиданно морского офицера ослепила магниевая вспышка. Франц Янович Шульц хлопотал около треноги, вставляя следующую стеклянную фотопластинку. Криминалист Никулин, в своей неизменной тужурке и фуражке, ждал своей очереди, что бы приступить к делу.

Федюнин, фельдшер сидел на трехногом табурете, ожидая своей очереди. Уже и носилочки приготовил. Девяткин же, переодевшись в рабочую одежду, обшаривал дымоход. Он светил электрическим фонарем, орудовал стамеской, пытаясь найти хоть что-то. Пылища была- ужас, но Андрей Сергеевич не сдавался. И вдруг, с тихонько звякнув, что- то ударилось о каминную решётку.

Сергей Петрович поймал, и мигом обтёр находку. Бриллиант блеснул, и просто заискрился от попавших на его грани лучей солнца.

— Я так понимаю, красное золото, розовый бриллиант огранки «Кушон», — сказал полицейский чиновник княгине, и отдал ей кольцо.

— Уже нашли… А на теле? — тихо произнесла Анна Алексеевна, рассматривая находку, — точно, то кольцо. Из пропавших драгоценностей.

— Так осмотрим, не сомневайтесь. Только немного погодя…

Сергей Петрович ещё раз посмотрел на мертвеца, и увидел, что поддёвка на животе сильно топорщится.

«Да уж повезло, если сейчас всё и найдётся» — подумал полицейский.

Он нагнулся, и из под одежды мёртвого вытащил красивую бархатную подушку. Без этой штуковины, субъект выглядел совершенно тощим, тщедушным. Но, больше ценностей не нашлось. И вокруг тела была обвёрнута узлом верёвка.

— Так это же… — еле вымолвил потрясённый Петраков.

— Ну, видимо, это знакомец твой, Николай Григорьевич Клементьев, — голосом, не предвещавшим ничего хорошего дворецкому, заметила княгиня, и опять отвернулась от мёртвого тела.

— Ну, что сказать, Сергей Петрович, — начал Григорий Ильич Федюнин, фельдшер, — худой, мог и в дымоход пролезть. А эта подушка его и погубила. Застрял. А развернуться не смог, — и фельдшер показал, подняв руки вверх, — а вот и верёвка, обвязанная петлей вокруг рук. Его сверху тащили. А подушкой упёрся- и застрял. Помошник преступника дёргал, дёргал, отчаялся, и верёвку бросил.

— Так, каменщики кладку разбирали, руки вверх и были… Доставали, ещё дышал, — и Девяткин значительно посмотрел на начальника.

Сергей Петрович понял на лету намеки толкового помошникп, и дал знак помалкивать.

— Я должен получше осмотреть дымоход, — изрёк Никулин, — потом и следы кладки на теле.

Дельно говорил криминалист. И что-то кололо глаза Стаброву, а чего не хватает — пока не понимал. Ерунда какая-то лезла в голову…

— Ладно, чего делать… Григорий Ильич, увози тело в судебный морг. Доложите, что и как, поподробнее. А вы уж, Франц Янович, фотокамерой своей, всё снимите, как следует. А нас, с вами, Девяткин, ждёт теперь крыша этого прекрасного здания. Петраков, проводите нас на чердак.

***

Дворецкий повёл их к лестнице, они поднялись на второй этаж, прошли через две комнаты, и оказались на чёрной лестнице. И здесь, было понятно, чисто и аккуратно прибрано. Но, что радовало Стаброва, так это пыль. Он опять достал свою жужжащую игрушку, и направил луч света на эту отличную серебристую субстанцию, где непременно должны были остаться следы злоумышленников. Однако, ни следов уборки, ни тем паче следов злодеев, найти не удалось. Так что чёрный ход, как путь преступников, решительно отпадал.

— Однако, Мокей Пафнутьевич, — слегка разочарованным голосом начал Стабров, — нечасто у в вас в чёрном ходе убираются!

— Так и штат небольшой, господин начальник, не всё успевают! Так ведь до 1861 года здесь дворовых двадцать два человека имелось, для обслуживания владения. А сейчас- вот только пять человек и есть.

— Нужно вам пылесосальную машину приобрести, уважаемый господин Петраков.

— Не слыхал, ваше благородие о подобном. А так, всё может быть, всё может быть…

И так, всё покачивая головой, Мокей Пафнутьевич погремев связкой с ключами, и повздыхав и покашляв для солидности, отпер дверь на чердак. Стабров направил луч своего фонарика на балки и тропила крыши, и обомлел от обилия находившегося здесь добра. Известный всей России по роману «Мёртвые души» господин Плюшкин, верно бы заплакал сейчас от зависти. Здесь стояли и лежали старые диваны, кресла, шкафы и шкафчики, стулья и табуреты. Имелась старая посуда в корзинах, одежда в чемоданах, помнивших ещё эпоху Николая Первого. Все эти раритеты сделали бы честь любому антикварному магазину на Покровке или Кузнецком.

— У вас здесь интересно, — похвалил полицейский чиновник, — вот это, чемодан кирасирского полка эпохи Александра Первого!

— Блюдем, блюдем хозяйское добро, — с удовольствием ответил Петраков, — а вот, и дверь на крышу. Поосторожнее только, Сергей Петрович! Железо скользкое!

***

Стабров попробовал железо ногой в сапоге, и вправду, скользко было здесь, да он ещё и в такой обуви. Здесь были бы очень к месту теннисные туфли. Ну, сейчас, к его огорчению, под рукой их не было.

— Кажется, это и есть труба камина, — заметил Девяткин.

Это было почти очевидно, кирпичная кладка была испачкана сажей, снаружи, а рядом чётко отпечатавшиеся следы. Две пары — ботинки, размер поменьше, и столь любимые полицейским начальником тенисные туфли. Стабров впал в слегка весёлое настроение, ну, просто, не мог сдержаться.

— Андрей Сергеевич, поосторожнее, это конский навоз…

— На крыше?

— Ну, если это не следы Пегаса, то два злодея вляпались в этот «привет от лошадки» на улице. И, вероятно, испачкали им штаны, — и морской офицер показал на две пары следов, вероятно, от обмаранных коленей штанов. Девяткин, вызовите потом криминалиста Никулина, и само собой про Франца Яновича с камерой не забудьте. Может быть, удастся снять и отпечатки пальцев преступников.

Помошник соображал быстро, и вернулся к двери ведущей на крышу, даже без прямого приказа. Быстро нырнул в чернеющее отверстие, и уже звук шагов не был слышен.

Ну, а пока Стабров мог подумать… Верёвка, вернее, шнур, к которому был закреплен свёрток с похищенным. Всё должно быть, грязным, в том числе руки или перчатки второго, напарника покойного теперь Николая Клементьева. Возможно, впрочем, и лицо. Видывал он трубочистов- сажа въедается в кожу на совесть, сразу не отмоешь. Так что, надо всё осмотреть и у чугунной ограды.

Ну и вид открывался с крыши замечательный. Улица, как на ладони. Спешили экипажи, по Бульварному прогремел трамвай. Даже пожалел, что нет сейчас с собой любимого морского бинокля. Говорят, что в Америке, есть уже дома в двадцать этажей. Так -то интересно то всё, но уж больно жить высоко. Место, всё же, оживлённое, и лестница у дома могла насторожить прохожих. Возможно, был и третий, с лестницей. Надо опросить дворников в соседних домах. Или… Злоумышленники полностью оделись, как трубочисты? Один момент… Следы сажи на полу. Клементьев должен был оставить сажу на паркете, и это абсолютно точно… Опять всё не сходится Что же он, летал что ли?…

Стабров был так обрадован своими выводами, что потянулся за сигарой. Но, в наличии оказалась лишь коробка папирос. «Турецкiя» гласила надпись на этикетке. Он достал, и закурил.

Турецкие папиросы были хороши, но, конечно, не манильские сигары. Вкус и аромат не тот… Но, пока дымил, немного и подумал… Ишь ты, афоризм вышел, похвалил себя морской офицер. Но вот, вернулся Девяткин, не торопясь пролез в низкую дверь. За ним показался и Шульц с Никулиным. Треногу помогал нести Андрей Сергеевич.

— Аккуратнее, в своих лаковых ботиночках, — не удержался полицейский надзиратель, что бы не поддеть франтоватого фотографа.

Всё же немец всегда был одет с иголочки, просто краса и гордость Петровки. Но и человек хороший, и чувства юмора было не отнять этому уроженцу Лифляндии.

— Что делать, Андрей Сергеевич. Ботинки- это же просто душа интеллигентного человека. Вот, к примеру, — и он глянул на своё отражение в ботинке, — лакированная кожа сразу показывает, как я уважаю чувства других людей.

— Это как же вы делаете? — не понял собеседник.

Фотограф только вздохнул, не понимая, как его товарищ не видит столь очевидного?

— Людям ведь нравятся мои ботинки?

— Ну…

— Очень нравятся. И смотреть на мои лаковые башмаки тоже. То есть, своими ботинками, я приношу им радость!

Стабров только хмыкнул от удовольствия, услышав такое, и спрятал свой окурок в спичечный коробок.

— Шульц! Снимите дымовую трубу, два окурка и следы от обуви. Всё может быть очень важным! Девяткин, затем окурки присовокупите к делу. И Никулину покажете.

— Да вижу я, — заметил криминалист, — Ну да, папиросы «Тары-бары», второй сорт, и папиросы «Константинопольские», турецкие, первый сорт. Почти как ваши, Сергей Петрович! Размер обуви- два отпечатка.

— Только у меня «Турецкия». Но да, турецкий табак, ничего не скажешь.

Тем временем Шульц принялся за работу, а оба полицейских помогали своему товарищу. Мягко говоря. было здесь не слишком удобно. И фотограф один бы точно не справился.

— Девяткин, потом с вами осмотрим ограду усадьбы снаружи. Мало чего обнаружится. Вы с нами, Франц Янович. Без вас просто никак!

Они, закончив работу на крыше, вышли на чердак, а затем спустились по лестнице, вышли на улицу через калитку. Открыл им Елистрат.

— Кстати, господин Родькин. Не припоминаете, на неделе, или там пораньше, у дома не ходили фонарщики или, трубочисты? — спросил Сергей Петрович.

— Были, как не быть… И незнакомые, раньше их не видел. Ну, артель какая-то. Старший из них Николаем назвался, его товарища Мокей Пафнутьевич проводил в дом. Демьянов потом работу принимал. Николай на крыше работал, в усадьбу не заходил.

— Так… А вчера или позавчера, не были ли эти субъекты рядом, или трубы в соседних домах чистили?

Елистрат призадумался, почесал бородку, даже глаза к небу поднял, вспоминал.

— Два дня назад видел, двоих… Николая точно не было.

— Фамилию свою Николай не называл?

— Нет, точно нет.

Стабров вздохнул, видимо Родькин не был знаком с покойным Клементьевым, работавшим раньше в его должности. И к Петракову возникло ещё больше вопросов.

— Если что вспомните, телефонируйте на Петровку, для Стаброва Сергея Петровича.

— Конечно же…

Сергей Петрович коснулся козырька своего кепи, и оставил дворника в тяжких раздумьях. Полицейские вышли на улицу. Шульц стоял чуть в стороне, Стабров, взяв палочку, принялся проверять содержимое кустов. Чего только там не имелось- птичьи перья, сухие листья, и рядом, обрадованный искатель нашёл, что желал обнаружить- изрядную кучу конского навоза.

— Франц Янович! Вот, запечатлите!

Неизвестные оставили чёткие следы в мягкой субстанции. Судя по отпечаткам, опять это были тенисные туфли 43 размера и ботинки сорок первого размера.

— Андрей Сергеевич, затем обязательно сличите следы ботинок и обуви умершего Климентьева. И известите криминалиста Никулина.

Время уже было позднее, печальный возок забрал тело погибшего в дымоходе, а Еремей Тулупов на полицейском авто увез сотрудников Сыскной полиции.

Снова здорово

Семейная жизнь штука неплохая, как успел заметить Сергей Петрович. Всё достаточно просто и понятно, особенно если жена человек спокойный, ну, как его Юйлань. Вот, встала, и не спеша стала заниматься своей тайдзи. Тут уж и ему пришлось подняться, что бы не ударить в грязь лицом. Четырёх пудовые гири ожидали своего владельца, и морской офицер не мог заставить их ждать. Ну, а перед этим подразмялся немного, используя новомодные изометрические упражнения.

Ровно через сорок минут, раздался почти деликатный стук в дверь, и Глафира Анреевна, их экономка, заехала с тележкой, уставленной приборами. Несколко быстрых движений, и завтрак был уже на столе. Каша, яйца, сыр, хлеб и сливочное масло. Горячий и крепкий кофе в кофейнике. Всё, как обычно.

— Садись, готово всё, — Сергей Петрвич позвал жену.

Та уже вышла из-за ширмы, переодевшись в любимый халат с драконами.

— Вчера ты поздно вернулся.

— Опять новое расследование. Теперь у княгини Пухиной, — объяснил Стабров.

— Я только получила новую партию чая. Тебе с собой дать, или в обед попробуешь?

— Непременно должен прийти, Аннушка, — усмехнулся он, — пропустить новое совершенно невозможно! Вот, кстати, и Глафира хороший сыр прикупила.

— Да, точно. В лавку на Петровке привозят неплохое масло. Да и сыр хорош. Если честно, наш булочник не хуже других.

Стабров с удовольствием доел завтрак, и начал быстро одеваться. Помимо одежды не забыл и револьвер с пистолетом. Сегодня надо было выглядеть прилично, и пригодился неплохой светлый костюм.

— Ты что, на приём? — удивилась жена.

Сказать, что его Анна Аркадьевна была наблюдательна, значит, ничего не сказать. Но, ситуация кажется казалась ей забавной.

— Так усадьба их сиятельства. Ограбили княгиню Пухину. Неудобно. И надо Аркадию Францевичу всё доложить.

— Она так молода?

— Вовсе нет, — Стабров недоуменно пожал плечами.

— Пошли, скоро уже Еремей явится, — всё так же улыбалась хитрая азиатка.

— Глафира Андреевна, мы уходим! — дал знать экономке Сергей Петрович, проверив ключи в кармане.

— Хорошего дня! — был ответ женщины, сменившийся звоном кастрюль.

Они спустились вниз по лестнице парадного входа дома. Во дворе дворник Акимов ловко управлялся со своей метелкой, добавляя некую поэтичность работе, и придавая территории хотя бы видимость порядка.

— Добрый день, Кузьма Гаврилович, — поздоровался с дворником Стабров.

— Хорошего дня, Сергей Петрович, — заулыбался Акимов, — Еремей ещё не приехал.

— Добрый день Сергей Петрович, добрый день, Анна Аркадьевна! — поздоровался кочегар Илья Щеголёв, проходя мимо них с укладкой дров к чёрному ходу их подъезда. Глафире Андреевне будет чем топить печь на кухне их квартиры.

— День добрый! — ответили Стабровы.

Они через арку вышли на улицу, и ожидали экипаж Гвоздёва здесь. Юйлань держала мужа под руку, прикрываясь от солнца светлым зонтом. Сергей Петрович опять посмотрел на свою жену, её платье. Нет, сегодня она просто красивее обычного. Но тут наблюдательная китаянка чуть подтолкнула мужа.

— Посмотри, влево, у фонаря, — тихо произнесла она, — только не поворачивай голову.

Стабров, не подавая вида, огляделся и увидел долгожданный автомобиль, и Еремея Гвоздёва в обществе милой барышни. Саженях в ста от них. Нет, молодым людям мешать в такой ситуации было решительно невозможно. Собственно сцена расставания продлилась минут пять.

— Нам бы лучше зайти в арку, — тихо сказал Стабров жене.

Юйлань с готовностью кивнула, и они почти забежали обратно, не замечая недоумённого взора Акимова. Тот уже достал свисток, но увидев, как ему поспешно машет полицейский чиновник, успокоился.

Тут, весело прогудев в арке дома, заехал автомобиль. Роскошный, чёрный, блестящий лаком. За рулём сидел Гвоздёв, прикрыв глаза очками- консервами. Кожаная куртка, как непременный атрибут водителя, понятно, тоже присутствовала. Машина остановилась, и водитель открыл дверь в салон, обшитый кожей.

— Добрый день! Сергей Петрович, Анна Аркадьевна, можно ехать!

— Доброе утро, Еремей, -ответил полицейский чиновник, помогая подняться по ступеньке свое жене.

Затем сел сам, и посмотрев на Юйлань, добавил громким голосом :

— Сначала на Мясницкую, к «Зелёной Черепахе».

Машина развернулась, и покатила по улице. Всё же Анна Аркадьевна не сдержалась, и пару раз вопросительно глянула на мужа. Но, не было сказано ни слова.

— Всё увлекаешься Шерлоком Холмсом?

— Да, Сергей Петрович. Очень занятно. Дедукция, конспирация. Работа со свидетелями.

— Ага… Конспирация… А барышня, с которой ты прощался, не доезжая нашего дома?

— Ничего плохого в этом нет, Еремей, — добавила Анна Аркадьевна, — барышня вполне приятная.

— Ефросинья очень хорошая, — твердо отметил Гвоздёв, — я буду осторожнее. На машине барышню не катаю, — ответил или отрапортовал сотрудник полиции.

Нет, положительно Гвоздёв морскому офицеру очень нравился.

— Если захотите, приходите вместе в Петровский монастырь, в полдень, в воскресенье, там служба очень хороша.

Анна Аркадьевна вздохнула и подняла к небу глаза. Но ведь не на чай же Сергею Петровичу Еремея с дамой звать? Как- то не по чину ещё. А дать понять юноше, что рад за него, было необходимо. А и трапезная в монастыре преотличная, чай хороший и пироги знатные.