Бесплатный фрагмент - Девушка, танцующая на столе

«Все сии взяли за себя жен иноплеменных; и некоторые из сих жен родили им детей».

(Ездр. 10:44)

Пролог

Как долго длится у нас зима, и каким коротким оказывается лето!

Такое и летом-то назвать трудно. Наше лето — это нечто эфемерное. Его приходится ждать с октября по май. Потом можно расслабиться на несколько недель. Но уже с середины июля начинается априорный внутренний траур души: ожидание конца, предчувствие очередной бесконечной зимы.

А можно быть счастливым там, где семь из двенадцати месяцев года приходится жить в грязи, слякоти, холоде, пробираться через сугробы, коченеть на морозе, ходить по гололеду под небом, забывшим солнце?

Ответ, конечно, спорный — вернее, индивидуальный. Еще древние латиняне сказали на этот счет: Suum cuique.

У меня теплая квартира. Но зимой я страдаю: когда за окном воет ледяной ветер, мне кажется, что мои кости заполнены жидким азотом. Имей возможность, я купил бы домик на Кипре или на Крите — где не нужно в каждое межсезонье напряженно ловить день, когда не раньше и не позже, а вовремя сменить колеса. Я уезжал бы туда осенью, возвращался весной и был доволен жизнью.

Но я знаю немало людей, которые любят зиму, даже ждут ее каждый год. Бесчувственные, безмозглые здоровяки катаются на лыжах, санках, коньках, еще какой-то дряни. А в новогоднюю ночь — самый сомнительный из «праздников» — до утра шарахаются по промерзшему городу в коротких спортивных куртках.

Вот и сейчас стояла зима, но по краю двора вдоль парковки в еле разбавленной фонарями вечерней темноте шаркали какие-то лыжники. Их веселые голоса пробивались ко мне даже сквозь тройной стеклопакет. Я смотрел на этих лыжников и ждал, когда один из них поскользнется, упадет, подвернет себе лодыжку, и товарищи потащат его в травмпункт.

В последнее время люди стали меня раздражать.

Особенно бесили глупые женщины: кривобокие старые калоши или раскрашенные молодые мамаши — которые могут идти и целый час болтать по телефону. Я не представлял, о чем так долго могут говорить друг с другом подобные инфузории.

Лыжники проскользили мимо, их закрыл от меня угол соседнего дома, за которым начиналась лесопосадка — в которую, вероятно, они и ползли. Ни один даже не пошатнулся. Я их просто ненавидел. Эти ходячие дубины знали, зачем живут, их ничто не напрягало.

А я сомневался чем дальше, тем больше.

Можно ли вообще быть счастливым: зимой, весной, осенью — и даже летом?

Вот вопрос, на который не нахожу ответа.

Часть 1

Глава 1

Несчастливые супруги порождают несчастливых детей.

Эта бесспорная истина пришла ко мне довольно поздно: ближе к сорока годам. А до этого времени я жил как живется, лишь смутно догадываясь о чем-то нехорошем — какой-то потусторонней руке, которая управляла исподволь, то и дело поворачивала руль моей судьбы не в ту сторону.

Когда один за другим, не дожив до шестидесяти, скоропостижно ушли из жизни родители, мы с сестрой разменяли их старую квартиру. Впрочем, слово «размен» явилось из какой-то генетической памяти; мы просто продали одну и купили две другие.

Этот поступок не понимали друзья, приятели, знакомые и даже сослуживцы, хоть раз бывавшие у нас в гостях. Родительская квартира была большой, трехкомнатной. «Сталинский» дом с поднебесными потолками стоял на углу двух главных улиц — Ленина и Коммунистической, бывшей Сталина — в самом престижном районе, старом центре города.

Я жил у жены, тоже не на задворках цивилизации. Двухкомнатная квартира принадлежала ей. С трехлетним сыном мы чувствовали себя там на просторе. Он нам еще не мешал, да и мы еще не надоели друг другу.

Сестра с мужем и дочерью жила при наших родителях. Так вынудили обстоятельства. Мой зять был неплохим человеком, но происходил из безнадежно нищей семьи, ютившейся в однокомнатной квартире. В браке не нашлось иного варианта, сестра терпела из последних сил.

Все полагали, что она останется на Ленина. На каждого человека там теперь приходилось по комнате, причем все были отдельными, выходили в огромный общий холл — по сути, четвертую комнату, только без света. Однако все решилось по-другому.

На яростные уговоры не продавать «родное гнездо» сестра однажды очень жестко ответила своей подруге:

— В этой квартире никто никогда не был счастлив.

Сестра была старше меня на пять лет, успела застать даже деда с бабкой. Ее словам стоило верить.

Действительно, наши родители были успешными, образованными добропорядочными людьми без вредных привычек — так охарактеризовал бы их любой посторонний. Так и казалось со стороны. Отец работал заместителем главного инженера на полувоенном заводе, мать была учительницей русского языка. Отец не пил, не курил и не гулял, мать не тратила лишних денег. Дом был полной чашей, здесь не гремели скандалы, никто никогда вообще не повышал голоса. Но назвать родителей счастливыми не поворачивался язык.

Мне приходилось бывать в по-настоящему счастливых семьях: и в детстве у школьных друзей, и в ранней юности у однокурсников. Сравнение шло не в нашу пользу. Там супруги покрикивали друг на друга, кто-то иногда выпивал, кто-то мог спустить три четверти зарплаты на новые сапоги. Случалось всякое. Но аура — не констатация статуса, а именно внутренняя аура семьи — была совершенно иной, чем у нас.

Я конечно, этого осознанно не констатировал. Тем не менее, в двадцать два года — еще студентом — я навсегда покинул дом. Отбыв к жене, родителей я навещал очень редко. Внешне всегда находилась какая-нибудь веская помеха визиту: болезнь, учеба, работа, общая нехватка времени. Однако в более разумном возрасте я понял, что мне просто не хотелось их видеть — ни мать, ни отца, ни обоих вместе. Подсознание тихо, но надежно не пускало меня в родительское биополе.

Сестре было некуда бежать. О съемной квартире они с мужем не думали, это казалось неразумным. Но я чувствовал, что в ее семье не все ладно. Порой даже казалось, что от развода их удерживает только дочь — замечательная девочка, которую я любил как свою.

Уход родителей дал сестре шанс возродить свою жизнь.

Я от всей души желал ей счастья, поэтому при разделе наследства минимизировал свою долю. Я вообще хотел отказаться от денег, но сестра настояла; на правах старшей она всю жизнь старалась мной командовать.

Главным ее тезисом было то, что «мужчина без собственной квартиры — это не мужчина, а поросячий ососок». Я слышал в высказывании не слишком тонкий намек на зятя.

Кроме того, я чувствовал глубокую нелюбовь сестры к моей жене. В те годы меня это удивляло. Сейчас я понимаю, что взаимная неприязнь двух женщин — это вещь в себе, не поддающаяся анализу.

С женой я собирался жить как положено: «пока смерть не разлучит нас». Самой возможности разрыва и развода я не допускал, не представлял ситуации, когда вдруг стану нуждаться в собственном жилье. Но сестриному давлению уступил — сам не знаю почему, по какому-то наитию.

Элитную квартиру нам удалось продать весьма удачно. Вырученных денег хватило на трехкомнатную для сестры и однокомнатную для меня — правда, в отдаленных районах, которые не котировались у риелторов.

Сестра с мужем купили вторичное жилье на первом этаже растрескавшейся по всем швам «хрущевки». Мой новый дом был только что сданным и весьма продвинутым — даром, что до него еще не один ворон не донес костей.

Двенадцатиэтажный, он состоял из шести ярусов двухуровневых квартир. Лифт останавливался только на нечетных этажах, на четных шахта была замурована, а с площадок не имелось даже выходов на пожарную лестницу. Этажность свыше девяти исключала газ, в квартирах стояли электроплиты — разумеется, самые примитивные, с чугунными «лепешками», которые долго грелись и еще дольше остывали. Но отделка была чистовой.

Относясь к «точечному» одноподъездному типу, дом имел всего по три квартиры на этаже. По краям площадки раскинулись пятикомнатные, перед лифтом открывалась однокомнатная: спальня и кухня, поставленные друг на друга и соединенные двухмаршевой лестницей.

Моя, самая дешевая, была на одиннадцатом-двенадцатом этажах. Это не грозило вечнотекущей крышей, поскольку по современным стандартам имелся еще счастливый тринадцатый техэтаж, где шли коммуникации. Но строители — зная, что никакая комиссия так высоко никогда не поднимается — на «отделке» сэкономили. Бетонный пол они оклеили кусками разномастного линолеума из остатков, дверь в спальню забыли повесить, а электросчетчик, вероятно, просто украли. Но тем не менее там можно было жить прямо сейчас.

Жить там я, конечно, не собирался. Но у нас рос сын, эту квартиру следовало приберечь для него.

Понимая, что от недвижимости должен быть какой-то прок, я стал сдавать ее то таджикам, то молдаванам, то еще кому-нибудь. Мигрантской рвани в нашем городе становилось все больше — что позволяло непрерывно поднимать аренду.

Глава 2

Счастливой на новом месте сестра не стала, карма родителей действовала слишком сильно. Лет через пять ее семья рухнула. Зная своего мужа лучше, чем я, трехкомнатную квартиру сестра оформила на себя как единственного собственника. После развода ее неудавшемуся спутнику жизни пришлось отправиться восвояси.

Мать с дочерью жили привольно, каждая в своей комнате. В третьей — самой большой, выходящей на солнечную сторону — они устроили зимний сад с тропическими растениями и попугайчиками в просторном вольере. Подобное обустройство жилплощади говорило том, что сестра не собирается заводить себе нового мужчину.

Еще через пять лет карма настигла меня. Мы развелись с женой.

Тот, кто сам никогда не разводился, спросит — почему? Имевший опыт знает, что в подавляющем большинстве случаев развод не имеет видимых причин. Обычно он столь же неожидан, как и любовь, приходящая сама по себе.

В нашем случае все было более очевидно. Я женился не по большой любви, а из желания убежать от родителей — хотя понял это достаточно поздно. Жена вышла за меня замуж просто так: вероятно, я был более симпатичен и перспективен, нежели остальные ее поклонники.

Сначала мы жили ровно, но с рождением сына стали постепенно отдаляться друг от друга. Вероятно, я был плохим отцом, поскольку «наследником» не увлекался. Меня больше влек карьерный рост, возможность купить хорошую машину, ездить на отдых за границу и прочие блага — характерные для урожденного холостяка, а не для главы благородного семейства. Особой близости с сыном я никогда не чувствовал, равно как и он со мной.

Это было тем более удивительным, что с племянницей Кристиной — дочерью сестры — у меня установилась близость запредельного порядка. Порой мне даже казалось, что она любит меня сильнее, чем своего биологического отца. Всякий раз, когда я приходил навестить сестру, Кристина вспрыгивала мне на колени, обнимала нежно, горячо нашептывала в ухо свои смешные девчоночьи тайны. Я обнимал ее в ответ и понимал, что беззаветно люблю этого маленького, но уже состоявшегося человека.

Когда жена очень спокойно объявила, что наши отношения себя исчерпали и она уходит к другому, я даже не удивился. К этому все катилось давно, развод был вопросом времени. Новый избранник оказался небездетным вдовцом из приятного южнорусского города, куда забрал ее с нашим тринадцатилетним сыном. Меня это не огорчило.

Более того, спустя некоторое время я даже почувствовал облегчение. Наша жизнь несла мало радости; ее, конечно, стоило менять.

Свои перемены жена сразу приняла как кардинальные. Решив сжечь мосты, она продала квартиру. Никаких прочих материальных притязаний ко мне жена не выставила: новый муж был достаточно богат. Я искренне надеялся, что ее новая жизнь пойдет хорошо. Ведь жена не имела реального отношения к нашему безнадежно несчастливому семейству.

Мои перемены могли быть плачевными. Не надави в свое время сестра, я бы оказался на улице с необходимостью искать съемное жилье, а потом решать вопрос со своим.

Получалось, что когда-то она смотрела в воду. Благодаря сестре мне было куда идти. Требовалось лишь освободить квартиру от съемщиков.

Глава 3

Выгнать киргизов оказалось делом пяти минут. Все как один полулегалы с просроченными въездными штампами, они боялись собственной тени, тряслись от слова «участковый». Пожалев этих несчастных, я даже дал им неделю на поиск нового пристанища.

Но освобожденная, квартира оказалась непригодной для житья.

Азиаты остались азиатами даже в цифровом третьем тысячелетии. Унитазы на обоих этажах были расколоты, обе ванны черны от грязи, кухонная плита напоминала потухший вулкан, вырвавшийся из египетской гробницы, а стены намертво впитали в себя запах то ли плова, то ли кулеша — то ли какой-то неизвестной мне вонючей дряни, которую годами варили тут недочеловеки.

Оставшись на свободе, я наконец задумался о жизни. Мысли были очень конструктивными.

Прежде всего пришло понимание факта, что я больше не собираюсь жениться. Отношение к сыну показало, что дети мне не нужны. А сексуальный голод я мог удовлетворить без законной супруги.

Это в прежней идеологии добрачный секс был смертным грехом, «приличные» девушки не шли в постель без штампа в паспорте. Сейчас все изменилось в сторону упрощения отношений. К тому же женщин в нынешней России наросло хоть отбавляй, оставалось лишь выбирать одноразовых партнерш.

Из первой мысли вытекла вторая. Решив оставаться холостяком, я должен был позаботиться о комфортной среде обитания. То есть загаженную чурками квартиру превратить в жилище цивилизованного человека.

Никогда не бывав в Англии, я преклонялся перед англичанами за их лозунг «мой дом — моя крепость». Именно такую крепость мне предстояло создать.

Авгиевы конюшни требовали радикальных мер. Я принял решение такой степени радикальности, что сейчас в него уже не верится.

В год перелома мне было тридцать восемь лет. Программист по специальности, я работал в должности начальника отдела IT регионального отделения одного из крупнейших банков России. Я имел хорошую «белую» зарплату и регулярные премии, у меня даже был «Инфинити QX70» — графитовый трехсоттридцатитрехсильный зверь на двадцатидюймовых колесах.

После развода машина осталась у меня: жена на нее не претендовала, даже не умела водить. При своем служебном положении я, конечно, мог взять необременительный кредит на ремонт квартиры, но мне не хотелось влезать даже в мало-мальские долги. Я продал культовый кроссовер, на замену приобрел простенький «Шевроле Лачетти» — правда, в полной комплектации и с четырехступенчатым «автоматом». Всю остальную выручку я пустил на обустройство своего жилья.

Квартиру я не просто привел в порядок — я ее перестроил, создал своего рода дом в доме.

Ремонт длился полгода, в течение которых я жил у сестры, спал на раскладушке в зимнем саду, вдыхал аромат цветущих лимонных деревьев и слушал вскрики попугаев.

Сначала я поменял все батареи. Вместо подтекающих допотопных чугунных «гармошек», рассчитанных на отопление с постоянной температурой теплоносителя я установил современные радиаторы из алюминиевого сплава. Теперь в квартире даже зимой можно было ходить голым.

Затем я сделал полную шумоизоляцию всех помещений: сверху, снизу и по периметру. Работы, которые произвела специализированная фирма, обошлась мне в астрономическую сумму. Зато я обеспечил себе независимость от соседей — от их квакающих голосов, их мерзких детей, подростков и поганых собак.

Кривые строительные окна с наполовину пробитыми стеклопакетами я заменил на лучшие из возможных: из немецкого профиля и с мощной фурнитурой.

Единственный в квартире кухонный балкон — я не стал застеклять: еще у жены я любил стоять над этажами и дышать открытым воздухом. Я просто застелил его сверхпрочной английской плиткой, такой же по качеству облицевал стены и парапет, чтобы ничто не боялось ни дождя, ни снега.

Только после этого я начал собственно ремонт. Мой коллега и приятель, начальник отдела кредитования, посоветовал хорошего мастера-армянина, который все делал сам и к тому же имел знакомых узкопрофильных специалистов — электрика и сантехника.

Единственная комната была очень большой, двухоконной, позволила создать зоны. Одну половину я застелил ковролином, вторую покрыл ламинатом.

Кухню я оборудовал современной техникой: индукционной варочной панелью и многофункциональной духовкой. Эти «Электролюксы» тоже были оригинальными, немецкого производства.

Совмещенные санузлы стояли друг над другом. Я их полностью переделал: на втором этаже убрал все лишнее и поставил большую душевую кабину, а на первом перенес стену, оборудовал лишь туалет с автоматической вентиляцией. Так стало удобнее, к тому же освободилась площадь. Переднюю — предбанник между санузлом и кухней — я визуально увеличил вдвое, заказав зеркальный шкаф-купе во всю стену.

На втором этаже я повесил плоский столитровый бойлер, который питал и ванную комнату, и гигиенический душ в нижнем туалете, и кухню. Посуду я, конечно, не собирался мыть руками, для этих целей существовала посудомоечная машина. Но теплая вода в кухонной раковине была необходимой вещью — например, при чистке овощей для какого-нибудь сложного супа.

Центром квартиры была, конечно, лестница. Ее я отделал с особой любовью: заказал ступени из искусственного мрамора, установил хромированные перила с поручнем из красного дерева. Вершиной моего инженерного дизайна было «двойное» освещение. В обычном режиме работали настенные бра с проходными выключателями на обоих этажах. Для особого я оборудовал ступеньки светодиодными лентами, управляемыми датчиком движения-освещенности. Спускаясь ночью в туалет, я мог ничего не включать: лестница вспыхивала сама по себе, подсказывая каждый шаг.

В заключение я украсил глухую стену на площадке: соорудил там панно из невероятно дорогой испанской плитки «Примавера». Это название переводилось как «весна» и казалось символичным: я в самом деле начинал весну своей новой жизни.

В результате я получил уютное современное жилье, вполне достаточное для мужчины, постановившего конечный отрезок лет провести в счастливом, спокойном одиночестве. В комнате я устроил спальню и кабинет, ничуть не мешающие друг другу. Кухня, лежащая внизу, имела точно такую же площадь. Я превратил ее в столовую, повесил кондиционер. Мне удалось даже выделить зону отдыха с небольшим диваном перед полутораметровым телевизором на стене. Она могла назваться гостиной — но гостей я не принимал.

С учетом того, что на обоих этажах я зонировал потолочное освещение, у меня получилось три разных комнаты, пусть и не разделенные стенами. Одному этого было более, чем достаточно.

Возвращаясь домой, я запирал на два замка тяжелую толстую дверь и чувствовал себя полностью отъединенным от всех. Мой дом стал моей сверхкрепостью.

Глава 4

О себе я могу сказать парой строк из некогда популярной песенки:

«Я вышел ростом и лицом,

Спасибо матери с отцом».

Больше мне их благодарить не за что, но хоть в одном повезло.

Всю жизнь мне не было отбоя от женщин.

Даже в браке я не монашествовал. Жену я уважал, но сильной чувственности между нами никогда не было.

Теперь — когда отпала необходимость снимать квартиры на час или выпрашивать у приятелей ключи, я и вовсе пустился во все тяжкие. Я наслаждался женщинами, ни на что не оглядываясь.

Меня никто ни в чем не ограничивал. Я распоряжался своим временем и самим собой. К тому же у меня было достаточно денег, чтобы не скупиться в приключениях. Лучшего не оставалось желать.

Я был счастлив, как Тулуз-Лотрек, переселившийся на Монмартр — и еще ничего не подхвативший.

Полотно жизни развернулось всеми красками. Прежде я даже не подозревал, как много на свете женщин, которые не пытаются строить цепочку «знакомство-замужество-ребенок» с оборванным крючком на конце.

Все это шло вразрез воспитанию.

Отец не читал ничего, кроме газет.

Мать пичкала школьной программой. Рожденный в год афганской авантюры, я долго верил книгам, которыми она истязала своих учеников.

В возрасте зрелости я понял, что большинство прописных истин — химеры, а вся «классическая» литература — это чтиво для школьников. Вопреки штампованным тезисам, она не учила жизни, а погружала в опасное неведение.

Ангелоподобные мадонны во плоти оказались мифом. Культовые женские образы не имеют ничего общего с реальностью. Татьяны Ларины, Наташи Ростовы, Софьи Фамусовы и прочие возвышенные куклы, перед которыми протерли себе колени романтические герои-любовники, существуют только в воображении.

В чувственном плане женщина имеет физиологическое преимущество перед мужчиной. Среднестатистический мужчина может совершить один результативный половой акт в определенную единицу времени, а возможность женщины не ограничена. В порнографии традиционны сюжеты где женщина занимается сексом даже не с двумя-тремя, а с двадцатью- тридцатью мужчинами подряд и не испытывает неудобств.

Всяческие фокусы типа зубной щетки, вставленной в половой член, придуманы женщинами, а не мужчинами.

Еще более сильно различие психологического порядка.

Есть, конечно, женщины, которые уже родились старухами, но их я считаю ошибкой природы. Они мне неинтересны — равно как и мужчины, оставшиеся девственниками до гроба. Мне противна любая излишняя добропорядочность.

На самом деле нормальная женщина — настоящая женщина из плоти и крови — гораздо приземленнее, чем любой мужчина. В это трудно поверить, не проверив на практике, а я проверял десятки раз.

Мужчина — если он не ограничен в свободе выбора — имеет четко очерченные притязания. Он никогда не увлечется женщиной, у которой недостаточная грудь или кривые ноги. А для женщины внешность не важна. Ей нужны лишь ощущение наполненности влагалища и естественная стимуляция клитора, остальное выпадает за рамки интересов.

Неразборчивость женщин не уставала меня поражать. Выражение «мужчина должен быть лишь чуть красивее обезьяны» — вот главный женский постулат.

Добропорядочный моралист, начитавшийся Тургенева, пришел бы в ужас и обозвал меня прожженным циником. Но во мне говорит не цинизм, а знание.

Эталоном бесстрастной страсти была Марина тридцати с чем-то лет. Найденная мною на датинговом портале, целью знакомства она имела «секс на 1—2 раза». По фотографии женщина не совсем входила в мой вкус, но в целом была приятной. Больше всего меня порадовала скорость сговора. Моего фото Марина даже не попросила, ей было все равно.

Встретиться Марина решила в будний день. Скорее всего, в выходные ее привязывал к дому муж, дети или старые ослы родители. Я не стал ничего уточнять: меня это не интересовало. Наше свидание прошло в четком темпе, заняло промежуток времени чуть больше обеденного перерыва.

Я вышел из своего банка, подъехал к назначенному Мариной месту — остановке городского автобуса. Мы приехали ко мне, быстро выпили кофе. Потом Марина приняла душ — причем вытерлась собственным полотенцем, которое привезла с собой в специальном пакете вместе с интимным гелем, шампунем, спринцовкой и еще чем-то, необходимым для процесса. Потом мы занялись обговоренным сексом: просто, быстро и качественно. Потом Марина вымылась еще раз, причем с той же скоростью. Потом мы опять выпили кофе, я отвез ее на ту же остановку, а сам вернулся в банк.

Лаконичность встречи была олимпийской. Мы не бегали друг за другом голые вверх и вниз по лестнице. Марина не стонала, не ругалась матом, не царапала мне спину, мечась в жерле вулкана — она всего лишь пережила минуту удовольствия, необходимую для здорового организма. Наш секс явил собой квинтэссенцию физиологии без малейшей ненужной примеси.

Другой вариант из себя двадцативосьмилетняя длинноногая татарка Лена, которая некоторое время служила у меня приходящей домработницей.

Домработницу я завел, едва переехал в свой отремонтированный рай. Я прекрасно обошелся бы без нее. У меня имелись два робота-пылесоса — по одному на этаж — которых я запускал каждый день, уезжая на работу. А смахнуть пыль с мебели и протереть полы мокрой тряпкой я мог и сам, потратив на это какой-то час в выходной. Я был совершенно автономным мужчиной — за полгода научился даже готовить, причем лучше многих женщин.

Но мне требовался статус, вернее адекватность самопозиционирования. Я не желал быть классическим россиянином, который все делает сам — или колхозом. Я хотел чувствовать себя барином: сидеть в кресле и смотреть, как мне прислуживают, хотя бы по выходным.

Кресла у меня не было, для него не хватало места. Да и с прислугой не везло. В России, где при коммунистах семьдесят лет внушалась химера всеобщего равенства, не имелось культуры обслуживающего персонала: каждая кухарка метила в министры. А нынешние молодые девки вообще не умели убираться. Это не я им, а они мне должны были платить за то, что я учил их, в каком направлении от окна надо мыть пол.

Ни одна из домработниц не задерживалась дольше двух-трех месяцев, я сменил их штук десять. Лена, о которой идет речь, представляет исключение, поскольку все умела и работала у меня полтора года.

Деревенская, она жила на съемной квартире и где-то училась.

Возвращаться в родные пенаты Лена не собиралась. Она встречалась одновременно с пятью городскими мужчинами, решив выйти замуж за того, от которого забеременеет.

Я сразу отмел возможность притязаний. Умная женщина, Лена не стала включать меня в матримониальный круг, со мной она встречалась чисто для удовольствия.

Эти «встречи», конечно можно было назвать встречами лишь с большой долей условности. Придя в субботу, Лена убиралась в квартире, потом мы с ней обедали, затем занимались сексом, потом смотрели какой-нибудь фильм и наконец отправлялись на покой. Сладко выспавшись на двухметровой кровати, утром Лена отдавалась мне еще раз, с наслаждением мылась в моей кабине и уезжала к себе. Иногда — под настроение и особенно при плохой погоде — она проводила у меня все воскресенье, готовила еду, мылась еще раза три, отбывала лишь под вечер. Стиль жизни устраивал нас обоих.

Такие чудесные отношения омрачались лишь тем, что при своей целевой программе Лена не предохранялась, повторяла мантру «только в меня не кончайте». Во время первого захода, мне приходилось прерываться. Второй и последующие требовали презерватива. Это было досадно, но я знал, что, согласно законам Мэрфи, в любой ситуации всегда случается то, чего меньше всего хочется.

Потом она наконец забеременела и исчезла с моего горизонта.

Я не сомневался, что в жизни у Лены все устроилось прекрасно, она бодра и самодостаточна, и красит ногти на руле, стоя в пробке перед светофором.

Глава 5

В общем, тогда я жил на полной скорости, дышал полной грудью. Сам себе я напоминал парусный корабль, мчащийся при попутном ветре. Блеск волн, соленые брызги, скрип матч, веселые удары парусины, точеные тела дельфинов, играющих за бортом — это была жизнь, вступившая в пору лучшей зрелости.

Сравнение, конечно, грешит тривиальностью. Но я не писатель, чтобы создавать неповторимые образы. Впрочем, в отношении меня все это смешно.

Дельфинов я видел только в кино. Когда мне было лет десять, мы с родителями отдыхали в Крыму, на турбазе неподалеку от Севастополя. Приехав на экскурсию в город мы, конечно, хотели посетить легендарный дельфинарий. Увы, он был закрыт: не помню, по какой причине. Дельфины остались без меня — равно как я без дельфинов, что в сущности одно и то же.