Бесплатный фрагмент - Девушка нашей мечты

«Для чего нам еще жить?»

(1 Мак 2:13)

I

1

— Сегодня не надо выдергивать, — сообщила Нонна, села на мою кровать. — И презеров на второй заход тоже не нужно. Двадцать третий день.

— Это радует, — сказал я, разглядывая Ноннины коленки.

— Меня тоже, — подтвердила она. — Сперму полезней принимать внутрь, чем размазывать по животу.

— Или добавлять в кофе, как ты иногда любишь, — продолжил я.

Нонна закинула ногу на ногу. Полы короткого домашнего халатика –коричневого, расчерченного красными и желтыми узорами в форме осенних листьев — разошлись. Показалось белое голое бедро.

— Двадцать третий, двадцать третий, к нам бежит медведь в берете…

Семён повернул ключ в замке, прошел к окну и опустился на стул по другую сторону стола.

— Ну что? Для разгону по кофейку?

— Для разгону давайте трахаться, — возразила подруга. — А кофеек выпьем в перерыв.

— Хорошо, — за нас обоих согласился я. — В перерыв так в перерыв.

— Тогда начали.

Нонна раздернула молнию, халатик упал на кровать. В общежитии царили достаточно свободные нравы. Большинство девчонок под домашней одеждой носили только трусики, а лифчиками пренебрегали: никто не тревожился насчет случайно мелькнувших сосков. Но подруга приходила к нам в полном гарнитуре: то в белом, то в красном, то в желтом. Сегодня на ней был черный.

Причина серьезного отношения к нижнему белью крылась не в чрезмерном целомудрии. Как раз наоборот: Нонна обожала, когда мы ее раздеваем — причем на пару. Впрочем, и мы этот процесс любили не меньше.

Пересев к подружке, Семён расцепил крючки и бросил лифчик на стул. Ни под грудью, ни на плечах не осталось отпечатков. Белое тело оставалось гладким. Нонна была нормальной девчонкой, в быту — как и все — ходила полуголой, затянулась в лифчик пять минут назад специально для нас.

Я встал на колени, взялся за черные трусики. Нонна приподняла зад, чтобы мне было удобнее. Я аккуратно спустил их до низу, стараясь не зацепить накрашенные алые ноготки, отправил вслед за лифчиком. Черный треугольник лона оказался на месте, волосы радовали густотой.

Меня порой удивляло, что на голове у Нонны они были жесткими, а тут вились мягко, как у младенца. Я тронул пухлые края щели. И темных глубин дохнуло жизнью. Розовые губки уже были влажными.

— Тебе полизать? — предложил я.

— Спасибо, Миша, но я уже готова.

— Ты всегда готова, молодец.

— Раздевайтесь — и вперед.

— Кто первый? — уточнил Семён.

— Бросим на пальцах?

Не стану уточнять, по какой причине в период с двадцать первого по седьмой Ноннин «день» очередность была критичной в плане ожидаемого удовольствия. Знающий толк поймет без слов, а просвещать незнающего не вижу смысла.

— Давай я, — великодушно сказал друг.

— Спасибо, Сёма, — искренне ответил я.

Нонна встала, расправила покрывало и легла на спину. Пока Семён раздевался, путаясь нетерпеливым пенисом в джинсах, я склонился к ней, глубоко поцеловал и нежно пощипал соски.

— Все, Мишка, я тут.

Я отошел, уступая место Семёну.

2

Как всякий студент, не имеющий родителей-миллионеров, параллельно с учебой я зарабатывал на жизнь. Надо признаться, сначала это получалось не слишком хорошо.

Я пытался разносить короба с продуктами, стоял по выходным охранником в супермаркете, испробовал еще массу бесперспективных занятий. Но в конце концов удалось-таки найти то, что приносило действительно солидные деньги.

Я занялся видеомонтажом. В наши дни людям уже не хватало просто снять на камеру свою дурацкую свадьбу. Им требовались цифровые спецэффекты, которые можно получить только на компьютере. И я открыл золотую жилу.

Зарегистрировавшись на сайте профессиональных услуг, я на всякий случай даже оформился как самозанятый. Клиенты не заставили себя ждать. Работал я быстро — насколько позволял мой не слишком мощный компьютер — и качественно. А каждый заказ приносил по пятнадцать-двадцать тысяч. Я предполагал, что в будущей — действительно профессиональной — жизни стану получать гораздо более скудную зарплату.

Помимо обработки видеозаписей хепенингов, мне приходилось монтировать полнометражные клипы из всяческих портретов, старых газетных вырезок, отсканированных писем, фотоснимков лаптей и лопат — и прочей ерунды. Таких заказов становилось все больше. На государственном уровне насаждалась идеология «традиционных ценностей», в моду вошли родословные, которые сейчас хотел заиметь всякий дворник.

Не далее, как вчера я сдал подобный заказ — развернутое генеалогическое древо некоего «рода Черновых». На протяжение полутора часов там сменялись фотографии косорылых мужиков, злых нахмуренных баб и их детей с лицами потомственных дегенератов. Верхние ветви рода покачивались в нашем времени, но ни в одном из нынешних Черновых интеллект так и не сверкнул. Все остались на уровне крестьян девятнадцатого века — тупых скотов, не умевших предохраняться и десятками плодивших новых оборвышей. И все это шло под восторженные комментарии какой-то молодой дуры, перемежающиеся ее же бездарными стишками.

Подобное было в тренде. Эти самые Черновы — а не Семён, Нонна и я — оставались настоящими, кондовыми россиянами, истинной солью земли. Обратно насаждался домострой, лишающий личной свободы. Все было объяснимо: рабами легче управлять.

Но нас это не волновало. Мы ни на кого не оглядывались. Нас нельзя было назвать отморозками или извращенцами — просто так получилось и так продолжалось.

Мы с Семёном собирались стать компьютерщиками, каких в основном и готовил факультет информационных технологий, жили на предпоследнем, шестом этаже огромного университетского общежития. Нонна была нашей ровесницей, училась на химфаке и жила здесь же — на втором.

Для описания ее внешности требовалось достаточное количество слов. И каждое оказывалось достоверным.

Я, разумеется, говорю не о чертах лица: всяких глазах, бровях, ресницах и губах. Такое могло волновать лишь русских классиков девятнадцатого века, ориентированных на современный им интерес. А мы жили в двадцать первом и нас интересовало совсем другое. Что я и опишу.

Груди были внушительными, но крепкими, можно сказать — даже твердыми. Когда обнаженная Нонна лежала на спине, они не сползали по бокам, а торчали вертикально, бесстыдными сосками дразнили потолок.

Бедра были толстенькими — не толстыми, а именно толстенькими, имеющими оптимальный объем. Обратная их сторона, в просторечии именуемая «ляжками», напоминала пару длинных подушек. Колени были, ровными и совершенно полукруглыми — как миниатюрные передвижные надолбы, ныне привычные во дворах.

Живот чуть-чуть выступал: в лежачем положении нивелировался, а в сидячем образовывал поперек пупка небольшую складку. Эта деталь — а вовсе не плоский живот, на котором тандыршик мог раскатывать узбекские лепешки — добавляла сексуальности.

Пухлый лобок выглядел очень развратно благодаря длинным волосам, которые Нонна не подстригала, а лишь расчесывала — как правило, при нас. Ее нетронутая поросль даже после душа хранила все необходимые запахи. А это тоже было одним из атрибутов качественного секса.

Ягодицы круглились упруго и напоминали третью подушку — двойную. Я знал, что Нонна не ходит на фитнес: у студентов не имелось денег для таких развлечений. Все лучшее ей подарила природа — просто так, бесплатно и безнапряжно.

В общем, это была девушка, чье тело предназначалось для секса. Ноннина фигура выглядела не девичьей, а женской. Знаток с первого взгляда определял, что тело давно используется по назначению — причем не на сто, а на все двести процентов.

Исторически получилось так, что первым с ней познакомился я — это произошло на всеобщем «посвящении в студенты» перед главным корпусом. Мы встречались с Нонной весь первый семестр. Проблем с территорией для секса, неизбежных для бедных студентов, у нас не возникало. С таким соседом, как Семён, их и не могло возникнуть. Мы не укрывались в подъездах, не балансировали на лестницах лифтовых башен, не прятались за гаражами. Когда Нонна приходила ко мне, Семён удалялся на часок, давая нам всласть порезвиться.

При том моя девушка как-то сразу стала нашей общей подружкой: заходила просто так, оставалась выпить кофе, порой готовила что-нибудь из еды и приносила к нам. Поэтому не показалось удивительным, что во втором семестре Нонна плавно перешла от меня к Семёну. Друг был ни чем не хуже меня — а, может, даже лучше.

Произошла инверсия: теперь на час-другой удалялся я. При этом, как ни странно, я был напрочь лишен чувства собственничества. К бывшей девушке я не охладел, но ее не ревновал. Получив от Семёна СМС с кратким текстом «мы — всё», я возвращался в комнату, мы садились за стол, пили кофе, болтали, как ни в чем не бывало.

А на втором курсе случился окончательный перелом. Нонна заявила, что за летние каникулы невероятно соскучилась по нам обоим — причем непонятно, по которому больше. Она сказала, что хватит играть в детский сад, никому никуда не нужно уходить, потому что мы уже знаем «каждый волосок друг у друга на письке» и можем радоваться втроем.

Я, конечно, понимал, что мы живем не по морали. Но жизнь была одна, и мы никому не делали ничего плохого.

3

Нонна лежала на спине, положив пятки на плечи Семёну, образовав своим телом перевернутую букву «Г». Тот устроился на корточках, притиснул ее к себе.

Кто-то прошел по коридору, тихонько постучался к нам. Никто не отреагировал, это ничему не мешало.

— Все, кончаю, — сообщил Семён. — Нонка, опускай ноги.

Упав на подружку, он коротко захрипел.

— Ах… хо… ро… шо… как хорошо с тобой… Нонка…

Друг поднялся, встряхнулся, сел рядом со мной, дыша тяжело и счастливо.

— Давай теперь ты, Миша, — сказала Нонна. — Как хочешь?

— Хочу сначала пососать твою грудь.

— Без проблем.

Я опрокинулся на кровать, Нонна присела сверху, сунула мне в рот жесткий сосок.

— Чудесно, Нонка… — пробормотал я.

Она опустилась ниже, я почувствовал, как на живот капает горячее. Мне не стало противно — наоборот, сознание того, что общую подружку только что попользовал друг, подхлестнуло ощущения.

— Ну, Сёмка, ты и налил в нее сегодня! — похвалил я.

— А что ты хочешь, Мишец, — ответил он. — Неделя без секса — это тебе не баран чихнул.

Друг хорошо учился, был в фаворе у деканатского начальства. Единственного со всем факультета, его отправили на какую-то всероссийскую студенческую конференцию в Москву, с оплатой дороги и проживания.

Я тоже использовал эту неделю с толком. Поскольку освободилась кровать, Нонна временно переселилась ко мне. Ночами я фактически с нее не слезал, а иногда вообще начинал вечером и захватывал следующее утро.

— Ну все, — сказал наконец я. — Ложись.

— Ложусь, — ответила подруга.

Влагалище встретило скользкой бездной. На меня наползала Вселенная.

— Будешь кончать? — уточнил я.

— Пока нет. После кофе. Так что меня не жди, делай, как нравится.

Я просунул руки и стиснул любимую упругую задницу.

Бедра сомкнулись, тело напряглось.

— Что, Нонка? — спросил я. –Все-таки решила? Кончай, я подожду.

— Нет-нет, Миша. Просто… просто захотелось тебя почувствовать.

— Чувствуй.

— Я тебе яйца не защемила?

— Нет, ни чуточки.

— Тогда давай немножко полежим так.

— Полежим.

Отсрочка лишь усиливала грядущее наслаждение.

Мне хотелось оставаться в подруге долго-долго. Но я не сомневался, что мое тело, одурманенное осязанием, сработает быстро.

Я знал, что минут через пять дважды осемененная Нонна будет сидеть на кровати, без стеснения раскинув ноги и обсушивая салфетками покрасневшую промежность прежде, чем пересесть за стол, где Семён уже заварит всем кофе.

Все это было знакомым, привычным, тысячекратно испытанным. Но каждый раз казалось новым, несущим неведомые удовольствия.

Хотелось верить, что так будет вечно. По крайней мере, до окончания университета.

II

1

В комнате стоял острый запах кофе — дешевого, но крепкого. На что-то лучшее у нас не хватало денег, поскольку все трое пили его немереными объемами. Как ни странно, после определенной дозы мы не прыгали по-козлиному по стенам и потолку, а наоборот: начинало клонить в сон. Вероятно, в современном российском «кофе» не имелось кофеина, содержалась только какая-то горькая дрянь.

Впрочем, все, что мы могли позволить себе в супермаркете, было одинаковой дрянью. Оставалось лишь надеяться, что безвременье молодости мы компенсируем во взрослом возрасте.

Сейчас доза еще не дошла до критической, мы были бодры и веселы, спать никто не собирался. Каждый занимался своим делом.

Я сидел за столом и пытался установить на компьютер программу Adobe Premiere Pro 2020. Мой предыдущий старенький CS5 две тысячи десятого года был сломан качественно, прекрасно работал, не подвешивал систему и не требовал дополнительных ресурсов, ему хватало восьми Гигабайт памяти. Но мне захотелось иметь более современный функционал, поставить новый релиз со старым «кряком». Этого пока не получалось.

Двадцатый «Премьер» вроде бы устанавливался и не требовал ничего лишнего, но после запуска держался секунд пятнадцать, потом сам закрывался. Нужен был другой дистрибутив — с надежной «таблеткой», вшитой в инсталлятор, но его пока не находилось.

Платить за что бы то ни было я не собирался. Весь смысл деятельности российского айтишника — даже если он являлся всего лишь студентом на приработках — заключался в пиратском софте, который позволял хоть что-то заработать. Ведь в стране бездельников и пьяниц профессиональные услуги оценивались вдесятеро дешевле, чем в какой-нибудь Америке.

Я знал, что придется повозиться, но дело того стоило.

На мониторе висели трусики — полупрозрачные голубые, с бантиками и цветочками — и своим запахом, перебивающим даже кофейный, вселяли в меня уверенность.

Сняв, наша подружка бросила их на стул, но промахнулась и попала не туда, что повеселило всех троих. Сейчас она лежала на Семёновой кровати — завернув до пояса халатик и подсунув под задницу подушку — и читала что-то на планшете. Кажется, на химфаке предстояла какая-то модульная «точка», к которой нужно было всерьез подготовиться.

Сам Семён, согнувшись на четвереньках, припал к развалу толстеньких Нонниных бедер и лизал ей клитор. Нонна говорила, что легкая стимуляция половых органов усиливает умственную активность. Она часто просила это делать, ситуация была привычной в нашем кругу.

Я сомневался в истинности утверждения. Когда Нонна прикладывалась к моему пенису, в голове не оставалось иной мысли, кроме как поскорее нырнуть в ее влагалище. Но каждый человек имел право на свои приоритеты.

— Сёма, ты меня царапаешь! — воскликнула Нонна.

Я понял, что Семён, не удовлетворяясь мягким вылизыванием, запустил в нее палец. Это тоже входило в стандарт наших отношений.

В «безопасном» сексе имелась своя прелесть. Палец был более подвижным и ловким, нежели пенис, точнее управлял ощущениями. Оргазм, вызванный правильной стимуляцией зоны G, по силе, глубине и продолжительности нередко превосходил обычный.

Я сам любил доводить Нонну до точки, а потом принимать в ладонь ее жидкость — прозрачную, пахучую и скользкую, как гель для душа.

— Тебе надо ногти подпилить!

— Хорошо, подпилю, — ответил Семён и покорно отпрянул.

— Все, хватит!

Голос Нонны звучал спокойно. Посторонний человек счел бы его несоответствующим ситуации.

— К черту эту физхимию. Миша, будь другом, дай, пожалуйста, вибратор.

По иронии судьбы, соседкой нашей радикальной подруги была какая-то высоконравственная дура без единого проблеска жизни. Контакта не имелось, ее даже приходилось опасаться. Непристойная — по российским меркам — вещица из сексшопа хранилась у нас, в моей тумбочке.

Я встал, достал прибор и подал Нонне.

Благодарно кивнув, она плавным, отработанным движением ввела вибратор в себя. Длинный фиолетовый стержень исчез под мохнатым лобком, снаружи осталась только белая рукоятка с батарейками.