Бесплатный фрагмент - Девушка без лифчика

«Но замысел леса оказался тщетным, ибо пришел огонь и сжег его».

(3 Ездр. 4:16)

Глава I

1

За стеной надрывно орал младенец.

Санникова всегда поражало, как дети могут кричать часами и не лопнуть от натуги, не оглохнуть, хотя бы не охрипнуть

Выдернутый из сна, он лежал, глядел в черный потолок и размышлял, что лучше сделать с этим ребенком: свернуть ему шею или выбросить в окно.

2

Мудрый Шекспир сказал:

«Кто в шестьдесят не мизантроп,

Тот идиотом ляжет в гроб».

Приближаясь к пятидесяти, Санников уже ощущал в себе мизантропические перемены.

Его раздражали спортивные болельщики, лыжники, бегуны, байдарочники, рыболовы, самокатчики, велосипедисты, мотоциклисты, собачники, старухи с финскими палками, парни с рюкзаками…

А больше всего Санников ненавидел человеческих детенышей: любых возрастов, от мала до велика. Младенцы сверлили мозг своими воплями, детсадовцы оттаптывали ноги в лифте, школьники мучили дикарской музыкой. Будь возможность, он передушил бы их всех до одного.

Судьба не послала Санниковым потомства. Последние десять лет на предыдущей квартире им приходилось жить во вражеском окружении. И сверху, и снизу, и со всех сторон изводили соседские дети. Старые вырастали, на их месте появлялись новые. Угомонить размножившуюся орду не имелось никакой возможности.

В нынешней России многодетная нищета стояла в приоритете социума, все права были на ее стороне.

У жены расшатались нервы. Она вздрагивала от каждого крика, от каждого топота, пронесшегося по перекрытию над головой — впадала в истерику и долго не могла успокоиться. Лекарства не помогали, от такой жизни их не существовало.

Санников заказал на Яндексе мегафон. Закрывшись в гулкой кафельной ванной, он извлекал из памяти всю матерную брань, хранившуюся там со студенческих времен, и поливал потоками громогласной грязи соседей — и детей, и родителей. Этого хватало от силы на пять минут, потом все начиналось заново.

Когда китайский аппарат сгорел, не выдержав нагрузок, Санников понял, что теперь остается купить винтовку.

Тупиковая ситуация привела к радикальному решению. Продав хорошую трехкомнатную квартиру в старом центре, Санниковы переехали на новостроечную окраину города. При наличии в семье двух машин, по одной на каждого из супругов, удаленность не пугала.

Им удалось купить двухуровневую — тоже трехкомнатную — квартиру в только что сданном доме. Он еще не был распродан, супруги выбрали то жилье, которое удовлетворяло их потребность в тишине. Новая квартира располагалась на последних этажах в крайнем подъезде, одна из комнат второго уровня примыкала к наружной стене — там они устроили спальню. Это помещение было полностью изолированным. Снизу его защищала собственная кухня, сверху — техэтаж, от боковых соседей отделял собственный же кабинет.

Опасаясь зимних холодов, Санников оборудовал спальню теплой стеной: приказал мастерам сделать своего рода вертикальный «теплый пол». Но систему включали всего несколько раз, поскольку по современным стандартам сам дом был снаружи покрыт толстым слоем утеплителя, а зимние ветра тут имели другое направление.

В общем, нынешний дом супругов Санниковых стал их крепостью. Никого орущего или топочущего в эпсилон-окрестности не было.

Но сейчас младенец вопил так, что звенело под потолком.

Ситуация отдавала абсурдом. Санников понял, что сейчас что-то не так, и открыл глаза.

Запахло старой едой: подгоревшей, жаренной на плохом масле.

Он лежал не на своей широкой и плоской итальянской кровати, а на какой-то узкой провисшей койке. Сквозь тощий матрас ощущалась жесткая панцирная сетка.

Глаза привыкли к темноте, сверху опустился нечистый потолок.

Сон ушел, принялась вращаться реальность.

Младенец продолжал кричать, но сквозь его фон к Санникову пробились другие звуки. Различалось чье-то близкое дыхание.

Через проход темнела другая кровать, там кто-то спал под простыней, отвернувшись к стене. Судя по обводам, тело было женским.

Резьба закончилась, явь навернулась до упора.

Он проснулся в общежитии. Причем в комнате, где живут девушки.

3

— Мать вашу… — вслух сказал Санников и сел на кровати.

Сетка закачалась, заскрипела.

Чужое тело не шевельнулось, ровное дыхание не нарушилось. Все продолжалось так, будто ничего особенного не происходило.

Комната оказалась длинной, ближе к окну стояли еще две кровати — пустые и ровно застеленные. Судя по фонарю, едкий желтый свет которого падал сверху, этаж был от силы вторым.

Какие-то банки, кастрюли и пакеты, наваленные на подоконнике, мешали выглянуть наружу, но он понял, что окно выходит на улицу. Даже не закрывая глаз, Санников представил заснеженный двор общежития и парковку перед фасадом.

Его иссиня-черный «Рекстон» — сам по себе редкий в этом городе, да еще со шноркелем, которым была оборудована машина выбранного цвета — был известен всему университету.

Нелюбимые соотечественники обожали ворошить содержимое чужих мусорных корзин. Случившееся было для них подарком. Дальнейшее виделось предсказуемым до мелочей.

Не позже понедельника в высших сферах должно было стать известным, что Эдуард Николаевич Санников — добропорядочный семьянин, всеми уважаемый кандидат физико-математических наук, доцент кафедры математического моделирования местного государственного университета — провел ночь в студенческом общежитии. Информация включала и фамилию девушки, и набор поз, использованных при сексе, и количество оргазмов с обеих сторон.

Это было катастрофой.

В сорок девять лет Санников приближался к вершине жизни, но все-таки пока ее не достиг. Еще имелись планы на окончательное будущее, которые могли реализоваться.

С нынешним ректором они когда-то работали на соседних кафедрах, достойно выпивали на юбилеях, проворачивали серьезные дела во время приемных кампаний.

Потом судьбы разветвились. Решая собственную жилищную проблему, Санников застопорился на стадии доцента. Коллега защитил докторскую и резко пошел вверх: минуя должность заведующего кафедрой вычислительной математики или декана факультета, стал проректором, а через некоторое время и ректором.

Несмотря на высокое положение, дружба не рассосалась. К ректору он мог зайти в любой момент, походя подмигнув секретарше. Между математикам имелась жесткая корпоративность, не свойственная каким-нибудь историкам.

С осени Санников находился в приподнято-взвинченном состоянии. Для этого у него имелись причины.

В университете намечались пертурбации. Поддерживаемый кем-то могучим из департамента образования, ректор сидел крепко. Сейчас он решил укрепиться изнутри: поменять заместителей, набрать команду из преданных людей, с которыми можно идти вперед.

Самое серьезное — самое денежное — из проректорских мест намечалось Санникову.

Должность предполагала докторскую степень, но он решил, что диссертацию просто купит, не имея ни сил, ни желания напрягаться в нынешнем возрасте.

Последний взлет был делом времени. А сейчас все могло обрушиться.

Понятие «аморального поведения», конечно, кануло в советские времена. Но всплывшая связь со студенткой бросала скандальную тень на все былые заслуги. Проректорство ускользало от Санникова, как угорь из прохудившейся корзинки.

В отчаянии он потер кулаками глаза.

Реальность хрустнула и довернулась еще на четверть оборота. Изнутри хлынуло облегчение.

Примечательный «Ссанг-Йонг» здесь не стоял, он остался дома около подъезда. На парковке Санникова ничто не выдавало. Оставалось лишь дождаться утра и выскользнуть из общежития с потоком спешащих на первую пару.

В конце концов, он вчера мог зайти к знакомому аспиранту, засидеться и остаться тут на ночь.

4

Согласно принципу ротации кадров, в этом учебном году на кафедре сменился заместитель заведующего.

В фильмах, где сценарист не владеет материалом, встречаются откровенные ляпы. Например, в культовом «Осеннем марафоне» откровенно смешон диалог, где с осуждающим пафосом звучат слова о том, что некий имярек путем интриг и махинаций стал замзавкафедрой.

Зритель, не имеющий отношения к системе высшего образования, может подумать, что нехороший человек занял выгодный пост. В реальности последняя вечерница-лаборантка живет на кафедре лучше, чем замзав.

Его должность официально не числится в штатном расписании, не оплачивается и не дает благ, но погружает в пучину неблагодарной работы: обеспечение учебного процесса, в котором постоянно возникают какие-нибудь неожиданные проблемы. Составление карточек поручений, учет всех интересов в борьбе за спецкурсы, авральные схемы замен на случай болезни не приносили ничего, кроме усталости и неприязни.

Последний заместитель заведующего кафедрой математического моделирования в свое время согласился сунуть голову в ярмо под давлением обстоятельств: будучи «И. О. доцента» и готовясь к утверждению — ради положительной характеристики. Приняв условия сделки на один год, он застрял на целых пять.

Минувшим летом перед последним заседанием кафедры замзав, как обычно, распределил нагрузку. Однако в сентябре он взбунтовался: потребовал освободить от обязанностей под угрозой увольнения по собственному желанию.

Час ультиматума был выбран точно. На кафедре один лишь замзав по-настоящему владел эконометрикой: умел объяснять все тонкости на лекции, изящно и доходчиво решать задачи. Начало учебного года не позволило спешно латать дыру в штате; заведующий кафедрой сдался.

За годы, проведенные в университете, Санников еще ни разу не бывал замзавом. Теперь эта собачья должность оскалила перед ним зубы.

Санников давно разленился, разлюбил напрягаться — а делать это бесплатно и вовсе не хотелось. Он сумел быстро сориентироваться и уклонился от большого зла, выбрав малое.

На факультете существовала должность «заместителя декана по общежитию»: тоже нештатная, но совершенно необременительная.

Она возникла в эпоху, когда шестиэтажное общежитие №5, лежащее в квартале от главного здания, делили два подразделения: их факультет информационных технологий — тогда еще просто математический — и юридический. Соседство обуславливало непрекращающиеся проблемы.

Россия — неправовое государство; юридическая и уголовная среды тут эквиваленты, даром что формально разделены решеткой. Студенты-юристы были отъявленными бандитами, между ними и мирными математиками возникали драки, причем весьма жестокие.

Преподавателей обязывали регулярно посещать общежитие и следить за порядком. В выходные и предпраздничные дни заставляли дежурить сутками — для этого была выделена каморка рядом с комнатой коменданта. Процесс координировал замдекана, в задачу которого входило обеспечить жизнь студентов без крови — но и без излишних визитов милиции.

С тех давних пор все переменилось.

Юрфак, расширяясь год от года, переехал в отдельное здание, поблизости нашлось и общежитие. На место вершителей беззакония пришли добрые географы. В «Пятерке» настала тишь, гладь и божья благодать.

Однако должность замдекана сохранилась; на факультетских ученых советах начальство время от времени требовало отчет по рейдам за семестр, желая убедиться, что студенты в свободное от занятий время ведут себя пристойно.

Ни драк, ни пьянства, ни наркомании на информационно-математическом факультете никогда не бывало, все превратилось в пустую формальность. На каждой кафедре составлялось расписание, раз в неделю кто-то из преподавателей заглядывал в общежитие, пил чай и играл в шахматы со знакомыми студентами, потом отбывал, оставив заметку в соответствующей книге.

Замдеканской обязанностью было изредка проверять этот никому не нужный гроссбух, визировать предыдущие записи и добавлять что-то от себя. Такая работа не отнимала времени и не требовала усилий.

Санников успел занять должность замдекана прежде, чем его заставили стать замзавом. Теперь можно было спокойно жить и планировать будущее, пробивать каналы для докторской.

Вчера была пятница, и все сложилось как-то неожиданно.

Жена Санникова работала региональным менеджером крупной французской фармацевтической компании, каждые полгода отбывала на отчетный «митинг» российских представителей. В минувшее воскресенье она улетела на две недели, из которых первая предстояла в Москве, в головном офисе, а вторая — где-то за границей: то ли в рождественской Финляндии, то ли в предновогодней Греции.

Сотрудникам фирма сделала Шенгенские визы, страна для отдыха выбиралась чуть ли не в последний день. Жена уже объездила полмира, он ей по-хорошему завидовал.

Для Санникова отъезд супруги означал прежде всего внеплановое техобслуживание ее машины. Канареечный «Опель Корса» был почти новым, но интенсивная эксплуатация полуигрушечной машины вырабатывала ресурс слишком быстро. Жена — как всякая женщина — игнорировала мелочи. Она умела красить ногти на руле, стоя в очереди перед светофором, но не слышала нехарактерных стуков, не оценивала изменения динамики, а на климат-контроль жаловалась, лишь когда переставала греть печка. Автомобиль требовал мужского внимания — хотя бы иногда.

Поэтому в отсутствие хозяйки он брал «Корсу» и ездил ей несколько дней, чтобы понять, насколько все плохо. На этот раз показалось, что из-под клапанной крышки подтекает масло, невнятно переключаются скорости, и как-то странно ведут себя фары. Поездив и все оценив, утром по дороге в университет Санников загнал машину в автоцентр «Опель» и оставил там до следующего дня. В сервисе работали хорошо знакомые мастера, по сути — его давние друзья. Санников знал, что они все как следует проверят, сделают диагностику и исправят даже незамеченные мелочи.

При нынешнем уровне доцентской зарплаты он считал ниже своего достоинства работать по субботам. Расписанием на факультете ведал штатный замдекана — тихий, хоть и вредноватый пьяница. Проблема с освобождением общего для нормальных людей выходного каждый семестр решалась при помощи бутылки коньяка. Очередная суббота, как всегда, была свободной; Санников мог заняться «Корсой» спокойно, с утра выспавшись и никуда не спеша.

Но он отправил машину на ремонт в пятницу — и это определило все дальнейшее.

Прочитав лекцию и проведя семинар — стоявшие третьей и четвертой парами — Санников спустился на крыльцо физматкорпуса и достал телефон, чтобы вызвать такси до дома. Общественным транспортом он не пользовался много лет, даже не знал тарифов.

С неба медленно падал пушистый снег, навевая какое-то уютное, лирическое настроение. Санников вспомнил, что дома никто не ждет, спешить некуда. Воспользовавшись случаем, стоило прогуляться вдоль квартала и посетить общежитие, где он не появлялся с осени — заглянуть на пять минут, проверить книгу, расписаться и забыть о замдеканских обязанностях еще на полгода.

Общежитие встретило равнодушным сумраком. Кругом царил привычный неблаговонный покой. Санников не стал подниматься на этажи, поскольку близко знакомых студентов не имел, а неблизким не хотел нарушать вечер.

Взяв у вахтерши амбарную книгу, он сел на скамейку около батареи и пролистал желтоватые страницы. Ничего нового не появилось, географы с математиками жили дружно. Санников завизировал записи, набросал несколько формальных строк и уже собрался уходить, как его окликнули по имени-отчеству.

Санников поднял голову — перед ним стояла студентка в длинном халате с капюшоном, с пакетом в руках. По волне свежего аромата можно было догадаться, что она возвращается из душевого отделения, которое тут пряталось в подвале.

Эта девушка у Санникова не училась. Но он несколько раз видел ее на факультете в рекреации около расписания и догадывался, что она с какого-то из младших курсов, поскольку свой предмет читал в шестом и седьмом семестрах.

В отличие от большинства коллег, Санников даже в годы ассистентства не заводил шашней со студентками, не реагировал на груди и коленки во время экзамена, не подвозил до остановки при проливном дожде и даже не целовал в лоб, получая «валентинки». Он жил правильно не потому, что был праведником, а просто поставил себе блок на работе.