Бесплатный фрагмент - Чистые формы невозможного

ПРОЗА

РАССКАЗЫ

Потап Петрович

Поле. Пекло. Пыль. Понаехало полно перекупщиков пеньки. Паромщик поднял плату. Пришлось Потапу Петровичу поджидать приход первого парохода. Полдень подходил плавной поступью.

— Поостерегись, Потап Петрович, пройди под полог, припекает!

— Полно преувеличивать, Прасковья. Пойди прочь, принеси пивка пряного, похолоднее. Пойду, пожалуй, поработаю пером, посчитаю, прикину пользу.

— Пойди, Потап Петрович, поработай.

Прошло полчаса. Прошка, пасынок Прасковьи, прискакал потный, потрепанный.

— Потап Петрович, пан Плюшенник пришел, принять просит.

— Пусть проходит!

Пан Плюшенник, пошаркав подкованной подошвой по полу, подпер правым плечом печь, пробасил:

— Привет, Потап Петрович, побеспокою?

— Побеспокой, побеспокой, Павел. Проходи, присаживайся, покушаем.

— Прошка! Прикажи повару полдник править, печень пускай поджарит. Поставь приборы, помидор принеси, перца пряного, путры, притащи пива. Пусть Прасковья перцовки погребной поднимет. Пошустри, Прошка, попекай.

Прошка помчался поднимать по полатям поваров, посудомоек, прочую прислугу.

— Потап Петрович приказал полдник править!

Павел присел, приосанился, покряхтел, поправляя пояс.

— Представляешь, Потап Петрович, печника Петра парализовало.

— Почему?

— Перепил!

— Пусть поменьше пьет.

— Поздно, помрет поутру.

— Плохо!

— Пускай подыхает паразит, пьянь пустая, птьфу!

— Павел! Перестань паскудить, предки покарают.

— Прости, Потап Петрович.

Полпятого. Полдник подоспел пестрыми плошками, поданными полным-полно: подсоленные помидоры, перец пузатый, приятно прожаренная печень, плов промасленный, просеянный, пареная полба, палтус печеный, приправленный пикантной приправой, прокопченные поросячьи потроха, пышущие печью пироги, пол-литра перцовки прозрачной, пиво пенное первого прогона, простокваша.

Пробовали подряд: печень пивом поливали, простоквашей прихлебывали, перцовочку попивали — похваливали.

Поговорили, песню Прасковьи послушали, пошутили, первый поток перекупщиков-паболдырей поругали. Посидели правильно, по положенному предками.

— Пора прощаться, Потап Петрович, путь по полю пролегает. Полный проселок пройти придется. Поутру пароход причалит.

— Прощевай, Павел.

Потап Петрович пожал пану протянутую пятерню.

— Приходи после праздника первого покоса, пивка попьем.

— Приду, Потап Петрович.

Павел, пошатываясь, потопал полем. Потап Петрович помахал пану платком, протер пот, посмотрел пьяным прищуром, плюнул.

— Пойду почивать!

По пути Потап Петрович подумал про похабщину, про Парашу Памедьеву: «Пригласить потаскушку?»

Потом передумал. Поутру пароход, переговоры, продажа пеньки. Полновесную прибыль пророчил Потап Петрович: «Прикуплю поля, построю пекарню, приму предложение Пронькиной помолвки. Прекрасно! Посплю пока».

Прилег, покрылся полосатой простыней, перекрестился: «Придет пятница — погуляем, повеселимся, попоем…»

Тот самый Ра

«Чёрт подери! Что происходит такое?! Это же форменное безобразие! Да как они посмели! Меня, профессора Гарвардского университета, лауреата Нобелевской премии по микробиологии и химии, ученого с международным именем… И что… назначить сиделкой к какому-то… какому-то спящему типу? Я им устрою сиделку… Да я до президента дойду… я всю международную общественность на уши поставлю… Да как они посмели? Это секретная лаборатория, это исследования мирового значения, ваша помощь необходима… Я покажу этим придуркам, как делать из меня посмешище…

А первый, кто получит по шее, это мерзкий Марингтон. «Вы обязаны подчиняться правилам базы. Здесь я начальник. Вы будете выполнять то, что вам приказано…» бла-бла-бла… Сейчас я устрою тебе подчинение, чертов сукин сын».

Стив Сангли был взбешен. Он мчался через всю базу, как рассвирепевший бык. Встречный персонал и солдаты охраны базы спешили прижаться к стенам узкого коридора, пропуская Стива. И немудрено. Доктор Сангли выглядел внушительно и грозно, и мало кто хотел вступать с ним в дискуссии, особенно когда он находился в таком состоянии. Стив Сангли действительно был гигантом по всем понятиям. При росте двести семь сантиметров и весе в сто двадцать шесть килограммов он скорее походил на профессионального боксера тяжеловеса, чем на профессора микробиологии. В свои сорок четыре года он был в великолепной форме, обладал прекрасной реакцией и бешеным темпераментом. Он несся по коридору через всю базу к жилому корпусу №8—16, потому что именно там располагался кабинет начальника 457-й военной базы полковника Эдварда Марингтона. На его голом, как зеркало, черепе мелькали отблески осветительных фонарей. Он был взбешен. Его вид был столь угрожающим и устрашающим, что ни один человек на базе не рискнул бы его остановить или преградить ему дорогу. Ни один, кроме Марингтона. Это единственный человек на базе, который отважился говорить с Сангли в повелительном тоне. Единственный человек, который по силе и духу не уступал Стиву Сангли. Единственный человек, которого Стив уважал по-настоящему, хотя и сам не хотел признаваться в этом. Была в Марингтоне какая-то внутренняя сила, о которую разбивался даже такой мощный дух, какой был у Стива.

Стив вспомнил, как в первый раз познакомился с Эдвардом. Когда его привезли на базу (черт, прошло уже пять месяцев с того времени!), он решил прогуляться по коридорам ради собственного развлечения. В одном из ответвлений коридорного лабиринта ему навстречу вышел человек в полевой форме без отличий. Совсем неприметный с виду, небольшого роста, худощавый, он преградил Стиву дорогу.

— Какого черта Вы тут делаете, мистер Сангли? — сказал человек тоном металлической балки. Его лицо совершенно ничего не выражало. Ясные серые глаза смотрели в упор. Ни один мускул не дернулся, ни одна эмоция не проявилась на лице.

— Мы что, знакомы, что Вы позволяете себе говорить со мной в таком тоне, мистер незнакомец?! — Стив расправил плечи и упер кулаки себе в бока, выставив вперед свою мощную грудь. Обычно это мгновенно действовало отрезвляюще на всех желающих с ним поговорить, но на человека впереди это не произвело никакого эффекта.

— Я спрашиваю, какого черта Вы тут делаете, мистер Сангли?

Стив обалдел от такого обращения к своей персоне. Он сделал шаг вперед и схватил человека за грудки своей огромной ручищей.

— Гуляю, с Вашего позволения, — прошипел он сквозь зубы, глядя прямо глаза в глаза этому наглому типу.

Но человек даже не моргнул глазом. Стив вдруг почувствовал, как его руку сжимает чья-то стальная хватка. Он перевел взгляд и с удивлением обнаружил, что хватка принадлежит этому маленькому худенькому человечку. Сжатие было настолько сильным, что Стиву показалось, что это не человеческая рука сжимает его запястье, а ожившая каменная статуя.

— Я Вам не давал такого позволения, мистер Сангли!

Стив от удивления разжал руку и отступил на шаг. Человек тут же разжал свою хватку.

— А кто Вы собственно такой, чтобы что-то мне запрещать или разрешать?

— Я — полковник Эдвард Марингтон, начальник этой базы. И я имею полное право Вам запрещать. А Вы обязаны подчиняться моим приказам.

Человек оглянулся и крикнул в коридор, скрытый от глаз Стива.

— Рядовой Блекмор и рядовой Найджел!

Тут же из коридора шагнули два солдата из охраны базы.

— Отведите мистера Сангли в его комнату и проследите, чтобы он не шлялся по базе. Это все-таки секретный военный объект.

Стив замедлил шаг, его гнев куда-то испарился. «Надо отдать должное этому Марингтону, он сильный человек. Но я все равно должен выяснить, что все это означает». Сангли свернул направо, потом налево и остановился у двери 8-16-1. Стив взялся за ручку, собираясь открыть дверь. Потом передумал и постучал. Через несколько секунд услышал дежурное «Входите, открыто» и распахнул дверь.

Полковник Марингтон сидел за столом, разглядывая какие-то бумаги. Потом поднял голову и посмотрел на Стива.

— Хорошо, что Вы сами пришли, профессор Сангли. Я уже собирался послать за Вами. Пора поговорить серьёзно. Присаживайтесь.

Было что-то в тоне Марингтона, что напугало Стива больше, чем сто тысяч чертей. Он тихо сел в кресло и посмотрел в глаза полковника.

— Что-то произошло, полковник?

— Произошло, Стив! Именно поэтому Вы здесь!

Сангли опешил. Впервые за пять месяцев на базе полковник Марингтон назвал его по имени. Не профессором, не мистером Сангли, а Стивом. Это уже было серьёзно. Что-то действительно произошло. И это «что-то» явно не рядового плана.

— Я слушаю Вас, полковник!

— Слушайте, Стив, и очень внимательно.

Марингтон встал из-за стола, подошел к книжному шкафу и достал из него какую-то книгу. Он протянул её Стиву. Стив взял книгу и посмотрел.

— Последняя тайна египетских пирамид, — прочел он вслух. Потом непонимающе уставился на Марингтона.

— Профессор, Сангли, Вы наверняка помните то громкое открытие доктора Белморта о египетских тоннелях жизни.

— Ещё бы. Кто ж этого не помнит?! Его считают самым великим открытием двадцатого века. Он нашел под пирамидами тоннели, которые связывают все пирамиды единой сетью и ведут в тайную комнату бога Ра. В этой комнате вроде как находится саркофаг, в котором спал сам Ра. И еще какие-то древние документы, которые до сих пор еще не расшифровали.

— Уже расшифровали, Стив. И расшифровка находится сейчас у меня на столе, вон в той синей папке.

Сангли замер. Он смотрел в эти серые глаза и не понимал, что происходит. От волнения он забыл о званиях и назначениях.

— Эдвард, я не понимаю. Какое отношение эти пирамиды и документы имеют к нам? К этой базе, к военным и к микробиологии вообще?

— Самое прямое, Стив! А теперь не перебивай меня и слушай.

Эдвард прошелся по кабинету, собираясь с мыслями, и начал рассказывать:

— Про найденные Белмортом тоннели, тайную комнату Ра, саркофаг и прочую мелочь знают все. Это освещалось в прессе и телевидении и растрезвонилось на весь мир. Про то, что в тайной комнате были найдены древние документы, что саркофаг не был пуст, что там покоился человек, знают немногие. Только узкий круг специалистов, которые занимались изучением находок, и историков египтологов, которым интересна данная тема. А вот теперь я скажу тебе то, что не знает никто в мире, кроме маленькой горстки людей. И это информация настолько серьёзна и секретна, что я обязан тебя предупредить, что разглашение её может привести к мировому кризису. Вы это понимаете, Стив?

— Да, Эдвард!

— Тогда слушайте.

Эдвард взял со стола синюю папку, в которой находилась расшифровка найденных в тайной комнате документов.

— Я не буду читать Вам, Стив, доклады и описания специалистов, они Вам ничего не дадут. Да и большинство расшифрованных документов касаются в основном устроения усыпальницы и исторических данных о производимых работах. Прочитаю только тот документ, который найден в самом саркофаге. Хотя полностью весь текст понять не удалось. Он сильно разрушен. Но это немудрено, ведь ему более 12 000 лет. Да, Стив, именно так. И это первое, чего не знает мир. 12 000 лет гораздо больше, чем все могли предположить. Итак, слушай: «Священный Ра коснулся вечности. Он проделал путь света в безбрежности пустоты. Он нашел пристанище, где смог успокоиться и отдохнуть от долгих путей… Он закрыл глаз свой, чтобы увидеть истину пустоты… и уснул он сном великим… дал власть и жизнь сном своим… и родился мир из снов его. И питает он мир сном своим. Жизнь мира зависит от сна этого… и сна его тревожить нельзя… тело его живет во всем и везде, разум его не верит в реальность, потому что он сам реальность… Обличие его неведомо, мысли недоступны смертному. Его дыхание — неощутимое время… храните тело его, люди. Не тревожьте мелочностью жизни своей. Не создавайте пустоты в чреве его снов… Как только глаз его увидит центр мира, засияв огнем жизни, человек склонит голову и уступит ему мир… Он только… дан на время и не принадлежит живому миру… осмотрится он и уйдет своими путями, оставляя лишь память о существовавшем… в другом сне, другие миры взойдут к небосклону жизни».

Полковник закрыл тетрадь. Положил ее на стол и сел в кресло напротив Сангли. Они долго молчали, перерабатывая услышанное в своих головах. Стив не знал, что сказать и как реагировать. С одной стороны, это обычная легенда о боге — таких люди придумали сотни. С другой стороны, что-то было в этих словах такого, что должно перевернуть весь существующий порядок вещей. Полковник Марингтон посмотрел на Стива и криво ухмыльнулся.

— Это еще не все, Стив, что я хотел тебе сейчас сказать. Ты прекрасно понимаешь, что даже из-за этих расшифрованных документов не стоило создавать такую секретность и задействовать ученых твоего ранга. Есть кое-что, что гораздо серьезнее и страшнее…

Стив Сангли поёжился в кресле. Ему вдруг стало зябко. Он смотрел в глаза Эдварда Марингтона и видел в них страх. Это поразило его гораздо сильнее текста прочитанного «послания». Что же такого кошмарного могло произойти, чтобы напугать такого человека, как Марингтон. Человека, прямой взгляд которого не смогла бы вынести даже сама смерть.

— Так вот, Стив. В усыпальнице Ра было найдено еще кое-что кроме письменных посланий человечеству. В саркофаге было тело человека, Стив. По данным ученых этому телу более 35 000 лет. Но не сам факт такого возраста создает проблему, Стив, а то, что это тело живо. И более того, это тело здесь на базе. Это тот самый пациент, Стив, за которым ты представлен «сиделкой»! Вот так вот, профессор Стив Сангли. Живой, спящий человек, возраст которого свыше 35 000 лет.

Сангли сполз с кресла. Шок был настолько велик, что тело отказалось повиноваться ему. Сердце замерло в грудной клетке. Он стоял на коленях перед Эдвардом и не мог даже глазом моргнуть. Он чувствовал, что ему катастрофически не хватает кислорода. Глаза заволокло туманом и он начал проваливаться в ватную тишину. Последним, что он увидел, как Марингтон рванулся к нему. И еще мелькнула мысль: «Это невозможно!!!» Потом сознание погасло.

Резкий запах нашатыря проник в мозг. Стив распахнул глаза. Несколько секунд перед ними плясали радужные круги. Он тупо уставился на склонившегося над ним полковника Марингтона.

Тот внимательно посмотрел на него, вытер рукой пот со лба и улыбнулся.

— Ну и напугали Вы меня, профессор. Вот уж не думал, что такой гигант, как Вы, может грохнуться в обморок. Я, конечно, понимаю, что информация эта может вывести из себя кого угодно, но… Хватит валяться на полу, мистер Сангли.

Стив кое-как поднялся с пола. Его качало и трясло, как в лихорадке. Он бухнулся всем весом в кресло и откинулся на спинку. Сердце бешено колотило в грудину, глаза заливал пот.

— Эдвард, дайте что-нибудь выпить.

— Ну, ты смотри, я ему такие новости говорю, а он думает только о выпивке.

Полковник открыл холодильник, достал из него литровую бутылку минеральной воды и протянул Стиву. Сангли схватил бутылку и стал глотать ледяную воду. Холодная влага растеклась по жилам, приводя его в сознание. Марингтон принес из ванны мокрое полотенце.

— Держи, Стив, приведи себя в порядок. А я пока принесу кофе, оно тебе сейчас хорошо поможет.

Через пять минут они сидели на диване и пили крепкий кофе. Марингтон молчал, давая Стиву время придти в себя. Стив допил кофе и поставил чашку на журнальный столик.

— Что мне нужно делать, Эдвард?

— Вот теперь я вижу, что Вы пришли в себя, профессор. Я думаю, что теперь Вы понимаете, почему именно Вас мы пригласили для этого дела. Вы имеете степени по медицине, микробиологии и химии. И Вы очень сильный мужчина, как физически, так и духовно. Имеете военную подготовку, много раз работали с правительством по секретным проектам.

— Эдвард, прошу тебя, оставь этот официальный тон для журналистов и политиков. Давай поговорим как люди, а не как кретины бюрократы.

— Хорошо, Стив.

Марингтон улыбнулся и протянул руку. Сангли не заставил себя ждать и крепкое её пожал.

— Теперь мы просто Стив и Эд. Ок?

— Согласен, Эд.

— Но это только когда мы одни, Стив. Персонал базы не должен знать наших отношений. Служба есть служба.

— Конечно, Эдвард. Я все понимаю.

— Отлично, Стив.

— Так что я должен теперь делать, Эд.

— Ты должен изучить это существо до последней клеточки его организма, Стив. Ты должен понять, действительно ли он то, что написано в древнем документе. И он ни в коем случае не должен проснуться, Стив. Понимаешь, ни в коем случае!!!

— Неужели, Эдвард, ты веришь в эту легенду?

— Нет, Стив. Я верю фактам. Но до тех пор, пока у тебя не будет стопроцентных доказательств и опровержений этой истории, я буду соблюдать осторожность. Ты понимаешь, что мы не можем рисковать? Если есть хоть один процент вероятности из миллиона, что это правда, мы рискуем всем. Всем, Стив, всем человечеством.

— Я понимаю, Эд. И сделаю все от меня зависящее. Этот человек в любом случае может перевернуть весь мир. Кем бы он ни оказался. Я даже представить не могу, сколько теорий бы рухнуло, узнай о нем мир.

— Это точно, Стив. Но сейчас нам не до теорий. Наша задача проект «Ра».

Проект «Ра», 1526-й день. Наблюдения профессора Стива Сангли:

«Сегодня у пациента неожиданно подскочил пульс. Вместо стандартных 18 ударов в минуту до 31 удара в минуту. В организме пациента начались реакции регенерации клеточных форм. Энцефалограмма головного мозга показывает усиление активности мозговой деятельности. Введены успокоительные и снотворные препараты. Через 3 часа 18 минут пациент вернулся в норму. Показатели стабильны. Приступили к определению причин изменений в состоянии пациента».

Проект «Ра», 1538-й день. Наблюдения профессора Стива Сангли:

«Сегодня повторилась история 1526-ого дня исследования. Учащение пульса и усиление мозговой активности. После введения препаратов пациент пришел в стабильность через 4 часа 2 минуты. Это уже не похоже на случайность. Взятые анализы и обследования причин изменений не выявили. Получены результаты генетического исследования ДНК. Никаких отклонений не выявлено. Результаты графических исследований потрясли всех. Возраст пациента насчитывает свыше 270 000 лет. Это нонсенс. По уверениям историков, в то время не могло существовать человека, подобного нам. Вся теория человечества летит псу под хвост. Либо специалисты серьезно ошибаются и историю мира нужно пересматривать, либо пациент не человек. Однако результаты исследования ДНК подтверждают полную идентичность с природой человека».

Проект «Ра», 1606-й день. Наблюдения профессора Стива Сангли:

«Приступы активизации жизнедеятельности у пациента приобрели систематическую форму. Всплески наблюдаются на каждый 12-й день. Вводимые препараты оказывают постоянное прежнее действие и приводят пациента в состояние стабильности. Думаю, что состояние и дальше будет прогрессировать. Пациент возрождается. Стали проявляться изменения пигментации кожного покрова. Буду рекомендовать перейти на препараты категории С».

Проект «Ра», 1821-й день. Наблюдения профессора Стива Сангли:

«Произошли изменения в системе активизации жизнедеятельности пациента. Сроки стабильности начали сокращаться. Теперь они составляют 10 дней. Препараты категории С не возымели реального действия. Завтра на базу прибывает группа биологов и медиков международного масштаба, цвет планеты. Будет заседание. Необходимо подготовить отчет и все нужные материалы».

Проект «Ра», 1998-й день. Наблюдения профессора Стива Сангли:

«Система активизации жизнедеятельности пациента продолжает сокращаться. На данный момент цикл составляет 6 дней. В среде ученой братии начинается тихая паника. Никаких реальных предложений не поступает. Теории одна фантастичнее другой. К проекту подключены сразу 16 групп ученых разного профиля, от биологов и вирусологов до физиков-ядерщиков и математиков (Они б еще геологов пригласили). Полностью закончилась регенерация кожного покрова пациента (Красив, как бог. Начинаю испытывать сомнения в целесообразности каких-либо действий по проекту „Ра“. Похоже, во мне развился фатализм)».

Проект «Ра», 2247-й день. Наблюдения профессора Стива Сангли:

«Пациент активизировался. Никакие препараты не могут ввести его в состояние стабильности. Пульс, кровяное давление медленно растут. Через несколько недель придут в нормальное состояние нормального человека. Появились признаки мышечной активности. Начало обозначаться дыхание. Меня отстранили от ведения проекта, но оставили в группе специалистов-наблюдателей. На совете была высказана идея уничтожения пациента в критической ситуации. Разработку плана „Смерть Ра“ поручили какому-то сверхсекретному подразделению. Но я думаю, у них ничего не получится. Сейчас с уверенностью могу заявить, что пациент все равно проснется. Его ничего не остановит. Как ни странно, чувствую себя абсолютно спокойно. Вся эта суета меня не касается. Вообще на всей базе сейчас два нормальных человека, я и Эдвард. Мне кажется, что он еще раньше меня все понял. Рад, что у меня есть такой друг».

Проект «Ра», 2584-й день. Наблюдения профессора Стива Сангли:

«Пациент жив. Дрыхнет себе в кроватке, как младенец в люльке. Даже причмокивает во сне. Все двигательные функции восстановлены. Все показатели в норме. Нормальный, здоровый, красивый спящий мужик. Настолько реальный и живой, что не верится. Вчера все были шокированы, а потом 40 минут катались по полу от смеха. Это спящий шкодник пукнул, да еще как пукнул. Мы с Эдом еле-еле пришли в себя от приступов смеха. Спецназ растащил всех по комнатам. Введено чрезвычайное положение. Объявлена готовность класса А. В палате пациента поместили ядерную бомбу. Уроды! Ни фига они не добьются! Напросился в бригаду постоянного дежурства. Теперь у меня в голове идея фикс. Хочу посмотреть ему в глаза».

— Эд, это я, Стив.

— Что такое, Стив?

— Эд, живо беги сюда. Он просыпается.

— Кто просыпается, Стив? Ты что, ошалел? Время 3 часа ночи.

— Эд, Ра просыпается. Жми сюда, осталось всего несколько минут.

— Да ты что, Стив? О чем ты говоришь? Ему не дадут проснуться? Там целый легион медиков.

— Дадут, Эд! Никуда не денутся. И вообще тут никого нет.

— То есть как нет?

— Ну… они, конечно, есть, но они ничего не могут.

— Ничего не понимаю. Что происходит, Стив?

— Ничего, Эд. Просто они все спят!

— Как спят?

— Короче, Эд, хватит компостировать мне мозги. Либо жми сюда, либо иди к черту!

— Сейчас буду, Стив.

Через 2 минуты Стив Сангли и Эдвард Марингтон стояли над кроватью просыпающегося Ра. Вся база спала мертвецким сном. Сон застал людей в самых разных ситуациях. Спали лежа, сидя и даже стоя. Только эти двое стояли над кроватью пациента Ра. Они ждали! Ждали пробуждения самого секретного, самого интригующего, самого необычного на свете человека.

И вот момент настал. По красивому лицу пробежала незаметная волна, ресницы затрепетали и распахнулись, лишь в зрачках отразились два склонившихся человека. Ра открыл глаза.

Ра открыл глаза, причем сразу все, все сто сорок шесть тысяч пар. Остатки сна ещё стояли перед его мысленным взором. Какой интересный был сон. Такой яркий и реальный, как будто прожитый в действительности. Никогда ему еще не снилось таких снов. Их были тысячи. Но такой он видел впервые. Эти существа были такие смешные и такие трогательные. Кажется, они называли себя людьми. Особенно ему запомнились эти двое, Стив и Эдвард. Было в них что-то особенное. Какое-то понимание. Как будто они наконец поняли истину, скрытую ото всех остальных. Жаль, что сон закончился. Есть в этом сне какой-то глубинный смысл. Но Ра никак не мог его уловить. Что они там говорили? Конечно, глупости. Они считали его богом, эти люди. Они называли его Солнце. Какое красивое слово! Нежное, теплое. Странно, они жили на теле его любимой Ауши, любовно называя ее Земля. Почему-то на Ра нашла печаль. Они были как малые дети. Он ощущал их как собственных детей, как часть собственного тела. Надо рассказать этот сон Ауши. Он ей понравится. Она так мечтает о детках. Но у них никак не получается. Вот оно что! Теперь Ра понял, в чем смысл сна. Он так же, как и Ауша, мечтает о детях, и это мечта подсознательно выражается в его снах. Ведь не зря ему все время снятся сны о цивилизациях и мирах, которые он чувствует собственными детьми. «Я обязательно расскажу Ауше про этот сон. И у нас обязательно будут дети. Двое. Один Стив, другой Эд. Я дам им эти имена людей. Людей из моего сна, людей, которых я успел полюбить, хотя и не знал их. Ну все, хватит мечтать. Пора будить всех остальных и мою милую Аушу-Землю. Нам предстоит долгий и трудный путь». Ра записал сон в одной из ячеек своего громадного разума. Потянулся всем своим гигантским жарким телом и рванул будить сородичей. Только в сознание его звучали слова древнего человеческого мудреца: «Он только… дан на время и не принадлежит живому миру… осмотрится он и уйдет своими путями, оставляя лишь память о существовавшем… в другом сне, другие миры взойдут к небосклону жизни».

Вселенский кошмар

Гвоздь №1

Кецалькоатль — Пернатый Змей, сидел на своём золотом троне в величественном городе Тулу. Он смотрел вдаль на опускающееся солнце, которым был он сам и думал. Его прекрасный профиль на фоне ярко-цветного заката казался выточенным из цельного куска алмаза. Пытливые умные глаза не отрывались от края светила. Ни один мускул не дрогнул на его лице, и даже резвый шалунишка-ветерок не отважился задеть его своим дуновением. О чем же думал сей великий бог, повелитель всех земель и народов, властитель мира и безмирья, создатель всего сущего и бескрайнего? А мысли его были просты и бесхитростны. Вот уже целую эру он мучился одним вопросом: как избавиться от геморроя?! Да-да, именно… от геморроя… И столь известные личности страдают временами от обычных катаклизмов плоти. Самое противное во всем этом было осознание того, что он, великий и могучий, бог всех богов, ну никак не может избавить себя от такой унижающей его величие ерунды. А ерунда эта так сильно досаждает!!! Прямо-таки сил нет!!! Да и к кому обратиться со столь щепетильным вопросом?! Ну не к братьям же своим и соперникам Тескатлипоку и Уитцилопочтли, которые так и ищут повода высмеять его и, сдвинув вниз по ранжиру, занять его золотой трон. И уж тем более не к слугам своим и жрецам, которым только дай почувствовать свою слабость, они тут же убегут в соседние храмы прославлять кого-то другого. Ну никому нельзя довериться в этом мире!!! Ну что ж, придется, видимо, идти на поклон к Тонакатекутли, отцу его, и Тонакасиуатль, матушке его. Родители всегда помогут. Да и власти божественной им не занимать и мудрости не умалить. Решено!!!

И встал Кецалькоатль, и расправил свои могучие плечи, и зашагал к закату в мир под тринадцатым небом, навстречу родителям своим, в Чикомосток.

Гвоздь №2

— Ну сколько раз Вам говорить, господин лейтенант, что звездный флот ее Величества императрицы не балаган и не цирк! То, что Вы принадлежите к знаменитому роду звездных дервишей Тангриоши, не дает Вам права вести себя столь необдуманно и вызывающе. А если об этом узнает Ваш славный дядюшка Ираклий, адмирал 6-го Звёздного Флота? Что он скажет? Вы понимаете, что порочите его имя перед самой императрицей?!

— Можете посадить меня на гауптвахту, господин майор, отдать под трибунал, расстрелять, в конце концов, без суда и следствия, но увольте меня от Ваших паршивых наставлений, «папенька». Вы сорок два года во флоте и ни разу не участвовали в сражении. Вы вообще ни на что не способны, кроме чтения моралей юнцам, которые не знают с какой стороны подходить к турели фотонного орудия. Вы никто, батюшка! И здесь находитесь только благодаря незабвенному дядюшке Ираклию. Во всем роде Тангриоши Вы единственный, кто не получил ни одной награды за участие в Великой Транспространственной Войне. И единственный, который умрет в своей тепленькой вонючей постели. А я, военный офицер, участвовал в 127 боевых операциях, в 28 успешных планетарных акциях, имею 4 награды за доблесть, 2 имперских Константиновских креста, 6 ранений. Мне тридцать восемь лет, и я вправе самостоятельно решать, с какими женщинами мне спать, не Вам меня учить Райли Тангриоши! Я Александр Тангриоши и буду достоин этого славного рода воинов. А теперь разрешите откланяться или пойти под арест!

— Убирайтесь вон, лейтенант, и можете считать, что с этого момента у Вас больше нет отца!

— С большим удовольствием, господин майор! Прощайте! Никогда Вас более не потревожу.

Александр Тангриоши выскочил из кабинета отца, сильно хлопнув дверью. О боже, как он ненавидел этого толстого напыщенного осла, считавшего его своим сыном. Как в такой семье мог уродиться такой урод. Александр упругой походкой шел в сторону космических доков. На его сильной выносливой спине крест-накрест красовались боевые мечи рода Тангриоши. Их ему вручил сам Вергилий Рамирес Тангриоши, его легендарный дед, герой великой империи. В доке его ждал старый добрый «МАК-Грегор» — межгалактический атакующий крейсер, его друг, его брат, его любимая, его дитя. Он знал на нем каждый винтик, каждую заклепку. Эта прекрасная машина могла в мгновение ока перенести его в другой конец вселенной, её мощь была так велика, что могла уничтожить целую планету одним лишь залпом своих орудий. И он был ее хозяином, ее властелином. Через пять минут он зайдет на свой капитанский мостик, сядет в кресло, положит руки на штурвал и скомандует «вперед!». Боевой адреналин хлестнул его в сердце, и он ускорил свои шаги.

Гвоздь №3

— Успокойся, сынок, нет ничего зазорного в том, чтобы рассказать маме о своих проблемах. Кто же еще тебе поможет, как не мама и папа? Садись, мой великий сын, рядышком со своей старушкой мамой и поведай ей о своей кручине.

— Ах, мама, перестаньте обращаться со мной, как с младенцем. Мне хватит и тех шестьсот лет, что Вы нянчили меня и докучали своими советами. Я давно уже вырос, я правлю миром, мама.

— Не будь так жесток к своей старой матушке. Ты все равно всегда останешься для меня маленьким Кецалькоатликом.

— Простите, мама. Я действительно пришел к Вам с необычной и очень пикантной проблемой, которую не могу решить при всем своём могуществе.

— Я слушаю тебя, мой божественный отпрыск.

— Дело в том, мама, что я… Как бы это проще сказать? Ну не совсем здоров. Есть одна очень неприятная мелочь, которая не дает мне спокойно править. И этот золотой трон… Он такой жесткий и такой холодный… На нем очень неудобно сидеть мама. Ну в общем, когда я сажусь… на трон… я испытываю некий дискомфорт… в области нижнего… ну…

— О, Кецалька, неужто у тебя геморрой выскочил, солнышко моё?

— Ну, мама, ну… да, у меня геморрой… И я ничегошеньки не могу с ним сделать! Это так неприятно!

— Ах, напасть-то кака? Тонакатекутли, батюшка свет, поди к нам, скорее! У Кецальшеньки геморрой открылся. Тонака, ты где? Иди сюда быстрее!

— Мама, ну что Вы орете, как товарка на привозе? Потише! Вдруг кто услышит, сраму не оберёшься.

— Да кто ж услышит, Кецалька? Мы ж здесь одни с папенькой?

— Да мало ли папарацци шляется под стенами. Представляете, что будет, если они узнают?!

— Да где ж этот дед ходит? Тонакатекутли, иди скорее сюда!

— Да тут я, Гуатля, тут! Что разоралась посредь ночи? Чего старика с постели подымать? Привет, сын! Рад тебя видеть во здравии и силе!

— Да ты что, старый? Какое там здравие? У нашего сынули геморрой на всю задницу, а тебе лишь бы дрыхнуть.

— Что? Геморрой? Ох, что б я так жил!!! Как же так?

— А вот так! Или уже забыл, что такое? А то сам никогда седалищем-то не страдал?

— Твоя правда, матушка, страдал, бывало, ох, как страдал.

— Что? Отец, у тебя тоже был геморрой?

— Ну так. Был, значит. Почитай, уж пятый раз.

— Значит, Вы знаете, как эту гадость лечить?

— Знаем, сынку, конечно, знаем.

— И мне поможете?

— Отчего же не помочь? Конечно, поможем! Ты ж нам не чужой! Чай, кровь-то едина.

Гвоздь №4

6-ой Звездный Флот имперских сил, вышел из транспространственной петли в заданном квадрате. Именно здесь, по данным разведки и аналитического отдела ИСОР (имперская служба оперативного реагирования), находилось сосредоточение больших сил ЗЕРО (Звездной Единой Республики Онераха).

БЗИК (Большая Звездная Империя Калиостро) и ЗЕРО (Звездная Единая Республика Онерах) воевали уже 3 500 лет. И войне этой не было видно конца и края. Почему? Да потому что должен же быть у государства хотя бы один внешний враг. Тогда у государства, даже такого громадного, всегда будет стимул к развитию — и технологическому, и экономическому. Это прописную истину прекрасно понимали правители обеих сторон. Поэтому заранее договаривались обо всех перипетиях Транспространственной Войны. Они составляли планы будущих военных компаний, намечали смены государственных границ и подсчитывали прибыли от выгодно вложенных капиталов. А то, что ежегодно в этой войне гибло около 85 000 000 000 человек, так это не страшно. Их же 35 триллионов во вселенной. Да и ежегодный прирост населения в 1 270 000 000 000 с лихвой покрывал все потери. Зато остальные человеки жили со светлой идеей и стремлением к победе.

Вот и данная компания была просчитана обеими сторонами до последнего имперского цехина, до последнего республиканского эскудо. Да и потери в живой силе и технике уже были оговорены и завизированы. По планам в данной компании должны были победить республиканцы. Причем после этого 6-ой звездный флот должен был прекратить своё существование, а великий адмирал Ираклий Тангриоши должен был погибнуть смертью героя и вдохновить будущие поколения имперских солдат на подвиги и праведную месть во имя чести и славы, повернув войну в новый виток экономических изысков.

Но, как всегда, великие мира сего не учли влияния веры и силы духа человеческой и присутствие в компании сразу двух Тангриоши. В результате 6-ой Звездный Флот не только выжил в этой мясорубке, но и наголову разгромил десятикратно превышающие его силы республиканцев. Ну а следовательно, ЗЕРО потеряло влияние над без малого двадцатью галактиками. Такое положение дел не сильно обрадовало руководство Республики. Хуже того, оно до ужаса напугало его. Это поражение никак не входило в планы ЗЕРО. Её руководители сразу же заподозрили другую сторону в нарушении договора о разделении мира, и, соответственно, приняли срочные меры к усилению своего влияния на другие части вселенского пирога. Это, в свою очередь, привело в замешательство имперских властителей, и они ответили на агрессию в полную силу всех своих легионов. И пошло веселье.

Гвоздь №5

— Лежи спокойно, сынок! Я понимаю, что втирание горчичного порошка в прямую кишку с помощью королевского скипетра не очень приятная процедура даже для божества, но, малыш, мы делаем это ради твоего выздоровления.

— Маменька, в конце концов, прекратите надо мной издеваться! Сколькиж можно?! Укаждый день Вы придумываете новую экзекуцию! Я уже перестал чувствовать себя не только богом, но и мужчиной вообще.

— А что делать, милый, надо же как-то избавить тебя от этой заразы. Негоже богу на троне мира да с геморроем сидеть.

— Но это ж невыносимо, маменька! Сначала Вы промывали мою величественную задницу серным раствором адского жабника из ведерной клизмы. Жгло так, что я сутки не вылизал из святого источника жизни. Потом Вы сажали мне на ягодицы злобных огненных пиявок в надежде, что они высосут из меня дурную кровь. Так я вообще не мог неделю сидеть после этого. Пришлось отложить все пиршества и придворные дела, сославшись на состояние божественного просветления. После этого Вы три месяца поили меня отварами из личинок навозного жука, так что я вообще не мог ни о чем думать, а мой желудок вытворял такое, что казалось, что я и душу свою оставлю в поганом горшке. Дальше Вы решили лечить меня прижиганиями и сунули мне внутрь раскаленный луч от солнца. В результате получилось, что я сам, являясь солнцем, поимел себя, да еще и нанес себе тяжкие телесные повреждения в виде ожогов третьей степени. А после всего этого, маменька, Вы решили втирать мне горчичный порошок моим же собственным скипетром, и шуруете им так, як будто мешаете угли в горниле. Усе, хватит, уж лучше я умру от этого злосчастного геморрою. Оставьте меня в покое.

— Да, сынок, пожалуй ты прав, нужно признать, что все испробованные методы лечения не принесли ощутимых результатов.

— Чаво? Вы еще и результатов хотели?

— Да! Прости, Кецалька, но у нас остается только один выход, последнее кардинальное средство!

— Это еще шшшто?!

— Хирургическое вмешательство!

— А все, что было раньше, было не хирургическим?

— Малыш, но я боюсь, что больше ничего тебе не поможет.

— Хорошо, мама, но это будет последний Ваш эксперимент. Если не получится, то Вы оставите мою божественную ж… особу в покое!!!

— Конечно, сынок, как скажешь.

Гвоздь №6

Александр Тангриоши стоял у панорамного экрана в рубке флагманского корабля 6-го Звездного Флота и задумчиво держал себя рукой за подбородок. Только теперь, спустя двадцать лет со дня той великой победы, он начал понимать, что именно он сотворил. Он нарушил баланс сил во вселенной, он уничтожил БЗИК и ЗЕРО, он перекроил всю вселенную, превратив ее из мира законов и порядка в бездну хаоса и ужаса. Семьдесят процентов человечества погибло, оставшаяся часть начала впадать в дикость и распадаться на планетарные колонии. Многие планеты вообще потеряли свои транспространственные корабли. По всей вселенной уже насчитывалось более 100 000 государств, которые претендовали на роль второй великой империи. Они воевали со своими соседями, с соседями своих соседей и со всеми, кто вставал на их пути. Впервые за три с половиной тысячи лет появились космические пираты. Мародеры, которые убивали и грабили всех без разбора. И все это натворил он. Единственным островком законности оставался 6-й Звездный Флот, который ему передал дядя Ираклий двенадцать лет назад после своей смерти. Но и он таял с ужасающей скоростью. Из первоначальных 600 000 корабле в нем осталось только около 120 000. Половина из них были повреждены или недоукомплектованны командами и техническими специалистами. Боевой арсенал исчезал прямо на глазах. В рядах солдат и офицеров начались брожения и вольномыслие. Люди мечтали вернуться домой к своим семьям. Появились случаи дезертирства. И Александр понимал, что это только начало. Все будет гораздо хуже. Это конец света. Скоро все рухнет окончательно. Но когда же? Уже нет сил ждать! Даже у него. О боже, когда же он будет этот конец?! А конец не заставил себя ждать!

Вселенная рухнула в одно мгновение. Десятки тысяч солнц взорвались в едином порыве, сметая все своим плазменным языком. Планеты сминались, как пластилиновые под рукой неумелого скульптора. Весь известный мир людей был уничтожен в считанные секунды. Вселенная раскололась, как зеркало на осколки, выкидывая миллионы звездных систем из своих недр. Все физические законы перестали существовать. Сама основа мироздания превратилась в поток густого кровавого гноя. От неё остались только жалкие бесформенные ошметки, которые были выкинуты в помойное ведро твердой безжалостной рукой судьбы Тонакасиуатль.

Надгробие

Кецалькоатль, Пернатый Змей, сидел на своём золотом троне в величественном городе Тулу. Он смотрел вдаль на опускающееся солнце, которым был он сам, и думал. Его прекрасный профиль на фоне ярко-цветного заката казался выточенным из цельного куска алмаза. Пытливые умные глаза не отрывались от края светила. Ни один мускул не дрогнул на его лице, и даже резвый шалунишка-ветерок не отважился задеть его своим дуновением. О чем же думал сей великий бог, повелитель всех земель и народов, властитель мира и безмирья, создатель всего сущего и бескрайнего? А мысли его были просты и бесхитростны: «Все-таки маменька у меня молодец! Хирургическое вмешательство удачно состоялось! Ах, как же прекрасно жить без геморроя!»

Жизнь со Смертью

Грузовик несся с сумасшедшей скоростью, вроде как мчал не по центру города, а по бескрайним просторам африканской саванны. Люди разбегались в стороны, как испуганные насекомые. Вечернюю прохладу сентября разрывал воющий рев мотора.

Вот грузовик резко вильнул налево, с грохотом задев кузовом табачный ларек. Зазвенели стекла, посыпались пачки сигарет, отлетела в сторону дверь, испуганная продавщица истошно заверещала из разбитого окна. Грузовик вильнул еще раз, разметав мусорные баки, из-за которых врассыпную бросились бездомные ребятишки.

Я был в двух метрах от происходящего безобразия и видел, как один белобрысый мальчуган, поскользнувшись на отбросах, растянулся на асфальте, прямо перед колесами машины. Гибель была неминуема.

Мои мышцы рефлекторно рванулись во всю свою силу — не зря я 20 лет бегал спринтером. Схватив мальчишку за шкирку, я отшвырнул его на тротуар, а сам покатился по дороге от удара переднего колеса грузовика. Удар не был сильным и прошел вскользь, но его хватило, чтобы я вкатился в стоявший на обочине стенд с рекламной продукцией какой-то пивной компании. Грузовик промчался по улице и скрылся за поворотом. В голове мелькнула мысль, что я хорошо отделался, и в то же мгновение я получил чем-то жестким и тяжелым по голове. Это упала бутылка с рекламного стенда. На несколько секунд в голове помутилось, и я ослеп, схватившись руками за голову. Кто-то тормошил меня за плечо.

— Эй, парень, ты жив?

— Да жив, жив, — ответил я и сел на бордюр, тряхнул головой — вроде все в порядке — и открыл глаза.

Вот тогда я и увидел её. Она стояла прямо напротив, на другой стороне дороги, и выглядела абсолютно растерянной. Её руки, прижатые к груди, нервно теребили край белоснежного широкого плаща. Иссиня-черные волосы развевались от ветра, а бездонные ярко-синие глаза пристально, не мигая, смотрели на меня. Никогда я не видел девушки прекраснее. Я поднялся и, потирая огромную шишку на голове, поспешил через дорогу.

— Девушка, с Вами все в порядке? Девушка!!!

Она подняла на меня свой взгляд, в котором читалось полное недоумение, и прошептала:

— Как же так? Этого не может быть.

— Чего не может быть? Вы в порядке?

Но девушка не прореагировала на мои слова. Она уставилась на меня своим не мигающим взглядом и повторяла, едва шевеля губами:

— Этого не может быть. Этого не может быть. Этого не может быть.

— Это, наверное, шок, — сказала стоящая рядом женщина с авоськами. Посадите её на лавочку.

— И то правда!

Я аккуратно взял девушку за руку и усадил на лавочку неподалёку. Она не сопротивлялась, только смотрела на меня широко открытыми глазами. Что же мне с ней делать? Я присел рядышком. Сердобольная бабулька из киоска мороженого дала мне пакетик со льдом, и я приложил его к своей пострадавшей голове. Сразу стало легче. Но голова, судя по всему, будет ещё долго болеть. Так мы и сидели на лавочке: юная прекрасная незнакомка в белом плаще с отсутствующим взглядом и я с пакетиком льда на ушибленной голове.

Вскоре приехала милиция для выяснения обстоятельств дела, и на улице сразу стало безлюдно. Никому не хотелось быть записанным в свидетели и просиживать множество часов в участке, давая показания. Мне тоже показалась эта мысль правильной, и, схватив незнакомку под локоток, я спешно ретировался в парк, в трех кварталах от места инцидента. Девушка явно начала приходить в себя. Она перестала таращиться в одну точку и активно крутила головой во все стороны, как будто выискивала кого-то. Когда мы вошли в парк, она резко остановилась.

— В чем дело? — спросил я.

— Мне нельзя уходить! Где он?

— Кто, он?

— Тот мальчик…

Она вдруг уткнулась мне в грудь лицом и заплакала. Я погладил её по плечу.

— Успокойся, с ним все в порядке. Это же беспризорник. Он давно уже сбежал.

Она отстранилась от меня. Вытерла рукавом глаза.

— Зачем ты это сделал? Он же должен был умереть!

— Не знаю. Так получилось. Но, слава богу, все целы! Пошли я провожу тебя домой.

Девушка испуганно шарахнулась в сторону, как будто я попытался её ударить.

— Нет! Мне нельзя домой! Никак нельзя!

— Нельзя? Почему? Я ничего не понимаю!

Девушка села на лавку у забора и, подперев подбородок кулачками, надолго задумалась. Я стоял рядом и смотрел на неё, абсолютно ничего не понимая. О, Господи, какая же она красивая! Я смотрел на неё и не мог налюбоваться. А она сидела и о чем-то сосредоточенно думала, совершенно не обращая на меня внимания. Небо заволокло тучами, начал накрапывать мелкий противный дождик. Скоро станет совсем холодно и темно. Ну не вечно же здесь сидеть!

— Так что мы будем делать?

Она поднялась с лавочки и взяла меня под руку.

— Я могу пожить у тебя какое-то время?

Вопрос застал меня врасплох. Я, как последний дурень, стоял и тупо смотрел в ее сияющие глаза и не знал, что ответить.

— Понимаешь, я в этом городе никого не знаю, кроме тебя. Мне некуда пойти. Совсем некуда.

— Но…

Она приложила свой тонкий палец к моим губам:

— Пожалуйста, не задавай мне вопросов! Я все равно на них не смогу ответить. По крайней мере, сейчас. Ну так как, я могу у тебя пожить?

Я почесал за ухом. Всё это казалось жутко странным. Может быть, это была подстава, наводка на квартиру, может, она ненормальная и сбежала из дурдома, а может, скрывается от милиции или крутого ухажера. Мне было все равно, кто она и что с ней случилось, отказать ей я был не в состоянии.

— Можешь! Вот только я живу один, в однокомнатной квартире. У меня всего одна кровать и…

— Это не важно! Спасибо!

— Да??? Ну что ж, тогда пошли!

Вот так в моей холостяцкой квартире появилось юное прекрасное и абсолютно необъяснимое создание!

И странное это было, скажу вам, создание. В первый же вечер она удивила меня до потери дара речи. Мало того что мне пришлось десять минут объяснять ей, для чего нужен душ (как будто она его никогда не видела), так после душа она выпорхнула в комнату абсолютно голая и как ни в чём не бывало бухнулась на кровать и уставилась, полными удивления глазами, в телевизор. А по телеку в это время шла передача о вальсах Штрауса. Неожиданно она сорвалась с кровати, и как была, нагишом, пустилась танцевать. Вот это было зрелище! Её пластика потрясала, движения были легки и грациозны. А её тело, тело нимфы, как будто светилось изнутри. Я был просто потрясён и смотрел во все глаза, как она танцует. И что самое странное, что у меня даже не мелькнуло ни одной пошлой мысли в отношении её. Я просто был полностью поглощен этим танцем. Это было великолепно. Когда музыка закончилась, она с визгом радости бросилась ко мне и повисла, обхватив ногами за бедра. И хохотала, как заведенная. Так могут радоваться только дети, впервые увидав что-то прекрасное. Потом я уложил её на кровать и накрыл одеялом. Через пятнадцать секунд она спала. Её лицо было таким безмятежным и спокойным. Я сидел рядом, гладя её волосы, и, наверное, впервые за свои 33 года был абсолютно счастлив.

На следующее утро, застав ее на кухне у открытого холодильника поедающей спагетти прямо из кастрюли, я предложил ей надеть халат. На что она просто сказала:

— Зачем он мне? Так гораздо удобнее.

Но, поняв что-то по моему взгляду, все-таки надела халат. Потом посмотрела на меня серьёзным взглядом.

— Мне обязательно нужно найти того мальчика.

— Зачем он тебе?

— Без него я не могу вернуться домой.

— Почему?

— Я не могу тебе этого сказать! Ты можешь не понять!

— А ты попробуй, я понятливый.

— Нет! Сейчас я не могу тебе ничего сказать!

— Ну хотя бы имя-то своё назовешь? Или мне тебя так и звать «Эй ты»?

— Имя?

— Да имя! Меня, например, зовут Аркадий! А тебя?

Её глаза бешено заметались по кухне и остановились на коробке конфет Алёнка, лежащей на столе.

— А меня зовут Алёна, — медленно произнесла она.

— Понятно.

Всё эти тайны мне порядком надоели, я повернулся и ушел в комнату. Потом вышел на балкон и закурил. Какая-то белебердистика! Что с ней не так? Чего она боится? Может она и вправду больная? Давить на нее было нельзя, она могла просто уйти. А мне жутко не хотелось, чтобы она ушла. Я вдруг понял, что её уход будет сильнейшим для меня ударом. Неужели я влюбился? Вот так, за один день?! В девчонку, о которой я вообще ничего не знаю, которая скрывает от меня даже своё имя. Поток моих мыслей прервало мягкое поглаживание по спине.

— Прости меня, Аркадий, но я действительно не могу тебе ничего рассказать. Я не хочу, чтобы у тебя были проблемы, а они обязательно будут, если я тебе что-нибудь расскажу.

— Неужели это так серьёзно, что ты не можешь сказать даже своего имени?

— Поверь мне, Аркадий, это действительно так. Я не обманываю тебя. Я появилась в твоей жизни внезапно, из-за одной непредсказуемой ошибки, и так же внезапно я исчезну. Тебе не нужны мои тайны. Тебе будет лучше не знать ничего.

Холодный пот побежал по моей спине, как только я услышал «и так же внезапно исчезну». Я повернулся к ней.

— Нет. Я не хочу, чтобы исчезала! Слышишь, не-хо-чу!!! А может, это не ошибка, а может, это судьба, замысел Господень…

И тут я заткнулся, потому что увидел, как из её глаз потекли слёзы. Она смотрела на меня и молча плакала. Потом повернулась и ушла в комнату. Я услышал, как заскрипела кровать. В этот день мы больше не разговаривали. Она смотрела телевизор, а я сидел на кухне и делал вид, что читаю, хотя за весь день так и не смог прочитать ни строчки. Я все время думал о том, что за внешностью юной красавицы прячется большой горький опыт и множество страданий. Та странность, которая присутствовала в девушке, та невинность, та чистота, та непосредственность стали для меня дороже всего того, что считалось отношениями мужчины и женщины. Я видел её обнажённой, но ни разу не прикоснулся к ней. Она живет в моём доме, но понятия не имею, кто она. Женщина-тайна, женщина-загадка. Я почему-то безоговорочно верил ей, я понимал, что она, действительно, не хочет мне неприятностей, заботится о моём спокойствии, поэтому и молчит. Что же такое могло заставить прекрасную женщину так себя вести? Какие проблемы, угрозы, сложности довели её до этого? Какая боль сидит у неё в сердце?

Я очнулся от своих мыслей и посмотрел в окно. На улице было уже совсем темно. Ходики пробили полпервого ночи. Наступило тридцатое сентября, последний день моего отпуска. Пора бы спать. Я принял душ и тихо зашел в комнату. Девушка лежала тихо-тихо. Я лег с другой стороны кровати. Я не знал, спит ли она. Я глубоко вздохнул и тихо прошептал:

— Я буду звать тебя Алёнушка, если ты так хочешь. Только не уходи!

Я проснулся от ощущения, что на меня кто-то смотрит. Некоторое время лежал с закрытыми глазами и прислушивался. Затем тихонечко открыл глаза. Она сидела рядом на кровати и смотрела на меня. В окно светила яркая луна, и в этом сказочном свете её обнаженное тело казалось вылепленным из снега. Тонкая кожа светилась серебристым светом, создавая вокруг ауру таинственности, черные волосы отражали блики лунного света, как будто тысячи светлячков плясали на волосах. Наши глаза встретились. Боже, сколько печали было в них! Говорят, глаза — зеркало души. Если это так, то эта бедная душа вынесла столько, что я даже не мог представить. Моё сердце сжалось в комок от боли и жалости. Откуда в столь юном теле, столько боли и страдания?! Я сел на кровати и протянул к ней руки.

Она как будто именно этого и ждала. Бросилась ко мне, прижалась всем телом, положила голову на плечо. Так мы и сидели. Я держал ее одной рукой за плечи, другой гладил волосы. В этот момент я понял, что ни за что и никогда не отпущу ее и, если нужно, пойду за ней даже в ад.

Она как будто прочитала мои мысли, подняла голову, посмотрела мне в глаза.

— Бывают места и хуже ада.

— Я…

— Шшшш…

Она прижала свой палец к моим губам.

— Не говори ничего. Просто поцелуй меня. Я хочу узнать, как нужно любить.

Это была потрясающая ночь. Я и представить не мог, что в таком хрупком теле может быть столько силы и страсти. У меня было много женщин, но ни с одной из них я не испытывал такого. Выразить в словах то, что произошло той ночью, просто невозможно. Я даже не буду пытаться это сделать. Это наша с ней тайна. И никто не должен этого знать. Скажу одно: желаю всем испытать такие чувства, это прекрасно! Мы уснули под утро, измученные и счастливые, прижавшись друг к другу, как котята.

Мне было все равно, кто она и почему она здесь. Мне было достаточно того, что я ей нужен. Демон или ангел? Мне все равно! И пусть рушится мир, я буду с ней до последнего вздоха, до последнего удара сердца.

Алёна разбудила меня в четыре часа пополудни.

— Аркадий, нам пора идти!

— Куда идти, Алёнушка?

— Мне нужно найти того мальчика, очень нужно!

— Зачем он тебе?

— Ты обещал не задавать вопросов!

— Ладно-ладно, сдаюсь… только один можно?

— Ну?

— Как ты собираешься его найти? Алёна, это Москва, двенадцать миллионов жителей, тысячи бездомных, десятки километров территории и сотни беспризорных детей. Даже милиция за такое не возьмется. Это хуже, чем искать иголку в стоге сена. Ты даже имени его не знаешь…

— Аркадий!

— Да…

— Я найду его!

— Ну что ж, пошли!

Я неохотно встал с кровати и пошел умываться. Через тридцать минут мы были на том месте, где все началось. Дворники уже сделали свое дело, убрав мусорные баки и битое стекло. О произошедшем инциденте напоминал только разбитый табачный ларек. Алёна долго ходила вокруг, внимательно вглядываясь и прислушиваясь. Потом села на корточки и приложила ладони к асфальту, как раз в том месте, где упал мальчик. Она сидела так несколько минут, потом встала и пошла. Её взгляд упирался в асфальт, фигура была напряжена, лицо сосредоточенно. Я пошел следом. Она шла медленно, но уверенно, как будто собака, взявшая след.

Мы начали свой путь с Донской улицы. Прошли по Титовскому переулку, через парк имени Горького на Пушкинскую, а затем на Крымскую набережную. Через Малый Каменный мост на Патриаршие, с Волхонки на Знаменку, через Никитиский и Тверской бульвары вышли на Дмитровку. Далее по Фадеева через Миусскую площадь к Бутырскому Валу. По 5-ой Ямского Поля на Расковой. Затем по Ленинградскому проспекту и Волоколамскому шоссе. Долго бродили по Покровско-Глебовскому лесопарку. По Ленинградскому шоссе дошли до парка Дружбы. Затем через Фестивальную и Петрозаводскую на Левобережную до Химкинского лесопарка. Я думал, этому пути не будет конца. Несколько раз я пытался заговорить, но Алёна только смотрела на меня печальным взглядом и молча шла дальше. Когда мы зашли в Химкинский лесопарк, было уже почти час ночи.

— Алёна! Остановись! Уже поздно! Не можем же мы бродить по улицам всю ночь?! Поехали домой! Продолжим завтра, если тебе это так необходимо. Я приду с работы…

— Нет! Мы уже пришли! Он где-то здесь!

— Здесь? С чего ты это взяла?

— Я это чувствую!

— Э… я…

— Не нужно, Аркадий. Я знаю, что делаю. Но тебе этого знать не стоит. Потерпи, осталось совсем немного. Всего несколько минут и…

— И что?

Я не на шутку встревожился её словами. Её тон не сулил ничего хорошего.

— Мне было очень хорошо с тобой, Аркадий. Я испытала то, что мне никогда не суждено было испытать. Ты навсегда останешься в моей памяти. Но мне пора уйти. У меня нет выбора. У меня нет…

Она повернулась и тихо пошла по тропинке вглубь парка. Я стоял остолбеневший и смотрел, как она уходит. Что же это такое? Как же так? И только когда она скрылась из виду, когда мои глаза перестали видеть ее тонкий силуэт, я вдруг очнулся.

— Нет, ты не уйдешь от меня. Ты мне нужна!!!

Я бросился ей вдогонку, мелькали кусты и деревья, ветки били меня по плечам, а в ушах свистел ветер. Еще никогда в жизни я не бегал так быстро.

— Ну, где же ты? Алёна!!!

Я метался по парку, как взбесившийся лось. Слезы лили из глаз потоком. Неужели я потерял ее. Вот так просто взял и отпустил. Паника и безысходность нарастали, грозя захлестнуть мой разум. Я был на грани. Сердце ухало в груди, готовое вылететь на свободу, разорвав плоть. Отчаяние душило, сжигало душу. Я остановился, прижался спиной к дереву.

— Я люблю тебя, Алёна. Не уходи.

Я сполз на траву и обхватил колени. Не знаю, сколько минут или часов я просидел так. Я вдруг услышал голоса, тихие причитания и всхлипывания. Надежда болью рванула сердце. Я вскочил и кинулся в сторону услышанных голосов. Через несколько секунд сквозь листву я увидел поляну и горящий костер. Пару шалашей, куча каких-то тряпок, терпкий запах немытых тел. Она стояла у костра и смотрела на белобрысого пацана, который лежал у её ног и тихо плакал. Он сжался в калачик, трясясь своим исхудавшим тельцем, и все время повторял:

— Не надо. Я не хочу умирать.

— Прости, но твое время кончилось.

Я вышел на поляну позади Алёны. Мне казалось все странно нереальным.

— Что здесь происходит? Что вы такое говорите? Чье время кончилось? Алена, что это значит?

Она резко повернулась в мою сторону. В её глазах застыл испуг.

— Зачем ты пришел, Аркадий? Ты не должен это видеть. Я просила тебя! Уходи!

— Нет. Я никуда без тебя не уйду. Кто бы ты ни была, хоть бандитка, хоть шпионка, хоть ведьма. Ты нужна мне!

— Нет, Аркадий. Так нельзя! Мы не можем! Это не возможно!

— НЕТ!!! ВОЗМОЖНО!!! Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ АЛЁНА! И НИКОМУ НЕ ПОЗВОЛЮ НАС РАЗЛУЧИТЬ!!!

— ГЛУПЕЦ! Неужели ты так ничего и не понял? Мы не можем быть вместе! Это невозможно!!!

— Почему???

— Потому что я — Смерть! Понимаешь? Я — Смерть! Я пришла в этот мир, чтобы забрать жизнь, а ты помешал мне исполнить свой долг, ты нарушил ход вещей, ты… ты… ты научил меня любить, научил понимать жизнь и ценить её. Теперь я не знаю, что правильно, и как я буду дальше выполнять свою работу. Теперь ты все знаешь!

— Смерть?!…

Ноги подкосились, я бухнулся на траву. В одно мгновение головоломка сложилась в четкую и ужасную картину. Я сразу все понял и сразу во все поверил. Я полюбил Смерть! И это — чистая правда. И нет надежды, и нет возможности что-либо изменить. Я понял печаль в её глазах. Я понял боль неизбежной утраты. Я понял ужас её любви. Понял тяжесть её положения. Я медленно встал, подошел к ней и крепко обнял. Она прижалась ко мне и зарыдала.

— Я никогда не оставлю тебя, моя Алёнушка. Я буду с тобой везде и всегда, где бы ты ни была. Это моя судьба. И если ты не можешь остаться со мной, я уйду с тобой. Возьми меня вместо этого мальчика. Потому что, если ты этого не сделаешь, я все равно найду путь к тебе. Я все равно буду рядом.

Смерть подняла свои прекрасные мокрые от слез глаза.

— Неужели ты пойдешь на это ради меня? Ведь я же СМЕРТЬ и останусь ей до скончания веков.

— Значит, у нас достаточно времени, чтобы привыкнуть друг к другу.

Она отстранилась от меня и подошла к дрожащему от ужаса мальчишке.

— Когда-нибудь мы с тобой еще встретимся. Но тогда я не буду казаться тебе столь ужасной. И всегда помни, кому ты обязан своей жизнью мальчик. Потому что только любовь может отсрочить смерть.

Смерть подошла ко мне и взяла за руку.

— Пошли. Нам пора.

Я поднес ее руку к губам и нежно поцеловал. Откуда-то сверху я увидел, как зашаталось и упало на траву мое тело. На лице застыла счастливая улыбка. А белобрысый пацан долго ошарашено крутил головой.

Моё тело нашли утром, и бездомный паренек долго и усердно рассказывал, как странный дяденька спас его от страшной тетки с косой.

P.S.

Каждый раз я провожаю её в дорогу и терпеливо жду её возвращения. И она всегда приходит. Прекрасная и любимая. В этом сером нигде, между прошлым и будущим, между сном и явью, между истиной и ложью искоркой горит наша любовь. Как же тяжело любить Смерть! Но без неё невозможно жить! Без неё вообще нет жизни!

Дело Гарри Паркса

I

Гарри шел по аллее третьего круга. Его охватило нервное возбуждение. Наконец-то сбудутся его мечты. Сегодня важнейший день его жизни. Сегодня будет жертвоприношение. Сегодня он наконец-то узрит своего господина. Ах, Сатана! Как страстно он желал этого соединения с вечностью, как безмерно хотел служить своему господину! И наконец-то это свершится. Сегодня ночью будет общее собрание Ордена Перевернутого Креста. Ночь всех святых, ночь вакханалии и разврата. Ночь полного единения и, как апогей всего, жертвоприношение.

В этот раз будет особая жертва, настоящая. Не вонючая крыса или голубь, и даже не ворованный баран. В эту ночь в жертву принесут человека. И этот человек станет связующей нитью между мирами, посланником ада, верным слугой великого Люцифера. Он получит безграничную власть, вечную жизнь и силу адского огня. Этот человек сам станет великим. И этим человеком будет он — Гарри Джереми Паркс. Он принесет себя в жертву во славу Люцифера. Он получит все.

Эмоции так захлестнули Гарри, что он даже не заметил, как к нему подошли двое парней.

— Опять мечтаешь Гарри? Опять набиваешь свою дряную башку жалкими фантазиями? Не мечтай, Кукурузник, твои мечты никогда не сбудутся. Ты же чмо! Такие, как ты, ничтожества способны только на то, чтобы убирать дерьмо за такими, как мы…

Гарри шарахнулся в сторону и, зацепившись ногой о бордюр, растянулся на траве. Черт бы побрал этих Митчеллов. Откуда взялись эти грязные уроды? Всю свою не долгую семнадцатилетнюю жизнь Гарри терпел издевательства от подобных дебилов. С самого раннего возраста они доставали его своими садистскими выходками. Как он их всех ненавидел! И самые ненавистные из всех — это братья Митчеллы. Но ничего, скоро он станет посланником ада и отомстит им всем. Ох, как он отомстит.

— Да плюнь ты на этого сморчка, Фред! Нас ждут девчонки! А с ним мы еще успеем разобраться.

— Согласен, Том. Пошли. А Кукурузник от нас никуда не уйдет.

Братья Митчеллы потопали по алее в сторону выхода, оглашая окрестности своим грубым смехом. Гарри поднялся с травы и отряхнулся. Скоро они ему за все ответят.

Гарри посмотрел на часы — 18:45. Общий сбор в 19:00, нужно поторопиться. Придется бежать напрямик через холмы. Опаздывать никак нельзя. Этого магистр Брудбаер не простит. Тем более в такой день. И Гарри помчался по алее во всю прыть.

Ровно через 15 минут он был на месте. Развалины бывшего графского особняка находились в распадке между двумя холмами. Сзади вплотную к ним подходил лес. Да и сами развалины так сильно заросли, что их было сложно увидеть со стороны. Когда-то в этом особняке жил какой-то граф. Семьи у него не было, и после его смерти дом пришел в запустение. За 40 лет он превратился в развалины, которые даже с трудом назвать домом было сложно. Но в этом и была вся прелесть этих развалин. Никто, кроме Ордена Перевернутого Креста, не знал, что под развалинами есть прекрасно сохранившийся подвал. Видимо, раньше там были винные погреба, поэтому подвал был просто огромный и очень надежный. Вот в этом подвале и проводили свои встречи братья Ордена.

Гарри внимательно осмотрелся по сторонам и нырнул в трубу под кустом можжевельника. Этот тайный ход они придумали вместе с Сержем, когда вступили в Орден. Раньше нужно было продираться через кустарник и слазить по стене в дыру. Это было жутко неудобно. Тогда Серж и предложил стащить со свалки старую детскую горку. Сколько было смеху и приколов в процессе воровства этого металлолома — просто страшно сказать. Но в результате горка была принесена и вставлена в дыру в полу. Потом из толстой проволоки были согнуты дуги. Их прикрепили к боковинам горки. Сверху все обложили досками и рубероидом, а потом привали землей и замаскировали ветками и кустами. В подвале положили здоровенный пружинный матрац. Теперь проходить в Орден было одним сплошным удовольствием.

Плюхнувшись на матрац, Гарри огляделся. Похоже почти все уже в сборе. Не хватает только Люсьен и Роджера. Но они сегодня ходят в стражах, так что и должны прийти последними.

— Адского огня тебе, брат Гарри!

— Да воспламенит он наши сердца, брат Энтони!

Скрестив руки на груди, Гарри прошел через подвал к алтарю. У алтаря копошился маленький лысый мужичок. Он устанавливал вокруг всякие амулеты и магические вещицы. На полу была нарисована красной краской большая перевернутая пентаграмма, на каждом луче которой стояла толстая черная свеча. В центре пентаграммы и располагался жертвенный алтарь. Он представлял собой четыре большие шины, связанные между собой веревками, на которых лежала старая дубовая дверь, когда-то закрывавшая подвал. Её откопали в куче хлама, когда убирали подвал, и долго не знали, что с ней делать. Джек славно над ней потрудился: отчистил её от грязи, отполировал наждаком, замазал шпаклевкой все трещины и покрасил нитрокраской в черный цвет. Отец Джека владел небольшой деревообрабатывающей фабрикой, поэтому Джек знал о дереве все. В свои 16 лет он запросто мог построить своими руками дом. За это в Ордене его здорово уважали. Там он был третьим лицом после магистра Брудбаера и хранителя ключей Стива Матерсона. В принципе мистер Матерсон был единственным взрослым человеком в Ордене, хотя и был немножко ненормальным. Говорят, он даже в психбольнице лежал. Но Ордену он не мешал, а даже, наоборот, сильно помогал, потому как был повернут на всякого рода мистике и с удовольствием взял на себя роль ключника и библиотекаря. Именно ему Орден был обязан кучей литературы о сатанизме и демонологии. Самой драгоценной книгой в библиотеке был толстенный фолиант восемнадцатого века по истории ада. Мистер Матерсон утверждал, что переплет книги сделал из настоящей человеческой кожи.

В Орден Перевернутого Креста входило в общей сложности 18 человек, обозначающие три шестерки — знак Сатаны: шесть девочек и двенадцать мальчиков. Количество членов Ордена было заранее определено согласно книге ада. По регламенту, описанному в книге, во время оргии на каждую девочку должно приходиться два мальчика. Обусловлено это тем, что у девочки должно всегда оставаться свободным хотя бы одно отверстие в теле, куда бы смог войти Сатана, якобы незримо присутствующий на оргии. Ребятам стоило больших трудов найти в Орден девушек. Мало кто соглашался вступить в сатанинскую секту вообще, а уж когда узнавали об оргиях и ритуалах посвящения, то и того хуже. Приходилось действовать очень медленно и осторожно. Риск напороться на скандал был очень велик. Поэтому девушки выбирались очень тщательно и аккуратно, оцениваясь по куче различных критериев. В результате после годового кропотливого труда было подобрано 5 кандидаток. Все они были, мягко говоря, не красавицами. Важно, что они были согласны и приняли посвящение. Главной гордостью Ордена была шестая девушка — Люсьен Де Камерон. Она была очень красива и пришла в орден по призванию. Она сама, каким-то немыслимым способом, вычислила местонахождение Ордена и потребовала принять себя в его члены. Естественно, никто не возражал.

Гарри был в восторге от Люси и рассчитывал получить ее на оргии. Он имел на это право, как доброволец-жертва. Никогда, ни при каких обстоятельствах, в обычной жизни Люсьен не обратила бы внимание на Гарри. Но когда она узнала, что он выступил добровольной жертвой, она воспылала к нему страстью. Той бешеной страстью, которую испытывает хищник к своему пока еще бегающему обеду.

Люсьен вообще была необычной девушкой. Простая жизнь ее не привлекала. Выросшая в очень богатой семье, она с раннего возраста имела все, что желала. Обычные человеческие желания ее перестали привлекать. Она искала изощренных и даже извращенных удовольствий. Она испытывала оргазм только от одной мысли, что ей придется заниматься сексом с будущей жертвой. Эта мысль так сильно захватила ее, что она не могла дождаться жертвенного дня. Как бы она хотела сделать это прямо на алтаре, на глазах у всех, и воткнуть нож ему в сердце в момент страстного излияния! Увидеть, как стекленеют его глаза, почувствовать вкус его крови на своих губах! Но ей не дадут это сделать. Право принесения жертвы имеет только магистр. Жаль. Очень жаль! Придется ей довольствоваться малым. Но когда-нибудь она сама станет магистром.

За приготовлениями и разговорами вечер незаметно пролетел. Время близилось к одиннадцати. Пора было начинать оргию. Все братья и сестры Ордена, облаченные в черные балахоны на голое тело, встали вокруг пентаграммы. Только Гарри был в пурпурном. Он сегодня был главным действующим лицом. Это его ночь. Ночь славы и власти, ночь исполнения желаний.

Мистер Матерсон открыл книгу и стал читать молитву, призывающую на оргию Сатану. Магистр Брудбаер обходил круг и зажигал свечи в руках членов Ордена Перевернутого Креста. Гарри стоял на небольшом возвышении прямо напротив алтаря. Он был замыкающим в круге, но первым по значимости. Именно он должен был зажечь большую свечу мрака. Когда магистр зажег его свечу, он от волнения чуть ее не уронил. Подняв свечу над головой, Гарри крикнул: «Пусть свершится то, что суждено свершиться. Пусть начнется оргия». Наклонив вперед, он поднес свечу к веревке, пропитанной бензином. Веревка вспыхнула, и огонь побежал по ней, вычерчивая на стене лик рогатого и ужасного. Его рога, изгибаясь, сходились в одной точке. Между ними стояла огромная, толстая черная свеча, которая загорелась от огня на рогах. Все прошло как по маслу. Это был хороший знак, знак того, что ад благоволит его поклонникам.

Как только свеча загорелась, все сбросили одежду и вступили в круг. Оргия началась. Нужно отдать должное мистеру Матерсону: если бы не он, оргия могла бы вообще не состояться. Одно дело о ней говорить, другое дело в ней участвовать. Так что если бы Матерсон не подмешал в напитки каких-то эндорфинов, то все могло бы сорваться. Эндорфины явно подействовали, потому что все бросились без разбора лапать друг друга, забыв про намеченных ранее партнеров. И только одна Люсьен не потеряла разума, она целенаправленно двигалась к Гарри, хоть ей и мешали изрядно. Гарри же стоял полностью поглощенный ее красотой: черные, как смоль, волосы до пояса, идеальный овал лица, полные чувственные губы, точеная фигурка, длинные ноги и прекрасная грудь. Лицо ангела и полные огня карие глаза. Гарри был влюблен в нее с 10 лет. Он никогда не смел даже приблизиться к ней. А теперь она сама идет к нему, жаждет его. Гордая и прекрасная.

Наконец-то ей удалость добраться до Гарри сквозь свалку тел. Они оказались лицом к лицу. Её запах просто одурманил его. Он столько лет ждал и мечтал. Теперь его мечты сбудутся.

Люсьен толкнула его на алтарь, упала сверху и впилась поцелуем в его губы. Её волосы разметались по алтарю. Нежное тело прижалось к телу Гарри. В одно мгновение страсть захлестнула обоих, вознеся сознание на новую высоту. В этот момент они поняли, что созданы друг для друга, как бы глупо и нереально это ни звучало. Их слияние было столь глубоко, что они проникли в мысли друг друга. Люсьен была поражена силой этого маленького очкарика кукурузника, этой неподдельной нежностью к ней. Она поняла, что он любит ее. И самое главное, она поняла, что любит его.

Этот последний год их общения многое рассказал ей о Гарри. Его искренность, его сила веры, потрясали её. Она увидела в нем человека. И этот человек оказался прекраснее всех людей, которых она когда-либо знала. Внезапная мысль молнией шарахнула ей в голову.

— Гарри, почему ты стал жертвой?

Он посмотрел ей в глаза. Провёл ладонью по ее лицу, ласково откинул волосы.

— Потому что это был единственный способ быть с тобой Люсьен. Потому что это единственный способ добиться того величия, которого ты заслуживаешь.

Она прижалась к нему всем телом и заплакала. Это были слезы счастья. Впервые кто-то совершал поступок ради неё. Ради завоевания её сердца, а не тела. Теперь она по-настоящему поверила в силу ада, поверила потому, что в это верил Гарри. А его вера чистая, неподдельная, такая же, как его любовь. Люсьена откинула последние сомнения и растворилась в чувствах и ощущениях. Она всегда будет принадлежать Гарри. Вся без остатка. Она будет его женщиной, его верной рабыней. Что бы с ним ни случилось, она разделит с ним его судьбу.

Гарри открыл глаза. Рядом, положив голову на его плечо, лежала Люьсен. Её глаза, не мигая, смотрели туманным взором в одну точку. На лице застыла счастливая улыбка. Создавалось впечатление, что она находится в каком-то ином мире. Он обвел взглядом подвал. Вокруг в разных позах лежали голые тела. Помещение было пропитано запахом пота, секса и блевотины. Кто-то явно перебрал со спиртным. Судя по всему, оргия удалась. Но Гарри почему-то испытывал ко всей этой картине сильное отвращение. Его глаза остановились на больших настенных часах, и ужас отразился в глазах. Черт подери, мы все проспали, уже 3 часа ночи.

— Люсьен вставай! Вставай, мы проспали ритуал!

— Что? Как проспали? Мать вашу так…

Ребята бросились расталкивать своих спящих собратьев по Ордену. Те не хотели просыпаться, сильно ругались и отбрыкивались всеми возможными способами. Наконец Гарри удалось найти в куче тел магистра Брудбаера. Как же неказисто он выглядел без одежды: заплывшие жиром ягодицы, вялый дряблый живот, противные угри по всей спине, короткие кривые ножки. А ведь ему еще нет и 20 лет. Теперь понятно, почему он так рьяно добивался этой оргии, просто так ни одна девушка не легла бы с ним в постель. Гарри схватил его за плечи и начал трясти, пытаясь привезти в чувства. Тот неохотно открыл глаза и посмотрел на Гарри взглядом пьяного сапожника. Язык еле ворочался у него во рту.

— Чего тебе надо? Отстань!

— Мы проспали ритуал жертвоприношения!

— Ну и фиг с ним. Отстань, я спать хочу.

— Но как же ритуал? Как же жертвоприношение?

— Да пошел ты со своим жертвоприношением!

— Но как же Сатана? Он не простит такого оскорбления!

— Да пошел ты со своим Сатаной. Я получил то, что хотел. А Сатану можешь забить себе в задницу.

Гарри распрямился, в его глазах стояли слезы. Все его надежды рухнули. Какое жуткое разочарование. Магистр оказался обычной похотливой свиньей, он ни на грамм не верил в ад. Ему вообще было наплевать. Всегда было наплевать.

Из всех участников оргии Люсьен удалось разбудить только мистера Матерсона. Он сонно мялся возле шкафа с книгами, натягивая на себя балахон. Гарри стоял, понуро склонив голову. Неужели все кончится не начавшись? Неужели все старания впустую? Неужели среди всех членов Ордена нет ни одного искренне верующего? Нет, так не должно быть. Он не допустит этого. Пусть он один, но он докажет свою веру. Жертвоприношение состоится. Он подошел к алтарю и снял с крюка жертвенный кинжал.

— Люсьен иди сюда, ты исполнишь роль магистра!

Люсьен стояла не шелохнувшись, широко распахнув глаза. Еще три часа назад она, не раздумывая, схватила бы кинжал и сделала это. Еще три часа назад она мечтала занять место магистра. Еще три часа назад она мечтала о вкусе крови. Еще три часа назад, но не сейчас.

— Люсьен, иди сюда! Мы должны это сделать! Мы должны исполнить свой долг! Иначе мы не сможем быть вместе!

Люсьен подошла и взяла кинжал из рук Гарри.

— Когда наступит время Люсьен, бей прямо в сердце. Сильно и резко.

Гарри забрался на алтарь и лег там, вытянувшись во весь рост. Его взгляд был сосредоточен, тело расслабленно. Разум спокоен и холоден.

— Мистер Матерсон, Вы готовы?

— Да, Гарри!

— Тогда зажигайте свечи и начинайте ритуал.

Энтони Матерсон открыл книгу и начал читать заклинания. Сначала его голос звучал тихо и неэмоционально, но по мере того, как он увлекался, его голос становился все сильнее и сильнее, пока не перешел в громогласный клич. Слова черными сгустками слетали с языка и, отразившись от стен подвала, оседали глубоко на подсознании, погружая его в состояние, близкое к параличу. Люсьен стояла над распростертым телом Гарри, сжимая в руках ритуальный кинжал. Она понимала, что должна сделать. Ей придется убить Гарри. Потому что он этого хочет, потому что он в это верит. Разве может она обмануть его ожидания? Разве может она предать его веру? Она сделает это. Но она, как и обещала, разделит его судьбу. Их судьбы связаны. Она уйдет вместе с ним. Потому что ее жизнь без него бессмысленна.

Молитва дошла до своего апогея и оборвалась на высокой ноте. Гарри открыл глаза.

— Давай, Люсьен!

В полной тишине поднялись и опустились её руки, погрузив кинжал в самое сердце жертвы. Не было ни крика, ни стона, ни дрожи. Только широко открытые его глаза и счастливая улыбка на губах. Мир померк, и тишина окутала его сознание. Сердце трепыхнулось в последний раз и остановилось.

II

Туман клубился белыми комьями. Куда ни глянь, всюду белоснежные облака. Не понятно, где верх, где низ. Мысли вяло крутились в мутной голове. Что же произошло? Куда он попал? И что дальше делать?

— Хватит валяться, Гарри Паркс, мозги простудишь! Вставай, нам пора двигаться!

Гарри шарахнулся в сторону. Голос был резким и громким и отдавался гулким эхом. Казалось, он шел из ниоткуда и отовсюду одновременно. От него бросало в дрожь. Он пробирался в самый мозг, и даже зажатые уши от него не спасали.

— Я кому говорю? Гарри! А ну, быстро вставай! Нет времени разлеживаться! Тебя ждет суд!

— Где я? Кто вы? Какой суд?

Туман расступился, образовав вокруг Гарри идеально правильный круг. В образовавшийся круг прямо из тумана шагнула высокая фигура в сером монашеском одеянии. Высокий остроконечный капюшон скрывал большую часть лица незнакомца. Руки были скрещены на груди, а кисти спрятаны в рукава.

— Ты на полпути туда, куда так упорно стремился. Ты в чистилище.

— Я твой проводник в этом мире.

— А суд тот самый, который вы, люди, так благоговейно зовете «высшим судом».

Почему-то Гарри показалось, что последнюю фразу незнакомец произнес с сарказмом или даже с насмешкой. Но его растерянность была так велика, что он отмахнулся от этой мысли.

Осознание случившегося вдруг навалилось на него всей массой, и буквально расплющило его разум. Он понял, что никогда до последнего мгновения не верил в то, что за краем что-то есть. Что, действительно, придется отвечать перед кем-то за свои действия. Что он действительно может попасть в ад. Что сможет увидеть Люцифера и стать его посланником. Что все, что он знал при жизни, не стоит и ломаного гроша…

— И так, Гарри Паркс, ты сам пойдешь или мне придется тащить тебя на суд, как кутенка за шкирку?

— Нет! Я сам пойду!

— Ой, посмотри, у маленького кукурузника прорезался голос.

Незнакомец так искусно скопировал интонацию Фреда Митчелла, что Гарри передернуло от отвращения. Внезапно вспыхнувший гнев заставил его вскочить на ноги.

— Не смей меня так называть, ублюдок. Я принесен в жертву Сатане. Я принадлежу ему. И он сделает меня великим и могущественным. И тогда ты поплатишься за свои слова.

— Ой, как страшно. Не знаю, кто и что из тебя сделает, но великим дураком ты уже стал! Следуй за мной, дурак.

Незнакомец развернулся и шагнул в туман. Туман тут же разошелся в стороны, освобождая ему дорогу.

— Следуй за мной, дурак!

— Да кто ты такой…?!

— Называй меня Странник.

— Когда я стану великим, я заставлю твоего хозяина наказать тебя, Странник.

Незнакомец резко развернулся и в одно мгновение оказался радом с Гарри. Склоненная голова поднялась, и Гарри увидел сверкающие неистовым зеленым пламенем глаза. Худая, бледная рука выскользнула из рукава, и тонкий, костлявый палец буквально воткнулся в грудь Гарри. Тихим и абсолютно сухим голосом незнакомец произнес:

— Запомни раз и навсегда, Гарри Паркс: у Странников нет хозяина. Мы сами выбираем себе работу. И ни у одного из известных богов нет ни сил, ни прав, чтобы повлиять на нас. И не тебе, рабу Сатаны, об этом рассуждать.

— Я не раб!

— А кто? Может быть, ты безрассудно полагаешь, что станешь ему равным?

Странник издевательским смехом расхохотался Гарри в лицо, повернулся на пятках и зашагал в туман. Гарри ничего не оставалось, как последовать за ним. Последние слова незнакомца Странника огнем пылали в его сознании. Странно, но он никогда об этом не задумывался. Быть равным Сатане, быть равным Богу? Конечно, это чушь! Они не допустят такого. Кто он, Гарри Паркс, такой, чтобы быть равным богам? Значит…?

— Выходит мы, люди, обречены быть рабами? Бога или Сатаны… И нет другого пути?

Странник впереди замедлил шаг, а потом совсем остановился.

— Похоже, до тебя Гарри начало что-то доходить. Может, ты не совсем потерянный болван. Может быть, ты способен понять.

— Что понять? О чём вы говорите?

— Я говорю о выборе, маленький идиот!

— Почему вы все время меня оскорбляете? Это вроде чистилище, а не грязный кабак.

— А ты думал, тебя здесь встретят с распростёртыми объятиями, Гарри? Возьмут под белы рученьки, усадят на золотой трон? Или, может быть, будут тебе кланяться и прославлять? Ты раб, и я разговариваю с тобой так, как ты того заслуживаешь!

— Я не раб!!!

Слезы потоком хлынули из глаз. Бессилие и отчаяние затопили все существо Гарри, до самой последней клетки. Он почувствовал себя маленьким и жалким. Неужели так и суждено? Неужели нет никакого выхода? Понимание безвыходности положения жгло сердце. Тело трясло, как в лихорадке. У Гарри совсем не осталось сил, ноги не держали. Он тихо опустился в туман.

Раб! Раб! Раб! Звучало в его голове. Я Раб! Я раб! Откуда-то из глубины накатила злость, странной холодной силой напоило слабое тело. Ну уж нет! Гарри поднялся на ноги и крикнул в спину стоящему Страннику:

— Я не хочу быть рабом! Слышишь, ты, серый урод!

Странник медленно обернулся и тихим, на удивление мягким голосом произнес:

— Так не будь им, Гарри.

— Неужели это возможно? Но как? Постой! Ты сказал, что странники не подчиняются ни Богу, ни Сатане. Ты — странник, значит, ты знаешь, как этого добиться. Расскажи мне.

— Ага, сейчас, разбежался! С какой это стати?

— Ну ты же не просто так мне об этом сказал?! Ты чего-то хотел добиться?

— Ого, вот это да! Да ты не так глуп, как хочешь казаться, Гарри! Браво! Люсьен не зря тобой гордится!

— Люсьен? Что вы знаете о Люсьен? Что с ней?

— Пока ничего! Но ты уже определил её судьбу.

— Я? Но как я мог…? Я же всего лишь человек.

— Очень просто, Гарри. Ты заразил её верой, сделав фанатом. Ты заставил её убить себя, сделав убийцей. Наконец, ты умер и отнял у неё любовь, сделав её несчастной. Наши поступки определяют не только нашу судьбу, но и судьбу всего человечества. Изменяя себя, мы изменяем и весь мир вокруг. Каждый наш выбор, влияет на выбор других.

— Я этого не хотел. Она не виновата. Она не должна отвечать за мои ошибки. Это не справедливо.

— Справедливо? О какой справедливости ты говоришь, Гарри? Ты сделал свой выбор, она — свой.

— Выбор? Что вы говорили о выборе? Есть какой-то выход. Ведь именно это вы хотели мне сказать. Какой выход? Я сделаю все, чтобы она не страдала, чтобы ей не пришлось отвечать за мои ошибки.

— Хм… Теперь я понимаю, почему она тебя выбрала. Возможно, у тебя действительно есть шанс.

— Что я должен сделать?

— Ты должен сделать выбор.

— Какой?

— Это твой выбор, тебе и решать.

— Но как я могу понять, что я должен делать?!

— Не нужно делать, Гарри, нужно думать. А теперь пошли, у тебя есть всего несколько минут до того, как начнется суд.

— Но должна же быть подсказка, хоть одна маленькая подсказка.

— Подсказка? Что ж, изволь. Отец, и Сын, и Святой Дух. Кто кого осудит, когда придет время?

— Что? Это подсказка? Ну это же полная белиберда.

— Другой подсказки у меня для тебя нет. Идем!

Гарри шагал за странником, а в голове лихорадочно носились мысли. Что все это значит? Как разобраться в том? Что сказал Странник? Как изменить то, что он уже натворил? Гарри, Гарри, Гарри, что же ты наделал? Соберись. Что там сказал Странник: «Не нужно делать, нужно думать»? Так думай, Гарри, думай. Итак, Отец, Сын и Святой Дух. Кто кого осудит? Отец Сына или Сын Отца? Но это бред. Осудить Отца невозможно, Он Бог, Он безгрешен, Его не за что судить. Осудить Сына? За то, что он исполнил Волю Отца? Осудить за право быть Сыном? Нет, это тоже не правильно. Стой, Гарри! Боже, как я сразу этого не понял?! Отец и Сын не могут никого осудить. Они любят друг друга. Ни один отец не отдаст на суд своего ребенка, он всегда его простит. Ни один сын не откажется от отца. Значит, судить может только Дух. Но Дух бесплотен, Он всего лишь часть целого. Он не может осудить кого-то. Он может осудить только Себя! Вот в чем дело. Как же все просто!!! Все мы дети Божьи. Всех Он нас любит. А значит, и осудить нас он не в состоянии. А значит, нет никакого Божьего Суда. Человек сам осуждает себя за свою жизнь. Попадая в чистилище, он уже знает, куда должен отправиться дальше. Он знает все свои поступки, хорошие и плохие. Он знает, что он заслужил — ад или рай. Он делает свой выбор! А Бог просто принимает его решение. Смиряется с ним, как смиряется любой отец с выбором своего ребенка. Так вот о каком выборе говорил Странник! Я попаду туда, куда пожелаю попасть. И теперь мне нужно выбрать куда! Если я выберу ад, то стану рабом Сатаны, какими бы силами и властью он меня ни наградил. И буду рабом всю оставшуюся вечность. А следом за мной туда же отправится Люсьен, потому что никогда не сможет себя простить, потому что будет подсознательно стремиться туда. И сколько всего она еще натворит в порывах своей страдающей души. Но то же самое произойдет, если я выберу рай. Я буду жить в прекрасном мире, а она метаться в агонии в аду, в котором даже нет меня. Нет, это недопустимо. Я должен исправить свою ошибку, я должен помочь ей понять. Если все так, как я думаю, я должен отказаться и от ада, и от рая. Это будет единственный путь, по которому я смогу пройти, исправив то, что натворил.

Гарри был настолько сильно поглощен своими мыслями, что не заметил, как закивал впереди идущий Странник. И, конечно, он не мог увидеть, как под серым капюшоном расцвела на лице добрая, мягкая улыбка, а тонкие губы прошептали:

— Я не ошибся в тебе, Гарри.

Облака растаяли в одно мгновение. Гарри крутил головой, рассматривая открывшуюся перед ним величественную панораму. Он стоял на краю небольшой, как будто сделанной из хрусталя площадки. Под ногами, всюду, насколько хватало взгляда, было ярко-синее небо с прекрасными белыми облаками. Золотистый свет, лившийся сразу со всех сторон, делал вид еще более прекрасным. Легкое покашливание заставило Гарри обернуться. Странник стоял в десяти шагах позади него. Серый капюшон был отброшен на плечи. Гарри посмотрел в его ярко-зеленые глаза и вдруг понял, что знает этого человека. Что-то очень знакомое было в его чертах.

Странник вытащил руки из рукавов и, шагнув вперед, оказался рядом с Гарри. Он положил свои руки Гарри на плечи и произнес мягким, теплым голосом:

— Ну что, Гарри, ты сделал свой выбор. Пора тебе в путь. Иди.

Тело Гарри оторвалось от площадки и полетело навстречу свету. Лишь одинокая фигура в сером одеянии долго махала ему рукой, пока не превратилась в маленькую точку.

III

Гарри открыл глаза. Затхлое помещение подвала, после увиденных им бескрайних небесных просторов, казалось ещё меньше и темнее, чем раньше. «Похоже, у меня появилось склонность к клаустрофобии», — подумал Гарри и улыбнулся. Гарри опустил взгляд. Ничего не изменилось за время его отсутствия в этой реальности. Он лежал на алтаре, рядом стояла обнажённая Люсьен с жертвенным кинжалом в руках, с которого капала его кровь. Её глаза были крепко зажмурены, а по щекам текли слёзы. Вот кинжал в её руках повернулся и уперся острием под левую грудь.

— У меня нет другого пути, — прошептала она и отвела кинжал для удара.

Гарри вскочил с алтаря и схватил её за руку.

— Нет, Люсьен, не надо. Не делай этого!

Глаза Люсьен широко распахнулись. В них по очереди отразились страх, удивление, недоверие, а потом полыхнула бешеная радость. Она с визгом бросилась ему на шею, и они покатились по полу.

IV

Странник медленно шествовал среди белого тумана. Он столько уже прошел и пройдет ещё очень много. Он прожил тысячи жизней, прежде чем стать Странником. Тысячи имен жили в его голове. Но только одно, самое первое, до сих пор откликалось в его сердце. С этого имени начался его путь. И это имя ведет его по выбранному пути. Гарри Джереми Паркс — так его когда-то звали.

Урок Гарри Паркса

I

Серый Странник стоял посреди клубящегося тумана. Порой в разрывах облаков сверкало яркое золотое солнце. Странник стоял на небольшом уступе скалы и смотрел в бездонную глубину. Последнее время что-то происходило в окружающем его пространстве и времени. Что-то такое, чего он не мог объяснить. И это очень сильно мешало его сосредоточению. Больше всего раздражало то, что он не мог определить мешающие факторы. Для него это было абсолютно новым восприятием. Само состояние раздражительности сильно его удивляло. Он давно уже забыл, что такое человеческие чувства, и считал, что избавился от них навсегда. Столь явное их проявление приводило его разум в замешательство. Он совсем уже забыл, как это, уметь чувствовать. Проявление человечности застало его врасплох, заставило пересмотреть свои планы и задуматься над причиной этих странных и непонятных явлений.

Сначала он подумал, что это реакция его сознания на попытку влияния извне, но сколько ни пытался, так и не нашел никаких признаков и подтверждений этой мысли. Видимо, проблема была в нем самом, в каких-то глубинах его неподвластного всеобъемлющего Я. С каждым мгновением вечности это беспокоило его все больше и больше. Чувства захлестывали его всё чаще и чаще. Неожиданно для себя он вдруг обнаруживал, что веселится и огорчается без причины, что выражает свои эмоции: восторги и страхи, блаженство и раздражение, уныние и возбуждение.

Он все чаще приходил на это место, на ту самую скалу, откуда провожал своё первое проявление личности — несмышленого, неокрепшего духом и разумом Гарри Паркаса. Почему-то именно его Странник вспоминал чаще всего. Что-то было в истории с Гарри такое, что он упустил из виду. Видимо, он допустил серьёзную ошибку в отношении Гарри. Именно с того момента в его бытии начались странные изменения. Именно с того момента он потерял покой.

На короткое мгновенье клубы тумана раскрылись, яркий луч солнца резанул Странника по глазам. Жуткая боль пронзила тело Странника, скрутило судорогами мышцы, погрузила разум в состояние нокдауна. Но Странник не был бы Странником, если бы сдавался так просто. Он прекрасно понимал, что боль лишь игра разума, наведенная кем-то псиматрица. Его тело не имело материального воплощения и не могло испытывать боль или другие ощущения, присущие лишь материальным, живым объектам. Голова прояснилось, он понял, что падает со скалы в бездну, летит вниз, раскинув руки. Сознание плыло и металось, не давая возможности сосредоточиться. Новая волна боли начала подниматься от ног и, дойдя до груди, выплеснулась наружу потоком раскаленной лавы. Падение ускорилось, как будто кто-то повесил ему на грудь тяжелую могильную плиту.

Как ни странно, но это принесло облегчение. Измученное тело стало наполняться приятной прохладой. Там же, где зарождалась боль, появилось наслаждение. Оно росло и ширилось, наполняло все тело радостью и блаженством. Напор ощущений ударил в голову, и Странник закричал в порыве божественного восторга. Странник почувствовал, как на спине между лопаток вспухает пузырь блаженного покоя. Еще мгновение — и до его слуха донеслось тихое хлопанье крыльев.

Странник распахнул глаза. Яркие прекрасные звезды сияли вокруг, а внизу, под покровом курчавых облаков, расстилалась Земля. Реки, как голубые жилки, опутывали паутиной безграничные просторы. Прекрасные зеленые леса дарили прохладу и покой. Бескрайний океан укрывал планету, как мать укрывает дитя одеялом. Прекрасный мир! Какой прекрасный мир!

Так он и падал: грудь горела от нестерпимого жара и боли, а спина наполнялась блаженством и прохладным покоем, обласкиваемая мягкими крыльями. Земля приближалась. Еще несколько секунд и…

Страшный удар заставил завибрировать стоящие рядом дома. Истошно заорали сигнализации, стоявших вдоль тротуара машин. В домах загорелись окна. Вдалеке завыла полицейская сирена. Израненное тело шевельнулось на асфальте, и хриплый тихий голос произнес:

— Вот я и снова дома.

II

Уже пятнадцатый день Странник находился в палате госпиталя Святого Франциска в Кёльне. Его тело выздоравливало, но его сознание все больше погружалось в прострацию. Врачи обещали сегодня вечером снять бинты с его лица, и он наконец-то сможет взглянуть глазами на этот мир. Пятнадцать дней мрака и страха заканчивались, но что ждало его дальше? Все это время Странник пытался понять произошедшее с ним, пытался найти смысл случившихся событий. Тому, кому не выпало счастья быть низвергнутым с высот нереальности на грешную Землю, трудно было понять испытываемые Странником эмоции. Его мозг лихорадочно искал ответы, на неформулируемые вопросы. Его сознание металось из крайности в крайность, не решаясь принять предложенную кем-то реальность. Да и не знал он никого в своём бытии, способного на подобное изменение.

Самое страшное для Странника было то, что за эти пятнадцать дней он обнаружил, что теряет свою иную личность. Огромные куски выпадали из памяти вмести с хранящимися там знаниями, которые он собирал так кропотливо в течение тысячи своих воплощений. Каждый новый день просыпаясь, он обнаруживал новые дыры в своём вечном подсознании. Его тело вновь было человечным и утратило привычные характеристики. Страннику пришлось заново учиться чувствовать себя человеком. Он понимал, что для принятия решения и воплощения каких-либо действий оставалось все меньше и меньше времени. Скоро он не сможет вспомнить даже простейших космогонических законов и перестанет осознано влиять на окружающий мир. Он чувствовал себя китом, запертым в консервную банку физического тела. Одно он понял точно, в данной ситуации виноват он сам. Никто из высших сознаний не пытался избавиться от него. Истоки проблемы нужно искать внутри самого себя. Он сам каким-то образом спровоцировал случившееся. Он должен что-то исправить, что-то изменить в этой реальности, чтобы вернуться обратно.

Его размышления прервал стук в дверь. Странник, не вставая с кровати, мысленно коснулся двери, разрешая ей открыться. Через минуту стук повторился. Тонкий женский голос пропищал сквозь дерево двери:

— Молодой человек, это сестра Мэри, я могу войти?

Странник резко сел на кровати. Что же это происходит, он уже не влияет на мир даже простейшими средами сознания. Ужас полыхнул глубоко внутри, дрожь пробежала по телу. Он открыл рот и произнес хриплым голосом:

— Да, войдите.

Заскрипела открываемая дверь, и по полу процокали подкованные каблучки женских туфель. Вслед за ними раздались размеренные мужские шаги. Странник напряг внутреннее зрение, и в его сознание появилась фигура высокого седовласого мужчины в белом халате.

— Добрый день, профессор Грофман.

— Добрый день, незнакомец. Не могу понять, каким образом Вы умудряетесь определять, кто пришел, но Вы еще ни разу не ошиблись.

— Это многолетняя практика, профессор.

— Многолетняя? Значит, Вы все-таки что-то вспомнили из своей прошлой жизни?

— Нет, профессор. Просто я сделал логический вывод.

— Да, и какой?

— Если я это могу делать, значит, это последствия прошлого большого опыта.

— Это бы звучало вполне правдоподобно, уважаемый незнакомец, если бы не одно но.

— Какое «но», профессор?

— Судя по вашей внешности, Вам не больше 16—17 лет, а значит, и особого опыта у Вас быть не может. Тем более многолетнего.

— Что? Я не ослышался, профессор: шестнадцать лет?

— Да, именно, вы услышали правильно. Но отложим разговоры на потом. Тем более через несколько минут Вы сами сможете в этом убедиться. Я пришел, чтобы снять с Вас бинты. Хотя смею Вас заверить, размышляете Вы гораздо более осмысленно, чем шестнадцатилетний юнец. А ваша теория отсутствия высшего суда вообще заслуживает премии Феербаха. Похоже, Вы раньше серьёзно увлекались философией, юноша.

— Это не философия, профессор, это закон бытия. Такая же незыблемая константа, как для человека число Пи или аксиома.

— А что Вы имеете в виду под понятием «аксиома», юноша?

— Аксиома — это положение некоторой данной теории, которое при дедуктивном построении этой теории не доказывается в ней, а принимается за исходное, отправное, лежащее в основе доказательств других предложений этой теории. Обычно в качестве аксиомы выбирают такие предложения рассматриваемой теории, которые являются заведомо истинными или могут в рамках этой теории считаться истинными.

— Вот именно, юноша, считаться в рамках данной теории. И сейчас это теория дрожит под ударами других теорий. Первым крупным ударом по взгляду на аксиому, как на вечные и непреложные априорные истины, явилось построение Н. И. Лобачевским неевклидовой геометрии.

Вместе с тем крушение взгляда на аксиому, как на априорные истины, привело к раздвоению понятия аксиомы. Всё возрастающая в связи с запросами практики необходимость экспериментировать в области построения новых теорий, заменять одну аксиому другой, а также их относительность, зависимость от ранее встречающихся конкретных условий опыта и уровня развития науки, приводящая к невозможности выбрать раз и навсегда и навечно в качестве аксиомы такие положения, которые будут истинны абсолютно во всех условиях, — всё это обусловило появление понятия аксиома в смысле, несколько отличном от традиционного. Понятие аксиома в этом смысле зависит от того, построение какой теории рассматривается и как оно проводится. Аксиомой данной теории при этом называются просто те предложения этой теории, которые при данном построении её как дедуктивной теории принимаются за исходные, притом совершенно независимо от того, сколь они просты и очевидны. Более того, уже из опыта, например, построения различных неевклидовых геометрий и их последующего истолкования и практического использования стала ясной невозможность при построении (или аксиоматизации) той или иной теории каждый раз требовать заранее истинности её аксиомы.

— Профессор, но мы говорим не о математике и геометрии, мы говорим о континуумах высших порядков.

— Тем более, юноша. Когда речь заходит о божественном, теория априорности не выдерживает никакой критики. Все дело в вере и выборе.

В сознании Странника неожиданно заорала сирена.

— Что Вы сейчас сказали, профессор?

— Я сказал, что все дело в вере и выборе. Каждый сам выбирает себе аксиомы. И каждый видит по-своему их сущности. Возможно, и Вам нужно взглянуть на это понятие под другим углом.

Понимание важности происходящего пронзило разум Странника. Сказанное человеком человеку было столь неосознанно значимо, что Странник почувствовал особую необходимость этой значимости.

Тем временем профессор закончил свои манипуляции с ножницами и резко сорвал повязку с глаз Странника. Яркий свет неоновых ламп заставил его зажмуриться.

— Мэри, будьте добры, приглушите свет, похоже, молодому человеку трудно сразу привыкнуть к нему. И принесите, пожалуйста, зеркало.

— Конечно, профессор Грофман, одну минутку.

Стук каблучков удалился в сторону двери, чтобы вернуться через несколько минут.

— Вот, пожалуйста, зеркало.

— Ну что, юноша, будем открывать глаза?

— Странник медленно открыл глаза.