Бесплатный фрагмент - Да? Да.

Осень

Август! Туманными зорями

С летом прощается год…

Где-то тропами не звонкими

Осень неспешно бредет…

Скоро заискрятся инеем

Росплески утренних рос,

Тени полосками синими

Кинутся в комли берез…

В зябкой прозрачности холода

Зорям судьба багроветь…

Осень расплатится золотом

С летом за пышную смерть!..

Август… Жара… И не хочется

Думать о том, что грядет —

Зелень зачахнет…

Злато затопчется…

Землю морозом сожмет…

___________________

Седой старик грустил у моря,

Спиной приткнувшись к валуну.

В глазах его плескалось горе,

Слезами капало в волну.

Надсадным кашлем, гулким хрипом

Трясло его сухую грудь.

По небу чайки с сиплым криком

Гоняли голубую муть.

Вода соленая ласкала

Его худые ступни ног,

А солнце плечи обжигало…

Но дед согреть себя не мог.

Душой владел кромешный холод,

В мозгах зиял пустой провал.

Старик был так давно немолод,

Лишь вспоминал… И тосковал…

А в стороне за острым мысом

Взнесенный в небеса скалой

Парил мальчишка кипарисом —

Веселый! Стройный! И шальной!

Он окунулся взглядом в волны,

Взметнулся ласточкой! Нырнул

И, юного бесстрашья полный,

Пронзил стрелою глубину.

Изящной бронзовой акулой

Из толщ лазурных к солнцу взмыл

И, налитой мускулатурой

Пеня морскую ширь, поплыл.

Он удалью себя куражил,

Седлал седые буруны,

Дразнил собой Нептуньих стражей,

Кромсая вал крутой волны.

Морским царем на берег знойный

Он вышел и услышал вдруг

Стон, хрип и кашель приглушенный.

Пространство оглядел вокруг.

Узрел — какой-то дед убогий…

Размыслил юный удалец —

«Как крест, прогнивший у дороги…

И чует близкий свой конец —

Приперся, черт, прожарить мощи.

Один… Детьми, поди, забыт…»

«Однако ж, голову топорщит!»

«И как… пронзительно глядит!»

— Что, худо, дед?

Промолвил малый,

Я, знал бы как, тебе помог!

Старик прищурился лукаво

И отвечал

— Ага… Дружок,

К ручью сгонял бы по водицу,

Я запалю пока костер.

И заварганим мы ушицу.

А там, глядишь, и разговор

Затеется. Согласен, парень?

Старик смутился и умолк

И, снова навалясь на камень,

Взгляд устремил куда-то вбок…

Клонился жаркий день к закату.

Мальчишка юный, дед седой

Делили ужин небогатый

И слушали морской прибой.

Шуршала ночь, плескалось море,

Качались звезды на волнах.

Луна сияла, с солнцем споря,

В прозрачных черных небесах.

Плыл час за часом в разговорах,

И был не раз заварен чай.

В уютной тьме ночных просторов

Мальчишка с дедом не скучал —

Сменялась былью небылица,

Смешил обоих анекдот.

Их голосам ночная птица

Внимала, отложив полет.

И вот невидимое пламя

Одело в пурпур небосвод.

Дед встал и, выгнув спину, с камня

Нырнул в пучину мглистых вод.

И парень лихо с шумным понтом

На волны — жжахх! За дедом вслед!

Вразмашку плыли к горизонту

Юнец и дед встречать рассвет…

___________________

Отметелила золотом осень.

Отрыдал багрецом листопад.

Небо щурится синью белесой.

Воздух свежестью зябкой объят.

С моря рушатся льдинками брызги

На морщины прибрежных камней,

И печальные чаячьи визги

Сыплет небо на плечи людей…

На утесе крутом и скалистом,

Что над морем продрогшим поник,

Возвышался седым кипарисом

Пожилой и не старый старик,

Разрывал не сдававшимся взором

Сталь небес и свинец глубины

И шептал в бесконечность просторов

— Доживу! Доживу до весны!

Сентябрь

Л. Бар.

Мужик, не молодой, не старый,

Наивный в меру, в меру бравый,

Хохмач? А то! Пошляк? Чуть-чуть…

Осуществлял привычный путь

От места жительства до службы,

Насквозь обрыдлой и натужной.

Доходной в прежние года,

Но не любимой никогда.

Катил трамвай, за ним пейзажи

Тянулись смазанным коллажем,

Заученным давным-давно,

Как титры старого кино.

Вдоль рыхлых уличных обочин

Кусты, похожие на кочки,

Торчали бурою грядой;

Над ними тополиный строй

Качал поникшими ветвями

И землю осыпал листами.

Глядели хмуро сквозь туман

Щербинами окон дома.

Моргали грозно светофоры,

И пешеходы, словно воры,

Украдкой шли по мостовым.

Из подворотни сизый дым

Валил зловонною спиралью

И застилал округу гарью.

Мужик, пригревшись на сиденье,

Привычно впал в оцепененье,

И сладкой полудремы тьма

Всплыла со дна его ума.

Сквозь гулкий морок гласом вещим

Скрипел визгливый гомон женщин.

Мальчишек смех и матерки

Лились журчанием реки.

Девчонки тайнами звенели,

Как мартовской капели трели.

Сырой вагонный сквознячок

Настырно тыкался в плечо.

Так день за днем, за годом годы,

То на работу, то с работы,

В трамвайной кутерьме мужик

Катался. Он давно привык

К житейской суете и скуке —

Любил жену, ходил к подруге,

На службе был весьма ценим,

Не числилось грехов за ним.

Хотя он слыл среди знакомых

Умельцем строить злые хохмы,

Бывало, что в гостях пошлил,

Был все ж приятен. Даже мил.

Он сына обожал и дочку,

Отцом казался строгим; впрочем,

Терпел геройски детский гам

И не зудел по пустякам.

На сон грядущий он лениво

Листал страницы детектива,

А по ночам смотрел футбол…

Был часто раздражен и зол…

Но он умел таить печали…

И лишь бессонными ночами

Сквозь дым вонючих сигарет

Он клял себя и белый свет.

За то, что тяга к сытой жизни

Его толкнула в вуз престижный,

Что душу подчинял уму

И рад был своему ярму.

Что, как огня страшась напастей,

Он почитал покой за счастье…

Седой и скрюченный монах,

Всю жизнь в обительских стенах

Влачивший годы средь постов,

Обетов и молитв, и бдений,

Творца благословлять готов

За долголетье без волнений,

За ночи без тревожных снов

И без телесных вожделений,

И за безрадостные дни,

Что лишь спокойствием полны.

За то, что так давно уже

Нет грез в зачахнувшей душе

И мыслей в ссохшихся мозгах,

И жара в ледяных глазах.

Но как-нибудь, кладя поклон

Иль взгромождаясь на амвон,

Искрою памяти смущен,

Невольно вспоминает он,

Что был и молод, и влюблен,

Красив и строен, и умен,

Девиц собой смущать умел,

Мог быть непринужден и смел…

Но Божьей воли алчный рок

В расцвете лет его увлек

Слащавой пышной пустотой.

И, не довольный сам собой,

Своей загубленной судьбой,

Творца он проклинать готов

За звон и тяжесть кандалов,

Навязанных ему Христом,

За мрак, владеющий умом,

И за бестрепетность души

В тиши обительской глуши.

За жизнь, похожую на бред,

Которую так много лет

Он тянет долго, без конца

В канонах нудного Творца…

Вагон качнулся, лязгнул, стих.

Разверзлись двери, и сквозь них

Служивый люд различных поприщ

Волною заспанных чудовищ,

Дробясь на ручейки, потек

И мужика с собой увлек.

Ходьбы минута; вот и офис.

Мужик всем

— Драссьте…

Куртку сбросил,

Завел компьютер, сел за стол…

Отсчет мгновениям пошел.

Для понту побрюзжал начальник,

Заворковал включенный чайник;

Торт раскромсали на куски

И развязали языки —

У той не ладит с мужем дочка,

Та ждет из армии сыночка,

У этой забухал супруг,

У той стал импотентом друг…

Там был пожар! здесь наводненье!

Какое в городе движенье!

Гимнасты наши — молодцы!

Как стали дороги трусы!

Мужик содвинул брови хмуро

«Вот блин, и ведь совсем не дуры!

А, как и десять лет назад,

Все об одном и том галдят»

Вздохнул мужик, взял сигареты

И, чтоб не слушать бредни эти,

Направил стопы в коридор.

А там?.. Все тот же разговор —

Тот нынче едет в отпуск в Сочи,

Тот развестись с женою хочет,

Того затрахали дела,

Тому подруга не дала.

Тот дразнит этого со смехом —

Мол, Фигу лучше был, чем Бекхэм.

У одного болеет сват,

Другому срезали оклад,

А третий хвастается другу —

На «Хонде» поднял баксов штуку.

Мужик опять вздохнул, к окну

Приблизился, в него взглянул.

И там все то же… Стены, крыши…

На них прохладой небо пышет.

Светило радует еще

И жжет через стекло плечо,

Но сквер вокруг соседней школы

Уже поник, багряно-желтый,

Притих, не мертвый, не живой,

И плачет пестрою листвой…

Мужик швырнул окурок в урну,

Досаду через зубы сплюнул

И воротился в свой отдел.

Бумаги взял, их проглядел

И внес в компьютер пару чисел.

Отвлек себя от грустных мыслей,

Вникая в смысл служебных дел…

И тут… Мужик, блин… аффигел!

Шурша приливною волною

И полня все вокруг собою,

Зашелестел волшебный глас.

Он нес приветствие; тотчас

Умолкли смех и разговоры,

Поверх бумаг скользнули взоры

На ту, что около дверей

Сияла красотой своей…

Мужик прогнулся в пояснице,

Расправил плечи и в ресницах

Запутал взгляд… и… Задышал…

Бабец была всем хороша!

Венец волос багряно-рыжих,

С игривой челкой, в меру пышных…

Изящны ноги, грудь, спина,

Осиной талии струна…

Локтей изгибы лебединны,

И пальцы… трепетны и длинны…

Не кожа, матовый велюр,

Глаза… таинственный прищур

Над влажной и бездонной мглою,

Не брови, чайка над волною…

Мужик… припух… Он обалдел!

Привстал чуть-чуть, обратно сел;

В груди заухало тревожно,

Мурашки ринулись на кожу;

Колени холодок пронзил.

А сердце в бездну поманил

Чернец с лукавыми глазами,

Одетый в мантию… с рогами…

Вдруг стало страшно… и смешно.

Такого не было давно!..

Мысль завертелась по мозгам —

Как там? «Аз есмь»? Иль — «Аз воздам»?!

Мужик тряхнул вспотевшей плешью,

Поднялся — ножкой шарк, потешно

Изобразил земной поклон,

Напряг свой сиплый баритон

— O! Bitte, kommen, Schöne Frau!

И, плавно уходя в октаву

— Wir alle glücklich sind und froh,

Sie grüßen! Как Вас занесло

В сии угрюмые пенаты?

Мы бесталантны, не богаты,

Умом не блещем и красой.

Ей Богу, сам Христос святой!

И он, яви себя пред нами,

Нагой, с телячьими глазами,

И скинь со чресл худых лоскут,

Да закружись в стрип-дансе тут!

И — не смутил бы наши очи!

И — чувств бы нам не заморочил!

Но… Вы?.. Чему благодаря

Пред нами алая заря

Сминает мрак осенней ночи,

Своим сиянием пророчит

Денницы утренней восход!

Вот-вот роса в траву падет,

Заблещет, заискрит лучами!

И, разметавшись над кустами,

Неугомонных пташек визг

Помчится в голубую высь…

Деревья вскинут к солнцу кроны,

Стрясая с веток морок сонный.

Лазурью вспенится река,

Вдохнет в забавы ветерка

Волнистой ряби шум и свежесть.

Поля и лес объемлет нежность,

Неся с небес нежаркий зной,

Как знать, последний пред зимой,

Еще не слышимой, незримой,

Но близкой и неотвратимой…

Раздался дружный смех. Отдел

Торжествовал — «Ну, наш пострел,

Уже, где сивый, где плешивый,

А, глянь, как отрок говорливый,

Сечет и валит, и везет!»

«Господь свидетель, это черт,

А то, быть может, лютый дьявол,

Ему под ребра палец вставил!

Ишь, как запел, увидев Вас!»

«И-и! милая, Вам отродясь,

Как он, такого зубоскала

Судьба навстречу не бросала.

Уж он у нас, что твой артист —

Находчив, весел, голосист!»

«Бывает, скука одолеет,

И сердце мрет, язык немеет,

Зевота раздирает рот,

Он, тут как тут, стишок прочтет

Иль в лицах анекдот покажет,

Затянет песню, спляшет даже.

И, вот те крест! не знаем, как,

А «ist am Ende Arbeitstag…»

В глазах красавицы… искрою?

Нет, дальней мглистою звездою

Затрепетал нескромный блеск…

На миг метнулся интерес…

Одна рука с другой дугою

Сомкнулись, грудь взвилась волною,

На загорелой глади щек

Румянца вспыхнул костерок.

Раскрылись жарких губ кораллы,

Точены и огнисто-алы,

И, раня душу мужика,

Как шум реки издалека,

Тревожа мозг, пронзая сердце,

Зашелестел мохнатый меццо

— Я не скажу, что сражена,

Но все-таки удивлена,

И, скрыть нельзя, весьма приятно!

У вас так мило и занятно…

Ваш сослуживец — кавалер!

О Вас я, mein beredte Herr! —

На многое, я чую, годен.

Смутить, свести с ума способен.

В словах угар, в глазах намек…

Он, Сатана, изведал толк

В лихом искусстве обольщенья —

Огонь, напор и, вдруг, смущенье.

То пляски вихрь, а то романс…

То в рифмах грусть, а то стрип-данс?

Все это мне, увы, знакомо

И сладкая, как мед, истома,

И терпкий вкус лихой мечты,

И мягкий голод пустоты,

Что заполняет грудь прохладой,

И грезы призрачной отрады…

И, жаля взглядом мужика,

Кольнула шепотом

— Горька,

Горька цена за искушенье…

И это знаю, к сожаленью…

И потому, как ты ни мил,

Знай место… и умерь свой пыл…

— Заря взойдет, заблещут росы.

На небе в синеве белесой

Разверзнет очи Божий лик,

Даря пространствам райский блик.

Загомонят по лесу птахи,

Их крыльев шебутные махи

Развеют одурь, зябкий сон

С поникших трав и пестрых крон.

День будет жарким, но не длинным,

И в скорых сумерках поникнут

И блеск, и краски сентября,

Остынет утлая жара,

Объемлет дол и воздух сырость.

И горизонт, где солнце скрылось

В расщелине багровой тьмы,

Задышит холодом зимы.

А по небес прозрачной крыше

Звезда покатится ледышкой,

И вместе с нею в прах и вдрызг

Расколется, как злой каприз,

О ярком дне воспоминанье…

В венце могильного сиянья

Всплывет угрюмая луна,

Насмешливой тоски полна…

Катил трамвай, искрил и лязгал,

И бликовал бордовой краской

В рассыпанных с небес лучах.

Лукавство затаив в глазах,

Смущая душу чуткой грустью,

Несмело доверяясь чувству,

Умом смиряя дерзость грез,

Мужик себя с работы вез

В утробе шумного вагона.

Он улыбался, глядя в окна…

Чему? Кто знает… Знал ли он?

Конечно, знал — был он влюблен…

Седой монах по долгу службы,

Давно заученной, натужной,

Следил вполуха за попом,

Как тот глумливым языком

Творил молитву за молитвой,

Терзая паству нудной пыткой

Истертых временем словес.

На батюшкином брюхе крест

Светился тульской позолотой.

На клиросе, давясь зевотой,

Уже скучал гугнивый хор,

И дьякон, как пугливый вор,