Бесплатный фрагмент - Дедуктика напротив сомнения свободы разума

Сборник поэзии: «Дедуктика напротив сомнения свободы разума»

Пролог

Противен аллегории на вкус твоей души — её катарсис, у ног лежащего покоя в красоте и идеалах жизненной причины предлагать свою свободу. Но кто же смог тебе предположительно сказать, о том что в воле безысходностью найти ты смог свой компас по сомнению о дедуктивной линии природы? Завтра ли стал ты человеком, о личности которого время становится менее красивым, но точно выраженным в свободе перманентной категории красоты. Её причины так блистают на твоих глазах, что светлый пол из робы бледного начала времени становится ещё бледнее. Не счесть тебе типичной аллегории своих надежд, они прошли и опоздали на видимое в тоннах лжи и предрассудка внутри у тебя, ещё ближе расцветающего чванства и рутины к чему ты любишь иметь своё прилагательное мнение напротив. Излишним стал он в твой последний час у сердца слов морали, где стынет оконечное лекало серой мглы, её ступени думать о таких же началах лести внутри дедуктивного умозрения твоей истины быть человеком. Мнить свою рутину и отвлекать от жизненной пользы другого уровня рождения души — вот, что так хотел бы думать личный интеллект в имении своих надежд на здравое рассудочное мнение привилегированного ужаса сражения со смертью. На земле ли ты точно узнаёшь её расцвет и почву расстроенного уныния, где сложен в рукаве твой остаток личной выгоды, и расчленённая умом демагогия скажет тебе о способе выживания напротив иллюзии красоты спелой жизни. Такой спелой, что ужас своевременного счастья может иметь угол параллельной взгляду черты предсказать, что завтра ты уже не человек, но демагогия у личной красоты утерянного мозга и права на собственную свободу вымысла быть человеком.

Нет ничего увлекательнее считать себя таким же лириком и астрономом у ног каверзы, что было бы лучше предполагать или обдумывать твой спелый ужас напротив глубины сомнения личной выгоды, или — жить.. Но куда же идёт твоя самая злокозненная цветовая модель равновесия между стоптанной свободой и мнительным уровнем иллюзий внутри развитого мнения жить как объект наследия подлинной природы? Лихо собирает утерянное чувство свободы перед уровнем сознательной надежды ожидания каждого часа впереди утончённой модели рассудка, что хочет стать твоей всего лишь на время и цельный такт мнительной растраты аллегорий впереди её угла подозрительной надежды. Если ты бы стал человеком, то уж такого же мнения как и прямоходящий слепок крайнего смысла аллегорий на подлинном свете исторгнутого времени надежды стать ещё лучше. Чем тот же слепок твоей тени, что падает завтра и возбуждает ещё больше твой рассвет чёрного фатализма у мнения блага быть лучше чем всегда. Какое же право воспринимает увалень по отношению к пройденному смыслу гедонизма, его привилегии и стати внутри иллюзорной тьмы блага на спасение. Оно не предвидит и не слышит своего умного взгляда, как человеческое в космосе умом пройденного вознаграждения к привычке во взглядах проникать в собственные смыслы уморасхождения нового света иллюзии внутри.

Направил свой противный свет на тонкое правило иллюзии в чертах блага на смотрящее зеркало свободы из непревзойдённой модели другого чрева лучшей красоты — твой мир априори, как наглый путь к системам неявной морали и любви. Они отражают лишь искры и подавляющее большинство умозримого ужаса быть понятым как единство в чистой совести равновесия своего света природы. Только он один и смотрит на вечный восторг хаотического свойства мироотражения лучшей судьбы и принимает твой болезненный опыт как иллюзии нового нрава в его экзальтированной природе стать благом для другого. Этот сборник поэзии иллюзорных преткновений как духа лирической имитации твоей судьбы снова и снова уводит на тонкое лоно принципа миропреткновения блага и свободы у разума центрированной пользы другого наследия. Как и смысловое качество свободы в этом сборнике почувствовав утопию формальной антиномии часа своей свободы, лучше ли её предполагать и видеть по углам мучения или оставленных надежд без принципа ценности найти своё в жизни? Дедуктивное родство лишь стонет и приходит на помощь к каждой иллюзорной притче на её отголоске уверенного другого, но такого же крайнего как и благо амбивалентной смысловой затерянности личного в себе. Думая напротив — не думаешь вовсе: ни в чём особенном и ни при каких обстоятельствах — ты смог уверенно сложить родство обаяния в причинах быть желаемым и ценным внутри своей иллюзорной глубины внутреннего права устроения личной Вселенной.

Автономия укрощения блага

Не взыщешь, не распнёшь уход своей звезды,

Он пал на пьедестале вон из тьмы,

Уходят эти сны зловонной демагогии,

Что издавна придуманное лобби о любви.

Страх стращает верный ренессанс

И грохочет на попытках вспомнить,

То, что было символом за этой мирной тенью,

Где твои глаза искали время в нас.

Не ожили и не умерли от страшной муки

Те забытые испуги подлой темноты,

Нет её у ног свободы, думая о прошлом,

Стала развлекать иллюзия гротеск и тело в мифах.

Пишет, что отчасти распинает эту жизнь

Самый странный вой из подоплёки бытия,

Слажен гордым одиночеством у плоти

И забыт по собственному мнению из тьмы.

Укротило ветром обывателя над ней

Звон такого смысла, что искать его не пряча —

Стал ты вечером, как в мыслях декаданса

На одном затравленном избытке слёз в аду.

Не уходят автономией, то странно плачут

Сны весомой притчи от иллюзии в нутро —

Те далёкие системы бытия в обличье,

Им бы жить и плакать над утратой смерти.

Одиноким смехом выпросил источник лжи

То условие, чтобы оставить тень надежды,

Жить по философской степи идеала ли,

Над которым образ покоряет смыслы тьмы.

Он задет под гордым пережитком мысли,

Плачет как старается из блага отвратить

Полный свет луны её убогой смерти личной,

На одном ходу иллюзий смерти, как вины.

Ей бы автономию упрятать в мир иной,

Ценным словом убеждая жить ещё,

Как и в пришлой прозе одноликому любить

Из стеснения подобием на той же белизне.

Страшно стало жить в её беде

И откуда — то сплотили нити смерть твою,

Думают, что это символы остались не одни

На посмешище из ветхих стен утраты сна.

Но из блага вечной робы ты — взамен,

Стал ему под странной мирной тенью убивать,

Ту же лёгкую добычу, чтоб скрывать

Свой огромный ужас на последнем мысе.

Преднамеренное чувство и его антипод филии

Нежно кладёшь антипод карамели,

В тонкий наряд из опального утра,

Он оцинкован на мнениях слова,

Зрячему призраку ходит и душу крадёт.

Может условием к чувствам ты скован,

Нежностью брошен и знаешь досаду из грёз,

Завтра ты жил бы его антиподом безумным,

Чёрствому имени дерзко за это скорбя.

Чёрными мыслями светят одни карамели,

Стали по ужасу скованы с крови сердец,

Из обнищания вечера к зависти ложной —

Будет идти идиома под страхом любви.

Голосом чувства она не предвзято знакома,

Личность стращает и терпит угодный мотив,

Ей безучастно, что будет на этой Земле,

Страх ли конечному счёту ты видел — покорный.

Он антипод из предчувствия новой беды,

Тянет за верностью блага убитые боли,

Нет из особенной вечности новой войны,

Сколько не спросит обычаем воина — слово.

Страхом поманит в червлёном аду идеала,

Тошно изгибом природы под странной душой —

Видит свою унижения гиблую робу,

Чтобы забраться подальше от этой природы.

Вечностью сказки на идоле черт карамели

Страхом уносит потерянный свет у себя,

Ты за его обещанием смог бы украсить корону,

В цвете возможного умысла нового дня.

Воином сердца сложна аллегория робы,

Верит и снова бежит, утоляя печаль

Из современного света под страхами моды,

Чтобы её безразличие в ясности чувства —

Ставило вновь антипод и другую мораль,

Ей за твоё бытие у лица не обидно,

Вечно оставлена жизнь на другой из потери,

Нет и её в одночасье под маской тупой.

Страхом внутри обыскал удивление части

Сердца, из мысли его оборотного счастья,

Большему думая, личность души — отравляя,

Странный манер и приличие в сказках любви.

Жалко уходит за образом светлого мира

Твой уникальный сюжет на пародии строгой,

Целью внутри не добился иллюзии — вольной,

Гордостью боли остался и робой покорной.

Пережитое на мысленном, о чём живёшь

Проза льёт несметной маской

Лицам, чтоб любить вокруг —

Право личной формы сказки,

Нежилой в превратной маске

Утопичности, что свет и дождь.

Стало тёмной волей краше

Жить, под словом одиноким,

Составлять любви уроки

И над этим смыслом умирать.

Не переживая сон твой —

Украдёт иллюзий маски

Мысль из собственной надежды,

Что и благо жить как прежде.

В прозе глав на жизни смелой

Ты — её прозрение в сердце,

Осмысляешь форму каждого,

Кто от философской нити нам

Не отдал любовь и силу,

Положил грядущий полдень

На одном колене противо —

Смысла череды вокруг вещей.

Зная личный толк морали

Ты — один и с каждым миром

Стал внутри единым славой,

Согнутым пером надежды.

Ждало — мыслью чёрный возраст

Стать ему надёжной крепостью

Блага личной формы пользы,

Но один из страха умирать.

Сколько личной праву мужества

Пережил иллюзий драму,

Оставаясь в квантах раной

Пользы блага в смерти всей.

На народной форме смысла,

Пережитой в толк программы —

Ты желал её излитой

Страхом медленной борьбы.

Но осталось время равных

Черт у страха личной правды,

Гедонизм в том ищет светлый

В чёрном юморе людей —

Философский воли призрак,

Ожидая быть надёжным

Утром страха в личной истине

На одном лице из смерти.

Оставаясь прошлой тенью им —

Ты вопрос поставил новый,

Он твоё существование

На огромном сне из лет.

Причина как препятствие и ложное усилие

Служил мерцающий из тонкой грани,

Поступок современной формы лжи

И был без участи её умом дожить,

Чтоб обладать искусством на лице.

В причине страха мудрого совета —

Он горд судьбой и одинокий склеп

Ему презумпция от ясности портрета,

На чём стоит препятствием восторг.

Склоняет факты к странной глубине,

Где нет приюта нежного усилия

И явный свет крадёт ума бессилие,

Что ночью ожидает свой портрет.

Не ложным кажется с утра ему

Способность думать как бы не к чему

И собирать куски над мыслью современно

В причине вычурного блага бытия.

Ты сам заставил ясностью восторг

Стремится убеждать причину смысла,

Что нежит взгляд категоричный тот

И отражает свод пустынных кораблей.

Они — искусственное зарево за смыслом,

Не видели мерцающий восход

Пока твои причины движут ими

На вечности, что отделяет неба ход.

Устало смотрит ясность за лицом

В пустынной проседи излюбленной главы,

На отражении, в котором не видны

Противоречия за памятью природы.

В причине думать гласностью ума —

Ты сочиняешь смерти долгий ход,

Белея в бытие как неба холод

И отражаемый восторг унылой тени.

Считая звёзды в новых голосах

Стремится думать в гордости твоей —

Причина мысли умирать не с ней,

Но в чьей же пропасти искусственного чуда?

Риск оценки внутри бессилия

Заметен стал над этой быстротой

Фортуны взгляд из сумеречной риском —

Манеры думать счастьем — над изыском,

Чтоб совершенно словом принимать —

Культуру воли в новом предрассудке,

Оставленного завтра риском жизни,

Он — страх господства времени в науке

Из смерти блага лучшего ума.

Тебе неспешно тает форма сердца

И ждёт понурой тенью возле нас,

Откуда взгляд оставил декаданс

Бессилия, чтоб ждать внутри отраду.

Потешен час у тождества идей,

Взыскует пламя нервной глубины,

Что жил когда — то формой до войны —

Твой час надежды в счастье бытия.

Не прошлым помнит серая глава

Свою прелюдию забытого наследия,

Уносит тонны почести ей вслед —

Фортуна мыслимой борьбы внутри.

Тебе не стало светлым дух смотреть,

Сегодня ожидать вопрос в любви

И старостью бессилия в пощаде —

Любить лицо из утренней росы.

Бессилия, в котором не понять

Искусство ветхой пропасти восторга,

Им ждать упорный диалог и торг

В неведении блага скрытой тени.

Она — движение у мысли на лице,

Искусственно заводит чалый повод

И ты лежишь культурой нам вослед,

Где был у страха возрастом созрет.

Оставил памятью покорные следы,

Им ищут промахи другие дорогие —

Покойные восторги в час любви,

Чтоб жить иллюзией на рисках несвободы.

Мечтая думать в милой череде

Усвоенного завтра в той беде —

Ты мысленный маяк культуры мира

И социальный риск из видимой главы.

Несёшь опору разной глубины,

Где авангарду строишь новые стихии

И смерть — твоя рука на этой мгле,

Что утончённости прижитого мотива.

Снимать рукой искусственное живо

И отражаясь в светлой тени ей —

Лететь гранитным полем над могилой,

Тогда лишь выкопанной формой мира,

Когда бессилие над риском — ей мораль.

Философский скальпель воли права

На утренней Москве проходит тень,

Она — суббота мудрости из чуда,

Под негой объективности теперь —

Развеет право в склоках нам в лицо.

Пока ты спишь и частое погоды

Нисходит волей в сникший монолит,

Из чёрной пустоты её гранита

На полноправные скульптуры берега.

Откуда скальпель взял манеру — жить,

Ей формой объективного упрёка,

Ты справа дорожишь нутром мечты

О близость страха данного упрёка?

Несмело смотрит смерть в другое я

И словно право думает о сроке,

Угадан ли мотив внутри его

Скабрезности учить скульптуру Бога.

Любить фантомы мысли и беду,

Чтобы с утра на бледную Москву —

Ты опирался свободам мира близко,

Прохлады готики из медленной росы.

Она — по праву возвышает свод

Из строк по монолитам этой тьмы,

Ей будут приносить свои миры —

Обратное скульптурам на почёте.

За слабый воздух возвышает им —

Звезду антиномичной славы Бога,

Под каждой укоризной видеть страх

И память лучшей объективности пера.

Учить за этот мир вокруг укора —

Свою богатую идиллию опять,

Внутри досады этой пустоты

На утренней росе из звёздной пыли,

По той, которой мы просили быть —

Нетленной укоризной, чтобы жить

По тёмной колее из этой притчи.

Осознаёт реальность эту тень

И маска объективной воли — завтра —

Последняя надежды выждать день,

Что облаком уносить тень Москвы,

На этот рай готического тона,

Манеры думать о судьбе другого

И опираться словом мысли про себя,

Сквозь тени идентичной пустоты.

Они заполнят ценностью природы

Дорогу каждой воли по любви

И станут скальпелем внутри —

Укора разногласий формы Бога.

Что ты хотел украдчиво ему —

Сказать мечту о форме преисподней

И жить её манерой на виду,

Что опираться памятью нутра

На это утро правого восторга.

Отрок свободной глупости

Пока переносит другое мечты —

Ты волей за этим сознанием:

Свободное поле и медленный шар,

Униженной колкой неволи.

Нет места тебе из былин,

Устало раскрыли глаза,

Где ты — одичавшее облако им —

Пустой приговор на утерянном сне.

За снежным покровом равнин

Не слеплен твой ужас начала

И право свободной души —

Даёт одинокое каждому сну.

Не может убить и простить

Обычное глупости мира ума,

Что ты для него — Господин,

Униженный отрок и снова один,

Сникаешь под тенью любви,

Ты в страхе ему помогать не умел,

Но видишь обратное льдин

По снежной каёмке напротив любви.

Поскольку ты смертью — поник,

Оставив фортуну любви наяву —

Ты риск одичания в каждом шагу

И строгий потомок желания мира.

Не знаешь как выжить уму

И страх обязует на глупом родстве

Иметь изобилие в сердце любви,

За нужной растратой культуры,

На риске ты нежишь молву,

Где держит магический обод души

Твою необычную тьму,

Управу достатка и чёрный восторг,

Докажет ли вечность уму,

Что стала твоей угнетённой главой

Над миром любви обрекать,

Что душу искусства нам снова — искать?

Ты выпустишь этот магнит

Изнеженной рамки у сонной души,

Он праву на отроке спит,

Где думает старости бледную чашу,

Избыток её — Господин,

Уловит на праве пародию тьмы

И личности форму объекта былин,

На чём идеалами слеплена тьма.

Остаток сникает один,

Не прав он и выбыл из этой тюрьмы,

Ты выждал, но снова унижен

Как ясность на теле избытка руин,

Стремительно ищет достаток

Свою идентичную просьбу ума,

Чтоб слухом её глубина —

Ложилась и снова сникала в пути.

По этой дороге у отрока смысла —

Вчера идеальностью новой былины —

Не стало темно унижению сна,

Но болью ты держишь её идеал,

Не знаешь, что новый оскал —

Твоя монолитная степь от достатка,

Усталому смотрит в окно,

Что даль объективного вида ума.

Простило на солнце свободу бежать,

И отрок её многолетнего чуда —

Остался в искусстве сникать

За страхом морозного отчего сна,

Ты выждал ему неуспех

И медленной ношей диктуешь пространство,

Что нежность из гордой тоски

По праву искать монолитные сказки.

Укором ли стало смотреть

Твоё безымянное счастье в то утро,

Оно объективностью воли теперь —

Растрата манеры бежать,

Сжимаясь на отчем пороге ума,

Под дверью любви объективного свода —

Ты держишь манеру любви одного

Усталого чувства на глупости отрока.

Пост апокалиптический диссонанс

Досада — не ищет претензии счёт,

Не спросит твою уникальную смерть,

Что делает болью ума — из нутра —

Её поколение нужной гордыни —

Столь ярким усилием порчи и слёз,

Что вороны бьются умом — от бессилия

И слово готической рамкой — насквозь —

Твоя обнажённая роль от усилия.

Держась идеалом за новой борьбой

Сомнения ужаса и часа вокруг —

Ты смотришь в её обнажённое чудо,

Что делает смертью любви — диссонанс,

Он — чёткое логики фатума завтра,

Судьбой человека не падает — вновь,

Но этот большой умиления права —

Источник ему — обыватель и злоба,

Досадой пути не почётного слова

Не стал объективностью смерти — вокруг,

Но ищет судьбы апокалипсис — в муках,

Что страх на логичной картине ума.

По антиутопии сложно она —

Плохой реверанс на убытках любви,

Несмело уводит в поблёкшее нам

Пространное чудо забытого мира.

Устало ли он отвращает умом —

Претензию цели на сложной картине,

Не высмеяв колкой градации счёта

По смелости новой тоски — без любви?

Не знал от утраты восторженной снам,

Любовной отрады вокруг бытия —

Твой стыд, что и право внутри диссонанса,

Летать от покоя бессмертия маски,

По цели причуд обретает её

Историю щедрости в ложной тоске —

Забытое утро, что новое мне,

Как ясности мысли и грация чувства.

Но пост идеалам светлого рая —

Не стало светить объективному сердцу —

Твоя полноправная воли пародия,

Что утро на новом аду из причины.

Дожить ли её отвращение мудрое,

Иль старости видеть картину былого,

Не светлого права за маской уюта

В бессмертии позы коварного чуда?

Теперь не у дел отвращением света,

Но тьма из могильного ужаса смерти —

Твоя похоронная нежить от сердца,

Что после Земли истощает покой.

Засветит в космической небыли — ей

Культура руин из архаики мира,

Где был человеческий страх не один,

Оставил покой на смертном покрове,

Из блага упасть в повседневную жуть,

Исчадия словом харизмы благого,

Но ты отражаешь логичность ума,

Что смерть диалекта ему — от укора.

Так стал диссонанс одичанием лжи

И новой порукой из нежити слов,

По пост объективной развалине света,

На чёрном одре изумления сердца.

К нему по причине особой тоски —

Ты волю несёшь от обыденной маски,

Всё ищешь бессмертия в каждой руке,

На грифе скабрёзной манеры — от сердца.

Проложит моралью большую игру —

Её поколение страхов от тьмы,

В которой развились вороньи глаза

И шепчут — то странное уровня смерти.

Они — повседневное ужаса быть,

Внутри увядать искушением мира,

Как только от чуткости каждой строки

Уводит различие в тон диалекта

На пост апокалипсис ветра — теперь.

Один он слетает на Землю — в ничто,

Как сонное лоно гордыни от сердца —

Отыщет пространству готовые линии,

Им стали от тьмы — изумлением люди,

Увидев своё отражение вдали,

По чёрной тоске, от которой пришли

В тот странный манер, угадав обаяние.

Достаток культуры прокрутит умом

Достоинство меры упадка — до жути

И ложь объективности нервной утраты,

Где стал ты гордыней её диссонанса.

Любить — не искать по игре одному,

Отличию меры порядка изгоев,

То думает новое в праве ума,

Что гриф по раскованной мере восторга

Несёт обличение ловкости толка.

Не страхом волнению бед социальных —

Оставит манеру под логикой — долго,

Желания ставить игру на печали,

Так близко уму объективности ворона.

Несложен забытому праву — тот мир,

Но чёрной оскоминой стало внутри —

Бесславное ужаса сердца за сроком,

Смотреть на несчастье у слова — вокруг,

Летать — словно тени избытка порук

И стаей манерной развалины страха —

Логичному мнению времени — видеть,

Что ты — диссонанс на обочине праха,

Ничтожество — кромкой морали уложишь

Свои многодневные ужасы в дали,

Под тёмной растратой тоски перед ней.

Играя потёмками слёз перед ветром,

Пародию ужаса ценности жизни,

Что стала одна — диссонансом печали

В руке — обезличенной ловкости сердца.

Удобный центр гордости

Засыпает, слепо открывая

Новый час усердного потока

Между преисподней логик срока

И картиной ценности в бреду.

Мысли им уходят на воде,

Чтобы жить искусству одиноко,

Слепо верить собранной причине,

Чтобы в человеке стать умом.

Гордый демон странствует убого,

Ждёт беды и склеп пародий мира,

Но указан жизнью одиноко —

Им — сюжет искусственной души.

Может центру ясности природы

Засыпал твой счёт прелюдий мести,

Но на этом свете будет жизнью —

Каждый взгляд из собственной души,

Укорять могилам время срока,

Жить эпохой чуда и забвения,

Им твоя пародия как гении —

Смогут прочитать фатальный ад.

Сделать мнимой ценностью любви

Демона, в котором все мы — люди —

Ищем прозой гордость на уме,

Чтобы жить искусству в глубине.

Страхом укоряя счёт восторга —

Может спросит видимое горе,

Что за демон в каждом сне неволи

Пропадал на мстительной заре,

Где шагал манерой идиота

Собственный источник формы Бога,

На одном краю он слепок маски,

Выученной ясности внутри.

На удобной толике восторга

Ждёт фатальный отблеск притчи Бога,

Вне своих усилий окрыляет

Слепленное горе, чтобы знали

На одном ходу искомой маски —

Жить ли часу формы от былого,

Или ждать искусственное горе,

В той причине медленной тоски.

Мыслью мучает условная картина

Видеть свет проношенного ада,

Из чутья пародии быть склепом

Между миром личности — игрой,

Ждать, чтоб оперившись на изгоях —

Верили могильным снам культуры

Новые прелюдии по притчам,

В центре жизни гордой тишины.

Было солнце той картиной мести,

Что ушло, но стало в праве адом —

Сном смотреть искусственно забытым,

На прелюдии манеры быть судьбой,

Если честью личности, то мифом,

На беде у бреда ровной сказки,

Словом обошедшей роль модерна,

В центре ужаса ревнивой тишины.

Не устало солнце ждать подсказки,

Став гордыней личности скупого,

На одном шагу иллюзий сковано

Смотрит обелиском нам в ответ,

Что судьба обрезала в культуре —

Мир пародии у символа надежды,

Быть им бредом личности, как прежде,

На своём шагу от формы — ужаса.

Титанический обод воли души

Механической скрепой унижен мотив,

Он радеет и грустью подводит умы,

Чтобы быть у единства реальности воли,

Но формальному вздоху прошедшей души —

Ты устало раскинешь притворные тени

Не одним поколением смерти своей,

Жило ободом мифа опавшее время,

На котором шаги — пропадали увы.

Не умеет страдать запустелое время,

Как на жалость ложится под новой игрой —

Всё потерянной сердцу равниной души,

Словно обод культуры — её потолок.

Фигуральный рассвет одиноко поёт

О лице в титанической прозе убого,

Он остывшее чрево понятия Бога,

За которое в истинах пошло теперь.

Подбирает над грустью свои имена

И твоё сожаление пользы идти,

Не сникать, но от жалости время нести

По тропе из пародии чёрного поля.

Отнести не успел на финал дурака,

Забывая мгновение личной досады —

Твой игривый приток идеала в руке,

Как искусственный Бог повеления правды.

Он обязан дрожать из ума бытия,

Распирая оковы путей неземных,

Если воля твоя и нетленное время —

Уникальное свойство на нише других.

В человеческой маске приспустит маяк,

Что во тьме преисподнего возраста стаи —

Не твои идеальные роли и стали —

Уникальным рассветом культуры души —

Управлять этой тьмой поведения слов,

За собой обретя искушение мнимое,

На единстве восторга — он смыслам готов

Уникальностью видеть проклятие мирное.

Чтобы здесь ты стоял и один из ума

Выживал искуплением слова души,

Чтобы чёрный маяк из скопления стрел —

Идеалами света на вечность смотрел

И мечтал об идиллии слов — наяву,

Не за этот восторг на приказах любви —

Ты устал, как и обод формального слога —

Понимать уникальное имя причин,

Что искать искушение нового Бога.

Ты седеешь и чрево внутри бытия —

Титанический обод мыслительной тени,

На ряду изумления слова в тиши —

Понимает свою изумлённую душу,

Как войти в этот ад покалеченной тьмы

Из нутра объективного, нового слога,

По фатальной росе из пародии Бога,

По которой растут изумлённые сны.

Не одни покалечены миром они

И взыскали искусству по чёрной реке —

Те модели понятия сердца в себе,

Чтобы жить, ожидая присутствия Бога.

На одном переливе Титана внутри —

Ты идёшь раскалённому слову обратно,

Архаизм твой приток утомлённой души

И развитие нового образа завтра.

Ты его не успеешь понять и простить,

Но утратой морали на сложном раю —

Где один одинокий на этом стою —

Развивается склон изумления Бога.

Иссушая открытое миром любви

На обочине права условия мира —

Отличает строптивый урок им — один —

Тот искусственный свет изумления рока.

Под системной канвой разобрал и простил

Покорённое чувство от крайней тоски,

Что упало на Землю проклятия мира

И растлило манерами снова — тиски.

Не они — одиночество права культуры —

Понимать обезглавленный опыт души,

Чтобы жить уникальностью нового чуда,

За собой собирая любви лейтмотив.

Собирательный образ утопии

Нежилой квартал искусства — наяву —

Твоя причина думать современно,

Надменно расправляя душу — жить,

По сердцу личной раны — говорить,

Не стало времени и чёрного упрёка

Считать твою любовь задатком силы,

Одна осталась мыслью — быть готовой —

Страдать фигурой мести в бытие.

Лежит и понимает образ счастья

Внутри неё — развесистая нежность,

Гордыне говорит, чтоб стало ясно —

Читать свой разговор — напротив лжи.

Ты обещаешь жизни ставить маску,

Ища влюблённый слой её манеры,

Но год за годом думаешь подсказкой,

Что этот рай — измена на любви,

В которой мысли — чёрные изгои,

На топком льду изнежены в пародии

И светлым облаком не меркнут на ряду

Потусторонней ясности в бреду.

Откуда образ прочитал любовь

В утопии мелькающих привычек,

Искать ли личный фарс — ему обычно,

Иль воздухом прожить — немой укор.

Тебе нелепо думать о других,

Обратный склеп проносит их мотив,

Где нежный образ крутит спесь ума,

Досадой обернувшись на морали,

Её несмелой ясностью пародии,

Что ты живой и болью отойдя —

На свет материи уносит с головой

Космическое поле жизни новой.

Оно — пародия из честности вокруг,

Забыло юмор и нетленный приговор,

Как этот фарс за образом любви —

Ему вникает в сердце сладким ядом,

Как жил ты рядом, обернувшись тьмой

И редко говорил, как путь немой,

Но собирательный и очень многоликий,

Увенчанный на ниве от печали.

Избыток радости — твоя мечта потуги,

По человеку смотрит в час разлуки —

Твоя гордыня в малом рукаве

И ищет преисподний свет в толпе,

Диктуя правило искусства на глазах,

Вопрос из личной жизни и причины,

Её достало ценностью иметь —

Другое право на себя — смотреть.

Чтоб обывательски умножить разговор

И стать моральной притчей на разлуке,

Где нежит свет искусственные муки,

Что также говорят о сердце в ней.

Природа обещает спать умом,

Но вечный сон пародии под право —

Твоя мечта внутри интеллигента

Уменьшенной картины вдоль сердец,

Скитаешься на ней, что наконец

Умножишь счастье в собственной гордыне,

Что будет лучше создавать приют,

На этом сне и личности — отныне.

Вниманию под проданный восторг —

Ты ощущаешь толк и маленькое чудо,

Оно нутром раскрытое забрало,

Где видит день испепелённый факт,

В твоей судьбе, забывшей робость чувства,

Внутри истории и шаткой перспективы,

Где мы одни собрали образ мирный,

Чтоб волей обойти — тот край Земли,

Ему ли золотое чрево маски —

Ты дорожишь в искусстве видеть право,

Что создавать моральные подсказки

На этом ложном казусе беды,

Они твои искусственные мины

И сердце слов задетой перспективы,

Служа вопросам идеала смотрят

На этот мир в нетленной глубине.

Идиллия свой носит ренессанс,

Чтоб жить искусно на одной могиле —

Её прилежной доблести и миром

Нести свой чёрный крест пути назад.

Он — страх моральной дерзости и чёрт,

Ему не уготован мир напрасно,

Что держит слов готовый приговор

И болью говорит свой такт, как гласность,

Преследуя мифологические тени

Ты держишь путь обличья над ними,

Но новая заря проникнет к стилю,

Им обещает свет утопии живой —

Проклятие любви и смерти имя,

Что носит объективность страха рядом,

Им говоря искусство на прощание

По собирательному образу и смыслу.

Фортуна смерти к небу прилегает,

Уносит честью форм катарсис лично

И гроб культуры к имени сплочает

На чёрном свете мудрой тишины,

Под фактом этой песни — до войны

Осталось думать притчами условно,

На цели говорить обиды — скромно,

За этой дверью мысленной борьбы,

Ей собирает образ счастья мирно —

Другую пищу зла коварной лиры,

Не носит имя в слаженной мотивом

Культуре многоликой пустоты.

Вопрос её дрожит и поднимает

Свои манеры философской пищи,

Что ужас слышит именем и знает

На этом чёрном свете идиомы —

Свои утопии по глади роли новой,

Системы истин на проклятии из слова

Сердечной дерзости забытого — знакомо,

Но говорящим числам в новой темноте.

Уйти от сомнения

Над полноправным раздольем маня —

Светит топорщась безликому сну,

В собственной гласности, снова вопросом,

Чтобы уйти за последний причал.

Много судьбе не отдал над сомнением

Твой сердобольный пришелец во тьме,

Звёздами светит, как смыслы во сне,

Где понимает о псевдонауке,

Жажда ему — одноликое слово,

В праве уснуть из нутра — одиноко,

Ключ подбирая за сердцем игры,

Волей примера, что было бы завтра.

Над политическим именем — плут,

Странно идёшь за особой внутри,

Гордо подняв эполеты на солнце

В сказке о центрах судьбы монолога,

Знать бы об этом лице — у порога,

Сколько манеры ты высмеял сердцу

За долгожданное право унять —

Мирное русло знакомой беды.

Нет и не стало гордыни из завтра,

По человеческой ноте им — ставить

Долг бесконечности мысли, прощая,

Чтобы уснуть в унисон от прощания,

Верить по страху беды от приличных,

Сколько забрала усилием воли —

Память в свои нетипичные своды

По обоюдному слову в причине.

Старости верить о новой личине,

Жить, чтоб уйти от её передряг

В тесном раю от особенных драк —

Между фатальностью круга другого,

Знал бы приличию мира иного,

Как эталон поднимает скульптуру

Слова — за центром своей идиомы,

Зная понятный фантастики юмор.

Между соседними звёздами — ужас,

Видит и смотрит поодаль отсчёта

Снова знакомому мыслью — поэту,

Жить ли на чёрном квадрате — из света,

Вверенной маски из чувств эполета,

Задранной песни без юмора жизни,

Чтобы отсталый любви, словно призрак —

Долго гонялся за смертью харизмы,

Словно ушёл и в закрытые двери —

Миром мгновения верит — не веря,

На обрамлении сжатой причины —

Видеть могущество ценной тоски,

Завтра ли прятать от тайны — личины,

Утром полёта царящего хаоса

Между людьми, им оставив минуты

Над эталонным клеймом обихода.

Ты сомневаешься в жаждах причины —

Жить ей расплатой и нервной канвой,

Жалобной ролью, откуда толпой —

Стало светлее и чести под мнимое,

Странно, но очень готово упрятать —

Жизнь за собой в одночастной тоске

Миром не пройденный стиль без портрета,

В слаженной ясности слова и цвета,

Чтобы сомнению видеть черты,

Помня свою удручённую лампу

Пользы движения мира — напротив

Чёрной утопии в сердце другом.

Из разногласия светит по нраву

Долгий намёк изучения форм красоты,

Верит упрёком в оценке за этот —

Свет из движения маски почёта,

Встал, чтоб уйти на земное любви,

Миром заброшенный мост открывая

Через руины, изнеженных счастьем —

Права культуры о жизнь и упрёки.

Лишь человеческий факт поднимает

Должный апокриф понурой оценки,

Видит свою изумлённую в дали —

Тень исторической маски и манит

Сквозь обличение форм красоты,

Волей из ноши по ней пробегая —

Держит за пламя внутри тесноты —

Образ культуры по верному краю,

Долями света не встало вопросом,

Жить ли тебе на обычном раю,

Или бежать за искомым прогрессом

Над одноличным умом из печали,

Верностью схожей тоски и преграды,

Всё сомневаясь от этой борьбы,

Ты разбираешь тот атом на завтра

Мерой укора и видимой гласностью,

Болью порока над слогом пера,

Чтобы сомнению верить спокойно,

Дав объективности сложное горе

И перерывы на тонком аду.

Переливом другой мысли

Не меркнет звон волнительной печали,

Отступит частый разговор души,

Что оставляет времени на чай,

А мыслью собирает ужас полный.

Настало переливом жизни — мчась —

Идти, внутри обратной цели мира,

Ему стремится выжить, что учить

Понятный формы диалект — других.

Не отвечает завтра из утех

Давно потерянное сердце — перед

Своей иллюзией бежать, чтобы нести

Тот ужас мысли на краю звезды.

Стоящей заревом, окутанной метелью

Вобрал остаток злой души — опять

И воплотился в чувствах перед теми,

Кто думает отнять её виток.

Не ждать, но верить образу души,

Что мыслью познаёт сознательное время,

Желания и мании излить — наоборот

Культуру равновесия из этого ума,

Тебе вопросом ждало — это время,

Влиятельному вздоху прошедшей чистоты,

Что ты — его потерянное, ложное забвение

И шепчешь по иллюзии свободы темноты.

Померкнет звон на переливах цели,

Там стала предстоять условием — одна,

Мгновению особенная явь её — потери,

Искусства историчности влияния ума.

Не став на прозе — образу печали

Вести весь этот свет другой тоски,

Ты призываешь вольностью мечты —

Свои чувствительные тени в темноте.

За потом от холодного простора

Возникнет квант дородной тишины,

Он звон гораздо дальновиднее укора,

Перед мечтой другого разговора,

Где ты услышал вечностью — мечты.

А мысли — все твои потери

Устроят переливом сон из звёзд,

Оставшись миром упоительного времени

Внутри пародии из нежности его —

Проносят воли шаг — ему другой,

Такой же временем оценки из любви,

Но историческое формы на благах —

Твои культуры мысли в именах,

Им пишут заготовленные тени.

Оставшись упоительной, как звон —

Печалит лишь осмысленное я,

К нему за переливом отойдя —

Ты ждёшь таинственное формы бытия.

Где звёздный логос на краю его беды —

Не вся история у моды идеала,

Она укладывает времени — начало

На этом сне другой основы мысли.

Причислит имена им, как любовь,

Вонзив искусный шарм манеры времени

На этом облаке знакомой теплоты —

Погода солнечного века перед мыслью.

Струясь и пробегая — ей во мне —

Осталось только думать переливом,

Что историческому чувству в темноте

Своей пародии на той любви — в вине.

Провожая сумерки права

Сиреневой огранкой светлых лет

Идёт фатальный розыск бытия,

Диктует праву символичный свет

И страх реальности немного отойдя —

Твоя модель иллюзии из нас,

Существования строптивых, светлых глаз,

Что обнимают вечностью глядя

Свободу диалекта к прозе мира.

Ты провожаешь дерзостью века

И статус мысли обернёт восход,

Пока культура в сумерках грядёт —

Свои печали времени под тенью.

Близка морали в смертной тишине

Моделью славы гласной на себе —

Своя фатальная презумпция в вине

Иллюзий фактов в гордости за время.

Несёт сиреневой огранкой через свет

Свои утраты дум и лёгких лет,

Пока затронут квантовый манер

Искусственного мира между нами.

Ты сохраняешь сумерки в словах,

Где жизнью бытия — ты только страх

На верности писателя, как сон

Внутри морали сложного укора.

Проводит диалект судьба — она,

Что воздухом формальной тишины

Залита комната и время в праве сна,

Где затемняет в верности любви —

Твои картины мнимого веселья,

Под свод готической иллюзии идти,

Куда — то миром уготованной на нас —

Любви — из поколений права мира.

Глашатай проз на переливах фраз

Минует историчность, как куплет,

Он означает знак в своих глазах,

Внутри природы мечет страх и ложь.

Забытый вихрь ему — причина глаз

В немеркнущей, формальной тишине

Его излюбленной иллюзии в вине,

Что отблик на сиреневой огранке.

Любви достаточно ему не утолять,

Причину видеть, а потом понять,

Что страх в грядущей розыском мечте

Его способность думать о себе,

Имея право в сумрачной дали —

Ты опускаешь в вечном штиле фраз

Могучий тлен из переливов глаз,

Они на верхних областях забвения —

Твои моральные шаги внутри любви.

Им очерняют сон пародий гения —

Пустые грани в личной темноте,

Что сглаживает весь предел забвения.

Оно — твоя манерная печаль,

Где устанавливаешь розыском во всю

Таинственную даль — идти ему

Поочерёдной страху верности и лени.

Несмелой праву личной тишине —

Ты блеск искусства смыслом провожаешь,

Что близко о любви ему — решаешь,

Как быть сегодня в слаженной толпе.

Решать иллюзий трон и вечный ад

В потусторонней ясности мгновений,

Что холод будоражит как любовь

И сумерки над правом быть ему —

Твоей историей под ночью — потому,

Что ты один единству на просторах —

Могучий воздух в сердце облаков

И мыслью утопаешь в сон врагов,

Пока они не медлят на потерях.

Ведут по праву вольность и раздор,

Всё ищут противо борьбы устало цели,

Ты им кладёшь имущее под жизнь

И мифом утопичности застелешь

Сиреневый рассвет сквозь мысли час

На осторожном зареве взросления,

Пока идёт твоя модель из гения

Внутри у социальной прозы глаз.

На редкость ищет праву смелый день,

Утонет в историчности веселья —

Забыв о сумерках потворства на ногах

И вечном холоде на этих облаках,

Как раны схожим благородству от роднения.

Потустороннее родство

Не жалко слёз искать за одного,

Потерянного запахом печали,

Не стало мыслью удручать — звено

Из крайней пропасти излюбленной души.

Ты пропадаешь вольностью — ему,

В учтивом свете на ряду с мечтой

И оставляешь ветер неземной

Над остановкой свеч внутри молчания.

Не стелет роскошью роднение причин,

Как капает волнение из сердца,

Ему затронут вечностью один —

Момент у сожаления быть сном.

Раз мы с тобой — реальностью одно,

То будем говорить ночами времени

О том, что было роскошью ума

Над веером расплаты права мира.

Не сожалеет дальность на губах,

Одна осталась сном потусторонним

И чистый воздух дремлет на словах,

Что стать, указывая верной красотой.

Ей не был ты теперь — одной главой,

Но очень гордый сокол на забвении —

Стоишь и покачавши головой —

Уносишь собственное время повторения.

Глаголом мысли в номер на уме

Ты одичал смотреть надолго — мне

Под стол окаменевших ран прелюдии

И гордо утверждать любви игру.

Твоими мыслями оправдана любовь,

На холоде излитой маски смерти

Всё повторяет сердцу к небу — кровь,

Что хочет время повернуть обратно.

Сказать благое чувство бытия

В руках увиливая сложно — благородством,

Что не было ещё одним тебя —

Тем веком раньше нам — по превосходству.

Но ты идёшь сквозь мнительный предел

И нигилизма сон сверкает на потёмках,

Он снова утверждён умом цены

За этот свет немеркнущей длины.

Потусторонней явью ходит близко

Культуры диалект и в том — любовь —

Твоя надежда обучать её картины

На светлом празднике иллюзии игры.

Потом звено упало на ладонь

И душу смерти вновь опередило

Смотреть, как лично будет бытие

Искать потусторонний свет во тьме,

Чтоб жизнью говорить опять — другое.

Стоит, что отголосок верной тени

Одна родная молния — нам встарь,

Наивно думать в душах по любви,

Что ей сегодня в мыслях — рассказать,

Ведь все остались пропуском её

Картины уготованной в последней

Мечте любить тот воздух и летать,

Что жизнью на смотрящее окно

Сегодня в смыслах образом — вникать

И ждать культуру расторопной лени.

Родилась облаком мгновения весна,

Что тает противо иллюзии — опять,

Ей смелость в превосходстве обладать

Структурой поколения и жизни.

По праву видеть благородный день,

Его чувствительное эго в глубине

И отражаясь в полном свете лет —

Ты ощущаешь им — благое зрение.

Светилась ярким переливом роз

Одна модель на редкости из поз,

Струилась снова мыслью угадать,

Чтоб стало ей уютнее летать,

Но гордый пафос прежней чистоты

Не стал витиеватой формой слёз —

Любить иллюзии той верности — мечты,

Чтоб утолять искусство этих роз.

Они забыты в чёрном цвете сил,

Поставили родство из права — миру,

Как облаком присутствия в далёком

Идут, всё огибая светлый век.

Над ярким образом мечты, сквозь сожаление

Ты ощущаешь им — оценки слов

И нежность от родства внутри оков,

Что требуют на гордости ума —

Понять ментальный склад его причины,

Увидеть роскошью опавшее звезды,

Где опирается на месяце ей жизнь

И почерк философский сном уносит.

За этой гранью близости ума

Ты пролагаешь свет потусторонней силы

И вновь прелюдия уносит нас — едва

Затихнет ночь под благородным сном.

Роднит за словом от искусства — в нём

Моральный стиль презумпции руины,

Всё ищет время на природе мира

И отражённый свет потёмков — вдалеке,

Как искушение держать любовь в руке,

Отваживаясь гордо над сомнением

Идти по той струе красноречивой

За маской нежности, лишь огибая день,

Его понурый отблеск бытия

Внутри пустого сожаления о мире,

Когда над социальной гранью слов

Исходит полночь странным переливом

И мы тем ощущаем дерзкий тон

Роднения моральной полноты,

Его культуры снов потусторонних,

Изнеженных и миром одиноких,

Стоящих подле страхов у оков

Манерных переливов стен веков,

Указывая родственным сомнением,

Что центром блага в мире идеала,

Идущим от единства сна умов.

Трусость за собой

Разладом причины безжизненной сну

Ты ищешь момент идеального дела,

Что крайнее свойство на том — одолело

И ветром в потёмках всё видит войну.

Не ждать, что напрасно её обойду,

Коль стану воинственной маской внутри

Желать за собой обгонять корабли

Из вечного права по медленным жилам.

Стесняются выждать мотивом они,

Несут изваяние гордого пепла,

Что страх на живом благородстве у тьмы

Свою оторопную душу встревожит.

Ты былью рассержен и медлишь умом,

Над платой, в которой родился потом,

Своим ли приметам ходячей борьбы —

На вольном условии права из тьмы.

Бежал, как и трус в идеальном бреду,

Что берег искусства на этом вопросе

Не ждёт одинокое поле — в аду

И смотрит своей окаймлённой надеждой.

Пожить бы на совести страха ума,

Оставив любви неприкаянный свет,

Где нежность рискует, что жив ты ему

И страхом упрятал спокойно войну

Отжившего света на подлинной тьме,

Своей идеальной причины бежать,

У жалости верить и снова впускать

Основы судьбы человеческой встречи.

За нежным остатком животной стези

Не стало под тенью твоей — благородной —

Достоинства вечности в видимой телу,

Опоры суждением возраст смотреть.

Желать этот день по себе и внутри

Его обожать беспрестанно манерой,

Что звуком дрожать от искусственной меры

Из правила нотной фортуны — на глаз.

Из сердца его укоризна, как лунный

Приток идеала в немирной руке

Ты словом одержишь и медленной нивой

Спускаешься думать — обратно ко мне.

Ведёт твой маяк изумлённой картины —

Любовь, за которой ты — совесть игры

И тенью уносишь им страхи невинной,

Доказанной чести в гордыне своей.

Ты трус, но пространство радеешь вослед,

Бежит безнаказанно ветхость от льдин

И нежный фортуны исчезнувших длин —

Струится твой ветер — внутри одиноко.

Для жизни во вне ты — наверно вернёшь

Свои изумлённые дни и печали,

Что тени на солнечном свете начала

Обыденной прозы под нашим лицом.

Спускаются к трусости веером — сном

Над пропастью ветхой системы руин,

Им смыслы внутри — одинокие ливни

И частое вторит над прошлым потом.

Не важно кто стал одичавшим внутри,

Застал унижение слов социальных,

Фигура достатка за право борьбы —

Его безначальное сердце из тьмы.

Что ожило временем в спавшем уме

И нервной природой стеснения воли

Так хочет прильнут идеальностью — мне,

На жизненном поприще слова у ночи.

Ей трусость твоя — обличительный рай

И глаз от готовой борьбы на лице,

Что видит иллюзии в тайной странице

Утерянных слов изумления спящих,

Сквозь тесное отчее право — всё вторит,

Ты стал им манерами страха на боли

И трусом ума впереди на отчаянии,

Где нежит печальное уровня слов.

В системной границе покрова миров

Струится водой на причале у ночи

Зачаток реальности странного я

И ждёт по следам, упрочая вопросы.

Что стало вчера изумлением нам,

Всё миром судьбы не спросив — убежало

На этом краю из кровавой гордыни

Несметного ужаса жалости — ныне.

Ей ты отчуждаешь довольство из слёз

И время играет плохие картины,

Что стали они изумлением длинным

На этом причале из медленных поз.

Заставили думать пределом молчания

Из стрел одичали на трусости мира,

Под блёклыми позами нервно в печали

Струилось одно изумлённое в познанном.

Следы оставляешь и держишь её

Фигуру мечты, изучая приют,

Как страх сопредельного возраста пут

Над сердцем Земли и обычаем мира.

Настанет мотив из такой пустоты

Над странной моральной претензией ада

И снова бежит от усталой гряды —

Твоя полноценная роль от обиды,

Где трусость — причина моральной тоски

И смерть идеального образа рая,

Над всполохом смысла в утробе играя —

Всё смотрит в наличное облако слёз.

Им не было видимо позы из мифа,

Пока опускалась внутри горстка грёз

В нетленной красе изумлённого края,

Куда убежать ты сегодня готов.

Пари изумлённого фатализмом

Не бег, не беглый холод

Вопросом мысли холост,

Стоит частицей краденной

И в обществе за нами —

Пари исправно сложит век,

Что мир упавший словом вниз,

Огульной ниши цели зла

Из робкой красоты природы.

На завтра не было беды,

Ей холод мыслью — каравана след,

По очевидной горю теплоте

У солнца собирает этот свет,

Запрятав философский тон —

Пари иллюзий видит честь,

Что воля петь нам смыслом, в том

И обелять искусство в белом сне.

Фатальный круг завинчен

От склепа новой суеты,

Он верит, что кругом мосты —

Опальные дороги в никуда.

Уходят ими в дальний бег,

Где берег смысла — Господин,

Хоронит одинокий свет

У полнолуния пари внутри.

Хороший стал ты — на лице парить,

Уметь бахвально унижать людей

И светит историчность всей

Катастрофической пародией утех.

Надел на солнечный мираж ему

Способность думать придурью,

Очнувшись идеалом в смерти

Кругом неочевидной тверди,

Парил твоей фигурой там —

Нарядный квант дороги — нам,

Он проходил скупой игрой ума

И тщетностью боязни — видеть.

Бежал историей куда — то ты,

Сквозь миф анахронизма полноты,

Отучивая думать мир,

Его катастрофическое чувство были.

Не стать управой дорогим умам —

Свободными, что на пари кругом

Не прячут цели укрощать беду —

Твои манеры изумлённой боли.

Бежали думать на одном ходу

И падали с моста твои мечты,

Запрашивая голод на одну беду

И социальный номер на пари.

Где нет твоих иллюзий — падал снег,

Должны мы были увядать в гробу,

Сквозь иллюзорный череп — новый век

Катастрофически искал вину.

Нашёл, что вынес умирая сам

И сопредельный квант ему — пари,

Что долг искусства говорить,

Предубеждая думать новым нам.

На мысли холост и украл пари,

В твоей картине неба нет имён,

Они гордились светом — там внутри

И умирали точно в унисон,

Что музыкальные пародии любви

Забытым холодом искали свет,

И отражая берег нам — внутри

Учились сеять новый хаос тем.

Одно казалось увяданием им,

В другом искали путь и лёгкий бег,

А падая спросили вечность — за:

«Зачем искать нам этот берег?»

Людское мужество хоронит свет,

На одиноком мире близ пари,

Угадывая номер этих лет

Из безоглядной мистики — внутри,

Составили её портрет умом,

Затихло солнечное снов бежать,

Ты ожидал искусству целью быть,

А стал могилой центра ада.

Успеха долго ждёт умом — мечта,

На гордый ангел поднимает свет,

Из серой пробы бытия — задрав

Всё ближе одинокий берег.

Не нужен слову идеал ума,

Он пропадает на пари скупясь

И ждёт фатальной цели зря,

Не видя человеческих примет.

Разведённый Король

Мужайся на роду, вокруг ищи

И бережно сосуд ему — взыщи,

Что вереск полного затишья

В искусственном аду любви.

Забытым словом не ходи

Сквозь тлен манеры за собой,

Ей обывательски порой

Ты разведённый в том — Король.

Упало в сердце над судьбой —

Желанием испило смерть,

Внутри её могилы греть

Изысканную формой твердь.

За чёрным отблеском ума,

Проживших черт кому — жива

Строптивость роли за собой,

Что век на Короле — живой.

Уплата к цели снам его —

Мораль из чести завтра — лишь,

Ей очертил фантомный лист —

Двуличный, падая над сном.

Предела нет ему лететь,

Засняв иллюзий шёпот словом

И одинокий свет преодолеть,

Вникая за манерным холодом.

Учить свободу ждать любви,

Забыть искусство ада в ней,

Где Короли кружили твердь

И шёл за Гелиосом петь —

Сосуд над рамкой цели — жить,

Бежать ли страху от любви,

Что чутко мыслью дорожить

И в разделённой форме жить?

Струился тот Король идей,

Сполна любил терпеть людей,

Ему коварный стол теперь —

Нелёгкий фарс иллюзий века.

Смотря в окно украдкой зла —

Любил искать на мухах гнёт,

Он близорукий холод нам,

Что твердь разыгранная в прятки.

Раз волей тешит свой апломб,

Играя в унисон под сном,

Бравируя культурой тех

Кто отдаляет миром смех,

Не ищет цели в смерти он,

Изнежил думать кто не прав,

Остался на одном Король,

Им в муках подают опять —

Культуру чести в тон любви.

Не жил при остановках лжи

И спесь коварной неги зла —

Терпеть ему за этим словом —

Посмертно будут в час ночной,

Устало провожая след

На безучастной форме права,

В сосудах жизни не для всех.

Умел им славу видеть тлен,

Рядить готический узор —

Он одинокий приговор

В несчастье холода для сердца,

Женой морали выпил яд,

Как словом был одним не рад

И безуспешно спел умом

Последний серенады звон.

Немой укор ему под стать —

Снимает счёт могильным мира,

Где одинокая, как лира —

Лежит искусственная стать.

Утратой дорожит беду,

Спокойно пишет счёт сердец,

А ложный казус в смерти ей —

Преддверие искусной рамки.

Уложит снам манеры в сталь —

Любви оскомину, что брань —

Исчадие потомков в страхе,

Чтоб думать о пути своём,

Иметь породистый узор,

Что тлен искусства на виду

И обжигая слов восходы —

На разведённой форме моды

Искать потомственный пример

Своей материи из благ,

Её инертной формы страхов,

Чтоб возмужать на том роду.

Сколько лить вину?

Абстрактный манер унижая

Бежит не иллюзией притча,

Соединяя моральный отсчёт,

Сколько ещё за пределом вины?

Стал уникальным над вечным,

Жалостью тесным и смирным,

Словно внимания встреча

На безнаказанной логике душ,

Ты за неё свет и вечность —

Носишь особому формы вины,

Без фатализма оценки любви —

Полной досады и чести почёта.

Снял человеческий свет — идеал,

Он повторение ужаса мира,

Словом бежит и проворно умам —

Волю свою обожанием вторит.

Заново ищет проклятья вины,

Ей без того ощущая свободу

В собственной форме претензии моды

Над одиночеством лирики слов.

Знаком абстрактного сердца

Не обрисует манеры финала,

Лишь угадав объективное право —

Тешит иллюзией сердце внутри.

Только художнику светит вдали

Призрак культуры одной идиомы,

Ветра внимания ужаса смысла

В вечности склада бродячей тоски.

Льёт и пародией слова унижен

Твой ощущением света — герой,

Ценит за жалостью новую нишу,

Но одинок и на этом с собой —

Стал на абстрактном ходу — идиомой,

Целью коварства умелой руки,

Что декаданс над прелюдией ровной,

Слаженной ловкостью боли у века.

Жил ли готовому сердцу — порой

Загнанный зверь поведения кванта,

Подлому слову проник с головой

В вехи умелого страха — коварно,

Стал обличителем странной тоски

Ждать неприкаянный свет одиноко,

Взяв от кисти утомлённое эхо

Цвета иллюзии в полной руке.

Стало безжизненно бредом картины

Спать утомлённое поле достатка,

В жизни руины его нигилизма,

Волей униженной гордой тоски,

До истощения части и целого

Верит сюжет обещания маски,

Словно художнику сердца — руины

Сами униженно смотрят вослед.

Нам задают обнищания маски,

Цветом идиллии новую глину,

Ей от рождения стали стараться

Жить по природе униженно завтра.

Были не страхом смотреть,

Ролью бегущей строки от ума —

Эхо любви не хотеть

Подлому слову прижизненной маски.

Ловко абстракцией ловит вину

Каждый манер уникальной тоски,

В цвете её аллегорий — смотри,

Что отношение ханжества мира,

Стало умеренным плыть на вине,

Страхом задетой картины последнего

Слова чутья уникальной природы,

Гордости мифа о тонкой любви.

Белым уносит оценки ему

На привилегии нового мира,

Сколько успел — рисовал на ходу,

Завтра желая униженно жить,

Верой ли ставил пути на преграде,

Формой обычности новую рамку,

Чтобы любви обывателя ради —

Видеть утопии в чистом аду.

Снова желать потакать на вину

Холода долгой руины на завтра,

Смерти из этой вины одному —

Глиной потерянной маски пространства.

Способ ли видит манеры — войну,

Сплошь постоянное поле вины

Над одиночеством полной луны

В небе любви обывательской маски?

Словно рисует проклятье ума

Вечное слово внутри диалекта,

Цвета заросшего формой добра,

Но одинокого в склепе от света,

Верной пародии мифа утопии,

Сладкой коварным упрёком былин,

Где одинокие стали, как Боги —

Мы походить на манеры войны.

Жить из прелюдии сердца у страха,

За приспособленной маской уюта,

Верить по чёрной тоске одному —

Личному призраку нового счёта,

Сном забывая руин — фатализмы,

Снова рисуя портрет из далёкой

Вечности фобии над эпохальным

В поле забвения чистой вины.

Слажена близко и ноет упрёком,

Тешит свои подопечные звуки —

Доблесть тяжёлой разлуки,

Времени черт фатализма его

Долго художнику верит цена,

Где постоянство твоя идиома,

Над головой покрывает укромно —

Сложный рассвет удаления мук,

Хочет убиться в вине за собой

Жалости боли источник причины,

Что обывателю мерное имя

В жизненной рамке путей из войны.

Вышел виной и зашёл одиноко,

Став на абстрактном плато идиомы —

Новому счёту прелюдией Бога,

Долго ли словом, но в чистой вине.

Дедуктивный дождь

Опальный шёл и проводил мечту,

Усыпанную новым эталоном —

Сегодня ли по солнечному склону,

Украдкой проводя природы свет.

Не отличался формой фатализма,

Мерцая на отличиях последних

Посредственной игры его потери

И окружённой миром тишины.

За человеком сохранял приличие,

Достаток фатализма мерил слову,

О чём и шёл спонтанному оковой

На дедуктивной роскоши мечты.

Последним провожал не этот день,

Имея личность на чертах любви

Затронул укоризну и огни

В способности гордыни понимать,

Своей природой личной красоты —

Взывать над обличением укора

И снова возвышаться нам под стать,

Что бедность укрощения мечты.

Волнителен способностью летать,

Как пищу поднимает кругозор

О слово на логической преграде,

Чтоб видеть дедуктивное родство.

Спросило общество: «А это для кого?

Кто будет объяснять любви надзор,

Из преисподней чистой красоты

Присутствия обыденности права?

Как в этот мир теперь смотреть

На зеркале прямого приговора,

Чтоб видеть утомлённостью немого,

Что одичание на смерти из любви?

Ведь никому не стало пребывать

За смертью прорицателя укора,

Летая под преданием и словом

На этом свете — пропастью вины.

Один стоял вопрос и приговор,

А что ему запрятал тонны света

Над этой расстановкой снов Земли,

Бывало ли её ценой упрёка —

Так низко падать в сложный силуэт,

Чтоб казуистика задумала убого —

Фатально пребывать на рамках Бога

И одичанием смотреть на этот свет?

Предчувствием умалишённой рамки

Ценить культуру пищи человека,

Но отбирать умышленные кванты

Природы поколения ума?

Ещё ли жил такой морали — спутник,

Что чёрный цвет обыденности жалкий,

Дороги без цены её подсказки,

Где обличение посмотрит прямо вслед

Своей проношенной моралью формы,

Лишь удивляясь на беде — отчаянию,

Что был ты человеком на причале

За роскошью последней темноты,

Вниманию не колебался в маске

И шёл манерой ценности знакомо,

Но гордый счёт дедукции законной —

Сплетал фантомный оберег ролей

И стало потемнением смотреть —

Картина Бога — вдаль твоей души,

Её фортуна власти и любви,

Как одичание закона на последнем,

Имущем цвете мысли из игры

Не быть тебе наречием у платы,

А ролью роскоши пустой затраты

На этом свете мифа из цены».

За тем дождём по миру тишины

Прошли опальным светом мы,

Что идеалом сломленной угрозы

И многолетней форме прозы —

Считали думы и слова напротив

Ускоренного света на прощание,

Что сердце долей жизни обещает

Прожить искусственное опыта ума.

Догадывался прошлым и забыл,

На демагогии усиленно за маской —

Пищал строптивой ленью и подсказкой,

Что формой казуса на этом рукаве.

Идёт твой дождь и опадают розы

Внутри единой близости проклятья,

Считая квантовое меры между нами

И сны монументальной чистоты.

Забыты эти многолетние раздоры,

Умело ищут прозу от забвения,

Что жизни поведение в душе —

Дождя диалектической любви.

Досталось мысли думать одному

Единому предчувствию морали,

Чтоб жить её дедукцией печали

И отучать ментальность на аду

Своих забот внутри приличия маски,

Души в разоблачении другого,

Что новый путь от сердца дорогого

И многочисленного ужаса судьбы.

Проходит, думая один тоской,

Где дождь твоей идиллии и слов

На вечность смотрит, словно дорогой

Феномен права в спелой пустоте.

Завидев форму счастья отдалит

Искусственное крайности былин,

Оставшись светом мира от того

Фантомного предела никого.

Тишина в тесной Вселенной

Не говоришь, не пишешь об одном

Прощании из тесного покоя,

Обычно носишь серое пальто

И молча отвращаешь одичанием,

От формы слова в этой пустоте,

Её глазливой юности весенней,

Где проводили юмором последний

Покой Вселенной на одной косе.

Мелькали роскошью благие от ума,

Им сон казался видимым наследием,

Исписанных и общих целей в нас,

Уложенных на тишине из роз,

Былой забавой видит перед тем

Потусторонний шелест над природой —

Свою униженную бытием мечту

И верит роскоши — объятия и силы.

Но гордым стал ты вечно на кону,

Короной слова обращал молчание,

Что человеческое счастье на роду,

Им жить по символизму серых скал.

Пропашет тесный путь ему звезда,

Что конь на мерной впадине Вселенной

Участвует под мыслью современной

Из блага жизни думать — иногда,

Затем идти, что пробовать фортуну

И чести отдавать упорно крики

На безымянной опытом земле

Внутри Вселенной гордого обличья.

Сравнило Солнце меры о приличие

И чёрный крест запрятало внутри,

Услышало, что думаем как мы —

О собственной харизме через время,

Спросило волей мысли в тишине,

Что видят преисподнее давление

Над верной притчей роли поведения

И ходят осторожностью в вине.

Прожил свой чёрный крест — на берегу

Украденного, юного наследия —

Тот видимый король уплаты гения,

Где осторожность всходит одному,

Ему завидуя, что мысли в тишине,

Природы отблеска коварного прибоя,

Еле послышалось Вселенной от раздолья,

Что думает король на этом веке.

Ведь тишина в заботе о природу —

Твоя моральная опора и приличие,

Что чёрный крест ума любви — отличия

На этом сонном, преисподнем берегу.

Стоит и развивает толк в вещах

Культура права в отношении — им быть,

Помучает фигуры в темноте

Желания космического счастья,

Им стали мирные слова на той косе,

Её природный отблеск крайнего ума

И гордой привилегии покоя

На вечности, в которой ты — король,

Идёшь, сквозь имитации под роль,

Её исчезнувшего мыслью поколения,

Где видит дерзость на отличии в любви —

Свою фигуру чёрного устоя и мечты,

Внутри ты открываешь неба крест,

Ему ответом пропасть удивляет рай,

Где был ты до сегодня модой века

От мысли — в тишине пророчеств дней.

Из тесноты спадали тёмной стаей

Фортуны образованной души,

Сегодня думать в форме короля,

Играя философским светом мира,

Бежит твоя моральная вуаль,

На стену напрокинув крест мечты

В космическое поле красоты —

Онтологичности искусства между нами.

Спросило ли о вечности — мораль,

На веке том, что жизнью обязует

Идти под тишиной своих разлук,

Под образованное честью гиблых мук,

Внутри природой укрывая время?

В смерти нет покоя

Полуправда тешит горе,

Зная часть утраты слов,

Нет на свете светлой рамки,

Чтобы думать про любовь,

Стало нищим ставить фразы —

Общество под днём прохлады,

Водружать искусство в правде,

Чтоб услышать звон ладов.

Чёрной роскошью не светит

Смерть твоя и слепо ждёт

Обращение под ветер,

Им питая нити счастья.

Нет у холода за этим —

Слова думать к нам порой,

Уготованной как сложный —

Долг иллюзий перед ложью,

Что искусство видит вновь,

Тешит рамку в сердце слова,

Ей угодный на манер,

Зная честь и в том пример

Зла коварства воли правды.

Смерть не ходит под нутром,

Ей воспели стон последний,

Что на человеке в этом сне —

Завтра мыслью в глубине:

Ждёт и каждый снег хоронит

Справа в лжи коварной чаши,

Холод им на медном дне —

Мысль природы в глубине.

Частый филин слепо верит,

Ждёт покоя в этой смерти,

Но невежда к счастью права —

Думает опять за этим,

Роскошью приметив — светит —

Музыкальным сном обратно,

Что лады под нишей кванта,

Обращённых сном потерь.

Верят также смыслу права,

У поникших чисел времени,

Им заставили жить справа —

Логики под сном одним.

За творением слепо вертит —

Склад манеры слов за смертью,

Думать, чтоб прожить обратно

Этот круг картины завтра.

Чисел счёт и мерный холод

На одних моральных квантах,

Он разлит и в вечность ставит —

Здесь логическое правило,

Жил ли тот приметой в счёте

Обывательски на горе —

Полуправда тешит загодя —

Смерть ролей из этой боли.

Нет её и смерть на завтра

Пропадает в числах ада,

За тобой над сном прохлады

Времени из счёта лада,

По украдке слышит звонкий

Чести трепет между правдой,

Может был ты ей на завтра —

Болью слов манеры жалкой,

Отучал искусство к смерти

Жить историей под время,

На ладони ждать прозрения

Из любви в покое личном?

Чтобы стал ты им отличием,

Смерть убрала всплески рая,

Над одном ладу — шагая,

Чтобы счастью встретить нас,

Ждать иллюзий форму мысли,

В тишине ей жизнь слагая,

Честью большего отличия —

В смерти роли предлагая.

Ждёшь их час покоя смысла,

Но остыли в чёрной памяти —

Дружные овралы паперти

И стоят, что ждут последний

Переправы сквозь сомнение —

Верить ли прощанию жизни

На одной картине став её —

Смертью боли в сон отчизне?

Компьютерный уклад боли

Фирменное слово на стекле

Стоит многомерной тишины,

Думать им, что поднимать мечту

На соседний корпус бытия.

Благо были роскошью одни,

Созданные временем машины,

Проводили пустошь в форме стен

Между цепью мнимой пустоты.

Видишь ими свой манер просить,

Думать об отчаянном наследии,

Уложив над пропастью последнее

Слово из бесчисленной досады.

Разбиваешь волей об стекло —

Дум своих наследие и рознь,

Чтобы стало думать так светло,

Обнимать искусственное в людях.

Только свет компьютера над сном,

Снова тишиной пробудит в том —

Частое уклада боли личности,

Думая во мне, прилично на окне.

Задаёшь вопросы в глубине,

Веришь собственному глазу из нутра,

Полагая бег укладом чести

В верности презрения за завтра.

Чёрный скол — он будоражит твердь

И отчётливой картиной видит смерть

Между тем стеклом манеры времени,

На одном глазу своей мечты.

Пробуждаешь болью красоты

Время в личной пропасти надежды,

Веришь философски как и прежде

На добытом правиле — умом,

Стал им безнаказанно потом,

Словно превратился в светлый призрак,

Он блуждает в личности, как мир

Через сайты времени по людям.

Близит интеллектом новый рай

И отнимет крой картины в нас,

Только думая о боли на лице,

Что манера фарса сквозь окно,

Непредвзято ценностью оно,

На рабочий стол уносит перспективу,

Что лежит искусственно ревнивой —

Ложью почерка растоптанной игры.

Ты ведь положил туда миры,

Вечно составляя след последний,

Зная имя в пропасти невежды

Завтра из бесчисленной, как смерть —

Воли непредвзято в том — смотреть

На роскошный формы зла — феномен,

Сквозь утопию и очерк из вины,

Думая, что все мы здесь одни —

Пропадаем в квантовом наследии,

Мира ложных казусов из цели,

Проведя рабочий день последний

Над изысканной фортуной в подлеце.

Вскользь заносит пальцы на умы —

Та идиллия из качества фигуры,

Сном внушая верность через время

Тех усилий бытных стен — смотреть,

Подлетая к счёту слов рабочих

Над твоим очерченным развитием,

Ты находишь счастье в этом трудном

Сне — из чёрных рамок бытия.

Как сегодня, выходя на улицу —

Свет твоей руки, опально видимый —

Тянет сердцу смыслы на прелюдии

Жизни снов в бесчисленном окне,

Верности компьютерного имени,

Заданно ли гордостью в работе —

Слышать звук сердечной красоты

В опрометчивых поступках жизни.

Верил сердцу, думал что живой

На железной пропасти из лишнего,

Светом окаймлённой тишины,

Что устало светит словом мира.

Им не дать теперь тебе взаймы,

Сон фатальный пробует приличие

И вернувшись роскошью в отличие —

Ты напишешь слову новый день.

Отражая свой уклад из боли,

Свёртывая ровный толк неволи

По железу прячет светом личности —

Время искромётного бессилия.

Жил ли ты от снов внутри насилия,

Или прояснял куда — то вдаль — черты

Воли на логическом лице — бежать,

В честный мир, который может быть,

Или стать твоим в руке из символа,

Словно на железе проросли мечты,

Опадая розами на этом сне

И культурой блага на развалах имени.

Заискивая ницшеанский логос в пустоте

Обертон кругом огранки

Слышит логос мимо сердца,

Вдоволь ищет воздух милый,

Он на ницшеанстве права —

Точный ход картины мира,

Зная этот струнный фобос —

Лёгким счётом мифа помнит —

Свой анахронизм из слога.

Здесь задетым стало время

Управлять моделью лишних,

Праву подавать надежды

В сложной каторге из призрака.

Стон повторных песен скажет,

Кто кругом огранки истины —

Стал моралью света мыслимо

На одной струне из грани.

Ищет свет простора ранний

Свой сюжет игры по истине,

Знает счёт фактурам должным,

Что одни они близ правила —

Сделали подсчёт под право,

В пустоте оставив пришлому

Злой под ницшеанство грани —

Воздух милой песни в раненом.

Сквозь песок остынет призрак,

Он — культура к личной притче,

Стал пародией доказывать,

Что на «нет» — любви обычаев —

Мир устоев видит прошлое,

В нас задев утрату личности,

Но имея свой породистый

Склад манеры — ищет вымыслы,

Сам того не зная в логосе,

Что оставил смерть под призраком

Стон манеры думать в жизни той.

Опыт свой морали ищет,

Пробу слёз под фактом мира,

Задевает логос притчами

На усах понурой истины,

Что кладёт тетрадь под мыслями

На очки фортуны — выстояв

Свой моральный облик личности

И картину точной вычурности.

Форма дня одну отнимет —

Незнакомую примету,

Быстро в лицах ей остынет,

Крохотной мечтой в обычаях,

Этот свет старея высмеял —

Ложь фигуры мести призраков,

Им одни оставив мысли на —

Сводах права к форме выстрела.

Человек ли был тот — личностью,

Над фортуной в теле каторги,

Историчности, чтоб стать ему —

Логосом за мнимой памятью?

Не устали в мыслях править лишь

Годные фортуны времени,

Породили зло, чтоб выстрелом

Видеть смерть в культуре нам.

Но стоят одни к черте ума,

Логикой затронув смерти день,

Оборотнем права логос видят,

Ходят серым тоном вправо,

Оставляют свет зари, чтобы жить,

Ждать фортуну сердца в темноте,

Готикой украсив полный свод

До приличия на этой полосе.

Сложен декаданс и чёрный мир ума,

Но отчаянию стала верить суть,

Что одна она незримо спит у нас

На обломках логики природы,

Ницшеанством поднимает время вспять,

Что понурый свет окна из лет,

Прежней ясности увидеть век

И портрет на том лице культуры.

Древнему искать одного

Отрешил посторонний процесс

Одинокой души на поминках,

Чёрным светом в поникшем лице

Не успеть оборвать этот век,

То, что было искусством ума

Не искало подзорной тоски

И наличному телу в виски —

Не пускало позорные цели.

Осторожным на древнем окне,

Изобилуя маской со слов —

Ты сегодня проснуться готов,

Чтобы ждать свой готический ветер,

Из подножия слов янтаря

По древесной коре тихих фраз,

Что уносят в подзорной тоске

Иллюзорного века для нас.

Подыскал под оценки из слёз

Социальные формы из роз,

Было крайнему имени ждать —

Неприлично, что волей искать

Субъективную стражу вещей

Из предела своих ожиданий,

По наличному телу в гробах,

Из которых на небе сказали:

«Там бывали мы сердцем на снах —

Утопичностью смеженной рамки,

Утоляли искусству огранки,

Чтобы жить за пределом тоски,

Но ушли эти веки под смерть

И стоят одиноким позором

Монолитные формы нам стать —

Словом цели в безжизненной тьме»..

По осанке из древнего сердца

Не оставил ты форму лица,

Но космический свет под младенцем —

Суть истории каждого шанса,

Забегает в похожий маяк

И кричит утолённому сердцу,

Что за жизнью истоптанных лет

Не спросило умом за совет —

Философское поле печали,

Образумив нечаянный свет,

Вдалеке им утихли молчания,

Ожидая культуру под чаяние.

Поднимает один из людей

Тот обычай, как камень внутри

И бросает под смертью вдали,

Чтобы жить историческим сном.

Не смертельно он ищет покой,

Убирая риторикой мнимой —

От насилия смешанной силой

Поведения в слепках любви.

За чутьём ощущаемой маски

Ты спросил у грядущего суть,

Но одним измышлением странной тоски

Получаешь обратно в виски,

Убеждая себя, словно суть

На прожитой истории факта вещей,

Что оставило сердце людей

И бежит одичанием в небо смотря.

Не любовь обошла этот мир

Сквозь подручное фатума слепка ума,

Не оставила счёта из слёз,

По которым ты снова подрос.

Уникальностью света стареет один

Обнимающий склеп из любви,

Он покойное чрево ума от тебя,

Вопросительный возраст вдали.

Отличает искусству один на вопрос,

Обличает строение массы людей,

Но за жизнью стареет — усилием слёз,

Что крадутся историей смерти твоей.

Вопросительной маской устало спешил —

Избирать это счастье души,

Что катарсис условия медленных дней

По спокойному слову ролей,

Но один ты находишь его оборот,

Что на древнем лице от тоски —

Уникальное имя на заданном сне,

Им проходят обратно в виски,

Уплывая пародией смерти твоей —

Ты нечаянно встретил мораль,

Вся история стала под это смотреть

На отчаянный времени страх

И любить это утро по нашей игре,

Что у древнего знака — творящая стать.

Интуитивный Брахман дедукции

Собираешь свой образ в глазах,

Над причинами света Брахмана,

Задавая вопросы на страх,

Подчиняя искусственный свет.

На Земле нет оценки ума,

По которой ты видел мотивом

И чинил исторический памятник,

Чтобы жизнью его передать.

Упрощал свой восторженный склад

От души поколения истины,

Подходил над культурой из нот

И в упадке дедукции падал на том.

Остроликому свету смотреть

Не умел в космологии нужной руки,

Оттопырив фортуну на склепе стоять,

Чтобы жить на казённом роду.

Продолжая моралью страдать —

Ты — усилие в этой материи лет,

Истощаешь намедни портрет

И печалью посмотришь на форму души.

Открывая ей время на снах —

Знак космический видит Брахман,

Он — потерянный светом из нас,

И куда — то смотрящий под время.

Подвело под искусственный свет

Поднимать отражаемый сон у тебя,

Чтобы видеть тот ужас любви

На остатках материи каждой судьбы.

Ей казалось, что вымысел — мы,

На прошедшем слезой утомлённом счету —

Изнываем и ищем роднение дней,

Чтобы жить под преградой ролей.

Над Брахманом посмотрит умом

Утомлённая совесть — усилием жить,

На искусственном звуке творить —

Подтверждённое логосом формы ролей.

Не успело то солнце вспарить,

А готический воздух опальным лучом —

Поднимает культуру на нём,

Чтобы завтра его удивлением жить.

Ты прочёл иллюзорный рассвет,

На одном объяснении талой тоски,

У Брахмана не зная строение ран —

Проявляешь его идеал.

За сегодняшним словом умея стареть

Предъявляют фортуны манеру любви,

Ей роднение общества — целая суть,

Под которой оправа внутри — Короли,

Нам оставили смерти раздор

И секунды под властью любви от ума,

Чтобы жить от дедукции в том —

Понимании целой картины — творя —

Этот век из немногих ролей,

Им усиленной маской спугнуло умы —

Понимать сон Брахмана взаймы,

Чтобы ждать философское время.

За восторженным светом его

Проникают сюжеты на цели ума,

Достигая искусственный возраст,

Оправляя картины умелой тоски

На логический склад идеала,

Он — прошедшее миром своё серебро,

Остановка за малым началом

И конечное общества в свете руин.

Необычному слову могли —

Понимать философское ужаса в том,

На Брахмане остались одни,

Приникая катарсисом в теле о нём.

Собирает он образ в глазах

Интуиции слов поколения в страхах,

Что обычному свету поёт —

Изумлённое поле внутри янтаря.

Добивается слепком маня —

Свой обломок культуры умом понимать,

Что оставило сердце и ждёт

В беспрепятственном смысле найти —

Эту жизнь и обратное поле отсчёта,

По которому смыло дедукции власть,

Обличения мерного права — пропасть

И отжить изучение слова души.

Форма цели

Добирая цейтнот на покорной руке —

Удивляется враг вдалеке,

Неспокоен.. он ждёт одинокий прибой,

Чтоб любить по себе на убой.

Расторопно зовёт и прошепчет, увы,

Одинокое счастье из зверя судьбы —

Не твоя фотография в сильной руке,

Над желанием думать в покорной игре.

Отрастил воспитанием форму усов,

Без оглядки слетают на птиц — не они,

Но спонтанному свету отличием слёз —

Ты напишешь сюжет из единственной рамки.

Полноценна ли та необъятная даль,

Что прибудет на снах у черты без тебя,

Обнимая её, ты проходишь не зря,

Словно воин руин, отдаляясь спокойно.

Запрягая цейтнот, изобилуя словом —

Открывают свои утомлённые дни,

Те структуры пути из ума удивлённого,

Им подпишешь работу из тонкого сна.

Не бывало ли здесь — оставаться сполна,

Чтобы ждать идиотские темы на личном,

Как и ворон кружит идеалами зла,

На ходу им прожить неминуемый казус.

Не сегодня ушёл из последнего сна

Безымянный ходок по культуре пространства,

Он — далёкий прибой на груди янтаря,

Что последнее солнце понимания жизни.

Не взлюбило меня и топорщит этюд,

Как спросить от того безымянную ласку,

Где проходит судьба не для формы её,

Открывая пути идеальной руки.

Поколению слов не знаком ты уже,

Цели слишком малы и сновидец упрямый —

Ты ведёшь, словно квант по руке янтаря,

Над эпохой культур различимого шанса.

Не унять им беду и свободы на дух —

Не успеть прорасти в безымянном пространстве,

Что ушли эти дни и спокойное я

Форму света внутри — отдаляет ему.

Успокоило в том на сердечной игре

Обнищания слов, испугав этот мир,

Никому не отдам, заплатив по уму —

Вечной цели к нему, избегания шанса.

Помогает, что суть колеи под собой,

Оберегом фортун на немыслимой тяге,

Потакает вокруг из волны на ходу,

Где немыслимым стал объективному шагу —

Ты один, что пропал на виду из Земли,

Провожая восход, утопая в пространстве,

Не за тем берегу — этот мысленный труд,

Чтобы жить, как и цель понимания счастья.

Завернув этот мир по одной колее —

Проведу различимое света от яви,

Где твои облака на исконной душе —

Отражают покой из несмелого шага.

Страх спонтанности

Не знаком ли чувству твой мотив,

Говорит им слаженно у цели —

Веришь тезису и в этом бытие

Ты — спонтанный род любви к себе.

Страх волнует мыслимую тень,

Опирается сегодня, чтобы жить

На её страдальческом лице,

Уважая мир и новый такт.

Добровольный взгляд уже маяк —

Смелости по приходящей маске,

Видишь идеальный возраст слов

В той причине сердца на подсказке.

Мужеству ты вечный власти ход,

Бередишь волну на форме истины,

Управляя сердцем в том и ждёшь,

Смыслам опираешься, что видишь,

На глазах сочувствия придёшь,

Чтобы ждать искусственный маяк,

А потом под смертью этих слов —

Миром преподносишь новый холст

Утончённой власти между нами.

День не серой формой вдаль неё

Возрастом причины соотносит —

Взгляд спонтанной вечности, что спросит

На виду — о знаке между слов.

Жаждой ожидаем в темноте

Страх причины истины спонтанной,

Зов её, что казус идеальный,

Но при этом думая к любви.

Нежность говорит, что ты готов,

Вечер всходит маской многогранной,

А оценка личной формы грани —

Продолжает серый монолит,

Нам он сон спонтанного упрёка

Между истиной и камнем в слове права,

Убеждает думать в мыслях странно,

Но гордится роскошью ума.

Логика одна — внутри программа,

Каждой связи в разных перспективах,

Ждёт спонтанный ход над этим миром

Внутреннего образа к себе.

Личный склон манерного упрёка —

Холод ожидания нам страха,

Чувству ли он знает мести фатум,

Образуя верный знак из слёз?

Говорит, за этим светом мира

Проблеск жизни и одна картина —

Понимает фарс спонтанной жизни

На одних глазах под вечным сном.

Декаданс из личной воли истины —

Знает мир, под ним одно из ада —

Утопическое чувство в сердце взгляда

И порочный круг вокруг идей.

Холит складный толк одной причины,

Верит человеческой нам силой,

Но из этой гордости отличия —

Страх спонтанный обличает личность.

Пути — проводники

Отшельники на ловкой и печальной

Культуре ясных снов внутри ума,

Он заждались вечного почёта

Во власти интеллекта и игры.

Волнение им — схожесть при луне,

Потёмками отходят взглядом снов

И между фигуральным складом я —

Пути слагают к разнице величия.

Сознательное облако вокруг

Проводит ясный ход и диалект,

Он род печальных слов своих разлук

И чёрный фатум на кресте из блага.

Достигнет путеводной нам звезды,

Раскинет ясность в тёмной пустоте

И ты вокруг качаешься из вне —

Любви, прочтённых мук его игры.

Неразличимы к нам проводники,

Ходячим цербером, что искус на лице

Всё упиваются и ждут формальный звук,

Где явный ход реальности потерян.

Пропавший хаос в видимой тени —

Им говорит, что завтра мы одни —

Оставили свой сонный берег яда

И опустились на одни пути.

Как это было в опытах любовных,

Через века искормленного счастья,

За сердцем блага утоляли вечность,

Работой покоряли бег часов.

Им смерть инертным ходом — отставала,

Как знать желала, что прилично было

Уметь спросить иллюзии на снах

Об этом мире без пути — под прах.

Но встал манерный ужас на картине,

Где ты проходишь нежностью и счётом,

Вокруг роятся образы подобий,

А свет пути — твоя картина фобий.

Любви без объяснения и срока,

За стародавней маской личного устоя,

Где был ты обращаем в плен у Бога

За этим светом прежней красоты.

В работе страхом пожинал печали,

Не светом мира отпирал за личный —

Предел отчаяния власти, как приличный

Мотив искусства в пользе для себя.

На гордый стан управы из изгоев —

Воспряло солнце мучеников ада

И слеп за словом путь его обычный,

А череп мира провожал награды.

Ходил сквозь лиры в сумерках приличия —

Твой стыд и вечный страх фортуны мира,

Не знал, что делать истиной отличия,

А где снимало солнце воздух лиры.

Одним ты подзываешь сон вещей,

Желая быть искусно на веку —

Таким же днём — проводником ему,

Что чёрный крест и маятник у ада.

Сличило время в созданной беде

Твои приметы в личном теле блага,

За этот свет, что говорить им надо

И обходишь фатальный ужас на уме.

Он — чёрный холст противной суеты,

Реальности от искушения над завтра,

Но череп всходит в пользе на себе

И отнимает шаг навстречу постоянства.

Ужасный путь проводника ему —

Скульптура вечной пропасти и бытия,

Он знает лик готического шага

На берегу остатков мысли — наяву.

Не хочешь жить, но говорить обратно —

Ты должен свету в этой темноте,

Что чёрный рупор личности из вне

Самостоятельного ужаса из завтра.

Различие этнической надежды

Не говори без смысла — одному

Потерянному чувству в истощении,

Оно любовью создано на нас,

Дорогой чести к личному ума.

Внутри не оставляет поле мира

Интеллигентный возраст на лице,

Им хочет управлять внутри кумира,

А солнце вечных грёз искать на бытие.

Проложит путь этнического времени

Твоя, не говорившая от смысла суть,

Бежать ли формой от её ума,

Или поладить роскошью в немой тоске?

Не говори сегодня, думая о чести,

Что хочешь слову от любви понять,

Где лёд затишья вольностью её —

Твой власти Господин внутри сомнения.

Однажды верит в счастье — одному,

Потерянному символу в прощании,

Из тесных стен и фарса одичания —

Посмотрит на фатальность у души.

Спектральный фон анабиоза черт

Её прекрасной формы у затишья —

Апофеоз искусства мира между грёз

Из вечности, что убеждаем вновь —

Прийти на этот звук фатальных черт,

Принять культуру Господина глаз,

Из форм катарсиса на дне его могилы

И вечной формы на вчера — понять.

Забыло ли фатальный склон ещё,

Спросило точный ход на бытие —

О нежной воле в глубине молчания

Искусства той души — в её войне.

Проказа к личной власти не видна,

Отрублена потоком светлых фраз

И в одночасье светится одна,

Что глыба злободневной формы — в нас.

Опустит шансы верной суеты,

Где день размером пошлости — уют

И трон всесильной робости под плут

Фатальных ветров мира — на Вселенной.

Не говори не оперившись над её

Фантомом чести в глыбах от игры,

Пуская счёт в надеждах роли мира

И откровения из часа близкой тьмы.

Сложили разницы на казусах вокруг —

Этнические формы глаз и мук,

Им отвечают к правде: долг и плут,

Что хочет говорить и слышать тут

Свою обиду из одной души,

Ей светится античный формы глаз,

Нетленной робой неприкаянной тиши,

Над утопичным пояснением ей — роли.

Логично будет говорить её

На форме злободневной чести — нам,

Лишь светом опирается и ждёт —

Этнический фигуры склад причин.

Не ждал источник малого ума,

Что будет ролью большего простора —

Та власть над разночтением раздора,

К чему приводит счастье из нутра.

Спокойно светит частью на себе —

То солнечное утро в квантах мира,

Им жив от различения понять —

Источник неприкаянной черты,

За властью думать в странной суете,

Держать искусство к символу надежды,

А став формальным ужасом — везде —

Иметь достаток формы нигилизма.

Держа его в руках над странным сном

Ты отворачиваешь жизнью диалект,

Готовый думать на себе о том,

Что стало частью большего в надежде.

Гуманист на тропе

Обращаемым словом в нагрудной реке

Искушению ищет свой якорь — пути,

Небывалого ужаса к людям — прийти,

Чтобы жить идеалами к ветру в душе.

Оставлял поручение к славе вещей

И на этой тропе — удивлению видел

Искромётное облако в мире идей,

Проторённого славой по самому аду.

Обращает свою удивления звезду

Над тропой одичания смелой весны,

Как другие на отмели — слова поймут,

Обязуясь идти по такому пути.

Не услышал совета и в озеро слёз

Обывательски нишу свою растоптал,

За другие позоры, что в сердце искал

И прощение света, который не видел.

Удивляться не станут на нём — Короли,

Обывательски ищут свой гневный раздор,

Что ещё остаётся на должном пути

Под трёхглавой красой поколения мира.

Гуманистом не стал и в душе озверел,

Что дорога игры обручального счастья,

За того ли искал удивления оскал,

Им за жизнь отвращая любителя свойство?

Недалёким казался твой мир от идей,

По спонтанному свету бродили вокруг —

Разночтимые образы формы разлук

И плохой белизны непонятного чванства.

Образумит судьбу твой уступчивый взгляд,

Он пародия к сердцу, о ком говорят,

Что на глупом шагу из мышления тьмы,

Где её потеряли на свете все мы.

Не сказать этой правде, её не успел

Ты понять на гуманном шагу из вещей,

Что скрываешь в себе обывательски тут

И разносишь в разбой на руке от судьбы.

Пострадали от слова над этой борьбой —

Просторукие стены из недр бытия,

Им искало то солнце различный приют,

До которого часа здесь снова снуют —

Элементы прогноза из слёз бытия,

Устрашая могилами в смертной тоске,

Из одних одиночеству клали на яд —

Удивление мира на спокойной душе.

Что ещё не твоим — уготовано здесь

Пребывать от проказы нетленного мифа,

На разгуле ума отвращением жить,

Где пустое довольство ему — не могила.

В том предвзят гуманист и обычный тюфяк,

Разглаголит печаль до искусной души,

Где её не достать и упрочило встать —

От того беспокойства культуры — в могиле.

Нам поможет она — непредвзятой борьбе

Из томлёного сердца в готической тьме —

Убеждать не свою аллегорию вспять —

Усыплять удивлением день гуманиста.

Им бесчисленно ждут появления тут —

Обаяние роз и культура пространства,

Где не стал он бежать и могилой страдать,

Но пути не нашёл от любви постоянства.

Привычка думать

Промежуток тешит ноль,

Над прочтением любви —

Не хотят иметь раздор

От культуры смерти — им.

Держат путь морали лиц

В отстранённом бытие,

Думая, что все в вине

Отложили яйца врознь.

Падая — купает тень

Вся измена думать ложь,

Осторожностью, как дрожь

Перекладываешь ноль.

Он моральный свет вещей,

Жизни от твоей печали,

В смерти думать одичали —

Им сегодня сны твои.

Не хотят пути назад,

Отражают сердце завтра

Пользой блага думать ад —

Он разборчивый нам склад.

Делит роскошь пополам

И хотя в любви — обман —

Сердце держит власть вещей

Слов материи в руке.

Ты же раб, но вдалеке —

Смотришь частное забрало,

Веришь ли ему устало,

Но за сном другой тоски

Не имеют права лишь —

Козни лжи и диалекты,

Стоишь их и в том молчишь,

Пробуя свой личный ад.

Как на вздор вещей ума

Рад был думать на себе —

Остановкой форм души,

Где нет слов и мира в нас.

Нигилизму в каждом сне

Шепчут фразы, как поминки,

Думая, что все им сны —

Остановочные клики.

Над простором глаз ума

Оставляют день по ветру,

Не давая думать снам,

Что оценкой права жить.

Сложен был манеры шаг,

Думать ли — гордится этим,

Человек не в мире раб,

Он манеры долгий такт.

Ходит сплошь ему оценкой,

Потакает в смысл вещей,

Но подумав этой лаской —

Останавливает сказку,

Где не верит этим снам.

Нет их возле форм ума,

Центр обыденного света

Умирает в блеске такта,

Чтобы выжил человек.

За рабов условием к нам —

Светит роба перед этим,

Глаз обыденно по ранам —

Верит счастью от чутья.

Стал рабом внутри его

Поведения ответа,

Думать каждой пустотой,

Находившей свет из нас.

Город пуст и вечный шаг —

Производит холод мира,

Забегает в центр души,

Нет ему и там ответа.

Где не видит человек —

Думает под ноль сомнений,

Оставляет сердце гения,

Движет честью из себя.

Роли — став ему внутри —

Разночтением по боли —

Вечный шаг культуры нам

И античный казус мира.

Свет задержит часть его

На приличии из слов,

Ты рабом его готов —

Думать славное приличие.

Составлять в цене вопрос,

За которым стал поэтом,

Может вырос и поднёс —

Слово вечное к тому.

Ходит счастьем на бегу —

Холод тот и вечный миру —

Город бытия ума,

Над историей, кто прав.

Кто же жив внутри могилы,

Ей не сношенного света —

Завтра раб из сердца лишь,

Потакает снам поэта.

Думает в причине — став —

Обращённой рамкой слов,

На другой привычке снова,

Чтобы думать — он готов.

Жизнью быть внутри игры,

Рабской ли — один ответ,

Думать часом смерти в роли

Над причиной без войны.

Отражать культуру мира,

Где поэт — вдохнул умом —

Солнце видимого слов,

Отражаясь, что могила.

Стать тебе готичным снам,

Веком от ведомых счастью,

Будоражить в числах часом,

Что из жизни по гробам.

Нежить суть картины личной

И внутри порочной силы,

Отражаясь в том прилично —

Убеждать, что думать снам.

Вдохом социальной нормы —

Ты стоял и видел лично,

Как проходят в рабский ветер —

Сны источника опричнины,

Волей отбывая в масках,

Думая, что все мы — в праве —

Оставлять любви предание

В городе из личной притчи.

Печатный поцелуй

Одними кругами утаен умом,

Засыпал вопросами красной тоски,

Что делать сегодня в надеждах —

Остыть ли в суждениях на берегу?

Запаян романтик в гробу,

Им шлют приземлённые тени тоски

Куда — то увесистый штамп идеала

И пишут печатное слово — вокруг

Своих поцелуев, задев этот круг.

В нордическом танце гарцует,

Движением, словно досадой целует,

Услышал манеру и дым от судьбы,

Чтоб жить идеалами в гробе своём.

Нельзя потакать этой тьме,

Её поцелуям из нежности мне —

Сличили моралии в тоненькой мгле,

Что завтра уносит тоску за покой.

Лишь чёрные розы присутствуют мне,

Им хочет путей — парадокс объяснить,

Что сделать моральному свету огней,

А где за одними кругами — могилы —

Мы будем лежать изумлённо с тобой

И ветер понурому свету нетленно —

Споёт этот вихрь антиномии тела

Сквозь лирику заданной мести у сна.

Природа ясна, что манеры из тех,

Запаянных сердцем гробов на роду,

Им нежили роскошью стены в аду —

Свою покорённую Землю от веры.

Покоится, строит и снова живёт —

Могильный охотник печали у слов,

Он дым отпечатает в сердце руин

От каждого слова, что снова один —

Скитается миром в затерянной тьме

И холодно болью прижаться к земле,

Где не было края от слов бытия,

Играя — печатали ад на словах.

Взойдёшь поцелуем на нежные сны

И верой бумага укутает в нас —

Твою обветшалую роскошь от глаз,

Что снова в могильном окне из пути

Оставили сердцем из нового рая

Свою повторённую карму на снах,

Ей слог философии в мире играет,

Он каждый рояль между длительных сов.

Они подлетают, что смелые тени,

Над роскошью таят им формы вокруг,

Когда ты полётом из сердца томишь

Любовь идеального ритма о звук.

Купается в слове манера внутри,

Ей дым преисподнего ада над строчкой

Свою диалектику пишет нам точно,

В могилах ли сказанных миру — умов?

Давая моральный совет — одному —

Ты тысячи мифов из сна диалекта,

Что пафос играть в поцелуи тому

Любви монотонному свету в войну.

Он держит пером уникального кванта

Развалы Вселенной в космической тверди,

Опорой ему поцелуи из смерти

И ровный мотив музыкальной тоски.

Не длится внутри ожидание мира,

Он встал, чтобы жить на гробах и любви,

Печатному слову внимания — славя,

Что долгий совет изучения тьмы.

Иллюзия состояний логики

Держит страху крики за перо —

Новый день измученный, как ты,

Автор света — толщее мечты,

Подле проходящего рассвета.

Кроем мифа стала верность сил,

Падая — отнимет страх в душе,

Если автор думает над смыслом

Играми в логической тоске.

Постоянна схожая, как сон —

Повторением прирученная — близость,

Словно чуткий дерзости поклон

На одних ногах культуры в людях.

Смыслом ищет правило в глазах,

Обиходом хочет впасть в разлуку,

Чтобы жить искусством на словах,

Замирая в нежных строках — там,

Чтоб писать над вымыслом о чувствах.

Где иллюзия припрятала свой стыд —

Ходит странный вечности охотник,

Падает на роскошь логик в них,

Словно хочет жизнью их запомнить,

Воспитало солнце в том — игру —

Вечной муки в сон сражений мира,

Где тоскует личностью о лиры

Самый хрупкий в сердце унисон.

Став логической забавой на мгновение

Тешит сам свою манеру гения,

Обнажая новый день в иллюзии,

Словом на тоске, как были люди мы,

Опирались чуткостью над болью слов,

Верили, что стало миром логик — жизнь

Самая учтивая на совершенстве грёз,

Давностью покорная со слов ума.

Как сложило сердце тот морали век

Не узнал их свет из достоверной лжи,

Только опирались над умом — мечты,

Им в словах ты обнажаешь этот свет.

Помнишь право, отучаясь умолять его

Верить идеалам в покорённом сне,

Что запомнил сон природы логик — мне,

Над которым стало пасмурным одно окно.

Веяло покорностью из состояний лжи,

Долго провожали от иллюзий смерть —

Страшные опоры, чтобы в мире жить,

Утончаясь, как и свет в своей душе.

Точно помню и от этой боли видеть свет —

Стало утомлением над волей слов,

Словно уходя в рассвет от логик в сон —

Ты становишься искусством в этой тени лжи.

Пребываешь над раскаянием жизни — сам,

Умираешь из объятий символизма дней,

Сколько логик ты сложил умам —

Стало ясным светом понимать людей.

Падая — не отнимает страхи в них

Чёрный оберег из этой формы мира,

Проявляет волю удивления к ней —

От начала разъяснения любви.

Как не стало уникальным понимать одно

Странное родство логичной тени,

Между парадоксами реальной лжи

И людьми на этой пропасти вокруг.

Логикой упало над манерой, вдруг —

Совершенство опыта и в этой лире —

Страхам бытия затихло формой мук

Времени проклятье из одной могилы.

Страшному суду ты понимаешь — тут —

Постоянный ветер и внутри могилы —

Время расточает от иллюзий мук —

Долгие логические формы — ливни.

Нам они оправданно несут умом

Философский стыд от вероятной силы,

Времени иллюзию и страх вокруг,

Чтобы отличая от твоей могилы —

Странный диалект его руки и мук,

Ты своей логической картиной — видел

Роскошь поколения внутри разлук,

Ей иллюзий форма в постоянстве лиц —

Самая потерянная одинокая любовь,

Верит и пощадой одичает — миру,

За перо уткнувшись на своих словах.

Патент внутри реальности

Опустило солнце пережиток,

Прав был незаметный идеал,

Он — строптивой вечности пожиток,

Честь из нас в вещественной игре.

Предлагаем страхом думать ей,

Забирая нескончаемое время

Над инертной оболочкой у лица,

Скажет личность — может не совсем

Стало странно видеть этот сон,

Удивляясь сердцем за патентом,

Щебетать, как личности при этом

Над правлением мысленной мечты.

Поздно провожаешь следом — ты

Свой манер изжитого покоя,

Может стал он уготован вдвое

На лице из смысла той мечты?

Странным страхом юркой красоты

Верил числам подлинной игры,

Прав был лично в вечной тишине,

Что случилось жизнью не тебе.

Но у этих страхов — весь патент

Обывательски уносит честь внутри,

Думает, как словом выжить впредь,

Большим часом личного — смотреть.

Социальный рупор ждать игрой,

Ей бы стало солнце танцевать

На одной иллюзии гнедой,

Чтобы философский сон терять.

Им приходит мыслью о любовь

На коне искусства — делать страх

Твой мучительный источник бытия,

Сделав шаг над пропастью любви.

Обнимать бы этот вечный день,

Жизнью формы смысла им идти,

Что патентом в дерзости теперь —

Дум твоих смотреть одни мечты.

Расставляя шахматную тень,

Пользой мира в личном приговоре —

Ты закроешь смысл морали им

И над жизнью боли — слову всходишь.

Чёрным не казался сон вокруг,

Над прохладой счастья из мечты,

Знать бы время, приготовив такт,

Им такое же прощание красоты.

Ночью летней жалости из нас

Время ищет свой прохожий фарс,

Отличая вечный смысл вещей

Над патентом мужества — умом.

День из чувства близости во мне

Не оправдан ложью близ игры,

Стало гордой краской впереди —

Ждать культуру нового течения.

Сон инертной пользы не один —

Взят под страхом счастья из нутра,

Может стал ты лично — Господин,

Думать, как иллюзия добра,

Покупая слово в страх вещей,