Бесплатный фрагмент - Демоника

Те, кто не привлекает внимания, — хуже всех. Они тихо появляются и снова исчезают. Никаких следов в лужах крови. Никаких свидетелей. Не люди, — выродки, звери… Но один след всегда остается. Скрытый за пределами этого мира, далеко от взора смертных. Именно там я буду искать их…

(Николас Фэрпойнт, Зверолов. 1349 г. от Р.Х.)

Предисловие от автора

Этот роман был моим первым и, вероятно, последним опытом написания произведений по мотивам компьютерных игр, поскольку в дальнейшем у меня уже не возникало желания повторять нечто подобное. Как писал классик, «Теперь уж в это мне ребячество не впасть, но кто б тогда за всеми не повлёкся?». Малоизвестная игра «Демоника: Зов Смерти», созданная усилиями малоизвестных чешских разработчиков, встретилась мне в 2006 году, произведя на тот момент определённое впечатление, побудившее потратить время на написание этого труда, способного и по сей день заинтересовать и увлечь.

Откровенно говоря, в игре, которая, безусловно, была сделана талантливо и с любовью, присутствовало немало погрешностей и недочётов, как сугубо технических, что можно было списать на сжатые сроки подготовки, так и сценарных, выражавшихся в нарушении исторической и фактологической достоверности, нарушении внутренней логической непротиворечивости и так далее.

Бредовые ситуации в духе эпопеи с вином для стражника или ключа, заметного на дне во мраке болота; главный герой считает себя отталкивающим изгоем, но при этом персонажи общаются с ним довольно охотно, открыто и доброжелательно. Вместе с тем речь персонажей зачастую неестественна, театральна и наигранна. В ответ на простой вопрос незнакомцу могут выдать полотно подробностей, о которых он не спрашивал.

А сопоставив указанные даты с возрастом персонажей и фактами из откровений главного героя, можно сделать неожиданные выводы. В игре присутствовали и некоторые неуместные клише, скорее портившие в целом небанальную картину, да и финал выходил несколько смазанным, а история — скомканной.

Но, так или иначе, признавая объективные погрешности, о которых можно и нужно говорить, игроки полюбили «Демонику» вопреки всему сказанному за ту нестандартную идею, форму подачи и атмосферу, которая там царила.

Замечательное музыкальное сопровождение усиливало драматизм происходящего, а голос великолепного актёра озвучания — Петра Гланца (Иващенко) — вновь и вновь заставлял ожидать очередную литературно-художественную вставку, обилие которых, в основном, вытягивало на себе игру, заставляя пройти её до конца. Немногочисленная, но верная аудитория ожидала продолжения, которое, с одной стороны, даже готовилось к выходу, но позднее было отменено. Возможно, это и к лучшему, поскольку в некоторых ситуациях точка всё-таки предпочтительнее многоточия.

Как бы то ни было, поклонники долгое время твердили, что подобная история куда лучше воспринималась бы в качестве замечательной книги, нежели обманывающей ожидания игры (иллюстрации, описание и предварительные обещания явно преследовали коммерческую цель, не оправдавшуюся на деле: никаких тебе «классов», «уровней», «опыта персонажа», «сложной системы магии» или «динамичного экшна», поскольку в бою герой участвовал сравнительно редко, и то — немногочисленные сражения проходили весьма схематично). Вся соль игры была в текстах — игровых описаниях, диалогах и, конечно же, литературных вставках, описывавших всё то, чего не могла передать нехитрая графика.

Игровую и художественную условность речи персонажей и отдельных событий ещё можно принять: в конце концов в театрализованной драме допустимо общение высоким штилем, чуждое бытовой повседневности, а художники-импрессионисты ставили целью не передачу бытовой достоверности посредством скрупулёзной дотошности, но донесение чувств и ощущений посредством общих штрихов и мазков. Однако сохранится ли дух оригинального творения без музыки, картинки и вкрадчивого голоса диктора? Судить вам.

Мною были использованы оригинальные тексты, диалоги и события из игры, местами несколько переработанные, изменённые и дополненные, поскольку не всё то, что уместно в компьютерной игре, адекватно воспримется в формате литературного произведения, как и наоборот. В то же самое время мною были сохранены некоторые оригинальные фразы и ситуации, даже вызывавшие у меня определённые сомнения. И, безусловно, я не претендую ни на авторство самой истории, ни на авторство оригинальной идеи — исключительно на авторство новеллизации, ведь я всего лишь взялся за труд — внимательно и деликатно систематизировать и воспроизвести поданные нам фрагменты истории, заполнив пробелы новыми смысловыми оттенками.

Как бы то ни было, произведение, изначально написанное в качестве подарка для представителей довольно узкой аудитории поклонников оригинальной игры, оказалось весьма интересным и для людей, весьма далёких от компьютерных игр, что говорит о его самостоятельной художественной ценности. Возможно, оно понравится и вам.

Пролог

Сон уже долгое время не приносит мне покоя. Как только я закрываю глаза и ужасная усталость заставляет меня заснуть — они приближаются. Бесчисленное множество смертельно бледных лиц. Глаза, полные страдания. Уста, испускающие никем не слышимый пронзительный крик. Дети и старики, женщины и мужчины. Все — связанные друг с другом в царстве смерти, откуда не возвращаются.

Каждый раз, когда они появляются в моих снах, — мои раны открываются вновь. Каждый раз — одно и то же пробуждение. Незнакомая комната и странный враждебный город за окном. Горячая свежая кровь льется из ран на моих ладонях. Ночь безмолвствует. Я в полном одиночестве. Сижу в темноте и жду наступления нового дня. Дня, когда мне, может быть, снова придется оказаться среди них.

Это — моя работа. Я Николас Ферпоинт. Зверолов. Я Хареш — аль — Дорем: «Тот-Кто-Говорит-С-Мертвыми». Я преследую самых страшных монстров рода человеческого: выслеживаю и убиваю детоубийц, отравителей городских колодцев и поджигателей домов с мирно спящими невинными людьми.

Иногда я прихожу по приглашению, иногда сам отправляюсь в город, где, по слухам, произошло подобное зверство. Мне редко рады, и все счастливы, когда мое задание выполнено и я ухожу. Мне все равно, я уже привык. Мне не требуется благодарность, дружба или понимание. Я видел худшее из того, что только может быть в этом мире. Я знал лишь гнилые, червивые яблоки из райского сада.

Клэрис всегда говорила, что, несмотря на все яды, которыми мы притупляем наше сознание, большинство Звероловов все равно кончает свою жизнь самоубийством. Я никогда не сомневался в ее словах, хотя сама она являла собой исключение.

На самом деле я изгнанник. Люди вряд ли поймут и примут те методы, которыми я действую. По мере того, как я веду расследование, мои подвалы наполняются трупами допрошенных мною людей. Один неверный шаг — и я могу окончить свое существование под топором палача или на костре. Таким образом, каждое задание превращается в гонку. Успею ли я закончить задание, прежде чем мой подвал обнаружат? Хватит ли у меня времени замести все следы?

За моей спиной осталось несколько убитых чудовищ и большое количество досужих сплетен и подозрений. Я — чудак, который никогда не снимает капюшон и перчатки, весь в татуировках, как язычник. Я герой и спаситель для одних, молот ада для других. Я чародей. Почему я это делаю? Я не спаситель мира, и не герой. Я делаю это потому, что не умею ничего другого. И потому, что я обещал Клэрис не останавливаться, пока будет хватать сил. А эта клятва значит для меня больше, чем что-либо другое в этом мире. Здесь мне нечего терять, но там — она спросит с меня, насколько я преуспел…

Возможно, я лишь пытаюсь убежать от своего прошлого. Я не знаю…

Когда я был молод, я верил, что боль очищает. Я верил, что с кровью уйдут и мои грехи. С каждой раной ближе к Прощению. С каждым шрамом и царапиной. Я ошибался.

Ошибался и священник, что старался «сделать меня лучше». Боль никогда не делала меня лучше, она делала меня сильнее, решительнее. Я отлично помню тот момент, когда ко мне пришло видение. Я вырвал кровавый кнут из рук отца Грегора, сломал его и бросил на пол у его ног. Я никогда бы не смог избавиться от своего греха. Я сам был этим грехом. Меня не всегда звали Николасом Фэрпойнтом. Я родился во Франции, в 1324 году, под именем Джона Мортимера. Мое рождение хранилось в секрете, поскольку мой отец был не кто иной, как сэр Роджер Мортимер: тот самый Роджер Мортимер, который сверг английского короля Эдварда Второго, заключил его в темницу, а потом жестоко и беспощадно убил. И все это — с помощью своей любовницы: жены короля, неверной Изабеллы Французской. Моей матери.

Они недолго наслаждались английским троном: юный сын убитого короля Англии, Эдвард Третий, казнил Мортимера на том же самом месте. Кровь за кровь. Он поместил свою мать Изабеллу в темницу.

Англия снова управлялась благородным королем, и только горький привкус предательства и душегубства остался в памяти от имени Мортимера.

Таким образом, королевский бастард, потерянный сразу после рождения, вырос в далекой Франции под именем Фэрпойнт. Практически никто не знал о моем истинном происхождении. Я был в относительной безопасности. В безопасности от других людей, но — не от собственной совести. Я был обречен оставаться в монастыре послушником всю свою жизнь, которая была опорочена еще до моего рождения. В какой-то момент я понял, что не буду прощен, если останусь в стенах монастыря. Я вступил в армию английского короля. Благодаря знанию языка и обстановки, я быстро стал незаменимым человеком во французской кампании. До того момента я держал меч в руках лишь несколько раз, но я сравнительно быстро освоил искусство фехтования. Днем я убивал врагов Англии, а ночью — молился, чтобы судьба позволила мне смыть доставшийся мне от отца грех. Хотя я шептал — я был услышан.

В качестве награды за мои заслуги я был приставлен телохранителем к сыну короля, известному под именем Черный Принц. В жуткой битве при Кресси нас атаковали дважды, и дважды мы отбивали нападение. И тогда на почве, что уже не могла принять больше крови, я собственным телом принял удар, который предназначался принцу. Почти две недели я балансировал на грани жизни и смерти. Но я выжил, и я выплатил свой долг его семье.

Все еще не совсем оправившись, я отправился в Лондон. Не знаю, какого приема я ожидал там, но реальность оказалась ужасна. Город был выкошен Черной Смертью, и под милосердным покрывалом снега лежали кучи почерневших тел. Не осталось никого, кто бы мог их похоронить. Люди умирали везде: на скамьях церквей, за обеденным столом, в грязных трущобах и в благородных домах. Папа даровал прощение грехов всем, кто умер здесь, поскольку не оставалось никого, кто бы мог их исповедать. Как ни посмотреть — это был Конец Света.

Но я не боялся смерти: я наивно думал, что расплатился с долгами перед Богом и был готов умереть. Какой смысл в том, чтобы жить дальше? В мрачных раздумьях, я вошел в небольшую деревянную церковь в Черинг Кросс, чтобы дождаться там конца. Но я ошибался. Там меня ждала моя судьба. Женщина по имени Клэрис.

Она была ближе к смерти, чем к жизни, когда я ее нашел. Ее глубокие зеленые глаза постепенно затухали, но даже тогда, при смерти, она была прекрасна. Однако, как мне сейчас вспоминается, не это было основной причиной, по которой я взял ее с собой. Я помню, как нес ее по длинной дороге, вдоль которой одичавшие собаки дрались за замерзающие тела. Мимо окон, откуда слышался плач брошенных детей и бормотание молитв тех, кто еще верил в свое спасение.

Весь мир сошел с ума, но в ней было что-то, что меня успокоило. Она представляла собой порядок среди мира, который обращался в прах.

Она была в бреду пять дней и ночей, беспокойно мечась по кровати и время от времени выкрикивая странно звучащие слова, от которых открывались окна, тухли свечи, а однажды треснуло большое зеркало на стене. Когда я стянул с нее тонкие кожаные перчатки, я обнаружил открытые колотые раны на ладонях. Они медленно кровоточили. Я тотчас же понял, что привел домой ведьму.

Нет. Не ведьму. Зверолова. Так она представилась, когда наконец-то пришла в сознание. Конечно, я слышал о них, но был уверен, что это просто легенды, бабушкины сказки. Охотники, что гоняются за страшнейшими преступниками, серийными убийцами. Они находили и уничтожали виновного почти всегда, но люди говорили, что рядом с ними происходят странные вещи. Теперь я поверил в это.

Встреча была нам предначертана. Тогда, в первый момент, у меня было странное ощущение. Ощущение марионетки, которая, взглянув на свои руки, видит нити, за которые дергают. Странное ощущение, что Кукловод связывает со мной свои планы.

Клэрис была прекрасным бойцом, но все равно она оставалась женщиной, и порой она балансировала на грани своих способностей. Мне, наемнику, некуда было идти: моя жизнь была пуста и бессмысленна. Так я стал Звероловом. Встал на ее сторону.

Вскоре я осознал, насколько хладнокровна Клэрис.

Звероловы готовят себе зелья из особых растений, большинство из которых ядовиты. Зелья могут вылечить или обострить чувства, но они могут и убить. При этом — у них есть одно общее свойство. За все, что они дают, — они что-то отбирают. Они притупляют эмоции, и Клэрис была тому хорошим примером: за все время, что я провел рядом с ней, она улыбнулась только дважды.

Ужасные сцены, от которых меня едва ли не тошнило, не производили на нее впечатления. Она никогда не плакала и никогда не злилась. Ее равнодушие вызывало тревогу, а тот факт, что мне предстоит пережить то же самое, беспокоил меня еще больше.

Когда я впервые испытал галлюцинации, я был совершенно не готов. Мир перед моими глазами затуманился, и мое тело словно накрыло горячей волной. Затем совершенно внезапно я перестал его чувствовать и услышал голоса. Крики, мольбы, просьбы и брань. Все они не имели никакого смысла, и это длилось всего одно мгновение, а потом все вернулось на свои места.

Я понятия не имел, как это произошло. Клэрис выслушала меня, как всегда, совершенно серьезно. С ней такого никогда не случалось, но такое было со Звероловом, с которым она странствовала. Это обычно происходило на месте, где кто-то погиб или произошло что-то подобное. Голоса могли повторять то мгновение, но обычно в их репликах не было особого смысла. Просто обрывки разговора из разных моментов времени. Скорее всего, причиной были те яды, которыми Клэрис потчевала меня, но даже она была удивлена силой ощущений, которые я испытывал.

Через несколько недель она посвятила меня в самый большой секрет охотников — «Демонику». Это язык демонов. Язык, с помощью которого старейший из них, согласно учению секты Хареш-аль-Дорем, создавал этот мир. В то время — простое произнесение его слов заставляло горы расти, а звезды светить. Реки начинали свое течение, а деревья покрывались листвой. Птицы обретали голос, а звери — когти и клыки. Солнце взломало вечную тьму, оно первый раз осветило землю и медленно отправилось в путешествие по небу.

Все языки, на которых люди когда-либо говорили, восходят к общему предку, Демонике. Возможно, мы могли бы править миром с его помощью: язык должен был стать нашим наследием, символом нашего создания. Но, как бы то ни было, Демоника сейчас мертва для нас. Сохранились только фрагменты: отдельные слова и предложения, обрывки фраз. Звероловы передавали их друг другу. С их помощью они могли достичь границ между мирами Жизни и Смерти и связаться с душами невинно убиенных. Когда Клэрис рассказала мне, как это в действительности работает, я отказался верить.

Мир приобрел новый облик. Облик, которого я раньше не видел, и в котором не было совсем ничего привлекательного. Сначала нужно приготовить зелье из особых растений. Это зелье именуется среди Звероловов «Душехват». Затем — необходимо остаться наедине с трупом погибшего. Зверолов выпивает зелье и почти сразу начинает умирать. В этот момент невидимый Дан-эн-Нян, демон, уносящий души, хватает его своими серыми крыльями. В момент смерти он разрывает тело Зверолова, достает оттуда его душу и забирает ее в Царство Забвения. Однако — Зверолов должен приказать демону вместо этого отнести его в Храм Жертвоприношений. Странное место, лежащее между мирами живых и мертвых. Если он не может этого сделать, — он умирает. Смерть — вот цена, которую платит Зверолов за большинство своих ошибок. В Храме он должен выбрать, какую именно душу он ищет, а затем — совершить жертвоприношение. Он приносит в жертву себя. Отсюда и берутся раны на ладонях, которые никогда не заживают. Стигматы Звероловов. Если все идет нормально, то демон находит и приносит душу, которая готова к общению, потому что чувствует присутствие своего мертвого тела рядом со Звероловом. Если погибший может назвать имя убийцы, это редкая удача. Но чаще Зверолов получает просто почти бессмысленные фрагменты из памяти погибшего, с чем и возвращается, слабый и истекающий кровью. Что может пойти не так? Все.

Клэрис очень редко говорила о Зверолове, с которым она работала раньше. Именно он научил ее всему, что она знала, хотя ее первые попытки постичь Демонику были не очень удачны и едва не стоили ей жизни. Она уважала его, но казалось, что между ними осталась какая-то нерешенная проблема. Каждый раз, когда она вспоминала, как он бросился с утеса Дувра навстречу собственной смерти, на ее лице мелькало выражение удовлетворения. Поскольку она никогда не лгала мне, я верил, что его уход был его личным решением. При этом я никогда не сомневался, что до определенной степени она была причиной его смерти.

Мы провели вместе два дела, затем взялись за третье. Тело двенадцатилетнего Джона Гристока было найдено в конце августа 1349 года неподалеку от церкви Святой Елены. Своей пятой жертвой Йоркский Мясник дал ясно понять: «Я вернулся, и останавливаться не собираюсь». Воспоминания Джона о моменте своей смерти были довольно смутными, и мы с Клэрис не могли терять ни минуты. Запах новой крови уже витал в воздухе. Клэрис отправилась в Храм, а я ждал. Прошло достаточно много времени, но она нашла Джона. Небольшая деталь сохранилась в темном уголке мальчишеской памяти. Деталь, которая привела нас к магазину неприметного Томаса Поуса, и тогда Клэрис допустила ошибку, которая стоила ей жизни.

Впрочем, ее смерть была быстрой, и Дан-эн-Нян тотчас же подхватил ее и понес на своих серых крылах вдаль от нашего мира. А вот мистеру Поусу повезло куда меньше. Раны, которые она нанесла ему, были незначительны, и у меня оставалось достаточно времени, чтобы сделать его последние часы весьма неприятными…

Через несколько месяцев меня нашел посланник из Каворна. Письмо, которое он мне передал, было адресовано «достопочтимому мистеру Фэрпойнту, Зверолову». Так все и началось…

Акт I: Слепое Правосудие

Через несколько миль пейзаж изменился до неузнаваемости. Небо затянуло тяжелыми тучами, из которых, то здесь, то там извергались ослепительные когти молний и тонули где-то в глубинах леса. Во время этих коротких вспышек света становились видны перекрученные ветви деревьев, скрытые туманом и протянутые ко мне, словно руки мертвецов. Дождь оказался неожиданно холодным, и его капли оставляли горький привкус у меня на языке. Я натянул капюшон еще ниже на лоб и ускорил шаг.

Жертва никогда не приходит к охотнику сама. Охотник должен догнать ее. Где бы то ни было.

Через некоторое время туман рассеялся, и я увидел очертания деревянных стен, за которыми пряталась моя цель. Потом вдали проявился силуэт церкви, и через деревья я заметил на западе вход в шахты. Я был на месте, перед воротами Каворна. Я достал из кармана письмо, которое привело меня сюда, и снова перечитал его:

«Дорогой мистер Фэрпойнт!

Приветствую Вас и выражаю Вам свое искреннее признание. Я обращаюсь к Вам как мэр небольшого городка, которому очень нужна Ваша помощь. Мой друг из Йорка рассказал мне об успешном расследовании дела, вызвавшего у меня величайшее возмущение. Я очень хорошо понимаю, как много невинных жизней Вы помогли спасти, мистер Фэрпойнт. И поэтому я уверен, что Вы сможете разрешить неприятную ситуацию, возникшую в нашем злополучном городке.

Несколько дней назад пропали двое пожилых людей, недавно переехавших к нам в город: Ангус Греер и его жена. Через некоторое время мы нашли рядом с городом на краю болота их одежду, разорванную на куски и пропитанную кровью. Тела их так и не были найдены, но и без этого очевидно, что в городе было совершено тяжкое преступление.

Я уверен, что Вы хорошо представляете, какое сейчас тяжелое время. Нам удалось избавить наши земли от Черной Смерти, но она оставила свой ужасный след в виде горя и хаоса. И вот — нераскрытое двойное убийство. Только этого мне сейчас не хватало! С каждым днем жителей все сильнее охватывает страх. Я боюсь даже подумать, что случится, если это убийство окажется не последним. Поэтому я заклинаю Вас, сэр, приехать к нам и взять расследование этого дела в свои руки. Могу заверить Вас, что благодарность наших жителей и моя лично не будет иметь границ.

Искренне Ваш, Филипп Сент-Джон, мэр города Каворн».

Затем я двинулся к воротам. В стороне журчала река, унося прочь мутную воду, полную смытой дождем дорожной грязи. Над маленькими чахлыми кустами и выцветшей травой витал туман, казавшийся разумным и голодным. Вязкий, холодный и осязаемый — казалось, что если я возьму его в руку, то он медленно, словно бы нехотя, просочится сквозь пальцы. Я словно бы ощущал, что он разглядывает меня. А может, это просто игра моего воображения. Низкое серое небо нависло над дорогой, а влажный воздух был сдобрен ароматами сырой земли, прелых грибов и гниющих листьев. Откуда-то из лесной чащи раздался крик ворона и, словно бы отвечая ему, разгневанное небо сотряс раскат грома.

Город был обнесен частоколом, на всей протяженности которого располагались старые, но по-прежнему смотревшиеся внушительно дозорные башни. Немногочисленные стражники, которым не посчастливилось нести дежурство в этот ненастный день, заметили мое приближение. Когда я уже почти вплотную приблизился к Каворну, мой путь преградил молодой мужчина в форме городского гвардейца, держа наготове полуторный меч:

— Стой, незнакомец! Что бы тебе ни было нужно — здесь ты этого не найдешь. Ворота Каворна останутся для тебя закрытыми. Времена сейчас тяжелые, и чужаков мы не привечаем. Разворачивайся и уходи — или пожалеешь…

— Откуда такая враждебность к простому страннику? — стараясь излишне не провоцировать привратника, вежливо поинтересовался я, всматриваясь в источающие неприязнь льдисто-серые глаза.

— Можешь думать, что хочешь. Я считаю это необходимой осторожностью. Ты что, слепой? Ты не заметил, что за времена сейчас стоят? Черная Смерть выкосит нас всех, одного за другим. Всю позабытую Богом Англию! А ты удивляешься, что я не пускаю тебя за ворота! Разве ты не видишь, что за место ты собираешься посетить? Здесь все расплывается и пропадает прямо на глазах. Я уже несколько недель не видел солнца! И даже ветер не может разогнать этот спертый воздух! Ты пытаешься выдать себя за простого путника? Но я уже вижу отметки на твоей коже, человек в капюшоне. Должно быть, сам Сатана нанес тебе их! Заражён ты, или нет, но в город я тебя не пущу… — в измождённом голосе чувствовались страданье и отчаянье. Казалось, стражник просто искал, на ком выместить злость за те злоключения, что преследовали в это смутное время каждого из нас.

— Вы должны меня пропустить! Меня пригласил мэр Сент-Джон, — пытаясь вразумить агрессивно настроенного мужчину, настаивал я на своём.

— Что? Тебя пригласил мэр? И что же, хотелось бы узнать, мэру нужно от такого, как ты? Я знаю, что мэр тебя не приглашал, и более того, я знаю, кто ты такой. Ты — один из тех разбойников, что завелись у нас в окрестностях. Что ж, больше тебе не удастся никого убить. Твоей жизни пришёл конец! — с этими патетичными словами стражник изготовился нанести удар.

— Подождите! Меня действительно пригласил Сент-Джон! — воскликнул я, взывая к остаткам его поражённого гневом разума, и протянул письмо. Это несколько поумерило его пыл. Самую малость.

— Покажи мне приглашение! — по-прежнему не опуская оружие, он принял слегка намокшее от дождя письмо левой рукой и поднёс к свету. На моё счастье — он умел читать.

— Кхм… Да, я узнаю подпись мэра. Что за проклятые настали времена, если мы вынуждены приглашать к себе домой всяких негодяев! Подожди здесь, я хочу всё проверить. И знай, что я не доверяю тебе, и даже если тебя действительно пригласил мэр, я буду за тобой наблюдать. За каждым твоим шагом! — с некоторой досадой пригрозил гвардеец.

— Ради Бога. Только отстаньте, у меня нет времени на болтовню, — раздражённо кивнул я в ответ. Привратник исчез внутри, а я остался стоять один перед воротами. В иные времена, пока я был горяч и не умел ставить разум над чувствами и эмоциями, подобный тон привёл бы к стычке, в которой один лишь удар отделяет жизнь от смерти. Но я — не убийца.

Возможно, когда-то подобный выбор стоял и перед тем, за кем я теперь охочусь. И он — принял неверное решение. Это нас и отличает.

Честно говоря, я не ожидал тёплой встречи. Да и не получил её. Это мне вполне понятно. Кто будет рад видеть чужака в капюшоне, покрытого татуировками, как сарацин? Но я привык к этому. Дружелюбие и гостеприимство — предметы роскоши, которые только мешают мне в работе. Вырезая скверну, я иногда невольно вырезаю слишком глубоко. Но, пока все остаются для меня слишком чужими, в этом нет проблемы.

Вскоре появился Сент-Джон: лысый толстый человек пригласил меня войти, но по бросаемым им взглядам было понятно, что он сомневается, не было ли решение пригласить меня большой ошибкой. В этот момент он напоминал пастуха, опрометчиво попросившего медведя защитить своё стадо от волка и лишь сейчас осознавшего, что останется от его овец к утру.

— Добро пожаловать в Каворн! — с дежурной любезности начал свою речь мэр. — Я — мэр Филипп Сент-Джон. Надеюсь, ваша поездка была приятной. Сейчас в окрестностях небезопасно. Всюду разбойники, не говоря уже об этом ужасном тумане. Вам не встречались разбойники?

— Нет, но я думаю, я сумею с ними справиться, — заверил я, осматриваясь. Улицы пустовали.

— Прекрасно! Немало произошло с тех пор, как я написал вам письмо. Я всё вам расскажу, но лучше это сделать не здесь. Если вы не против, я покажу вам дом, в котором вы будете жить. Он примерно такого же размера, как тот, где вы останавливались во время своего последнего дела в Йорке. И у него тоже есть подвал. Надеюсь, вы останетесь удовлетворены, — всё так же стараясь поддерживать видимость радушности, предложил мэр.

— Рад слышать это, — коротко ответил я: мокнуть под дождём и далее в мои планы явно не входило.

— Если вы проследуете за мной, я вас провожу. Но прежде я хотел бы вам кое-что сказать. Пока я не поговорю с горожанами и не предупрежу их о вашем прибытии, большинство из них вряд ли захочет с вами разговаривать или даже может отнестись к вам враждебно. Сейчас к каждому чужаку в нашем городе относятся с подозрением. Поэтому сейчас для вас лучше пойти со мной. Впрочем, если вы желаете немедленно осмотреть город, то ступайте, я подожду вас у вашего дома. Уверен, вы сможете его найти, — заверил Сент-Джон. Поскольку спорить и бесцельно шататься по незнакомому городу, при данных обстоятельствах, было глупо, я вежливо поторопил Филиппа:

— Я запомню. Пойдёмте.

Миновав расположенный вблизи ворот дорожный указатель, показывающий направления к монастырю, доктору и в таверну, мы свернули и перешли через мост. Серая крыса перебежала дорогу. В крестьянском дворе кудахтали курицы. В небольшой пенёк подле кладки дров был воткнут топор. Хибарки светили своими подслеповатыми окошками, а постепенно убывающий дождь продолжал оплакивать землю. Трещали цикады, скрипело колесо водяной мельницы, но по дороге не встречалось местных обитателей, за исключением редких полусонных стражников, с неохотой несущих своё полуночное бдение.

Мы миновали таверну с причудливой выцветшей вывеской «Разбитый кувшин», расположенную вблизи добротного дома с яркой вывеской «Мэр», на который были изображены ключ и медальон градоначальника. Вскоре до нашего слуха стали доноситься звуки ритмичных ударов молота по наковальне. Рыжебородый кузнец, усердно трудившийся над созданием нового меча, на миг прервал свой труд, проводив нашу пару недобрым оценивающим взглядом, после чего вернулся к своей работе. В конце пути нас ожидало небольшое, уродливое, грубо сработанное здание, с покосившимися стенами, видавшей виды крышей и заколоченными окнами, из-под которых выбивался тусклый рассеянный свет.

— Вот он, ваш новый дом в Каворне, — словно бы говоря о чём-то прекрасном, с гордостью представил мэр. — Я приказал забить окна, чтобы дом был такой же, какой был у вас в Йорке. Видите, я слежу за тем, что происходит в других городах! Но что же мы стоим на улице? Проходите внутрь!

— Хорошо, пройдёмте, — кивнул я, жестом приглашая мэра проследовать первым. Внутри моё новое жильё смотрелось немногим лучше, чем снаружи, но, поскольку мне приходилось обитать и в худших условиях, я не был особо привередлив. Предусмотрительно растопленный кем-то камин, дрова, кровать, стол, свеча, массивный сундук у стены, дверь, ведущая в подвал, заколоченные окна и портрет святой мученицы в рамке. В целом — приемлемо.

— От местных вы сейчас не добились бы многого. Прошу вас простить их. Просто прежде мне, очевидно, придётся собрать их и сделать официальное объявление. Вот увидите, какими дружелюбными они станут, когда я скажу им, что вы здесь — по моему приглашению. А если кто-нибудь и после этого станет чинить вам препятствия, скажите мне и я обязательно об этом позабочусь. Я крепко держу этот город в руках, — потирая руки, с улыбкой отметил чиновник, после чего продолжил: — Что ж… И снова — добро пожаловать! На этот раз — в ваш новый дом! Думаю, вы останетесь довольны и домом, и подвалом. А теперь — перейдём к делу. После того, как я послал вам письмо, произошло ужасное событие. Девушка по имени Элеанор Вудбридж была убита. Это произошло в доме местного гробовщика, Роджера Данкомба. Элеанор была его невестой. Убийство было зверски жестоким. Изуродованное тело лежало на кровати, повсюду была кровь… Но самым ужасным было то, что со спины девушки была содрана кожа. Представьте себе, каков был наш ужас, когда мы её перевернули и обнаружили обнажённые мышцы, сухожилия и кости. Даже сейчас мне становится дурно, когда я вспоминаю об этом!

— У вас сохранилась её кожа? — задумчиво отмечая про себя сказанное, по-деловому осведомился я.

— Прощу прощения… Мне кажется, я вас не расслышал, — побледнев как полотно, переспросил мэр.

— Её кожа. Вы нашли её? — повторил я вопрос. Филиппа передёрнуло.

— Господи милосердный! Почему вас интересуют столь отвратительные подробности? Я не знаю, что случилось с кожей. Наверное, её сожгли вместе с девушкой. Поинтересуйтесь об этом у доктора Бейкера, — поморщившись, ответил он.

Чёрт! Первая неудача… Впрочем, надежда ещё оставалась.

— Кто нашёл её? — продолжил выпытывать я.

— Мы все там собрались, я уже не помню подробностей, — напрягая лоб, признался Сент-Джон, но вскоре прищёлкнул пальцами. — Постойте-ка… Кто-то пришёл ко мне и сказал, что услышал в доме гробовщика женские крики. Кто же это был?.. Нет, не могу вспомнить. Виновато разведя руками, мэр пояснил:

— Поймите моё впечатление, мистер Фэрпойнт. Как я уже говорил, картина была ужасной: её кровь была по всей комнате…

— Кхм. Интересно. Продолжайте, пожалуйста, — с готовностью кивнул я.

— Интересно? — в очередной раз шокированный моими словами, уточнил мэр. — Вы находите это интересным? Наверное, это потому, что вы не мэр этого города. Вы понимаете, какую реакцию среди населения вызывают подобные события? Только беспорядков мне здесь не хватало! Вы, возможно, привыкли к подобным зрелищам, но мы с такой жестокостью сталкиваемся впервые! Это было тихое место, господин Фэрпойнт! У нас никогда не находили освежёванных трупов!

— Здесь, пожалуй, слишком тихо, — отметил я. — Тихо, как в могиле.

— «Тихо, как в могиле?» — переспросил Филипп, с грустью в голосе признавая мою правоту. — Что ж, это, действительно, — не самый шумный город. За последние десять лет большинство жителей уехало отсюда. И это неудивительно, поскольку все эти годы мы несли катастрофические неурожаи. Солнце не показывается из-за облаков, а злаки поразила какая-то странная болезнь. Конечно, сразу же нашлись какие-то проходимцы, которые начали кричать о Божьей Каре, проклятье и прочей чепухе. Переездом ничего не решить. Ведь не мы одни переживаем сейчас нелёгкие времена…

— Давайте лучше вернёмся к убийству, — деликатно напомнил я.

— Да, конечно, — согласился Сент-Джон, начав поглаживать пальцами ухоженную бородку. — Итак, как я уже говорил, это было отвратительно. Но я скажу вам нечто, что вас удивит, дорогой Николас. Мы сами поймали убийцу! Представьте себе, им оказался юный гробовщик Данкомб, жених девушки! Впрочем, о его вине несложно было догадаться — ведь мы нашли девушку лежащей в кровати в его доме. Более того, он сам был рядом с трупом, а на его руках была кровь. Всё предельно ясно, не так ли? Естественно, мы немедленно связали преступника, а на следующее утро — повесили.

Сияя от гордости, мэр выждал мгновение, по всей видимости, ожидая услышать от меня в ответ слова восхищения; однако же, я спросил:

— Этот… Данкомб? Он признал себя виновным?

Улыбка плавно сошла с лица мэра, уступив место лёгкому раздражению:

— Дорогой Николас, вы что, не слушаете меня? Во-первых, мы нашли его рядом с трупом. Во-вторых, он был весь перепачкан кровью. В-третьих, она была в его доме, в его кровати. Мне кажется, доказательств достаточно, не правда ли?

— Повторяю, — чеканя каждое слово, настаивал я. — Он признал себя виновным?

— Нет, он не сознался, — с неохотой признал Сент-Джон. — Впрочем, он и не мог. Когда мы его нашли, Данкомб был совершенно безумен. Он просто смотрел на кровь на своих руках и бормотал что-то неразборчивое. Никто не смог добиться от него ни одного осмысленного слова. Жаль, потому что я уверен, что он сознался бы и в убийстве Грееров. Наверняка это сделал он. Я думаю, что всё случилось вот как: юный Данкомб был безумен, но ему удавалось это скрывать. В какой-то момент он наткнулся за городом на пожилых супругов, о которых я вам писал, и в приступе безумия убил обоих. Затем он где-то спрятал их тела. Но это не всё. Ему понравилось убивать, и его безумие всё больше охватывало его. А потом у него случился приступ, когда он был со своей невестой. Остальное вы знаете. Я уверен, что именно так всё и было.

— Мне не кажется, что всё так просто, — с сильным сомнением в голосе поделился я.

— Что, чёрт возьми, вам не нравится? — начиная терять терпение, мэр сложил руки на груди. — Я предполагал, что вы, дорогой Николас, как человек, постоянно встречающийся с такими вещами, оцените то, как быстро и безупречно я провёл расследование. Не думаю, что вам когда-либо удавалось установить виновного за такой короткий срок. Не так ли?

— Нет, в самом деле, нет, — с еле уловимым сарказмом согласился я. — Но если вы поймали убийцу, то чего же вы тогда хотите от меня?

— Конечно, жаль, что вы проделали такой путь только чтобы узнать, что преступления уже раскрыты, но вы всё ещё нам нужны. Изначально я приглашал вас, чтобы вы расследовали исчезновение старика Греера и его жены. Сейчас стало очевидно, что к этому был причастен Данкомб. Хорошо бы, если бы вы нашли этому доказательства, чтобы разрешить все сомнения. Это заставит замолчать тех, кто не верит мне. Вы могли бы, например, найти тела пропавших, а рядом какие-нибудь вещи Данкомба! Думаю, у вас не будет с этим сложностей, поскольку мы уже сделали за вас основную часть работы, — в очередной раз счёл не лишним заметить мэр.

— Да. Опрометчивой казнью главного подозреваемого, — парировал я.

— Слово «подозреваемый» выбрано вами крайне неудачно. Оно может привести к мысли, что мы ошиблись, вынеся приговор, а это очевидная нелепица. Вина Данкомба полностью доказана, — невозмутимо и твёрдо заявил Сент-Джон, продолжив более снисходительно: — А впрочем, должен признать, что такая поспешная казнь не была необходимой. С другой стороны, он не мог выговорить ни одного разборчивого слова, не то что признания.

— Я займусь этим, раз уж я пришёл сюда, — отмечая про себя всё новые факты, пообещал я.

— Рад это слышать, — потерев холёные руки, заверил Филипп. — Однако я хотел бы попросить вас вести расследование в описанном мною ключе. Если вы хотите осмотреть тело юноши, оно всё ещё находится на месте казни. Элеанор же, по желанию её родственников, была кремирована на погребальном костре. Однако её тело было осмотрено доктором Бейкером, так что он может вам всё рассказать. Но не принимайте все его слова за чистую монету: он нередко бывает груб и говорит о других гадости. А сейчас я расскажу горожанам о вашем прибытии и попрошу их оказывать вам максимальное содействие. Вы убедитесь, что мои слова имеют здесь вес.

— Рад слышать это. Любая помощь приветствуется, — поблагодарил я, горя желанием как можно скорее отделаться от общества этого человека.

— Да, ещё одно… — оглядевшись по сторонам, будто бы наш разговор могли подслушивать, мэр продолжил чуть тише. — Я кое-что слышал о вашей работе в Йорке…

— Что вы имеете в виду? — я насторожился, присматриваясь к мимике Сент-Джона сильнее обычного.

— Дело в том, что ваши методы ведения расследования отличаются, как бы это сказать… — он явно замялся и испытывал некоторые сложности, пытаясь точно сформулировать свою мысль. — Ну, скажем так, неортодоксальностью. Говорят даже, что вы используете какие-то зелья…

Дело принимало оборот, который явно был мне не по душе, и моя напряжённость не ускользнула от внимания Филиппа.

— Лично мне на это совершенно наплевать, — поспешно заверил он. — Но некоторые из горожан довольно любопытны и поэтому могут причинить вам определённые неудобства. Я знаю, что в Йорке вы запирали свой дом, но здесь — у нас так не принято. К сожалению, пока что я не достал вам замок. Попробуйте попросить у кузнеца, но, должен предупредить, он весьма неучтив. Что ж, удачи, и, если вам что-нибудь понадобится, обычно вы сможете найти меня дома или в таверне.

— Хорошо, если я что-то выясню — я обязательно вам сообщу, — в очередной раз пообещал я.

Дверь за мэром закрылась, и я остался один в своём новом доме. Мне не нравилось, как развивались события. Мэра было несложно раскусить. Он был слаб и труслив, и его скоропалительное решение повесить молодого гробовщика Данкомба только доказало это.

По его мнению, моя задача состояла в том, чтобы доказать справедливость его приговора и повесить вину за исчезновение Грееров на Данкомба. Только вот слишком уж часто я видел подобные поспешные казни, когда после обнаружения настоящего преступника приговорённые убийцы превращались в невинных жертв.

С петлёй или топором палача никогда нельзя спешить. Я сомневался, что Данкомб на самом деле убил свою возлюбленную и чету стариков. Это было простое предчувствие, но моя интуиция слишком редко меня подводила. Итак, с чего начать?

Сначала — мне следует осмотреть подвал, а затем — начать искать улики и беседовать с горожанами. Тело Элеанор было сожжено в пепел на погребальном костре. С ней я ничего не мог сделать. С гробовщиком же всё было не так безнадёжно. Если бы мне удалось снять его тело с виселицы и перенести в подвал, найти необходимые для «Душехвата» растения и приготовить его, я бы смог получить от мертвеца какую-нибудь информацию. Не то чтобы я сильно рассчитывал на этот разговор. Мертвец, да ещё и не в своём уме — не лучший из возможных собеседников.

Размяв затёкшие суставы, я прошёлся по комнате. Заправленная кровать манила после долгой дороги, но я не мог позволить себе прилечь, зная, что где-то снаружи, возможно, разгуливает убийца. Сделав несколько шагов по скрипучему полу, я приподнял массивную крышку допотопного сундука. Пусто. Впрочем, я не мог сказать, что удивлён. Не тратя драгоценное время на бесцельное хождение, я поспешил в подвал, попутно размышляя о судьбе бедной Элеанор. Кожа, содранная со спины. Никогда не приходилось иметь дело с подобным. Причуда нездорового сознания? Ритуальное убийство? Эх, будь у меня её тело, она могла бы пролить свет на причины случившегося. Впрочем, что сделано — то сделано.

Надо отметить, что подвал моего нового дома был более чем удобен. Мэр не мог знать, как именно я буду его использовать, но, тем не менее, он выбрал правильно.

Худшее, что его полное ужасов воображение могло подсказать ему, — зрелище приготовления дьявольских зелий. В этом он не ошибался.

Большой, устойчивый стол идеально подходил для того, чтобы разложить на нём всё необходимое для приготовления зелий. А массивные балки прекрасно подойдут для подвешивания трупов и для того, чтобы привязывать мои руки в ожидании момента, когда демон начнёт вырывать душу из моего остывающего тела.

Какой милый дом для меня и моих будущих молчаливых компаньонов…

Помимо всего прочего, здесь находились пустующие поддоны, невысокая скамья, пустое деревянное ведро, водосток, ржавое металлическое кольцо на стене, очередной ветхий сундук и прочий хлам, который не интересовал меня, однако же — и не мешал мне в моей работе.

К чести мэра, редкая пыль и паутина не бросались в глаза, поэтому назвать мой новый дом свинарником, несмотря на некоторые неудобства, всё-таки не поворачивался язык.

Потратив некоторое время на расстановку своего алхимического набора, я почувствовал себя намного спокойнее и увереннее. Великолепно! Осталось лишь заняться сбором свежих трав и приступить к приготовлению новых зелий, которые неизбежно шли в ход при моей работе.

Теперь уже ничего не мешало мне ходить налегке: при себе оставались лишь моё оружие, лёгкая неприметная сумка для сбора трав и всевозможные насущно необходимые бытовые мелочи вроде трутницы, рабочих записей и моего дневника.

Алхимик? Оккультист? Демонолог? В широком смысле — да, но я неоднократно ловил себя на мысли, что Клэрис не смогла, не успела или не захотела передать мне все знания, которыми обладала сама. Я был полезен ей и действовал, что называется, на подхвате, обладая тем приемлемым уровнем знаний, без которого была немыслима сама возможность моей работы. Кто знал, что всё так обернётся и я останусь один? Судьба? Провидение?

Несколько зелий, основной ритуал, несколько главных фраз, имена наиболее значимых демонов, немного теории, немного практики. Но и это — уже существенно выделяло меня среди многих. Выделяло нас. Звероловов.

Звероловы изготавливают и употребляют различные зелья, которые улучшают и усиливают их способности, влияют на других людей либо могут быть полезными как-то ещё. Чтобы заняться приготовлением зелий, необходимо выполнить два условия. Во-первых, необходимо найти укромное место, где Зверолову будет удобно разместить свой алхимический набор и варить зелья вдали от посторонних глаз. Там, где никто не сможет ему помешать. Во-вторых — необходимо иметь в наличии набор ингредиентов, требуемых согласно рецепту для приготовления зелья. Желательно — свежих. Можно даже сказать — весьма желательно.

В ходе своих странствий Звероловы уделяют почти всё свободное время сбору трав и прочих составляющих для своих зелий. Для этого у них в наличии имеется специальная сумка. Сумка всегда при себе, поэтому Зверолов знает, каких трав у него не хватает, а каких предостаточно.

Существует великое множество разнообразных компонентов, встречаемых в самых различных местах. Одни из них достаточно распространены и встречаются повсеместно, в то время как другие редки и находятся только в особых местах или при особых условиях.

Одной из наиболее распространённых трав, применяемых Звероловами и прочими знающими людьми, является «Пурпурный бурьян». Это растение названо подобным образом из-за характерного красно-фиолетового окраса. Для подавляющего большинства людей это самый обыкновенный сорняк, не представляющий ровным счётом никакого интереса. Для Звероловов же это — один из самых простых компонентов для зелий, встречаемый практически повсеместно.

«Сатанинская удача» — оранжевая трава, происхождение названия которой сокрыто мраком. Она может повстречаться где угодно, однако обнаружить её достаточно сложно, поскольку в большинстве случаев она увядает, так и не дожив до цветения.

Как нетрудно заключить из названия, «Водная дрёма» встречается вблизи рек и озёр. По легенде, она произрастает возле тех мест, где кто-либо утонул. Сравнительно распространённое растение, оно входит в состав большинства зелий и является основным компонентом для многих целебных отваров.

Белые цветы «Каменной слезы», также называемой «Каменным сердцем», часто встречаются среди гор и камней. Судя по всему, подобная почва благоприятна для этой травы.

У «Гвинлока», странного растения с непонятным названием, — весьма отталкивающий запах и желтоватые цветы. Оно встречается исключительно в болотистой местности. «Гвинлок» долгое время просушивается, сохраняя свой неприятный запах, но этот компонент входит в состав наиболее сильных зелий.

Я использую эти растения для создания зелий, необходимых при моей работе.

«Дыханием Снии» называется отвар красноватого цвета, носящий имя Снии — женщины, жившей много столетий назад. Согласно легендам, она была одержима одним из низших демонов, наделивших её способностью лечить. «Дыхание Снии» позволяет Звероловам исцелять лёгкие ранения, регулярно получаемые ими в бою, или быстрее оправляться после посещения Храма Жертвоприношений, но у этого зелья есть и более сильная версия для тяжёлых ранений — «Прикосновение Снии». В обоих случаях основными компонентами зелья становились «Пурпурный бурьян» и «Водная дрёма»: разница заключалась лишь в концентрации и, как следствие, содержании ядов в отваре заговорённой воды.

Зелье с говорящим названием «Сонные глаза» представляет собой снотворное. Достаточно мощное, чтобы свалить с ног взрослого мужчину, сделавшего хотя бы глоток. Однако же запах его всегда был неприятен, что делало употребление отвара в чистом виде непригодным, и его приходилось подмешивать в иное питьё. Для создания «Сонных глаз» мне требовались «Гвинлок», «Водная дрёма» и «Сатанинская удача».

Я слышал от Клэрис и о других, более редких зельях, рецепты которых она либо не знала сама, либо не спешила передавать мне. К примеру, «Туман памяти» — отвар с говорящим названием, стиравший из памяти человека события нескольких последних дней. Позднее — они возвращались: смутные, не такие яркие, как прежде. Словно бы всё пережитое происходило во сне. Другим особенным зельем можно было назвать «Глаза Азраима». Согласно поверьям Хареш-аль-Дорем, этот отвар был назван по имени демона, наделявшего людей зрением. Это зелье позволяло видеть предметы, недоступные обычным зрением, но, вместе с тем, серьёзно отравляло даже привычного к ядам Зверолова из-за входившей в его состав «Серпентики» — крайне редкой травы, уступавшей в этом отношении, пожалуй, разве что «Змеиному языку».

Однако все эти зелья играли в нашем нелёгком ремесле вспомогательную роль, в то время как главным рабочим инструментом в арсенале Зверолова неизменно оставался «Душехват», в состав которого входили две порции «Гвинлока», одна порция «Сатанинской удачи», две порции «Водной дрёмы» и две порции «Каменной слезы».

Наиболее важное зелье, используемое Звероловом, оказывало эффект медленнодействующего яда, ввергая принявшего в состояние временной смерти. Благодаря этому появляется Дан-эн-Нян, демон-переносчик душ, которому Зверолов приказывает отнести его в Храм Жертвоприношений. После завершения ритуала демон возвращает его душу в тело, которое ещё не успело остыть. Чтобы плодотворно использовать зелье, Зверолов должен находиться возле тела жертвы насильственной смерти, с чьей душою он собирается говорить в Храме. Если разговор состоялся, он не может быть повторён, поскольку демоны достаточно раздражительны и повторная просьба может привести их в ярость, за которой последует гибель самого Зверолова.

Также Зверолову необходимо найти место, в котором другие люди не смогут его найти во время проведения ритуала. В ходе путешествия в Храм Жертвоприношений тело Зверолова остаётся совершенно беззащитным, в то время как вокруг происходят события, которые не могут показаться обычным людям естественными. Не говоря уже о том, что случайных свидетелей насторожит присутствие трупов в комнате Зверолова. Поэтому Хареш-аль-Дорем выполняет подобный ритуал в запертом подвале или глубокой пещере.

Эти прописные истины Клэрис заставила меня выучить назубок и повторять раз за разом, чтобы даже в мыслях не ошибиться в мелочах, поскольку за любую свою ошибку Хареш-аль-Дорем платит страшную цену. Именно поэтому мы уделяем огромное внимание подготовке к нашему главному ритуалу: ритуалу Вхождения в Храм Жертвоприношений.

Каждый Зверолов носит на своём теле специальные татуировки, являющиеся своего рода опознавательными метками и защитными оберегами от сил, с которыми ему приходится иметь дело. Это — первое необходимое условие, без которого Зверолов не сможет практиковать многие свои способности, в частности — отдавать приказы демонам, используя их язык в своих ритуалах, и, в частности, осуществлять переходы между миром живых и миром мёртвых.

Для того чтобы получить возможность поговорить с жертвой насильственной смерти, Зверолову необходимо раздобыть её тело. Поместив тело в безопасное место, где Зверолова никто не побеспокоит, он должен приступить к приготовлению зелья «Душехват». После того, как Зверолов выпьет это зелье, начинается ритуал вхождения в Храм. Необходимо помнить, что Зверолову не следует посещать Храм, прежде чем он будет обладать достаточной информацией для идентификации жертвы.

Если он неправильно определит принадлежность жертвы, сбитый с толку демон может разгневаться и убить его. С каждой душой можно поговорить только один раз, поскольку требовать от демона совершения повторного вызова — слишком опасно: демоны вспыльчивы и легко приходят в ярость. Чтобы демон принёс душу мёртвого человека из Царства Забвения, Зверолов должен принести жертву, указав при этом сведения, необходимые для поиска. В первую очередь Хареш-аль-Дорем должен выбрать правильную комнату, картина на входе в которую соответствует характеру гибели жертвы. Что интересно, комнаты для вызова душ тех, кто погиб собственной смертью, — не существует.

В комнате — он должен пролить свою кровь на три алтаря, открывающие ему путь в Зал Откровений, где он и узнает, удался ли вызов или нет. Раны, полученные душой Зверолова в ходе ритуала, — стигматы Хареш-аль-Дорема — остаются с ним на всю оставшуюся жизнь. Иногда боль затихает, иногда усиливается, но, так или иначе, раны на руках дают о себе знать, периодически открываясь, отчего Звероловы вынуждены носить перчатки.

Провал ритуала, в большинстве случаев, означает смерть Зверолова, хотя иногда он может «всего лишь» отделаться адской болью и увечьями, сохранив, несмотря на это, жизнь и рассудок.

Определившись с характером смерти жертвы, Зверолов должен определить принадлежность жертвы при помощи трёх Алтарей: Алтаря Знака, Алтаря Пути и Алтаря Демона.

Ритуал у Алтаря Знака, помимо крови Зверолова, требует знания звёздного Знака, под которым родилась жертва. Всего их четыре. Согласно легенде — это имена четырёх демонов, спустившихся на Землю, чтобы помочь людям её заселить. Каждый знак соответствует трём месяцам года. Вот они: Норвед, «Звездочёт», которому соответствуют декабрь, январь и февраль; Лертьян, «Пастырь снов» — март, апрель, май; Таланос, «Ткач времени» — июнь, июль, август; Рефен, «Кузнец судеб» — сентябрь, октябрь, ноябрь.

Далее следует Алтарь Пути. Путь — это стремления и желания, составляющие душу человека. Чтобы отыскать душу, необходимо определить, что на жизненном пути было для неё наиболее приоритетным. К примеру: Богатство, Любовь, Знания, Вера, Власть или Слава.

Назвав правильные слова и напоив жертвенный сосуд Алтаря Пути собственной кровью, Хареш-аль-Дорем должен приблизиться к Алтарю Демона. Здесь Хареш-аль-Дорем должен назвать имя демона, которому приказывает принести душу. Звероловы могут обратиться только к одному из двух. Дан-эн-Нян — «Переносчик душ», приходящий за душами умирающих смертных. Он доставляет души из Царства Забвения в Зал Откровений и после, по завершении ритуала, забирает их обратно. Обычно Звероловы пользуются только этой услугой. Маргет-эн-Дрият — второй демон, «Дарящий жизнь». Согласно некоторым легендам, он может не только перенести душу, но и вернуть её в давно мёртвое тело, вдохнув в него насильственно прерванную жизнь обратно. Впрочем, этот демон крайне опасен и раздражителен; и неизвестно, выжил ли кто-нибудь после попытки его призвать, не говоря уже об эффективном использовании данной возможности. Поэтому Звероловы не пытаются призывать его без очень веских причин.

Если Хареш-аль-Дорем завершил свой Обряд Жертвоприношения, обойдя все Алтари, пожертвовав кровь и назвав необходимые слова, — открывается дверь, ведущая в Зал Откровений. Если всё верно, Зверолов сможет переговорить с призванной им душой. Если же нет — демон может просто его погубить.

Но даже если душа явилась на зов, Зверолов не должен забывать о времени: мало того, что оставшееся без присмотра тело будет беззащитно, чем дольше Хареш-аль-Дорем находится в Храме Жертвоприношений, тем меньше шансов, что он успешно вернётся обратно. Закончив разговор, он должен приказать Дан-эн-Няну отнести его обратно и вернуть в остывающее тело, пока ещё не стало слишком поздно.

На протяжении всего ритуала, начиная с момента принятия зелья и до момента возвращения, — Хареш-аль-Дорем должен безукоризненно произносить необходимые ему слова и предложения на Демонике. Ошибившись хотя бы одним словом, формулировкой или интонацией — он может навлечь на себя беду…

…Что ж, составив предварительное впечатление о ситуации в целом и мэре, в частности, я решил заниматься с возникающими проблемами по мере поступления, чтобы не множить хаос в своей голове.

Новый дом полностью устраивал меня, за исключением одного: на входной двери не было замка, и мне необходимо было достать его во избежание неприятных сюрпризов.

Похищенный труп гробовщика, бурлящие колдовские зелья, ожившие тени на стенах, бьющийся в припадке на грязном полу Зверолов, летающие и перемещающиеся без посторонней помощи предметы, светопреставление и прочие чудеса вокруг, увиденные посторонними, могут привести лишь к одному: пеньковой верёвке на шее и выбитому из-под ног бочонку.

Следовательно, предосторожностями следовало озаботиться в первую очередь. Затем мне необходимо было собрать травы, необходимые мне по рецепту, раздобыть как можно больше сведений о Роджере Данкомбе, с которыми я потом смогу отправиться в Храм и разузнать, что же случилось на самом деле.

Естественно, мне также необходимо будет выкрасть его тело, а до этого пораспрашивать людей, в первую очередь — доктора Бейкера, осмотревшего тело Элеанор. И посетить место преступления.

Честно говоря, логика и сообразительность никогда не были моими сильными сторонами, несмотря на то, что мне постоянно приходилось заниматься расследованиями убийств. Но я всё равно прикладывал все силы для поиска и наказания тех, кто не достоин того, чтобы жить.

Окончив свои домашние приготовления, я вышел на улицу. Судя по всему, прошло уже достаточно времени для того, чтобы мэр обратился к горожанам со своим сообщением. Разумеется, вряд ли у него хватило бы ума созвать в позднее время всех местных жителей, но, как я полагал, новость о расследующем убийство чужаке, переданная нужному кругу лиц, должна была разлететься в подобной глухомани довольно быстро.

Размеренно трещавшие уличные факелы вели неравную борьбу с окружившим их мраком, и, несмотря на трели сверчков и крики редких птиц, было сложно сказать, поздний сейчас час или ранний. Обычно жители подобных захолустных городов, фактически деревень, вставали ни свет ни заря. Подтверждением тому был уже ставший знакомым стук кузнечного молота. Пойдя на звук, я сделал глубокий вздох, ощутив в воздухе прохладу, царившую после недавнего дождя.

«Эшафот», «Монастырь», «Городские ворота» — подсказывал очередной указатель при ближайшем рассмотрении. Прошлый раз мы пришли к дому немного иным маршрутом, и ранее я не увидел его или же просто не обратил на него внимания.

Улицы по-прежнему были в целом безлюдны, хотя слабое оживление всё-таки наблюдалось. Редкие нерасторопные горожане без особой охоты направлялись по своим повседневным делам, прерывая свой шаг лишь для того, чтобы бросить настороженный взгляд на постороннего незнакомца, какие, надо полагать, захаживали в эти края не так уж и часто. Вскоре моему взору предстал встреченный ранее человек, наносивший методичные удары по раскалённой болванке, в которой безошибочно угадывались очертания будущего меча. Несколько изготовленных ранее образцов располагалось возле обдающего жаром горна, а неподалёку от наковальни был заготовлен чан с водой.

Крепкий мужчина, широкоплечий, с обильной рыжей бородой, в заскорузлой практичной одежде и дублёном рабочем фартуке поверх неё, смотрелся вполне типично для городского кузнеца. Заметив моё появление, он прервал своё монотонное занятие, наградив меня неприязненным взглядом, совмещавшим безучастность с презрением.

— А-а, сам мистер Фэрпойнт? — выдавив из себя улыбку, напоминавшую звериный оскал, ехидно осведомился он. — И что же я могу для вас сделать?

— Ну, раз уж вам уже известно моё имя, давайте для начала познакомимся поближе. Расскажите мне о себе, — начал я, стараясь, насколько это было возможно, завязать доверительную беседу.

— Что ж… Меня зовут Джон Кобб, и я, как вы, думаю, заметили, — местный кузнец. Что-нибудь ещё? — с нескрываемым раздражением в голосе осведомился он.

— Как долго вы живёте здесь? — стараясь поддерживать ранее заданный тон «непринуждённой беседы», продолжил я.

— Я здесь родился и прожил всю свою жизнь, кроме тех пяти лет, что был солдатом удачи. Похоронят меня тоже здесь, — всё так же раздражённо бросил кузнец.

— Почему вы не уехали из города, как это сделали другие? — настойчиво продолжая игнорировать его грубый тон, я, между тем, осматривал этого человека, в то время как он изучал меня. Как смотрят друг на друга два повстречавшихся волка, решая, стоит им разойтись или сцепиться.

— Да, то, что большинство жителей уехало отсюда за последние десять лет, — правда. Урожаи становились всё хуже и хуже, солнца мы не видели уже чёрт знает сколько, а животные постоянно заболевают какими-то странными болезнями. Пять лет назад я и сам собирался уехать. Но Мэри умерла, и куда-либо уезжать стало бессмысленно. Всё равно, я хотел уехать, только чтобы ей стало лучше. Бедная Мэри… — мужчина вздохнул и в его доселе пылавших неприязнью зелёных глазах — тоска и печаль по перенесённой утрате смешались с болью от ещё живущей любви.

— Что с ней случилось? — стараясь проявить как можно больше участия, с сочувствием в голосе поинтересовался я.

— Я не знаю. В конце концов, что я в этом понимаю? Моё дело — кузница. Править подковы да ковать вилы, косы и оружие для городской стражи, — словно бы не замечая меня, ответил следом Кобб, и в какой-то момент его крепкий уверенный голос сильного человека на миг дрогнул под тяжестью нахлынувших воспоминаний. — В какой-то момент она просто плохо себя почувствовала. Доктор пытался её спасти. Даже старая ведьма давала ей свои травы. Но к лету она умерла. Детей у нас никогда не было, так что, по крайней мере, никто не остался сиротой, верно? А когда умерли родители Роджера, я взял его на воспитание. Здесь, в своей мастерской, я учил его, пока не произошло это ужасное событие…

Наконец-то, картина начала несколько проясняться. Во всяком случае — слова Джона объясняли его поведение. Но задать вопрос лишний раз — всё равно не мешало.

— Скажите, почему вы так недружелюбны? Вы ведь даже меня не знаете, — прямо и откровенно спросил я, уже предчувствуя возможный ответ кузнеца.

— Вы спрашиваете меня: почему?! — словно бы поражаясь моей наивности или наглости, воскликнул мужчина. — Вы начинаете расследовать убийство уже после того, как за него повесили человека! И вы — не собираетесь искать ничего нового!

Гнев мужчины словно бы передался окружавшей его природе. Небеса сотряслись от неожиданного раската, и с мрачных высот на грешную землю обрушился нарастающий ливень. Только этого опять не хватало. С другой стороны — это словно бы несколько поумерило его пыл. Переведя дух, Джон взял себя в руки и нашёл в себе силы продолжить уже спокойнее:

— Я знаю, зачем вы здесь. Мэр — просто боится, что он совершил ошибку, и поэтому послал вас, чтобы вы сфабриковали доказательства его правоты и предъявили их людям. Тот факт, что беднягу повесили без суда и следствия, будет просто забыт. Так что делайте то, за что вам заплатили ваши тридцать серебряников, и, быть может, как говорит мэр: «Мы снова сможем жить спокойно».

Конечно же, я давно научился хорошо контролировать свои мысли и чувства. Ровно настолько, чтобы они не затмевали разум, мешая работе. Но, тем не менее, мне было крайне неприятно выслушивать подобные слова из уст человека, который на первый взгляд показался мне вполне заслуживающим доверия: несколько простой и грубоватый, он прямо говорил в лоб то, что думает, не скрываясь за лицемерными эвфемизмами. С другой стороны, его негодование и подозрение нельзя было назвать беспочвенными.

— Возможно, вы ошибаетесь… — мои слова заглушил очередной раскат грома, сопровождавшийся яркой вспышкой, на миг придавшей яркие краски этому унылому серому миру, но Кобб находился поблизости и всё-таки разобрал сказанное.

— Правда? Вам придётся доказать мне, что вы не наёмная шавка, верно? Буду рад вас выслушать! — перекрикивая гром, пробасил кузнец, по-прежнему не приглашая меня укрыться от дождя под своим рабочим навесом. — У вас всё? Вы отнимаете у меня массу ценного времени, когда я и так вынужден работать не покладая рук. Мэр привёл новых солдат из Йорка, гарнизон удвоили и, как видите, ко мне поступил весьма большой заказ. И день и ночь тружусь над новыми мечами и алебардами.

— Не совсем, — уже строже отрезал я, давая понять, что, хоть я и не могу прямо сейчас предоставить Коббу подтверждение своих заявлений, отвязаться от меня так просто у него всё равно не получится. — Прежде всего, у меня ещё остались вопросы, на которые я хотел бы получить ответы. Ведь если вы действительно заинтересованы в серьёзном расследовании, вы должны мне в этом помочь, верно?

Мужчина тихо процедил что-то, советуя мне отправиться в своих поисках по некоему заведомо безнадёжному ориентиру, и, несмотря на то, что конец его фразы был заглушён новым раскатом, — общий смысл оставался для меня понятен. Что ж, пока стерпим. Но — ненадолго.

— Я хотел бы побольше узнать о местных жителях, — будто бы не расслышав его последние слова, продолжил я играть в дурачка. Посмотрев на меня некоторое время, Кобб сплюнул в сторону, устало промолвив:

— Как вы сами уже знаете, немногие из нас решили здесь остаться… Вы, должно быть, уже хорошо пообщались с мэром; ведь это он вас сюда пригласил, значит, вы, наверное, друзья. Но я скажу вам одну вещь. Можете рассказать ему. Мне — всё равно. Мэр — самый большой ублюдок на этой проклятой земле! Он повесил бедного мальчика, даже не разобравшись, виновен тот или нет! Послушайте меня внимательно… Если он даст мне хоть малейший повод, — я убью его; и мне всё равно, что будет дальше. Терять мне больше нечего.

— Ясно. Я понял, — кивнул я. Несмотря на то, что исходящая от Джона угроза была адресована мэру, — мне пришлось с лихвой ощутить её на себе.

— Потом — сюда приехала его молодая жена. Хелен, — уже более спокойно продолжил Кобб. — Она была милой девочкой, и очень жаль, что она связала свою жизнь с таким подонком. К счастью, в постель с ним ей ложиться не приходилось…

Поймав мой несколько недоумённый взгляд, кузнец пояснил:

— Она была для него несколько старовата, если вы понимаете, о чём я. Проклятый извращенец… Сам я, конечно, ничего не видел, но об этом всем известно.

— И что же известно всем? — слегка приподнимая бровь, настойчиво осведомился я, ожидая услышать в последующем ответе подтверждение своей ужасной догадки.

— Ну, говорят, что мэр любит маленьких детишек. Особенно чужих, — брезгливо поморщившись, поведал Джон. — Думаю, это имеет отношение к тому спору, что произошёл у них с доктором. Доктор… Хороший человек. Но за последний год он сильно изменился. Когда-то он был очень жизнерадостным. А теперь стал совсем мрачным. Впрочем, не он один…

Красноречиво оглядевшись вокруг, кузнец поцокал языком и продолжил:

— Доктор может вылечить сломанную кость, но если заболел серьёзно, то лучше обратиться к травнице. Старуха Мод слегка не в своём уме, но она помогла уже многим из нас. И, надо сказать, что доктор Бейкер этим не особенно доволен. Говорят, Мод может и навредить больному, но мою жену она избавила от ужасных болей, поэтому я не могу сказать о ней ничего плохого. У реки вы можете встретить Саймона. Это брат моей жены. Он приехал сюда, когда она заболела, и остался здесь. Впрочем, думаю, что он скоро отсюда уедет…

Тем временем дождь постепенно начинал затихать.

— Так, кто у нас ещё есть? — припоминая, задумался Кобб. — Ах да, Харрелы! Харрел — настоящий чокнутый сумасшедший, будьте с ним осторожнее. Ему вечно мерещатся какие-то голоса, а ещё он жутко жаден до денег, которых у него отродясь не было. За деньги он сделает всё что угодно. Но они редко у него водятся. Жизнь его жены — настоящий ад, потому что он либо болтает о деньгах, либо пьян, как свинья. Эта мразь не раз поднимала на неё руку. Я даже как-то раз попытался вправить ему мозги и пригрозил, что если он снова тронет её хотя бы пальцем, то ему придётся иметь дело со мной. Но тот нажаловался мэру, а мэр навёл на меня городскую стражу. Впрочем, что они мне сделают? Единственный кузнец на всю Богом забытую округу…

«Да уж. Интересные нравы царят в этом городе», — отметил я про себя, поспешно спросив:

— Кто-нибудь ещё?

— Улицы патрулируют стражники. Большую часть из них мэр привёз сюда после этих исчезновений. Стражники — хорошие честные люди, но они злятся, что оказались в этой дыре. Иногда они заходят ко мне поболтать. А ещё у нас есть монахи. Живут в монастыре над городом. Странные люди. Раньше они вели себя как все бенедиктинцы, но превратились в настоящих сектантов. Они даже носят серые одежды вместо чёрных! Монахи никого к себе не пускают, а в городе, время от времени, появляется их шпион. Говорят, что доктор несколько раз бывал в монастыре. А больше о них никто и ничего не знает. Они живут только для себя. Сомневаюсь, что вы сможете у них хотя бы причаститься, — выразительно скривив губы, кузнец пожал плечами и пробасил: — Что ж, может, я кого и забыл, но вы сможете встретиться с ними самостоятельно.

— Что вы думаете об убийствах? — наконец перешёл я ближе к делу, мотая на ус всё ранее услышанное. Малость притихший огонь в глазах Джона после этих слов запылал с новой силой.

— Ну, во-первых, я советую вам попридержать язык, поскольку мне известно только об одном. Тела Греера и его жены так и не нашли. Кто знает, может быть, они просто так же тихо покинули город, как и появились, а чтобы запутать нас, оставили несколько окровавленных клочков одежды. Они были странными. В большей степени язычниками, чем добрыми христианами. Подолгу пропадали в лесу и занимались разными непонятными вещами, — с решительным напором начал Кобб. — А во-вторых, я не знаю, зачем вам слушать то, что я скажу. Вы всё равно убеждены, что это сделал гробовщик. Беднягу Роджера обвиняли даже в неурожае, болезнях скота и других неприятностях. Чего ещё ожидать от этих людей? Но кое в чём я уверен. Самая большая опасность не прячется где-то в кустах. Нет. Самая большая опасность исходит от этого труса, мэра, который повесил невиновного человека только потому, что иначе ему пришлось бы, чёрт возьми, объяснять людям, почему он не может найти настоящего преступника. Он — самая большая опасность этого города!

— Так вы считаете, что Данкомб этого не делал? — в очередной раз для ясности уточнил я.

— Как вы можете спрашивать такое?! — гневно выпалил Джон. — Конечно же, он этого не делал! Они с Элеанор собирались пожениться и уехать отсюда. Я даже учил его кузнечному делу, чтобы он мог найти себе работу. Эта казнь была просто преступлением! Запомните мои слова: ещё прольётся из-за этого кровь. Он был таким молодым… В сентябре ему всего лишь исполнилось бы девятнадцать!

«Так, значит, в сентябре», — отметил я про себя. Кое-что, необходимое для проведения ритуала, я знал уже наверняка.

— Есть ещё кое-что, что меня интересует, — желая потихонечку закруглять этот без сомнения полезный, но при этом прилично затянувшийся разговор, деликатно заметил я.

— Итак, что ещё вы хотите узнать? — с вымученными нотками в голосе осведомился кузнец.

— Мне нужен замок на дверь, — перешёл я наконец к наиболее насущной и прозаичной стороне своих текущих проблем.

— Да, мэр об этом говорил, — с равнодушием констатировал мужчина. — У меня есть такой, но я использую его сам. К несчастью для вас, я потерял ключ от своего старого замка, поэтому использую этот.

Казалось бы, на ровном месте — удача вновь начинала мне изменять.

— А если я найду ключ? — с надежной в голосе взглянул я на Джона.

— Тогда — я с радостью отдам вам замок, — издевательским тоном заверил тот. — Предупреждаю, это будет нелегко. Я потерял его где-то среди озёр, близ болота, когда ходил по делам к травнице. Вполне возможно, что он лежит на дне одного из них. А если вы и найдёте его, то скорее утонете, чем его вытащите. Что ж, попробуйте, если хотите. Погибнете — слёз лить не буду.

— Всего хорошего, — коротко попрощавшись, я отошёл на несколько шагов. Не пожелав мне в ответ ничего, Джон Кобб проводил меня красноречивым взглядом и вскоре возобновивл прерванную работу. Дождь к тому времени почти стих, и лишь редкие капли продолжали срываться с небес, стекая вниз по моему капюшону.

Что ж, вспыльчивый человек, не следивший за своими словами, как ни странно, оставил за собой в целом положительное впечатление. Молодой Роджер Данкомб, о котором Кобб заботился, как о родном сыне, фактически был его родственником, и ненависть кузнеца к мэру была мне предельно ясна. Но убедить Джона в том, что я не покорная марионетка в руках мэра, я не мог. Во всяком случае — пока.

Проследовав дальше по улице, я оказался на главном, по всей видимости, перекрёстке в городе, где, как уже было сказано ранее, по-соседски располагались таверна «Разбитый кувшин» и сравнительно скромный дом городского мэра, смотревшийся на фоне окружавших невзрачных домишек местных горожан настоящим особняком. У этого дома имелся собственный двор с большими запасами дров, курятник, сарай, да и в целом он выглядел вполне себе достойно. В сравнении с предоставленной мне халупой — вне всякого сомнения.

«Проклятый извращенец». Кхм. Разумеется, это тоже было достойно моего внимания, но, во-первых, в настоящий момент я был занят расследованием другого дела и не мог браться за всё и сразу. А во-вторых, несмотря на убеждённость кузнеца, я не мог бездоказательно обвинять пусть даже и неприятного лично мне человека, полагаясь на одни лишь слухи и сплетни. Если верить всему, что люди говорят обо мне у меня за спиной, можно было решить, что я завтракаю грудными младенцами. Разумеется, «никто не видел» — но «это все знают».

Вместе с тем сейчас передо мной стоял выбор: куда отправиться дальше? По логике вещей следовало заглянуть к доктору Бейкеру, но я не был уверен, что он уже открылся и ведёт приём. Для верности можно было переждать. Можно было бы отправиться на эшафот и постараться выкрасть тело, но проводить ритуал без сваренного зелья было просто невозможно, а без замка на двери — опасно. В то же самое время, скитаться по болотам в поисках ключа или собирать травы в такую темень — тоже было преждевременно и рискованно, хотя я и понимал: тело повисит некоторое время для острастки, но его могут снять в любой момент, поэтому откладывать дело в долгий ящик было нельзя.

Оставались таверна, в которой, судя по всему, уже начиналось оживление, мэр, к которому у меня ещё накопились незаданные вопросы, и место преступления, которое я в любом случае должен был осмотреть. Помедлив мгновение, я решительным шагом направился к дому мэра и собирался было постучать, как вдруг заметил, что входная дверь слегка приоткрыта. Я осторожно распахнул её — хорошо смазанные петли не издали скрипа.

Убранство временно предоставленного мне жилища не шло ни в какое сравнение с убранством дома Филиппа. Бочонки с вином, кованые дубовые сундуки, мешки с зерном, красивые резные шкафы из красного дерева с рядами дорогостоящих книг, широкий добротный стол с лакированными, обтянутыми красным шёлком стульями, изукрашенный растопленный камин…

На стенах красовались дорогие полотна, содержавшие известные сюжеты евангельской тематики: Спаситель и Магдалена, Тайная вечеря, Богородица с Младенцем.

Посредине помещения был расстелен узорчатый ковёр — широкий, как стена моего нового дома. В центре стола располагался графин с кроваво-красным вином.

Неподалёку от входа находилась иная дверь, в то время как напротив неё была лестница, уходившая наверх.

Не замечая меня, девушка в платье служанки ползала по дощатому полу с щёткой в руке.

— Кхм-кхм, — деликатно, но достаточно громко кашлянул я, стараясь привлечь её внимание. Не ожидавшая моего внезапного появления, девушка опрокинула ведро, и мутная вода разлилась на пол, промочив дорогой ковёр. Судя по всему, по моей, пусть и косвенной, но вине — теперь её ожидал совершенно нетёплый разговор с хозяином. Однако же в данный момент она не столько, по всей видимости, волновалась об этом, сколько была взволнована и напугана моим внезапным появлением. Казалось, она была готова закричать. Я сделал осторожный шаг вперёд и вскинул руку, желая остановить и утешить её, тихо произнося:

— Прошу прощения. Не беспокойтесь, я скажу вашему хозяину, что это была моя вина. Господин мэр дома?

Несколько успокоившись и переведя дух, девушка промолвила с облегчением:

— А, так вы и есть тот самый мистер Фэрпойнт! Добрый день, сэр! Хозяин говорил мне о вас на тот случай, если вы захотите сюда прийти. В настоящий момент его нет в доме. Скорее всего, он снова пропадает в таверне у Моллинза, узнаёт последние слухи. Сегодня все разговоры только и ходят, что о вас! Чем я могу вам помочь? Ой!..

Словно бы не сразу сообразив, что недавно произошло, девушка поспешно начала избавляться от последствий, образовавшихся после опрокинутого ведра. Да, слухи здесь, как оказывается, разлетались даже быстрее, чем я думал. Вместе с тем привлекал внимание ещё и тот факт, насколько непривычно доброжелательно и словоохотливо обратилась ко мне служанка. Чувствовалось, что дело тут не просто в распоряжении мэра. Характер? Или просто нехватка общения?

— Кто вы? — решил я начать с простого вопроса.

— Меня зовут Эмма, я служанка у Сент-Джонов, — решительно начала девушка, но, вопреки моим ожиданиям, на этом её ответ не закончился. — Мне двадцать три года, девять из которых я провела вместе со своей госпожой. Её семья взяла меня к себе, когда моя мать умерла в госпитале Сен-Жиль, в Мелдоне. А когда госпожа вышла замуж за мэра этого города, мы переехали сюда. Надо сказать, что жизнь в большом городе мне нравилась намного больше, но я люблю свою госпожу, поэтому с радостью последовала за ней. Я не жалею об этом… Но этот город — просто ужасен!

Вот так раз: в ответ на обычный, казалось бы, вопрос я получил слишком много неожиданной информации, включая такие детальные подробности, которые, в данный момент, не показались мне важными. Впрочем, сама по себе информация не бывает бесполезной: вопрос в том, где и как её возможно применить.

Казалось, у Эммы давно не было свежих ушей, с которыми можно было откровенно поговорить, пожаловавшись на свою жизнь. Хотя я и ценил всякую помощь следствию, я старался оценивать ситуацию трезво, и подобная излишняя доверчивость показалась мне действительно странной.

— Что вы можете сказать о местных жителях? — продолжил я, заранее ожидая получить столь же эмоционально насыщенный ответ. И, надо сказать, что в этот раз я не ошибся.

— На самом деле у меня нет времени, чтобы с ними разговаривать, — с печалью в голосе посетовала девушка. — Моя госпожа Хелен — просто великолепна. Вы сами это поймёте, когда узнаете её получше. А мой господин — очень строгий и не очень-то меня любит. Госпожа несколько раз брала меня к старой женщине, живущей у болота, но я не понимала, о чём она говорит. Она меня пугает! Иногда я отношу что-нибудь на починку мистеру Коббу. Это наш кузнец. Или беру у доктора Бейкера книжки для госпожи. А к рыбаку Саймону я хожу за рыбой…

На миг — лицо девушки расцвело, приняв мечтательное выражение.

— …Это мне больше всего нравится, — призналась она. — Иногда я встречаю мистера Лимси и его сына. Мистер Лимси — хороший, достойный человек, а его сын мерзкий хулиган! Даже не верится, что он может быть сыном такого человека!.. Господи, кажется, я заболталась! Вы ведь никому не скажете? — с волнением в голосе взмолилась Эмма.

— Конечно, нет. Вам не стоит беспокоиться, — поспешно заверил я, переходя наконец к наиболее актуальному в настоящий момент вопросу. — Что вы думаете об убийстве?

Недавно цветущее от благодарности лицо девушки вмиг помрачнело, сделавшись бледнее простыни.

— Извините, я не могу об этом говорить, — взволнованно пролепетала она. — С того дня я не могу нормально спать и боюсь одна выходить в город.

— Но убийца, скорее всего, уже мёртв, — произнёс я, продолжая наблюдать за её реакцией.

— Скорее всего? — с сомнением повторила Эмма. — Простите, я не хочу показаться грубой, но, по словам моей госпожи, убийца всё ещё на свободе. И я с ней абсолютно согласна! Не знаю, кто это сделал, но это точно был не Роджер Данкомб.

Что ж, если не только собственная служанка, но даже и собственная жена Филиппа не верила в виновность Роджера, то что можно было сказать про остальных? Положение мэра можно было назвать незавидным. Как, впрочем, и моё, до тех пор, пока я не нашёл бы способа доказать горожанам, что не действую с ним заодно, а заинтересован в серьёзном расследовании.

Поблагодарив разговорчивую служанку, я тепло попрощался с нею, в очередной раз попросив не переживать из-за испорченного ковра, обещав взять вину за случившееся на себя.

Милая приятная девушка. Не часто люди ведут себя со мной так открыто и вежливо.

Снова оказавшись на улице, я решительно направил шаг в сторону «Разбитого кувшина». Вид таверны не поражал оригинальностью ни снаружи, ни внутри. Камин, прилавок, столы, скамьи, простая посуда, винный погреб, нехитрые картины в дешёвых рамах, тучный трактирщик, хмельные и шумные завсегдатаи. Судя по большой высыхающей луже, на полу даже недавно что-то разлили. Но тем не менее, судя по всему, это было наиболее популярное место в городе, пусть даже и не блиставшее широким выбором доступных развлечений.

В момент моего появления собравшиеся несколько притихли. Угрюмые бородатые горожане, прервав свои насущные разговоры, смотрели в мою сторону неодобрительно и с вызовом. Мужчина за стойкой неторопливо потирал массивную пивную кружку о край своего рабочего фартука, изучающе разглядывая меня с головы до ног.

— Здравствуйте. Желаю вам приятного аппетита, — обратился я ко всем собравшимся. Кто-то неодобрительно фыркнул, что-то проворчав себе под нос, остальные промолчали.

— Покорнейше благодарю, вам того же, — учтиво промолвил единственный благовоспитанный посетитель: одетый скромно, но опрятно, он мог бы легко сойти за человека обычного происхождения, если бы не утончённо-благородные черты с печатью образования на лице и дорогой перстень на правой руке, в которой он сжимал пивную кружку. Кивнув вежливому человеку, я огляделся, обнаружив за одним из крайних столов мэра, восседавшего в гордом одиночестве. Барабаня пухлыми пальцами холёной руки по столу, он подманил меня, приглашая присесть неподалёку. И я уже было сделал первые шаги в его сторону, как чья-то немытая рука легла мне на плечо. Обернувшись, я обнаружил неопрятного человека с безумным бегающим взглядом.

— Этот взгляд! Я вижу по твоим глазам, что ты тоже слышишь его! Мне это знакомо. Ты слышишь его, верно?! — мужчина был неприятен и на вид, но исходивший от него запах с лихвой выигрывал в этом своеобразном состязании.

— Да, да, я тоже его слышу, — смахивая руку, зачем-то подыграл я. Как вскоре оказалось — напрасно.

— И о чём он тебе говорит?! О деньгах?! Они мои! Ты понял меня?! Мои! — брызжа слюной, скрежетливым голосом завопил мужчина.

— Вообще-то я не очень понял, что он говорил, — поспешно заверил я его, не желая участвовать в представлении этого балагана на глазах у присутствующей публики.

— Только Харрел может слышать его — и это хорошо! Очень хорошо! Все деньги достанутся Харрелу! Мне! Понимаешь?! А когда всё здесь станет моим, я, может быть, буду кидать тебе объедки со своего стола! — на последних словах безумец неожиданно сорвался на такие ноты, что мои несчастные уши еле пережили этот звук.

— Какие деньги? Мне даже интересно стало, — припоминая недавно услышанное про этого человека, поинтересовался я.

— Даже и не смей думать об этом! — вконец срываясь на истерические нотки, запаниковал городской сумасшедший. — Они мои! Только мои!

Обведя взглядом собравшихся, Харрел обратился ко всем, пообещав:

— Если кто-нибудь захочет украсть мои деньги, — он умрёт! Да! Если старого Харрела обманут, им не поздоровится!

— Не нужны мне ваши деньги. До свиданья, — наконец избавившись от общества этого шумного субъекта, я всё-таки сумел добраться до мэра.

— Не обращайте внимания, с этим старым дураком такое происходит регулярно. Что с больного взять? — отмахнувшись, Сент-Джон радушно продолжил: — Дорогой Николас, надеюсь, вы уже хорошо обустроились в своём новом доме? Как продвигается расследование? Если вам нужна моя помощь — только скажите.

— Ловлю вас на слове, — полушутя-полусерьёзно заверил я, присаживаясь напротив. — Для начала, я ведь по-прежнему недостаточно знаю о вас. Как давно вы занимаете пост мэра этого города?

— Ну, этим городом я управляю уже лет десять, думаю, что неплохо справляюсь со своей работой, — не без гордости поделился Сент-Джон. — Родился я здесь, но некоторое время жил в Йорке. Кстати, вас мне порекомендовал один из тамошних друзей. Я много путешествовал и в одной из поездок привёз мою молодую жену… и её нахальную служанку.

После упоминания об Эмме Филипп нахмурился, но вскоре продолжил привычным доброжелательным тоном:

— И представьте, оказалось, что семья моей жены родом из этого города. Они уехали отсюда всего сто лет назад. Так что получается, что она вернулась домой! Неудивительно, что ей здесь так понравилось.

«Понравилось? Кхм… Интересно», — с серьёзным сомнением отметил я про себя, продолжив выпытывать:

— Вы уверены насчёт убийств?

На этот раз голос мэра показался несколько уставшим и вымученным.

— Вы уже знаете моё мнение, — словно бы нерадивому школьнику, напомнил Сент-Джон. — Как я изложил в письме, мы обнаружили у болота окровавленные клочья одежды. Попробуйте начать свои поиски там. Если вы найдёте их тела и доказательства того, что их убил Данкомб, то, значит, я был прав.

— Почти никто здесь не говорит про них, — деликатно заметил я. С одной стороны, пока что я не со многими-то и разговаривал, но, в то же самое время, — это была чистая правда.

— Да, могу себе представить почему. Они переехали сюда всего около года назад и не очень-то хорошо ладили с местными жителями. Кто-нибудь мог бы оставить их убийство без внимания, но только не я! — пафосно заявил Филипп. — Сейчас мы в безопасности, но от рук убийцы мог пасть любой житель города!

Сидевшие в таверне горожане отреагировали на этот возглас красноречивыми взглядами, выражавшими смешанные чувства. Сомнение, раздражение, неприязнь. Возможно, мне стоило продолжить разговор с Сент-Джоном, однако в другой, менее людной обстановке.

— Ладно. Спасибо. Ну что же, если вы не против, я вернусь к делам, — улыбнувшись мэру и дождавшись утвердительного кивка, я поднялся из-за стола и направился к стойке, но, вспомнив о данном Эмме обещании, остановился, в двух словах обрисовав ситуацию. Естественно, мэр не был особенно доволен случившимся, но всего лишь раздражённо отмахнулся. А мне теперь предстояло знакомство с владельцем таверны.

— А, мистер Фэрпойнт, — с лёгкой усмешкой промолвил человек, протиравший пивную кружку. — А я всё ждал, когда увижу вас собственными глазами. Все дороги ведут в Рим, верно? В данном случае — в таверну. Итак, что вам нужно?

— Для начала — расскажите мне о себе и своей таверне, — предложил я.

— Я — владелец «Разбитого кувшина». Не смейтесь над названием. Это — лучшая таверна в окрестности! — с важным видом отметил мужчина, продолжив: — И, честно говоря, это — единственная таверна в окрестностях. А если серьёзно, то я живу здесь уже много лет, но собираюсь отсюда уехать, как и многие другие. Прибыль от таверны небольшая, а моя жена уже присмотрела нам местечко на восточном побережье. Я бы продал таверну и отправился туда хоть сейчас, да кто её купит?..

— Расскажите мне о местных жителях, — продолжил я, испытывая на себе недружественные взгляды, сверлящие спину. — Господин…

— Роберт Моллинз. К вашим услугам. Конечно, трактирщик должен знать о местных жителях больше, чем кто бы то ни было, — язвительным тоном согласился мой собеседник. — И так и есть на самом деле. Но вы — ничего от меня не услышите.

Поймав мой недоумённый взгляд, нетипичный трактирщик продолжил практически нараспев, будто читая молитву:

— В такие тёмные времена люди приходят в таверну, чтобы хоть немножечко развлечься. Почему я должен болтать об их делах? Нет, вы этого не дождётесь. А если они рассердятся и перестанут ко мне приходить? Кто возместит мне убытки? Сомневаюсь, что это будете вы…

— Но я — расследую убийство! — возмущённо напомнил я.

— Какое ещё убийство? — лукаво сощурив голубые водянистые глаза, ухмыльнулся мужчина. — Убийца — давно уже повешен. Тут всё ясно.

— Вам что-нибудь известно о преступлениях? — сдержанно спросил я, ожидая в очередной раз услышать язвительную колкость, однако же, к моему удивлению, на этот раз я получил, как мне показалось, вполне искренний ответ:

— Я плохо знал Грееров. Они сюда не ходили. Впрочем, я считаю, что то, что случилось с девушкой, — ужасно, и мэр поступил правильно. Здесь и без сумасшедшего убийцы жизнь была не сахар. Вы только посмотрите на старика Харрела, — кивнув на уже знакомого мне неприятного субъекта, мужчина покачал головой, добавив более тихо и даже более деликатн: — Лучше спросите об этом у господина Лимси, нашего местного лендлорда. Сент-Джон хоть и мэр, но фактически — большая часть окрестных владений принадлежит ему. Включая участок Грееров.

Моллинз выразительно посмотрел на вежливого мужчину с перстнем на пальце, подтвердив мою невысказанную догадку.

— Что ж, спасибо и на том, — кивнул я ему, отходя прочь от прилавка.

— Угу, — буркнул тот, принимаясь за другую кружку.

Лендлорд следил за мной до того самого момента, как я приблизился к его столу и ещё не успел обратиться с просьбой разрешить мне присесть, и начал разговор первым:

— Добро пожаловать, мистер Фэрпойнт. Это аристократическое имя, верно? Мне кажется, я его уже где-то слышал. Надо сказать, что на аристократа вы не похожи. Но о книге ведь не судят по обложке, верно? Почему бы вам не присесть…

— Премного вам благодарен, — совершенно искренне произнёс я, отмечая про себя столь редкую в наши дни деликатную учтивость собеседника. — Говорят, что почти вся земля здесь принадлежит вам, — констатировал я первым делом, усаживаясь напротив лендлорда.

— Да, это правда. Я — Галфрид Лимси, самый богатый человек города, и мне принадлежит большая часть местной земли, — спокойно, без какого-либо гонора и даже с некоторой печалью в голосе признал лендлорд. — Но здесь это не важно, друг мой. Я живу здесь со своим приёмным сыном Джоном. Он недавно вернулся из Оксфорда. Чёрная Смерть убила мою жену, так что мы живём вдвоём. Богатство ничего для меня не значит.

— Вы знали Грееров и Данкомба? — задал я вопрос в лоб.

— Я хочу подчеркнуть, что, когда произошли оба этих ужасных события, я был далеко от Каворна, — тихим, спокойным голосом уставшего от жизни человека начал свой ответ Лимси. — Я совсем не знал Данкомба, так что не берусь утверждать, мог ли он это сделать или нет. О Греерах я тоже знаю мало, но похоже, что я один из тех немногих, кто с ними вообще разговаривал. Это были очень неприятные люди, но мне приходилось с ними общаться, поскольку они снимали один из моих домов.

И снова — никаких зацепок.

— Можете рассказать мне о них ещё что-нибудь ещё? — с надеждой попросил я.

— В общем-то, мне нечего о них сказать, — оборвав последнюю нить, подытожил Галфрид. — Вроде бы приехали откуда-то с севера. У нас они собирались провести остаток жизни. Любили гулять в глуши. На самом деле они не сделали никому ничего дурного. Не сказал бы, что они были плохими людьми: скорее — просто нелюдимыми.

— Вы хорошо ладите с местными жителями? — не видя в данный момент пользы в дальнейших расспросах по существу, вернулся я к светской беседе.

— Я легко уживаюсь с людьми. К сожалению, этого нельзя сказать о моём пасынке. Если вы зайдёте ко мне домой здесь, в Каворне, — берегитесь его. К сожалению, он немного несдержан, так что старайтесь не раздражать его. Моллинз может налить вам доброго пива — единственного, что ещё приносит радость в этом проклятом месте. С мэром вы уже встречались. Кстати, у него очень милая молодая жена. Вы можете поболтать с рыбаком Саймоном, но я бы не советовал вам покупать у него рыбу. Я делаю это лишь от безысходности. А с остальными я общаюсь мало. Есть ещё доктор, но в последнее время он стал очень молчалив, — флегматично поведал Лимси.

Точно, доктор. Пожалуй, в эту минуту — я больше не мог выведать сколь-либо полезной информации, находясь в таверне, поэтому — пора было отправляться проведать Бейкера.

Лелея надежду, что доктор уже начал свой приём, я поднялся с места:

— А теперь, если вы позволите, прошу меня простить.

— Удачи вам в расследовании, мистер Фэрпойнт, — тепло пожелал лендлорд.

Душевно поблагодарив его за оказанное радушие, я спешно покинул трактир, продолжая ощущать на себе недоброжелательность остальных присутствующих.

Итак, Эмма показалась мне обыкновенной, открытой девушкой. Может быть, даже слишком откровенной для служанки. И, несмотря на то, что она оставила о себе хорошее впечатление, после разговора с ней я сильно сомневался в том, что она способна помочь мне в моём расследовании.

Роберт Моллинз, владелец «Разбитого кувшина», в отличие от неё, решительно не вызывал во мне положительных чувств и, более того, его озорной взгляд выдавал в нём мелкого жулика. Хотя под его нежеланием сотрудничать и демонстративным признанием правоты мэра могло скрываться и что-то большее. Судить об этом было слишком рано.

Но наибольшее впечатление на меня, безусловно, произвёл Галфрид Лимси: умный человек, на первый взгляд, показавшийся мне приятным джентльменом, который ничего из себя не строит. Для человека его положения — он слишком скромно одевался и вёл себя, не брезговал обществом простолюдинов, невзирая на то, что явно был образован и богат. Судя по всему, деньги портили не всех. Во всяком случае — заработанные честным путём.

Обогнув трактир, я проследовал вдоль журчащей реки и перешёл через грубый каменный мост. Разминувшись с угрюмым стражем, с серьёзным видом проследовавшим мимо меня с алебардой в руках, я двинулся дальше по тропе, петлявшей меж невысоких домов и многочисленных дворов. По сути город Каворн действительно был не более чем просто большая деревня. По крайней мере — так мне показалось на первый взгляд.

Однако же двор Галфрида Лимси заметно выделялся среди серого, унылого однообразия. Лишённый особых декоративных красот двор, тем не менее, был довольно широк, совмещая в себе высокий добротный дом, сарай, хлев, курятник, парочку высоких деревьев, немалые запасы дров, бочек и разного хозяйственного инвентаря. В общем и в целом — здесь было чему позавидовать даже мэру, однако же моё внимание привлекло кое-что другое. Вернее, кое-кто другой.

Высокий молодой сухопарый детина, сжимая в руках серый выщербленный меч, методично отрабатывал на битом чучеле приёмы фехтования. Естественно, я с первых же мгновений был уверен в том, кого именно я повстречал на этом дворе и чего, по заверениям окружающих, следует ожидать от подобного молодого человека. Но, тем не менее, в моём расследовании мне могла пригодиться любая зацепка, а сложный характер Джона Лимси ещё не исключал возможности наличия у него полезной информации.

В любом случае, как мне казалось, я ничего не терял, поэтому, решив, что доктор ещё немного подождёт, я тихо прошёл во двор, приблизился и поздоровался.

— Наконец-то! Кто-то ещё, кроме этих грязных крестьян! Что вам нужно? — вместо приветствия вымолвил молодой человек. Будь я моложе и несдержаннее, или, по крайней мере, повстречайся мне юный Лимси до того, как я познакомился с Клэрис и она научила меня контролировать собственные мысли, чувства и эмоции, — я с первых же его слов уже схватился бы за меч. Но теперь я предпочитал проливать кровь подонков, а не тратить силы на идиотов.

Сделав зарубку в памяти, но временно прикусив нараставшее раздражение, я осторожно осведомился:

— Мне хотелось бы узнать кое-что о вас, сэр.

— Обо мне? — не в пример своему приёмному отцу, Джон Лимси не только был богаче одет, но и держался крайне надменно, разговаривая, в лучшем случае, снисходительным тоном с оттенком превосходства. — Меня зовут Джон Лимси. Отвратительное имя. Я получил его от приёмного отца. На самом деле я оказался здесь случайно. Моя мать приехала сюда вместе с приёмным отцом, но, к сожалению, умерла от Чёрной Смерти, когда поехала в Лондон повидаться с подругой. Так что, как вы понимаете, я не по своей воле здесь застрял. Впрочем, я учился в Оксфорде и в будущем надеюсь переехать в более приятное место.

Судя по всему, молодой Лимси ожидал, что его слова произведут на меня должное впечатление, но вместо этого я сухо продолжил свой расспрос:

— Вы хорошо знаете местных жителей?

— Уважаемый, — поморщившись так, будто речь зашла о чём-либо дурно пахнущем, отмахнулся Джон. — Местные жители — это кучка примитивных селян, и я не желаю тратить время на разговоры о них.

Это начинало переходить всякие границы. Если поведение стражника у ворот я, во всяком случае, ещё мог как-либо понять и даже оправдать, — то в этот раз моё желание провести воспитательные процедуры со столь наглым и развязным юношей крепло с каждой секундой.

— Я хочу узнать, что вы думаете о преступлениях, — всё тем же предельно сдержанным тоном промолвил я.

— Насколько мне известно — дело закрыто. Гробовщик получил по заслугам. Удивительно, но в этот раз наш безвольный мэр повёл себя достойно. А старые Грееры? На них наплевать. Но мне интересно, какое отношение вы ко всему этому имеете? — обратился он со встречным вопросом.

— Я веду расследование этого дела по просьбе мэра, — не видя смысла утаивать этот, казалось бы, стараниями мэра ставший общеизвестным факт, ответил я. Судя по всему, молодой человек настолько мало интересовался происходящим в городе, что по-прежнему не был в курсе основных событий.

— Но здесь же не надо ничего расследовать! — с некоторым изумлением воскликнул молодой Лимси, разводя руками. — Правосудие свершилось. Послушайте моего совета и уезжайте прочь из этой Богом забытой дыры, пока не умерли здесь со скуки.

Что ж… По всей видимости, этот человек не мог сообщить мне чего-либо полезного. Либо не захотел. Однако — за ним по-прежнему оставался один должок.

— Джон, вам никогда не приходилось слышать о том, что заносчивость претит умным людям? — ненавязчиво, словно бы речь шла о погоде, поинтересовался я.

Казалось, до рослого детины не сразу дошёл смысл сказанного, поскольку он целое мгновение раздумывал над сказанным, прежде чем лицо его сделалось пунцовым, и приёмный сын лендлорда гневно процедил:

— Что?! Следите за своими словами, сэр! Так разговаривать — вы можете с крестьянами, а не с человеком моего происхождения. Поскольку вы у нас новый человек, на первый раз я великодушно прощаю вам эту ошибку… Если вы сейчас же заберёте свои дерзкие слова обратно и принесёте извинения.

— Ранее вы упомянули Оксфорд. Признайтесь честно, вас ведь отчислили оттуда за неприемлемое поведение? — словно бы не расслышав его требования, ехидно поинтересовался я, всё больше входя в боевой раж.

— Да как вы смеете?! — тотчас вспыхнул Джон, бешено возопив. — Я!.. Я сам оттуда ушёл!.. Я!.. Вы!..

Вены на шее молодого Лимси напряжённо вздулись и, казалось, он был уже неспособен подобрать слова, когда он неожиданно произнёс:

— Что ж, вы сделали свой выбор. За свою наглость вы поплатитесь жизнью. Защищайтесь!

Едва я успел выхватить свой полутораручный меч из ножен, как на меня обрушился шквал ударов, которые я только и успевал парировать, на некоторое время просто уйдя в глухую оборону.

Вопреки моим ожиданиям, молодой Лимси был неплох — совсем неплох. И будь на моём месте кто-либо менее проворный и обладающий меньшей сноровкой в ратном деле — он вряд ли смог бы с такой лёгкостью отразить свирепый натиск его атак. Однако же, если на стороне молодого воина были его возраст и сила, то на моей — отточенные боевые рефлексы и немалый опыт сражений, в которых мне приходилось сходиться с противниками, превосходившими его как силой, так и умением.

Он бился свирепо и неистово, гнев полностью завладел его разумом, но вместе с тем он израсходовал слишком много сил на бесплодные попытки хотя бы зацепить меня. Он начал сбиваться с ритма, стиль его атак огрубевал, делаясь всё менее продуманным и всё более примитивным. Я понимал, что надолго молодого Лимси не хватит. Понимал это и он. И в какой-то момент, отразив очередной, ещё в достаточной мере сильный, но не в достаточной мере выверенный удар, я резко перешёл от обороны к наступлению.

Как и ожидалось ранее, измотанный и сбивший дыхание от ненависти и впустую растраченных сил, он не был ни морально готов, ни физически способен оказывать мне и далее достойное сопротивление. Перекинув указательный палец через крестовину своего батарного клинка, я сдвинул руку ближе к центру тяжести меча, получив возможность лучше контролировать своё оружие, нанося более точные выпады.

Крикнув зверем, Джон пустился на отчаянный рывок, вложив все силы в один удар, напрочь позабыв о защите: это заставило его провалиться вперёд, в то время как я, уйдя с линии атаки, обрушил оголовок меча ему по спине.

Молодой мужчина лежал, распластавшись у моих ног, обессилено ожидая жестокой и скорой расправы. Но её не последовало.

Обычно я не радуюсь победе над столь жалкими существами. Но в этот раз — я улыбнулся впервые за долгое время, увидев ужас в его глазах. Если бы перевес был на его стороне, он убил бы меня без долгих размышлений. Но он — лежал на земле, и поражение оказалось для него большим ударом, чем все его раны. Когда он понял, что я не собираюсь добивать его, он встал и всем своим видом постарался скрыть боль от ран и горечь от постыдного поражения.

— Должен признать, что вы не такой уж плохой боец. Но я бы справился с вами, если не плечо, которое я ранил несколько дней назад, — начал неубедительно оправдываться мой незадачливый противник, тотчас же пригрозив: — Как только я поправлюсь, я покажу вам, как сражаюсь в полную силу!

— Жду с нетерпением, — заверил я, не торопясь убирать меч в ножны и отступая так, чтобы не терять молодого человека из поля зрения. Было вполне очевидно, что одним врагом на белом свете у меня стало больше. Но, впрочем, врагом больше, врагом меньше — разница, в самом деле, была невелика. Но, как бы то ни было, на мой взгляд, — оно того стоило…

Всё ещё воодушевлённой недавней победой, пусть не способствовавшей продвижению в моём расследовании, однако же — доставившей некоторое моральное удовлетворение, я брёл по дороге, испытывая сравнительно хорошее расположение духа, ровно в той степени, насколько его способен испытывать человек с поугасшими от ядов чувствами и эмоциями, расследующий зверское убийство молодой девушки и таинственное исчезновение пожилой четы в этом Богом забытом месте.

Спустя некоторое время посреди безлюдной дороги показался одинокий силуэт. Прибавив шагу, я разглядел, что это женщина, несущая на своих плечах непосильную тяжесть в виде объёмной связки хвороста.

— Мэм, разрешите, я вам помогу? — спешно догнав женщину, предложил я свои услуги.

Вздрогнув, та обернулась, с паническим страхом в голосе запричитав:

— Нет! Пожалуйста, уходите! Мой муж запрещает мне разговаривать с незнакомцами! Если он увидит, что мы разговариваем, он подумает, что я рассказываю вам про его вымышленные деньги и изобьёт меня! Уходите! Можете поговорить с ним лично. Обычно в это время его можно найти в таверне…

— Я… — не успел я добавить и слова, как меня перебили:

— Господин Николас Фэрпойнт. Я знаю, наш мэр рассказывал. Я — Мэри Харрел. И я ничего не знаю ни об исчезновении, ни об убийстве. Пожалуйста, уходите, умоляю вас… — едва не срываясь на плач, взмолилась старая женщина.

Запуганная, она, по всей видимости, регулярно подвергалась избиениям и унижениям со стороны своего ненормального мужа.

— Я не хочу доставлять вам проблем, — с пониманием кивнул я и удалился прочь, ускорив свой шаг.

Ведомый дорожными указателями, время от времени попадавшимися мне по пути, я проделал немалый путь вдоль реки, попутно собрав некоторые необходимые травы для своих отваров. Этого явно было, как минимум, недостаточно даже для создания самых простых из моих зелий.

Миновав очередной мост, я уж было отчаялся найти нужное мне место, как вскоре очутился вблизи полей с кукурузными початками, возле которых с достоинством расхаживали курицы, а напротив, в окружении маленьких неприметных домиков, располагалось небольшое, но примечательное здание с вывеской, гласившей: «Клемент Бейкер, врач». На вывеске, по обе стороны от надписи, были изображены ступка и пестик — предметы, незаменимые в работе любого лекаря. Как, впрочем, и толкового алхимика. Из окон, за которыми наблюдалось убранство приёмной доктора, выбивался яркий свет, поэтому я решительно приблизился к зданию, отчётливо постучал в дверь.

— Да, войдите, — прозвучал из-за хлипенькой двери слегка скрипучий голос немолодого брюзги, приправленный лёгкой приятной хрипотцой. Получив разрешение, я без промедлений отворил дверь, шагнув в помещение, и на короткий миг застыл в изумлении.

Доктор Бейкер показался мне человеком прогрессивным. Во всяком случае подобное впечатление тотчас же складывалось от обстановки его дома, говорившей о том, что он определённо не простой костоправ. Я никак не ожидал встретить подобного человека в таком городе.

Многочисленные и нехитрые, но вместе с тем отличавшиеся прочностью и надёжностью шкафы ломились под гнётом собравшихся на полках научных трактатов, массивных фолиантов и всевозможного занятного инструмента, применяемого в нелёгком докторском ремесле. В расположении книг наблюдались отчётливая логика и строгий порядок. Не все из них имели не то что прямое, но даже косвенное отношение к медицине, но вместе с тем вызывали у знающего человека почтение.

Специально расположенные для удобства читателя пометки гласили как общо, к примеру: «латынь», «древнегреческий» или «валлийский», — так и в частностях: «Точные науки», «Естественные науки», или совсем уж конкретное — «трактаты Роджера Бэкона».

Каждая книга каждой полки каждого шкафа имела свой порядковый номер, своё точно обозначенное место и положение в этой филигранно отлаженной стройной системе.

На стенах располагались обширные атласы, изображавшие схемы внутренней организации, присущие человеческому телу, планетам и звёздам, боевым требушетам или целебным пилюлям.

С одной стороны стола располагалась массивная армиллярная сфера, напротив одного из окон уверенно целилась в небо внушительная подзорная труба, расположенная на надёжной треноге. По другую сторону стола располагался пожелтевший от времени человеческий скелет, в то время как сам стол был заставлен всевозможными медицинскими и прочими записями, сложносоставными зарисовками и рабочими приспособлениями, которые могли бы пригодиться даже мне при моих более чем скромных познаниях в зельеварении.

Пестик и ступка, реторта, кальцинатор, перегонный куб, форматор с малым сливом, отсеивалка, сборник, сжигатель, омыватель, фильтр…

К сожалению, судя по внешнему виду многочисленных составляющих алхимического набора, они в большей степени представляли собой предметы декоративного характера, нежели использовались по своему прямому назначению. Наверное, доктор каким-то образом получил их с рук, и теперь хранил как милое его сердцу украшение.

В целом же помещение можно было назвать обставленным более чем скромно: обычная кровать, обычный ковёр, обычный стул. Всё для работы — и никаких излишеств.

— Да, слушаю вас. Вы что-то хотели? — немолодой, давно облысевший мужчина сидел, согнувшись над столом, щурясь при чтении собственных записей. Поверх его повседневной одежды находилось рабочее облачение из плотной ткани, насквозь пропитавшейся специфическими запахами.

— Да говорите же, — повернув голову в мою сторону, доктор Бейкер напряг зрение, поправляя самодельные очки, и наконец, сумев разглядеть меня, медленно промолвил несколько отчуждённым тоном: — А-а, так это вы? Добро пожаловать в мой дом, мистер Фэрпойнт. Я знал, что рано или поздно вы зайдёте. А вот чего я никак не могу понять, так это то, как вам удалось получить приглашение от мэра. «Ибо такова есть воля Божия, чтобы мы, делая добро…».

Мужчина неожиданно прервал фразу на середине и замолчал, вонзив в меня выжидающий взгляд. Несколько мгновений я просто молчал, с удивлением глядя на доктора, и в какой-то момент в глазах за замутнёнными линзами очков возникло отчётливое недоумение.

— Что? Что вы имеете в виду? О чём вы говорите? — наконец подал я голос.

— Что?! Так вы не?.. Какое недоразумение! Мне так жаль! Боже, какая неприятная ситуация! — сконфуженно проронил он.

— Всё нормально, — заверил я, попутно уточнив не без интереса: — За кого вы меня приняли?

— Пожалуйста, забудьте об этом. Я — просто ошибся. Давайте больше не будем об этом говорить, — сухо ответил Клемент, прочистив горло.

— Ладно, с кем не случается, — согласился я, тем не менее оказавшись не на шутку заинтригованным. Я не совсем понимал, что именно это означало, но доктор Бейкер явно принял меня за кого-то другого. За кого-то, кого он, кажется, ждал. Его фраза: «Ибо такова воля Божия, чтобы мы, делая добро…» — вне всякого сомнения, была первой частью какого-то пароля. Но кого он ожидал увидеть?

— Что ж… Давайте попробуем сначала, — сняв и протерев очки о край заготовленного ранее куска материи, с нарочито-напускной серьёзностью предложил доктор Бейкер. — Приветствую вас, мистер Фэрпойнт, но не думайте, что это из-за приглашения мэра.

— Вы что-то имеете против мэра? — изогнув бровь, поинтересовался я.

— Наш мэр, видите ли, дегенерат, — не поведя бровью, поделился доктор. — Я не буду вдаваться в детали, потому что не люблю болтать, да и к тому же это — врачебная тайна. Скажу только, что мы уже давно расходимся с мэром во мнениях по многим вопросам. Пожалуй, это всё, что я могу об этом сказать.

— Мне хотелось бы узнать больше, — продолжил я настаивать на своём.

— Мне не хотелось бы показаться грубым, но это — просто не ваше дело! — откровенно предупредил Клемент. — Это никак не связано с убийством. И я не хочу об этом говорить.

— Мэр, конечно, не идеален, но и вы кажетесь мне подозрительным, — ответил я откровенностью на откровенность.

— Подозрительным? Не пойму, о чём вы говорите, — казалось, доктор был искренне удивлён. — А, всё ясно. Я понял. Вряд ли после беседы с мэром у вас сложилось обо мне хорошее впечатление. Вы только прибыли и уже пытаетесь разрешить старые споры? Прошу прощения, но мне на это наплевать. Скажу больше, мне наплевать и на то, кому вы верите, мэру или мне. Мне не нужно ваше сочувствие.

Надо признать, что в этот момент я действительно растерялся. Логика этого человека явно не была для меня очевидна.

— Ладно, а что вы можете сказать о других жителях? — всё-таки я постарался вернуть разговор в более плодотворное русло.

— Вас пригласил сюда мэр. А значит, вы должны знать его жену, Хелен. Милая юная девушка. Хелен несчастлива с мэром, хоть и пытается это скрыть. Она достойна лучшего. Если вам понадобится помощь — обратитесь к Джону Коббу, кузнецу. Это суровый, но честный человек. Мэра он не любит, поэтому на приглашение — не рассчитывайте. Ещё у нас есть юный Линс. Мы зовём его «Саймон-рыбак». Это брат умершей жены Кобба. Он приехал сюда, когда она заболела, и остался здесь. К сожалению, я не мог помочь бедной женщине… Не думаю, что Саймон задержится здесь. Рыбы здесь мало, а ту, что удаётся поймать, — есть невозможно, — брезгливо поморщившись, Бейкер выдержал непродолжительную паузу. — Уж не знаю, что его здесь держит. Но он часто бывает на болотах и, возможно, знает что-нибудь для вас интересное… Местный трактирщик, Моллинз, утверждает, что он в стороне от наших дрязг. Но на самом деле он за мэра! Кстати, о таверне — берегитесь старого Харрела. Он давно свихнулся и с каждым днём становится всё хуже. Болтает о каких-то деньгах, о том, что все пытаются его обокрасть… Да откуда у него вообще могут быть деньги?

Доктор замолчал, поэтому я решил, что пришло время задавать наводящие вопросы.

— Что вы думаете о травнице? — помня о словах Кобба, поинтересовался я для начала.

— Старуха Литкотт, — с брезгливой неприязнью проворчал доктор. — Боюсь, я вряд ли мог бы сказать о ней что-нибудь доброе. Говорят, что её зелья помогают людям. Но послушайте, что я скажу. То, что она кого-нибудь отравит, — всего лишь вопрос времени. И хорошо, если это будет один человек. Я слышал, что она льёт своё варево в местные колодцы! Если это правда, то её необходимо выгнать из города! Это преступление!

Несмотря на пламенную речь доктора, что-то подсказывало мне, что сказанное им, как минимум, представляет собой не всю правду, и не в последнюю очередь его мнение основано на некоторой профессиональной зависти и ревности к конкурентке. Впрочем, пока что это являлось лишь моей неподкреплённой догадкой.

— Говорят, вы как-то связаны с местными монахами, — поднял я очередной интересующий меня вопрос.

— По правде говоря, я мало с ними общался, — попытался разуверить меня Клемент. — Был пару раз в их монастыре. Мэр каким-то образом собрал их в монастырском дворе, и я осмотрел их на предмет наличия Чёрной Смерти. Это всё. У них сейчас новый аббат, молодой брат Майкл. Мне кажется, все они не в себе. Они сменили чёрные одежды бенедиктинцев на серые и закрылись от всего прочего мира даже больше, чем остальные. На их совести есть и некоторые грехи. Нет, эти странные люди не принесут нам свет Господа, который сейчас так нужен. Они просто умрут. Как, впрочем, и все мы.

Сознательно пропуская мимо ушей последнее замечание Клемента Бейкера, я наконец задал ему свой главный вопрос. Вернее, это было скорее утверждение:

— Говорят, что вы осматривали тело погибшей девушки.

— Да, я осмотрел труп. Впрочем, у меня было мало времени. Её отец очень быстро забрал тело и сжёг… — доктор с раздражением покривился. — Все эти костры, раскрашенные камни посреди леса, деревянные идолы и прочая мерзость… Как я уже говорил, монахи давно отвернулись от города и живут только сами для себя, поэтому наши люди массово стали возвращаться к своим старым языческим корням. Устраивают пляски для спасения урожая, режут кур, забивают свиней и баранов. Да только всё без толку. Они уже даже сами не знают, во что верить…

— Доктор, труп, — вежливо напомнил я.

— Ах, да, простите. Итак, я толком не успел осмотреть её, но это дело — действительно загадочное. Она умерла от ножевых ударов — на теле было немало ран. Не знаю, что именно за оружие использовали, но раны были рваные, поэтому лезвие, видимо, было изогнутое. В ранах я обнаружил след земли, — уже более собранно поведал доктор.

На этот раз я, наконец, получил от кого-то более-менее ценную информацию. Однако пока что этих фрагментов было явно недостаточно для того, чтобы сложить что-либо даже отдалённо напоминающее картину.

— А что с той кожей, что содрали с её спины? — задумчиво потерев подбородок, напомнил я.

— Ах да, кожа. Кожу так и не нашли. Ужасно, да? Никогда ничего подобного не видел, — пугающе хладнокровно изрёк доктор, замолчал, но вскоре продолжил: — А знаете что? — мы все в этом виноваты.

— Что вы имеете в виду? — настороженно поинтересовался я, в очередной раз теряя нить рассуждений этого необычного человека.

— Грехи, сэр, — с печальным вздохом ответил он. — На всё, что случается, есть воля Господа. Гниющие растения, удушливый туман, сходящие с ума животные… Всё это — расплата за наши грехи. Что может быть хуже Божьей кары? Сопротивляться нет смысла. Наказание настигнет нас всех…

«Вот только этого мне ещё не хватало», — удручённо отметил я про себя, стараясь отвлечь доктора, заодно выпытав из него как можно больше ценных сведений, пока его опять не занесло куда-либо не в то русло:

— Как вы думаете, это мог сделать Данкомб?

Пожилой мужчина пожал плечами:

— Честно говоря, я не знаю. Но, если это так, — в таком случае, по меньшей мере, странно, что у него так и не нашли оружия, которым можно было бы нанести подобные специфические раны. В любом случае, мэр не должен был сразу его вешать. Теперь нам уже никогда не узнать наверняка, виновен он был или нет.

— Я позабочусь об этом, доктор, — многообещающим тоном заверил я.

— Сомневаюсь, что вы заинтересованы в том, чтобы выяснить правду, — высказал своё скептическое предположение доктор, вместе с тем добавив: — возможно, я ошибаюсь. Посмотрим, как вы будете действовать дальше.

— В данный момент — я хочу узнать про Грееров, — прекрасно понимая, что речь идёт несколько о другом, всё-таки заметил я.

— О Греерах я могу сказать совсем немногое. Как, впрочем, и все остальные. Грееры приехали сюда сравнительно недавно, и никто их особенно не любил. Я ходил на болото, где обнаружили кровавые обрывки их одежды, но ничего интересного там не нашёл. Сомневаюсь, что у кого-то в Каворне были причины желать их смерти, — поделился сомнением Клемент.

— Да, если только убийца не был безумцем, — парировал я.

— Да, вы правы. Только если он не был безумцем. Как, например, Роджер Данкомб, — согласился он.

Некоторое время мы просто молчали, каждый обдумывая своё. Затем я вновь продолжил свой опрос:

— Много ли в Каворне работы для доктора?

— Всё не так просто, сэр. Местным жителям нужно лекарство не для тела, а для души. Но с этим — я им помочь не могу, — разведя удручённо руками, признался Бейкер. — Всё, что мне остаётся — постараться, по мере возможностей, облегчить их участь. Но это напрасный труд, мистер Фэрпойнт. Мы обречены на медленную смерть. Воду здесь сложно назвать питьевой, а местный хлеб — вызывает спазмы. Здесь больше нечего защищать. Мы все платим за грехи предков.

Разумеется, доктора можно было понять. Но вместо этого, выслушивая подобное, мне хотелось больно его ударить. Тем не менее Клемент Бейкер всё-таки не заслуживал подобного отношения, поэтому я лишь деликатно уточнил:

— Вы действительно заботитесь о местных жителях, верно?

— Я слишком долго прожил здесь, чтобы уезжать. Моё место здесь, с теми, кому я нужен. Пусть я и не могу сделать для них многого, — ответил он, тотчас же попросив: — А теперь, мистер Фэрпойнт, если у вас всё, — прошу вас оставить меня, у меня действительно много работы.

Поскольку на данный момент мне на ум не приходили новые вопросы, а ожидаемую информацию я всё-таки получил, я не стал злоупотреблять гостеприимством доктора Бейкера и, любезно попрощавшись, покинул порог его дома.

Тем временем небо из непроглядно чёрного сделалось буровато-алым. Будто бы сбагренные кровью, небеса по-прежнему были окутаны густыми тучами, но, во всяком случае, худо-бедно позволяли различить что-либо уже и без света факела. Дальнейший же мой путь был намечен на место преступления…

Сбор трав может показаться весьма увлекательным занятием. Естественно — для знающего человека. Поскольку мой путь пролегал через подлесок у берега широкой реки, я не терял времени даром, убивая двух зайцев сразу. Тем не менее сбор «Пурпурного бурьяна» и «Водной дрёмы» не отменял необходимости отправляться на болота, на поиски тех трав, которых поблизости не водилось. Как, впрочем, мне следовало наведаться и в горы, куда я и направлялся в любом случае. Всё было просто: в горах над городом располагался монастырь, при котором находились кладбище и дом гробовщика Данкомба, в котором было обнаружено тело несчастной Элеанор.

Вполне вероятно, там могла находиться «Каменная слеза», также необходимая мне для приготовления «Душехвата». Но если с этими ингредиентами всё было более-менее ясно, то «Сатанинская удача», как обычно, вынуждала меня облазить здесь всё вдоль и поперёк.

На самом деле, Каворн был весьма небольшим городком, даже с учётом его окрестностей; и человеку, знающему их, как свои пять пальцев, ничего не стоило в кратчайшие сроки добраться до любого нужного ему места. Но до тех пор, пока я здесь окончательно не освоился, я продолжал, образно выражаясь, блуждать в трёх соснах. До тех пор, пока не обнаружил сидящую возле реки фигуру.

На встреченном мною рыбаке была грубая домотканая одежда, широкая соломенная шляпа, и, судя по отсутствию вблизи него рыбы, с уловом ему везло сегодня не очень.

— Удачного улова, — пожелал я, по привычке подкравшись так тихо и незаметно, что человек в шляпе резко вздрогнул от страха и неожиданности. — Саймон Линс, я полагаю?

— Ой, вы меня напугали, — несмотря на окружающую обстановку в целом и моё внезапное появление, у этого человека было наиболее жизнерадостное выражение лица, из виденных мною за целый день. — Рад видеть вас, дружище. Нет ничего интереснее, чем встречаться с новыми людьми. Здесь так скучно… Что вас интересует?

— Будь спокоен, я пришёл сюда не из-за рыбы. Да и вообще, хотя я и шёл по указателю, но всё-таки, кажется, заблудился, — посетовал я.

— Да? И куда же вы направлялись, господин Фэрпойнт? — поправив свою шляпу, осведомился Саймон.

— К дому гробовщика. Будь другом, подскажи, как туда скорее попасть, — попросил я.

— К монастырю — это в ту сторону. Немного правее. Над рекою там будет мост, на том берегу организуют погребальный костёр. А дальше — у них там ступени, ведущие к монастырю, а рядом с ним — то, что вы ищете. Если же вы и дальше пойдёте, как шли, — то выйдете к болоту, где обитает старая Мод, — пояснил рыбак.

— Ладно, спасибо. Раз уж я всё равно здесь, то, может быть, ответишь мне на пару вопросов? — запоминая маршрут, спросил я вновь.

— Конечно, спрашивайте. Чем смогу помогу, только вряд ли я чем-либо смогу быть вам полезен, — с готовностью и сомнением кивнул Линс.

— Прекрасно. Саймон, можешь рассказать мне немного о себе? — начал я с простого.

— Ну, как вы уже знаете, меня зовут Саймон Линс, но люди называют меня Саймон-рыбак. Ну, знаете, как апостола Петра. Сестру мою тоже назвали в честь Пресвятой Девы Марии. Да, у нас были очень религиозные родители. Я переехал сюда несколько лет назад, когда моя сестра серьёзно заболела. Она была замужем за местным кузнецом. А после её смерти я решил остаться. Тогда мне не хотелось никуда уезжать. Я просто не видел в этом смысла. А сейчас — я всё чаще стал думать о том, чтобы уехать отсюда. Жизнь здесь стала просто невыносимой.

— А как ты уживаешься с местными жителями? — продолжил выпытывать я.

— Это не очень-то весёлые люди. Особенно сейчас, в трудные времена. Кузнец — надёжный и искренний человек, он был женат на моей сестре. Мы редко друг друга видим. Он не любит болтать. Особенно после того, как повесили Роджера. Но он хороший человек. Трактирщик Моллинз — человек честный. Он вас не обсчитает. Ещё у нас есть Харрел. Держитесь от него подальше, он чокнутый. Постоянно болтает о каких-то деньгах, а если поговорить с ним подольше — становится агрессивным. Неудивительно, что его жена в таком состоянии. А мэр у нас — довольно странный… Только не говорите ему, что я это сказал, а не то он отправит меня на костёр, — полушутливо заверил рыбак.

— Ну, я удостоился чести разговаривать с ним, — с пониманием кивнул я.

— Авторитета ему не хватает, не так ли? У него красивая и умная жена, но не её я считаю настоящим сокровищем дома мэра. Не знаю, видели ли вы уже Эмму. Каждый раз, когда мне становится грустно, я иду с ней поболтать, и мир становится светлее… — Саймон мечтательно улыбнулся, но, тем не менее, вскоре спустился с небес. — Но я отвлекаюсь… Так, что дальше? А, монахи. О них я знаю немного. Видел пару раз одного из них или двух — и всё. Довольно много рыбы у меня забирает лендлорд Лимси. Очень приятный человек, нередко угощает меня стаканчиком. Но только когда рядом нет его ужасного сына. Старая Литкотт живёт у болота и готовит различные эликсиры. Она немного не в себе, но если вам действительно плохо, она поможет. Остальные? Думаю, вы сами разберётесь…

— Может быть, ты знаешь что-нибудь об убийстве стариков? — на всякий случай поинтересовался я и в этот раз.

— Всё это довольно плохо. Я иногда видел, как Грееры ходят по краю болота. И это я нашёл окровавленный клочок одежды. Впрочем, я с ними почти не разговаривал — это были довольно неприятные люди. Они говорили, что собираются остаться здесь до конца жизни. Что ж, так и вышло, верно? Данкомб… это другое дело. Мальчик не делал этого. Его гибель — на совести мэра. Спросите Джона, кузнеца. Он хорошо знал Роджера. В тот самый день я говорил с парнишкой: у него было прекрасное настроение. На безумного он похож не был, — решительно заявил Саймон.

— Что ж… Меня интересует ещё кое-что, — отвлекая парня от печальных мыслей, слегка загадочно промолвил я.

— Да? — с интересом ожидал моего вопроса Линс.

— Тебе ведь нравится Эмма? — задал я откровенный вопрос.

— Ну, раз уж вы об этом заговорили… — щёки молодого рыбака загорели румянцем. — Мне она нравится. Она умна, красива, и я бы очень хотел познакомиться с ней поближе. Знаете, она — это всё, что удерживает меня в этом Богом забытом месте. Но я — уезжаю. Она может быть со мной лишь в моих мечтах. Почти всю свою жизнь она провела в большом городе. Зачем ей нужен такой человек, как я? — вздохнув, Саймон развёл руками.

— Как знать — как знать, — подмигнув, я похлопал парня по плечу. — Извини, но мне, правда, пора. И смотри, Саймон: главное — не теряй надежды.

— Удачи и вам тоже, — пожелал мне рыбак в ответ. — Если буду нужен — я сегодня тут ещё долго, только скажите.

Этот жизнерадостный и отзывчивый человек несколько не вписывался в общую картину, но он казался мне честным, и мне хотелось ему доверять.

Во всяком случае, одно полезное дело на сегодня я мог сделать точно: решив, лишь только представится возможность, поведать Эмме о чувствах Саймона и попытаться сблизить этих двух милых детей, не решающихся сделать первый шаг, я продолжил свой прерванный путь.

Любовь. То, что, как я чувствовал, связывало этих двух нерешительных людей. Что значило это слово для меня? Было ли оно просто одним из слов, обозначающих возможный Знак Пути для призываемой души либо что-то большее? Знал ли я когда-нибудь, что есть любовь, — не знаю. Любовь к Богу — пожалуй. Любовь к родине — возможно, хотя материнской любви мне испытать так и не удалось. Однако понимал ли я то, что чаще всего подразумевалось под этим словом, а именно — любовь между женщиной и мужчиной? — Как знать…

Нет, разумеется, в моей жизни встречались женщины, пускай их и было немного. Однако я не мог бы сказать, что действительно по-настоящему любил кого-либо из них. Уважал? Да. Испытывал симпатию? Да. Доверял? В некотором роде — да. Но вот любил ли?

Клэрис… Клэрис не была для меня ни возлюбленной, ни любовницей. Просто нас что-то связывало, и я почувствовал это сразу. Утратив её, я словно бы утратил часть себя. В какой-то момент она придала моей бесцельной жизни смысл. Как говорится: если не знаешь, во имя чего жить, — найди, за что умереть. Но оставшись один, без неё, я всё чаще начинал напоминать себя прежнего. За исключением разве что утраченных и подавленных чувств и эмоций.

Даже преподанный молодому Лимси «урок» был в большей степени продиктован не чувствами, а памятью о тех чувствах, которые я некогда испытывал.

Когда Клэрис погибла, я действительно страдал, тяжело перенеся эту утрату. Так мне, во всяком случае, тогда показалось. Но позднее, после некоторых раздумий, мне стало ясно, что на самом деле мне было жалко не Клэрис, а себя, утратившего способность к переживанию утраты и отчаянно пытающегося убедить себя в том, что это не так…

Пролетев над моей головой, где-то над древесными кронами каркнула ворона. Вернувшись мыслями к текущему делу, я пригляделся и, обнаружив подходящую траву среди зарослей, занялся сборами.

Следуя заданному курсу, я вскоре миновал мост и, проследовав к видавшей виды, но по-прежнему внушительной лестнице, направился в сторону возвышавшегося над городом монастыря.

Ведущая ввысь лестница была украшена каменными статуями, ставшими излюбленными мишенями для помёта местных птиц. Огромные фигуры. Ангел с потрескавшимися крыльями. Святой, с отколовшейся головой. Возможно, человек с душевно тонкой организацией или красноречивый поэт сумели бы узреть в этом какой-то глубинный смысл и заключить в стихи. Но я не был поэтом. Я был Звероловом, идущим по следу. И для меня это были просто статуи над унылой и серой каменной бездной, которые не означали ровным счётом ничего.

Надо признать, мой подъём был недолгим, но, обернувшись, я смог насладиться видом городской панорамы. Возможно, это и не был особенно красивый вид, но я видел реки, видел проходившие через них мосты, видел место для погребального костра, расположенное под стенами монастыря, неподалёку от места, откуда я только что взбирался по ступням на гору… Дозорные башни, дорога, по которой я пришёл, дом мэра Сент-Джона, двор Галфрида Лимси, таверна Моллинза…

Зеленовато-жёлтое, покрытое удушливо-туманной дымкой, болото, на окраине которого располагается дом травницы…

Я некоторое время всматривался, запоминая точное расположение ориентиров, а после направился к главным воротам монастыря. Величественное здание, казалось, простояло в этих местах уже не один век. Откуда-то из его тёмных недр прозвучала органная музыка. Бесконечно печальная и в то же время по-особенному чарующая. Во дворе, на значительном отдалении от меня, проходили фигуры людей в серых рясах, с закрытыми лицами. Впрочем, у одного из них лицо закрыто не было. Сначала я деликатно пытался звать их, стараясь обратить на себя внимание. Они, безусловно, заметили меня, но предпочли не подавать виду. Положив руку на решётку главных ворот, я потряс её. Заперто.

Присмотревшись внимательнее, я обнаружил, что монахи расположились посредине внутреннего двора монастыря не случайным образом: на серой земле был прочерчен какой-то странный символ, в последнюю очередь напоминавший об Ордене Святого Бенедикта Нурсийского и христианстве вообще. С каждой минутой это начинало настораживать меня всё больше.

При желании, разумеется, можно было попытаться попасть внутрь — различного рода альтернативными способами, но, поскольку в данный момент передо мной не стояло подобной цели, не сумев привлечь внимания серых монахов к своей скромной персоне, я счёл лучшим ретироваться.

В конце концов, в этот раз я пришёл сюда не за этим. Походив некоторое время по склону, я собрал, по меньшей мере, часть редких трав с запасом, после чего приблизился к кладбищенской ограде, с которой граничил небольшой мрачный дом. Цель моего пути.

Приблизившись к мрачной, обитой потускневшими медными листами двери, я неторопливо распахнул её, вступив в ныне осиротевшую недавнюю обитель Роджера Данкомба. Дом гробовщика был более или менее похож на то, как я его себе представлял: незаконченные каменные кресты, гроб, простая мебель. Но, кроме всего этого, я увидел по всему полу запёкшуюся кровь и скомканную простыню, валявшуюся рядом с простой кроватью.

Что-то здесь было не так. Я не говорю о следах крови, я видел слишком много подобных сцен, а здесь даже жертвы-то не было. Интереснее был тот факт, что я здесь ничего не почувствовал. В таких местах у меня обычно возникает неприятное жгучее ощущение, будто мои раны начинают открываться. Здесь же — ничего подобного не происходило.

Лопата, трутница, камин, скамейки и… всё. Как верно подметил доктор Бейкер, в доме не было ничего, напоминавшего то оружие, которым, по его словам, была изувечена и убита Элеанор. Как не было чего-либо наводившего на мысль, дающего зацепку или подсказку.

Впрочем, откровенно говоря, в доме оставалось совсем немного вещей, говоривших о том, что здесь жил человек: скорее всего, сердобольные горожане просто не позволили пропасть ценному добру, оставшемуся после казни владельца, — благо стражи у места преступления выставлено не было.

И снова возникали лишь новые вопросы, на которые по-прежнему не было ответов. Ни подсказки, ни зацепки, ни намёка. Пока что я не мог этого объяснить.

Покинув дом Данкомба, я отворил ржавую калитку, миновав кладбищенскую ограду. Многочисленные, сравнительно свежие могилы теснились до такой степени, что сложно было сделать даже шаг, не пройдясь по месту чьего-либо упокоения. Убийца, забравшая все эти жизни, звалась «Чёрной Смертью». Всё-таки, вопреки упрёкам доктора Бейкера в адрес язычников и паникёрских рассуждений о Божьей Каре, в первую очередь тела сжигались по более прозаическим причинам. Во-первых, таким образом горожане пытались предотвратить распространение чумы, и, во-вторых, в земле просто не оставалось свободного места, чтобы принять всю собранную чумой жатву. Люди погибали массово, и проводить отдельные похороны для каждого — не было возможности. Другого выхода просто не оставалось.

Блуждая среди плит, я присматривался к надписям: «Джон Харди — да обретёт он в смерти покой», «Эдвард Скипвит — покойся с миром», несколько неразборчивых эпитафий, «Сара Данч — мы встретимся, милая», «Джолисия Стокдейл — покойся с миром», «Алиса Сеймур — покойся с миром», «Мэри Кобб — покойся с миром», «Джонатан Винтер — зима в имени, лето в сердце», «Жиль Пейтон — слуга Божий», «Джеймс Уиллот — поэт» и снова — неразборчивые эпитафии…

На другом конце старого городского кладбища, возле высоких стен, находились другие монастырские ворота: старые, ржавые, они тоже были заперты, и через них также проблемно было бы перелезть.

Разумеется, при желании можно было попытаться взломать замок, сломать прутья решётки либо выломать сами ворота, однако веских причин для этого не наблюдалось, а обоснованное подозрение ещё не являлось достаточным оправданием для подобных действий.

Да, монахи вели себя странно, как, впрочем, и многие из обитателей этого города, но это ещё не давало мне повода обвинять их в исчезновении Грееров или убийстве Элеанор.

Пока что люди в серых рясах, находившиеся по ту сторону запертых ржавых ворот, по-прежнему продолжали демонстративно меня игнорировать. Оставив их, я направился в другую сторону — к фамильным склепам, расположенным подле дикорастущих кустов, в тени большого мрачного дерева: ещё не обрушившегося, но такого же мёртвого, как тела, находившиеся под могильными плитами. Один из склепов привлёк моё внимание сразу. Это был фамильный склеп семейства Сент-Джон, на котором мэр не поскупился заранее установить две бронзовые таблички: «Филипп Сент-Джон, январь 1302 г -…» и «Хелен Сент-Джон, ноябрь 1326 г -…». Что ж, интересно. И весьма предусмотрительно.

Как бы то ни было — мне нужно было отправляться на поиски потерянного Коббом ключа и сбор оставшихся ингредиентов для зелья, без которого я не мог провести ритуал. Причём — желательно было разобраться и с тем и с другим как можно раньше, пока не стало слишком поздно, и оставалась возможность что-либо разобрать: шататься впотьмах по болотам я желанием не горел.

Бодрым шагом покинув кладбище, я вскоре уже спускался по ступеням обратно, оставляя за спиной неприветливый монастырь с его нелюдимыми обитателями, а в моей памяти продолжала играть по кругу всё та же приставучая органная мелодия.