Бесплатный фрагмент - Чувство вины — не самое приятное чувство

Предисловие к серии

Дорогой мой читатель!

Перед тобой новая серия мини-книг, объединенных под общим названием «Все в твоих руках». Замысел их — показать, что каждый человек может быть счастливым.

Думаю, ты помнишь барона Мюнхгаузена — находчивого и неунывающего персонажа книги Рудольфа Эриха Распе. И особо тот случай, когда барон, дернув изо всех сил за свою косичку, вытащил из болота и себя, и коня, которого крепко сжимал ногами.

Так вот, данная серия о том, как можно самому себя вытащить, подобно легендарному барону, из трясины безнадежности, отчаяния, страха и всей прочей дребедени, которая мешает наслаждаться жизнью.

Ты не веришь, что можешь стать автором, дизайнером и архитектором своей жизни? Давай разбираться вместе — я надеюсь, что смогу переубедить тебя!

Книга девятая

Чувство вины — не самое приятное чувство

Введение

Я устала от вины. От смутной вины Мэри, от моей собственной, вполне явной, от вины всех остальных. Будь я министром, я бы распорядилась ежегодно проводить день всеобщей амнезии. Забвения. Может, есть смысл добавить чего-нибудь в водопроводную воду, совсем немножко такого вещества, чтобы на один день в году освободить всю нацию от воспоминаний, отягченных виной. Наверное, это убьет парочку нервных клеток — но оно того стоит.

Майгулль Аксельссон

Приветствую тебя, мой читатель.

Не знаю, как ты, а я знакома со многими горькими чувствами и эмоциями. И, наверное, самым тяжелым среди них считаю чувство вины. Бремя его просто невыносимо. Хотя, конечно, панические атаки совсем не слаще. Да и ревность тоже. Но нет, все же ревность послабее будет. Ну ладно, не буду сравнивать, возможно, они отличаются друг от друга «ничуть не больше, чем желтый черт отличается от черта синего» (это фраза из письма В. И. Ленина А. М. Горькому, правда, относилась она совсем не к чувствам), и все дело в интенсивности эмоции.

В общем, если вина и не самое тягостное чувство, то точно, что одно из самых тяжелых.

Возможно, ты, мой друг, сердит на меня, что я так много времени уделяю отрицательным эмоциям, вместо того чтобы заниматься поисками путей, ведущих к счастью и успеху. Спешу оправдаться. Дело в том, что и пути-то никакого нет, а есть только гири, не будь которых мы бы уже давно взлетели к своему счастью со скоростью гелиевого шара, взмывающего в воздух. Как ты догадался, отрицательные эмоции вместе с автоматизмом, пустыми привычками и зависимостями и есть те гири. Они забирают у нас энергию, парализуют активность, отвлекают на борьбу с собой, направляют в сторону, противоположную счастью, то есть всеми возможными способами сдерживают потенциал, который много больше, чем мы предполагаем даже в самых смелых мечтах. Если ты сумеешь устранить эти препятствия, скинуть с себя эти гири, одну за другой, то в скором времени, не сомневайся, будешь почивать на лаврах.

Итак, сегодня на очереди чувство вины.

Что такое чувство вины? Зачем оно нам?

Если бы не было эмоции вины, то для надзора за соблюдением моральных норм пришлось бы создать специальные полицейские отряды, но кто обучал бы этих полицейских и кто надзирал бы за порядочностью самих полицейских? Общество, не знающее чувства вины, оказалось бы самым беззаконным и самым опасным в мире

Кэррол Изард

Если в двух словах, то чувство вины — это переживание человека по поводу совершенного им поступка, плохого на его взгляд. Или, наоборот, не совершенного хорошего. Но прежде чем продолжить наш разговор, все же нужно внести более точное определение. Тем более что по поводу этого чувства имеются некоторые разногласия. Кто-то считает его социально полезным, несмотря на всю его тяжесть, кто-то — нет.

Я думаю, что с виной дела обстоят приблизительно так же, как и со страхом. Вспомни, мы в свое время рассуждали о том. Страх — это своего рода сигнал организму при какой-то угрозе, когда человеку нужно срочно спасаться. Организм принимает сигнал и вырабатывает адреналин, который мобилизует силы. То есть страх может спасти не только наше здоровье, но и жизнь, приведя тело человека в боевую готовность, необходимую для защиты или бегства. Но мы также говорили, что этот «добрый друг» с именем Страх перешагнул естественные границы своей ответственности и, пользуясь нашей мнительностью, стращает нас и там, где опасности либо совсем нет, либо она не так страшна, как он ее малюет. В итоге жизнь, которую он же и спасает, превращается в кошмар.

Так и с виной. С одной стороны, если человек наносит кому-то реальный вред, то чувство вины совершенно естественно. Если, напротив, он не испытал угрызения совести, то, верно, его можно было бы считать опасным для общества. В то же время мучительные переживания человеком своих проступков могут привести его к покаянию и личностному росту. Давай вспомним главного героя романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» Родиона Раскольникова. Нравственные терзания, бред, сны-кошмары после совершенного им убийства старухи-процентщицы и ее сестры оказались страшнее реального наказания и буквально вынудили его совершить признание в своем преступлении. И хотя духовное возрождение Раскольникова в романе лишь намечено, но и то уже шаг вперед. А мы с тобой уже знаем, как важен первый шаг…

Но бывает и так, что человек испытывает это мучительное чувство, как говорят, на ровном месте. Когда для того совсем нет оснований. Яркий тому пример из моей биографии (один из великого множества). Пошли мы с мужем как-то в театр. Как обычно, спектакль выбирала я. Он оказался не интересный. Но меня напрягает совсем не то, что не интересно. Я вроде как чувствую себя виноватой перед мужем, что его сюда притащила. Нет, он меня не обвиняет и даже свое мнение не высказывает. Я сама слежу за его реакцией, насколько ему некомфортно. И переживаю, что я ему тот дискомфорт доставила.

Вот это чувство естественным уже трудно назвать. Это тот самый случай, про который можно сказать, что «чувствовать себя виноватым» и «быть виноватым» — не одно и то же. И связи с нравственностью здесь не заметно. Скорее, просто привычная реакция принимать на себя все и вся, быть в ответе за все.

Может быть и третий вариант — чрезмерное чувство вины в том случае, когда проступок действительно имел место. В книге «Хорошее самочувствие: Новая терапия настроений» американский психиатр Дэвид Бернс рассказал о пациентке, что страдала депрессией на фоне постоянного чувства вины за две магазинные кражи, совершенные в пятнадцатилетнем возрасте. А на момент обращения к доктору ей было пятьдесят два года. Одну минуту — сейчас посчитаю, сколько лет она мучилась. Тридцать семь лет! И настолько, что, по словам доктора, «чувство вины качало из нее энергию так сильно, что она становилась не способной ни к какой деятельности». Настолько, что один раз даже чуть не покончила с собой. На мой взгляд, это слишком. Явно, что ее муки не соответствуют тяжести поступков и что ее чувство нельзя назвать здоровым угрызением совести.

Итак, где же граница между «здоровым» проявлением чувства вины и «болезненным»?

Вот тут сделаю небольшое отступление. С таким разграничением согласны далеко не все психологи. Кто-то считает, что чувство вины несет лишь вред и есть признак незрелости человека. Что ценной является только совесть — механизм нравственного самоконтроля. Что переживания, вызываемые совестью и чувством вины, также различны. А вот немецкий психолог Эрих Фромм называл оба эти чувства совестью. Гуманистической совестью — здоровый голос нашего подлинного «Я». И авторитарной совестью — записанные в подсознании человека мнения внешних авторитетов. Авторитетов, которых он в свое время воспринял как законодателей морали, но по факту их точка зрения могла и не нести никакой нравственной ценности.

Да, в чувствах вины, стыда, угрызений совести так много оттенков. Да, порой они так близки, что практически сливаются и единое переживание, что невозможно отличить одно от другого. Пытаясь распутать этот клубок, разбираясь в тонкостях трактовок сих чувств, можно утонуть. Не будем делать этого! Для нас главное — суть явлений, в данном случае наших чувств. А суть, думаю, всегда можно понять из контекста.

Вернемся к нашему вопросу: где граница между «здоровым» проявлением чувства вины и «болезненным», между реальной виной и надуманной?

Сегодня мы все варианты, все конкретные возможные случаи, конечно, не охватим. Да этого и не нужно. Главное, чтобы ты сам научился определять, где твои переживания зашкаливают, где ты чувствуешь себя без вины виноватым. И чтоб сим навыком овладеть, надо повнимательнее присмотреться к чувству вины, понаблюдать за ним (чувством) и за ней (виной). Откуда? Зачем? Почему?

И конечно, при поиске ответов на эти вопросы мы сделаем акцент на болезненном, патологическом чувстве вины. Ведь именно его нам надо откорректировать.

Давай этим и займемся, не откладывая в долгий ящик.

Откуда чувство вины берется?

Мы не рождаемся с развитой способностью отличать ложь от правды и существенное от второстепенного. Именно поэтому дети так внушаемы.

Александр Панчин

Откуда это чувство берется? Да все оттуда же — из детства.

Думаю, что не ошибусь, если скажу, что все родители хотят, чтоб их дети были послушными и доставляли меньше хлопот. И очень многие пытаются добиться того, манипулируя чувством вины ребенка. Как? А вот как-то так: «Что?! Не сдал экзамен?! Стыд-то какой! У соседей только пятерки дочь приносит, а мне хоть сквозь землю провались!»

Такая реакция родителей на двойки детей настолько распространена, что даже явилась сюжетом для картины. Если ты, мой читатель, еще и мой ровесник и твоя учеба пришлась на советские годы, то наверняка помнишь картину Федора Решетникова «Опять двойка». Не можешь не помнить! Если все же нет, даю подсказку. Вместе с другими цветными иллюстрациями она красовалась в конце учебника по русскому языку (или литературы). По этим репродукциям мы писали сочинения.

Итак, «Опять двойка». Нет, на этом полотне мать не кричит и не ругает, но ее немой укор не менее красноречив (по себе знаю, что это еще тяжелее). Я не помню, под каким углом зрения учителя преподносили нам эту картину. Но очень склоняюсь к тому, что в поддержку всех несчастных матерей, которых совсем не жалеют их дети-оболтусы. Доказательство этой моей мысли долго искать не пришлось. На одном известном образовательном сайте только что нашла план урока развития речи по картине Ф. Решетникова «Опять двойка» (выходит, картину и сейчас проходят в школах или предлагают изучать факультативно). В плане урока есть анализ картины, перечислены вопросы к обсуждению и тут же в скобках даны ответы, к которым, видимо, следует подвести детей. Вот только один из таких вопросов: «Как относится мама к появлению своего сына с очередной двойкой? (Стиснув до боли руки, эта молодая, но уставшая от забот женщина с немым упреком смотрит на сына. Сколько проблем у матери, да ещё сын ее подводит. Вот как он отплатил ей за добро!)».

Что это, как не привитие чувства вины? Фраза «Вот как он отплатил ей за добро» — это уж совсем сильно сказано. Тут будто речь идет о законченном негодяе. А ведь ребенок и поверит, что он негодяй. Если взрослые (особенно родители) говорят ребенку (особенно малолетнему), что он поступил плохо, то он, конечно, им поверит. Ребенок не может критически оценить происходящее вокруг него, а принимает все на веру. А кому ж еще верить, как не родителям?! Ведь отец и мать — самые авторитетные в его жизни люди (во всяком случае, в детстве). Кроме того, он во многом зависит от них. И конечно же, не хочет огорчать их, боится потерять их любовь и расположение.

Но для чего же взрослые культивируют в ребенке чувство вины? А для того, что вина и есть тот самый инструмент, который помогает родителям и воспитателям добиваться от детей послушания. И несправедливые наказания, не сопоставимые с провинностью, взращивают у детей страх и тем самым сдерживают (хотя бы частично) их активность и возможные проблемы, от этой активности исходящие.

Наверное, я закончила класс третий, когда произошел случай, о котором сейчас расскажу. В памяти моей он запечатлен очень ярко. Летний лагерь. Деревянные домики, разделенные стеной на две части — девчачью и мальчишечью. Тихий час. В комнате нас около 10 девочек. Совершенно естественно, что уснуть в таких условиях не очень-то и просто. То одна что-то расскажет, то другая. Тем более что мы уж и не такими маленькими были, чтобы спать днем. Внезапно в комнату входит воспитательница. И хотя не спали все, крайняя оказалась я, потому что как раз в тот момент, как она вошла, я была не в постели, а прохаживалась меж рядами кроватей, сопровождая свой рассказ жестами. Оказалось, что такое поведение по правилам лагеря (или по мнению воспитательницы) было недопустимо, и меня наказали. В одной комбинации (в то время под платьем носили такие дневные шелковые сорочки) воспитательница вывела меня на улицу и заставила там стоять какое-то время, причем прямо под окнами комнаты, где жили мальчишки. Для меня это наказание было страшнее страшного. С самых ранних лет у меня было чрезмерное чувство стыда по отношению к наготе. Я готова была сквозь землю провалиться из-за того, что оказалась на улице полуголая, в одном нижнем белье. Но сейчас речь даже не о том, какой стыд и дискомфорт я испытала, стоя там. А о том…

Вот только прежде, чем продолжить, сделаю небольшое отступление. О критическом мышлении. Достаточно модный сейчас термин. Что же он означает? Способность анализировать происходящее, отделять объективное от субъективного (неоспоримый факт от чьего-то мнения), сомневаться и проверять, а не «брать все на веру». В «глубоком» детстве эта способность еще не развита. Дети пока не знают, «что такое хорошо и что такое плохо», и опираются на мнение взрослых (вспомни стих Владимира Маяковского про крошку сына, что пришел к отцу). И на их реакцию. Если сделал шаг влево и получил оплеуху, значит, поступил плохо. Считается, что активно критическое мышление формируется в дошкольном — младшем школьном возрасте. Но здесь все очень индивидуально. Зависит и от способностей ребенка, и от методов воспитания, которым его подвергают. Кто-то давит своих детей авторитетом, а кто-то помогает разбираться и понимать. Кстати, на стиль воспитания накладывают свой отпечаток «времена и эпохи», действующий менталитет. Бесспорно, что со временем воспитательный процесс становится мягче. Все-таки с психологией сейчас хоть коротко, но многие имеют знакомство. И нынешних детей воспитывают не в такой степени авторитарно, как воспитывали их родителей и тем более их бабушек и дедушек. То бишь нас. Но не буду говорить за всех. Про себя же скажу, что мне доставалось. И в угол ставили, и ремнем били (причем, извини за подробности, по голой жопе). И все это в глубоко дошкольном возрасте. За что? В чем я была виновата? История об этом умалчивает. Папы уже нет. Мама говорит только, что я была очень упряма, подробности не помнит. Видимо, потому, что не была инициатором наказания. Порку устраивал папа. Да, он был строг. И похоже, не всегда справедливо… Скорее всего, и упрямство мое состояло всего лишь в попытке отстоять свое мнение или выразить протест против наказания, который в то время от детей был недопустим. Сейчас, думается, ремень ушел из обихода. Ну или почти ушел — за все семьи, конечно, не поручишься. Но все же родители все еще прививают чувство вины за так называемое плохое поведение. Пусть и не с помощью ремня, а только через холодность и недовольство. Да, родители и таким образом могут добиться от своих чад послушания.

Но вернемся в 1970-е, в мой лагерь. Как ты уже понял, на тот момент критическое мышление у меня было слабовато. Что воспитатель был не прав, наказывая меня за естественную детскую непоседливость, я понять еще не могла. Потому и восприняла, что на самом деле ужасно себя вела. И уж само собой разумеется, что после того чувство вины было бы мне обеспечено при любом намеке на некрасивый поступок. Так и произошло. Где-то дня через три в лагере был пионерский костер на открытие лагерной смены, к которому каждый пионерский отряд подготовил свое представление: название, девиз, эмблему, песню. После выступления команд общая спевка: «Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы — пионеры, дети рабочих!» В общем, было очень весело. Мы с подругой решили продолжить веселье (или усилить) — накрывшись простынями, внезапно появиться у костра и вначале напугать всех, а затем рассмешить. Побежали в комнату за простынями. Очень торопились, чтоб не опоздать. И на обратной дороге я упала. И не просто упала, а прямо в лужу с грязью, на простынь, которую несла. Это была катастрофа! И не оттого, что не получилось напугать приятелей. А потому, что я нанесла вред лагерному имуществу. Это сейчас я улыбаюсь. А тогда мы побежали обратно, к уличным умывальникам (других удобств не было) и пытались холодной водой, под тонкой струйкой отстирать простынь. Но грязь буквально въелась в белую ткань. Теперь нужно было где-то ее высушить, чтоб никто не заметил. И еще лечь в кровать, чтоб воспитательница не обратила внимания, что простыни нет. Я чувствовала себя как преступница и очень боялась разоблачения. Следующий день облегчения не принес. Простынь высохла, но она была грязной! Что будет, если все обнаружится?! Я не смогла вынести груз вины. Когда через пару дней меня приехали навестить родители, я как-то сумела их убедить, чтоб меня забрали. Наверное, что-то плохое про лагерь наговорила. Это уже не помню. Не помню и как обошлось с простыней. Но точно обошлось. Видимо, я сдала ее в свернутом виде, так что грязь не была заметна.

Столкновения между естественными влечениями ребенка и желанием взрослых сдержать детскую активность (и тоже естественным) просто не могут быть единичными. И если родители или воспитатели освоили способ управления ребенком посредством привития вины, то, скорее всего, делать это будут регулярно. При каждом удобном случае. И тогда совершенно точно, что у ребенка произойдет закрепление реакции в виде виноватости, которая будет обеспечена ему на всю последующую жизнь при любой маломальской провинности.

Но бывает, что и разовый эпизод может спровоцировать хроническую виноватость. В том случае, если он сильно впечатлил ребенка. Думаю, так было с моей мамой. Я замечала за ней одну особенность — она практически не позволяла себе кушать что-то особо вкусное, деликатесное и т. п. Да, многие родители отдают детям лучший кусок. Но у нее с этим был прямо-таки перебор (подробности приводить не буду, поверь мне на слово). Однажды она рассказала мне случай из своего детства, который для меня пролил свет на эту ее особенность. Она была в семье младшим и поздним ребенком. Не удивительно, что ее баловали как родители, так и старшие братья и сестра. Как-то за ужином, когда у них гостила тетка, моя маленькая мама в четырех-пятилетнем возрасте доставала из общей чашки (а кушала тогда вся семья из одной чашки, что стояла в центре стола) самые хорошие кусочки мяса. И тетка очень резко оговорила ее. Что, мол, она себе позволяет, забирает одна лучшие куски. Сделала она это совсем грубо. Видимо, не была знакома с чувством умиления к ребенку. Своих детей у нее не было, а чужие, пусть даже племянники, не у всех вызывают нежные чувства. Скорее всего, это и явилось причиной того, что теперь хороший кусок буквально «застревал» у мамы в горле, вызывая чувство вины.

Конечно, в ее жизни могли быть и другие случаи, когда и родители в чем-то обвиняли (у мамы в принципе чувство вины сильно развито), но вряд ли это касалось питания. Тем более они ее сами в том и баловали (как могли по тому времени). В общем, мне видится очевидной связь между этим эпизодом ее детства и последующим самоограничением в «лучшем куске».

Но подобные случаи — это еще полбеды. Проявляться чувство вины от них будет пока что только эпизодически.

* * *

Мы становимся настолько прирученными, что уже нет нужды в дрессировщиках, ибо теперь мы сами дрессируем себя все теми же методами наказания и поощрения.

Мигель Руис

Настоящая беда — в перекладывании родителями на детей ответственности за собственное счастье. Помнишь, в прошлой книге мы разговаривали об ожиданиях пап и мам по поводу своих чад. Детям буквально вменяется в обязанность удовлетворение родительских амбиций. Им внушаются понятия, что они своими успехами должны радовать родителей. Вести себя так, чтобы ими можно было гордиться. Ты обратил внимание на слово «должны»? Да, так внедряется чувство долга. Но долг оправдывать родительские чаяния и надежды, нести за то ответственность приходит к ребенку вместе с тревогой, напряженностью и (опять же) чувством вины. Виноватость возникает, когда он нарушает установленные правила и игнорирует вмененные обязанности в пользу своих желаний и интересов.

Чаще же виновность прививается детям сразу по двум направлениям. Как за проступки, так и за пренебрежение свои долгом. Тем более что обе эти темы бывают связаны между собой. Например, если ребенок получил двойку, то он совершил плохой поступок (не выучил уроки). И вместе с тем поставил под угрозу родительские надежды на то, что он станет врачом.

Да в принципе оттенков вины может быть великое множество. Бывает и так, что ребенок совсем уж «без вины виноват». Когда ему в укор ставятся личные неурядицы родителей: мама из-за него не вышла второй раз замуж, сильно поправилась после родов, не сделала карьеру и т. д. Но дети в принципе не могут отвечать за поступки взрослых. Только наоборот.

Вернемся к родительским надеждам. Если всякий раз, когда поведение ребенка отклоняется от ожиданий родителей, они стыдят и обвиняют его, то тем самым просто загоняют в угол. Боясь наказания и холодности, дети (по большей части) готовы делать то, что от них хотят. Они начинают приспосабливаться к взрослым. Вырастая на вине, они становятся удобными. А удобно ли им самим? Вряд ли. Но это уже никого не волнует.

Довольные родители просто-напросто не понимают, что ребенок, приучаясь жить по навязанным правилам, перестает слышать себя и понимать свои истинные интересы. Что указанная ими верная дорога чаще всего уводит его в сторону от радости творчества. Что, воспитанный на вине, он со временем начинает ощущать себя должником перед всем миром. Что чувство вины с большой долей вероятности перейдет в хроническое, в ту его вредоносную разновидность, когда оно почти постоянно грызет человека, если он не оправдывает чужих ожиданий, если его действия (намеренные или даже ненамеренные, совершенные или только планируемые) не устраивают или могут не устроить кого-то из окружения. Что он может испытывать чувство вины и за несуществующие грехи. Просто так, на ровном месте, когда нет и намека на какой-то проступок.

Вспоминаю, как тяжело мне было переносить моменты, когда мама замыкалась в себе и молчала. Это сейчас я понимаю, что причиной ее плохого настроения была ссора с папой. А тогда, видя ее недовольство и обиду, мне казалась, что она недовольна мной. И я начинала испытывать вину, даже не зная, в чем она, — просто так. Помню такое же нездоровое чувство вины и у своей сестры. Как-то, когда она была совсем маленькой, может в трех-четырех- или пятилетнем возрасте, она заплакала и начала просить прощения у мамы. Оказалось, что она смотрела по телевизору какой-то концерт и подумала, что одна из певиц красивее мамы. Помню, как мы все тогда умилялись — как же сильно она любит маму. Безусловно, маму моя сестра любит, ее любовь и забота о маме проявляется постоянно. Но тот случай все же не про любовь, а про вину. Скорее всего, у многих найдутся подобные воспоминания из детства.

И беда в том, что такая реакция сохраняется на долгие годы. Или навсегда. Из единичных случаев возникновения чувства вины вырастает комплекс вины — совокупность внутренних понятий и мнений, которые и порождают виноватость на пустом месте. А если у человека возник комплекс вины, то он может испытывать это тягостное чувство с «завидной» регулярностью.

Критический мыслительный процесс вроде у взрослого человека уже и развился. Однако его опережает автоматическое мышление, которое происходит на основе заученных установок. И конечно, готовая мысль всплывет в уме много быстрее, чем та, которой еще предстоит сформироваться в ходе раздумья. А выглядит готовая мысль как-то так: «Супруг чем-то недоволен. Выходит, я плохо исполнила свой долг сделать его счастливым. Похерила свою ответственность. Значит, я виновата».

Когда мы с тобой изучали привычки, то уже коснулись «автоматизмов», которые за счет своей скорости, безусловно, очень нужны, чтобы мы не держали в голове все процессы своих навыков. Иначе нам бы пришлось читать по слогам, думать, как правильно построить предложение, прежде чем что-то сказать, и т. п. Только вот шаблонные программы мышления и поведения не в каждом случае уместны. И порой вместо пользы вредят.

Итак, автомысль «Супруг чем-то недоволен… Значит, я виновата» пролетает настолько мгновенно, что человек и осознать-то подчас ее не успеет. Но от нее успеет родиться эмоция вины. «Чувства следуют за мыслями так же непременно, как утенок за уткой…» — так написал тот же Дэвид Бернс (я упоминала о нем выше). И тут же добавил: «…но где доказательство того, что она знает, куда идет?» Да, где доказательства, что мысль была верная?