Бесплатный фрагмент - Чингисхан

Юнус Огуз
Чингиз хан

Переводчик Али Саидов

Литературный редактор Оксана Буланова

ПРОЛОГ

Война всегда несет с собой хаос и беспорядок. Все рушится, затем обновляется… Все соответствует правилам и законам войны. Во всем этом есть военный миропорядок. Похоже, убийствам и грабежам не будет конца. Эта хаотическая резня, называемая войной, узаконивает разрушения по городам и селениям, превращает солдат, участвовавших в этой войне, их правителей и даже сам хаос в героев, говорящих на их языках и, таким образом, становящихся легендами. Если в обычной жизни, когда нет войны, наказывается даже малейшее преступление и преступника сажают в тюрьму или казнят, то на войне все наоборот. Порядок в хаосе занят созданием своего, собственного миропорядка. Захват и продажа людей в рабство становятся обычным явлением, не говоря уже о грабежах. В такие моменты нарушается традиционный уклад вещей. Людей, привыкших к спокойному образу жизни, потрясают толчки этого хаоса, волны, которые обрушиваются на них, как наводнения; потрясают огонь и пламя, падающие на них с неба, и, когда они пытаются протестовать, то чувствуют себя бессильными и подчиняются новому миропорядку. Новый миропорядок не спешит принимать большинство из них. Чтобы стать новым обитателем хаоса, им нужно адаптироваться к новым правилам. Время царит в хаосе. Хаос — это закон времени.

В мирное время мудрые люди устанавливают правила и каждый обязан им следовать. Но во время войн знающими, умными людьми правят не те, кто все просчитывает по старым правилам, а воины, выхватывающие звезду из рук. Воины, захватчики — это армия. В существующем порядке хаоса есть два времени: время-победитель и время — проигравший. Правитель времени — это хаос. Цикл времени принадлежит тем, кто сдался войне. Те, кто не хочет склонять головы, склоняются перед хаосом, и их головы отделены от тела. Они сгибают колени того, кто не сгибает шею. Таким образом, новый миропорядок хаоса длится до тех пор, пока он не будет полностью урегулирован. Новый миропорядок прощается с хаосом, хаос войны уходит. Начинается новая жизнь, которая рождается из хаоса…

На этот раз Чингиз хан верхом на коне внес в мир хаос как новый миропорядок. Он потряс дремлющий, порой сонный, не желающий просыпаться, мир. Он воззвал к миру: «Эй, проснись! В мир входят новые, мной созданные правила». Таким образом искра, вспыхнувшая на одном конце мира, превратилась в пламя на другом. Дремлющим государствам, даже правителям на своих тронах, было трудно понять, что это такое…

Необдуманный шаг

На границе нового миропорядка дремало царство Хорезмшахов со своим старым миропорядком. Шах все еще не понимал, что на востоке от него возникла империя Чингиз хана и что пришел конец не только Китаю, но и всем государствам и княжествам, прилегающим к его границам. Хорезмшах Ала ад-Дин либо не понимал этого, либо не хотел понимать, потому что был очень силен. Он был настолько могущественным, что отправил в Багдад халифу эн-Насиру письмо с требованием, чтобы проповедь в его честь

— 1 —

была прочитана во всем мусульманском мире. Он имел на это право. Империя,

оставленная его отцом Текишем, была расширена султаном Хорезма. В 1215 году он завоевал Керман, а в 1217 году Аджам, присоединив территории Ирака, Мазандарана, Аррана, Азербайджана, Ширвана, Персии, Макрана, Мангышлака, Кеши, Сиджистана, Драй, Газни и, достигнув границ Индии, вышел к океану. Ему подчинялись западные, южные и восточные территории Каспийского моря. Половина территорий северной части также были его собственностью. Он считал себя правителем мира.

Такой могущественности способствовала и его мать, Туркан-хатун. Его отец женился на Туркан-хатун, дочери кыпчакского хана Ханкиши, чтобы еще больше укрепить государство Текиш и положить конец его зависимости от Кучлук хана. Туркан-хатун была родом из племени баятов, и когда она вышла замуж за султана, она привела с собой уран, халадж, карлук, уграк и других представителей из хорезмских тюркских племен. Таким образом, государство попало под контроль пришедших с ней могущественных тюркских племен. Туркан-хатун была очень властной и влиятельной женщиной, даже муж Текиш ее побаивался. Ей невозможно было перечить и возражать. Говорят даже, что однажды, когда ее муж купался с наложницами в бане, Туркан-хатун, узнав об этом, заперла дверь бани. Если бы слуги не пришли вовремя, Текиш задохнулся бы там от дыма.

Хатун к тому же была воинственной. Говорят, что в 1203 году, когда султан Киясаддин осадил столицу Ургенч, а муж Туркан-хатун отсутствовал в городе, она мобилизовала семьдесят тысяч солдат из числа населения и смогла защищать город до прибытия помощи.

Туркан-хатун всегда помнила слова о турках, сказанных Алп эр Тонгой. Всякий раз, когда ее отец Ханкиши-хан рассказывал о героизме турок долгими зимними ночами, он говорил: «Наш великий каган Алп эр Тонга говорил, что турок подобен жемчужине в морской раковине. Пока он находится под водой, в своем гнезде, он не имеет ценности. Когда вы вынимаете эту жемчужину из моря, она становится драгоценным камнем в ушах и на шее невесты и престола».

Хорезм считался центром науки и культуры мира. Здесь родились самые известные ученые мира: аль-Бируни, аль-Кайни, аль-Имам Зайнаддин, аль-Хорезми и другие, а некоторые писали и творили в этом государстве.

Хозяйственная система империи была устроена таким образом, что водные каналы были построены во всех крупных населенных пунктах. Садоводство и овощеводство год от года обогащали население, но в последнее время возросла налоговая нагрузка, что вызвало недовольство населения.

Шелковый путь с востока на запад находился под контролем Хорезма. Разбой и грабежи были сведены до нуля. Двери всех домов и дворов были открыты, воров почти не было. Установленные порядки способствовали безмятежной радости, и всем казалось, что такая жизнь вечна. Но так продолжалось до 1217 года…

В последнее время у владельца караван-сарая на границе Шелкового пути значительно прибавилось работы. Его доход был настолько высок, что он чуть не утонул в вихре счастья. В прошлом у каждого было свое княжество, и караван-сарай, которым он владел, переходил в руки то одного, то другого или третьего. Каждый диктовал свои правила. Не уплатив налоги, земля передавалась другому хану, который, в свою очередь, вводит новые налоги, часто даже не платя за ночевку и еду. Теперь в Средней Азии было два правителя, и оба освободили караван-сараи Шелкового пути от налогов.

Чингиз хан узнал от пленных, что Хорезмшах хочет захватить ханство Ханбалык. Понимая, что это значит, он опередил Ала ад-Дина Мохаммеда и завоевал северный Китай в 1215 году, и немедленно отправил Махмуда Ялаваджа из Хорезма в качестве посла в Ургенч.

Услышав эту новость, Хорезмшах также направил своего посла Бахаддина эр-Рази в Ханбалык. Путь обоих посланников проходил через этот караван-сарай — один направлялся в Ургенч, другой в Ханбалык…

Двор караван-сарая был полон верблюдов, лошадей и ослов; повара не успевали готовить еду. Прибытие обоих посланников в один и тот же день озадачило хозяина караван-сарая, и он пригласил несколько людей из ближайшей деревни — помочь в приготовлении еды. Но они все равно не справлялись. К счастью, люди Махмуда Ялаваджа разбили шатры снаружи двора, что немного облегчило работу хозяину. В одном из шатров находился только сам посыльный. Посланники Хорезмшаха заняли все комнаты, и даже хозяин был вынужден временно отдать им свою.

Во двор караван-сарая прибыл мужчина на осле, за ним проследовали еще четверо или пятеро, а уже за ними шел один работник и, размахивая палкой, гнал перед собой десять баранов и двух телят.

— Да, торопитесь, мы дошли. Скоро твое мясо закипит в казане, — сказал он, бросив взгляд на казаны, но увидел, что никто на них не обращает внимания, что каждый занят своим делом, и, оторопев, остановился.

Заметив своего хозяина, восседавшего на осле, он подбежал к нему:

— Ага, — сказал он, — я принес то, что вы просили, но риса не хватило. Вы знаете, что новый урожай еще не созрел, а купцы забрали все, что было…

Хозяин караван-сарая прервал его, зная, что слуга слишком разговорчив.

— Послушай, ты, — прикрикнул он, — сейчас не время болтать, размести, что принес. Слуга не должен стоять без дела. Пусть двое мужчин из деревни зарежут животных. Остальные будут готовы к услугам гостей, следят за животными, рубят дрова.

Хозяин вытер вспотевшую шею накинутым на плечо полотенцем — несмотря на то, что была весна. Он размышлял, что если уважаемые послы будут довольны гостеприимством, то за несколько дней он заработает такие деньги, какие можно заработать лишь в течение нескольких месяцев.

— Ну что ты хлопаешь глазами, пошевеливайся! Если ослушаешься, значит, соскучился по плетке, что прошлась по твоей спине.

Очевидно, слугу частенько избивали. Как только он услышал про плеть, тотчас принялся наставлять пришедших.

— Ну, что вы стоите, пошевеливайтесь…

Во дворе караван-сарая появился посланник Чингиз хана Махмуд Ялавадж. Одет он был в полосатый халат, черные кожаные сапоги с высокими голенищами и с тюрбаном на голове. Выйдя во двор, он заложил обе руки за спину и внимательно осмотрел большой двор, остановив взгляд на хозяине.

Хозяин растаял под этим взглядом и так склонил голову, что чуть не уперся ею в толстый живот. Это также означало поклон. Не поднимая головы, он подошел к послу и спросил:

— Ага, скажите, что вам приготовить на вечер? Сейчас разделываем ягнят, а скоро будем разделывать и телят, и будем держать мясо наготове.

Задав вопрос, хозяин обеспокоенно посмотрел на посыльного.

Махмуд не торопился с ответом. Хотя он был родом из Хорезма, он несколько лет служил при Чингиз хане и, вскоре завоевав его доверие, стал постоянным гостем за ханским столом. После завоевания Ханбалыка его авторитет еще более укрепился. Он знал, что его хозяин стремился контролировать весь Шелковый путь — как с севера, так и с юга. Единственная сила, которая может его остановить, — это султан Хорезма. Он уже готовился, поэтому его и отправили в Ургенч. Ему было поручено проверить обстановку вокруг Хорезмшаха, провести необходимые беседы с придворными, но, прежде всего, увидеться с Туркан-хатун, чтобы преподнести ей ценные подарки от имени хана. Он знал, кому что сказать.

Чингиз хан сознательно заселил земли султана Ала ад-Дина Мохаммеда беженцами. Слухи долетали в столицу как ветер самум, преувеличенные в пять раз. Однако ни страх, ни угрозы, ни слухи особо не волновали его, поскольку он был уверен в себе. Достаточно ему взмахнуть рукой, как двести тысяч солдат будут в его распоряжении. Обо всем этом знал и посланник. Вот почему он предусматривал шаги, которые собирался предпринять, и разговор, который собирался вести.

Махмуд Ялавадж снял с пояса маленький мешочек с золотом и бросил его в хозяина караван-сарая. Хозяин, на лету поймав мешочек, тут же растянул шнурок, и, улыбаясь, заглянул в него. На этот раз он поклонился так, что голова коснулась его толстого живота.

Посланник равнодушно спросил его:

— Я слышал, что здесь также гостит посол Хорезма Сеид Бахаддин эр-Рази. Это правда?

Хозяин караван-сарая приподнял голову с толстого живота и посмотрел в лицо посланника. Он научился читать по лицам. Посмотрев в лицо человека, он определял, был ли тот подлым или благородным, честным, отважным и храбрым. Но по лицу посланника он ничего не смог прочитать. Тот не казался недовольным, вроде и не злился. Лицо посланника показалось ему застывшим. Он решил, что, наверное, именно такими должны быть настоящие послы хана и султана.

— Да, ага, — не спеша ответил хозяин, одновременно запихивая мешочек с золотом себе за пояс. — Вы приехали сегодня утром, а они уже два дня гостят здесь. Насколько мне известно, завтра они отправятся в Ханбалык.

На лице посланника не дрогнул ни один мускул, и он решительно заявил:

— К вечеру приготовишь татарскую бугламу, но из телятины. — И добавил: — Мясо варите подольше, чтобы было мягким.

Скрестив руки на груди, хозяин караван-сарая поклонился.

— Будет сделано. Что-нибудь еще? — спросил он.

Будто вспомнив, Махмуд продолжил.

— Да, еще хорезмский плов. Так хочется, что аж кончик носа зудит. В Каракоруме, столице Чингиз хана, сколько я ни учил поваров, они все равно не могут усвоить метод приготовления ургенчского плова. И еще…

Он замолчал, не договорив, но добавил через некоторое время.

— Передайте посланнику Хорезмшаха, что вечером он мой гость, я устраиваю торжество в его честь…

***

К вечеру небо посерело, а затем и вовсе потемнело; у крыши караван-сарая завис горный туман. С туманов смешалась морось, словно шалью накрыв караван-сарай. Удивительно, но туман не опустился на землю, он стоял над караван-сараем, как будто накинул на голову свадебную фату. Морось усилилась и перешла в дождь. Когда дождь припустил, туман, почувствовав себя побежденным, начал отступать в горы и через некоторое время полностью исчез. Вместо этого вспыхнула молния и грянул гром. Дождь шел как из ведра, день сразу превратился в ночь. Хозяин караван-сарая принял меры предосторожности, потому что он привык к такой погоде весной. Он сразу же приказал своим слугам:

— Эй, вы, быстро зажгите лампы, пусть весь двор будет освещен. Осветите и комнаты.

Слуги разбежались под дождем, выполняя поручения, и через некоторое время двор был полностью освещен. Под светом серебряный дождь засверкал еще сильнее, словно с неба на самом деле падало серебро. Убедившись, что двор и комнаты освещены, хозяин взял лампу и направился в помещение посла. Он постучал в дверь, ожидая приглашения. Вскоре он услышал:

— Входи.

Просунув вначале наклоненную голову, а затем и туловище, придав лицу покорное выражение, он произнес:

— Добрый вечер, ага! Я принес лампу, чтобы у вас стало светлее, — сказал он и поставил светильник на полку.

Сеид Бахаддин что-то писал на маленьком круглом столе. Его одежда не сильно отличалась от одежды другого посланника, только пояс его был красного цвета. Он поднял глаза и посмотрел на вошедшего. Он увидел освещенное лампой упитанное лицо хозяина караван-сарая. Сеид Бахаддин не любил полных людей. Ему казалось, что у таких людей мозг начинается с желудка, а желудок управляет мозгом. Сам он был худым и высоким и старался не находиться рядом с толстыми людьми. Ему казалось, что это выглядит смешно.

— Это ты, Абдул, — сказал он, наконец, — я как раз собирался вызвать тебя. Утром мы выезжаем, нам надо рассчитаться.

Абдулу всегда называли «хозяином», но он не стушевался, и сказал:

— Будьте нашим гостем, ага. Не каждый день приезжает сюда посланник султана!

Посол поднялся. Он часто слышал подобные лестные определения в свой адрес и использовал их в своих интересах. Он вынул из кармана шесть золотых монет и протянул Абдулле, почти коснувшись его головы.

— На, вот твои деньги, как мы и договаривались.

Глаза Абдулы заблестели, а деньги в его руках мгновенно исчезли. Он, словно волшебник, тут же их припрятал, не переставая молиться:

— Да благословит вас Аллах, да продлит он вашу жизнь. Без долгов и дорога короче.

Сеид Бахаддин не обратил внимания на его слова, его разговор с хозяином караван-сарая был закончен. Теперь он ждал, пока тот уйдет. Однако Абдул, сложив руки на животе и опустив голову, не уходил, как будто хотел что-то сказать. Эр-Рази понял это и посмотрел на него.

— Что-то еще? — спросил он. — Может, денег недостаточно?

Абдул ответил, не поднимая головы:

— Нет, ага, денег достаточно, я хотел вам передать, что татарский посол, который сегодня приехал, пригласил вас вечером на пиршество.

Посол молчал. Он знал, что посланник Чингиз хана прибыл сегодня в караван-сарай, но встречаться с ним не хотел, потому что не знал его. В принципе, он ничего не знал и о Чингиз хане. Эр-Рази опасался, что при разговоре может допустить ошибку, и об этом донесут султану.

Затем посланник подумал: «Наверное, лучше все-таки встретиться с ним и прощупать, так же силен в политике татарский посол, как сильна ханская орда?». Прежде чем принять решение, он спросил:

— Какие блюда заказал для пиршества посол?

Абдул ответил без замедления:

— Татарскую бугламу и хорезмский плов.

Эр-Рази подумал: «Значит, они приравнивают себя нам. Они нас совсем не боятся?» Но вслух произнес совсем другое:

— Что ж, скажи уважаемому послу, что я с радостью приму его приглашение.

Хозяин вышел из комнаты, пятясь назад.

Потолок гостевого зала караван-сарая был выполнен в виде восьмиконечной звезды, а в сам зал веди четыре дверных проема в виде арки. Посередине помещения через каждые семь-восемь шагов возвышалось восемь колонн, рядом с каждой колонной стояли слуги и стол на шесть или восемь человек, а вокруг стола стояли длинные скамьи. Над

— 5 —

столами был натянут навес, на стене красовался большой ковер. Прямо у ковра за столом сидел татарский посол.

Его и увидел эр-Рази, когда вошел в зал через одну из дверей. Прослужив много лет послом, он сразу понял, что это означает. Он собирался развернуться и выйти, но, увидев, что посланник встал, передумал. Они оба были из Хорезма и прекрасно оценивали ситуацию. Было понятно, что Махмуд Ялавадж своими действиями выразил превосходство татар. Он понял замешательство эр-Рази, и своим поведением без слов дал понять, что мы — хозяева нового мира.

Татарский посланник встал и протянул руки Бахаддину, который все еще был сбит с толку:

— Спасибо, уважаемый посол, что вы приняли мое приглашение. Думаю, что и в будущем наши страны будут доброжелательно сотрудничать. Проходите, дорогой посол, присаживайтесь.

Не преминул при этом заметить:

— Под тяжелой ношей и спина согнется. Мы, послы, несем очень тяжелое бремя. Политики обычно любят послов.

Услышав эти слова, посланник Хорезмшаха, улыбнувшись, подошел к нему и сказал:

— Конечно, дружба двух стран иногда зависит от, нас, послов. Сказанное сегодня слово может послужить мостом благополучия завтра. На самом деле мы рады иметь такое сильное государство в окрестностях Хорезма, потому что наш великий султан также был очень обеспокоен вторжением небольших княжеств, некоторых эмиров в приграничные поселения. Надеюсь, что вскоре эти препятствия исчезнут и люди по обе стороны границы смогут жить спокойно.

Они подошли друг к другу. Хотя Махмуд Ялавадж был немаленького роста, он все же выглядел невысоким рядом с эр-Рази. Они оба приветствовали друг друга, обхватив за локти.

— Присаживайтесь, дорогой посол, — указал Махмуд Ялавадж на свободное место.

Обескураженный посланник Хорезмшаха сел на указанное ему место. Махмуд же вернулся на свое прежнее место. Откуда было знать Сеиду Бахаддину, что через несколько лет человек, с которым он теперь любезно разговаривает, будет править Туркестаном как представитель Чингиз хана, затем править в Ханбалыке и введет новшества в налоговую систему империи. Но это будет значительно позже.

А сейчас они просто сидели за столом. Слуги быстро подавали различные блюда. Первым было принесено любимое кушанье татар — буглама, приготовленное на пару с чесноком и луком. Это не ускользнуло от внимания эр-Рази. Он подумал: «Значит, он хочет снова показать мне свое превосходство». Не сказав ни слова, посланник сделал для себя вывод. В конце концов, он был приглашен в качестве гостя.

Эр-Рази не спешил приступать к трапезе. Он ждал, когда татарский посол скажет ему: «Угощайтесь». Однако татарский посол не спешил. Вместо этого Махмуд Ялавадж взял из тарелки в середине стола кусок мяса с косточкой, откусил его, и оставшееся мясо положил в тарелку гостю. Посланник Хорезмшаха и вовсе растерялся, посчитав это оскорблением для себя. Он даже хотел встать и уйти.

Махмуд исподлобья наблюдал за его действиями. Он догадался, что Саид ничего не понял. Улыбнувшись, Махмуд сказал:

— Уважаемый посол, не торопитесь. Обычай — это не закон, но в той же мере обладает силой закона. Если вы пойдете к нашей ханум, вы должны знать обычаи. По татарским обычаям дорогому гостю нужно отдать пай из того, что у вас в чаше. Поэтому это не оскорбление, а знак уважения.

Посланник Хорезмшаха покраснел и посчитал неправильным не знать таких вещей. Не говоря ни слова, он съел мясо, запив фруктовым соком. А Махмуд пил вино и не предлагал ему из вежливости. Он знал, что посланник был сеидом, и не позволял себе этого.

— 6 —

Эр-Рази хотел исправить свою ошибку. Поэтому он задал вопрос, который пришел ему в голову:

— Уважаемый посол, вы верно заметили, что необходимо знать обычаи тех мест, где оказался гостем. Пасущийся конь сам себя не хлестанет. Посол никогда не должен попадать в неловкую ситуацию. — Махмуд одобрительно покачал головой, не отрываясь от еды. — Потому хотел бы спросить вас. Кто такой Чингиз хан, за короткое время вторгшийся в Китай и захвативший китайские земли? Монгол или татарин? У нас их всех называют татарами.

Махмуд Ялавадж расслабился. Выпив содержимое пиалы, он поставил ее перед собой и сказал:

— Это долгий разговор, но я скажу вкратце.

Он заметил, что посол, удобно устроившись, собрался его внимательно слушать. Махмуда это вдохновило.

— Итак, до того, как наш хан стал ханом, его звали Тэмуджин. Его отец, Есугей Батыр, был могущественным главой своего народа — улуса Бёрт…

Эр-Рази, перебив его, быстро произнес:

— В старину их у нас волками называли.

Татарский посланник подтвердил его слова и жестом приказал слуге наполнить пиалу.

— Да, жену нашего хана тоже зовут Бортэ, она из племени Гунгират.

Собеседник удивленно спросил:

— Из белых гуннов?

Махмуд чувствовал, что посла интересовало прошлое своего народа. Он подтвердил свои слова:

— Это правда. Гунгират также означает «лебединый народ».

— В древности нас называли черными гуннами.

Желание как можно больше узнать о Чингиз хане заставило забыть посла Хорезмшаха о политике.

— А какой национальности была мать хана?

Похоже, Махмуд Ялавадж затронул тему, интересующую посла.

— Однажды Есугей Батыр отправился на соколиную охоту и на берегу реки Онон наткнулся на одну телегу. Там были Эке Чиледи из татарского племени меркит и его невеста Оэлун. Девушка понравилась Есугею. Он возвращается и зовет своих братьев на помощь, чтобы вырвать ее из рук Эке Чиледи. Жених, оценив обстановку, ускакал на лошади восвояси. Оставшись одна, девушка вынуждена была выйти замуж за Батыра. Поэтому меркиты были озлоблены на Тэмуджина и даже похищали его жену Бортэ, продержав ее у себя некоторое время.

Он снова выпил из пиалы и, вытерев усы тыльной стороной ладони, добавил:

— Но это уже другая история. — Чуть позже он вздохнул и еще добавил: — А теперь сам решай, Великий хан монгол или татарин. После Чингиз хана Оэлун родила еще троих сыновей: Хасара, Хачиуна и Тэмугэ и еще дочь по имени Темулун.

Посланник Хорезмшаха отхлебнул фруктового сока, чтобы скрыть свое удовольствие от беседы. Тема, поднятая Махмудом Ялаваджем, касалась легенд и обычаев. В детстве долгими зимними ночами он так много слышал подобных рассказов от отца и деда, что стал ими одержим. Теперь Чингиз хан, который хотел бросить вызов миру, правил страной со своими потомками. Он слышал, что его армия напоминает кулак. В бою, если один солдат убегает, все солдаты из первой десятки погибают. У Чингиз хана очень жестокие правила ведения войны. Если солдат ранен в спину, значит, он отвернулся от врага и предал своих. Тогда должен быть наказан командир.

Отвлекшись от раздумий, эр-Рази задал следующий вопрос:

— А как он захватил Китай, Ханбалык, какими силами?

Татарский посол улыбнулся. Он понял, что помимо впечатления, которое он произвел на эр-Рази, он нашел родственную душу.

— 7 —

— Китай исторически являлся нашим врагом. Перед нападением на Китай в Каракоруме наш хан, собрав своих приближенных, сказал им: «Китайские императоры были несправедливы по отношению к моим предкам и родственникам. Теперь Всевышний направляет меня на победу. Он дал мне возможности и силы потребовать, чтобы Китай восстановил права моих предков и родственников».

Опустошив очередную пиалу, татарский посол продолжил.

— После этих слов к Чингиз хану присоединились киданы, онгуты, кереиты, татары, карлуки, кунграты, уйгуры, мангуты, найманы, ойраты, торгуты, словом, все восточные тюрки, наследники Огуз-кагана, дети Боз Гурда. Они присоединились к нему, чтобы отомстить маньчжурам и китайцам за своих предков гёйтюрок.

Наступила тишина. Безмолвие прекрасно в природе, оно успокаивает человека. А тишина заставляет задуматься после серьезного разговора. Теперь обе стороны думали, почему обсуждается эта тема, почему обсуждаются китайские завоевания. Один предполагал, другой был убежден. Оба впервые представляли двух великих правителей в качестве послов. Настала очередь татарского посла задавать вопросы. Молчание было нарушено причмокиванием выпитого вина.

— Уважаемый посол! Я слышал, что никто, кроме матери, Туркан-хатун, не может достучаться до сердца султана и вызвать у него чувства сострадания. Это правда? Так говорят нойоны в нашем государстве. Именно поэтому наш хан прислал матери султана дорогие подарки.

Посланник Хорезмшаха, находящийся под впечатлением недавнего разговора, независимо от себя сказал:

— Да, это так. Туркан-хатун очень властная и могущественная. Думаю, вы правы. –И невзначай раскрыл важную государственную тайну: — Она не вмешивается в военные вопросы. По этой части больше принц Джелал ад-Дин, сын султана.

Махмуд Ялавадж с удовлетворением выслушал посланника, но предпочел изложить заранее приготовленную тираду.

— Поймите меня правильно, уважаемый посол! Чингиз хан не намерен воевать с могущественным Хорезмшахом. Напротив, перед тем, как приехать сюда, наш хан приказал мне зайти к нему в шатер. — Он снова выпил из пиалы, уже наполненной слугой. — Он велел, чтобы я отнес это письмо султану Хорезма, и сказал: «Передай, что я правитель Востока, а он правитель Запада. Пусть между нами будет прочный мир и дружба. Пусть ваши купцы и караваны посещают нашу страну, а наши приезжают к вам. Пусть любые товары, что есть на моей земле, продаются у вас, а ваши товары — у нас».

Махмуд Ялавадж не стал говорить, что еще было написано в письме Чингиз хана, да и не имел на это права. Он глубоко вздохнул.

— Как видите, цель и задача нашего хана — официально подтвердить отношения между нами. Я думаю, что того же хочет великий султан Ала ад-Дин Мохаммед.

Эр-Рази собирался подтвердить слова посланника, как в зале началось движение. Абдул, хозяин караван-сарая, наблюдавший за их разговором со стороны, наконец, появился в зале со своим большим животом:

— Ага, прикажите принести плов? — спросил он. — Вы так долго говорили, я подумал, может, вы забыли про плов?

Татарский посол хлопнул руками по коленям и посмотрел на эр-Рази:

— Действительно… Уважаемый посол, я заказал хорезмский плов в вашу честь.

Не спрашивая мнения собеседника и будучи немного в опьяненном состоянии, он приказал:

— Несите, несите, плов поедим.

Через некоторое время блюдо с пловом было вынесено в центр, и аромат сразу же разнесся по комнате.

Дождь прекратился. Когда взошло солнце, из караван-сарая вышли два гонца. Оба курьера везли срочные письма в свою страну. Абдул не отрывал от них взгляда, пока они не исчезли. Он примерно знал, почему гонцы отправились раньше послов. Он был свидетелем разговора, который произошел вечером. Вскоре отправился в путь и третий гонец. Путь этого курьера лежал в Багдад…

***

На базаре Ургенча царило изобилие. Этот город, считающийся торговым центром мира, находился на Великом шелковом пути. Здесь останавливались караваны из Китая и Индии, торговцы продавали свой товар, покупали то, что им нужно, а затем уезжали в Хорасан, Тебриз или Багдад.

Базар был разделен на ювелирные, кузнечные, кожевенные и прочие кварталы. Особенно загружен был базар по пятницам. Люди приходили сюда рано, делали покупки, а потом собирались на пятничную молитву. После молитвы они шли домой, обсуждая по дороге слова имама. Однажды во время молитвы люди даже возразили имаму относительно того, чтобы управляющий города не впускал беженцев в город, потому что они нарушают спокойствие горожан, вызывают панику, страх и беспокойство. «Наш султан должен принять меры, чтобы остановить татар, и, конечно же, он это сделает». Имам поднял руку, и успокоил прихожан, сказав: «О, мусульмане! Разве вы не знаете, насколько могущественен и славен наш султан? Разве вы не знаете, что наш султан — правитель всего мира? Конечно, решение по этому поводу примет султан. Я слышал, что он направил в Ханбалык посла для решения этого вопроса. Нет причин беспокоиться, о, правоверные! Мусульманину зачтется забота о беженцах, переселенцах, обездоленных. Протянуть им руку помощи, накормить, дать кров — станет залогом вознаграждения в будущем». Люди удовлетворились этими словами, а затем разошлись, и каждый занялся своим делом.

Среди молящихся был и татарский посол Махмуд Ялавадж. Однако основной целью его была не молитва, а изучение настроения населения. Он улыбался, когда выходил из мечети с двумя своими помощниками. Он заметил, что население в панике.

Махмуд Ялавадж направился к базару, где собирался приобрести подарки. Чингиз хан намеревался сделать матери султана дорогостоящие подношения, но ему также пришлось купить что-то ценное для людей, окружавших Туркан-хатун. Чтобы быть в курсе всего, надо дарить хорошие подарки тем, кто нашептывает на ухо султану, то есть его матери и жене.

В ювелирной лавке татарский посол долго торговался с торговцем. Тот не хотел снижать цену на ожерелье ниже пяти дирхамов.

— Нет, ага, — сказал он, держа ожерелье с обоих концов и поднося к глазам, — посмотрите на его красоту и изящество. Вы не найдете на базаре ожерелье красивее этого. Оно красивее женщины. Я уже не говорю о том, что если надеть его на шею любой женщине, ее красота удвоится. Изготовить такое колье умеют только азербайджанские мастера.

Махмуд Ялавадж не хотел отступать.

— Послушай, ты, — сказал он, — нечего расхваливать свой товар. Я также осознаю красоту ожерелья. Пыль в ювелирной лавке тоже золотая. В противном случае я бы не стал спрашивать у вас цену. Помимо колье я куплю и другие вещи.

И он указал на два женских браслета, пару серег и кольцо.

— Я дам за них вместе с ожерельем четырнадцать дирхамов. Ну, что скажешь? С Богом?

И он протянул правую руку торговцу. Тот выглядел немного нерешительным: смотрел в потолок, делая вид, словно что-то подсчитывал. На самом деле он отдавал свой товар по хорошей цене. Купец есть купец. Купцы повсюду одинаковы: доход должен превышать расход. Наконец, он двумя руками обхватил повисшую в воздухе руку посла.

— 9 —

— Да благословит вас Аллах, ага! Скрежетом зубов сыт не будешь, — сказал он, — вы получите тысячу наград за все, что купите.

Улыбнувшись, посол достал из-за пояса мешочек, отсчитал четырнадцать золотых монет и протянул лавочнику. И только хотел произнести: «Возьми, пусть и тебе они принесут пользу», как вошел городской страж — дарга — с двумя солдатами. Выглядел он несколько возбужденным.

— Уважаемый, вы, если не ошибаюсь, татарский посол? — с тревогой спросил он.

Махмуд Ялавадж подтвердил.

— По твоей одежде я догадался, что вы стражник этого базара. Да, я татарский посол.

Дарга глубоко выдохнул и сказал:

— Наконец-то я нашел вас. С утра вас Туркан-хатун разыскивает. Не осталось уголка, где бы мы вас не искали. Вас ждут во дворце.

Посол, как ни в чем не бывало, дал указание своему слуге:

— Забери эти вещи и быстро приходи в караван-сарай.

Затем обратился к стражнику:

— Уважаемый дарга, я загляну в караван-сарай, переоденусь и сразу предстану перед Туркан-хатун.

Указывая на двух солдат, дарга сказал:

— Эти двое стражники дворца, они будут сопровождать вас.

— Хорошо, ага, — сказал посол, выходя из ювелирной лавки.

А купец сильно пожалел о том, что не признал в покупателе посла.

Туркан-хатун никогда не забывала, что она была из народа. На ней было платье из желтого шелка с широкими полосками и узорами. Чередующиеся темно-зеленые, белые и светло-зеленые полосы были украшены черными вкраплениями. На голове ее был головной убор, покрытый поверх красной узорчатой вуалью, талию обхватывал золотой пояс. На ногах — желтые туфли, носок которых был слегка приподнят. Длинные волосы, покрашенные хной, достигали пяток. Их можно было заметить, хотя на ней было длинное покрывало. Они придавали ей еще больше привлекательности, несмотря на то, что ей было далеко за пятьдесят. Такую манеру одеваться она не поменяла до конца жизни. Она никогда не признавала ни чаршаф, ни паранджу.

Когда татарский посол вошел в женскую половину дворца, женщины, находящиеся здесь, не обратили на него никакого внимания. Каждая была занята своим делом. Кто-то играл на уде, кто-то кому-то читал стихи, а кто-то что-то писал в углу. Провожатый, не обращая ни на кого внимания, указывал ему дорогу, повторяя: «Прошу вас, ага».

Посол шел с поднятой головой и ни на кого не смотрел. Будучи из Хорезма, он очень хорошо знал, какими будут последствия. Это был не Китай и даже не Каракорум. Там совсем другой порядок. Там, особенно в государстве Чингиз хана, женщинам уделялось особое внимание. Предательство было величайшим наказанием, будь то мужчина или женщина. По татарским законам предательство может разделить и разрушить общество. Если предательство точит человека как червь, то государство, как и его народ, превратится в гнездо предательства. В результате государство распадется, потеряет свою силу и единство.

У входа в большой зал провожатый велел ему подождать, а сам перешел в другой конец зала. В руках посла была подарочная шкатулка.

Через некоторое время провожатый подошел к послу и жестом указал следовать за ним. В другом конце зала сидела на тахте властная и гордая Туркан-хатун. Рядом с ней стояли две служанки — справа и слева. Несмотря на возраст, она не потеряла своей привлекательности.

Провожатый представил его и исчез. Махмуд Ялавадж, увидев женщину, опустился перед ней на колени, опустил голову и сказал:

— От имени нашего правителя Чингиз хана приветствую мать народа Хорезма. Хан давно наслышан о вас, о вашей репутации. Ваш авторитет в государстве также известен великому правителю. Не согласитесь ли принять от него этот небольшой подарок?

И протянул шкатулку. Одна из служанок подошла, взяла ее и открыла перед Туркан-хатун. Внутри шкатулки лежало красивое ожерелье с драгоценными камнями.

На ее лице не отразилось ничего, она была пресыщена драгоценностями. Туркан-хатун не взяла в руки ожерелье и, мельком взглянув, жестом приказала убрать его. Горничная унесла шкатулку, положила ее на сундук в углу и вернулась.

Раздался властный голос женщины:

— Передайте Чингиз хану мою благодарность.

Ее звонкий голос звенел в ушах посла.

— Думаю, что мирное сосуществование наших стран будет зависеть как от воли правителей, так и их послов.

Неожиданно она поменяла тему.

— Мне сказали, что вы из Хорезма. Это правда или пустые разговоры?

Посол подтвердил слова Туркан-хатун.

— Это так, о госпожа! Я из Хорезма, был на службе у Кучлук хана. После обращения хана в буддизм по наущению жены мусульмане в этой стране стали подвергаться гонениям. Потом я тоже пошел на службу к Чингиз хану.

Туркан-хатун задала еще один вопрос.

— А мусульман там не преследуют?

Махмуд Ялавадж ответил, не поднимая головы.

— Нет, моя госпожа! В государстве Чингиз хана не преследуется никакая религия, будь то христианство, ислам или буддизм. Государство там построено не по религиозным признакам. Оно основано на законе, написанном чиновниками и Чингиз ханом, и всякий, кто нарушает правила, строго наказывается, даже если это будут дети хана.

Туркан-хатун вспомнила время, когда она жила со своим отцом. В то время они жили по этим же законам. Она вспомнила поэтов, читавших эпос «Дэдэ Горгуд». Однако воспоминания эти надо было гнать и возвращаться в настоящее.

— Мне сказали, что вы, как посланник Чингиз хана, пришли с хорошими новостями.

Посол подтвердил ее слова.

— Так и есть, мать Хорезма! Чингиз хан выразил желание жить в дружеских отношениях с султаном Хорезма и принял Ала ад-Дина Мохаммеда как могущественного правителя.

Потом Махмуд передал Туркан-хатун свой разговор с эр-Рази.

Внезапно Туркан-хатун прервала его и спросила:

— С собой ли письмо от Чингиз хана моему сыну? Если оно у тебя, дай его мне, пусть мне прочтут.

Татарский посол хотел было возразить, но под властным и твердым взглядом Туркан-хатун не смог противиться ее воле. Его могли бросить в темницу, где бы он сгнил в пожизненном заключении. Он достал из внутреннего кармана халата листок бумаги и сказал:

— Прошу вас, уважаемая Туркан-хатун. Но письмо написано уйгурским алфавитом на татарском языке.

Судя по всему, мать султана неплохо подготовилась к этой встрече.

— Это не доставит нам никаких затруднений, — сказала она, жестом подзывая одну из служанок.

Та подошла к ней, взяла завернутый лист бумаги и протянула Туркан-хатун. Она развернула письмо, взглянув в него, вернула его горничной и приказала:

— Читай.

Горничная начала читать письмо. Все было так, как сказал посол, кроме одной фразы, написанной Чингиз ханом в конце, не сказанной послом.

Служанка продолжала читать: «…Я считаю тебя могущественным правителем, подобным Хорезмшаху, и готов заключить с тобой мирный договор. Думаю, был бы очень рад видеть тебя на одном уровне со своими лучшими сыновьями…»

— 11 —

Горничная прочитала письмо и посмотрела на Туркан-хатун, побелевшую от последних строчек письма. Мать султана прекрасно понимала, что Чингиз хан оскорбил ее сына. Подумать только, что он написал султану, считавшему себя равным Александру: «…на уровне моих сыновей…» Женщина отвлеклась на вошедшего провожатого.

— О госпожа, к вам пришел ваш внук принц Джелал ад-Дин.

Туркан-хатун жестом указала вернуть письмо послу и ответила провожатому.

— Пусть зайдет мой любимый внук, — ее голос вновь стал властным, — а вы идите, уважаемый посол, наверное, завтра вас примет султан, готовьтесь.

Татарский посланник поклонился Туркан-хатун. Выходя, он встретил принца и, поклонившись ему, исчез. Джелал ад-Дин же кинул внимательный взгляд на мужчину в хорезмском одеянии.

Внук Туркан-хатун был высоким красивым молодым человеком. К своей бабушке он пришел сразу, даже не сняв военного облачения. На его голове был шлем из тонко выделанной стали, на уши спускались специальные наушники. Тонкая железная полоса шлема защищала нос и переносицу. Куртка Джелал ад-Дина блестела от нашитых металлических пластин, защищавших от стрел. Под курткой виднелся черный кафтан. Талию опоясывал золотой пояс, на котором с одной стороны висел изогнутый кинжал, с другой — меч. На округлом навершии рукояти меча красовался большой рубин, окруженный красными и голубыми каменьями. На ногах — широкие сверху и сужающиеся к низу черные штаны и черные кожаные сапоги с длинными голенищами, доходившими до колен. Джелал ад-Дин был в приподнятом настроении — он только что вернулся из похода.

Впоследствии ставший национальным героем, этот семнадцатилетний юноша с улыбкой раскрыл объятия и подошел к бабушке.

— Бабушка уже принимает татарских послов, мне это понравилось.

Он поцеловал ее руку. Туркан-хатун в свою очередь поцеловала его лицо и попросила сесть рядом с ней.

— Окончание войны означает мир, или…

Он не осмелился продолжить. Подождал, пока женщина что-нибудь скажет о посланнике. Долго ждать не пришлось. Глубоко вздохнув, она с грустью сказала:

— К войне надо готовиться, мой милый, к войне. Если мы не вторгнемся на земли Чингиз хана сейчас, наша судьба в будущем будет незавидна.

Джелал ад-Дин Менгбуруни взял женщину за руку и вежливо спросил:

— Бабушка, ты никогда так просто не принимаешь решения. Какой разговор с послом так расстроил тебя?

Туркан-хатун на этот раз не вздохнула, а поднялась и стала быстро ходить по залу. Юноша тоже встал. Подол юбок женщины так раскачивался, как будто во дворце дул легкий ветерок. Через некоторое время, походив и о чем-то подумав, она остановилась перед внуком.

— Эта война необходима. Я понимаю, что она будет очень сложной, но никто, кроме нас, не сможет противостоять ему. Если опоздаем, этот татарин всех раздавит, никого не пощадит, будет владыкой мира. Его нужно остановить.

— Она посмотрела прямо в глаза внуку и добавила:

— Ты готов к войне?

Джелал ад-Дин, не сдержав нетерпения, снова спросил:

— Бабушка, ради Аллаха, расскажи, что случилось?

Туркан-хатун вдруг словно опомнилась. Ее внимание привлекло одеяние внука. Она села на свое место, но юноша предпочел постоять.

— Умный охотиться на кроликов с тележкой пойдет. Этот Чингиз хан смотрит на нас как на ребенка. Он совсем не считается с нами. Он почитает твоего отца настолько, насколько любит своего сына.

Тут женщина подошла, наконец, к основному вопросу.

— 12 —

— Он считает себя главным. Все указания, которые он дает своим детям, в том числе султану, должны неукоснительно выполняться. Что тут понимать? Посвященный впитывает влагу даже из облаков.

Джелал ад-Дин попытался уточнить.

— Бабушка, вместо того, чтобы бросать реплики, ты бы о главном сказала. Тебе об этом татарский посланник сказал или ты слышала из другого источника?

К женщине вернулось самообладание, но голос ее оставался властным. Как будто этот голос никогда не покидал ее, даже во сне.

— Нет, принц! Я читала письмо татарского посла султану, — и рукой подала знак горничным выйти. — В этом письме я увидела призыв татарского правителя к войне, я увидела, какие несчастья и бедствия ждут нас в будущем. К войне нужно готовиться немедленно. — Затем женщина вкратце передала внуку содержание письма.

Последовало короткое молчание, словно это молчание и тишина были в последний раз. Словно отныне не будет ни мира, ни тишины — ни во дворце, ни в королевстве. Казалось, они оба это понимали. Джелал ад-Дин нарушил молчание.

— Бабушка, война с татарами не будет похожа на другие войны. Готовиться нужно очень серьезно. Во-первых, у нашего султана должны быть подробные сведения об этой войне, потому что я впервые сражаюсь с татарами. Я только что вернулся из похода.

Внук ей будто что-то напомнил. Она встала и произнесла:

— Ах ты, Аллах, забери мою жизнь!

— Не дай Аллах, бабушка! — запротестовал внук.

Женщина подошла к гонгу и ударила в него колотушкой. Сразу же появился слуга, который ждал приказаний за дверью.

— Быстро принеси фрукты и сок. Мой любимый внук вернулся из похода, а я совсем забыла об этом.

Склонив голову, слуга вышел. Через некоторое время вошли служанки с фруктами, тарелками и сосудами с соком. Все это они разложили на небольшом столике рядом с тахтой, который был всего лишь с локоть высотой. Они разлили сок в пиалы, и так же молча, как и вошли, удалились.

Чтобы более не волновать бабушку, Джелал ад-Дин подошел к столу и отпил глоток фруктового сока.

Немного успокоившись, женщина присела и подозвала к себе внука.

— Подойди, присядь рядом со мной, поговорим обо всем.

Джелал ад-Дин удобно устроился рядом с бабушкой…

1218 год

Джелал ад-Дин получил сведения, что татары во главе с сыном Чингиз хана Джучи загнали меркитов в кыпчакские степи. Это напрямую задевало их интересы, поскольку земли относились к областям, где их прямые границы пересекались. Султан сразу дал указание своему сыну не пускать татар-меркитов в приграничные земли. Джучи последовал за ними. Для этого были причины. Во-первых, много лет назад татары-меркиты похитили Бортэ, первую женщину хана. В то время Чингиз хан еще был Тэмуджином. Он вместе со своим другом детства и кровным братом Жамухой напал на деревню меркитов, устроил резню и освободил Бортэ. Меркиты считали Чингиз хана кровным врагом. Во-вторых, если бы Чингиз хан не подчинил себе все племена в государстве, он не смог бы удержать Китай под своим контролем и повиновением, и это стало бы препятствием для продвижения на запад.

Переправившись через реку Иргиз с шестидесятитысячным войском, Джелал ад-Дин вышел на Тургайскую равнину, приказав разбить здесь лагерь, и немедленно вызвал своего командира Мурада Тогая.

В одно мгновение на Тургайской равнине установили разноцветные палатки, зажгли костры. Мурад подошел к Джелал ад-Дину; тот казался задумчивым. Стоя перед палаткой, он вдыхал запах полыни, пытаясь вдоволь набрать в легкие этот запах весеннего воздуха. Временами ему казалось, что он не тот ребенок, что вырос здесь — привольно

— 13 —

бегавший по степи и вдыхавший ее свежий воздух. Его ничто не связывало с детством. Кротость и сострадание, присущие его детству, сменились военной стойкостью юности. Этот молодой человек в отличие от своего брата хотел воевать и присоединить многие земли к своему государству. У него были возможности это сделать, словно у него на лбу было написано: командование и война. Джелал ад-Дин также обладал способностью убеждать людей. Он мог убедить воинов и привести их к победе.

Мурад подошел к нему и поклонился.

— О мой повелитель, вы приказали.

Мурад был родом из Хорасана. Когда султан Ала ад-Дин завоевал Хорасан, он был сначала схвачен, а затем отправлен на службу к принцу. Его способности и смекалка привлекли внимание Джелал ад-Дина и сделали его ближайшим соратником и доверенным лицом. Он был родом из племени каджаров. Мурад не знал, живы ли его родственники или нет. Поэтому он решил посвятить принцу всю свою жизнь.

Джелал ад-Дин отвлекся от раздумий.

— Да, приказал, — сказал он. — Есть новости от лазутчиков?

Он бросил взгляд на бескрайние земли степи. Это были кыпчакские степи, они считались родиной его бабушки Туркан-хатун. Он улыбнулся, вспомнив ее властное красивое лицо. Он очень любил свою бабушку, и шестьдесят тысяч воинов, которыми он теперь командовал, были выходцами из этих из деревень и племен. Джелал ад-Дин понимал и ценил это.

Только Мурад хотел сказать, что новостей пока нет, когда один из стражников, постоянно следивший верхом на лошади за пустыней, крикнул:

— Я вижу, как поднялась пыль. Наверное, наши.

Несмотря на то, что охранник уверенно сказал «наши», Мурад немедленно дал указание стоявшему рядом командиру быть начеку — на всякий случай. Он был одним из командиров армии Мурада. Те воины, что отдыхали, мгновенно оседлали лошадей и выстроились в ряд. Они приготовились встретить идущих чуть дальше от палатки.

Оказалось, что вернувшиеся — это разведывательная группа из ста человек. Когда они подошли, в лагере началось оживление. Воины приветствовали пришедших, которые привели с собой еще и раненого меркита.

Когда отряд приблизился, начальник разведки поднял правую руку и сжал пальцы в кулак. Этот жест означал команду остановиться. Всадники спешились. Начальник немедленно направился к шатру принца. Подойдя к нему, он преклонил левое колено и приложил правую руку к сердцу.

Джелал ад-Дин приказал:

— Поднимись, расскажи, что видели, с кем встретились, смогли ли пойти по стопам татар?

Начальник лазутчиков Кемик Сулдуз поднялся.

— О мой господин, — сказал он, — через день, как вышли отсюда, мы встретили меркитов. Джучи всех их предал мечу. Было впечатление, словно мы попали на бойню посреди равнины. Как будто их не убили. После убийства тела разрубали на куски. Так не должно было быть. Погибшего на поле боя воина не добивают, разрубая на части. Как будто они за что-то мстили.

Он протянул руку в сторону своего отряда.

— Под изрезанными на куски телами мы нашли раненого меркита. Он все нам рассказал. Прикажите привести его?

Джелал ад-Дин возразил.

— Нет, не надо. Сколько людей насчитывает войско Джучи?

Начальник тут же ответил.

— Около двадцати, двадцати пяти тысяч. Командиры его — Субэдэйские нойоны.

Принц, проявив нетерпение, чуть не крикнул.

— Дальше?

Начальник не растерялся, он на все вопросы готов был ответить.

— Потом мы отправились по стопам татар. Отсюда до них три дня пути.

— 14 —

Чуть поразмыслив, Джелал ад-Дин посмотрел на Мурада. Тот сразу уловил его желание: принц мечтал сразиться с татарами. Он никогда их раньше не встречал. Он хотел этого, даже мечтал о баталиях и без колебаний делился этим с Мурадом.

Джелал ад-Дин задал начальнику последний вопрос.

— За сколько дней мы сможем добраться до татар?

Кемик Сулдуз снова ответил, не задумываясь.

— Если мы не возьмем с собой тяжелые вещи, то есть телеги, палатки, продукты, мы доберемся до них за пять дней, потому что они не предполагают, что армия Хорезмшаха их настигнет. Но если татары узнают, то вряд ли нам удастся их догнать. Потому что каждый татарский воин берет с собой несколько запасных лошадей, и чтобы не прерывать движения ни днем, ни ночью, они по очереди меняют лошадей.

Джелал ад-Дин Менгбуруни так и поступил. За несколько часов шестидесятитысячная армия была готова выступить в поход. Запасшись десятидневной пищей, хорезмцы пошли по следам татар. В конце четвертого дня к Джелал ад-Дину подошел начальник разведки и доложил:

— Мой принц, татары в пяти тысячах шагах от нас. Кажется, они знают, что мы идем за ними следом, но воевать не спешат. Они вовсе не боятся и ведут себя так, будто мы их союзники.

Согласно правилам войны, Джелал ад-Дин взял на себя ответственность отправить к Джучи посланника и призвать его к битве. Посол отбыл в ставку татар…

…Туркан-хатун прервала его.

— Почему вы сразу не вступили в бой?

— Сначала я отправил Мурада в их ставку. Джучи сказал ему, что Чингиз хан не позволит ему сражаться с хорезмцами. И если мы дошли так далеко, то он готов отдать нам половину или даже весь трофей, добытый у меркитов, за исключением приобретенных ими лошадей. Лошади — это халяльная добыча его воинов…

Бабушка вновь перебила его.

— Почему только лошади? Сколько еще ценных вещей есть помимо них?

Джелал ад-Дин встал, подошел к гонгу и дважды ударил в него. Когда вошел слуга, он приказал:

— Принеси мне айран с мятой.

Поклонившись, слуга вышел и через некоторое время одна из служанок принесла кувшин с айраном и поставила на стол. Принц сам налил себе напиток. Выпив его, он стоя продолжил разговор.

— Не знаю, бабушка. Наверное, мы их плохо знаем. Мне показалось, что единственное богатство для них это лошади. К другим ценностям они менее падки.

Мать Хорезмшаха заговорила, словно сделав для себя выводы.

— Да, судя по тому, что ты рассказываешь, воевать с ними будет очень сложно. А что произошло дальше? Посланник отправился, вернулся…

Джелал ад-Дин подсел к бабушке.

— Когда гонец вернулся и передал мне его слова о том, что в этот раз Чингиз хан не хочет войны, только Всемогущий Аллах хочет войны с неверными, я вновь отправил к нему гонца. На этот раз Джучи сказал, что если хочешь войны, будет война, и прислал мне две клетки. В одной клетке был сокол, а в другой ястреб. К сожалению, визира Сейфульмулька не было рядом, он объяснил бы нам значение этого послания, но после войны мы поняли, что это означает. Итак, на следующий день воины выстроились в ряд с обеих сторон. Как только зазвучали барабаны, мы бросились в атаку. Я полагал, что легко выиграю этот бой, поскольку перевес сил один к трем был на моей стороне. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает.

Он остановился и посмотрел на бабушку.

Как будто что-то оборвалось в сердце Туркан-хатун, и она с горечью спросила внука:

— Что, ты проиграл войну?

Он успокоил бабушку.

— Нет, бабушка! Мы не проиграли войну, но у нас много потерь. Татары устроили нам засаду. Они не бегут с поля боя и не поворачиваются к врагу спиной. Они хорошие вояки и опытные охотники. Вдруг мы обнаружили, что за нами пять тысяч татарских солдат. Они появились так неожиданно, как будто прятались под землей в песке. Нас стали зажимать и сзади, и спереди. Нам удалось вырваться влево и выйти из засады. Мы сражались с Джучи и Субэдэем три дня. На четвертый день рано утром, когда мы собирались начать наступление, лазутчики донесли: «Противника не видно. Ночью Джучи вывел свою армию и покинул поле боя». Некоторое время наша разведка шла по их стопам. Но стало ясно, что до них добраться невозможно. Позже, когда мы подсчитали свои потери, выяснилось, что потеряли более двадцати тысяч воинов. Их потери не составили и пятой части наших. Так закончилась наша первая война с татарами.

Туркан-хатун какое-то время молчала, словно о чем-то думала. Наконец, она подытожила разговор:

— Да, я поняла, что воевать с татарами будет непросто. А секрет клеток, который ты не смог разгадать, думаю, означает одно: надо будет, спрячемся под землей, надо будет, улетим как птицы, и вам до нас не дотянуться…

1218 год

Султан Ала ад-Дин еще больше расширил государство, оставленное его отцом Текешем. Теперь его территория была окружена Мангышлаком на севере, Индийским океаном на юге, Азербайджаном и Ираком на западе и государством Чингиз хана на востоке. Хотя управлять большой территорией было сложно и тяжело, он смог сделать это за счет тюркских племен, несмотря на прохладные отношения калифа с эн-Насиром. Поводом для этого послужило перехваченное письмо, отправленное халифом куридам, когда султан завоевал Газни, и в письме доказывалось, как он настраивал кур-эмира против султана. Теперь Багдад был далеко. В прошлом году он отправил в Багдад много воинов, но армия пострадала от холода и более половины погибли. Было ясно, что эн-Насир не будет читать проповедь от имени султана, он и не собирался этого делать. Султан отложил сведение счетов на более позднее время. Теперь его интересовал только Чингиз хан, потому что беженцы и изгнанники с востока привнесли путаницу и беспорядок в его страну. Это, в свою очередь, подорвало его репутацию. Прибытие татарского посла с большой делегацией в Ургенч было кстати. И так днем раньше курьер, посланный эр-Рази, прибыл в столицу накануне и передал ему разговоры, происходившие в караван-сарае.

Он специально подготовил и украсил приемный зал дворца. Послу предстояло увидеть великолепие и величие государства. Он хорошо знал, что все послы одновременно опытные и прекрасные разведчики. Они рассказывают своим правителям все, что видели и слышали. Разве и его собственные посланники не такие же? И разве они одни? Конечно, нет, и торговцы часто так делают.

В приемной выстроились в ряд в соответствии с занимаемым положением дворяне, эмиры, визиры, главный советник визиря Сейфульмульк и сыновья султана Джелал ад-Дин, Озлагшах и Агшах. Султан приказал своей знати прийти на прием в парадной одежде.

Туркан-хатун сообщила сыну о встрече с татарским послом и передала ему содержание письма. Джелал ад-Дин также подробно рассказал отцу о первом столкновении и сражении с татарами. Несмотря на все это, султан был в хорошем расположении духа, он предполагал подписать договор с Чингиз ханом, а затем двинутся на Багдад, страну грузин.

— 16 —

Увидев великолепие дворца, татарский посол оценил богатство государства. Он подумал про себя: «Так покорить Хорезм не удастся. Они высокомерны и тщеславны. Чтобы покоритель Востока стал победителем Запада, наш хан должен использовать особый метод». Почему-то он верил в величие Чингиз хана.

Он вошел в приемную с большой делегацией, следом шли его люди с ценными подарками. Кроме султана все остались на ногах. Посол замер в десяти шагах от него, там, где ему было указано остановиться. Преклонив левое колено, скрестив руки на груди и поклонившись, он сказал:

— Я приветствую славного султана от имени Чингиз хана, покорителя Китая и Маньчжурии, покорителя черного Китая. Мой правитель просил вас принять эти дары в знак дружбы. Пусть дружба и торговля между двумя странами будут длиться вечно!

Затем он обеими руками протянул письмо в специальной чаше. По команде султана начальник стражи взял у него письмо и передал Ала ад-Дину. Тот прочитал письмо очень быстро, потому что заранее знал его содержание, затем вернул его начальнику стражи для передачи секретарю канцелярии. По сути, он превратил официальный прием в своеобразное зрелище, чтобы показать татарскому послу, каким было его государство. Насколько он знал, государство Чингиз хана началось с него. Однако история его государства была древней и напрямую связана с историей сельджуков.

Он начал разговор со следующего:

— Отец моего деда Иль Арслана Атсыз всегда был вместе с великим и славным султаном Санджаром и они вместе сжимали кулаки против врага. Мой дед тоже служил государству Великих Сельджуков, но, хотя мы сохранили свою независимость в Хорезме, мы никогда не предали и не превратили друга во врага. Когда великий султан Санджар умер в 1157 году, королевство было в смятении. Самозванцы объявляли себя правителями, эмирами, султанами. Мой отец, султан Текиш, принял наследие Великого Сельджукского государства, как и мой дед, и вернул себе былое величие, но на этот раз во имя государства Хорезмшахов.

Султан, наконец, подошел к главному.

— Наш восточный сосед Чингиз хан создал новое государство и присоединил к себе часть наших исторических земель — кыпчакскую степь.

Махмуд Ялавадж чувствовал, что намеренное или случайное слово спровоцирует войну между двумя странами, но этого не произошло. Султан не стал продолжать свое предыдущее выступление. Он не хотел сосредотачиваться на этом вопросе, потому что ему еще нужно было прояснить для себя некоторые вещи. Поэтому он сказал:

— Уважаемые посланники и сановники прошли по территории моего государства и пришли ко мне в Ургенч. Вы повсюду видели мир и процветание, вы были свидетелями величия моего дворца и столицы.

Посланник не стал говорить того, что слышал или видел по дороге. Вместо этого он согласно кивнул головой.

— Да, славный султан! Вы абсолютно правы, что у вас великое государство и султан. Богатство страны в изобилии. Ваши караваны можно увидеть по всему миру. О ваших стадах и отарах ходят легенды. Даже если наш хан не настолько богат, как вы, считайте подарки, которые она вам посылает, богатыми и ценными.

Ала ад-Дину Мохаммеду пришлись по душе слова посланника. Он посмотрел на дворян и, увидев их одобрение, сказал:

— Ну, покажите нам дары Чингиз хана, давайте посмотрим, прислал ли нам сосед то, что он считал достойным, или он отдал нам долю трофеев Китая?

Хотя знати понравились последние слова, принцу Джелал ад-Дину не очень, но он промолчал.

По сигналу татарского посланника слуги открыли принесенные сундуки и стали по очереди показывать их содержимое султану Хорезма. Демонстрация даров продолжалась без конца. Сундук с золотыми монетами, шкатулка с драгоценными камнями, дорогие шелковые ткани… Изделия из золота поражали своей красотой и изяществом. На смену

— 17 —

им пришли мечи, кинжалы и пояса, украшенные драгоценными камнями. Султан не ожидал, что Чингиз хан пошлет ему столько подарков. На самом деле это не было похоже на подарок. Хан прислал ему клад. Это его немного задело. Что хотел этим сказать татарский хан? Никто никогда не отправит столько подарков с посыльным. Но когда вручили последний подарок, султан вышел из себя. Это был золотой самородок размером чуть ли не с горб верблюда. Он даже услышал изумление своих чиновников — по тому, как они вздыхали. Это вывело его из себя. Он резко встал, с сильным раздражением глядя на посыльного, и приказал:

— Оставьте меня наедине с послом.

От этого взгляда Махмуд весь затрясся, его лицо пожелтело, руки задрожали, голос сел. Если султан вдруг спросит у него какую-то тайну, а он неточно ответит, его обезглавят. Он напряг свой мозг, пытаясь защищать атаки.

После того, как представители знати покинули зал, и тяжелые двойные двери были закрыты, султан встал и подошел к посланнику.

— Махмуд аль-Хорезми, — сердито сказал он, — ваш татарский хан не подарки преподнес правителю, а словно отдал его сыну долю государства. Что это значит?

Посланник увидел гневное лицо султана. Он подумал: «Вай, я погиб. Видимо, суть заключалась в последнем предложении письма». Он мгновенно ответил.

— Повелитель, это не моя вина, — произнес посол так, будто голос его доносился со дна колодца. — Я сказал то, что приказано сказать, передал то, что приказано передать. Не меньше, не больше.

После этих слов султан, казалось, немного успокоился. Посланник проводил взглядом вернувшегося на свое место султана, и вновь перед его глазами предстал палач. Сердце пару раз ушло в пятки, он тяжело дышал.

Султан внимательно наблюдал за ним. Пришлось немного поджать посла, чтобы понять, о чем он думает. Он спросил:

— Действительно ли ваш хан покорил Ханбалык и табгачей?

Махмуд ответил:

— Да, правитель, все, что сказано, правда.

В глубине души он подумал: «К чему этот вопрос? Разве ты не видишь, что происходит на ваших границах? Вместе с беженцами, вынужденными переселенцами и нашими пленными проникают и слухи, которые они распространяют. Разве в твоей стране нет людей, которые доносят их до вашего сведения? Или вы будете заняты своими делами и будете управлять государством, которое построили наши предки? Образ жизни Чингиз хана невозможно сравнить с их роскошью».

Его отвлек несколько сердитый голос султана.

— Ты знаешь, насколько огромны мои владения и земли. Ты знаешь, что моя армия неисчислима. Кто такой Чингиз хан, называющий меня «мой сын»? Насколько велико его войско, что смеет писать мне подобную ерунду?

Махмуд Ялавадж понял, что может лишиться головы, если не польстит султану сейчас. Самое главное сейчас выбраться отсюда. Вернувшись, хану можно сказать всю правду. Хан не такой, он умеет слушать.

Посол надел маску льстеца и, слегка улыбнувшись, сказал:

— Славный султан! Один глаз не может увидеть то, что видят оба глаза. Просить милосердия у правителя — честь для каждого хорезмца. Ваше имя так величественно, что несравнимо с Чингиз ханом. Я не могу приравнять его армию к армии Хорезмшаха. Где вы, а где он? Как говорится, туман над большой горой тоже будет большим. Это равносильно тому, как если один кавалерист противостоит целой армии кавалерии. Ваша армия подобна темной ночи днем, а армия Чингиз хана подобна ночному туману. Если ваша армия одним движением создаст ветер в воздухе, этот туман исчезнет.

Хорезмшах султан Ала ад-Дин совершил, пожалуй, самую большую ошибку в своей жизни, поверив в свою непобедимость и величие. Он абсолютно убедился в том, что Махмуд Ялавадж истинный хореземец.

— 18 —

— Конечно, надо мирно жить с соседями. Лучше иметь такого соседа, как Чингиз хан, чем Кучлук хана, который восемь раз в неделю нападает на приграничные земли, уничтожая население.

Посол почувствовал, что гнев и раздражительность султана рассеялись, как только что упомянутый туман. Ему стало немного легче. Голова, склоненная на плаху, была вырвана из рук палача. На мгновение он почувствовал, как по всему телу отступает смертельный холодок, и испытал облегчение. Но султан и не предполагал, о чем думал посол. Его спокойный голос вернул посланника к реальности.

— Однако у меня будет одна просьба, точнее, одно требование.

Он сразу ответил:

— Прошу вас, султан! Мой долг и обязанность донести до хана любую просьбу и любое требование.

Султан был доволен ответом.

— Надо, — сказал он, — если вы хотите, чтобы караваны двух стран вели торговлю, чтобы он не относился ко мне как к сыну, иначе, — пригрозил он, — я обращу голубей мира в ястребов. Они разорвут вашу плоть клювом, так что пусть эти птицы живут спокойно. Нет необходимости превращать торговых верблюдов в боевых лошадей. Это понятно?

Хотя султан говорил властным голосом, чувствовалось, что он смягчился. «Если бы я этого не почувствовал бы, если не уловил бы смену настроения, то грош цена мне была бы как послу», — подумал Махмуд Ялавадж, а султану ответил:

— Конечно, повелитель! Я передам хану все, что вы сказали.

Султан возразил:

— Мало передать, надо убедить хана не писать такие раздражающие письма. Если ты расскажешь хану обо всем увиденном, то есть о величии, богатстве нашего государства, о том, на что способна наша мощь, я думаю, он все поймет, и оскорбительные слова, которые беспокоят и смущают нас, исчезнут, а добрые и теплые слова согреют и углубят наши отношения.

Татарский посол опасался, что, если он что-то сейчас скажет, то снова накличет беду на свою голову. Он прекрасно знал, что скажет по возвращении домой: он скажет все, ничего не приуменьшая и не преувеличивая. Вот почему он сказал:

— Конечно, мой славный султан!

А про себя он подумал: «Султан настолько доволен собой, что даже не спрашивает у меня о жизни и характере хана. Можно быть таким уверенным? Он даже не интересуется, что намеревается делать хан в будущем, какие собирается предпринять шаги».

— Я обязательно постараюсь убедить хана в том, что Хорезм — мощное и влиятельное государство. Однако и хан это очень хорошо знает и потому протягивает вам руку дружбы.

Ему понравилось, что посол второй раз назвал его «моим султаном». Он подумал про себя: «Да, как тебя зовут, Дашдамир, если ты смягчаешься, то и он становится мягче. Видимо, он и сам не верит, что Чингиз хан такой же могущественный, как я. Такое впечатление, будто он мой посланник». В голову ему пришла идея. Он подумал: «Дай-ка я его проверю».

— Уважаемый посол, поскольку ты уроженец Хорезма, значит, ты ел хлеб этой земли. Безопасность этого государства должна быть и в твоих интересах. Не так ли? — спросил он. — Во всяком случае, на это указывает и твое имя — Махмуд аль-Хорезми.

Посол прекрасно понимал, куда клонит султан, но ему важным было, во что бы то ни стало покинуть это место здоровым и невредимым.

— Да, мой султан. Кто я после того, как вы отдадите приказ?

Султану понравились его слова и он остался доволен своими действиями.

— Очень хорошо, пусть Махмуд аль-Хорезми будет и моим послом при Чингиз хане.

Он поднялся, подошел к гонгу и дважды ударил в него. Двери мгновенно распахнулись, словно ждали приказа. Он жестом пригласил знать войти. Вскоре после

— 19 —

того, как все заняли свои места, султан Ала ад-Дин Мохаммед объявил о своем решении:

— Пусть слышит и друг, и враг. С сегодняшнего дня заключаю мирный договор с татарским ханом. Пусть и наши, и их торговые караваны ведут торговлю друг с другом…

Татарский посол только сейчас глубоко вздохнул с облегчением…

Багдад, 1218 год

Аббасидские халифы всегда пытались ослабить Великую империю сельджуков и сделать власть халифа выше авторитета султана в мусульманском мире, а также воспользоваться этим для расширения своих территорий. Лучший способ сделать это — создать панику в мусульманском мире, и в битве правителей стать на сторону сначала одного, затем другого. Однако султан Текиш, опередив эн-Насира, который был халифом с 1180 года, в 1196 году нанес непоправимый удар его армии и стал истинным правителем Ирака, но не отстранил халифа от должности. Эн-Насир, напротив, продолжал требовать от султана довольствоваться землями Хорезма и вывести свою армию из Ирака. Султан же требовал произнести проповедь в его честь в Багдаде. Однако эн-Насир каждый раз под разными предлогами отказывался это делать. Текиш выместил свою злость, отомстив иракскому народу. Его полководец Майчуг устроил в Ираке и Хорасане такой разгром, что люди от голода ели землю и траву. Хорезмские отряды истребляли население, не щадя ни молодых, ни старых. Султан получил столько жалоб на своего полководца, что Майчуг был снят со своего поста и казнен после его возвращения в Хорезм.

Текиш не забыл нанести удар и по союзникам халифа Багдада исмаилитам, прозванным хашхашиновой силой среди народа. После четырехмесячной осады хорезмцы захватили Арслан-Кушай, вторую цитадель хашхашинцев и пообещали населению, что все будут в безопасности. После этого он долгое время держал в осаде крепость Аламут. Несмотря на большие потери маков, Текиш не мог долго продолжать осаду — погода не благоприятствовала. Назначив личным представителем в Ираке своего сына, он вернулся в Ургенч.

После победы над исмаилитами султан собрал новое войско и отправился в Хорасан. Его целью было вернуть Багдад, так как проповедь в его честь так и не была прочитана. Однако в 1200 году он внезапно скончался в местечке под названием Шахристан между Хорезмом и Нишапуром. Его прах привезли в Ургенч и похоронили в построенном им медресе.

Халиф Багдада, не успев насладиться известием о смерти султана, получил письмо от его сына Ала ад-Дина Мохаммеда с такими же предложениями. И вновь он находил всевозможные оправдания.

Несмотря на давление, халиф смог сохранить свою власть, при этом он был очень богат. Он был настолько богат, что за короткое время смог собрать от тридцати до сорока тысяч наемников.

Халиф из окна дворца наблюдал за спокойным течением реки Тигр. На нем был халат, расширяющийся книзу белой вставкой, а по бокам с черными полосами. На голове красовалась чалма из полоски шелка, обернутой семь раз. По широкой реке плыли большие парусники, рыбаки на маленьких лодках закидывали сети в воду, а через некоторое время доставали их. По движениям рыбаков калиф знал, сколько там рыбы — много, мало или ее совсем нет. Некоторое время он наблюдал за рыбаками, но мысли его были все еще о султане Хорезма. Он думал, что если он не ввяжется во внутренние конфликты, султан вскоре снова нападет на Багдад. От раздумий его отвлек легкое покашливание начальника стражи.

— О повелитель правоверных, посланник, которого вы отправили в Хорезм, Шихабеддин Сухраверди, вернулся и находится здесь. Позволите ему войти?

Халиф выразил согласие кивком головы и сел на трон, украшенный драгоценными камнями. Для него этот трон был скорее символом власти, силы и государства, чем просто троном халифа исламского мира. Иногда сила и авторитет предшествовали исламской

— 20 —

вере и приходилось действовать в нарушение религиозных правил. Вот почему халиф смог усидеть на престоле тридцать восемь лет. Ценой больших денег он прибрал к рукам хашхашевцев. По этой причине был убит представитель султана в Ираке. Он сверг эмира Мекки, у которого были хорошие отношения с Ала ад-Дином. Для него религия и ислам стали инструментами власти, и он не сожалел об этом. Вчера прибыл и гонец, посланный владельцем караван-сарая Абдулoй. Халиф понимал, что Восток на пороге великих событий, возможно, таких, которые могут изменить мир. К этому нужно было подготовиться, чтобы он смог избавиться от султана Хорезма раз и навсегда.

Когда посол вошел в зал, султан отвлекся от своих мыслей и произнес:

— Добро пожаловать! Проходи, эмир Шихабеддин. Скажи, тебе удалось успокоить султана?

Эмир поклонился халифу и сразу перешел к делу:

— О, повелитель! Султан Хорезма теряет голову и становится неуправляемым…

Халиф прервал его:

— Уважаемый эмир, разве мы не этого хотели? Разве мы не готовились к этому годами? Что случилось сейчас, что изменилось? Прежде всего, поговорим о твоем визите. Как тебя принял султан?

Шихабеддин не растерялся перед многочисленными вопросами халифа.

— Славный халиф, вы сами прекрасно знали, как меня примут в месте, где я не произносил фетву. Когда султан узнал, что проповеднической фетвы не будет, он встретил меня очень холодно и во время разговора бросал колкости.

Эн-Насир был заинтригован. Он встал со своего престола и подошел к послу.

— Расскажи мне о колкостях, которые он бросал. Тогда я пойму, вышел ли султан из себя или нет.

Эмир Шихабеддин напряг свою память.

— Я рассказал султану хадис пророка Мухаммеда о семье Аббаса.

Эмир посмотрел на стоящего рядом халифа и немного понизил голос.

— Я сказал, что даже Пророк осуждал нанесение ущерба семье Аббаса и всегда был против этого.

Халиф отошел от посла и начал прохаживаться по залу, пытаясь определить для себя логический вывод из хадиса.

— То есть, ты косвенно хотел донести до султана, что если он пожелает пройтись маршем по Багдаду, то следует отказаться от этого, потому что семья Аббаса была одним из избранных любимчиков Пророка. Правильный ли я сделал вывод, дорогой Эмир?

Эмир подтвердил его слова.

— Так и есть, мой халиф! Я говорил, но его ответ был таким, словно он на нас обиделся. Он ответил, что, хотя он туркмен и плохо знает арабский, однако понял значение хадиса. Он никогда не причинял вреда и не мучил никого из династии Пророка…

Эмир замолчал. Халиф нетерпеливо спросил:

— Ну, а что было потом?

— Мой повелитель, я не смею произнести то, что он сказал.

Эн-Насир успокоил его:

— Уважаемый эмир! Тебя отправляют с посланием и ждут обратно с ответом. Если ты не расскажешь обо всем увиденном и услышанном, мы не сможем правильно оценить ситуацию. Поэтому можем предпринять неправильные шаги и принять неправильное решение.

Похоже, халиф его убедил. Эмир Шихабеддин продолжил свой рассказ.

— Он сказал, что у нас есть постоянные последователи в темнице халифа, и некоторые из них считаются родственниками Пророка. Те люди там живут, они там размножаются, но никогда не видят дневного света, никакой другой жизни. Хорошо было бы, если вы донесли этот хадис до вашего правителя. Одним словом, разговора не получилось, мой повелитель.

Халиф некоторое время молчал, затем отошел от посла и сел на трон. Он понял, что

— 21 —

уговорить султана Ала ад-Дина не удастся. «Значит, задуманное надо срочно привести в исполнение. Необходимо сделать так, чтобы он всегда был занят устранением как внешних, так и внутренних препятствий». Но выход должен был быть. Он не забыл выходку султана в прошлом году. Это могло повториться. Тогда противостоять ему будет невозможно. Вдруг он вспомнил, что дал эмиру и другое поручение.

— Так что ты сделал, эмир? У тебя было и другое поручение.

— Да, халиф всех верующих.

Он вынул из внутреннего кармана халата письмо и отдал ему.

— Это письмо, написанное вам шейхом Маджаддином, который считается имамом всего Хорезма. Я сделал так, как вы и сказали. После султана я поехал в Бухару, встретился с шейхом и передал ему ваше письмо. Он сказал, что ваше письмо абсолютно его убедило, и что он согласен с халифом Багдада. Мы разговаривали с шейхом всю ночь, и я также выразил свое отношение вашему письму. В коечном итоге шейх сказал, что он на нашей стороне. Я лично был свидетелем того, как шейх критиковал султана.

Эн-Насир, поерзав на троне, сказал:

— Да, это хорошо. Если на нашей стороне сам шейх, то для сына Текиша ситуация не лучшая. Он, как и его отец, упрямый. А что потом?

Эмир Шихабеддин пожал плечами.

— Дальнейшее известно, мой повелитель. В Хорезме мы начали распространять слухи среди народа о том, что султан богохульствует и не заботится о мусульманах. По этой причине шейх Маджаддин осуждает его действия. Джинн уже вырвался из кувшина и приступил к своей работе, как говорится: вырвавшегося из ига быка зарежут.

Вдруг он кое-что вспомнил и улыбнулся. Эта улыбка не ускользнула от внимания халифа.

— Почему ты улыбнулся, эмир?

Эмир взял себя в руки.

— Прошу прощения, верующий из верующих. Эту новость я должен был передать имаму первым делом.

Халиф был заинтригован.

— О какой новости ты говоришь?

Эмир стал совершенно серьезным.

— Я говорю о матери султана Туркан-хатун. Когда я возвращался, как вы и приказывали, каждый раз прибывал гонец и рассказывал мне, что происходило в Хорезме, и, следуя указаниям, возвращался обратно. Накануне перехода их границы меня обогнал один из гонцов. Сообщалось, что у султана с матерью разногласия. По этой причине Ала ад-Дин сын Текиша из-за обиды на мать временно перенес свою столицу в Самарканд.

Халиф чуть не подскочил от радости. Это известие как будто подсказало ему способ, как избавиться от султана. Он радостно сказал:

— Это очень хорошо. Шестьдесят процентов его войска составляют князья и эмиры из династии Хатун. Если это действительно так, то разногласия возникнут и внутри армии, которая является самой большой опорой султана. Известно, почему они рассорились? — вдруг спросил его халиф.

Эмир снова пожал плечами:

— Неизвестно, мой повелитель. Я сам прояснил этот вопрос. Действительно, между матерью и сыном был разрыв. Султан же перебрался в Самарканд, опасаясь государственного переворота.

Халиф потер ладони.

— Это хорошо, это очень хорошо. Призывающий бить и бьющий — сообщники. А что говорят о Чингиз хане в Хорезме?

— Чингиз хан усиливает давление. Мои слуги поговорили с несколькими беженцами из Восточного Туркестана. Про хана рассказывают такие странные вещи, просто диву даешься. Я видел большое количество беженцев и перебежчиков в Ургенче и Бухаре. Я считаю, что война между ними неизбежна.

— Ты принес мне такую весть, что я не могу не радоваться, — обратился халиф к

— 22 —

эмиру. Он подошел и легонько похлопал его по спине: — Ты прекрасно справился с задачей и будешь вознагражден за это. Я поручу казначею, чтобы твои расходы были возмещены в два раза.

Это означало, что встреча окончена.

Вечером того же дня один гонец отправился из Багдада в Каракорум. Он вез письмо Чингиз хану с жалобой на султана Ала ад-Дина. В письме халиф заявил, что мусульмане подвергались преследованиям и пыткам со стороны султана, и попросил его о помощи в этом вопросе. Мусульманин попросил помощи у иноверца Чингиз хана, чтобы он защитил его от мусульманина.

Каракорум, 1218 год

Начался хаос. Хаос берет свое начало на основе устоявшегося порядка. Те, кто не хочет жить по старым основам, пытаются создать новые. Пока нет хаоса, есть противостояние. Старый уклад не желает принимать нововведения, но когда нововведения постепенно становятся силой, старая основа начинает сопротивляться. Но даже в хаосе начинает формироваться новый миропорядок. В хаосе миропорядок не возникает сам по себе, он создается. Этот миропорядок нужен для борьбы. Хаос требует своего порядка для создания хаоса. Так возникает новая основа, новый миропорядок — как здоровое дерево, которое выживает посреди сгоревшего леса и стремится расти, укореняться, разветвляться и давать ростки. Хаос — это самое дерево. Это дерево попытается создать новый лес, распространив свои корни и семена, и попытается создать новую основу для этого леса.

Всевышний Чингиз хану уготовил такую судьбу, что он должен был создать все сам. Когда он родился, никто и представить себе не мог, что этот маленький мальчик вырастет и покорит мир, и что его лошади будут скакать из одного конца света в другой, создавая новые основы. Эти всадники поведают миру монголо-татарскую историю. Привнесенный ими хаос даст новый импульс развитию мира и установит новый миропорядок.

Этот маленький мальчик рос в междоусобной войне, пока не стал Чингиз ханом. Уже в детстве он познал, что такое убийство, предательство и рабство, он жил во всем этом. Он не хотел мириться с этим порядком. Он вырос в семье, где уважение превратилось в ненависть, а жестокая жизнь бросила его семью на произвол судьбы. Люди оставили его семью погибать в пустыне, и это было для них нормой. Он не получил никакого дополнительного образования. Он жил в неволе, но не сдавался, стремился к поставленной цели. Тяжелая жизнь научила его четырем важным вещам: смелости, гордости, стойкости и бескомпромиссности. Когда он был молод, он убил своего сводного брата вместе со своим братом Хасаром, но не пожалел об этом. Он был схвачен и взят в плен другим племенем, но не сломался, ему удалось бежать. При таких условиях молодой человек научился защищаться и справляться с ситуацией. Предыдущие события не только не сломили его, а, напротив, укрепили.

В детстве он очень боялся собак и часто плакал. Младший и сводный братья постоянно дразнили его. Прежде чем он стал правителем мира, ему пришлось пройти через голод, унижения и плен. В юном возрасте два человека сыграли важную роль в его жизни. Первым был Жамуха, немного старше него. Чингиз хан с Жамухой поклялись в вечной дружбе и побратались. Позже Жамуха стал его непримиримым врагом. Когда он попал в плен к другу, Чингиз хан предложил вместе покорить мир, но Жамуха отказался и попросил, чтобы его повесили. Будущий завоеватель исполнил его мечту.

Вторым человеком была Бортэ, девушка, которую он встретил и полюбил в юности. Эту девушку из племени Гунгират позже назовут матерью правителей.

Дружба и неприязнь в юности, любовь и ненависть, борьба за выживание в подростковом возрасте определили его характер во взрослой жизни.

Эта личность, Чингиз хан, с голубыми глазами, полными щеками, здоровым телом и высоким ростом был брошен на мировую арену без страха, с большими амбициями, и

— 23 —

мир был вынужден принять его и жить по установленному им порядку. Каждый год он возобновлял свои победы. Победа следовала за победой. Он первым объединил все монгольские, татарские и тюркские племена на Великой равнине. Затем он покорял государства одно за другим. Он почувствовал боевой дух и нес флаг за собой. По этой причине после пятидесяти лет завоевания стали для него нормой. Он мог вести войну одновременно и с одинаковым успехом в нескольких местах, протянувшихся на тысячи фарсахов.

Кочевники по-разному относились к его избранию ханом — от Тэмуджина до Чингиз хана. Когда Тогрул хан Кераита услышал, что его родственник избран ханом, он обрадовался. Однако его избрание ханом было встречено монголами с большим недовольством. Они считали, что Тэмуджин избран не народом, а только главами различных племен. В то время большинство монгольских племен объединилось вокруг его кровного брата Жамухи.

Противостояние не заставило себя долго ждать. Первый военный конфликт начался с убийства брата Жамухана Тайчара. Он угнал лошадь Тэмуджина, а Тэмуджин погнался за ним и убил его стрелой. Старый миропорядок противостоял новому. Он смог мобилизовать десять тысяч солдат против тридцатитысячной армии Жамухи. Однако из-за непоследовательности своих действий во время войны наиболее воинственные племена урутов и мангутов присоединились к Чингиз хану и приняли его своим вождем.

В одном из последовавших сражений Жамуха был схвачен и убит. Таким образом, Чингиз хан победил своего главного соперника, что подготовило почву для дальнейших побед.

В Каракоруме дул резкий холодный февральский ветер. Настолько резкий, что словно резал ножом. На этой равнине на берегу реки Онон ветер бродил между шатрами, как бешеный конь без уздечки, и завывал, как волк, касаясь холодной мордой шатров. Людям внутри нравился вой волка, и они слушали его, пока тот не утих. Они считали волка своим предком. Им не страшны морозы, принесенные ветром. Напротив, они думали, что, какой бы холодной ни была зима, весной и летом не будет засухи, и пастбища для животных станут изобильными.

Некогда столица туркешов и гёктурок Каракорум теперь стала главным городом Чингиз хана. Причины этого были известны только ему. Он хотел повторить победы гёктурок пятьсот лет назад, но с новым миропорядком, установленным им.

В Каракоруме были установлены тысячи шатров. Но не как попало, а по строгой системе. Шатры нойонов были в одном районе, а шатры слуг рядом с ними. Чуть дальше расположились шатры для воинов. А самые большие были установлены в центре. Это была резиденция Чингиз хана, соседние с ним шатры принадлежали его семье. Перед центральным шатром на земле были установлены треугольные белые флаги с изображением птиц. Разноцветные конские хвосты, в основном, белые, развевались на вершине флагштоков. Если белый цвет сменится черным, значит, придется воевать.

Воины стояли на страже перед всеми его шатрами. В холодную и морозную погоду они часто менялись, чтобы не замерзнуть. Воины, одетые в меха, носили головные уборы, такие же объемные, как и у правителей, с круглым верхом, круглым низом и тонким мехом ото лба до шеи. На ногах были войлочные сапоги с длинными голенищами. Это защищало ноги от холода даже в самые сильные морозы. От холода тела защищали толстые шерстяные халаты-накидки с косым воротом — от горловины до плеча. На руках надеты теплые шерстяные варежки. Основным оружием воинов-охранников были мечи и копья.

Перед шатром правителя был построен шатер для послов. Каждый делал свое дело, несмотря на холодную и морозную погоду. Шатры были сделаны из войлока, в центре каждого — очаг. Благодаря войлоку температура внутри не менялась, как бы ни было холодно на улице.

Шатер Чингиз хана отличался от других размерами. Все его соратники, большинство основателей великого монголо-татарского государства принадлежали к тюрко-татарским племенам и относились к низшему сословию. Его всегда сопровождали Джебе, Субэдэй, Джелме, Шики Хутугу, Борохул, Мухали, Боорчу, которые были первыми повелителями Десяти заповедей, а затем стали гениальными полководцами. В целом семьдесят три человека находились рядом с ним; они сражались за новый миропорядок. Когда Чингиз хан назначил Шики Хутугу, татарина, верховным судьей государства, он сказал ему: «С помощью Всевышнего мы строим общенародное государство. Ваши глаза должны видеть все, ваши уши должны все слышать. Независимо от того, кто вы, вы должны искоренить воровство и уничтожить ложь и обман на всех уровнях государства. Убить, если он заслуживает смерти, наказать, если он заслуживает наказания. Каждый должен подчиняться прописанным законам».

Сейчас с Чингиз ханом был нойон Шики Хутугу. Он пришел посоветоваться. Посреди шатра горел огонь в большом очаге. Дым поднимался прямо вверх и вылетал из специального отверстия наверху.

Хан не любил роскошь и прививал это среди окружающих.

Нойон сказал свое последнее слово и встал.

— Я приговорю к смерти татар, которые украли и укрылись от нас, дорогой хан, потому что они причастны к гибели двух человек. И родственники погибших тоже жаловались нам на них. Это мое решение.

Хан поправил:

— Надо делать то, что велит наш закон. Если кому-то пойти на уступку, завтра их окажется больше. Тогда будет дискриминация между государством и народом, а, значит, количество привилегированных увеличится.

Нойон понял, что он имел в виду. Он хотел получить разрешение выйти, но хан жестом велел ему подождать. Он встал, немного прошелся, подошел и остановился прямо перед Шики Хутугу.

— С этого момента у тебя работы значительно прибавится, нойон Шики. Теперь твоя правящая власть должна применяться не только в пустыне Гоби, но и на территориях, которые мы завоевали: в Маньчжурии, Китае и Восточном Туркестане. И в этих местах нужно соблюдать наш закон. Я еще не говорю, — он многозначительно посмотрел на него, — что в будущем эти области могут увеличиться.

Шики Хутугу попытался слегка возразить.

— Уважаемый хан! У государственного судьи всего два помощника. У меня с трудом хватает времени для рассмотрения жалоб. Бывает и так, что мы даже не спим ночами. Один из моих помощников всегда в разъездах. Этот несчастный даже спит верхом на коне.

Чингиз хан дал ему следующий совет:

— Значит, необходимо увеличивать количество помощников, а также назначать представителей в завоеванных нами территориях. Повсюду должны действовать наши законы, слышишь, только наши законы, и никакие религиозные книги не должны быть выше этих законов. Ты можешь подсчитать годовую стоимость всех расходов, я дам поручение, и ты можешь взять из казны столько, сколько нужно.

Чингиз хан ставил перед нойоном большие обязанности, и он понимал всю ответственность поставленных задач.

— Конечно, уважаемый хан. Если вы позволите, я пойду, надо навести порядок в делах.

Чингиз хан сказал: «иди», вернулся и сел на свое место.

Вместо двери вход в шатер был натянут тяжелым войлоком. Когда Шики вышел и снова сложил войлок, поток холодного воздуха снаружи ударил в лицо. Следующим был начальник стражи.

— Хан, прибыли ваш сын Джучи и нойон Субэдэй.

Он жестом пригласил их войти.

Двое сильных крепких мужчин вошли в шатер и поклонились хану.

— 25 —

Чингиз хан подошел к ним, по очереди похлопывая по плечу, приветствовал их. Отойдя в сторону, он с гордостью посмотрел на сына.

— Ветер донес о вашем героизме еще до того, как вы приехали в Каракорум. Я слышал, что вы полностью разгромили меркитов и захватили большие трофеи.

Он вернулся на свое место. Субэдэй сидел справа от него, а Джучи слева.

— Ну, как прошел ваш поход?

Субэдэй посмотрел на Джучи, и своей мимикой дал понять, чтобы он начал рассказывать.

— На седьмой день мы настигли татар-меркитов. Они передвигались медленно, потому что были на телегах, — начал свой доклад Джучи. — Они уже почти добрались до кыпчакских земель. С другой стороны на юге начинались земли Хорезмшахов. Нельзя было ждать. Если бы мы опоздали на день, нам пришлось бы столкнуться с хозяевами этих земель. Так и случилось.

Чингиз хан с еще большим интересом стал слушать.

— Это интересно, расскажи подробнее. Для меня это очень важно.

На этот раз продолжил разговор Субэдэй.

— Правитель, меркиты пытались защищаться и даже какое-то время сражались, но в очень короткое время воины Джучи начали их теснить с левого фланга. Я держал правый фланг слабым, чтобы татары могли войти. В то время команда Джучи ослабла, они попытались сломать мою оборону и выиграть. Они попались на нашу уловку. Как только я увидел, что Джучи имеет полное преимущество на своем фланге, я приказал им сражаться изо всех сил. Таким образом, они не смогли выйти из нашей ловушки. Сначала мы убили их солдат, а затем всех людей в обозах. Мы никого не щадили. Мы уже возвращались с добытыми в бою трофеями — скотом, лошадьми и другой добычей, как принц Джелал ад-Дин из Хорезма догнал нас и потребовал, чтобы мы сражались.

Чингиз хан сразу спросил:

— Вы, наверное, не стали сражаться, отступили. Я такую задачу ставил перед вами.

На этот раз заговорил Джучи.

— Нет, мы дрались, хан. Они настаивали. Хотя они превосходили нас численностью в три раза, мы не испытывали перед ними страха. Мы сказали, что Чингиз хан запретил нам сражаться с воинами Хорезмшаха. Затем Джелал ад-Дин отправил сообщение, что если Чингиз хан запретил нам, то Всевышний не запретит им бороться с неверными, выходите на поле боя. По совету Субэдэя я отправил им грызунa и ястреба в клетке.

Хан улыбнулся, потому что знал, что это значило. Он согласно кивнул головой и сказал:

— Я вас не виню, вы сделали все возможное. Что произошло дальше?

Джучи почувствовал облегчение. Он обрадовался, что хан не накажет его за этот поступок.

— Мы сражались три дня. Они потеряли треть своей армии. Если бы не боевые навыки и способности Джелал ад-Дина, они не смогли бы вырваться из тисков Субэдэя. Он вовремя понял, что мы топчем его войска. Принц выбрался из ловушки, приказав отступить. После этого мы ночью покинули лагерь и вернулись, так как нам было уже неинтересно воевать с ними, и к тому же мы не получили приказа от нашего хана сражаться до конца. Хорезмцы больше не преследовали нас.

Чингиз хан несколько задумался. Видя его молчание, Джучи сказал:

— Я изучал их настроение. Несмотря на то, что их было во много раз больше, чем нас, у них не было боевого духа нашего народа. Думаю, если мы войдем в их земли, мы очень скоро сможем победить.