Бесплатный фрагмент - Christe eleison!

Обращеніе къ доброму читателю

Добрый читатель! Не пройди мимо сей убогой души, пишущей тебѣ эти строки. Приклони главу свою и помолись о погибшемъ грѣшникѣ, дерзающемъ надѣяться на Божіе милосердіе. Не удивляйся тому, что пишу я въ уничиженномъ заточеніи своемъ тѣлесномъ такъ, словно бы обращаюсь къ прошедшему вѣку, ибо не къ прошедшему я обращаюсь, а къ нынѣшнему, а если смущаетъ тебя письмо мое, то, стало быть, мы живемъ въ разномъ нынѣшнемъ и намъ съ тобою необходимо найти другъ друга. Ты отъищи сего убогаго странника и малое время свое удѣли ему со снисхожденіемъ, и, можетъ быть, не безъ пользы будетъ тебѣ сіе. Окунись въ міръ боли, что испытала обманутая душа, возмнившая службу приносити Богу, но достигшая адовой бездны, откуда едва она взыскуетъ Того, отъ Кого отреклась; истязуемая духами поднебесной sлобы и какъ бы «обоженная» возмнившими себя богами, она уже сама не въ состояніи отличить, гдѣ ея, а гдѣ чуждая ей, насилующая её воля — и только Богъ одинъ можетъ это сдѣлать. Побѣди вмѣстѣ съ отважными крестоносцами, сражаясь подъ знаменемъ Креста Христова, орды богоборческихъ силъ, затмившихъ свѣтъ непреложной истины, отринь горделивое заблужденіе и произведи судъ надъ всѣмъ, что противно разуму, вспомни славныя дѣянія святыхъ и Самого Господа, и да будетъ всегда въ сердцѣ твоемъ начертано Слово Божіе. Воспомяни свой послѣдній часъ, да убережешь ты себя отъ погибельнаго грѣха, раз-мысли, не торопясь, о православной вѣрѣ, единственной истинной, и о томъ, что самое православіе истинное есть въ духѣ и силѣ святаго Апостола Петра, князя Церкви, стоящаго на Краеугольномъ Камнѣ Христѣ, и томъ камнѣ, на которомъ основана святая Христова Церковь. И въ этомъ благостномъ размышленіи развѣ ты уйдешь отъ мысли, сколь многое sло минуло бы отечество наше и населяющихъ его христіанъ, возстанови они только прежде, въ лѣто благопріятное, единство съ твердѣйшимъ симъ адамантомъ, не сокрушатъ который и самыя врата ада? Если во всёмъ этомъ книжица сія тебѣ будетъ въ помощь, ты помолись обо мнѣ, да не погибнетъ и моя душа, чающая Божія милосердія.

Пусть приснятся тебѣ мои сновидѣнія, дабы яснѣе уразумѣлъ ты, сколь много погибла душа моя и сколь нуждается она въ милосердіи. И ты поймешь, сколь дурной я христіанинъ и сколь плохой ученикъ наставника своего Оригена, недруга всякаго заблужденія. Ибо, сколько бы не была для меня дорога истина, пріятель я всякой грѣховной нечистотѣ, сквозь пелену ея дурманящаго тумана едва ко мнѣ пробивается свѣтъ Христовъ, просвѣщающій и очищающій всякаго человѣка. Не оставляй своей молитовки обо мнѣ, да не оставитъ и меня сей самый Свѣтъ — Сущій, и Который былъ, и Грядущій со всею славой. Аминь.

А за то, что пишу, благодаренъ я очень многимъ, что въ разное время, хотя и по невѣдѣнію, вдохновляли меня къ насилію надъ бумагой. Изъ нихъ многихъ ужъ нѣтъ, потому какъ не засталъ я ихъ позднимъ своимъ рожденіемъ, а иныхъ далъ бы Господь увидѣть. Болѣе же всего благодаренъ я добрымъ своимъ родителямъ, sѣло долготерпящимъ меня по неумѣнію своему воспитать во мнѣ достойнаго человѣка. И ещё благодарю я славнаго Христова воина — протодіакона Андрея Вячеславовича Кураева, потому какъ во дни стародавніе открылъ онъ мнѣ Оригена, и сей несокрушимый Адамантъ доселѣ ведетъ меня къ Источнику живительной влаги. А также премудрѣйшую Ольгу Александровну Джарманъ, которая открыла мнѣ міръ европейской учености, съ любовію объявшей дѣянія и труды преподобнаго моего наставника, уступающаго по силѣ проповѣди развѣ только Апостолу Паѵлу. И достохвальнаго сего мужа, Давида Моѵсеевича Эрлиха, этого поистинѣ Іудея по внутреннему сокровенному человѣку, а не по буквѣ Закона, ибо съ его помощью я освоилъ сіе стародавнее правописаніе. И, конечно, отдѣльная моя благодарность прекрасной королевѣ эльфовъ, Натальѣ Станиславовнѣ Куликовой, ея рисунками, разсудительными и прекрасными, украсилъ я эту скромную книжицу. Вмѣстѣ же со всѣми благодарю я прекраснѣйшую среди всѣхъ Анну, сію благословенную дщерь Небеснаго Отца, которая придала мнѣ рѣшимости къ изданію сего труда.

Будь благословенъ отъ Господа, мой дорогой читатель, и да не пожалѣешь ты о томъ, что на сіе писаніе употребилъ ты малое свое время!

Сей ничтожный грѣшникъ, Алексѣй К.,

не по достоинству христіанинъ,

да не по уму ученикъ славнаго Оригена

Christe eleison!

Трилогія Крови

І. Послѣдній день убійцы

Пустыня. Раскалённый адъ.

Пески безжизненны горятъ

Подъ окомъ пламеннымъ. Лежалъ

Въ нихъ человѣкъ. Онъ умиралъ.

Съ изсохшихъ губъ сорвался стонъ:

Послѣдній разъ увидѣлъ онъ,

Какъ палъ великій городъ. Прочь

Гнала холодной смерти ночь.

Почти не чувствуя нужды,

Онъ прошепталъ: «Воды! Воды!»

Явился ангелъ передъ нимъ.

Въ рукахъ своихъ держа кувшинъ,

Сказалъ онъ: «Пей». И странникъ пилъ.

Въ себя онъ жадно воду лилъ,

Вдругъ тошнота взяла его,

И эту воду оттого

Онъ выплюнулъ. Его объялъ

Внезапный страхъ — онъ увидалъ,

Какъ окровавился песокъ.

Себя преодолѣть онъ смогъ:

На ангела онъ посмотрѣлъ

Въ смятеньѣ… и похолодѣлъ.

Того онъ человѣка зналъ,

Что ангеломъ предъ нимъ стоялъ!

Кувшинъ у ангела въ рукахъ

И скорбь глубокая въ глазахъ.

Взглянулъ на ангела онъ вновь:

Увидѣлъ, какъ сочилась кровь

Изъ сердца, что въ рукахъ его.

И захотѣлось одного —

Сгорѣть, дотла сгорѣть въ аду.

Но онъ поднялся на бѣду.

Вокругъ него со всѣхъ сторонъ

Стояли ангелы, ихъ стонъ

Предсмертный, мучилъ душу вновь,

И медленно сочилась кровь

Съ сердецъ, что были въ ихъ рукахъ.

Такъ странникъ умеръ въ тѣхъ пескахъ…

ІІ. Посланіе убійцы

…День умеръ. Воцарилась ночь.

Луна, ночной царицы дочь,

Да sвѣздъ безчисленныхъ огни —

Мертво и холодно они

Пустыни озаряли склепъ.

Вкусить желая скудный хлѣбъ,

Пришли могильщики. Ѣду

Себѣ едва они найдутъ…

Явилось солнце изъ песковъ,

И день по-новому готовъ

На жизнь короткую свою.

Явивъ невинному sвѣрью

Свой огненный, жестокій глазъ,

Свѣтило распугало вразъ

Всю жизнь въ пустынѣ — сталъ песокъ

Какъ прежде мёртвъ. А день какъ могъ

Всё раскалялъ его, и онъ

Былъ въ сонъ томящій погруженъ.

Такъ день прошёлъ, затѣмъ и ночь

Отцарствовавъ, исчезла прочь.

А утромъ царь для всѣхъ свѣтилъ

Три силуэта освѣтилъ:

Спастись желая въ тѣхъ пескахъ,

Шли Проклятые. На рукахъ

Обильно выступала кровь,

Въ песокъ стекая вновь и вновь.

Желѣзо-смерть при тѣлѣ ихъ;

Той кровью на рукахъ своихъ

Желая жажду утолить,

Стремились Проклятые жить.

Надъ ними нависала смерть,

Но не хотѣли умереть

Въ пустынѣ яростной они,

И по пескамъ они брели,

Питаясь кровью съ рукъ своихъ…

Всё шли они. Вдругъ взоры ихъ

На трупъ наткнулись. Онъ лежалъ

Лицомъ въ пескѣ, и простиралъ

Онъ руки къ нимъ въ мольбѣ нѣмой.

Одинъ изъ нихъ сказалъ: «Постой!

Бѣдняга! Волею судьбы

Погибъ онъ здѣсь. Но если бы

Мы схоронили здѣсь его,

То наши души оттого

Очистились бы, и тогда

Проклятье разъ и навсегда

Ушло бъ отъ насъ». И вотъ песокъ

(Отъ крови ихъ онъ весь намокъ

И слипся въ крови долгихъ лѣтъ)

На трупъ посыпался въ отвѣтъ.

И очень скоро тѣмъ пескомъ

Укрылось тѣло, а потомъ,

Предъ тѣмъ, какъ свой продолжить путь,

Они рѣшили отдохнуть.

И имъ приснилось въ странномъ снѣ:

Собой довольные вполнѣ,

Всѣ трое спали. Вдругъ они

Отъ рѣзкаго толчка земли

Проснулись, послѣ сѣли въ кругъ;

И въ кругѣ томъ явился вдругъ

Въ плащѣ кровавомъ человѣкъ.

И такъ сказалъ онъ: «Конченъ вѣкъ!

Я жизнь недолгую прожилъ,

Кровавый плащъ себѣ нажилъ

За службу вѣрную свою

Вамъ благодарность я дарю:

Спасибо вамъ, что сберегли

Отъ мерзкихъ тварей какъ могли,

Предавъ холодный трупъ пескамъ.

За это я открою вамъ

Такую тайну: я, какъ вы,

Являюсь Проклятымъ, увы.

Я гналъ, пыталъ. Я убивалъ.

И только смерть себѣ стяжалъ

За дѣло рабское моё.

Какъ ненавидѣлъ я её!

Предъ смертью я увидѣлъ ихъ —

Убитыхъ ангеловъ своихъ!»

«Ну, ты ихъ видѣлъ, что тогда?

Ты, вѣрно, умеръ навсегда

Отъ сердца слабаго? Иди!

Дорогу въ адъ себѣ найди.

И тамъ разсказывай чертямъ.

Зачѣмъ ты только нуженъ намъ!» —

Одинъ изъ Проклятыхъ сказалъ.

«Ты ихъ ещё разъ убивалъ?» —

Другой разсказчика спросилъ.

Такой отвѣтъ онъ получилъ:

«Я видѣлъ ихъ, живой, пойми,

Мои страданья перейми!»

Но Проклятый захохоталъ.

Но былъ и третій. Не сказалъ

Онъ въ разговорѣ ничего —

Была печаль въ лицѣ его…

…Въ себѣ пустыню скрыла ночь.

Луна, ночной царицы дочь,

Да sвѣздъ безчисленныхъ огни —

Мертво и холодно они

Пустыни озаряли склепъ.

Вкусить желая скудный хлѣбъ,

Пришли могильщики, ѣду

Въ ту ночь едва ль они найдутъ…

И, освѣщённые луной,

Шли воины, промежъ собой

Они равнялись при лунѣ;

Ихъ лица, скрытыя во мглѣ,

Какъ маски холодны. Въ пескахъ

Шли мёртвые — отрядъ свой шахъ

Вёлъ этой ночью на войну —

Завоевать себѣ страну.

Служитель смерти во главѣ

Ея отряда былъ, въ огнѣ

Душа пылала у него,

И sлобствовалъ онъ оттого,

Желая пить чужую кровь,

Перчатки чтобы липли вновь

Къ рукамъ отъ теплой крови той —

Сей пищей яростной одной

Питался всласть кровавый шахъ,

Скрѣпляя власть въ своихъ рукахъ.

Владыка замеръ. Видитъ онъ,

Какъ, луннымъ свѣтомъ озарёнъ,

Въ ночной пустынѣ трупъ лежалъ

И къ кровопійцѣ простиралъ

Въ безпомощной мольбѣ нѣмой

Свои онъ руки. Надъ собой

Контроль владыка потерялъ —

Внезапный страхъ его объялъ.

И, страхомъ этимъ побѣждёнъ,

Покойника хоронитъ онъ

И засыпаетъ. Всё потомъ

Уснуло войско крѣпкимъ сномъ.

А въ это время шёлъ въ пескахъ

Иной съ отрядомъ смерти шахъ

На смертоносную войну —

Завоевать себѣ страну.

Въ перчаткахъ руки у него,

И sлобствовалъ онъ оттого,

Желая пить чужую кровь,

Перчатки чтобы липли вновь

Къ рукамъ отъ крови алой той —

Сей пищей яростной одной

Питался всласть кровавый шахъ.

Вдругъ замеръ онъ — внезапный страхъ

Объялъ его: въ пустынѣ той

Въ безпомощной мольбѣ нѣмой

Къ владыкѣ руки простиралъ

Знакомый трупъ… но закопалъ,

Какъ прежде, мёртваго въ песокъ,

А послѣ совладать не смогъ

Со сномъ владыка, оттого

Уснули воины его.

Пророческій имъ снился сонъ:

Кровавымъ кругомъ обведёнъ,

Въ плащѣ кровавомъ человѣкъ

Стоялъ при нихъ. «Напрасно рекъ, —

Пророкъ кровавый говорилъ, —

Предупрежденье! Не узрилъ

Я sла огромнаго тогда,

Не размышлялъ я никогда

О томъ, что свой не кончивъ вѣкъ,

Въ васъ умираетъ человѣкъ.

Подумайте, зачѣмъ нужна

Вамъ кровожадная война!

Вы всѣ умрёте въ той войнѣ!

Лишь кровь прольёте зря… а мнѣ

Не смыть ужъ крови съ этихъ рукъ».

Исчезъ пророкъ, исчезъ и кругъ,

И врагъ исчезъ — проснулся шахъ,

И путь продолжилъ онъ въ пескахъ…

Войска вели владыки въ бой,

Побѣду видя за собой.

Вѣдь каждый думалъ побѣдить —

Однимъ набѣгомъ разорить

Врасплохъ застигнутыхъ враговъ.

Вдругъ въ разстояньѣ ста шаговъ

Они застыли… сила sла,

Однако ж, въ чувство привела

Сраженья алчущихъ царей.

И, словно орды упырей,

Впились другъ въ друга ихъ войска,

И крови потекла рѣка.

И въ безпощадной той рѣзнѣ

Они сошлись. Давно въ огнѣ

Жглись души проклятыя ихъ,

Не покидая тѣлъ людскихъ.

Въ нихъ кровь людская не течётъ —

Кровь Проклятыхъ давно ихъ жжётъ

И затмеваетъ разумъ имъ.

И, движимые лишь однимъ

Желаньемъ, оба тѣ царя,

Какъ два полнощныхъ упыря,

Впились другъ въ друга, кровь пустивъ,

Земную жизнь остановивъ…

Сокрылось небо въ облакахъ,

И въ окровавленныхъ пескахъ

Пролился ливень — плачъ небесъ.

Онъ создалъ тысячу чудесъ

Въ пустынѣ мёртвой: ожила,

Позеленѣла, расцвѣла

Она въ мгновеніе почти.

Нигдѣ въ семъ мірѣ не найти

Ея прекраснѣе цвѣтовъ,

Что расцвѣли изъ-подъ песковъ.

Но тамъ, гдѣ кровь текла рѣкой,

И гдѣ отъ влажной крови той

Сильнѣе, чѣмъ отъ водъ небесъ

Намокъ песокъ, и былъ онъ весь

Ковромъ изъ тѣлъ людскихъ покрытъ

И алой кровію омытъ,

Тамъ, пробиваясь сквозь тѣла,

Взошли цвѣты людского sла.

Изъ кожи лепестки у нихъ,

Ихъ листья — кисти рукъ людскихъ,

Сосуды — стебли ихъ, и кровь

По нимъ сочилась вновь и вновь.

По трупамъ шёлъ онъ не спѣша —

Убійцы жалкая душа.

Онъ шёлъ, цвѣты къ землѣ клоня

И память страшную храня,

Какая мучила его.

Не понимая одного:

Какъ тѣ, за кѣмъ онъ шёлъ сейчасъ,

Не мучились въ предсмертный часъ.

Въ плащѣ кровавомъ человѣкъ

Сказалъ: «Пойдемъ. Оконченъ вѣкъ.

Я жизнь недолгую прожилъ,

Кровавый плащъ себѣ нажилъ

За службу рабскую свою.

Я небеса благодарю

За то, что разрѣшили мнѣ,

Чтобъ въ адскомъ не горѣть огнѣ,

Очистить душу. Только я

Не смогъ. Теперь душа моя

Огню навѣкъ принадлежитъ.

Никто изъ нихъ не избѣжитъ

Печальной участи въ аду

Людскому міру на бѣду.

Пойдёмте, Проклятые, насъ

Зовётъ ужъ преисподней гласъ!..»

Въ краю забытомъ человѣкъ

Всевышнимъ отведенный вѣкъ

Окончилъ, мертвъ и воскрешенъ,

Аллаха вѣрный рабъ. Но онъ

Въ Христа увѣровалъ. И крестъ

Увелъ его изъ прежнихъ мѣстъ.

Онъ исцѣленья захотѣлъ,

И много покаянья дѣлъ

Въ слезахъ содѣялъ. Бывшій сталъ

Небывшимъ грѣхъ: проклятье снялъ

Съ него Господь, и мирно онъ

Въ блаженный погрузился сонъ.

ІІІ. Надежда

Пустыня. Ночь. Кровавый кругъ.

И въ кругѣ томъ явился вдругъ

Погибшій странникъ; плащъ на нёмъ,

Въ кровавый цвѣтъ окрашенъ онъ.

Съ нимъ души падшія, и страхъ

Былъ въ ихъ пылающихъ глазахъ.

И ненависть: ихъ дикій взглядъ

Другъ въ друга устремленъ, и радъ

Врага былъ каждый погубить;

Сіе намѣренье творить

Межъ тѣмъ отъ изобилья sла

Нельзя имъ было: грань стекла

Ихъ раздѣляла. Вдругъ они

Бросались, sлобою полны

На отраженье — и безъ силъ

Валились наземь, каждый былъ

Прикованъ къ грани роковой

Лишь волей собственною sлой.

Въ пескахъ безжизненныхъ молилъ

Погибшій изъ послѣднихъ силъ:

«Тебя я помню. Будь мнѣ, другъ,

Росою сладостной: въ сей кругъ,

Гдѣ трое насъ, приди и ты

Изъ той незримой полноты,

Что намъ не вѣдома sѣло,

Ослабь терзающее sло!»

Онъ такъ молился. И въ отвѣтъ

Онъ издали увидѣлъ свѣтъ.

Сгустившись, образъ принялъ онъ,

И, луннымъ свѣтомъ озарёнъ,

Въ одеждѣ бѣлой человѣкъ

Предсталъ предъ ними. И изрекъ

Погибшій странникъ эту рѣчь:

«Вы вмѣстѣ вновь. Предостеречь

Я васъ пытался. Не сумѣлъ

Спасти я ихъ. Кровавыхъ дѣлъ

Они творили безъ числа,

Чужая кровь для нихъ была

Водой прохладной въ жаркій зной.

Пьянчуга немощный иной

Не столько тянется къ вину,

Но эти люди — кровь одну

Немерено вливали въ пасть.

Въ пустыню привела ихъ страсть.

И ты ихъ видишь предъ собой,

Sѣло терзаемыхъ душой,

Томимыхъ жаждою sѣло

Бездонное наполнить sло.

Взгляни, насколько жалки тѣ

Въ своей зеркальной пустотѣ.

Вы ихъ прославите. Но мнѣ

За нихъ обидно, и въ огнѣ

Пусть мучится теперь вовѣкъ

Безликій, падшій человѣкъ.

Такихъ насъ много, боль одна

У всѣхъ — и Бездны глубина

Неразличима въ насъ, и взглядъ

Безликъ и тусклъ: не любитъ адъ

Различья въ образѣ Его,

Всѣхъ равенство до одного

Въ аду возсоздано. И намъ

Безвременно терзаться тамъ.

Несчастные! Свободно мы

На рабство всѣ обречены.

Но какъ легко и вамъ итти

По гиблому сему пути

Обезличенья! Не землѣ,

Подобно какъ и намъ во мглѣ

Не видно свѣта вамъ. Sѣло

Влечетъ васъ міровое sло.

Іисусъ, Ты кротокъ и смиренъ.

Зачѣмъ пришелъ и принялъ тлѣнъ

На землю рабскую сію —

Ты душу мучаешь мою!

Послушай, свѣтлый человѣкъ, —

Печальный духъ ему изрекъ. —

Его ты понялъ. И пріялъ.

Въ тебѣ Онъ свѣтомъ возсіялъ.

Тотъ свѣтъ мучителенъ для насъ.

Я ухожу. Но въ этотъ час,

Прошу, мою послушай боль —

Одну изъ мучающихъ воль,

Со мною слитыхъ. Не могу

Сопротивляться я врагу».

Умолкъ погибшій. Зеркала

Со звономъ пали. Слуги sла

Мерзѣйшимъ смѣхомъ изошлись,

Слова такія прорвались

Изъ ртовъ, sмѣившихъ ѣдкій смрадъ:

«Не побѣдить вамъ, смертнымъ, адъ!

Безумецъ распятый не смогъ

Заставить какъ всесильный Богъ

Въ Себя повѣрить въ судный часъ,

Когда великой силой насъ

Онъ сокрушилъ. Но знаетъ Онъ

Въ аду сбираетъ Аваддонъ

Sѣло безчисленную рать.

Недолго намъ осталось ждать!»

«Онъ намъ не нуженъ, — такъ изрекъ

Въ кровавой мантіи пророкъ. —

Тебя мы ждали, нашъ ты былъ.

Зачѣмъ тебя освободилъ

Распятый, немощный Христосъ?

Ты поселился въ царствѣ грезъ,

Повѣривъ лживымъ словесамъ.

Ты, вѣрно, не увидѣлъ самъ,

Той силы, что лишился ты.

Прозри глубинныя мечты

И къ намъ пріиди въ нашу рать.

Мы снова будемъ убивать

И наслаждаться кровью“. „Нѣтъ! —

Отвѣтилъ приглашенный свѣтъ. —

Такимъ ты не былъ порожденъ.

Я былъ тобой предупрежденъ

И свѣтъ увидѣлъ. Почему

Ты гонишь Свѣтъ, прорвавшій тьму?

Я ухожу. Но буду вновь

Молить я, чтобъ омылась кровь

Съ одеждъ замаранныхъ. Со мной

Изъ Бездны адской роковой

Изыдешь ты когда-нибудь».

И молвилъ падшій слышно чуть:

«Спасибо… Времени рѣка

Несётъ насъ многіе вѣка.

Пріидетъ время — міръ тогда

Исчезнетъ разъ и навсегда.

И будетъ новый міръ. Иди

Христа, мнѣ чуждаго, найди,

Но нѣтъ надежды мнѣ. Теперь

Закрыта предо мною дверь.

Забудь меня». И яркій свѣтъ

Всё осіялъ. И силуэтъ

Вознесся въ немъ — и дикій крикъ

Прорѣзалъ тишину и вмигъ

Умолкъ. И мертво стало тамъ,

Гдѣ ненавидятъ свѣтъ Христа.

.

2003, послѣдняя редакція — 2015 г.

Покаяніе

I. Прологъ

Пещера. Ночь. И тишина.

И тускло свѣтится луна,

Даря воспоминанье дня —

Свѣтъ утонувшаго огня,

Что свѣтитъ міру черезъ мракъ,

Ему напоминая такъ

О вѣчномъ свѣтѣ, только тьма

Плѣняетъ больше взоръ ума.

Въ пещерѣ той огонь горѣлъ,

Что тѣлеса и души грѣлъ,

И тихо въ тишинѣ трещалъ.

Безмолвія не нарушалъ

Тотъ пламень музыкой своей.

Онъ пѣлъ о доблести людей,

Чьи просвѣщённые умы

Желали мудрость болѣ тьмы,

Что нѣкогда служили ей

Во многой мудрости своей;

Ихъ былъ тяжелъ, но тщетенъ путь,

И было нелегко свернуть

Съ пути забвенія туда,

Гдѣ рушатся порой года

Пустыхъ исканій и надеждъ

И мудрованія невѣждъ.

Но духъ, идущій къ небесамъ,

Порой не замѣчаетъ самъ,

Что къ мудрости простертый умъ

Вбираетъ болѣ свѣтлыхъ думъ,

Отринувъ глупость прошлыхъ лѣтъ

И вырвавшись изъ тьмы на свѣтъ.

.

.

II. Обречённый

И въ той пещерѣ, въ тишинѣ,

Сидѣли старцы, какъ во снѣ

Недвижимы, и небеса

Свѣтились черезъ ихъ глаза,

Полуприкрытые. Ихъ умъ

Въ движенія сердечныхъ думъ

Былъ постоянно погружёнъ.

И, небеса впуская, онъ

Стремился къ нимъ, и потому

Являлось тайное ему.

Ихъ было двое. Сѣдина

Бѣлѣй, чѣмъ блѣдная луна,

Вѣнчала главы мудрецовъ.

Ихъ мудрость скрыта отъ глупцовъ,

И развѣ тотъ её поймётъ,

Кто брань жестокую ведётъ

За свѣтъ, сіяющій во тьмѣ,

Кто ненавистенъ сатанѣ.

Таинственный и тихій свѣтъ

Прозрѣнія ихъ долгихъ лѣтъ

Струился въ нихъ и души грѣлъ,

И въ ихъ сердцахъ огонь горѣлъ

Любви и знанія. Его

Ужъ не погаситъ ничего.

И приближало время срокъ,

Въ небесный вѣчности чертогъ

Неся ихъ тихою рѣкой,

Чтобъ души ихъ нашли покой

Въ Небесномъ Царствѣ. И тогда

Они забудутъ навсегда,

Кѣмъ были прежде. Божій свѣтъ

Отретъ ихъ слёзы — горечь бѣдъ

Напрасно прожитыхъ годовъ,

И Слово, что превыше словъ,

Наполнитъ души ихъ собой

И станетъ вѣчною судьбой.

Они молчали въ тишинѣ,

Ихъ лица были какъ во снѣ,

А души ихъ на небесахъ

Торжествовали, въ ихъ глазахъ

Свѣтилась радость… Только вдругъ

Ихъ охватило пламя въ кругъ,

И взвилось пламя въ потолокъ,

И жаръ его былъ такъ жестокъ,

Что выжегъ чистые глаза,

Что отражали небеса.

Вмигъ всё исчезло. Тишина…

И продолженье полусна

Молитвы тихой, свѣтлыхъ думъ,

Занявшихъ неотмірный умъ.

Но опалились небеса,

И обречённыхъ голоса

Вторгались въ думы: плачъ и стонъ,

И вопль всѣхъ со всѣхъ сторонъ,

Зубовный скрежетъ, боль людей,

Которыхъ дьявольскій sлодѣй

Забвеньемъ мучитъ. Эта боль

Сковала милліоны воль.

Средь тяжкихъ стоновъ въ этотъ мигъ

Отчётливый раздался крикъ,

Крикъ обречённаго, съ мольбой —

Изъ бездны ада роковой.

Крикъ цѣпи міра разорвалъ,

Всю мощь огня въ себя вобралъ,

И принялъ призракъ зримый видъ.

Кровавой мантіей покрытъ

Явился падшій человѣкъ.

Сказалъ онъ: «Вашъ оконченъ вѣкъ!

И время мчится. Васъ тогда

Я не увижу никогда.

Но прежде попрошу я васъ:

Скажите мнѣ въ послѣдній часъ,

Какъ жили вы, какъ путь свой шли.

Людей вы за собой вели

Въ глухую тьму, тамъ нынѣ я,

Тамъ жизнь моя… тамъ смерть моя.

Но гдѣ-то повернулъ вашъ путь,

Мнѣ въ прошлое не заглянуть,

И невозможно мнѣ найти

То продолженіе пути.

Прошу васъ, разскажите мнѣ,

Душѣ, пылающей въ огнѣ,

О вашей жизни. Можетъ-быть

Мнѣ легче будетъ пережить

Смиренье съ адскою судьбой.

Прошу васъ, сжальтесь надо мной!»

III. Мудрецъ

И первый молвилъ: «Я Нахоръ,

Я нѣкогда спустился съ горъ

Для обольстительныхъ словесъ,

И подгонялъ лукавый бѣсъ

Повергнуть истину, но ей

Со всею мудростью своей

Я сокрушёнъ былъ, и тогда

Я смогъ отринуть навсегда

Всё то, чѣмъ нѣкогда я жилъ,

Ту мудрость, коей дорожилъ.

То — ликованіе глупцовъ,

То — бѣснованье мудрецовъ,

То — заблужденіе ума,

То — духа вольнаго тюрьма.

Её, взявъ Истины скрижаль,

Отринулъ съ гнѣвомъ я, не жаль

Мнѣ никогда отринуть ложь.

Года потрачены, и что жъ?

Они исчезли навсегда.

Я разскажу про тѣ года.

Уйдя въ пустынныя мѣста,

Гдѣ міра немощна тщета,

Взваливъ на плечи много книгъ,

Желая вѣчности зрѣть мигъ

И знаньемъ просвѣщать свой умъ,

Душа моя отъ многихъ думъ

Въ тоскѣ мучительной рвалась,

Хоть я отринулъ міра грязь.

И въ той божественной тиши

Не обитало не души,

Лишь та одна, что предъ собой

Ты видишь, вопрошатель мой.

И тамъ, въ уединеньѣ томъ

Я размышленьемъ и постомъ

Жилъ, совершенствуясь. И такъ

Провёлъ я годы, но никакъ

Я совершенства не достигъ,

Хоть мудрость многую постигъ.

Въ прозрѣньѣ понялъ я, что смерть

Преобразитъ въ земную твердь

Всё тѣло бренное моё.

Преобразуется въ гнильё

И мудрость многая моя.

И горько-горько плакалъ я.

Сіе я понялъ, плоть сгубивъ,

И, наслажденье полюбивъ,

Средь уважаемыхъ глупцовъ

Я первымъ сталъ. Въ концѣ концовъ

Мнѣ надоѣла эта роль,

А душу жгла нещадно боль:

Безсильныя мои мечты

Остались тщетны. Пустоты

Не заполняла міра пасть,

Въ ней душу жгла нещадно страсть.

И я покинулъ міръ людей.

Средь утопическихъ идей

Я вновь покой искалъ. Но мнѣ

Горѣть начертано въ огнѣ:

Своею властною рукой

Увлекъ я многихъ за собой.

И въ той душевной пустотѣ

Прочёлъ я книгу о Христѣ

И не повѣрилъ, и изгналъ

Её изъ сердца. Закопалъ

Её я въ землю глубоко,

А послѣ было такъ легко,

Какъ будто сталъ я богомъ, но

Мнѣ быть имъ, видно, не дано.

Одинъ мой лучшій ученикъ,

Съ паучьимъ именемъ, постигъ

Искусство лести, сѣти плёлъ

Онъ ловко, хоть и не увёлъ

Въ свои онъ сѣти никого.

Сплеталъ онъ ихъ лишь для того,

Кто всей душой любилъ Христа.

Душой я съ нимъ былъ. Пустота

Всю душу разрывала мнѣ

И жгла въ неистовомъ огнѣ.

И я рѣшилъ, что приложу

Я силъ сколь можно, и скажу

Я ложь предъ праведнымъ юнцомъ.

Его я сдѣлаю глупцомъ

Въ людскихъ глазахъ, и оттого

Къ богамъ отцовъ верну его.

Такъ думалъ я, хитрецъ въ словахъ.

А въ помрачённыхъ головахъ

Хулы рождаются. Мечтѣ

Той даже книга о Христѣ

Немного, впрочемъ, помогла.

Повѣствованіе дала

Она для устъ моихъ. Потомъ

Я сокрушался лишь о томъ.

Въ долинѣ мрака я бродилъ,

Покой себѣ не находилъ:

Душа пылала, какъ въ огнѣ.

И я уснулъ. Въ кошмарномъ снѣ

Я видѣлъ свѣтъ. Онъ обжигалъ,

Онъ толщу плоти разрывалъ

И въ душу проникалъ. Всегда

Я буду помнить мигъ, когда

Я видѣлъ свѣтъ. Клянусь, вовѣкъ

Сильнѣе боли человѣкъ

Не чувствовалъ внутри себя.

И я проснулся, тьму любя.

Желаннѣй, впрочемъ, для ума

Непроницаемая тьма.

И пустотою тяжкихъ думъ

Наполнилъ я смердящій умъ.

Пошёлъ я. Всадники вокругъ

Внезапно выстроились вдругъ,

И былъ я схваченъ. Наконецъ.

Меня явили во дворецъ.

Царь вымолвилъ: «Презрѣнный рабъ!

Ты не избѣгнешь львиныхъ лапъ!

Ты — тотъ обманщикъ, тотъ sлодѣй,

Что развратилъ моихъ людей,

Служитель демоновъ?“ „Постой,

Ты знаешь, кто передъ тобой.

Я Варлаамъ, слуга Христовъ,

Не почитаю я боговъ,

Бездушныхъ идоловъ. Мой взоръ

Не можетъ видѣть твой позоръ.

Ужели славный господинъ

Не вѣдаетъ, что Богъ единъ

И созерцаетъ свѣтъ во тьмѣ

На радость только сатанѣ?» —

Царю я отвѣчалъ. Ему

Обманъ былъ вѣдомъ. Потому

Онъ скрыть его хотѣлъ. «Глупецъ!

Ты знаешь, христіанскій лжецъ,

Какъ сердце отчее болитъ.

Мнѣ жажда мщенія велитъ

Убить тебя! Съ недавнихъ поръ

Мой сынъ, твой слыша разговоръ,

Въ Христа увѣровалъ. Забылъ

Онъ радость плоти. Возлюбилъ

Онъ нищету и этотъ бредъ,

И тѣмъ непоправимый вредъ

Нанёсъ душѣ своей», — сказалъ

Такъ грозный царь. Я отвѣчалъ:

«Нѣтъ, царь, слова мои не бредъ!

Твой сынъ увидѣлъ вѣчный свѣтъ

Въ моихъ словахъ. Душа его

Тогда отъ слова моего

Свѣтъ истины переняла.

Кумировъ, порожденья sла,

Онъ свергъ въ душѣ. Но если ты

Ещё не видишь пустоты

Ничтожныхъ, суетныхъ боговъ,

Ты собери своихъ враговъ,

Всѣхъ христіанъ со всѣхъ концовъ.

Халдейскихъ умниковъ-глупцовъ,

Что мнятъ премудрыми себя,

Безумство глупости любя,

По всей странѣ ты созови

И споръ великій объяви.

Ты мудрость, царь, увидишь самъ.

Велерѣчивымъ словесамъ

Глупцовъ халдейскихъ ты не вѣрь.

Уразумѣй Христову дверь!

И ей рѣшительно войди

И мудрость древнюю найди.

Но, если мудрость ты найдёшь

Въ словахъ лукавнующихъ — что жъ!

Тогда проигранъ будетъ споръ,

И сынъ твой, видя нашъ позоръ,

Къ тебѣ вернётся всей душой».

И царь отвѣтилъ: «Хорошо».

Онъ былъ доволенъ, потому

Меня онъ сыну своему

Въ тотъ страшный вечеръ показалъ.

Царевичъ будто бы узналъ

Отца и старца. Только взглядъ

Въ немъ отражалъ презрѣнья хладъ:

«Привѣтствую, о Варлаамъ!

Я знаю, ты пришёлъ не самъ.

Ты заслужилъ такую честь.

Меня заставилъ предпочесть

Ты многобожію Христа,

Вся жизнь земная — суета.

Я такъ усвоилъ твой урокъ?

Но всё-таки, пошло ли въ прокъ

Твоё ученье? Оттого

Съ отцомъ провѣрю я его.

Учти, мудрецъ, что если ты

Не защитишь свои мечты

О жизни вѣчной — можетъ быть,

Тогда ты вѣчно будешь гнить

Въ темницѣ тѣсной и сырой,

И не обрящешь ты покой

Душѣ своей, и ты поймёшь,

Сколь мнѣ презрѣнна эта ложь».

Я испугался… и кивнулъ,

И только тяжело вздохнулъ:

Не зная, вопреки судьбѣ,

Я яму выкопалъ себѣ.

Я выступалъ передъ толпой

Халдейскихъ умниковъ. Со мной

Одинъ лишь былъ: всѣхъ христіанъ

Убилъ безжалостный тѵранъ.

И понялъ я: проигранъ споръ.

Тогда, свой чувствуя позоръ,

Воззвалъ я мысленно, какъ могъ:

«Помилуй, христіанскій Богъ!»

И я увидѣлъ тьму вокругъ.

Но, тьму пронзивъ, явился вдругъ

Прекрасный свѣтъ. Онъ какъ живой

Тогда явился предо мной.

Великій страхъ меня объялъ.

Но тихо свѣтъ ко мнѣ сказалъ:

«Дерзай, Нахоръ! Смѣлѣй скажи

Всё то, что на душѣ лежитъ,

Въ ея сокрытой глубинѣ».

И я увидѣлъ, какъ во мнѣ

Вверхъ рвётся свѣтъ изъ глубины.

И пламя, вырвавшись изъ тьмы,

Вошло и въ сердцѣ, и въ уста,

И неба миръ и красота

Тогда явились предо мной,

И, сдѣлавъ людямъ знакъ рукой,

Я началъ длительную рѣчь,

Желая Небо уберечь

Отъ демоническихъ враговъ:

«Я Варлаамъ, слуга Христовъ.

Я видѣлъ неба вышину,

Безднъ океанскихъ глубину,

Я видѣлъ камни и песокъ

И птицъ, полётъ ихъ былъ высокъ,

И, созерцая, размышлялъ

О Богѣ, Кто сіе создалъ.

И понялъ я: Творецъ всего

Себѣ не проситъ ничего:

Ни жертвъ безчисленныхъ даровъ,

Ни обѣщаній многихъ словъ.

Въ Его рукахъ и жизнь, и смерть,

И небо, и земная твердь.

Объемлющій вселенной кругъ,

Господь надъ дѣломъ мудрыхъ рукъ,

Онъ не нуждается ни въ чёмъ,

Но купно тварь едина въ Нёмъ».

И предъ язычниками я

Боговъ, ихъ глупость не тая,

Спокойно, тихо низложилъ.

Изслѣдовать я предложилъ

То, что богами люди чтятъ,

Вкушая сладострастный ядъ.

Подробно изложить сумѣлъ

Я суть религій. Не посмѣлъ

Никто отвѣтить мнѣ — не смогъ.

И я сказалъ: «Христосъ нашъ Богъ!»

Я побѣдилъ, но до сихъ поръ

Не знаю, какъ я выигралъ споръ.

Царевичъ радъ былъ. Оттого

Меня, какъ гостя своего

Онъ принялъ. Только понялъ я:

Ошиблась въ нёмъ душа моя.

Сказалъ онъ: «Всё извѣстно намъ.

Я знаю: ты не Варлаамъ,

Языческій мудрецъ Нахоръ.

Ты не мудрецъ, ты — лжецъ и воръ!

Но вѣрю: въ душной глубинѣ

Есть свѣтъ, противящійся тьмѣ.

Не устрашайся ты людей,

Пусть не смутитъ тебя sлодѣй!

Иди за Солнцемъ на восходъ,

Быть можетъ, какъ-нибудь взойдётъ

Оно въ тебѣ». Отвѣтилъ я:

«Печальна много жизнь моя!

Какъ свѣтъ приму я?“ „Ты постой!

Не прикрывайся ты судьбой!

Сильна творящая Любовь,

Ты въ ней увидишь свѣта новь,

И покаяніе придётъ,

И въ душу свѣтъ тебѣ войдётъ», —

Царевичъ радостно сказалъ.

Я со слезами отвѣчалъ:

«Ты правъ. Мнѣ трудно средь людей

Отречься суетныхъ идей!

Мнѣ ближе слава и почётъ,

Что духъ плѣняетъ и влечётъ,

Мѣшая разумъ мнѣ открыть

Для вѣры, что хотѣлъ я скрыть.

Но какъ сокрыть средь многихъ думъ

Познанья жаждающій умъ?

Знакомы мнѣ твои слова,

Но вѣра, что въ тебѣ жива,

Меня не трогала. И вотъ

Я слышу голосъ — Богъ зовётъ.

Ему я вѣрю, и теперь

Для лжи я закрываю дверь».

И долго плакалъ я потомъ.

И такъ покинувъ царскій домъ,

Пошёлъ я прямо на востокъ.

И покаянныхъ слёзъ потокъ

Тогда я пролилъ. И въ пути

Мнѣ посчастливилось найти

Пещеру эту. Въ ней сидѣлъ

Старикъ сѣдой, онъ Богу пѣлъ

Хвалы псаломскія. Тогда

Я съ нимъ остался навсегда.

Крещёный кровью и водой,

Я самъ теперь старикъ сѣдой.

Таковъ мой путь изъ глубины

Бездонной, непроглядной тьмы».

И боль пронзила пустоту.

«Я обречёнъ! Не обрѣту

Я свѣтъ, сіяющій въ тебѣ.

Я весь порабощёнъ судьбѣ!

Здѣсь, въ вѣчныхъ узахъ, плачъ и стонъ,

Зубовный скрежетъ, чёрный тронъ

Святой, непобѣдимой Тьмы.

Здѣсь безконечно будемъ мы!

Мнѣ не доступенъ этотъ свѣтъ,

И дикій христіанскій бредъ

Я не услышу! Ты повѣрь,

Передо мной закрыта дверь

Въ сіяющій небесный градъ,

Мнѣ душу разрываетъ адъ!

Но гдѣ-то въ чёрной глубинѣ

Есть свѣтъ, противящійся тьмѣ.

Ещё я человѣкъ», — изрёкъ

Въ кровавой мантіи пророкъ.

IV. Заклинатель

«Нѣтъ, Одинокій, ты не правъ.

Смири свой горделивый нравъ, —

Другой старикъ сказалъ ему. —

Тебя я, можетъ быть, пойму.

Но ты мою послушай рѣчь,

Какъ Богъ сумѣлъ меня сберечь.

Волшебникъ Ѳевда — дикій страхъ

На добрыхъ, праведныхъ сердцахъ.

Ты слышалъ, можетъ, обо мнѣ,

Душа, кипящая въ огнѣ.

Тебѣ ль дѣла мои не знать!

Я могъ болѣзни насылать,

Раздоры, зависть и чуму,

И неподвластное уму.

Слуга астрала и тѣней,

Я былъ угрозой для людей.

Довольно было одного

Лишь имени имъ моего,

Чтобъ ужасъ охватилъ сердца.

Достоинъ адскаго вѣнца

Я былъ поистинѣ тогда.

Кровавыхъ демоновъ орда

Служила мнѣ. Иль я служилъ

Тѣмъ силамъ, коими я жилъ?

Узналъ я: добрый царь-отецъ

Для сына выстроилъ дворецъ

И оградилъ со всѣхъ сторонъ.

Затѣмъ, чтобъ не увидѣлъ онъ

Людскую боль и старость тѣлъ,

И чтобъ творилъ онъ, что хотѣлъ,

Не зная ужаса и тѣхъ,

Кто побѣдилъ соблазнъ и грѣхъ.

Но тщетно: царь не услѣдилъ,

Какъ близко-близко врагъ бродилъ,

Что проповѣдывалъ Христа.

И та святая простота

Увѣровала. Ужасъ, страхъ

Я въ царскихъ увидалъ глазахъ,

Когда явился во дворецъ,

Какъ приказалъ мнѣ царь-отецъ.

Промолвилъ я: «Не бойся, царь.

Я думаю, что ты, какъ встарь

Священныхъ чествуешь боговъ.

Ты побѣдишь своихъ враговъ,

Всѣхъ недобитыхъ христіанъ,

Но честь священнѣйшимъ богамъ

Воздай душою ты своей,

И много крови ты пролей

На алтари боговъ, и ты

Исполнишь всѣ свои мечты».

И царь устроилъ знатный пиръ,

И прибылъ, кажется, весь міръ

На это пиршество — воздать

Хвалу богамъ своимъ и дать

Имъ жертву щедрою рукой.

Но не нашёлъ себѣ покой

Лишь царскій сынъ. Отъ суеты

Бѣжалъ онъ для своей мечты.

Онъ былъ одинъ. Въ глухой тоскѣ

Перстомъ своимъ онъ на пескѣ

Писалъ анаѳему богамъ.

Онъ ненавидѣлъ шумъ и гамъ,

Веселье и козлиный смѣхъ,

Что, вѣрно, былъ удѣломъ всѣхъ

На демоническомъ пиру.

И въ той горячкѣ, въ томъ пылу

Я, опьянѣвъ, упалъ безъ силъ.

Холодный потъ меня пробилъ:

Увидѣлъ я Его глаза

И небо… Чистая слеза

Тогда съ моихъ упала глазъ.

И я очнулся. Въ тотъ же часъ

Мы снова принесли дары

Богамъ любимымъ, чтобъ пиры

Не прекращались никогда.

Не вышибетъ уже тогда

И малую слезинку ту

Святой ликъ Неба. Пустоту

Мы воспоёмъ въ душѣ своей.

И пиръ продлился много дней.

Богамъ угодна наша честь,

И упоительная лесть

Какъ пѣсня услаждала слухъ

Тому, кто къ истинѣ былъ глухъ.

Сказалъ царю я: «Господинъ!

Правитель нѣкогда одинъ

Имѣлъ наслѣдника, и онъ

Бродить во тьмѣ былъ обречёнъ

Навѣрно, лѣтъ до десяти.

Малѣйшій свѣтъ не могъ пройти

Сквозь тьму, коснувшись слабыхъ глазъ.

Врачи сказали безъ прикрасъ,

Что если онъ увидитъ свѣтъ

До крѣпкихъ отроческихъ лѣтъ,

То онъ ослѣпнетъ навсегда.

Царь позаботился тогда,

Чтобъ свѣтъ не видѣлъ сынъ. Ну вотъ,

Прошли тѣ годы, и черёдъ

Насталъ открыть предъ сыномъ міръ.

И царь, богамъ устроивъ пиръ,

Послалъ царевича съ слугой,

Чтобъ міръ увидѣлъ онъ земной.

И царскій сынъ увидѣлъ жёнъ,

И былъ пріятно поражёнъ.

«Кто это?» — онъ спросилъ тогда.

«А, это демоны! Всегда

Они людей палятъ огнёмъ.

Прохладной ночью, жаркимъ днёмъ

Отъ нихъ нигдѣ покоя нѣтъ.

Предъ ними солнца меркнетъ свѣтъ,

И поражаютъ даже тьму,

И неподвластное уму

Съ людьми творится, стоитъ имъ

Поддаться чарамъ колдовскимъ», —

Слуга отвѣтилъ такъ шутя,

Чтобъ позабавилось дитя.

Когда же вечеромъ юнецъ

Домой вернулся во дворецъ,

Отецъ сказалъ ему: «Сынокъ!

Навѣрно, многое ты смогъ

Подъ солнцемъ радостнымъ узрѣть.

Пускай оно ласкаетъ впредь,

Окрѣпшій отроческій взоръ.

Цвѣтовъ ли полевыхъ узоръ,

Иль неба синь и глубина,

Иль птицъ парящихъ вышина —

Чего бы не касался взглядъ,

Ты это былъ увидѣть радъ».

Но сынъ отвѣтилъ: «Жаркимъ днёмъ

Я видѣлъ демоновъ. Огнёмъ

Сердца людей они палятъ.

Я только ихъ былъ видѣть радъ.

Отецъ, цвѣты и небеса

Предъ ними меркли, и глаза

Мои смотрѣли лишь на тѣхъ,

Кто ввёлъ меня въ соблазнъ и грѣхъ».

Такъ, царь ты мой, увидѣвъ жёнъ,

Царевичъ будетъ поражёнъ,

Христа онъ броситъ ради нихъ,

Почтить sѣло боговъ твоихъ.

Есть дочка у меня одна,

Что въ обольщеніи сильна.

Я приведу её. Въ ту ночь

Твой сынъ мою познаетъ дочь:

Въ союзѣ плоти и страстей

Благопріятныхъ жди вѣстей».

Нашёлъ я дочь свою. Она

Недугомъ sлымъ была больна,

Что поселилъ я въ ней: sлой духъ,

Къ словамъ моимъ отверзши слухъ,

Въ неё вселился, и игралъ

Онъ съ нею ловко. Я сказалъ:

«Суккубъ покорный! Мой приказъ

Услышь немедля! Въ сей же часъ

Иди къ царевичу. Съ пути

Въ недѣлю долженъ онъ сойти».

«Я обольщу его, мой другъ.

Сомнѣнья въ дѣлѣ грѣшныхъ рукъ

Къ себѣ ты въ сердцѣ не пускай.

Дѣвицы душу мнѣ отдай!

Я обучу её всему,

Она вѣрна мнѣ. Потому

Красива, страстна и умна,

Съ душою праведной должна

Она искусно совладать.

Недолго намъ осталось ждать.

Я предвкушаю этотъ часъ,

Въ свой міръ почти впустилъ онъ насъ», —

Отъ демона услышалъ я.

Имъ одержима, дочь моя

Къ царю явилась во дворецъ.

И царь, заботливый отецъ,

Невѣсту сыну показалъ,

Ихъ, отведя въ просторный залъ,

Онъ заперъ. Не прошла и ночь,

Какъ дочь моя сбѣжала прочь,

Твердя, что, выслушавъ ручей

Нравоучительныхъ рѣчей,

Она не можетъ соблазнить

Того, кто всласть не хочетъ жить.

Тогда подумалъ я, что самъ

Велерѣчивымъ словесамъ

Свою въ отвѣтъ явлю я лесть,

И въ душу я сумѣю влѣзть.

Такъ познакомился я съ нимъ.

Желаньемъ пламеннымъ томимъ

Мечты небесныя пресѣчь,

Я изострилъ словесный мечъ,

Призвавъ на помощь духовъ sла,

Имъ всѣмъ во адѣ нѣсть числа.

Но я ошибся: зналъ юнецъ,

Гдѣ есть начало и конецъ.

Сказалъ онъ: «Въ нѣкоторый вѣкъ

Жилъ въ этомъ мірѣ человѣкъ,

Великимъ скульпторомъ онъ былъ,

Героямъ ставить онъ любилъ

Столбы и статуи. Потомъ,

Когда уснулъ онъ вѣчнымъ сномъ,

На горе, будто бы живымъ,

Народъ сталъ поклоняться имъ».

Но я сказалъ: «Подумай, вѣдь

И мудрецы уразумѣть

Сумѣли истину въ богахъ!

Ихъ словеса внушали страхъ,

Вѣдь люди цѣнятъ мудрость“. „Но

Не мной давно ужъ рѣшено,

Что всѣ людскіе мудрецы,

Навѣрно, первые глупцы.

Не нахожу я даже словъ,

Какъ вашихъ мнѣ назвать боговъ.

Зачѣмъ богами люди чтятъ

Тѣхъ, кто не можетъ сѣсть и встать?

Зачѣмъ велишь ты мнѣ любить

Не могущихъ ни ѣсть, ни пить?

Зачѣмъ велишь ты видѣть свѣтъ

Во тьмѣ, въ которой жизни нѣтъ?» —

Отвѣтилъ царскій мнѣ юнецъ.

Тогда подумалъ я: глупецъ

Я передъ нимъ стою. И въ мигъ

Я головой своей поникъ.

Вдругъ наважденье предо мной

Явилось будто бы впервой:

Огня пылающаго кругъ,

Одинъ я въ нёмъ. Но съ силой вдругъ

Огонь взметнулся. И тогда

Явилась демоновъ орда.

И въ томъ мучительномъ огнѣ

Они открыли душу мнѣ:

Всё то, чѣмъ нѣкогда я жилъ,

Что такъ любилъ, чѣмъ дорожилъ,

Безсильно передъ тѣмъ юнцомъ.

Какимъ же былъ тогда глупцомъ

Колдунъ великій! Проклялъ я

Всё, чѣмъ жила душа моя.

Её я продалъ богу тьмы,

Что многихъ соблазнилъ умы,

Но, духомъ праведнымъ сражёнъ,

Передъ Христомъ безсиленъ онъ:

Достоинъ лишь презрѣнья духъ,

Что къ Истинѣ священной глухъ.

Я понялъ это, и тогда

Сказалъ царевичу: «Бѣда —

Безъ вѣдѣнья бродить во тьмѣ.

Мой другъ, прошу, скажи же мнѣ,

Христосъ твой мудръ и могучъ,

Но духъ мой скрылся въ толщѣ тучъ,

Скажи мнѣ, какъ же эту тьму

Разрушить духу моему!

Какъ мнѣ увидѣть этотъ свѣтъ?

Ты знаешь, я вѣдь столько лѣтъ

Звалъ духовъ бездны и огня.

Но Богъ твой приметъ ли меня?»

Сказалъ царевичъ мнѣ: «Твой духъ,

Коль къ Слову Божьему не глухъ,

То ты слова мои прими:

Ты только руку протяни,

И Свѣтъ небесъ въ тебя войдётъ,

Въ нёмъ падшій духъ покой найдётъ».

Я покорился. Побѣжалъ

Я прочь оттуда, и искалъ

Пріютъ я для души своей.

Пробывъ въ скитаньяхъ много дней,

Нашёлъ пещеру я. Сидѣлъ

Въ ней старецъ, и Христу онъ пѣлъ

Хвалы псаломскія. Тогда

Я съ нимъ остался навсегда.

Крещёный кровью и водой,

Я самъ теперь старикъ сѣдой.

Такъ шёлъ изъ ада я, и Свѣтъ

Сквозь тьму и толщу многихъ лѣтъ

Проникъ въ меня, собой пронзилъ —

Онъ душу мнѣ преобразилъ».

Въ кровавой мантіи пророкъ

Воскликнулъ громко: «Вышелъ срокъ!

И покаянью моему

Нѣтъ мѣста въ Небѣ, потому

Избралъ я бездну пустоты.

Мнѣ чужды свѣтлыя мечты!

Мнѣ ненавистенъ этотъ свѣтъ!

Черезъ скитанья многихъ лѣтъ

Его нашли вы. Небеса,

Святыхъ, навѣрное, глаза

Являютъ въ мірѣ. Но уму

То неподвластно моему.

Неумолимъ Христосъ, не ждётъ,

И время движется вперёдъ,

И очень скоро навсегда

Разстанемся мы, и тогда

Вы душу вспомните мою!

Не дайте адскому sвѣрью

Въ ней человѣчное изжить!

Желаю со Христомъ я жить!

Я, а не тотъ, другой, во мнѣ,

Что душу мучаетъ въ огнѣ

И самъ имъ мучимъ. Не могу

Служить я своему врагу!

Мнѣ ближе Бездна. Только вновь

Хочу я чувствовать любовь!

Уже я чувствую! Но нѣтъ!

Мнѣ ненавистенъ этотъ свѣтъ!»

V. Освобожденіе

Священный свѣтъ увидѣвъ, онъ

Былъ дикой sлобой поражёнъ,

Не въ силахъ слышать тихій гласъ,

Что звалъ его въ полнощный часъ.

Въ пещерѣ тёмной засіялъ

Прекрасный чистый свѣтъ. Сказалъ

Онъ тѣмъ, кто ждалъ его: «Пора.

Борьбы духовная игра

Уже окончена. Теперь

Вамъ въ вѣчный свѣтъ открыта дверь.

Въ священный свѣтъ войди и ты,

Слуга бездонной пустоты,

Ты много каялся тогда.

Тебя простилъ Я навсегда.

Но самъ ты выбралъ эту тьму,

Что ближе духу твоему».

Но боль пронзила пустоту.

«Перешагнулъ я ту черту!

Ты былъ отвергнутъ мной навѣкъ,

Ты чуждъ мнѣ, Богъ и Человѣкъ!

Но sло не вѣчно. Можетъ быть,

Въ душѣ своей желая жить,

Съ Тобой я встрѣчусь, и тогда

Не разлучитъ насъ никогда

Ничто. Отцомъ Ты будешь мнѣ,

Тебѣ я сыномъ. Но въ огнѣ

Горитъ пока душа моя.

Ты знаешь, сколько грѣшенъ я!» —

Отвѣтилъ падшій. Свѣтъ сказалъ:

«Какъ долго Я тебя искалъ,

Простить желая! Только тьма

Милѣй для твоего ума.

Её забылъ въ тебѣ Я, ты

Забылъ небесныя мечты».

И падшій выкрикнулъ тогда:

«Тогда забудемъ навсегда

Другъ друга мы! И потому

Я нынѣ ухожу во тьму,

Гдѣ буду вѣчно пребывать».

«Тебя Я вѣчно буду ждать! —

Тогда съ надеждой молвилъ свѣтъ. —

А вы, что ждали столько лѣтъ,

Прошу, на пиръ идите Мой,

Пребудьте въ вѣчности благой,

Нахоръ и Ѳевда! Дивный гласъ

Съ Небесъ давно зовётъ ужъ васъ».

И свѣтъ исчезъ. И этотъ міръ,

Уйдя съ нимъ на небесный пиръ,

Они покинули. Пророкъ

Въ кровавой мантіи изрёкъ:

«Уймись во мнѣ, небесный гласъ!

Ещё не пробилъ этотъ часъ,

Когда и я Тебя найду!

Ну, а пока душа въ аду

Страдаетъ, мучится моя.

Христосъ, къ Тебѣ взываю я!

Услышь во мнѣ небесный гласъ!

Прошу, ускорь Ты этотъ часъ!»

16. 08. 2008

Легіонъ

I. Штиль

Слѣпое зеркало воды

И тишина… Но жди бѣды

Средь этой адской тишины.

При свѣтѣ мертвенной луны

Плыла печальная ладья,

Въ ней грёбъ неслышно, боль тая,

Незримый блѣдный человѣкъ.

Онъ ненавидѣлъ этотъ вѣкъ,

Плывя неслышно въ тишинѣ,

Взывая мысленно къ лунѣ:

«О, одинокая! Съ тобой

Навѣкъ мы связаны судьбой!

Скажи, печальная луна,

Скажите, ночь и тишина,

Прошу, скажите моему

Во тьмѣ бродящему уму,

Какъ превзойти мнѣ міръ земной,

Блаженный обрѣтя покой?

Храня завѣтныя мечты,

Я не обрѣлъ ихъ. Но тщеты

Вкусилъ я много. Ничего,

Для счастья въ мірѣ моего

Я не нашёлъ. Мнѣ тошенъ онъ.

Здѣсь адъ во плоти, боль и стонъ,

Здѣсь нѣтъ возвышенной любви,

Здѣсь счастье строятъ на крови,

Здѣсь похоть свойственна сердцамъ,

А власть довѣрена глупцамъ,

Здѣсь мѣста нѣтъ мнѣ. Какъ мнѣ быть?

Усталъ я! Ненавистно жить».

Лишь тусклый свѣтъ дала луна,

И отмолчалась тишина.

II. Призракъ

На мелкой ряби свѣтъ луны

Пронзилъ пространство водной тьмы

Слѣпой дорогой въ пустоту.

«Безсильны вы! Не обрѣту

Я истину въ теченьѣ дней», —

Такъ думалъ онъ, плывя по ней.

Тоска и боль владѣли имъ,

И, тяжкой мыслію томимъ,

Онъ плылъ неслышно. Въ чёрный брегъ

Уставилъ взоръ свой человѣкъ,

Безъ смысла глядя въ мракъ дали —

Полоску чёрную земли.

Изъ мрака тихо вышла тьма.

Созданьемъ бездны иль ума

Былъ этотъ тёмный силуэтъ?

Мертвенно-блѣдный лунный свѣтъ

Не освѣщалъ тотъ сгустокъ тьмы.

«Скажи мнѣ, призракъ тишины! —

Въ безсильѣ крикнулъ человѣкъ. —

Жестокой жизни скорый бѣгъ

Меня изранилъ. Онъ убилъ

Всё то, что въ жизни я любилъ.

Хоть ты услышь меня! Скажи,

Какъ избѣжать мнѣ міра лжи?

Какъ мнѣ узрѣть любовь и свѣтъ?

Скажи мнѣ, тёмный силуэтъ!»

И тьма заговорила съ нимъ:

«Я ждалъ тебя. Я былъ однимъ

Изъ тѣхъ, кто призракамъ служилъ.

Недолгую я жизнь прожилъ

Въ своёмъ безумнѣйшемъ аду.

Я думалъ: «Можетъ быть, приду

Я къ пониманью. И прозритъ

Душа, что столько лѣтъ болитъ».

Безсильнымъ призракомъ бродить,

Искать покой, не находить

Усталъ я, тщетностью томимъ

Найти спасителя, чтобъ имъ

Я жилъ, и онъ бы сжился съ мной,

Печальной, страждущей душой.

Ты, человѣче, зришь меня!

Ты помоги мнѣ отъ огня

И бездны демонской спастись!

Душа моя стремилась ввысь,

Къ незримому. Но, падшій духъ,

Я къ истинѣ священной глухъ.

Ты помоги оставить тьму!»

«Но ты скажи мнѣ, почему

Меня избралъ ты? Можетъ быть,

Я вовсе не желаю жить.

Я ненавижу этотъ свѣтъ», —

Такой послѣдовалъ отвѣтъ.

«Но нѣтъ! — отвѣтилъ призракъ. — Вѣдь

Не зря земная эта твердь

Твои удары сноситъ ногъ.

Я вижу, ты къ себѣ не строгъ,

Ты слабый смертный. Только я

Тебѣ открою не тая:

Желая истину найти,

Свернулъ ты съ вѣрнаго пути.

Я помогу тебѣ“. „Но тьмѣ

Какъ мнѣ довѣриться вполнѣ?» —

Отвѣтилъ смертный“. „Можетъ быть,

Ты вѣчно такъ желаешь жить

Въ невѣдѣньѣ и пустотѣ,

Надеждъ и поисковъ тщетѣ?

Послушай, смертный, кинь ты сѣть

Ошую лодки — жизнь и смерть

И громкій, молчаливый гласъ

Уловишь ей ты въ тотъ же часъ», —

Отвѣтъ послѣдовалъ. А тьму

Услышать грѣшному уму

Легко, вѣдь вслѣдствіе родства

Ея правдивѣе слова.

И очень скоро при лунѣ

Былъ удовлетворёнъ вполнѣ,

Сребро считая рыбьихъ спинъ,

Тотъ человѣкъ. «Мой господинъ! —

Онъ крикнулъ. — Вижу, ты пророкъ!»

«Я знаю, что наступитъ срокъ,

Ты съ истиной захочешь быть,

Людей научишься ловить,

И я смогу тебѣ помочь», —

Промолвилъ призракъ. «Я не прочь.

Прошу, веди меня скорѣй!

Я буду первымъ средь людей!

Я буду знаніемъ владѣть,

Мнѣ покорятся жизнь и смерть,

И этотъ міръ, и этотъ вѣкъ!» —

Съ надеждой молвилъ человѣкъ.

Сказала тьма: «Иди за мной».

И смертный ужъ не спорилъ съ тьмой.

Пришли на кладбище. «Смотри!

И ничего не говори», —

Услышалъ смертный страшный гласъ.

И онъ увидѣлъ въ тотъ же часъ

Усопшихъ пляску при лунѣ.

Они, танцуя въ тишинѣ,

Другъ друга хоронили. «Ты, —

Промолвилъ сгустокъ темноты, —

Остави мёртвымъ мертвецовъ

На погребенье. Тѣхъ глупцовъ

Ужъ не измѣнитъ ничего.

Но ты, желая одного —

Прозрѣнья для души своей —

Отвергни ложь пустыхъ людей

И мнѣ довѣрься. И со мной

Ты справишься съ давящей тьмой

И мнѣ поможешь видѣть свѣтъ.

Скажи, согласенъ или нѣтъ

Ты мнѣ служить, чтобъ я тебѣ

Служилъ наsло своей судьбѣ?»

И человѣкъ отвѣтилъ: «Жить

Въ раздумьѣ свѣтломъ, можетъ быть,

Ты жаждешь болѣе, чѣмъ я.

Прозрѣнья ждётъ душа моя!

Съ тобой едины мы въ пути.

Веди же! Можетъ быть, найти

Смогу я истину съ тобой.

Но погоди, вернусь домой

И разберу я свой уловъ».

«Забудь про свой надёжный кровъ!

Желая истину искать,

Не оборачивайся вспять, —

Сказала тьма. — Со мной ты, но

Пусть будетъ твердо рѣшено:

Иди за мною!» Молвилъ — вдругъ

Въ безумной ярости вокругъ

Огонь взвился. Исчезла тьма.

Фигурой красною она

Въ огнѣ явилась. «Видишь ты,

Каковъ служитель пустоты» —

Взревѣлъ тотъ страшный человѣкъ. —

Я ненавижу этотъ вѣкъ,

Какъ ты! Теперь ты — часть меня.

Пойдёмъ, спасёмся отъ огня».

И человѣкъ пришёлъ безъ словъ

Туда, гдѣ рыбъ лежалъ уловъ.

И страшенъ былъ безмолвныхъ взглядъ:

Пылая, отражался адъ

Въ ихъ круглыхъ, мертвенныхъ глазахъ.

Обжёгъ холодный, липкій страхъ,

И молвилъ человѣкъ: «Со мной

Что сдѣлаешь ты, демонъ мой?»

И рыбы вспыхнули огнёмъ,

И стало вдругъ свѣтло какъ днёмъ,

И въ душу смертному вошли,

Пылая Бездною. Нашли

Пріютъ въ ней демоны себѣ.

«Свершилось! Ввѣрена тебѣ

Теперь иная будетъ боль:

Соединилось много воль

Въ тебѣ. Довѣрься имъ. Съ тобой

Навѣки мы, прозрѣвшій мой! —

Отвѣтилъ демонъ. — Мнѣ внимай

Душой своею, смертный. Знай

Предназначенье жизни сей:

Иди, стремись душою всей

Быть свѣтомъ истины, любви

И души падшія зови

Къ прозрѣнію. Самъ богомъ будь,

Души скитанія забудь.

Нѣтъ sла, ни дѣлъ его, а тьма —

Лишь измышленіе ума.

Средь тщетныхъ, суетныхъ идей

Забыли то среди людей.

Ты просвѣти ихъ, и тогда

Они забудутъ навсегда

Всю sлую тщетность. Вѣчный свѣтъ

Собой избавитъ ихъ отъ бѣдъ.

И души вырвутся изъ тьмы,

И рухнетъ царство сатаны.

Ты приготовься. И забудь

Земныхъ исканій долгій путь.

Дамъ имя новое тебѣ.

Прошу, покоренъ будь судьбѣ!»

И голосъ вдругъ возвысилъ онъ:

«Своё знай имя, Легіонъ!»

III. Легіонъ

Очнулся онъ въ кромѣшной тьмѣ.

«Я гдѣ?» — подумалось въ умѣ.

Во тьмѣ сталъ щупать онъ вокругъ.

Рука его наткнулась вдругъ

На что-то мягкое. И онъ

Былъ мыслью страшной поражёнъ,

Пронзилъ его холодный страхъ:

Предъ нимъ, сокрытый въ пеленахъ,

Лежалъ безчувственный мертвецъ.

«О, это смерть! И мнѣ конецъ!

Я запертъ въ склепѣ! Гдѣ же ты?

Услышь меня изъ темноты!» —

Въ отчаяньѣ воскликнулъ онъ.

И изъ груди прорвался стонъ,

И сердце разорвала боль.

И молвила одна изъ воль:

«Отнынѣ ты прозришь во тьмѣ,

Рабъ, преданно служащій мнѣ».

И онъ прозрѣлъ, и въ тотъ же часъ

Какъ будто свѣтъ изшёлъ изъ глазъ,

Вскрывая мракъ внутри sлыхъ стѣнъ:

Сырой гробницы мрачный плѣнъ

Давилъ его со всѣхъ сторонъ.

Остановился взглядомъ онъ

На тѣлѣ. «Женщина», — на мигъ

Промчался мысли сжатый крикъ.

Его манило что-то къ ней,

И онъ пошёлъ, и съ силой всей

Онъ ткань съ главы ея сорвалъ

И склепный духъ въ себя вобралъ,

И въ ледяную сладость губъ

Онъ впился. «Какъ же былъ я глупъ,

Не зная страсти къ мертвецамъ!

Но что со мной? Ужель я самъ,

Иль это тотъ, другой, во мнѣ,

Что видѣть можетъ и во тьмѣ,

Къ губамъ жены умершей льнётъ?

Но холодящій сладокъ мёдъ, —

Такъ думалъ онъ, — пріятенъ столь…

Но нѣтъ! Не рабъ я этихъ воль! —

Отпрянувъ, выкрикнулъ онъ. — Нѣтъ!

Хочу я Солнца видѣть свѣтъ!»

И смертный яростно взревѣлъ.

Зубами sло онъ заскрипѣлъ

И стѣну крѣпкую пробилъ,

И свѣтъ глаза ему пронзилъ.

«О Солнце страшное! Ты мнѣ

Глаза палишь въ своёмъ огнѣ», —

Онъ возопилъ, и потому

Обратно онъ ушёлъ во тьму.

Но былъ уже безсиленъ онъ,

Въ нёмъ правилъ нынѣ Легіонъ,

И тысячи незримыхъ воль

Погнали вновь его на боль.

Кровавый потъ съ лица стекалъ,

Взглядъ Солнца очи выжигалъ,

Но молча шёлъ онъ возвѣщать

О томъ, что каждый можетъ стать

Безъ Бога богомъ на землѣ,

И умъ, блуждающій во мглѣ,

Очистить, истину познавъ

И цѣпи міра разорвавъ,

Его законы отмѣнить

И новый міръ въ себѣ творить,

Въ себѣ узрѣвъ спасеньѣ. Но

Лишь равнодушіе одно

Встрѣчалъ онъ на пути своёмъ:

Иной безумца видѣлъ въ нёмъ,

Другой пророковъ изучалъ:

Въ мечтахъ Мессію онъ встрѣчалъ,

Разрушенный онъ видѣлъ Римъ

И думалъ: лицемѣрья гримъ

Тетрархомъ сдѣлаетъ его.

Иной былъ простъ, и оттого

Не понималъ ни слова онъ.

И раздражёнъ былъ Легіонъ.

«Глупцы! — взревѣлъ онъ. — Видно тьма

Милѣй для вашего ума!

Я научу васъ видѣть свѣтъ!

Таковъ вамъ будетъ мой отвѣтъ:

Невинная земная твердь

Узритъ сегодня кровь и смерть!»

И человѣка увидалъ

Безвиннаго, и разорвалъ

Его на части Легіонъ,

И страхомъ былъ онъ поражёнъ,

Убійца сильный. Побѣжалъ

Онъ въ склепъ, гдѣ хладный трупъ лежалъ.

Но тѣла не было тамъ. «Ты,

Слуга бездонной пустоты! —

Въ отчаяньѣ воскликнулъ онъ. —

Какимъ безумствомъ поражёнъ

Я въ одержимости. Со мной

Что дѣлаешь ты, демонъ мой?»

Сказалъ въ нёмъ голосъ: «Ты пойми,

Добиться власти надъ людьми

Не сможешь ты легко въ сей вѣкъ:

Погибшій, падшій человѣкъ

Вполнѣ доволенъ самъ собой.

И тошной жизнію земной

Онъ наслаждается вполнѣ.

Міръ обречёнъ сгорѣть въ огнѣ.

Онъ уничтожитъ самъ себя,

Тщету порока возлюбя.

И близко sло въ людскихъ сердцахъ.

Забывъ совсѣмъ про Божій страхъ,

Спасенія любой цѣной

Желаетъ міръ порочный твой,

Мессію ждётъ онъ. Но найдётъ

Онъ вѣру ли, когда придётъ

Въ порочный, страшный, дикій міръ?

Не для Него здѣсь будетъ пиръ!

Пріюта не обрящетъ Онъ

Тамъ, гдѣ Мессія обречёнъ

Лишь на забвеніе и боль.

А множество порочныхъ воль

Въ послѣдній свой, предсмертный, часъ

Искать спасенья будутъ въ насъ:

Священнымъ sлое назовутъ,

Съ небеснаго пути собьютъ

Себя безъ насъ онѣ. Затѣмъ,

Наполнивъ Бездну тьмою темъ,

Собою переполнятъ адъ,

И міръ уйдётъ во тьму и хладъ».

«Убилъ я нынѣ одного!

Скажи мнѣ, сколько же всего

Ещё я долженъ погубить,

Желая истину любить?

Что я творю въ своей любви?

Любовь не строятъ на крови!

Мой Покровитель, ты скажи,

Служу ль я правдѣ или лжи,

Несу ли я въ себѣ порокъ,

Или любовь?» — спросилъ пророкъ.

«О чемъ спросилъ ты, Легіонъ?

Міръ полонъ sла, пороченъ онъ!

Но ты не вѣрь ему, вѣрь мнѣ,

Но Аваддону-сатанѣ

Не вѣрь ты: демонъ полонъ лжи.

Я столько лѣтъ ему служилъ!

Съ тобой мы станемъ боги. Знай:

Мы собственный построимъ рай!

Пока же мукамъ нѣтъ конца», —

Отвѣтилъ призракъ безъ лица.

И, утомлённый, Легіонъ

Какъ будто погрузился въ сонъ.

И время потекло предъ нимъ.

Истомой сонною томимъ,

Не замѣчалъ онъ ничего,

Желая только одного:

Спастись и вырваться изъ тьмы.

А падшихъ многіе умы

Ему твердили: «Погоди,

Не торопись, не уходи!

Ты не избавишься отъ насъ!

Зри, Легіонъ, свой судный часъ:

Нераздѣлимою судьбой

Соединились мы съ тобой,

Навѣки съ нами ты вполнѣ.

Служи, презрѣнный, нашей тьмѣ!»

И, страхомъ дикимъ одержимъ,

Чужою волею гонимъ

Онъ былъ — нести ученье вновь,

И снова проливалась кровь

За человѣка божество.

Души израненной вдовство

Стенало, мучилось. Ему

Ужъ тошно было видѣть тьму.

Объятый ею, онъ какъ могъ

Кричалъ: «Во мнѣ глаголетъ богъ!

Внемлите, люди, вѣрьте мнѣ!

Горѣть вы будете въ огнѣ!

Внемли пророку, падшій людъ,

Насъ скоро демоны убьютъ!

Уже я чую тьмы приходъ.

Въ душѣ своей запретный плодъ

Срываетъ каждый, вноситъ sло.

Куда васъ, люди, занесло!

Въ забвеньѣ вы погружены,

Вамъ свѣтъ и мудрость не нужны,

Sлыхъ мыслей стая хищныхъ птицъ

Порой не вѣдаетъ границъ.

Безумнѣйшіе! Sло въ аду

Приблизитъ страшную бѣду.

Долой порока сладкій ядъ!

Пусть непріятенъ будетъ смрадъ

Дѣлъ гибельныхъ нечистоты,

Пустыхъ усилій и тщеты

Людскихъ мечтаній — кратокъ путь,

И sло возможно обмануть,

Въ себѣ увидѣвъ силу. Вамъ

Отверзта лестница къ богамъ!»

Пророкъ безумнѣйшихъ идей

Посѣялъ страхъ среди людей,

Угрозу жизни ихъ тая.

Вилась въ нёмъ адская змѣя,

Пронзали душу боль и плачъ,

И демоническій палачъ

Глумился надъ его душой.

И рокового дня ещё

Печальный духъ не забывалъ:

Въ ловушку демоновъ попалъ

Онъ въ жаждѣ жизни видѣть свѣтъ.

И проклятыхъ безумный бредъ

И обречённыхъ плачъ и стонъ,

Истошный вопль со всѣхъ сторонъ

Онъ слышалъ. И душой своей

Въ забвеніи безумныхъ дней

Рванулся къ людямъ онъ — металлъ

Цѣпей холодныхъ плоть сковалъ,

Но инфернальный легіонъ

Порвалъ оковы. Страшный сонъ

Его продолжился тогда:

Безумныхъ демоновъ орда

Гнала на проповѣдь. И кровь

Невинныхъ проливалась вновь.

И звалъ онъ падшій духъ огня:

«Не знаю, слышишь ли меня

Въ своёмъ огнѣ безумномъ ты!

Кто я средь чёрной пустоты?

Отвѣть мнѣ, призракъ безъ лица!

Помилуй жалкаго глупца!

Ты просвѣти печальный умъ,

Спаси отъ тьмы безумныхъ думъ,

Отвѣть, прошу мнѣ, почему

Вокругъ себя я вижу тьму

И ей служу я? Защити!

Избави отъ сего пути!

Я не могу тебѣ помочь!

И рвётъ мнѣ душу эта ночь.

Спаси, о Покровитель мой!

Дай справиться съ манящей тьмой!»

И тьма разверзлась передъ нимъ,

И, пустотой ея томимъ,

Предъ нимъ явился демонъ. Онъ

Сказалъ: «Напрасно, Легіонъ.

Тебѣ помочь я не могу:

Я своему служу врагу,

Не въ силахъ справиться съ собой.

Я сдѣлался твоей судьбой,

Но, мучаясь въ своёмъ аду,

Я къ истинѣ не приведу.

Я знаю, мой безумный бредъ

Твоей душѣ принёсъ лишь вредъ.

Въ нёмъ свѣта нѣтъ, въ нёмъ только тьма —

Творенье моего ума.

И ты не справишься со мной:

Повсюду окружённый тьмой,

Себя обрёкъ на гибель ты.

Такъ не сбылись твои мечты.

Знай: невозможно богомъ быть

И вмѣсто истины любить

Лишь ложь и похоть — но тому

Ты слѣдовалъ, идя во тьму.

Тебя тому училъ я. Знай:

Ты въ этомъ не обрящешь рай!

Въ грѣхѣ и похоти своей

Ты пропадёшь въ безумьѣ дней.

Чужда намъ истина. Но ей

Разрушитъ ложь моихъ идей

Тотъ, Кто спасенье въ міръ несётъ.

Найдёшь Его ты, Онъ найдётъ

Погибшій духъ твой. И тогда

Освободишься навсегда

Отъ насъ ты, падшій Легіонъ».

И воплемъ разразился онъ:

И крикнулъ: «Гдѣ же этотъ часъ,

Когда избавлюсь я отъ васъ!»

IV. Мессія

Небесныхъ молній яркій свѣтъ —

И грома гнѣвъ — безумный бредъ

Свистящей бури. На кормѣ

Дремалъ Онъ въ мирномъ полуснѣ.

Двѣнадцать съ Нимъ, и въ ихъ глазахъ —

Жестокой смерти дикій страхъ.

Хлестала черезъ бортъ вода,

И неминуемо бѣда

Къ нимъ приближалась: смерть и штормъ

И дикій хохотъ бури, громъ

И молній искры — всё для нихъ,

Средь бури брошенныхъ однихъ,

Перемѣшалось. Только Онъ

Былъ въ сонъ невинный погружёнъ.

«Проснись, наставникъ! Можетъ быть,

Ты вовсе не желаешь жить,

Разъ бури разъярённой вой

Тебѣ внушаетъ лишь покой?» —

Ему кричали, чтобы Онъ

Былъ общимъ страхомъ поражёнъ.

Сказалъ, проснувшись, Онъ тогда:

«Умолкни, бурная вода!» —

И стихла буря. Тишина

Настала на море, она

Манила призрачно. Луной

Объятъ, плывя въ ладьѣ земной,

Мессія былъ. «Въ васъ вѣры нѣтъ!

Ничтожной бури жалкій бредъ

Вамъ бы не страшенъ былъ. Со Мной

Съ жестокой бурею земной

Вы справитесь. Со Мной въ пути

Покой вы сможете найти», —

Такъ Онъ всѣмъ спутникамъ Своимъ

Сказалъ — и дивно было имъ.

Прибилась къ берегу ладья.

Предъ ними, горечь не тая,

Нагой явился человѣкъ.

Онъ крикнулъ: «Проклялъ я свой вѣкъ!

Но Ты, Святой, не мучь меня!

Пусти! Пусти! Душа огня

Моя боится Твоего.

Прошу я только одного:

Пусти!» Но властно молвилъ Онъ:

«Твоё какъ имя?» «Легіонъ!

Насъ много. Но передъ Тобой

Склоняюсь я, мучитель мой.

Мнѣ надоѣлъ мой тошный адъ!

Я не хочу итти назадъ.

Боль духа падшаго прими,

Помилуй духовъ! Изгони

Въ свиное стадо падшихъ насъ!» —

Они сказали. Въ тотъ же часъ

Мучительный раздался стонъ —

Освободился Легіонъ.

Взревѣло стадо. На бѣгу

Сметая всё на берегу,

Оно рванулось съ крутизны,

Въ набѣгѣ яростной волны

Оно сокрылось, и тогда

Оставила людей бѣда.

И, видя страшное, народъ

Пришёлъ увидѣть. Смотритъ: вотъ,

Сидитъ, одѣтъ и здравъ въ умѣ,

Кто нѣкогда бродилъ во тьмѣ.

И говоритъ Мессіи: «Страхъ

Посѣялъ Ты въ людскихъ сердцахъ.

Уйди отсюда, чуждый намъ!»

Онъ, повинуясь тѣмъ словамъ,

Ушёлъ. Но въ комъ былъ легіонъ

Догналъ Его, и крикнулъ онъ:

«Позволь остаться мнѣ съ Тобой!»

Сказалъ Мессія: «Милый мой!

Останься здѣсь, благодари

За всё ты Бога. Говори,

Какъ исцѣлилъ Онъ здѣсь тебя.

Всѣмъ сердцемъ Господа любя,

Его въ душѣ ты обрѣтёшь

И въ небесахъ себѣ найдёшь

Покой, спасенье и любовь,

Преображенье, міра новь

Увидишь ты. Теперь прими

Ты даръ пророка надъ людьми».

Когда-то бывшій Легіонъ

Стоялъ какъ громомъ поражёнъ

И думалъ: «Предо мною Тотъ,

Кто человѣчество спасётъ,

И въ Нёмъ сіяетъ Жизни свѣтъ:

Въ мгновеньѣ я нашёлъ отвѣтъ

На всѣ вопросы, и меня

Уже не мучитъ духъ огня…

Что чую я въ душѣ своей?

Прозрѣніе грядущихъ дней

Мнѣ открывается. Теперь

Я въ свѣтъ небесъ увижу дверь».

И онъ пошёлъ, и на пути

Онъ говорилъ: «Легко найти

Прозрѣнье свѣта и покой.

Есть Жизнь надъ жизнію земной.

И эта Жизнь явилась къ вамъ.

Но вы сказали: «Чуждъ Ты намъ!

Уйди отсюда!» Почему

Глядѣли вы не въ свѣтъ, а въ тьму?

Въ Нёмъ — свѣтъ и вѣчная Любовь,

И мудрости священной новь.

Но вамъ чужда она: кумиръ

Для васъ во sлѣ лежащій міръ.

Восплачевопльствуй, народъ!

Спасенье вѣчное грядётъ.

Прими его и обратись:

Порокъ отвергнувъ, устремись

Къ Живому Богу. Свѣтъ, не тьма

Пусть станетъ пищей для ума!»

«Но кто нашъ Богъ? Скажи, отвѣть?

Не эта ли земная твердь

Насъ носитъ? Мы обречены

На смерть — землёю стать должны!

Чего глаголешь ты, пророкъ!

Вѣдь скоро твой настанетъ срокъ —

И самъ землёю станешь ты.

Твои небесныя мечты

Сгніютъ съ тобой. Безумный, знай,

Твой иллюзоренъ жалкій рай!» —

Пророкъ услышалъ. На него

Летѣли камни. Оттого

Онъ, sлобою людской гонимъ,

Пошёлъ во Іерусалимъ,

Во градъ Великаго Царя.

И думалъ: «Можетъ быть, не зря

Тамъ прозвучатъ мои слова.

Іуды славнаго глава

Безславна будетъ, знаю я».

«Такъ говори же, не тая!» —

Господь сказалъ ему съ небесъ.

И, не щадя своихъ словесъ,

Онъ говорилъ на площадяхъ:

«Внемлите, люди! Боль и страхъ

Я вижу въ городѣ святомъ.

Забвенье — и въ забвеньѣ томъ

Падётъ святой великій храмъ,

Святилище инымъ богамъ

Въ священномъ мѣстѣ возведутъ.

Тысячелѣтій тяжкій трудъ

Въ мгновеньѣ рухнетъ. Надъ главой

Sловѣщій мѣсяцъ золотой

Поддѣнетъ землю на рога —

То вы распяли какъ врага

Мессію вашего, Христа,

И Бездны чёрной пустота

Вселилась въ души глубоко.

Сокрывъ Небесное Млеко,

Ученье Свѣта, подъ землёй

Вы волей падшею и sлой

Сокрыли Крестъ, въ своёмъ умѣ

Сокрывъ служенье ваше тьмѣ.

И нынѣ правды съ вами нѣтъ.

Теперь я вижу: меркнетъ свѣтъ

Въ священномъ градѣ на горѣ,

И въ демонической игрѣ

Вы проиграли: вопль и стонъ

Отчаянья исторгнетъ онъ.

Война и страхъ обымутъ градъ,

А разореніе и гладъ

Sвѣрями сдѣлаютъ людей:

Въ удушливомъ теченьѣ дней

Они другъ друга кровь испьютъ,

И рѣки крови потекутъ

По града улицамъ, и плачъ

И вопль младенцевъ, что палачъ

Нещадно рубитъ, вижу я,

И вопль безумнаго sвѣрья,

И труповъ вонь на площадяхъ —

Забвенье въ проклятыхъ сердцахъ.

Услышьте, люди, гласъ суда!

Восплачевопльствуйте, тогда

Всѣмъ сердцемъ вѣруйте въ Того,

Кто въ міръ пришёлъ не отъ него.

Рыданій слёзы разобьютъ

Сердца изъ камня пусть. Поймутъ

Вашъ вопль святыя небеса,

И дивной силы голоса

Прорвутъ реальность, и тогда

Не совершатся тѣ года.

Но въ ужасѣ и горѣ тѣ,

Кто Бога распялъ на крестѣ!» —

Къ толпѣ людской пророкъ взывалъ.

Но камень въ голову попалъ,

И, обезсилѣвъ, Легіонъ

Упалъ на землю. Умеръ онъ.

V. Іерусалимъ

Забвеніе. Въ нёмъ бредъ тѣней

Въ застывшемъ ужасѣ тѣхъ дней.

И бродятъ жалкіе, и прахъ

Глотая, корчатся въ ногахъ

Они мучителей своихъ

И просятъ, умоляютъ ихъ

Добить ихъ жалкія тѣла.

Безъ хлѣба жизни смерть была

Освобожденьемъ. Страшнымъ сномъ

Явилась жизнь во градѣ томъ.

Не прекращался этотъ сонъ.

Изсохли слёзы. Плачъ и стонъ

Уже ничью не рвали грудь,

И можно было бы взглянуть

На мёртвыхъ съ завистью: въ пыли

Повсюду на лицѣ земли

Они лежали. Мёртвыхъ смрадъ

Въ жарѣ удушья страшный адъ

Не завершалъ. И sлой топоръ

Уже свой вынесъ приговоръ,

Малюткѣ въ черепъ впившись. «Ты,

Дитя моё, средь пустоты

Отнынѣ пищей станешь мнѣ.

Пусть духъ мой мечется въ огнѣ,

Но я изжарю плоть твою

И въ пищу адскому sвѣрью

Тебя отдамъ: пусть видитъ градъ,

Въ какой онъ погрузился адъ!» —

Вскричала женщина. Шакалъ

На запахъ мяса прибѣжалъ,

Зубами лязгая, и онъ

Былъ безсердечіемъ сражёнъ:

Впервые ужасъ, дикій страхъ

Осѣлъ въ безжалостныхъ сердцахъ.

Такъ было. Одинокій храмъ

Не возводилъ ужъ къ облакамъ

Молитвъ небесныхъ. Онъ одинъ

Стоялъ разрушенъ. Средь руинъ

Явился ангелъ. «Легіонъ

Мнѣ было имя, — молвилъ онъ. —

Одинъ я горестно бродилъ,

Искалъ покой, не находилъ

Его я въ ненависти: боль

И легіонъ безумныхъ воль

Терзали душу. Sло и тьма,

Плѣнивъ исканія ума,

Вели меня, и я забылъ

Всё то, что въ жизни я любилъ.

Я былъ безуменъ: Бога нѣтъ,

Гдѣ извратили жизни свѣтъ,

Забывъ о жертвенной любви,

Гдѣ проповѣдникъ на крови

Несётъ безумныя слова,

Гдѣ въ сердцѣ истина мертва.

Я былъ такимъ. И безъ числа

Въ печальный міръ явилъ я sла.

Безуменъ, гордъ и одинокъ,

Въ своихъ скитаніяхъ я смогъ

Познать безуміе своё,

Но адское во мнѣ sвѣрьё

Гнало меня. И шёлъ тогда

Я по дорогѣ въ никуда.

Я не искалъ, но смогъ найти

Меня Спаситель на пути.

Я испугался. Но меня

Онъ исцѣлилъ, и жаръ огня

Уже не мучаетъ мой духъ.

Къ спасенью мой отверзся слухъ,

Что мнѣ явилъ Небесный Свѣтъ,

И захотѣлось мнѣ въ отвѣтъ

Нести свѣтъ міру. Только имъ

Я былъ не понятъ и гонимъ.

Рыдая горько, боль и хладъ,

Безумствомъ душу рвущій адъ,

Души прозрѣнья дикій страхъ

Читалъ я въ суетныхъ сердцахъ.

Забывъ небесное, въ тщетѣ

Міръ къ утопической мечтѣ

Въ забвеньѣ рвётся. Только онъ

На пораженье обречёнъ».

Сказавъ, исчезъ онъ. Дикій крикъ

Изъ Бездны адовой проникъ

До сердца міра. Возопилъ

Пророкъ безумствующихъ силъ.

«Себя я проклялъ. Обречёнъ

Я на забвенья страшный сонъ.

За правду ложь принявъ во тьмѣ,

Безумство, скрытое въ умѣ,

Стремилось къ свѣту. Только свѣтъ

Забытъ средь безконечныхъ лѣтъ.

И, преданъ роковой судьбѣ,

Взываю я въ нѣмой мольбѣ:

Спаси отъ тьмы печальный духъ,

Отверзи къ Истинѣ мой слухъ

И просвѣти ослѣпшій умъ!

Избавь отъ тьмы печальныхъ думъ

И къ свѣту выведи. Тебя

Я не обрѣлъ, порокъ любя.

Но я ищу Тебя, мой Свѣтъ,

Въ забвеньѣ безконечныхъ лѣтъ

Тебя я жажду обрѣсти…

И ненавижу. Ты прости

И ненависть мою разрушь.

Снисходишь Ты до падшихъ душъ,

Сойди въ мой адъ, молю, Христе,

Въ мой духъ, томимый въ тѣснотѣ!

Твой Свѣтъ сжигаетъ. Но съ Тобой

Я справлюсь съ Бездною и съ тьмой».

X — 28. XII. 2008; 2015.

Харонъ

I. Ахеронъ

Безсильно брошена рука.

Надменно глядя свысока

На мертвенно-холодный трупъ,

Я понялъ: былъ я всё же глупъ.

Но не вернуть уже тотъ часъ,

Когда небесный тихій гласъ

Я не услышалъ. Sлой отвѣтъ

Любви, ведущей столько лѣтъ

Меня къ спасенью, я изрёкъ.

И горько, горько плакалъ Богъ,

На кровь, что медленно лилась

Безсильно глядя. И изъ глазъ

Его слеза текла. И въ адъ

Иду я слѣпо наугадъ.

Вдругъ — свѣтъ какъ будто отъ огня,

Зовётъ и манитъ онъ меня.

Надежда придала мнѣ силъ:

Туда, гдѣ пламень мнѣ свѣтилъ,

Пошёлъ я смѣло. Предо мной

Въ печальный, мрачный міръ иной

Рѣки предсталъ широкій путь:

Мерцала огненная жуть

Надъ рябью мелкою рѣчной,

Не нарушалъ ея покой

И вёселъ тихій мѣрный плескъ.

И огненныхъ языковъ блескъ

Челнокъ неспѣшный освѣтилъ.

Вотъ онъ ко мнѣ поворотилъ.

Въ челнѣ сидѣлъ сѣдой старикъ

И сонно грёбъ: онъ такъ привыкъ.

Покорный рабъ судьбы своей,

Въ теченьѣ безконечныхъ дней

Онъ грёбъ неслышно въ челнокѣ,

Плывя по огненной рѣкѣ.

Причалилъ къ берегу старикъ —

Я головой своей поникъ,

Глазницъ пустыхъ увидя взглядъ:

Пронзилъ меня смертельный хладъ,

Что исходилъ отъ старика.

Я покорился, и рука

Оболъ, разжавшись, подала

И въ царство пустоты и sла

Поплылъ я въ адскомъ челнокѣ.

Душа въ печали и тоскѣ,

Предвидя боль, забвенье, адъ,

Вдругъ крикнула: «Плыви назадъ!

Я не хочу туда, Харонъ!»

Но равнодушно молвилъ онъ:

«Ты обречёнъ, свободный духъ».

Былъ голосъ холоденъ и сухъ.

Неспѣшно вёзъ меня гребецъ.

И понялъ я: пришёлъ конецъ,

И ждетъ меня забвенья мракъ.

И я подумалъ: какъ же такъ?

И разрывался слабый умъ

Отъ тяжкихъ, непосильныхъ думъ.

Я сталъ противенъ самъ себѣ:

Я видѣлъ свѣтъ въ своей судьбѣ,

Что спасъ меня отъ хладной тьмы,

Теперь я въ царство сатаны

Плыву съ Харономъ. Потому

Съ мольбой отвѣтилъ я ему:

«О перевозчикъ падшихъ душъ,

О равнодушный страшный мужъ,

Ты безразлично по рѣкѣ

Плывёшь въ неслышномъ челнокѣ

Тысячелѣтья. Стонъ и боль

Безчисленныхъ, заблудшихъ воль

Тебя не трогаютъ. Но ты

Изъ бездны чёрной пустоты

Прошу, отвѣть мнѣ! Ты скажи,

Какъ я дошёлъ до этой лжи

И въ царство вѣчное тѣней

Плыву по окончанье дней?

Ѳанатосъ — чёрный геній тьмы,

Приспѣшникъ вѣрный сатаны,

Рабами наполняетъ адъ,

Второй онъ смерти кровный братъ.

Слѣпецъ пустой, не видитъ онъ,

Какъ онъ униженъ, сокрушёнъ

Распятымъ Богомъ на Крестѣ.

Блуждая въ чёрной пустотѣ,

Онъ умеръ самъ, печальный духъ.

Но ты, Харонъ, отверзи слухъ

Къ мольбѣ изъ грѣшныхъ устъ моихъ.

Ты, перевозчикъ душъ людскихъ,

На нихъ взираешь свысока.

Предъ Бездной огненной рѣка

Отъ ада отдѣляетъ насъ,

И грѣшники въ свой судный часъ

При видѣ огненной рѣки

Дрожатъ отъ страха и тоски.

Ты равнодушенъ къ ихъ мольбамъ.

Отъ ада отдѣлённый самъ

Широкой огненной рѣкой,

Везёшь ты ихъ въ Аидъ. Покой

Имъ не данъ будетъ въ царствѣ тьмы,

Ихъ обречённые умы

Въ пустынномъ царствіи тѣней,

Терзаетъ безконечность дней.

Въ забвеньѣ тягостномъ блуждать

Живые будутъ. Только вспять

Не поворотишь ты, и тьма

Собой взоръ падшаго ума

Затмитъ навѣки — что тебѣ?

Вѣдь къ этой тягостной судьбѣ

Не ты ихъ вёлъ, но невдомёкъ

Имъ жизни жалкой ихъ урокъ.

Они избрали этотъ путь

Своею волей, не свернуть

Теперь имъ съ этого пути.

Не смогутъ Истину найти

Они, погибшіе. Тогда

Рѣка въ забвеньѣ, въ никуда

Встаетъ предъ ними въ свой черёдъ.

Но грѣшниковъ погибшій родъ,

Забвенье, боль, печаль и хладъ —

Весь гибельный, гнетущій адъ,

Содома мерзость, ворожбу

И вѣру въ sвѣзды и судьбу,

И похоть плоти, и очесъ,

И прелесть гибельныхъ словесъ,

Суккубовъ сладострастный стонъ

Ты презираешь, о Харонъ.

Я ненавижу эту тьму,

Какъ ты. Скажи мнѣ, почему

Не повернёшь ты для меня?

Зачѣмъ безуміемъ огня

Мой поглощать погибшій умъ?

Въ безсмысленности тяжкихъ думъ

Чего обрящу я себѣ?

Прошу, вернись! Иной судьбѣ

Хочу послѣдовать я“. „Нѣтъ! —

Отвѣтилъ равнодушный дѣдъ. —

Сама ты выбрала, душа!

Теперь смотри, чѣмъ хороша

Была въ земномъ забвеньѣ ты.

Плыви же въ царство пустоты!»

По хладной огненной рѣкѣ

Я плылъ въ неспѣшномъ челнокѣ.

II. Аидъ

И понялъ я, что жизнью мнѣ

Далось насытиться вполнѣ,

Но я былъ слѣпъ: не зная sла,

Его творилъ я безъ числа

И вожделѣнью потакалъ,

И просвѣщенья не алкалъ,

Чтобъ духъ возвысить, наконецъ,

Познать Начало и Конецъ.

Я признаю свою вину:

Хоть сладка гладному уму

Христа спасительная вѣсть,

Земнымъ усладамъ предпочесть

Не смогъ я тихій свѣтъ Христа,

Душа не стала въ Немъ чиста.

Глупецъ! Безумный рабъ страстей!

Я для возвышенныхъ идей

Былъ такъ возвышенно далёкъ

И былъ безумно одинокъ

Въ своёмъ стремленьѣ, и глаза

Надменно пялилъ въ небеса.

О Боже! Этотъ вѣкъ любя,

Я такъ далёкъ былъ отъ Тебя!

Я ненавидѣлъ sла порокъ,

И самъ къ себѣ я былъ жестокъ,

Души возжаждавъ чистоты.

Но я сгубилъ свои мечты!

Меня желаній пламя жгло,

Впустилъ я добровольно sло,

Sѣло что въ душу въѣлось мнѣ.

Теперь она подвластна тьмѣ.

Вези, вези меня, Харонъ!

Туда, гдѣ sла надменный тронъ

Надъ Бездной высится одинъ,

Гдѣ одинокій господинъ

Въ потокъ печальныхъ, мрачныхъ думъ

Свой погрузилъ заблудшій умъ.

Въ порокѣ сладкомъ, можетъ быть,

Забуду я, какъ жаждалъ жить.

Пристала къ берегу ладья.

Увѣренно на берегъ я

Ступилъ съ ладьи той, и теперь

Для жизни мнѣ закрыта дверь.

«Привѣтствую! Тебя я ждалъ», —

Печально падшій духъ сказалъ.

Я удивился: «Это ты,

Мой геній падшій пустоты!

Я не нарушилъ договоръ,

Себѣ я вынесъ приговоръ.

Я не сумѣлъ его порвать:

Страдалъ я — буду вѣкъ страдать

Въ забвеньѣ адскомъ — ты виной

Тому, что сдѣлалось со мной!»

И падшій духъ отвѣтилъ мнѣ:

«Я самъ страдаю въ томъ огнѣ!

Мнѣ надоѣла эта роль,

И душу мнѣ пронзаетъ боль.

Но обречёнъ теперь навѣкъ

Со мною, падшій человѣкъ,

Быть въ Безднѣ сей порочной ты,

И извращённой красоты

Сполна вкусишь ты, и во власть

Ея ты пожелаешь впасть.

Пойдёмъ, погибшій. Пусть твой умъ

Развѣется отъ мрачныхъ думъ».

И мы пошли, и плача гласъ

Я слышалъ всюду возлѣ насъ

И вопль погибшихъ, падшихъ душъ.

Обречены мы! Свѣта ужъ

Мы не увидимъ, и навѣкъ

Забылъ насъ Богочеловѣкъ.

Владыка тьмы — нашъ господинъ.

Надъ преисподней онъ одинъ

Всевластно правитъ. Передъ нимъ

Предсталъ я, sлобою томимъ.

«Привѣтствую тебя, герой!

Не ждалъ я встрѣтиться съ тобой!

Пади же!» — мнѣ онъ приказалъ.

Я усмѣхнулся. Не упалъ

Я предъ смердящимъ сатаной.

«Не бойся, духъ, объятый тьмой, —

Мнѣ голосъ сладостный жены

Сказалъ. — Мы всѣ обречены!

Деметры радостная дочь

Познала вѣковую ночь,

Объятій сладость и тепло,

Что даритъ міровое sло.

Душа, не бойся, можетъ быть,

Огонь желаній утолить

Мои служанки смогутъ. Ты

Не бойся падшей красоты.

Вкуси, познай, не будь же глупъ!

Ты наслаждайся жженьемъ губъ,

Грудей горячихъ красотой.

Сей соблазнительной мечтой

Не насладился ты бы тамъ,

Гдѣ жжетъ проклятый свѣтъ Христа».

И Персефона, наклонясь

Къ Аиду, въ ротъ ему впилась

Губами дикими. Вполнѣ

Она предалась сатанѣ.

И дивный, сладострастный гласъ

Въ волненьѣ бѣшеномъ тотчасъ

Услышалъ я: «О, мой герой!

Теперь я встрѣтилась съ тобой.

Мой рыцарь милый, я ждала

Тебя въ порочномъ мірѣ sла,

Сама порочна. Но любовь

Иную мнѣ укажетъ новь,

Небесной сдѣлаетъ меня.

Въ сіяньѣ солнечнаго дня

Сольёмся мы въ единый духъ.

Чтобъ огнь страсти не потухъ,

Я буду вѣкъ тебя ласкать,

Возлюбленною будешь звать

Ты Афродиту. Ты забудь

Весь свой земной минувшій путь.

Люби, мой другъ, не будь же глупъ!

Моихъ вкусить прекрасныхъ губъ

Желали многіе. Но ты

Вкуси желанной красоты!»

Дѣвица руку на плечо

Мнѣ уронила. Горячо

Огнёмъ мнѣ шею обожгло:

То соблазнительное sло

Её лобзало. Только вдругъ

Освободился я отъ мукъ

На мигъ — и чудный ясный свѣтъ

Явилъ мнѣ дивный силуэтъ.

Она спала. Ея едва

Дрожали губы, и слова

Мои не слышала она,

Въ забвеньѣ утопая сна:

«Ты спишь, безпечная. Во снѣ

Ты улыбаешься. Но мнѣ

Не зрѣть небесной красоты

Души прекрасные цвѣты

Мнѣ не сорвать. Но всё жъ позволь

Излить тебѣ печаль и боль.

Хоть въ адъ я ввергнутъ, силъ лишёнъ,

Но тихо въ твой безпечный сонъ

Безликой тѣнью я войду,

Безумный, словно бы въ бреду.

Но ты не бойся, ангелъ мой.

Безликой тѣнію слѣпой

Увижу я въ послѣдній разъ

Сіяніе небесныхъ глазъ.

О Ѳеотима! Ты прости,

Не сохранилъ я на пути

То знанье, что стяжалъ съ трудомъ.

Я не войду въ небесный домъ.

Изъ царства тьмы въ твой чудный свѣтъ

Я принесу тебѣ букетъ

Изъ асфоделій. Лишь Аидъ

Ихъ сохранилъ прекрасный видъ.

Души твоей въ нихъ ароматъ

И тонкій, ядовитый смрадъ,

Какъ будто тѣло въ тишинѣ

При блѣдной, мертвенной лунѣ

Смердя безжизненно лежитъ.

Мы всѣ умрёмъ. Не избѣжитъ

Никто сей участи, но ты

Уйдёшь въ рай дивной красоты,

Куда къ тебѣ я не приду.

Безумный! Въ видимомъ аду

Навѣкъ я заперъ самъ себя,

Но буду вѣчно жить, любя

Тебя въ безумнѣйшемъ огнѣ.

И ты не вспомнишь обо мнѣ».

«Въ чёмъ дѣло, милый? Что съ тобой? —

Дѣвица молвила. — Ты мой!

Забудь о томъ, кого любилъ.

И сладостный любовный пылъ

Ты подари мнѣ». Sлобно: «Нѣтъ!» —

Проскрежеталъ я ей въ отвѣтъ.

Я оттолкнулъ её. Тотчасъ

Услышалъ я ужасный гласъ:

«Ты зря отвергъ её. Меня

Лишилъ ты сладкаго огня».

«Кто ты?» — спросилъ я. Страшный sмѣй

Шипя, отвѣтилъ: «Асмодей.

Любовь и ревность — всё во мнѣ

Перемѣшалось. Сатанѣ

Не испытать всей глубины

Блаженства, sлобы… и вины.

Лишь мнѣ доступно это. Но

Пора тебѣ бы знать давно:

Изъ темноты шелъ тщетно ты.

Ты здѣсь, средь адской пустоты!

Забудь о жизни. Пусть Ѳанатъ

Тебѣ внушитъ забвенья хладъ».

И демонъ съ огненнымъ мечомъ

Предсталъ предъ мною, и въ плечо

Онъ мнѣ оружіе вонзилъ.

И я упалъ, лишившись силъ.

Очнулся. Вижу: въ облакахъ

Лечу я, и несётъ въ рукахъ

Меня мой призракъ безъ лица.

Святаго райскаго вѣнца

Не заслужилъ я, но небесъ

Достоинъ я вкусить и здѣсь.

Здѣсь — вѣчно меркнущій закатъ,

И былъ я несказанно радъ

Въ печали помнить о быломъ.

Теперь же я, плѣненный sломъ,

Погибъ. Такъ пусть же свысока

Глядятъ, какъ канулъ на вѣка

Я въ бездну ада! «Ты теперь

Готовься, другъ! Открыта дверь

Намъ въ бездну боли. Пусть же рвётъ

Твоё сознанье острый лёдъ!» —

Сказалъ носитель мой, и вмигъ

Съ небесъ низвергъ меня — и крикъ

Услышалъ дикій я, и смѣхъ,

И гласъ, что звалъ меня на грѣхъ,

Sѣло смердя до тошноты:

То мерзость падшей красоты

Звала меня, звала къ себѣ.

Но въ вожделѣющей мольбѣ

Не похоть я узрѣлъ, но страхъ:

Онъ отражался въ ихъ глазахъ,

Безумныхъ. Снова плачъ дѣтей —

Крикъ — тишина — и хрустъ костей —

И снова ламій жалкій смѣхъ:

Огромный на виду у всѣхъ

Стоялъ изъ мѣди исполинъ,

Огнёмъ безжалостнымъ палимъ,

Онъ длинный вытянулъ языкъ,

На нёмъ — младенецъ. Дикій крикъ

Раздался вновь, съ нимъ — ламій плачъ

И смѣхъ. И снова съѣлъ палачъ

Младенца бѣднаго. Ну вотъ

Для ламій вновь насталъ черёдъ

Рожать младенцевъ въ эту пасть,

Въ которой суждено пропасть

Несчастнымъ. «Человѣче, знай,

Для тѣхъ убійцъ не нуженъ рай.

Ваалъ — любовникъ ихъ. Ему

Онѣ рожаютъ, чтобъ во тьму

Дѣтей низвергнуть. Но забыть

Не смогутъ, кто не смогъ любить,

Утробы рвущейся и крикъ,

И боль, и какъ умолкла вмигъ

Душа живая, отлетѣвъ,

Пуста, едва простить успѣвъ

Свободу, прежде чѣмъ свой вѣкъ,

Родившись, отжилъ человѣкъ.

И съ гнѣвомъ я взглянулъ на нихъ,

И, не нашедши словъ людскихъ,

Взревѣлъ отъ боли я — огонь

Изшелъ изъ устъ моихъ, и стонъ

Я, обезсилѣнный, издалъ:

«О Боже! Какъ же я усталъ!

Проклятый демонъ! Ты скорѣй

Неси меня отъ тѣхъ людей,

Бездушныхъ, смрадныхъ! Тяжело.

Я ненавижу это sло».

И я заплакалъ. Вдругъ одна

Отъ ламій мерзостныхъ жена

Отъединилась и со мной

Заговорила: «Милый мой!

Тебя я помню. Можетъ быть

Меня сумѣлъ ты сохранить

Въ болящемъ сердцѣ. Ты меня

Желалъ избавить отъ огня

И ко Христу вести. Не смогъ

Ты свѣтъ нести для той, чей богъ

Лишь похоть сладкая. Найти

Я не смогла Его въ пути,

Грѣхомъ объятая кругомъ.

Ты звалъ меня. Въ забвеньѣ томъ

Желала я, безъ словъ звала

Тебя въ любовники. Была

Я вдвое старше, и увлечь

Я не смогла тебя, чтобъ лечь

Со мной рѣшилъ ты: ты желалъ,

Чтобъ духъ мой падшій не пропалъ.

Моихъ здѣсь трое. На языкъ

Ваалу ихъ кладу — и крикъ

Я ненавистный слышу. Мнѣ

Они являются во снѣ.

И я зову ихъ. Удержать

Я не могу ихъ, и опять

Кричатъ они, меня зовутъ,

Чисты, рождённые чрезъ блудъ.

Прошу, найди, гдѣ Радамантъ!

Скажи ему, что этотъ адъ

Невыносимъ! Спроси ты мнѣ

Здѣсь мѣсто лёгкое вполнѣ».

Я оттолкнулъ её. «Мой другъ,

Красивѣй я найду подругъ

Тебѣ для жалости. Пойдёмъ.

Среди тѣней мы здѣсь найдёмъ

Лаиду-гетеру. Она

Теперь скучаетъ и одна», —

Промолвилъ демонъ. Съ нимъ вдвоёмъ

Пришли мы, зримъ — стеклянный домъ,

А въ нёмъ — старушка, больно ей

Въ зерцалахъ зрѣть теченье дней.

«О Афродита! Ты бъ могла

Разрушить эти зеркала.

Я не хочу себя такой,

Какою стала: старой, sлой —

Въ нихъ болѣ видѣть. Молодой,

Дѣвицей вѣтреной былой,

Ужъ не могу: разрушенъ цвѣтъ!» —

Она стенала. Ей въ отвѣтъ

Промолвилъ демонъ: «Ты въ огнѣ

 Томишься на потѣху мнѣ».

И мнѣ зерцало показалъ,

Я къ удивленью увидалъ

Красотку въ зеркалѣ. И я

Ей соблазнился не тая.

Но въ гнѣвѣ я разбилъ стекло.

«Пойдёмъ скорѣй! Иное sло

Я покажу тебѣ, мой другъ», —

Сказалъ онъ. Очутились вдругъ

Мы предъ Танталомъ. Сына онъ

Убилъ когда-то. Поражёнъ

Онъ наказаніемъ: вода

Кругомъ и вкусная ѣда,

Но жажду чрева утолить

Не можетъ онъ: иллюзій нить

Нещадно рвётся, лишь едва

Его къ вкушенью голова

Нагнётся въ жаждѣ. И утёсъ

Стоялъ предъ нимъ, и камень нёсъ

Сизифъ на верхъ горы. Уменъ,

Боговъ хитрѣе падшихъ онъ

Когда-то былъ. Теперь пустой

Онъ выполняетъ трудъ простой.

Я крикнулъ: «Стой! Напрасно силъ

Ты не расходуй. Что просилъ

Не получилъ ты. Смерть сама

Ты думалъ, выживъ изъ ума,

Была обманута. Но ты

Теперь въ аду средь пустоты

Тяжёлый камень обречёнъ

Катить наверхъ. Напрасно онъ

Тобой подъемлется: опять,

Гляди, онъ падаетъ. Лежать

Онъ будетъ вѣчно у горы,

И сей мучительной игры

Ты не окончишь никогда».

«Невѣрно! Скоро навсегда

Я завершу сей тяжкій трудъ.

И болѣе не буду тутъ,

Тяжёлый камень водрузивъ», —

Печально мнѣ сказалъ Сизифъ.

«О Проклятый! Зачѣмъ, скажи,

Мнѣ видѣть правду въ мірѣ лжи?

Оставь меня! Слѣпая тѣнь,

Не различая ночь и день,

Бродить я буду среди скалъ.

Христосъ мой! Какъ же я усталъ!

И демонъ sлобный не уймётъ

Огонь въ груди, что сердце жжётъ.

Дай мнѣ забыться въ страшномъ снѣ!

Дай избавленья, Боже, мнѣ!» —

Я крикнулъ. Демонъ задрожалъ.

«Не слышитъ Тотъ, Кого ты звалъ!» —

Онъ мнѣ отвѣтилъ. Въ немъ теперь

Глаголалъ человѣкоsвѣрь.

Я звалъ Спасителя — и вдругъ

Увидѣлъ я изъ свѣта кругъ,

И въ нёмъ былъ Кроносъ, Радамантъ

Былъ съ нимъ. «Войди ты въ этотъ адъ!

Христосъ! Услышь въ который разъ

Изъ Бездны нашъ ничтожный гласъ!

Мольбѣ печальной сей внемли,

И грѣшныхъ думъ не помяни,

Спаси погибшихъ! Божій Свѣтъ

Пусть приметъ насъ въ Святой Завѣтъ

И насъ спасётъ. Вѣдь тяжко тамъ,

Гдѣ ненавистенъ Свѣтъ Христа», —

Они взывали такъ. Харонъ

Къ нимъ подошёлъ, и мрачно онъ

На свѣтъ глядѣть сталъ, и слеза

Омыла демона глаза.

III. Вторженіе

И свѣта столбъ прорѣзалъ тьму,

И разбѣжались потому

Харонъ и Кронъ и Радамантъ:

Пришёлъ твердѣйшій Адамантъ,

Христосъ-Спаситель. «Прочь скорѣй!

Насъ, заблудившихся sвѣрей,

Пришёлъ Спаситель отыскать.

Онъ твёрдъ: не поворотитъ вспять

Онъ, не добившись своего.

Съ Собой хотя бы одного

Онъ въ руцѣ цѣпкія возьмётъ,

Въ нёмъ растопивъ забвенья лёдъ.

И содрогнётся этотъ адъ!

Христосъ на небѣ будетъ радъ,

Но здѣсь безумнѣйшій Аидъ

Лишь горькій испытаетъ стыдъ

За то, что съ нами сдѣлалъ онъ.

Отверженъ, изгнанъ, обречёнъ

Предъ Богомъ иллюзорный богъ.

Познавъ печаль своихъ дорогъ,

Онъ сокрушится. Можетъ быть,

Поймётъ, безсильный побѣдить,

Онъ, что не вѣчно въ мірѣ sло.

И, сокрушённый тѣмъ sѣло,

Онъ обратится ко Христу,

Въ душѣ заполнивъ пустоту

Забвенья — мудростью. И намъ

Не ложнымъ кланяться богамъ,

Но Богу, Сущему отъ вѣкъ,

Желая, Богочеловѣкъ

Въ аду насъ ищетъ. Можетъ быть

Меня Онъ сможетъ свободить

Отъ демоническихъ оковъ,

Отъ воль безжалостныхъ враговъ,

Со мною слитыхъ. Самому

Не отдѣлить отъ тьмы мнѣ тьму». —

Сказалъ погибшій. Перенёсъ

Меня онъ на крутой утёсъ.

И тутъ свершилось чудо. Тамъ,

Подъ нами, мучился Танталъ,

Главу свою онъ наклонилъ

И сладкой вдругъ воды испилъ,

И напитался отъ плодовъ —

Изъ демоническихъ оковъ

Его небесная Рука

Взяла мгновенно въ облака.

И рухнулъ тутъ же нашъ утёсъ:

Небесный Свѣтъ къ Себѣ вознёсъ

Сизифа бѣднаго, и самъ

Не вѣрилъ я своимъ глазамъ.

Я звонъ услышалъ — зеркала

Разбились. «Какъ же я ждала

Тебя! И только лишь Тебя!

Я буду вѣчно жить, любя! —

Вскричала гетера. — Блудомъ

Жила я, Твой небесный домъ

Мнѣ не увидѣть. Ты прости

И исцѣли, и отпусти!

Помилуй Ты меня, мой Богъ!»

Едва коснувшись Божьихъ ногъ

Власами грязными, она,

Чужая, падшая жена,

Слезами омывала ихъ.

«Ты смыла грузъ дѣяній sлыхъ!» —

Ей ласково сказалъ Христосъ.

И въ Небеса къ Себѣ вознёсъ.

«Проклятье! Адъ лишился силъ! —

Мой демонъ громко возопилъ. —

Бѣжимъ къ рѣкѣ, быть можетъ, тамъ

Насъ не настигнетъ Свѣтъ Христа».

Мы встали тамъ невдалекѣ.

Шёлъ старецъ медленно къ рѣкѣ

Съ жезломъ sмѣинымъ. По водамъ

Ударилъ онъ — и тутъ и тамъ

Поднялся вѣтеръ, воды онъ

Разъединилъ. Не смогъ Харонъ

Тогда стоять въ своёмъ челнѣ:

Поддавшись бѣшеной волнѣ,

Онъ опрокинулся. Давидъ,

Пѣвецъ, прекраснѣйшій на видъ,

Съ псалтирью доброю межъ водъ

Шёлъ весело и звалъ народъ,

Играя струнами: «Домой

Изъ ада сквернаго долой

Идите вы, открытъ вамъ свѣтъ,

Примите вы Святой Завѣтъ!»

И тѣни падшіе за нимъ

Шли изъ Аида. Къ намъ самимъ

Алмазный старецъ подошёлъ,

Сказалъ: «Я здѣсь тебя нашёлъ

На удивленіе, мой сынъ.

Ты былъ когда-то призванъ Имъ,

И я молился о тебѣ.

Былъ Богъ внимателенъ къ мольбѣ

И вёлъ тебя. Но почему

Избралъ ты нынѣ эту тьму?»

«О Адамантій! — молвилъ я. —

Ты знаешь, что душа моя

Разнорѣчива. Самъ съ собой

Игралъ я сумасшедшій бой.

Услышалъ зовъ я. За Христомъ,

Въ небесный, чистый, свѣтлый домъ,

Я восходилъ, и Божья власть

Меня спасала. Только страсть.

Всё долу яростнѣй звала,

И искусительнаго sла

Не одолѣлъ я въ смертный часъ.

Но пламень вѣры не погасъ!

Пусть я не справился, не смогъ,

Христосъ попрежнему мой Богъ.

Его я помню и въ аду,

Гдѣ самъ страдаю я въ бреду,

И Онъ терзается со мной.

Но ни одинъ Его герой

Не сможетъ вытащить меня

Изъ хладомерзкаго огня.

Оставь меня, о Адамантъ!

Я обречёнъ. Мой вѣченъ адъ».

«Посмотримъ, — молвилъ Оригенъ. —

Пусть будетъ кратокъ этотъ плѣнъ».

И всѣ ушли. Но вѣчно мнѣ

Горѣть въ мучительномъ огнѣ.

IV. Освобожденіе

Всё кончилось. Лишь свѣта кругъ

Свѣтился тускло, а вокругъ

Стояли Радамантъ и Кронъ,

И я. Съ печалію Харонъ

Смотрѣлъ на свѣтъ, держа весло.

Онъ молвилъ: «Міровое sло

Меня поставило грести

По Ахерону — на пути

Сопровождать погибшихъ въ адъ.

Но нынѣ многіе назадъ

Ушли за Богомъ. Можетъ быть,

И мнѣ сумѣетъ отворить

Онъ двери въ райскій Свой чертогъ,

Туда, гдѣ нѣкогда не смогъ

Я удержаться: тяжко палъ

Я съ неба. Какъ же я усталъ

Отъ жизни призрака безъ глазъ!»

«Господь спасти не можетъ насъ!

Мы не готовы. Эту ночь

Въ аду не сможемъ превозмочь

Мы, чтобъ спасительную Вѣсть

Забвенью Жизни предпочесть.

Нисколько Богу не нужны,

Навѣки мы обречены

Страдать въ мучительномъ аду.

И въ этомъ тягостномъ бреду

Никто насъ больше не спасётъ,

Источники нечистыхъ водъ

Никто не вычиститъ, пойми!

Имѣешь власть ты надъ людьми,

О перевозчикъ падшихъ душъ,

Но побѣждёнъ ты: Свѣтлый Мужъ

Къ спасенью выведетъ людей.

Но насъ Онъ въ царствіи тѣней

Навѣкъ оставилъ, вѣдь Ему

Насъ проще выкинуть во тьму», —

Вздохнулъ мой демонъ. «Человѣкъ

Вѣдь былъ ты, — я въ отвѣтъ изрекъ. —

И ты боишься. Отчего

Не хочешь ты принять Его?»

«Я не готовъ. Я не могу.

Я своему служу врагу…

И ненавижу», — мнѣ сказалъ

Погибшій. Тяжкій стонъ издалъ

Онъ изъ груди своей, и Кронъ,

Услышавъ сей печальный стонъ,

Промолвилъ: «Тяжкая вина

Съ насъ будетъ смыта. Времена

Настанутъ свѣтлыя, и мы

Вновь станемъ Господу нужны».

Взмолился демонъ Радамантъ —

И содрогнулся этотъ адъ,

И снова свѣтъ проникъ. Харонъ

И Радамантъ, и мудрый Кронъ,

И я, и демонъ — скрылись мы,

Сіяніемъ поражены.

И снова въ адъ сошёлъ Христосъ,

Съ Собой спасеніе Онъ нёсъ.

О Боже! Что тамъ! Та душа —

Дѣтоубійца! Чуть дыша,

Она приблизилась къ Христу,

Ваала шлюха. Шлюху ту

Принялъ Христосъ въ любовь Свою,

Преобразивъ её въ раю.

Я ужаснулся. «Вѣдь она

Была въ порокѣ сожжена.

Но, видно, было что-то въ ней,

Что даже въ царствіи тѣней

Её тянуло къ Богу. Но

Мнѣ видѣть это не дано», —

Промолвилъ демонъ. Со Христомъ

Кого увидѣлъ я потомъ?

Деметры радостная дочь

Прошла съ Нимъ черезъ ада ночь

И въ дивный вѣчный Свѣтъ вошла,

Христомъ спасённая отъ sла.

Я пошатнулся. Вдругъ Харонъ

Вздохнулъ, и облегченья стонъ

Въ нёмъ растопилъ забвенья лёдъ,

И онъ услышалъ: Богъ зовётъ.

И въ свѣтлый, дивный, вѣчный Свѣтъ

Вошёлъ онъ — былъ таковъ отвѣтъ

Его на Божію любовь.

Переселившись въ Свѣта новь,

Инымъ сталъ обновлённый духъ:

Уже не старъ онъ и не сухъ,

Но духомъ крѣпокъ, и свѣтло

Смотрѣлъ онъ. Грохнулось весло

О камень ада: всё равно

Ему ужъ не нужно оно.

Онъ счастливъ былъ. «Какъ Божій ликъ

Преобразилъ тебя, старикъ!» —

Подумалъ я… и сдѣлалъ шагъ.

Вдругъ всталъ передо мною врагъ.

Но, Божьимъ свѣтомъ поражёнъ,

Исчезъ, навѣки сгинулъ онъ.

Я возносился. Свысока

Узрѣлъ я, какъ взяла рука

Весло, и ко Христу воззвалъ

Мой демонъ, и въ челнокъ онъ всталъ.

Въ неспѣшномъ адскомъ челнокѣ

Поплылъ онъ тихо по рѣкѣ…

7. II — 8. VI. 2009, 17.30,

въ день Св. Духа

Пѣснь Надежды

I. Воспоминанія

По тихой огненной рѣкѣ

Я плылъ въ неспѣшномъ челнокѣ.

Душа сгорала, и больна

Воспоминаніемъ она —

О томъ, что душу не спасти,

И что Спасителя найти

Не смогъ я, хоть и близокъ былъ

Къ Тому, Кого не полюбилъ

Въ безуміи своёмъ мой духъ.

Ладья причалила. Былъ сухъ

И хладенъ мой ужасный гласъ.

Повелѣваніе для насъ,

Послушниковъ кромѣшной тьмы,

Аида огненной тюрьмы,

Обычно. Падшая душа

Повиновалась не спѣша.

«О перевозчикъ! Ты скажи

Мнѣ о порочномъ мірѣ лжи», —

Душа взмолилась. «Будешь зрѣть

Ты хладно-пламенную клѣть, —

Ему я молвилъ. — Первымъ боль

Мою ты высказать позволь.

Я распятъ былъ… Ты знаешь вѣдь:

Повстанцамъ римлянинъ лишь смерть

Готовитъ въ мукахъ на крестѣ.

Я плылъ въ туманной пустотѣ,

Вдругъ — боль ужасная въ ногахъ —

И всё исчезло, смерти страхъ

Ужъ не пугалъ меня. «Герой!

Какъ жаль, не встрѣчусь я съ тобой!» —

Сказалъ мнѣ кто-то. Варавва

Свои жестокія слова

Мнѣ наяву сказалъ, иль нѣтъ —

Ужъ я не дамъ тебѣ отвѣтъ.

Была ужасна наша месть:

Враждебной власти предпочесть

Лишь тотъ сумѣетъ бунтаря,

Кого любовь отцова зря

Была растрачена — вѣдь насъ

Пронзали копья въ страшный часъ,

Пронзая въ ужасѣ дѣтей.

Рыдали жёны. И смертей

Не видѣлъ избранный народъ

Страшнѣй, чѣмъ въ тотъ ужасный годъ.

Отрядъ Іисуса Вараввы

Не избѣжалъ худой молвы

Отъ власти преданныхъ рабовъ,

Но мы желали отъ оковъ

Избавить избранныхъ. Зачѣмъ

Мы бились съ римской тьмою темъ?

Путь правды ясенъ былъ какъ день,

И насъ хранила Божья сѣнь

До времени, но были мы

На гибель всѣ обречены.

Царь не отъ міра звалъ людей

Къ иному бунту, но идей

Его не слушали. Но тамъ,

Куда Небесный Свѣтъ Христа

Сквозь толщу плоти проникалъ,

Иную жизнь Собой рождалъ,

Чужой, слѣпящій Свѣтъ съ небесъ.

Его Божественныхъ словесъ

Мы не услышали. Теперь

Я вижу: господиномъ sвѣрь

Въ лицѣ Вараввы былъ для насъ.

Изъ-за него небесный гласъ

Мы не услышали. Но ждалъ

И насъ Христосъ, что въ небо звалъ,

Сойдя на землю. И чиста

Была подъ тяжестью Креста

Его могучая Душа.

Тогда я съ нимъ былъ. Чуть дыша

Отъ муки тягостной, мой братъ,

Не знаю, отчего, былъ радъ

Увидѣть, какъ ничтоженъ былъ

Нашъ трудъ для Бога, что убилъ

Своихъ любимыхъ сыновей.

Ублюдокъ! Кесаревъ плебей!

Предатель Бога и царя!

Хотя и я смѣялся зря

Надъ Тѣмъ, Кто всё же неспроста,

Навѣрно, не сошёлъ съ Креста.

Тогда я умеръ. Былъ во тьмѣ

Забвенья я, горѣлъ во мнѣ

Огонь неправедный, и умъ

Отъ безконечныхъ тяжкихъ думъ

Мой разрывался. Sлая вонь

Была вокругъ, и жёгъ огонь,

Стекая сверху: этотъ ядъ

Меня насквозь пронзалъ, но радъ

Ему я отчего-то былъ.

Огнь вѣчныхъ мукъ меня любилъ,

А я его. «Живи, мой другъ! —

Я нѣжный гласъ услышалъ вдругъ. —

Сгораетъ сердце отъ любви.

Молю тебя: вовѣкъ живи!

Варавва предалъ насъ, но онъ

Былъ не Пилатомъ осуждёнъ,

А мной отправленъ былъ въ шеолъ.

Пусть дождь прольётся. Бездну sолъ

Онъ смоетъ, и забуду я,

Какъ мучилась душа моя

Въ любви къ разбойнику. Глупецъ!

Онъ думалъ царственный вѣнецъ

Надѣть на гордую главу.

И я мечтала наяву

Владычицей еврейской стать,

И не могла я распознать

Обмана въ томъ, кто былъ мнѣ богъ.

Но судъ мой былъ суровъ и строгъ.

Нѣтъ, мы не боги на землѣ,

И наша участь въ вѣчной мглѣ,

Но въ свѣтъ и вѣчность, и покой

Ведётъ насъ властною рукой

Всесильный Вождь Адонаи».

И я открылъ глаза свои,

И ужаснулся я тотчасъ,

Увидѣвъ тьму заплывшихъ глазъ.

Правдивы женщины слова:

Вараввы мёртвая глава

Висѣла въ крѣпкомъ кулакѣ,

И въ строгой мертвенной тоскѣ

Она смотрѣла на меня.

«Живи, мой другъ. Но отъ огня

Я не смогу тебя спасти,

И долго будешь ты итти

Въ пустынѣ тѣсной, и покой

За адской огненной рѣкой

Ты не обрящешь. Но во мглѣ

Моё служенье на землѣ

Продолжишь ты, и за тобой

Въ часъ, предназначенный судьбой,

Вернусь я. Можетъ быть, вдвоёмъ

Вернёмся мы въ небесный домъ», —

Варавва молвилъ мнѣ. Жена

Стояла предо мной одна,

Въ рукахъ своихъ держа кувшинъ.

Покоя сладостныхъ вершинъ

Мнѣ не вкушать теперь. Лишь страхъ

И боль въ груди, и боль въ ногахъ

Сопроводятъ меня въ пути.

Но, Боже мой! Чего найти

Желаю я? Какой мечтѣ,

Блуждая въ чёрной пустотѣ,

Теперь предался я? «Съ тобой

Теперь я связана судьбой.

Жестокой будетъ наша месть

Тѣмъ, кто земному предпочесть

Сумѣлъ Іисуса. Сладкій ядъ

Вливалъ его безумный взглядъ.

Теперь всё кончено. Любовь

Сильнѣй, чѣмъ Іисуса Кровь,

Насъ сочетала. И тебя

Я къ жизни воскрешу, любя.

Твой храмъ разрушенъ. Но его

Въ три дня создамъ я. Но того,

Кто званъ Христомъ былъ, не вернуть:

Земной его оконченъ путь.

Пошли разбойники за нимъ.

Я вижу: Іерусалимъ

Разрушенъ будетъ ими весь.

Безумецъ глупъ! Пока мы здѣсь,

Не отворитъ священный градъ

Погибели широкихъ вратъ.

Онъ обманулъ насъ: нѣтъ любви

Въ томъ, кто былъ выкупанъ въ крови

Младенцевъ чистыхъ. Но рыдать

Надъ ними также будетъ мать,

Рахиль несчастная, и мечъ

Сумѣетъ душу ей разсѣчь.

Я исцѣлю тебя, мой другъ».

И я уснулъ. И всё вокругъ

Перемѣшалось въ тяжкой мглѣ.

Я словно былъ не на землѣ.

Исчезъ во мракѣ счётъ часовъ.

Явилось видѣнье вѣсовъ,

И былъ мнѣ слышенъ приговоръ,

И видѣлъ я: отсѣкъ топоръ

Пустую чашу — и тогда

Иная часть ушла туда,

Гдѣ всё скрывалось въ чернотѣ,

А съ нею я… и въ пустотѣ

Густого мрака я сползалъ

Тягуче-медленно. Сжималъ

Меня кромѣшный этотъ мракъ.

Минула вѣчность. Но никакъ

Я дна не могъ достичь. Во тьмѣ

Я таялъ медленно въ умѣ.

Тогда я крикнулъ: «Боже мой!

Да что же дѣется со мной!»

И я очнулся ото сна

И вижу: предо мной она,

И взглядъ ласкаетъ, манитъ, жжётъ.

«Я та, что сонъ твой стережётъ, —

Она промолвила. — Но ты

Въ награду выполни мечты

Мои о счастіи земномъ.

Забудемъ вмѣстѣ о быломъ».

Она легла. Ни грѣхъ, ни страсть —

Иная, неземная власть

Вела меня къ ея губамъ.

Я льнулъ, и сладко было намъ

На ложѣ — свѣтломъ алтарѣ —

Въ любви плѣнительной игрѣ

Святую жертву приносить.

Такъ было сладостно вкусить

Объятій трепетныхъ жены.

Навѣкъ мы вмѣстѣ. И должны

Мы свѣтъ спасенья пронести

Дорогой, что не смогъ пройти,

Тотъ назорейскій царь невѣждъ.

Не оправдалъ онъ ихъ надеждъ.

И свѣтъ сіялъ во тьмѣ, и онъ

Вползалъ въ нашъ страстный, сладкій сонъ

И такъ шепталъ мнѣ: «Друже, ты

Вобралъ въ себя мои мечты,

Соединившись навсегда

Со мною». Страхъ въ меня тогда

Проникъ. Я крикнулъ: «Боже мой! —

Какою я иду тропой?

Отвѣть мнѣ Ты! Неужто мнѣ

Горѣть начертано въ огнѣ,

И свѣтъ во мнѣ явился тьмой,

И я былъ избранъ сатаной

Ему служить?» — Но дикій смѣхъ

Вараввы звалъ меня на грѣхъ

Съ женой порочной. «Что тебѣ?

Кошмарный сонъ въ твоей судьбѣ —

Крупица, въ сладкомъ мірѣ сновъ

Она утонетъ. Много словъ

Не говори мнѣ. Знаю я,

Чѣмъ мучится душа твоя, —

Сказала женщина. — Но честь

Намъ выпала кинжалъ и месть

И свѣтъ той мести въ міръ нести.

Міръ гибнетъ. Но его спасти

Мы можемъ вмѣстѣ. Христіанъ

Не сможетъ мерзостный тѵранъ

Въ шеолъ отправить. Но рука

Твоя сразитъ ихъ свысока.

И царство иллюзорной лжи

Разрушимъ мы. «Но ты скажи,

Что сдѣлалъ иллюзорный свѣтъ?» —

Вдругъ прошепталъ я ей въ отвѣтъ.

— «Они рабы. И власть враговъ

Они не свергнутъ. За боговъ

Они себя считаютъ. Боль

Заставитъ ихъ исполнить роль

Овецъ слѣпыхъ, что на убой

Ведётъ, ликуя, за Собой

Безумный распятый мясникъ».

И вновь губами я приникъ

Къ ея губамъ. И долго мы

Играли, страстію полны.

Я исцѣлился. И, хранимъ

Всевышнимъ, въ Іерусалимъ

Направилъ я свои стопы,

Лелѣя лютыя мечты

Мои о мести. Боль и смрадъ

Вошли теперь въ порочный градъ.

Мой слухъ наполнили слова:

«Богъ умеръ. Падшіе, мертва

И ваша вѣра. Но воскресъ

Распятый. Множество чудесъ

Онъ передъ вами сотворилъ.

Но вы мертвы. И не узрилъ

Никто средь умершихъ людей

Ихъ Жизнь. Распятый Царь царей

И Рабъ рабовъ уже грядётъ,

Я близко зрю тотъ страшный годъ,

Когда священный Божій градъ

Разрушенъ будетъ. Боль и адъ

Пройдутъ по улицамъ его.

Раскайтесь, люди! Оттого

Помиловать васъ можетъ Онъ,

Кто безъ вины былъ осуждёнъ

И проклятъ вами былъ“. „Пойми,

Ты власть надъ падшими людьми

Не возымѣешь никогда.

Распятый — тотъ же сынъ блуда,

Что кесарь римскій. Нашъ народъ

Отвергнетъ ихъ, и самъ пойдётъ,

Куда захочетъ», — молвилъ я.

«Ты здѣсь? Теперь душа моя

Тебѣ, мой врагъ, не служитъ ужъ», —

Отвѣтилъ дивный Божій мужъ.

«Кто ты?» — спросилъ я. — «Легіонъ».

Я всталъ, какъ громомъ поражёнъ.

И вспомнилъ: ночь… плыла ладья…

Но Боже! Это былъ не я!

Но кто тогда? Откуда мнѣ

Знакомъ сей мужъ? Онъ какъ во снѣ

Едва всплываетъ чрезъ туманъ.

Въ сей глядя призрачный обманъ,

Ему я молвилъ: «Ты прости,

У насъ различные пути.

Не быть намъ вмѣстѣ. Очень радъ,

Что понялъ это ты, мой братъ.

Я былъ съ Распятымъ. Но не Имъ

Я отъ погибели хранимъ:

Любовью, чуждою Ему,

Я воскрешёнъ, и потому

Не вѣрю я твоимъ словамъ».

Онъ мнѣ отвѣтилъ: «Видишь самъ,

Какъ измѣнился я, когда

Христосъ избавилъ навсегда

Меня отъ демоновъ. Съ пути

Меня не смогъ ты увести:

Спаситель Самъ меня нашёлъ

И исцѣлилъ… Ты живъ ещё!

Не преступи ты ада вратъ —

Узъ вѣчности. Смертельный хладъ

Тебя ещё не обнялъ. Знай,

Открылъ Господь ворота въ рай!

Внемли Ему, и, можетъ быть,

Ты оборвёшь порока нить —

Исчезнетъ двойственность твоя

Въ тартарѣ». И смутился я.

Но побѣдилъ я страхъ… и взялъ

Я камень. На главу упалъ

Осколокъ ада, черепъ онъ

Пробилъ. И умеръ Легіонъ.

Я видѣлъ ихъ, пойми, душа.

И, лютой sлобою дыша,

Я перерѣзалъ ихъ, какъ скотъ —

Тѣхъ, что потѣшили народъ,

Троихъ повѣсивъ на крестахъ.

Внезапной смерти дикій страхъ

Въ глазахъ ихъ вспыхнуть не успѣлъ,

И псы лизали гору тѣлъ

Солдатъ убитыхъ. Лишь Пилатъ

Достигъ иначе ада вратъ.

Я былъ подобенъ Богу: мечъ

Принёсъ на землю я, отсѣчь

Желалъ я римскую главу

И христіанскую молву

Заставить смолкнуть навсегда.

О Боже! Въ sлые тѣ года

Отъ разрушенья Божій градъ

Чрезъ месть избавить былъ я радъ…

Старикъ, я жилъ ещё когда

Въ священный градъ пришла бѣда:

Узрѣлъ я голодъ, плачъ дѣтей

И кровожадныхъ матерей,

Что ѣли чадъ своихъ. Узналъ

Я правду: древній городъ палъ.

И я бѣжалъ изъ этихъ мѣстъ,

И началъ я бродить окрестъ

Святаго града. И когда

Безчеловѣчная орда

Снесла градъ славнаго Царя,

Благословилъ я ихъ не зря.

И месть оставилъ я… Вода

Была нужна мнѣ, и тогда

Явился ангелъ, и въ рукѣ

Держалъ онъ кровь, и на пескѣ

Я кровь увидѣлъ подъ собой…

И умеръ я, объятый тьмой…

II. Харонъ

Везомый скинулъ капюшонъ.

Я удивился: «Ты, Харонъ?

Ужель во тьмѣ ты снова?“ „Нѣтъ.

Къ тебѣ я посланъ, чтобы свѣтъ

Во тьму кромѣшную нести.

У насъ похожіе пути,

Какъ видишь ты. Но не могу

Я своему служить врагу,

И въ Божій Свѣтъ вошёлъ я. Въ Нёмъ

Преображёнъ я и спасёнъ.

Я измѣнился. Поверни

Свою ладью ты, и верни

Меня къ спасённымъ. Ты и самъ

Святыхъ услышишь голоса,

Тебя зовущіе къ себѣ.

Внимая ихъ святой мольбѣ,

Войдёшь ты въ ихъ священный кругъ.

Ты не избѣгнешь Божьихъ рукъ:

Узри Того, Кѣмъ я спасёнъ!

Давно уже разрушилъ Онъ

Мощь ада падшую, и вратъ

Своихъ уже лишился адъ», —

Онъ мнѣ промолвилъ. И въ бреду

Я выкрикнулъ: «Въ своёмъ аду

Я вѣчность буду коротать!

Страдалъ я — буду вѣкъ страдать

И не раскаюсь никогда,

И полудемономъ всегда

Отнынѣ буду я. Навѣкъ

Во мнѣ ужъ умеръ человѣкъ».

«Я не былъ человѣкомъ. Мнѣ

Горѣть въ мучительномъ огнѣ

Предначертанье было. Но

Христова милость всё равно

Сломила мой порочный домъ.

И жизнь, и смерть — едино въ Нёмъ

Соединились. И къ Себѣ

Чрезъ покаяніе въ мольбѣ

Вернуть погибшаго Онъ радъ.

Войди въ Его священный градъ!» —

Харонъ воскликнулъ. Тѣ слова

Надежду дали мнѣ: жива

Душа въ погибшемъ. Но изъ глазъ

Не выбьетъ слёзъ его разсказъ —

Ихъ нѣтъ. Но долго плакалъ я.

Пристала къ берегу ладья…

IІІ. Понтій Пилатъ

Сошёлъ я. Вижу: предо мной

Въ одеждѣ свѣтлой, неземной.

Стоялъ какой-то человѣкъ.

«Кто ты, скажи мнѣ?» — я изрекъ.

«Пилатъ Понтийскій. Мы съ тобой.

Пылали въ Безднѣ роковой.

Теперь мнѣ стыдно. Но Христосъ

Изъ ада горькаго унесъ

Мой падшій духъ. Иди и ты

Въ рай совершенной красоты», —

Отвѣтилъ онъ. Я крикнулъ: «Вздоръ!

Ты самъ мнѣ вынесъ приговоръ,

Казнивъ съ Распятымъ на крестѣ.

Теперь я въ этой пустотѣ

Ладью везу свою. Но радъ

Вернуться буду я назадъ».

«Но такъ вернись!» — сказалъ онъ мнѣ.

«Но что же мучаетъ въ огнѣ

Безумца душу? Не даётъ

Мнѣ растопить забвенья лёдъ?» —

Спросилъ съ надеждой я. «Ты зналъ.

Когда тебя Спаситель звалъ

Въ чертогъ небесный. Но теперь

Тебѣ напомню я. Повѣрь,

Господь не смотритъ свысока

На тѣхъ, къ кому сошёлъ. Рука

Его подниметъ тѣхъ, кто смогъ

Раскаяться. И въ Свой чертогъ

Онъ приведетъ ихъ», — такъ изрёкъ

Тотъ, кто меня на смерть обрёкъ.

.

ІV. Легіонъ

Оставилъ я его. И вдругъ

Увидѣлъ я изъ свѣта кругъ

И всталъ, какъ громомъ поражёнъ:

Стоялъ предъ мною Легіонъ.

«Зачѣмъ пришёлъ ты? Боли страхъ

Меня терзаетъ въ страшныхъ снахъ

Въ воспоминаньѣ о быломъ —

Навѣки связанъ я со sломъ, —

Ему я моливилъ. — Все же знай:

Въ печали я ищу свой рай».

«Тебя прощаю я, мой братъ.

Я знаю: горекъ этотъ адъ.

Ты долго странствовалъ, бродя

Во тьмѣ, искалъ, не находя

Ты покаянія въ себѣ,

Въ безмолвной и слѣпой мольбѣ

Взывая къ Небу. Только тьма

Затмила падшій взоръ ума.

Воскресни, мёртвый! Дивный свѣтъ

Явилъ тебѣ святой Завѣтъ! —

Пророкъ воскликнулъ. — Въ этотъ часъ

Къ тебѣ Господь отправилъ насъ —

Нести спасительную Вѣсть.

Твоимъ порокамъ счёту нѣсть,

Но Богъ, отверженный тобой,

Въ Себя вобралъ ихъ, и съ Собой

И насъ пропялъ Онъ на Крестѣ,

И за тебя погибъ. Въ мечтѣ

Не сможешь ты вообразить

То Царство, коимъ будешь жить,

Вернувшись къ Богу и Творцу.

Вернись къ Небесному Отцу!

Тогда Распятый на Крестѣ

Возьмётъ тебя, и въ пустотѣ

Не будешь болѣ ты блуждать.

Тебя Онъ вѣчно будетъ ждать!

Ему откройся въ этотъ часъ».

И лилась кровь изъ чёрныхъ глазъ…

V. Левій Матвѣй

И я воскликнулъ: «Боже мой!

Погибъ я въ Безднѣ роковой!»

Вдругъ слышу голосъ я въ отвѣтъ,

Онъ твёрдо, тихо молвилъ: «Нѣтъ».

Я замеръ. «Кто ты?» — вопросилъ

Я пустоту. Лишённый силъ,

«Левій Матвѣй, — услышалъ я. —

Въ порокѣ жилъ я, не тая

Стяжаній суетныхъ тщету.

Но возлюбилъ я нищету,

Когда Христосъ въ порочный домъ

Вошёлъ — пошёлъ я за Христомъ.

Ты можешь быть спасёнъ, мой братъ.

Христосъ-Спаситель будетъ радъ,

Лишь покаянія слеза

Омоетъ падшіе глаза,

И руку ты Его возьмёшь,

И демоническую ложь

Отринешь ты. Оборотись!»

Я обернулся. Съ неба внизъ

Спустилась Книга. «Ты прочти

Писанье вѣрнаго Пути», —

Сказалъ мнѣ гласъ. И я открылъ,

Что съ неба мнѣ Господь явилъ.

VI. Осія

Прости, Христосъ! И въ этотъ часъ

Я въ свѣтъ вошёлъ. Съ прозрачныхъ глазъ

Стекали слёзы. И Христосъ

Вобралъ меня въ Себя, и нёсъ

Меня Спаситель на рукахъ,

И въ окровавленныхъ пескахъ,

Гдѣ умеръ я, струился свѣтъ.

Принялъ я вѣковой Завѣтъ.

Осія — имя мнѣ, сказалъ

Царь міра, что свободу далъ.

Осія — конченъ адскій сонъ!

Спасенье — имъ освобождёнъ

Отъ тьмы и мрака я навѣкъ.

Былъ возстановленъ человѣкъ.

17.IX.2009 — 23.II.2010; 2015.

Gloria Domini

Амальрикъ и Анна

Имперіи гибли, и вѣки вѣками смѣнялись,

Но твердая камнемъ стояла невѣста Христова,

И тщетно её вожделѣлъ, проявляя свирѣпость,

Противникъ ея, чьи клевреты напрасно старались

Её отвратить отъ нетлѣннаго Божьяго Слова,

Незыблемый столпъ колебая, круша ея крѣпость.

Но имъ помогала людская могучая гордость,

Что славу имперіи не принесетъ въ всесожженье

Предъ Богомъ живымъ, и отъ Церкви, что матерь всѣмъ обща,

Сей вѣкъ возлюбивъ и его многошаткую твердость,

Отторглась — и тщетно молить у нея примиренья:

Свѣтильникъ подвигся, засыпанный времени толщей.

И славныя гибли подъ новой воинственной вѣрой

Святыя обители, древнія земли Востока,

Кровавую жатву сжинаютъ серпы Магомета,

И кони его мчатся, пышуще адомъ и сѣрой,

И Тѣло Христа кровоточитъ отъ раны глубокой,

И гибнутъ отважно святые воители Свѣта.

Никто ихъ не выручитъ: sлобой Востокъ раздираемъ,

Безсиленъ и Западъ помочь — на Христа уповайте,

Окрасила кровь христіанъ Средиземное море.

А гордый Востокъ, вѣковѣчную связь разрывая,

Отъ твердаго камня отпалъ. Небеса, возрыдайте!

И ангелъ съ небесъ возвѣщаетъ великое горе.

О, кто уврачуетъ разладъ! и народъ христіанскій

Единую пѣснь воспоетъ Тріединому Богу,

И сердцемъ единымъ возжаждутъ всѣ Царства Христова,

И дикій мучитель, безбожный народъ мусульманскій,

Свои sлодѣянья прозритъ, и въ рыданіи многомъ

Востокъ обновится, и свѣтъ возсіяетъ въ немъ снова?

Но грубой лишь силѣ внимаетъ воитель Аллаха,

Къ войнѣ справедливой съ безбожнымъ кровавымъ ученьемъ

Священная Церковь отважное войско сбираетъ,

До смерти сражаться за вѣру, не вѣдая страха,

Воителей, коихъ сердца переполнены мщенья,

Удерживать гнѣвъ свой напрасный она призываетъ:

«Смѣлее съ ордой нечестивыхъ идите на битву,

И вы purgatorium минете въ доброй надеждѣ,

И міръ христіанскій спасете отъ sлаго тѵрана.

Въ сердцахъ да не смолкнутъ священныя ваши молитвы,

Во Свѣтъ облецытесь, пусть Свѣтъ будетъ вашей одеждой,

Христа предъ очами имѣйте жестокія раны».

И мерзкое мечъ христіанства разилъ запустѣнье,

Торя на Востокѣ дорогу Христовой Невѣстѣ,

Поганые псы Магомета Креста не сломаютъ.

Караетъ язычниковъ гнѣвное Божье отмщенье:

Съ земнымъ и небесное воинство рубится вмѣстѣ,

Вѣдь кровь христіанъ о возмездіи къ небу взываетъ.

Къ нимъ франковъ король поспѣшаетъ на помощь отважный —

Сражаться за Крестъ, оседлавъ Средиземное море,

И рыцарей съ нимъ безъ числа, всѣ — воители Свѣта.

Ихъ взоры свѣтлы, ихъ сердца горячи и безстрашны,

Но въ милыя сердцу края возвратятся нескоро,

Жестокая брань предстоитъ имъ съ серпомъ Магомета.

Но самъ сатана Магометову рать охраняетъ,

На помощь онъ джинновъ сбираетъ могучую силу,

И много отважныхъ не узрятъ священную землю:

Безжалостный штормъ на водахъ духи sла подымаютъ,

И множество вѣрныхъ пучина навѣкъ поглотила,

И, кажется, Богъ ихъ отчаяннымъ мольбамъ не внемлетъ.

Спасенный корабль присталъ къ берегамъ кипріотовъ,

Плыла Беренгарія въ немъ, и въ очахъ ея — небо.

Коварный схизматъ обратилъ къ ней лукавыя рѣчи:

«Принцесса, сойдите, спаситесь морской вы икоты,

Вина у насъ много, полно и елея, и хлѣба,

Зачѣмъ, не пойму, моему предложенью перечить?

Я всѣхъ въ моемъ замкѣ пристроилъ спасенныхъ отъ бури,

Вино они пьютъ, со служанками всѣ веселятся,

И васъ они просятъ послушать мое приглашенье.

Ѣдятъ они мясо отъ всей своей рыцарской дури,

Мои погреба пустошатъ, разорить не боятся,

И славятъ меня, императора, за ихъ спасенье.

Принцесса, прошу, не отриньте лобзанія мира,

Король вашъ увидитъ, какъ щедро гостей мы встрѣчаемъ,

И насъ наградитъ, и ему мы окажемъ подмогу.

Мы встрѣтимъ съ вельможами васъ, съ патріархомъ и клиромъ,

Вѣдь мы не вражды — благоденствія свѣтлаго чаемъ,

На дѣло святое войска снарядимъ мы въ дорогу».

«Лукавый схизматъ! — Беренгарія такъ отвѣчаетъ. —

Напрасную ложь говоришь ты съ великимъ стараньемъ,

Слова твои мерзки, противны они мнѣ до рвоты.

Король — мой женихъ, онъ обидъ никому не прощаетъ.

Спасетъ меня Богъ — на него возложу упованье.

Мои корабли разграбляли твои кипріоты.

Спасенныхъ отъ бури въ сыромъ заточилъ ты подвалѣ,

Ѣдятъ они хлѣбъ плесневѣлый и стражи издѣвки,

Меня полонить ты коварною лестью желаешь,

Потребуешь въ выкупъ каменьевъ и злата немало,

Иль чести лишишь: вы, схизматы на дерзкое ловки.

Но силой вѣнчать христіанку напрасно ты чаешь.

Твой клиръ богомерзкій не брилъ безтолковое темя,

Въ небритыхъ брадахъ въ изобиліи вши обитаютъ,

Козлиное пѣнье невнятно ектиньи бормочетъ,

И сдѣлаютъ тюрю, и мнятъ въ ней духовное сѣмя,

И кашей такой они людъ христіанскій питаютъ,

И каждый не славы Христа, а имперіи хочетъ», —

Принцесса Наваррская такъ отвечала схизмату,

И Бога она умоляла явить Свою силу.

Услышалъ молитву Господь, и простеръ Онъ десницу.

Суда быстроходныя гналъ уже вѣтеръ крылатый,

Ихъ миловалъ Богъ — и пучина ихъ водъ не накрыла,

Въ нихъ Ричардъ, отважный король, и воздастъ онъ сторицей.

На берегъ сошло всё отважное воинство вѣрныхъ,

Ихъ съ боемъ встрѣчалъ императоръ, схизматъ вѣроломный,

Но самъ онъ едва убѣжалъ отъ ихъ грознаго гнѣва.

Амальрикъ ряды крестоносцевъ украсилъ средь первыхъ,

Отважный въ бою, на пиру молчаливый и скромный,

Онъ что не помыслитъ — ему въ томъ сопутствуетъ небо.

Почетную службу оставилъ онъ въ воинствѣ Папы,

Святѣйшій отецъ, всѣ грѣхи отпустивъ въ покаяньѣ,

Желанье исполнилъ его, всей душой онъ стремился

Безбожному sвѣрю отсѣчь кровожадныя лапы,

Избавить мечталъ христіанъ онъ отъ слёзъ и страданья,

И денно и нощно объ этомъ онъ Богу молился.

Съ нимъ другъ Теодоръ, въ немъ отважное сердце пылаетъ,

И подвиговъ жаждетъ, свершеній во славу Господню,

Безстрашнѣй его лишь Амальрикъ, онъ славный воитель.

Красивъ и уменъ, наизусть онъ Писаніе знаетъ,

Язычниковъ многихъ отправитъ онъ въ пасть преисподней

И приметъ обѣты, когда возвратитъ Вседержитель

Его изъ похода, у вратъ монастырскихъ онъ броситъ

Отвагу и почесть, и пира веселье хмѣльное,

И Бога онъ станетъ усердно молить о спасеньѣ:

Всеблагій Господь испытующе каждаго спроситъ,

Предъ Нимъ обнажится дѣяніе тайное sлое,

И мысль позабытая выйдетъ на свѣтъ Его зрѣнья.

Душа обнаженная горестный вопль подыметъ,

Когда она узритъ себя въ томъ божественномъ свѣтѣ,

Возжаждетъ сокрыться, но тщетно лишь будетъ метаться.

Идущіе къ Свѣту губительный морокъ отринутъ,

Никто не избѣгнетъ суда, не уйдетъ отъ отвѣта,

Но тьму возлюбившіе будутъ во мракѣ скитаться.

Король съ торжествомъ восходилъ въ Лимасолъ покоренный,

Съ нимъ подъ руку шла Беренгарія, день затмевая,

И воинство славное съ нимъ ликовало безъ мѣры.

И въ главномъ соборѣ вѣнчалъ ихъ прелатъ восхищенный,

Онъ воинамъ дал разрѣшеніе, грѣхъ отпуская:

Невольно они противъ братьевъ сражались по вѣрѣ.

И къ вѣрнымъ король обратился съ такими словами:

«Вы братья мои, не вассалы, въ священномъ походѣ.

Великую радость, прошу, вы со мной раздѣлите.

Богъ миловалъ васъ, и любуются ангелы вами:

До смерти вѣрны были вы мнѣ въ трудахъ и невзгодѣ,

Такъ будьте вѣрны и въ покоѣ и отдыхъ вкусите.

Sѣло веселитесь, ликуйте, и ѣшьте, и пейте,

И Господа славьте — Господь даровалъ намъ побѣду,

И силъ набирайтесь: насъ путь ожидаетъ далекій.

Но помните строго и въ сердцѣ своемъ разумѣйте:

Здѣсь люди Христа, да не узрятъ отъ рукъ вашихъ бѣды —

Безъ милости судъ поступившему съ ближнимъ жестоко».

И рыцари славно три дня, веселясь, пировали,

И кипрскихъ винъ всѣ запасы они истощили,

И всѣ погреба Лимасола пусты оказались.

Но двое оставили пиръ — имъ веселія мало,

Въ саду средь деревъ не спѣша они мирно бродили,

Въ бесѣдѣ разумной познать они мудрость пытались.

Амальрикъ сказалъ (он когда-то читалъ Оригена,

Руфинъ изложилъ его мудро на строгой латыни):

Скажи, Теодоръ, сарацинамъ что Богъ уготовалъ?

Ихъ богъ Магометъ сѣялъ долго въ нихъ ложное сѣмя,

О, кто столь силенъ, кто бы камень съ души ихъ подвинулъ!

О, кто сообщитъ имъ святое нетварное Слово!

Въ нихъ sло обратилось въ привычку, и слову Писанья

Не скоро они покорятся — ихъ сердце жестоко,

Они христіанамъ враги — сатанѣ они дѣти;

Удѣлъ ихъ — погибель, ихъ Божіе ждетъ наказанье,

Но вѣчна ли участь въ тяжелой тоскѣ одинокой,

Ужель ихъ заблудшія души не вспомнятъ о Свѣтѣ?

Въ сей міръ Онъ явился, Онъ падшимъ сродни и заблудшимъ,

Отъ міра гонимъ, но пришёлъ, да погибшаго взыщетъ,

Пронзенное сердце о каждомъ безумцѣ рыдаетъ

И ждетъ покаянья, да каждаго сдѣлаетъ лучше,

Кто искреннимъ сердцемъ священную истину ищетъ,

И съ каждымъ во адѣ оно нестерпимо страдаетъ».

«Амальрикъ, мой другъ, ты неужто рѣшилъ усомниться

Въ незыблемомъ, вѣчномъ, священномъ церковньмъ ученьѣ,

Бѣжалъ отъ суда ты туда, гдѣ родился Спаситель?

Съ безбожной ордой мы безъ жалости всѣ будемъ биться,

Никто не избѣгнетъ святаго во гнѣвѣ отмщенья,

Ихъ всѣхъ до единаго въ бездну пошлётъ Вседержитель.

Ужель они Бога, скажи мнѣ, всѣмъ сердцемъ боятся,

Творца прославляютъ неужто дѣлами благими,

И Богу пріятенъ народъ сей безбожный и дикій?

Огонь ихъ поястъ за великія ихъ святотатства,

Горѣть будутъ вѣчно они съ ихъ дѣяньями sлыми,

Въ Христовыхъ церквахъ осквернили святыхъ они лики!

Въ безумномъ аду имъ не будетъ уже покаянья,

Безсмысленна жизнь ихъ — и адъ ихъ такой ожидаетъ,

Гдѣ червь не умретъ и огонь не угаснетъ во вѣки,

Гдѣ скрежетъ зубовный и вопль, и плачъ, и рыданье,

И огненный омутъ горящею сѣрой пылаетъ,

Горятъ въ этомъ омутѣ грѣшные всѣ человѣки», —

Сказалъ Теодоръ, и лицо его сдѣлалось грозно.

«Обильную жатву для ада ты, другъ, уготовалъ,

Отъ смерти напрасно избавилъ Господь Измаила, —

Амальрикъ изрекъ и взглянутъ на него серіозно. —

Сколь малое sло — отъ юдоли избавить суровой

Народъ многочисленный — гибелью предка едина.

Не десять ли кратъ фараона, царя у егѵптянъ,

Училъ, ты скажи, Милосерднѣйшій богопознанью,

Избранный народъ возжелавъ извести на свободу?

Онъ внялъ изможденнымъ ихъ въ мѣдное небо молитвамъ,

Но медленно велъ богомерзкаго Онъ къ покаянью,

Не вразъ изничтожилъ избраннаго ради народа.

Неужто, скажи, тѣ труды Его были всѣ тщетны,

И Онъ первородныхъ егѵптянъ сгубилъ понапрасну,

И жабъ земноводныхъ смердѣть понапрасну заставилъ?

Не всѣ ль согрѣшили и стали ничтожны и смертны?

Не всѣ ль удостоились участи этой ужасной?

Не каждый ли радостно стопы въ погибель направилъ?»

«Ты вѣрно глаголешь, — ему Теодоръ отвѣчаетъ. —

Но участь конечная всё же за гробомъ рѣшится,

Безъ тѣла душа обнаженной предстанетъ предъ Богомъ.

Кто Бога не зналъ — никогда ужъ Его не познаетъ,

Но вѣрныхъ заслуги умножены будутъ сторицей:

Предстанутъ и эти, и тѣ на судилищѣ строгомъ».

«Предстанемъ мы всѣ, Теодоръ, но замри и послушай», —

Амальрикъ сказалъ и всѣ насторожились мгновенно:

Въ саду чей-то голосъ гнилыми словами sмѣился:

«Гдѣ очи, чтобъ видѣли, гдѣ постороннія уши?

Съ тобой мы одни, мы сольемся въ любви незабвенной,

Твоей красотой я сегодня на грѣхъ соблазнился.

Твое совершенство мнѣ полностью разумъ затмило,

Минута свиданья — и къ чорту Христово ученье!

Отцы мнѣ напрасно пророчатъ всѣ адскія бѣды —

Дешевая плата за то, что мнѣ сердцу такъ мило!

Въ объятьяхъ твоихъ эта ночь пролетитъ какъ мгновенье.

Не стоитъ бѣжать — мнѣ пріятнѣе будетъ побѣда».

«О рыцарь, молю, ты помилуй невинную душу!

Не дай умереть, господинъ, отъ стыда и позора!

Вѣдь я христіанка, не дѣлай ты мнѣ ничесоже!

Прекрасный и доблестный, мой повелитель, послушай:

Моимъ будь супругомъ, женой я избѣгну укора

И многою лаской украшу совмѣстное ложе.

Святой насъ отецъ обвѣнчаетъ во храмѣ съ тобою,

И вѣрной супругой твоею объявитъ онъ Анну,

И мой повелитель утѣшится мною законно.

Я жребій приму, и смирюсь я до смерти съ судьбою,

Тебѣ буду слаще, чѣмъ съ неба обильная манна,

И буду безъ ропота каждому слову покорна».

Дѣвица ему отвѣчала столь кротко и нѣжно,

Что каждое сердце въ защиту ея бы возстало,

Но похоть слѣпа: на ея не посмотритъ рыданья,

Sѣло простираясь ко сладости приторно-грѣшной,

И цѣлаго ада въ утѣху ей, кажется, мало:

Пріятна ей боль — и невѣдомо ей покаянье.

И такъ отвѣчаетъ растлитель невинной дѣвицѣ:

«Какъ быстро наскучатъ мнѣ вѣрныя брачныя узы!

Чужое мнѣ слаще, и взору оно вожделѣннѣй.

Любви чѣмъ противиться — ей насладимся сторицей,

А послѣ простимся — другъ другу не будемъ обузой:

Коль ты христіанка, ты будь въ неизбѣжномъ смиреннѣй».

Амальрикъ вскипѣлъ отъ словесъ этихъ праведнымъ гнѣвомъ:

«Пусть небо тебя проклянетъ, ацефалъ безголовый!

Нарушить приказъ короля ты напрасно стремишься.

Своей правотѣ призываю въ свидѣтели небо:

Ты трусъ и предатель! До смерти за каждое слово

Не съ слабою дѣвой, а съ сильнымъ ты мужемъ сразишься!»

«Амальрикъ, любитель глядѣть на любовныя тайны!

Не стыдно ль вдвоемъ съ безоружнымъ во гнѣвѣ квитаться?

Любовь я тебѣ уступаю, но будь съ нею ласковъ.

Для насъ эта встрѣча, быть можетъ, совсѣмъ не случайна.

Мы встрѣтимся снова, теперь же должны мы разстаться.

Невинную дѣву порадуй ты нѣжною сказкой.

Въ сей вечеръ пріятно вдвоемъ утаиться укромно,

Предъ тѣмъ, какъ погибнуть безвѣстно въ бою съ сарациномъ.

Гуляйте по саду и ѣшьте вы сладкія груши.

Объятья невинны, слова цѣломудренно-скромны,

И голосъ пріятенъ, и взоръ — и такъ сердцу всё мило!

Смотри только самъ королевскій приказъ не наруши», —

Сказалъ такъ растлитель и въ тѣнь въ тотъ же мигъ удалился,

Съ Амальрикомъ онъ поединка избѣгнулъ умѣло,

И долгое время никто его болѣ не видѣлъ.

Амальрикъ же видомъ спасенной имъ Анны дивился,

Въ бою онъ отваженъ, но съ дѣвой прекрасной несмѣлый.

Онъ молвилъ: «Сестра, я надѣюсь, тебя не обидѣлъ

Предатель и трусъ, ацефалъ, на языкъ богомерзкій?