Бесплатный фрагмент - Девушка из 3-го подъезда

Ирине Е.

        «Вы, которые не знаете, что (случится) завтра: ибо что такое жизнь ваша? пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий».

(Иак. 4:14)

Глава первая

1

Пересекая меридианы, вдоль России ползла злая вьюга.

Голова ее бесновалась здесь, на Урале, хвост хлопал среди пустынных весей Домодедова.

Утренний самолет на Москву безнадежно задерживался с отбытием.

Постепенно светлело, погасли фонари на привокзальной площади, сделались тусклыми огни летного поля, видного через заляпанные снегом окна балкона — но ничего не менялось.

Жена упорно отправляла домой, поскольку неудобство двоих удваивало усталость.

Часы, проведенные в аэропорту — каменно-стеклянном сарае — стоило засчитывать в пятикратном размере.

Мучась сама, она не хотела, чтобы мучился он.

Корнилов столь же упорно отнекивался.

Всю жизнь он считал, что проводить означает помахать рукой по эту сторону от пропускных ворот, поэтому ждал реального отлета.

Уехать просто так казалось предать жену.

Но ожидание высасывало силы.

Хотелось проклясть все на свете за то, что современные самолеты так и не научились приземляться в пургу.

В такой ситуации лучше всего было выпить двести граммов дрянной башкирской водки в баре, отключиться от реальности и не думать ни о чем.

Но его черный джип «Гранд Чероки» наливался морозом у ближайшего поребрика.

Уезжать на такси, затем возвращаться за машиной означало чрезмерные траты.

Потому приходилось терпеть.

Когда объявили посадку, Корнилов не почувствовал ничего, кроме вакуумной усталости.

Поцеловав жену в очереди на регистрацию, он поспешил к выходу.

2

После влажной духоты аэровокзала снаружи показалось совсем холодно.

Сыпал сухой снег.

Констатация факта, что предстоят две недели в одиночестве, была неоднозначной.

С одной стороны, стоило радоваться свободе.

С другой, Корнилов предчувствовал, до какой космической степени развернется пустота без жены.

Некому будет говорить «доброе утро» при наползающем мутном рассвете, не с кем станет по вечерам смотреть фильмы, скачанные по общим приоритетам.

Не имея детей, они относились друг к другу нежно; позволяли такие шалости, от которых содрогнулись бы примитивные взрослые люди.

Дома жена любила ходить в одной футболке — именно в одной, без нижней части одежды.

На диван перед телевизором она ложилась боком, клала ноги на его колени, укрывалась чем-нибудь теплым.

Корнилов запускал руку под плед, гладил ее прохладный голый живот, опускался ниже.

Ощутив под пальцами мягкие волосы, он спрашивал, что это такое, жена отвечала, что это ее писька — оба смеялись каждый раз, как в первый раз.

Подобное составляло маленькие радости жизни.

Иных уже не осталось.

Работа в университете, где Роман Матвеевич Корнилов — доктор наук и профессор — заведовал кафедрой теоретической механики, стала казаться выморочной.

Она не несла новых эмоций, ничего не давала душе: продолжалась рутина, из года в год идущая по кругу — и даже снижалась по виткам нисходящей спирали.

Когда-то давно все было иначе, переливалось радужными цветами надежды.

Ассистентом кафедры он радовался, видя наивные ляжки студенток, оголенные в оптимальном сечении.

Никаких affairs — ни со студентками, ни потом с аспирантками — Корнилов никогда не позволял.

Делал он это не по высокоморальным соображениям; просто жить без прыжков на сторону было и спокойнее и безопаснее.

Но лицезрение свежих тел до определенного времени доставляло эстетическое удовольствие.

Сейчас все отрубило.

Даже умозрительное ушло в туман.

Однажды Корнилов слышал, как один из коллег учит жизни своего аспиранта:

«Когда пишешь статью, представляй, что читать ее будет Роман Матвеевич, причем в плохом настроении».

В словах содержалась значительная доля правды; его настроение все чаще колебалось около нуля.

3

Культовый джип проектировали для теплых краев.

Его объемный салон прогревался слишком долго, а Корнилов не собрался поменять сигнализацию «Пантера» на что-то современное, позволяющее дистанционный запуск двигателя.

Оставалось лишь радоваться, что когда-то он сам, заехав в сервис, установил подогревы передних сидений — не требующиеся во Флориде, критические в России.

Корнилов нажал кнопку брелока, наступил на серебристый навесной порог, взобрался за руль.

Хотелось как можно скорей оказаться дома — пусть даже полдороги мерзнуть среди заледеневших стекол.

4

Трасса Р-314, ведущая в город, была насмерть заснежена.

«Гранд Чероки» не имел межосевого дифференциала, среди сугробов оказывался неустойчивым.

Корнилов ехал еле-еле, по вибрации передних колес чувствовал, что скоро придется менять тягу Панара.

Да и вообще джип не радовал.

При шестицилиндровом двигателе езда укладывалась в рамки лишь нежаркой весной или сухой осенью.

Летом с кондиционером и зимой с печкой на сто километров уходило сорок литров бензина.

Почему он не менял эту машину, не знал никто.

Не трогая газ, поддержанный автоматической коробкой передач, Корнилов думал о том, где купить выпивку на вечер.

В целом он почти не пил, но без жены было нечем занять время.

Каждый год в конце декабря супруги Корниловы наряжали елку; традиция помогала ощутить минимальный вкус жизни.

Искусственное дерево было китайским, но качественным: с пушистыми мутовками и пластиковыми шишками, точь-в-точь, как настоящими.

К концу января елку до следующего сезона складывали в коробку из-под накопительного водонагревателя «Электролюкс».

Вчера, уже перед сном, ее установили в гостиной.

Корнилов предвкушал, как включит перебегающую гирлянду, сядет с выпивкой перед телевизором и запустит видео с женой, где она танцует самбу, размахивая голой грудью.

Таким образом могла создаться иллюзия, что он не один.

Жена, некогда окончившая местный мединститут, работала представителем датской фармацевтической компании.

Она улетела на итоговый «митинг», какие фирма проводила дважды в год.

После недели тренингов и отчетов в гостинице «Россия» предстояла поездка в Копенгаген на завод-производитель.

Так было заведено; традиционная служебно-развлекательная командировка дополняла деловую встречу.

Все медпредставители при устройстве на работу оформляли Шенгенскую визу, летали по миру без проблем.

Прошлогоднее католическое рождество жена встретила в Финляндии.

Вернувшись из Хельсинки, она призналась, как после сорока трех лет, проведенных в России, обнаружила, что жареное мясо в обычном кафе может быть вкусным, а водопроводная вода — приятной.

В том сомнений не имелось.

Корнилов до сих пор занимался научной работой, время от времени ездил на зарубежные конференции.

Хуже, чем в России, он не чувствовал себя нигде; даже во Вьетнаме было лучше.

Временами до невозможности хотелось оказаться в стране, где нет ни зимы, ни снега, ни слякоти, ни бессмертных полков, ни лебедей из старых автопокрышек,

Город — родной и нелюбимый — возник из метели неожиданно.

Заснеженный, он казался менее отвратительным, нежели был на самом деле.

Даже убогие дома выглядели почти празднично.

Проспект, который начинался от въезда и вел в северную часть, был расчищен.

Наконец-то появилась возможность прибавить скорость.

Стрелка спидометра радостно подпрыгнула, ей надоело дрожать около отметки «сорок».

Радость оказалась преждевременной.

После второго моста-развязки впереди показалась похоронная процессия.

Вероятно, она спустились из старой части, чтобы проехать напрямую и свернуть на дорогу, ведущую к загородному «Южному» кладбищу, недавно закрытому, сейчас открытому вновь.

В голове медленно ехала черная, украшенная золотом «Газель», за ней тянулись машины родственников.

Замыкала колонну какая-то китайская дрянь, с эмблемой, напоминающей обглоданный рыбий скелет.

На заднем стекле пестрела сильно потертая наклейка с надписью «На Берлин!» в обрамлении черно-оранжевой ленты.

Корнилов скрипнул зубами.

Не верилось, что где-то существует мир, в котором нет ничего, кроме солнца и соленого воздуха, и люди украшают себя не патриотическими тряпицами, а леями из цветков франжипани.

Даже на холостых оборотах машина ехала слишком быстро; он перевел селектор на пониженную передачу.

В зеркала было видно, что и нагонявшие сбросили темп, ползли следом.

Все верили в приметы; никто не отваживался обогнать покойника.

Лишь редкие водители — вероятно, молодые дебилы — вырывались вперед и даже сигналили.

«Матрица», лежащая справа, показалась разрешением судьбы.

5

Ангар гипермаркета был низким и душным.

Стоило поскорее купить водки и ехать домой, к одинокому полузабытью возле елки.

Алкогольный отдел был задвинут в дальний угол: россиянам навязывали здоровый образ жизни, а детей предлагали зачинать непорочным образом.

Хорошего спиртного в «Матрице» не водилось.

Лучшим из худшего оказалась «Столичная», которую в последний раз он пробовал летом.

Взяв две бутылки — с запасом на первый запив — Корнилов пошел расплачиваться.

Из доброго десятка касс работала всего одна; чернявая девчонка еле управлялась со сканером, тыкала пальцами беспомощно, сбивалась и вводила заново.

Деревня оккупировала город, но осталась на первобытном уровне.

Очередь волновалась; никто не хотел терять тут лишнюю минуту.

Он стоял молча — терпеливый, как стегозавр, даром, что без костяных гребней и рогов на хвосте.

Утреннее ожидание высосало до костей; не хотелось делать ни одного лишнего движения.

— …Здравствуйте!

Корнилов не сразу понял, что приветствие относится к нему.

Обернувшись, он увидел девушку с пачкой чипсов.

Лицо ничего не говорило; это была не студентка, не чья-то аспирантка, вообще кто-то не из университетских.

Но она смотрела почти радостно, даже улыбалась.

— Здравствуйте, — вежливо отозвался Корнилов, не имея привычки хамить даже незнакомым людям.

— Вы меня не узнаете?

— Нет, — честно ответил он. — Вы кто?

— Мы с вами живем в одном доме. Только в разных концах.

— Надо же…

Он вздохнул.

Ситуация прояснилась — хоть в ней не было капли толка.

— …А почему тогда я вас ни разу не видел?

Вопрос вырвался сам собой.

— Потому что вы ездите на машине, а я — на маршрутке. Остановка в другой стороне, мы не пересекаемся.

— Но вы-то меня знаете?

— Да я вас часто вижу. Сверху, с балкона. Возитесь на стоянке. Только не пойму, какая машина ваша: черный джип или красная обычная?

У девушки были большие темно-серые глаза и очень чувственные губы.

— Обе мои, — ответил Корнилов.

— Ничего себе! у вас две машины?

— А как без двух? Джип мой, красная — жены. Каждому своя.

Когда она говорила, виднелась щелочка между передними зубами.

Эта черта что-то значила в сексуальном аспекте.

Но он не помнил деталей, поскольку уже не интересовался сексуальным.

— А что? ваша жена тоже водит?

— И еще как водит. Лучше, чем я. Сядет за руль — и несется, как белка на водных лыжах. Только ветер свистит.

О том, что он беспрерывно ездит в «Росгосстрах», чтобы возмещать повреждения по КАСКО, Корнилов умолчал.

Образ жены был высочайшим и непогрешимым.

Вероятно, в таком вИдении бытия заключалась тайна супругов, живущих в мире и согласии.

— Здорово. А вот у меня даже и прав нет. Боюсь. Как там разобраться во всех педалях, ручках, кнопках и рулях. И в дорожных знаках тоже…

Вереница страждущих ползла к кассе медленнее, чем гусеница, упавшая с боярышника на дорогу.

Вновь найденная соседка стояла тихо, ни на что не претендовала.

Дом находился в пятнадцати километрах отсюда.

Трудно было представить, как оказаться тут без машины.

— А вы что тут делаете? — невольно поинтересовался он. — Как вас занесло в эту богом изуродованную «Матрицу»?

— Не знаю, — просто ответила девушка. — Как-то.

Корнилов невольно бросил более внимательный взгляд.

Светло-серые джинсы с белой опушкой вдоль швов казались прозрачными на длинных ногах.

В сапогах на шпильках она была почти одного с ним роста.

Короткая куртка имела капюшон, но ничего не прикрывала.

Над ремнем белел кусок голого живота с блестящим пирсингом в пупке.

В такой одежде он не вышел бы даже на площадку к мусоропроводу.

Разумеется, в определенном возрасте переохлаждение не чувствовалось.

Молодость была синонимом дурости.

Когда-то Корнилов мог выбежать в одной рубашке на зимний балкон общежития МГУ, чтобы выкрикнуть несколько Ахматовских строк.

Но женский организм был устроен сложнее мужского; многое необратимое осознавалось слишком поздно.

Фирма, где работала жена, среди прочих производила гинекологические препараты.

Он знал понятие фетоплацентарной недостаточности, мог без запинки выговорить слово «гипергомоцистеинемия».

При виде девушки, которая будет стоять на ветру и ждать городской автобус, ходящий без расписания, отчетливо нарисовались все последствия для ее органов малого таза.

— Вы куда, вообще, потом отсюда? — спросил Корнилов.

— Еще не решила. А что? а вы? куда?

Девушка говорили и спрашивала отрывисто.

Ее что-то гнело.

Разбираться в причинах не хотелось.

Царь Соломон, прозванный библейским Проповедником, был тысячу раз прав, когда сказал, что знания умножают скорбь.

— Я — домой, куда же еще в такую метель, — устало ответил он. — Могу подбросить.

— А вы на машине?

— Нет, на самокате.

— Было бы здорово.

Глаза чуть просветлели.

— Была бы вам очень — ну просто очень-очень — благодарна!

Эта девчонка — без сомнений — была глубоко несчастна.

— Ну и хорошо, — подытожил Корнилов. — Тогда едем.

В жизни ничего не менялось, одиночество оставалось одиночеством.

Но капля бесплатного добра, оброненная на внезапного человека, грела душу.

В последнее время ему все чаще нравилось больше отдавать, чем брать.

6

Декабрьский день, едва начавшись, уже угасал.

Снаружи смеркалось; по огромной «матричной» парковке гуляли снежные вихри.

— Мело-мело по всей земле, во все пределы, — проговорил Корнилов, держа бутылки, как гранаты, в обеих руках. — Свечи, правда, тут нет. Задует.

Когда-то давно, в безголовой студенческой молодости, Пастернака он знал почти наизусть.

Девушка не отреагировала; ее поколению стихи были чужды.

Все телом пожимаясь от ветра, она вперед хозяина пошла к «Чероки».

— Сейчас согреетесь, — подбодрил он.

— Давайте подержу, — предложила она, когда Корнилов поставил «Столичную» на капот, чтобы вытащить брелок. — А то покатятся, разобьются, вам придется опять стоять в этой чертовой очереди.

По сравнению с продутой площадью в джипе было почти жарко.

Он сунул бутылки на заднее сиденье — где зимой было холоднее, чем на улице — подал девушке руку, помог взобраться.

— Включите себе обогрев сиденья, — посоветовал Корнилов.

— А где это?

— Вон там, сбоку. Внизу, со стороны двери. Нештатный, поставили по-чувашски.

Девушка принялась возиться.

— Сейчас включу сам.

Чтобы достать выключатель, ему пришлось тянуться через нее.

Рука невольно задела длинную ногу в джинсах.

Случайное прикосновение не отозвалось ничем.

Нечто сходное бывало, когда, отмечая защиту дипломов на кафедре, расшалившиеся от шампанского студентки благодарно целовали Корнилова — иногда даже в губы.

Подобное не содержало капли эротизма; шло на уровне невинных знаков внимания.

Его поезд давно ушел, самолет улетел, корабль сбился с курса и заблудился в незнакомом океане.

— Спасибо, — ответила девушка.

Она, конечно, сильно замерзла, хоть и не подавала виду.

Пристегнувшись, он снял селектор с «Р» и медленно тронулся.

Спешить не хотелось.

Внезапное соседство живого существа радовало; жизнь могла показаться не такой серой.

Глава вторая

1

Дворовая парковка была насмерть заставлена.

Красная «Киа» жены — оставшаяся без хозяйки, с убранной антенной на заднем крыле и сложенными зеркалами — выглядела одинокой среди черных «Грант» и «Вест».

Корнилов подумал, что пока машина не используется, надо выбрать время и посетить шиномонтаж, проверить давление в колесах: заправленные азотом, они не подлежали самостоятельной корректировке.

— Вы сказали, живете в третьем подъезде? — уточнил он, притормозив возле крайнего мусоропровода.

Уже зажглись оранжевые фонари, в сумерках от них становилось темнее.

— Да, а что?

— Вас высажу, сам поеду за дом. Тут машину некуда поставить. Метель, все сидят по норам.

В джипе наконец стало тепло; выходить не хотелось.