Бесплатный фрагмент - Дальнее, светлое и невозвратное

«Только о двух вещах мы будем жалеть на смертном одре — что мало любили и мало путешествовали».

Марк Твен

Предисловие

Жанр книги может показаться неожиданным и необычным для доктора педагогических наук, профессора В. А. Горского. Мы все, бывшие сотрудники Владимира Акимовича, привыкли к его научным статьям, монографиям. А здесь перед нами скорее эссе, сборник новелл, маленьких рассказов, зарисовок, путевых заметок. Что-то вроде пазлов, которые удивительным образом складываются в целую картину, и мы узнаём свою страну, её людей, живущих и работающих в самых разных уголках, в отдалённых от столицы посёлках, в городах, в горах и на реках, озёрах — известных во всём мире и маленьких, так сказать, местного значения. Оказываемся вместе с автором за рубежом: Америка, Ближний Восток, Европа. Автор как бы ведёт нас за руку по тем местам, которые ему интересны, и знакомит нас с тем, что мы, быть может, и не знали до сих пор. Если говорить о хронотопе, то «топос» очень яркий и разный: красивые ландшафты и скромные уголки нашей природы, глубинки. А вот «хронос» тоже разный; словно на машине времени, мы перемещаемся в прошлое, в том числе и в недавнее. Владимир Акимович знакомит нас с такими людьми, которые своей простотой общения, щедростью души, доброжелательностью притягивают к себе. Это и сельский Народный учитель Н. А. Чернышов, и инженер Гровер, и учёный Кронид, и обаятельные женщины, и француз Жан. География, этнография обширны: от Енисея до Парижа, от Алтая до Сан-Франциско.

Владимир Акимович не забывает и о проблемах педагогики внешкольного образования: связь поколений и личная ответственность за всё происходящее.

Причём ставит эти вопросы так, что буквально щемит сердце (рассказ «Новоселье»). Одно из достоинств книги — её публицистичность, приглашение читателя к разговору, беседе, диалогу, дискуссии. И всё пронизывает дух романтики, влюблённости в жизнь, людей, умение восхищаться красотой природы, мужчинами и женщинами.

У читателя, быть может, возникает внутренняя ассоциация с «Тёмными аллеями» И. А. Бунина. Но название книги В. А. Горского скорее антонимично — «Светлые дали». Преобладает свет, оптимизм, вера в людей, умение видеть горизонт и перспективы.

Достоинство книги — хороший современный литературный язык, поэтичность восприятия мира, мудрость учёного, мыслителя. Уверена, книга современна и у неё светлое будущее.

Профессор Л. Н. Михеева

доктор филологических наук, член Союза писателей России

Автограф

В прежние годы на маршруте Чернигов — Киев — Чернигов по реке Десна курсировали суда на подводных крыльях — «Ракета». Позже по Десне ходили менее скоростные, но не требующие стационарных причалов теплоходы «Заря».

Отчётливо помню одну из экскурсий по этому маршруту, организованную для участников конференции, проходившей в Киеве.

Маршрут начинался в Киеве, там, где Десна впадает в Днепр, и включал Спасо-Преображенский собор; Свято-Успенский Елецкий монастырь, где сохранилась фреска XII века с изображением Божьей Матери; посещение Антониевых пещер — старинного подземного комплекса, заложенного Антонием Печерским, основателем Киево-Печерского монастыря; Троицко-Ильинский монастырь XVII–XVIII вв., где находятся мощи святого Филарета.

Среди участников экскурсии выделялись женщины из южных регионов ещё не распавшегося Советского Союза. На них были яркие длинные платья, такие же яркие платки, шали. На смуглых лицах с чеканным профилем выделялись тёмные таинственные глаза с необыкновенно пушистыми ресницами и ярко-алые, как будто припухшие губы.

В движениях их рук было что-то змеиное и гипнотизирующее. В говоре слышались гортанные и одновременно чарующие и призывающие звуки.

Среди них выделялась совсем юная красавица в строгом почти европейском костюме. Её миндалевидные тёмные глаза и пушок в уголках губ сводили с ума не только меня. Она внимательно слушала пояснения экскурсовода. Иногда просила уточнить подробности и время от времени что-то записывала в толстую тетрадь в кожаном переплете.

Я слушал экскурсовода, смотрел на древние росписи стен и потолка, но воспринимал только её. И однажды взгляды наши встретились. Она слегка улыбнулась, повернулась ко мне и произнесла грудным бархатистым голосом:

«Я приобрела вашу книгу, — и, помолчав, спросила, — могу я получить автограф?»

«Конечно, — согласился я, — можно прямо сейчас».

«Нет, — ответила она. — Книга у меня в гостинице. Так что, если не возражаете, я зайду к вам после ужина».

Как я мог возражать?

«Да, да, заходите, когда вам будет угодно».

Для участников экскурсии был приготовлен обед в трапезной Свято-Успенского Елецкого женского монастыря.

Неторопливая трапеза располагала к беседе. Женщины обсуждали подаваемые блюда, выясняли кулинарные подробности. Мужчины обсуждали подаваемые напитки. Я чувствовал себя в состоянии невесомости и с нетерпением ждал возвращения в гостиницу

Наступил вечер. Я слонялся по номеру, включал и выключал телевизор, выходил на балкон, листал гламурный журнал и весь был в томлении и ожидании. На столике у зеркала лежал букет алых роз. В холодильнике — бутылка шампанского и коробка дорогих конфет. Робкий стук в дверь. Открываю. Она в лёгком светлом платье без рукавов. В руке моя книжка. Вошла в номер. С радостным удивлением взглянула на цветы.

Положила книгу на стол и протянула мне авторучку. Я не удержался, поцеловал её предплечье. Замирая от волнения, обнял и притянул её к себе. Она закрыла глаза, склонила голову и повернулась ко мне спиной со словами: «Помогите расстегнуть…»

Через час, провожая её к лифту, я сказал: «У меня вышла новая книга». Она легонько помотала головой, улыбнулась: «Я сегодня уезжаю». И, протягивая мне визитку, добавила: «Жду книгу с автографом».

Я поцеловал ладонь её левой руки, и мы расстались.

Айбала

Готовясь к поездке на Алтай, прочитал книжку Г. Д. Гребенщикова (Алтайская Русь — СПб., 1914), из которой узнал, что в прежние времена всех жителей Алтая называли алтайцами.

Из ВСЭ узнал о том, что коренной народ Алтая включает в себя разнообразные этнические группы: телеуты, теленгиты, кумандинцы, тубалары и др. В каждый этнической группе есть особенности языка. Средний рост алтайской женщины — 165 см.

В прежние времена замужняя женщина не показывалась на людях с непокрытой головой –– это считалось неприличным, а у старообрядцев даже грехом. Головной убор алтайской женщины — это кичка, шашмура или округлая шапка из цветной ткани, подбитая мехом чёрного барашка. Волосы женщины укладывали под платок или под шаль.

Замужняя женщина заплетала волосы в две, три, пять, семь косичек. Соединять волосы в одну косу было позволительно только девушкам. Длинная и толстая коса — предмет девичьей гордости, чтобы увеличить её длину и объём, использовались и чужие волосы, и ленты, и вязанные шерстяные полоски с бахромой.

Одежда была с глухим воротником, рукава закрывали руки до запястья. Ноги скрывались под юбкой или сарафаном по щиколотку. Объёмные формы создавались вытачками и сборками. Выделение талии опояской подчеркивало не столько её тонкость, сколько пышность груди и бёдер.

Поверх шубы носили длиннополую распашную безрукавку-чегедек, отороченную яркой тканью. Обувью служили высокие мягкие сапоги без каблуков.

Что касается представлений о красоте, то народный фольклор говорит о белой коже с румянцем (кровь с молоком), алых губах, длинных вьющихся волосах.

Вооружённый такой информацией, я прибыл в Горно-Алтайск на семинар-практикум по внешкольному неформальному образованию.

В аэропорту встретили очень милые, молодые, высокие, загорелые и улыбчивые девушки — выпускницы Алтайского института культуры. Представились просто по именам: Айбала — в кожаной куртке типа бомбера, в джинсовых брюках и спортивных туфлях, Солико — в брючном костюме, в туфлях на низком каблуке.

Прошли к авто. Поехали в отель.

Размещение в отеле Medvezhiya Gora. Ужин. Обсуждение плана пребывания. Уточнение содержания семинара-практикума. Расстались до утра.

В просторном номере гостиницы всё по стандарту: Wi-Fi, кондиционер, телевизор, холодильник с напитками, буклет с описанием местных достопримечательностей. Разложил свои вещи в шкафу. Приготовил материалы на завтра. Отбой.

Утром зарядка, завтрак, встреча в холле отеля с Айбалой. Переезд в городской центр дополнительного образования. Два последующих дня — работа на семинаре.

После окончания работы организаторы предложили поездку на южный берег Телецкого озера. Согласился.

Утром отправляемся в путешествие. Но вначале информация о Чуйском тракте. В китайских хрониках упоминается Мунгальский тракт — тропа, которой с древних времён пользовались торговцы и воины.

В 1860−1890 гг. российское правительство обсуждало варианты строительства дороги, которая должна была заменить караванную тропу. После многочисленных дебатов летом 1901 года инженер И. И. Биль заложил первый камень Чуйского тракта.

Летом 1914 года на Алтай прибыла экспедиция под руководством инженера и писателя В. Шишкова с целью проложить маршрут дороги вдоль реки Катунь.

Летом 1925 года машины Госторга уже совершили семь рейсов по трассе Бийск — Кош-Агач. 1 января 1935 года Чуйский тракт был сдан в эксплуатацию.

С 1961 года название Чуйский тракт закреплено за автодорогой от Новосибирска до посёлка Ташанта на монгольской границе (962,604 км). Вот такую краткую информацию о Чуйском тракте я почерпнул из рекламного буклета.

В прошлый мой приезд на Алтай мы проехали по Чуйскому тракту от города Бийска до посёлка Чемал. По пути останавливались у ключика Учан Сы, на берегу озера, и по традиции привязали памятную ленточку к деревцу. На вершине одного из перевалов под громадным кедром собирали кедровые шишки.

Ночевали в гостинице посёлка Чемал. Утром знакомились с достопримечательностями Чемала: противотуберкулёзный диспансер, который создала здесь жена М. И. Калинина, школа, заложенная Е. И. Калининой, «кресло Калинина» — камень, на котором любил посидеть М. И. Калинин, когда приезжал сюда. После обеда отправились в обратный путь в город Бийск. Семь часов в пути — это легко, потому что скучать на одной из самых красивых дорог России некогда!

В этот раз в поездку отправились втроём: я, Айбала, специалист по алтайской этнографии, и водитель «Тойоты» — Василий.

Из гостиницы выехали рано утром. Проехали мост через реку Бия и за Бийском на Чуйский тракт — отличный четырёхполосный асфальт.

Примерно через 20 км дорога стала двухполосной, но по-прежнему отличного качества. Поднимаемся на Семинский перевал (1717 м); подъём — 9 км, спуск — 11 км.

После перевала начинается Горный Алтай, который широко представлен на сочных картинках в интернете.

Спускаемся в долину. Едем по территории Каракольского природного этнографического заповедника «Уч-Энмек», комплекс петроглифов, большинство из которых относится к началу I тыс. н. э.

Айбала не умолкает ни на минуту, рассказывает о сакральных комплексах Соору, о находках в древних курганных захоронениях. Рассказывает увлечённо, с перечислением названий найденных артефактов и имён специалистов-исследователей.

Подъезжаем к Яломанскому городищу. Раньше здесь кипела жизнь, а сейчас — развалины. Археологический памятник. Устраиваем фотосессию, прогуливаемся возле живописных руин. Айбала рассказывает о том, что историки гадают, какую роль играл этот город в жизни Алтая.

Через 12 км въехали в поселок Онгудай. При въезде — инспекторы ДПС. Преодолеваем серпантин перевала Чике-Таман (1295 м). Проезжаем село Иня. В путеводителе отмечены три интересных места: подвесной мост, построенный зеками ГУЛАГа; памятник В. И. Ленину — маленькая позолоченная скульптура; и Ининские стелы — древние каменные сооружения, ограждение древнетюркского поминального комплекса.

За селением Иня подъезжаем к месту слияния двух рек — Чуи и Катуни. Со смотровой площадки видно, как долго две полоски воды — чистой Чуи и мутной, с необузданным нравом Катуни — текут рядом.

Средняя Катунь, пороги четвёртой категории сложности. Традиционно в конце лета здесь проводится фестиваль любителей экстремального спуска на надувных плотах по Катуни — «Кубок Катуни — Ак Талай Маргаан».

Едем по узкой дороге: с одной стороны — крутой утёс, с другой — обрыв к реке. Айбала вжалась в сиденье и едет с закрытыми глазами. Проехали.

Урочище Калбак-Таш. На отвесных скалах — петроглифы. Чуть далее с дороги видно каменное изваяние воина.

Подъехали к огромному отвесному утёсу. Это Белый Бом. Под ним когда-то казаки расстреляли красногвардейский отряд.

В Белом Боме нужно проехать по мосту. Смотрю путеводитель. Если после моста свернуть с дороги, то можно подъехать к Кош-Агачской СЭС — крупнейшей в стране и самой мощной на Алтае электростанции на солнечной энергии.

Неподалёку Тархатинский мегалитический комплекс, обсерватория. Мегалиты ориентированы по сторонам света и украшены рисунками. Алтайский стоунхендж.

Далее по Чуйскому тракту памятник песенному герою Кольке Снегирёву, лихому водителю АМО, и девушке Рае — водителю «Форда», разбившихся на этом месте. Проезжаем памятник погибшим водителям.

Дорога серпантином уходит вверх. Проезжаем водопад Ширлак и порог Бегемот, или «Девичьи слёзы», которые хорошо просматриваются с трассы. Кажется, это тоненький след слезинки, стекающей по «щеке» скалы.

К водопаду через редкие берёзки вьётся тропинка.

Айбала рассказывает легенду о том, что во время нападений местных разбойников — джунгаров — девушка с братом убегали от преследователей по ложбине, но ложбина кончилась обрывом. Девушка и её брат бросились вниз, чтобы не попасть в плен, и разбились. С тех пор бежит по скале тонкий ручеёк слезинок.

Следующий водопад на реке Верхняя Карасу высотой 12 м виден с дороги. Подъезжаем к Мажойскому каскаду. Это череда сложнейших порогов Чуи. Даже опытные рафтеры сушат здесь вёсла, а сплав продолжают ниже.

Заброшенная Чуйская ГЭС. Иногда это место называют «Плотина дураков». Айбала поясняет, что строили плотину студенты. Проверяющие, принимавшие объект, сказали: если пустим воду, плотину смоет.

С тех пор этот памятник студенческой стройки так и стоит сухой — и поэтому всё ещё целый.

Цветные горы Кызыл-Чина недалеко от села Чаган-Узун. Горы как будто покрашены полосами в разные оттенки красного, жёлтого и зелёного цвета. Это место называют Алтайским Марсом. Находится это чудо в начале Чуйской степи, примерно в 7,5 км от Чуйского тракта после проезда посёлка Акташ.

Каменное изваяние воина у мостика через Чую — единственное в Курайской степи. Возраст воина — около 3000 лет.

Древние плавильные печи у устья реки Куехтонара. Когда-то здесь плавили железо и ковали доспехи.

Неподалёку можно увидеть остатки гигантских знаков ряби, образованных волнами древних ледниковых озёр около 15 тысяч лет назад, которые были здесь, на месте Курайской степи.

За посёлком Ортолыкэ большие каменные глыбы, образующие круг. В центре круга жертвенник, который до сих пор используется местными шаманами.

Талдуринский оползень — следствие землетрясения 2003 года. За Бельтиром есть гора, которая в те дни трещала и рассыпалась.

Доехали до посёлка Акташ и уходим с Чуйского тракта налево по указателю на Улаган. Едем через Красные ворота — одно из красивейших мест на Алтае. Горы начинают зажимать дорогу, и внезапно скалы обступают — это и есть Красные ворота.

Отвесные скалы малинового цвета. Высота, монументальность и особый красный оттенок (в них содержится большое количество солей ртути).

Река Чибитка пробила путь через эти скалы, а человек загнал её в трубу. Поверх трубы проложили дорогу. Гейзеровое озеро, не замерзающее даже зимой. Мы застали пробуждение гейзера, дремлющего на дне озера. Пейзаж надолго остается в памяти.

Дорога петляет среди гор, появляется множество озёр. Выезжаем на Улаганский перевал (2080 м). После перевала крупное село — Улаган. Асфальтированная дорога. Здесь работает сотовая связь.

Проезжаем по указателю на Балыктуюль и поворачиваем на мост. Перед нами Пазырыкские курганы.

В Улагане — музей «Пазырык». Артефакты из этого музея хранятся в Эрмитаже. Айбала рассказывает о Пазырыкских курганах, о том, что они расположены парами и имеют гигантские размеры: диаметр насыпей — от 24 до 47 м, высота — от 1,5 до 3,75 м. Раскопки «царских» (так их условно называют за богатство найденных в них объектов) курганов продолжались с 1929-го по 1949 годы экспедициями этнографического отдела Русского музея и Государственного Эрмитажа. Войлочные аппликации, рисунки татуировок из Пазырыкских курганов во многом похожи на те, что были найдены в погребении «укокской принцессы».

Айбала показывает альбом с цветными иллюстрациями находок. Погребальные камеры с двойными стенками и потолком из толстых брёвен. Сверху камера покрыта берестой, лиственничной корой и курильским чаем, а выше — накат из толстых брёвен и больших камней. Уложенные стволы деревьев имеют сакральный смысл: берёза — символ чистоты, лиственница — «мировое древо», соединяющее своими ветвями «верхний» и корнями «нижний» миры.

Стены дома-сруба покрывает огромный ковёр-шатёр из белого войлока с рисунком человекозверя в облегающей одежде синего цвета (с головой человека, звериным ухом и телом льва, ветвистыми рогами оленя, красочными крыльями за спиной). Человек на рисунке борется с птицей-фениксом.

Вопрос о том, откуда появились на Алтае пазырыкцы, сколько существовала эта культура, остаётся открытым.

Преодолеваем извилистый серпантин перевала Кату-Ярык (670 м). Слева, на высоте 1200 м над уровнем моря, смотровая площадка на долину реки Чулышман. Отсюда Горный Алтай как на ладони. Спуск — детское развлечение по сравнению с подъёмом.

Указатель на Балыкчи. От Балыкчи до озера ещё около 10 км. Отсыпная дорога закончилась и стала грунтовой. Айбала с кем-то говорит по мобильнику. Начинается дождь. Поворот — и неожиданно открывается вид на ряды домиков — кемпинг.

Нас встречает хозяин — громадный человек в широкой холщовой рубахе, в джинсовых шортах и с густой чёрной с проседью бородой. Айбала подсказывает мне, что хозяина зовут Софрон — от греческого «здравомыслящий, благоразумный». Выходим из машины, здороваемся. Традиционное приветствие гостей, регистрация и раздача ключей от номеров кемпинга.

Потом «подзарядка батарейки» в баньке. На ужин предложили хариуса, запечённого на костре, местную настойку на ягодах и чай на алтайских травах. После ужина разошлись по номерам. Уснул как новорожденный.

Проснулся от того, что кто-то смотрел на меня. Открыл глаза — Айбала. На часах начало четвёртого. Смотрим друг на друга, улыбаемся. Айбала молча нырнула ко мне под одеяло…

Восход был очень красив. Сначала порозовели облака. Потом вода в озере заиграла разноцветными бликами лучей восходящего солнца. Картина феерическая. Мы сидим у окна. По комнате плывёт волшебный аромат алтайских трав, с которыми Айбала заварила чай. На часах начало седьмого.

Во дворе появился Софрон. Увидел нас в окне, помахал рукой. Берём полотенца, бежим к озеру. На щите температура воды — 19 градусов Цельсия. Заплыв. Айбала не отстаёт, проплыли вдоль берега. Выскочили из воды. Растёрлись махровым полотенцем. Пробежка по берегу. Возвращаемся в кемпинг как раз к завтраку.

Рыба, овощи, хлеб из печи и алтайский чай. Софрон смотрит на меня и говорит: «Ты знаешь, «Айбала» по-русски — это «красивая, как Луна».

Позавтракали. Софрон предлагает экскурсию в горы, где обитает снежный барс, к каменному заливу, к каменным грибам, к водопадам. Но у меня завтра самолёт в Москву. Благодарим за приют.

Пофоткали пейзажи. Сложили вещи в багажник автомобиля. Устроились с Айбалой на просторном заднем сиденье. Поехали.

Обратный путь показался мне много короче.

Алмаз

Зимой прошлого года я прилетел в город Мирный — алмазную столицу Якутии. К городу подлетали уже вечером. Здесь разница с Москвой — шесть часов. При заходе на посадку с высоты птичьего полёта просматривались улицы с унылыми серыми домами, церковь, здание духовной семинарии и куб из стекла и бетона, построенный «Алросой». Вдоль центральной улицы дома были с красными крышами. В конце улицы городская площадь и гостиница. На краю города — большая дыра — старый алмазный карьер глубиной 525 м и диаметром 1,2 км.

Самолёт благополучно приземлился. Идём в гостиницу. Цены в гостинице были такие, что большая часть приезжих уходили в соседнюю общагу. Моё проживание оплачивала администрация города, и я остался в предложенном номере.

Три дня я был занят на семинаре-практикуме с участием местных педагогов-внешкольников. На четвёртый день была экскурсия на выставку алмазов.

Утром четвёртого дня после завтрака меня отвезли на выставку алмазов. Подъехали к зданию «Алросы». Вошли в просторный вестибюль, остановились у гардероба. Сняли и сдали гардеробщице тёплые кутки.

Через распахнутые двери зала был виден большой бильярдный стол. На столе были разложены кучки алмазов, которые ещё не превратились в бриллианты. Каждая кучка представляла отдельный рудник. Были здесь белые, матовые, жёлтые и чёрные алмазы. Были и прозрачные как вода небольшие камешки. Над столом висели мощные светильники.

Первое, о чём я подумал: «А где же охрана?». Кроме меня и экскурсовода, никого не было видно. Оглядевшись, заметил в дальнем углу, у окна, сидевшее на стуле некое существо в большой зелёной гимнастёрке, в юбочке, в чёрном берете, в сапогах с широкими голенищами. Гимнастёрка застёгнута у горла и кистей. Пояс перетянут широким кожаным ремнём жёлтого цвета. С левой стороны ремень оттягивала большая кобура. Из кобуры виднелась рукоятка нагана с длинным витым шнуром. Существо оказалось совсем юной девушкой. Это и была охрана выставки алмазов.

Мы вошли в зал, девушка-охранник встала со стула, подняла голову, и тогда я увидел её глаза, большие, светлые и пугливые. Несколько мгновений она смотрела на нас, не сводя широко раскрытых глаз, вздохнула, повернула голову, наклонилась и принялась заталкивать книгу, которую держала в руке, в сумку, лежащую на стуле. Мне показалось, что я уже где-то видел эту девушку. Но где это было — сразу не мог вспомнить.

Экскурсовод пригласил нас подойти ближе к столу и начал быстро-быстро рассказывать о том, что алмазы в Якутии были открыты летом 1955 года и за это время было добыто алмазов на 17 миллиардов долларов США.

Вокруг города расположены рудники «Интернациональная» («Интер»), «Айхала», «Удачинская», «Нюрбинская», «Ботуобинская». Протяжённость подземных разработок, например, на «Интер», составляет около 40 км.

Российская компания «Алроса» добывает 90% алмазов в нашей стране и более четверти в мире. Самый большой алмаз, добытый в Якутии, названный «ХХII съезд КПСС», весит 342 карата (более 68 г). Крупнейший в мире алмаз «Куллиан» весит 621 грамм и стоит около 200 миллиардов рублей.

Население города — около 35 тысяч человек. Обеспечение города происходит авиацией, речными судами (в период летней навигации) и автотранспортом по «зимнику».

Я слушал экскурсовода и время от времени посматривал в сторону девушки. И вдруг вспомнил — это же Акулина из «Записок охотника» И. С. Тургенева: «Густые белокурые волосы пепельного цвета расходились двумя тщательно причёсанными полукругами из-под повязки, надвинутой почти на самый лоб… Я не мог видеть её глаз — она их не поднимала; но я ясно видел только её тонкие брови, длинные ресницы и тонкие, слегка побледневшие губы.

Её головка была очень мила; даже немного толстый и круглый нос её не портил. Мне особенно нравилось выражение её лица: так оно было просто и кротко, так грустно и так полно детского недоуменья перед собственной грустью.

Она заметила, что я рассматриваю её, вспыхнула, радостно улыбнулась и смутилась» — точь-в-точь девушка из «Алросы». Только вместо повязки — чёрный берет, надвинутый на лоб. Ну Иван Сергеевич, ну классик.

Экскурсовод закончил свой рассказ и предложил посмотреть видеофильм по истории строительства города Мирный. На экране люди в спецовках управляли работой мощных машин. Громадные, гружёные алмазной рудой автомобили двигались по серпантину дороги со дна громадной воронки. Но мысли мои были далеко.

Наконец и фильм закончился. Мне вручили сувенир — книгу о городе Мирный. Можно было уходить. Но я не мог покинуть зал, не поговорив с девушкой-охранником. Подошёл к ней. Поздоровался. Спросил, могу ли я с ней поговорить.

Помолчав, девушка ответила: «Я на службе, и разговаривать с посетителями мне не положено».

«Ну а имя ваше узнать можно?» — продолжал я. И в ответ: «Юля».

«Юля, а после службы мы могли бы встретиться и поговорить?» — спросил я.

«После службы можно, — ответила девушка, — а сейчас нельзя. Не положено», — повторила она. Я достал визитку и со словами: «Вот, позвоните, пожалуйста, как освободитесь» — вручил её девушке.

Вечером в гостинице я держал мобильник в руке и изнывал в ожидании звонка. Дождался. В трубке зазвучал её голосок: «Я здесь, внизу. Можно я поднимусь к вам?»

«Конечно, конечно, — отвечал я, — сейчас я спущусь вниз и встречу вас».

Пробежал по коридору, по лестнице и увидел её. Теперь она была в белой длиннополой шубке, в пушистой тоже белой шапочке и в высоких белых меховых сапожках, расшитых северным орнаментом. В руке держала кейс и сумочку.

«Добрый вечер, Юля».

Я принял у неё кейс, взял её под руку, и мы пошли на второй этаж ко мне. Вошли в большой двухкомнатный номер. Я положил кейс на диванчик и предложил ей снять шубку.

Она сняла шапку, положила на диванчик рядом с кейсом. Повернулась лицом ко мне и скинула с плеч шубку…

Под шубкой была ночная рубашка… Я молча смотрел на неё. Пауза затянулась.

«Ну что же вы стоите?»

Она взяла меня за руку и увлекла в спальню. Одной рукой она держала мою руку, другой откинула покрывало, села на кровать и притянула меня к себе. Я присел рядом. Она сбросила с ног свои красивые сапожки, встала и принялась стягивать с меня свитер.

Дальше вступили в действие наши древние инстинкты.

А потом мы пили чай с сибирским бальзамом, о чём-то громко говорили, перебивая друг друга, целовались и беспричинно смеялись. Время от времени она посматривала на часы. И вдруг заторопилась.

«Всё, всё, мне пора.

Наше начальство попросило меня передать вам билеты на самолёт — они в кейсе. Там же наш сибирский сувенир. Ваш самолёт завтра после обеда. Наши вас проводят. У меня дежурство. В Нерюнгри вас встретят и отправят в Алдан.

А там как бог даст. От Нерюнгри до Алдана больше 200 км, по пути возможны сюрпризы».

Она говорила быстро, с улыбкой глядя мне в глаза.

«Провожать меня не надо. Живу рядом, добегу. Мама дома одна. Телефон ваш у меня есть. Буду в Москве — позвоню». С этими словами она протянула мне обе руки. Я поцеловал её ладони, и она убежала.

Возвращение

Непогода вынудила самолёт сделать посадку на промежуточном аэродроме. Далее почти 200 км предлагалось ехать на рейсовом автобусе. И мы поехали. По расписанию время в пути составляло около трёх часов. Но погода внесла коррективы. Дорогу замело, и она угадывалась только по телеграфным столбам. Снег сыпал сплошной стеной. Время от времени автобус останавливался. Мужская половина пассажиров выходила и пыталась расчищать дорогу. Лопата была одна. Дорогу расчищали, расшвыривая снег ногами. Отопление салона автобуса не работало.

Туалета в автобусе не было. Некоторых пассажиров тошнило. У пассажиров закончилась питьевая вода. Нечем было напоить детей. Мороз крепчал. Приближалась ночь. Женщины и дети рыдали.

Это испытание продолжалось почти 17 часов. Наконец на въезде в город нас встретили дорожники, расчищающие сугробы на городских улицах. Гаишники пересадили пассажиров в другой автобус. Я поехал на такси в заказанную накануне гостиницу.

В гостинице всё прошло без задержек. Но я еле стоял на ногах. Вошёл в номер. Снял пальто, шапку. Присел на кровать, нажал кнопку вызова дежурной, чтобы попросить принести мне чай. Не дождался. Уткнулся в подушку и улетел в густой клубящийся белый туман.

Сквозь туман видны были стены комнаты, но с верхней точки, как будто я находился где-то под потолком. Внизу маленькие люди в белых халатах склонились над человеком, который лежал на кровати. Мне казалась, что комната вытягивается в большую длинную трубу, и меня затягивает в неё, и далеко-далеко впереди виден яркий свет.

Страха не было. Я понимал, что это сон, пытался проснуться, но глаза мои были открыты, и я даже ощущал прохладный ветерок. С большим усилием вытянул руки вперёд и уперся в спинку кровати, на которой лежал.

Вихри белого тумана с возрастающей силой затягивали меня в эту длинную трубу или в тоннель.

Я ощущал движение воздуха и ясно понимал, что если я перестану упираться, то меня унесёт туда, в это жуткое яркое и пустое пространство. Пот заливал глаза, а ногам было холодно. Дыхания не хватало, руки дрожали, и я понимал, что долго не продержусь.

И вдруг почувствовал на своём плече чью-то руку. Я попытался взглянуть через плечо и увидел склонившегося надо мной бородатого мужчину в очках и в белом халате. Клубы тумана исчезли.

Около кровати ходили люди и негромко разговаривали. Я попытался приподняться, но бородатый мужчина придержал меня за плечо и приятным чётким голосом проговорил: «Лежите спокойно. Сейчас мы проверим пульс, и всё будет хорошо».

Я пытался понять, что происходит. Подошла женщина в белом халате и обратилась к бородатому мужчине: «Ну, мы всё собрали, можно выезжать».

Бородатый мужчина ответил: «Да, да, езжайте, я сам доберусь». Женщина вышла из комнаты. Мужчина взглянул на меня и спросил: «Голова не кружится?»

«Нет, не кружится. А почему она должна кружиться?» — ответил я. Мужчина молча складывал в саквояж медицинские инструменты.

Я продолжал: «Вы не объясните мне, что происходит?»

«Конечно объясню, — отозвался бородатый мужчина и представился: — Василий Иванович, врач скорой помощи», — и протянул мне свою визитку.

Я попытался встать, чтобы тоже представиться, но мужчина удержал меня, говоря: «Нет, нет, после укола вам надо полежать. Отдыхайте. Утром я к вам зайду, и мы обо всём поговорим». Мы попрощались, и он вышел.

На стенных часах было половина пятого. Я вспомнил, что при регистрации в гостинице часы показывали начало первого.

Что же произошло за эти четыре часа?

Я чувствовал себя нормально. Немножко побаливали плечи, как бывает после занятий на тренажёре. Я хотел о чём-то ещё подумать и заснул.

Проснулся я где-то к полудню. Потянулся. Хотел встать, но почувствовал лёгкое головокружение. Сел на кровати и попытался вспомнить, что со мной произошло.

В дверь постучали. Вошла женщина с чайником в руках.

«Ну вот и пробудились, и слава богу», — заговорила она. Достала из шкафа стакан в подстаканнике. Налила в стакан уже заваренный чай. Взяла блюдечко и положила на него печенье. Всё это уложила на поднос. Поднос поставила рядом со мной прямо на постель.

«Вот, подкрепитесь, — обратилась женщина ко мне. — Сейчас позвонил Василий Иванович, врач скорой помощи, просил меня навестить вас да и угостить сладким чаем. Сам-то он вскоре будет здесь».

Женщина приветливо улыбалась и продолжала скороговоркой: «Я Клавдия Петровна, работаю здесь дежурной. Вчера, когда вас принимала, ещё подумала: такой молодой и такой усталый. На вас лица не было».

Я пил сладкий чай, заваренный на травах, а Клавдия Петровна продолжала: «А как вы вечером-то позвонили да спросили чаю, я ещё подумала: наш человек, без чаю не уснёт. Чай-то я принесла. Поставила на стол. Глянула на вас, а вы бездыханный лежите и глаза закатили. Перепугалась, позвонила в скорую. А на дворе-то пурга, дороги замело. Но слава господи, поспели вовремя. И чего только они с вами не делали: и уколы, и дыханье, и электричество. Василий-то Иванович у нас мудрый да многоопытный. Отстоял вас».

Из коридора донеслись тяжёлые шаги. Дверь в номер открылась. Вошёл Василий Иванович. Поздоровался. Снял пальто, шапку. Внимательно посмотрел на меня и стал доставать из саквояжа медицинские инструменты и раскладывать их на столе.

«Вы можете идти, — сказал он дежурной и, обращаясь ко мне: — Как вы себя чувствуете?»

Отвечаю: «Нормально, но вот хорошо бы чего-то перекусить, чувствую, что очень проголодался…»

«Ну, вы молодец, — произнёс Василий Иванович, — чувство голода в вашем случае — это очень хорошо. Сейчас мы вас послушаем, измерим давление, поговорим и определимся с нашими планами».

С этими словами он прислонился ухом к моей груди, а пальцами стал простукивать мою спину. Закончив эту процедуру, он предложил мне показать язык. Я показал язык. Потом предложил положить ногу на ногу. Простучал мои коленки молоточком. Задал несколько вопросов. Мне показалось, что он остался доволен моими ответами.

Достал толстую тетрадь и стал что-то записывать. Окончив записи, убрал тетрадь в саквояж. Собрал инструменты. Взглянул на меня и спросил: «Вы к нам по делам или в гости?» Отвечаю: «Я к вам на конференцию по малым городам России. Вот, непогода задержала».

«Так непогода не только вас задержала. Я слышал, что и конференцию перенесли на весну, — Василий Иванович помолчал и добавил: — Приглашаю вас на обед. Живу я неподалёку, так что доберёмся без вездехода».

Я поблагодарил за приглашение и согласился. Встал. Умывальник был прямо в номере. Умылся. Побрился электробритвой. Оделся. И пока я приводил себя в порядок, слышно было, как доктор говорил кому-то по мобильнику о том, что мы уже выходим и скоро будем.

Дом Василия Ивановича действительно оказался рядом с гостиницей. Это был большой бревенчатый дом, огороженный штакетником.

Вошли в дом. Сняли тёплые вещи. Прошли в большую комнату. Посреди комнаты круглый стол, накрытый к обеду. Присели к столу.

Василий Иванович открыл бутылку коньяка и начал разливать по маленьким рюмкам, мне и себе. Взглянул на меня и проговорил: «Ничего, ничего, теперь уже можно».

Мы чокнулись, и Василий Иванович добавил: «С возвращением, везунчик!»

Встреча с юностью

На подлёте к городу можно было видеть разноцветные клубы дыма: жёлтые, зелёные, серые и совершенно чёрные, испускаемые многочисленными трубами промышленных предприятий.

Самолёт нырнул в эту разноцветную дымовую завесу и через несколько минут уже катился по бетонной полосе челябинского аэропорта.

На выходе из здания аэропорта меня встречали коллеги по прежней здешней работе. Рукопожатия, похлопывания по спине, добрые слова. Среди встречающих был и мой давний приятель. Мы тепло поздоровались, обнялись, и он с торжественным видом, со словами: «А это тебе персональное послание» — вручил мне маленький тоненький конвертик.

Расселись по машинам. Поехали в гостиницу. В номере наскоро обсудили программу моего пребывания в городе и назначили через полчаса встречу в ресторане, на ужине.

Ужин в гостинице — это всегда демонстрация местных традиций приёма гостей (уральские, сибирские, кавказские и далее). Бычье здоровье надо иметь, чтобы выдержать многочисленные тосты, красивые и сладкие до приторности, идущие от полноты невысказанных до этого чувств.

Но со временем накапливаются всякие хитрые приёмы и уловки сбережения собственной печени. На Кавказе рог для вина наполняют камнями и потом вином. В Европе пьют вино, разбавленное водой, — шприцер.

Я придумал приём с конвертиком. Предвидя ужин с обилием местных напитков, я ещё до приезда звоню кому-либо из приятелей, которыми обзавёлся за годы службы, и прошу его взять два билета в местный театр.

---

В театр я могу и не пойти, но два билета — это очень уважительный повод, чтобы избежать испытания «российским гостеприимством» в компании местных чиновников.

Вот и в этот раз — показываю встречающим конвертик. Достаю из него два билета. Начинается закатывание глаз, поднятие указательного пальца, многозначительные «хо-хо-хо», «ха-ха-ха».

Тут же объявляется главный распорядитель, который и подводит итог: «Отмечать приезд начнём до ужина, здесь и сейчас! Потом все вместе провожаем тебя в театр, заодно знакомимся с нашим конкурентом…»

Видя мою вялую реакцию, добавляет: «Хорошо, знакомиться не будем. Поглядим издали. Но на билетик желательно взглянуть сейчас, чтобы определиться, как и куда будем тебя доставлять».

Решение принято. Спорить бесполезно. Я покорно передал обществу конвертик. В конвертике было два билета в оперный театр, на балет «Шурале». И всё закрутилось. Гонцы отправились заказывать ужин в номер. Я пошёл в душ.

По готовности все собрались за столом. Тосты были ёмкими и краткими. Словам было тесно, мысли вообще отсутствовали. Время начала спектакля неотвратимо приближалось.

Наконец все встали из-за стола. Быстро собрались. Заказали такси. Вышли на улицу. Общество отобрало троих сопровождающих. Сели в машину. Поехали. Остановились на площади у театра.

Я вышел из машины и направился ко входу в театр. Моросил мелкий дождичек. Сопровождающие внимательно смотрели вслед.

Опаздывающие театралы, прячась под зонтиками, спешили проскочить в вестибюль театра. Я оглянулся, надеясь, что приятели уже уехали и можно вернуться в гостиницу. Но сопровождающие сидели в машине и ждали. И я вошёл в театр.

Звенел, видимо, уже третий звонок. В билете было указано место в середине третьего ряда. Прошёл в зрительный зал, расположился в просторном удобном кресле. Место рядом со мной оставалось незанятым.

В зале стоял неразличимый говорок. Из оркестровой ямы слышались аккорды настраиваемых инструментов. Щёлкали открываемые и закрываемые сиденья кресел. По проходу пригибаясь пробегали задержавшиеся зрители.

И вдруг я увидел её, девочку из 10-го класса женской школы 50-х годов прошлого века. Сердце заколотилось сильно и часто-часто.

Она смотрела в мою сторону. Я помахал рукой, показывая ей на свободное место рядом со мной. Она улыбнулась, закивала головой и стала пробираться ко мне.

Занавес поднялся. Грянула увертюра. Я ничего не воспринимал, кроме того, что она рядом.

Девочка из той прошлой жизни, когда я после окончания школы уехал в военное училище, осталась в Челябинске. Мы обменивались с ней жаркими письмами. Но девочка не дождалась. Вышла замуж. Я после училища продолжал службу в Приморье.

И вот чудо, сон наяву — та девочка из 10-го класса рядом со мной. Она заметила моё состояние, несколько раз взглянула на меня. «Что с вами? Вам нехорошо?»

Нет, мне было очень хорошо, так хорошо, как не было ещё никогда. В антракте я что-то рассказывал ей, она тоже что-то говорила. Мы перебивали друг друга. Я снова был десятиклассником.

После спектакля я провожал её до дома. По пути купил и подарил ей розы. Мне хотелось быть рядом с ней, смотреть на неё, слышать её голос, испытывать сладкое волнение и ожидание чего-то несбыточного. Моё волнение, видимо, передалось и ей, и она вдруг сказала: «Может быть, зайдём к нам на чашечку чая?» Я сразу согласился.

Мы вошли в тёмный подъезд и стали подниматься во второй этаж. У двери она остановилась. Нажала кнопку звонка.

За дверью послышались шаги. Дверь отворилась. Женщина в круглых очках внимательно смотрела на меня и вдруг произнесла: «Володя, как ты меня нашёл?»

В дверях стояла тоже девочка из того 10-го класса, но в образе очень взрослой женщины. Она делала знаки рукой, чтобы я проходил в квартиру.

Я прошёл. Моя юная спутница называла встретившую нас женщину бабушкой и что-то быстро-быстро говорила о том, что поедет ночевать к маме и что завтра вечером она обязательно зайдёт.

Мы остались одни. Обнялись. Расцеловались. Слёзы. Воспоминания. Время сдвинулось, и мы улетели далеко-далеко, в нашу юность.

Утром я ушёл не прощаясь, по-английски.

Не убегайте от своей любви,

Дарите счастье тем, кто рядом с вами.

И даже если стёрты все следы,

Любите, верьте, только не теряйте!

Борис Пастернак

Гуго и Лев

Гуго вырос в семье выходцев из Голландии, что когда-то давно попросили убежища в России и были направлены в Таласскую долину, в Киргизию, поднимать целину. Вспоминать о детстве Гуго не любил.

Отца репрессировали, мама умерла, когда Гуго было семь лет. Его вместе с братом отправили в детский дом, где они прожили несколько лет в компании таких же сирот, суровых и всегда голодных. После войны братьев разыскала бабушка по линии отца и забрала их к себе в деревню под Оренбургом.

Сегодня Гуго Петрович уверен, что его судьбу предопределила бабушка, которая окрестила его и назвала в честь воздухоплавателя Гуго Эннекера.

«Моё самое светлое воспоминание детства — это высоко-высоко летящий самолёт. Мне было года три, когда я в первый раз услышал гул в небе, поднял голову, увидел самолёт и, я не знаю почему, ощутил радость», — вспоминает Гуго Петрович.

После этого на детский вопрос «Кем хочешь стать?» ответ всегда был известен — лётчиком. После окончания 8-го класса Гуго поступил в сельскохозяйственный техникум. Но учиться нелюбимому делу не смог и вскоре вернулся в деревню.

В деревне председатель совхоза направил его на курсы механизации. Он освоил грузовой автомобиль и получил удостоверение водителя. Но совхозу нужны были и трактористы. Пошёл на курсы тракториста. Во время освоения практических навыков вождения трактора курсанты, чтобы не терять времени, не останавливали трактор, а менялись за рычагами управления на ходу. Это считалось нормой. Гуго тоже решил запрыгнуть на движущийся трактор, а юный тракторист, сидящий за рычагами трактора, в этот момент начал делать разворот.

«Поворачивался трактор разворотом одной гусеницы. Другая стояла на месте. При этом двигался рывками.

И вот я уже на тракторе, за кабиной тракториста. В это время — рывок перед разворотом. Я не удержался, сорвался и свалился прямо на вращающуюся гусеницу.

Криков моих за грохотом трактора никто не услышал, Когда поняли, что произошло, гусеница «изжевала» ногу до колена», — рассказывает Гуго.

Отвезли Гуго в ближайшую сельскую больницу. Изуродованные остатки ноги ампутировали. Пока Гуго поправлялся, бабушка умерла. Возвращаться было некуда. Друзей завести не успел. Да и опыт прежней детдомовской жизни сказался на характере — был он человеком замкнутым и нелюдимым. Брат был далеко.

Время от времени заходили в лечебницу «странники» — братья во Христе. Они-то и забрали сироту-калеку к себе. Обогрели, накормили. Приобщили к вере Христовой.

«Христа я принял с радостью и всей душой, — вспоминает Гуго Петрович. — Эти люди сделали мне деревянную ногу. Определили меня в группу инвалидов учиться на бухгалтера, потом меня перевели на курсы счетоводов. Жизнь продолжалась».

Но мечта о небе не отпускала. Гуго находил книги, журналы, делал выписки, собирал вырезки об авиации из газет. Он видел, как над городом время от времени кружил самолёт. В своём воображении Гуго уносился туда, к этому самолёту.

Вернувшись в деревню с красным дипломом счетовода, Гуго организовал и возглавил первичную организацию ДОСААФ и сумел добыть через областной комитет учебный планер.

Когда приехавшие в деревню инструкторы — проверяющие из Орска — познакомились с Гуго, они были поражены его энциклопедическими знаниями по лётному делу.

Приехавшие единогласно решили назначить его инструктором по обучению планерному делу и выдали соответствующее удостоверение.

Редкий подросток тогда в деревне не пробовал летать на планере. Простейший летательный аппарат, что запускали в небо, как камень из большой рогатки, многим помог определиться с профессией.

Хоть не было у фанерного агрегата внутри ни кнопок, ни рычагов, ни штурвала, но он дарил несколько минут полёта, и это было счастьем.

Удостоверение инструктора помогло Гуго найти своё место в Челябинске, куда он приехал по приглашению брата. В челябинском ДОСААФ он обучал школьников и студентов полётам на планерах. По штатному расписанию Гуго числился кладовщиком в аэропорту.

Узнав, что у него есть водительские права, ему доверили управлять автомобилем. Гуго стал общаться с лётчиками, нередко подвозил их до дома, чтоб им не пришлось шлёпать по грязи в лётной обуви. Так минуло ещё четыре года.

В 1957 году Гуго выполнил несколько прыжков с парашютом. На аэродроме ДОСААФ он летал на всех типах существовавших тогда планеров, в том числе и на рекордных.

Но Гуго рвался к полётам на самолёте. В то время было известно 10 безногих летчиков. Но все они покалечились и восстановились, будучи профессиональными летчиками. А Гуго пришёл в авиацию на деревянной ноге и первый свой полёт на планере совершил с протезом вместо живой ноги.

Но не всё шло гладко. Каждый новый начальник в школе ДОСААФ из соображения безопасности, чтобы полностью исключить возможность ЧП по причине инструктора-инвалида, вводил всяческие ограничения и запреты, отстранял его от полётов даже на планере.

Вот в период одного из таких запретов Гуго встретился на семинаре авиамоделистов со Львом Александровичем Комаровым, руководителем авиамодельной лаборатории во Дворце пионеров города Златоуста. Комаров был из той же породы неуёмных людей — мечтателей и романтиков, которые открывают новые пути и реализуют несбыточные идеи.

Он был коренной петербуржец. Там он учился в школе, потом в техникуме, там же начал заниматься в аэроклубе. Но началась война. Отец ушёл на фронт. Семью эвакуировали в Златоуст. Юный Комаров вначале работал на машзаводе, потом перешёл в городской Дворец пионеров, строил с ребятами летающие модели самолётов. Лев Александрович тоже мечтал, вернее им владела идея — он хотел построить настоящий самолёт и летать на нём.

И вот оно случилось. Как говорится, от судьбы не уйдёшь. Два мечтателя встретились — Гуго Петерс и Лев Комаров, романтики-прагматики, люди «одной крови».

Мечта стала обретать крылья. Гуго переехал в Златоуст. Они начали строить самолёт. В комнате, где занимались юные авиамоделисты, места для строительства настоящего самолёта не хватало, так что его строили в сарае.

С подачи Комарова Гуго приняли на работу во Дворец пионеров руководителем авиамодельного кружка. Но педагогом здесь он пробыл недолго. Вскоре директор дворца — коммунистка по призванию — решила уволить Гуго Петерса, как чуждого по идеологии, но по настоянию Комарова не уволила, а перевела его из педагогов кочегаром в котельную Дворца пионеров.

В это время я был в Златоусте — там, в кочегарке Дворца пионеров, Комаров познакомил меня с Гуго.

Гуго сидел на табуретке и делал массаж тому, что осталось от ноги. Рядом лежал протез. Гуго прикрыл покалеченную ногу полотенцем и попытался встать, чтобы поздороваться.

Я со словами «сиди, сиди!» шагнул к нему навстречу. Поздоровались. Лев что-то рассказывал. Я слушал и смотрел на Гуго. Сухонький, невысокого роста, с хрипотцой в голосе. Голубые глаза хмуро и настороженно выглядывают из-под большого лба.

Во внешности ничего от былинного героя-победителя всяких разных чудищ. И вместе с тем от него исходило ощущение человека сильного, уверенного в себе.

Поднял голову, взглянул на меня и со словами: «Ну вы идите, а я вечером подойду, посидим, поговорим» — стал прилаживать к ноге протез.

Работа его состояла в том, чтобы приносить со двора в подвал к топке котельной уголь и загружать его в топку, а золу выносить во двор и ссыпать в отдельную кучу. И так, по мере выгорания угля, пополнять топку и выносить золу. Работал посменно: сутки работа и два выходных. Сменщик у него был пожилой мужчина мрачного вида и заросший тёмной бородой.

Вечером дома у Льва Александровича говорили о самолёте. Строительство самолёта приближалось к завершению. Надо было определиться с местом, где можно было бы самолёт опробовать в полёте. Ровной площадки вблизи города не было, кругом горы.

Единственный вариант — поставить самолёт на лыжи и зимой взлетать по льду пригородного озера.

12 апреля 1968 года — День космонавтики — стал днём сбывшейся мечты. Лев Александрович Комаров совершил первый полёт на настоящем, хоть и самодельном самолёте, названном «Малыш», с нарисованным на борту Буратино, который показывал нос всем, кто не верил в этот полёт.

Вторым полетел Гуго Петрович Петерс. В последующие дни технику пилотирования начали осваивать мальчишки — участники строительства самолёта.

Лев Александрович добыл в комитете ДОСААФ лётные книжки и аккуратно заносил туда время полёта Гуго и каждого юного авиатора. Сам подписывал и ставил печать Дворца пионеров.

Режиссёр Игорь Константинович Персидский снял фильм о самолёте «Малыш», о его строителях и испытателях. Но фильму в первозданном виде не дали хода.

Секретарь горкома посчитал, что всё показанное в фильме «нетипично для советской действительности. Слишком много трудностей». Но фильм всё-таки дошёл до Олега Константиновича Антонова, генерального авиаконструктора. Он пригласил Комарова и Гуго к себе в Киев.

Деньги на поездку в Киев собирали, как говорится, всем миром. В КБ О. К. Антонова Льва Александровича включили в группу разработчиков проекта лёгкого реактивного самолёта М-15.

По результатам защиты этого проекта Комаров получил диплом авиационного инженера, окончившего экстерном Харьковский авиационный институт. Такого в практике высшей инженерной школы тоже ещё не было.

Когда Комаров и Гуго возвратились в Златоуст, туда приехал полярный лётчик М. В. Водопьянов, обладатель Золотой Звезды Героя Советского Союза №6. Он осмотрел «Малыша» и даже попытался уместиться в его кабине, но та для него оказалась слишком маленькой.

Он долго и обстоятельно беседовал с Гуго, со Львом Александровичем. Договорились о том, что Гуго надо ехать в Москву для получения допуска к полётам на самолёте от врачебно-лётной комиссии ВВС под председательством Григория Рувимовича Грайфера, того самого, который принимал решение о допуске к полётам Алексея Маресьева. Водопьянов обещал предварительно поговорить с ним.

Год Гуго тренировался, набирался сил и копил деньги на поездку. В Москве ему помог ещё один неравнодушный человек — Герой Советского Союза генерал-майор авиации, начальник авиации ЦК ДОСААФ Петр Яковлевич Царёв. Он выслушал его историю и выдал направление на комиссию.

Г. П. Петерсу предстояло быть первым инвалидом, метившим в лётчики в мирное время. Чтобы доказать свою готовность, Гуго бегал, прыгал, приседал, танцевал, и его допустили к учебным полётам на самолёте.

«Мне доверили, и я освоил самолёт — буксировщик планеров. Я был на седьмом небе от счастья, но периодически начальники разных уровней своими приказами отстраняли меня от полётов. С помощью друзей и добрых, честных, сочувствующих людей мне удавалось снова пробиваться в небо», — вспоминает Г. П. Петерс.

В 1973 году Гуго Петрович уже летал на всех типах самолётов ДОСААФ. В 1975 году, по заключению другой, специально собранной медицинской комиссии и личному распоряжению министра гражданской авиации, дважды Героя Социалистического Труда, главного маршала авиации, Заслуженного пилота СССР, лауреата Государственной премии СССР, участника Великой Отечественной войны Бориса Павловича Бугаева (1923–2007) Гуго Петрович Петерс был допущен к самостоятельной лётной работе в гражданской авиации.

Это волевое решение хоть и основывалось на заключении авторитетной комиссии, но тем не менее нарушало сложившуюся традицию и инструкции, действующие в «Аэрофлоте».

Десять лет Гуго Петрович был на командно-лётных должностях в гражданской авиации, выполнял сложные задания днём и ночью и ни разу не подвёл людей, которые приняли решение о его допуске в небо.

Сегодня капитан Гуго Петерс живёт в Челябинске, в посёлке Аэропорт, и каждый день счастлив тем, что просыпается и засыпает под гул самолётов. Его жена Ирина до выхода на пенсию работала в авиации, две дочери и зятья — тоже авиаторы. Гуго Петрович встречается со студентами аэрокосмического факультета Уральского университета, в Учебном центре ракетно-космической техники имени академика В. П. Макеева.

Он рассказывает им свою историю о том, как хорошие люди помогли ему вопреки формальным инструкциям обрести крылья и подняться в небо.

Судьба Л. А. Комарова сложилась тоже удачно. После получения диплома авиаинженера он работал в Польше, консультировал строительство польского варианта самолёта М-15. Отмечен наградами и званием «Почётный гражданин ПНР».

Вернувшись из Польши, Комаров заехал ко мне в подмосковный наукоград Черноголовка. Подарил мне рекламный буклет по самолёту М-15, комплект чертежей самолёта «Малыш», модель этого самолёта и фотографию. На фотографии Лев Александрович и Гуго Петрович в форме лётчика гражданской авиации, вокруг бывшие кружковцы Комарова — молодые офицеры ВВС России.

При расставании спрашиваю: «Лев, а что сейчас?» Отвечает: «Не искушай… Есть одна идея — ранцевый электровертолёт для грибников. Представляешь, мы с тобой надеваем ранцевый электровертолёт и движемся над лесом. Видим белый гриб. Снижаемся. Срезаем гриб — и дальше. Представляешь?» Оба смеёмся.

Вернувшись в Челябинск, он работал директором клуба юных техников при предприятии «Полёт». Строили планеры и летали.

Недавно сын Комарова прислал письмо. Лев Александрович скончался. Ему шёл девятый десяток.

Лев Александрович Комаров — Почётный гражданин города Златоуста. На доме, где он жил, установлена памятная мраморная доска. Здесь проходят соревнования юных авиамоделистов на приз Л. А. Комарова. Память об этом замечательном человеке живёт в сердцах многих его земляков.

Девушка с Плац Пигаль

В Париж мы прилетели вдвоём с Ириной для участия в конференции по проблемам развития образовательного туризма. Остановились в маленькой частной гостинице неподалёку от площади Святого Петра у Монмартра.

Монмартр на латыни означает «гора мучеников». Это высокий (130 м) холм. По преданию, здесь в 272 году был обезглавлен Святой Дени (Дионисий), первый епископ Парижа. После того как его голова упала на землю, Дени поднял её и прошёл ещё около шести километров, дойдя до места, на котором теперь стоит церковь Сен-Дени.

Неподалеку от Монмартра находится кабаре «Мулен Руж», в котором с 1889 года проходят шикарные танцевальные шоу. Представление начинается вечером и продолжается около двух часов.

Быть в Париже и не побывать в «Мулен Руж»? Мы пришли с Ириной, заплатили по 110 евро. Нас усадили за стол на двоих. На столе стояла бутылка настоящего французского шампанского и два бокала.

Выступление началось с танцевальных номеров и проходило ярко и празднично. Во втором отделении сцена преобразовалась в аквариум с настоящим парусником. На палубе парусника отплясывали пираты с девушками. В какой-то момент одну из девушек предводитель пиратов бросил за борт, к плавающим вокруг судна громадным змеям. Змеи обвивали девушку, открывали страшные пасти. Но откуда-то сбоку, сверху над сценой, появились белокрылые ангелы и спасли девушку из объятий змей.

После представления мы вышли на площадь Пигаль. На прилегающих к площади улочках сияли витрины магазинов, предлагающие нижнее бельё и секс-игрушки. В арках и у подъездов домов стояли приветливые парижанки, ожидающие клиентов.

Когда мы проходили мимо одного из подъездов, в котором стояла девушка, она, смеясь и жестикулируя, залепетала: «Заходи, Ванечка, заходи — недорого, быстро, быстро». Она говорила без приставания, смеясь и как бы шутливо.

В ночном Париже какая-то особая атмосфера. Воздух насыщен флиртом, парфюмом и предчувствием любви на одну ночь. Здешние люди такие же, как и мы, но совсем другие.

Мне захотелось узнать этих девушек поближе, и в один из вечеров я направился на Плац Пигаль. На улочке, прилегающей к площади, зашёл в скверик, присел на скамейку и стал наблюдать за женщинами, похожими на «бальзаковских кокоток». Одеты женщины были по-разному: яркие платья кричащих цветов, коротенькие юбочки, шарфики, ленточки. На некоторых были белые чулки, резко выделявшиеся на фоне вечернего полумрака и чёрных провалов подъездов.

В арке дома напротив стояла женщина, заметно отличавшаяся от других. Стройная фигура, длинные чёрные волосы, чёрное платье, тёмный шарфик и белый воротничок. Она напоминала скорее монахиню, нежели ночную бабочку.

Я выбрал её. Встал со скамьи и направился к ней. Подошёл, поздоровался. Она протянула мне обе руки и, глядя в глаза, спросила на хорошем русском языке: «Вы русский? Странно. И чего же вы хотите?»

«Хочу пригласить вас на чашку кофе».

«Хорошо», — отвечала она. Мы прошли в скверик. Присели к столику. Подошёл официант. Она спросила кофе. Достала из сумочки дорогие супертонкие сигареты Muratti с золотистой расцветкой.

Взглянула на меня. Взгляд её — непродолжительный, но проницательный и тяжёлый, оставлял по себе неприятное впечатление. Лицо белое с тёмными кругами под глазами; чёрные волосы обрамляли её лоб, на котором можно было заметить следы морщин, пересекавших одна другую. Вздёрнутый нос, зубы ослепительной белизны. На вид ей было около сорока лет.

Принесли кофе ей и мне. Она снова взглянула на меня, улыбнулась. В её улыбке было что-то детское. Представилась: «Меня зовут Мари», я ответил: «Владимир, но можно Володя».

Мари чиркнула зажигалкой, закурила.

«О чём хотите поговорить?» — спросила она.

«А о чём обычно хотят поговорить мужчины?» — спросил я.

Она снова улыбнулась. «Сперва спрашивают, как меня зовут, сколько мне лет, потом говорят о том, нельзя ли как-нибудь уйти от подобной жизни?»

Я добавил: «Философы пишут, что люди вашей профессии — клапан для общественных страстей. Как вы к этому относитесь?»

«Моя профессия не хуже и не лучше других. Спрос рождает предложение».

«Да, конечно, но ваша профессия связана с определённым риском», — продолжал я.

«Конечно, — отвечала она — а вы можете назвать безопасные профессии? — быстро взглянула на меня и продолжала: — Таксист — профессия, опасная не только для него, но и для пассажиров. Безопасность определяется уровнем профессионализма. У меня всегда есть выбор. Я не обязана принимать каждого. Есть у меня и заступник, которого мы с подругой содержим за хорошую плату».

«Хорошо. Могу я спросить о ваших доходах?» — продолжал я.

«Отчего же нет. Пожалуйста. Моих доходов достаточно для того, чтобы содержать свою семью, квартиру, оплачивать расходы на медицину, охрану, машину, выезжать к морю. Я живу в пригороде. Приезжаю сюда на работу. Здесь с подругой снимаем комнату».

«А что вы можете сказать о ваших клиентах?»

«О, это очень разные люди. Студенты. Они приходят, чтобы получить сексуальный опыт. Они очень восприимчивы, у них горячие головы и добрые сердца. Стареющие мужчины. Их привлекает разнообразие в сексе. Для них это особая форма общения. Я могу терпеливо выслушивать всё, о чём хочет рассказать такой мужчина, и выразить ему уважительное сочувствие, поддержку, дать повод для самоутверждения».

Мари закурила другую сигарету и продолжала: «Сегодня люди всё чаще чувствуют себя одинокими. Каждому человеку нужен собеседник. У меня много друзей, которые хотят поговорить со мной за чашкой кофе и сигаретой».

«Скажите, а как большая часть девушек попадают в эту профессию?»

Мари взглянула на меня и спросила: «А можно заказать что-нибудь к кофе?»

«Конечно, конечно, — с готовностью откликнулся я, — заказывайте».

Мари сделала рукой знак кельнеру и показала два пальца. Кельнер принёс две рюмки коньяка. Мари пригубила глоточек и продолжала:

«Я родилась в Ленинграде. Там же окончила пединститут. Вышла замуж за француза. Переехали сюда. Появился ребёнок. Потом мы с мужем расстались. Я пробовала работать по специальности, но не сложилось. Помогли друзья. Обучилась в частном пансионе и стала зарабатывать тем, чем зарабатываю и сейчас».

Мари помолчала и продолжала: «У каждой девушки, выходящей на панель, есть своя история. Помните, у А. И. Куприна в „Яме“: невинную Любку в дом терпимости сдал муж-коммерсант; Женька с детских лет была продана в заведение нищими родителями; Тамара, бывшая монахиня, захотела другой жизни. Но главный мотив, толкающий девушек на панель, — нужда».

«Всё, что вы рассказываете, очень интересно. А как к вам относится общественность?»

«Разные люди относятся по-разному. Одни — с ханжеским сочувствием, другие — с откровенной неприязнью. Наш профессиональный союз до сих пор не зарегистрирован. Мы не можем рассчитывать на пенсионную поддержку. В законе нет чёткого определения наших прав и обязанностей.

Журналисты пишут о том, что правительства, легализующие сексуальную коммерцию как экономический сектор, будут иметь долю в секс-индустрии. А где закон? Где правовое регулирование?»

Мари помолчала и, разминая очередную сигарету, продолжила:

«Князь Нехлюдов из „Воскресения“ хочет жениться на Катюше Масловой; князь Мышкин из „Идиота“ хочет жениться на Настасье Филипповне. Художник Лопатин у Гаршина в „Происшествии“ хочет жениться на Наде».

Мари посмотрела на часы: «Володя, мы болтаем уже почти полчаса. Будем заканчивать?»

«Хорошо, — отвечал я. — Сколько я должен?»

«Скажу напоследок, — продолжала Мари, — я не знаю счастливых окончаний в этой профессии». Помолчав, она добавила: «С вас 20 евро».

Я положил купюру на стол, добавил ещё 10 долларов за кофе и коньяк. Она быстро сунула деньги в сумочку.

«Прощайте Володя. Привет Питеру, привет России».

«Пока», — сказал я, и мы пошли каждый своей дорогой.

Джия

В аэропорту города Нерюнгри меня встретил человек с табличкой, на которой была написана моя фамилия. Мы познакомились. Его звали Михаил. Прошли к «Тойоте». Внутри салона было тепло и просторно. Пристегнулись и поехали. Автомобильная дорога от аэропорта Нерюнгри до города Алдан (270 км) — это часть большой автотрассы Якутск — Благовещенск (1769 км).

Дорога проложена через тайгу, и «Тойота» то поднималась на сопку, то спускалась в низину, петляя между болот, занесённых снегом. В некоторых местах при подъёме на сопку по обледенелой дороге помогал гусеничный трактор, который дежурил на трассе.

Примерно после пяти часов пути затемно подъехали к городской заставе. Застава — это деревянный дом и шлагбаум. Из дома вышел человек в лохматой шапке, в белом полушубке, перетянутом ремнями, и с кобурой на боку. Проверка документов. Наш сопровождающий что-то объяснил человеку в полушубке. Тот кому-то махнул рукой. Шлагбаум поднялся, и мы въехали в город Алдан.

Улицы города освещены, дорога почищена. Вдоль улицы трёхэтажные блочные «хрущобы» и одноэтажные здания различных городских служб.

Подъехали к подъезду серого блочного жилого дома. Вышли из машины. Сопровождающий пояснил: «Гостей мы размещаем по частным квартирам».

С этими словами он пригласил меня войти в подъезд дома. Вошли. По лестнице поднялись на второй этаж. На звонок дверь отворилась, и в проёме двери, как в раме картины, — изящная блондинка с русой косой, удлинёнными и чуточку раскосыми голубыми глазами, в образе китайской куклы в кимоно. Просто иллюстрация к китайской классике: «Улыбка её пленительна и лукава, глаза выразительны и нежны, а когда она улыбается — нет ей равных, когда хмурится — ещё милее!»

Я стоял, поражённый яркой красотой женщины-куклы. Пауза затянулась. Женщина заговорила: «Меня зовут Джия…» (позже я узнал, что это имя переводится с китайского как «чистая и красивая»). Чуть наклонила голову, сложила руки на груди, отступила в сторону и произнесла приятным бархатистым голосом: «Ну вот, слава богу, и добрались. С приездом, проходите, пожалуйста». И пошла вглубь квартиры.

В прихожей типовой трёхкомнатной квартиры снял меховую куртку, шапку, тёплые сапоги, обул домашние тапочки. Хозяйка провела по квартире, показала комнату, в которой мне предстояло жить предстоящую неделю. Сопровождающий Михаил осмотрел комнату, что-то сказал хозяйке и ушёл не прощаясь.

Я остался в отведённой для меня комнате. Хозяйка со словами: «Вы, пожалуйста, отдохните с дороги. А я пока соберу на стол чего бог послал» — притворила дверь комнаты и исчезла.

В небольшой комнате с диванчиком, письменным столом и шкафом для одежды дверь, за которой туалетная комната с большим зеркалом и душем.

Я побрился электробритвой, умылся, надел новую футболку, причесался и прошёл на кухню.

На столе на широком блюде — ароматный пышный пирог с поджаристой корочкой, маленький графинчик с чем-то золотистым и гранёные стаканчики. В большой глубокой тарелке — огурцы, помидоры и всяческая зелень. Присел к столу на маленькую белую табуретку, покрытую квадратным ковриком.

Хозяйка раскладывала передо мной тарелку, нож, вилку, салфетки, поинтересовалась тем, как доехали, спокойно ли было в пути.