Бесплатный фрагмент - Что с нами случилось?

СЛИШКОМ ДОБРЫЙ, СЛИШКОМ САМООТВЕРЖЕННЫЙ

Памяти алтарника храма Всемилостивого Спаса в Митине Георгия Великанова.

Рассказ основан на реальных событиях. Некоторые имена и фамилии изменены.

***

— О, ещё одна. — Кунфырь сделал движение к предмету своего копеечного промысла. Наклонился за лежавшей на краю платформы пустой пивной банкой. За каждую, если сдать, в приёмке шестьдесят копеек дадут, однако. Скрытая под снегом ледяная корка стала причиной трагедии. Ноги предательски разъехались. Не удержав равновесия, бомж впечатал свою пятую точку в край платформы. Спина не нашла опоры. Хватая руками воздух, Кунфырь рухнул на рельсы как мешок с мукой.

Электричка, повизгивая сиплым гудком, заглатывая рельсы и шпалы, неумолимо приближалась к платформе. Через несколько секунд железные челюсти спойлера проглотят несчастного бомжа Мишку-Кунфыря, а стальные резаки колёс прокрутят тело на фарш. Будь Мишка трезвый, успел бы сам юркнуть в подплатформенное пространство.

Пассажиры с ужасом наблюдали за надвигающейся катастрофой. Отчаянный крик какой-то женщины резанул по ушам.

И тут, на глазах у всех, мужчина, стоявший рядом с местом, откуда свалился Кунфырь, спрыгнул на рельсы.

***

В то зимнее морозное утро бомжовское счастье улыбнулось Михаилу Степановичу Шелестову, сорока семи лет отроду, давно потерявшему семью, работу, квартиру и ставшему, как пишут в официальных отчётах, асоциальным элементом. Отлепившись от подвальной батареи, он продрал глаза и пошёл сдавать собранные накануне пустые алюминиевые банки. Получил немножко монеток. Но самая большая за последние две недели удача ждала его в мусорном баке — в одном из полиэтиленовых пакетов вместе с обрывками бумаг обнаружил целую тысячу. «Попёрло», — подумал Мишка и попёр в магазин за «кунфыриком» (так он называл ёмкости со спиртным, за что и получил соответствующее прозвище от собутыльников) и за нехитрой закуской. На завтра ещё деньжат останется. Делиться сегодня ни с кем он не собирался, да и разбежались все дружки-бомжи на промысел. Кто банки собирать, кто милостыню клянчить, кто помойки обследовать. По случаю находки Кунфырь решил устроить себе праздник, а заодно и выходной от дел бомжовских.

Устроился в запримеченной неподалёку от железнодорожной станции недостроенной ещё в советские времена больнице. Принял на грудь первый стакан. С удовольствием крякнул. Закусил. По внутренностям прокатилась тёплая волна. Закурил. Жизнь налаживалась. Теперь можно ещё раз спокойно в тепле обследовать остальную добычу, обретённую в «счастливом» мусорном баке, подарившем «штуку». Вдруг ещё какой-нибудь подарок судьбы обнаружится, раз уж ему сегодня везёт?

Тщательно просматривая содержимое пакета, он неожиданно увидел иконку Божьей Матери — небольшую бумажную карточку. На обратной стороне было написано: «Икона Богоматери «Единая надежда отчаянных». «Ильинская». Далее шла защитительная молитва, обращённая к заступнице.

Михаил Степанович Шелестов был крещён в детстве и даже сейчас носил крестик — единственное, что осталось от прошлой жизни. Но в Бога почти не верил. Если бы существовал он, Бог этот самый, думал Мишка, не допустил бы его до такого скотства. Да, отчасти Михаил сам виноват в нынешнем своём положении, но подлость родственников и других гадов, доведших до потери всего в жизни, не вязалась с утверждением, что Бог есть любовь. А любовь к ближнему, с которой носятся христиане, вообще из области фантастики…. Ну, не верил Михаил в доброту и бескорыстие людей. Каждый норовит урвать для себя и обскакать ближнего.

На этой невесёлой мысли Кунфырь налил второй стакан и оглушил залпом.

Прислонившись к стенке, закрыл глаза. Перед внутренним взором медленно всплыл лик Богоматери, изображённый на иконке. Что за…? Разлепил веки, поднёс карточку к глазам. Взгляд Богородицы не был осуждающим. Он был печальным.

Мишка перевернул образок и ещё пока незамутнённым взором заскользил по строчкам:

«О, Пресвятая Госпоже, Владычице моя Богородице, небесная Царице, спаси и помилуй мя, грешнаго раба твоего, от напрасным клеветы, от всякия беды и напасти и внезапныя смерти…»

Опустив иконку и опять откинувшись к стене, Мишка подумал: «Это вряд ли кто спасёт меня от напрасной клеветы. Ага, спасли один раз так, что без жилья остался. «…От всякия беды и напасти…»? Ну-ну. В моей нынешней жизни только они и случаются. А от внезапной смерти кто ж убережёт? Вот, к примеру, хряпну третий стакан, засну и не проснусь. Кто ж спасёт? Ерунда всё это». Кунфырь отшвырнул иконку в сторону и заглотил третий стакан. Через полчаса он действительно провалился в сон.

***

— «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим», — алтарник храма Всемилостивого Спаса в Митине Георгий Великанов поднял глаза от «Православного Катехизиса» и посмотрел на готовящихся к крещению. Взгляд его светился теплом и доброжелательностью.

— Друзья мои, из прошлых занятий мы знаем, что цель жизни падшего человека — достижение спасения души. А для этого необходимо познать истинного Бога. Но что значит познать Бога? Об этом мы с вами поговорим на следующей встрече. Приходите завтра в это же время.

Настроение у Гоши, как называли Георгия близкие и друзья, было приподнятое. Ему нравилось вести катехизацию, то есть готовить людей к принятию крещения, вести беседы о Боге и вере, разъяснять суть православного учения. Но самое приятное должно произойти уже на следующей неделе: его рукоположат в диаконы. Он ждал этого шесть лет, и вот скоро заветное свершиться.

Сегодня ещё перед вечерней литургией будут его любимые занятия в хоре. Репетиция. Ему так нравится петь! А пока надо помочь убраться в алтаре, подготовить кадила, облачение батюшек и подлить, если надо, маслица в лампады. Но это его не тяготило. Напротив. Георгий всегда всё в храме делал с радостью. Во время литургии, когда по просьбе настоятеля выпадала возможность читать вслух Евангелие, душа пела. В те моменты готов был любить весь мир, всех людей на Земле. А во время обряда принятия евхаристии испытывал особый трепет, подавая причащающимся специальный платок для отирания уст. Быть сопричастным к такому таинству! Пройдёт какое-то время, он станет священником, и сам будет причащать.

***

Когда сознание Кунфыря частично выплыло из алкогольного тумана, на улице смеркалось. Он изрядно замёрз. Морозец всё ж таки на дворе. Надо как-то согреться. В «кунфыре» водки оставалось на донышке. Уничтожил одним глотком. Согреет, но ненадолго. Надо ночлег потеплее найти.

Взвалив клетчатую сумку-«мечту оккупанта» на плечо, Мишка направился к железнодорожной станции. Нужно проехать пару остановок на электричке. Он знает дом, в котором можно попасть в тёплый подвал. Там даже своего рода комфорт: матрацы, стол и табуретки есть. Правда, подвал закрыт на замок, но добрый дворник втихаря пускает. Не за так, конечно. А у Мишки ещё деньги на «кунфырик» имеются. Это самый лучший пропуск.

На станцию просто так не пустят, надо брать билет. На две остановки стоит не так дорого, но жаба душит — для бомжа любая копейка на счету. Ладно уж, сегодня Кунфырь при деньгах. Не замерзать же. Да и в комфорте переночевать хочется. В кои-то веки.

Как белый человек Мишка купил билет и, гордо смотря в глаза недоверчиво и брезгливо оглядывавшему его охраннику-контролёру, вступил на платформу. Да, давненько он не ездил в электричках с тех пор, как ввели турникеты.

Шаркая по занесённому снегом перрону, Кунфырь по привычке заглядывал в урны. В некоторых, к его радости, попадались пустые алюминиевые банки. А вот эта лежала почти у самого края платформы.

— О, ещё одна. — Кунфырь сделал движение к предмету своего копеечного промысла.

***

Закончилась вечерняя литургия в Церкви Покрова Пресвятой Богородицы в Митине. Гоша помог прибираться в храме и вышел на улицу. С удовольствием вдохнул свежий морозный воздух. Он был счастлив! Георгий чувствовал подъём. Как будто душа стала чище! Такое он ощущал всякий раз после литургии. К тому же окрыляла мысль о скором рукоположении в диаконы. Мягкие снежинки падали на лицо, приятно охлаждая лоб и щёки. Как же хорошо! Дома ждёт жена Наташа, вкусный ужин, горячий душ и мягкая постель. Слава Богу, и спасибо за всё, Господи!

Гоша направился к станции.

***

Электричка должна была вот-вот подойти. Час пик уже наступил, и поэтому на платформе скопилось много народу. Занятый своими радостными мыслями Георгий не заметил, как на рельсы упал человек. Только когда услышал женский пронзительный крик и возгласы из толпы, понял, что именно случилось. Он находился как раз напротив этого места. Люди стояли, кричали, жестикулировали, но никто ничего не предпринимал. Георгий растолкал толпу и без раздумий спрыгнул с платформы.

Электропоезд, зашедшись визгом гудка и тормозов, многотонным снарядом рвал пространство уже у противоположного края платформы.

— Быстро, браток! — закричал Георгий.

Электричка уже на середине. Георгий в отчаянном усилии поднял бомжа под мышки. Толкнул под платформу. Сейчас он отпрянет в противоположную сторону, и день закончится так же хорошо, как и начинался. Но нога предательски поскользнулась на рельсе, покрытом мягкими снежинками…

***

Фрагменты тела Гоши собирали по частям.

***

Ошалев от ужаса, Кунфырь, видевший всё, вдруг до мозга костей, до самой глубины сознания понял, что это из-за него! Хмель улетучился быстрее, чем пар от выдоха на морозе. Мишка несколько секунд смотрел на то, что осталось от человека. Его охватил ужас. Представил себя на месте своего спасителя. Содержимое желудка вырвалось наружу. Потом, не помня себя, он кинулся из-под платформы в овражек, отделявший насыпь от забора. Кое-как вылез к бетонному ограждению. Где-то должна быть лазейка, выход. Где же выход?

Он не помнил, сколько брёл вдоль забора. Слышал за спиной уже отдалённые звуки сирен скорой помощи и полицейских машин. Ужасно ныл ушибленный при падении бок. Может, рёбра сломал? Потрогал липкую щёку. Кровь. Рассёк об рельс. Приложил снег. Ерунда, пройдёт, шрам останется, но главное — целым куском и своими ногами шлёпает.

Наконец, вышел к каким-то гаражам. Бетонный забор кончился, пошла рабица. Ну, вот и лазейка. Куда теперь? До «комфортабельного» подвала уже не поедет. Попрётся к ближайшему метро. Согреться надо. Потом «кунфырь» купить. Может, местные бомжи приютят.

Всё так и получилось. В предбаннике метро, где из стен идёт тёплый обдув, познакомился с отогревавшимися «коллегами». Те, узнав, что у Мишки есть деньги даже на пару «кунфырей», согласились пустить его в своё прибежище в выселенной пятиэтажке.

После распитого бухла, под тепло костра, разведённого в тазу прямо на полу, под пьяный трёп новых знакомых Мишка-Кунфырь провалился в тяжёлый сон на грязном матраце.

***

— А я слыхал от Худого, вчера вечером на Красногорской мужик под поезд попал. Насмерть! — услышал сквозь ватную гулкость пробуждающегося сознания Мишка. Он разлепил глаза. За окном брезжил рассвет. Увидел сидящих у таза с углями двух бомжей.

— И чё? — в голосе второго звучало безразличие.

— Да ни чё. Говорят, полез спасать кого-то. Типа спас, а самого — на куски.

— Ну и дурак, я бы не полез.

— Куда тебе? Хотя… Я бы тоже не полез.

Кунфырь сел и тупо уставился на тлеющие угли. В голове роились мысли. Занозой колола одна: «ЭТО ИЗ-ЗА МЕНЯ»! Перед глазами в подробностях всплыла картина вчерашнего ужаса.

Кто этот мужик? Откуда? Почему?

Мишка прикрыл веки и вдруг отчётливо, как будто наяву увидел иконку Божьей Матери. Из тумана выплыли слова: «…Небесная Царице, спаси и помилуй мя, грешнаго раба твоего… от внезапныя смерти…»

Кунфырь вскочил на ноги. «От внезапныя смерти»!!! Не может быть!

— Эй, ты куда? Чаю попей! — понеслось вдогонку бегущему вниз по лестнице Мишке. Ему было не до чая.

***

Заброшенное здание недостроенной в советские времена больнички находилась в часе ходьбы, но Михаил Степанович Шелестов времени не замечал. Не замечал он и порывов ветра, стрелявшего в лицо снежной крупой-шрапнелью. Плевать на холод и промокшие ноги! Плевать на режущие плечо ручки «мечты оккупанта»! Плевать на дикую боль в отбитом боку и в едва затянувшейся коркой ране на щеке!

«Только бы никто не взял, только бы она была там»! — неотвязно стучало в голове.

У заброшенного недостроя его ждало неожиданное препятствие — наряд полиции прочёсывал здание. «Понятно, нашего брата-бомжа вылавливают», — с досадой подумал Кунфырь. Ничего не оставалось, как ошиваться неподалёку, наблюдать и ждать, когда менты слиняют.

Наконец, через час, продрогший до костей Мишка, рискуя, что его сцапают, проник внутрь больнички и поднялся на нужный этаж. Никого. Вот следы его вчерашнего «застолья» — пустая бутылка, консервная банка и сигаретные бычки.

Где же иконка? Нет нигде. Он помнил, как отбросил её. Обшарил каждый сантиметр пола.

— Обиделась? — прошептал Мишка. — Ну, прости, дурака!

Кунфырь сел прямо на пол и заплакал. Слёзы лились нескончаемым потоком. Размазывая их кулаками по грязному лицу, Михаил Степанович Шелестов всхлипывал как ребёнок и бичевал себя последними словами.

До чего он докатился к своим сорока семи годам! Рухлядь, выглядящая на шестьдесят с лишним! Вонючий отброс общества! Смердящее отребье! Зачем из-за него погиб наверняка хороший человек, лучше бы его, Кунфыря…

Он оплакивал судьбу, скотское своё положение, слабость, бесхребетность, гнидское прошлое, потерянное будущее и несбыточную надежду на то, что ещё можно выплыть. Вот и Богородица от него отвернулась, — исчезла иконка, как не было. А ведь уже почти поверил, что она через того мужика помогла спасти его вчера. Глупо. Простая бумажка. Какое там чудо? Ерунда!

Вытерев слёзы, Кунфырь с тяжёлым чувством направился к лестнице.

И вдруг на последней ступеньке нижнего этажа увидел маленький четырёхугольник.

Скинул сумку, нагнулся. Господи! Да это же Она! Богородица! Сейчас показалось, что Божья Матерь улыбается! И в этот момент в душе Михаила что-то щёлкнуло. Возникло ощущение, будто в тёмной комнате внезапно включили яркий свет!

***

На похоронах Георгия Вячеславовича Великанова было многолюдно. Никто не стенал, не заламывал руки и не заходился в рыданиях. Христиане считают, что у Бога нет мёртвых.

— Грустить и плакать не надо, — голос отца Александра, друга детства и одноклассника Гоши, сначала дрожал, но после нескольких фраз окреп. — Как сказал Иисус Христос, «всяк, кто слушает слово моё и верующий Пославшему меня, имеет жизнь вечную и придёт от смерти в жизнь». Так вот Георгий уже в царстве Отца, в Его объятиях, в вечной жизни. Потому что исполнил главную заповедь: увидел в незнакомом человеке, можно сказать, изгое общества, не только человека, но и самого Христа. И произошёл этот христианский подвиг не на заре христианства, а здесь и сейчас, в нашем мире эгоизма, себялюбия и корысти. А вообще-то я не удивлён поступком моего друга. Когда на следующий день после случившегося мне об этом рассказали, я жутко расстроился, но, как ни странно, не удивился. Это так похоже на Гошу. И теперь мы видим столь замечательный плод зрелости его христианской души — его поступок.

Когда шли с кладбища, жена Наташа сказала отцу Григорию, настоятелю храма, где Георгий был алтарником:

— Гошка всегда был такой. Ничего для себя, всё для других. Вечно опаздывал, забывал о себе, даже иногда получал упрёки за свою доброту. И от меня, грешна, тоже. Но никогда не обижался, не срывался на грубость в ответ. Лишь улыбнётся и молча отвернётся или уйдёт к себе. Потом каюсь.

Шедшая рядом одноклассница Гоши Анастасия и хорошая знакомая Наташи взяла её под руку.

— Я, как сейчас помню, в школе Гоша был такой худенький, на голове шапка кудрей. На одуванчик похож. Глаза всегда светлые, радостные. Александр, помнишь, — это уже к отцу Александру, — как писали стихи, спорили о литературе?

— Да, — отозвался батюшка, — гуляли тогда часто в овраге у Дворца пионеров.

— Ага, у Гошки всегда были с собой бутерброды и яблоки. Он их сам почти не ел, всё нам отдавал и ребятам из класса. Говорил, что не голоден, а мама расстроится, если назад принесёт.

— Мы делали вид, что верили. Или вправду верили. Сейчас-то я думаю, что он всегда считал, что другой важнее, другому хуже и тяжелей, чем ему. Гоша всегда был христианином.

***

Мишка вернулся из заброшенной больницы к своим новым знакомым бомжам в пятиэтажку. Отдал почти все оставшиеся деньги на бухло, но сам пить не стал. Остаток дня провалялся молча на матрасе, уткнувшись в стену. Его не трогали. Покоя не давали всплывавшие перед глазами картины трагедии. Ночь провёл в кошмарных сновидениях.

Утром, согревшись остатками чая, оставленными раздобрившимися бездомными, Кунфырь пошёл в полицию. Он хотел узнать, кто был его спасителем.

— Тебе повезло, — сказал следователь, когда Мишка рассказал всё как было. — Нашлись свидетели. Формально нет твоей вины. Подтверждается. Распишись и вали отсюда.

— А кто этот мужик?

— Очень хороший человек. Был. В храме служил. Ты, пёс смердячий, и волоска его не стоишь. Не понимаю, как из-за такого, как ты… Ладно, пшёл вон!

— А в каком храме? Я, может, с тамошним батюшкой поговорить хочу.

— Что, совесть протрезвела?

Мишка опустил голову и провёл ладонью по лицу.

— Ладно, — неожиданно смягчился следователь. Он достал листок бумаги, что-то черкнул ручкой и протянул его бомжу.

— Сначала иди в богадельню — здесь адрес — пусть тебя приведут в порядок, а то весь храм провоняешь. У меня в кабинете после тебя дезинфекцию теперь проводить надо.

— Не вшивый я, не заразный. Просто не мылся давно.

— Ладно, разберёмся. Вот ещё держи. — Следователь протянул второй листок, — тут адрес храма. Настоятель — отец Григорий. А спасителя твоего Георгием звали.

***

Выйдя из полицейского участка, Кунфырь вдруг ощутил, что никуда не хочет идти — ни в приют для бездомных, ни в церковь. Захотелось выпить. Но денег уже почти не было. Надо насшибать у магазина хоть на пиво. Он полез в карман за оставшейся мелочью. Вместе с монетами в руке оказалась помятая иконка.

***

За поминальным столом собрались только самые близкие.

Первым заговорил отец Григорий:

— Светлая память и царствие небесное нашему Георгию. Многие удивляются, что он положил душу свою даже не за друга, а за неизвестного ему бездомного человека. А мы-то с вами знаем, что в этом весь Гоша. Когда нужна была помощь, для него не было разницы, близкий ли ты, дальний ли, богат или беден. Помню, как он часами, не считаясь со своим временем, сидел после службы с людьми, разговаривал, рассказывал о вере, житейские советы даже давал. И люди принимали его то ли за священника, то ли просто знали, что Гоша может часами слушать, утешать, вразумлять. Мне иногда жаловались, что он мог привести в трапезную какого-нибудь нищего или бездомного, кому остальные не рады. Но Гошу это не смущало. И забота его не была наигранной или там на показ.

Отец Григорий немного помолчал, справляясь с подступившим комом к горлу, и тихо сказал:

— Он, может, и не умел сделать правильный расчёт, или там подправить что-то по хозяйству, но у него был куда больший дар — он умел дарить живую любовь.

У державшейся до этого Наталии полились слёзы. Но через минуту она справилась с собой и сказала:

— Он жил, как настоящий христианин. И так умер — буквально исполнил евангельские слова, что нет большей любви, чем у того, кто душу свою положит за ближнего. Вот говорят, мол, какой ближний ему этот бомж? А для него не было разницы. Всех считал ближними.

— Интересно, где сейчас этот бездомный? — спросила Анастасия. — Чувствует ли вообще свою вину? Совесть мучает? Мне кажется, всё это должно было произвести на него сильное впечатление. Если совсем совесть и остатки человеческого не пропил… Должно что-то ёкнуть. Вдруг вернётся к нормальной жизни?

Отец Александр вздохнул. По его мнению, такие не возвращаются. Слишком уж затягивает улица. Им жить без труда, без каких-то обязательств, без руля и ветрил куда как проще. Эти люди привыкли плыть по воле спиртовых волн, чтобы окончить жизнь на дне бутылки. От пьянства им практически не избавиться. Зависимость уже не психологическая, а физиологическая.

— Согласен, к моему великому сожалению, — кивнул отец Григорий. — Но если вот этот человек пришёл бы ко мне, я приложил бы все усилия, чтобы поставить его на ноги, вылечить, спасти душу. Впрочем, это один шанс из тысячи. Но если уж эти люди делают крутой поворот в сторону света, то в девяти случаях из десяти, всё у них хорошо потом. Господь, Богородица и ангел-хранитель видят их усилия и не оставляют.

— Если придёт, Гоша не зря погиб, — тихим голосом произнесла Наташа.

— Он итак не зря.

— Знаю, но всё же…. Ах, Гоша, Гоша, вечный мальчик, сотканный из любви, света и добра.

***

Мишка-Кунфырь смотрел на иконку. Почти на физическом уровне чувствовал, как внутри бьются не на жизнь, а на смерть бес с ангелом: или в магазин за «кунфырём», или — в церковь? В жизни Михаила Степановича Шелестова наступал момент истины…

***

После окончания вечерней службы отец Григорий, отдав помощникам все необходимые распоряжения, ушёл в свою комнату, снял облачение и устало опустился на стул. Как ему не хватало Гоши во время сегодняшней литургии…

В дверь настойчиво постучали. «Видно, не кончились ещё сегодняшние дела в храме», — устало подумал настоятель. Да, притомился. Да, невесело ему. Ведь он тоже человек, он тоже может уставать, ему тоже может быть грустно и одиноко. Лики святых на иконах, висевших в комнате, глядели на отца Григория печально.

«Ладно, уныние — грех», — сказал себе священник, встал и открыл дверь. На пороге стоял диакон.

— Отец Григорий, там вас какой-то бомж спрашивает. Трезвый, но страшный такой, со шрамом на щеке. Всю службу вас ждал. По всему видно — бездомный бродяга. Твердит, что про Георгия ему надо с вами поговорить. В непотребном он для храма виде, поэтому не пустил.

— Выгнал?

— Упаси, Господь! В трапезную отвёл, как Гоша делал, велел покормить. Заодно сказал, чтобы там вас ждал.

— Это правильно! Это ты молодец! Это хорошо! — Отец Григорий перекрестился и с радостно забившимся сердцем поспешил из комнаты. В дверях его что-то остановило. Как будто почувствовал взгляд. Обернулся. С иконы на него смотрела Божья Матерь.

СОСЕДКА «Я ИЗВИНЯЮСЬ»

Когда я въехал в свою двухкомнатную квартиру, всё мне в ней нравилось — просторные светлые комнаты, высокие потолки, большая кухня. Жильё не было новым, но по сравнению с моей хрущёвкой это были хоромы. Купил я квартиру на вторичном рынке, продав свою старую однушку. Пришлось доплачивать, конечно. Копил несколько лет. Впахивал. Ломовая лошадь позавидовала бы.

Перед окончательным переездом, перевозкой вещей и мебели сделал ремонт. Не сам, бригаду мастеров нанимал. Тоже, знаете ли, вложился не слабо. От слова — оченьмногоденегпотраченоиянезнаюначтодальшежить.

Первая же ночь на новом месте преподнесла сюрприз. Лёг довольно рано, около десяти вечера, поскольку замотался с обустройством и устал. Как только начал засыпать, вдруг послышалось: тук-тук-тук-тук. Я сел на кровати и прислушался. Звук исходил сверху. Негромко так, но отчётливо. Тук-тук-тук-тук-тук, и затихло. Я плюхнулся головой на подушку и закрыл глаза. Через несколько минут, когда сознание заскользило по грани сна и реальности, сверху опять донеслось: тук-тук-тук-тук. Я сообразил, что «источник наслаждения» — от соседей наверху. Стук перемещался из одной комнаты в другую. Слышимость в панельных домах та ещё.

Гадство! Мне завтра рано с утра на работу! Что у них там пинг-понговским шариком, что ли, по полу чеканят? Дети? Дети в запале игры кричали бы и смеялись. Но никаких голосов, только тук да тук.

Так продолжалось всю ночь. Как только я начинал засыпать, «пинг-понг» возобновлялся. Я вычислил: если расположение квартиры сверху такое же, как у меня, то звук перемещался из комнаты прямо надо мной в сторону туалета и назад. Пойти к соседям ночью я не решался. Внутренняя интеллигентность не позволяла. Ладно, если безобразие завтра повторится, придётся отбросить чистоплюйское смирение и отобрать у спортсменов шарик. В ту ночь я так и не выспался. Встал разбитый, кое-как позавтракал и в сомнамбулическом состоянии поплёлся на работу.

Домой вернулся злой и раздражённый. Хорошо, что живу пока один, и поэтому срывать зло было не на ком.

Поел и расплылся в кресле перед «ящиком». Дай, думаю, новости полчасика посмотрю и на боковую. Только уселся, слышу: тук-тук-тук. Поскакали! Копыта звонкие стучат! Нет, шалишь, брат, вторую ночь я не выдержу!

Поднявшись на этаж выше, долго звонил в дверь. Никто не открывал. Вне себя от злости и раздражения хотел было уже плюнуть и убраться восвояси, когда послышался звук отпирающегося замка. Ну, сейчас я им врежу! Выскажу всё по полной! Набрал в лёгкие воздух и… тут же выпустил, когда увидел на пороге согбенную старушку. Про таких обычно говорят «божий одуванчик». Бабуля опиралась на палочку. На вид «одуванчику» было лет восемьдесят. Худенькая, с трясущейся головой.

На испаханном морщинами лице двумя каплями тускло поблескивали голубые водянистые глаза. В них вопрос. На бледных потрескавшихся губах намёк на извиняющуюся улыбку. Седые волосы аккуратно собраны в пучок. Одежда чистая, опрятная. Кажется, женщина не даёт себе опуститься.

Было видно, что старушка держалась на ногах с трудом. Я даже растерялся и забыл свою филиппику. Несколько секунд стоял «пном-пенем», не зная, что сказать.

— Я извиняюсь, чем обязана, молодой человек? — помогла мне бабуля.

— Добрый вечер, — начал я. — Я ваш сосед снизу. Моя квартира прямо под вами. Мне кажется, у вас в квартире всю ночь кто-то стучит по полу.

— Я очень извиняюсь, но это, наверное, я, — кивнула старушка и потупила глаза. — Вот палочкой стучу. Без неё не могу ходить — остеохондроз. К тому же, я извиняюсь, почки у меня больные, в туалет часто хожу. Ночью тоже.

— Так вы хоть бы резинку на палку приклеили. А то просто спать невозможно. Стучите по полу.

— Я извиняюсь, протёрлась резинка. Ковров нет. Я извиняюсь, вот и стучит палка. Сын редко приезжает, да и не допросишься у него. То забыл, то некогда, я извиняюсь.

— Погодите, я сейчас вам принесу. — Так и подмывало сказать в конце «я извиняюсь».

Найдя в ящике с инструментами старую прокладку и клей, я поднялся к соседке и приклеил резинку на палку.

Помогло слабовато. Хотя звук стал не такой резкий, но всё же был слышен. А может, я просто нарочно прислушивался? Надо было войлоком оклеить. Но нет у меня его. Да и нельзя — ламинат скользкий, поедет палка, бабуля грохнется.

Всю последующую неделю я по ночам спал урывками. Стук не давал мне полноценно отдохнуть. На работе засыпал на ходу. Начальство и коллеги стали на меня подозрительно коситься. Я был в отчаянии и не знал, что делать. Впрочем, человек ко всему привыкает. Через некоторое время организм адаптировался, и стук соседской палки стал для меня всего лишь «белым шумом». Я стал спать лучше. И тут неожиданно случилась ещё одна беда.

Как-то вечером я вернулся с работы, открыл дверь и…, меня чуть кондратий не хватил. Я не узнал свою квартиру.

Водяные разводы на идеально выбеленных потолках в кухне, прихожей и в спальне напоминали растёкшиеся по промокашке темные кляксы (я ещё застал в моём детстве чернильные ручки и промокашки). Сходство этих клякс с разводами на моём потолке было почти стопроцентное, только вместо чернил они имели желтоватый окрас. Мутные подтёки расплывались живописными узорами также и на обоях. В некоторых местах с потолка и с люстры в прихожей капало. Хорошо, что свет не включил, а то коротнуло бы. На полу в свете падающих через окно лучей закатного солнца искрились лужи.

— Что за..! — не выдержал я.

Тут и гадать нечего — подарок от соседки сверху! Ну, бабуля, это уже за гранью! Только ремонт сделал, всё спустил, на Дошираке сижу. Деньги я с неё всё-таки слуплю! У неё, в конце концов, взрослый сын есть. Если она сама не может, мне какое дело? Пусть отпрыск расплачивается или родственники там какие-нибудь.

Когда «божий одуванчик» открыла дверь, я увидел в глубине квартиры двух женщин и мужика с тряпками и вёдрами. Оказывается, вода протекла и к соседям подо мной. Хорошо, что они были дома и позвонили в ДЭЗ, иначе потоп был бы всемирный. Сантехники отключили воду, а соседи, пройдясь по подъезду, вычислили виновницу потопа. Поскольку виновница еле двигалась, пришлось им самим вычерпывать море разливанное. Из последующего с ними разговора я понял, что с бабулей это не первый случай.

«Приплыли! — подумал я. Сколько ещё будет таких заплывов?»

Старушка долго извинялась и объясняла, что, дескать, ванну хотела принять, стала её наполнять, села у телевизора да и забыла про воду.

Я был вне себя от злости, хотя и сдерживал эмоции. Трясущаяся голова и руки старой женщины, дрожащий голос, слёзы в мутно-голубых глазах-капельках не были наигранными и могли, казалось, растопить любое холодное сердце.

Но я оказался каменным истуканом, высеченным из эгоистического мелкособственнического гранита. На прощание безжалостно сообщил склеротичке (именно так я тогда её про себя обозвал), что если она не заплатит мне за ущерб, подам в суд. Во как! Жёсткий, крутой мужик! Я — мачо!

В следующую субботу в дверь ко мне позвонили. Открыл. На пороге стоял холёный представитель «лучших людей». Непоколебимый памятник самому себе. На вид лет пятидесяти в дорогом элегантном костюме и нагловатым взглядом. Этакая брюхоногая крутизна, разъезжающая на «Лексусах», «Мерсах», «Бэхах» или на чём там ещё.

— Сколько вы хотите за ущерб? Моя мать залила вас, — без всяких преамбул и извинений громко и отчётливо продекламировал сынок. Он произнёс это как божество, спустившееся с небес и делающее одолжение простому смертному. Над головой, показалось, засветился нимб. Видимо, я должен был пасть ниц, простереть к божеству руки и дрожащим раболепным голосом выдавить что-то типа: «Не извольте гневаться, ваша светлость, но нижайше просим снизойти до нашей просьбы и не отказать в бесконечной милости выделить нам некую сумму, каковую вы сочтёте достаточной, дабы покрыть издержки…» Ну, и так далее.

Вместо этого я холодно озвучил подсчитанные оценщиком расходы на устранение последствий забывчивости его мамаши.

— Позвольте визуально оценить, совпадают ли ваши требования с действительной картиной ущерба, — словно робот отчеканил холёный монумент.

— Пожалуйста, только не вы это будете оценивать. Это уже сделано без вас.

Я всё же впустил его в квартиру и показал акты аварийных служб и экспертное заключение оценщика. Брюхоногий крутяшок, повертев бумажки в руках, всё же дотошно оглядел следы потопа.

— Деньги вы получите на следующей неделе. Обойдёмся без суда? — Сынок даже не то чтобы спрашивал, скорее, утверждал. Затем показал, как сидит его блестящий костюм сзади и удалился.

Не успел я вернуться в комнату и сесть за компьютер, как услышал (потрясающая слышимость в современных домах) сверху:

— Ах ты дура! Старая карга! Совсем из ума выжила! Ты разорить меня хочешь?! Это уже третий раз за год!

Несколько секунд молчания. Затем приглушённый голос. Видимо, старушка оправдывалась, слов было не разобрать.

— Да, у меня есть деньги! — вновь заорал сын. — Но я не могу их бесконечно тратить на твоё тупоумие! Задолбала ты меня, калоша старая! Когда ж ты сдохнешь, наконец?! Хрен ли ревёшь? Я тебя кормлю, одеваю, квартиру купил, счета оплачиваю, а ты что творишь?! Склероз у неё, видите ли! Таблетки дорогие жрёшь, что я покупаю! Всё без толку! Рухлядь маразматическая! Мне надоело это! Хватит! Достала! В дом престарелых поедешь!

Я не верил своим ушам. Всё во мне сжалось. Я слушал гадкую ругань сынка с таким чувством, будто это меня оплёвывали. Захотелось встать и пойти набить морду холёному ублюдку! Какой же сволочью нужно быть, чтобы так вести себя с матерью?! Меня аж затрясло от негодования.

Сынуля поорал ещё какое-то время в том же духе, потом затих. Долго ещё в ушах у меня стояли его слова.

Когда я лёг спать, долго ворочался и не мог заснуть. Всякие мысли и вопросы лезли в голову. Как же это нужно воспитывать ребёнка, чтобы в благодарность на старости лет поиметь такое отношение? Семейные психологи говорят, что это от вседозволенности, когда родители ничего не запрещают детям и потакают любым желаниям спиногрызов. Нет, своих будущих детей я буду воспитывать в разумной строгости и в разумной любви. Сами же потом благодарны будут.

Наверху началось привычное: тук-тук-тук. Вот под эту колыбельную я и заснул.

Через неделю получил деньги на счёт. Претензий у меня больше не было. А ещё через неделю, выходя из подъезда на работу, я увидел, как сынок-монумент с брезгливым видом усаживал на заднее сиденье в чёрную Ауди «восьмёрку» свою мать, мою соседку.

Сразу всё стало понятно: старушку, которую я прозвал «Я извиняюсь», ждёт богодельня…

Брюхоногий увидел меня. Я молча смотрел на него с матерным выражением лица.

***

Минуло несколько дней. Теперь сверху покой и тишина, нет бесконечного тук-тук-тук. Всё вроде бы хорошо. Только я спать теперь не могу.

БУМЕРАНГ ДОБРА

Ровное пение двигателей под крыльями лайнера убаюкивало. Приятная сытость после вполне сносного обеда, предоставляемого авиакомпанией в рейсе, также вызывали дремоту. Туманящиеся глаза Александра, скользившие по строчкам довольно скучной статьи, постепенно слипались. Он положил журнал за сетку впереди стоящего кресла, откинулся на спинку и с блаженной истомой стал погружаться в дрёму. Вдруг женский голос в динамиках над креслами заставил вздрогнуть и разлепить веки.

— Уважаемые пассажиры! Если на борту находится врач, убедительная просьба пройти в первый салон к третьему ряду. Повторяю…

Сон как рукой сняло.

«Ну вот, нигде покоя нет, даже в небе», — подумал Александр, недовольно вздохнул и встал со своего места. Сопровождаемый любопытными и встревоженными взглядами пассажиров, он двинулся по проходу к первому салону…

***

Той осенью Надежде необходимо было срочно лететь в Москву. Как же там дочка и муж? Первое сентября! К школе же нужно подготовить и проводить Машеньку. Первый раз в первый класс. И как же без неё в такой знаменательный для ребёнка день? К тому же дочка так ждёт свою любимую мамулю. Надежда не могла пропустить такое событие! Для Машеньки и радость будет не в радость. Но в Хабаровске, в родном городе, где она гостила у родителей, Надежду не отпускали не менее важные дела.

От своей знакомой она узнала о беде одного мальчика, которому срочно нужна была сложная операция. За такую брались только за границей, причём небескорыстно. Сумма требовалась внушительная.

Надежда вспомнила, что в Хабаровске её подруга детства работала на телевидении. Вместе организовали съёмки сюжета и сбор средств. Люди довольно быстро откликнулись. Нужную сумму собрали. Так в России часто бывает, когда необходима адресная помощь. Ну, а уж если призыв идёт из заслуживающих доверия СМИ…

Затем Надежда обивала пороги и ходила по инстанциям, чтобы ускорить оформление виз для мальчика и его родителей. Вот и задержалась в родном городе. Хотела сама убедиться, что всё сделано до конца.

Наконец, мальчик с родителями улетел туда, где есть надежда. Всё получилось, но сама по объективным причинам уже во второй раз меняла билет на Москву.

***

Сердце кольнуло и забилось с перебоями. В газах забегали мушки. Перехватило дыхание, и она стала клониться к рядом сидящей соседке.

— Женщина, не надо спать у меня на плече. Я тоже, знаете ли… Вам плохо? Врача! Стюардесса! Врача! Женщине плохо!

Прибежавшая на крик стюардесса, моментально оценила ситуацию и метнулась к своему служебному посту. Через несколько секунд в динамиках салона раздался её голос, разбудивший Александра.

Так случилось (ну конечно же, как скажут скептики, случайно), что врач оказался опытным кардиологом с большим стажем работы на «скорой», а ныне одним из ведущих специалистов в столичной клинике.

Пощупал пульс. Сердце остановилось. Так, за работу! Искусственное дыхание! Массаж грудной клетки!

— Мой кейс, над сорок девятым местом! Бегом! — крикнул Александр впавшей в ступор стюардессе. — Воды! Полотенца под голову! Спирт или водка есть? — Это уже второй бортпроводнице. — Шприцы в аптечке есть?

— Сейчас! — Девушка кинулась к служебному помещению.

— Ну, давай, милая, давай! Жить должна! Молодая ещё! — Врач работал профессионально! Действия отточенные, уверенные, грамотные, без суеты и лишних движений! Спокойные, но с твёрдыми интонациями указания бортпроводницам вселяли в них и в столпившихся в проходе пассажиров надежду.

— Пожалуйста, все займите свои места и не мешайте доктору! — наконец вспомнила инструкцию одна из воздушных див.

«Так, после укола прошло пять минут! Пока ничего! Ещё минуты две-три, и мозг начнёт умирать! Последствия могут быть необратимыми. Спокойно, без паники». Пот катился градом. Вся рубашка — хоть выжимай. Повернул умирающую на бок и ещё раз в отчаянии лупанул кулаком по спине.

— Есть! Пошло! Пошло, родимое! Вот так! Ты у меня будешь жить!

«Ну, всё! Теперь не уйдёшь! Вот так, красавица, теперь всё будет хорошо!»

***

Женщина открыла глаза и непонимающе смотрела на доктора и стюардесс. Её отнесли в салон первого класса и уложили в кресло с откинутой почти горизонтально спинкой.

— До Москвы аэродромов свободных нет. Командир уже запрашивал посадку. Дотянем? Доживёт? — голос проводницы дрожал.

— А что, есть выбор? — устало отозвался кардиолог и рухнул в свободное кресло, благо не занятых мест в первом классе было достаточно. — Я буду рядом, продолжайте рейс спокойно. Скорую пусть пропустят на поле. Сколько ещё?

— Где-то час.

— Теперь всё от Бога зависит. Я сделал, что мог. Молитесь.

Держа Надежду за руку и следя за слабым пульсом, Александр в оставшийся до посадки час читал «Отче наш» и «Богородице, дева, радуйся», обращался к святому Пантелеймону и Николаю Угоднику. Но в первую очередь — к святому Войно-Ясенецкому, спасшему во время войны на операционном столе его безнадёжно раненного осколком снаряда в живот деда. Спасение деда этим человеком, прославленном впоследствии в лике святых, настолько впечатлило Александра, что он решил посвятить себя профессии врача.

***

Мягкая посадка в аэропорту. Скорая помощь к трапу. Сирена. Мигалка. Мысли в сознании Надежды: Скорее! К свету! К жизни! Потом — к дочке и мужу! Но сначала в больницу. Надо обязательно выжить!

***

На линейке перед первым звонком дочка искала глазами маму. Волновалась.

Машу провожал отец. Николаю уже сообщили о произошедшем и что жена в больнице. Он видел подавленное состояние дочки. Нежно погладил солнышко любимое по голове и тихонько произнёс:

— Даже если мама не придёт сегодня, она всё равно тебя любит! Не волнуйся, через пару недель будет дома.

— Я хочу сегодня, — заплакала девочка.

Отец в отчаянии опустился на одно колено и обнял дочку.

— Солнышко, она скоро будет с нами.

— Первый «А», — послышался усиленный мегафоном голос директора, — строимся и проходим в класс.

— Иди, я мысленно и душой с тобой! — произнёс тихо Николай.

— Я не пойду без мамы! — заплакала Маша!

— Маша! Дочка! Я здесь! — раздался слабый голос из толпы, который практически невозможно было расслышать сквозь гомон детворы и звуки заливающихся бодрой песней колонок.

Но ребёнок услышал. Скорее, почувствовал сердцем.

— Мама! Мамочка! Ты приехала! Мамочка!

***

Через несколько дней после того, как Надежда сбежала первого сентября из больницы и последующего возвращения на лечение, Надежду посетил Александр. Он застал в палате Машу и Николая. Муж спасённой долго тряс руку спасителю и горячо благодарил его. Затем мужчины разговорились. Оказалось, что в тот день кардиолог не должен был лететь в Москву. В Хабаровске Александр гостил у брата по случаю свадьбы последнего. Родня уговаривала остаться ещё на неделю. И он уже согласился. Даже взял билеты на десятое сентября, но его срочно вызвали в Москву — пациенту нужна была неотложная операция. Вот он и поменял билеты. Оказалось, на тот самый рейс.

P.S.

От автора.

Кто-то скажет: случайность, счастливое стечение обстоятельств. Но я не верю в такие случайности. Я верю в БУМЕРАНГ ДОБРА! Ну, вот смотрите: Надежда сначала подарила надежду (опять совпадение — кругом сплошная надежда) и спасла жизнь незнакомому мальчику (я узнал позже, что с малышом всё в порядке, он удачно прооперирован и идёт на поправку). Далее: «случайно» оказавшийся на борту кардиолог… Всё случайно? Ну-ну.

ГРОЗА И СМЫСЛ ЖИЗНИ

Однажды в жизни моей грянул гром, и разразилась гроза. Ливень смыл всё, что у меня было — с работы уволили, жена ушла, оттяпав квартиру, а я стал бомжом. Чтобы отвлечь от почти суицидальных мыслей, друзья вытащили-таки меня на рыбалку.

Ничего, утешали они, всё наладиться.

М-м-м-да, не дай Бог им мои проблемы…

Когда выезжали из города, погода шептала, обещая, с одной стороны, ласковый и тёплый обогрев Ярила, с другой — приятно охлаждающее дуновение Перуна. Лёгкие белые перышки облачков, надёрганные хулиганом-ветерком из кучных подушек величественных ватных гигантов, рассыпались по голубому одеялу небосвода.

Но вот незадача! Погода стала неожиданно портиться. Свинцовые тучи-цеппелины, жадно поглощая светлое пространство над головой, готовились к водному бомбометанию. Порывы ветра всё настойчивей стучались в двери и окна потрёпанного Уазика, требуя впустить в салон.

Ниагарская стена дождя-водопада остервенело обрушилась на капот, лобовое стекло, крышу. Где-то вверху начиналась артподготовка. Заговорили крупнокалиберные гаубицы генерала Грома, приводя в шок и трепет всё живое вокруг. Беспорядочная крупная картечь града тяжёлыми дробинами начала испытание на прочность металла и стёкол легенды отечественного автопрома. Искривлённые нити-молнии, вылетавшие из невидимых небесных бластеров, дополняли жуткую, почти сюрреалистическую картину светопреставления на поднебесном театре погодных боевых действий.

Я остановился на обочине. Справа от дороги простиралось колышущееся под порывами ветра пшеничное море. Сходство такое, что подумал: « Откуда здесь море»?

Минут через двадцать грозовые войска, видимо, получив приказ небесного главнокомандующего отходить, потянулись на север. Солнечные лучи, прорвавшись через арьергард отступавших и отстреливающихся молниями тяжелых цеппелинов, запустили радугу.

Вдруг во мне что-то замкнуло. К изумлению друзей и самого себя я выпрыгнул из машины и, раскинув руки, побежал навстречу пшеничным волнам, хохоча и подставляя лицо ветру и тёплому дождю. Словно обезумевший, пританцовывая и голося несусветную чепуху, я купался в волнах колосьев и в падающих с неба струях.

И пусть идут куда подальше мои неприятности! Я отпускаю их!

Права писательница Вивиан Грин: «Смысл жизни не в том, чтобы ждать, когда закончится гроза, а в том, чтобы учиться танцевать под дождём».

ГРУБОСТЬ — ОРУЖИЕ СЛАБАКОВ

Как-то раз прочитал, уж не помню где, такое изречение: «Грубость — оружие слабаков».

Ну, ёлки-палки, думаю, слабак я, значит. Чуть что — грублю, тудэма-сюдэма. Срываюсь, понимаешь, в ответ на оскорбление. Ну, в смысле, на того, кто меня обидел или кто не согласен со мной. И чё? Ну, типа, после этого мне легче становится. Оказывается, ни разу не легче. Корю себя, маюсь, ёшкин кот, потом. Может, внутренняя интеллигентность не даёт покоя, хотя при чём здесь это? Внутренняя интеллигентность не мешает мне ругаться с обидчиками, как портовому грузчику.

И вот, дай, думаю, не буду грубить дебилам всяким. Стану тогда сильным духом, тудэма-сюдэма.

Поехали!

Утром просыпаюсь от хлопанья дверей и неимоверно громкого бряканья ложки о кружку — сын собирается на работу. Вскакиваю злой как тысяча чертей под епитрахилью священника! Срываюсь на грубый крик:

— Да блин, эгоист фигов, сколько раз тебя просить…

Сейчас получу ответку, и понесётся…

И тут вспоминаю: «Грубость — оружие слабаков». А я-то сильным хочу быть, тудэма-сюдэма. Не дав ему открыть рот, мягким голосом говорю:

— Сыночек, я тебе буду очень признателен, если ты не будешь хлопать дверями, когда я сплю. И будь любезен, ложечкой не стучи, пожалуйста, — говорю, и сам не верю, что это я произношу.

— Пап, ладно, прости, я постараюсь, — в голосе сына даже ни намёка на дерзость или раздражение.

Ну, вааще! Работает, что ли?

Ладно, едем дальше. Именно едем.

Выехал на тачке своей на работу. Увольняться. Вернее, меня будут увольнять. Вливаюсь в поток, но еду нервно. Резко перестраиваюсь тудэма-сюдэма.

Виноват! Да, не прав — подрезал чувака на «бэхе», спешил. Тот тормозит меня, типа, блокирует. Вылезает — и ко мне с кулаками и матерщиной!

Не прав я, но гордынька прёт из меня, тудэма-сюдэма. Ну, в ответ на оскорбления сейчас я ему…

«Грубость — оружие слабаков», — вспоминаю.

— Молодой человек, — говорю, — не стоит так ругаться и расстраиваться. Я в спешке совершил не совсем верный манёвр, который не делает мне честь. Я осознаю свою оплошность и впредь буду более осмотрителен и аккуратен! Это просто житейская ситуация. Дабы избежать серьёзных, влекущих за собой уголовных и непредсказуемых событий, предлагаю разойтись с миром.

Браток, готовый уже пустить в ход кулаки-пивные кружки, как-то обмяк и пробурчал:

— Да ладно, с кем не бывает. — Аккуратней надо.

Ну, вааще! Работает, что ли?

А дальше творится совсем запредельное!

Увольняют меня за… в общем, грубо я отношусь к людям. Да и ладно — на такой работе, как у меня, по-другому невозможно. Или возможно? Не знаю.

Сейчас скажу гаду-начальнику всё, что о нём думаю, а дальше — катись, урод, к дьяволу со своей гнилой конторой. А с меня хватит. Плевать. И пусть со мной здесь всё кончено.

***

Алексей Юрьевич, — обратился ко мне начальник конторы, — я вызвал вас, чтобы сказать… э… — Руководитель замялся.

— Чтобы уволить, — подсказал я.

— Собственно, да.

И тут Остапа понесло:

«Ах ты старый ублюдочный пылесос человеческих душ! Начальник коптилки людей, работающих на тебя. Ах ты сволочь, заботящаяся о своём кошельке и тёплом месте под задницей! Ты же место это лизоблюдством своим вылизал у папочки своей жены. Ах ты гнида, ворующая под видом штрафов у честных людей, вкалывающих на тебя по десять-двенадцать часов в день»!

Да не сказал я этого, не сказал. Произнёс только мысленно. Начальник, ожидая высказываний в свой адрес в выше означенном ключе, набычился и упёрся в меня взглядом.

И тут я вспомнил, что грубость — оружие слабаков, улыбнулся и изрёк:

— Спасибо вам, Артур Николаевич, за всё, что вы сделали для меня лично и компании в целом! Благодаря вам, фирма стала процветать и давать доход! Это не лизоблюдство. — Мой голос окреп. — Смею надеяться, что тоже внёс свою лепту. Если не очень получилось, то здесь не злой умысел в грубости с подчинёнными. Характер мой дурацкий. Я — хам. Я — грубиян! Сам страдаю из-за этого. Да, виноват, упрям, груб с коллегами и подчинёнными. На другой работе, если возьмут куда-то, уже не буду таким. Я уже понял, что надо менять поведение.

Вообще-то, я не подхалимски лизнул начальника, тудэма-сюдэма, а искренне признал, что действительно грубо и по-хамски веду себя с людьми.

— Погоди, — вдруг неожиданно для меня сказал Артур. — Может, не увольнять тебя. Пойдёшь на понижение? Освободилось там место одно.… В деньгах не потеряешь, просто статус пониже.… Искупишь, так сказать…. Даже грядущей премии лишать не буду… Посмотрю, может, действительно осознал что-то.

Я сделал вид, что скорблю, но в душе ликовал. В ближайшее время найти работу точно не смогу. Кредит ещё, туды его в качель…

— Ну, в общем… ну, как бы я не против… ну, это… в целом, тудэма-сюдэма…

— Тогда завтра выходишь.

Ну, вааще! Работает, что ли, покаяние это самое? Ну, ёлы-палы, когда искренне-то, тудэма-сюдэма?

***

Ладно, поехали дальше. Да чего там поехали, побежали!

Мчался домой как на крыльях. Сейчас жену удивлять буду!

***

— Ну, здравствуй, хомяк мой ненасытный! — обрадовалась моему появлению на пороге квартиры жена. — Опять нажрался? С работы выгнали? Снова телевизор, диван, газета, пиво, футбол?

«Ах ты стерва, — думаю, — вытягивающая из меня все жилы и деньги, заработанные потом и кровью. Ах ты рыба-прилипала, существующая на мою зарплату! Да я, блин, тебя сейчас так размажу, дрянь неблагодарная»! Подготовился, набрал в лёгкие воздух. Сейчас морально врежу!

Но в голове опять навязчиво прозвучало: «Грубость — оружие слабаков».

— Милая, родная, я так тебе благодарен за кротость и верность твою. Верность и мне, и нашему дому, и очагу, который ты столько лет бережёшь и охраняешь. Ты делаешь всё, чтобы наша семья была счастлива! Дети, внуки… Мы без тебя…

Тут «мужская скупая слеза бурным потоком хлынула по моей обветренной голове». Я ушёл на кухню и тихонько закрыл за собой дверь.

Прошло минут десять прежде, чем дверь открылась, и я услышал:

— Ну, что ты, что ты, мой хороший! Успокойся! Извини за грубость! Ну да, ну да, все мы разные, ну бывает. Ничего, прорвёмся! Я всегда буду с тобой! — пыталась утешить меня солнышко моё.

Ну, вааще! Работает, что ли?

— Кстати, я работу не потерял. Как ты говоришь, прорвёмся! Нам премию обещали.

— Не обижай меня. Неужели ты думаешь, что я с тобой из-за денег? Люблю тебя просто так, просто потому, что ты есть у меня. Как говорится, и в скорби и в радости…

Ну, вааще! Работает! Особенно, когда говоришь искренне!

НЕ БЕЙТЕ СОБАК

Мой дорогой и любимый пёс, друг, член семьи — Риф, Рифушка, Рифлектор, Лэрик. Вот уже более десяти лет тебя нет с нами, а ты мне до сих пор иногда снишься. Я вспоминаю твой весёлый жизнерадостный характер, твою бесконечную преданность и безусловную любовь ко мне, детям, моим родным и друзьям. На такую способны только собаки. У меня хорошее воображение, и я даже могу как будто наяву ощутить ладонями твою шёрстку, погладить за ухом и пройтись ласково пальцами по позвоночнику от холки до хвоста. А когда твои умные и внимательные глазки, ловящие любое движение или команду, смотрели на меня с восторгом и живым задором, казалось, что это глаза человека. Ах, какой же ты был замечательный пёс! Красавец ризеншнауцер! Как же мы всей семьёй любили тебя, славная морда ты этакая! Но один эпизод в наших отношениях не даёт мне покоя. Я виноват перед тобой. Поддался тогда совету одного, мягко говоря, злого и не очень умного человека, называвшего себя опытным инструктором. Впрочем, всё по порядку.

***

Когда Рифу было ещё только около года, мы решили водить его на собачью площадку на элементарный курс дрессировки. Жена настояла. Это нужно было для так называемого диплома, дающего право участвовать в выставках и соревнованиях. Собака была породистая, и мы думали, что такое участие будет Рифу на пользу, да и нам хотелось эго потешить. Медали там разные, кубки и так далее. Это сейчас я понимаю, что пустое всё это. Мы заводили пёсика в первую очередь для себя, для радости и из-за любви детей к животным, а у меня особенно к собакам. Зачем было пса мучить? Это теперь ясно, что ни к чему, а тогда… Короче говоря, я повёл Рифа на «курс молодого бойца».