Бесплатный фрагмент - Черное озеро

ПРОЛОГ

Герман проснулся от оповещения по громкой связи о снижении авиалайнера и скором прибытии в аэропорт Староангарска. Голос стюардессы, монотонный и искаженный старыми динамиками громкоговорителя, доносился будто сквозь вату в ушах. Скованное сонным параличом тело игнорировало приказы мозга. Попытки разомкнуть тяжелые веки или хотя бы шевельнуть пальцем оказались тщетными. Эта беспомощность откровенно пугала и одновременно злила.

В какой-то момент гул двигателей внезапно затих. Заложило уши, к горлу подкатил ком. Германа подбросило, и он тряпичной куклой повис в воздухе, будто в невесомости, не чувствуя более под собой опоры. «Падаем, — собственный голос в голове прозвучал обыденно и лишь чуточку разочарованно. — Это конец». Голос стюардессы, как заезженная пластинка, продолжал с равнодушной вежливостью вещать о необходимости подготовки к посадке. «Будь что будет», — разочарование сменилось принятием. В эту же секунду оцепенение слетело с Германа и осыпалось колючей крошкой, оцарапывая нервные окончания.

Он распахнул глаза и обнаружил себя в кресле в пустом самолете, неподвижно стоящем на земле с выключенными системами жизнеобеспечения. Луна заглядывала в самолет, как любопытный наблюдатель, ее холодный свет отбрасывал мертвенные блики на спинки кресел. Она выглядела полной, яркой и висела так низко и близко к земле, что в другое, более подходящее для этого время Герман с удовольствием изучил бы ее неидеальный рельеф: и глубокие царапины — борозды, и бугрящиеся шрамы — кряжи. Снаружи она освещала лес: старый и дремучий. Деревья казались древними стражами, мрачно смотрящими из тьмы. Их искривленные ветви напоминали когти, тянущиеся к самолету. Место было незнакомое и опасное.

Герман высунулся в проход: дверь в кабину пилотов оказалась распахнута, внутри — никого. Сидения бортпроводников тоже пустовали. Тогда он в спешке отстегнулся и, окинув взглядом салон, поторопился к выходу. Переговорное устройство, с помощью которого экипаж общался с пассажирами, болталось на спиралевидном проводе и с глухим стуком ударялось о пластиковую панель — внутреннюю обшивку самолета. У дверного проема стоял трап. Герман легко сбежал по нему. Но стоило ступить на землю, как она затряслась под его ногами и пошла трещинами. Поднялся невообразимый гул, лес вспыхнул огнем с одной стороны, с другой — начал уходить под воду. Между разбушевавшимися стихиями виднелась узкая тропа, ведущая в лесную чащобу, окутанную черным дымом. Бежать было некуда.

Внезапно сзади кто-то зацепился за его руку, как за спасательный круг. Это не испугало. Напротив, теперь Герман точно знал, что нужно делать, и уверено повел человека за собой по единственной тропе… в неизвестность.

— Дамы и господа, наш самолет приступил к снижению. Мы прибываем в аэропорт города Староангарска…

Герман дернулся, как от пощечины, и резко открыл глаза, по которым тут же полоснул яркий свет. По проходу, заложив руки за спину, медленно шла стюардесса, сосредоточенно проверяя пассажиров на готовность к посадке. Рядом дремал немолодой мужчина, а его чадо у иллюминатора в огромных наушниках трясло фиолетовой челкой в такт музыке. Контраст между бесшумным, пугающим сном и будничной суетой в салоне был разительным, почти болезненным.

Всего лишь сон. Но очень реалистичный. Герман выдохнул и повел плечами, сбрасывая напряжение. Он до сих пор ощущал запах гари и фантомную хватку пальцев незнакомца на предплечье, а перед глазами мелькали то огненные всполохи горящего леса, то огромная луна, медленно гаснущая под черной вуалью уплотняющегося дыма. Сон будто оставил след на коже — неотступный, как старый шрам.

Под строгим взглядом стюардессы Герман пристегнул ремень безопасности и откинулся на спинку кресла.

Посадка была мягкая. Если бы не изменившаяся тональность шума двигателя, никто бы не понял, когда закончился воздух и началась земля. В салоне послышались редкие и вялые аплодисменты сонных пассажиров, адресованные мастерству пилотов. Время было ранее, часы показывали начало шестого утра. Герман глянул в иллюминатор: полосу еще освещали взлетно-посадочные огни, но, когда самолет сбавил скорость — погасли. Он успел рассмотреть вдали здание аэропорта прежде, чем борт свернул с полосы, и оно пропало из поля зрения. Буквально за пять минут, пока их буксировали на стоянку, аэродром и его окрестности накрыл густой туман.

Спустившись с трапа, Герман расправил плечи, вдохнул полной грудью и тут же поежился от пробирающей до костей сырости. Воздух был неподатливый, насыщенный влагой, пахнущий дождем и остатками керосина. Бросив быстрый взгляд на самолет, он порадовался везению: задержись они в столице хоть на несколько минут — и пришлось бы уходить на запасной аэродром.

Глава 1. Точка отсчета

Прошло два с лишним часа после встречи со связным под оперативным псевдонимом «Стриж», которого свыше назначили правой рукой агента под прикрытием. Туман начал понемногу таять, Герман завел служебный автомобиль и неторопливо покатил в сторону Староангарска, осмысливая недавний разговор.

Дело было непростым.

Впрочем, это стало очевидно еще в штабе, когда в кабинете начальства в его руки легла тонкая папка, в которую был вложен лист с кратким изложением сути дела, скупой отчет о проделанной полицией работе, несколько фотографий и пара документов с результатами исследований озера.

Такие дела обычно не поручали спецслужбам. Если, конечно, в них не были замешаны важные люди.

Мерный шаг начальника по скрипучему паркету нарушил тишину кабинета. Приоткрыв форточку, мужчина постоял немного у окна, видимо, наслаждаясь повеявшей с улицы весенней свежестью, потому что опостылевший за годы службы пейзаж за окном вряд ли смог бы вызвать у него положительные эмоции.

Дневной свет лег на уставшее и немолодое лицо с нависшими над блеклыми глазами веками, длинным острым носом и плотно сжатыми в ровную линию губами. Если б не осанка, его легко можно было бы спутать с обычным пенсионером, одним из многих, кто по утрам выгуливает в сквере пса или на пару с супругой возле пруда подкармливает батоном уток. Но когда он медленно отвернулся от окна, чтобы вернуться за рабочий стол, на лицо его наползли острые тени, как по щелчку превращая уставшего пожилого мужчину в человека основательного и опасного, за плечами которого возвышался, словно обелиск, внушительный послужной список.

— Дочь не последнего в стране человека… пару недель назад пропала в глуши Приангарской области при очень загадочных обстоятельствах.

И хоть голос начальника звучал ровно, паузы были красноречивее слов. Глаза тоже выдавали не то беспокойство, не то раздражение. Так случалось, когда от него ждали определенного результата, гарантировать который он не мог. Как и не мог, видимо, озвучивать имя этого не последнего человека, ради которого агента вырвали на службу в самый разгар заслуженного отдыха.

Герман опустил взгляд в папку. Ему отвели пару минут, чтобы вникнуть в подробности дела.

Некая двадцатидвухлетняя Майя Воронцова в компании своих тети и двоюродного брата уехала отдохнуть на малую родину отца. Там они узнали об экскурсии на полуостров, где им обещали неизбитый маршрут по местным красотам, единение с природой и потрясающие виды с вершины холма на реку Ангарию. Сначала Майя удивила всех, сказав, что слышит чье-то пение, когда они всей группой взбирались на холм. А на обратном пути посреди разговора с братом внезапно извинилась, попросила подождать ее пару минут, после чего скрылась в лесу. С тех пор Майю Воронцову больше не видели. Экскурсоводы по ее следам дошли до небольшого безымянного озера, даже не отмеченного на картах. След обрывался у самой воды. На берегу они обнаружили отрезанную косу пропавшей и небольшой складной ножик, который висел у нее в связке с ключами в качестве брелока и которым, как показала экспертиза, коса и была срезана. Вызвали полицию, криминалистов, но те зашли в тупик: следов борьбы не было найдено, впрочем, как и любых других следов, кроме Майиных и ребят из поисковой группы. Предварительное заключение — утонула.

— Как ты понял, такое заключение не всех устраивает, — начальник откинулся на спинку кресла и, поймав взгляд Германа, продолжил: — Родителям девочка нужна живой. Но это в случае, если сценарий развернулся положительный. Отрицательный результат… тоже сойдет. Но нужны железные тому подтверждения.

— Понял.

После небольшой паузы, во время которой начальник хмуро глядел из-под кустистых бровей куда-то поверх макушки Германа, он наконец продолжил:

— Неподалеку от этого озера находится лагерь археологов. В день исчезновения там работало больше двадцати человек. Под подозрением как руководители экспедиции, так и местные волонтеры. Правда, ни прямых, ни косвенных улик нет. Но, сам понимаешь, необходимо отработать все версии.

Герман внимательно слушал, краем глаза рассматривая приложенные к делу фотографии.

— Сейчас среди местных ажиотаж после исчезновения Воронцовой немного поулегся. Задача — не спугнуть виновников, если таковые, конечно, имеются. Поэтому ты поедешь туда и примкнешь к археологической экспедиции в качестве журналиста, которого якобы госструктуры приставили внештатным сотрудником. Необходимость журналиста в экспедиции может вызвать вопросы у археологов, но ребята придумали для тебя правдоподобную легенду. Глава экспедиции уже уведомлен о твоем прибытии, все необходимое оборудование и служебный транспорт получишь по прилете в Староангарск.

— Это все? — Герман отложил дело и посмотрел на начальника.

Тот ответил не сразу, практически пробуравив взглядом агента. В наэлектризованном от напряжения пространстве кабинета было слышно его учащенное хриплое дыхание и, в противовес, спокойное, почти умиротворяющее тиканье часов, напоминающее о неумолимом течении времени, которого оставалось ничтожно мало для подготовки к очередному заданию.

— Озеро… Утром на брифинге мне сообщили, что там уже пропадали люди. Старые дела, но все равно держи в уме. Подробности получишь у связного, — тяжелый взгляд в упор. — Придется поработать, Чернов, дело непростое.

Герман кивнул, почувствовав знакомую тяжесть, с которой приходили только самые туманные, запутанные дела. В таких обычно не бывало ни ясных причин, ни прямых решений, и именно они чаще всего оставляли после себя горький осадок.

Звук входящего сообщения выдернул Германа из раздумий. Он бросил быстрый взгляд на экран телефона: навигатор частично закрыло уведомление о получении голосового сообщения от Милена — того самого начальника археологической экспедиции. Он ехал в Староангарск на встречу с коллегой. И подвозила его некая Лада, тоже археолог, у нее были свои дела в городе, по завершении которых она собиралась вернуться в лагерь. А Милена после встречи должен был забрать уже Герман.

Из динамика донесся слегка хрипловатый молодой голос:

— Доброе утро, Герман. С прибытием… Да, у нас все в силе. Паром уходит в два, так что давайте ориентироваться на полдень. Скину адрес, откуда меня забрать. Надеюсь, вы успеете отдохнуть…

Несмотря на любезное содержание сообщения, Герман, всегда очень чутко считывающий эмоции по голосу, не мог не заметить неискренности и некоторой отчужденности в интонациях, но с выводами решил не торопиться. В конце концов, кому понравится новенький в уже слаженном коллективе, который едет не на пару часов, чтобы взять интервью и сделать несколько фото лагеря, а рискует задержаться с ними до конца рабочего сезона.

Герман ответил на сообщение смайликом. Адрес, который прислал Милен, он переадресовал связному, вдогонку кинув голосовое с просьбой подыскать гостиницу максимально близко к этому месту. И вновь позволил себе углубиться мыслями в дело.

В аэропорту он получил от Стрижа на ознакомление добротную папку, углы которой были основательно затерты, будто ее гоняли по кабинетам с советских времен. Из сведений первой важности внимания требовали два случая исчезновений людей на том же самом озере, о которых предупреждал начальник. Перед глазами всплыли выдержки из отчетов районного ОВД:

Пропала: Агапова Варвара, 15 лет. Дата происшествия: 18 сентября 1993 г. Обнаружены улики: корзина с грибами, пучок волос, складной нож. Признаки насильственных действий не установлены. Статус: без вести пропавшая.

Документ был подписан неким Олегом Ковалевым, расследовавшим дело. По словам Стрижа, следователь давно уже был на пенсии и мирно жил в пригороде Староангарска. Герман сделал мысленную пометку о необходимости его навестить.

Второй случай был не менее сложным. Из протокола допроса свидетеля, который состоялся в ОВД «Староангарское» 21 марта 1979 г., Герман запомнил следующее: «…Лесник Парфенов П. С. не выходил на связь с 11 числа. Поиски велись бригадой местных, в результате обнаружено ружье у южного берега озера, принадлежащее Парфенову. Следы пропавшего отсутствуют. Предположительно ушел под лед. Дальнейшие розыскные мероприятия: безрезультатны…».

Что ж. Три исчезновения за сорок с лишним лет в одной точке. У девушек — странный ритуал с остриженными волосами. Но где связь с лесником? Герман нахмурился. Ему это напоминало головоломку, в которой недоставало ключевых фрагментов, чтобы сложить хоть что-то осмысленное. Ритуальное убийство? Маньяк? Но промежуток в тридцать лет… Подражатель? В газетах девяносто третьего о Варваре почти не писали — вряд ли кто-то стал бы копировать.

В любом случае версия о похищении с целью выкупа рассыпа́лась: никаких требований и никаких следов борьбы. Кроме того, следы всех трех жертв обрывались в одном месте, которое Герман с особой тщательностью рассмотрел на фотографиях криминалистов: это был небольшой скальный выступ, нависающий над водой, очень узнаваемый. Он невольно вернулся мыслями к этим снимкам. Место выглядело угрюмо, будто держало в себе что-то, что не стоило тревожить.

Герман поежился от предчувствия, что ныряет в какую-то темную и вязкую историю. Нахмурившись, он постучал пальцами по рулю. Три загадочных исчезновения и ноль улик — все, что он имел на сегодняшний день. «Чертов клин. Придется искать другую зацепку».

За окнами автомобиля заметно посветлело. Лучи солнца упорно пробивались через толщу низко нависших облаков. Термометр, в начале пути показывавший плюс девять, сейчас выдавал — одиннадцать. Туман уже полностью сполз на обочины и теснился все дальше от дороги в темную гущу леса. На горизонте виднелся город. Высокие трубы заводов и громоздкие силуэты панельных домов выделялись на фоне серого неба.

Герман сбавил скорость и припарковался неподалеку от заправки. Стриж прислал адрес дома, где сдавали комнаты на несколько часов за наличные. Как раз напротив располагался культурно-развлекательный комплекс: там у Милена и была назначена встреча. Герман вбил нужный адрес в навигатор и не спеша покатил по выстроенному маршруту.

Время было еще ранее, улицы пустовали, город только начинал просыпаться. Гостевой дом располагался на центральном проспекте в сером невзрачном здании. Первый этаж занимали магазины, а на втором — сдавались комнаты. Германа встретила сухенькая администраторша не первой молодости с ярко-красной помадой, окутанная приторным ароматом духов. На воротнике был прикреплен аккуратный бейдж, на котором красовалось имя «Алла».

— Есть номер с окнами на проспект?

— Имеется. Пойдемте, — женщина повела его на второй этаж. — Гостей ждете?

— Нет, я один. До полудня планирую съехать, — Герман на ходу переложил дорожную сумку в другую руку. — Не подскажите какой-нибудь хороший ресторанчик с доставкой?

— В «Блэк кофе» на Крупской готовят вкусные завтраки, довозят горячими. — Алла остановилась возле одного из номеров и распахнула дверь, кивком головы приглашая внутрь. — Устраивает?

Герман вошел, бегло осмотрел комнату, заглянул в санузел. Затем, удовлетворенный увиденным, разместил сумку на банкетке в прихожей.

— Все прекрасно, благодарю.

Алла паспорт не спросила. Взяла деньги и удалилась, оставив ключ гостю и мягко прикрыв за собой дверь. Герман вновь осмотрелся, на этот раз тщательнее. Комната была типичной, словно ее вырезали из каталога гостиниц: чистая, но бездушная. Единственный намек на уют — пара выцветших картин с видами местной природы.

Он скинул куртку и приблизился к окну. Оно выходило на восток. Прямо напротив располагалось здание комплекса, увешанного афишами различных мероприятий. Справа от него находился каток, слева виднелся фасад кукольного театра и еще правее — сквер. Небо прояснилось, и теперь яркие лучи солнца беспощадно слепили глаза. Герман на скорую руку соорудил пункт наблюдения, придвинув к окну журнальный столик и кресло, после чего приготовил свежую одежду и отправился в душ.

Примерно через два часа он отложил папку с досье на археологов и прочими полезными материалами по делу. Затем с удовольствием потянулся, разминая затекшую спину, и уставился в окно. В десять утра у крыльца остановилась серая иномарка — та самая, что фигурировала в документах как «авто начальника экспедиции». Из пассажирской двери выскочил парень в черной стеганой куртке, но его лица Герман не разглядел, только русую макушку. Парень юркнул в здание, машина уехала. Еще через полтора часа пришло сообщение от Милена: «Уже освободился. Буду ждать у сквера». И действительно, через пару минут археолог вышел из здания. В одиночестве. Сильный порыв ветра встрепал его волосы, он зябко повел плечами, застегнул куртку и неторопливо побрел к месту встречи.

На сборы ушло три минуты. Аллы на ресепшене не было, поэтому Герман оставил на стойке ключ и вышел наружу. Пока прогревалась машина, купил в кофейном киоске напротив парковки два капучино: для себя и начальника археологической экспедиции, надеясь, что бодрящий напиток с утра поспособствует созданию благоприятной атмосферы для знакомства.

Еще в аэропорту, когда просматривал досье Милена, Герман с удивлением наткнулся на его фото. Вместо крупного бородатого мужика, который ассоциировался с начальником археологов, со снимка на него смотрел пацан. Пацану было неполных двадцать девять, невысокого роста, худощавый, с яркими зелеными глазами. На данный момент он сидел на краю скамьи, рядом с пожилой парой, выгуливающей собаку, и нервно грыз кончик карандаша, сгорбившись над какой-то брошюрой. Приближение Германа он заметил боковым зрением, тут же поднялся и кивнул в ответ на вежливую улыбку Германа. Они обменялись дежурными рукопожатиями.

— Герман Чернов.

— Милен Вербицкий, — ученый дернул уголками губ в подобии улыбки. Выглядел он замученным, лицо более худое, чем на фото, под глазами залегли тени, а полопавшиеся капилляры в уголках глаз делали картину еще непригляднее. — В пунктуальности вам не откажешь.

— Предлагаю перейти на «ты».

Милен слегка помедлил, но согласился:

— Не вопрос.

— Кофе, — Герман протянул стаканчик, внимательно изучая сбитого с толку собеседника.

— Ух ты, спасибо… очень кстати.

Чернов открыл было рот, чтобы вежливо уточнить, нет ли у него аллергии на лактозу, но, глядя, как тот приложился к стаканчику, передумал, здраво рассудив, что здесь подобные столичные вопросы будут неуместны. После нескольких глотков ученый заметно приободрился, и взгляд его прояснился.

— Не поделишься, с чего вдруг наверху проснулся такой интерес к нашей экспедиции? — спросил он непринужденно, но смотрел при этом пытливо.

— Наверху простых смертных в эти детали не посвящают, — в тон ему ответил Герман. — А ты не в восторге, получается? — он постарался убрать нотки подозрения в голосе.

— Наоборот, — ученый виновато улыбнулся. — Просто удивлен. Журналист в составе археологической экспедиции — что-то новенькое.

Действительно подобное практиковалось крайне редко. Настороженность Милена в этом вопросе была отчасти понятна, но могла ли она быть вызвана иными соображениями?

— Меня направили сюда по государственной программе популяризации истории и культурного наследия страны. А вот почему выбор пал именно на твою экспедицию, подсказать не смогу. Видимо, тебе и твоим ребятам удалось привлечь к ней внимание.

Милен хмыкнул и отхлебнул кофе. А Герман, поглядывая на него исподтишка, пытался понять, рад тот этому факту или нет.

Через несколько минут, сидя в джипе Чернова, они уже ехали к выезду из города.

— Я правильно понял, ты будешь жить с нами в лагере? — невозмутимый и бесхитростный тон в разговоре давался Вербицкому не очень легко.

— Совершенно верно.

Судя по повисшей паузе, кое-кто надеялся на другой ответ. Милен поерзал на сидении, почесал нос ногтем указательного пальца, глянул в окно и наконец перевел взгляд на Германа.

— Думаю, с коллективом ты быстро найдешь общий язык. И я очень постарался создать максимально комфортные условия для нас всех. Но если вдруг устанешь от такого… образа жизни, то в Великоокском… это село через переправу, мы будем его проезжать… там можно найти неплохое съемное жилье. Ты только не подумай, что я тебе не рад! Это просто добрый совет.

— Спасибо за заботу, дружище, — Герман развеселился. — Но я — человек, привыкший к полевым условиям. Так что не волнуйся, ни тебе и никому из твоих ребят не придется со мной нянчиться. Да и лишние рабочие руки вам не помешают.

После этой фразы Вербицкий заметно приободрился. Теперь он заинтересовано смотрел на подлокотник между передними сидениями, где в небольшой нише для него была любезно оставлена пресс-карта.

— Могу взглянуть?

— Само собой, — легкомысленно отозвался Чернов.

Они уже выехали из города. Впереди дорога волнистой лентой уходила вдаль. Рельеф был холмистый, машина едва не подскакивала, как на американских горках. Пришлось немного убавить скорость.

Милен несколько минут рассматривал документ, где отображалась стандартная информация: ФИО, цветное фото анфас. Структура, выдавшая карту, значилась как Академия Наук, должность — корреспондент. Дата выдачи — десятое мая, действителен — до тридцатого октября. Иногда расследование под прикрытием могло длиться по несколько месяцев, а то и лет, но Герман рассчитывал управиться максимально быстро.

— Ты внештатник?

— Верно, но это не первое мое сотрудничество с академией, — охотно поддержал диалог Герман, не отрывая взгляд от дороги. — Вообще, я фрилансер. Из стабильного — веду постоянную колонку в журнале «Ружье или удочка» в качестве эксперта по охоте и рыбалке. Но сейчас чаще сотрудничаю с изданиями о путешествиях и туризме.

— И где твоя статья выйдет?

— В цифровых научно-популярных журналах.

— В научно-популярных… — задумчиво повторил Милен и аккуратно положил пресс-карту на место. — Значит, история и археология не твой профиль.

— Моя задача — рассказать о твоей экспедиции любителям. А профессионалам о ней расскажешь ты.

— А знаешь, отрадно слышать о попытках госструктур заинтересовать широкую общественность археологией, — теперь Вербицкий выглядел даже воодушевленным. — Финансирование на эти цели обычно выделяется не в том объеме, который хотелось бы. Но у нас Пашка еще есть, он на добровольных началах ведет блог про экспедицию, весьма популярный, должен признать.

— Кстати, о добровольных началах, — теперь пришла очередь Германа прощупывать почву. — Я знаю, что экспедицию финансирует Музей Истории Славянства. Но и ты неплохо вложился в оснащение лагеря. Слышал про какое-то дорогостоящее оборудование. Прости за бестактность, но кредиты для этих целей не выдают, откуда тогда?..

— Я из состоятельной семьи, — Милен ответил с явной неохотой, — растрачиваю свое наследство на научную деятельность.

— Достойно уважения, — Чернов знал об этом из досье, но было любопытно, как сам ученый сформулирует этот эпизод своей биографии. — Откуда такая любовь к археологии?

— Да банально, в общем-то, с детства, — Вербицкий пожал плечами. — Впервые я услышал о кочующем ладожском племени еще в пятом классе. Вот с тех пор их загадка меня не отпускает.

— Вот как. — Повисла пауза, пока Герман подбирал слова. — Я специально заранее не вникал в подробности, хотел погрузиться в эту историю на месте. Введешь в курс дела?

В любом случае это было неизбежно. А начать расспрашивать про озеро прямо сейчас могло бы показаться подозрительным.

— Конечно! Я могу говорить об этом часами, — Милен преобразился молниеносно, даже глаза заблестели. — Если обобщить, то мы изучаем следы древнего племени славянской группы, кочевавшего с запада на восток. Раньше исследования были направлены на изучение памятников, которые после себя оставляли эти кочевники, и причин их кочевого образа жизни, не свойственного славянским народам. Но пару лет назад, когда обнаружили их последнее поселение, собственно, куда мы сейчас едем, главной загадкой и основной темой исследований стало их исчезновение.

— А вот тут поподробнее, — Герман весь подобрался и обратился в слух. Загадка исчезновения была для него вопросом насущным.

— Все дело в отличиях между ранними поселениями — которые они основывали, а потом бросали, уходя на восток, — и последним. Раньше перед уходом они совершали несколько обязательных обрядов: все свои пожитки забирали, всегда заколачивали двери и окна, а на выходе из поселения устанавливали оберег-указатель, который, по их преданиям, благословлял путь на новое место. Ну а нам указывал, в каком направлении они ушли. Возраст поселений был от тридцати до пятидесяти лет. Здесь же ситуация другая. Это поселение молодое, ему было около шести лет, когда оно опустело, есть даже несколько недостроенных изб. И обнаружили его в таком виде, будто люди сто лет назад планировали выйти из своих домов буквально на минутку, и не вернулись. Двери и окна открыты, где-то погреб настежь, у кого-то в печи сгоревшая до угольков еда. И самая страшная находка — это останки младенца в люльке.

Слова Милена звучали со странной смесью восторга и горечи, будто он не мог не восхищаться масштабом загадки, но ее человеческий аспект причинял ему искреннюю боль.

Герман нахмурился:

— И в каком году это поселение опустело?

— Примерно в тысяча девятисотом.

— Есть идеи, что произошло?

Милен вздохнул:

— Пока рабочая версия, что по какой-то неизвестной нам причине им пришлось скоропостижно покинуть это место и перекочевать на другое, безопасное, — голос Милена был полон сомнения и одновременно энтузиазма. — Как раз сегодня у меня состоялась встреча с коллегой из Благовещенска. Добрый человек, разрешил взглянуть одним глазом на свои еще неопубликованные труды. Он изучает заброшенные и умирающие деревни Амурской области. Я надеялся найти какие-то параллели со своими кочевниками.

Герман почувствовал, что разговор затягивает его все глубже. Загадка становилась более витиеватой, а ее связь с текущим расследованием — все более тревожной.

— Ты думал, что они ушли еще восточнее? — уточнил он, чуть наклонившись вперед, словно это могло помочь схватить мысль Милена до того, как она сорвется с его языка.

— Предполагал, — ответил археолог, немного замедлив речь, будто взвешивая слова. — Но никаких сходств не нашел.

— Еще версии?

— Смертельная лихорадка. Но в прошлом году мы обнаружили их переносное кладбище. Последнее захоронение датируется 1884 годом. Не сходится.

— Стоп! — Чернов опешил. — Что значит «переносное кладбище»?

— Они кочевали вместе с прахом предков, с одного поселения на другое, начиная, предположительно, с двенадцатого века.

Поймав заинтересованный взгляд журналиста, он продолжил:

— Обряд, вероятно, был следующим: рядом с местом, где у них проводилась тризна, выкапывалась огромная яма, куда складывали сосуды с прахом. Потом ее закрывали дощатым настилом, а поверх высаживали прострел. Ну, или, как в народе говорят, сон-траву. В их ранних поселениях подобные ямы тоже находили, но пустыми.

Герман нахмурился еще сильнее. В голове выстраивалась цепочка, но звеньев в ней пока не хватало.

— С двенадцатого века? — переспросил он, с сомнением уставившись на Вербицкого. — Сколько сосудов вы нашли?

Их разговор прервал звук входящего сообщения. Милен вынул телефон из кармана и открыл мессенджер.

— Прости, пожалуйста, это по работе, срочно. Нужно ответить, пока связь ловит.

— Конечно, нет проблем.

Ученый отвлекся на телефон, а Герман, озадаченный услышанным, уставился на дорогу. По обе стороны от нее потянулись полосы смешанного леса, местами болота. Указатели с названиями близлежащих сел и деревень попадались все реже, а значит, они все дальше удалялись от цивилизации.

Через несколько минут Милен недовольно фыркнул и спрятал телефон.

— Глухая зона. Теперь до переправы ждать.

— Все в порядке? — участливо поинтересовался Чернов.

— В абсолютном. Просто не успел отправить сообщение. Так о чем это мы?..

Герман, почувствовав на себе взгляд ученого, вежливо напомнил:

— Переносное кладбище.

— Ах да… Давай так. Чтобы полнее обрисовать картину, зайдем с другого бока, — быстро включился Милен. — В первую очередь, это не история поселения как такового, а история одного рода. Самое удивительное и ценное из всех памятников, что они нам оставили, — это их родовое древо. Его высекали на каменной плите возле печи в избе старейшины.

— Родовое древо? — Герман приподнял бровь.

— Да, именно так, — Милен оживился. — В ранних поселениях эти летописи почти не сохранились, они нечитаемы, только отдельные фрагменты. Но этих крупиц оказалось недостаточно для понимания. И только в предыдущем поселении стало ясно, что это такое. Их род брал начало от некоего Звяги, он же — Ведагор из Ладоги — и продолжался вплоть до исчезнувшего поколения.

Он помолчал немного, давая Герману переварить услышанное, затем добавил:

— Древо очень подробное. Они даже указывали, куда отдавали замуж своих дочерей, и из каких деревень и семей сыновья брали жен. Благодаря этой информации нам удалось частично восстановить их ранний маршрут до Урала.

— То есть вы, по сути, реконструировали их путь? — уточнил Герман, стараясь звучать заинтересованно, но не слишком явно.

— Да, можно и так выразиться, — кивнул Милен. — И, возвращаясь к переносному кладбищу… сложно, конечно, строить теории о причинах возникновения этого феномена. Мы предполагаем, что у них было принято хоронить предков в родном крае. Поэтому они носили сосуды с собой, чтобы однажды вернуться в Ладогу и там развеять прах. Но, видимо, в какой-то момент, сосудов становилось так много, что перевозить их в свои новые поселения было проблематично. Скорее всего кому-то приходилось разворачиваться посреди пути на восток и увозить часть сосудов на родину. В родовом древе отмечены имена, чей прах успели вернуть в Ладогу. Здесь же мы нашли останки последних пяти поколений.

— Интересно, — пробормотал Герман, его внимание все больше сосредотачивалось на деталях. — А если они действительно планировали вернуться, то что их остановило?

— Вот это и есть главный вопрос, — Милен тяжело вздохнул. — Здесь столько неизвестных, что мы порой чувствуем себя больше гадалками, чем учеными.

— Любопытная история, — Герман не пытался скрыть, что впечатлен рассказами ученого. — Известно, какая была численность последнего поселения?

— Мы можем опираться только на последние записи в родовом древе, — охотно ответил Милен. Видимо, искренний интерес журналиста его окончательно подкупил. — Среди живых на тот момент числился тридцать один человек.

— Большое семейство.

— Ага, особенно учитывая, что кочевали только мужчины со своими женами, а дочерей и сестер они раздавали местным.

— Вот как, — пробормотал Чернов. — Ну хоть женщинам из этого рода удалось выжить.

— А ты думаешь, никто из этого поселения не выжил? — удивленно спросил Милен.

— Есть такое ощущение, если честно, — признался Герман. — Потому что я не могу представить себе ни одного варианта, который бы объяснил оставленного младенца.

Вербицкий вздохнул. Как показалось, немного удрученно.

— На самом деле в те времена отношение к детским смертям было иное, — проронил он, в миг растеряв прежнее воодушевление. — Младенец мог умереть до событий, из-за которых людям пришлось спешно покинуть деревню. В их родовом древе нет ни одной записи об умерших детях, хотя детская смертность тогда была очень высокой. Значит, ни о каких похоронах с почестями и речи быть не могло. Думаю, в спешке они вполне могли оставить умершего в люльке.

Герман пожал плечами: как ни крути, ученый соображал в этом лучше. Постепенно их разговор сошел на нет. Каждому было о чем подумать. В какой-то момент, вынырнув из своих мыслей, Герман посмотрел на Милена: тот увлеченно что-то черкал в брошюре и снова грыз кончик карандаша. При виде осунувшегося профиля археолога Чернову захотелось предложить ему вздремнуть. Но порыв сдержал, не его это дело.

До переправы оставалось сорок с лишним километров. Туман окончательно отступил, пропуская в мир весенние лучи солнца. Впереди открывалась дорога в самое сердце тайны, где Германа ждали не только кочевники, но и опасное озеро с дурной славой.

Глава 2. Путь в сердце леса

После очередного поворота из-за холма открылся вид на переправу. Несколько деревянных домов с обветшалыми крышами, старые лодки, вытащенные на берег, и пристань, у которой стоял паром. До отправления оставалось время, чтобы размяться. Выйдя из автомобиля, Чернов вдохнул полной грудью. В воздухе стоял горьковатый запах влажного дерева и речной глины.

Милен вновь уткнулся в телефон, решая рабочие вопросы, а Герман, тем временем, осмотрелся. Мыс был пустынным, слева простирался бескрайний высокий берег, поросший камышом, и где-то вдалеке степь плавно переходила в лес. Справа, как помнил Чернов, в низине, на заливе Малая Када пряталось село Великоокское. Впереди темнело водохранилище, дремучий лес на противоположном берегу навевал ощущение оторванности от мира. Герман достал фотоаппарат, чтобы запечатлеть этот момент.

— Еще один золотоискатель? — из окна ветхого КПП высунулся бородатый мужичок и принялся с интересом разглядывать новенького.

Милен расплылся в улыбке и, приблизившись к Чернову, слегка хлопнул его по плечу:

— Дядь Коля, это Герман, журналист. Будет писать статью об успехах нашей экспедиции.

— А-а-а, — мужичок разочарованно махнул рукой и потерял к нему всякий интерес, — журналист.

— Он в детстве мечтал стать археологом, — шепотом сдал его Милен. — В прошлом году я постоянно попадал на его смены, мы много разговаривали. Очень любопытный человек.

Герман усмехнулся. С людьми подобного типа он предпочитал иметь приятельские отношения. В расследовании любых дел такие экземпляры были самыми полезными.

— Дядь Коля, — окликнул его Чернов, — а вы как думаете, что с этими кочевниками случилось?

— Сгинули, — ни секунды не раздумывая, выпалил тот, будто ждал, что его мнением непременно поинтересуются, и вновь высунулся из окна. — Как пить дать сгинули. Жизнь в этих краях непростая. Местным тяжеловато, а пришлым и подавно смерть. Звери растерзали, или в болотах сгинули. Это сейчас здесь цивилизация, а в те годы — хищники заправляли!

Герман понимающе покивал и несколько скептически оглядел «цивилизацию». Рядом посмеивался наблюдавший за ним Милен.

— В те года люди тут были добычей. Хорошо, если добычей медведей. И очень плохо, если добычей болотной нечисти.

— Местный эпос, — очень тихо и мечтательно вздохнул Вербицкий, с любовью глядя на дядю Колю. — Обожаю.

Герман восторга ученого не разделял: провинциальные небылицы его мало интересовали.

— Помяните мои слова, — не унимался старик. — Края тут непростые.

Увлекательный рассказ прервал оклик дежурного, приглашающего пассажиров на посадку. Пришлось распрощаться с собеседником. Герман вернулся за руль, а Милен направился к пассажирскому входу, где ожидала лишь молодая женщина с ребенком. Первыми на паром въехали автомобили, всего три. Главная палуба была просторная и могла бы вместить примерно дюжину машин. Матрос жестом указал водителям порядок и места парковки, после чего попросил заглушить автомобили и поставить их на стояночный тормоз. Когда Герман уже открывал дверцу, его взгляд упал на помятую брошюру, которую всю дорогу терзал Милен. Он расправил обложку и прочел название: «Основы краеведения Восточного округа». Внутри было полно сносок на полях, подчеркиваний, заметок неаккуратным почерком и абсолютно ничего подозрительного.

Раздался первый гудок. Пришлось поспешно покинуть автомобиль. Из пассажирской зоны энергично махал Милен.

— Не ожидал, что будет так мало людей, — Герман уселся рядом с ним на самую дальнюю скамью и кинул взгляд на спины впереди сидящих пассажиров.

— На дневных рейсах всегда так, — произнес Вербицкий, закинув ногу на ногу и уставившись воспаленными глазами на водную гладь. — На утренних и вечерних рейсах народу больше, ведь у многих работа на большой земле. Но самый коллапс в августе и сентябре, особенно в выходные. Сюда съезжаются местные со всех близлежащих населенных пунктов за грибами. Очередь на паром еще в Староангарске начинается.

— Так это грибной край? — обрадовался Герман. — Повезло.

— Не то слово. А местные ягоды… рыба… что-то с чем-то.

Гудок парома прорезал сырой воздух, и судно, лениво дрогнув, начало движение.

До противоположного берега шли десять минут. Несмотря на то, что температура поднялась до тринадцати градусов, по ощущениям теплее не стало. Одежда отсырела и перестала греть, еще и ветер усилился. Но Герман не унывал и продолжал ловить удачные ракурсы, не обращая внимания на задубевшие от холода пальцы. Течение было бурным, вода — темная, мутная. Противоположный берег стремительно приближался, и уже можно было детальнее рассмотреть витиеватую дорогу, уходящую в лес, голые березы и вечнозеленые хвойные деревья, торчащие, словно пики.

За считаные минуты небо над приближающимся берегом затянуло низкими серыми тучами, в то время как над головой оно оставалось кристально чистым. Суеверный — насторожился бы, а Чернов лишь представил, как под дождем будет перетаскивать в лагерь свои тюки, и подавил глухое раздражение.

Почти все это время он простоял у бортика, снимая природу под сонным взглядом археолога. Тот так и сидел с закинутой ногой на ногу, слегка сгорбившись и глядя из-под опущенных век на «засланного казачка». Спрятав фотоаппарат в чехол, Герман приблизился к нему и по-доброму усмехнулся:

— Спишь?

— Медитирую, — словно на автомате ответил Милен. — Если правильно настроиться, то пятнадцать минут медитации могут заменить несколько часов сна.

— Видимо, с твоими настройками что-то не так, — чуть помедлив, прокомментировал Чернов.

— В этом деле нужна практика, как и в любом другом, — ученый тряхнул головой, развеивая сонливость, и со стоном вытянул затекшие ноги.

Паром тем временем начал постепенно снижать скорость. А вскоре и вовсе пристал к берегу.

Автомобили первыми покинули судно. Герман выехал на дорогу и, сразу свернув на обочину, остановился. В отражении бокового зеркала он задумчиво наблюдал, как сошедший на берег Милен прощается с экипажем, сверкая очаровательной улыбкой, а затем бодрой трусцой семенит к машине.

— Ну что, последний рывок? — все так же улыбаясь, задал он риторический вопрос, хлопнув дверцей.

Навигатор показывал, что до поселка Озерный ехать чуть меньше часа.

— Где вы разбили лагерь? — решил уточнить Герман.

Вербицкий быстро нашел нужную точку на карте и ткнул пальцем.

— Вот, смотри. От Озерного минут за пятнадцать доедем до реки Черная. Там мы оставляем машину, минут сорок идем вдоль залива, а оттуда по проторенной тропе двадцать минут до лагеря.

— Действительно, всего один рывок, — с сарказмом изрек Герман.

Он завел мотор и под веселую усмешку ученого тронулся с места. Дорога, ведущая от переправы, была узкой и петляла между деревьями, словно сама не знала, куда ведет. Где-то сверкала молния, но грома не было слышно. Из-за сгустившихся туч кругом потемнело, а когда они въехали в самую гущу леса, то стало сумрачно, как перед закатом. Порывистый ветер гнул деревья и поднимал на разбитой дороге пыль, ухудшая видимость. Внутри автомобиля было тепло и спокойно, в то время как снаружи бушевала стихия. Милен молчал. Герман бросил на него быстрый взгляд, полагая, что тот опять занят брошюрой или своими мыслями, но удивился, обнаружив его, восторженно разглядывающего непогоду за окном. Чернов надеялся выжать максимум информации от ученого по пути в лагерь, поэтому попытался вновь завести беседу, на этот раз об участниках экспедиции, но Вербицкий отмахнулся:

— Скоро сам со всеми познакомишься, — и снова уставился за окно, будто видел там захватывающее представление, а не монотонно сменяющие друг друга однотипные пейзажи.

Герман хмыкнул и от скуки включил радио. После череды помех он уже хотел было сдаться и провести остаток дороги в тишине, но в последний момент удалось поймать какую-то местную радиоволну. В салоне заиграла ненавязчивая музыка, и атмосфера сразу стала уютнее.

Ветер снаружи то стихал, то возобновлялся с новой силой. А дождя все не было. Чернов мельком осмотрелся, оторвав напряженный взгляд от дороги. Справа лес чуть поредел, и появилось больше лиственных деревьев, а слева обнаружился крутой склон холма, где между пышными соснами и пихтами цвел буйным цветом багульник. Природа и впрямь завораживала.

До поселка оставалось совсем немного, когда по радио начался выпуск новостей. Герман сначала краем уха слушал про социальную поддержку медработников и педагогов области, про льготные путевки в детские лагеря, про крупное ДТП под Староангарском и прочее, не вызывающее ни малейшего интереса, а потом и вовсе отвлекся на раздумья о деле. Как вдруг буквально над головой грянул гром, отчего сознание вмиг вернулось в реальность, рядом от неожиданности дернулся Милен. Впереди сверкнула молния, осветив на мгновение тяжелые черные тучи, и через несколько секунд снова раскатисто прогремел гром. Поток новостей прервала длинная помеха, но вскоре голос диктора монотонно продолжил:

— …напоминаем, следы Майи Воронцовой были обнаружены на берегу озера, неподалеку от места, где она оторвалась от группы. Возбуждено уголовное дело по факту исчезновения человека. Полиция склоняется к версии, что девушка утонула. Но поиски продолжаются. Теперь коротко о погоде…

Герман, не ожидавший такого удачного стечения обстоятельств, начал мысленно перебирать в голове вопросы, в упор глядя на Вербицкого. Тот же заметно изменился в лице и вид у него сделался подавленным.

Почувствовав на себе взгляд, ученый подался вперед и слегка прикрутил звук:

— Это случилось совсем рядом с нами, — прокомментировал он севшим голосом услышанное по радио. — Это озеро находится недалеко от нашего лагеря.

— Что произошло? — участливо спросил Герман.

— У нас как раз закончился обед, и мы разошлись по раскопам, когда пришли полицейские. Они сначала устроили допрос, а потом рассказали, что во время экскурсии на гору Ветров пропала девушка. Ее следы привели к озеру, и именно там они якобы обрываются. Мы всей нашей экспедицией присоединились к поискам, прочесали практически весь полуостров от залива Черного до залива Каменная Бухта. Увы… А потом уже местные рассказали то, что утаили полицейские. На берегу того озера обнаружили косу и нож пропавшей.

— Косу и нож? — Чернов изобразил изумление.

— Да, она отрезала свою косу, или кто-то это сделал. Хотя, говорят, что кроме ее следов там ничьих больше не нашли. Странное исчезновение.

— Ты тоже думаешь, что она утонула?

— Не знаю, — Милен с грустью посмотрел в лобовое стекло. — Мы с коллегами рассуждали на эту тему. С одной стороны, все это похоже на какой-то ритуал. Может, она в секту угодила. Ведь девушка не местная, про нее никто ничего не знает. Сейчас столько опасных общин развелось, которые людей зомбируют. С другой — утопленники обычно всплывают. Но тела нет, а значит, есть надежда, что девушка еще жива.

Герман как раз знал из доклада экспертов по результатам исследования озера, почему труп мог не всплыть, но этой информацией по понятным причинам не поделился. А версию с сектой полиция проработала одной из первых, но никаких сомнительных контактов у Майи за последний год не было.

— Как давно это произошло?

— Пару недель назад, — Милен наткнулся на скептический взгляд журналиста и вздохнул: — Ну да, надежда призрачная, но все равно есть.

Никто из них не заметил временного затишья за окнами автомобиля. Зато когда в один момент стеной обрушился ливень, сделав видимость почти нулевой, опомнились оба. Чернов включил фары и дворники, убавил скорость. Дождь с силой барабанил по крыше, пришлось повысить голос, чтобы быть услышанным:

— А ты сам бывал на том озере?

— Бывал, — коротко ответил Милен, но тут же уточнил: — Только однажды. В прошлом году, во время разведки территорий.

— И как оно?

— Не то место, где хочется задерживаться, — Милен набрал в легкие воздуха, как будто был готов сказать больше, но передумал, ограничившись коротким: — Тяжелое. Чужое.

Перехватив вопросительный взгляд журналиста, он пожал плечами:

— Там нужно самому побывать, чтобы понять, что я имею в виду.

— Значит, надо побывать, — решительно заявил Чернов.

Милен тихонько вздохнул и покачал головой.

— На днях я планирую небольшую разведку на запад. Хочешь — присоединяйся. Озеро не по пути, но если тебе нужно, то можем сделать небольшой крюк.

Герман помолчал немного, сделав вид, что раздумывает над предложением.

— Хорошо, договорились. — Все складывалось как нельзя лучше и даже не пришлось прилагать для этого усилий. — Честно говоря, я думал, что разведка — это один из первых этапов, и вы закончили с ней еще в прошлом году.

— Так и есть, но территория большая, рельеф сложный, дебри труднопроходимые. На полноценную разведку окрестностей может уйти слишком много времени. Поэтому ведем ее параллельно с раскопками. В лагере покажу тебе примерный план работ на этот сезон. Увидишь, как много территорий мы еще не освоили.

На этом разговор об озере и загадочном исчезновении Майи себя исчерпал. Герман специально не стал развивать эту тему дальше, чтобы не спугнуть своим интересом ученого. И как только неприятный для Милена разговор подошел к концу, ливень утих так же внезапно, как и начался. Снаружи резко посветлело, а вскоре и вовсе выглянуло солнце.

Наконец лес закончился и начался поселок. На окраине располагались теплицы по одной стороне, а с другой, в удалении от дороги, виднелось небольшое складское здание. Улица была совершенно безлюдной. В основном дома попадались одноэтажные и скромные, но очень ухоженные. Участки были большие, огороженные скорее символически, а не ради безопасности. На перекрестке обнаружился небольшой сельский магазинчик, явно советских времен, но со свежей побелкой и новым крыльцом. Больше смотреть было не на что.

А через несколько минут они выехали из Озерного. После ливня дорогу размыло, но джип справлялся. Лес снова сгустился. По мере спуска к реке багульник разрастался вдоль дороги пышными кустами, его розовые и лиловые цветы заполнили воздух горьковатым ароматом. Впереди показался мост: узкая речка бурлила стремительным потоком, наполняя тишину леса непрерывным гулом.

— Сейчас налево, — скомандовал Милен.

За мостом и правда оказалась автомобильная тропа, совсем свежая, ведущая в глубь тайги. Немного погодя Чернов увидел прямо по курсу серый внедорожник, тот самый, на котором утром подвозили Вербицкого. Он стоял под брезентовым тентом, под которым как раз оставалось место еще на один автомобиль.

— Неплохо придумано. У вас одна машина на всех?

— Да, — улыбнулся Милен. — Нам больше и не нужно. Тем более, в город мы выбираемся крайне редко.

Герман заглушил мотор и первым вышел наружу, следом из джипа выскользнул Милен, застегивая куртку и вдыхая полной грудью лесной воздух. На севере шумела река, а с юга цепочка скал, покрытых мхом, казалась непроходимым барьером. Солнечные лучи едва пробивались сквозь хвойную крону деревьев, мягко подсвечивая низкорослую растительность и превращая лес в завораживающий, таинственный мир.

Вербицкий вызвался помочь с ношей. Вдвоем они забрали вещи первой необходимости и поспешили в сторону лагеря. Тропа, по которой вел Милен, с трудом угадывалась. Видимо, ею действительно нечасто пользовались. Но идти по ней оказалось легко, несмотря на недавний ливень. Земля была достаточно влажной, но не настолько, чтобы ноги проваливались в почву. Вся лишняя влага стекла по склону в реку. Узкая дорожка петляла среди деревьев, свободная от веток и валежника, будто природа сама расчищала путь для случайных путников. Лес вокруг казался бесконечным, лишь редкие солнечные пятна освещали густую листву.

Несколько раз приходилось делать привал, чтобы дать отдохнуть рукам от нагрузки. Разговор не клеился, по большей части из-за Милена, который, казалось, забывал о Германе, глубоко погружаясь в свои мысли. Но порой ни с того ни с сего начинал что-то воодушевленно рассказывать: то про кочевников, то про необходимость привлечения большего числа волонтеров, то про раненного лиса, которого он заметил во время прошлой разведки. Причем замолкал он так же внезапно, будто одну мысль в его голове резко перебивала другая. Герман мог только догадываться, какая у парня в голове была каша.

В конце концов перед ними выросли скалистые холмы с крутыми склонами, преграждающие путь. Тянулись они витиеватой цепью от берега реки и уходили вглубь полуостровка.

— Тут тоже тропа проторена, — произнес Милен, сворачивая направо. — Но на всякий случай мы оставили метки на деревьях, чтобы проще было добраться до лагеря.

Эти широкие мазки красной краской трудно было не заметить, в отличие от тропы, которая вовсе не бросалась в глаза: мох был лишь слегка притоптан и то местами. Подлесок сначала поредел, а потом и вовсе исчез, но кое-где встречались вересковые кустарники, низкие и совсем чахлые. Из деревьев в этих местах росли практически одни сосны, лишь изредка можно было встретить ель и еще реже дуб.

— Уже близко, — сообщил Милен.

И оба, не сговариваясь, ускорились. В лагерь они добрались в шестом часу.

Глава 3. Новые связи

Лес кругом был довольно редким и светлым, весь пронизанный солнечными лучами, а земля очищена от лишайников и мха. Кругом торопливо сновали люди. В основном молодежь, но встречались и крепкие мужчины в возрасте. Вербицкий радостно здоровался со всеми, кто его замечал. Из сооружений первое, что бросилось в глаза — большая беседка с полосатым навесом. Под ним теснились грубо сколоченные столы, расставленные буквой «П» и окруженные простыми, но добротными скамьями, которые казались созданными для душевных вечерних посиделок с гитарой.

— Тут мы едим, — небрежно махнул в ту сторону рукой Милен. — А там готовим, — и указал на полевую кухню, располагающуюся чуть поодаль от беседки. — О, Савелий Васильевич, приветствую!

На оклик ученого обернулся мужчина на вид лет сорока пяти, чуть ниже среднего роста, с пышными усами, коренастый, но юркий, как белка. Улыбнувшись во весь рот, мужчина махнул рукой и тут же снова углубился в свои дела, вытаскивая из сумок провизию и передавая ее на кухню.

— Он у нас главный по бытовым вопросам, — объяснил Вербицкий. — У него свой катер, на котором он привозит и увозит из Великоокского волонтеров. Снабжает нас продуктами, вывозит мусор, обслуживает биотуалеты, ну и выполняет различные поручения на большой земле. В такой глуши своими силами мы бы просто не справились. Без него тут никак.

— Волонтеры на катере приезжают? — удивился Герман.

— Это самый быстрый путь, — охотно объяснил Милен. — Из села до лагеря всего минут сорок выходит: по Ангарии до нашей бухты на заливе двадцать минут и примерно столько же от бухты до лагеря.

— Сколько человек у тебя в экспедиции трудится?

— В лагере на постоянке живет четверо. И из села еще двадцать два человека, — Милен остановился и осмотрелся. — Сейчас конец смены — видишь, суета какая: все разбегаются по домам. Завтра на летучке познакомлю тебя с коллективом. А пока покажу нашу импровизированную лабораторию.

Лаборатория располагалась в большом шатре, установленном метрах в пятидесяти от беседки. Вокруг него Герман заметил несколько палаток — тесные, одноместные, с чуть помятыми стенками от частого использования.

— Советую расположиться к нам поближе, — произнес Милен, проследив за направлением его взгляда. — Тут туалеты в двух минутах ходьбы и спуск к небольшому ручейку, где можно быстро умыться утром, если лень тащиться до бани.

— Хороший совет, — кивнул Чернов с улыбкой. — Учту.

Веселый мужской голос доносился изнутри лаборатории, чуть приглушенный натянутой тканью шатра. На входе трепетала москитная сетка, ее магниты лениво смыкались и расходились под порывами ветра. По бокам шатра окна тоже были затянуты сеткой, но, странное дело, в этом лесу, казалось, не водилось ни одного кровожадного насекомого. Милен первым ловко откинул шторку и шагнул внутрь, а Герман последовал за ним.

Лаборатория оказалась неожиданно просторной и яркой. Посреди стоял высокий стеллаж, разделяющий помещение на две зоны, он был заставлен ящиками, находками и инструментами, словно полки в антикварной лавке. На его торце висела большая карта. Ее линии и метки, начерченные от руки, будто приглашали в путешествие по этой загадочной местности.

Слева за массивным столом сидела девушка. Ее карие глаза сосредоточенно следили за кистью, которой она аккуратно стряхивала пыль с керамического черепка. Заметив вошедших, она приподняла брови, взгляд ее остановился на Германе.

Рядом с ней стоял парень ростом чуть выше Милена, но заметно плотнее, с широкой улыбкой и веселым блеском в глазах. В руках он держал тарелку с бутербродами, словно собирался поделиться не только едой, но и хорошим настроением. Его басовитый бодрый голос, казалось, наполнил шатер теплом.

— Опа, а вот и шеф!

— С обещанным пополнением, между прочим, — с порога отреагировал Вербицкий, аккуратно пристраивая ношу на низенький и крепкий на вид столик возле входа. Чернов последовал его примеру. — Знакомьтесь, коллеги, это Герман. Журналист с полевым опытом. Отныне и до конца сезона будет частью нашей команды. Прошу любить и жаловать.

— С полевым опытом? — парень поставил тарелку на стол и радостно пожал Чернову руку. — Уже люблю и жалую!

— А это Паша и Даша, — представил коллег Милен и усмехнулся: — Вечно не разлей вода, как сиамские близнецы.

Даша отложила кисть и откинулась на спинку пластикового стула, с интересом рассматривая журналиста:

— Ну, признавайся, красавчик чернобровый, женат?

Герман, привыкший, в принципе, к подобным вопросам, но не ожидавший получить их вот так с порога, усмехнулся. Правда, ответить не успел. Из угла вдруг раздалось строгое:

— Один, как сыч. Отрезанный от рода, от племени.

Чернов резко обернулся на приглушенный голос, невольно подобравшись всем телом. Между стеллажами, устроившись с ногами на широкий табурет, сидела молодая женщина с острым цепким взглядом. Ее длинные, струящиеся черные волосы спадали на плечи, а кожа будто светилась теплым золотистым оттенком. Узкие черты лица делали ее образ строгим и запоминающимся, а акцент добавлял словам ритм, словно это была часть какого-то древнего напевного ритуала.

Герман изумленно уставился на ее диковинные амулеты, развешанные на груди, словно ордена, и исписанные сложными узорами кисти рук. Но гораздо большее изумление вызывало другое: то, как она сливалась с окружающей средой. Немыслимое дело — чтобы Чернов, зайдя в какое-то помещение, не заметил человека. Это настолько выбило его из колеи, что он даже не нашелся, что ответить.

— Холодный. Этот всегда может только один бывать, — в ее ворчливом голосе сквозило легкое презрение, что привело Германа, привыкшего получать от прекрасного пола совсем иную реакцию, в еще больший ступор.

Как оказалось, Милен ее тоже не сразу заметил и, поднявшись на цыпочки, бросил на нее возмущенный взгляд поверх плеча Чернова. Но, не дождавшись извинений, закатил глаза:

— Не обращай внимание, — фраза была адресована Герману и звучала скорее устало, чем раздраженно. — Это Алима. Она у нас… с особенностями социализации.

Даша спрятала улыбку в ладонь, пытаясь сохранить серьезный вид, а Паша, напротив, хохотнул открыто, словно привык к подобным ситуациям и искренне находил их забавными.

— Как бы то ни было, — произнес Герман, пытаясь разрядить обстановку. — Очень рад со всеми познакомиться. Алима, — он ей почтительно кивнул. — Вами я покорен до глубины души.

— Врешь, — так же ворчливо, но уже с меньшим градусом презрения произнесла женщина. — Зачем говорить про покорный, когда внутри непокорный… и холодный. Сильный холод идет, даже тепло слабеет, — она повела ладонью над маленькой электрической печкой, стоящей возле ее табуретки. — Голова холодная.

— Вот и прекрасно, — не выдержал Вербицкий. — Хоть у кого-то из нас голова должна оставаться холодной, — и обошел Германа, чтобы встать между ним и Алимой. — Потому что у всех от работы уже мозги кипят.

После чего демонстративно отвернулся, ясно давая понять, что разговор окончен. Чернов посмотрел на него с легким недоумением, но тот лишь устало махнул рукой.

— Не обращай внимания, — и потянулся к тарелке с бутербродами.

Но Паша среагировал молниеносно, шлепнув его по руке.

— Немытыми лапами? С ума сошел?

— Ладно-ладно, виноват, — с улыбкой признал Милен и, махнув Герману, направился к мойке. — До ужина еще далеко. Нужно хоть немного подкрепиться.

— Сейчас я вам чайку накачаю, — засуетился Паша и вылетел из лаборатории, а Даша, как-то быстро потеряв к новенькому интерес, вернулась к работе, принявшись тихонько напевать что-то себе под нос.

Пока Чернов мыл руки, он ощущал, как взгляд Алимы прожигает ему затылок. Он решил не поддаваться этому молчаливому вызову и, сохраняя спокойствие, попытался придать лицу максимально невозмутимое выражение.

Краем глаза он заглянул в другую часть шатра. Два письменных стола стояли друг напротив друга, будто символизируя два мира. Один — строгий и собранный, с аккуратно разложенными бумагами и стопкой книг, где чувствовалась рука методичного исследователя. Второй — хаотичный: горы старых отчетов, кружки с остатками кофе, карандаши, затерявшиеся среди чертежей. Это был рабочий хаос, в котором, казалось, только хозяин мог найти порядок. Герман был уверен: этот стол и принадлежал Милену.

Бутерброды были восхитительно вкусные, а чай ароматный и, как нельзя кстати, горячий. Герман охотно вел диалог с Пашей, по обыкновению больше задавая свои вопросы, чем отвечая на чужие. «Сиамские близнецы» оказались земляками из Екатеринбурга. Их университетские дороги не пересекались, но теперь, в экспедиции, они работали бок о бок. Паша учебу давно оставил позади — четыре года назад он с головой ушел в полевую жизнь, с удовольствием меняя душные кабинеты на открытые просторы. Рутинная работа его не привлекала, а вот готовить для всех он любил и умел, так что полевой кухне откровенно везло с таким поваром.

Даша была полной противоположностью ему. Совсем недавно защитив диплом, она упрямо продолжала путь в науку. Сейчас ее рабочие будни были расписаны по минутам: раскопки, анализ находок, и все эти звенья приводили к главной цели — диссертации. Ее сосредоточенный взгляд выдавал стремление успеть все и сразу, но в этом не было суеты, только тихая уверенность.

Все это время Чернов затылком чувствовал на себе тяжелый взгляд Алимы. Но в разговор она больше не вмешивалась. Вот уж про кого действительно хотелось все детально выспросить. Нужно было лишь дождаться удобного момента. Тем временем Вербицкий снова выпал из реальности: он молча и сосредоточенно жевал бутерброд, уставившись на какую-то схему, начерченную карандашом, которая лежала перед Дашей. Паша, глядя на него с умилением, лишь улыбался да приговаривал, что шеф опять покинул пределы реальности и ушел гостить к своим кочевникам.

Чай был давно выпит, а тарелка с бутербродами опустела, когда шторки лаборатории слегка колыхнулись, пропуская внутрь девушку. В свете лампы вспыхнули ее рыжие волосы, собранные в небрежный пучок, из которого выбивались яркие пряди. Худощавая, с острыми, почти строгими чертами, она казалась легкой, но в ее взгляде и осанке чувствовалась сталь. Не холодная, равнодушная — а надежная, закаленная годами напряженной работы.

— Привет, я Лада. Антрополог, — с улыбкой сказала она, заметив новенького. Ее голос был глубоким, ровным, с едва уловимой теплотой, которая как будто уравновешивала ее проницательный взгляд.

— Привет, — Чернов вернул улыбку. — А я Герман, корреспондент Академии Наук. Очень рад знакомству.

— Взаимно, — ответила она. Прозвучало просто, но в голосе слышалась искренность, которая не требовала лишних украшений.

Держалась Лада с уверенностью, спокойной и глубокой, словно привыкла всегда контролировать ситуацию. Это была сила, лишенная напускной суровости, но при этом не оставляющая сомнений. В Ладе ощущалась цельность, и ее доброжелательность выглядела такой же естественной, как солнечный свет.

Чернов поймал себя на мысли, что женский коллектив этой экспедиции — совсем не то, чего он ожидал. Ни кокетливых взглядов, ни случайных смешков. Даже в неформальной обстановке каждая оставалась профессионалом. Кроме Алимы разве что, чья неподвижность и молчание резко контрастировали с открытостью Лады.

Милен, словно очнувшись от своих мыслей, оживился, едва увидел коллегу.

— Как ты вовремя! Мне нужен твой совет.

— А мне — твой. — Лада направилась в соседнюю зону, жестом поманив за собой Вербицкого.

Тот пружинисто поднялся со стула и глянул на Германа.

— Паша проведет экскурсию по лагерю, хорошо? А потом прогуляемся с тобой к деревне кочевников.

— Отличный план, — кивнул Герман. Его заинтересовало, что именно связывало этих двоих. В их коротком обмене взглядами сквозила не просто дружелюбная, а глубокая связь, которая, видимо, была выстроена годами совместной работы.

Милен дружески хлопнул журналиста по плечу и поспешил к Ладе. А Паша послушно повел новенького на экскурсию.

Когда они вышли из лаборатории, лагерь погрузился в тишину. Дневная суета осталась позади, и место выглядело пустым, почти безжизненным, если не считать мягкого шелеста деревьев и тихого плеска воды вдали.

Герман остановился, еще раз оглядываясь вокруг. Его внимание привлек спуск к ручью, о котором упоминал Милен. Тропинка была крутой, но укрепленной ступенями из каменных плит — грубых, но надежных. Было видно, что эти ступени созданы не природой, а человеческими руками, для которых важнее была функциональность, чем эстетика.

Палатки археологов стояли неподалеку от лаборатории, но одна из них выделялась: она располагалась на возвышенности, как сторожевой пост, одиноко взирающий на остальной лагерь.

— Это, наверное, опочивальня начальника? Там, на отшибе? — с интересом спросил Герман.

— Не-ет! — с задором засмеялся Паша. — Это я пожалел ребят и убрался куда подальше!

Герман удивленно посмотрел на него, и Паша, заметив его взгляд, охотно пояснил:

— Мой храп даже мертвого разбудит.

Оба засмеялись.

Местечко Чернов заприметил себе сразу: очень удобное, с краю от всех, но не настолько далеко, чтобы могло показаться, будто он желает держаться особняком от коллектива. Плюсом было то, что с этого ракурса открывался обзор на все ключевые объекты в лагере. Палатку установили быстро, а вот с печью пришлось провозиться подольше. Выяснилось, что поленница одна на всех и пополняется ежедневно общими усилиями.

— Даже девчонки в деле, — Паша был легкий в общении и с удовольствием рассказывал о разных аспектах жизни в лагере, включая рутинные заботы. — Ты бы видел, как Алима топором машет! Аж жутко.

— Не удивлен, — парировал Чернов, обрадовавшись, что разговор наконец вырулил в нужное русло. — Честно говоря, из вас из всех она единственная выглядит, как человек, умеющий обращаться с топором.

— Не в бровь, а в глаз, молодец! — засмеялся Паша. — Ты у нас быстро приживешься с таким юморком. Главное, не вздумай париться насчет ее загонов. Тебе еще повезло. Нам вот в прошлом году похлеще досталось. Особенно Милен поначалу выгребал. И ничего, потом все крепко сдружились.

— Откуда она родом?

— Из Тувы, но уже больше пятнадцати лет живет в Озерном, — Паша стал говорить чуть тише, будто боялся, что его услышат в лаборатории. — Сценарий банальный: приехала сюда на какую-то ярмарку, познакомилась с мужиком, вышла замуж. Он вахтовик, где-то на северах пашет. Две дочки есть, школьницы еще.

— Она не похожа на тувинку, — заметил Герман, постаравшись убрать из голоса подозрение.

— Да? — удивился Паша. — А ты прям в теме?

— Не то чтобы очень. Но в тех краях бывал, представление имею. Хотя меня больше интересует, как она к вам попала.

— Ну, мы с Дашенькой в прошлом году приехали сильно позже Милена и Лады. На готовенькое, так сказать. Алима уже была тут. Она же местная, знает окрестности, как свои пять пальцев. Помогает в разведке в основном. В остальное время работает на раскопах. Начальство ее очень ценит, они постоянно шушукаются о чем-то по углам.

Герман не подал виду, но зацепился за это. Лаконичное «шушукаются» казалось мелочью, но именно такие детали часто раскрывали больше, чем можно было подумать.

В папке, которую он получил в аэропорту, почему-то отсутствовало личное дело Алимы. Герман знал, что это — пробел, требующий внимания. Он наметил себе задачу: при встрече со Стрижом выудить все, что возможно.

В конце концов палатка была установлена. Внутри разместилась печь, возле нее Герман оборудовал спальное место: походная раскладушка, на которой сверху расстелил мешок-одеяло. Оставалось пространство для столика с текстильными полочками для хранения одежды и разных мелочей. Но он остался в машине до второго захода. Так что сумку с личными вещами Чернов пока просто задвинул под лежбище.

Потом Паша предложил пополнить запас дров. После зимы валежника кругом было много, так что сбор дров много времени не занял. В этих краях день заканчивался рано. Солнце уже начало клониться к горизонту, и пространство окрасилось в теплые тона, а воздух, напротив, стал пронизывающе холодным. Но за работой шансов замерзнуть не было. А когда Герман взялся за колку дров, то вскоре и вовсе скинул куртку.

Разговоры о жизни в лагере порой перемежались сторонними темами, в основном о профессиональном опыте каждого. Паша, участвовавший уже не в одной экспедиции, восторженно нахваливал своего босса, который, по его словам, в таких дебрях сумел организовать предельно удобное пребывание, ведь ему было с чем сравнивать. А в еще больший восторг Паша пришел, когда узнал, в какой сфере журналистики специализируется Чернов.

— Спасибо, Господи, что послал нам этого замечательного человека! — воскликнул он, протягивая руки к небесам. — Я ж заядлый рыбак. Тут улов просто невероятный! Какой тут окунь! А щука, а лещ! Мы ж теперь можем по выходным вместе рыбачить. Прошлым летом только Алима составляла мне компанию, и то нечасто, остальные — не фанаты этого дела.

— Вот за это и люблю свою работу, — переведя дух, произнес Герман, — за возможность совмещать приятное с полезным. И порыбачить в удовольствие, и материал собрать. Одним выстрелом двух зайцев.

Паша просиял, словно услышал самую правильную вещь на свете:

— Вот это я понимаю, подход, дружище!

Но Герман не стал зацикливаться на рыбалке. Сделав вид, что невзначай сменил тему, он продолжил:

— К слову о материале, я как раз хотел выспросить у Милена про здешнюю флору и фауну. Любопытно узнать, что тут водится на суше и в воде. Да и хорошо бы скорее согласовать перечень работ, которые мне могут доверить.

— Ну, про флору и фауну тебе Милен, конечно, расскажет и материалы даст почитать, а насчет работ… это, скорее всего, не к нему.

Герман вопросительно посмотрел на Пашу, и тот охотно пояснил.

— Милен как бы начальник и за все отвечает, но только на бумагах. Тут Лада всем заправляет.

Герман так удивился, что даже отложил топор. Собеседник, заметив выражение его лица, издал веселый смешок:

— Не всем дано грамотно руководить. Лада превосходный антрополог, но по ее части здесь работы почти нет. Милен с ней очень давно знаком и о ее лидерских способностях не понаслышке знает, поэтому пригласил ее. Поверь, каждый из них на своем месте.

— А Милен тогда чем занимается?

— Честно признаться, он очень много работает, — и, судя по интонации, Пашу это несколько тревожило. — Занимается реставрацией, на раскопы захаживает редко, когда хочет разгрузить мозг и поработать лопатой. На разведках частенько пропадает. А вечерами, иногда и в выходные, обкладывается своими книжками и бумажками и может просидеть с ними до утра. Отчетность в основном ведет Лада, а он изучает всякие исторические сводки и пишет свои научные труды.

Герман молча потер лицо ладонью и вернулся к колке дров.

Немного погодя поленница была заполнена доверху.

— Ну что, мой дорогой помощник, осталось дело за малым: воду набрать на сегодня и завтра. Мы с ручья носим, потом через фильтры на кухне прогоняем. Чистейшая! Хоть пей, хоть готовь.

— Вперед, — коротко ответил Герман, натянув куртку.

Следом за Пашей он двинулся к летней кухне, откуда уже тянуло запахами свежезаваренного чая и чего-то неуловимо домашнего.

Глава 4. Тропа забытых имен

Милен вмешался в их недолгое партнерство в тот самый момент, когда Паша, с энтузиазмом сияя, уже планировал вовлечь новенького в приготовление ужина. Вербицкий, чуть улыбнувшись, с иронией заметил, что наглая эксплуатация гостя, только-только пережившего долгую дорогу, — идея сомнительная. Сам же он давно ждал шанса показать Герману деревню кочевников, причем до захода солнца. Паша, хоть и поморщился, остался готовить плов в одиночестве.

Чернов взял из палатки фотоаппарат и фонарь. Они двинулись на северо-восток, шаг за шагом углубляясь в лес. После недавнего разговора с Ладой Милен выглядел спокойнее и даже разговорился. Он вежливо спросил Германа, все ли его устроило, что ему уже успели показать, а затем с притворным вздохом посетовал, что не отбил новенького у Паши раньше. К удивлению Чернова, путь до поселения оказался длиннее, чем он ожидал.

— А почему вы не разбили лагерь ближе к деревне? — спросил он, когда очередная пауза в диалоге затянулась.

— Все дело в воде, — ответил Милен, встретившись с ним взглядом. — Этот ручей, куда вы с Пашей ходили, — единственный поблизости.

— Тогда по какому принципу кочевники выбрали место? Я считал, что все поселения строились ближе к рекам.

— Верно, и это поселение не было исключением. Смотри, — он указал вперед.

Герман не сразу понял, на что смотреть. Но, чуть продвинувшись вперед, увидел: дорогу им преградило высохшее русло реки. Довольно глубокое, усеянное камнями, которые почти полностью заросли мхом. Подойдя ближе, он заметил, что на самом дне поблескивала вода, но это, скорее всего, была скопившаяся после недавнего дождя влага, а не течение обмелевшей реки. Слева в нескольких метрах он увидел свежесколоченный археологами мостик, куда и направился Милен.

— Почти пришли, — произнес он, ступая на деревянную конструкцию.

Перебравшись на другой берег, они обогнули холм и оказались у порога времени. Деревня выглядела так, будто ее оставили в спешке — не вчера, не год назад, а в каком-то странном, неведомом прошлом. Семь с половиной домов, тесно прижавшихся друг к другу между соснами, стояли молчаливыми свидетелями своей истории. Некоторые ставни были заперты, другие раскрыты настежь, словно кто-то только что заглядывал в пустые дома. Ощущение было такое, будто деревня дышала — не ветром, а какой-то своей, непостижимой жизнью.

Чернов не смог сдержать восхищенного возгласа. Перед ним раскинулось место, пронизанное странной атмосферой — ни один из увиденных им пейзажей не вызывал таких чувств.

Милен уверенно направился к центру деревни, а Герман поспешил за ним, поправляя ремень фотоаппарата на плече.

— Ух ты, а это что такое?

Между домами, скромными и словно смирившимися со своим одиночеством, вдруг возникла странная постройка. Что-то неуловимо древнее было в ее очертаниях. Каменный фундамент, темный от вековой сырости, словно впитывал в себя память времени. Колонны из цельных стволов деревьев держали шатровую крышу, изгибаясь, как застывшие в танце фигуры. Резьба на них выглядела так, будто ее создатели не просто вырезали узоры, а вкладывали в них заклинания. Просторные арки между колоннами могли бы с легкостью пропустить человека с разведенными руками. В центре стоял восьмиугольный стол, окруженный лавками. Все это казалось нетронутым — или нарочно оставленным, чтобы напоминать о тех, кто однажды собрался здесь в последний раз.

— Скорее всего, это было что-то особенное, — задумчиво ответил Милен, шагая к сооружению вслед за Германом. Он взбежал по ступеням с легкостью, которая казалась почти неуместной в этом месте. — Вероятно, являло собой капище и вместе с тем служило местом, где собирались на вече. В науке нет аналогов таким сооружениям — в древности ничего подобного не строили. И это вариант того, во что могли бы эволюционировать языческие святыни славянских народов, если бы не христианство.

Герман медленно огляделся, всматриваясь в детали. Колонны, стол, арки — все казалось одновременно знакомым и чуждым.

— Просто невероятно, — выдохнул он, как будто это место смотрело на него в ответ.

— Раньше святилища были под открытым небом, имели ограждение круглой формы, а по центру располагались идолы, — воодушевленно продолжал Милен, буквально сияя от того, что на журналиста это место произвело столь сильное впечатление. — А здесь по центру — стол — возможно, как символ единства людей, сидящих за ним. А идолы, они же колонны, стали оградой и напоминают больше стражу, чем изваяния божеств.

Резные стволы деревьев и правда оказались идолами: под самой крышей были вырезаны их строгие лики, которые смотрели на восток. Остальное пространство до самого основания было покрыто символами и узорами, что складывались в неразрешимую головоломку. Ветви, боги, руны — все сливалось в единую историю, понятную лишь тем, кто ушел навсегда. И в этой истории было что-то одновременно родное и пугающее, как будто сама земля шептала: «Они были здесь, но ты никогда не узнаешь, почему».

Ветер пробежался между арками, словно оживляя лики богов под крышей. На мгновение возникло ощущение, что место живое, смотрит на них, а может, даже слушает. Герман отогнал от себя это неуместное чувство и принялся за сьемку. Вербицкий же ненавязчиво и с большой любовью продолжал знакомить его с пантеоном богов. Сварога и Ярило Герман узнал сам, остальных — ученый подсказал. С каждым словом в памяти начали всплывать давно позабытые образы: символ Макоши в виде женского силуэта с нитью судьбы, руны из детских книжек, печать Велеса, Мировое Древо Рода — Явь, Правь, Навь. Все это — родное, впитанное с молоком матери, отзывалось щемящим теплом в сердце и одновременно холодило затылок от осознания того, что кто-то сумел донести эти сокровенные символы и обычаи с древнейших времен до наших дней.

Когда Герман наконец закончил съемку и переключил внимание на Милена, тот с легкой улыбкой кивнул на стол:

— Видишь, в центре? Это Алатырь. Может, слышал? Самый мощный оберег. Считалось, что в нем заключена магическая сила, мудрость и знание богов. Обычно его высекали на камне и ставили перед входом на капище. А тут, у наших кочевников, от камня остался только символ.

Герман провел ладонью по столу — древесина была шероховатой, но ее поверхность будто дышала. Возможно, это прозрачная смола, а может, воск.

— Невероятно, — выдохнул он. — Как основательно они все строили.

— Ты еще дома изнутри не видел, — заметил Милен, проводя взглядом по деревне.

— Они и снаружи добротно выглядят, — отозвался Герман, не сводя глаз с самого большого дома. — Это изба старейшины?

Дом, на который он указал, выделялся своим фасадом, богато украшенным резьбой. Он словно смотрел на капище, как его немой свидетель и хранитель.

— Верно, — кивнул Милен. — Я как раз хотел предложить тебе начать с него. Пойдем?

— Подожди минуту, — Герман остановился, его внимание привлекла огороженная территория неподалеку. — А это что?

— Здесь были хлев и конюшня, — пояснил Милен. Они спустились по ступеням и приблизились к ограде. — Постройка была слабая, давно рухнула. Мы нашли только груду сгнивших досок. Сейчас в институте коллеги пытаются восстановить ее по сохранившимся фрагментам.

— Известно, кого они здесь держали? — спросил Герман, не сводя глаз с полуразрушенной ограды.

— Под завалами мы нашли кости трех лошадей, — ответил Милен. — Судя по экспертизе, они были растерзаны дикими зверями. Животные оказались привязанными в стойлах, у них не было шанса спастись. Еще находили остатки коров и коз, но их кости валялись за пределами ограды — звери, видимо, растащили их по окрестностям.

— Вижу, ограда частично уцелела, — Герман указал за фрагмент деревянного забора, покосившегося и почерневшего от времени. — На вид довольно крепкая была.

— Крепкая, но голодного медведя не удержала бы, — хмыкнул Милен. — То, что уцелело, было сделано из дуба. Остальной забор, как и хлев — из березы, и это добро, к сожалению, давно сгнило.

Чернов задумчиво почесал макушку, прикидывая, с какого ракурса лучше всего запечатлеть это место. Простор двора, обнесенного покосившейся оградой, говорил о том, что здесь когда-то жило больше животных, чем нашли археологи. Наверное, многие успели убежать, когда ограду сломали?

— В прошлом году здесь проводили раскопки, — заметил Милен, держа дистанцию, чтобы не попасть в кадр. — Культурный слой оказался неглубоким, поэтому мы закончили все работы до конца сезона. Все самое ценное отправили в институт. Теперь это место ждет реконструкции.

— Слышал, власти одобрили проект музея-заповедника? — спросил Герман, не отрывая взгляда от камеры.

— Да, — Вербицкий выглядел окрыленным этой инициативой. — И я уже впрягся в этот проект.

Герман понимающе улыбнулся. Такая искренняя любовь к своему делу ему импонировала.

Перед тем как отправиться в избу старейшины, он задержался на несколько минут, делая снимки. Спешить не хотелось — Милен, увлеченный каждой деталью, мог бы не одобрить такого подхода. Да и место само по себе завораживало. Вряд ли оно имело отношение к исчезновениям на озере. С другой стороны, эти люди тоже когда-то исчезли, хоть и очень давно. И совсем не факт, что на озере, но, как бы то ни было, Чернов привык подкреплять предположения фактами, поэтому решил изучить это поселение так же внимательно, как и археологи.

Милен, наивно увлеченный процессом, подсказывал, где лучше встать и на что обратить внимание. Благодаря его стараниям, коллекцию снимков пополнил великолепный и ироничный по своей сути кадр, где лик идола Велеса, бога скотоводства, с капища взирал на пустынную огороженную территорию, на которой раньше обитали животные, которых он не уберег.

Наконец они продолжили экскурсию. Милен с энтузиазмом рассказывал о конструкции домов:

— Крыши крепкие, тоже из цельного бруса, поверх него сначала клали слой дерна, а потом сосновые ветки. По тому же принципу сделана и крыша капища.

Герман внимательно слушал и задавал уточняющие вопросы. Информации было много, но упускать ничего не хотелось.

Изба старейшины была порядочно выше остальных, окна закрывали ставни, которые, по словам Милена, кочевники обшивали мехом диких животных, чтобы сохранить тепло в домах, поскольку стекол не было. Прежде чем войти, ученый аккуратно отворил ставни, впуская внутрь дневной свет. Крыльцо с резным орнаментом выглядело нарядно, над ним на фронтоне избы была приколочена деревянная деталь — символ бога Рода.

— Это сооружение сохранилось лучше, чем большинство других. Когда деревню оставили, окна и двери закрыли плотно, поэтому оно не подверглось разрушению из-за погодных условий и диких животных.

Вербицкий отворил ветхую дверь и жестом пригласил Германа внутрь. Они попали в сени. Полы под тяжестью шагов скрипели и местами уже начали крошиться. Смотреть здесь оказалось особо не на что: две широкие скамьи, над ними на стенах были прибиты крюки для верхней одежды, напротив входной двери располагалась кладовка, где когда-то хранилась домашняя утварь и строительный инвентарь. Но все эти вещи уже давно перекочевали в музеи.

За следующей дверью открывалась горница — просторная, как и полагалось дому старейшины, но мрачная и холодная. Первое, что бросилось в глаза, это печь — сердце дома.

— Она была в плачевном состоянии, хоть и исправная, — Милен заметил интерес Германа и, приблизившись к печи, ласково провел рукой по ее побеленной поверхности. — Но мы с Дашей ее отреставрировали.

И правда, побелка выглядела свежей, и в тусклом свете горницы ее белизна почти сияла. Но больше всего Германа поразила роспись, покрывавшая печь и дымоход. Полевые цветы, гроздья рябины, листья и колосья были нарисованы так искусно, что казалось — они оживают, стоит только присмотреться. Между узорами прятались жар-птица, кони и лесные звери.

— Эти навыки передавались из поколения в поколение, — сказал Милен, будто угадывая мысли Германа. — Здесь можно увидеть мотивы из мест, откуда они родом. Но чем дальше на восток уходили кочевники, тем больше заимствовали у местных — орнаменты становились богаче и разнообразнее.

— Получается, они тесно взаимодействовали с местными народами?

— Не уверен, что прямо тесно, но совсем без сотрудничества с соседями здесь не выжить, — Милен достал фонарик, чтобы подсветить печь для съемки. — При этом они никогда не интегрировались в чужие селения, строили собственные в дебрях, без шансов их обнаружить.

— А местные какую от них выгоду получали? — Герман с интересом уставился на ученого.

— Кочевники были мастерами по дереву, — тот, кажется, ждал этого вопроса. — Мы нашли целую мастерскую, полную невероятных вещей. Для такого скромного поселения их было слишком много. Очевидно, эти изделия шли на обмен. Представь: резная посуда, фигурки животных, мебель — все украшено росписью. Для местных это было настоящим чудом. Думаю, они охотно меняли эти сокровища на продукты, пряжу и другие нужные вещи.

— Впечатляет. А можно взглянуть на мастерскую?

— Разумеется. Только всю эту роскошь вывезли на реставрацию, — Милен с сожалением развел руками. — Но у меня есть фотоотчеты, обязательно тебе покажу.

— Договорились.

— А вот тут есть любопытное местечко, — Вербицкий указал за печь. — Загляни.

Герман послушно обошел печь, и перед его глазами предстал укромный уголок: низкий табурет, вплотную придвинутый к стене, и сбоку от него маленький столик.

— На стене была приколочена медвежья шкура, — произнес ученый. Он помогал себе жестами, словно прямо сейчас видел то, о чем говорил. — Табурет тоже был застелен. А на этом столике мы обнаружили чашку и пиалу с остатками засохшего меда на дне.

— Кто и для каких целей здесь уединялся? — спросил Чернов, мельком глянув на собеседника.

— Это предстоит выяснить, — мечтательно улыбнулся Милен. — Но самое загадочное тут — это рисунки. Посмотри на печь.

И действительно, реставраторы оставили не побеленным фрагмент печи, на котором углем были схематично набросаны рисунки: ручей в лесу, человек внутри какой-то арки перед водоемом и посреди пустыря большой камень или, может, скала, окруженная редкими травинками.

Герман пригнулся, уперевшись ладонями в колени, чтобы лучше рассмотреть изображения.

— И что это может значить?

— Вот это очень напоминает вещий камень из русских былин, — Милен в воздухе обозначил пальцем абрис рисунка, не смея дотрагиваться до него. — Ну, помнишь, налево пойдешь — коня потеряешь, направо пойдешь — себя потеряешь? Видишь, тут неразборчиво малость, то ли письмена изображены на камне, то ли грани его. А остальные два… нет идей, если честно. Может, какие-то их священные места.

В целом горница выглядела так, как Герман привык видеть на исторических иллюстрациях. Судя по всему, именно в этом доме устраивали застолья, на которых гуляла вся деревенька. Стол был огромный, окруженный множеством резных табуретов. Милен пояснил, что почти вся мебель и полы были уничтожены грызунами. Все это пришлось реставрировать на месте — работа оказалась долгой и кропотливой. А занавески, за которыми уединялись жители дома, шкуры диких животных и ковры на стенах, которые вешали для утепления, как это делали местные, а также нарядные вышивки и картины, коими украшали стены — все это отправили на восстановление в институты. И среди всего этого добра самой ценной находкой была, конечно же, каменная плита с родовым древом кочевников, снимками которой ученый пообещал поделиться позже.

Герман обошел все помещение, заглянул в бабий кут, где обнаружилась ветхая тахта, ткацкий станок и пара расписных сундуков, уже приведенных Миленом и Дашей в порядок и ждущих своей отправки в музеи. Там же обнаружился вход в погреб, где все то, что не сгрызли мыши, давным-давно истлело и сгнило. Но археологам удалось найти следы пшеницы, вяленого мяса и кое-каких корнеплодов.

Вербицкий рассказывал интересно, и Герман пару раз ловил себя на том, что слушает его, раскрыв рот. Тот досконально помнил, где какой предмет располагался и как выглядел.

— Ни пересказы, ни фотографии не передадут того, как тут все выглядело, — сокрушался ученый. — Надеюсь, ты приедешь сюда снова, когда откроется заповедник. К тому времени сюда привезут точные копии предметов и даже некоторые оригиналы. Тогда картина станет полной.

— Непременно приеду, можешь не сомневаться, — заверил его Герман.

Остальные дома обошли гораздо быстрее, так как начало стремительно темнеть. Впрочем, такого сильного ажиотажа, как изба старейшины, они у Германа не вызвали, поскольку были гораздо скромнее и весьма схожи друг с другом. Милен показал мастерскую, избу, где обнаружили останки младенца, показал яму, в которой кочевники держали сосуды с прахом предков. Рассказал про найденные в некоторых домах предметы, явно принадлежащие другим культурам, благодаря которым можно было отследить примерный маршрут кочевников от Ладоги до места их исчезновения. И высказал интересное предположение, что эти предметы, скорее всего, были приданым местных девушек, которых они брали в жены. К концу экскурсии Чернов уже в общих чертах понимал, что здесь к чему.

— А они оставили какие-нибудь письмена, или, может, карты местности?

— Абсолютно ничего, — удрученно произнес Милен. — Ни одной летописи, документа, карты. Хотя я уверен, что это все должно было быть. Мы залезли в каждый угол каждого дома. Безрезультатно.

Они только что обошли вокруг единственную недостроенную избу, которая почти полностью разрушилась, и взяли курс на лагерь.

— Люди здесь жили удивительные, — задумчиво сказал Герман. — И до странности загадочные.

Милен коротко кивнул, но его взгляд оставался выжидающим, словно он хотел услышать продолжение.

— Примерно понимаю, как жили… да и до сих пор живут некоторые кочевые племена. Явно не в таких условиях, как я сейчас увидел. Очевидно же, что этим ребятам был привычен оседлый образ жизни. Основательные дома, монументальные святыни, домашний скот, деловые связи с соседями. Но в какой-то момент они собирали все свое хозяйство и переезжали черт знает куда и зачем, где начинали все сначала. Что ими двигало?

Милен молчал, раздумывая, а затем медленно протянул:

— Мы все задаемся этим вопросом.

Герман оглянулся, бросив последний взгляд на деревню, теперь укрытую сумерками.

— Слушай, а ты не думал о том, что это и есть то место, куда они шли столько веков?

— Честно говоря, думал, — признался Милен и включил фонарик, освещая дорогу. Чернов последовал его примеру. — Поэтому и вознамерился обойти с разведкой каждый уголок этого полуострова. Вдруг они еще что-то оставили после себя, что поможет понять их. И знаешь… местоположение стоянки вызывает вопросы. До этого они так же селились вдали от деревень и трактов. Обнаружить их было сложно. Но в случае, если бы к ним все-таки нагрянули незваные гости, то путей для бегства была уйма. Здесь же стоянка больше напоминает ловушку. Полуостров, кругом вода, уходить просто некуда.

Чернов задумчиво хмыкнул, обдумывая услышанное. Но Милен неожиданно перевел разговор в другое русло:

— Знаешь, я рад, что ты приехал. Ты так быстро во все вникаешь и задаешь правильные вопросы. Нам в команде очень нужен свежий взгляд думающего человека.

— Постараюсь быть полезным, — Герман нисколько не смутился, поскольку и сам знал свои сильные стороны.

Милен уверенно вел их обратно в лагерь. Вечерний мрак все гуще окутывал лес, но их путь был выверен и ясен.

— Спасибо тебе за экскурсию и что выделил для меня время, — искренне поблагодарил Чернов. — Паша говорил, ты завален работой.

— Да все мы здесь завалены работой, — усмехнулся Милен. — Но для тебя время найдется всегда. По любым вопросам смело обращайся ко мне или к Ладе. Все мы хотим, чтобы твоя статья об этом чудном месте привлекла сюда как можно больше людей.

— Уверен, когда тут откроется музей–заповедник, отбоя от туристов не будет. Благо, что деревенька прекрасно сохранилась. Кстати, — у Германа еще с первого на нее взгляда созрел этот вопрос. И сейчас он про него вспомнил: — К слову о сохранности, это редкое везение, что дома не заросли и не разрушились за целый век.

— Везение в том, что для основания своего поселения кочевники выбрали именно это место, — поправил Милен, встретившись с Черновым взглядом. — Дело в том, что на этой территории очень скудная почва, под которой залегают слои известняка. Здесь способны выживать только неприхотливые сосны. Единственное, что им нужно, это прямой солнечный свет. В тени они не выживут, поэтому поросль не дают. Точнее, дают, но в тени взрослых деревьев маленькие росточки неминуемо погибают.

— Ах, вот как, — протянул Герман, осмысливая полученную информацию. — И насколько велика эта территория?

— Трудно с точностью сказать, но местность тут гористая. Соответственно, на вершинах в большей степени растут сосновые леса, а в ущельях, где почва плодородная, встречаются гораздо более разнообразные виды деревьев.

Милен вдруг притормозил и повел носом.

— Чувствуешь?

Герман чувствовал. Пленительный и восхитительный аромат плова, который доносился из лагеря. Стало не до разговоров. Обменявшись голодными взглядами, они рванули на запах.

Глава 5. Голос костра

Чернов не помнил, когда в последний раз пробовал столь вкусный ужин. Наверное, с тех пор, как его занесло на суровые берега Мурманска, где еда всегда с привкусом ветра и соли. Здесь же, у костра, плов будто вобрал в себя весь аромат таежного воздуха. Паша принимал заслуженные комплименты с видом мастера, который привык, что его творения восхищают.

Маленькая компания уютно разместилась у костра, языки которого трепетали, словно подслушивая их разговоры. Алима, по словам Милена, не признавала трапез без магии живого огня. «Как можно есть, когда не видеть танцующие тени?» — с негодованием выговаривала она, называя волонтеров, предпочитавших обедать в просторной беседке, людьми, лишенными вкуса к жизни.

— Ты вообще нельзя отходить от костра, — молчавшая до этого Алима вдруг с упреком обратилась к Герману. — Ты нужно отогреться. Смотреть на огонь часто. Терапия.

Сидевший рядом с ней плечом к плечу Милен молча закатил глаза. А Чернов, сам от себя не ожидавший подобного, вдруг искренне и добродушно хохотнул. Но быстро одернул себя, получив от Алимы укоризненный взгляд. На мгновение ему даже показалась, что тарелка с пловом вот-вот окажется у него на голове. Буря миновала, когда он пообещал, что займется терапией немедленно.

В целом, атмосфера за ужином создалась приятная. Внимание, конечно же, в основном было приковано к Герману. Он с удовольствием делился впечатлениями и эмоциями от деревни кочевников. А эта тема была здесь самая обсуждаемая, поэтому разговоры не умолкали ни на минуту. В какой-то момент между археологами разгорелся жаркий спор о том, чем питались кочевники. Кто-то упомянул карасей, и Паша снова вспомнил про рыбалку. На этот раз глаза закатывали всей компанией. Потом Паша вспомнил про принесенную Алимой байку от местных из Озерного. Вот тут уже Герман весь обратился в слух.

— Поговаривают, где-то в этих краях была секретная советская лаборатория, то ли химическая, то ли биологическая. Но давно ушла под воду. Мы с Миленом в прошлом году загорелись ее найти и, как два идиота, перерыли гору документов. Ни одного упоминания.

— Это в каких же документах вы хотели найти упоминание о секретном объекте? — усмехнулся Герман.

— Да ладно, байки это! — махнул рукой Паша, будто отметая лишние сомнения.

— Но с рыбалкой будь осторожнее, — вставила Лада, прищурившись. — А то выловишь мутанта, и вырастет у тебя вторая голова.

— Ну и пусть! — не растерялся Паша. — Одна голова — хорошо, а две — лучше!

Когда с едой было покончено, компания взялась за уборку с той легкостью, с какой делают привычное дело. Паша шутил, что это их «ритуал завершения трапезы», подталкивая Дашу локтем, чтобы та шевелилась быстрее. Алима, не произнеся ни слова, первой поднялась и растворилась в темноте за границей костра, будто ее и не было. Паша с Дашей, переглянувшись, отправились отмывать казан, обсуждая что-то вполголоса и изредка смеясь.

— Дни сейчас короткие, а ночи холодные, — пробормотал Милен, протягивая ладони к угасающему пламени. — Через полтора часа отправимся в баню, а там — и на боковую пора. Ты пока можешь отдохнуть или заглянуть к нам в лабораторию.

— Конечно, с вами, — ответил Герман, не раздумывая.

В лаборатории он первым делом принялся рассматривать карту местности, с особой тщательностью изучая те места, которые археологи уже успели обойти с разведкой.

— А где то озеро, про которое ты сегодня рассказывал? — на самом деле Чернов узнал его сразу.

Милен приблизился к карте и, закусив нижнюю губу, молча ткнул указательным пальцем на схематично изображенный водоем в форме запятой. Лада перегнулась через стол и слегка прищурилась, чтобы рассмотреть, на что он показывает.

— То самое озеро, где девушка пропала? — ее голос был полон неподдельного удивления. — Ну ты, Вербицкий, даешь. Не успел человек в себя прийти с дороги, а ты уже криминалом его запугиваешь.

— Сегодня по радио рассказывали про ее исчезновение, — нехотя бросил Милен, пожимая плечами. — Согласись, трудно не упомянуть. — Затем, словно пытаясь разрядить обстановку, улыбнулся Герману уголком губ: — Но ты же не из пугливых?

— Не из пугливых, — серьезно отозвался Чернов, в голосе которого мелькнуло нечто острое. — Хотя история, конечно, мрачная.

— И не говори, — вздохнула Лада, усаживаясь обратно на стул. — Тут в округе все знатно всполошились.

— Не удивительно, — Герман снова вперился взглядом в карту. — В маленьких селениях такие события всегда сильный резонанс вызывают. — Затем перевел взгляд на Милена: — Ты обещал отвести меня туда, помнишь?

— Конечно, — кивнул Милен, чуть прищурившись, будто обдумывал что-то свое. — Вообще, я планировал разведку через пару дней, но переиграл. Как насчет того, чтобы завтра с утра отправиться? Или тебе нужно время, чтобы немного освоиться в лагере?

— Что ты, — Чернов усмехнулся, пряча руки в карманы брюк. — Я тут уже как дома. Завтра — в самый раз.

Лада бросила на них взгляд поверх стопки бумаг и чуть слышно хмыкнула.

— Знаю, что ты тут главный глас разума, — обратился к ней Герман с легкой улыбкой, — но не пытайся меня отговорить.

— Отговорить журналиста, который рвется на место возможного преступления? Даже не буду тратить на это энергию, — фыркнула она насмешливо и придвинула стопку документов.

Чернову в этот момент подумалось, что если Лада и дальше будет так же нейтрально относиться ко всем его инициативам, то отношения у них сложатся превосходные.

— Помнишь, я говорил о планах на этот сезон? — Милен привлек внимание Германа легким движением руки.

— Конечно, — откликнулся тот, заинтересованно глядя на карту.

Милен склонился над столом и принялся перечислять:

— Вот здесь, здесь и здесь, — он поочередно указывал на отмеченные точки. — Самые высокие участки полуострова. Там пещеры, в которых, насколько нам известно, еще никто не бывал. Мы должны провести первичный осмотр, а уж по его результатам руководство решит, звать ли специалистов.

Герман внимательно изучал карту, пока Милен продолжал:

— Большинство пещер расположены недалеко от деревни кочевников, но одна… — его палец задержался на точке у самого края карты. — Эта омывается водами Ангарии.

— Сложно туда добраться? — уточнил Герман, уловив нотку азарта в голосе собеседника.

— Еще как, — усмехнулся Милен. — Со стороны воды склоны такие крутые, что без снаряжения не забраться. А ровный берег — сплошное болото с камышами высотой в два метра. Если лазейку не найдем, придется идти по суше.

Его палец прочертил извилистую линию через леса и холмы:

— Дорога займет почти весь день. Значит, идти туда нужно с расчетом на пару ночевок.

Герман улыбнулся, в глазах мелькнуло знакомое чувство предвкушения.

— Как я по этому скучал… Не против, если я присоединюсь? Все необходимое для вылазки у меня есть.

— Здесь ты вольная птица, — Лада снова вклинилась в разговор. — Мы тебе не начальники. В академии за тебя поручились как за первоклассного специалиста, который гениально делает свою работу. А кто мы такие, чтобы мешать гению? — ее мягкие интонации в голосе окрасились легкой иронией. — Так что дерзай, Герман.

— Вот такой подход мне нравится, — весело отозвался Чернов, расплываясь в довольной улыбке. — Когда ты планируешь туда выдвигаться?

— Точно не раньше, чем через месяц. Будем ориентироваться по погоде, — ответил тот, рассеянно взъерошив пятерней волосы. — Гляжу, ты любитель разведок. Представляю, как Алима обрадуется пополнению в нашем с ней тандеме.

Герман прищурился, бросив выразительный взгляд на посмеивающуюся Ладу. Впрочем, быстро сдался и сам ухмыльнулся.

— Завтра мы втроем уходим?

— Нет, — Милен покачал головой, растягивая уголки губ в легкой улыбке. — У Алимы дела в Озерном. Так что пойдем только ты да я да мы с тобой. Надеюсь, ты не сильно расстроен.

— Ага, смейся, смейся, — Герман с легкостью подхватил шутливый настрой. — Я, между прочим, не теряю надежды ее обаять.

Время в лаборатории потекло незаметно, будто растворяясь в шорохе бумаги и тихом гудении ламп. Милен бегло ознакомил Германа с последними находками: каменные орудия, керамические черепки, аккуратно разложенные на полках. Карта на стене, испещренная метками, отражала прошлое и будущее экспедиции: здесь уже копают, здесь только собираются. Когда Милен придвинул к столу еще один стул и выложил несколько тяжелых папок с отчетами, Герман понял, что у него впереди долгий вечер.

— Вот, ознакомься, — с легкой улыбкой бросил Вербицкий, стягивая с запястья часы и перекладывая их на край стола, будто давая понять: время уже не имеет значения.

Некоторое время спустя в лабораторию забежала Даша, торжественно объявила о том, что баня уже топится, и забрала с собой Ладу. Как позже выяснил Герман, постройку бани для археологов недалеко от лагеря профинансировал Вербицкий, ведь кататься каждый вечер в Озерный до ближайшей бани и тратить на дорогу по два часа было не с руки, особенно людям из состоятельных семей, привыкших к определенному комфорту.

По сложившейся традиции, прекрасная половина лагеря париться шла первая. Милен с Германом проводили их взглядами, после чего снова вернулись к своим делам.

— Знаешь, мне не дает покоя отсутствие рукописей, — задумчиво произнес Чернов, рассматривая фотографии родового древа кочевников, высеченного на камне. — Кто вообще обнаружил эту деревню?

— Намекаешь на то, что письменные свидетельства припрятали? — Милен взглянул на него, в глазах читалось понимание. — Семья из Озерного, грибники, мужчина с двумя детьми-подростками. Забрели в эту глушь случайно. Они живут на одной улице с Алимой. Я с ними общался. Говорят, что ничего из деревни не выносили. Может, и врут, но как проверить…

Герман откинулся на спинку стула и задумчиво почесал подбородок.

— С кем из местных ты еще общался, кто хорошо эти места знает?

— Конкретно эту часть полуострова никто особо не знает. Даже те же грибники так далеко от своего поселка обычно не заходят.

Тем не менее не наведаться в ближайшие населенные пункты Чернов не мог. Присмотреться, потолковать с людьми, послушать сплетни о том о сем — без этого никуда.

— Ладно, закругляемся на сегодня, — Вербицкий отодвинулся от стола и, подавив зевок, поднялся.

Они разошлись по палаткам за необходимыми вещами, а потом отправились в баню. На окрестности уже опустилась ночная прохлада, пробирающая до костей. В лесу было тихо, слышался лишь треск веток под ногами. Шли они по хорошо проторенной тропе, которую подсвечивали фонарями. Сразу было видно, париться ребята ходили куда чаще, чем на импровизированную автостоянку.

Баню, подсвеченную гирляндами, было заметно издалека. Небольшая, модульная, с аккуратной маленькой верандой, совсем новая. Ее собрали практически на берегу залива. Парней встречал Паша, который традиционно занимался растопкой. Он попивал что-то из одноразового стаканчика и радостно размахивал телефоном.

— Помнишь видео, где Дашка в кокошнике на капище просит у Ярилы солнечную погоду, пока навес над раскопом не соорудим? — с ходу спросил он у Вербицкого. — За тысячу лайков перевалило! А! Как тебе?

— Поздравляю, — Милен благодушно улыбнулся, затем пояснил Герману. — Помнишь, я говорил, что Паша у нас «эсэмэмщик» на добровольных началах? Вот… продвигает нас в соцсетях.

Чернов знал об этом из досье, даже помнил число подписчиков, но проверять его публикации уже не оставалось времени. Да и не думал он, что в этих отдаленных от цивилизации мест есть хоть какой-то интернет, чтобы вести активную блогерскую деятельность, пока не задрал голову и не увидел антенну на крыше бани.

— Ах да, совсем забыл тебе сказать, — произнес Вербицкий, почесывая макушку. — Здесь у нас точка мобильной связи, единственная в округе.

— В такой глуши? — Герман с уважением на него посмотрел. — Как ты умудрился?

— Не я, а специально нанятые люди. Они все рассчитали и установили сюда целый комплект усиления сигнала.

Чернов взглядом проследил направление антенны.

— Базовая станция на другом берегу Ангарии, что ли?

— Ага, тут усилитель мощный, с покрытием до тридцати километров. Кстати, пароль от вай-фая на обратной стороне роутера в предбаннике. Пойдем.

— Да-да, — подхватил Паша. — Бак с водой для нас уже нагрелся.

Пока поднимались на веранду, Милен быстро ввел в курс дела. Роутер работал от электросети, а электричество — от дизельного генератора, а генератор находился за баней и включался вручную. Ну а за топливо отвечал небезызвестный Савелий Васильевич.

Вообще, наличие связи вблизи лагеря очень упрощало жизнь. Герман был в полном восторге от этой новости. На сей раз он не взял с собой телефон, но в следующий — уже мысленно прикидывал в голове список задач, который отправит Стрижу.

Дамы разместились в предбаннике, Лада сушила феном свои кудри, остальные заваривали какое-то пряно пахнущее пойло. Герман еле удержался, чтобы не скривится от резкого запаха. Мужской компанией они закрылись в парилке, где Паша шепотом поведал, что это Алима спаивает их чаями из каких-то полезных, но вонючих трав.

— Признаться, чаи эффективные, — заявил он авторитетно. — Сон от них крепкий, а с утра энергия бьет ключом.

— А что в составе?

— Да пес его знает!

Герман осуждал такое слепое доверие посторонним, но вслух этого не произнес. Прикрыв глаза, он вдохнул полной грудью горячеватый воздух, чувствуя, как быстро расползлось тепло по телу, вытесняя остатки холода. Более удачного завершения дня трудно было представить. Только сейчас он почувствовал, как накатывает усталость, но расслабляться было рано.

Чуть позже, в предбаннике, он сначала всеми правдами и неправдами отбивался от Алимы с ее подозрительным зельем, а потом от Паши, который вознамерился познакомить свою аудиторию в соцсетях с пополнением в их дружной компании.

— Не-не-не, — Герман отмахнулся от камеры, — Нет. Если бы я хотел публичности, то пошел бы работать на телевизор. Съемки, свет софитов, интервью с поклонниками — это все твое. Я для таких мероприятий слишком зажат.

— Какой скромняга, — умилилась Даша.

Милен встал на его защиту, соглашаясь с тем, что не каждому дано комфортно себя чувствовать под объективом камеры. Лада воздержалась от комментариев, но одарила Чернова задумчивым взглядом.

Засиживаться долго не стали. День для всех выдался непростым, поэтому быстро прибрались за собой, досушили волосы, оделись и отправились в лагерь. Герман шел, вслушиваясь в ленивую болтовню археологов, и невольно улыбался. Здесь, вдали от города, все было не так, как он привык, и ему нравилась эта неформальность и живой дух лагеря.

Ночь опустилась незаметно, принеся с собой холод и тишину. В начале десятого Герман вошел в палатку, кинул в печь пару поленьев, и мягкое потрескивание огня заполнило пространство. Он устало опустился на лежанку, чувствуя, как день отпускает, оставляя в памяти россыпь лиц, голосов и запахов. Секунда — и его мысли растаяли в тепле, уступив место глубокому беспокойному сну.

Глава 6. В глубине мрака

Герман, как обычно, проснулся на рассвете. Тишина снаружи была почти осязаемой, словно сам лес еще не успел встряхнуться от ночного оцепенения. Поленья в печи давно догорели, но угольки еще теплились, рассыпая слабое золотистое свечение. Ночь выдалась промозглой, и ему несколько раз приходилось подкидывать дрова, чтобы сохранить тепло. Однако Герман чувствовал себя выспавшимся и собранным.

Он неспешно расправил одеяло, накинул безрукавку, сунул в карман средства гигиены и, перекинув через плечо полотенце, выбрался из палатки.

Лагерь тонул в густом сером тумане, обволакивающем все вокруг, будто старинный тюль, скрывающий изъяны старой картины. Небо едва начинало светлеть, выцарапывая размытые очертания деревьев из плотной дымки. Зрелище было тягостным, словно мир замер в ожидании чего-то неизбежного. Герман зябко передернул плечами, ощущая, как прохлада пробирается под одежду. Подняв капюшон, он направился к ручью, разминая затекшие от сна мышцы.

Холодная, почти ледяная вода обожгла кожу, но зато быстро прогнала остатки сна, возвращая ясность мыслям. Каждый глоток воздуха, напитанного влажной свежестью, словно заполнял легкие новой силой. До подъема остальных оставалось еще достаточно времени, и Герман решил направиться в лабораторию. Хотелось самостоятельно покопаться в бумажном царстве археологов. Вдруг найдется какая-то секретная папка с информацией, которой ученые не сочли нужным делиться.

Приблизившись к шатру, Чернов вновь окинул взглядом лагерь: шевеления нигде не наблюдалось. Отодвинув магнитную шторку, Герман проскользнул внутрь лаборатории и сразу остановился на пороге.

В дальнем углу за рабочим столом мирно спал Милен. Лицо его утонуло в старой потрепанной книжке с пожелтевшими страницами, будто он впитывал знания даже во сне. Здесь было еще холоднее и сырее, чем снаружи. Легкая дрожь пробегала по телу спящего, но он не просыпался. Только тихий гул генератора разбавлял гнетущую тишину. Но электрическая печь, стоящая между двумя столами с расчетом обогреть обоих хозяев, была выключена. Герман неодобрительно покачал головой.

Примерно через час снаружи зазвучали голоса девушек, готовивших завтрак. В лабораторию вошла Лада и застала неожиданно уютную сцену: начальник экспедиции, бережно укрытый пледом, спал, словно ребенок, а напротив него, закинув ногу на ногу, бодрый Герман с видом уверенного исследователя листал материалы из вчерашней папки. В их уголке было на удивление тепло благодаря исправно работающему обогревателю, а аромат кофе из одноразового стаканчика, к которому журналист то и дело прикладывался, словно дразнил холодный утренний воздух.

Чернов, заметив Ладу, улыбнулся — мягко, почти заговорщически, и, прижав палец к губам, показал на спящего начальника.

— В полку нянек прибыло, — шепнула Лада, позабавленная увиденным. — Привыкай, это обыденная картина.

Она прошла к своему столу так тихо, будто боялась нарушить этот хрупкий баланс покоя, забрала косметичку и добавила:

— Завтрак через двадцать минут. Не задерживайтесь.

После чего задорно подмигнула и выскользнула наружу.

Милен очнулся внезапно, как будто его кто-то окликнул из другого мира. Он резко распахнул глаза, в первый миг ничего не понимая, а затем болезненно выпрямился, стягивая с плеч сползающий плед. Проморгавшись, он наконец заметил Германа, который терпеливо наблюдал за его пробуждением.

— Доброе утро, — хрипло пробормотал ученый и скосил взгляд на настольные электронные часы. — Просто супер. Прикрыл на секундочку глаза, называется.

— Доброе, — Чернов приподнял обложку книги, которая убаюкала Вербицкого, и прочел вслух название: — «Сравнительно-историческая грамматика прототюркского языка». Это тебе еще зачем?

Милен ответил не сразу. Сначала протер глаза, затем размял затекшую спину и сунул нос в стакан с уже давно остывшим кофе.

— Как зачем… — Он захлопнул книгу и убрал ее подальше. После чего все-таки сделал глоток кофе и поморщился. — Я пытаюсь расширить значение некоторых рун кочевников.

— Ты думаешь, они позаимствовали какие-то символы у тюрков?

И вновь на несколько секунд вопрос повис в воздухе без ответа. Видимо, кое-кто по утрам соображал совсем туго.

— Ну да, — ответил наконец ученый, задумчиво теребя край рукава. — Последние сто пятьдесят лет они как раз кочевали близ тюркских поселений. Могли и позаимствовать. Просто… есть ряд символов, которые имеют параллели и со скандинавскими рунами, и с тюркскими, но трактовка… кардинально разнится.

— Например?

Вербицкий снова впал в ступор и осоловело уставился на Германа.

— Сейчас и не вспомню. Я где-то делал записи, — он окинул унылым взглядом бардак на столе и виновато улыбнулся журналисту. — Поделюсь с тобой, как только найду.

— Без проблем, дружище. Что там со временем? На завтрак не опоздаем?

— Да, — рассеянно пробормотал Милен, вновь кинув взгляд на часы. — Пора.

Как выяснилось, Алима ушла спозаранку, задолго до того, как проснулся Герман. Ее отсутствие словно подчеркивало таинственность утра, пропитанного влажной дымкой и тишиной. Однако решено было не нарушать заведенную ею традицию, и все собрались на завтрак у костра. Вербицкий, погруженный в свои мысли, поначалу лишь машинально ковырял кашу. Тишина вокруг него казалась странно натянутой, словно природа затаила дыхание вместе с ним. Только к концу трапезы он немного оживился.

На востоке солнце робко выглядывало между деревьев, окрашивая мир в теплые золотистые оттенки. Лес пробуждался, и густая мгла начинала таять, как размытый сон. Вскоре должны были прибыть волонтеры, но Милен, взглянув на часы, принял решение не ждать. Пока разведчики переодевались и наполняли рюкзаки необходимым, Даша быстро собрала для них обед. Так что в путь они отправились во всеоружии.

Некоторое время шли молча, наслаждаясь пробуждением природы. Лес, словно вглядываясь в незваных гостей, мерцал утренними тенями, которые стелились по земле. Рельеф пока был ровным, растительности совсем немного, поэтому им ничего не мешало сразу взять бодрый темп. Несколько раз ученый останавливался, доставал карту и сверялся с компасом. В один из таких моментов он поинтересовался у Чернова:

— Уверен, что тебе туда надо?

Герман улыбнулся, но улыбка вышла жесткой.

— Надо.

Его тон не оставил места для возражений, и Милен нехотя кивнул. Он свернул в сторону узкой лощины между двумя холмами, затянутой плотным туманом. Темп резко поубавился, ведь теперь приходилось продираться через колючую поросль, которой заросла тропа. Герман невольно ощутил себя пленником странного лесного капкана. Где-то неподалеку журчал невидимый ручей, но его звук был настолько приглушенным, что казался частью мистической симфонии этого места.

Вербицкий, как будто сливаясь с лесом, легко перескакивал с одной кочки на другую, ловко уворачиваясь от колючих лап можжевельника, словно знал каждую ветку на пути.

Стоял резкий запах хвои и сырости. Казалось, что с каждым шагом воздух становился все плотнее, гуще, будто пытался вытеснить непрошеных гостей. Словно сам лес сопротивлялся их присутствию. Особенно неуютно почувствовал себя Герман, когда они вышли из ущелья: дальше путь лежал в мрачную низину, будто вынырнувшую из старой легенды. В сгущающихся дебрях силуэты деревьев, подобно приведениям, тонули в сумрачной мгле.

Милен остановился под предлогом поправить рюкзак, но его взгляд, украдкой устремленный на Германа, выдавал надежду, что журналист изменит свое решение. Однако Чернов, поднимая камеру, изображал легкость и даже энтузиазм. Щелчок затвора стал единственным звуком, разорвавшим тягучую тишину. Милен угрюмо улыбнулся и нехотя продолжил путь.

— Знаешь, история этой пропавшей девушки меня тронула, — негромко проговорил Герман, пристально глядя на напряженную спину Милена. — Я подумал, что мог бы дополнительно взяться за это расследование, конечно, не в ущерб основной работе.

Вербицкий остановился, дожидаясь, когда Чернов поравняется с ним. Их взгляды пересеклись — усталый и задумчивый у Милена, пытливый и упрямый у Германа.

— Сам знаешь, полиция с такими «висяками» работает спустя рукава, — добавил Чернов. — Надежда только на таких неравнодушных людей, как мы с тобой.

— Полицейские совсем не выглядели равнодушными, когда нас допрашивали, — после короткой паузы ответил Милен, вновь начиная спуск в низину. — Наоборот, они казались… крайне вовлеченными и…

— И?

— Не напуганными, нет, — он нахмурился. Было заметно, что подбирал слова с осторожностью, будто шагал по зыбкой тропе. — Но нервозность чувствовалась. Думаю, расследование идет полным ходом. И по радио об этом говорили. Хотя… в таких делах любая помощь не бывает лишней. Так что твой порыв достоин уважения. Если в чем-то понадобится мое содействие, обязательно помогу по мере возможности.

— Вот и отлично, — Герман совершенно точно собирался воспользоваться его щедрым предложением.

Их путь продолжался. Пологие склоны сменялись крутыми, покрытыми острыми камнями и корнями, что делало каждую минуту похода испытанием. Где-то приходилось спрыгивать, а где-то огибать препятствия. Валежник и густой подлесок затрудняли движение, а выпирающие корни хвойных гигантов становились неожиданной ловушкой. Милен несколько раз спотыкался, но неизменно находил опору то в липких стволах деревьев, то в крепкой руке Германа.

В какой-то момент ученый резко остановился, всматриваясь в даль между деревьями.

— Гляди-ка, там поляна, — хмыкнул он озадаченно. И правда, слева виднелся островок света. — Что-то не припомню ее с прошлой разведки.

Милен быстро достал компас и потрепанную карту. Его лицо напряглось.

— Черт, — выдохнул он, сверившись с направлением. — Мы ушли слишком далеко на запад. Держимся правее.

И вновь они побрели в самую гущу. Туман полностью растаял, но видимость не улучшилась. В лесу было темно, и чем глубже они уходили, тем сильнее сгущалась растительность и тем темнее и насыщеннее становилась зелень. Пахло одуряюще и настолько остро, что Герман почувствовал, как щиплет глаза. Земля под ногами становилась мягче, ноги утопали в ковре из гнилых листьев и опавших иголок. Зато рельеф стал ровнее, спуск почти не ощущался.

— Пришли, — Милен замедлил шаг.

Чернов, напротив, ускорился, напролом продираясь к водоему, который едва проглядывал между необъятными стволами деревьев, растущих буквально впритык друг к другу. Увиденное на берегу и в половину не нагоняло столько жути, сколько он уловил остальными органами восприятия. Это заставило его замереть на месте, как вкопанного. Здесь опасность была буквально осязаема. Она нависала над водой, просачивалась сквозь почву, скользила по коже острым лезвием, пробирая до мурашек.

Герман бросил колючий взгляд на Милена, который неуверенно топтался чуть поодаль и выглядел бледнее обычного.

— Стой там, пока я буду осматриваться.

Ученый не обратил внимания на его прохладный тон и после затянувшейся паузы невпопад пробормотал что-то, когда Чернов уже и не ждал ответа, принявшись дотошно изучать окрестности.

Вода была черной и неподвижной. Полоса гнилых листьев и веток вдоль берега напоминала следы давно угасшего пожара. Милен тоже уставился на зеркальную гладь водоема, непроизвольно повторяя за Германом. Как вдруг его взгляд изменился. Чернов посмотрел на него вопросительно, и в этот момент ученый шагнул ближе к озеру, словно позабыв о своей робости перед ним, а затем резко задрал голову. Герман не мешкая сделал то же самое: над водой нависали густые, многоуровневые кроны деревьев, сросшиеся в почти непроницаемый купол, заслоняющий солнечные лучи. Только сейчас Чернов обратил внимание, что деревья, растущие по берегам, вместо того, чтобы рваться ввысь — к солнцу, наоборот, клонились к озеру, будто их тянула туда какая-то неведомая сила.

— Какая тут необычная и многообразная флора, — голос Вербицкого был преисполнен искренним удивлением. — Странно, что я не заметил этого в прошлый раз.

Герман тоже присмотрелся:

— Дуб, ясень.

— Каштан, вяз, — продолжил Милен. Его взгляд плавно перетек от крон к мощным стволам на берегу. — Тис, орех вроде… а это, — он тронул необъятное дерево с толстенной красно-коричневой корой и вновь задрал голову, пытаясь рассмотреть листву в выси, — не знаю, честно говоря. Напоминает секвойю, но такие виды в этих краях точно расти не могут. Возможно, редкая разновидность ели-гиганта.

В этот момент Герман осознал, что пейзаж вокруг озера действительно сильно отличался от того, что они привыкли видеть в этом лесу. На фотографиях криминалистов растительное многообразие почти не попадало в кадры, потому что не несло в себе никакой ценности для расследования. Чернов на всякий случай сделал несколько снимков и под бормотание Милена принялся дальше исследовать местность.

— Поверить не могу, что я это упустил…

В реальности озеро было не такое большое, как казалось на фото. Оно действительно, как и на карте археологов, имело форму запятой. Со стороны, где была самая широкая часть озера, берег находился на одном уровне с водой, далее, по мере сужения водоема, он постепенно поднимался, превращаясь в массивную скалу, которая нависала над заводью и закрывала обзор на небольшой участок озера, ту самую загогулину запятой, которая уходила за скалу. Ни на фото, ни в письменных отчетах полиции не было информации об этой слепой зоне озера и, соответственно, результаты ее осмотра тоже отсутствовали. Герман почувствовал, как внутри поднимается глухое раздражение на коллег и непроизвольно клацнул зубами. С этим он разберется позже. Напротив деревья точно так же росли у самого края берега, и их мощная корневая система оплетала обрыв и уходила под воду. От этой картины веяло странной, настораживающей гармонией. Природа здесь жила по каким-то своим, непостижимым законам.

Чернов неторопливо направился вдоль озера, намереваясь обойти его по всему периметру.

— Ты пересекался с местными егерями? — спросил он, как будто слова могли разогнать нарастающее напряжение. — Мне бы потолковать с ними.

— С егерями? — отстраненно переспросил Вербицкий. — Нет, не пересекался. Еще в прошлом году перед экспедицией меня предупреждали, что, возможно, они нас навестят, но до сих пор никто не явился.

А вот это было странно. Герман сделал мысленную пометку о необходимости раздобыть нужные контакты.

Он неспешно продвигался по узкому берегу, изучая почву: старые следы давным-давно исчезли, а свежих не было. Порой приходилось склонять голову, чтобы нырнуть под низко нависшими ветками, а инстинкты вынуждали то и дело поглядывать по сторонам. Не то чтобы Герман ждал нападения, но такая оглушительная тишина могла наступить в лесу, если поблизости притаился смертельно опасный хищник, или лес был мертвым. Ни дуновения ветра, ни шелеста листьев, ни журчания ручейков. Ни мошек, ни птичек, ни лягушек — такое вообще бывает в природе? Герман даже дышать старался бесшумно, словно опасаясь привлечь внимание невидимой угрозы. Но в какой-то момент сам на себя разозлился за излишнюю мнительность.

На неподвижной глади озера можно было рассмотреть едва различимое отражение нависших крон деревьев. А чуть глубже под тонким слоем кристально-чистой воды клубилась непроглядная чернота.

— С кем ты приходил сюда в прошлый раз? — вновь нарушил тишину Герман, ковырнув носком ботинка камень на пути.

Вербицкий, уже некоторое время остававшийся за спиной вне поля зрения, не ответил. Чернов лишь на мгновение замер, прежде чем молниеносно обернуться. В глаза одновременно бросились две вещи. Милен с абсолютно белым лицом, неподвижно стоящий возле самой воды, словно вырезанный из мрамора. И лодка. Она выплывала из мрака озера, тихо, будто шла не по воде, а скользила по невидимым рельсам. Никем не управляемая. Из-за налипших на ней мха и водорослей Герман даже не сразу понял, что это, спутав ее сначала с огромным озерным чудищем. Но поняв, стремительно сорвался с места и ринулся к Милену, мечась взглядом между ученым и приближающейся к нему опасности: лодка была с почерневшим каркасом, увитым то ли веревками, то ли цепями, похожими на ржавую паутину. Борта изогнуты, как у черного лебедя, раскрывающего крылья, а нос заострен, будто копье, направленное острием на ученого.

— Милен! — лишь на мгновение Чернов был близок к тому, чтобы потерять самообладание, когда понял, что тот стоит на том же самом выступе, где обрывались следы исчезнувших. У его ног валялся рюкзак, а сам он начал клониться к воде:

— Уходи оттуда! Немедленно! Милен!

Герман понимал, что напрасно надрывает связки. Его не слышали. Оставшееся расстояние он не пробежал, а пролетел. И оказался за спиной Вербицкого ровно в тот момент, когда нос лодки с глухим стуком ударился о каменный выступ. Милен начал заносить ногу, но подоспевший Герман перехватил его поперек груди и оттащил от воды. В этот момент ученый отключился, и его голова безвольно упала на плечо Чернова. Тот, будучи на адреналине, даже не чувствовал его веса, пока тащил на безопасное расстояние. Сердце колотилось где-то в горле. Даже разъяренного медведя он бы встретил с большим хладнокровием, нежели это — нечто неведомое и необъяснимое. Он аккуратно уложил Милена на спину, придерживая затылок, и поспешно осмотрел его. Бледность была мертвенная, дыхание и пульс слабоватыми. Обморок. Но жить точно будет.

Взгляд метнулся обратно к озеру. Лодка исчезла. Герман выругался и даже протер глаза, но это ничего не изменило. Подкравшись к выступу, он обвел озеро опасливым взглядом. Вода была зеркально гладкой, не тронутой рябью от недавнего по ней скольжения лодки. Будто это был морок, насланный злыми силами, в которые Герман никогда не верил. Взгляд невольно остановился на заводи. Тот самый скрытый от глаз закуток. Не могла она туда заплыть?

Позади раздался слабый стон. Кажется, Милен начал приходить в себя. Чернов же не отводил настороженного взгляда от скалы. Она была неровной, испещренной трещинами и темными пятнами лишайников. Тогда он быстро навел объектив фотоаппарата на это таинственное место и максимально увеличил фокусное расстояние объектива, чтобы рассмотреть, что пряталось за ее массивным выступом. Оказалось, что никакой слепой зоны там не было, а лишь глухая скалистая стена. Герман с шумом выдохнул и убрал камеру. Всмотрелся туда еще раз, постаравшись максимально напрячь зрение: и оптическая иллюзия, которая сумела поначалу обмануть его глаза, раскрылась.

Еще раз окинув взглядом гладь озера и противоположный берег, он схватил оставленный на выступе рюкзак и поспешил к Милену. Тот шевельнулся и с шумом втянул в легкие воздух.

— Эй! Прием, — Чернов присел рядом на корточки и похлопал его по щеке.

Милен в ответ слабо застонал и поморщился, после чего разлепил глаза, пытаясь сфокусироваться на лице склонившегося над ним Германа:

— Что произошло?

— Тебе стало дурно, — невозмутимо ответил Чернов, рассматривая расширенные зрачки очнувшегося.

Вербицкий зажмурился и снова распахнул глаза, между бровей залегла складка:

— Что? Дурно? Я в обморок, что ли, грохнулся? — кажется, этот факт его изрядно расстроил. Он потер лицо ладонью.

— Что это была за лодка? — нетерпеливо спросил Герман. — В прошлый раз ты ее тоже видел?

— Какая лодка? Ты бредишь, что ли? — с недоумением спросил Милен, поднимаясь на локтях и сопровождая это натужным кряхтением. Взгляд его немного прояснился, но общий вид оставлял желать лучшего.

Чернов несколько секунд молча смотрел на него. Милен смотрел в ответ совершенно больным взглядом. Еще рывок — и он наконец сел, с трудом сгибая ноги в коленях и упираясь в них локтями.

— Герман… — в его интонации проскользнуло беспокойство. — Какая лодка? Что тут вообще случилось? У тебя глаза… бешеные.

Герман и сам не понял, в какой момент напускная невозмутимость слетела с него, как шелуха, явив Вербицкому истинные эмоции. Он опустил взгляд, делая вид, что отряхивает брюки от пыли, на самом деле давая себе время перевести дух и вернуть на лицо привычную маску невозмутимости.

Усмехнувшись, он выпрямился:

— Давай-ка, дружище, мы немного отложим допрос и выведем тебя на солнце погреться? Тем более, я успел здесь осмотреть все что нужно. Сможешь идти?

— Само собой, — выпалил тот, немного смутившись. — Я в полном порядке.

Герман протянул руку, помогая подняться. Пока Вербицкий отряхивался, он наклонился, чтобы поднять его рюкзак, и одновременно украдкой глянул в сторону озера. Лодки не было. Он почувствовал, как его наполняет странное чувство — смесь тревоги и решимости. Тайна озера теперь казалась не просто частью дела, а чем-то гораздо бо́льшим. Чем-то, что враждебно смотрело в спину, стоило лишь отвернуться.

— Пойдем на поляну, ту самую, — предложил Чернов нарочито бодро. — Вовремя она тебе на глаза попалась.

Милен молча кивнул и медленно побрел вперед. Герман следовал рядом, иногда придерживая его за локоть, чтобы тот не потерял равновесие.

Глава 7. Под покровом зелени

Поначалу темп был неспешным. Вербицкий еле волочил ноги и словно засыпал на ходу. Но, как ни странно, именно движение привело его в чувство. Несколько минут спустя он немного ожил, его шаг ускорился и стал тверже. На поляну он вышел уже не такой пугающе белый.

Герман сразу заприметил небольшое скопление валунов, напоминавшее старый полуразрушенный жертвенник. Здесь они и решили остановиться. Милен молча достал бутылку воды, отпил несколько жадных глотков и с облегчением откинулся на шершавый камень, закинув руки за голову. Перед его глазами распростерлось небо, оно было абсолютно чистым, нежно-голубым. Солнце, еще прятавшееся за деревьями, не слепило, но лучи уже настойчиво пробивались сквозь плотные ветви и красиво освещали кругом разнотравье.

Лицо ученого постепенно утратило напряжение. Герман тоже выдохнул и повел плечами, сбрасывая напряжение. Первое, что он услышал, было неровное, словно дрожащее, пение птиц. Затем пришел звук шелеста трав, живой, будто дышащий, а еще через мгновение — то ли хруст, то ли скрип где-то за спиной. Постепенно голова наполнялась естественными звуками природы. И Чернов осознал, что до этого момента в ушах продолжала стоять та жуткая озерная тишина.

— Расскажешь, что случилось? — Вербицкий нарушил молчание, его голос прозвучал неожиданно громко на фоне шепота леса. Он выжидательно посмотрел на Германа, словно стараясь понять, насколько серьезно все было.

— На самом деле, рассказывать нечего, — отозвался Герман и звучно прихлопнул мошку на щеке. Говорил он спокойно, но в голосе угадывалось едва различимое напряжение, словно он сам еще до конца не верил в то, что все обошлось. — Я осматривал территорию и в какой-то момент задал тебе вопрос, но ты не ответил. Тогда и увидел, что ты стоишь на самом краю берега и покачиваешься так, будто вот-вот упадешь в озеро. Но я вовремя подскочил. Ты потерял сознание, когда я уже оттаскивал тебя от воды.

Милен сел на камне и уставился прямо в глаза Чернову:

— А с лодкой что?

Герман замолчал, намеренно медленно выдохнул, глядя куда-то в сторону, будто собирался с мыслями. На самом деле ответ у него был готов заранее, но пауза только усиливала эффект.

— Да черт его знает, — проговорил он, стараясь выглядеть беспечно. — Пока приводил тебя в чувства, показалось какое-то движение на озере. Там же темень, хоть глаз выколи, в этой черноте воображение что угодно нарисовать могло. Спасибо, что нарисовало лодку, а не какое-то лохнесское чудовище. Не то оба валялись бы в обмороке. — Он бросил короткий взгляд на Милена, словно проверяя, как тот воспринял его слова.

По глазам собеседника Чернов понял, что ему поверили. Милен снова замолчал и отвел взгляд.

— А ты что скажешь? В какой момент ты почувствовал себя плохо?

— Мне не было плохо, в том-то и дело, — ученый выдохнул, и голос его вдруг стал тревожно-искренним. — Я не помню… я просто смотрел на озеро. Никакой слабости или головокружения. Последнее, что видел и что помню — черная вода перед глазами. Все. Плохо было потом. Я очнулся от того, что дышать трудно и голова трещит по швам. Дальше ты сам в курсе.

— Просто смотрел на озеро? — Герман прищурился, в его голосе сквозило недоверие.

— Ну… да, — Милен ответил не сразу, словно сам еще пытался разобраться в собственных воспоминаниях. — Согласен, это странно.

— Попробуй вспомнить все до мелочей, — Герман сделал паузу, чуть подался вперед, внимательно вглядываясь в лицо собеседника. — Ты смотришь на озеро… и что дальше? Какие запахи, звуки? Какие мысли в голове?

Вербицкий крепко задумался, а Герман терпеливо ждал.

— Помню, когда мы пришли, там стоял сильный травяной запах, терпкий такой, мшистый, — Вербицкий говорил медленно, будто пытался ухватиться за ускользающие образы. — Но не могу вспомнить, когда принюхался и перестал его ощущать. Звуков вообще никаких не припомню. Последняя мысль была про егерей вроде… а потом уже ни о чем не думалось.

— Получается, ты не ощущал запахов, не слышал звуков, а в голове не было ни единой мысли? — Герман нахмурился, его голос стал более жестким, как будто он старался проверить собеседника на прочность.

— Получается, что так, — Милен кивнул, и в его глазах мелькнуло удивление, почти испуг. Он и сам не понимал, как это возможно.

— Похоже на гипноз, — задумчиво произнес Чернов, скорее себе, нежели Милену.

Тот нахмурился, потом резко поднял взгляд, в котором вспыхнуло осознание:

— Слушай, а ведь, правда, похоже! — Он выпрямился, будто внезапно получил ответ на мучивший его вопрос.

Герман не был уверен, что стоит развивать эту тему дальше. Во всяком случае, пока он сам все обстоятельно не обдумает. Поэтому решил увести разговор в другое русло. Тем более, нужную информацию он уже получил.

— А это не могут твои медитации боком выходить? Ты бы завязывал. В этих делах нужен грамотный наставник, иначе можно себе навредить.

— Нет, — категорично ответил Милен. — Это тут точно ни при чем.

— Что ж, как скажешь, — безразлично пожал плечами Герман, но в его тоне все же скользнуло легкое недоверие. Он помолчал немного, а потом добавил, постаравшись убрать из голоса поучительные интонации. — Я не врач, конечно, но рекомендовал бы тебе наладить режим питания и сна.

Ученый лишь вяло отмахнулся:

— Сложноватая задачка.

Повисла пауза. Чернов понял, что Милен отвлекся от разговора, когда тот с любопытством стал озираться по сторонам. На его лице вдруг возникло то знакомое выражение искателя, который нашел то, для чего вообще затевался этот поход. В очередной раз пришлось напомнить себе, что он тоже разведчик, просто в иной области.

— Слишком ровный периметр, — ученый соскользнул с валуна и сделал медленный оборот вокруг себя, очерчивая пальцем в воздухе прямоугольник. — Видишь?

И, не дождавшись ответа, отправился исследовать поляну. Герман осмотрелся, вдумчиво и неторопливо, не спеша покидать насиженное место.

— Очевидно, тут вырубка была, — крикнул он Милену, успевшему уйти достаточно далеко.

— Скорее, намеренное изменение ландшафта. После вырубки леса ради стройматериалов местность выглядит иначе.

Чернов ловко спрыгнул с камня и приблизился к ученому, который увлеченно копошился в траве.

— Похоже, деревья здесь выкорчевывали основательно, вместе с подлеском, — заметил Милен. — Обычно так территорию освобождают под сельскохозяйственные поля или пастбища. Но для этого площадь слишком маленькая. Как будто бы больше подходит для стройки, но в таком удаленном от поселений месте — это странно.

— А вдруг тут планируют что-то грандиозное?

— Только если под грифом «секретно», — усмехнулся Милен. — Я этот полуостров дотошно изучил по документам вдоль и поперек. Никаких проектов в этом краю не планируется. Во всяком случае, масштабных.

Герман сразу же зацепился за эту мысль. Ему подумалось, что в таком непростом деле можно было бы максимально расширить круг объектов для проверки и включать в него не только людей, но и территории, близлежащие к озеру, а также значительно удаленные от него. Сразу же вспомнился слушок от Паши о советских лабораториях, которые, возможно, ушли под воду, а может, и не ушли. В голове уже формировались логические связи между биохимическими экспериментами и недавними галлюцинациями на озере. Как бы то ни было, Чернову требовался доступ к засекреченным архивам, а значит, у Стрижа появилась работенка. Впрочем, на результаты исследований Милена он бы тоже взглянул. Благо, тот охотно делился любой информацией, которой располагал, особенно если это касалось его профессиональной деятельности.

Герман остался доволен своими идеями и вернулся к диалогу:

— Похоже, теперь тебе тоже есть о чем потолковать с егерями.

— Это точно, — подтвердил Вербицкий, не отрываясь от поисков. — Я обязательно поспрашиваю у местных, как на них выйти.

— Может, нужна помощь?

— Да, пожалуй, — ученый деловито направился обратно к валунам, где оставил рюкзак. — Для начала нам нужно нанести этот объект на карту. Хорошо бы хоть примерно измерить его площадь, — затем спохватился: — Или ты имел в виду помощь в поиске егерей?

Чернов не сдержал доброго смешка.

— Говори, что нужно делать.

Видимо, после пережитого на озере судьба решила вознаградить Вербицкого и подарила ему еще одну удивительную находку, когда они с Германом обходили периметр.

Прямо на опушке леса они наткнулись на остатки сгоревшей хижины. Милен, осматривая место с блеском в глазах, осторожно предположил, что этому пепелищу не меньше пятидесяти лет. Трава уже полностью покрыла останки, скрывая груды досок, обугленных от огня вперемешку с уцелевшими, но прогнившими до самой сердцевины. Некоторые из них наполовину утонули в почве, поеденные грибком и лишайником. Где-то в центре обнаружилось скопление обугленных камней, в котором Милен распознал очаг. К слову, он так радовался находке, что Чернов серьезно забеспокоился, как бы тот повторно не лишился чувств. Хотя его восторг можно было понять.

К полудню осмотр был завершен. Память фотоаппарата пополнилась дюжиной снимков, а на самодельной карте появилась новая метка с тщательно прорисованными ориентирами. Милен скрупулезно собрал образцы древесины и обугленных фрагментов, надеясь, что они дадут ответы на вопросы.

Перед тем как продолжить путь, решили немного подкрепиться. Хоть они и отставали от графика часа на два, Милен не спешил — он предложил перенести оставшуюся часть маршрута на другой день.

Настроение у обоих было солнечным, как и погода. И ничего не напоминало о недавнем происшествии на озере. Милен полностью оправился, выглядел посвежевшим и бодрым. А Герман неожиданно для себя понял, что археологическая разведка тоже может быть весьма увлекательной.

— И что дальше с этой хижиной? — спросил он, когда они продрались через чащобу и вернулись на путь, по которому шли до того, как свернули на озеро.

— Фрагменты с места пожара поедут на экспертизу, — с готовностью ответил Вербицкий. — Нужно ведь выяснить точный возраст находки. Фото, планы-схемы, отчет со всеми нашими с тобой замерами тоже отправятся в институт. Это все, возможно, поможет разобраться в причинах пожара.

— Как думаешь, эта хижина могла принадлежать кочевникам?

— Сложно сказать, — задумчиво протянул Милен. — Повреждения слишком сильные, чтобы на этом этапе можно было найти какие-то аналогии с их жилищами.

— А если по тем данным, что мы собрали, не получится установить причину пожара?

— В любом случае мы еще вернемся туда уже с более глубинной разведкой и с помощниками. Заложим шурфы…

— Что за шурфы?

— Это метод проверки культурного слоя, точнее, его наличия, — поймав озадаченный взгляд Германа, ученый охотно пояснил: — Если коротко, выкапываем яму и в вертикальном срезе изучаем слои почвы. Они отличаются по цвету, структуре, ну и куче других признаков. Мы проверяем, есть ли культурный слой. Если есть, смотрим, насколько он богатый. И только потом уже решаем, будем ли формировать полноценный раскоп, или нет.

— Любопытно. А разрешение для этого нужно?

— Слава Богу, нет, — фыркнул Вербицкий. — Бюрократия, конечно, усложняет нам жизнь, но не настолько. У нас есть открытый лист на проведение раскопок, туда входит весь комплекс работ.

Несмотря на хороший темп, который они взяли, график так и не получилось нагнать. До Ангарии не дошли, наткнувшись на заболоченный участок. Маршрут перестраивать уже не было времени и пришлось повернуть назад. Тем не менее, возвращались не с пустыми руками — карта пополнилась новыми ориентирами, а лагерь встретил их ароматом готовящегося ужина.

Вообще, Герман предполагал, что Вербицкий захочет скрыть от коллег казус на озере. В конце концов, обмороки мужчин не красят. Но Милен, похоже, не считал нужным умалчивать о своих слабостях и в легкой, даже шутливой форме рассказал, как едва не открыл купальный сезон. Паша с Дашей поохали, но все же в большей степени их повеселила эта история. Лада лишь вздохнула, с видом старшей сестры неодобрительно покачав головой. А вот Алима разразилась бранью, причем досталось в основном Чернову:

— Зачем вести его туда? Ходи один, если надо! — ее забота об ученом была трогательной. Герман даже проникся. — Злое место, человек там пропасть! Ходи без никого туда, ты душа слепая и глухая… тебе ничего не будет.

Милен, не ожидавший от нее такого всплеска эмоций, даже стушевался и бросил на журналиста виноватый взгляд, после чего постарался осадить разбушевавшуюся коллегу.

— Ты чего накинулась на него? Он, наоборот, меня спас. Ты чем слушала?

— Сначала отвел туда, потом спас… герой, — язвительно парировала Алима и строго посмотрела на Милена. — Ты не можешь в злые места ходить, глаза твои открыты, уши без затычки… слышишь, видишь, но защиты нет. Зачем ходить в злые места без защиты? — Она снова повернулась к Герману, бросив на него взгляд, в котором не осталось и тени добродушия. — Не веди туда никого! Один ходи!

— Понял, — протянул Чернов, принимая укоризненный тон с легкой иронией. Покаяние он изобразил не слишком убедительно, поскольку был занят поглощением ужина за обе щеки. — Теперь только один.

Глава 8. В надежде на зацепку

На часах было начало восьмого утра. Герман устроился в предбаннике, опершись локтем о шаткий деревянный стол. Открыв мессенджер, он отправил сообщение связному. Ответ пришел почти мгновенно. Стриж сразу же занялся запросом из архивов, обещал найти контакты местных егерей в течение десяти минут, а сбор досье на Алиму отложил — это требовало больше времени. Но для Чернова куда важнее было побыстрее раздобыть фотоловушки, которые он планировал разместить на озере. Уверенности в том, что в той напрочь глухой зоне, да еще и в ущелье, удастся поймать хоть какой-то сигнал, было мало, но попытаться стоило. В комплект к фотоловушкам он заказал самые мощные усилители сигнала и страховочное снаряжение для безопасного подъема на дерево.

При хорошем раскладе благодаря встроенному тепловому датчику движения любой, кто попал бы в угловое поле зрения объектива, будь то человек или животное, спровоцировал бы автоматическое включение камеры, а записи в режиме реального времени отправлялись бы Герману на телефон. Он мог бы просматривать ночные видеоотчеты по утрам до пробуждения лагеря, а дневные — по вечерам, тайком от археологов. В голове все это складывалось в безупречный план, но Герман не обольщался: будь план хоть трижды безупречным — он все равно требовал серьезной работы.

Стриж оценил важность этой затеи. Более того, пообещал доставить все необходимое до конца дня. Встречу назначили возле переправы. Герман уже наметил подходящее место для подобных дел: заброшенная заправка, одинокая и обветренная, словно давно вычеркнутая из карт. Он отправил координаты Стрижу. Тот тут же скинул контакты егерей, и разговор был закончен. Теперь оставалось лишь придумать веский повод для того, чтобы отлучиться на полдня. Но это было сущим пустяком.

Когда он вернулся в лагерь, Паша уже орудовал на полевой кухне, записывая практически все свои действия на телефон, конечно же, для блога, из-за чего процесс готовки грозился затянуться. Так что в ближайшее время на трапезу рассчитывать не приходилось.

В лаборатории витал густой аромат свежесваренного кофе. Там обнаружились Лада и Алима. Последняя неизменно сидела в своем уголке, с ровной осанкой, закрытыми глазами, отрешенная от всего мира. Чем она вообще занималась в лаборатории и о чем временами секретничала с начальством, до сих пор оставалось для Германа загадкой. И его это уже порядком нервировало. Вошедшего она проигнорировала.

Зато Лада встретила благожелательной улыбкой. Перед ней лежали вчерашние находки из деревни кочевников: наконечник мотыги и куда более интересная и редкая вещица — маленький подшейный колокольчик заводского производства из меди, украшенный по тулову простеньким геометрическим узором.

— Такие начали выпускать в Нижегородской губернии в конце девятнадцатого века, — поделилась Лада, заметив интерес Чернова, усевшегося за стол напротив нее. — А наши кочевники ушли из тех краев несколько веков назад до начала производства. Вот и разбирайся теперь, каким путем эта вещь здесь оказалась.

Герман с интересом покрутил в руках находку, прислушиваясь к тихому звону металла. Лада тем временем, придвинув косметичку, принялась наводить на лице марафет. И когда Чернов некоторое время спустя снова взглянул на нее, то невольно усмехнулся: ровные черные стрелки придавали ей строгий и даже несколько хищный вид.

— Что тебя так развеселило?

— Никогда не видел на полевых работах кого-то с макияжем.

— Разве это макияж? Просто стрелки, — Лада улыбнулась. И даже ее улыбка изменилась. Лицо, бывшее несколько минут назад таким нежным и беззащитным, приобрело вдруг волевое и неприступное выражение. — С ними я — Лада Сергеевна, антрополог, заместитель руководителя. А без них — Ладушка, жена, мама, подруга. Усек разницу?

Ответить Чернов не успел. В лабораторию вошел Милен, как всегда невыспавшийся, но при этом явно взвинченный. Забыл даже поздороваться с присутствующими. Молча налил кофе, сунулся в уголок начальников, растеряно поглядел на свой рабочий стол, словно силился вспомнить, зачем вообще туда пришел. А потом направился в зал реставрации. Взгляд его, остановившийся на Германе, сразу же прояснился:

— Ты представь, мне приснилось сегодня, что я все-таки грохнулся в озеро, — сипло произнес он, звуча так, будто это случилось наяву. Его глаза тревожно блеснули, когда он оглядел присутствующих. — Это так реалистично было.

Чернов аккуратно положил колокольчик обратно на стол и повернулся к ученому. Тот словно ждал именно его внимания.

— Я будто бы проснулся в своем же сне в момент падения и с четким осознанием, что мне конец. Так жутко стало, когда я с головой ушел под воду и потерялся в пространстве, но потом меня вытолкнуло на поверхность. Ты сразу схватил меня за руку и начал тащить на берег. Но в воде кто-то схватил меня за ногу и потащил на дно. Кто-то… — Милен запнулся, дрогнул и провел рукой по шее, словно отгоняя неприятные ощущения, — кто-то с нечеловеческой силой. И ты тоже это почувствовал, я по глазам понял. Я боялся, что ты руку отпустишь… у тебя такое лицо было, когда ты осознал, что происходит… Но ты не отпустил.

Герман нахмурился. Сны редко оставались в его памяти и еще реже вызывали бурные эмоции. Видимо, озеро действительно произвело на Вербицкого сильное впечатление. Герман невольно почувствовал укол совести: не стоило тащить его туда против воли.

— А дальше? — тихо спросил он.

Милен нервно сглотнул, допил кофе одним глотком и смял стакан.

— Дальше я проснулся. Или думал, что проснулся… — он бросил стакан в мусорное ведро, но промахнулся. — Заснул под утро, и опять тот же сон. Я снова барахтался в воде, снова был уверен, что все это реально. Ты все-таки вытянул меня на берег, но только потому, что… — он замолчал, видимо, подбирая слова. — Те, кто был под водой, просто… решили меня отпустить.

— Решили? — переспросил Герман.

— Да. Я не могу это объяснить… — Милен провел рукой по лбу, избегая его взгляда. — Будто я уловил что-то… обрывки мыслей, эмоций. Они сомневались, понимаешь? Сначала тянули, а потом передумали. Очень странное чувство.

— Вот это тебя проняло, — после неловкой паузы глубокомысленно изрекла Лада, впечатленная ночными приключениями коллеги. — А я говорила, что за недостаток сна и литры кофе нервная система тебе спасибо не скажет.

Вербицкий несогласно фыркнул и глянул на Чернова, ожидая его реакции. Но тот полностью разделял мнение Лады, поэтому молча развел руками, не понимая, что хотел услышать от него ученый. Алима все это время переводила странный взгляд с одного на другого, и лишь несколько минут спустя Герман понял, в чем заключалась странность: из него полностью исчезла враждебность по отношению к нему. Выходит, всего-то и нужно было погеройствовать в чужом сне, чтобы добиться если не расположения, то хотя бы нейтралитета? Эта женщина не переставала его удивлять, словно она пришла в двадцать первый век откуда-то из древности. Непостижимо, как ей удавалось вживаться в этот современный мир, оставаясь при этом настолько… другой.

Чтобы как-то разрядить обстановку, Герман оповестил ученого, что раздобыл контакты егерей.

— Ничего себе, — протянул Милен. — Откуда?

— Я же журналист, дружище, — Чернов расплылся в самодовольной улыбке. — У меня есть полезные связи.

— Здо́рово! Позвоню им сегодня вечером, — Милен улыбнулся в ответ. Впервые за утро. — Спасибо!

После сытного завтрака раскачиваться было некогда. А так хотелось прилечь на лавку у костра, полюбоваться ясным нежно-голубым небом, проглядывающим сквозь разлапистые ветви сосен, и насладиться беззаботным щебетом птиц. Но окрестности в какой-то момент начали наполняться людьми. Сначала в лагерь ворвалась музыка. Герман, опершись об ограду беседки, с любопытством уставился в сторону, откуда доносились звуки. И вскоре между деревьев показалась группа молодых людей, веселых и громких. У одного на плече обнаружился магнитофон, который надрывался во всю мощь, распространяя по лесным угодьям советские хиты. Молодежь то подпевала нестройно, то заливалась дружным хохотом.

— Эй, чего такие кислые физиономии? — издалека прилетело археологам вместо приветствия.

— И вам доброе утро! — крикнул Паша.

Магнитофон бухнулся на стол в беседке, а веселая компания тут же растеклась по лагерю, как ртуть. Вскоре за ними подтянулись остальные волонтеры. В лагере стало шумно, как на городском празднике. Савелий Васильевич сегодня был еще энергичнее, чем при первой встрече с Германом. Голос его перекрывал даже грохот магнитофона, а жесты выдавали железную уверенность. Он, как дирижер, раздавал указания, увлекая за собой всех вокруг. А потом буквально вырвал Милена из цепких лап подопечных и отвел в сторону, чтобы передать планшет с накладными на подпись.

Чернов украдкой изучал волонтеров, понемногу подтягивающихся на летучку, которая традиционно проводилась перед каждой сменой в беседке. Несколько раз он ловил на себе любопытные взгляды. Двое парней, видимо, самые общительные, подходили поочередно знакомиться и очень радовались, когда узнавали, что он журналист. В компании царила легкость и сплоченность. Герман не заметил ни одного подозрительного лица.

Решив с Савелием Васильевичем деловые моменты, Вербицкий тоже пришел в беседку и с облегчением выключил магнитофон:

— Друзья, всем привет! — начал он бодро. — Давайте, быстро о важном. Во-первых, в нашей семье пополнение, — и с улыбкой повернулся к Черному. — Это Герман, журналист, благодаря которому о нашей экспедиции узнает, не побоюсь этого слова, весь мир! Любите, жалуйте и помогайте ему освоиться в нашем нелегком деле.

Герман изобразил максимально радушную улыбку и быстро сделал на фотоаппарат снимок этой дружной компании, пока на него были обращены все взоры. Позже он рассмотрит каждого, чтобы оценить, кто и с каким выражением лица принял новость о его появлении. Раздались смешки, девчонки начали позировать на камеру, а парни корчить рожи. Чернов для проформы сделал еще пару снимков, после чего Милен продолжил.

Оказалось, что у одной из девушек сегодня был день рождения. Вербицкий пообещал по такому случаю закончить работу раньше, чтобы всей компанией посидеть немного в беседке и отметить радостное событие шампанским, которое Савелий Васильевич пообещал завести после смены. Затем назначил двоих ребят дежурными по лагерю в помощь Паше и закончил наконец собрание.

Шумная орава дружно отправилась на работы в деревню кочевников. Чернову пришлось идти с ними. На самом деле он бы слукавил, если б сказал, что ему не интересно. Это был первый раз, когда представлялась возможность посмотреть на археологов, работающих в полевых условиях.

День выдался солнечным и по-весеннему теплым. В воздухе стоял запах свежей земли и молодой травы. Волонтеры трудились с энтузиазмом, переговариваясь и шутя. То тут, то там можно было услышать радостные замечания о том, как ранняя весна принесла тепло и жизнь в эти края.

На раскопах работала только половина отряда. Остальные были заняты реконструкцией жилищ.

— У нас задача — подготовить деревню таким образом, чтобы во время экскурсий людям на головы не рухнули крыши и полы под ногами не провалились, — поделился Милен, когда Герман в очередной раз подошел к нему с вопросом. — Среди волонтеров, конечно, знатоков в реконструкции нет, поэтому приходится тщательно контролировать их работу. Хотя… постой, есть же настоящий бриллиант! Вон, Димыч в желтой куртке, видишь? Печник высшего класса, таких в стране — по пальцам пересчитать. До сих пор собой горжусь, что подвизал его на дело. Мастерски переложил тут все печи. А были и такие ветхие, почти полностью разрушенные. Думал, ничего их уже не спасет. А Димыч поколдовал — и как новенькие теперь.

Герман кивнул, напустив на себя заинтересованный вид, и мельком взглянул на широкоплечего рабочего с натруженными руками.

— Знаешь, я вчера размышлял на тему социального уклада кочевников, и у меня возник вопрос, — произнес он, присаживаясь на крыльцо одного из домов. — Что насчет женщин? Ты говорил, что мужчины брали себе жен из местных народов и туда же определяли своих сестер и дочерей. Как это можно было провернуть, не выдав местоположения своего селения?

— А вот эта одна из загадок, над решением которой мы до сих пор бьемся, — признался Милен. — Есть версия, что кто-то из кочевников все же подселялся к местным, возможно, какая-то семейная пара, которой отправляли на воспитание всех рожденных девочек в селении.

— То есть гипотеза, не больше? — Герман прищурился.

— Да, но знаешь… Есть даже сказка такая, названия не вспомню. Мама в детстве рассказывала. Якобы у одного боярина было двенадцать дочерей. Иванушка, по классике, влюбился в самую младшую. А она любимицей боярина была, и он придумывал для жениха всякие сложные испытания.

— Что-то такое припоминаю, — Герман склонил голову набок. — Ну и?..

— Просто, если переложить сказку на реалии, двенадцать дочерей — явление настолько редкое, что почти невозможное. Но как-то же родилась эта история! Можно сослаться на чистый вымысел, а можно представить себе, что сказка возникла на примере реальной семьи, и ею вполне могла оказаться семья ладожских кочевников.

Герман уставился на Милена. Тот прислонился спиной к резной колонне, которая подпирала крыльцо, и мечтательным взглядом уставился куда-то вдаль. Было заметно, что эта версия ему нравилась, но верил он в нее слабо.

— Ну а жен они как искали? — не унимался Чернов. — Сложно представить, чтобы родители могли выдать ребенка замуж за незнакомого человека, который зашел с улицы и попросил руки и сердца дочери.

— Жен могли выкрадывать на худой конец, — пожал плечами Вербицкий. — Но я склоняюсь к другой версии. Засланная к местным семья могла пускать молву о том, что далеко-далеко, в местах, откуда они родом, есть завидные женихи, которые едут к ним погостить. Женихи приезжали, скорее всего, не с пустыми руками и, пока гостили, могли выбирать себе невест.

Ученый немного смущенно глянул на Германа, словно стеснялся того, что приходится кормить журналиста ничем неподкрепленными доводами, вместо железных фактов. Но Герман ничем не выдал свой скепсис, напротив, смотрел в ответ заинтересованно, чем приободрил собеседника, и тот продолжил:

— Понимаешь, во многих культурах раньше больше ценились сыновья. Они ведь оставались в отчих домах и вместе со своими женами присматривали за родителями до самой их смерти. Дочери, конечно, тоже были любимы, но… фактически родителям они не приносили большой пользы, так как после замужества уезжали, часто в соседние поселения и служили уже другим семьям. Поэтому родители старались выдать их замуж повыгоднее за хороший выкуп. И кочевники могли его предложить. И маловероятно, что родители невест изъявляли желание ехать в далекие дали, чтобы увидеть, куда и кому отдают дочерей.

Чернов задумчиво хмыкнул, а ученый вздохнул мечтательно:

— Опять же, это только гипотезы, а как оно было на самом деле — загадка. Грустно, что нельзя заглянуть за завесу времен, чтобы увидеть своими глазами, как жили эти удивительные люди.

Милен был весьма разговорчив и охотно отвечал на все вопросы журналиста. Герман же развел бурную деятельность: активно участвовал во всех процессах и все фотографировал. Возможно, даже слишком активно, чем немного утомил ученого. Поэтому, когда Герман в очередной раз окликнул его, тот лишь устало улыбнулся.

— Думаю, на сегодня хватит, — опередил его журналист. — Для первого дня материала достаточно. Теперь, пожалуй, покатаюсь по полуострову, пофотографирую окрестности, осмотрюсь. Тем более, погода благоволит ознакомительной экскурсии.

Милен не возражал. Более того, в глубине его глаз Герман уловил некоторую долю облегчения. Тот даже не стал уточнять, куда Чернов поедет и по какому маршруту. Лишь пожелал удачи и попросил поделиться потом снимками природы.

Герман, минуя лагерь, сразу отправился на стоянку. До отбытия парома оставалось чуть больше полутора часов, нужно было поспешить, если он не хотел ждать еще два часа следующего рейса. Успел. Проезжая КПП, он поприветствовал дядю Колю, как своего давнего приятеля, после чего газанул по извилистой дороге. В назначенное время Герман был на месте.

Парковка, куда он завернул, выглядела совершенно заброшенной: покосившийся указатель, поросшие травой бордюры и старые покрышки, брошенные в одном из углов. Рядом с черным седаном уже стоял человек, серый и невзрачный, словно тень среди деревьев. Но прозвище Стриж он получил не только за облик, а еще и благодаря моментальной реакции на любые запросы агентов и быстроте их исполнения.

— Привет, — первым поздоровался связной, открыв дверь. На мгновение мелькнул взгляд — внимательный, цепкий. Затем он вручил Герману увесистую сумку. После чего расположился на соседнем сидении и протянул ладонь.

— Привет, — Герман пожал руку и закопался в содержимое сумки.