Бесплатный фрагмент - Девочка для олигарха

Глава 1

Мы приехали в мою родную станицу на пустое место. Родительский дом был совсем пуст, давно заброшен и, по большому счету, практически не годился для жилья. Денег на ремонт жилища было немного. Можно сказать, совсем почти не было. Надо срочно принимать какие-то рaдикальные меры.

Разместив немудреный скарб первостепенной необходимости, привезенный с собой, мы с дочерью поехали по станице, знакомиться с окрестностями. Я не была здесь три десятилетия. Или… даже… четыре? Дочь приехала в первый раз.

Дочь села за руль нашего надежного боевого товарища, я — на пассажирском сидении, и мы отправились в путь. Пустынные пыльные улицы, укатанная грунтовая дорога, маленькие ветхие домики в окружении больших садов.

Яркое палящее летнее солнце, ни намека на дуновение ветерка, спящие в тени деревьев дворовые собаки. Белый джип потихоньку, практически не поднимая пыли, катился по улице. Я таращилась в окно, пытаясь хоть что-то вспомнить из своего детства. Надежды тщетны. Ничего не вспоминалось. Разве только что широкая невысокая стена, сложенная из округлых булыжников, отделяющая проезжую часть от старого клaдбищa. По этой стене, в далеком-далеком детстве, мы с подружками бегали босиком, играли в какие-то детские игры, рассказывали страшные сказки, сидя на плоской поверхности стены, и, свесив маленькие ножки вниз. В том далеком детстве эта невысокая стена казалась мне огромной и высоченной. Прилагалось немало детских усилий, чтобы найти маленькими босыми ступнями в каменной кладке расщелины, и осторожно, как обезьянка, взбираться наверх, цепляясь ладошками за выступы.

Еще рядом с кладбищем был огромный, как мне тогда казалось, выгон. Пустырь, по- нашему. Это свободное пространство, отделяющее кладбище от жилых домов, заросшее ползучей травкой, луговыми цветами, и высоченным, аж в три детских роста!, бурьяном. Большую часть своего раннего детства мы играли именно здесь.

На многих домиках висели таблички «Продается». Домики выглядели нежилыми. Оно и понятно, первые владельцы домов, когда-то наши соседи, достигнув преклонного возраста, поменяли свой построенный собственными руками дом на место на клaдбищe. А их дети, такие же, как я, не особо стремились вернуться в родную станицу и жить в отчих домах. Работы в станице было мало, можно сказать, совсем не было. Как не было и никакой светской, социальной жизни. Правда, вот церковь построили за время моего отсутствия. И теперь, хотя бы церковный приход, его жизнь, деятельность, деятельность прихожан вокруг церкви, церковные праздники и подготовка к ним, разнообразили будни, и были основной общественной жизнью жителей станицы.

Потихоньку выбравшись с грунтовки, колеса джипа выехали на единственную асфальтированную дорогу центральной улицы. Мы подъехали к магазинчику. Пока своих продуктов у нас не было, огород садить уже поздно, хозяйством еще не обзавелись. Поэтому, не в пример, остальным жителям станицы, покупающим только хлеб, соль и сахар, придется разжиться магазинными продуктами.

Я осторожно вышла из машины, слегка хлопнув дверью, строго наказав дочери сидеть внутри, караулить. Мало ли что, контингент в родной станице всегда был очень неоднозначным. Пошла к магазину и уперлась взглядом в доску объявлений: местный олигарх, выкупив давно недействующий полуразрушенный завод, набирал персонал для возобновления ткацкого производства. Я облегченно выдохнула, для нас это был хороший шанс попытаться устроиться на работу. Завод находился на окраине станицы, если это так можно было назвать, потому что буквально в двух-трех километрах от него, а, может, даже и меньше, практически, впритык, начиналась соседняя, следующая станица. Расстояние между населенными пунктами было очень маленьким. Плотность населения в регионе зашкаливала, поражала, и вызывала беспокойство властей, время от времени затеивающих переселение народа из густо населенных районов Страны на Дальний Восток, огромную необжитую территорию с крайне малой плотностью населения. Откуда, кстати говоря, мы с дочерью и вернулись.

Мама моя с моей старшей сестрой и годовалым племянником, уговорив меня, десятилетнюю, бежали от жизненных невзгод, воспользовавшись предоставленным государством переселением, льготами, денежными пособиями, бесплатным жильем и гарантированной работой в отдаленных селах. Не так уж мало, скажу я вам, чтобы заманить двух отчаявшихся женщин с малолетними детьми в необжитой таежный край, с суровыми погодными условиями. И вот именно так, мама с сестрой, прихватив нас с годовалым племянником, втайне от отца, сбежали на Дальний Восток.

Переселение предполагало трехгодичный контракт с правительством, с возможностью вернуться домой по его окончании, заработав огромную кучу дальневосточных денег. Но мои ближайшие родственницы решили, что возвращаться им некуда, несмотря на оставленный дом, построенный собственными руками, и уговоры отца, обещавшего все забыть, простить и принять заново.

И вот теперь, я сама, уже не первой молодости тетка, с моей взрослой дочерью, вернулась к себе на малую родину, не зная, зачем и почему.

Проехав вдоль всю нашу огромную страну, от кромки Дальнего Востока до Кавказа, на Малыше, нашем надежном друге и боевом товарище, белом Сафарике, мы достигли моей родной станицы. В отцовском, отчем, так сказать, доме давно уже никто не жил. Люди, которым он его подарил в обмен на уход в старости, бросили его, съехав в более удачливые регионы нашей Родины. Дом обветшал, надворные постройки почти разрушились, сад одичал, огород зарос сорной травой. Но именно это нас и обрадовало, и сподвигло остаться здесь на неопределенное время. Посмотрим, что из этого получится.

Глава 2

К заводу вела широченная тенистая аллея. Асфальтированное, частично разбитое, покрытие не производило слишком уж удручающего впечатления, компенсируя общую картину запустения, уютными раскидистыми столетними деревьями с шершавой корой и огромными кронами, смыкающимися далеко вверху. Старые полустертые бордюры отделяли вытоптанную территорию аллеи от проезжей части. Ветхие железные ворота с забором из красного разбитого кирпича, огораживали территорию завода.

Мы медленно подъехали, остановились, копошась каждый сам себе, доставая сумки, проверяя документы, и, готовясь выйти из машины.

Сразу же вслед за нами подъехал черный Лексус, моя мечта из прошлой жизни, и из него тихонько хихикая, выпала очаровательной внешности девица: светло-каштановые волосы яркими завитушками рассыпались по худеньким плечикам и стройной спине, синий открытый сарафанчик подчеркивал точеную фигурку, стройные ножки в белых босоножках, коснулись асфальта и поцокали к воротам.

Хлопнув водительской дверью, из-за машины быстро вышел высокий мускулистый мужик с пышной светловолосой шевелюрой.

Девица, не останавливаясь, оглянулась, и, продолжая легкомысленно хихикать, призывнo пoманила мужика к себе, делая неoднoзначные жесты наманикюренными пальчиками. Он усмехнулся и неодобрительно покачал головой. Обернувшись, наконец одарил нас своим вниманием, большая часть которого предназначалась нашему железному колесному другу. Мужик слегка наклонил голову к плечу и внимательно посмотрел на регистрационный номер с 25м регионом. Выпрямился и уже с явным интересом взглянул на нас.

— ВЫ? … На собеседование? — спросил он крайне озадаченно.

Мы молча переглянулись и одновременно согласно кивнули.

— Пройдемте со мной! — пригласил он, махнув рукой в сторону ворот, мы послушно пошли за ним следом.

Впереди, картинно переступая стройными ножками, и, постоянно оглядываясь, шествовала каштаново-рыжая крaсoтка, помахивая маленькой белой сумочкой на длинном тонком ремешке.

Здание завода из красного кирпича дореволюционной постройки выглядело с одной стороны очень внушительно и монументально.

С другой стороны, при первом же взгляде, возникло острое желание приложить максимум усилий для восстановления и реставрации этого сооружения, производящего впечатление умирающего доисторического монстра, отколотая отделочная плитка которого напоминала потерянную в боях чешую. Оживить его. Чтобы жил. Чтобы воскрес!

Дочь кинула на меня быстрый взгляд, полный сострадания и жалости.

— Жалко, аж жуть… сердце сжимается! — тихонько прошептала она, наклоняясь ко мне.

Мужик быстро оглянулся, внимательно взглянул в наши сострадательные глаза.

— Вот поэтому я и вернулся. Да, все правильно! Именно, чтобы оживить этого монстра. Придать ему новую жизнь. Это завод моего прадеда, которого большевики расстреляли сразу после революции. Он здесь кукурузу перерабатывал, кукурузный крахмал, патоку производил. Ну и сопутствующие продукты, отходы, населению на корм скоту продавал по дешевке. Потом в советское время чего тут только не было! А в девяностые бросили, разграбили, разбомбили, разворовали. Что получше, растащили по своим домам, что можно было в подсобном хозяйстве использовать. Остался только скелет … — мужик горько вздохнул, махнул рукой и открыл деревянную ветхую дверь.

Мы вошли в темный широкий коридор с высоким потолком и обшарпанными стенами.

— Проходите, гости дорогие! — шутливо произнес он, проходя вперед, и, жестом приглашая нас в подобие кабинета, еще без двери, но уже с новым белым пластиковым окном.

Окно смотрелось чужеродным бельмом на фоне старинной кирпичной кладки.

— Мда … — неожиданно для самой себя, неодобрительно протянула я, невольно поморщившись. — Окно чужое… чуждое… надо бы под дерево… или хотя бы коричневого цвета пластик применить!

— Вы так думаете? — быстро оглянулся он на меня. — Вот и мне глаз царапает, а что предпринять, не могу сообразить!

Девица тем временем уселась на огромный круглый, белого цвета, диван, производивший впечатление раскрывшегося бутона белой лилии посреди мусорной свалки, откинулась на спинку и легкомысленно помахала в воздухе стройной ножкой в босоножке.

— Оля! — строго окликнул ее мужик. — Три кофе, быстро! А вы, дамы, предъявите, пожалуйста, документы.

Обидчиво надув губки, девица, с недовольным видом медленно приподнявшись с дивана, посеменила к столику в углу, играющему роль кухонного отсека, включила навороченную кофеварку и принялась готовить кофе.

Мы с дочей открыли сумочки и, удерживая их на весу, чисто по-женски начали в них копаться.

— Да, вы присаживайтесь, пожалуйста, вам удобнее будет! — пригласил мужик, сам усевшись в помпезное белое кресло, стоящее за массивным темно- коричневым письменным столом.

Мы осторожно присели в белые же гостевые кресла и протянули ему документы.

— На какую работу, на какую должность претендуете? — спросил он, внимательно перелистывая странички и изучая паспорта, трудовые книжки, дипломы.

Мы с дочерью переглянулись, пожали плечами.

Глава 3

— На какую работу, на какую должность претендуете? — спросил он, внимательно перелистывая странички и изучая паспорта, трудовые книжки, дипломы.

Мы с дочерью с недоумением переглянулись.

— Нам подходят любые вакансии, открытые на Вашем предприятии, — ответила я, слегка насторожившись.

Девушка расставила белые кофейные чашечки на темной столешнице, вазочку с печеньем и конфетами.

— Ну, зачем же любые … — слегка задумавшись, побарабанил мужик по столешнице крепкими пальцами крупной ладони.

— Вот это кулак! — восхищенно подумала вслух моя дочь и осеклась, испуганно взглянув на меня.

Мужик внимательно посмотрел на нее, сцепил руки в замок, поставив локти на стол, и совсем неожиданно весело захохотал. Отсмеявшись, довольно потряс головой, и перевел взгляд на меня.

— Судя по Вашим документам, у Вас, Алена Игоревна, присутствует значительный, практически двадцатилетний, опыт руководящей работы, — обращаясь ко мне, констатировал он. — Вам я предлагаю должность Управляющей. А Вашей дочери, Анастасии, с ее юридическим образованием и весомым производственным опытом, предлагаю должность Вашего помощника, по совместительству юрист-консульта предприятия, и, опять же, по совместительству, работника отдела кадров, в единственном лице за весь отдел. Работы будет много и с поставщиками, и покупателями, и персоналом. В станице нашей таких специалистов, как вы, больше не найти, поэтому будете вдвоем работать за десятерых.

Мы с дочей с еще большим недоумением посмотрели друг на друга.

— Так у нас же нет опыта работы в Вашей сфере бизнеса. Мы работали в транспорте, в логистике. И ничего не понимаем в ткацком производстве. Кстати, почему ткацкий? Был же крахмальный … — огорченно оговорилась я, озадаченно взглянув на него.

— Ну, и что! — нисколько не удивившись моему вопросу, спокойно повел он плечом. — Для производства будут набраны технологи, специалисты узкой направленности, ткачихи, подсобные рабочие. В общем, очень большой штат планируется.

От Вас требуется общее руководство, документационное сопровождение.

И еще, я так понимаю, что Вы не будете против организации и контроля восстановительных работ полного заводского комплекса, включая внешнюю и внутреннюю отделку.

А ткацкий, потому, что колхоза-то уже нет. Давно нет. Очень давно. Раньше, в советское время, колхоз был. Все было колхозное — земли, поля, дом культуры, больница, и детские сады. Да все! Все жители станицы в колхозе работали. А теперь колхоза нет. Кто ж будет кукурузу- то выращивать? Некому! Кукуруза — очень дешевый товар. Невыгодно нынче. Особенно, принимая во внимание тот факт, что можно организовать бизнес и повыгоднее.

Поэтому и ткацкий! Сырье по всей стране заказать можно!

Кстати, будем знакомы, меня зовут Игорь Александрович Тюленев, директор и, по совместительству, владелец, практически наследник, этого комплекса, выкупленного у государства на определенных условиях.

— А что это за условия? — вдруг оживившись, поинтересовалась моя дочь, Тася.

Директор глубоко вздохнул и выглянул в белое пластиковое окно. Девушка Оля, картинно разбросав ярко- каштановые локоны, продолжала возлежать на белом диване с отсутствующим взглядом, болтая в воздухе стройной ножкой в босоножке.

— Нужно до последней плиточки воссоздать исторический вид комплекса.

Вроде бы, как комплекс должен играть не только промышленную, но и туристическую роль в нашей станице. Должен стать исторически привлекательным для туристов с точки зрения архитектуры и культурно-промышленного наследия.

Задача упрощается тем, что эти условия полностью совпадают с моими желаниями.

А вы надолго к нам с Дальнего Востока? Я так понимаю, Алена Игоревна, Вы родились в нашей станице, — директор резко обернулся и пристально заглянул мне в глаза.

— Так точно! — отрапортовала я, чуть ли, не вскочив с кресла по-военному, но кресло было очень мягким и глубоким, и так просто мою тушку не выпустило. — Родилась в нашей станице. В детстве была перевезена на Дальний Восток.

— А вернулись зачем?

Мы с дочерью переглянулись, улыбнулись друг другу с пониманием, и одновременно вздохнули.

— Решили попробовать начать жизнь заново. С чистого листа, так сказать. — ответила я. — Ваше предложение о работе дает нам шанс серьезно задуматься над тем, чтобы остаться здесь надолго, может быть, навсегда.

— Где остановились? Как решили жилищную проблему? — склонив голову чуть к плечу, и так же заинтересованно глядя на нас, поинтересовался он.

— Дом у меня отцовский, отчий дом, заброшенный, на Красноармейской. Там и жить будем, — сообщила я ему.

— Если нужна помощь по восстановлению или ремонту, обращайтесь, — радушно предложил он.

— Мы справимся! — благодарно кивнула я ему в ответ.

— Дальше по коридору Ваш кабинет, правда, в таком же разрушенном состоянии, как и этот.

С производственными цехами ознакомитесь завтра. Анастасия сама подготовит для вас обеих трудовые договоры. Ну, и для всех остальных соответственно.

Компьютеры есть, рабочие места сформированы. Ремонт в кабинетах и цехах будет производиться параллельно с налаживанием производственного процесса.

Рабочий день начинается в 8 утра. До завтра! — он приветственно кивнул и, отвернувшись, показав нам, что разговор окончен, приступил к работе на компьютере.

Мы озадаченно переглянулись. Что-то осталось за кадром. Что-то недосказанное. Не выясненное.

Глава 4

Мы озадаченно переглянулись. Что-то осталось за кадром. Что-то недосказанное. Не выясненное.

— А можно нам СЕЙЧАС начать осмотр производственных цехов, всего комплекса и рабочего кабинета? — осторожно поинтересовалась Тася вкрадчивым голоском. — Чтобы не терять времени завтра.

— Можно, — не отводя взгляда от монитора, ответил он. — Пропускной системы в цехах пока еще нет, контроль только на входе, около входных ворот. Охраннику скажете, что работаете с завтрашнего дня, он вас задерживать не будет.

Мы неловко попрощались и вышли в темный просторный коридор.

Приоткрыв ближайшую незапертую дверь, вошли в большой кабинет. Два окна давали достаточно света. Огромные деревья за окном защищали от палящего летнего зноя. Из мебели было все необходимое, несколько столов с компьютерами, стулья, шкафы. Обшарпанные стены и потолок, в принципе, не портили общего впечатления.

— Ну… Все достаточно прилично, — неуверенно убедили мы друг друга, переглянувшись, вышли в коридор, прикрыли дверь, и пошли дальше осматривать окрестности.

Производственные корпуса расположены в непосредственной близости от административного здания, только в несколько раз больше размером. Большинство строений выполнены из красного кирпича.

Дорожки от корпуса к корпусу окаймлены полуразбитыми, недавно побеленными бордюрами. Огромные столетние деревья хаотично разбросаны по территории.

Создавалось впечатление, что завод стоит в парке.

Почти все здания были в одинаково плачевном полуразрушенном состоянии. Выбитая плитка, а где и кирпичи, кое-где даже трещины, вьющиеся, как большие змеи, производили впечатление отчаяния и безнадеги.

— Да уж… Работы — непочатый край! — удрученно пробормотала я себе под нос. — Надо завтра у директора общий план территории запросить и каждого отдельного помещения. Почему мы сегодня этого не сделали?

Доча согласно кивнула русой головой. Мы медленно пошли дальше, методично ощупывая глазами все вокруг, каждую мелочь.

Изредка встречались работники, мы коротко здоровались и без объяснений, проходили мимо.

Да. Территория у завода, конечно, была шикарная. Огроменная, скажем, территория! Территория, на которой разместились и здания производственных цехов, и администрации, и множество строений непонятного пока назначения.

Все сооружения были выполнены в разных стилях. Некоторые внешним видом напоминали купеческие дома, большие и просто огромные, что создавало очень необычный архитектурный ансамбль, который несомненно мог бы вызвать интерес у туристов.

Если привести все это в порядок.

Большой заброшенный парк, видимо, скрывал много интересного от наших глаз. Загадочного. Пока еще неизведанного нами.

Пройдя по тропинкам от забора до забора, потом с другой стороны, крест на крест, от забора до забора, от фасадных ворот до тыльных ворот, мы устали так сильно, что едва волочили ноги. Но наконец-таки визуально накопили достаточно информации.

Составили для себя первый предварительный план для анализа и обсуждений на вечернее время. И, с чувством выполненного на сегодня долга, облегченно выдохнув, направились к проходной.

Кивнув на прощание охраннику, вышли за пределы территории, сели в машину.

Тася включила зажигание, стала разворачиваться, сдавая потихоньку назад, и тут в боковом зеркале увидела маленькую лохматую беленькую собачку прям около заднего колеса.

Собачка тоненько, очень жалобно взвизгнула.

Остановившись, мы вылетели из машины и побежали ловить песика. Собачка, жалобно скуля, так и сидела около заднего колеса, поджав заднюю лапку.

Тася быстро схватила ее на руки.

— Ты ж моя хорошая! Откуда ты взялась? Тебя ж не было! Ну-ка, дай, я тебя осмотрю!

Доча нежными тонкими пальчиками ощупала лапку песика, не нашла ничего страшного, ласково погладила по белой пушистой спинке.

— Испугался, да? Мальчик, да? Как тебя зовут? Почему ты здесь один? Где ты живешь? Где твой хозяин? — переворачивая малыша из стороны в сторону, и, осматривая на предмет повреждений, приговаривала испуганная девочка.

Я молча стояла рядом, прижав руки к груди, с выражением острой жалости на лице.

По крайней мере, охраннику именно так и показалось.

Он неохотно выдвинулся из своей будочки и окинул на нас цепким взглядом.

— Хозяйка у него … — недовольно проворчал мужик, презрительно покачал головой, скорчив неодобрительную физиономию, и сплюнул на бетон в подтверждение своих отрицательных эмоций. — Тупaя девица нашего директора! Девочкa для олигaрха! Живет тут недалеко, и вечно бросает щенка одного. А он сбегает из дома и бросается ее искать. Уже который раз под колеса попадает! Сколько раз уже ей говорено! И никакого толку! Совсем не беспокоится о малыше!

Тася подбежала к охраннику и сунула ему песика в руки.

— Вы подержите его, пожалуйста, пока мы не отъедем, а то опять под колеса кинется. Я проверила, с ним все в порядке! Он просто испугался.

Охранник без разговоров принял собачку на руки, прижав щеночка к груди.

…

Приехали домой поздно. Заехали-таки в магазин, купили продуктов на ужин. Особых удобств в доме не было, но жить пока можно. А вот до зимы необходимо сделать мало-мальский ремонт, проверить печку и газовое оборудование на предмет работоспособности.

Согрев чаю на походной плитке, быстро накрошили бутербродов, и уселись на прогнившем крыльце. Вечер был тихий, спокойный, полуденная жара спадала, уступая место вечерней прохладе.

Откинувшись на стену спинами, мы вытянули ноги вниз по трухлявым ступеням, лениво потягивая чай из походных кружек, и, закусывая свежим хлебушком с вкусной колбаской и сыром.

Птицы устроили нам вечерний лирический концерт. Мы лениво разглядывали неустроенный двор, заброшенный сад, заросший палисадник, в полголоса обмениваясь дневными впечатлениями.

— Ну… не так уж и плохо, — в очередной раз за день уставшим голосом пробормотала я, уговаривая сама себя. — Если хорошо поискать, можно разжиться яблоками, и даже виноградом, может, еще что в саду до сих пор плодоносит. Картошки на зиму купим у кого-нибудь. У всех всегда лишняя есть.

— С соседями знакомиться будем? — откусывая кусочек от бутерброда, без особого интереса спросила уставшая доча.

Глава 5

— С соседями знакомиться будем? — откусывая кусочек от нового бутерброда, заинтересованно спросила доча, кося в мою сторону голубым глазом.

— Неа, не сейчас. Давай, как можно позже. А лучше никогда! … Лучше, если они сами сделают первый шаг. Или, когда столкнемся на улице. Нам сейчас на заводе общения достаточно будет, всех не упомнить! — рационально подумав, предложила я.

Дочь согласно кивнула русой головой.

— Ты рада, что ты вернулась к себе домой? В родительский дом? — тихонько спросила она. Почти шепотом

Я надолго задумалась. Говорить, не говорить… Рассказывать, не рассказывать… Потом решилась. Печально вздохнула.

— Ты знаешь, я не была счастливым ребенком. И никому здесь не была нужна. В моей большой семье я всегда была лишней, последней… нежеланной… помехой… обузой. Еще до рождения… Я родилась только потому, что маме отказались сделaть oпeрaцию… Сказали, поздно. Самое простое, когда меня просто не замечали. Не видели. У всех была своя жизнь. У каждого. Но меня в их жизни не было. А уж …, чтобы заботиться или ухаживать… Я была, как приблудная собачка, которой нигде никто не рад. Как сорная трава на обочине пыльной дороги. Дома никто не ждал. А по соседям или родственникам… Ходила, да. Могли накормить, приютить на ночь, могли прогнать… Могли сказать что-то обидное, оскорбить, посмеяться. Но я была еще слишком маленькой, чтобы понять. Но уже достаточно большой, чтобы запомнить. Мне было года три- четыре на тот момент. Я не могла себя защитить. Мне не у кого было попросить помощи. Я не знала, что бывает другая жизнь. Для меня это была норма. Норма, что со мной так обращались родные. И чужие.

И я, совсем еще маленький ребенок, пыталась найти приют, пристанище у чужих людей. Потому что свои были хуже.

У подружек, у многочисленных родственников, у соседей. Чтобы остаться на ночь, переночевать, чтобы погреться около их семейного очага. Там, где тепло, светло, накрыт стол, и просто есть кто-то дома. В нормальном. Трезвом состоянии.

Виляла хвостиком, если можно так образно выразиться. Заглядывала в глаза с надеждой, что кому-то могу понадобиться. Понравиться. Что кто-то меня полюбит. Но никому не была нужна. У всех своих забот хватало… И своих детей…

Много было всякого. Горького. Грязного. Ежедневного. Не хотелось бы об этом рассказывать. Не хочу, чтобы ты знала об этом. Что такое бывает.

Если вспомнить что-то такое, нейтральное, что можно было бы тебе рассказать… самое раннее детство, помню фотографию из детского сада. Да. Примерно полгода я ходила в детский сад. Пока меня не выгнали. Потому что родители отказались работать в колхозе.

Фотографию делали, когда мне было около пяти лет. Воспитатели предупредили заранее, чтобы одеться в самое лучшее, красивое.

Я с таким восторгом шла домой! Фотографироваться! Завтра! Маму попросила. Мама, как всегда в нeтрeзвoм состоянии, отмахнулась. И так сойдет! И это платье нормальное.

Пришла в садик утром. Все нарядные. Счастливые. Радостная суета. Шумиха. Праздник! Ты должна понять, в то время это было целое событие! Ведь надо было заранее договориться с фотографом. Уговорить. Пригласить. Других возможностей не было. Воспитатели готовили деток к фотосъемке. Я не помню, во что я была одета, какое-то ветхое платьице. Видимо, самое лучшее, что у меня было. Но помню, что воспитатели очень расстроились, ругались, и что-то громко обсуждали между собой.

Осмотрели всю группу, даже мальчиков. Потом с самой некрасивой девочки, которая всегда ходила в таких же старых платьях, как и я, сняли ее новенькую синюю кофточку и надели на меня. Видимо, я была хуже всех. А ее фотографировали в красивом новом платьице, которое было у нее под кофточкой.

Когда я, радостная, счастливая, принесла фотографию домой, чтобы похвастаться, мама устроила мне жуткий скандал. Кричала, ругалась. За то, что я фотографировалась в чужой одежде и ее опозорила. Досталось в том скандале и воспитателям, которые позволили себе переодевать чужого ребенка. Мне было очень стыдно. И перед мамой. И перед воспитателями. Хотя они этого всего и не слышали.

Я всегда испытывала чувство вины. И стыда. Это было мое постоянное состояние. Я так росла.

Будучи маленькой, я этого не понимала. Для меня это, действительно, было нормой. Поэтому в детстве я никогда не плакала. Как бы не издевались, не глумились. А вот когда начала подрастать. И осознавать. Сравнивать. Анализировать.

Когда повзрослела, совсем стало плохо. Пришло осознание. Кoмплeкс жeртвы. Виктимнaя личность.

И теперь все еще воспоминания доставляют мне психологическое неудобство, дискомфорт. Хотя я научилась с ними бороться. И жить.

Поэтому ходить по соседям и представляться смысла нет. Ничего хорошего обо мне или нашей семье они вспомнить не смогут. Если кто еще жив, конечно.

Дочь притянула меня к себе, ласково обняла за плечи, и маленькими прохладными ладошками погладила по голове.

— Зачем же тогда мы сюда приехали? Если тебе здесь так тяжело? Может, надо было найти другое место, чтобы начать жизнь заново? Поехать в Крым, в Москву, в Ленинград? Тебя же приглашали в Москву? Нет, не приглашали, настойчиво уговаривали переехать! Должность хорошую предлагали, денег, квартиру.

— Не знаю. Так судьба сложилась на этом этапе. Видимо, это такая непонятная психологическая установка, типа, закрыть Гештальт. Может, поэтому и судьба не складывается до сих пор. А в Москве и Ленинграде своих хватает. И потом ведь клин клином вышибают. Может, именно здесь мне станет легче. Может, именно здесь мы станем своими. Посмотрим. Работу нашли. Вдруг приживемся. Пошли спать? — устало вздохнула я и тяжело поднялась с ветхих ступенек.

Утром мы поставили машину возле проходной, поздоровались с охранником и пошли на работу. Директора еще не было. Осмотревшись в кабинете, проверив наличие необходимых программ в компьютере, решили пойти в рабочие производственные цеха, знакомиться с сотрудниками. Два цеха, по словам директора, уже начали работать..

Цеха были ярко освещены, женщины сновали между станков. Станки радовали своей новизной, чистотой и сложностью. Я совсем ничего в этом не понимала. Но то, что производственное оборудование новенькое, чистенькое, еще пахнущее заводской смазкой, меня очень впечатлило и порадовало. Это вселяло гарантированную надежду на успех.

Женщин в цеху было уже достаточно много. Все заняты делом. Кто-то запускал станки. Кто-то выбирал нитки. Кто-то рассматривал образцы, рисунки будущих тканей.

Мне пока не было понятно, чем же именно будет заниматься этот цех, что будет конечным результатом. Но сам настрой, рабочая обстановка, деловая атмосфера очень порадовали.

Мы с дочей представлялись сотрудницам по очереди, подходя поближе к каждой. Знакомились, улыбались друг другу. Напитывались производственной атмосферой. Ткачихи были говорливыми, дружелюбными, громкоголосыми. Впрочем, как и все казачки.

Чуть в стороне от станков, установленных в три длинных ряда вдоль всего производственного цеха, стоял длинный широкий стол, заваленный цветными лоскутками, блестящими кусками тканей, образцами, шерстяными мотками и разноцветными катушками ниток. Рядом стояли два огромных короба, доверху, с горкой, набитых теми же самыми образцами и заготовками. Такой уголок сокровищ для маленьких девочек, которые шьют своим куклам праздничные наряды. Только здесь этими образцами и лоскутками играли взрослые тети.

Ткачихи, как мне показалось, большие специалисты в своем деле, что-то профессионально обсуждали между собой, рассматривая и передавая друг другу то один кусок ткани, то другой. Я попробовала прислушаться, ничего не понимая в этом, но хотя бы уловить, о чем идет речь. Женщины сетовали, что не могут найти образцов новых шелковых, пронзительных по цвету ниток для этих образцов. А я, как раз проходя мимо, краем глаза заметила их где-то сверху в больших коробах, куда и полезла отыскивать необходимые экземпляры, с головой закопавшись в цветных лоскутках.

И тут, ни с того, ни с сего, на меня набросилась подбежавшая невесть откуда девица директора, Оля. Кричала, размахивала руками, хлопала по моей склоненной спине картонными папками-скоросшивателями.

Глава 6

И тут! Внезапно! Как ветер! Как цунами! Ни с того, ни с сего! На меня набросилась девица директора, Оля. Кричала! Размахивала руками, с трудом удерживая в худеньких ладошках три советские картонные папки-скоросшиватели для бумаг. Из которых то и дело выпадало что-то очень красочное и цветное. Красочное и цветное падало на бетонный пол, живописно украшая серую поверхность.

Ткачихи замерли, застыв в ожидании, склонив головы чуть вперед, чтобы лучше слышать и ничего интересненького не пропустить. Видимо, с Олей они были уже хорошо знакомы. От слова «лучше-бы-не-были-знакомы-вообще-и-никогда!»

Не сообразив, чего же она от меня хочет, шум станков заглушал ее крики, я быстро сунула ткачихам в руки катушки с найденными шелковыми нитями, и постаралась вникнуть в суть проблемы, выкрикиваемой девочкой в воздух.

Она, перехватив скоросшиватели в одну руку, мгновенно прижав их к девичьей груди, схватила меня цепкой худенькой ладошкой за рукав, и потащила к длинному столу. Кинула на широкую поверхность свои папки и, листая странички одной рукой, крепко удерживая меня за рукав другой, без остановки выкрикивала нелицеприятные выражения уже охрипшим от ярости голоском, подтверждая какими-то записями на исписанных листах.

Я наклонилась поближе, вгляделась в перелистываемые странички. Конечно, прочитать текст при таких условиях было невозможно. Но многочисленные рисунки, фотографии вчерашнего песика в разноцветных одежках натолкнули меня на мысль — Оля обвиняет меня в том, что мы покалечили ее собачку.

В жуткой неконтролируемой истерике девушка продолжала выкрикивать оскорбления и угрозы, и опять набросилась на меня с кулаками. Мне пришлось защищаться и схватить ее за руки, вместе мы неловко свалились на бетонный пол, я придавила ее своим массивным телом, прижала ее руки к бетону, и тоже закричала в ответ.

— Ты что делаешь? Сама виновата, кого-то обвиняешь! Ты! В кого ты себя превратила? Умная деваха, видимо, с образованием! Посмотри, какие замечательные рисунки! Как все красиво оформила! Целый большой труд в трех экземплярах! Всю ночь сидела? И ум есть, и талант есть, и работоспособность, вон! какая! За одну ночь столько листов исписать! Оформить! Целая диссертация! А ходишь за директором, как курица, как собачка! Сама ничего полезного не делаешь и ему работать мешаешь! — орала я, пытаясь перекричать ткацкие механизмы.

Девушка, лежа подо мной на холодном бетонном полу, вдруг тихо и горько заплакала.

— Я люблю его! — просипела она, высвободив из-под меня руку, размазала ладошкой тушь по лицу.

— Ну и люби! Кто тебе мешает? — продолжала я орать в голос без остановки. Ткачихи в кружочке вокруг нас безмолвствовали. — Но себя-то тоже забывать нельзя! Делом заниматься надо! Он тебя больше ценить будет! Он еще и женат, поди? И дети есть?

— Женат! И дети есть, — судорожно всхлипнула она, пытаясь из-под меня освободиться.

— Ну, вот, видишь! А ты собачку из себя изображаешь! Бегаешь за ним, как твой щенок за тобой, неприкаянный, — чуть тише, уже более спокойно, продолжала я, все еще удерживая ее на бетонном полу. — Если ты будешь ему на производстве помогать, он тебя еще больше полюбит. Ты кто по профессии?

— Психолог! — утерла мокрый нос грязной ладошкой Оля.