Бесплатный фрагмент - Если что, я в соседней комнате

ПЕРВАЯ ГЛАВА

ВИНДЗОР, ГОРОД НА ЮГО-ЗАПАДЕ АНГЛИИ, НАШИ ДНИ, ВЕЧЕР ПЯТНИЦЫ

— Неплохо, неплохо! — аплодируя, прокричал невысокий плотный джентльмен лет шестидесяти с тщательно расчёсанными волосами и ухоженной бородой. Он был одет в костюм-тройку, с жилетной пуговки свисала цепочка карманных часов. — Я вижу, мистер Гоулд внёс несколько интересных поворотов в сценарий. Сейчас постановка смотрится куда динамичнее и трогательнее, чем месяц назад.

Услышав слова Питера Дрейсона, директора театра, актёры улыбнулись и поклонились. Худощавой, кареглазой и темноволосой Джули Блант было около сорока, а Чак Дональд, крепкий шатен ростом под метр семьдесят, недавно отметил сорок второй день рождения. Но седой парик и борода, надетые им для роли старца, превратили его в пожилого человека.

— Жаль, что в последнее время ваш режиссёр, Эндрю Гоулд, неважно себя чувствует, — продолжил мистер Дрейсон, подойдя к актёрам поближе. — Он позвонил мне днём и сказал, что вынужден пропустить сегодняшнюю репетицию. Вы должны знать, что я отношусь к нему и к его творчеству с большим уважением, и вижу, что и в эту постановку он вложил много сил.

Посмотрев на задумчивые лица актёров, директор после короткой паузы продолжил:

— Но, по моему мнению, вам всё ещё не хватает актёрского откровения. Вы должны понимать первостепенную задачу — увлечь зрителей за собой, погрузить их в жизнь своих персонажей, сделать так, чтобы они оказались с вами на этой сцене. В этом спектакле, который ставится впервые, да ещё по книге молодого писателя, это особенно важно.

В зале было душно, мистер Дрейсон в очередной раз достал из кармана белый платок, вытер вспотевший лоб и добавил:

— В нашем Виндзоре с его тридцатитысячным населением мы нечасто балуем любителей театра премьерами, и неубедительная подача спектакля может оттолкнуть и так немногочисленных зрителей. Поэтому спешка в таком случае не лучший советчик.

Джули слушала директора и пыталась высказать своё мнение на сей счёт, но голос мистера Дрейсона, который собирался завершить мысль, вынудил её повременить.

— Потому мне бы не хотелось, чтобы успеху вашего спектакля что-то помешало и критики разнесли его в пух и прах. Вы же понимаете, нам придётся отказаться от постановки в случае её провала, но если вам удастся покорить игрой публику, спектакль будет иметь долгую жизнь.

Актёры молча слушали, и директор после небольшой паузы подвёл черту:

— Поэтому я рекомендую вам собраться и вместе с мистером Гоулдом обсудить моё предложение перенести спектакль на месяц. Дополнительные репетиции позволят режиссёру тщательнее поработать над постановкой, а вам — лучше вжиться в роли.

Джули, понимавшая важность премьеры для мистера Гоулда и нежелание режиссёра сдвигать её на более поздний срок, собралась с силами и ответила:

— Мистер Дрейсон, смею вас заверить: хотя мистеру Гоулду уже семьдесят и он в последнее время неважно себя чувствует, у него всё под контролем. Мы практически готовы, за оставшуюся неделю планируем провести ещё несколько репетиций в его присутствии. Уверяю вас, что к премьере в следующую среду мы будем в отличной форме.

Вдруг что-то затрещало, и декорация к спектаклю, весившая несколько десятков килограмм, чуть не рухнула на сцену, затем донёсся вскрик одного из работников: «Осторожно!» Мистер Дрейсон повернул голову в сторону взволнованных рабочих, успевших вовремя подхватить конструкцию, и сказал:

— Я прошу вас быть бдительными и действовать аккуратней. Кровля и стены театра слабы и от сильных перегрузок могут треснуть. Чак, Джули, вы видите, в каких условиях нам приходится работать, — снова обратился он к актёрам. — Смотрите, как выглядят стены! А всё потому, что спектакли идут при полупустых залах и проданных билетов хватает только на погашение счетов и зарплату служащим.

Ещё раз посмотрев на потолок не самого презентабельного вида, пол с трещинами и стены, покрашенные последний раз четыре года назад, директор продолжил:

— После того как в 2011 году мы, как и десятки других театров Великобритании, лишились государственного финансирования, нам остаётся надеяться на меценатов и разные фонды, чтобы продолжать держаться на плаву. Мы в отчаянии, несколько лет пытаемся получить деньги от муниципалитета на капитальный ремонт театра, замену устаревшего сценического и светового оборудования, но всё напрасно. Они послали экспертов, и те выдали заключение, что здание не находится в аварийном состоянии, и с ремонтом можно повременить. Понимаете ли, у них в бюджете нет лишних средств, и сейчас другие приоритеты — постройка выставочного комплекса, — грустно произнёс мистер Дрейсон. — Эти бюрократы будто не видели, что со стен валится штукатурка, а крыша театра совсем прохудилась, и сильный дождь может всё затопить. Надеюсь, что в ближайшее время нам удастся раздобыть деньги.

Чак и Джули внимательно слушали мистера Дрейсона.

— Вот одна из причин, почему я предлагаю повременить со спектаклем. Если вы успеете хорошо подготовиться, наш театр получит успешную премьеру как с творческой точки зрения, так и с финансовой, что для меня немаловажно. Вы же прекрасно понимаете, что телевидение и интернет в какой-то степени отодвинули театр на задний план. Если залы не будут заполняться, нам придётся закрыть новый спектакль как нерентабельный, а мне очень не хотелось бы так делать.

Актриса попыталась убедить директора театра не переносить премьеру:

— Я уверена, что спектакль мистера Гоулда будет иметь ошеломительный успех. Он — известный режиссёр. За долгую творческую карьеру он выпустил много хороших работ, и публика его знает и любит.

— Сегодня уже ничего нельзя предугадать, в том числе и реакцию публики. Зритель стал более требовательным и капризным, и тот факт, что режиссёр пожилой, может сыграть негативную роль, — возразил мистер Дрейсон, — ведь люди порой желают видеть свежий взгляд на трагические произведения. Поэтому я и пытаюсь в последнее время предоставлять шанс молодым режиссёрам в надежде, что они смогут привлечь современного зрителя.

— Прошу вас, давайте дождёмся премьеры, — горячо воскликнула Джули. — Мистер Гоулд приложил много усилий, чтобы спектакль получился зрелищным, и мы сделаем всё, чтобы его не подвести. Он верит в успех этого проекта и смог заразить своей верой и нас. Мы убеждены, мистеру Гоулду удастся проделать то же самое со зрителями, и они обязательно полюбят эту постановку.

Актёры, затаив дыхание, ожидали реакцию директора. А он взглянул на часы, которые показывали уже четверть десятого, и после некоторого размышления заключил:

— Давайте поступим следующим образом: завтра днём я обязательно позвоню мистеру Гоулду и справлюсь о его здоровье. Если он выскажет уверенность в успехе постановки, то премьера, как и планировалось, пройдёт в следующую среду… А пока я могу выделить вам главную сцену, как мы договаривались, только раз в неделю по средам, а дальше репетировать вы можете здесь, на малой сцене. Если спектакль будет иметь успех, то мы подвинем другие постановки, и вы получите ещё один день.

— Спасибо! Обещаем вам, мы продолжим репетиционные работы и постараемся показать себя с лучшей стороны на этой премьере, чтобы не подвести наш театр, вас и мистера Гоулда.

Пожелав актёрам успеха, мистер Дрейсон направился в кабинет, а его собеседники — за сцену.

— Чак, вы слышали, что сказал мистер Дрейсон? — спросила Джули по дороге в гримёрные комнаты. — Наш спектакль могут закрыть как нерентабельный, если будет мало зрителей. Печально осознавать, что искусство сегодня отошло на второй план, а деньги решают всё…

— Я согласен с вами, мисс Блант. Сегодня творчество постепенно перемещается на задний план, уступая место кассовым сборам. Мистер Дрейсон понимает это и желает идти в ногу со временем. Директора театра в первую очередь интересует, сколько билетов продано на спектакль, а какой это будет режиссёр — зрелый и талантливый или молодой и модный — для него не принципиально, — снимая парик и седую бороду, ответил актёр.

— По-моему, мистер Дрейсон чрезмерно эмоционален, — заметила Джули. — Его либерализм и стремление пригласить на работу в театр побольше новых, как он их называет, «модных», режиссёров, могут иметь негативные последствия. В этом сезоне закрылось уже четыре спектакля из прошлогоднего репертуара. Если новая постановка мистера Гоулда провалится, он окажется ещё одним режиссёром, который посвятил этому театру всю жизнь, но в итоге остался не у дел.

— Что поделать, мир меняется, да и зритель стал избирательнее… — сказал актёр. — Но лично мне не хочется верить в то, что для такого талантливого человека, как мистер Гоулд, не будет здесь места. Это, в конце концов, сильно ударит и по репутации театра. Ведь театр — сфера высокого искусства, а не экспериментальная площадка для молодых талантов.

— Вы правы. Но и мы, со своей стороны, должны сделать всё, чтобы не подвести мистера Гоулда, — тихо проговорила Джули Блант.

— Да, от нашего настроя будет многое зависеть, — согласился Чак. — Репетируем уже пятый месяц, и полагаю, что в итоге сможем выступить достойно. Завтра днём я зайду к мистеру Гоулду, и мы обсудим последние приготовления.

— А что ещё осталось доделать? — спросила Джули. — Ну, кроме декораций?

— Практически всё готово. Декорации обещали оформить уже завтра, костюмы закончили шить ещё в прошлом месяце. Но вы же знаете характер нашего режиссёра, его стремление быть точным даже в мелочах. Раньше его не устраивали костюмы, и костюмерам приходилось менять фасон несколько раз, а теперь он хочет заменить реквизит, который нашёл Билл. Вещи, по его мнению, не соответствуют той эпохе. Мистер Гоулд говорит, что именно детали передают атмосферу и отличают профессиональную постановку от любительской. По старой привычке он собирается сам подобрать подходящий инвентарь на блошином рынке.

— В этом его можно понять, современные критики готовы придраться к каждой детали, каждой мелочи.

— Джули, я с вами согласен, но вы же знаете о состоянии здоровья мистера Гоулда. Ему лучше ещё день отлежаться, чем искать подходящий реквизит в дождливую ноябрьскую погоду, но он и слушать этого не желает, — тяжело вздохнув, сказал Чак.

Джули, хорошо знакомая с режиссёром, улыбнулась и решительно произнесла:

— В этом весь мистер Гоулд — полностью посвящает себя любимой работе. Я завтра зайду его проведать и постараюсь убедить ещё несколько дней не нарушать постельный режим.

— Мисс Блант, давайте смотреть на вещи более оптимистично! Я надеюсь, что эта постановка окажется успешной, и мы будем играть в ней долгие годы, — резюмировал её партнёр по сцене, подходя к гримёрной.

* * *

В своей гримёрке Джули села на стул напротив зеркала и задумалась. Потом, посмотрев на часы, — полдесятого вечера — она собралась незамедлительно смыть с лица грим, как раздался стук в дверь.

— Кто там?

— Это я, Том.

— Проходи. Ты прямо как по расписанию. Каждую пятницу с цветами у гримёрки.

Худощавый парнишка лет семнадцати ничего не ответил на шутку мисс Блант. Протянув ей восхитительный букет тюльпанов с нежными белыми бутонами, он произнёс:

— Эти цветы для вас.

— И от кого же?.. Хотя зачем я спрашиваю? — улыбнувшись, проговорила актриса. — Ты же всё равно не скажешь. Позволь, догадаюсь. Отправитель пожелал остаться неизвестным?

— Вы правы, мисс Блант, так и есть, — смущённо ответил посыльный.

— Чудеса. Я служу в этом театре уже двадцать лет, практически каждую пятницу мне приносят красивый букет, и от кого — неизвестно! Том, ты можешь хотя бы намекнуть, кто этот джентльмен, который посылает цветы?

— Простите, мисс Блант, но мне нужно идти, — произнёс молодой человек и, попрощавшись, удалился.

Джули поставила букет в вазу, полюбовалась им и принялась смывать грим.

* * *

Смыв грим, актриса продолжала размышлять о будущей постановке. В этот вечер мисс Блант не хотелось идти домой, так как её там никто не ждал. Но когда она услышала, как уборщица захлопнула дверь гримёрной Чака, то поняла, что пора собираться. Взяв сумку и цветы, она вышла из комнаты.

По коридору ей навстречу шла Дороти Стивенс, актриса лет шестидесяти. Она возвращалась после спектакля, который шёл на главной сцене.

— Здравствуйте, миссис Стивенс. Как прошёл ваш сегодняшний спектакль?

— Добрый вечер, мисс Блант… — тепло ответила пожилая женщина. — Спектакль сыграли хорошо, но при полупустом зале. Мы сейчас имели неприятный разговор с мистером Дрейсоном, он подумывает о прекращении нашей постановки… Но не будем о грустном. А как у вас дела? Как настроение перед премьерой на следующей неделе?

— Надеемся, что до среды нам удастся провести ещё несколько репетиций с мистером Гоулдом и достойно выступить. Вдобавок ко всему я хочу в последний раз попробоваться на роль Гертруды в лондонском «Глобусе». Не знаю, как мне всё это успеть.

— Я уверена, у вас всё получится, — сказала собеседница. — Наша семья, да что там — практически весь город восхищается вашим актёрским талантом и красотой, лондонские режиссёры обязательно должны обратить на вас внимание.

— Право же, вы мне льстите, — улыбнулась Джули. — В сорок лет о красоте уже как-то и не хочется говорить. Давно надо было оставить мечты о большой сцене, а я всё продолжаю стучаться в эти закрытые ворота.

— А когда у вас пробы?

Джули вспомнила горький опыт своих предыдущих проб в столичных театрах, тяжело вздохнула.

— В понедельник. Завтра днём я отправлюсь проведать мистера Гоулда и постараюсь отпроситься на пробы. Ведь до премьеры осталось не так много времени, не знаю, отпустит ли он меня.

Миссис Стивенс, имевшая собственный опыт неудачных проб в разные театры, решила сменить тему, чтобы не расстраивать Джули:

— Как поживает мистер Гоулд? Давно я его не видела. Он всё реже стал появляться в театре. Мы живём по соседству и иногда с ним беседуем. Так вот, мистер Гоулд всегда говорит, что вы — его муза, и только благодаря вам поставленные им спектакли имеют успех у публики.

— Мистер Гоулд преувеличивает, — отмахнулась Джули.

— Ну что вы! — воскликнула Дороти. — Вы же играли практически во всех его постановках, и мистер Гоулд выбрал именно вас на главную роль в новом спектакле.

— Мне с самого начала карьеры посчастливилось работать под его руководством. Я окончила театральную школу, а когда двадцать лет назад пришла сюда на пробы, мистер Гоулд тут же утвердил меня на роль.

— Наверное, он сразу разглядел ваш талант! — женщина, прищурив глаза, хитро посмотрела на Джули.

— Не думаю. Скорее всего, просто сжалился над начинающей актрисой, которую никуда не брали.

Миссис Стивенс с ностальгией вспомнила и свои первые шаги в этом театре, и знакомство с молодым режиссёром Гоулдом, а потом сказала:

— К сожалению, в последнее время залы слабо заполняются, и мне бы очень не хотелось, чтобы мистеру Гоулду, как и другим опытным мастерам, пришлось по этой причине покинуть театр. Мистер Дрейсон всё больше делает ставку на молодых, и я даже не знаю, как к этому относиться.

Джули было непросто слышать о возможной отставке своего любимого режиссёра, но, собравшись с мыслями, она ответила:

— Увы, миссис Стивенс, мы живём в эпоху технологического прогресса, но несмотря на это мистер Гоулд не теряет оптимизма: он и в семьдесят верит, что театр — это самое высокое искусство, которое будет жить вечно. Но если спектакль провалится, и мистер Гоулд будет вынужден покинуть театр, то я последую за ним.

— Джули, давайте не будем сгущать краски перед премьерой и отбросим пессимизм. Мистер Гоулд — талантливый режиссёр и, возможно, именно ему удастся привлечь новых зрителей, и зал вновь будет заполняться, как в прежние времена.

Дороти посмотрела на часы, было почти десять вечера. После небольшой паузы она добавила:

— Скажу вам по секрету: мистер Гоулд, понимая, что у театра нет денег на рекламу, так верит в успех постановки, что все плакаты в городе с вами и Чаком оплатил из собственного кармана. Только, пожалуйста, никому не говорите, что услышали это от меня.

— Мистер Гоулд не перестаёт меня удивлять, — вздохнула Джули. — Это так свойственно ему… Театр — это вся его жизнь, и для того, чтобы этот спектакль удался, мистер Гоулд пойдёт на всё. Он верит, что премьеру ждёт большой успех.

— Я, к сожалению, не смогу прийти, у нас будут репетиции, но мой сын с невесткой уже купили билеты на ваш спектакль. Я желаю вам, Чаку и мистеру Гоулду успешной премьеры, — закончила разговор пожилая актриса.

Мисс Блант поблагодарила коллегу за тёплые слова и, попрощавшись, отправилась домой. Поздними вечерами она любила ходить пешком, а осенью — тем более. Погода уже не была такой жаркой, и листья под ногами приятно шуршали.

Зайдя по дороге домой в пекарню, она купила любимые круассаны с шоколадом. Поужинав, Джули, как обычно, немного посмотрела телевизор, проверила почту в интернете и, почитав книгу перед сном, легла спать.

ВТОРАЯ ГЛАВА

СУББОТА

Назавтра, несмотря на дождь, мисс Блант, как и планировала, после полудня направилась к небольшому полутораэтажному дому мистера Гоулда. Таких зданий было немало в городе.

В дверях она столкнулась с Чаком, он уже успел рассказать мистеру Гоулду о последних событиях и приготовлениях к премьере. Коллега мисс Блант после приветствия сообщил, что режиссёр очень взволнован, так как возлагает на постановку большие надежды.

— Успех непременно будет, — сказала мисс Блант, попрощалась с Чаком и прошла в дом.

Она разулась, повесила на вешалку промокший плащ и поставила зонт в специально отведённое место, после чего направилась в просторный кабинет мистера Гоулда, где тот проводил большую часть времени. Слева размещалась богатая библиотека; справа у окна стоял письменный стол, а напротив входа располагался камин, рядом с которым находились два кресла и маленький стол, заваленный книгами и газетами.

В это субботнее утро мистер Гоулд, как обычно, сидел в кресле у камина. Голову худощавого старого джентльмена уже давно покрыла седина. Он внимательно смотрел на языки пламени, о чём-то размышляя, пока не услышал голос мисс Блант:

— Добрый день, мистер Гоулд.

Увидев Джули, он заулыбался и даже поднялся, чтобы обнять её.

— Вам не стоило вставать…

— Джули, прошу тебя, никогда больше не говори так! Джентльмен должен вставать в присутствии дамы, — ответил режиссёр с доброй улыбкой.

— Мистер Гоулд, вы не перестаёте меня удивлять. Даже при такой суете, сопровождающей премьеру, вы не теряете расположения духа.

— Грусть — это плохо, — наставительно произнёс режиссёр. — За свою долгую жизнь я многое понял и усвоил несколько уроков, и самое важное — что нельзя грустить и отчаиваться. Надо радоваться каждому мгновению. Жаль, что осознание этого приходит в пожилом возрасте.

Хозяин кабинета приглашающе указал Джули на мягкое коричневое кресло, стоявшее ближе к стеллажам с книгами. Дождавшись, когда мистер Гоулд займёт второе, актриса произнесла:

— Вы, как всегда, правы, мистер Гоулд. У меня нелёгкая судьба. В раннем детстве я осталась одна, меня воспитывала тётя, я пережила много трудностей, и порой возникали мысли свести счёты с жизнью, но всегда появлялся кто-то, кто помогал преодолеть сложный период. Знаете, как я называю таких людей?

— Как? — спросил режиссёр.

— Ангелы. Да-да, именно ангелы. Хоть я и не религиозный человек, но убеждена, что они существуют и в человеческом обличье спускаются на землю, чтобы помогать людям пройти через испытания. А вы верите в ангелов? Верите в бога?

Мистер Гоулд улыбнулся и ответил:

— Знаешь, в жизни часто встречаются люди, которые по непонятным причинам стараются помочь, направить к чему-то. А как их называть — ангелы или как-то иначе, это неважно. По поводу твоего вопроса о вере в бога… Я родился в еврейской семье в Польше и младенцем вместе с близкими пережил холокост. Они были брошены фашистами в концлагеря и погибли, а я и мама остались живы, потому что нас спрятала польская семья. Я мало что помню из того времени, — мистер Гоулд сделал паузу, после чего задумчиво продолжил: — Всю свою долгую жизнь, из-за ужасающих событий холокоста, я сторонился религии, поскольку был убеждён, что бога просто не существует, и человек — сам хозяин своей судьбы, но сейчас чувствую, что у всего происходящего есть некий план. Как ни печально это осознавать, но с годами понимаешь, что ты практически не управлял своей жизнью, тебя всё время кто-то куда-то направлял, ты был актёром в глобальном спектакле, называемом Жизнью, а кто режиссировал этот спектакль — бог или какие-то другие силы — мне не известно.

— А почему вы взяли меня тогда, сжалились над начинающей актрисой? — Джули решила задать вопрос, который мучал её уже давно.

— Нет, это было бы непрофессионально с моей стороны. Режиссёр в первую очередь смотрит на человека, пытаясь разглядеть его потенциал, его внутренний мир, а тебя я взял, так как посчитал, что ты станешь хорошей драматической актрисой. И, как видишь, я оказался прав.

— Спасибо за предоставленный мне шанс. Познакомившись с вами, я начала по-другому смотреть на многие вещи.

Взглянув на актрису, мистер Гоулд заметил:

— Джули, ты должна понять, что театр — не главное в твоей жизни, ты ещё молодая и должна стараться создать семью.

— О чём вы говорите, мистер Гоулд?! — воскликнула Джули. — Мне уже сорок, а в таком возрасте сложно к кому-то привыкнуть. Кроме того, вы же знаете, какие сейчас пошли мужчины: таких джентльменов, как вы и Чак, практически не осталось. Вы для меня — как отец, а Чак — как брат.

— У тебя всё ещё впереди, — повторил мистер Гоулд.

Мисс Блант печально покачала головой:

— Я совсем одинока и никогда по-настоящему не любила. Всё, что у меня есть, — это работа в театре. Личная жизнь не сложилась: когда-то мне очень нравился один парень, он так красиво ухаживал… Но незадолго до свадьбы он встретил другую, бросил меня и женился на ней. С тех пор я одна.

Мистер Гоулд ничего не ответил.

— Если бы не вы и театр, то не знаю, что сейчас было бы со мной… — добавила Джули.

— Ты прекрасная актриса и я благодарен судьбе, что ты продолжаешь играть в моих постановках, — сказал режиссёр. — Ты бы могла выступать на лучших сценах страны, но осталась здесь.

— Вы же знаете, что я много раз отпрашивалась у вас, ездила на пробы, но меня никуда не взяли.

Режиссёр вздохнул и сказал:

— Я устал тебе повторять, что у этих снобов абсолютно нет вкуса, они ничего не понимают в театре. Ты прекрасная драматическая актриса, и если они этого не разглядели — значит, им недостаёт профессионального мастерства.

Джули посмотрела на режиссёра и, стесняясь, произнесла виновато:

— Мистер Гоулд, я хочу ещё раз поехать в Лондон и попробовать себя в роли Гертруды в новом спектакле «Глобуса». Честное слово, это будет последняя попытка.

— Да, конечно, я не против, ты замечательная артистка и достойна работы в лучших театрах. А когда ты хочешь ехать? — поинтересовался мистер Гоулд.

— Пробы в понедельник, а если меня утвердят на роль, то репетиции начнутся через два месяца, в январе.

— Я предполагал, что пробы будут после премьеры, но ты хорошо знаешь роль, так что я не возражаю.

— Спасибо! Я поеду заблаговременно, утром. Пробы днём, а вечером я успею прийти на репетицию.

— Мы и так много репетируем, ты вполне можешь взять выходной на один день.

— Обещаю вам, это в последний раз. Если и в этот раз меня не возьмут, я перестану пытаться. В понедельник решится моя судьба.

Режиссёр взглянул на расстроенную Джули и, стараясь подбодрить её, сказал:

— Судьбы решают не какие-то там театральные режиссёры, а мы сами, и если тебя не возьмут, ничего страшного. Жизнь на этом не заканчивается. У тебя есть прекрасная роль Рахели, и ты сможешь ещё много лет радовать публику, исполняя её. Посмотри, какие программки мы подготовили, Чак только что принёс их из типографии.

Джули взяла театральную программу, главная страница которой была посвящена их предстоящему спектаклю, взглянула на неё и задумчиво спросила:

— Мистер Гоулд, вы уверены, что спектакль удастся? Мы вчера беседовали с мистером Дрейсоном, он не совсем разделяет ваш оптимизм, предлагает не торопиться и перенести премьеру на месяц, чтобы мы смогли провести больше репетиций.

Мистеру Гоулду не совсем нравилась эта идея, он даже выбрался из кресла.

— Питер звонил мне сегодня, справлялся о моём здоровье, и я заверил его, что всё пройдёт на высшем уровне, и переносить премьеру нет необходимости.

— И что он вам ответил?

— Пожелал удачи и сказал, что ему всё больше нравится наша постановка. В ней масса загадок, непредсказуемых поворотов, и зрителю будет над чем подумать.

— Кстати, а почему вам так приглянулось именно это произведение?

Подойдя к заваленному бумагами письменному столу, мистер Гоулд взял одну из книг и протянул её Джули.

— Прошлой весной после одного из наших выступлений ко мне подошёл молодой человек и сказал, что он — писатель. Помнится, так волновался, что с трудом произнёс своё имя. Затем вручил мне эту книгу со словами: «Почитайте, там описана прекрасная история любви». Я торопился, но взял рукопись, поблагодарил автора, и мы распрощались.

— До постановки я даже не слышала об этом писателе, — сказала мисс Блант, рассматривая красочную обложку: «Акива и Рахель. История великой любви».

— Равно как и я на тот момент… — ответил режиссёр и продолжил: — Так вот. Я убрал рукопись на полку и совсем забыл о ней. Как ты знаешь, я регулярно посещаю книжные магазины и покупаю книги, которые планирую прочитать. В тот вечер я подготовил два новых томика, начал читать один из них, но книга показалась мне настолько неинтересной, что уже на пятой странице я её закрыл. Вторая тоже не впечатлила, я и её отложил в сторону. Пошарив на полке в надежде найти что-то новое, я наткнулся на забытую книжку того юноши. Взяв её, я подумал: «Видимо, и здесь меня ожидает разочарование. Наверняка будет скучно и неинтересно, и я не дойду даже до пятой страницы». Однако, к моему удивлению, я так увлёкся сюжетом, что закончил читать в пять часов утра со слезами на глазах. Эта книга произвела на меня такое впечатление, что на следующий день я её перечитал и решил сделать по ней театральную постановку.

Слушая режиссёра, мисс Блант продолжала листать книгу, временами вчитываясь в тот или иной отрывок. Затем она спросила:

— А что, автор так хорошо пишет?

— Он ещё молод, и ему нужно шлифовать мастерство, но сама история любви главных героев необычайно красива. Как выяснилось позже, роман написан по историческим фактам, а сама история любви между Акивой и Рахель произошла в Иерусалиме около двух тысяч лет назад. Она была практически забыта, но автору удалось вдохнуть в неё вторую жизнь, он так грамотно выстроил сюжет, что сопереживание героям возрастает и возрастает до самой кульминации.

Глядя на собеседницу, которая долистала книгу до конца и принялась читать послесловие, мистер Гоулд продолжил:

— Эта книга не о религии, как может показаться на первый взгляд. В ней рассказывается о трансформации личности и силе человеческой любви, о роли женщины в судьбе мужчины. О том, что любовь способна творить чудеса и даже из обычного неграмотного пастуха, который только в сорок лет начал изучать алфавит, может получиться один из великих мудрецов всех времён. Акиве удалось добиться этого только благодаря любящей жене Рахель, которая на протяжение всего пути помогала и поддерживала мужа. Она отправляла ему деньги, чтобы Акива продолжал учиться, хотя все говорили ей посмотреть правде в глаза, бросить этого пастуха, который не учится, а забавляется с другими женщинами. Но она верила, несмотря ни на что.

Немного подумав, режиссёр добавил:

— Не знаю, удастся ли ему написать что-либо более достойное, но это произведение у него получилось — он прочувствовал героев. Знаешь, это всегда видно — писательское отношение к персонажам. Оно непременно читается… иногда, может быть, не вполне явно, между строк, но — читается.

— Тут я с вами согласна, — сказала Джули. — Когда писатель не погружается в сюжет, в персонажей, как бы гениально ни была написана книга, это сразу чувствуется.

Мисс Блант положила книгу на стол и задумчиво посмотрела на режиссёра.

— Через некоторое время я пригласил его в театр, и мы договорились о постановке… Вот, собственно, и всё. В процессе работы над постановкой, я внёс некоторые изменения в сценарий, чтобы придать ему динамичности, хоть и старался максимально приблизить наш спектакль к оригиналу. А по поводу твоего вопроса, удастся спектакль или нет, то я считаю: это будет или оглушительный успех, или громкий провал.

— Мы постараемся не подвести вас, — уверила Джули. — Чак тоже делает всё, чтобы подготовиться к премьере.

— Да, Чак много работает, — согласился мистер Гоулд. — Если бы не он, не знаю, как бы я справлялся. Он успокоил меня, сказав, что к премьере практически всё готово, а то, что осталось подобрать из реквизита — подсвечники, пару кружек и прочую утварь — я сам хотел купить на блошином рынке: ведь нужно подобрать нечто особенное, то, что будет передавать атмосферу той эпохи, а на складе ничего подходящего не нашлось.

— Вам что, обязательно этим заниматься самому, могли бы отправить кого-нибудь? — поинтересовалась мисс Блант.

— Джули, ты же знаешь мой метод работы, я должен контролировать весь процесс: от того, как правильно выстроить свет в каждом акте и до покупки недостающего инвентаря. У хорошего режиссёра в каждой сцене всё должно быть тщательно подобрано, продумано до мелочей, поскольку малейшая деталь — часть большого действия, и она не должна отвлекать внимания зрителя от главного. Этому я научился у своих театральных наставников.

— А блошиный рынок по каким дням работает?

— Только по выходным — в субботу и воскресенье до четырёх часов. Я собирался пойти с утра, только сердце прихватило, — режиссёр приложил руку к левой стороне груди. — Сейчас отпустит — и соберусь. Ты составишь мне компанию?

— Уже три часа, а вы сегодня неважно выглядите, — обеспокоенно сказала Джули. — У вас красное лицо, наверное, давление подскочило. Вы отдыхайте, а у меня сегодня выходной, и нечем себя занять. Я сама пойду за кружками и старинными подсвечниками, а вы, пожалуйста, постарайтесь соблюдать постельный режим.

Режиссёр разделял опасения Джули, что если его состояние и в самом деле ухудшится, мистер Дрейсон перенесёт премьеру на неопределённый срок. Он решил прислушаться к просьбе не выходить из дома.

— Хорошо! Мне, наверное, и в самом деле лучше прилечь. Я сейчас напишу тебе список необходимого реквизита для спектакля, и желательно купить это всё сегодня, так как завтра я планирую провести ещё одну репетицию.

— Завтра же выходной!

— Я попрошу Чака вызвать звукорежиссёра, осветителя и других работников, мне хочется пройтись по всему материалу.

— Хорошо. Надеюсь, к завтрашнему дню вы будете чувствовать себя гораздо лучше, а если ваше состояние останется прежним, то вам следует соблюдать постельный режим ещё несколько дней.

— Уверяю тебя, что я буду в полном порядке, — улыбнувшись, произнёс мистер Гоулд и добавил: — На тумбочке лежат деньги. Возьми, сколько тебе нужно.

— У меня есть. Давайте я куплю всё необходимое, а потом вы мне отдадите.

— Не понимаю, как у тебя ещё что-то остаётся от той мизерной зарплаты, которую вы получаете в театре.

— Это искусство. Мы же деятели искусства и должны хорошо владеть своим ремеслом, — пошутила Джули.

— Так, возьми деньги и не спорь со своим режиссёром! — Мистер Гоулд показал на невысокую старую тумбу у двери. — А то у меня от переживаний может ещё выше подняться давление, хотя, по-моему, дальше уже некуда.

— Вы всегда умели работать с актёрами и заставить сделать так, как вам нужно.

Они рассмеялись.

Мисс Блант отправилась на блошиный рынок, находившийся в четырёх кварталах от дома мистера Гоулда, по дороге любуясь старыми улочками и скверами. Подойдя к месту, Джули увидела всего два ряда, где торговцы предлагали старые вещи, монеты и прочие товары того же толка. Закупив всё необходимое, она уже собиралась покинуть рынок, но, проходя мимо пожилой женщины, торговавшей картинами, остановилась. Внимание Джули привлекли три развёрнутых холста без рам.

Она интересовалась живописью и уже давно собиралась украсить ей стены своей квартиры. Почему бы не начать воплощение мечты сейчас? Джули подошла ближе, чтобы лучше разглядеть холсты. Женщина заметила её интерес:

— Здравствуйте, мисс. Какая из них вам понравилась? Если возьмёте все три, сделаю скидку.

Но Джули настолько пристально разглядывала холсты, что даже не услышала её. Она медленно переводила взгляд с одной картины на другую, изучая их. На первой, под названием «Медведь», датированной 1929 годом, изображены ясное утро в лесу и гонящийся за кем-то медведь. Второе полотно, называвшееся «Рыбы», запечатлело день и солнечные лучи, проходящие сквозь воду. В прозрачных волнах резвились две рыбки. Эта картина имела дату 1932 год. Третья же, от 1939 года, названная «Сова», изображала закат. Солнце плавно заходило за горизонт, зеленел густой лес, а на ветке дерева сидела сова…

Ещё раз тщательно рассмотрев картины, не слушая, что говорит их хозяйка, Джули поинтересовалась:

— Кто автор?

Развернув картину и прищурившись, женщина по слогам прочла: «Йозеф Шварц, Майнц».

— Вы продаёте картины и даже не знаете, чьи они? — удивилась актриса.

— Я далека от живописи, я простая доярка… — как бы оправдываясь, ответила женщина. — Мой отец умер в прошлом месяце, и когда я разбирала старые вещи на чердаке, то увидела эти картины. Он прятал их от властей.

— Каких властей?

Не обратив внимания на вопрос, продавщица продолжала:

— Он привёз их из Германии после войны. Там ещё часы были, и фляжка немецкого офицера. Забирайте эти три картины, часы и фляжку, всё за сто фунтов…

— Да не нужны мне часы и фляжка, тем более немецкого офицера, — ответила Джули. — Я хочу только эти картины. Сколько просите?

Подумав, пожилая женщина произнесла:

— Шестьдесят фунтов.

Мисс Блант не стала торговаться. Уплатив требуемую сумму, она свернула холсты и аккуратно уложила их в пакет вместе с прочими покупками.

Дома после ужина она повторила роль, а потом достала из шкафа купленные полотна. Разложив их на столе и прижав края книгами, чтобы снова не свернулись, Джули принялась разглядывать живопись с ещё бóльшим вниманием. Она никак не могла понять, почему эти картины так ей понравились. На самой ранней была надпись: «Майнц, Германия, 1929 год». Аккуратно свернув два других, Джули переместила холст с медведем в центр стола, придавила углы книгами и вновь принялась изучать. Часы показывали полночь, когда Джули, впечатлённая картиной, отправилась спать.

МАЙНЦ, ГЕРМАНИЯ, 13 НОЯБРЯ 1929 ГОДА

— Йозеф, почему ты не танцуешь, а сидишь и грустишь в столь важный для меня день? Твой лучший друг сегодня женится! — сказал мужчина лет тридцати, похлопывая по спине друга, сидящего за одним из столом в роскошном ресторане.

— Клаус, мне сейчас не до танцев. Я, наверное, влюбился, — задумчиво ответил худощавый молодой человек.

— Что это на тебя нашло? — спросил жених, одетый в дорогой белый костюм с красным галстуком-бабочкой. — Идём веселиться!

— Я вполне серьёзно. Скажи мне, пожалуйста, а кто эта красивая девушка?

— Какая? — не понимая, о ком именно идёт речь, переспросил Клаус.

— Стройная брюнетка с большими глазами, сидит одна вон там, — Йозеф кивнул в сторону стола у стены.

Устремив взгляд в указанном направлении, Клаус увидел подругу детства его молодой жены.

— Это Лия. Она работает учителем в школе. Кстати, еврейка, как и ты… но тебе лучше забыть о ней, так как она здесь не одна.

— А с кем же?

— С Паулем. Наверное, он куда-то вышел. Хотя обычно он не отходит от неё ни на секунду. Жуткий зануда… Кстати, они скоро собираются пожениться, так что поищи для знакомства других девушек. Видишь, сколько их здесь?

— Расскажи мне о Лие, — попросил Йозеф.

Сев рядом, Клаус Нольде налил стакан воды, чтобы утолить жажду и хоть чуть-чуть передохнуть от танцев, и произнёс:

— Она в раннем детстве с родителями переехала в Майнц, ещё могу сказать, что она не любит шумных компаний и предпочитает спокойное времяпрепровождение.

— А кто такой этот Пауль?

— Я познакомился с ним на двадцать пятом дне рождения Лии, куда нас с Тильдой пригласили ещё весной, и с тех пор я его избегаю. — Посмотрев по сторонам и убедившись, что никто из гостей торжества его не слышит, Клаус продолжил: — Пауль — учитель математики в школе, где работает Лия. Находиться в его компании просто невозможно: он постоянно поучает её, придирается ко всему, даже к мелочам. Доходит до того, что он учит, как вести себя, как стоять, как сидеть, даже как наливать воду в стакан… Но раз Лия всё это терпит — значит, он её устраивает. Так что поищи себе другую девушку. На немецкой свадьбе тебе вряд ли встретится ещё одна Лия, но красивых девушек здесь достаточно…

— Я хочу познакомиться именно с ней. Никогда не прощу себе, если этого не сделаю… Клаус, дружище, ты же понимаешь: эта девушка — именно мой типаж. Спокойная, красивая, нежная, с хорошими манерами и к тому же учительница. Она будет прекрасной женой и матерью. Ты согласен?

— Йозеф, я теперь понял, почему мы с тобой столько лет дружим. Дело в том, что нам нравятся разные девушки, — улыбнулся Клаус. — Мы и в университете всегда выбирали разных и никогда не конфликтовали по этому вопросу. Скажу тебе прямо, Лия не в моём вкусе: мне нравятся более раскрепощённые девушки, такие, как Тильда, стройные блондинки с голубыми глазами. Ну, ты меня понимаешь…

— Нет, не понимаю, — перебил друга Йозеф. — Я сейчас ничего не понимаю и ни о чём не могу думать. Все мои мысли — только о ней.

— А мои — лишь о том, чтобы это всё поскорее закончилось, и мы с Тильдой остались наедине. А если она увидит, что я подошёл к другой… Ты же знаешь, чем это может мне грозить.

— Вот что тебе точно будет грозить — это если Тильда узнает об интрижке с той блондинкой в Гамбурге прошлым летом. Как её звали? Марта, да? И если ты сейчас же не исполнишь мою просьбу, то этой ночью точно останешься наедине, но с самим собой.

— Перестань шантажировать меня той историей! — недовольно пробурчал Клаус. — Ты же знаешь, что я был пьян… и если об этом хоть что-то узнает Тильда, мне несдобровать.

— Даю слово, что перестану — с той самой минуты, как ты познакомишь меня с Лией. Пожалуйста, Клаус, сделай это ради меня, я тебя очень прошу.

— Ты что, решил жениться? — усмехнулся друг.

— Пока не знаю, но ничего подобного со мной раньше не случалось. У меня такое чувство, будто я встретил девушку из своих грёз. — Йозеф мечтательно закатил глаза. — Я должен с ней познакомиться, и ты можешь мне в этом помочь.

— Каким образом?

— Ты же знаешь её! Подойдёшь и представишь: «Это Йозеф Шварц, мой друг и коллега, тоже врач, он желает с вами познакомиться».

— А если появится этот зануда? — спросил Клаус.

— Тогда пройдём мимо и просто поздороваемся. Сделай это ради нашей дружбы.

— Ты всегда умел находить веские аргументы, — встав со стула и набравшись решимости, вздохнул Клаус.

— Спасибо, друг, — произнёс Йозеф, поднялся, застегнул верхнюю пуговицу пиджака и пригладил волосы.

— Только дай мне подумать, как сделать так, чтобы не испортить отношения с занудой. — Клаус наморщил лоб. — Если они поженятся и мы будем дружить семьями, то Пауль до старости будет напоминать мне, что я познакомил тебя с его невестой.

— Не волнуйся заранее, — усмехнулся Йозеф. — Она может в любой момент передумать.

— Пойдём, пока я не передумал. Постараюсь тебе помочь, но помни, что я делаю это только ради тебя, так как ты — мой лучший друг, а не из-за твоего подлого шантажа, — подчеркнул Клаус.

Они подошли к Лие, Клаус представил их друг другу. Йозеф внимательно рассмотрел девушку и, услышав нежный голос, подумал: «Вблизи она ещё прекраснее, нежнее и изящнее… Она — именно та, кого я всегда мечтал встретить».

* * *

Рано проснувшись, Джули долго размышляла об увиденном во сне. Она свернула полотно и убрала на шкаф в прихожей, решив, что сегодня же отнесёт холсты в багетную мастерскую. Ради этого она готова расстаться даже с оставшимися у неё в кошельке тридцатью фунтами.

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Несмотря на выходной день, актёры и другие работники театра по просьбе мистера Гоулда беспрекословно согласились провести внеочередную репетицию в воскресенье днём. Мистер Гоулд, который начал обзванивать всех в субботу после обеда, говоря о срочных причинах переноса репетиции с понедельника на воскресенье, сослался на своё улучшившееся самочувствие, но мисс Блант догадалась, что это было связано с её отъездом.

В этот воскресный день Джули, как обычно, немного опаздывала на репетицию, но первым делом забежала в багетную мастерскую неподалёку от театра. Разложив полотна перед Джеймсом Кларком, хозяином мастерской, актриса произнесла:

— Добрый день, мистер Кларк. Хорошо, что вы открыты, несмотря на выходной.

— Здравствуйте, мисс Блант, — вежливо ответил пожилой мужчина. — У нас семейный бизнес, и лишние заказы не помешают. Чем могу быть полезен?

— Вы можете оформить в багет три эти картины?

— Конечно. А какой цвет вы предпочитаете?

— К сожалению, я ничего не смыслю в оформлении картин. Хотелось бы целиком довериться вашему вкусу. Какие у вас расценки?

— Если исходить из размеров данного полотна, то одна рама может стоить от семи фунтов.

— А как они выглядят?

— Я сейчас принесу вам несколько образцов, которые, по моему мнению, будут гармонично сочетаться с красками на этих полотнах. А вы выберете те, что понравятся вам больше всего.

Свернув холсты, Джеймс Кларк направился вглубь мастерской и уже через минуту выложил перед актрисой несколько образцов. Мисс Блант выбрала понравившийся багет и поинтересовалась, сколько это будет стоить.

— Оформить три картины именно так — сорок пять фунтов, — ответил мистер Кларк. — Вы выбрали один из самых дорогих вариантов, он прекрасно подойдёт к этим картинам. Если дорого, вы можете выбрать, например, эти белые — всего по семь фунтов за картину…

— Нет, мне понравились именно эти, и цена тут не главное. У меня с собой тридцать фунтов, я могу отдать вам их сейчас, а оставшиеся пятнадцать принесу завтра.

— Вы можете оплатить после окончания работы, — сказал мастер, сворачивая полотна. — Мисс Блант, мы знакомы уже не первый год. Хотя вы нечасто балуете нас своим присутствием, ваши афиши всегда у нас перед глазами.

Мистер Кларк указал на стеклянную дверь. Сквозь неё Джули увидела рекламный щит с ней и Чаком. Большими буквами было выведено: «Акива и Рахель», а чуть ниже, шрифтом помельче, — «История любви, которая никого не оставит равнодушным».

— Мы с семьёй обязательно придём посмотреть на вас и всё действо, — улыбнулся мистер Кларк.

— Приходите! Обещаю: вы не пожалеете.

— Спасибо, непременно придём.

— А сколько уйдёт времени на все картины?

— У меня лежат и другие заказы. Понадобится как минимум два-три дня.

Мисс Блант настоятельно попросила мастера успеть к завтрашнему вечеру закончить работу хотя бы над одной картиной. Из уважения к актрисе Джеймс согласился, а работу над двумя другими пообещал завершить во вторник.

Поблагодарив мастера и вручив ему тридцать фунтов, Джули заторопилась к выходу, но тут мистер Кларк поинтересовался:

— Какую картину следует оформить в первую очередь?

Взвесив все за и против, актриса остановила выбор на самой старой, с подписью «Майнц, Германия, 1929 год».

Джули решила взять такси, поскольку опаздывала на репетицию. Сев на заднее сиденье, она назвала адрес и, убаюканная ровным движением, заснула.

МАЙНЦ, ГЕРМАНИЯ, 13 НОЯБРЯ 1929 ГОДА

— Спасибо, что согласились со мной потанцевать, — держа в ладони нежную руку девушки, произнёс Йозеф Шварц.

— Клаус очень просил, и в день его свадьбы я не могла отказать, — ответила Лия, которая едва доставала ему до плеч.

— Я сказал Клаусу, что вы необыкновенно красивы и что не смогу сегодня заснуть, если не потанцую с вами.

Лия смутилась и, чтобы сменить тему, поинтересовалась:

— Какая красивая мелодия, вы не знаете, кто её автор?

— Это Фридерик Шопен, Вальс до-диез минор. Порой это произведение называют Вальс номер семь, до-диез минор, поскольку его считают седьмым вальсом, сочинённым Шопеном.

— Вы так хорошо разбираетесь в музыке? — девушка с удивлением посмотрела на Йозефа.

— Это всё моя мама. Она мечтала чтобы я стал известным пианистом, и ещё в детстве записала меня на фортепиано. Я имел определённые успехи, но бросил музыкальную школу, прозанимавшись около пяти лет, о чём порой весьма сожалею. Разумеется, я бы не стал известным музыкантом, но зато мог бы длинными вечерами исполнять для любимой женщины и своих детей такие прекрасные произведения.

— А кто ваш любимый композитор?

— Бетховен. Но с этого момента седьмой вальс Шопена займёт в моём сердце особое место, — ответил Йозеф. — А какому композитору вы отдаёте предпочтения, прекрасная Лия?

— Мне очень нравится Иоганн Штраус. По моему мнению, его музыка лёгкая и воздушная.

— У вас прекрасный вкус, — продолжая вальсировать, произнёс молодой человек и после паузы продолжил: — Лия, позвольте заметить, вы прекрасно танцуете.

— Я в детстве занималась балетом, но потом пришлось бросить.

Помолчав, Лия спросила:

— Йозеф… разве это не еврейское имя?

— В ваших устах моё имя звучит так, как оно раньше никогда не звучало.

— Если не хотите, можете не отвечать.

— Да, это так. Мы с вами одной национальности, и то, что мы встретились сегодня здесь, на немецкой свадьбе, — это судьба.

— В нашем городе встретить, как вы выразились, «людей нашей национальности», — не такое уж редкое явление, — девушка улыбнулась. — Не зря же Майнц называют Иерусалимом-на-Рейне.

— Позвольте с вами не согласиться, — пытаясь отстоять свою точку зрения, продолжил Йозеф. — Вам всё равно не удастся переубедить меня по поводу судьбоносности нашей встречи. Что же касается Иерусалима-на-Рейне, то каждый трактует это по-своему. Например, местные евреи говорят, что город носит такое неформальное название потому, что они поселились в Майнце ещё в начале десятого века и основали здесь крупнейшую еврейскую общину Германии, а немцы полагают, что это название происходит оттого, что город был основным центром христианизации германцев.

— Хорошо, не буду с вами спорить.

— Это благоразумно с вашей стороны, — неловко пошутил Йозеф.

После небольшой паузы он спросил:

— Давно ли вы знакомы с Тильдой?

— Я переехала сюда в десять лет. Тильда жила в соседнем доме и помогала мне привыкнуть к новому городу, к новым людям. С того самого времени мы и дружим. А откуда вы знаете Клауса? Вы с ним работаете?

— Мы вместе учились в университете.

— Клаус сказал, что вы врач, это выдумка или правда? — с интересом спросила девушка.

— Да, я врач, и смею заметить, очень хороший.

— А какой вы врач? Хирург, как и Клаус?

— Нет, я выбрал другую специализацию — стоматологию.

— Наверное, у вас очень интересная работа! А я — простая учительница младших классов.

— Простых учителей не бывает, — возразил Йозеф. — Это очень важная специальность, так как именно педагоги формируют личности детей.

Посмотрев в сторону стола, где сидел уже побагровевший от ярости Пауль, девушка опустила голову и тихо сказала:

— Простите, но мне пора идти.

— Это потому, что ваш кавалер вернулся? — тоже глянув на Пауля, мрачно спросил Йозеф.

— Мне в самом деле нужно идти.

— Прошу вас, давайте хотя бы завершим вальс. Мне никогда не было так хорошо.

Взглянув на разгневанного Пауля, девушка продолжила танец. После некоторого молчания Йозеф сказал:

— Надеюсь, что вы простите мою откровенность, но вы с ним абсолютно не подходите друг другу.

— Я тоже прошу меня простить, но мне не хочется обсуждать это, — чуть побледнев, ответила Лия.

— Поверьте, вы предназначены для другого, — продолжал молодой человек.

— И для кого же, если не секрет? — с сарказмом спросила она.

— Вы предназначены для меня, — уверенно сказал Йозеф. — Я понял это с той самой секунды, как только увидел вас.

— Прошу, не стоит бросаться такими словами. Я не верю во все эти истории про любовь с первого взгляда, — взволнованно произнесла девушка. — Вдобавок ко всему это всё лишнее, так как скоро я выхожу замуж.

— Готов поспорить на коробку конфет, что если вы дадите мне месяц, я докажу, что я — именно тот, кто вам нужен.

Слабо улыбнувшись, Лия ответила:

— Увы, но у вас нет месяца. После этого танца мы прекратим наше общение.

— Тогда придётся работать в экстремальных условиях, — пошутил Йозеф. — В таком случае я постараюсь вас убедить в течение этого танца. Надеюсь, после моих слов вы одумаетесь и не совершите столь опрометчивого поступка.

— Только напрасно потратите время.

— Лия, вы готовы поспорить или же струсили? Только как порядочный человек, я должен вас предупредить, что в университете, помимо прочего, я изучал психологию.

— Ну что ж, давайте пробуйте, только это всё напрасно. Я уже говорила, что не верю в чудеса и скоро выхожу замуж, — решив принять вызов, серьёзно произнесла девушка.

Йозеф собрался с мыслями и спросил:

— Ответьте мне, и в первую очередь самой себе, хотите ли вы провести всю жизнь рядом с нелюбимым человеком? Жить с ним, рожать ему детей, встречать после работы, ложиться спать и просыпаться рядом?!

— Зачем вы это говорите? Я уже всё решила, — грустно произнесла Лия.

Но Йозеф не собирался отступать и продолжил:

— Я прошу вас не делать этого. Дайте мне шанс доказать, что вы достойны самого лучшего, что вы можете любить и быть любимой…

Девушка засмущалась и опустила голову. Йозеф ещё крепче сжал её ладонь и прошептал ей на ухо:

— Лия, возможно, мои слова покажутся вам странными, но я не хочу расставаться с вами. Я хотел бы, чтобы эта музыка длилась вечно.

— Увы, Йозеф, как вы, наверное, знаете, всё имеет свой конец. Совсем скоро прозвучат последние аккорды и мы с вами распрощаемся навсегда.

Йозеф и не думал сдаваться.

— Лия, ответьте мне, пожалуйста, разве конец чего-то не означает начало нового? Разве конец дня не означает начало вечера, а конец вечера — начало ночи? Совсем не обязательно, чтобы с этим танцем для нас всё закончилось. Мне бы хотелось, чтобы он послужил началом следующего этапа нашего знакомства. Знаете что, после танца я приглашаю вас прогуляться. Давайте сбежим от всех и пройдёмся по ночному Майнцу.

Ещё раз посмотрев в сторону кипящего от гнева Пауля, Лия ответила:

— Спасибо за приглашение, но совсем скоро я собираюсь уходить, причём без вас. Вы можете пригласить на ночную прогулку кого-нибудь другого: здесь много симпатичных девушек.

— Мне никто не нужен, кроме вас, — продолжал упорствовать Йозеф. — Если вы откажетесь, то я даже не взгляну на других девушек на этом торжестве. С мыслями о вас я дождусь конца свадьбы, и затем отправлюсь домой и буду рисовать, — прошептал врач.

— Вы умеете рисовать? — заинтересованно спросила Лия.

— Да, — кивнул Йозеф. — В юном возрасте я посещал художественные кружки и даже брал частные уроки. У меня было много набросков и зарисовок, но сегодня, как ни символично это звучит, я хочу начать первую серьёзную работу.

— А я с самого детства мечтала научиться рисовать, — призналась Лия, — но так и не смогла. И что вы собираетесь изобразить?

— Свой сон.

— Что? — переспросила она. — Вы сказали «сон»?

— Да, я увидел его этой ночью. Я долго искал интересный сюжет, и этот сон так меня затронул, что я решил посвятить ему свой дебют.

— Как интересно… — выдохнула девушка.

— Вообще мне редко снятся сны, тем более цветные. И сегодняшний я решил запечатлеть на холсте.

— И что же это за сон?

— О, это секрет, и я не собираюсь делиться им с девушкой, так цинично отказавшейся пройтись со мной по ночному городу, — сказал Йозеф в надежде заинтересовать Лию.

— Ну что же, это ваше право. Как хотите.

Когда зазвучали последние аккорды, Йозеф предпринял ещё одну отчаянную попытку:

— Лия, может быть, вы согласитесь встретиться со мной завтра вечером? Я расскажу вам о сне и о процессе работы над картиной…

— Нет, простите, мне нужно идти. Да и музыка уже закончилась.

— Мне нужно снова вас увидеть, — попросил Йозеф. — Пожалуйста, дайте мне шанс.

— Шансы дают не люди, а Тот, кто восседает на Небесах, так что если нам представится случай, то мы встретимся.

— А я верю в то, что люди сами вершат свои судьбы, и если мы решим, что хотим быть вместе, то никто и ничто не сможет нам помешать, — с полной решимостью встретиться с Лей снова произнёс Йозеф.

— Не буду с вами спорить.

Прощаясь и постепенно выпуская нежную ладонь девушки из своей, Йозеф тихо сказал:

— Я очень рад нашему знакомству. Этой ночью, рисуя картину, я буду думать только о вас, Лия.

* * *

Прибыв по адресу, водитель разбудил спящую пассажирку. Джули взглянула на часы, поняла что репетиция уже началась, и поспешила к главному входу. Войдя в зал, она увидела, как мистер Гоулд с места в зрительном зале делает замечания Чаку, который в отсутствие напарницы репетировал монолог. Режиссёр хотел ещё раз донести до актёра своё видение главного персонажа, чтобы Чак лучше вжился в роль. Тот с должным почтением внимал словам мистера Гоулда, а служащие театра в это время приводили в порядок декорации для первого акта. Спектакль состоял из четырёх актов, разделённых антрактом.