Бесплатный фрагмент - Черный горизонт

Всё, что здесь написано — полная выдумка автора, не более чем игра его разума. Если читатель нашел совпадения с реальными событиями, то лишь потому, что грань между фантазией и действительностью тоньше, чем кажется. Эта книга полна сарказма, метафор и неожиданных сюжетных поворотов. Погрузитесь в эти истории, но будьте осторожны, в них, как в зеркале можете увидеть то, чего вовсе не ожидали.

Автор

Чёрный горизонт

3 марта 2010 Нигерия, г. Абуджа

Хорошо иметь свой зоопарк размером в тысячи квадратных километров, подумал Оладело Адебайо и посмотрел в бинокль, наводя резкость. Было видно, как три гепарда доедали детёныша антилопы, рядом ходили здоровенные грифы, дожидаясь своего часа. Он немного повернулся влево. Головы жирафов торчали выше деревьев, они наклонялись и отрывали верхние, самые вкусные листья, опасливо косясь на гепардов. Оладело подкрутил резкость — нет, это были не те жирафы, которых он видел на той неделе, на шее совсем другой рисунок. Оладело повернулся вправо, вдали, километрах в двух, поднималась пыль. Он пригляделся, да, действительно, опять эти белые туристы ехали на охоту — за редкой саванной, около небольшого озера паслось стадо слонов. Опять дядя разрешает белым живодёрам убивать этих величественных животных. Вот уже тридцать пять лет Оладело не может преодолеть в себе чувство трепета перед ними — перед этими здоровенными, вечными и умными слонами. И почему лев — царь зверей? Ленивое и тупое существо? Слон! Вот кто должен быть царем зверей! Оладело внимательно посмотрел на водопой, где плескались и пили слоны.

— Лопоухая! — тихо прошептал Оладело, глядя в бинокль. — Феми! Смотри, это же Лопоухая!

Феми Окоро, личный телохранитель племянника Президента, по совместительству лучший друг Оладело, взял бинокль и внимательно посмотрел на стадо слонов.

— Слишком далеко, — сказал он. — Не уверен, что это Лопоухая.

Оладело вытащил из кабины оптическую винтовку «МакМиллан пятьдесят» и поставил на капот джипа — здесь оптика была лучше. Он внимательно присмотрелся в мощный окуляр — точно! Самая большая слониха была с простреленным ухом! Это Лопоухая! Она водила своё стадо вот уже пять лет.

— Это она! — уверенно сказал Оладело и посмотрел на Феми. — Что будем делать?

Феми молчал, он знал, что это любимая слониха Оладело.

— Их слишком много, а я охраняю вашу жизнь, поедемте. Это никогда не прекратиться, ваш дядя очень любит деньги, чтобы запретить белым убивать животных.

— Я ценю твоё мнение, дорогой Феми, но их всего шесть человек, — он протянул ему бинокль. — Будешь моим направляющим.

Оладело прицелился по мотору бежевого джипа, который хорошо выделялся на фоне деревьев. Выстрел прозвучал, как хлопок. И через пару секунд из-под капота первого джипа пошел пар.

— Хороший выстрел! — прокомментировал Феми.

Около машин засуетились и забегали. Оладело прицелился, в перекрестье оптического прицела попала область бензобака второго джипа. Выстрел. Было видно, как на корпусе машине, образовалась маленькая черная дырка от пули, и сквозь неё стал вытекать бензин.

— Навылет, — прокомментировал Феми.

Около машин возникла тишина, кто-то схватил спутниковый телефон. Оладело перезарядил винтовку.

— Когда я учился в РУДН, мне каждый год дарили одну и ту же детскую книгу про Африку. Эти русские любят шутить! Странную фамилию этого русского писателя я сейчас не выговорю, но там было написано — не ходите в Африку… гулять … — Оладело задержал дыхание и сквозь глушитель винтовки прозвучал глухой выстрел.

Феми быстро приложился к биноклю — у человека со спутниковым телефоном подогнулись ноги и он упал плашмя. Оладело видел в перекрестье панику и ужас около машин. Один довольно рослый мужчина ловко вскинул винтовку и, приложившись глазом к оптическому прицелу начал водить по направлению выстрелов.

— Оладело! Он нас сейчас заметит! — прошептал Феми, четко видя в бинокль, как профессионально мужчина держит винтовку, явно военный.

— А вот когда я учился во Франции, то ездил в Тервюрн. И знаешь, Феми, что я там видел? — Оладело перезарядил винтовку и прицелился.

Выстрел. Мужчина с винтовкой вскинув руки, упал на спину.

— Попал! — крикнул Феми. — Нет, Оладело, не знаю.

Около машин возникла тишина, было видно, как оставшиеся в живых упали на землю и заползли за машины.

— Там я видел крупнейший в мире музей Африки. Всё, что вывезено этими белыми пиратами за пятьсот лет, перекуплено другими бандитами и выставлено на показ. И они до сих пор ещё не успокоились, а безнаказанно истребляют наших слонов! Они могли убить мою любимую Лопоухую! — Оладело посмотрел оптический прицел винтовки, около машин было тихо. — Поехали!

Подъехав, Феми подобрал винтовку, которая лежала около ещё хрипящего молодого спортивного телосложения мужчины. Кровь тонкой струйкой вытекала изо рта.

— Оладело, вы не попали ему в сердце! — сказал Феми и пошевелил винтовкой смертельно раненого. — Он ещё мучается!

— Ну, он же мечтал о приключениях! — ответил Оладело.

Рядом со смертельно раненым лежал второй, со спутниковым телефоном в руке. В трубке трещало и раздавались голоса. Оладело наступил на телефон и он хруснул у него под берцами. Он с Феми зашел за машины, где сидело четверо человек — трое мужчин и молодая женщина. Один был высок, с благородным лицом и лысой головой. Другой был толстый с короткими ногами и руками. Третий был молод, аккуратная борода красиво обрамляла розовое лицо. Молодая женщина была с большими губами и короткими волосами. Увидев двоих иссиня-черных людей с винтовками женщина дико закричала.

— По-французски понимаете? — спросил Оладело.

Все четверо испуганно закивали.

— Может, добьём их? — Феми передёрнул затвор винтовки, женщина завыла еще громче, а мужчины застонали и закрыли голову руками.

— Зачем? — усмехнулся Оладело. — Мы отдадим их Леопарду Нганга!

— А он ещё жив? — удивлённо спросил Феми.

— Этот жирный людоед ещё нами закусит! — улыбнулся белыми зубами Оладело.

— Встали! — громко сказал Оладело по-французски и махнул к своему джипу с кузовом. — Пошли к машине.

Четверо неуклюже поднялись и, оглядываясь, пошли к машине Оладело.

— А с этими что? Один-то ещё живой, — спросил Феми и кивнул в сторону раненого.

Оладело остановился и посмотрел в небо, там кружились два грифа. Двухметровые крылья отбрасывали большую тень на землю.

— Я их знаю. Это два брата с той стороны гор, — Оладело махнул рукой. — Они начнут клевать белого, пока у него ещё стучит сердце. Пошли быстрее, не будем портить им обед.

Грифы кружились и медленно снижались. Наконец, огромная птица села, пробежав по высокой сухой траве, и неуклюже попрыгала к раненому. Вторая также опустилась, но опасливо поглядывала на машины. Послышался небольшой стон и раненный взмахнул рукой, видимо пытаясь отогнать птицу. Молодая женщина закрыла лицо руками и зарыдала, видя, как после нескольких ударов клювом, гриф держал в нем внутренности. Он старался отрывать большие куски плоти, так как заметил стаю гиен, выглядывающих из желтых кустов. Надо было наедаться быстрее! Эти гиены обглодают все косточки! Гриф поднял голову, в клюве он держал глазное яблоко с кровавой длинной ниткой. Он закинул голову и проглотил его. Молодую женщину вырвало первой, за ней последовали трое остальных. Оладело и Феми только усмехнулись. Интересно, а что они хотели увидеть в Африке? Гиены противно завыли, заскулили и загавкали, но подойти ближе не решались из-за машин.

— Залазьте в кузов! — сказал Оладело

— Я никуда не полезу! — вдруг резко сказал бородатый.

Оладело молча выстрелил ему в колено. Окровавленные осколки костей разлетелись по сторонам, бородатый захрипел и упал. Оладело передернул затвор.

— Грузите его, — спокойно сказал он остальным и пошёл к машинам охотников.

Обойдя грифов, он залез под капот и вырвал навигаторы, по которым можно отследить маршрут. Оладело разбил все телефоны и фотоаппараты. В одной машине лежала разборная винтовка «Мэшем двадцать». Это была крупнокалиберная винтовка с оптикой. Оладело вытащил один патрон из коробки, он еле-еле помещался в его ладонь. На большой пуле были нанесены черно-красные полосы, это значило, что она была бронебойно-зажигательная. Если попасть такой пулей в слона, то она вначале разорвет ему сердце на сто частей, а потом вспыхнет внутри него огнем. Это было бы жестокое убийство. У дяди, который тоже любил поохотится на слонов в перерывах между изнасилованием двенадцатилетних девочек, были именно такие патроны — крупнокалиберные, бронебойно-зажигательные. Оладело не раз видел, как слон мечется от боли, бежит, ломая деревья, а потом падает, ломая бивни и ноги. Но это дядя, и он Президент этой несчастной страны. А это белые и они… И на Оладело нахлынули чувства горести и обиды, как когда он испытал их в тринадцать лет — его подружка, соседка по парте, большеглазая Хомма, вдруг исчезла. Её не было день, два, три, Оладело хотел было съездить к ней домой, и уже попросил своего дядю дать ему охрану и машину, но тот пошептавшись с начальником службы безопасности только покачал головой — нет! Только через неделю Оладело случайно узнал, что Хомма стала очередной жертвой дяди. Куда девала охрана Президента изнасилованных до полусмерти девочек, можно было только догадываться — искусственный пруд с крокодилами был прямо на территории дворца. Оладело сидел на краю метрового обрыва, откуда обычно кидали еду крокодилам и смотрел, как из мутной воды торчат три десятка глаз рептилий. Вдруг он заметил у самой кромки воды что-то знакомое, где-то он это уже видел. Он пригляделся… да это же… да это же… заколка! Это же заколка Хоммы! Он не раздумывая спрыгнул в воду схватил цветную заколку. Да! Это была она! Сколько раз он видел, как Хомма скручивает свои тугие и курчавые волосы этой заколкой. Крокодилы скосили глаза в сторону Оладело и медленно двинулись к нему. Он потер заколку и увидел с обратной стороны прилипший пучок волос. Крокодилы подплывали ближе, а Оладело душили слёзы. На мгновенье он решил кинуться к крокодилам, чтобы они разорвали и съели его, как Хомму, но сильные руки охранников мгновенно вытащили его из пруда. Начальник охраны долго ругали его, скалил свои зубы и корчил страшные рожи. Оладело плакал, но не от того, что на него кричали, а от того, что он точно знал, что больше никогда большеглазая Хомма не будет сидеть с ним за партой. Он до боли сжал заколку в кармане. С тех пор прошло двадцать три года, но заколку он всегда носил с собой. Такое же чувство безысходности овладело им и сейчас — он, один из немногих в Нигерии, кто владеет четырьмя языками, имеющий два престижных высших образования, он не может защитить свою страну даже от живодёра-дяди? Его прадед пас коз и ходил босиком, а дед мог пробежать всё саванну за три дня. А его отец уже умел летать на самолете и вертолете, сожалению, он погиб при полете. И он не может защитить свою любимую слониху Лопоухую? Что бы эти белые отпили у неё бивни? Оладело разозлился — на себя, что он не такой жестокий как дядя, на этих белых — что они приехали казнить его животных, на эту жару — которая никогда не кончается, как зима у русских. Он взял приклад винтовки «Мэшем двадцать» и без усилий пристегнул его к корпусу. Тяжелая крупнокалиберная винтовка, под сорок килограмм, била точно и разрушительно.

— Вот сейчас и проверим! — сказал Оладело и погрузил её на плечо, прихватив коробку патронов.

Грифы только ждали того, когда Оладело отойдёт и вновь запрыгали к телам растерзанных охотников. Он подошел к своему джипу, бородатый, похоже истекал кровью, толстый с высоким мелко тряслись, поглядывая на Феми с винтовкой, а молодая женщина стояла на коленях рыдала в голос.

— Прошу сообщить в посольство Англии… я поданный Её Величества… — пробормотал высокий.

— Ага… Учился я в вашем Оксфорде, — пренебрежительно сказал Оладело. — Ну и мерзкие же вы людишки! Хуже французов! Что же вы даже своему товарищу не поможете? Хоть бы ногу ему перетянули, а то вся кровь вытечет, то же мне, подданный!

Оладело вынул из кабины веревку, туго перевязал ногу бородатому на бедре и внимательно посмотрел на место ранения. Коленка была раздроблена и голень висела на коже и сухожильях. Оладело достал блестящее мачете и резким движением отрубил ногу бородатому, тот дернулся и громко замычал.

— Всё равно не пришить, а так возможно выживет, — флегматично сказал Оладело, и в этот момент толстый закачался и упал, потеряв сознание.

Не обратив на него внимания, Оладело установил «Мэшем двадцать» на сошках. До машин было метров пятьдесят. Он прицелился и выстрелили. Отдача была очень сильной. От взрыва первая машина перевернулась несколько раз и улетела, переворачиваясь в редколесье. Грифы от испуга разлетелись в разные стороны, а гиены рванули в чащу. Оладело прицелился и выстрелил во вторую. Раздался взрыв, машина перевернулась и одно колесо подлетело выше деревьев. Оладело увидел, как оно упало и укатилось с горки.

— И этим они хотели стрелять в слонов, — сказал он вздыхая.

Он встал перед женщиной, у неё видимо уже не хватало влаги в организме на слёзы и поэтому она сидела, вытирала сухие глаза, выла и мелко тряслась.

— Ты откуда, — спросил её Оладело, но женщина была в состоянии глубокого шока и не реагировала на вопросы.

Оладело хлестнул её по лицу, она завалилась на бок, но выть не перестала.

— Отвечай! Тебя спрашивает владелец этих земель и этого неба!

Он рванул на ней одежду. Затем медленно провёл острым мачете по нижнему белью, разрезая его и оставляя неглубокие порезы. Скинув с себя одежду, он принялся её насиловать, а когда она пыталась сопротивляться, то бил её по лицу.

— Феми! Теперь ты! — отдуваясь, приказал Оладело.

Феми ухмыляясь поднял её за волосы и бросил грудью на капот джипа, а сам подошёл сзади. Голый Оладело, блестящий от пота, мощный от своей молодости стоял перед лысым и держал в руках мачете.

— Значит, ты подданный Её Величества? — усмехаясь, спросил он, тот мелко затряс головой. — И ты думаешь, что Её Величество до сих пор хозяйка этой земли?

Лысый опять мелко затряс головой. Оладело приставил мачете к шее англичанина, тот зажмурился.

— Сейчас посмотрим, насколько вы благородная нация. Что ты выбираешь — благородство или свободу?

— Свободу…

Оладело брезгливо сморщился.

— Ну, тогда открой глаза и вставай на колени, — лысый мгновенно рухнул, Оладело подошел вплотную к его лицу. — А теперь бери!

Лысый открыл рот начал делать характерные движения.

— Я смотрю тебе это не в впервой! — усмехнулся Оладело. — Ничего! Скоро так будет делать вся Англия! Вся!

И он громко расхохотался, раскинув руки с мачете в стороны.

К домам, где жило племя Леопарда Нганга, Оладело подъезжал на закате. Ему навстречу то и дело выбегали многочисленные внуки, правнуки и невестки Леопарда Нганга. У него было сорок восемь детей от шестнадцати жён. Говорили, что такую силу старику дают варёные органы его врагов. Оладело вышел из машины и крикнул.

— Леопард Нганга! Это Оладело Адебайо! Сын твоего друга Намби Адебайо!

Из домика с соломенной крышей вышел, потягиваясь и зевая, старик, он был поджарый, с худыми руками большой оттопыренной нижней губой. Улыбнувшись большим беззубым ртом, он что-то долго говорил на непонятном языке, а потом обнял Оладело и Феми. Он перешел на наречие понятное для Оладело.

— Чего ты орешь! Словно дикий кот? Пойдем, моя младшая жена сделала новую брагу!

— Подожди, Нганга, я привез тебе подарки! — Оладело повел его к кузову джипа, где лежало четверо человек. — Вот этот англичанин умеет ублажать, вот эта француженка тоже, а вот с этими двумя сам реши, что делать.

Нганга подошел к женщине, лицо которой было в кровоподтёках и пощупал её за грудь, затем что-то громко крикнул. Из домиков выскочили двое коренастых подростков лет шестнадцати и подбежали к машине. Нганга потрепал их по голове и что-то проговорил им на своём наречии

— Любимые сыновья, — сказал он улыбаясь и показал пальцем на лежащую женщину.

Те схватив её под руки и радостно переговариваясь, потащили в домик.

— Я им сказал, чтоб вымыли её. А то больно грязная, хоть и белая. Пусть развлекаются… может, и я к ней зайду…

— У тебя шестнадцать жён! — усмехнулся Оладело

— Так эта же белая…

— Аааа… — захохотали Оладело и Феми

Затем он пощупал бородатого без ноги.

— Хоть и живой, но только на корм собакам.

— Нганга, а правда говорят, что ты такой плодовитый, и все жёны тобой довольны, потому что варёные органы мужчин ешь? — спросил Оладело и ударил бородатого между ног, тот замычал.

— Врут! — сказал Нганга и, выпятив нижнюю губу тоже ударил туда бородатого. — Я их ем сырыми!

На хохот повыглядывали из окон многочисленные дети и внуки Нганги. Он ещё раз пощупал бородатого и много значительно покачал головой.

— Собакам не все пойдёт, часть себе оставлю, — и он опять что-то гортанно прокричал, из домика вышла толстая старуха и, переваливаясь как гусыня, подошла к Нганге. Они долго махали руками и громко разговаривали, тыкая в бородатого. Наконец, она ушла в домик и вынесла большой тазик и нож.

— Оставайся, сейчас моя жена зажарит сердце этого белого и ещё кое-что! — сказал Нганга и похлопал бородатого по щекам.

Толстый пленник, лежавший рядом, неожиданно захрипел и от него неприятно запахло. Все переглянулись и громко захохотали. Нганга гортанно закричал и закашлялся, махая рукой перед носом. В тот же момент из домиков, как муравьи, выбежали с десяток разновозрастных ребятишек. Они тыкали пальцами на уделавшегося толстяка и громко хохотали.

— Знаешь, Нганга, мы поедем, — сказал Оладело, брезгливо скидывая на землю лысого и толстяка. — И ещё, вот.

Он протянул ему два навигаторы.

— Отнеси на ту сторону горы, чтоб никто не нашёл, — Нганга кивнул, подозвал к себе одного мальчугана лет десяти и начал ему что-то говорить.

Сунул в руки навигаторы и стал показывать на горизонт, где возвышалась гора.

Уже подъезжая ко дворцу Оладело спросил у Феми.

— Феми, а ты бы хотел поохотится?

— Вы же знаете, что я не люблю убивать животных.

— Ну а если эта охота была бы, например, в Германии или Англии?

— А какие животные там водятся?

— А разве я сказал про охоту на животных? — Феми удивлённо посмотрел на Оладело. — Именно, Феми, именно. Охота на белых людей! Только для начала надо дядю скормить его любимы крокодилам!

10 сентября 2013 г. Польша, г. Кельце

Перестрелка длилась всего две минуты, выстрелы на старом заброшенном складе слились в один треск. Никто уже не понимал, кто из сторон начал первый, пули рикошетили от стен и металлических балок. Отлетали крошки бетона и извести. Автомобили стоявшие позади стрелявших, прошивались пулями насквозь, стёкла разлетались в крошку. Колёса с шипением лопались. Крики и стоны утонули в стрекоте автоматной очереди, человек метнулся к ящику с боеприпасами. На бегу открыв его, он схватил горсть патронов и спрятался за балку, заряжая патроны в отстёгнутый магазин. Пристегнув патронник, он выпустил очередь наугад, как тут же поймал две пули и упал. Стрельба резко прекратилась с обеих сторон. По бетонному полу медленно растекались лужи крови. Красные ручейки достигли нескольких армейских зелёных ящиков стоявших на полу. Стон и хрип, раздававшийся около металлической балки, затих. В полной тишине продырявленная пулями сумка упала из открытого багажника джипа, из неё торчали пачки денег.

Солнце вставало, сквозь разбитые стёкла. Оно осветило утреннюю картину на старом складе: восемь трупов, пар, поднимающийся от тёплой крови, зелёные армейские ящики без маркировки, некоторые были открыты, в них было оружие и патроны, две чёрные машины, на которых не было живого места, около одной лежала большая спортивная сумка, из которой выпали купюры. Всю эту картину увидел шеф полиции города Кельце Эржи Ясеневич. Ещё не зная, что доложить в Варшаву, он ходил, зло пиная гильзы и переступая через трупы. Криминалисты и опера работали во всю, хотя, что они тут найдут, опять разборки каких-нибудь албанских мафиози с ирландскими националистами. Он смотрел на сумку с деньгами, и подумал — вот же сволота! За всю свою карьеру он не заработал и трети той суммы, а эти…

— Шеф! Никаких совпадений по отпечаткам! — доложили ему на второй час работы. — Оружие также нигде не проходит!

— Ну почему у меня? Нельзя им было пострелять себя где-нибудь в Лодзи или Люблине? — пробурчал Ясеневич.

— Что шеф?

— Ничего, работайте дальше! Доложите, что по машинам!

— Работаем!

— Плохо работаете! — Ясеневич был зол, если разборки начались, то их не остановить, скоро опять где-нибудь что-нибудь подобное случится. Хорошо бы не в пределах его территории. Он прекрасно помнил, как он был молод, как он гонял этих дилеров и контрабандистов, и как он брал их, и как заламывал им руки, и как вел допросы, и бывало с пристрастием. И главное — был результат! И он любил свою работу, но вот мир изменился. Границы стёрлись, появились какие-то права у преступников и бандитов. А эти адвокаты! Хуже преступников! Всё это выбивало из рабочей колеи и тем более не способствовало рабочему настроению. Но успокаивало только одно — через год пенсия. Пенсия и внуки. Вот где он отдохнёт. Уж он воспитает из этих сорванцов настоящих мужчин, а не каких-нибудь толерантных …, он не мог подобрать приличного слова. Его мысли прервал опер:

— Шеф, машины не польские.

— А откуда?

— Судя по номерам на двигателе — из Португалии.

— Откуда? Из Португалии? Ехать через всю Европу чтобы купить десять «калашей»?

— Уж не знаю, шеф, что у них за дела были, только зарегистрированы все машины в Португалии.

— Ясно. Пойду, доложу наверх.

В Варшавском Управлении национальной полиции даже и слушать не хотели о передачи дела к ним.

— Разбирайтесь своими силами! Никакая это вам не международная мафия! Местная разборка, проверьте ещё раз! Наверняка, местные цыгане не поделились с сербами или того хуже, с русскими!

— Понял, проверю, — мрачно сказал Ясеневич и отключил связь.

Он длинно выругался, чуть-то — сразу цыгане и русские! Он и сам был не в восторге от этих румын, сербов и албанцев, которые держали рестораны и магазины, но вот так вот всё вешать на них — это просто не профессионально! Наконец, к вечеру пришла экспертиза, кто-то из оперов проверил убитых по наколкам, и, как оказалось, у четверых были тату, которые носят действительно сербские мафиози. Других четверых так и смогли определить.

— Это не цыгане, — сделал заключение Ясеневич. — Сербы с цыганами оговорились бы, а с русскими так вообще обнялись и водку сели пить! Это они нас — поляков — перестреляли бы. Ищите дальше!

7 января 2015 Франция, Париж

Марион Марель проснулась приподнятом настроении, ещё бы! Сегодня она со своим любимым Шарбонье приглашена на приём в Плаза-Центр! И именно сегодня, когда выйдет его новый номер журнала! Телефон приятно булькнул. Не вставая с постели, она схватила его. Ого! Да «Шарли Эбдо» всё выложили в твиттере! Все карикатуры, все рисунки! Не стали дожидаться выхода журнала! ЭмЭм — как её звал Стефан Шарбонье, а она его Шарб- сидела и листала ленту твиттера, затаив дыхание. Какие же они всё-таки смелые, эти «Шарли»! А-ха-ха-ха! Даже про Багдади карикатуру нарисовали! Марион закатилась от смеха. Глянув на счетчик просмотра, она открыла рот — ого! Почти сто тысяч за три минуты! И цифры росли прямо на глазах. Нда… мне до такой популярности ещё далеко…

Через два часа, как только она перешагнула порог Парижской штаб-квартиры Евроньюс, к ней подбежала её помощница Клэр, потрясая мобильником.

— Нет, вы видели?! Марион! Нет, вы скажите! «Шарли» — это свобода слова! — молодая помощница, выпускница университета, свято верившая в феминизм и либерализм, стояла, гордо подняв телефон.

— Наверное, нет никого, кто бы не читал сегодня твиттер, — сказала с улыбкой Марион. — Кстати, а сколько там уже просмотров?

— Пять миллионов! — гордо сказала Клэр. — И растут по миллиону каждые полчаса.

Марион только покачала головой и пошла на своё место. Её догнала Клэр и шёпотом спросила

— А правда, что у вас отношения со Стефаном? Ну, с этим художником из «Шарли»? Который нарисовал Багдади?

Клэр показала Марион экран мобильника, где была нарисована неприличная карикатура на террориста номер один. Марион сделала загадочное лицо

— Ну… допустим…

— И какой он? — не отставала Клэр.

— Симпатичный, — хохотнула Марион. — Но ты-то у нас не по этому делу? Ты то у нас… феминистских кровей, так?

— Знаете, ради Стефана я готова изменить своему феминизму и лейсбизму!

Марион внимательно посмотрела на молодое, но неухоженное лицо Клэр — она никогда не пользовалась косметикой, редко мыла голову и точно не ходила на маникюр.

— Если ты сегодня немного наложишь на себя тоника, подведёшь глаза, накрасишь губы и подпилишь обгрызенные ногти, то я представлю тебя Стефану Шарбье. Приходи сегодня вечером в Плаза-Центр.

Клэр радостно открыла рот и закивала

— И голову помой обязательно! Стефан не любит неопрятных женщин! — Клэр провела рукой по своим сальным волосам, затянутым в тугой хвост, впрочем, с другой причёской её никто никогда и не видел.

— Хорошо, — проговорила она, вздохнув.

Марион села за компьютер и погрузилась в работу — надо перевести целую колонку технического текста, написать комментарии к трём видео с Ближнего Востока и проверить, правильно ли Клэр перевела послание ЮНЕСКО. Марион быстро стучала по клавиатуре, иногда быстро отвечая на звонки и время от времени поглядывая в твиттер. Ух ты! Уже двенадцать миллионов просмотров сегодняшнего выпуска «Шарли»! Она была рада за Стефана и всё-таки немного ему завидовала. Но вот сегодня вечером! Когда они будут вместе! Она представила, как их фотографируют в Плаза-Центре и где Стефан будет главной звездой, а она… а она будет держать его за руку и мило улыбаться, как она это умеет. И вот тогда она точно попадёт на все фото! Вот тогда… Её мысли вдруг прервал звонок. От Стефана? Вообще-то они давно договорились не звонить друг другу во время работы: во-первых, это непрофессионально, во-вторых… Она схватила телефон

— Шарб, Шарбик, — нежно произнесла она. — Что такое, я ещё на работе…

— Алё! Марион! — раздался испуганный голос Стафана. — Алё! Тут стреляют!

— Что? Кто стреляет? — не поняла Марион.

И тут вдруг на большом телевизоре на стене, на котором шли круглосуточные новости без звука, появилось изображение улицы Николя Акпера, как раз где была редакция «Шарли». Изображение было то ли с крыши, то ли с балкона и показывало идущих к дверям редакции двух боевиков с автоматами. Было видно, как один выпустил очередь в полицейского. Голова полицейского разлетелась на куски. Вся редакция вскрикнула от такой кровавой картины. Марион трясущимися руками поднесла телефон к уху.

— Стефан… ты там? — на её голос повернулись все, кто был в офисе.

— Марион на линии с кем-то из «Шарли»! — громко крикнул кто-то.

Через секунду телефон оказался в руках у главного редактора французского отдела Евроньюс. Он нажал кнопку громкой связи и положил рядом свой телефон, включив его на запись.

— Алло! Стефан? Это Жорж Морэ! Евроньюс! Через тридцать секунд вы в прямом эфире! Что у вас происходит?

— Морэ! Послушай! Здесь стрельба на первом этаже! Я её уже слышу! Почему нет полиции?

— Полицейский убит! Говори, что у вас происходит? Это из-за карикатур? Как ты думаешь?

— Морэ! Морэ! Послушай! Дай трубку Марион!

Марион стояла рядом, и вся тряслась от неверия в происходящее — на экране телевизора и в телефоне одновременно слышались сухие выстрелы. От штаб

— квартиры Евроньюс на Елисейских Полях до редакции «Шарли» на Николя Акпера было час неторопливой ходьбы. И Стефан иногда гуляли с Марион по этому маршруту — от одной редакции до другой.

— Стефан! Сейчас не до Марион! Говори! Ты в прямом эфире Евроньюс!

На экране телевизора появилась красная полоса — спец выпуск из Парижа, и фотография Стафна Шарбье — молодого интеллигентного мужчины в тонких модных очках.

— Они поднялись уже на второй этаж! Я их вижу! Я слышу выстрелы! — и из телефона раздались сухие и короткие очереди стрельбы, послышался крик.

В прямом эфире на экране телевизора было видно, как по улице завывая, несутся полицейские машины.

— Стефан! — Морэ наклонился к телефону. — Говори, что ты видишь! Ты в прямом эфире!

— Они убили старину Филиппа… — прошептал Стефан. — Они идут ко мне! Морэ дай мне Марион!

— Нет! Стефан! Что ты видишь? Говори! Ты в прямом эфире!

Из телефона послышалась арабская речь и выстрелы. Телефон отключился. Морэ схватил свой телефон и произнес

— Только что мы с вами слышали, как был убит Стефан Шарбье! В прямом эфире!

В офисе стояла тишина, все смотрели на Марион, у которой дрожали губы и текли слёзы. Она с ненавистью посмотрела на Морэ и с силой ударила его по лицу. У него мотнулась голова и, потеряв равновесие, он упал. Морион взяла в руки телефон и молча водила пальцем по экрану. Затем она начала чаще всхлипывать и вдруг заревела, прижав руки с телефоном к груди. Она боком упала на кресло и продолжала кричать.

— Террористам удалось скрыться на машине, при задержании было убито двое полицейских. Сейчас местоположение нападавших на редакцию неизвестно… — донеслось из телевизора на стене.

Марион прекратила кричать, взяла небольшой стационарный телефон со стола, и перешагнув через Морэ, который всё так продолжал лежать на полу и что-то писать в телефоне, молча подошла к телевизору и начала лупить по экрану. С каждым ударом трещин на экране становилось всё больше и больше. Наконец, он погас, слетел со стены и повис на проводах. Рыдая, она побежала к редакции «Шарли Эбдо».

8 февраля 2015 Нигерия, г. Абуджа

Оладело сидел в своей небольшой резиденции и пил виски. Он смотрел новости без звука, где второй день показывали кадры нападения во Франции. Французский Президент, как казалось Оладело, был даже рад такой трагедии, он еле сдерживал улыбку при траурных речах, часто поправлял очки на упитанном лице и пытался изобразить на нем скорбь всего народа. Его рейтинг резко шёл вверх. Этот бездетный глава государства был доволен убийством своих граждан. Но не это злило Оладело, а то, что уговор был нарушен. И не первый раз! Уговор тихой и незаметной миграции и накопления оружия. Миграции крепких мужчин северной Африки и оборудованием схронов. У Оладело были уже сотни агентов во всех столицах Европы. Но нет же! Два года назад, когда он связался с этими сербскими мафиози, которые подрядились перевезти всего-то пятнадцать калашей, они чего-то не поделили с албанцами! Даром, что каждый ствол на счету, так ещё и потеря денег! А вчера, ему позвонил из Сирии Али аль-Хасан, который согласился предоставить квартиры на год-другой его агентам в Париже и Берлине и даже склад для оружия. Оладело щедро заплатил ему, но с условием, что его бойцы, живущие в Европе, ни под каким предлогам не возьмут ни пули из его тайного арсенала! И вот Али, за полчаса до нападения на редакцию звонит ему по спутниковому телефону. И с усмешкой, даже не извинившись перед ним за нарушение договора, сказал, что двое его боевиков воспользовались тайником Оладело, и пусть он смотрит новости из Парижа и не ругает ни его, ни его праведных братьев. Оладело и не предполагал, что Али аль-Хасан, которого так уважает и почитает в Сирии местная оппозиция, нарушит договоренность неприкосновенности оружия Оладело и будет распоряжаться им по своему усмотрению. Нет, ему совершенно не жалко этих художников-карикатуристов, тем более, что за свои слова надо отвечать. Ну а если ты поднял руку на святое, то… Ну вот на кого теперь положится? Только на себя. Оладело выключил новости и допил остатки виски. А ведь я уже не молод, мне сорок лет, хотя моему дяде за семьдесят, но что-то он помирать и не собирается. Надо ему в этом помочь. Как-то он уже давал такое себе такое обещание пять лет назад, но… пока накапливал капитал, пока находил нужных людей и строил планы — время прошло. Хорошо, что дядя и его окружение слабо разбираются в финансах — уже два года как никто не может заметить в бюджете дыру в два миллиарда. Этих денег как раз должно хватить на планы Оладело. Ну, и когда же начать их осуществлять? Прямо сейчас!

— Феми! — крикнул Оладело.

Потолстевший охранник Оладело появился перед ним, потирая глаза — спал.

— Мы сильно обросли жирком, пора вернутся к боевому состоянию. Принеси мне листолаза.

Феми открыл рот и расширил глаза, сон с него слетел в одно мгновенье

— Листолаза? — переспросил он

Оладело кивнул.

Феми помрачнел, поймать эту маленькую желто-красную лягушку было не просто. Взять её в руки было нельзя — одно прикосновение и через десять секунд вся кровь будет густая как кефир, а ещё через десять секунд сердце разорвется, не в состоянии прокачать эту жижу. Раньше ядом листолаза смазывали копья, достаточно было царапнуть им буйвола, как через двадцать шагов он падал и уже к вечеру его мясо можно было спокойно жарить и есть — яд разлагался. Листолаз водился далеко от сюда — за землями племени Леопарда Нганга, около Мёртвого озера. Туда даже животные не ходили на водопой. Чтобы поймать эту маленькую лягушку, требовалось умение, проворство и это был смертельный риск.

— Поедешь один. За три часа до восхода, пока все спят, чтобы никто не видел.

Феми кивнул и вышел.

Мне никто не нужен — ни сербы, ни арабы, я сам всё сделаю, один. А мои дети продолжат моё дело– подумал Оладело и его настроение поднялось.

14 февраля 2015 Франция, Париж

Марион уже неделю не ходила на работу, не отвечала на звонки и почти ничего не ела. Она перепутала день с ночью, иногда вставала по ночам и смотрела в окно на огни Парижа. Ну кому может нравиться эта дурацкая башня? — думала она, глядя как огни на ней моргают то красным, то белым светом. После того, как Стефана не стала, она перестала любить этот город. Ей он казался неуютным и холодным, все её раздражали, особенно мигранты, которые даже по центру города ходили толпами и иногда задирали прохожих. Марион стояла у окна и встречала рассвет. А ведь сегодня День Святого Валентина — подумала она, два года назад она познакомилась с Шарбье в редакции журнала «Фигаро», куда пригласили лучших обозревателей и корреспондентов года. Он ей показался таким обаятельным и остроумным, что она на следующий же день ушла от Себастьяна, с которым строила отношения больше года, и переехала в эту квартиру. На следующий день они встретились опять, потом опять, через полгода Стефан ушёл от жены и обещал переехать к ней, но как-то всё не получалось. Они встречались, проводили время вместе, и вот, на это четырнадцатое февраля, Стефан обещал сделать сюрприз. Марион глубоко вздохнула и посмотрела на столик, там стояла рамка с фотографией Стефана, на которую она приклеила косую черную полоску. Мельком взглянув на телефон, она увидела двадцать пять пропущенных — в основном это была Клэр, остальные были знакомые, подруги и из редакции. Она подумала и набрала Клэр. Там мгновенно ответили

— Марион! Марион! — закричала Клэр, на заднем фоне был слышен шум и музыка, хоть ты и феминистка, а по клубам ходить-то любишь, усмехнулась Марион. — Марион! Тебя повысили! Срочно приходи в редакцию! Срочно!

Звонок оборвался, Марион удивлённо вскинула брови? Повысили? Она так думала, что её уже уволили и даже перебирала в голове новые места работы.

Без косметики и пышной причёски — как это она любила — она пришла в штаб- квартиру Евроньюс. Холодно кивнув коллегам, она быстро прошла через редакцию, избегая вопросов. За большой стеклянной стеной Жорж Морэ о чем-то эмоционально разговаривал по телефону. Увидев Марион, он положил трубку и махнул ей рукой. Морион увидела, как к ней бежит Клэр — явно с вопросами. Морион зашла в кабинет к шефу и тот опустил жалюзи. Клэр остановилась около стеклянных стен шефа и скривилась

— Мало того, что не слышно, так теперь еще и не видно! — и она легонько ударила по звуконепроницаемым перегородкам кабинета шефа.

Морэ посмотрел на Марион, будто хотел узнать в этой молодой женщине с туго завязанными волосами ту веселую красавицу. Даже не поздоровавшись, не поинтересовавшись делами и самочувствием, он достал папку с документами.

— Ты назначена заместителем атташе нашего Сирийского дипкорпуса, — он открыл папку перед удивленной Марион.

— Заместитель атташе? — проговорила она. — В Сирии?

— Утверждено на самом верху, — он поднял палец и указал на портрет Президента, висевшей за спиной Жоржа Морэ.

Марион невольно подняла глаза — Президент ласково смотрел на неё блеклым взглядом сквозь очки и немного улыбался. Она относилась к нему с брезгливостью и уж тем более не воспринимала его как мужчину. Особенно после того, как по всем каналам прошло видео, где он приходит к своей любовнице в мотоциклетном шлеме, чтобы скрыть лицо. И также через десять минут уходит. Она хмыкнула — десять минут! Как же измельчали французские мужчины! Морэ открыл папку — сверху лежал дипломатический паспорт, под ним — авиабилеты. Марион полистала паспорт. Красивый, свежий, еще пахнущий краской. Ого! Даже визы проставлены! На год вперед! Н-да… как же он хочет от меня избавиться… А фотографию взяли самую неудачную. Марион криво улыбнулась, глядя на своё фото в паспорте. Морэ перебирал документы, наконец он вытащил листок.

— Вот это без тебя не смогли заполнить, — и он протянул ей два листка.

— Согласие… — она быстро прочитала — никто ни за что не отвечает, если с ней что- то случиться. — Однако…

Второй документ был ведомостью. На счету Марион лежала приличная сумма, более чем в три раза превышающая годовой доход в Евроньюс. Морэ протянул ей банковскую карту.

— Надо активировать в банке и сумма зачислится, — сказал он, не глядя на неё

Немного помолчав, он добавил

— Вылет завтра утром. Не проспи.

Марион хотела что-то сказать и уже набрала в грудь воздуха, но Морэ прервал её.

— Не обсуждается! — и еще раз ткнул пальцем в портрет Президента.

Затем встал и вышел. Марион сидела и смотрела на папку с документами. Вздохнув, она распихала все документы по карманам и встала

— Сирия так Сирия!

Она посмотрела на портрет и показала ему язык, но выходя повернулась, показала ему средний палец и негромко произнесла.

— Вялый тухляк!

«Вялый тухляк» — такое прозвище он получил среди журналистов еще год назад, за свои скучнейшие интервью и нудные выступления.

— Клэр! — позвала Марион, проходя по офису.

Она тут же появилась из-за перегородки, которой были отделены рабочие места сотрудников штаб-квартиры Евроньюс.

— Держи! — и Марион отдала ей ключи от своей квартиры. — Завтра можешь въезжать!

И, не попрощавшись ни с кем из коллег, и оставив Клэр с открытым от удивления и восхищения ртом, глядящую то на ключи, то на уходящую стройную фигуру Марион, вышла из здания. Она пошла к своему любимому кафе, в котором они со Стефаном Шарбье любили засиживалась до закрытия.

15 февраля 2015 г. Польша, г. Кельце

Эржи Ясеневич дремал, лежа на диване в маленькой комнате отдыха, которая была смежной с его кабинетом. Еще три недели — и всё, думал он. Ещё три недели — и пенсия! Ох, я и высплюсь! Ох, я и отдохну! Лишь бы эти бюрократы из Брюсселя не успели издать никакой гадости, что и так сокращает небольшую пенсию офицера полиции в отставке. Пусть теперь всеми жуликами занимается кто-то другой, а с него хватит! Он потянулся и сморщился. Всё чаще стало болеть простреленное бедро, шрамы от ножевых ранений стали неприятно зудиться и чесаться. Да и в ушах после двух сотрясений за время длительной службы стало шуметь чаще. Он сел на диван и почесал два шрама на груди с правой стороны.

— Еще три недели — и всё! — проговорил он и привел себя в порядок.

За дверью раздался шум, голоса и к нему без стука и разрешения заглянул его зам — молодой капитан Вольц.

— Шеф! — сказал он громко.

Какая невоспитанная нынче молодёжь, подумал Ясеневич, наглая, циничная, все как один карьеристы. Видимо, капитан уже был в курсе, что Ясеневич порекомендовал его на своё место. Слова благодарности от таких не дождёшься! Ясеневич налил кофе и повернулся к нему спиной. Обидно, очень обидно, что он вот так заканчивает свою службу. Начальство оттирает его от важных дел, от важной информации, перестали звать на совещания, зам врывается к нему в кабинет, как к себе. Я просто сбитый летчик, причем старый. Ясеневич вздохнул, допил кофе и прошел к себе в кабинет, сильно толкнув плечом зама, как бы не заметив его. Капитан немного растерялся

— Что хотел? — спросил Ясеневич, надевая большие очки.

— Шеф… — начал было Вольц.

— Забыл, как по Уставу обращаться, капитан? Враз у меня вылетишь из отдела! Пойдешь работать в Бохоники! А я попрошу принять на мое место кого-нибудь из дальнего повята!

Капитан переменился в лице и вытянулся по стойки смирно. Бохоники — это был эмигрантский район, и полиция там была не в чести. Даже скорая помощь туда не приезжала! И справится с этим криминальным районом никто не мог. Один раз туда ввели гвардию, после жестокого убийства местной девочки, но прочесав весь район, они не нашли никого, кроме нескольких женщин. Мужчины же как будто растворились — не нашли ни одного. Власти хотели обнести эту территорию забором, но поднялся такой вой правозащитников, что мэрия сразу отступила в своем решении перед демонстрацией либералов. Ясеневич подождал, пока капитан Вольц осознает, что он также легко может и отозвать свои рекомендации насчет него. И если Ясеневич и вправду не порекомендует Вольца на своё место, то тогда ему еще придется постараться сработаться с новым начальником, оставаясь опять на вторых ролях. До капитана, видимо дошла эта мысль и он доложил по форме

— Пришли результаты экспертизы по стрельбе в Париже, автоматы, найденные на месте из той же партии, что и у нас два года назад.

Ясеневич нахмурился и пробежал глазами отчет экспертизы баллистиков, поданный Вольцем.

— Что за черт! Причем тут Париж и мы? — он вопросительно поднял глаза на капитана.

— Дело в том, что эти автоматы, из которых расстреляли журналистов в издательстве Шарли, из той же партии, что были найдены на складе два года назад. Помните, шеф, эту перестрелку?

Ясеневич кивнул — не четко, но помнил. Да-да-да… что-то было такое — на каком-то складе две ОПГ завалили друг друга. Вот! Даже память стала подводить! Пора, пора на пенсию! Насколько он помнил, то дело так осталось не раскрытым, а вел его как раз он. Ну вот, надо и закончить! Ясеневич еще раз перечитал отчет экспертизы, уже внимательно. Он не любил журналистов и старался с ними не общаться, но, чтобы вот так… всех в упор…

— Оставляй документы, — коротко сказал он. — Я сам посмотрю в архиве.

Он спускался по ступенькам в подвал, где был расположен архив и помещение для хранения улик. Архив был открыт, за решеткой никого не было. Ясеневич кашлянул, привлекая внимание — тишина, никого. Ну, всё! Выговор этому… этому… Он посмотрел на график дежурств — так, сегодня тут… сержант Скшинский! Этому Скшинскому! Ну ты попал, Скшинский! Ох и попал! Ясеневич прошел в архив и нашел дело двухлетней давности. Когда-то, будучи студентом юридического университета, он полгода проходил здесь практику и как всё устроено, и где лежат дела он прекрасно разбирался. Ясеневич сел за стол, за которым должен был сидеть Скшинский и начал листать дело. Так… так… так… его внимание привлекла фото сумки. Точно! Вот что тогда привлекло его внимание в этом деле! Сумка полная наличных! Им овладела злость, злость и чувство мщения. За свою неоцененную работу, за ненавистных либералов, за журналистов, которые сами подставились, а теперь из них делают мучеников! Он прекрасно знал, как совершить преступление и никогда при этом не попасться. Нету тела — нету дела! Он усмехнулся и прислушался — никого, никто не спускался в архив. Ясеневич взял ключ от хранения вещь доков и зашел в помещение. Запах там был конечно еще тот! Он не без труда нашел большой ящик, на котором было написан номер дела, еще раз сверив с делом из архива, он сорвал пломбу и поморщился. В коробке лежало две дохлых мыши. Они уже высохли и превратились в мумии. Каких-то сорок лет назад за такое могли выгнать со службы, а сейчас? Он вытащил небольшую сумку и аккуратно раскрепил пломбу. Ого! Так это его подпись! Это он сдавал её в архив! Он уже и забыл. Стряхнув пыль, он расстегнул замок и… — деньги были на месте! У Ясеневича даже заболела голова от такого. Он еще раз прислушался — тишина. Он огляделся — на соседнем ящике вещь доков стоял большой пакет с одеждой, которая была в крови — еще один висяк. Он быстро прошел в архив и нашел папку с документами. Это было как раз про пакет с этими вещами

— Поножовщина с летальным исходом… тело не опознано… — он полистал материалы дела. — Так! ТО что надо!

Он вернулся в помещение с вещь доками и высыпал деньги на пол, достал из пакета вещи и положил в сумку. Деньги он положил в пакет и прикрыл сверху грязной тряпкой. После этого он аккуратно заклеил бирки на пакете и на сумке. Закрыв крышку на ящике, он огляделся — очень хорошо. Немного поправив пакет с деньгами на полке, он хмыкнул и почему эти уголовники всегда попадаются? Потому что у них нет терпения и ума. Только эти два качества делают преступника неуловимым, уж он то знал точно. Ясеневич положил дело о поножовщине на место и сел за стол Скшинского. Он читал документы о той перестрелке, да, именно тогда он впервые задумался о пенсии. Этот преступный мир перерос его и в новой реальности ему уже нечего делать. Послышались шаги и негромкое насвистывание. Скшинский не ожидавший увидеть начальника в архиве, открыл рот и побледнел. Ясеневич встал и ни слова не говоря дал ему со всей силы под дых. Скшинский согнулся и присел.

— О своем должностном преступлении доложишь моему заму, капитану Вольцу. Пусть он решает, что с тобой делать.

И Ясеневич вышел из архива. Через час к Ясеневичу заглянул Вольц, он был немного обескуражен поведением Скшинского и не знал, что с ним делать.

— Завтра отправь его в патруль, на окраину города, на полгода. А сегодня так и быть, пусть в тепле досидит, — порекомендовал он, Вольц кивнул и вышел.

К концу рабочего дня Ясеневич затребовал у дежурного дело о поножовщине с неопознанным телом.

— Доставить материалы дела вместе с вещь доками! — сказал Ясеневич

Из архива ему доставили тот самый пакет со спрятанными деньгами. Он переложил деньки в свой портфель и набил пакет заранее приготовленными тряпками и бумагой.

— За семь лет не раскрыли, и еще за двадцать не раскроют… — проговорил он, листая документы. — Особенно такие, как Вольц.

Он закрыл дело — всё! Хватит комбинировать! Сильно хорошо — это подозрительно.

— Дежурный! — крикнул Ясеневич. — Отнеси обратно в архив.

Дежурный взял пакет и дело, и не торопясь пошел в архив. Завтра Скшинский поедет на полгода патрулировать окраины Кельце и то, что он выдал это дело и вещь док дежурному — точно никогда не вспомнит, да и вряд ли он записал это в журнал выдачи.

— Вольц! — зам появился в кабинете. — Отнеси это дело в архив. Как было висяком, так и осталось. Ну… или раскручивай.

Ясеневич положил перед ним папку с делом о стрельбе двухгодичной давности. Вольц помотал головой

— Висяк, так висяк, шеф, — и зная отношение шефа к журналистам, уходя добавил. — Мне эти журналисты тоже… не нравятся.

— Людей убили, болван! — резко пресек Ясеневич фамильярный тон Вольца.

Домой он поехал поздно. Ещё немного полежав на диване в комнате отдыха и посмотрев небольшой телевизор, он разгонял тоску, которая начинала его грызть. Но нет — не с чувством досады, которую не мог объяснить, он спустился на парковку и сел в машину. Нет, не совесть его грызла, а именно досада. Он ехал медленно, вспоминая события сегодняшнего дня. Ему начали сигналить на светофоре — он задумался и не увидел зеленый свет. Ясеневич понял, что проехал поворот домой. Он усмехнулся, похлопал рукой по портфелю, полному наличных и медленно тронулся.

— Посмотрим, кто кому ещё посигналит, — сказал он и повернул налево на перекрестке.

Он понял, что отвлекся на свои мысли и забыл включить левый поворот. Быстро нажав его, он вдруг увидел, как справа летит здоровый мусоровоз. Водитель не ожидал, что машина Ясеневича повернет налево без предупреждения и не сбросил скорость. Он начал резко тормозить, но поздно. Дороги были мокрые, с тонкой наледью, Ясеневич резко нажал на газ — но было поздно — тяжелый мусоровоз налетел на машину Ясеневича. Он буквально раздавил её. Последнее, что видел Ясеневич — это сминающуюся крышу автомобиля, и пузатый портфель с деньгами, который вылетел с осколками разбитых стёкол.

15 февраля 2015 Франция, Париж, аэропорт Ле-Бурже

Марион встала в четыре утра. В квартире была чистота — вчера она весь вечер мыла полы и протирала мебель.

— Надеюсь, феминизм Клэр не помешает ей поддерживать порядок, — сказала она, выходя из квартиры с большим дорожным чемоданом.

Было прохладно, такси то и дело заносило на скользких дорогах. Она смотрела в окно и видела, как небольшие группы эмигрантов, в основном это были крепкие молодые мужчины, ходили по улицам Парижа, громко хохотали и разговаривали.

— Пропал Париж, — проговорила она тихо. — И будет еще хуже.

Она приехала в аэропорт Ле-Бурже за час до посадки. На стойке регистрации долго вертели её билет и что-то проверяли в компьютере. Наконец менеджер мило улыбнулась и произнесла

— Вам надо проехать пункт икс.

— Куда? — переспросила Марион

— Ну… это военный аэродром в пяти километрах от нас. Военная база, — прошептала она тихо. — Только такси туда не пускают.

И немного засмущавшись, спросила

— Вы же та самая Марион Марель?

Марион нахмурилась

— Какая… та же самая?

— Ну… подруга журналиста из «Шарли».

— А вы меня… откуда знаете? — удивленно проговорила Марион.

— Про вас говорили во всех новостях. Это правда, что вы последняя, кто с ним говорила?

Марион кивнула. Неловкое молчание затянулось.

— Я вам помогу! — сказала менеджер и долго говорила по телефону.

Положив трубку, она сказала.

— Через десять минут ко входу подъедет машина с военными номерами и доставит вас на базу. Удачи!

Через полчаса Марион сидела в железном кресле большого военного самолета. Запах раскаленного железа, громкий шум винтов и отсутствие свободного пространства приводил Марион в состояние паники.

— Мадемуазель! — услышала она сквозь гул. — Пройдемте!

Между ящиками до потолка стоял высокий военный с загорелым лицом. Он кивнул в направлении кабины и протянул ей руку. Протискиваясь между каким-то скрученным брезентом и ящиками, Марион оказалась в кабине пилотов. Она была довольно просторной, с удобными креслами. Военный указал на свободное кресло и протянул наушники. Сам он тоже надел наушники и вытянулся в соседнем кресле.

— Спасибо! — громко крикнула она

Военный показал на микрофон, прикрепленный с одной стороны наушников. Надев их, Марион погрузилось в тишину, гул самолета был почти не слышен.

— Спасибо! — еще раз громко сказала она.

Как тут же услышала в наушниках негромкий голос военного.

— Марион, вас прекрасно слышно, — сказал военный и улыбнулся.

— Ой… — проговорила она. — Я больше не буду кричать…

— Аллен Шеро, лейтенант. Приказано доставить вас до места. Извините, что не встретили. Приказ поступил за полчаса до вылета, — и он протянул ей свою крепкую руку.

— Спасибо… — проговорила Марион и пожала её.

— Может музыку? — спросил лейтенант.

Марион кивнула. Аллен пощелкал выключателями и покрутил ручки на приборной панели. В наушниках раздались звуки аккордеона. Танго! Она любили его. Потянувшись, она тихо сказала «спасибо, Аллен» и закрыла глаза. Самолет разогрел двигатели, разогнался и плавно взлетел.

— Ой… — Марион вжалась в кресло.

Она открыла один глаз и взглянула на лейтенанта — тот уже спал, скрестив руки на груди.

— И я буду спать, — сказала она и закрыла глаза.

Марион икнула от того, что самолет качнулся и заснула. Лететь предстояло восемь часов.

15 февраля 2015 Нигерия, г. Абуджа

Оладело сидел большой приемной своего дяди, а заодно и Президента — Чибуке Огундипе. В руках он держал большую шкатулку. На входе во дворец он открыл её и показал охране два больших алмаза, лежащих в шкатулке.

— Хочу сделать подарок своему дяде, чтобы отпустил меня в Европу, — равнодушно сказал Оладело личному телохранителю Чибуке.

Тот кивнул и ушел, и вот больше часа Оладело торчит в этой душной приемной. Наконец из кабинета Президента Нигерии вышли трое врачей и две медсестры. Одна катила две капельницы со множеством пустых бутылок. Они шли и о чем-то перешептывались. Оладело усмехнулся — здесь белые врачи могут лечить только его дядю и ближайшее окружение. Остальные лечатся у шаманов и знахарей. В дверях появился личный телохранитель и кивнул головой. Да… вот так приглашают теперь племянника Президента — кивком головы, ни по имя, ни по фамилии. Оладело поправил очки и прошел в огромный кабинет. Все стены были завешены головами носорогов, слонов, антилоп, тигров и львов. Будто бы животные пробили головами стену и смотрели на тебя неподвижно и не моргая. Давно он не был у дяди, лет пять — трофеев стало больше, гораздо больше. На одной стенке висели сабли, топоры и позолоченные кинжалы, украшенные драгоценностями с алмазных копий. Чибуке полулежал в огромном кожаном кресле из крокодиловой кожи и на длинное приветствие только еле кивнул головой на толстой шее. Оладело хотел было подойти ближе, но охранник положил ему на плечо руку.

— Нет. Ближе нельзя, говори отсюда, — тяжелая рука охранника крепко держала его за плечо.

Чибуке только усмехнулся своими толстыми губами. Он отдал шкатулку личному охраннику.

— Прошу, дядя, прими эти алмазы в честь благодарности за твоё великодушие, которое ты проявишь ко мне, — Оладело поклонился.

Дядя скривился — если он пришел просить за кого-нибудь — то это ему категорически это не нравилось! Сейчас кого-нибудь пощади, потом кому-нибудь отмени смертную казнь… Что же это за власть такая получается — где самые жестокие решения не доводятся до конца?

— Ну, — проговорил он недовольно. — Что там у тебя?

— Дядя, прошу отпустить меня в Англию. Со всей семьёй. Насовсем.

У Чибуке вздернулись брови вверх и открылся его большой рот. Он смотрел на Оладело и молчал, вероятно ждал, что он попросит что-нибудь ещё.

— В Англию? — переспросил он через какое-то время.

— Насовсем, — кивнул Оладело и опять немного поклонился.

Лицо Президента медленно расплылось в огромной улыбке. Его новые белоснежные зубы, кажется, осветили и так светлый кабинет.

— Ну конечно! — обрадовался он. — Конечно!

Он еле вытащил из кресла своё тяжелое тело и пошел своей кургузной походкой к Оладело. Дядя обнял его толстыми руками и противно поцеловал в щеку.

— Езжай! — радостно проговорил он.

Вот и решилась проблема сама собой — подумал Чибуке. Сам уезжает! А то он уже начал подумывать как извести этого наследника Нигерии.

— Смотри, дядя, какие алмазы! Это тебе!

Президент взял своими толстыми пальцами алмазы и начал их рассматривать. Он радовался, как ребенок новой игрушке. Подкидывал на руке, смотрел сквозь них на свет и даже нюхал.

— Сумуси, смотри! — дядя подозвал личного охранника к себе. — Нет, ты смотри! Иди подержи!

Охранник вздохнул, но подошел и нехотя взял алмазы.

— Да, господин Президент, они действительно великолепны, — равнодушно сказал он.

— А! Чтоб ты понимал! У тебя еще что-то? — спросил дядя у племянника. — Езжай, я отпускаю тебя! Или у тебя еще что-то?

— Да, дядя, вот это, — Оладело снял очки. — Не поможешь?

Чибуке и охранник наклонились над очками Оладело, и в то же мгновенье тот резко выдернул дужку очков, внутри которой оказалось острое лезвие. Оладело молниеносно воткнул его в горло охраннику, как раз в ярёмную вену и тут же вытащил, затем воткнул еще раз, уже глубже, вытащил и воткнул еще раз. Кровь толстой струёй пульсировала из шеи. На лице охранника было написана не боль, а удивление — он просчитался. Сумуси схватил Оладело за горло и зарычал, выплёвывая кровь. В его глазах было видно, что он прекрасно понимал, чем это закончится, буквально через минуту. Но пока он жив… и он сильнее сжал горло Оладело. Когда ты убиваешь своего врага — выколи ему глаза, тогда он не сможет вернуться из загробного мира и отомстить, потому что не увидит пути назад — вспомнил Оладело советы своего отец. Оладело стоял неподвижно и наблюдал, как из охранника уходит жизнь, его хватка слабла. Он хладнокровно ударил охранника лезвием в глаза. Тот закричал, забрызгивая кровью Оладело и схватился за лицо. Кровь обильно заливала зелёный мундир охранника, наконец, он упал. Оладело повернулся к дяде. Тот попятился и запнувшись завалился на спину, как мешок. Оладело молча положил окровавленные очки на стол и в полной тишине, прерываемой частым и сиплым дыханием дяди открыл потайное дно, где сидела маленькая желто-красная лягушка — листолаз.

— Тебе придется помучится, как тем слонам, у которых в сердце взрываются пули, — Оладело вытряхнул из коробки листолаза прямо на лицо своего дяди.

Тот вскрикнул и хотел смахнул её, но не смог, лягушка квакнула и перепрыгнула с лица на шею. Оладело смотрел, как дядя машет руками и хватается за сердце. Чибуке, выпучив глаза, смотрел на маленькую лягушку, которая прыгнула ему с толстую шеи на лоб и запрыгала по кабинету, громко квакая. Его начали бить конвульсия, толстое тел содрогалось и дрожало, кровавая пена обильно побежала изо рта, лицо его скривилось в гримасе, и через минуту он затих. Оладело снял со стены кинжал, который висела как украшение и начал медленно отрезать голову охраннику дяди. Оладело, с окровавленным лицом и руками он высунулся по пояс из окна.

— Власть сменилась, — громко сказал он солдатам, которые стояли у входа. — А кто будет против — пойдет вслед за своим начальником!

Он швырнул отрезанную голову к их ногам. Охрана, открыв рты, смотрела на голову их начальника, от кудрявых волос которого ещё шёл приятный аромат дорогого одеколона. Оладело свистнул и около входа появился Феми с небольшим отрядом. Все они держали автоматы на перевес, направленные на охрану. Через секунду ближайший молодой солдат вытянулся по стойке смирно перед Оладело и отдал ему честь.

— Как твоё имя? — спросил Оладело у солдата.

— Рядовой Бамейни, — сказал он срывающимся голосом.

— Теперь ты… генерал и командир охраны, — сказал Оладело. — Будут беспорядки, поступай вот так же!

Оладело показал на отрубленную голову.

— Ну, это тебе по плечу?

— Да! — улыбнулся Бамейни.

И новоиспеченный генерал тут же достал пистолет и выстрелил в голову двум солдатам, которые стояли рядом с ним. Те упали, как подкошенные, не издав не звука. Оладело удивленно посмотрел на него.

— Они говорили про вас гадости… господин Президент!

Оладело одобрительно покачал головой

— Молодец, генерал Бамейни! К обязанностям приступил сразу! Можешь взять себе из гарема пять женщин.

Он кинул позолоченный кинжал с алмазами к ногам Бамейни.

— Это тебе за бдительность! К вечеру вместо дворца должен быть пепел! И еще… дети моего дяди должны быть… — он указал на отрезанную голову. — Даже внебрачные. Убедись, что бы они не смогли вернуться после смерти.

Бемейни улыбнулся.

— Я понял вас, господин Президент! — он повернулся к солдатам, которые еще пребывали в небольшом шоке. — За мной! Я знаю где они!

Пробегая мимо Феми он остановился и отдал честь.

— Какой смышлёный молодой солдат… вернее генерал, — усмехнулся Феми и отдал честь в ответ.

Из кабинета, где прыгал листолаз и громко квакал, были слышны стоны и крики.

— Ну? — спросил Оладело у генерала Бамейни, когда тот вышел из дворца со своими солдатами.

— Всё в порядке, господин Президент! — и он показал окровавленный подарок Оладело — кинжал. — Они не вернутся из загробной жизни! Поджигай!

Когда здание полыхало, Оладело вздохнул

— Листолаза жалко, — и повернувшись к Феми, сказал. — Готовь отправку наших ребят на белый континент… Миллион… Слышишь, Феми? Миллион наших братьев!

— Да, господин Президент…

01 октября 2018 Сирия, Дейр-эз-Зор

Марион стояла на берегу Евфрата и рыдала. Чувства, обуявшие её она не могла передать. Здесь, вот на этом самом месте, на этом берегу, может быть, даже вот здесь, где она стоит, начиналась история человечества. История цивилизации. Она сполоснула руки в мутной воде, вытерла лицо и направилась на территорию военной базы. Марион оглянулась и посмотрела на мирно текущий Евфрат. Ей показалось, что тайны, которые он видел, уносятся с его водой и растворяются в Персидском заливе. Она вздохнула, успокоившись, и поднялась по разрушенной лестнице.

Город Дейр-эз-Зор, был частично разрушен, но то и дело, то тут то там местные разбирали завалы или натягивали шатры для ночевки. Русские называли этот город Дозор. Слово было звонким и запоминающимся. Ох уж эти русские солдаты! Марион еще не встречала таких весёлых и разговорчивых мужчин. И хоть по-французски изъяснялся только Сергей, командир взвода, остальных бойцов она, как ей кажется, она понимала прекрасно. Российский военные располагались в полуразрушенном большом доме в пяти кварталах от французской военной базы. Марион называла Сергея «Серж», а он её «Машка», «мадемуазель Машка». Ей понравилось это имя — мягкое и приветливое.

Марион шла на базу и повторяла

— Машшшка, Машшшка. Серж, капитан Серж…

Неделю назад она напросилась с вертолётом в Дейр-эз-Зор, на французскую военную базу, как раз в центре Сирийской пустыне. Да и побывать на берегу Евфрата она мечтала, как приехала в Сирию. Из Тартуса, где располагалось французское представительство, в Дейр-эз-Зор они летели восемь часов, постоянно садились посреди пустыни, резко взлетали, по ходу меняя маршрут.

— Для безопасности, — коротко ей бросил командир.

Марион так мутило от жары и воздушных ям, что она уже сто раз пожалела, что навязалась. Когда военный вертолет очередной раз приземлился среди гор, командир разрешил всем выйти на полчаса. Бойцы взвода, с которыми она летела быстро повыскакивали и закурили. Ей даже не помогли спуститься по крутой железной лестнице. Эмансипация, сами за неё боролись — читалось в глазах бойцов. Стала немного прохладно и она отдышалась. Марион достала телефон и начала снимать окрестности и солнце, которое садилось. Было тихо, будто никакой и войны-то нет.

— Срочно по местам! — неожиданно крикнул командир. — Пылевая буря!

Все обернулись — и вправду, среди темно-серых высоких гор сложно заметить эту стену из песка до неба. Все начали быстро грузиться в вертолет. Один боец толкнул Марион в плечо, другой в спину, и она выронила телефон.

— А! — громко крикнула она. — Мой телефон!

Она пошарила под ногами, но его не было — бойцы, бежавшие мимо неё, пнули или втоптали его в песок.

— Что там у тебя? — зло крикнул командир.

— Телефон… — растерянно проговорила Марион, упала на колени и начала шарить руками по песку. — Потеряла…

Она сунула руку в песок, надеясь найти телефон, как вдруг около её руки возник скорпион. Он был большой, чёрный, с загнутым хвостом и шевелил клешнями. Марион дико закричала и неуклюже поднялась, подвернув ступню. Её схватили и волоком затащили в уже взлетающий вертолет. Ей ободрали грудь и ноги об острый борт и небрежно бросили на какой-то брезентовый мешок. Вертолет резко взлетел и её вырвало прямо на командира. Он выругался и кинул ей бутылку воды

— Вот не хотел же тебя брать! Хуже нет, чем гражданский на борту, да ещё и баба!

Командир что-то негромко сказал своим бойцам и те громко заржали.

Она отошла только на третий день пребывания на базе. Марион постоянно пила воду и спала. Иногда она просыпалась от боли в подвернутой ступне. Ей всюду мерещились скорпионы и змеи. К ней пришёл фельдшер, померил давление и температуру. Пожав плечами, он порекомендовал пить побольше воды.

— Переутомление… — сказал он, сделал перевязку ноги и ушел

На третьи сутки она, наконец-то, выспалась и почувствовала себя в форме. Не смотря на жару, в казарме было прохладно и свежо — кондиционеры работали на полную. Она посмотрела на своё исхудавшее лицо и фигуру в небольшое зеркало.

— Детокс лучше, чем в швейцарских клиниках Шенот Палас, — усмехнулась Марион.

Приведя себя в порядок, она бесцельно похромала по военной базе и погоревала о своем потерянном телефоне. Наконец, её пригласил командир военной базы.

— Обратно не хочешь? — вместо приветствия спросил он Марион.

Та помотала головой.

— Ну, смотри, — вздохнул он. — С тобой возится никто не будет, если что.

— Что «если что»? — напряженно переспросила Марион.

— То! У нас тут не лазарет для маленьких девочек, которых на вертолёте укачивает! — жёстко проговорил он, и помолчав добавил. — В душ будешь ходить после всех. Отдельно для тебя мы строить ничего не будем! Не хватало мне тут еще, что бы моих ребят обвинили в изнасиловании. Скажи спасибо, что комната у тебя отдельная. Всё что будешь писать — вначале покажешь мне. А то наотправляешь всякой всячины… И вообще, меньше показывайся на глаза моим ребятам — они люди простые, могут и не понять. Каждый день под смертью ходят. Да и сама не выходи за пределы базы, а то я за тебя отвечать не буду, если тебя на улицах прирежут.

Марион всё это слушала молча и на глазах наворачивались слёзы. Так отчитывать её за профессию! Она уже собиралась уйти, как командир, усмехаясь, добавил

— Бронежилет носить круглые сутки! И каску не забывай надеть!

— И что, даже ночью?

— Конечно! А ты надеешься на торжественные похороны? — командир противно улыбнулся.

Марион шла к себе вытирая слёзы и всхлипывая — вот так! Носить круглые сутки! Этот командир просто хочет от нее избавиться! Он её уже и похоронил! Она сыпала проклятия в его адрес и решила, что с первым вертолётом покинет Дейр-эз-Зор, вот только к Евфрату сходит… Зайдя к себе к себе в комнату, она обнаружила каску и тяжеленный бронежилет. Надев его на себя, она поняла, что не пройдет и сто метров с такой тяжестью на плечах. Она рухнула на кровать и зарыдала. Нигде она не нужна! Ни во Франции, ни здесь, в Сирии…

Он стоял на берегу и курил, глядя на неё. Марион обернулась, почувствовав на себе пристальный взгляд. Увидев военного, она усмехнулась — ну вот, ещё и следить за мной отправил! Она уже не злилась на командира базы, но и простить его не могла. Хромая, она поднялась на берег, поправив на голове большую каску, сказала

— Пошли!

У военного брови вскинулись вверх и он что-то проговорил на непонятном языке. Марион остановилась в удивлении и уставилась на него. Ну да… форма не такая, как на базе, каску не носит, как все французские военные… и вообще, какой-то он не такой…

— Мадам? — проговорил он удивленно.

— Мадемуазель, — невольно поправила Марион.

Военный широко улыбнулся и захохотал. Он опять что-то затараторил на непонятном языке, потом махнул рукой и перешел на французский. Он сносно говорил по-французски, с большим акцентом и делал ошибки в произношении, но понять его можно было вполне.

— Так вы с «Мистраля», мадемуазель?

— Откуда?

— Так французская военная база называется. А вы не знали?

— Нет… Ну да, оттуда. Журналист, Марион Марель. Третий день как приехала.

— Ишь ты! Журналист! А я капитан Сергей Ерёменко, спецназ, — он снял тактическую перчатку и протянул руку. — Где подстрелили?

Он кивнул на ногу, на которую она хромала.

— От скорпиона убегала, — проговорила она напряженно и пожала его руку.

Рука была твердая, мозолистая, вся в мелких шрамах и ссадинах.

— Вы русский? — вдруг догадалась Марион.

— Так точно! — и он похлопал себя по нарукавной нашивке, где был российский флаг.

Марион стояла в замешательстве — он совсем не походил на монстра, этот русский солдат, как она себе их представляла и как про них постоянно говорили — он был спокоен и приятно улыбался. Именно улыбался, а не натужно скалился, как она привыкла видеть, да и сама так делала постоянно. Ещё и бегло разговаривает на французском!

— Ну, что, пошли?

— Куда? — Марион испуганно отстранилась.

Сейчас затащит меня в первое разрушенное здание и изнасилует! Мелькнула у ней мысль.

— К вам на базу. У меня и машина есть. Лучше хорошо ехать, чем плохо идти! — он махнул рукой на бронеавтомобиль, стоявший неподалёку. — Как раз к вам в гости еду.

Марион немного подумала и спросила

— На базу? Никуда не сворачиваем?

— Угу, — проговорил Ерёменко.

— Что значит «угу»?

— Это значит «уи»! — усмехнулся капитан.

Марион еще раз посмотрела на обветренное лицо Ерёменко, и усмехнулась — нос облупился от солнца и лицо было такое… мальчишеское, весёлое. И от прищура длинные морщинки от глаз…

— Хорошо, но вы дадите мне интервью! — сказала Марион и шагнула к машине.

— Ишь ты… интервью… — Ерёменко почесал макушку и вытряхнул песок из волос.

И это невольное движение успокоило Марион.

— Хорошо, едем, — сказала она и захромала к бронеавтомобилю.

Ерёменко неожиданно подхватил её на руки и понёс. Марион ойкнула и невольно обхватила его за шею. На руках её несли первый раз в жизни. Даже Стефан Шарбонье ни разу не носил её на руках — подумала она с грустью.

— Да ладно… чего ты… так быстрее, — проговорил капитан. — А чего такой тяжелый бронежилет носишь? Есть же облегчённые.

— Командир базы заставляет, — проговорила Марион и крепче схватилась за шею Ерёменко.

Когда он поставил её около машины, оттуда раздались удивленные возгласы и свист. В машине она увидела ещё двух бойцов и какого-то араба в грязной одежде.

— Не, ну командира никуда нельзя отпускать — даже среди пустыни девку найдет! — захохотал один.

Боец улыбнулся во весь рот — двух передних зубов не было. Ерёменко коротко объяснил — это Марион, французская журналистка, всем вести себя прилично, не ругаться и не выражаться. Беззубый протянул руку и представился.

— Заяц, — Марион пожала руку.

— Федот, — представился водитель и махнул рукой.

— Командир, — Заяц обратился к капитану. — Так она же не поймёт ничего!

— Сержант Зайцев! У вас еще зубы лишние есть? — с усмешкой проговорил Ерёменко. –Федот! Поехали!

Машина остановилась около блокпоста французской базы, Ерёменко перекинулся несколькими словами с патрульным и прошел блок-пост. Араб шел следом. Они скрылись в палатке командира, а Марион осталась около бронемашины, не зная, как их поблагодарить. Заяц болтал без умолку и подмигивал Марион. Затем прикурил сигарету у караульного и продолжил весело разговаривать. Наконец он умолк, внимательно посмотрел на Марион, немного подумал и сказал.

— Ты что, правда ни фига не понимаешь по-русски? — и добавил. — Ну ты хоть парле ли франсе? Мадам?

Марион открыла рот от удивления, а потом закатилась смехом. Она хохотала так, что закашлялась, все дурацкие мысли, от которых у неё начала уже болеть голова враз исчезли. Наконец она, закончила хохотать, подошла к Зайцу, вытерла его пыльную щеку и поцеловала. У сержанта открылся рот и он выронил сигарету. Водитель, сидевший за рулем вышел из машины и присвистнул

— Ого! Заяц! Ну ты блин и даёшь!

Марион подошла к водителю, обняла его и тоже чмокнула его щёку.

— Мерси, — сказала она бойцам и пошла через КПП.

— Да это вам мерси, мадам! — весело крикнул Заяц, потирая щёку.

— Мадемуазель! — крикнула Марион и засмеялась.

— А какая разница? — спросил Заяц, поворачиваясь к водителю.

— Я тебе, умнику, потом объясню, — усмехаясь сказал тот.

Через два дня Заяц пытался объяснить Марион, что значит «игра в карты на раздеванье». Марион пожимала плечами, весело смеялась и кивала головой. При этом она всё время смотрела на Ерёменко, который полулежал на камнях полуразрушенного дома и пил крепкий чай. Он смотрел и улыбался, видя, как Заяц путается в игральных картах и беспомощно смотрит на Ерёменко.

— Командир! Ну переведи! — просил он.

На что тот сказал вначале на русском, потом на французском

— Любовь, Заяц, не имеет языковых преград. Сам объясняй.

Марион хохотала, слушая объяснения Зайца и пила чай. Она посмотрела на Ерёменко и произнесла, поднимая кружку с чаем

— Са сдаровье, Серж!

Ерёменко поднимал кружку в ответ

— Бон апети, мадемуазель Машка!

В дверном проёме появился как тень, тот араб в грязной одежде. Ерёменко подошёл к нему и они долго шептались. Араб водил пальцем по измусоленной и грязной карте. Ерёменко нахмурил брови, ещё раз внимательно посмотрел на карту и сказал

— Заяц, снимаемся. Через полчаса выступаем в деревню яковитов. Отвези Машку до базы и пулей обратно!

— Ну, пока, Марион! Даст Бог — свидимся! — он махнул ей рукой и исчез с арабом в развалинах.

Марион открыла рот, хотела что-то сказать в ответ, но проговорила только

— Серж… Серж…

Лицо Зайца изобразило недовольную гримасу и он быстро собрал вещи.

— Пардон, Машка, но сегодня сеанс обольщения француженок закончен! Прыгайте в авто!

Марион села на заднее сиденье и тоскливо уставилась в окно. Нога у неё уже не болела.

16 ноября 2018 г. Польша, г. Кельце

Вольц сидел в кабинете и курил. Он раздумывал над тем, что уже надо дать волю этим деньгам, пустить их в оборот. Хватит и того что они и так уже лежат три с половиной года дома у его матери.

В тот день, когда случилась трагедия с Ясеневичем, Вольц вначале не поверил, когда доложили про аварию. Он одним из первых прибыл на место, благо он был не далеко — закупался в супермаркете. Как вдруг ему пришло дежурное сообщение на телефон: «Ясеневич, смертельная авария, угол Растоцкой — Петроковской»

— Не понял, — произнес он и перечитал ещё раз, наконец громко произнёс.

— В смысле — Ясеневич смертельная авария?

Вся очередь повернулась к нему. Он бросил тележку с продуктами и кинулся к выходу. На месте он был через три минуты. Кругом стояли полиция и уже окружили периметр заградительной лентой. Вольц показал удостоверение и кинулся к месту аварии. Да, это была машина Ясеневича, однозначно. Вернее, то, что от неё осталось. Недалеко стоял мусоровоз около которой бился в истерики водитель. Он рыдал и громко повторял

— Я не хотел! Он сам! Я не хотел!

До Вольца начало доходить, что теперь, вот прямо сейчас, вот в эту секунду он главный! Он! Вольц даже немного улыбнулся. Ничего себе! Вот так вот, раз — и нет занудного старика Ясеневича! Никто не будет тебе грозить отправкой в Бохоники! Он расправил плечи и громко сказал

— Капитан Вольц! Исполняющий обязанности начальника полиции города Кельце!

Через пять минут ему уже докладывали о результатах и показаниях свидетелей — да, не включил поворот и резко повернул. Да, мусоровоз превысил скорость в городской черте. Достать тело не представляется возможным, надо пилить машину, ждём спасателей с пилами по металлу. Нашли портфель около машины, пока не открывали. Вольц довольно слушал доклады.

— Портфель… — задумчиво произнес он. — Где он?

Больше всего беспокоило Вольца — это документы, которые могли быть у Ясеневича о его назначении на должность или наоборот — о переводе куда-нибудь, в те же Бохоники. Насколько знал Вольц Ясеневича, то портфель он брал домой всего несколько раз в жизни. Когда упал самолет с премьер-министром — всю полицию Польши подняли на ноги и с документами Ясеневич работал даже дома, возя их в этом портфеле. Когда была авария на железнодорожных путях и когда на химкомбинате была утечка. Больше чрезвычайных ситуаций он не помнил. Даже на ученьях полиции, которые начались всего лишь три года назад Ясеневич ездил домой налегке.

Вольц надел латексные перчатки и взял портфель, он оказался тяжелый и пузатый. Вольц хмыкнул — что это? Старик под конец службы с ума сошел? Полный портфель документов домой увёз? Он аккуратно расстегнул замок и на мокрый асфальт выпало несколько пачек денег. Вольц скорее машинально, чем осознанно наступил на них. Портфель был полон аккуратно уложенных таких же пачек купюр.

— Старик Ясеневич был аккуратен, — первое, что произнес Вольц и оглянулся.

Все были заняты машиной, откуда пытались достать тело Ясеневича, уже слышался звук пилы по металлу и летели искры. Вольц присел и положил выпавшие деньги обратно в портфель. Интересно, сколько здесь, а главное — откуда? Хотя, это было уже не важно. Он обернул портфель курткой и оставил лежать на дороге.

— Сержант! — он подошел к полицейским. — Где протокол места осмотра?

— Вот! — и молодой сержант протянул ему исписанный лист.

Вольц внимательно просмотрел его — да, было указано, что портфель лежал в трех метрах от машины.

— Сержант! — начал грозно Вольц. — Вы знаете, кто я?

— Ээээ… — начал было сержант.

— Я исполняющий обязанности начальника полиции капитан Вольц! Что за безграмотный документ вы суёте своему начальнику? — сержант вытянулся в струнку.

— Виноват, господин капитан! Я переведен сюда только две недели назад, еще не знаю ваших порядков.

— Порядки у нас везде одни, — уже спокойно сказал Вольц. — А теперь сержант, сделайте всё грамотно, как вас учили. Ясно?

— Так точно! — сержант взял под козырёк.

— Действуйте…

И сержант, взяв в помощники рядового, вообще юнца, стали бегать с рулеткой и писать новый протокол на месте аварии.

— Ну, так-то лучше, — пробурчал Вольц и поднял куртку с портфелем. — Теперь в протоколе портфель Ясеневича фигурировать не будет.

Он взял служебную машину и отправился в отдел. К утру все документы были оформлены, тело отвезли в больницу, а улицу расчистили. Портфель нигде ни фигурировал.

— Теперь можно и поспать… — и Вольц растянулся на диване Ясеневича подложив под голову портфель.

И вот теперь, после трёх лет хранения более двух миллионов евро, Вольц решил, что пора деньги пускать в оборот. Надо на них зарабатывать.

— Надо! — и он открыл дело. — Тааааак… кто это у нас тут порошок незаконно возит из Голландии?

30 декабря 2018 Сирия, Дамаск, Президентский дворец

Генерал Немов аппетитно ел яблоки.

— Обожаю местную ранетку! — говорил своему адъютанту и переводчику, майору Рыбину. — Сёма, бери! Вкуснотища!

И Немов протянул ему спелое яблоко

— Товарищ генерал, у меня от них живот болит, — скривился майор. — Я лучше вот эти восточные сладости…

И майор взял рулетик

— Это называется эль джбна. Халва такая. Гадость изрядная, и как ты ее ешь только, Рыбин?

Тот проговорил что-то в ответ с полным ртом и взял еще один кусочек. Генерал посмотрел на часы, кинул пятый огрызок от яблока и сказал

— Всё, майор, хорош жрать! Слушай сюда, — и генерал зашептал ему на ухо. — Действуем по такой схеме — я дурачок, ничего не понимаю по-арабски, а ты переводи мне не торопясь, что б я над ответом успел подумать. Да переводи нормально, чтоб я не поправил тебя случайно!

— Всё будет чётко, товарищ генерал! Как в академии!

— Ну смотри мне… академик…

В этот момент открылась одна створка больших дверей и араб в белой кандуре пригласил их на аудиенцию. Генерал взял тяжёлый чемодан и поправил награды.

— Одну, значит нам открыли… ну-ну, посмотрим…

Посреди большого зала стоял Башар Асад, сзади него многочисленная свита, как в цивильных костюмах, в военных мундирах так и в национальной одежде.

— Ух, ты… — прошептал Немов. — Сколько вас тут налетело… коршунов…

Пошла официальная часть — все улыбались и жали друг другу руки. Наконец, через полчаса, все формальности были соблюдены, все фотографии сделаны и вся свита Асада, кроме переводчика, покинула зал.

— Родственники? — спросил Немов, когда они пересели за небольшой стол. — Пофотографироваться пришли?

Рыбин перевел.

— Там много кто, — уклончиво ответил Асад.

— Ладно, к делу. Я по поручению, — и генерал открыл чемодан.

Рыбин помог вытащить многочисленные документы и рулоны со схемами.

— Вот. Смотри, думай, — и Немов развернул на столе схему, на которых была изображена огромная солнечная электростанция.

Башар посмотрел на схемы, потом начал тихо переговариваться со своим переводчиком. Ага, как же, переводчик! Такая же разведка, как и мы! Ну, советуйся, советуйся, яблоками с халвой ты нас не умаслишь! Думал генерал. Наконец Асад повернулся к Немову и улыбнулся.

— Но Россия нам обещала построить атомную электростанцию, — проговорил он.

— Ну, знаешь, что, обещал — ещё не женился! Вовремя поменять решение на правильное — это не ошибка, это прагматизм! У вас страна, как проходной двор! Мы вам постоим атомную, а через пять лет захватят её твои повстанцы и сделают грязную атомную бомбу! Ну, смотри — нет, так нет, мы можем и к твоему соседу заехать, в Тегеран.

— Всё переводить? — спросил Рыбин, смотря в записи, которые делал по ходу речи генерала.

— Слово в слово! А то он свои обещания не выполняет, а мы ему электростанцию строим даром! — генерал внимательно посмотрел на непроницаемое лицо Асада и его переводчика, и добавил. — Даром за амбаром, господа. А у нас — по справедливости.

Пока Рыбин переводил, генерал взял одно яблоко которые лежали в красивой вазе и надкусил.

— Очень вкусные! Очень!

Асад всё выслушал с непроницаемым лицом и кивнул.

— Вы оставите нам документы? — спросил переводчик.

— Да забирайте! — генерал рассовал остальные яблоки по кармана. — В следующий раз я вам свёклы привезу. И научу борщ варить.

Генерал протянул руку Асаду и, глядя ему в глаза, проговорил.

— Ты скажи своему Али Хасану, что ему край настал. Допрыгался он по пустыне, псина бородатая.

Асад изменился в лице и тревожно посмотрел на своего переводчика. Тот стоял с растерянным выражением лица. Наконец Асад проговорил

— Насколько я знаю ордера на арест и тем более на ликвидацию Али аль-Хасана Идлиба на данный момент нет.

— Нет, — миролюбиво проговорил Немов. — А разве я сказал, что мы его арестуем или ликвидируем?

— Тогда что? — осторожно спросил Асад.

— Ну… — генерал начал собирать свои вещи. — Поймаем, завернем в свиную шкуру, да провезем через всю Тартусу… А потом отпустим, пусть дальше бегает! После этого сам себе голову отрежет.

Генерал громко защёлкнул чемодан и посмотрел на собеседников.

— Я… передам… — проговорил бледный Асад по-русски.

Когда Немов и Рыбин сели в автомобиль, генерал спросил.

— Кто там у нас близко к поселению Яковитов?

Рыбин открыл ноутбук и сказал.

— Капитан Ерёменко, в ста семидесяти километрах.

— Это разведгруппа которая? — спросил генерал

Рыбин кивнул. Генерал задумался

— Сто семьдесят… сто семьдесят… А больше никого?

Рыбин опять уткнулся в карту на ноутбуке и долго смотрел её.

— Ближе пятисот километров никого нету.

Генерал поморщился.

— Значить так, — он вытащил фотографию Марион и передал Рыбину.

— Ох, какая! Красивая!

— Так вот, по данным разведки, эту красотку прибрал к себе этот Али Хасан. Если бы нам удалось ее вытащить… — Немов нахмурился. — Это был бы такой подарок к Новому году!

Генерал поднял указательный палец вверх, Рыбин кивнул — конечно, понимаю!

— И девчонку спасем и французам шпильку вставим, — и помолчав, добавил. — Соедини меня с Ерёменко!

30 декабря 2018 Нигерия, г. Абуджа

Оладело сидел в своей новой резиденции и смотрел на своего сына Марко. Юноша стоял перед ним, немного смущаясь и теребил руками китель.

— Что руки трясутся? — насмешливо спросил Оладело. — Воровал?

— Нет, отец, ничего я не воровал, — тихо ответил Марко, он боялся своего отца, не смотря на свои восемнадцать лет.

— Когда я учился в холодном городе Москве, то я выучил много смешных поговорок этих странных русских, — Оладело встал и обнял сына. — Не за то сын отца бил, что воровал, а за то, что попался.

Марко напрягся.

— Я правду тебе говорю отец, я ничего не воровал!

— Ладно, ладно… Я решил — ты поедешь учиться в Париж, потом в Лондон.

Марко вздохнул — это было хорошо, подальше от грозного отца.

— А чтобы тебе не было скучно, я тебя женю… вернее, мать так хочет.

— Что? — Марко аж поперхнулся.

— А что? Я в твоем возрасте уже был отцом! Ты уже орал и не давала нам с матерью спать! Ну а я что? — Оладело развел руками. — Раз твоя мать хочет сделать это сегодня — то, пусть так и будет!

Оладело махнул рукой и Феми завел пять девушек, лица были накрытых белыми вуалями.

— Вот! Твоя мать выбирала!

Марко открыл рот от удивления и посмотрел на отца.

— Так… это… не видно же лица…

Оладело усмехнулся.

— Я тебе расскажу еще одну вещь у этих странных русских. Раньше у них жених не видел невесту до свадьбы. Договаривались родители, кто на ком жениться будет. Вот, твоя мать лично выбирала. Но и тебе дают выбор. Ну? Кто?

Марко закусил губу и пытался вглядеться в лица сквозь тонкую вуаль.

— Если ты не выберешь, то это сделаю я!

Марко увидел, как вуаль у крайней девушки шевельнулась, как будто изнутри дунули, как будто давали знак.

— Вот эту! — показал Марко на неё.

— Хитрая! Значит не пропадёт! — улыбаясь, проговорил Оладело.

Он сдёрнул с неё вуаль, и все увидели девушку с приятными чертами лица и с короткой стрижкой. Она довольно улыбалась во все свои белые-пребелые зубы.

Точно, с такой мой балбес не пропадет — подумал Оладело.

— Как тебя зовут и сколько тебе лет? — спросил он.

— Лимба, мне шестнадцать, — сказала она. — Мама зовет меня просто Ли.

Оладело махнул рукой и остальных четверых девушек Феми увёл. Оладело медленно обошел вокруг Лимбы, затем внимательно поглядел в её глаза. Она не отводила их и даже не смутилась. Та, что надо для сына!

— Ты знаешь, кто я? — спросил Оладело

— Конечно, ваш портрет, господин Президент, висит в нашей музыкальной школе, которую вы построили.

— Да? — удивился Оладело, он посмотрел на Феми. — Я построил музыкальную школу?

— Это ваша жена… — проговорил Феми

Оладело нахмурился

— Позови её! — сказал Оладело и посмотрел на Марко.

Тот стоял, открыв рот и большой палец на руке подёргивался от возбуждения. Конечно, я воспитал его не так, как хотел, но может эта хитрая Лимба сделает из него мужчину, думал Оладело, глядя на своего высокого, худого и немного нескладного сына. Марко стоял, не отрывая глаз от Лимбы, которая была ему по плечо. В кабинет вошла довольно упитанная молодая женщина в ярком пёстром халате — дашики и таким же ярким и пестрым ичафу на голове. Она подмигнула Лимбе и подошла к Оладело. Чмокнув его в щёку, она сказала, поглаживая его выцветший от солнца мундир.

— Господину Президенту пора заканчивать носить это! — она легонько ударила его по плечу, и было видно, как из мундира полетела пыль. — Пора соблюдать традиции и надеть приличную агбаду, как настоящему вождю. И геле — иборун на твою лысеющую голову!

Оладело рассмеялся

— Дорогая Номбла, я надену все эти тряпки, если ты настаиваешь, но только один раз — на свадьбу сыну.

Номбла повернулась к Лимбе и подмигнула ей. Она провела ей по голове рукой и что-то прошептала ей на ушко.

— Она хорошая, она родит нам двух внуков и трех внучек, — сказала Номбла и поцеловала её в макушку.

Улыбнувшись, она пошла к выходу.

— Номбла… подожди… — Оладело немного растерялся такому поведению жены. — А… А… когда ты успела построить музыкальную школу?

Номбла посмотрела на него.

— Милый, я уже построила три школы и две больницы! Разве твои подчинённые откажут жене Президента?

Оладело открыл рот и посмотрел на Феми. Тот скривился и пожал плечами — мол, а что я мог сделать? Всё-таки она жена президента…

— А… свадьба? — спросил Оладело.

— А что свадьба? Всё уже готово! Я знала, что выберут Лимбу! — сказала Номбла уже в дверях.

— Как знала?

— Это наши женские секреты! — донеслось из коридора. — И не забудь надеть агбаду на свадьбу.

Оладело растерянно стоял, глядя на открытую дверь.

— Вот так, сынок, — наконец сказал он. — Женщин в общем-то иногда надо слушать…

Он подошёл к Лимбе и достал из кармана своего кителя потертую заколку, несколько зубчиков не хватало.

— Эта вещь очень дорога для меня, — он потёр её и вздохнул. — Дороже всех алмазных копий и урановых рудников.

Оладело прицепил её к волосам Лимбы и чмокнул в щёку. Лимба упала на колени и стала целовать его руку.

— Ну всё, всё! — он вытащил руку из объятий Лимбы. — Поцелуй невесту, сынок!

Марко несмело подошел к ней и скромно поцеловал её в пухлые губы.

— Ничего, научишься! А теперь марш отсюда!

Он обернулся к Феми

— А как насчет гостей?

— Уже приглашены!

— Ну и Номбла… А ты всё знал? — Оладело скривился в усмешке…

Феми неопределённо пожал плечами.

— Тоже мне, друг!

Когда свадьба уже заканчивалась, все ритуалы были соблюдены, все жертвы были принесены, и все боги были щедро одарены, Оладело подозвал к себе Феми и Бамейни. Все были навеселе и в испачканных от еды и напитков агбадах.

— Через два часа вылетает джет. Возьмите трех сестер из Черных

Пантер. Пусть охраняют Марко и Лимбу, круглосуточно.

— Это те женщины, которых ни разу не…? — спросил Бамейни.

— Те, те… поэтому они такие злые, разорвут любого, столько в них энергии скопилось, — проговорил Феми и усмехаясь добавил. — А мы полетим с ними в одном самолёте.

Бамейни напрягся, глядя на Оладело. Феми и Оладело рассмеялись, глядя, как поменялся в лице Бамейни.

— Я никого не боюсь, но вот они… — проговорил Бамейни, понимая, что это всего лишь шутка.

— Сколько наших братьев на белом континенте? — продолжал Оладело, убрав улыбку

— Больше трех миллионов, из Сирии тысяч пятьсот, и они едут и едут, постоянно.

— Это хорошо, что едут. Свяжись со всеми нашими главами семей на континенте, пусть организуют беспорядки. За шесть часов до Нового года они должны начать жечь машины и магазины. И во время него, и после, — Оладело усмехнулся. — Скоро мы поставим их всех на колени. А потом начнем жестко… Назовем это «Черный горизонт». Пусть на всех стенах будет это написано. Каждый француз или немец будет вздрагивать, когда услышит или увидит это.

Он сжал губы.

— Черный горизонт… А мы успеем? Не слишком поздно? Осталось чуть более суток, пока доберемся, пока… — спросил Бенейми.

— Раньше нельзя, если кто-то проговорится, даже не нарочно — считай всё пропало. А так — местная полиция слишком разжирела и успокоилась. Они ничего не ожидают, — проговорил Феми

— Вот, слушай старших и учись! — кивнул Оладело Бенейми. — Через год оставлю тебя на этом гибнущем континенте смотрящим, хватит тебе уже армией командовать, надо расти! Пусть наши парни позабавятся! Все запомнят этот Новый год!

И он расхохотался.

31 декабря 2018 Сирия

Опухший язык упирался в острые пеньки зубов. Марион поводила языком и даже не смогла толком сосчитать сколько зубов не хватает. Сверху точно не было двух, снизу — то ли трех, то ли пяти. Хотя, это уже и не важно. Боль от рассечения на голове уже не чувствовалась. Волосы присохли к лицу, смешавшись с кровью. Она уже не стонала и уже перестала повторять

— …нет… нет… этого не может быть… нет… нет…

Первое время она ещё не хотела верить в происходящее, но сейчас…

Она думала хватит ли у неё сил встать ящиках, где она лежала, и кинуться головой вниз, о пол. Нет, высоты вряд ли хватит, надо наверняка. Хорошо бы ударится об стенку, виском, да посильней, но стены были мягкие и крошились. А ещё лучше вскрыть вены, точно! Прокусить зубами! Она попыталась впиться в запястье, где еле — еле пульсировала жилка, но зубы так заболели, что она откинулась и зарыдала. Убить себя не получалось…

Пять дней назад Марион поехала в Черную пустыню, это чудное место посреди Сирии. Ей доставили новый телефон с фотоаппаратом из Тартусы, и теперь она записывала интервью с солдатами, писала статьи, и, показав командиру базы, отправляла сообщения во французское представительство. Через два дня она планировала встретить Новый год в Тартусе, и наконец, покинуть Сирию. Получить хорошие командировочные и махнуть куда ни будь в Альпы, подальше от жары. Жизнь налаживалась, вот только Серж не показывался больше двух месяцев. Марион часто вспоминала говорливого и весёлого Зайца и молчаливого Федота. Еще два дня и я дома — думала она, ну что ж, жаль, что не удастся попрощаться с русскими, но… может это и к лучшему.

— Марион! — голова сержанта показалась в окошке палатке. — Мы едем в Черную пустыню. Ты говорила, что хотела сделать фотографии черных гор. Поедешь?

— Да! Конечно! — она как-то видела фотографии этой пресловутой Черной пустыни, где почти вертикальные скалы торчали из черного песка — чудеса да и только!

— Иди, скажи командиру! Ждем тебя в машине!

Марион запыхавшись прибежала к командиру в палатку — всё-таки бронежилет был тяжёлый, да и каска постоянно сползала на глаза. На шее у неё висел фотоаппарат.

— Доброе утро! Хочу сделать фото Черной пустыне, говорят, там черный-пречерный песок, — сказала она командиру.

— Ты когда домой улетаешь? — вместо приветствия спросил командир

— Через два дня.

— Ну, наконец-то! — Марион уже привыкла к грубому обращению командира и не обращала на него внимания. — Езжай…

— Очень рад, что я уберусь отсюда через два дня! — пробурчала она, идя к машинам.

Позади осталось уже километров семьдесят. Марион довольная сидела на заднем сиденье «Панкарда» — французского военного бронированного автомобиля. Песок был плотный и машина летела под сотню. Вдали показались действительно черные горы, и песок постепенно переходил из желтого цвета в черный. Еще полчаса и…

— Вот она — Черная пустыня! — крикнул впереди сидящий сержант.

Марион только открыла рот от удивления, действительно — всё кругом было черным-черно: и песок под ногами и горы, торчащие как большие толстые столбы из земли.

Солдаты выскочили из машины и начали устанавливать какие-то приборы и антенны. Марион фотографировала, всё что видела — и горы, и змей, и ящериц, гревшихся на земле. Пейзаж, безусловно, был космический! Она осмотрела окрестности в бинокль — вдали было видно небольшое поселение им даже идущий дым.

— А там что? — спросила она, указав в сторону домов на горизонте.

Сержант пожал плечами.

— Вот здесь заканчивается зона нашей ответственности, — он усмехнулся и провел берцем по песку. — А там… Живут какие-то… Яковитами себя зовут. То ли крестьяне, то ли христиане. Я в этом не разбираюсь!

Марион нахмурилась, как будто слова были знакомые. Точно! При их последней встречи, когда к Сержу подошел араб, они, кажется, говорили про яковитов.

— Заедем? На минутку? — осторожно спросила она у сержанта.

— Такие вопросы к лейтенанту! — сказал он. — Скажет — поедем, скажет — зачистим. Хотя, это уже не наша территория.

— В смысле зачистим? — спросила Марион, боясь догадаться, что это такое.

Сержант закурил, и, повернув автомат в сторону поселения произнёс

— Пых-пых и нет никого!

Марион изменилась в лице, а сержант противно заржал. Она пошла в сторону черных гор и начала делать селфи на их фоне. Вдруг она услышала шипение и противный свист одновременно.

— Мина! — раздался крик сержанта от машины. — Ложись!

Марион успела повернуться в сторону сержанта, как раздался взрыв и машина, охваченная пламенем и пылью, подпрыгнула на месте. В лицо её ударила волна горячего воздуха и какой-то кусок металла. Падая, она успела подумать — кажется, я сломала зубы… Затем она слышала ещё один взрыв и недолгую стрельбу. Сквозь звон в ушах она услышала хохот, незнакомую речь и присвистывания. Её подняли за волосы и хлестнули по разбитому лицу. Марион открыла глаза и увидела бородатых мужчин в черных балахонах с автоматами. Они о чем-то спорили и кричали, тыча в неё пальцем. Марион застонала и попыталась освободится, как тут же получила ещё один удар по лицу. Её поставили на колени, держа за волосы. Крики раздались сильнее, когда один поднес к её горлу большой нож. Марион не верила в происходящее — это сон! Вот сейчас я проснусь и выйду из палатки, а через два дня улечу в Тартусу. Этого не может произойти со мной, я же Марион, я же корреспондент Евроньюс… Один из боевиков достал спутниковый телефон и долго разговаривал, затем махнул и рукой и её, держа за волосы, поставили ноги. Она видела, как несколько бородачей возятся с телами солдат около горящего бронеавтомобиля, ловко орудуя окровавленными ножами. Глядя, как один из боевиков начал трясти отрезанной головой сержанта и кричать, Марион потеряла сознание. Она пришла в себя от холода и тряски. Руки были больно связаны за спиной. Её везли в кузове автомобиля по каменистой дороге. Сзади виднелся свет фар ещё двух машин. Они заехали в какую-то большую пещеру. Её грубо схватили и поволокли по проходу, с тусклыми лампочками на стенах.

Всё, что было дальше она помнит с трудом. Подростки, с только что пробивающимися тонкими волосами вместо бороды, насиловали её не переставая. По полу бегали две худых собаки и облизывали ей влажные бёдра. Подростки стонали и хохотали. Они клали автомат на ящики рядом с ней, и сделав дикие глаза, залазили на неё. Наконец, очередь из возбужденных мальчишек закончилась. Ей кинули бутылку воды и настала тишина. Несмотря на боль и холод, она провалилась в забытьи.

Она очнулась от громких криков и шума машин. Марион с трудом разлепила за сохшие глаза и увидела, как в небольшое помещение, где она находилась, зашло много бородатых мужчин разного возраста. Они все кричали и махали руками. Впереди шёл был высокий боевик. У него была аккуратная борода по сравнению с остальными и он был одет в чистую военную форму. Он держал за шиворот того подростка, который насиловал Марион. Она прижалась к стенке и зажмурилась. Швырнув мальчишку на землю, он поднял руку — все враз замолчали. Подросток упал на колени и зарыдал.

— Меня зовут Али аль-Хасан Идлиб по прозвищу Гаданфар, что значит лев, — сказал он на хорошем французском, обращаясь к Марион.

Марион открыла глаза.

— Мои солдаты допустили большую ошибку, когда сделали с тобой такое, — продолжал он. — Мы не воюем с женщинами. И чтобы все усвоили этот урок…

Он схватил подростка за подбородок, и, выхватив нож, медленно перерезал ему горло. Мальчишка захрипел и в судорогах упал около ящиков, где лежала Марион. Сил кричать у нее не было и она застонала. Али Хасан обернулся и крикнул — двое бородатых мужчин волокли под руки еще одного подростка. Она узнала его — этот насиловал её дольше всех. Увидав труп, он заверещал и задергался. Все было кончено быстро — хрипя перерезанным горлом этот мальчишка упал рядом.

— А сейчас здесь будут те, кто это допустил, — проговорил Али Хасан.

Через минуту на полу лежало еще два трупа.

— Я их оставил командовать, а они начали шакалить, — проговорил Али Хасан, как бы поясняя Марион справедливость своей расправы. Он долго и негромко говорил что-то своим боевикам, те стояли потупив головы. Вдруг один, совсем молодой, начал тыкать в Марион пальцем и что-то громко кричать. Раздался выстрел и молодой осел с пробитой головой. Али Хасан спрятал пистолет.

— Нельзя спорить с командиром, — сказал Али Хасан, повернувшись к Марион.

Один из боевиков передал Али Хасану спутниковый телефон. Поговорив, он резко пошел к выходу, все поспешили за ним. Послышались звуки машин и через минуту всё стихло. Только было слышно, как с потолка капает вода. Марион глядела на пар, идущий от трупов, которые лежали в полуметре, её вырвало и она потеряла сознание.

Очнулась она от криков и тресков автоматных очередей. Когда всё смолкло, по коридору раздались тихие шаги и кто-то направил на неё свет. Яркий луч от фонарика слепил глаза. Она невольно закрыла глаза рукой.

— Заяц! Сюда! — раздался шепот.

Этот голос, немного с хрипотцой…

— Ерёма… Серж… — почти неслышно прошептала она, не веря себе.

— Эка тебя… — Ерёма убрал фонарик и накинул на неё какую-то тряпку.

— Серж… Серж… — она схватила его и зарыдала. — Ерёма…

— Вот зверьё, — Ерёма всё ещё разглядывал её лицо. — Ну тебя и отделали…

Он достал из внутреннего кармана шприц и поставил укол ей в плечо.

— Всё будет норм! Главное — жива!

— Ерёма… — проговорила Марион и почувствовала, как по её замерзшему телу разливается тепло, проходит боль и её клонит в сон.

Капитан подхватил её и перешагивая через трупы боевиков, понёс к бронеавтомобилю.

Машина подскакивала на кочках, и Марион сквозь сон чувствовала, что Ерёма крепко держит ее на руках и что-то негромко поёт. Дальше были какие-то охающие и вздыхающие женщины, которые её мыли в теплом помещении. Они долго смотрели и щупали её голову, наконец, посовещавшись, остригли её наголо. После этого намазали раны на лице и на голове, которая кровила до сих пор, какой-то пахучей мазью. Она чувствовала, как шершавые и ловкие руки бинтуют её грубой тканью. Женщины переговаривались между собой на странном гортанном наречии, не похожий ни на один язык, который она слышала когда-либо.

— Они знают, что делать, — сказал ей Ерёменко

Оставив на лице незабинтованными только нос и рот, они напоили её таким горьким напитком, что она могла еле-еле сделать два глотка. Женщины загалдели и Марион поняла, что надо выпить до конца. Сквозь бинты она видела свои грязно-бурые от крови длинные кудри, которые лежали рядом.

Заяц передал Ерёменко трубку спутникового телефона

— Это генерал… — прошипел он, скорчив гримасу

— Капитан Ерёменко, — коротко сказал он. — Да, всё в порядке… у нас… нет, Али Хасана не было, часа за три удрал… Да, транспортировка возможна. Спасибо, товарищ генерал! Служу России! Понял, очень рад! И вас с наступающим!

Ерёма положил телефон и сказал.

— Майора дали… — он расплылся в улыбке.

Заяц и Федот кинулись его обнимать.

— Молодец Ерёма! Молоток!

— Ребята, мы теперь эти… «отважные»! — сказал Ерёма, когда его закончили тискать, имея ввиду, что они получили медаль «За отвагу».

— Да ты что! Ну, майор! С тебя наркомовские!

Они по второму кругу начали крепко обнимать Ерёму и друг друга.

— Федот… — кряхтел Ерёменко. — Ты меня сломаешь!

— Не боись! Ты же теперь майор!

Вертолет прилетела через час, из него выскочил полковник

— Ну, что, майор! — полковник пожал Ерёменко руку. — Поздравляю! Погоны уже ждут! Грузите вашу француженку!

— А техника? — Федот стоял около бронемашины.

— Ликвидировать, — коротко бросил полковник.

Федот поморщился и похлопал автомобиль по мятому капоту.

— Ну извини, — проговорил он и достал канистру с бензином.

Из иллюминатора хорошо было видно, как на окраине поселения догорал бронеавтомобиль, Федот всё вздыхал, а Ерёма, подсел к забинтованной Марион и, глядя на наручные часы, сказал

— До Нового года ещё восемь часов. Как раз успеем прилететь. Держи, — он вытащил из кармана небольшую расческу. — Когда отрастут — причешешься.

И чмокнул её в лоб.

31 декабря 2018 Франция, Париж

Вольц не ожидал таких пробок. Он ехал в Париж три дня! Три! По плану он должен был встретится с человеком по кличке Батист еще вчера. Но вот, спустя двенадцать часов он наконец-то въехал в Париж. И это ещё не останавливали, из-за полицейских служебных номеров. Он стоял на окраине города и ждал звонка. Вокруг неслись плотным потоком машины — торопились домой к Новому году. Он оглянулся на заднее сиденье — в тайнике лежал портфель Ясеневича, плотно набитый деньгами. Вольц решил вложится в перевозку травы из Голландии. Зная по службе, что это очень прибыльное дело. Вернуть вложенные деньги можно было быстро, проценты получались огромные.

— Все умные стали, — разговаривал сам с собой Вольц. — Французские барыги вкладываются в немецких дилеров, а немецкие — в польских. А мы будем вкладываться во французских.

Вольц знал по опыту, что сложней всего отследить финансовый след наличных. Дело будет точно висяк! Одноразовый телефон пиликнул. Прочитав сообщение Вольц очень удивился — надо было ехать в центр, где куча камер! Что этот Батист придумал! Ну хорошо, надеюсь, он знает, что делает, решил Вольц и осторожно тронулся, вливаясь в поток машин.

Возле Триумфальной арки он еле перестроился в правый ряд.

— А другого места нельзя было найти? — ворчал он

Наконец он сверил адрес и остановился около двухэтажного дома. Вокруг всё было в гирляндах и огнях.

— А я ведь никогда не был на Новый год в Париже, — проговорил он, глядя, как вокруг действительно красиво.

В окно резко постучали, он даже вздрогнул. Во как устал! Даже не заметил, как двое подошли к машине. Вольц опустил окно и посмотрел на высоких мужчин — явно с африканского континента.

— Я Батист, — сказал один из них и протянул ему руку.

— Приветствую, — Вольц высунул руку в окно и пожал её.

Батист тут же крепко сжал её и со всей силы ударил о край стекла. Раздался тихий хруст и рука Вольца повисла в неестественном положении. Вольц подпрыгнул и громко вскрикнул. Батист, не отпуская руки, дернул её вперёд, вытащив наполовину из кабины Вольца. Тот продолжал дико кричать. Наконец Батист отпустил его руку и затолкал его в машину обратно. Никто не обращал на них внимания. Вольц завалился на сиденье и схватил поврежденную руку. Пистолет! Он дернулся было к бардачку, но левой рукой было неудобно. Пока он отщелкивал замок, пока шарил рукой, с другой стороны сел напарник Батисты и с силой захлопнул крышку, прищемив пальцы Вольцу. Ситуация была безвыходной. Вольц попытался крикнуть в открытое окно, как тут же получил короткий удар в нос от Батисты, который загораживал всё, что происходило в машине.

— Деньги, — коротко сказал напарник Батисты и направил пистолет Вольца ему в голову.

Он был одет во всё черное и лица было не разглядеть. Вольц невольно скосил глаза на заднее сиденье и тут же понял, что было зря.

Заднее сиденье было вспорото, портфель, полный денег Батиста нёс в окружении пятерых здоровенных мужчин.

— Убью! — прошипел Вольц, брызгая кровавой слюной

Он отдышался и попытался включить зажигание левой рукой. Изогнув её, он взялся за ключ, как вдруг увидел слева на дороге сильную вспышку. Машина, стоящая на противоположном конце улицы, вспыхнула и загорелась.

— Что это? — проговорил он, сломанная рука болела и мешала думать.

Как вдруг в зеркале заднего вида он увидел большую группу молодых людей, они бежали с битами и били стёкла машин. Некоторые подбегали к стенам домов и писали большие черные буквы. Вольц быстро завел машину и тронулся с места, но, видимо, дал мало газа, машина дернулась и заглохла. Пока он опять аккуратно переносил левую руку к правой стороне руля, где было зажигание, пока поворачивал ключ — тут его и заметили. Толпа чернокожих, улюлюкающих подростков и мужчин подбежала и быстро закрасила лобовое стекло черной краской — куда ехать было не видно. Он тронулся, но ему успели разбить заднее стекло битой. Вольц уже выехал на дорогу, пытаясь смотреть в сквозь закрашенное стекло и рулить одной рукой, как тут ему в салон влетела горящая бутылка. Вольц попытался выйти на ходу, но не успел — бутылка взорвалась под ногами и всё охватило пламенем. Горящий бензин растёкся по всему салону сразу. Он задохнулся горячим воздухом. Толпа прыгала и хохотала, поджигая и круша другие авто. Машина Вольца потихоньку катилась с открытой дверью и огонь вырывался из салона вместе с черным дымом. Вольц сидел на переднем сиденье в неестественной позе и одежда на нем горела факелом.

2 апреля 2019вейцария, курорт Лейкербад

Она подошла к зеркалу и улыбнулась. Отлично! Какой замечательный стоматолог этот Йорген! В зеркале отражалась белозубая улыбка Марион. Она взъерошила короткие волосы и достала из кармана халата маленькую расческу. — - — - Серж… — у неё на глазах навернулись слёзы.

Если бы не он, она или бы замерзла в этой пустыне, или её растерзали бы боевики. Она вытерла слёзы и расчесалась — волосы были густые и жесткие. Она потрогала шов на голове, первые недели он страшно зудился и чесался.

— Заживет, как на псине! Как сказал Серж… — она вздохнула и подошла к окну.