Бесплатный фрагмент - Девушка брата

«Кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать.»

(1 Кор. 8:2)

Апробация

1

— Как хорошо с вами ехать, Вадим…

Ольга Васильевна расправила плечи, потянулась всем телом.

— …Едешь, словно летишь. И комфорт, как в бизнес-классе.

— Ну…

Я сделал глубокий вдох.

Извилистая дорога ощутимо шла в гору, слева вздымался лесистый склон, ни один поворот не просматривался,

В салоне дрожал отвратительный запах.

Было ясно, что где-то впереди из последних сил ползет тяжело груженая фура, у которой на затяжном подъеме проскальзывает сцепление и горят диски феродо.

По опыту я знал, что пока ее не удастся обогнать, придется ехать в шлейфе.

Я нажал кнопку рециркуляции.

Несмотря на сухой, солнечный день, через несколько минут стеклам предстояло запотеть.

Но это было лучше, чем дышать паленой веревкой.

Щелкнул привод заслонки, тон вентилятора сменился.

— …Насчет комфорта все относительно, — наконец ответил я. — Для пассажира верно. Двухзонный климат-контроль, интеллектуальный подогрев сидений, цепкая обивка, хорошая форма спинки, много регулировок, есть куда поставить ноги. Но для водителя…

Мне опять пришлось сделать паузу.

Из-за очередного изгиба показалась синяя «восьмерка».

Вихляясь на бешеной скорости, она просвистела мимо нас.

Даже жалкая дрянь российского производства могла сбить с курса воздушной волной, мне пришлось взять правее.

— …А комфорт водителя ограничивается только рулем со смещенной ступицей, которая не мешает коленям. В остальном этот «Рено Флюенс» — недоразумение на колесах. Эргономика ниже критики.

Попутчица опустила козырек, сдвинула шторку, открыла зеркало, что-то поправила на лице.

Женщины оставались женщинами даже в возрасте исключенных желаний: внешность была их всем.

— Впрочем, чего ждать от французов? Нация трех «П» — проституток, портных и поваров. Им соусы изобретать, а не машины…

Я не заботился о том, слушают ли меня.

Оседлав тему, я не мог остановиться просто так.

— …О разгонной динамике нет речи. Двигатель слабый для такой массы. При стандарте «Евро Пять» электронная педаль газа его душит. Пока не поставил «джеттер», было невозможно плавно тронуться: или заглохнешь или стукнешься лбом в стекло…

Дорога выбежала на прямой участок; впереди показалась вонючая фура.

Встречная полоса оставалась свободной.

— …А коробка? а главная передача? Их словно с «Победы» взяли! На спидометре крайняя отметка «двести тридцать». На самом деле на пятой при шести тысячах — сто шестьдесят, больше не дает, как не жми.

Я сделал кик-даун, скорость прыгнула, препятствие скользнуло назад.

— Не знаю, Вадим, — отозвалась Ольга Васильевна. — Мне кажется, мы едем очень быстро.

— С пассажирского места скорость кажется вдвое выше, чем есть, — ответил я. — Закон относительности.

Темное пятно фуры уменьшилось в зеркале, я вернулся на повышающую передачу.

Скорость упала; я нажал все кнопки стеклоподъемников.

В салон ворвался чистый летний воздух.

— Вот видите, окна опущены, а нас даже не сносит, — сказал я. — Эта дорога фактически горная, больше восьмидесяти давать опасно. А ехали бы мы в Татарии по М7 с гранитобетонным покрытием, стало бы ясно, что скорости нет.

Предыдущей у меня была «Дэу Нексия» — шестнадцатиклапанная, облегченная, без кондиционера.

Между Набережными Челнами и Елабугой я разгонялся до двухсот, причем без напряжения.

Зачем я поменял идеальную кореянку и взял в кредит «Флюенс» — на вид лимузин, на деле колымагу — было непонятно.

Правда, подвеска «Рено» отличалась стойкостью к российским дорогам; это оставалось его единственным серьезным плюсом.

Воздух очистился; я поднял стекла, переключил автоклимат на нормальный режим.

Ольга Васильевна опять открыла зеркало, поправила волосы, слегка растрепавшиеся от ветра.

— Ну, Вадим, скорость — не скорость, все равно ехать в вами одно удовольствие, — продолжила она, захлопнув козырек. — Как красиво вы ведете машину. Одной рукой!

— Так это нормально, — ответил я. — Когда держишь руль двумя руками, находишься в напряжении, рано или поздно перестаешь что-то чувствовать. А так — левая правит, правая отдыхает, не участвует в процессе. И в любой момент готова к активным действиям — перехватить, поправить…

Я вздохнул.

На самом деле при поездке с женщиной свобода правой руки несла приятные моменты.

В «Нексии» это получалось просто, в более широком «Флюенсе» пришлось бы напрячься, но не было ничего невозможного.

Однако сейчас со мной ехала не женщина, а немолодое существо женского пола.

Колени ее, виднеющиеся из-под черной юбки, были неизящными: тусклыми и какими-то костистыми.

Жакет покачивался на вешалке у заднего окна; сквозь белую блузку просвечивал темный бюстгальтер.

Сама грудь был объемной, но не манила.

Да и вообще, в Ольге Васильевне не привлекало ничего.

Она существенно перевалила за пятьдесят, а я не был геронтофилом, никогда не испытывал тяги к женщинам материнского возраста.

В двадцать девять лет прицел интереса отфильтровывал девчонок, не приблизившихся к тридцати.

Я был женат, не считал себя истинным ходоком.

Но командировочные приключения относились к разряду сущностей, которыми глупо пренебрегать.

В конце концов, жизнь была коротка; лет через тридцать предстояла пора, когда не останется ничего, кроме сожаления об упущенных возможностях.

И я не упускал.

Увы, сегодня меня, юриста, отправили за Урал с главным бухгалтером, чей возраст исключал главные радости.

2

Город Медвежьеозерск, где стояла конечная точка нашего пути, спрятался у черта на рогах среди диких лесов; от местной трассы 80К-031 к нему шла тупиковая дорога.

Никакого озера тут не было.

Вероятно, изначально поселение имело какое-то башкирское название, которое неправильно перевели на русский.

Род деятельности нашей фирмы представлялся весьма приблизительно; она занималась разнообразными консалтинговыми услугами, я лишь следил за чистотой округло составленных договоров.

Отправляя в командировку, директор сказал, что Ольга Васильевна должна с кем-то обменяться бухгалтерскими документами, а мне придется уточнить некоторые соглашения.

Я любил дальние поездки за рулем, а суточные назначили двойные — как юристу и как водителю.

Поэтому, несмотря на туманную цель поездки, отказываться я не стал.

В городе была масса памятников и мемориалов, некоторое количество пятиэтажных домов, десяток сетевых супермаркетов, но серьезных предприятий — насколько я понял — не имелось.

Вряд ли стоило являться сюда на два дня, но спутница оставалась бодрой и даже веселой.

Выехали мы поздно, дорога заняла достаточное время.

Рабочий день подходил к концу.

Ольга Васильевна сверилась со списком, мы нашли строительное управление, куда она поднялась одна, оставив меня в машине.

Видимо, с договором там все обстояло нормально, внимание юриста не требовалось.

Посещать еще кого-то не имело смысла, мы отправились решать вопрос с ночевкой.

На улице Солнечной, опоясывающей насыщенный памятниками центр, нашлась небольшая гостиница.

По планировке она напоминала скорее общежитие для вахтовиков.

Все номера — неплохие и даже с отдельными санузлами — были двухместными; кровати стояли у противоположных стен, разделенные приоконными тумбочками.

Окажись тут с кем-то другим — например, с директорской секретаршей Аленой, у которой из-под юбки виднелся краешек чулка, сымитированного фасонистыми колготками — я взлетел бы в эмпиреи.

Но с пожилой главной бухгалтершей мне было все равно, где ночевать: хоть в двух одноместных номерах, хоть в одном двухместном.

Нынешняя командировка обещала нулевой результат, с этим я смирился еще дома.

Ресторана при гостинице не имелось; я оставил машину на парковке перед входом и мы пошли искать, где поужинать.

В нескольких кварталах обнаружилось приемлемое кафе.

Несмотря на возражения, Ольга Васильевна за все заплатила сама, сославшись на выписанную сумму.

Я понял, что она хочет компенсировать мне неудачу по интимной части, и в общем был рад.

Сытые и слегка пьяные, мы вернулись в гостиницу, по очереди приняли душ: сначала я ждал в коридоре, потом спутница пряталась в постели — и мирно улеглись.

День закончился, не принеся ничего приятного, но нельзя было требовать от жизни слишком много.

— …Вадим, вы спите?

Голос Ольги Васильевны раздался на границе между явью и сном.

— Еще нет, — я постарался не зевнуть. — А что?

— Пить хочется. Еврейский салат был вкусным, но…

— Еврейский?.. — перебил я.

— Ну да. Так называется — с тертым сыром и чесноком.

— Да, он был вкусный. Но чеснока слишком много.

— О чем и говорю, Вадим. Теперь хочется пить.

— Мне тоже, — я вздохнул. — Но в этой как бы гостинице нет даже киоска. Придется набрать из-под крана.

— Не надо из-под крана!

Кровать заскрипела, моя спутница поднялась.

Я невольно отметил, что спать она легла в белье; лямки бюстгальтера темнели на плечах, которые в полутьме казались очень белыми.

— У меня в сумке есть минеральная вода. Взяла в дорогу, да как-то не потребовалось.

Я тоже прихватил несколько баллонов «Мензелинской», в дальний путь никогда не отправляясь без питья.

Но климат-контроль «Флюенса» работал хорошо, от жары мы не мучились.

К тому же днем мы останавливались в придорожной шашлычной на берегу речки Карламан, где выпили по несколько стаканов хорошего чая.

О своем запасе, валяющемся в багажнике, я вспомнил только сейчас.

Одеваться и выходить к машине не хотелось; лучше было взять воду здесь.

— Вон она, стоит около двери — достаньте, пожалуйста, по бутылочке.

Сумка у Ольги Васильевны была большой; я удивился, что в двухдневную поездку она взяла багаж для путешествий.

Но каждый человек имел право на свои привычки.

Я прошел к выходу, нагнулся, раздернул молнию, откинул клапан.

Воды было много.

Запечатанные пластиковыми пробками, бутылки не имели наклеек.

Это не удивило.

Минеральная вода в летнее время стала нереально дорогой; ее приходилось брать по акциям — из некондиционных партий, порой с отлепившимися этикетками.

Я протянул бутылку Ольге Васильевне, сел на свою кровать, отвернул крышку.

Вода оказалась вкусной — острой и какой-то искристой.

Вот теперь, погасив пожар чеснока, можно было спать.

3

Оставалось неясным, уснул я, или не уснул.

Вроде бы я закрыл глаза, но тут же открыл.

Вероятно, все-таки прошло некоторое время: в номере стало темнее, из окна лился свет.

Было непонятно: то ли из-за обреза рамы светит луна, то ли перед гостиницей зажегся старомодный белый фонарь, не видный с первого этажа.

В темноте стал различим запах табака: прежние постояльцы курили прямо здесь.

Стоял покой, характерный лишь для маленьких городков, куда еще не в полной мере не проникли гадости цивилизации.

Тишину нарушало лишь ровное дыхание Ольги Васильевны.

Она спала через проход: плотно укрывшись, повернувшись спиной.

Что-то ударило меня — изнутри, снизу вверх — взорвало, обратило в горстку железных опилок, которую поднял невидимый магнит.

Я не успел ничего понять, как оказался около Ольги Васильевны.

Под простыней пахло чистым, но немолодым телом.

Бюстгальтера не было; видимо, она сняла его, пока я спал.

Прижавшись в большой мягкой спине я протянул куда-то руку.

Верхняя — то есть правая — грудь на ощупь напоминала мешок, наполненный не очень теплой водой.

До нижней — левой — добраться не удалось: все пространство до стены было заполнено мягкой плотью.

Трусы тоже куда-то исчезли.

Не вздрогнув, не сказав ни слова, Ольга Васильевна подняла ногу, просунула руку между бедер, поймала меня, помогла найти и войти.

Мир раздулся до невероятных пределов и тут же сузился обратно; от него осталось лишь одно тело, надетое на другое.

Через несколько секунд взрыв ударил опять, только в другом направлении.

Я снова ощутил себя целым — опустошенным досуха и, кажется, счастливым.

— Вадим, возвращайтесь к себе, — раздался спокойный голос. — Кровати тут узкие, спать вдвоем невозможно.

4

Лежал я головой к окну, но проснулся от солнца, бьющего в глаза.

Очнувшись, я не сразу понял, что оно отражается от зеркала, укрепленного на выступающей стене санузла.

В сознании все смешалось; я не мог дать отчет: было то, что было ночью, или приснилось по инерции восприятия, согласно которому любая командировка означает сексуальный эпизод.

Стараясь не шуметь, я сел на кровати.

Ольга Васильевна беззвучно лежала на спине, закинув за голову полноватые руки.

Поза дышала покоем; вероятно, ничего не было, поскольку иначе разумная пожилая женщина кипела бы возмущением по поводу моего фокуса.

Хотелось пить; «еврейский» салат действовал долго.

Бутылка с минеральной водой, ночью оприходованная до половины, стояла на тумбочке.

Я взял ее и в несколько глотков допил остаток.

Звенела тишина, никто не включал радио и не шаркал по коридору: похоже, мы были единственными постояльцами.

Соседка вздохнула, шевельнулась, слегка выпросталась.

Я увидел ее большие, не очень хорошо выбритые подмышки.

Солнечный свет не давал отключить рассудок.

Я не понимал, что делаю, но осознавал, как поднялся, сделал шаг, откинул простыню.

Главный бухгалтер спала голой; необъятный бежевый бюстгальтер и широкие трусы валялись на подоконнике.

Обнаженная и ничем не прикрытая, Ольга Васильевна не могла назваться совершенством.

Грудь ее была слишком мягкой, плоско растеклась; соски не имели цвета и оставались неразличимыми.

Талия отсутствовала, на боках виднелись складки, переходящие в живот, который выступал гораздо сильнее бюста.

Там, где у жены росли черная шерсть, подстриженная в щетку, у нее вились какие-то реденькие сероватые волоски.

Бледно-желтые бедра смыкались и не выглядели упругими.

Все это было объективным… и совершенно ничего не значило.

Утренний секс — интимное соединение в часы, когда гормоны клокочут, как перегретый пар, и не остается ничего, кроме желания нырнуть в бездну наслаждений — являлся одной из лучших вещей на свете.

Но с женой у нас этого не бывало.

Стоило совершить поползновения, как слышалось, что сначала надо умыться, почистить зубы, а мне еще и побриться.

Она, конечно, была стопроцентно права относительно гигиены; я и сам любил чистоту.

Вернувшись в постель отмытыми, как новорожденные тюлени, мы пытались заняться сексом — но ничего серьезного уже не получалось.

Порывы гасли, время шло.

После нескольких безуспешных попыток мы констатировали, что пора вставать, пить кофе, завтракать, разъезжаться по работам — а утреннее соитие можно перенести на завтра или даже на выходные.

Но и завтра и в выходные повторялось то же самое.

Суета расхолаживала, а злоба дня довлела; рассветная радость скользила мимо.

Возможно, в том состояла оборотная сторона законного супружества: интимное переставало быть запретным и отходило на второй план.

Сейчас все сложилось иначе.

При моей молодости утренний всплеск ощутился бы даже в жерле вулкана Килиманджаро.

Привычного завтрака, входящего в стоимость номера, тут не было.

Никто не считал минуты, оставшиеся до закрытия утреннего ресторана.

Не было и четких договоренностей о встречах дня.

В безозерном Медвежьеозерске мы оставались хозяевами своего распорядка.

Поэтому все рванулось так, как положено для мужчины и женщины, проснувшихся друг около друга.

Тело спутницы было мягким, словно огромная теплая подушка.

Бедра разомкнулись, предлагая войти.

Зажатая в пригоршни, грудь оказалась ощутимой, соски имели приятный вкус.

Качаться, сжимать и сосать можно было бесконечно, но молния ударила быстрее, чем я ожидал.

— Подождите, Вадим, не уходите, — сказала Ольга Васильевна, когда я сполз с нее. — Я тоже хочу попробовать.

— Попробуйте.

Просьба была неожиданной — но неожиданным в это утро было все.

— Тогда, пожалуйста, лягте плашмя, я сяду сверху. Мне так проще регулировать.

— Давайте, Ольга Васильевна, садитесь.

Я перевернулся на спину.

— Постараюсь вас не раздавить.

Желтые колени взглянули радостно.

— Только предупреждаю, Вадим. Быстро не получится. Уже не помню, когда кончала в последний раз.

5

«Флюенс» катился бесшумно; на скромной скорости он казался почти приемлемым.

Лобовое стекло постепенно покрывалось пятнами разбитых мух, но омыватель опустел и я ничего не мог поделать.

День прошел смазанно.

После утреннего секса — со стороны спутницы просто-таки ураганного — мы по очереди вымылись, уже не прячась друг от друга, затем отправились по делам.

Мы поколесили по городу, посетили лицеи — русский и башкирский — пожарную часть и еще какие-то места, странные для интересов нашей фирмы.

Ольга Васильевна везде ходила одна, я оставался внизу, да и она возвращалась через несколько минут.

Командировка казалась непонятной.

Но вопросов я не задавал.

Да и вообще, мы почти не разговаривали.

В воздухе не висело напряжения, протянулось молчаливое согласие о том, что ничего на самом деле не было.

Вероятно, так было лучше для обоих.

Дальняя командировка открывала шлюзы свободы, о которых в заточении обыденной жизни и не думалось.

А бес мог попутать кого угодно, даже в самом неожиданном сочетании.

Однако я чувствовал себя до такой степени обескураженным, что по выезде забыл долить зеленой жидкости в бачок, теперь мучился от обзора.

Дорога, идущая от Медвежьеозерска не имела обочин.

Движение не отличалось интенсивностью, но местные водители летали, как ошаманенные.

Я знал нравы полудеревенского быдла, населяющего дрянненькие городки: не имея своего имущества, с чужим они не считались.

Для меня же даже малый скол краски — не говоря уж о вмятине на кузовной панели — отзывался ударом ножа в сердце.

Поэтому я боялся останавливать большую машину на полосе движения, решил дождаться выезда на местную трассу.

80К-031 тоже не была дружественной: справа тянулись все те же косогоры, слева осыпались обрывы.

Пришлось терпеть еще километров восемь до мест, где холмы превратились низину, а лес расступился.

— Сверну на минутку, — сказал я, взглянув на Ольгу Васильевну. — Надо протереть стекло и налить жидкости в омыватель.

— Очень хорошо, — ответила она. — Я сама хотела попросить остановиться. Хочется попить и… в одно место. Причем одновременно, как ни странно.

— Бывает всякое, — я кивнул и принялся высматривать пологий съезд.

Поняв, что спутнице надо уединиться, я не остановился у дороги, а проехал подальше, чтобы она могла спрятаться за деревьями.

Не глядя по сторонам, я открыл сначала багажник, потом капот, откинул желтую крышку, направил зеленую струю в горловину.

От разогретого двигателя поднимался жар; я тоже захотел пить.

Бухгалтерская сумка оказалась раскрытой, я без спроса достал бутылку воды, гораздо более вкусной, чем «Мензелинская», отпил прилично.

Лес был сосновым: сверху густым, снизу прозрачным.

Фигура Ольги Васильевны — в белой блузке и с белыми ногами, обнаженными поднятой юбкой — ударила по глазам.

Ветки под ногами трещали, удивляясь повторению всего, чего не было.

Она сидела на корточках, смотрела вопросительно, но без возмущения.

На желтовато-серой хвойной подстилке темнела лужица.

Ничего не говоря, я поднял свою спутницу, развернул спиной к себе — она стащила с одной ноги трусы, ухватилась двумя руками за сосну.

Добираться до груди, спрятанной бюстгальтером, не было времени: счет шел на доли секунды.

Я завернул юбку на спину.

Зад Ольги Васильевны был необъятным; до этого момента я не оценил его величины.

Не просто белоснежный, а крахмально белый, он не имел тени загара.

Казалось, я стремлюсь проткнуть горячее облако, чтобы вырваться к богу, сидящему в иной реальности.

Сквозь смолистый дух пробивались ароматы женщины.

Где-то недалеко стучал дятел, что-то шелестело вблизи, за спиной на лугу взахлеб пилили кузнечики.

А я слышал все, что делается внутри, и это опять происходило не наяву.

6

— Ну и как вам командировка, Вадим?

Прозрачное, до блеска оттертое лобовое стекло выглядело несуществующим; дворники смывали каждую муху в момент появления.

Спутница сидела все так же спокойно, неизящные колени все так же высовывались из-под черной юбки.

Все так же покачивался сзади черный жакет, надетый на полчаса во время визитов.

Ничего не изменилось на обратном пути.

И в то же время я понимал, что все перевернулось.

Но вести интимный разговор с женщиной, ставшей близкой по какой-то дикой случайности, было не по себе.

— Вам не кажется странным все, что между нами происходило?

Поняв мое состояние, Ольга Васильевна сама развивала тему.

— Кажется, — коротко ответил я. — Вы меня… извините.

— Не надо извиняться. Все это от нас не зависело.

— Не зависело?

— Нет. Объясню в двух словах.

Я ничего не понял, но кивнул.

В многих знаниях было много печали, однако полное незнание осложняло жизнь.

— У цивилизованных наций — в смысле, не у грязных индусов или беспечных китайцев — неуклонно снижается рождаемость, кое-где даже стала отрицательной. Причин много, одна из них — снижение интенсивности секса, потеря партнерами интереса друг к другу.

Я кивнул еще раз.

Для меня подобное оставалось далеко впереди, но, вероятно, умные люди знали, о чем говорили.

— В разных странах разрабатываются препараты для усиления полового влечения.

— Типа «Виагры»? — догадался я.

— Не совсем. «Виагра» усиливает не влечение, а потенцию. Без влечения она бессмысленна.

— Надо же… Никогда не думал о таких тонкостях.

— Вы еще молоды. Но, поверьте, это так.

Я ничего не ответил.

Жизнь была сложнее, чем описывали учебники.

— Ну так вот. На одном оборонном предприятии, ранее выпускавшем химическое оружие, разработан сексуальный стимулятор. Не наркотик и не средство, усиливающее потенцию, а некий афродизиак сильного действия.

— Афродизиак, — невольно повторил я, еще ни о чем не догадываясь.

— Наша фирма заключила контракт на апробацию препарата. Форма применения — раствор в минеральной воде. В тех самых бутылках, которые были у меня.

— Ничего себе!

Я едва не вскочил; помешал руль, ударивший по коленям.

— Значит…

— Значит.

Ольга Васильевна сделала паузу.

— Мы ездили в пробную командировку. Послали конкретно нас с вами, поскольку в сексуальном плане мы несовместимы.

— Несовместимы, — опять отозвался я.

— Ну да. Я — не женщина, а бабушка, которая забыла само слово «секс». Вы недостаточно юны, чтобы интересоваться старухами.

— Вы не старуха, Ольга Васильевна, — возразил я автоматически. — Но что есть, то есть. Признаюсь честно…

Впереди показался грузовик с кузовом, набитым сеном между вставленных по периметру брусьев.

Я помолчал, аккуратно его обгоняя.

Подобный груз в любую минуту мог посыпаться и ослепить.

— …Честно признаюсь, — снова заговорил я, когда сеновозка осталась позади. — Я женатый человек, но… Командировка с женщиной — это командировка с женщиной. Надо быть дураком, чтобы не упускать.

— Это понятно. Вы, Вадим, молодой здоровый мужчина. Странно было бы, будь по-другому.