Бесплатный фрагмент - Чумной день

Чумной день

А во что… В кого веришь ты?

Пролог

Отречение

Он плакал… Навзрыд. Над мёртвым телом. Его рыдания с эхом разносились по тёмному лесу, заглушая треск сверчков. Его руки гладили по липким волосам и холодной коже. Её губы посинели. Лицо побледнело, а глаза остекленели. Дрожащей ладонью, боясь их разбить, как настоящее стекло, он прикрыл веки.

Она умерла у него на руках. Сбежала из дома в сторону болота. Он нагнал её на опушке леса и обнимал, пока хватало сил держать стремительно слабеющее тело. Она лежала на траве, мокрой от росы и слёз, и её последний шёпот всё ещё звучал у него в ушах: «Помоги… Помоги… Господи, помоги…».

Он вспугнул птиц, завыв как дикое животное. Он прижал кулак ко рту. Её не стало. Она умерла. Заболела и умерла. Он ничего не мог сделать. Никто не мог… Никто?

Его руки сами пролезли под её спину. Белое платье, надетое на ночь, было влажным. Он приподнял её, поправил светлые волосы, залезшие на глаза, и встал с колен, выдохнув пар в ночной воздух. До рассвета оставалось всего ничего — он успеет вернуться в деревню до того, как другие жители начнут просыпаться.

Пар изо рта слился с посеревшим воздухом, когда мужчина в чёрной робе, вспотев и шмыгая носом, донёс мёртвое тело до первых домов. В одном окне горели свечи. В другом трещал старый радиоприёмник. Он не оглянулся, когда скрипнула калитка. Залаяла собака.

— Михаил?

Он двинулся дальше, пересекая пустую центральную улицу, оканчивающуюся высоким деревом и тёмным колодцем под ним. За первой калиткой послышалась другая. Звякнуло ведро.

— Света? Это Света?

Женский голос огрел ухо и, материализовавшись цепкими пальцами, ухватил за локоть. Он дёрнулся, не оборачиваясь.

— Боже, Светик!

Женщина отстала. На её крики сбежались другие.

— Отец?.. — его позвал пожилой рыбак с удочкой. — Батюшка?

Он прошипел «Отъебись!», подтянув выскальзывающую из усталых рук Свету. Её ноги болтались, ударяя его по бедру.

— Боже мой, что же делается…

Ранние пташки, поздние пропойцы, разбуженные соседи собирались у своих домов, провожая отца Михаила взглядами. Иногда блестевшими в утренней зари, но чаще — хмурыми и удивлёнными. Они расширились ещё сильнее, когда он дошёл до единственного дома, где не скрипела калитка. Ею попросту было некому скрипеть. Он развернулся, задом откинув маленькую дверцу. Калитка со стоном покосилась, но устояла, припав к земле и освободив заросший сорняками проход. В последний раз глянув на жильцов — их рты создавали маленькие облачка и сливались с утренним туманом, тушившим свет в окнах и очаг горизонта, озарявшего на фоне домов полуголые деревья с готовыми распуститься почками на своих когтистых ветвях, — он отвернулся, зашагав дальше к двери, помеченной чёрным крестом. Распахнул её ногой, развеяв мрак не внутри, а снаружи, и вошёл боком, придерживая голову Светы. Ход закрылся, когда его ноги — две на полу, две в воздухе — пересекли порог. Заколоченные окна не пропускали утро, но внутри дома всё равно было светло. Здесь не было ни тени, ни мрака — даже от него, постороннего здесь, на голый пол, тщательно расчищенный, не падало ни размытого пятна, ни чёткого силуэта. Свет сам был тенью, притаившейся в углу. Притаившейся и тихо дышавшей, заполнявшей единственную комнату бледным паром.

Михаил уложил Свету на пол. Он вновь убрал волосы с мёртвого лба. Её лицо выражало покой, какой бывает у младенцев после родов. Она была такой тихой… Его Света, доченька, пылавшая в его жизни ярче его самого. Пылавшая, пока её, как тонкую свечку, не задула неизвестная болезнь.

— Ты… — Он сглотнул, подняв голову на восковую тень и тут же опустив к полу. — Ты можешь её вернуть?

Тень чуть выросла, от пола достав до потолка. Её отростки, похожие на руки, втянули когти и прислонились к стенам по бокам.

— Да, — послышался низкий утробный ответ со всех сторон.

Михаил снова сглотнул. Он осмелился посмотреть в угол. Пытался найти лицо и увидел очертание. Он подавил крик кулаком. С трудом проглотил очередной комок. Его лоб покрылся испариной, с носа капнул пот. Он утёрся чёрным рукавом и обратился дрогнувшим голосом:

— Тогда я согласен.

Тень накрыла его светом. Он заморгал, стряхивая слёзы и смешивая их с потом на щеках и подбородке. Ему захотелось снять робу.

— Отринь его, — потребовала ослепляющая тень.

— Его?

Белая тень-силуэт, похожая на ладонь, оттопырила длинный скрюченный палец, указав на его грудь.

— Лжебога, что ты носишь под сердцем.

Михаил перестал моргать. Существо или всего лишь его тень стояло над ним и ждало. Оно не моргало, если было чем. Смотрело и ждало. Михаил опустил глаза к Свете. Её губы так посинели… А щёки так неестественно посветлели. Кашлянув, Михаил потянулся к горлу. Он натянул цепочку и сжал кулак, вытащив её конец из-под ворота. Деревянный крест повис над полом в вытянутой руке. Воздух шумно заскрипел, застонали стены, и Михаил разжал пальцы, зажмурившись и стиснув губы. Крестик ударился с глухим стуком.

— Под сердцем и в сердце.

Длинный палец потянулся к Михаилу, и он подался назад, облокотившись на руку. Тень-контур ладони выжидающе замерла над трупом Светы. Покосившись вниз, Михаил наклонился обратно. Кончик костлявого ногтя коснулся его груди с левой стороны.

Пронзившая его боль вырвалась хрипом. Михаил схватился за сердце и попытался вдохнуть. Его словно ударили в солнечное сплетение. Он задыхался, видя, как та же коснувшаяся его рука опустилась на лоб его дочери.

— А… а-а… — пытался выдавить Михаил, сильнее сминая чёрную робу на груди. Что-то рвалось наружу. Из него. Он обеими руками схватился за грудь. Пытаясь удержать нестерпимую боль, означавшую жизнь и напоминавшую о ней.

Существо обеими ладонями коснулось головы Светы.

— Отринь ночь — прими день. Отринь ночь — прими день. Отринь ночь — прими день! — Утробный голос разносился повсюду. Он заполнял дом белым облаком. Паром, вызывавшим обильный пот. Заслонившим мёртвое тело и скрывшим контурную белёсую тень от кашляющего Михаила.

Он раскрыл робу и пальцами заскрёб по коже. Она горела там, где раньше билось сердце. Где раньше висел крестик. Где раньше жили вера и любовь.

Михаил с чужим ревущим вдохом прекратил попытки втянуть ртом удушливый воздух. Он поморгал, привыкая к яркому свету. Утёр лоб и пригляделся к полу. На нём сидело трясущееся тело, обхватив себя за плечи. Пар развеялся, втянувшись обратно в стены и потолок. Тень возвысилась над ними, не перекрывая свет, а наоборот, его даруя.

Михаил потянулся к дочке.

— Папа? — Света заморгала, увидев отца. Он обнял её и прижал к голой груди, не ощутившей ничьего тепла.

— Света. Светик мой.

Он закачался, прижимая её так сильно, что испугался ей навредить. Отстранившись, он вгляделся в её лицо. Губам вернулся розовый оттенок. Щёки покраснели. Волосы высохли и повисли, обрамляя лицо, как высушенные стебли кукурузы.

— Папа? — её шёпот сорвался, когда она посмотрела в сторону.

Руки, вернувшие её к жизни, поднялись.

— Встань, дитя моё.

Они разошлись, охватывая пространство вокруг и людей в нём.

— Встаньте, дети мои.

Михаил поднялся в обнимку с дочерью. Он не ощущал тепла, но точно знал: она жива, она здесь, она снова с ним. Света вернулась к нему благодаря ослепительной тени, долго обитавшей в одном доме и давно жаждущей выбраться наружу. На свободу.

— Да настанет день, — объявил их новый бог, устремив свои пустые глаза на дверь.

— Да настанет день, — вторил ему Михаил, прижимая холодную дочку к пугающе тихой груди.

— Да настанет день, — повторили все вместе, и день действительно настал.

И ему не было конца.

Глава 1
Поход

Она помахала перед ним картой.

— Посмотри сюда.

Он вздохнул, убирая бесполезный телефон, ловивший блики от солнца, но не сигнал.

— Видишь? Не зря взяла. — Она расстелила карту с разноцветными тонкими пересечениями и широкими зелёными пятнами на красном капоте взятого напрокат жигуля. — Ты со своим дохлым GPS только глаза себе портишь, Вадим.

— И это говорит мне человек, не расстающийся с камерой телефона.

Вадим наклонился к капоту, потянув к нему ладонь и тут же отдёрнув из-за нагретого солнцем металла, и встретился с насмешливым взглядом.

— Для работы камеры сеть не нужна, — заметила она и улыбнулась из-под короткой чёлки, скрывавшей лоб и заканчивавшейся ровно у подведённых чёрным бровей. — Как и для бумажной карты.

Он снова вздохнул и оглянулся на чистое поле одуванчиков и других цветов, где в паре десятков метров от машины высилась фигура с поднесёнными к лицу руками.

— Да, Ян, спасибо тебе, что продолжаешь жить в прошлом веке.

Вадим прикрыл козырьком из ладоней глаза.

— Там вообще-то вышки, — он пальцем показал Яне на высокие серые конструкции вдали, возвышавшиеся над цветастым полем. — Связь должна быть. Тем более нас заверили, что тут всё должно ловить.

Яна выпрямилась, откинув чёлку. Она тоже посмотрела на далёкие вышки.

— Да они давно проржавели. Кому они здесь нужны? Здесь глухомань, Вадим. Мы для чего вообще сюда поехали?

— Поснимать тебе влоги… — вставил Вадим, опустив взгляд на стоявшую к ним спиной фигуру.

— Ага, — не стала спорить Яна, сложив на груди руки. — И побыть вдали от цивилизации. Устроить незабываемый трип для… Для всех нас.

Она не сказала этого вслух, но невольная пауза напомнила Вадиму их основной предлог отправиться к чёрту на кулички. Тот сейчас стоял, неотрывно приложившись к биноклю, посреди поля и их не слышал.

— Ладно, — Вадим развернулся к машине, — давай хоть поймём, где мы. Далеко ещё до этой деревни?

Яна вернулась к карте. Она поводила по ней красным ногтем. Закусила губу такого же цвета, пристально изучая прерывистые коричневые тропки, извилистые серые дороги с колеями, оставшимися здесь, по мнению Вадима, от допотопных телег и повозок, и пушистые зелёные леса, иногда перемежавшиеся синими облачками, обозначавшими водоёмы.

— Ну, мы недалеко отсюда. — Она (наугад, рассудил Вадим) тыкнула на широкую полосу шоссе, откуда они свернули полчаса назад и застали самый жаркий полдень посреди чистого поля, не доехав даже до богатого тенями леса. — А деревня… — её палец отправился дальше, мимо условных полей, рек и озёр. — Рядом с болотом, — договорила Яна, убрав от карты палец.

Болот на карте не было. Вадим тихо хмыкнул. Он снова потянулся к телефону.

— А она вообще существует? — спросил Вадим, лицом утыкаясь в сложенные ковшом бликующие ладони. — Деревня эта? Как она там?..

— Очаг, — со вздохом ответила Яна, постучав по карте пальцем. — Чудо-деревня, где…

— … «Освобождаются сердца и исцеляются тела», — величаво подхватил Вадим, морща лоб. — Ты где это сектантское объявление нашла?

Он посмотрел на Яну, и та вскинула брови:

— Не поверишь, Вадик, в интернете.

Он хмыкнул, возвращаясь к телефону. Мобильная сеть по-прежнему не работала. Вадим не мог ни определить местоположение, ни с кем-нибудь связаться. Последние написанные в их общий чат «Фанаты собачьего лая» (название выбирала Яна) сообщения продолжали гореть красным перекрестием с надписью «Не отправлено».

«Свернули с шоссе», — напечатал он за рулём, не проверив отправку, в ответ на просьбу держать в курсе двух отставших друзей.

— И ты смотри, не скажи «сектантское» при Нике.

Вадим убрал в полосатые спортивки телефон и ответил на многозначительный взгляд Яны:

— Не скажу и не напишу — связи нет, она с братом даже не поймёт, где мы.

На слове «братом» уже он со значением приподнял брови. Яна усмехнулась.

— Не переживай. — Она с треском сложила карту. — Я более чем уверена, что Арс захватил с собой целый путеводитель. — Яна засунула карту в задний карман джинсовых шорт и вздохнула. — И где Щербаковы, когда они так нужны? — Она, щурясь, уставилась на Вадима, и он пожал плечами:

— Там же, где и интернет.

Яна фыркнула и обошла машину, встав у задней дверцы.

— Ладно, давай будить нашего Ромео. — Она постучала по стеклу, где образовалось серое облачко от чужого дыхания. — Подъём, Рома! За руль пора!

Курчавая голова шевельнулась, волосами затерев облачко, и осталась на месте.

— Не слышит. — Нагнувшийся к стеклу Вадим выпрямился. — Или притворяется, актёрище.

Яна ещё раз постучала красными ногтями:

— Ау! Вадим нас всё утро вёз, а ты дрых! Вставай давай!

Рома опять шевельнулся, послышался неразборчивый стон, и Вадим скрестил на груди руки.

— Может, скажем, что Ника здесь? — прошептал он Яне. — Сразу выпрыгнет.

Яна смерила его удивлённым взглядом из-под бровей:

— У тебя нет сердца, Вадим.

Он шумно вздохнул, опуская руки.

— Ага, как и интернета, — пробубнил себе под нос и обернулся к полю. Он рупором сложил ладони: — Кир! Кирилл!

Сзади раздался щелчок и глухой грохот. Рома опять застонал и внезапно закашлялся.

— Яна! — воскликнул он, поднимаясь. Яна стояла у раскрытой задней двери с разведёнными руками. — Я вообще-то не спал!

Она засмеялась, и окружённый пылью Рома отряхнулся одной рукой, другой прикрывая рот.

— Довольно мягкосердечно, — оценил Вадим, покосившись на Яну, и повернулся обратно к полю. Одинокая фигура его не слышала. Он позвал вновь и, так и не дождавшись реакции, сказал всё улыбавшейся Яне и сильно вспотевшему Роме, уже садившимся в нагретый, как печка, жигуль, что быстро сходит за Кириллом.

Он вприпрыжку сошёл с песчаной дороги, заросшей травой между светлыми проплешинами от колёс (и, возможно, копыт), и неспеша зашагал по цветам. Вадим, отмахиваясь от жужжащих насекомых, залетавших чуть ли не в самое ухо, старался не мять стебли, не портить вид, и одной рукой, прочерченной венами от кисти со смарт-часами, на время ставшими просто часами, до бугра мышц под рукавом футболки, мягко касался разноцветных бутонов. Он дышал полной грудью и нагнулся, носом потянувшись к особенно ароматному цветку. Его отдёрнул автомобильный гудок, заглушивший нескончаемое звонкое жужжание.

— Давай быстрее! — крикнул Рома в опущенное стекло, и Вадим показал большой палец.

Он демонстративно пошёл медленнее. Гудок ещё пару раз повыл, но ни до него, ни до Кирилла не достучался.

— Марафонец, блин! — донёсся голос Ромы, и Вадим помахал рукой:

— Тише едешь — дальше будешь!

Он отошёл достаточно далеко, чтобы не слышать наверняка последовавшие за этим остроты Яны или Ромы, слишком ленивых и для утреннего бега, куда он их часто звал, и для долгих криков. Вадим, убрав в карманы руки, доковылял до Кирилла. Он вытащил одну, дотронувшись до плеча друга:

— Бу! Испугался? Не бойся, я друг, я тебя не обижу.

Кирилл потянул за провод наушники с играющей песней Егора Летова «Отряд не заметил потери бойца». Кирилл был тем ещё ретроградом. Недаром он поладил с Яной.

— А? — Он повернулся с биноклем в руках и улыбнулся. Вадим тоже натянул улыбку, хотя с трудом: смотреть на Кирилла было больно. Глаза — ярко-зелёные при здоровом цвете лица — совсем провалились в темноту мешков под ними. Его острые скулы могли порезать чью-нибудь ладонь, пожелавшую стереть со впалых щёк, обсыпанных прыщами, пот или смахнуть прилипшую ко лбу и вискам русую чёлку.

Вадим не удержался и спросил, забывая про машину и опять прозвучавший вдали гудок:

— Как ты себя чувствуешь?

Кирилл снова улыбнулся, как обычно на такой вопрос поджав губы и покачав головой.

— Не поверишь, — сказал он, и Вадим, чуть скривившись, действительно не поверил, — на удивление неплохо.

Такое Кирилл говорил неоднократно — и каждый раз позже ему становилось ещё хуже. Даже врачи разводили руками: мол, лекарств больше нет, не привозят, а своих нет, как и больных (официально), платите или молитесь. Они — обычные студенты Института кино и телевидения с факультетов режиссуры и драматургии (или, как Рома, театрального училища) — выбрали второе, почти буквально, отправившись на кудыкину гору в надежде найти чудесное исцеление, о котором ходят слухи, дошедшие до Яны, раз обычного, не чудесного, нет и не было никогда. В надежде, но не с верой, ведь все всё понимали, за исключением разве что Ники, в противовес своему убеждённому атеисту-брату бывшей истово верующей. И в Бога, и в невероятные чудеса, в которых так нуждался Кирилл, угасавший прямо на глазах. Всего неделю назад он выходил с Вадимом на пробежку, а сегодня выглядел так, будто не спал все 7 дней. Хотя, возможно, так и было. Кирилл, конечно, не учился в меде, как Ника, и с тамошней бешеной нагрузкой не сталкивался, но ему было хреново и без неё — он, едва справлявшийся с камерой в вузе, едва нашёл силы поехать с ними в деревню.

Официально (и по мнению Яны, ставшему консенсусом): бюджетно отдохнуть и отвлечься перед сессией. Согласно Нике: обрести спасение. На взгляд Вадима: попрощаться. Он выдавил ответную улыбку и сменил тему разговора, кивнув на бинокль в руках Кирилла:

— Разглядел что-нибудь?

Кирилл развернулся в сторону вышек.

— Они давно заброшены, — резюмировал он, поднося бинокль к глазам. Стёкла запылали белым, и вставший рядом Вадим прищурился на неясные металлические конструкции, издалека похожие на оплетённые паутиной столбы. — Заросли́ все, где-то проржавели… Но советские знаки сохранились неплохо. Серп и молот прям сияют. Такой кадр пропадает.

Вадим вскинул брови.

— Они такие старые? — Он обернулся на красную, в цвет герба СССР, машину. Стоявшая за ней Яна помахала руками. Он махнул в ответ, мысленно прося ещё подождать. — Ну мы точно во времени перенеслись…

Кирилл резко закашлялся, и Вадим придержал согнувшегося друга за плечи.

— Точно всё в порядке? — уточнил он, и Кирилл улыбнулся в кулак.

— Конечно. У меня только… в ушах звенит. Наверное, от наушников. Слишком громко слушал.

Он почесал уши и вопросительно посмотрел на Вадима: а у тебя? Вадим ничего не слышал, если не считать жужжания мух, комаров и не менее раздражительного гудка жигуля.

— Да сейчас! — крикнул он, махнув рукой, и пропустил Кирилла вперёд.

Тот не убирал кулака ото рта, возвращаясь к дороге. Вадим хлопнул себя по уху, где пролетела назойливая мошка. Если подумать, их жужжание немножко походило на звон… Он прочистил правое ухо, подёргал головой и обернулся на вышки. От солнца там что-то бликовало. Валим прищурился. Мимо уха опять пролетела звенящая муха, и он снова задёргался. В сотый раз повторился гудок, и Вадим, вновь посмотрев на вышки и не заметив прежний померещившийся от жары блик, повернулся обратно. Рома так скоро сломает гудок. Он нагнал Кирилла и, поддержав друга на небольшом подъёме, помог ему забраться в жигуль.

— Ну наконец-то, голубки, — Яна уселась впереди, громко хлопнув дверцей и высунув блестевшую красным маникюром ладонь из окна. — Только я не поняла, где мои цветы? Целое поле, а вы ничего не нарвали. Мужчины, называется.

— Арс нарвёт, — пробурчал Рома и завёл мотор. — Показывай дорогу, штурман.

Яна нехотя нагнулась, доставая из заднего кармана карту и щёлкнув по носу покосившегося Рому. Она разложила её прямо на лобовом стекле, создав благостную тень.

— Пока прямо.

Рома хмыкнул, потирая нос, но промолчал. Вадим не знал, как именно и доберутся ли они вообще, но за рулём теперь сидел не он и об этом можно было не думать. Он краем глаза следил за Кириллом и смотрел по сторонам, прикидывая, как их отыщут Арсений с Никой. Яна, конечно, в чём-то была права: Арс наверняка подготовлен лучше них. Они с Никой вообще часто действовали как дрим-тим: если сестра может без проблем в случае чего наложить шину, то именно брат захватит с собой всё необходимое. Пока остальные — Вадим и Кирилл — настроят свет и всё как следует запечатлеют, Яна пропишет всем слова, а Рома сыграет, собственно, раненого. Насколько убедительно — решит самый дотошный зритель в лице Арсения. Если, разумеется, сумеет их найти.

Из мыслей Вадима выдернуло бормотание Ромы, сбавившего ход и опустившего окно, поднятого на манер соседнего из-за выросшей на высокой скорости пыли:

— Гремит что-то? Слышите?

Он, потирая ухо вздрагивающим, как машина на ухабах, плечом, обернулся к Вадиму, и тот, покосившись на такого же озадаченного Кирилла, нахмурился, вслушиваясь. За приглушённым урчанием двигателя Вадим уловил только знакомое жужжание.

— Звенит, — заметила чесавшая ухо Яна, тоже посмотрев назад. — В капоте? — Она обратилась к Роме.

— Ну, в багажнике ничего такого нет, — вставил Вадим, лично (совместно с Арсом) собиравший им специальное снаряжение, всегда уместное вдали от цивилизации. — Если только…

Кирилл подался вперёд, уже открывая рот, как его и Вадима оборвал оглушительный вой, взорвавшийся в барабанных перепонках роем звенящих сирен. Машину тряхнуло. Завыл гудок. Вадим согнулся, зажимая уши. Он оглянулся на тоже сложившегося пополам Кирилла. Его рот был открыт, но крика Вадим не слышал. Только жужжащую сирену, надрывающийся гудок и визг крутящихся колёс, потерявших управление.

— Рома! — прорвался голос Яны, и Вадим ударился головой в кресло. Яна вскрикнула, разбилось стекло, и Вадима тряхнуло назад.

Голова загудела вместо вставшей машины. Теребя макушку, Вадим другой рукой коснулся уха. Из него ожидаемо — после такого раздирающего голову звука — текла кровь. Размазав её по пальцам, он позвал Кирилла. Если тот и отозвался, Вадим не услышал. Он проморгался и потянулся к раскинувшейся на заднем сиденье фигуре. Кирилл шевельнулся. Вадим показал ему большой палец, тот кивнул и остался в машине, пока Вадим открыл дверцу и выбрался наружу. Капот дымился — пар заслонил дорогу вместо пыли. Помахав ладонью перед носом и пройдя дальше, Вадим очутился в тени дерева, внезапно выросшего посреди капота. И кое-чего ещё. Он зажал рот рукой, хотя если бы и закричал, вряд ли бы услышал. Звон в ушах не проходил. Он потянулся к лежащему на капоте телу с красными, как маникюр, руками, обнявшими заменившее шею дерево, и отшатнулся, вновь схватившись за уши. Вместо сирены раздался писк. Он упал на колени и раскрыл в немом реве рот. Когда выпрямился, часто заморгал. Тело исчезло. Дерево, окутанное паром, сдвинулось, прижавшись к только смятому, а не развороченному капоту вплотную.

Писк стих, и возвращающийся слух оповестил Вадима об открывающейся дверце и заставил отойти, освобождая дорогу. Яна вышла, дрожа всем телом. Её ногти — красные, как и до этого, — впились в кровоточащую голову. Она ошалело оглядела машину и Вадима.

— Блядь, — выдохнула она, и Вадим скорее прочитал по губам, чем разобрал её хриплый шёпот. Он не спускал глаз с её раны. Яна сильно ушибла лоб о ветровое стекло в момент столкновения.

Как и Вадим, от контузии страдавший кратковременными галлюцинациями. Он посмотрел назад, на дорогу, по которой они ехали, пока не лишились слуха, машины и смысла продолжать путь. Яна пошатнулась, и Вадим подскочил к ней. Она вскинула руку, застонав.

— Вот же сука, — пробормотала Яна, облокотившись на машину. — Рома, блядь! — Она беззвучно ударила по крыше. — Приходи уже в себя! Мы тут вообще-то в аварию попали.

— Из-за меня, что ли? — послышался слабый голос вслед за дверным щелчком.

Роме тоже досталось — он приложился правым глазом к рулю, и теперь тот не открывался. Вадиму и Кириллу на задних сиденьях ещё повезло — отделались шишками и короткой потерей слуха. Они — Вадим так точно — могли обойтись без экстренней помощи, а вот Яна выглядела совсем плохо. Кровь на лбу не останавливалась. Она залила маникюр и ручейками потекла с локтей. А в багажнике не было полноценной аптечки — Вадим взял только антибиотики и прочие лекарства вместе со спреями от насекомых, не предполагая серьёзных увечий, да и не зная азов первой помощи. Он, в конце концов, учился на режиссёра, а не медика.

И где Щербаковы, когда они так нужны?! Где, блин, Ника? Где, блин, они?! Машина в хлам. Как теперь назад идти? Что вообще делать?

Ответ — всего один — на все вопросы внезапно дал вылезший Кирилл, державшийся, как и все, за голову:

— Дым.

Сначала Вадим решил, что он про капот. Надо убираться подальше от машины, пока там что-нибудь не взорвалось. Однако, разглядев, куда трясущейся рукой указывал Кирилл, он прищурился и обошёл жигуль сзади, выйдя из-под тени дерева. Вадим прикрыл глаза ладонью и всмотрелся на зелёные верхушки теперь близкого леса. От него в ясное синее небо тянулась серая струйка. И вправду дым. Кто-то жёг костёр? Или топил дом.

Вадим опустил руку.

— Деревня, — выдохнул он, встретившись взглядом с Кириллом. Тот тяжело дышал, гладя себя по груди.

Нет, далеко они не уйдут. А уходить надо — скрыться от жары в лесу, поискать помощи, что-нибудь предпринять. Вместе — Вадим не сомневался — они придумают, как помочь Яне. У них имелись палатки и сменная одежда. Была еда и достаточно воды. Они справятся. Вадим повернулся к Яне.

— Идти можешь?

Та оторвала ото лба липкую ладонь и скривилась.

— Могу, но не хочу.

Вадим кивнул и перед тем, как подойти к Яне, проверил Рому. Он, согнувшись, убрал одну руку от колена, изобразил крюк указательным пальцем и улыбнулся:

— Как думаешь, мне пойдёт повязка на глаз?

Вадим махнул и перешёл к Яне. Рома с Кириллом, взявшие из багажника самые необходимые вещи (палатки и еду с водой), пойдут впереди — хромой поведёт слепого, пока Вадим понесёт Яну. Он взял её на руки, подивился, насколько она лёгкая, и тут же опустил в ответ на замечание: «Я тебе невеста, что ли?». Она забралась ему на спину — всё ещё очень лёгкая — и, уложив невесомый подбородок ему на правое плечо, задала всех мучавший вопрос:

— Это что за хрень нас оглушила?

Никто не ответил. Вадим чувствовал засохшую корку на ухе. Вместе с ещё жидкой кровью, натекавшей от Яны ему на футболку. Он поджал губы и покрепче обхватил ноги Яны. Странно, но он совсем не чувствовал веса. Должно быть, сказывался адреналин. Очень скоро он вырвался вперёд и первым, под облегчённый вздох Яны, вошёл в лес. Тень обдала прохладой. Он тоже вздохнул и, дожидаясь Кирилла с Ромой, искоса глянул на часы. А потом наверх, на сиявшую отражённым золотом зелень. Странно: солнце всё ещё висело в зените, хотя по времени уже должно было клониться к западу.

Впрочем, об этом — как и о непонятном вое — можно было подумать потом.

— И куда дальше? — спросил Рома, перекладывая свёрток с палатками в другую руку. Он огляделся. Верхушки деревьев скрывали дым.

— Ищем болото, — подсказала Яна. — Если это дым из нашей деревни, то рядом должна быть топь. Идём дальше, — вздохнула она, и Вадим повёл всех за собой.

Кирилл с Ромой отстали, когда он и Яна вышли к мутной зеленоватой глади.

— Ага! — воскликнула заметно оживившаяся Яна. — Мне даже не нужны карты!

Вадим, вздыхая, по очереди встряхнул руками. Яна сильнее прижалась к его спине.

— Как сказала бы Ника, «ищите и обрящете», — усмехнулась она, и Вадим тоже улыбнулся. Было приятно чего-то достичь. Только вот чего?..

Они подождали Кирилла и Рому и принялись обходить болото. Яна предлагала идти вброд — естественно, мочить ноги-то не ей, — но Вадим двинулся в сторону: на правах носильщика. Рана на лбу Яны перестала кровоточить и с застывшей бурой коркой больше походила на поверхностную ссадину, так что по итогу Вадиму стало больше жаль свою футболку. Она ведь белая… Была.

Продираясь в чаще, Вадим запыхался. Без рук, занятых ногами Яны, ветки хлестали его по лицу, кусты цеплялись за штаны, листья шуршали по голове. Он часто оглядывался, проверяя отстающих — благодаря его жертве, поцарапанным щекам, избитым ногам, Роме и Кириллу — в особенности ему — путь давался чуть легче. Дожидаясь друзей, Вадим каждый раз проверял часы. Цифры неизменно менялись, однако темнее в лесу не становилось. Солнце даже сквозь листву так и пекло макушку. Он хмурился, задирая голову.

— Слышишь? — его отвлекла Яна. Он повернул голову и заметил, как она к чему-то прислушивается, выгнув шею. Она повторила вопрос, и Вадим помотал головой.

— Что слышишь? — уточнил он, и Яна закусила губу.

Недалеко шуршали ветками и бубнили себе под нос Рома и Кирилл. Иногда скулёж первого заглушался кашлем второго. Вадим каждый раз вскидывал в их сторону голову. Как сторожевой пёс на чуждый звук. Его не смущало подобное сравнение. Слишком уж хрипло кашлял Кирилл. Ему не хватало дыхания. Им нужно остановиться, и плевать, что они ещё не вышли к деревне, в чьём существовании Вадим вновь сомневался. Ну видели они дым, и что? Это мог быть костёр других путников или охотника. Почему сразу деревня? И вообще, не росли бы тогда по небу несколько струй дыма? Деревня же — это не один дом…

Да, об этом стоило подумать раньше.

— Опять этот звон!.. — застонала вдруг Яна, и Вадим встрепенулся.

Она с силой слезла с него, слабо, неощутимо пихнув в бок, и зашаталась, обхватив голову руками. Вадим придержал её за локти, оборачиваясь при этом на всё не появлявшихся из чащи Кирилла и Рому.

— Ты не слышишь? — Яна, морщась, глянула на Вадима исподлобья.

Он снова помотал головой и тогда всё-таки услышал — целую высокую трель, ударившую по ушам хуже аварийной сирены. Сквозь неё он различил надсадный кашель и крик.

— Кирилл!

Он рванул назад. Споткнулся и приложился виском о сук. В глазах потемнело. Вадим встал на одно колено и очень постарался не потерять сознание. Он проморгался и сощурился: темнота не прошла. Лес внезапно посерел. Листва наверху потухла.

— Кирилл? — недоумённо позвал он, и ему ответил Рома:

— Здесь!

Вадим пошёл на голос и, приближаясь, расслышал, как кого-то рвёт. Полусогнутый Кирилл стоял, приложившись предплечьем к дереву. Ругавшийся рядом Рома листьями оттирал штанину. Один лист намертво прилип и к розовой футболке.

— Ну новые совсем!

Вадим его проигнорировал. Он подошёл к Кириллу и аккуратно коснулся дёргающейся спины.

— Всё хорошо, всё хорошо — прошептал он, другой рукой потирая ушибленный висок. Его донимал звон, но после такого удара это было нормально. — Всё хорошо, — повторил он в третий раз, так и не поверив себе же.

Всё ли? Они посреди леса. Кириллу плохо. Машина вдребезги. У них ни связи, ни нормальной карты. И ещё Яна осталась одна…

Вадим оглянулся, щурясь, и покосился на своё правое плечо. В полумраке футболка белела… Но не краснела. Он потянулся к плечу рукой, и перед глазами возник образ дерева, разорвавшего капот жигуля. С битыми осколками стекла, окружавшими вылетевшее с переднего кресла тело…

Вадим мотнул головой. Он сжал кулак и обернулся к Кириллу.

— Я к Яне.

Кирилл что-то пробормотал, отплёвываясь, и Вадим ринулся через кусты. В глазах ещё рябило после удара. Уши болели от звона.

Он выбрался из чащи и замер, часто заморгав. Звон усилился, и небольшую поляну, где в красном лежала Яна, заполонил свет. Он вырос снизу — не сверху — и заставил Вадима заслониться рукой, как от прожектора.

Рядом с Яной возникла сгорбленная фигура. Такая белая, что Вадиму пришлось привыкнуть к её свету. Он шагнул ещё, хрустнув веткой, и фигура выпрямилась, став сильно выше и… Не правильнее. Длинные, чуть изогнутые руки плетьми повисли вдоль длинных же выпуклых бёдер. Вытянутое туловище — голое и как будто полое — чуть надулось, когда непропорциональная фигура вдохнула. Она подняла руки — кривыми ладонями кверху — и раскрыло рот, сиявший чистой белизной. Он ослепил и скрыл очертания головы — почти человеческой, если не считать отростков на макушке, похожих на рога.

Вадим прижал ладони к ушам. Изо рта твари завыла сирена. Вадим закричал сам, но глухо. Он опустился на колени и зажмурился, не вынося яркого — как солнце — света.

— Отринь ночь — прими день, — раздался вдруг утробный голос, ветром пронёсшийся по волосам Вадима и зашептавшим листьям, повторившим призыв как эхо, и всё стихло.

Свет — ослепительно белый — исчез и уступил свету привычному, солнечному, по-прежнему сочившемуся сверху. Вадим медленно встал. Позади послышалось движение, но он не обернулся, не спуская глаз с Яны. Она лежала на земле, не двигаясь. Вадим сел рядом и коснулся её лба — холодного, как у трупа. Вадим отдёрнул руку. Яна открыла глаза.

— Отринь ночь — прими день.

Вадим отшатнулся, припав на руки, разинув глаза. Подоспевшие Рома и Кирилл накрыли его тенью.

— Ты чего кричал? — спросил Рома, тяжело дыша.

Вадим медленно перевёл на него немигающий взгляд. Кирилл держался за грудь, другой рукой хватаясь за плечо Ромы.

— Он просто в шоке от моего нового макияжа. — Яна привстала, растирая свой кровавый рот. — Тебе ещё повезло, что у тебя синяк.

Рома скривился, мигнув одним глазом.

— Что-то я не чувствую себя везунчиком, — заметил он, опустив глаза на грязную штанину. Кирилл тихо извинился, потоптавшись на месте.

Вадим не вставал. Он хмуро смотрел на Яну, пытаясь понять, что она имела в виду. Та отвечала ему вопрошающим взглядом.

— У меня что-то с лицом, да? — вновь пошутила она, и Вадим поджал губы.

Нет, он слишком сильно ударился головой. Второй раз. Он грузно поднялся, почёсывая висок, где уже накипала шишка.

— Привал, — выдохнул он себе под нос, и его не услышали. — Привал, — повторил Вадим громче, прочистив горло. Он поднял указательный палец на Кирилла, не могущего никак отдышаться. От груди его ладонь, сжавшаяся в кулак, переместилась к почерневшему рту, и Рома поспешил чуть отстраниться.

— Нам, — Вадим опустил палец, — нужно перевести дух.

— Поддерживаю, — протянул Рома, тоже следивший за Кириллом. — Я проголодался.

Его поддержала Яна. При упоминании еды в животе заурчало и у Вадима. Вообще — если верить часам — уже давно было время ужина. Хотя по застывшему в одной точке солнцу так не скажешь.

Решено: они расположились прямо на поляне. Вадим с Ромой поставили палатки, а Кирилл, под всеобщий скепсис, занялся их съестными припасами. В основном консервами, но на случай возможного разведения костра они взяли с собой кастрюльку и термос, куда можно было налить чай или лапшу быстрого приготовления. С костром никто возиться не стал, и вскоре в щурившихся лучах солнца на поляне блестели скомканные фантики от батончиков и шоколадок. Съев целых два больших «Сникерса», Вадим принялся убирать за всеми мусор. Рома с Яной принялись аплодировать под каждый его наклон, и смяв охапку пустых пачек, он демонстративно закинул всё в палатку первого. Ромео вскочил, возмущённый до глубины души.

— Да почему сразу в мою-то?! Яна тоже хлопала!

Вадим вздохнул, садясь обратно у своей палатки, где, съев всего одну палочку «Твикс» (в качестве ещё одного извинения отдав вторую обрадовавшемуся Роме), успел улечься сильно вспотевший Кирилл, несмотря на погоду, одетый в джемпер с непрозрачными рукавами.

— Ей и так досталось, — сказал Вадим, покосившись на Яну.

Та с завидным аппетитом улепётывала вторую плитку «Риттер Спорт». Услышав Вадима, она с утрированным «Ах!» картинно приставила руку ко лбу. Это вызвало слабую улыбку. Рома успокоился и тоже сел, обхватив себя за колени. Он зевнул, и Вадим в сотый раз проверил часы.

— Что-то странное с этим лесом, — пробурчал он, встряхивая кисть. — Если верить часам, скоро ночь, а солнце как светило, так и светит.

Вадим посмотрел наверх, и Рома повторил за ним, потянувшись к карманам. Он достал телефон и озадаченно хмыкнул.

— Часы сломались? И телефон?

Вадим пожал плечами:

— Или солнце. Или мы.

Он не был уверен насчёт самого очевидного — технического сбоя. У всех разом, всех устройств… Мало ли, в аварии пострадали не только люди. Однако в пользу необъяснимых странностей говорила их общая усталость. Проснулись они рано, весь день в дороге, знатно вымотались и стали часто зевать, несмотря на прилипшее к небу солнце. Им требовалось поспать в любом случае. Восстановить силы и уже на свежую голову решить, как быть дальше. Вадим больше не хотел искать деревню. После всех галлюцинаций, вызванных стрессом, ударами, аварией, да чем угодно, он желал лишь одного — выйти на дорогу, дойти до шоссе и поймать попутку до больницы. Всё. Никаких чудесных спасений. Только тяжёлый поход назад в цивилизацию, где удастся написать Арсу и Нике и получить адекватную помощь. Не Кириллу, так Яне. Вадима всерьёз беспокоил её лоб. Она потеряла много крови. И он всё никак не мог выбросить из головы видение рассечённого деревом тела…

Вадим встряхнулся, сосредотачиваясь на том, что сейчас: на сильно уставших друзьях.

— Давайте поспим, — предложил он и после недолгого спора с Ромой, скептически пялящегося вверх, залез к себе в палатку.

Прежде чем лечь, Вадим потрогал горячий лоб Кирилла. Тот не спал, но отвечать не стал. Было видно, как Кирилл себя чувствует — плохо, очень плохо. Он трясся, до подбородка натягивая спальный мешок, и не открывал трепыхавшихся, как при кошмаре, век. Вадим понаблюдал за ним, кусая губы, и лёг поверх спального мешка, положив под бок друга бутылку с водой.

Когда он очнулся — или открыл глаза, неясно когда и на сколько закрытые, — Вадим обнаружил только её. Соседний спальный мешок опустел. Вадим вскочил, пощупав его внутри и не ощутив уже испарившегося тепла. Кирилл не вышел в туалет — он понял это до того, как позвать его и услышать только приглушённый стон сонного Ромы. Его курчавая голова высунулась из палатки вслед за другим откинутым подолом, откуда показался красный лоб Яны.

— Что такое? — спросила она, и Вадим схватился за голову.

— Кирилл пропал.

— Как пропал?

Он не знал, но предположил худшее: Кирилл исчез не случайно. Как уже было, когда Вадим проснулся посреди ночи в общаге и заподозрил неладное, заметив выдвинутый ящик тумбы у пустой расправленной соседней кровати, где хранились запасные станки.

— Нам нужно к машине, — сказал он и бросился к Яне, остановившей его руками.

— Что? Зачем? — Рома, как всегда, не хотел никуда идти. Вадим отмахнулся.

— Верёвка, — бросил он и пустился в чащу леса.

Кроме еды и палаток Вадим захватил с собой альпинистское снаряжение. Поход ведь. Не в горы, но… Что «но»? Зачем ему в лесу скальники, крючья и шнуры? Незачем, если только не использовать их как-то иначе.

Вадим ускорился, срывая листья и ломая ветки. Он бежал по памяти и благодаря проложенной им же тропе быстро вернулся к дороге. Он уже видел красный жигуль, когда замедлился и присмотрелся ещё. Издалека машина казалась меньше. А остановившее её дерево, растопырившее полуголые ветви как крючковатую лапу, наоборот, больше. Вадим почесал зазвеневшее ухо и снова побежал быстрее. Из-за дерева торчали руки или ему только так показалось. Он поморщился, расслышав знакомое жужжание, и встряхнул головой, избавляясь от видений. Справа, вдали, по-прежнему росли костлявые вышки.

Добежав до машины, Вадим громко застонал. Багажник оказался открытым. Он знал, чего там будет не хватать, до того, как заглянул внутрь.

— Верёвка, — повторил он и согнулся пополам, стиснув колени.

Ни верёвки, ни Кирилла Вадим не нашёл. Только разбитую машину, переставшую дымиться, и одинокое низкое дерево. Слишком низкое, если вспомнить про первую пропавшую вещь.

Вадим повернулся к лесу. Он лихорадочно думал, осматривая глухие к его мольбам зелёные верхушки. Или — он прищурился — не такие уж и глухие. Над ними вился дым. И не один. Сразу несколько серых струек, указывающих направление.

Из-за деревьев, в обнимку, вышли Рома и Яна. Зря. Вадим уже бежал обратно.

— В лес! — кричал он. — Его здесь нет!

Не нужно было уходить из леса — все достаточно высокие деревья росли в нём. Вадим бежал, не обращая внимания ни на звон, ни на палящее дневное солнце.

Сейчас оно ему даже нравилось — с ним всё лучше просматривалось.

И за это — за нескончаемый день — Вадим в сердцах благодарил Господа Бога, ещё не зная, что Он здесь ни при чём.

Глава 2
Щербаковы

Арсений чесал ухо, придерживая дужку очков. Сидевшая рядом сестра вопросительно выгнула брови, и он пожал плечами:

— В ушах звенит.

Она понимающе кивнула и уточнила:

— В левом или правом?

Обычно хуже чувствовало себя правое, но сейчас, сидя в захудалом полицейском участке на стуле с жёсткой спинкой, Арсений жаловался сразу на два. Шейный остеохондроз дал о себе знать после нескольких часов нахождения в неудобной сидячей позе — сначала в электричке по пути за город, затем всю ночь в приёмной местного отделения полиции. Куда Арсений с Никой пришёл добровольно, пытаясь найти хоть какую-то помощь в поисках друзей. В последний раз Вадим выходил на связь прошлым утром. И было это, судя по крайнему сообщению, где-то на шоссе. Арсений и Ника автостопом ездили по нему туда-сюда мимо далёких вышек, пытаясь заметить красную машину, взятую друзьями в аренду у местного жителя, не знающего, куда поехали на его жигуле, зато всегда помнящего, где ближайший ларёк с алкоголем. В общем, своими силами брат и сестра не справились. Вечером вчерашнего дня они сдались и направились в участок. Арсений слал Вадиму сообщения одно за другим, но тот их даже не читал. Молчала и Яна. Даже Рома — впервые на памяти Арса — не отвечал Нике.

— Может, у них сети нет? — предположила она, бессмысленно обновляя переписку. — Может, они уже в деревне?

— Может, — устало соглашался Арсений, ожидая, когда их примут. В участке, то есть в переделанном под него строительном вагончике-бытовке, снаружи покрашенном в синий и белый, кроме них, расположившихся на стульях напротив одинокой камеры, сидел и вздыхал за своим столом худощавый дежурный. Его лысоватая макушка торчала над толстым компьютером, выпущенным, должно быть, ещё в прошлом веке.

— А может, они заблудились, — говорил Арсений, наблюдая за безучастным полицейским. Тот впустил их внутрь — спасибо и на этом, ночь после жаркого дня выдалась на удивление прохладной, — однако слушать не стал, сказал только дождаться его напарника и по совместительству начальника, что Арс и делал, ковыряясь в ухе.

— Мы же толком даже не знаем, где этот Очаг и есть ли он вообще, — добавил он, сложив на груди руки. Звон не прошёл, но Арсений вытащил уже столько серы, что попросту замаялся и хотел смены обстановки.

Ника поцокала языком.

— Конечно, есть. Ты что, Яне не веришь?

Он промолчал, и Ника вернулась к телефону. После ночи без сна Арсений клевал носом, а его сестре, приученной к недосыпу практикой в своём меде, — хоть бы что. Она терпеливо сидела на стуле и тыкалась в маленький экран. Ни разу не пожаловалась, хотя поводов для этого хоть отбавляй. Арс, прогоняя сон, застучал ногой.

— Не шумите, пожалуйста, — окликнул его полицейский, вырастая над пузатым монитором. — Дмитрий Ильич скоро будет, потерпите, — в десятый раз заявил он и скрылся за компом.

Арсений громко зевнул и откинулся на спинку, затылком приложившись к металлической стене. Звон усилился.

— Ай!

Он повернулся к резко вскрикнувшей Нике. Та внезапно схватилась за ухо, откинув за плечо длинную косу.

— Мошка залетела, — ответила она на его вопрошающий кивок. — Всё жужжала, жужжала и вот.

Она до красноты растёрла ухо, а нахмурившийся Арсений огляделся. За звоном он не слышал ни комаров, ни мух. Более того: он их и не видел. С утра внутри вагончика стояла та ещё духота, однако полицейский не удосужился открыть окно, ограничившись одним вентилятором, крутившимся между его столом и соседним и на камеру со стульями не дувшим.

— Главное, что не в рот, — скрипнул креслом полицейский, приподнимаясь и улыбаясь во все свои жёлтые зубы.

— Может, вы позвоните этому, начальнику вашему? — поймал его взгляд Арсений, и улыбка, похожая на фонарный свет, потухла.

— Дмитрий Ильич не «этот», — обиделся слуга закона и вновь скрипнул креслом, придвигаясь к монитору, скрывшему его блестевшую от пота макушку. — Дайте человеку отдохнуть, — забубнил он, щёлкая клавиатурой. — Он недавно руку сломал, а от больничного отказался, иначе бы меня совсем одного оставил. Вы что, столичные, думаете, у нас тут штат большой? Мы буквально сидим в тесной бытовке. У нас, как правило, ни задерживать некого, ни ловить некому. Так что не надо здесь суету наводить. Я и так вас весь день терплю, имейте совесть.

— Ночь, — Арсений тяжело вздохнул. — Всю ночь.

Два красных глаза высунулись из своего укрытия.

— А?

— Ночь, — повторил Арсений, сдерживая зевок. — Мы торчим здесь всю ночь.

Полицейский почесал голову и вяло улыбнулся.

— А, ага… и ночь тоже.

Он встал, отойдя к окну, которое, как с надеждой подумал Арсений, сейчас откроет. Чуда, как водится, не случилось: полицейский только выглянул, оттянув пальцами жалюзи.

В этот момент без стука открылась дверь. Арсений рефлекторно подался в бок, упершись в сестру. Открывавшая внутрь дверь чуть не придавила ему колено.

— Стас, блин! — воскликнул за ней зычный голос. — Ты чё окна не открываешь? Душно же, как в гробу.

Арсений с Никой выглянули из-за двери. К ним спиной стоял тучный мужчина в кителе, надетом на одну руку, как раз вслепую натягивавшую упавшую вторую половину на другое плечо.

— А откуда вам знать, как в гробу, Дмитрий Ильич? — спросил полицейский Стас, когда его начальник — не особо старше него, но больше и выше и с такими же синяками под глазами, выдававшими долгий недосып, непонятно, откуда взявшийся при их явно низкой нагрузке, — заметил гостей, обернувшись, чтобы нормально ухватить всё выскальзывавший из пальцев левой руки бесхозный правый рукав. — Рано помирать собрались, товарищ.

Дмитрий Ильич выпрямился, расправляя не застёгнутый китель, выпиравший по бокам не только от живота, но и от прижатого к груди гипса, и чуть прикрыл дверь, освобождая проход посетителям.

— Рано не рано, а предупредить о том, что ты не один, Стас, всё-таки мог. Давно ждёте?

Дмитрий Ильич потеснился, приглашая Арса и Нику к столам.

— Давненько, — непринуждённо бросила Ника, опережая возмущения Арсения. Она покосилась на него через плечо, и он шумно выдохнул, уступая. Иногда стоило сменить тактику прямого давления на аккуратное подыгрывание.

Дмитрий Ильич неожиданно извинился, наградив подчинённого строгим взором, и сел за свой стол с ещё одним пузатым монитором. Напротив него стоял лишь один чёрный стул с мягкой спинкой, и Арсений уступил сестре, сославшись на затёкшую шею. Постоять, разминая шею, он только рад. Тем более когда их стал доставать вентилятор.

— Ну-с, — протянул Дмитрий Ильич, двигая креслом на колёсиках и щёлкая мышкой, — вы по какому поводу к нам? — Не дождавшись ответа, он продолжил: — Я вас раньше не видел. Вы из Москвы?

— Откуда ещё? — вмешался Стас у него за спиной, не успели Арс с Никой открыть рты. Им не давали вставить и слова. — Приехали в турпоход, Дмитрий Ильич, представляете? К нам. Якобы у нас тут какие-то целебные источники есть. Их друзья тоже где-то здесь. Не смогли найти друг друга в нашей-то глуши и вот, распереживались, работёнку нам подкинули, эх, не дают вам с переломом спокойно посидеть.

Дмитрий Ильич махнул брату с сестрой здоровой рукой, мол, не слушайте, и чуть поморщился, не глядя на помощника. Тот так и стоял у окна, достав откуда-то опрыскиватель и принявшись с шипением орошать маленькие цветочки на узеньком подоконнике.

— Ты если всё знаешь, — обратился начальник через плечо, — почему ничего не сделал?

Шипение прекратилось, Стас изумлённо поднял брови.

— Так вас ждал.

Дмитрий Ильич вздохнул, вновь придвинув к столу кресло, а Арсений чуть наклонился, попытавшись заглянуть за монитор. Что у них там на экранах такого важного?

— А позвонить не судьба? — задал Дмитрий Ильич насущный вопрос, кликая по чему-то мышкой.

— Так у вас же телефона нет, — сказал Стас, и начальник обернулся, резким движением вспугнув Арсения. Тот ощутил, как Ника потянула его за рукав рубашки, и по губам сестры прочитал недовольное: «Хорош».

— Это у меня-то? — всполошился Дмитрий Ильич. — Я главный участковый, Стас.

Полицейский у окна развёл руками:

— Ну а я не главный. У меня телефона нет.

Арсений и Ника переглянулись. На столе Стаса, как и у его начальника, стоял красный проводной телефон.

— А мобильный? — спросила Ника, ёрзая на стуле. Всё-таки терпение лопнуло и у неё. Брат положил ей руку на плечо.

Стас громко усмехнулся.

— Сотовый, что ли? — Он присвистнул. — Ну вы, Москва, даёте. Это, может, у вас там уже все с сотовыми ходят, а до нас, увы, прогресс ещё не добрался. Обходимся стационарными экземплярами. Ха, мобильный. У вас, наверное, и компьютеры уже портативные, с собой, как телефоны, таскаете.

Арсений и Ника, нахмурившись, уставились друг на друга. Арс убрал руку и засунул в карман, нащупывая смартфон.

— Мы могли вам дать, — он глянул на телефон сестры, зажатый под мышкой вместе с ладонью. — Это лучше, чем ждать.

Стас не ответил, а Дмитрий Ильич хмыкнул.

— Ладно уж, я пришёл и давайте теперь к делу.

Арсений вздохнул и вытащил руку из кармана. Какие-то они странные. Тут что, технологическая изоляция так далеко зашла? Или технологии сюда и не приходили? Стас продолжал поливать растения, когда его начальник, скрипнув натруженным креслом, наконец-то соизволил принять их заявление — правда, только на словах. Во-первых, прошли всего сутки, дело открывать рано, а во-вторых: зачем бумагу переводить? «Разберёмся и так», — слова полицейского, не Арса, закончившего официальное обращение упоминанием деревни Очаг.

Дмитрий Ильич несколько раз повторил её название себе под нос, а потом резко обернулся к Стасу:

— Очаг! Это не та деревня, что вся пропала в 88-м? Помнишь?

Стас отвернулся от окна, почесал висок и в задумчивости приставил влажный белый кончик опрыскивателя к острому подбородку.

— В 1988-м? Лет 20 тому назад? Это же сколько воды утекло, Дмитрий Ильич…

— Ты чё? Какие 20? — Начальник неодобрительно хмыкнул. — Лет 40 уж. Стас, что у тебя с математикой?

Худой полицейский глупо улыбнулся. «Понятно, — рассудил про себя Арсений, — почему главный здесь именно Дмитрий Ильич». Тем более Стас, несмотря на лысину, выглядел младше. Только Арсений всё равно не понимал, как они могут помнить случай сорокалетней давности.

— А вам самим сколько лет? — спросил он и получил цокающий упрёк от Ники.

Дмитрий Ильич добродушно улыбнулся, обнажив белые, под цвет гипса, зубы.

— Что? Молодо выглядим? Это всё свежий воздух. Но ничего сверхъестественного: нам давно за 40, уверяю.

Арсений не поверил. Он тоже улыбнулся, принимая всё за шутку. Краем глаза он заметил тронувшиеся уголки губ у сестры.

— Ага… — протянул Арсений, не дождавшись смеха полицейских. — Ясно.

Дмитрий Ильич кашлянул в кулак. Замерший Стас вернулся к растениям. «П-ш-п-ш», — разносилось по вагончику в такт щёлканью клавиатурой.

— Итак, деревня Очаг. Вы туда путь держали? — Арсений и Ника кивнули. — Вместе с друзьями, которые сейчас где-то в окрестностях?

Дмитрий Ильич откинулся на прогнувшуюся спинку кресла. Его гипс стукнулся о подлокотник, и полицейский ойкнул.

— Это же необычная деревня, да? — поинтересовалась Ника вопреки предупреждающему жесту Арсения, и глаза Дмитрия Ильича сузились.

— В каком смысле, «необычная»?

Ника чуть подёргала свою косу и покосилась на брата.

— В смысле… Чудесная? Яна… наша подруга сказала, что Очаг способен излечить от любого недуга… Ну, или само место, или люди в нём, или ещё что. Вы же понимаете?

По недоверчивому лицу полицейского читалось обратное. Арсений поспешил сменить тему:

— Слушайте, нам надо найти друзей. Вы знаете, где эта деревня?

Дмитрий Ильич со скрипом посмотрел через плечо. Стас пожал плечами.

— Видите ли, в чём тут проблема, — Дмитрий Ильич подался вперёд. Белый гипс со стуком врезался в стол, — да что ж такое… Очаг — действительно необычное место. 40 лет назад — ну, примерно, округляем, — он поводил здоровой ладонью в воздухе, — в 88-м в ней непостижимым образом исчезли все жители. Ну, как «непостижимым», скорее всего они просто ушли. Место и тогда уже полузаброшенным было, несмотря на нового священника. Молодёжь вся уезжала, в города, в столицу, в другие республики… вот и старики за ними куда-то делись. Но куда и как — непонятно. Мы то дело так и не закрыли. Висит висяком — и что с ним сделать? Люди пропали, но их никто не ищет. Некому уж, да и зачем, если следов насилия не обнаружено? Люди просто испарились, побросав свои вещи, и на этом всё. Мистика какая-то, ей-богу.

— Вы же не верите в мистику, Дмитрий Ильич.

— Не верю, — согласился начальник с подчинённым, — но другого объяснения у меня и у тебя нет, Стас. Очаг — это наш Бермудский треугольник. Люди приходят, но потом не уходят…

Ника тряхнула косой, наклонившись.

— Как это не уходят? — Она облокотилась на колени и зажала телефон ладонями. — То есть, вы хотите сказать, наши друзья исчезли без следа? Так не бывает…

— И не было, — вставил Арсений, сложив руки на груди и переведя взгляд с Дмитрия Ильича на Стаса и обратно. — Вы же здесь. Не понимаю, как, столько лет назад, но деревню же вы осматривали и вернулись к себе. Так ведь?

«Вы», то есть они или — что по правде — их предшественники, ведшие расследование в 88-м. Дмитрий Ильич постучал пальцами по столу.

— Так ведь. — Он встал, с неприятным скрежещущим звоном отодвинув кресло. Арсений невольно схватился за ухо. — Поэтому у меня для вас решение: мы с вами съездим в деревню, всё проверим и если ваши друзья там или где-то рядом, то, значит, с ними просто нет связи и всё в порядке. Согласны? И никаких переживаний. Доставлю вас лично за целый день ожидания.

— Ночь, — машинально поправил Арсений, глядя на сестру. Она закивала, и он согласился.

— Ну и отлично. — Дмитрий Ильич вышел из-за стола. Арсений посторонился, пропуская тучного полицейского.

Он открыл дверь Нике, и та задержалась, посмотрев на брата и проведя большим пальцем себе по горлу. Арсений мотнул головой и отошёл чуть назад, заглянув за мониторы. Он нахмурился: экраны были черны. Но Дмитрий Ильич не выключал свой компьютер… И не включал. Арсений не помнил, чтобы и Стас лез под стол к блоку питания, а ведь пришли они вместе. Он только слышал щёлканье клавиатуры. Даже система охлаждения не давала о себе знать, да ещё в такую жару…

— Пойдёмте, — окликнул его подходящий Стас, и Арсений повернулся к полицейскому. — Ваши друзья ждут.

Арсений дёрнулся, едва не вскрикнув. Вместо худощавого лысого, но молодого мужчины без морщин на него смотрел сутулый старик с опрыскивателем в правой руке и беззубой улыбкой на дряблом, испещрённом, как рытвинами, серым пушком лице.

— Сеня? — позвала дрогнувшим голосом Ника, и он повернулся, снова чуть не крикнув.

Дмитрий Ильич, ходивший с переломом, вдруг похудел, опустив правую руку, и поседел, отрастив белую бороду, достававшую до груди, куда раньше прижимался гипс.

Уши разорвало тонким звоном, и Арсений согнулся, обхватив себя за голову. Если он всё-таки и закричал, то не услышал. Всё заглушил звук неясно откуда взявшейся сирены. Она лишила его не только слуха, но и зрения. Качнувшись к сестре, Арсений упал, лишившись сознания, но увидев короткий сон.

В нём большие, во все глаза, чёрные экраны вспыхнули жирными зелёными надписями.

Входящий сигнал…

…

…

…

…

…НЕЗАПЛАНИРОВАНОЕ ВКЛЮЧЕНИЕ. ОБНОВЛЕНИЕ ДАННЫХ…

…

…

…ОБНАРУЖЕНА НЕСТАБИЛЬНАЯ ПСИХИКА. ВЫЧЫСЛЕНИЕ. ВЫЧИСЛЕНИЕ…

…

…

…

АНАЛИЗ ЗАВЕРШЁН: СОЗНАНИЕ ПРИГОДНО ДЛЯ ТРАНСПЛАНТАЦИИ. НАЧАТЬ ПЛАНОВОЕ СКАНИРОВАНИЕ…

Глава 3
Кирилл

Кирилла разбудили голоса. Людей в белом. Сильное сияние освещало их головы как слившиеся нимбы. «Ангелы», — подумал Кирилл, не чувствуя тела. Он всё-таки умер и попал в рай… Он? В рай?

Один из «ангелов» склонился ближе, загородив притупившийся свет. Его лицо — гладкое и прямоугольное — не имело черт.

— Что?.. — Мужской голос звучал глухо, как за стеной. — Он умирает.

Рядом что-то пикнуло. Кирилл безуспешно попытался повернуться.

— Ничего, время ещё есть.

Безликая голова подалась назад. Свет вернулся в полной силе, и Кирилл зажмурился. Он ощутил прохладную влагу на своих щеках. Что это? Он плачет?..

Опять?

Ему на лоб легла тёплая ладонь.

— Бог ждёт тебя, — сказали ему и отпустили.

Куда? Зачем? Стойте. Свет ударил по глазам, и Кирилл внезапно полетел. К сиянию, к вовремя убравшимся головам, навстречу небу, как он подумал, закрывая глаза и чувствуя на лице освежающие капли. Не слёз — дождя.

Он всё ещё в лесу и летит куда-то вниз, срываясь с дерева и срывая листья. Падает, чтобы подняться или — что вероятнее — ещё сильнее опуститься. Провалиться сквозь землю, в огонь и боль… За то, что он сделал, с собой. За то, какой он…

Кирилл умер и остался висеть. Посреди леса.

Не лежать. Посреди протекающей комнаты… Кирилл резко открыл глаза. Потолок ослепил, но на нём не было ламп. Только плоская белая поверхность. Кирилл вернул не только зрение, но и чувствительность — он потёр влажные глаза руками. Привык к свету и отрывисто вдохнул, оцепенев от ужаса. Сверху на него смотрело лицо. Не человеческое — гладкое, белое, — но и не прямоугольное. У него были немигающие глаза и длинный рот, открывшийся и издавший короткий звук, сопровождённый белёсым паром:

— О.

Кирилл с трудом проглотил ком в горле, сдавивший изнутри шею, как туго натянутая верёвка снаружи, пропавшая вместе с лесом. У лица сверху отсутствовал нос. Зато имелись кривые рога на макушке.

— Отринь ночь — прими день, — зашевелился рот, исторгая утробные звуки, составлявшие слова: — Встань, дитя, и живи при свете дня. Не умирай в ночи. Не спи и не закрывай глаза. Я вернул тебя не для этого.

Лицо, говорившее с Кириллом, чуть отдалилось. Слева и справа от него появились тонкие руки с воздетыми к потолку ладонями.

— Встань, — повторила Утроба, родившая Кирилла заново, и он сел, не выпрямляя головы, не отворачиваясь от Существа, занимавшего полкомнаты. Кирилл облокотился на руку, поворачивая тело, и медленно встал. Он не моргал, и от напряжения заслезились глаза.

— Ты… вернул меня? — выдавил он осипшим голосом. Кирилл кашлянул и схватился за горло.

— Отринь ночь — прими день, — повторила его Утроба, и Кирилл разжал шею. Она больше не болела. Он больше не умирал. — Вернул, — подтвердило Существо. — Ты против?

Кирилл медленно, с секундной задержкой, поводил головой из стороны в сторону.

— Откуда… ты вернул меня?

Существо прикрыло белые, как облака, глаза.

— Из темноты.

Глаза закрылись, но не потухли. Существо светилось, Существо походило на высокого искривлённого в спине альбиноса с пятнами витилиго, где одни участки странно пупырчатой кожи были чуть светлее других.

— Темноты? — Кирилл ожидал другого. В аду, как он слышал, хватало света — только красного и совсем неприятного.

— Смерть — это тьма, — пробурчало Существо, чей голос шёл будто не из беззубого рта, а прямо из впалого живота, шевелившегося одновременно с бесцветными губами, — а свет — это жизнь. Я подарил тебе день.

Кирилл огляделся, впервые присматриваясь к месту, где оказался. Судя по заколоченным окнам по бокам, не дававшим вид на улицу, и закрытой двери за спиной, он был в обычном деревянном доме. С одной большой и пустой комнатой, не считая его и странного Существа, не имевшего ни одежды, ни половых органов. Только шершавую бледную кожу и вытянутые конечности. Как огромная бесшёрстная обезьяна, выпрямившая плечи и стоявшая на двух ногах.

— Кто ты? — Кирилл сглотнул. На языке почему-то чувствовался металлический привкус.

Существо неясно чем втянуло воздух, зашипев.

— Дажьбог, — ответило оно, выпуская обратно пар, — солнце, свет… День.

Оно опустило руки. Те едва не достали до выпуклых икр.

— Я — даритель, — продолжило Существо. — Люди говорят: «Дай, бог!», и я отвечаю. Я даю, потому что могу. Потому что настоящий. Ты понимаешь, что это значит? Твой Бог нереален. Как и твоя смерть. Ты не умер, потому что я даровал тебе жизнь. Знаешь, что ты можешь дать мне взамен?

Кирилл медленно потянулся к груди. Там висел крестик, подаренный ему Никой Щербаковой. «На здоровье», — прошептала она, вручая, в день, когда Кирилл впервые задумался о самоубийстве. О самом тяжком грехе, если… Если верить Нике.

— Что? — он с трудом услышал собственный осипший голос. На мгновение после пробуждения или ещё во сне Кирилл поверил в ангелов. Теперь же перед ним стоял сам Бог? Тот, кто вернул его из темноты. Зачем? За что?

— Мне нужна лишь твоя вера, — изрекло Существо, вытянув указательный палец. — И сердце. С верой приходит любовь, а с любовью начинается жизнь. Ты же хочешь жить?

Кирилл, прижимая ладонь к груди, задумался. Он прикусил губу. Жить? Конечно, он хочет. Но жить больным? Не жить, а даже доживать. Каждый день терпеть боль, искать помощи, не находить, выносить жалостливые взгляды друзей… Видеть, как с ним носится Вадим. Как он страдает, переживая. Постоянно спрашивая, как он, прекрасно зная ответ… Нет, так Кирилл жить не хотел. Но и умирать тоже. Тем более умирать медленно, день за днём, кашляя, глотая таблетки, бегая в туалет, пачкая рот, потея, чувствуя озноб, не в силах что-либо изменить… Разве только прекратить. На своих условиях. Ладонь у груди сжалась в кулак.

Существо шагнуло вперёд. Кирилл рефлекторно отстранился. Белая ладонь замерла. Указательный палец вперился ему в грудь.

— Слушай. — Кирилл поднял взгляд. Существо не моргало. Сплошные белки вместо глаз буравили его насквозь, пригвождая к дощатому полу. — Прислушайся. К своему телу. К своим ощущениям. Ты всё ещё не веришь, что вернулся? Что снова жив?

Кирилл опустил глаза. Помимо зудящего звона в ушах, он расслышал стук своего сердца. Такого тихого, спокойного, живого. Ни кашля, ни пота, ни слабости. Он ничего не чувствовал. Даже натёртая шея не болела. Кирилл был в полном порядке.

Палец Существа — Бога — коснулся его груди слева. Он ощутил невесомое, облегчающее тепло и невольно улыбнулся. Вновь глянув на лицо перед собой, Кирилл больше не испытывал страха. Только восторг.

— Избавься от последней вещи, связывающей тебя с миром тёмной лжи, и прими светлый день.

Кирилл, оттянув мокрый джемпер, так и сделал: снял цепочку крестика и бросил под голые ноги божества. Оно отошло, поморщившись своим безносым лицом.

— Дитя. — Белый рот растянулся в лучезарной улыбке. Перед Кириллом расплылась белая дымка. — Отринь ночь — прими день.

Кирилл с тихим стоном схватился за грудь. Он не мог вдохнуть. Кирилл согнулся, уставившись распахнутыми глазами в пол. Лежащий перед ним крестик скрылся в неведомо откуда взявшемся белом тумане. Шею Кирилла словно снова сдавила верёвка. Он схватился за горло и зашёлся в сухом кашле, не в силах ни разогнуться, ни вдохнуть. «Нет», — мелькнула в голове мысль. Он всё-таки умер и провалился в вечную агонию или ещё умирал. Не было никакого дома и уж тем более перед ним не возникал никакой бог… Прямо сейчас Кирилл окончательно задохнётся, и боль наконец исчезнет. Навсегда или лишь сменится другой. Возможно, более мучительной — за то, что он сделал, а не каким был, — но её уже никто не увидит, кроме него. Всё закончится, так или иначе. Как он и хотел…

За спиной хлопнула дверь. Проскрипели быстрые шаги, и Кирилл ощутил, как когда-то, только в темноте, но тоже на полу, только кафельном, с мутными, уже разбавленными водой из крана разводами крови, мягкие руки, обхватившие его за плечи. И задрожавшие от рыданий вместе с ним.

«Вадим», — подумал он и чуть ослабил пальцы на шее.

— Ты душишь себя, — сказал незнакомый голос с будоражащим слух трепетом, и Кирилл исподлобья увидел заросшее щетиной лицо. — Опусти руки. Ты можешь дышать. Ты не умираешь. Поверь.

Кирилл неуверенно убрал ладони. Человек вместе с ним вдохнул и выдохнул. Кирилл медленно выпрямился. Открытая дверь выпустила наружу белый дым.

— Да настанет день. — Утробный голос стал выше. Кирилл отвернулся от щетинистого мужчины и не узнал того, с кем говорил до его прихода.

Его Утроба уменьшилась. Разумно: после рождения или обращения она всегда уменьшалась. Приходила в норму или становилась более привычной. Вместо человекоподобной обезьяны-альбиноса перед Кириллом возник голый бесполый человек. Обычного роста, с обычными руками и ногами и даже с носом, однако без волос, сосков или ещё чего-то, что помогло бы определить его пол. Рога, росшие на макушке, уменьшились до рожков и переместились ближе ко лбу. Глаза, не имевшие ресниц, не изменили цвет, но внезапно обрели две маленькие чёрные точки, ставшие зрачками. Они шевелились вместе с головой.

— Отец Михаил. — Новоявленная Сущность обратилась к мужчине в чёрном.

Тот отпустил Кирилла и сложил ладони у груди, выпрямившись перед бывшим Существом.

— Да, боже.

— Поприветствуй нового обитателя деревни. — Сущность показала на Кирилла. — Добро пожаловать в Очаг, дитя.

Сущность моргнула. Она осталась стоять, а отец Михаил, улыбаясь, повёл Кирилла на улицу. Он закрыл за ними дверь. Сущность пропала из виду, но свет, сочившийся из щелей дома, подсказывал, что она там, что она — или он, или оно — никуда не делось. Некто или нечто осталось за дверью с намалёванным чёрным крестом. Кирилл не успел ни о чём спросить, отец Михаил мягко поддел его в спину и направил к перекошенной калитке.

— Не терпится познакомить тебя со Светой. — Он аккуратно закрыл скрипучую калитку за Кириллом. — Она давно не общалась с ровесниками… Тебе сколько?

— 20, — ответил Кирилл, оглядываясь.

От дома с крестом они подошли к зелёному толстому дереву, чуть спасавшему от знойной жары.

— А, ну почти, — протянул Михаил, останавливаясь у колодца. — Ей 17… Это дочь моя. Светик. Ей…

Он осёкся, слепо уставившись перед собой. Улыбка медленно сползла с лица, тёмная щетина лишилась белозубого просвета.

— Ей всегда 17, — медленно выговорил Михаил. Он резко схватился за ухо.

Кирилл подался к нему, и отец Михаил выставил ладонь.

— Всё хорошо, всё хорошо, всё хорошо, — повторил он, с каждым повтором понижая голос, и отпустил раскрасневшееся ухо, снова улыбаясь. — Мошка залетела. Всё в порядке, честно. Хочешь пить?

Кирилл кивнул, дотронувшись до шеи, и отец Михаил наклонился к колодцу. Он поднял с травы пустое ведро и закинул его в темноту. Внизу довольно скоро булькнуло.

— Чистейшая вода на свете, уверяю. — Михаил не предложил кружек, и Кирилл плеснул себе в лицо прямо из ведра. Вода освежила, глотать, даже капли, он не решился. После него Михаил набрал горсть воды ладонями и жадно выпил, облив тёмный подбородок и чёрную робу.

Он зажмурился, отряхивая руки.

— Вот теперь точно всё хорошо.

Кирилл шмыгнул носом. У воды был странный запах. Но выглядела она действительно чисто — буквально сияла на солнце, просачивавшемся сквозь листву сверху. Кирилл даже разглядел серые стенки ведра.

— Ну что, идём знакомиться? Тебя, кстати, как?..

Кирилл представился, и Михаил, вытерев о себя руки, направил его дальше. Кирилл шёл мимо низких деревянных домов с тёмными окнами, безмолвными калитками, заросшими огородами, и думал: «Так это и есть Очаг?». То самое место, куда он и направлялся с Вадимом, Яной, Ромой и остальными, если бы всё прошло по плану. Кирилл не верил, что ему смогут здесь помочь. Не верил и Вадим — никто не верил, Кирилл знал. Никто, кроме Ники, но и она по итогу ошиблась. Ей казалось, на всё воля Божья: когда ничего не оставалось, стоило начать молиться и, быть может, тебя услышат.

Кирилл не молился, несмотря на подаренный крестик, но он просил. Честно. И в общей душевой, где его вовремя нашёл чем-то разбуженный Вадим, услышавший тогда его просьбу, но не послушавший. И забираясь на дерево, туго завязывая верёвку, он просил, чтобы всё закончилось. Не обращаясь ни к кому конкретно и, видимо, поэтому его услышали.

Здесь, в деревне, которую Кирилл уже не надеялся найти. И в итоге это она нашла его.

Отец Михаил привёл его к крайнему дому, из чьей трубы вился одинокий дымок. За его калиткой яркими красками пестрели цветы, бурела протоптанная дорожка к низкому светлому крыльцу, и чуть качалась приоткрытая входная дверь.

— Пойдём, — поторопил гостя отец Михаил, уходя вперёд. — Она внутри.

Кирилл нахмурился, стоя у калитки, медленно закрывавшейся от ветра. Он бросил взгляд на единственную улицу. Сколько на ней домов? Он насчитал, как минимум, пять, не беря во внимание одинокий светлый дом за пышным деревом с колодцем. Но почему ему никто не встретился? Кроме Михаила. Остальные дома выглядели заброшенными. Какие-то даже заросли плющом. Они не выглядели жилыми — неужели в деревне всего двое жителей: отец Михаил и Света? Ну и Кирилл, с ним трое.

Только хотел ли он оставаться? Теперь, когда болезнь осталась во тьме, а он жил в свете? Кирилл не был уверен. Конечно, он мог уйти — здесь нет заборов, а отец Михаил не выглядел враждебно. Даже Сущность не казалась более страшной. Что его здесь удержит? Кто?

А что или кто заставит Кирилла уйти?..

Он встрепенулся, вскинув ухо. Он уже толкнул калитку, когда вдруг услышал своё имя. Откуда-то издалека, будто из-под воды. Кирилл полез пальцем в ухо, расчищая его от серы.

— Кирилл! — раздалось снова, и он узнал направление. Кричали дальше, там, где кончалась улица и начинался лес. Кирилл неуверенно шагнул в сторону.

Крыльцо заскрипело от шагов. Отец Михаил позвал его, но Кирилл не обернулся. Настойчивый голос из леса звучал громче. Он бросился туда.

Высокий камыш хлестал по лицу. Ноги Кирилла вязли в какой-то луже. Он бежал, хлюпая кроссовками. Бежал, полный сил, улыбаясь, крича в ответ, зовя Вадима, пока вдруг не схватился за сердце и его не скрутило в надсадном кашле.

— Кир? Кирилл? — Вадим заметил друга в болоте.

Кирилла вырвало, и зелёная муть побагровела.

— Кирилл! — Вадим бежал к нему. Кирилл стоял, упёршись в колени, переводя взгляд с жижи на друга. Болото замедлило его, камыши цеплялись за мощные руки. Кирилл выпрямился, утирая рот.

В ушах нестерпимо звенело. Ему очень хотелось пить. Он повернулся в сторону деревни.

— Кир! — звал Вадим, и Кирилл часто оглядывался, продираясь назад.