Бесплатный фрагмент - Демиург и Ирина

Демиург и Ирина

Дар Демиургу

Вступление

Богу понадобилась помощь Моцарта, чтобы сойти в мир

П. Шеффер

Этот поэтический сборник необычен даже для меня самой — он рождался в 2014—2021 году, когда прошел 1 поэтический конкурс памяти Игоря Царева, и мы все собрались в уютной библиотеке им. М. Ю.Лермонтова. Ирина Борисовна вдохновенно говорила о не просто хороших стихотворениях, но и созвучных творениям нашего любимого Мастера — это был один из важных моментов конкурсного отбора.

Хороших поэтов много, значительно меньше поэтов гармоничных и счастливых. Все мы немного Сальери. И очень редко встречаются творцы подобные Моцарту.

В Игоре Вадимовиче ничего не было от Сальери, совсем — ни злости, ни зависти, ни стремления «Отравить» другого талантливого человека, а как раз наоборот, е6му хотелось порадоваться вместе с поэтом, открыть для себя что-то новое и вдохновиться.

Посмотрите, как его Лирический герой слушает юную скрипачку в знамением стихотворении, как он слушает Бродягу, читающего Бродского в электричке, как он беседует с Ангелом из Чертанова. Это тот самый Моцарт, который нужен Богу для того, чтобы сойти в мир.

Осознавал ли это он сам или только чувствовал, понимал, насколько труден крест Моцарта.

Мы это поняли сразу, как только он появился в «Вечерних стихах» и в очередной раз вышел из зоны комфорта.

Каждая передача — противостояние Иешуа и Понтия Пилата, Моцарта и Сальери, который пьет отравленное вино, потому что не может «друга недоверьем оскорбить», и даже не друга, а явного врага тоже не мог, но само его явление на передачах, те поэты, которых он с собой приводил было бесспорной победой над бесовщиной и тьмой, которую просто необходимо рассеивать, чтобы сохранить в поэтическом мире хоть какое-то зыбкое равновесие.

Но была одна особенность — в те времена мы не видели его Маргариты, его Санта-Ирины, его Прекрасной Дамы, мы только слышали великолепные стихотворения, реплики в рецензиях. Мне запомнилась одна, где он объяснял очередной фантазерке, что любит только свою жену и вся любовная лирика посвящена ей.

Помнится, тогда я сразу вспомнила знаменитый сборник К. Симонова «С тобой и без тебя», посвященный В. Серовой, и подумала о том, что все для той истории любви закончилось довольно печально, а ведь в мире нет ничего нового, все повторяется,

Даже представить трудно было как скоро нам придется получить ответ на этот вопрос. И теперь уже понятно совершенно, что это история СЧАСТЛИВОЙ любви Мастера и Маргариты, может быть потому что он пришел в этом мир поэтом (а Мастер не любил стихов в той жизни и даже А. Ахматова не смела при нем читать стихотворения), а еще потому, что изначально в его душе жил Моцарт (Пушкин) так страстно стремившийся к гармонии, ну и третья причина — это конечно личность его Музы, его жены, его любимой Ирины Борисовны.

После их счастливой встречи вряд ли у него был выбор…

Работая в конкурсной комиссии я все врем я помнила о той созвучности, о которой говорила Ирина Борисовна. Эти тексты надо было отделать от совсем других

Я находила такие тексты у себя и складывала их в отдельный файл, хотя тогда еще не думала о том, что это будет целая книга — прошло 7 лет, рукопись ее почти готова, остались детали…

Что это за тексты?

Ну прежде всего посвященные поэтам серебряного века А. Блоку, Н. Гумилеву, Б. Пастернаку, И. Северянину, М. Цветаевой, А. Ахматовой, В. Высокому, конечно И. Бродскому, это тексты о музыке, о временах года, тексты о море и моряках, античные и литературные мифы

Мне было проще ориентироваться, потому что творчество Игоря Вадимовича я изучала все эти годы, писала о его поэтическом мире и лирическом герое, и все-таки — это уникальный опыт, если хотя бы на шаг, на полшага удастся приблизиться к миру Моцарта — это тоже великий дар..

Дар Демиурга

Дар Демиурга — этот дивный дар

В наследство нам останется, я знаю.

Когда в стране, как и в душе пожар,

Приходит волхв, проснувшись, и взлетают

За ним другие, в высоте паря.

И строчки так точны и так прекрасны,

Что понимаем, было все не зря,

Блуждали в лабиринте не напрасно.

Стихов его связующая нить

Во тьме ночной укажет нам дорогу,

И будем мы в той высоте парить,

Там все не так уныло и убого,

И ангелы в слезах вернутся вновь,

И все яснее к вечности дорога,

Он верил в то, что отступает ночь.

Хотя взирал насмешливо и строго…

Печальный миг. Прекрасный миг любви,

И верности нам Демиург подарит,

И тают, тают недруги вдали.

Друзья сомкнут ряды, я точно знаю.

И в грозный час, когда не хватит сил,

И кажется что, все, мы проиграли,

Дар Демиурга он нам приносил,

Свои надежды и свои печали…

Он с нами был, он с нами будет вновь,

И он живет в творениях прекрасных,

Пусть побеждает Вера и Любовь,

Пусть будет небо голубое ясным.

И там, средь звезд одна, и ей светить,

Во мраке, чтоб его рассеять снова,

Дар демиурга помогает жить,

Несет в наш мир Надежду, Веру, Слово

ДЕМИУРГ (греч. demiurgos — мастер, ремесленник), в античной философии (у Платона) персонифицированное непосредственно-творческое начало мироздания, создающее космос из материи сообразно с вечным образцом; впоследствии отождествлялся с логосом, умом (нусом).

Если опираться на это энциклопедическое определение, то составляющая из ремесленника во мне вне сомнения присутствует. А вот с творческим космическим началом — это уже вопрос спорный. Не мне судить. Но хотелось бы верить, что ОНО во мне есть:)

Игорь Царев 27.03.2003 13:37

Дар — талант, Дар -подарок поэта всем нам.

Как и обещала Галине Пысиной к 11 ноября книга практически готова, остались технические моменты.

Любовь, спасибо за теплые слова о Михаиле. Это действительно Поэт. Ему был дан Дар.

Дар — это нелегкая доля. Он как раскаленный уголь на ладони. Да, гонит прочь тьму, но и обжигает, и приносит нестерпимую иногда боль.

И, так печально устроен этот мир, что судьба Поэта, как правило, только и начинается после смерти носителя Дара. И потому именно сейчас так важно каждое слово о Анищенко. Чтобы не дать тьме забвения завалить, затоптать тот свет, который вложил Михаил в свои строки.

И.Ц.

Игорь Царев 09.12.2012 00:28

Это падали листья Памяти И. Царева

Это падали листья в бескрайнее небо опять.

И кружились в надежде, что ангелы их собирают,

Кто-то будет на флейте, забывшись, нам осень играть,

И металась душа обреченно меж небом и раем.

Ночь упала на мир, как печали немая фата,

И фатально казалось, что с нами в тумане случится,

Это падали листья, владела судьбой немота,

И летели за листьями хмурые дикие птицы.

Пусть там осень царит, пусть русалок парит хоровод,

Но угрюмый медведь не дает им с землею проститься.

Это падали листья, художник творит и поет,

И твердит нам поэт, что потом ничего не простится.

Мир таится у ног, как печальный и яростный зверь,

Никого впереди, позади лишь бесплотные тени.

Пела девушка вновь, распахнув во вселенную дверь,

И душа ей внимала, но не верила в это смятенье.

И о том, что назад не вернутся враги и друзья,

И о том, что в бескрайние дали уносятся птицы,

Что случилось, мой ангел? Это тихая осень твоя

Все еще продолжалась, не смея уйти и забыться…

Кто-то будет на флейте, забывшись, нам осень играть,

И металась душа обреченно меж небом и раем.

Это падали листья в бескрайнее небо опять.

И кружились в надежде, что ангелы их собирают

Поэма начала Хранители огня

И в старом храме вдруг погас огонь,

Когда безусый жрец заснул внезапно,

То Чернобог явился в час такой,

Забрал с собой с тревогой и азартом.

— Ты всех решил убить, лихой юнец,

Но надо будет жизнью расплатиться.

Запомнили бесславный тот конец,

И у огня все танцевали жрицы.

Никто из них о Пекле не мечтал,

Решив, что путь туда им не закрыли.

И только на земле страстей накал,

Они еще по-прежнему любили.

Пусть сгинут все, кто нас лишил огня,

Заснул, забылся, о других не мысля.

И Чернобогу пыла не унять,

В кострах его сгорев и дымом в выси

Уходят все предатели в свой срок.

Чтоб больше небо наше не коптили.

Ты говоришь, что слишком он жесток?

И что они чрезмерно заплатили.

Нет, если смеет погасить огонь

В славянском мире яростная сила,

То отправляйся в Пекло, черт с тобой,

И стань дровами, и сгори красиво.

На землю возвращаются волхвы,

Чтоб сохранить огонь, в других горящий,

Зачем нам те, кто навсегда мертвы,

Кто не горел, не жил по-настоящему…

И с ними Волох, Пекло все пройдя,

Огонь он людям и земле подарит,

Его хранят от стужи и дождя,

И в капищах и в душах благодарных.

И тело отдают огню опять,

Чтоб словно Феникс снова возродиться,

Он должен жить, на подвиг посылать,

В глазах любимых снова раствориться.

Он должен подарить нам всем стихи,

Такие, чтобы души засверкали,

И мир, спасенный от земной тоски,

Не знал унынья, горечи, печали

Поэты появляются в свой срок,

Чтоб жизнь вдохнуть и озарить просторы

И каждый демиург, творец и волхв,

И их все позабудем мы не скоро.

Мы долго ждали, и настал черед

Ему явиться снова в этом мире,

Заря горит, звезда меняет ход

Постылой жизни горестной и сирой.

2.

Поэты — посланники Велеса в мир,

Забывший о музыке слов в одночасье,

Как трудно поладить там с прозою им,

Как мало в нем света и радости, счастья.

Поэты врываются в буре ветров,

И ищут такие же светлые души.

А мир так жесток, так порою суров,

Что их не услышат и станут ли слушать?

В тумане стихий там растут города,

И темные сны настигают порою,

И только Поэта во мраке звезда

Нам новые бури и бездны откроет.

И мы в благодарность за чудо опять

Готовы их ждать в пустоте увяданья,

И будут поэты стихи нам слагать,

В полете, в забвении грез на прощанье,

А новая встреча в сиянии снов

Опять проступает и ждет нас ненастье,

А мир так прекрасен, и светел, и нов,

В бессилии грез, в ожидании счастья.

И только поэты могли показать,

Как славно остаться любимцами бога,

И будут далекие звезды сиять,

И души взирать в эту бездну глубокую

Мечутся кони

Мечутся в звездном небе

Ангелы в час рассвета,

В голосе низком, медном,

лики судьбы, и где-то

Мальчик в плену иллюзий —

это хранитель света

Смотрят на звезды люди,

души их, как кометы.

Пусть ему будет страшно

снова в наш мир вернуться,

Но посмотрел так страстно,

вздрогнул, не оглянулся.

Не потерял в дороге

свет тот животворящий,

И улыбнулись боги,

Поняли, он настоящий.

С ним и спуститься можно,

И погулять по миру,

Там все устроят сложно

Демоны и кумиры.

Только хранитель света,

Тает в ночной дали,

Чтобы в России где-то

Люди остались людьми.

Да что там, просто остались,

В музыке дивных строк

Демоны затерялись.

Понтий Пилат жесток,

Ангелы смотрят дерзко,

Боги не верят нам,

Но расскажи про детство,

Юность, любовь и драму.

Книга Судьбы открыта,

Мы по стопам пройдем,

Радостно и деловито

Чтоб мир наполнить огнем

Музыки животворящей,

Слова в ночной тиши.

— Смотрите, он настоящий

Он к людям опять спешит.

Дорога в столицу

От Хабаровска до Питера дорога

Юношу вела через Москву.

Град Петра взирал излишне строго,

Не терпел стоустою молву

Коммуналок призрачное племя,

Бремя тех страстей и тишины,

Вежлив и спокоен он со всеми,

Окрылен в преддверии весны.

И рифмует, как живет, как дышит,

И не знает спеси или лжи.

Ангела на Невском снова слышит.

Видит Блока смутные следы.

Где-то там, вдали за поворотом

Бродского усталый монолог.

Тишина, учеба и работа,

Жили в окружении забот.

И еще не встретившись с любовью,

Он ее предчувствовал и ждал,

Ангел замирает в изголовье

И в начале грезится финал.

Как он юн, какие сны и грезы,

На пути в столицу из столиц,

Бормотанье волн и небо звездное,

На воде желтеет мертвый лист.

И Хабаровск будет только сниться,

Где-то за последнюю чертой,

Окна, голоса и даже лица,

Моря рокот, и отец седой.

Руки мамы, смех ее и слезы,

Волны поднимались до небес,

И такие лютые морозы,

Детство в ожидании чудес…

Юность в ожидании открытий,

Золотые купола Москвы,

Вереница радостных событий,

И любовь в сиянии листвы.

В это он неистово так верит,

К этому стремится каждый миг,

Что с улыбкой распахнет там двери

Многоликий и прекрасный мир

Будут и гитары, и походы,

Шутки, девы, светлая печаль,

Растворяясь, исчезали годы,

Он Ирину приходил встречать.

А она с улыбкой ускользала,

Не могла решиться, иль могла?

Только песня грустная звучала

Над поляной, где сгущалась мгла.

Судьбоносная встреча

На реке в тени деревьев

Лодка к берегу причалит,

И так хочется поверить,

В то, что ждет нас только счастье,

Как ты молод, мой избранник,

Как порывист ветер в ивах,

Этим утром ранним-ранним,

Птица белая кружила.

И слова, их нет дороже,

И твой взгляд, и ночь до встречи.

Это все теперь тревожит,

И ласкает душу ветер.

На реке в тени деревьев

Мы с тобою обручились.

И я верю и не верю

В то, что это все случилось.

Ночь была такой тревожной,

Утро дивное настало,

Как легко и осторожно

Лодка дремлет у причала.

Речи были так невнятны,

Души нежностью согреты,

И прекрасны и понятны,

Полевых цветов букеты..

В объятьях любимой

Забыв о том, что было и что будет,

И призраки прогнав, и миражи

В твоих объятиях рассвет разбудит,

И я вдруг понимаю, это жизнь.

И этот свет, и песня на рассвете,

Она летит из тех далеких сфер,

Где ангел нас улыбкой дивной встретил

И отпускать потом не захотел.

Луна была такая золотая,

И кто-то плакал за глухой стеной,

А мы в тех облаках еще витали,

Там я с тобой, и ты навек со мной.

И мир, и миг, и трепетно признание,

И радуга средь гроз и облаков,

И так пленит ее очарование,

И так прекрасна вечная любовь.

Она живет, она тревогой дышит,

Она соединяет нас навек,

И так легко, и так спокойно выше

И выше поднимаясь среди рек

И гор, и городов давно забытых,

Мы будем в этом мире, только мы,

В плену объятий, слов, стихов, событий

Средь высоты ее и глубины..

Любовь швыряет во тьму

Любовь швыряет во тьму,

а после ведет обратно

Того, кто страстей ночных

вкусил, и запил вином.

И если вдруг хватит сил

дойти тебе, вероятно

Ты станешь богом, но прежде

побыть придется волхвом

И вот в пустоте небесной

ты видишь — звезда сгорает,

И темная дева снова

пытает тебя во мгле

И только прошедший муки

еще до конца не знает,

Какие это печали,

скитания по земле.

И где-то в плену иллюзий,

отвергший впервые силу.

Он будет смотреть устало

на пламя в ночной тиши.

И где-то дерутся люди, а

рядом ведьма бесилась

Но ты отвергаешь полночь.

Но ты на помощь спешишь.

Любовь до небес бросает,

но хватит ли сил подняться,

Об этом никто не знает

Заранее, и в глуши.

Какие-то чародеи,

драконы и девы снятся.

Пройди по дороги Прави,

Яге о том расскажи.

И может быть в час заката

тебе ответит старуха,

Красавица Мокошь снова

закружит, в плену души

Болото твоих ошибок,

твоих сомнений разруха

Но только не стой на месте,

а к звездам опять спеши.

Побуды тебе внимают,

и ждут от тебя решенья.

Какая — то боль утихнет,

и ведьма шагнет в тот миг.

И снова в огне кромешном

ты станешь странной мишенью

Для дивных страстей и ярости,

для мудрых последних книг.

Путь воина и пророка,

тебе кидают на плечи

И шкуру убитого волка,

и странный такой венец,

Но вот ты а туман уходишь

от ярости человечьей,

Туда в глубину познаний,

начало там и конец.

И вырвался из объятий

Морена однажды Волох

И только Кащей во мраке

его назад повернул.

И дивная птица снова

спасает, но дикий холод

В бессмертие он очнулся,

и в бездну он заглянул

Другие спокойно пашут,

другие лихо воюют,

И где-то во мраке дивном

им снятся такие сны.

И только песнь чародея

над Русью воскресшей будет.

И мы его снова встретим,

воскресшие в миг весны.

Мы выйдем встречать героя,

Он станет Хранителем света,

Пусть тьма отступит внезапно,

Пусть белые розы цветут,

И песня звучит над миром,

И он, заслонясь от ветра,

Останется нынче с нами,

Сражаться он будет тут

Явление поэта

И были снежны облака,

И были призрачны дороги,

Когда с поэмою в руках

Он появился на пороге.

На этом свете или том,

Я этого пока не знала,

Пил кофе и играл с котом,

Смотрел хоккей, шутил устало.

И в голосе его жила

Немая боль и страшный холод,

Луна в безбрежности плыла,

И был печален дивный голос.

Но что случилось, он хмелел,

Хотя вина давно нет в доме,

Он резко встал и посмотрел,

На этот мир и что-то вспомнил.

И растворился, до двери.

Не дотянувшись, и в тумане.

Желтели снова фонари,

И мир иллюзий в бездну манит.

Как трудно мне остаться тут.

Куда-то уходить, смеяться.

Хотя бы несколько минут

Но снова без него остаться.

Снова на даче

Тоска скользит по листьям облепихи,

Мой сон печален, дом мой пуст и нем,

И только кот разморенный и тихий,

Ждет ночи и измаялся совсем.

На старой даче только тени бродят,

А люди растворились за чертой,

Цветы в каком-то странном хороводе,

И зной палит и вянет мир чужой.

И вдруг гроза, откуда? Не понятно

Обрушилась и не дает вздохнуть,

Не лица, только призрачные пятна

И за черту так просто заглянуть

Мир стал иным, все катится к закату

И только у последней той черты

Мне больше силы, воли мне не хватит,

Но проступаешь из тумана ты.

Живой ли? Кот шипит, ожил бродяга

И дождь слепой мир пробудил от сна.

Да, нам нужна и сила и отвага,

Но заплутала в этот час она.

И только кот разморенный и тихий,

Ждет ночи и измаялся совсем.

Тоска скользит по листьям облепихи,

Мой сон печален, дом мой пуст и нем,

Полет души в бесконечности

Душа не терпит суеты,

Ей так мила покоя прелесть,

Леса, заросшие пруды,

И песни, что давно отпелись

И в лабиринтах грез она

Живет, не ведая печали.

Всегда спокойна и вольна

В тумане лунными ночами.

Ей солнца жар едва ль понять,

Ее пугают снова грозы,

Как хочется тебя обнять,

И радости немые слезы

И тишина июльских снов,

Нас только духи окружают,

И Берегини средь холмов,

Как бабочки во тьме летают.

Туда уносится душа,

От суеты, страстей, смятенья,

Она жива и хороша,

Лишь в тишине ее паренье

Мы ощущаем как полет,

И поднимается все выше,

Тогда и дышит, и живет,

И ангелов так ясно слыши

Цикл Моцарт и Сальери

Явление Поэта

Горящий поезд. И с младенцем мать

Уходит от палящего огня.

Он должен жить и должен он писать.

Он защитит от Воланда меня.

Его уже узнали силы зла.

Сальери мстит, но Мастер там спасен.

Ну что ж игра за жизнь его пошла.

Архангел видел и пожар и сон.

Там нет друзей, там недруги кругом,

Поэзии давно закончен век.

Мы нынче в измерении ином.

Так низок, так ничтожен человек.

.И только он, спасенный из огня,

Он смотрит в небо, а не в бездну вновь.

Он оправдает, знаю там меня,

Хотя над миром вечна эта ночь.

Мне надо научить его любить,

Страну и мир и женщину и свет,

Величие природы, радость битв,

И музыку тех сфер — триумф побед.

Когда все в бездну смотрят, позабыв

О небесах, сияющих вдали,

Получит Моцарт силу звездных крыльев.

И запоет о вере и любви

Обманщик спал и видел странный сон,

Там Мастер и поэт. Блестит луна

И встрепенулся слишком поздно он,

Четвертого апреля и весна?

Какой там год? Тринадцатый, как знать.

А вдруг теперь Архангел победил?

Но он не мог же Моцарта проспать.

Тот мир его уже похоронил.

Санта Ирина

Семь лет, семь бед и семь открытий

Минуло с рокового дня,

Но все поэмы и событья

Не оставляют здесь меня.

По строчкам, будто по тропинкам,

Иду и вижу за чертой

Ее улыбки и слезинки,

И каждый миг, как вечный бой.

Покой с апреля и не снился,

Он оставался за чертой,

Стихии пятой конкурс длился,

Сражение с вечной маятой.

Он прав, все только начиналось,

И не закончится пока

Она над книгою склонялась

И растворялась там, в веках.

Он с высоты смотрел с улыбкой,

На тишь библиотек вдали,

Отважная по почве зыбкой,

Ирина шла. Ее любви

И нежности на всех хватило,

Все пело, все летело ввысь.

И траур ветром уносило,

И продолжалась песнь и жизнь.

И пусть порою нам печально,

Но та печаль была светла.

Укутанная вечной тайной,

Семь лет любила и жила…

Она сегодня всех прекрасней,

И Маргариты нет такой,

И не позволит жить нам праздно,

И только снится нам покой

Явление Ирины

Ни строчки, ни звука, ни жеста, ни взгляда…

Лишь крылья разлуки, и недруги рядом.

Вражда не утихла, а дружба забыта,

И все же парит над толпой Маргарита.

Ее оставляют и лень, и сомнения,

Осталось над этой землею парение,

И медленный вальс, и чудесные строки,

И голос средь тучи и родной и далекий.

О, ей ли не знать все, что было, что будет,

Легко утонуть в суматохе тех будней,

И все же маячит вдали бригантина,

А там капитан и веселый и сильный.

И Санта Ирина над пропастью с ними,

Она не предаст и она не покинет,

Ей просто придется средь нас задержаться,

В стихии поэзии не растеряться.

Рычат и беснуются волны стихии,

К Парнасу несутся упрямо другие,

И только она в той бескрайности моря,

Стремится к нему, со стихией поспорив.

И только она не желает сдаваться,

И сможет на гребне волны удержаться.

И в этой безбрежности яркой звездою

Вести нас к вершинам легко за собою…

Жена поэта

Жена, любовница и муза,

Там места не было другим,

И лишь от этого союза

Рождался вдохновенный гимн.

То гимн домашнему уюту,

Куда всегда неслась душа,

Поэт и представлял-то смутно,

Как без нее он мог дышать.

И было пусто, было страшно,

В уютной комнате в тиши,

Он был лишь с ней таким домашним,

В ее объятия спешил.

И все, что после написалось,

Что проявилось и сбылось

Там, на страницах книг осталось,

Другим там места не нашлось,

Она любила и парила,

И берегла уют и свет.

И эта радостная сила

Дарила нам в тот миг поэта.

Мы все восторженно молчали

Пред этой нежностью любви,

И забывали все печали,

Надежда грезила вдали.

И на Тверской и на Ордынке,

На сломе судеб и эпох,

В том побеждая поединке,

Лишь он сберечь легенду смог

Для нас, и счастье излучая,

Писал как жил, и видел свет,

Она, жена, там расцветая,

Была виновницей побед…

Она была, мечтой, салютом,,

Там места не нашлось другим,

Когда домашнею уюту,

Он пел свой вдохновенный гимн

Ирина — Демиургу

И если через сотни лет,

Придет отряд раскапывать наш город,

То я хотел бы, чтоб меня нашли —

Оставшимся навек в твоих объятьях

И. Бродский

В твоих объятьях через сотню лет

Меня найдут, раскапывая город,

И мы опять увидим этот свет,

И я услышу снова дивный голос.

Как будто бы заснули на заре,

И вот теперь пришлось нам пробудиться,

Когда фонарь последний догорел.

Я знаю, что уже не разлучиться,

В твоих объятьях и никто другой

Не будет ревновать, лишь мы с тобою

Получим в дар ту вечную любовь,

Ту страсть и нежность, что зовут судьбой.

Тогда нам будет нечего делить,

Никто не уведет тебя, я знаю.

И лишь звезда нас сможет осветить

У бездны ада или двери рая,

Ночь сменит день и снова будет тьма,

Но так же крепко тело обнимая,

Я вдруг пойму, что целый мир-тюрьма,

И лишь в твоих объятьях оживая,

Мы в чистом поле рядом, вместе вновь,

Сам Велес к нам опять спешит на встречу,

И остается в душах лишь любовь.

Когда погаснут звезды, словно свечи.

И мы опять увидим этот свет,

И я услышу снова этот голос.

В твоих объятьях через сотню лет

Меня найдут, раскапывая город

Я слушаю симфонию дождя

Спустился Моцарт к нам с небес высоких,

И окрыленно над землей паря,

Он музыку нам дарит грез далеких.

Она летит в порывах немоты,

Танцуют капли, веселится ветер,

И мокрые июньские холсты

Вдруг первый солнца луч теперь осветит.

Его не зря назвали мы слепым,

Хотя Перун там все еще в ударе,

И тех костров затых едкий дым

Разносится над миром, Бог нам дарит

Прозрение и нежность, даль светла,

И старый сад опять благоухает.

Я точно знаю, что я здесь жила,

И тьма не вечна, дождь уже стихает.

И мечутся по полю птицы вновь.

И музыка волшебная в тумане,

Симфония дождя несет любовь,

И в эту бездну грез нас снова манит.

И пианистка дивно хороша,

И совершенна музыка экстаза,

В тумане грез беспечная душа

Танцует, веселится, в каждой фразе

Есть чары древних ведьм и тишина,

О как в тот миг природа дышит вольно,

Прощается без трепета весна,

И ей лишь грустно, но совсем не больно

Явление Моцарта

Богу понадобилась помощь Моцарта, чтобы сойти в мир

П. Шеффер

Моцарт явился, чтоб бог разговаривал с нами,

И прикоснулся к любому в той музыке дивной,

Между реальностью, сказкой и вещими снами

Жизнь остается в какой-то сонате старинной.

В солнечном блеске, в восторге и сказке забытой,

Он проступает –мелодии дивные звуки,

И за чертой остаются, печали, событья,

Есть только музыка –вестница встреч и разлуки.

Есть только мир, переполненный той красотою.

Морок июня и августа грозная сила.

Моцарт явился, чтоб Бог говорил и с тобою.

Чтобы в туман твое Вдохновенье парило.

Но из толпы вырывается снова Сальери,

Все понимает, смириться не может, не хочет,

В поле бескрайнем прекрасные роза алели,

Капелькой крови остался забытый цветочек.

И опоздала к Адонису вновь Афродита,

И никого не осталось за этой чертою.

Моцарт уходит, но музыка в небе разлита,

Там, где русалки кружились опять в хороводе.

Моцарт звездою на небе и в Пекле Сальери,

Реквием где-то теряется, тише и тише,

Только симфония радости торжествовала,

И просыпаясь мы Моцарта снова услышим.

Век Моцарта

Век Моцарта короче, чем Сальери,

Его на небо быстро заберут.

И музыка звучит в небесной сфере,

И души наши в небеса влекут

Тех звуков совершенство и отрада,

И с завистью взираем в этот миг

На небосвод, и радоваться надо,

Что он был с нами пусть и краткий миг.

Мы приобщились к празднику и свету,

Остался след невидимый в душе,

Остались и сонаты и сонеты,

И мы другие, мы не те уже…

Ночную мглу звезда его осветит,

И станет чуть светлее на земле,

И песню унесет к созвездьям ветер.

Счастливыми проснемся на заре.

Нас окрыляют музыка и слово,

Июньский день и дождь слепой с утра,

Бродяга, Ангел и Скрипачка снова

Усядутся с ним рядом у костра.

И эта полуночная пирушка

Нас уведет в те дивные миры,

Пусть он споет, мы еще послушаем.

Так хороши русалки и костры..

Так хороши закаты и рассветы,

Когда звучат любимые стихи,

Забриты только лучшие в поэты,

И потому, как ангелы легки.

Реквием

— Ты был, ты говорил с ним, знаю.

И что же он, скажи, мой друг, скорей.

— Беспечен, как всегда у двери рая.

И усмехнулся горестно Сальери.

А черный человек молчал устало,

Он плохо понимал, а в чем там суть,

Но исполнял он то, тогда сначала,

Хотелось одного — свечу задуть.

Сальери спать не мог, писать не смея,

Молчал и спорил сам с собой тогда.

И угасал там музыкант Сальери,

И черная случилась с ним беда.

Чего ему хотелось? Только смерти.

Нет, не своей, пусть Моцарт там уйдет.

Ему в ответ пропел ту песню ветер,

— Он нас убьет, он всех тогда убьет.

О чем он говорил, пока не ясно,

Но созревал его коварный план,

К роялю он бросался зло и яростно,

И смерть за ним шагала по пятам.

Он потянулся к яду, отшатнулся,

И снова посмотрел на тот огонь

А Черный за спиною улыбнулся

И словно говорил: — Я здесь с тобой.

Бессонной ночью он о чем-то плакал.

И вспоминая гения опять.

Ему казалось, сам он шел на плаху.

И Реквием в ночной тиши звучал.

— Я не могу, убей его скорее,

Пока еще рассудка не лишен.

И к эшафоту молча шел Сальери,

И убивал себя покорно он.

Последнее свидание

Что занесло сюда его, не знаю.

Зачем он шел, забыв про все дела,

Толкала в спину вдруг старуха злая,

И Моцарта к Сальери привела.

Он был беспечен как всегда в тот вечер,

Он видел звезды, как ясна луна,

Но почему-то гасли, гасли свечи,

Когда осталась там совсем одна,

Сальери ненароком удалился,

Вернулся и бокал ему подал:

— Давай-ка выпьем, что-то притомился.

И в тонких пальцах дрогнул вдруг бокал.

И Моцарт подхватил его небрежно,

И улыбнулся, веря только в свет,

И растворился лучезарно-нежный,

— Ну, все, свершилось, как багрян рассвет…

Сальери рухнул и заснул спокойно,

И к полдню не хотел еще вставать,

Когда явился Черный, он не понял,

Сон или явь, о чем с ним толковать?

Тот бросил ноты и растаял снова,

И был ли он, и будет ли опять?

Но где-то в небесах терялось Слово,

И только Реквием там мог звучать.

И задышал тогда Сальери вольно,

И зазвучала музыка во мгле,

Похоронили Моцарта, довольно.

Таким нет места больше на земле…

Пусть в небесах звучат его сонаты,

Нам здесь страдать, трудиться, умирать,

За гениальность есть всегда расплата,

Он это знает, нет, он должен знать.

Любовь осветит путь Цикл Санта Ирина

Мелькает черный человек,

Там, за распятием окна,

И время усмиряет бег.

Да, жизнь одна и смерть одна.

Но должен кто-то на пути

Пророка призрачного встать,

И чтобы Моцарта спасти,

И чтоб Сальери наказать.

Не верит в свет творец теней,

Не верит в тень хранитель света,

И все мы чувствуем — за ней,

За той звездой летит комета,

Сюда, на землю в этот миг,

Не веривший, увидит чудо.

Сальери — сгорбленный старик.

Он сеет зло свое повсюду.

В поэте воплотится свет,

И музыка иных столетий,

Да, кажется, что силы нет,

Что только Моцарт путь осветит.

Елена примирилась с тем,

Но появляется Ирина,

И в свете всех его поэм,

Она прекрасна и невинна

Не ведьма, а богиня вновь,

Познав и счастье и удачу,

Она несет с собой любовь.

Она не может жить иначе.

Измучен и едва дыша,

Откроет Моцарт мир прекрасный,

И не Вергилия душа,

А Беатриче свет тот ясный

Ведет туда в порыв стихий,

Что движет солнце и светила,

И голос тот :- Ирина, ты ль?

О, милая, ты не забыла.

И Данте больше не в аду,

И Моцарт к свету привыкает.

Огонь любви. Его ведут

К прозренью, к счастью, и сияет

Звезда любви в ночной тиши,

Она сильнее смерти, вижу,

Он говорит мне: — Ты пиши.

И звезды в самом деле ближе,

Чем вам там кажется с земли.

Уж ты поверь мне. И я верю.

Мы долго с ним к созвездьям шли

Сквозь все прозренья и потери.

Тогда Елена ожила,

И Беатриче нас встречала,

И медленно исчезла мгла,

Она ее не замечала.

И у забытого костра

Не Дьявол -, Михаил* встречает.

И говорит: -Нам всем пора,

Ведь там его звезда сияет

Он Люцифер**, забывший свет,

И в той гармонии далекой

Есть лишь любовь, и смерти нет.

Растает черный в бездне окон.

Жар-птица нам осветит путь,

Пророк помашет обречённо.

И на тропу любви шагнуть

Нам хватит сил той ночью темной.

Нам хватит воли быть собой,

Пора преодолеть весь ужас.

И к звездам нас ведет любовь,

Поэт и Музыка, и Муза…

* Речь об Архангеле Михаиле,

** Люцифер в греческой мифологии — бог утренней звезды, спустившийся в Аид к Персефоне и Аиду

Еще один ангел из Чертаново Диалог с поэтом

Тревоги и боль отступили внезапно,

И ангел парит над угрюмой землей.

И Демон взирает с тоской и азартом,

А Бог вопрошает: — Да что же с тобой.

О если бы знать, что сегодня творится,

О если бы ведать, что с нами еще

В назначенный час вдруг внезапно случится.

Тоска и надежда, любовь и расчет.

— Ты что-то задумал, к чему тебе это?

А он не ответил, в тумане страстей

Несется над пропастью, словно комета,

И ждет от меня снова скорбных вестей.

Я знаю, что очень устала, хранитель,

И все-таки в час роковой у черты,

Мне снова приснится поэт и учитель,

Его воскресить попытаешься ты,

И вряд ли получится это, я знаю,

Сегодня я старше и даже сильней,

И только шагает по самому краю

Душа среди звезд и стихов и огней.

И то, что никто не вернулся оттуда,

И то, что мы все соберемся туда,

Я знаю, мой ангел, но хочется чуда.

В контакте остаться, и ждать их всегда,

Уходят легко, не желая прощаться,

И Демон взирает с немой высоты,

Мы только цветы запоздалые счастья,

Лишенные почвы, мы только цветы…

Та скрипачка

Девочка смотрит в небо,

В футляре притихла скрипка,

И свет фонаря так немо

Осветит ее улыбку,

Он снился ей прошлой ночью,

Он снова придет послушать,

И кажется странными очень

Те строчки запавшие в душу…

Да, это был точно Шнитке,

Ей так хотелось в тот вечер,

В чудесной его улыбке

Растаять до новой встречи.

Но ангел сказал, он умер,

Ушел по лунной дорожке,

И вечером или утром,

Ей было грустно немножко.

Он часто потом ей снился,

Во сне она улыбалась,

И с ними был третий –Шнитке,

И нежность тогда рождалась.

Она подарила крылья

Скрипачке и в том отрада,

По лунной дорожке с ними

Шагала она куда-то,

Жила в ожидании встречи,

И те вечера любила,

Играла им каждый вечер,

Земли не касаясь, парила.

И свет фонаря так немо

Осветит ее улыбку,

И Девочка смотрит в небо,

В футляре притихла скрипка.

Музыка Шнитке

И музыка Альфреда Шнитке

Пугающе бездонна так…

И. Царев Скрипачка

В той музыке была такая сила,

Такой порыв, такой прорыв внезапный,

Что в мир страстей она нас уносила,

С каким-то демоническим азартом,

Она жила, она существовала,

В порывах ветра, в рокоте волны,

Когда ее скрипачка исполняла,

И видела те радужные сны…

И вдруг все темным стало на закате,

Какая-то немая чернота,

В той музыке, и силы нам не хватит,

Взгляд оторвать от кисти и холста.

И сон, и стон, восторги и проклятья,

Все было там, все таяло вдали.

И разжимались сильные объятья,

Роптали души о земной любви.

И розы, словно слезы Афродиты,

Теряющей Адониса опять.

И были все пути туда закрыты,

Но музыка могла еще звучать.

В единой боли и немом порыве

Среди грозы, и тишины ночной,

Она нас точно делала счастливей,

Желанней в этой суете земной.

Да, в мир страстей она нас уносила,

И оставалась в городе иллюзий,

Где все еще бессильная парила,

И удивляясь, застывали люди.

И ангелы беспечные парили,

И были боги и родней и ближе,

Когда мы в эмпиреи уходили,

И поднимались в небеса все выше

Три поэта на том берегу

Три поэта на том берегу

Да, только что вышел свежий номер журнала «Дальний Восток», так мы с Царевым там рядом. Как братья.

Михаил Анищенко-Шелехметский 27.10.2012 18:03

И, так печально устроен этот мир, что судьба Поэта, как правило, только и начинается после смерти носителя Дара. И потому именно сейчас так важно каждое слово об Анищенко. Чтобы не дать тьме забвения завалить, затоптать тот свет, который вложил Михаил в свои строки. И.Ц.

Игорь Царев 09.12.2012 00:28 •

Какая компания нынче сошлась за рекою

И. Царев

Да там за рекою сидят у костра и смеются,

И спорят о том, что не сбудется больше у нас,

Стихи совершенные снова в тумане прольются

Как вина грузинские, и замирает Пегас,

О чем Михаил говорил и что Игорь ответил,

Отсюда не слышно, я просто смотрю и молчу.

Уносит куда-то их речи порывистый ветер,

К костру бы присесть и послушать, но мимо лечу

Мне надо проснуться и снова в реальность вернуться,

Мне надо поведать о встрече внезапной родным.

Они провожают и машут, с снова смеются.

— Давай, возвращайся, становий мерещится дым.

Конечно, вернусь, разыщу их в безбрежном просторе,

И Омский бродяга поведает нам о былом,

Вся радость земная и все неизбывное горе,

Устали скитаться мы в мире жестоком, чужом.

Троянская битва опять зазвучит, и польется

Веселая песнь о скитаньях и подвигах их.

И гусли звенят, провожая закатное солнце,

Аркадий рисует друзей запоздалых своих.

Огонь согревает, прекрасные дамы тоскуют,

Но эта пирушка без них обойдется опять.

Как страсть и любовь, там поэзия вновь торжествует.

И радость безмерна, когда им печаль не унять.

2.

Ночь была прозрачна и тиха,

Души уносились в мир сказаний,

Стихла буря, но звучит строка

Где-то за пределом мирозданья.

И о чем-то спорит Михаил

И душа, как птица Феникс реет

Над сомнением. Он совсем забыл,

Что давно остановилось время.

И Архангел смотрит свысока.

Был он так далек, а вот ведь рядом,

И перо дрожит в его руках,

Словно наказанье и награда.

Ночь темна, ни звезд и ни луны,

Спор стихает под раскаты грома,

Игорь князь какие видит сны,

Как здесь все печально и знакомо.

О Ирине снова он молчит,

И душой стремится в мир столицы,

Но Самары призрачный мотив

В строчках Михаила будет литься.

Тайна Омска, сквер и воронье,

Так Аркадий видит эти дали.

И забыть видение свое,

Хочет и не может в миг печали.

Три поэта перекресток грез,

Их реальность нынче сна туманней

Небо тяжелей от новых звезд.

То, что там напишут –гениально.

Только как нам передать сюда

Новые поэмы на закате

И мерцает в высоте звезда,

Вдохновенье души их охватит.

Но возник опять внезапный спор,

Будущее врежется в былое,

Дождь погасит призрачный костер,

Но не разойдутся эти трое,

Ведь для вечной встречи там они

Остаются в пелене заката,

Молний блеск и призрачны огни,

За талант жестокая расплата.

И в зеркале разбитом только тень,

Из тысячи теней ее б узнала,

И странный сон, дождя ночного песнь,

Вино на дне разбитого бокала..

Что это было, что приснилось мне,

И с четверга на пятницу, о боже.

И повторится этот сон во сне,

И задохнусь от зноя и от боли…

Памяти Аркадия Кутилова

Бродяга у костра на пустыре

Писал стихи на утренней заре,

И вдруг увидел ангела вдали,

И вспомнил о надежде, о любви.

— А ты не заблудился? — он спросил,

— Дай закурить. Но ангел не курил.

Присел к огню и спрашивал опять

Как может он талант свой пропивать?

Нашел ему подругу, но сбежал

Бродяга от нее и вновь пропал.

Он к вольной жизни так тогда привык,

Что ангел растворился, и поник.

И вдруг на небесах его он встретил,

Сначала не узнал и не приметил,

Откуда тут такие, почему?

Но Моцарт подошел тогда к нему,

И долго слышал дерзких строк накал

И рукопись так бережно листал.

— Могу ли чем-то вам, друзья, помочь?

— Неси ее на землю в эту ночь,

Профессор ищет эти строки там,

Отдай ему, и пусть подарят нам

Его творенья. Ангел онемел,

Он так лететь на землю не хотел,

Но отказать он Мастеру не мог.

— А как же ты, твоих не вижу строк?

— Я все сказал, он затерялся тут,

Но строки эти пусть не пропадут.

— Подумай о себе, они там ждут.

— Они все знают, любят, берегут.

И так настойчив в этом споре был

Тот, кто другого творчество любил.

Мочал бродяга, он не мог понять,

Как можно не себя, его читать?

Как можно о чужих стихах радеть,

Ведь он смирился –так жестока смерть,

И вдруг такая встреча в поздний час,

И у костра они сидят сейчас,

Листают книгу там «Скелет звезды»

И обсуждают годы и труды.

Не время, не пространство не страшны

Для двух поэтов, только лик Луны

Осветит снова этот тяжкий путь

«Скелет звезды», забыться и заснуть,

Профессор в монитор уткнулся вновь.

Он правил эту рукопись всю ночь

И Чудотворца зря благодарил,

Тот не причастен к чуду, знаю, был.

Но кто еще сумел ему помочь,

На Омск спустилась обреченно ночь.

У Транспортного сквер, последний миг,

И покачнулся пред поэтом мир.

Наградой за раденья и труды

Увидит мир его «Скелет звезды».

И Бродский улыбнется с высоты.

Взглянув на запоздалые цветы.

Поэт и Бродский

Он в комнату вошел весьма небрежно,

И усмехнулся, от обиды зол.

Откуда столько Бродского, и снежный

Кот между ними снова был суров.

Сальери снова Моцарта увидел.

И разозлился не на шутку вновь,

Шутить пытался и себя не выдать

— Откуда к нищим пылкая любовь.

Он был собой и что ему упреки,

Да кто ж его за это упрекнет,

И только хрупкий ангел возле окон

Его вниманье снова привлечет,

— Откуда столько Бродского, как мило…

И замолчал, и отступил во тьму,

И черной птицей грусть его парила,

И улыбнулся и бокал швырнул

И женщина какая-то чужая,

Лишь улыбнулась Моцарту опять,

Сальери ревновал, опять скандалил,

И можно ль пыл воинственный унять?

Не получилось, Анна и Марина,

Вот так же встретясь, разошлись навек,

И только улыбается невинно

И что-то благодушно он изрек.

А в комнате еще тоска металась,

Какая-то внезапная тоска,

И черный человек, не отражаясь,

Ушел в тот мрак, растаял там пока.

Он там поймет, что он погорячился,

Захватит снова сладкое вино.

Но пьет один, прощать он разучился,

И сути не поймет он все равно.

Апокалипсис проворонили

И. Царев

О, как хотелось так же заблудиться

И затеряться там на перекрестке,

Ворона — это призрачная птица,

Уводит нас в туман иллюзий броских.

А всем вакцину нынче предлагают,

И в космосе так просто оказаться,

И Воланд говорит, что нас спасают,

И лишь профессор все еще сражался.

Да, он из тех царевцев, это точно,

Он ничего, мой ангел, не боится,

А на моих страницах многоточье,

И та нам жизнь теперь так редко снится,

Кто заперт в Праге, кто грустит в Париже,

Мы вряд ли сможем новый год там встретить,

И я друзей не слышу и не вижу,

По улицам столиц гуляет ветер.

Такое не придумают фантасты,

Об этом умолчали и пророки,

Ирина в скайпе продолжает праздник,

Ноябрь жжет, привыкли понемногу.

И все-таки в тумане и обмане,

Надежду с Верой мы не растеряли,

На бал в девятый круг нас Воланд манит,

И Мастер умножает все печали.

Мы как бандиты нацепили маски,

Но только грабить — это все не наше.

Уходит в ад свой с Маргаритой Мастер.

Но здесь страшней, а там совсем не страшно.

Ворона — это призрачная птица,

Уводит нас в туман иллюзий броских.

О, как хотелось так же заблудиться,

И затеряться там на перекрестке,

Вернулся Данте

Вернулся Данте в лес, но грезил адом,

Он всех жалел и всех любил и верил,

Что забывать кошмары те не надо,

И вдруг там рай, и распахнулись двери.

Кто захотел спасти его от бреда,

И умирить в душе его страданья,

Он просто шел и ничего не ведал,

Мелькали лица, зданья, очертанья.

И мудрецы взывали, и поэты,

Пред ним раскрыв врата совсем иные,

И пела дева, были там воспеты

Все те, кто верно творчеству служили.

И он средь них, какая же награда,

Остаться в тишине в лучах рассвета,

Казалось, ничего ему не надо,

Но шлейф и голос, Беатриче, где ты?

Она вела, она звала куда-то,

И он все выше, выше поднимался,

Расправив крылья, позабыв утраты,

Он верил и любви он отдавался.

И вслед ему смотрели восхищенно

Все те, кто там не встретил Беатриче,

А он казался дерзким и влюбленным,

Да так и было, он к ней путь отыщет,

И ослепленный красотой небесной,

Он понял вдруг –она одна спасает,

Она ведет туда дорогой млечной,

Она в раю поэта не оставит.

И страсти все забыв, они жалели,

Что жизнь свою напрасно прожигали,

Они же знали это в самом деле,

И знания умножили печали…

Сон об Орионе, пробуждение

Я была в этом городе снов и иллюзий

На закате прошедшего дня,

Там меня окружали и тени и люди,

И поэт отыскал там меня.

И слепой Орион, поспешивший к востоку,

Попытался увидеть тот свет,

И вернулся к царю, и метался у окон

В окружении звезд и комет.

Как реальность похожа на сказку, однако,

Сказка — это не сбывшийся сон.

И тогда защитил их, ввязавшихся в драку,

Разъяренный, седой Посейдон.

Великан, колыхатель морей или суши

Был в объятиях Эос опять.

И богине зари отняла его душу,

Чтоб на скрипке любви поиграть.

А с земли наблюдала за ним Артемида,

К ней пришел истребитель зверей.

Наготу ее снова красавец увидел,

К Дионису спешил он скорей.

Он ослеп от ее красоты и величья,

И остался в сиянии звезд,

Там Плеяды колдуют, но их безразличье

Принимает охотник всерьез.

Только пес его верный слепца не оставит,

Только где-то рычит Посейдон.

Он огромные волны в тумане бросает,

И до сына дотянется он.

Звезды меркнут, а буря сильней и сильнее,

Свадьба моря и неба грядет.

В этом зеркале грез разглядеть я сумею,

Что нас завтра в отчаянье ждет.

Белый камень

И день, давно клонившийся к закату

Был белым камнем обозначен вновь.

Шла по сугробам как-то угловато

Тобою позабытая любовь.

Роман дописан, словно свет погашен,

И никого на призрачном пути,

Усталый Фауст так сегодня страшен,

Что хочется проститься и уйти.

Нас рукопись крамольная связала,

А нет ее, и мы обречены,

Я выйду в полночь и начну сначала,

Прося защиты у седой луны.

Усадьбы той разрушенные звенья,

Легко порвать их, трудно так связать.

Остались нам не дни, а лишь мгновенья,

Чтоб заглянуть обманщику в глаза.

И смех, и свет, и даль мертва, и снова

День догорает, радость унося

И вырвавшись из морока былого,

Иду по углям и свернуть нельзя.

Мы были заговорщики и слуги

Его на время, оборвался путь.

А миром правит боль, весна и случай,

И хочется забыться и заснуть.

Поезд

Поезд летит в пропасть,

печали твои умножит,

Но выпрыгнуть ты попробуй

Остаться и уцелеть.

Поезд летит в бездну

И мир за окном уничтожен

И хочется раствориться,

Спастись от беды успеть.

Сорвать нелепые маски,

Врагу уколоть вакцину.

И вспомнить страстные сказки

И к звездам заветный путь.

А где-то в пустыне знойной

И Воланд меня покинул.

И все-таки я успела

Забыться, забыть, заснуть.

Нет, мне умереть не страшно.

Котяра спирт приготовил.

Я сделала все, мой Мастер,

Писатель тих и угрюм.

И кто-то рыдал беззвучно

А кто-то еще злословил.

И поезд, летящий в бездну

Забыться, забыть, забудь.

Глагол совершенно вида,

О, чем это я, о боже,

Когда о душе молиться

Мне надо — порядок слов

Какое имел значенье?

И что там есть ложь и ложе.

Суровое воплощенье

Законов или стихов.

Явление Поэта

У костра в лесу в тумане, средь поэтов и огня.

Он к ней шел и не обманет, интуиция маня

В пропасть, нет, скорее в небо, там все музы собрались.

Он пока счастливым не был, но всегда стремился ввысь.

И она его узнала, сколько было там поэтов,

Но улыбкою встречала от заката до рассвета.

Все четыре здесь стихии, ничего не позабыли.

Тихо ангелы кружили, соловьи там голосили

Не пугала их разлука, лишь немного удивляла,

И узнавшие друг друга, все начнут они сначала.

Звезды падали в туманы, и Луна ушла стыдливо,

Все потери и обманы эти двое там прошли бы.

Не в унынии и скуке, ведьмой дева та не стала,

Просто протянула руки и вела его, и знала,

Будет снова небо звездно, предстоит им только счастье.

Ангел грустный и серьезный заслонял их от ненастья.

И на новом повороте, взоры обращая к небу,

Вы живете, вы поете, он единственный, он первый.

Там в просторах океана Бригантина вдаль стремится,

У костра в лесу туманном им теперь не разлучиться.

Тень обманщика бессильна, перед этой звездной девой,

Уносили, уносили к небесам их все припевы,

Отравители не смогут разлучить их в час расплаты,

Гимны светлые звучали, это звезды виноваты.

Свидание с поэтом

В баре было холодно и пусто,

Изнывала дерзкая певица,

И казалось, боль нас не отпустит,

И зевал бармен от безразличья,

Ты зачем-то назначал свиданье,

В этом полутемном месте снова,

И стихов твоих очарованье

Сотрясала музыка былого.

Только промелькнул он и растаял,

Задержался около бармена,

И опять взлетел за птичьей стаей-

Это было чудное мгновенье.

В зеркале большом не отразился,

И напомнил о своем уходе,

И фужер со стойки покатился,

И разбился, не касались вроде

Руки, но лежат во тьме осколки,

И печаль сознание тревожит,

Этот миг и мир такой недолгий

Мы прожить еще однажды сможем…

Быстро уберут бокал разбитый,

Вздрогнет раздраженная певица,

Улыбнется вдруг бармен сердитый,

Странный сон — он снова мне приснится.

И оставлю строки на бумаге,

Мы еще в контакте, понимаю.

Мне не хватит воли и отваги,

Но мотив тот странный напеваю..

Истина в вине — вы говорите,

Да, вина любой беды страшнее,

Вы хотите или не хотите,

Этой встречи я забыть не смею.

Свободен

Душа поэта вырвалась из плена

Земного притяжения на миг.

Она парит легко и вдохновенно,

И ей подвластен весь подлунный мир.

Она не знает видимых пределов,

И вдохновенна в этот дивный час,

Поэмы пишет радостно и смело,

И поднимает в небеса он нас,

И за чертой унынья и терпенья,

Преодолев оковы бытия,

И постигая красоту паренья,

Она еще напишет Жития.

Она еще покажет нам высоты,

И унесет в просторы за собой,

Не адские, а райские широты,

Ее уводят в небо голубое.

И там, где время бег остановило,

И где пространству не было предела,

Она потом так радостно парила,

И пела о любви и так хотела,

Чтоб мы не унывали, не грустили,

Чтоб мы остались, постигая суть.

И Моцарт там царил, и все мы были

В ее объятьях несколько минут..

И этого хватило, чтобы снова

Вернуться в мир и горести забыть,

Когда душою управляет Слово,

То так легко и жить нам, и парить.

И музыка твоей души коснется,

Останется в ее объятьях вновь.

И к нам опять из забытья вернется,

Прекрасная и вечная любовь

Пирушка при луне

Достигни дома, преклони колени

Зажги огонь в камине, стол накрой..

О. Чертов

Ну вот и я дождался, Моцарт с нами,

Огонь в камине, стол давно накрыт,

Какими-то чужими голосами

Со мною Муза снова говорит.

В том феврале в последний день, ты знаешь

Когда на цемент грязный я упал,

Тогда всю жизнь внезапно вспоминаешь

И понимаешь, в чем ты был не прав.

Погасло солнце, и луна померкла,

Убийца в маске не открыл лица,

И ангелы в слезах умчались в небо,

А жизнь была безумно хороша.

Была любовь, была еще какая,

Не промахнулся мой Сальери, да,

И показалась, что душа взлетая,

Оставит эту землю навсегда.

Мне не хотелось помнить, знать и верить,

Я помнил Соломона: Все пройдет

И снова Муза постучалась в двери,

Я слышал песню, а какой был год.

Там у костра, вы встретились с Ириной

И понял я, все может быть еще,

И показался мир таким невинным,

Повожен Дьявол, Михаил придет.

В твоих стихах тогда все это было.

И мне хотелось, чтобы было так,

Я видел. как она тебя любила,

И это был такой хороший знак.

Да мир катился в бездну, это ясно,

Да там Сальери взяли пистолет.

Но в песнях жизнь была еще прекрасна,

И не закат я видел, а рассвет.

Я не любил романа о лукавом,

Но лишь надежда, что Архангел там.

Давала силы, снова в бездну падал

Желавший зла, и так уютно нам,

На небесах, Сальери здесь не будет,

И Беатриче — солнце наших грез.

Ты победил, мы Мастера разбудим,

И уведем в сиянью ярких звезд.

И главное, что Моцарт снова с нами,

И в музыке его живет душа,

Мы будем ждать любимых вечерами,

И знать, как наша вечность хороша.

Садись к столу, для грусти нет причины,

Домашнее грузинское вино,

Ты слышишь, Моцарт, все его глубины

И все полеты нам узнать давно…

29 февраля 1996 года застрелен наемным убийцей в подъезде собственного дома

Олег Чертов

* * *

В природе — сдвиг, вначале неприметный,

Но мрачно изменилось естество.

Ненастный день похож на путь посмертный:

Ни впереди, ни сзади — никого.

С полночных стран на ледяном пароме

К нам подплывает снеговая жуть.

Кто впереди — уже укрылся в Доме.

Кто сзади — не решатся выйти в путь.

Достигни Дома. Преклони колени.

Зажги огонь в камине, стол накрой

И ожидай в надежде и терпенье,

Кого при жизни ты сковал с собой.

В миру мы были и глупы, и слепы.

Как просто было нас ко злу склонить!

Но там, во тьме, стеснительные цепи

Преобразятся в световую нить!

Ноябрь 1985

Сон об ангеле

Тебе приснился ангел на рассвете,

Хотя казалось ты и не спала,

И песню светлую принес вдруг ветер,

И кто-то встал напротив у стола.

— Все будет хорошо, все будет ладно.

Но есть еще дела на этом свете,

И говорил он ласково и складно,

И лик Поэта рядом на портрете

И ничего иного не осталось,

Лишь делать то, что делалось всегда,

И отступили горечь, боль и жалость,

Все выше и все ярче там звезда.

Его уход, а раньше Михаила,

Анищенко его опередил.

И подал знак, и все ладом там было,

Он словно всех тогда предупредил,

Как будто бы вчера все это было,

Жизнь в ожиданье встречи, тайный свет,

Друзья, враги, но там звезда светила,

И сколько же отмерено нам лет?

Эпилог романа века

И выйдет на берег однажды Ирина,

Чтоб снова увидеть, как он возвращался,

Качалась на темных волнах Бригантина,

В глазах его столько безбрежного счастья.

И ведьма в полете замрет деловито,

Завидуя молча и все понимая,

— О Санта Ирина, о Санта Ирина,

Его моряки на борту напевают.

И он впереди, не сумевший проститься,

Да что там, прощаться он с ней не желает,

Душая ее белая дивная птица,

Навстречу любимому снова взлетает.

Как долго они оставались в разлуке.

И это пройдет! — Соломон восклицает.

Архангел в том мире войны и разрухи,

Их грустной усмешкой сегодня встречает.

Все ближе к причалу его Бригантина,

До встречи все меньше минут им осталось

— О, Санта Ирина, о Санта Ирина

Какая-то песня в тревоге металась

Ее окликая, кружит деловито,

И страсти и гнева слепая лавина.

Все будет забыто в бокале разбитом

Опять отражается Санта Ирина.

Да счастлива с Гением будет другая,

И надо признать ей, и надо признаться,

А волны его бригантину бросают

Туда, где их ждет это звездное счастье

Семь лет прошло

Семь лет, семь бед и семь открытий

Минуло с рокового дня,

Но все поэмы и событья

Не оставляют здесь меня.

По строчкам, будто по тропинкам,

Иду и вижу за чертой

Ее улыбки и слезинки,

И каждый миг, как вечный бой.

Покой с апреля и не снился,

Он оставался за чертой,

Стихий пятой конкурс длился,

Сражение с вечной маятой.

Он прав, все только начиналось,

И не закончится пока

Она над книгою склонялась

И растворялась там, в веках.

И с высоты смотрел с улыбкой,

На тишь библиотек вдали,

Отважная по почве зыбкой,

Ирина шла. Ее любви,

И нежности на всех хватило,

Все пело, все летело ввысь.

И траур ветром уносило,

И продолжалась песнь и жизнь.

И пусть порою нам печально,

Но та печаль была светла,

Укутанная вечной тайной,

Она любила и жила…

Она сегодня всех прекрасней,

И королевы нет такой,

И не позволит жить нам праздно,

И только снится нам покой

Ирина в метели…

Я вырвалась из дома в полдень снова

К нему навстречу, не найдя цветов.

Метельный мир, холодный и суровый,

Нас не столкнул, избавив от оков

Метель лишь уводила, стерты лица,

И никого, и впереди туман.

А мне хотелось так опять влюбиться,

НО все тоска — заснеженный обман.

А может быть с другой он шел, не видя,

Что это я лечу к нему в метель,

Жить не любя, а только ненавидя —

Тяжелый груз, среди былых потерь.

Мелькают вдалеке пустые зданья.

Тверская, заблудившийся трамвай,

Я шла к нему на новое свидание,

И вдруг остановил меня звонарь.

Какой-то черный кот тонул в сугробе,

Старуха шла туда, кота броня.

Иду к тебе, ты отыскать попробуй,

Не потерять, забыться и обнять.

А мимо промелькнули чьи-то тени,

Как в нашем мире много мертвецов.

Я знаю, это было воскресенье,

Обрывки фраз, улыбок, чьих-то снов

Я видела, и я легко внимала,

Тому, что нас навеки разлучит.

И только это музыка звучала,

По ком там снова колокол звенит?

Снежная роза. Красавица и чудовище

Она цвела упорно до мороза,

Страх потеряв, чего еще бояться?

Прекрасная, изысканная роза

Морозу продолжала улыбаться.

Когда Кащей пронесся над полями,

От древней дикой лютости зверея,

Над белыми, холодными снегами

Вдруг роза заалела, для Кащея.

Сначала он виденью не поверил,

Умерил пыл, спустился к ней поближе,

И боль, и ярость вдруг в душе Кащея

Обнажены: — Люблю и ненавижу…

Коснулись пальцы скрюченные розы,

Глаза его бесцветные слезились,

И тихо побелела от мороза,

И лепестки от холода скрутились.

— Вот так весь мир, — хрипел Кащей устало, —

Меня завидев, умирал внезапно.

Но роза и жила и трепетала

В каком — то сне и пламенном азарте.

Чудовище становится добрее,

И схлынули ужасные морозы,

Когда в тумане, где поля белеют,

Вдруг поступает пламенная роза.

Зачем она опять пылать готова?

Чтоб усмирить жестокого Кащея?

Но он дохнет, и заморозит снова.

И все-таки она в снегах алеет.

И мечется вдали в бескрайнем поле

Старик усталый, ветер обгоняя.

Что стало с ним? Тоска, найти он хочет,

Цветок прекрасный, пусть тот засияет.

Прекрасная, изысканная роза,

Кащею продолжала улыбаться,

Она цвела спокойно и в морозы,

Она умела с холодом сражаться…

И в первый день творенья… Мой Фауст

Усталые звезды искрились, и море хрипело,

Не в хоре церковном, но все-таки девушка пела,

И облачных тройка коней уносилась к закату,

Ласкали нас волны и вдаль убегали куда-то.

Двенадцать героев на берег морской выходили,

Хранили тот остров, и сказки и песни любили

Послушать во мгле, не утихнуть уже звездопаду,

И чуду творенья мы были с тобою так рады.

Останутся снова поэмы и песни, и страсти,

Поэты в забвенье, и Слово в неведомой власти.

Останутся в мире лишь первые звуки творенья,

Усталые звезды коснулось внезапно забвенья.

И все, что до нас сотворили — оно ускользало,

А волны хрипели, и мудрость смывали безжалостно,

И новые свитки напрасно спасти мы пытались,

И там, в тишине обнаженные снова остались.

Вот так и живем, и теряем какие-то книги,

Лишь моря простор остается и страсти вериги,

А все остальное придумаем завтра мы сами,

И новые звезды опять засияют над нами.

И Фауст усталый, он бесу сегодня не верит,

Он мир этот чудный аршином отчаянно мерит,

Там море и небо над нами -бушует стихия,

И смотрим мы немо на шири и дали иные.

Там облачных тройка коней уносилась к закату,

Ласкали нас волны и вдаль убегали куда-то.

Усталые звезды искрились, и море хрипело,

Не в хоре церковном, но все-таки девушка пела

Буря вдохновения и страсти

.Памяти Николая Гумилева

Как Летучий Голландец душа уносилась во тьму.

И шутили матросы о чем-то, и долго смеялись.

Был суров капитан, и приблизился Дьявол к нему.

И забытые сны в этой бездне суровой остались.

Море дико ревет и бросает нас снова в туман,

И далекие скалы я вижу яснее и ближе.

— Мы погибнуть должны? Улыбается мне капитан:

— Невозможно погибнуть. И взор его снова я вижу.

Но о чем он опять? Мне узнать это странно теперь,

Только дикие волны куда-то уносятся с хрипом,

Альбатрос покачнется, какой-то невиданный зверь

Посейдоном подарен нам, снова я слышу и вижу

Как шальная гроза все тревожит усталую ночь.

И в тумане они проступают, и ждут в суматохе,

А Летучий Голландец уносится яростно прочь.

Океан проглотил этот миф и немой и жестокий.

Только снова в тумане все ищут обратно пути,

Капитаны, которым назад никогда не вернуться.

И душа моя снова в те бури и стоны летит.

И приблизился Один, Аттила из тьмы улыбнулся.

Снова Дикой охотой закончился яростный сон,

Волны-черные псы в темноте небывалой ревели.

Гулко падали в бездну герои минувших времен,

Звезды сыпались вниз, и от страха матросы хмелели.

Корабль-призрак

И тогда появляется призрак того корабля,

Это черное зарево снова над миром нависло.

— Что хотела капитан? — Ему ночью приснилась земля

И прекрасная женщина, и не лишенная смысла

Жизнь вернулась, и где-то в пучине хрипящей волны

Видит снова русалку, и мчится за ней, озверело.

Дотянулся до нас, содрогнуться пред ним мы должны,

И шутили матросы, на берег взирая несмело.

Что случилось потом? Бушевал в вышине ураган,

Словно спички, ломались от ветра во мраке деревья.

Это вышел на берег в таверну пошел капитан,

Чтобы в женщине юной найти и любовь и доверье.

Он хотел возвратиться, да мог ли вернуться назад?

Кто нам это расскажет, там снова и буря и стужа,

Было все хорошо, но откуда и гром вдруг, и град,

Этот гул и сияние молний дарили нам ужас.

А потом в тишине, эта дева прильнула к нему,

И они растворились, и словно бы их не бывало,

Только молния там освещает небесную тьму,

Туча пала бессильно и снова звезда засияла.

И стояли усталые люди на том берегу,

Не мигая смотрели в безбрежную даль океана,

И какие-то блики сияя, в ту даль убегут.

Беспокойные птицы уводят во тьму капитана.

— А что стало с девчонкой, прекрасна и так молода, —

Вопрошали друг друга, и не было слышно ответа,

И у ног в полумраке плескалась послушно вода,

Буря стихла давно, а они говорили про это.

Кто-то снова твердил, что Голландец приносит беду,

Кто-то хмурился снова, иные искал он причины,

Ясноглазая женщина видела в море звезду,

И ее обнимал переживший стихию мужчина.

Спасет она одна

Звериный вой иль это вопль мужчины,

Не разобрать в кромешной темноте,

Но почему она его покинула,

Оставшись только тенью на холсте?

Художник он конечно не из лучших,

Но ведь любовник был бы хоть куда.

А женщина смеется — солнца лучик,

Или во мгле сгоревшая звезда.

Она его любила, это ясно,

Но сон о капитане бросил в ночь.

На берегу ждала его напрасно

Лихой стихии преданная дочь.

Был мертвый капитан еще красивей,

Чем тот мальчишка на заре страстей,

Куда его все бури уносили.

Пропал тогда, и не было вестей.

Она жила, она ждала напрасно,

Сам Дьявол бросил в бездну суеты,

И вот теперь спокойно и безгласно

Голландца своего встречаешь ты.

Он знает, только дева, воскрешая,

Вернет его на землю в этот час,

И он пришел, и буря там большая,

И он зовет, и проступает в нас

И боль, и нежность, хриплый голос рядом,

И встрепенулась, и за ним пошла,

Прекрасна, грациозна, как наяда,

Как нимфа и легка, и весела.

Там воет зверь, о буре возвещая,

Хохочет дева, пригубив вина.

И капитан глядит в глаза и знает:

Все в мире вздор, спасет она одна.

Алая буря в бескрайнем просторе. Морская легенда

Только алое пламя на фоне бесцветного неба,

Там и музыки бред, и веселая сила огня.

И куда-то в просторы небес, где со мною ты не был,

Эта женщина в красном влечет и кидает меня.

— Страсть порочна? –смеется, — но в чем же она виновата?

И лихой капитан снова видит ту даму во сне.

За грехи и за спесь наступает однажды расплата,

И Летучий Голландец врывается в душу ко мне.

Алых платьев пожар, и страстей негасимое пламя

Никогда не забуду, и будет в тумане одна

Танцевавшая танго кружится беспечно над нами,

И усталый корабль за нею скользит по волнам.

Пусть на море туман, но она — это алое пламя.

В тишине и тумане вернется внезапно к нему,

— Ты о чем, дорогая? — О бросившем мир капитане.

— Да не стоит, там тьма. — Значит мне освещать эту тьму.

Кто-то будет молчать, и кому-то не хватит задора,

Не у всех в этом мире огонь полыхает в груди.

Только там, в пустоте, в немоте тех безбрежных просторов

Снова женщина в алом несется во тьме впереди.

И когда в тишине эти песни услышат матросы,

И от страсти хмелея, куда-то они поспешат.

То лихой капитан осторожность и страхи отбросит,

И обнимет ее, но никто не вернется назад.

Белая чайка. Предание о страсти и огне

Наплывала тень, догорал камин.

Н. Гумилев

И там, на берегу сливались тени

В одном порыве страсти и тоски.

И перед ними отступило время.

И были души призрачно легки.

И что она ему тогда сказала,

Что он ответил? — не узнать теперь.

И только чайка белая упала

В пучину моря, и среди потерь

И страшных гроз потом вдали ночами

Она все эту чайку вспоминала,

Звала его. А он не отвечает.

И даже жизни показалось мало

На то, чтоб море грозное оставить,

Остаться в тихой гавани скучать.

И снова страсти этим миром правят,

И эта чайка снится ей опять.

Уже давно в живых его не стало,

Мир странно изменился в этот час,

Когда седая женщина рыдала

О юности, о страсти, и у нас

Слов утешенья больше не хватало.

Не помогли прекрасные стихи.

Во сне она над морем тем летала,

И все шептала: — Ты меня прости.

И тень его застыла у камина.

Согреться не могла, сгореть не смела,

— Да, это был единственный мужчина-

Она призналась вдруг и онемела.

И перед ними отступило время.

И были души призрачно легки.

И там на берегу сливались тени

В одном порыве страсти и тоски.

Море, художник, чайка. Старые тетради

На морском берегу снова чайка тревожно кричала.

Снова грустный художник портрет рисовал на песке.

И хотелось в тот миг все забыть и начать все сначала.

Набегала волна, и душа к небесам улетела.

Мне казалось, что я в этом мире печальном тонула,

Зарывалась в песок и хотела от счастья бежать.

Только белая птица к воде так внезапно прильнула,

И на миг замерла, и в простор улетела опять.

— Это жизнь и судьба, — я услышала странные речи.

Да и знала сама, что от этой стихии шальной

Надо в небо лететь, и расправить усталые плечи.

И о прошлом забыть, если дивный художник со мной.

Только море шипит и поет, и взвиваются чайки.

Мы случайно сюда добрели и остались одни.

На морском берегу, вдруг старик и темно и отчаянно

Снова просит: — Верни его, слышишь, очнись и верни.

— Но кого мне вернуть? Я не знаю… -Ты знаешь, конечно,

Он упрямо твердит, и так смотрит мне в душу опять,

— Там темно и уныло.

И лишь улыбнется небрежно.

— Я мертва и забыта. — Мой ангел, не спорь же как знать.

Только чайка кричит вдохновенно и как-то тревожно,

И сбежавшая к морю, в просторе металась душа.

— Но вернись же в свой мир. Говорю ему я — Невозможно.

И валюсь на песок, все труднее мне жить и дышать.

И раскинулась где-то бескрайнее черное небо.

Но на этом просторе одна загорелась звезда.

Растворился Старик, я не знаю, он был или не был.

Но страданья и страсти, врывались они и сюда.

Что за рокот такой, это море вскипало внезапно.

Посейдон бушевал, но бежать от него не могла.

И сияла звезда, и в каком-то порыве азарта

Обнимала мужчину, смеялась, счастливой была

Тень героя в тени романа

В полночи сказочной в бликах огня и тумана

Снова ворвется герой из чужого романа,

Встанет к окну и расскажет внезапно о встрече

С тенью волхва, пусть слова его комкает ветер.

Вечер, свеча и звезда, и поет неустанно

Песню огня мне герой из чужого романа.

Вижу глаза его, звезды и сильные руки.

В полночи сказочной мы говорим о разлуке.

Той, за которой и встречи уже не случится,

В облаке странных мелодий теряются лица.

Ангел и демон все шли за тобой неустанно.

В полночи сказочной я вдруг мечтать перестану.

— Что с тобой? — спросит, качнется, опять удалится,

Темною ночью мелькают слова на страницах.

В сумерках грез проступает опять паутина,

Что мне принес этот призрак, зачем он покинул?

Город иллюзий наш соткан из слов и туманов,

Темные люди, брожу среди них неустанно.

Снова страницы листаю, чтоб в них раствориться,

Голос во мраке растаял, теряются лица.

Тени страстей, ты опять и легка, и желанна,

Я поселюсь на страницах чужого романа.

Пусть уплывает во мрак мой Летучий Голландец,

В полночи сказочной так мне легко оставаться,

Тень вдохновенья над ликом героя мелькает.

Сказочный мир в зазеркалье и нас увлекает.

И остается за этой последней чертою,

В тени романа мой принц из забытой истории.

Встанет к окну и расскажет внезапно о встрече

С тенью волхва, пусть слова его комкает ветер.

В полночи сказочной в бликах огня и тумана,

Снова ворвется герой из чужого романа.

Грация светлой печали. Женщина

В унынье, раздумьях и неге

они остаются в тени.

О, время, замершее в беге,

в их милые лица взгляни,

Открой эти вечные тайны,

и дивные сны изучи.

Быть может и были случайно

они у тебя на пути.

О, женщины, как вы прекрасны,

И как безнадежно грустны,

Над миром в отчаянье властны,

и в счастье бессильны, и сны,

И грезы у вас, как поэмы,

юны и прекрасны тела.

И если мужи вдохновенны,

то значит к ним Муза пришла.

И пусть суетятся мужчины,

им чудо такое дано.

Быть вечно виновной, невинной,

и пить дорогое вино.

И снова некстати являться,

не слыша мольбы — уходить,

И снова задорно смеяться,

и плакать, и радостно жить

.

И в танце парить, и участья

не ждать, покоряя миры.

Мы слишком бывали несчастны

в азарте безумной игры.

Но как без нее обходиться,

когда все уныло и немо.

И Лада опять воплотится,

и страшно нависшее небо

Готово грозой разразиться,

когда ты смеешься задорно.

О женщина, как бы забыться

в объятьях, но ставши покорной

Ты снова свободе и неге

готова бессильно отдаться,

И летом мечтая о снеге,

зимою жарой наслаждаться

Готова, и все тебе мало

любви и тепла, и уюта…

И вновь Маргарита взлетала,

и снова весталки смеются,

И жрица в том танце экстаза

скрывать не хотела в начале,

И в каждом движенье и фразе

лишь грация светлой печали.

Осень в Париже 17 сентября

Нас ничто разлучить не может

(В.В)

Осень в Париже металась

по солнечным склонам,

Грусть или радость

окутаны тайнами снов.

В этой прохладе согреться

легко лишь влюбленным.

Это осень в Париже,

мир странно взволнован и нов.

Каждая здесь ощущает

себя королевой,

В этом пространстве

мечты золотой- золотой,

Осень в Париже,

до боли знакомы напевы.

В городе снов отыскала

Она лишь покой.

Что там случится? Не знаю,

но сердце стучится,

Дождь не кончается,

бабочек сонм золотых,

Это сегодня со мною

внезапно случится.

Ждет в тишине моих грез

и вздыхает Париж.

Бабушка мечется,

век девятнадцатый снова,

Бал отменили,

все рвутся куда-то во мрак.

Осень в Париже,

и мир этот вижу по-новому:

В сумраке грез,

и в бессилии снов или драм…

В этой прохладе согреться

легко лишь влюбленным.

Осень в Париже,

мир странно взволнован и нов.

Осень в Париже металась

по солнечным склонам,

Грусть или радость

окутаны тайнами снов.

Бокалы с вином Осень

Я в бокалы с вином добавляю осеннюю нежность

Золотистого света летящей куда-то мечты,

И улыбку печали, и страсти внезапной безбрежность.

Проступает на лицах влюбленных восторг немоты.

Листопада задор окрыляет мелодией души,

И иная реальность становится ближе на миг.

Я спою тебе снова, а ты улыбнись и послушай,

Эту тихую песню, писала ее для двоих.

Наша чудная осень украла тоску и отчаяние,

Эта полночь светла от улыбки веселой твоей.

Я в бокалы с вином добавляю любовь и печали,

Лунный свет, тишину, золотую безбрежность полей.

— Все проходит, — твердят, и исчезнет веселая осень.

Но не сможем забыть и в метели то золото грез,

Ловим листья на счастье и в комнату снова приносим

Песню сонного ветра, ворчанье стихающих гроз.

И улыбка печали, и страсти внезапной безбрежность-

Проступает на лицах влюбленных восторг немоты,

Я в бокалы с вином добавляю осеннюю нежность

Золотистого света летящей куда-то мечты.

Бабье лето в Париже царит до рассвета

Еще одна беседа с профессором В.. 23 сентября

— А не скажете ли, иностранный профессор,

Там, в Париже, сегодня такая же смута?

— Бабье лето, мой друг, там царит бабье лето,

Заглянуло и к нам оно лишь на минуту.

В океанности грез оживают сюжеты,

Там несется опять в неизвестность княгиня.

— Бабье лето, мой ангел, царит бабье лето.

Эротично оно, как шальная богиня…

И в славянских напевах душа до рассвета

Утопала над вечно прекрасным Парижем.

А скажите, профессор, какие секреты

В васильковых глазах утопая, увижу…

И какие печали, какие тревоги,

Но душа в золотые наряды одета.

Ты и я, и Париж, и прекрасная осень,

Океанность мечты, лучезарность рассвета.

Нет, не пудель, шарпей чуткий сон охраняет,

Он тихонько рычит накануне рассвета.

Бабье лето во тьме по Парижу гуляет,

Это страсть увяданья, и неги, и света…

И в душе обнаженной какая-то смута,

Саломея взлетает, пусть Ирод трепещет.

Все в уснувшем Париже сегодня ликует.

Все в преддверии новой разлуки и встречи..

— Бабье лето, мой друг, там царит бабье лето,

Заглянуло и к нам оно лишь на минуту.

А не скажете ли, иностранный профессор,

Там, в Париже, сегодня такая же смута

— Бабье лето, мой ангел, царит бабье лето

Набоков сжигает Лолиту 4 октября

Как критики злы, нет сердиты,

Отправив в сердцах их к чертям,

Набоков сжигает Лолиту,

Предавшись забытым страстям.

Жена улыбается рядом:

— Ну что ты, мой ангел, оставь.

Да ну их, какая отрада,

И сам, мой родной, не лукавь….

И все-таки зло и сердито,

Отставив о милости бред,

Набоков сжигает Лолиту,

И знает, прощения нет.

И все, что в запале забыто,

И больше вернуться невмочь,

В камине сгорает Лолита,

Нам мир надвигается ночь…

Герой, он не автор, пустое,

Они никогда не поймут,

Огонь все горит за спиною.

А критики спят или пьют

С чужими, любовниц ласкают,

Уносятся яростно прочь.

Набоков Лолиту сжигает,

На мир надвигается ночь.

Жена у окна виновато

Стоит, словно Лотта все ждет,

За творчество грянет расплата,

Никто ничего не поймет.

Из пепла она не восстанет,

И рукопись эта сгорит.

И автор злодеем останется,

В огне своих вечных Лолит

Этой ночью мне снились птицы. Два ангела

Мир устроен не так нелепо,

Как нам чудится в дни печали,

Ведь земля — это то же небо,

Только в самом его начале.

(И. Царев Ангел из Чертанова)

Этой ночью мне снились птицы,

В черном небе они белели,

Не боялись совсем разбиться,

Притяжение одолели.

Этой ночью мне снились птахи-

Наши души в порывах вальса,

Беззащитны они во мраке,

Но парили и не сдавались…

Да, конечно, нас манит тело,

Если души давно забыли,

Только птицы взлетали смело,

И над пропастью дум парили.

Да, конечно, земные страсти

Нас уносят порой от мира,

Только души в незримой власти,

Остаются в пустыне сиро.

Посмотри-ка, там, в небе птицы,

И над Омском, и над Парижем,

Знаю, это мне только снится,

Но порхают они все ближе.

Пусть исчезнув, опять вернутся,

И останутся с нами, верю.

Этой ночью мне снились птицы,

И во тьму уходили звери…

На земле и на небе ангел,

И тепло мне не только снится,

И купались мы в звездопаде,

И парили в тумане птицы,

И смотрю я в просторы немо,

Я забыла давно печали.

Ведь земля — это то же небо,*

Только в самом его начале.

Зачем я родился белым? Белый волк

Летописи профессора В. 15 декабря

— Мама, зачем я родился белым?

— Такое порою случается, милый.

— Как же случилось? Все волки серы.

И как мне поладить со стаей и с миром?

— Не все приживаются, ангел мой, в стае,

А белые, знаешь ли, одиноки.

— Прости меня, мама, я мир оставил

Такой привычный, такой жестокий.

Не жди, домой не смогу вернуться.

А гостем дома быть не желаю.

— Но на чужбине не остаются.

— Да почему же, там выживают.

— Да, выживают, а жить когда же?

Душа металась в глуши Урала.

И Домовой тебя ждал, вот скажет:

Когда же твой парень придет, бывало.

Тогда ночами ему ты снился,

Теперь тебя мы едва б узнали,

Ты возмужал, ты так изменился,

И ждать возвращения мы устали….

Но где-то там, за чертой, однажды

Столкнемся снова в тумане белом.

Мой мальчик, нам ты тогда расскажешь,

Где был, как жил там, и что ты делал.

Ну а пока в пелене тумана

Мне снится снова белый волчонок.

Он тихо спросит:- Скажи мне, мама,

Зачем родился я в мире черном?

И белым облаком за горами

Он вдаль стремится и тает где-то.

Нет места белым им в серой стае,

Пусть не коснутся его там беды….

Пусть будет мир к нему ласков снова,

Ведь надо где-то прижиться белым.

Он помнит мир, не забыл он Слово,

И пусть его обойдут все беды.

И белой птицей душа над снегом

Несется к дому на миг единый.

— Скажи, зачем я родился белым?

— Ну что ж поделать, о, мой родимый.

Я в бокалы с вином добавляю прохладу метели

Я в бокалы с вином добавляю прохладу метели,

Песню дивную вьюги нам снова устало поют,

Приглашаю на вальс, он сегодня таинственно- белый,

И в просторы бескрайние зимние страсти влекут.

Этот смех, этот вальс, и вина первозданная сладость,

В нем и травы, и грозы, которые снятся ночами,

И метель нас обнимет, подарит надежду и радость,

И суровый Кащей нас улыбкою в поле встречает.

Пусть укутает вьюга мой стан и зовет нас куда-то,

Пусть в тумане безбрежном проносятся сказки опять,

Медовухи тепло в эту ночь я легка и крылата,

Будем снова кружиться, и будем в снегу танцевать.

Как легка и прозрачна в тумане луна золотая,

Только души и песни — попутчики наши во мгле,

И снежинок беспечных кружится веселая стая,

Эта снежная страсть, нет прекрасней ее на земле.

Мы вернемся к утру, у камина мы сядем устало,

Пусть огонь согревает, и жжет наши души опять,

Я в бокалы с вином добавляю снежинок, как мало,

Нам для счастья осталось, в метели во мгле танцевать…

В старом замке темно, только наши веселые души,

Эти тайны и тени разбудят, легко нам теперь,

И веселая ночь то безмолвие снова разрушит,

И врывается в мир наша страсть, как ночная метель.

Приглашаю на вальс, он сегодня таинственно- белый

И в просторы бескрайние зимние страсти влекут.

Я в бокалы с вином добавляю прохладу метели,

Песню дивную вьюги нам снова устало поют.

Будущее в прошедшем Старик

В доме не было окон, а двери так плотно закрыты,

Что какие-то птицы разбились, просясь на постой.

Никого не впускал в этот мир, о, чудак деловитый.

А меня вдруг окликнул с порога так странно:- Постой.

И ему подчинилась, сама я себе подивилась.

Ведь никто в этом мире не смог бы меня укротить.

И морская волна возле ног обреченно забилась.

И меня он позвал, чтобы чаем в саду угостить.

А потом он роман свой читал, и в порыве экстаза

То взлетал к облакам, то валился на землю, шутя.

Что там было — не помню. Тонуло и Слово и фраза

В этой водной пучине. Кто был он? Старик и дитя.

Впрочем, это со всеми мужами однажды случится,

И затворники снова врезаются горестно в мир.

И закат там алел, и кружилась растерянно птица.

И какая-то тень все парила в тумане над ним.

Что там было еще? Ничего из того, что смущало

И тревожило нервы усталых и желтых писак.

Только птица вдали обреченно и дико кричала.

Он смотрел в эту даль, и я видела, как он устал.

Дар общения нам, как богатство и слава дается.

Мы бежим от него и в сочинительстве скрыться вольны.

Только призрак прекрасный над гением снова смеется.

— Кто она? — я спросила, — Душа убиенной жены.

— Как могли вы? — Я мог, — повторил он, как горное эхо,

И расплакался вдруг, как ребенок, почуяв беду.

И я к морю бежала, и помнила снова про это.

Ночь прекрасной была, но я знала к нему не приду.

И сидел он один, и в саду, где усталые птицы,

Все взирали угрюмо, хранили покой свысока.

(Будет долго потом мне старик этот призрачный сниться.

И свечу погасила прекрасная в кольцах рука).

— Навести его, детка, — мне женщина тихо сказала, —

Я сама умерла, он невинен, он просто Старик.

И звездой обратившись, она мне во мраке мигала,

И забылся опять он в романах прекрасных своих.

Никого не впускал в этот мир свой чудак деловитый.

А меня вдруг окликнул с порога так странно: -Постой.

В доме не было окон, а двери так плотно закрыты,

Что какие-то птицы разбились, просясь на постой.

Ангел и Демон

И ночь рассекалась незримым мечом

Какого-то дивного древнего бога.

Там ангел смеялся за правым плечом,

И Демон кривился за левым от боли.

Дорога была так внезапно легка,

И так тяжела эта вечная сила,

Рождения мысли, а после стиха,

Что ночь забытья вдруг растает красиво.

Расставит все тьма, как и надо потом,

Безропотно ангел в туман удалился,

И мы остаемся под звездным мостом,

Где так все красиво, и что-то случится.

И холод забытых, потерянных строк

Не станет для мира опять откровеньем,

И только незримый и яростный Блок

Поведает нам о любви и забвенье.

И ангел вернется — за правым плечом,

А Демон в тумане надолго растает.

И ночь рассекалась незримым мечом,

О как мне тебя и себя не хватает…

Ночь падала на плечи, как фата. Сон во сне

Ночь падала на плечи, как фата,

И растворялась в пелене тумана.

И в танце золотистом маята

Осеннего жестокого обмана.

Печаль изжита, нет пути назад,

Старик у маяка застыл навеки,

И только губы темные дрожат,

Печаль не вечна, уплывают в реки

Мечты и сны сомненьям вопреки.

И хочется укрыться от обмана,

Но окружают только старики

И маяки за пеленой тумана.

А жизнь скользит неслышно по воде,

И никого, и ничего не будет,

Ночь догорала в дикой суете,

И шла я обреченно снова к людям.

Сны растворились в пустоте дорог,

И никого до горизонта снова,

И только старый, старый добрый бог

Помашет мне из мира из иного.

И тихо спросит, как мои дела,

И много ли до света мне осталось.

И понимаю, я не умерла,

Я просто средь туманов затерялась

Уснул дракон во тьме твоей души

Уснул дракон во тьме твоей души,

И дремлет страсть, о прошлом не жалея,

Труды и дни все так же хороши,

С людьми сходиться стало тяжелее.

Печаль погасла, как к утру камин,

А радость разгореться не сумела,

И в стане позабытых мной мужчин

Гуляет смерть отчаянно и смело.

И больше нет Купальского костра,

Но чаще зажигаем в храме свечи,

А может мне туда уже пора,

Страдания, как шаль, обнимут плечи.

И все-таки я чуть повременю.

Сказал Ярило, все еще случится.

Камин зажгу, присяду вновь к огню.

И в дом ворвется призрачная птица…

Дракон проснется и попросит пить,

Вина ему грузинского достану,

Мы просто будем в этом мире жить,

Как прежде жить тревожно и устало,

Там молодые боги на заре

Спускаются с небес к костру земному,

А он еще в душе не догорел,

Еще чуть-чуть и разгорится снова…

Рояль раскрыт, упал бокал вина 22 ноября

Рояль раскрыт, упал бокал вина,

И спит Тбилиси в мороке страстей,

Шопен звучит, я больше не вольна

Забыть тот вечер, заговор свечей,

Твой дивный лик, профессор, это сон,

Мы снова нашей юностью пьяны,

И над Сибирью колокольный звон,

Который слышать там, в горах, должны….

И монастырь, где Мцыри горевал,

Где пел поэт, царицею пьянен,

Нас примет в этот час, и засыпал

Мой снежный город — это только сон.

И на столе твой призрачный портрет,

И в голосе Тамары дивный страх,

Рояль раскрыт, о сколько томных лет

Мы жили, и хранитель страсти прав,

Он нам плеснул то сладкое вино,

Отравленное страстью роковой,

Нет Маргариты, в комнате темно,

И Мастер глух, но Воланд вновь со мной.

Я переводчик в мире этих грез,

Хотя нужды в тех переводах нет,

Укутал снег здесь наготу берез,

Там склоны гор укрыл надежно снег…

Прогулки с Бродским

Прощай, прощай — шепчу я на ходу,

среди знакомых улиц вновь иду,

подрагивают стекла надо мной,

растет вдали привычный гул дневной,

И. Бродский

Прогулки с Бродским по иным мирам,

По городам, которых нет в помине

На карте мира, только по стихам

Они проступят, и несутся мимо

Волхвы и звери, там ведь Рождество,

Там женщины, не будет их прекрасней,

И я в тот миг, не зная ничего,

Попала на какой-то дивный праздник.

И ослепил меня тот самый Див,

Не хочет он, чтобы неслась к поэту,

Но расстоянья, время победив,

Во тьму бреду, да, там так мало света.

И все-таки свидание не с ним,

С иной стихией, и иной эпохой,

Прогулки с Бродским, сигареты дым,

Грузинское вино, и так охота

Проникнуть в мир иллюзии и снов,

Где он плетет незримые узоры,

Своих сомнений и своих стихов,

Неспешный разговор, и мир, который

Не отпускает в бытность, в бытие,

От чаянья чего-то неземного,

И где-то там сомнение мое

Останется, и он вернется снова

В тот тихий дом, любимая все ждет,

Листая песнопений тех туманы,

И не Баюн какой-то рыжий кот

Оставит нам сомненья и обманы…

И нет Венеций, есть лишь темный лес,

Который мы, пройдя до середины,

Остановились, проводник исчез.

О, где же ты, таинственный Вергилий?

Вергилий спит, и даже видит сны,

О том, как мы в глухом лесу блуждали.

И были беззаботно влюблены,

В его стихи, тревоги и печали…

Черный ворон в окно влетает Сага о птицах

Черный ворон в окно влетает,

И пронзительно так кричит,

Он все ведает, он-то знает,

Как от бед меня защитить.

И в глазах его скрыта нежность.

И тревога, и вечный свет.

Это чувств моих безнадежность

Проступает сквозь бездну лет.

Не боюсь его, не скрываюсь,

Поболтаем о том, о сем,

И в глазах его отражаюсь

Перевернутой, и потом

Дотянуться до той стихии

Он позволит в рассветный час,

Где с тобой до утра бродили,

И природа была за нас…

Только явится ворон белый

На рассвете, прогонит тьму,

И расширит мои пределы,

Но доверюсь ли я ему?

Мир изгоев он странно светел,

Но не может он нам помочь,

И поет о разлуке ветер,

И уносит мой ворон ночь.

Свет слепит, он нахлынет смело

И печали мои умножит.

Жизнь порою, как ворон белый,

Ничего изменить не может.

И смотрю во тьму обреченно,

И в тумане иных широт,

Где ты ангел мой, ворон черный,

Кто тебя опять уведет?

Кто с тобой говорит до рассвета,

И пытается мир постичь,

Белый ворон — моя комета,

Ну когда же он улетит.

И сама я как ворон белый,

Не могу ничего принять,

И с рассветом приходят беды,

И влекут в пустоту меня.

Не сменить окрас, не остаться,

Незамеченною в толпе,

Как устала Я отражаться,

И собою быть не хотела.

Только ночью дышать и верить,

Что случится, я все приму.

Черный ворон, мои потери

Унесет навсегда во тьму.

Улыбка женщины

И мне снова приснятся лилии

На ковре из забытых грез

Навещал меня нынче ты или

Это сон, это все не всерьез.

Я читала «Улыбку женщина»

По Монмартру бродила вновь,

И казалось, что ты повенчаны,

И венчала нас эта ночь…

Над Парижем носились призраки

И на кладбище Пер Ланшез

Тени гениев, что не признаны,

На пирушку пришли, о жесть…

Как реальность с былым сплетается,

Вырываясь из плена там,

Только флейта нам дарит таинства

И ворон не смолкает гам.

Королева Марго все мечется,

И желает одних утех.

Я читаю «Улыбку женщины»

Сквозь рыданья ее и смех,

Проступает печаль незримая,

И уносится призрак прочь,

И далекая, не любимая,

Не кончатся страсти ночь

Тень поэта на Невском

И снова август на пороге,

Его печали свет незримый,

И снова думаю о Блоке,

О призраке, летящем мимо.

По тихой улочке забвенья,

Куда-то в дали пониманья,

И снова думаю о гении,

О призрачном его вниманье.

Внимая строк лихой забаве

И женщине, с которой рядом,

О доблестях забыл и слава,

И рано он уходит, взглядом

Нас проводив до перекрестка,

Где Невский скоро оборвется,

И август тихо и неброско

В мой летний мир опять вернётся.

В Москве, на Патриарших снова,

Мы будем после веселиться,

Столица радостно и ново

Заставит жить и проявиться,

Но там, в тиши за поворотом,

Все Питера немого тени,

И очень грустно отчего-то,

И лишь сомненья и смятенье.

И лик усталого поэта,

И кони Клодта в час заката,

Мне не забыть и не уехать,

Из мира грез, в ту жизнь обратно

Я снова думаю о Блоке,

О призраке, летящем мимо.

И снова август на пороге,

Его печали свет незримый,

Рыжий ангел

Приснился мне ангел, по осени рыжий метался,

И песенку пел он, о том, как устали кружиться,

Средь листьев опавших опять возникал и терялся,

Пытались согреться и ангелы наши и птицы.

А нам не хотелось свой дом покидать на рассвете,

Там листья, срываясь, неслись в пустоте запоздало.

Но осень смеялась, кружились в ней ангелы, дети.

О, как в этот миг нам тепла и любви не хватало.

Но ангелы с нами, их снова забросит к нам ветер,

Котенок мой рыжий несется за ним, как за птицей,

И солнце печальное все еще светит и светит,

Но скоро и солнце с землею и нами простится.

Усталый мужчина мне снится зачем-то ночами,

Он ангелов видит едва ли, и все-таки снова

Мы с ним на скамейке сидели и долго молчали,

Как было уютно, когда не касалось нас СЛОВО.

На белом коне пролетает над пропастью гений,

Качнулся в седле, удержался, какая отрада.

А осень всегда состояла из чудных мгновений,

Поэты и рыжие ангелы в миг листопада

Пусть нас не оставят, а все остальное не важное,

Мы выдержим все, растворяется в парке мужчина.

По мостику хрупкому снова шагают отважно

Мой ангел и кот. Уж они — то меня не покинут.

Сама не знаю, оттого и плачу…

!Любовь Уходит

И голос женщины влюбленный.

И хруст песка и храп коня.

А. Блок

А любовь ушла по бездорожью

В суету печалей и тревог,

Задохнулась пустотой и ложью.

Там стоял на перекрестке Блок.

Белый конь стремился в неизвестность.

Он его пытался удержать.

За плечами затаилась вечность,

Он хотел Поэта там догнать.

Лунная дорожка, словно лента,

Тишина, и рядом никого.

Догорало за опушкой лето,

Так спросить хотелось у него…

Дам прекрасных в небе очертанье,

Ничего не будет впереди,

Тихо улыбнулся на прощанье

И сказал растерянно: — Не жди.

Но кого мне ждать. Мочат поэты,

Графоманы воют под луной.

Ночь темна, дожить бы рассвета,

И пройти достойно путь земной

Ночь темна, печали унимая,

Выхожу одна во мрак дорог,

Осени холодный свет вдыхаю,

И летит над бездной гордо Блок

Ангел с книгой

Ангел, читающий книги твои,

Полон надежды и светлой любви,

Даже дождливою осенью вновь.

Ангела пусть согревает Любовь.

В мире смертей, катастроф и утрат,

Ангел, читающий книги, так рад,

Что ты с утра и до вечера вновь.

Миру вещаешь про свет и любовь.

Осень вступает в права, за окном

Дождь моросит, но ты вспомни о нем,

Ангеле, что охранять нас устал,

Вот и присел, и опять зачитался…

Хочется ангелу светлому знать,

Что мы полюбим друг друга опять,

И не расстанемся больше на миг,

И затеряемся в книгах своих…

Полночь, но надо роман дочитать,

Чтобы поверить в любовь и узнать,

Что разлучить нас не сможет никто,

Ангел роман дочитал под зонтом

Но не уходит, он будет хранить,

С призрачным миром незримую нить

Даже дождливою осенью вновь.

Ангела пусть согревает Любовь.

Кот и его художник

Хозяин куда-то умчался тайком

И пусто на даче в тот пасмурный вечер.

И только беседует ангел с котом,

И листья швыряет и делать им нечего.

— Да он не вернется, не жди его, кот,

Он с кем-то и где-то отпразднует встречу,

А кот не поверил, художника ждет,

И листья сгребает, пусть бесится ветер,

Пусть ангел смеется, ему-то плевать,

Он знает, художник его не оставит,

И будет осеннее солнце сиять

Не грея, и жмурится рыжий красавец.

Откроет глаза — больше ангела нет,

Лежит на террасе листок золотистый,

Но что это? Осени дивный привет,

И ветер в окно, разозлившись, стучится.

И нет для печали внезапной причины,

Все это неважно, все это потом,

На даче, художником снова покинутой,

Беседует ангел печальный с котом

Мастер и его кот

Я говорил, что он еще вернется,

А ангел не поверил, грустный плут,

Когда блестит октябрьское солнце,

Так хорошо писать картины тут.

От шума городского мы укрыты,

И нет гостей в убежище его.

О чем молчит мой Мастер знаменитый,

И вспоминает в этот час кого.

И белый холст, как снегом занесенный,

И лай собачий где-то за окном,

И то ли он покинутый, влюбленный,

Я ничего не ведаю о том.

На лист посмотрит, на листок от клена

И снова курит молча в тишине.

Наверно все же нынче он влюбленный

Ждет Маргариту, но не скажет мне.

Куда же снова ангел подевался,

Мне не с кем в этот час поговорить,

И только у соседей звуки вальса,

Пошли туда, да хватит нам курить.

Но кто кота послушает, и снова

В урочный час у роковой черты,

Грустит мой Мастер, и в штрихах былого

Проступят и грядущего штрихи

Художник, кот и Муза

А знаете, вы гениальный художник,

Конечно же знаете, бог вас спаси,

У целого света, у жизни заложник,

Такой вы прекрасный, должно повезти,

Хотя как всегда мастера не в почете,

И чаще беседуя только с котом,

Вы снова к картинам и письмам вернетесь,

Твердя о несбывшемся и о былом.

Все тайны хранит этот рыжий котяра,

Он странно спесив, он не может понять,

Что Муза не дева, и в пору удара

Она помогает все в мире обнять.

А знаете, Мастер, ведь вы совершенство,

И это не лесть, я не льстила вовек,

Какая же радость, какое блаженство

Остаться в осеннюю пору, пусть снег

Все выбелил, золото стало золою,

И все-таки я никогда не уйду,

И кот мне поможет остаться собою.

В сиянье сирени, в раю и аду

Под звуки Шопена цикл Старик

Ввалившись в дом, где только тени бродят,

И жен давно умолкли голоса,

Старик свою Лолиту не находит,

Стоит он у окна и полчаса

Во тьму взирает, словно смотрит в бездну,

А это бездна смотрится в него.

И кажется, все дальше бесполезно —

И в темном доме больше никого…

Ты был силен, как Галиаф когда-то.

Ты был красив, почти как Аполлон.

И не заметил новые утраты,

Казалось, что удачлив и влюблен.

И девушка с зелеными глазами,

Так много обещала, но, увы,

Ввалился в дом, готовый к новой драме,

А там так тихо, женщины мертвы,

Друзья ушли, иных уж нет на свете,

И родичи растаяли, как дым,

И в телефонной книге только ветер

Играет с одиночеством твоим…

И вдруг рояль, и струны в нем дрожали,

Откуда-то из снов и забытья

Явилась мать, чтобы унять печали.

Минор Шопена — будущность твоя.

Совсем как в детстве, праздник и туманы

Старик закрыл ладонями лицо,

И вспоминал романы и обманы,

Когда к Лолите в никуда ушел…

И женщина с зелеными глазами

Так звонко рассмеялась в тишине.

Что там осталось? Бездна за плечами.

Метнулась тень. Один среди теней,

Шопена врубит, дом наполнит снова

Он музыкой из детства своего.

И упадет, растерян и взволнован…

А рядом ничего и никого.

Но чьи шаги в пустынном этом доме?

Морена, смерть, явилась невзначай,

И музыка, он ничего не понял,

И только телефон не отвечает.

И женщина с зелеными глазами

Тревожилась еще о старике..

Рождался там пролог к великой драме.

И стих Шопен, и соловей запел.

И тень металась на границе света

И тьмы, его души не находя.

И словно парус, там, в порыве ветра

Металась штора в шорохе дождя….

Пьянящий аромат последних роз. Октябрь

Пьянящий аромат последних роз,

Печаль страстей и радости истома,

Холодный свет отчаянных берез,

Огонь костра и свет родного дома..

Мираж земли, оставленной вдали,

И вечное желание вернуться

К своей надежде и своей любви.

И с осенью дождливой разминуться….

Пусть музыка терзает душу вновь.

Пусть снова звезды падают в ладони.

Пьянящий аромат, еще любовь,

В преддверии разлуки, этой доли

Не избежать, за призрачным стеклом,

Дождь разошелся, на душе уныло,

И только свет костра в забытый дом

Врывается, как это прежде было,

Как будет дальше, мне б еще понять,

Какие-то печальные картины,

И там, в огне, где больше нет меня,

Царила осень, и ее отринув,

Мы были так легки, и только миг,

Когда и мир покажется пустыней,

И Велес или призрачный двойник

Опять замрет на той, другой картине…

Холодный свет отчаянных берез,

Огонь костра и свет родного дома..

Пьянящий аромат последних роз,

Печаль страстей и радости истома

;

Сон о чайке

Я видела эту чайку

Над гладью морской в тумане.

Парит она так отчаянно.

И нас в бесконечность манит..

И в крике ее, как в стоне,

Звучали иные песни.

И как в колокольном звоне

Вдруг души наши воскресли.

Я знаю, душа поэта

Над морем в тиши парила,

И где-то еще до света

Она эту тишь любила,

Горели во мраке звезды,

И слышались эти ритмы

И тихо сползали слезы

И падали там на рифы.

И женщины отраженье

В печали от мира скрыты.

И только ночные тени

Лежали на этих рифах.

В сплетении рук в тумане

Они искали покоя.

Но море опять обманет,

И их влечет за собою.

И чайка вдали парила

Над островом грез и стонов,

.И кажется эта сила

Дарила покой влюбленным

Август. Смерть поэта

Болезнь моя росла, усталость и тоска загрызали, мне трудно дышать

А. Блок. Дневники 25 мая 1921 года

Если шторм нас оставит в покое,

Если буря смирила свой пыл,

То замрет в тишине над рекою

Ясный месяц, страданья забыв,

Он смотрел в этот мрак, угасая,

И не видел уже ничего.

И какая-то дама чужая,

Обольстить все пыталась его.

Это было последнее лето,

Скоро август, седьмое число,

Мы отсюда все знали про это,

А поэта куда-то влекло,

И свеча, у лица догорая,

Словно строчка забытых стихов,

В этой бездне манящей витая,

Про любовь все поет, про любовь.

Отшатнулся, ушел не прощаясь.

Как — то странно смотрел в эту ночь.

— Погадать тебе, грустный красавец.

— Ты ничем мне не сможешь помочь.

В мае маяться, знаю, пристало,

Все шептала растерянно там,

И душа в эту даль улетала,

И уже не явиться стихам.

Было странно прощать и прощаться,

Все проститься, но как по другому,

Будут странные тени метаться,

И двойник выходил из Содома,

И уже никакая бравада

Этот август не сможет оставить,

Что там было? Мираж звездопада,

Только черные птицы взлетали.

И цыганка кружилась, и снова,

Где-то там, отражалась внезапно

Долговязая тень Гумилева,

Говорил он кому-то:- До завтра.

Да ему пережить на неделю,

А потом расстреляют матросы,

Только черные птицы летели,

Как убитые им альбатросы.

И метались в каких-то проулках,

И печали не будет исхода,

А шаги за спиною так гулко,

Это время куда-то уходит.

Май и август, пожара стихия,

И на Невском столкнулись Поэты.

И еще им приснится Россия,

И соната в контексте сонета.

И поэмы оборванной снова

Слышу строчки откуда-то с неба,

И последнюю песнь Гумилева,

Эта маска — белее он снега.

Только буря внезапно стихает,

И мираж корабля над Невою.

Это бездна их всех увлекает,

В неизвестность ведет за собою.

Осень Бродского

И в мире Бродского осенняя прохлада,

Там тишина срывается на плач,

И листопад в глуши немного сада,

Какой-то задник, непонятный план,

Где женщина с зелеными глазами,

Босая, над безбрежностью парит,

Седая осень в странной этой драме,

О чем-то непонятном говорит.

Кто слышит их, и кто ему внимает,

В печали, забытьи, за час до сна,

И сон во сне он снова воплощает

В безбрежности судьбы и полотна.

Идет по листьям, и спешит на встречу,

И видит ли всю негу и печаль,

Стихов не слышно, их уносит ветер,

И в старом парке им не повстречаться,

Она не Маргарита, боже, правый,

Там есть художник и к нему спешит.

И только непонятный и лукавый,

Поэт проходит мимо и молчит.

Что это было? Темные аллеи,

И страсть ее к художнику, вдали,

Там листья отлетевшие алели,

Они расстались — пленники любви.

С художником ей проще в миг заката,

Поэт к своей Венеции спешит,

И все твердит: — Она не виновата,

Поэму пишет, о любви молчит…

И в замке грез ее портрет пылится,

Как задник той картины роковой,

Кто ведьму знал, и кто в нее влюбился,

Тот потерял и дар свой, и покой.

Ему же словеса всего дороже,

И он боится, потерять сей дар,

И гонит нежно так и осторожно

Любимую, и молча смотрит в даль,

Не ревность правит миром, только лира,

Вершит его печальную судьбу.

И на гондоле, в самом сердце мира,

Офелию он встретит лишь в гробу

И ужаснется, Гамлета судьбину

Как данность примет, чей-то жест, поклон…

Совсем один плывет куда-то мимо

И рядом усмехается Харон,

Там, в небесах, сияет Беатриче,

Но он не Дант, ему Вергилий мил.

Идет по аду с вечным безразличьем.

И слушает поэта в звоне лир.