18+
Человек с синдромом дна

Объем: 192 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Необтесавшаяся

У нас в Сибири говорили про молодых парней и девушек, которые выбивались из общих норм: «Ниче-о, пообтешится о жизнь». В последние годы я замечаю, что и сам я, и большинство моих сверстников «пообтесались» об эту самую жизнь. Часто слышу такое успокаивающее, но, как я уверен, лживое изречение: «У того, кто в молодости не был революционером, — нет сердца. У того, кто в зрелости не стал консерватором, — нет мозгов».

Один из очень немногих известных мне людей примерно моего возраста, кто не пообтесался о жизнь, а вернее, о те правила, что когда-то, может, несколько тысяч лет, стали считаться нормой, — Алина Витухновская.

…В начале 1994 года до далекого от Москвы Абакана, где я в то время часто бывал и живал, добралась уже порядком потрепанная, зачитанная книжка «Аномализм». Повесть, помещенная в ней, помню, нас — мы, человек десять, не считали себя радикалами, маргиналами, а просто хотели жить иначе, чем это было принято — поразила.

К тому времени нам уже была известна «Старуха» Хармса, Сартр, Мамлеев. Но «Аномализм» отличался от них. Наверное, в первую очередь тем, что этот жуткий, онтологически (мы это слово тогда любили) жуткий текст написала наша сверстница, девушка лет двадцати. На обложке было указано, как ее зовут: «Алина Витухновская».

Потом появилась «Детская книга мертвых», которая стала для меня первой книгой не советских, не антисоветских, а каких-то совершенно других стихотворений. Вернее, совершенно другой поэтики. И по форме, и, что важнее, по смыслу…

С тех пор я старался не пропускать новые книги и публикации ее стихотворений, прозы, статей. Бывал на вечерах Алины в музее Маяковского. Это были настоящие концерты, очень мощные по энергетическому воздействию. Не знаю, как для других, а для меня это воздействие было со знаком плюс. Взбадривало и укрепляло.

Мы с Алиной Витухновской, наверное, совершенно разные, может быть, полярные эстетически. Но ее ощущение окружающего мира мне близко. И так же, как она, я хотел бы его изменить. И примерно теми же, для кого-то странными средствами, что и Витухновская.

Эта книга, «Человек с синдромом дна», быть может, самое прямолинейное высказывание Алины. Многих, предвижу, ее суждения, афоризмы приведут в ярость. Я и сам, пообтесавшийся, наполненный теленовостями и пропагандой последних лет, кое-чему возмущался.

Но когда Витухновская критикует, очень жестко критикует, власть, нелицеприятно отзывается о тех, кого называют «ватники», о России, об обывателях, то очевидно имеет в виду всю нашу цивилизацию. Неправильную цивилизацию. И обзывать ее нацпредательницей так же абсурдно, как и в свое время Льва Толстого. Просто Витухновская родилась и живет в России. Нелепо было бы, если бы она сфокусировала свое внимание на иной стране.

Сейчас происходит стремительное усреднение человеческого сознания. Курс на единомыслие. Это ужасает, но и затягивает. Невозможно жить в обществе и быть от него независимым. Вернее, независимым от пресловутого общественного мнения. Невольно начинаешь сомневаться в своем мнении, подстраиваться, а потом и искренне его разделяешь.

Книга «Человек с синдромом дна» раздражает, но это полезное раздражение. Оно демонстрирует, что ваш мозг еще жив. Нечастое явление нынче.

Роман Сенчин


* * *

Вы — имеете право, ибо Вы — настоящий поэт. Я наконец-то поняла Ваши стихи, я научилась их читать. Это другой язык, другая форма жизни. Вы нашли вход в мир, где нет иллюзий, в мир подсознания Бытия. Почище Алисы в Стране Чудес. И Вам дано войти в этот мир, жить в нем, хотя-бы два часа в сутки (больше не советую: не удастся вернуться) и описать его, переводя на наш язык. Я войти в Ваш мир, например, не могу. Но я могу заглянуть Вам через плечо. А большинство не может. Вы их пугаете. Вы абсолютно свободны и абсолютно правдивы. Вы не знаете страха, а они в нем живут. Вы сделали то, чего не сделал Бодлер. Он написал «Цветы зла». Но он надушил и накрасил. И посадил в горшок, и обвязал ленточкой. Красота не ужасает. Она — иллюзия. А вот Вы показываете и цветочки и ягодки зла. И Бытия. И Небытия. Без майи, без лучистого обмана. Достоевский делал что-то вроде, но не выдержал и соврал: Мышкин, Алеша Карамазов, мораль, христианство. Кафка — Ваш аналог в литературе. В поэзии Вам аналогов нет. Я все знаю о поэзии, хотя сама не пишу. Дали и Босх — аналоги в живописи. Вы очень дорого стоите, Алина. Ваш дар уникален. Хотя и страшен.

Валерия Новодворская


Человек с синдромом дна

Стихотворения и афоризмы

Нулевая колония

Умирает поэт. Но как в рацио реанимации

Повторяется стихотворение. Вертится

Как пластинка в истерике, в реинкарнации,

В коронации нерукотворным безверием,

Как Вертинский скрипит в кокаиновом холоде

КолокОлом, глаголом иль комом, что в горле Империи,

Ты застрянешь двухглавым орлом

или ором в той родине-мордоре,

В Лукоморге, на каторге,

                   дорогой Александр Сергеевич.

По усам нефть текла, но попала не в черные дыры,

Что не бездна, конечно, но тоже подобие рта.

Я там был, обменяв Бытие, на отсутствие мира.

То есть жизнь заменяет не смерть, но скорей пустота.

Отдыхай декоратор догадок — философ Хайдеггер.

Пустота не витальна и в этом ее красота.

Русь давно не сакральна.

                     В ней голем был собран из лего.

И имперский конструкт создается в «Икее.» Чиста

Сей колонии суть — нулевая игра симулякров.

Здесь «Иисус» стал давно симулякр, да и был симулянт.

Не корми имитатора, ибо ты сам имитатор.

А потом мародер. Опускающий крылья атлант —

Это ты. Все последние воины бескрылы.

Безымянны, безродны, и в свежих могилах лежат

Анонимные мы, те, которых ничто не манило

Защищать псевдородины вечный бессмысленный ад.

О непереводимости ада

Чем больше я вижу это остервенелое холуйство, эту всепрощающую долготерпимость, эту садистическую готовность к лишениям (и обрекание на них своих детей), эту агитпроповскую черве-угодливость, тем более отдаляюсь ментально от этого пространства, с которым связывают меня лишь Амбиции и Русский Язык, язык стремительно удаляющийся от смысла, перспективы и разумной репрезентации.


* * *

Чтобы в России прийти к власти надо иметь талант — выглядеть не очень умным человеком.

Мир как враг

Мир абсолютно демиургический («божественный») и абсолютно атеистический — одинаковый мир для меня.

Это все один и тот же онтологический враг, чье присутствие тянется из Небытия еще, но и в своем нынешнем несакральном исключительно материальном, непристойно физиологичном воплощении — не перестает беспокоить.

Мир видится все более атеистическим, глупо, бессодержательно зловещим — именно в России. Где все говорит о том, что дальше и больше ада нет.

Ад для меня — концентрат неудобства, не более. Гипертрофированная сущность мира вообще. Без всяких там преступлений, наказаний.


* * *

«Если бы мы любили своих детей, у нас бы не было войн», — нет, напротив, если бы вы любили своих детей, у вас бы не было детей.

Скрепостные

В моем мировоззрении некто — (сотворенный) — абстрактен, а никто — конкретен, ибо избежал определений и статусов мира. Он, в некотором роде неуловим. Поэтому мне предпочтительней быть Никто чем кем-то сформированным хоть отчасти этим миром.


* * *

Нынешний человек настолько деперсонализован, что принимая чужое, он декларирует — каждому свое.


* * *

Если мы не говорим о Ничто, ежели мы (теоретически) снижаем планки, мы можем говорить о совершенно Пустом Мире, Застывшем Мире, о мире, лишенном людей, движений, и (главное!) конкуренции. Мир, который тревожит своим наличеством, но уже не беспокоит. Ибо беспокойство — есть первое следствие присутствия Конкуренции, предмета для самоутверждения, не только если этот предмет являет собой нечто метафизически важное, но и если он просто наличествует, даже на периферии сознания-бытия. Так — для существ, подобных мне, конечно.

Мертвые и срам

Мертвые только его и имут. Во всяком случае, тонко «чувствуют» в отличии от «живых».


* * *

Добытие, о коем я часто упоминаю, и из коего следует моя подлинная сущность, тоже было вполне материально. При том что оно не было миром, «реальностью». А человека, как такового, в нем не существовало вовсе.


* * *

Начинать ценить «маленькие радости жизни» — так я понимаю окончательное падение. Безысходность.


* * *

Когда видишь чересчур хорошее отношение к себе, сразу же возникает желание расплатиться.


* * *

Умные дети рождаются мертвыми.


* * *

Аскетизм — высший из «пороков», ибо питается отвращением к человеку, а не завещанной христианами любовью. Презрение к человеку, а соответственно, к его «породителю» — вот высший «грех», нарушающий всю систему управления.


* * *

Люди полагают, что любят жизнь, но не самость. И возлагают подношения на алтарь ее. Как если бы акулу, что их пожирает, они, старательно прелюбодействуя, кормили бы деликатесами.


* * *

Астения — эта растянутая смерть. Во всей ее тщательной физиологичности.


* * *

Больше всего меня пугает в России тотальное раздвоение русского языка со смыслом, русского языка с политикой и, собственно, русского языка с личностью.

Политика меня увлекла именно в тот момент, когда я поняла, что она ворует у меня мой язык и мой смысл, потому что пространство России столь дискредитировано бессмыслицей, имитацией постмодерна, насилием и ложью, что слово перестает в нем что-либо значить.

И те люди и авторы, мыслители, которые вкладывали в слово нечто сакральное, нечто подлинное, выходит теперь, работали как рабы на нефтяных полях, ибо их слово осталось, их результат есть, их продукция есть, но нет права собственности и нет их самих.


* * *

Если бы физические страдания были ниже так называемых «духовных», то никакой духовности не существовало бы вовсе. При том, как Амбиция или же Подлинная Сущность, есть нечто превыше, и к духовности отношения не имеет. На человеческом языке это лишь некая энергия, иначе вы можете именовать ее физиологией. Мы не обидимся.


* * *

В забвении в миллион раз больше ценимой вами морали, чем в лживой, надиктованной, оправдывающей все «памяти». Память — камень на шее утопленника. Есть то, что следует забыть. Как и то, чему следует не существовать.


* * *

Есть такая вещь, как система ценностей. Людям с разными системами ценностей редко есть о чем говорить и уж совсем не о чем договариваться. Они попросту не нуждаются в друг-друге.

Проще говоря, «гитлер» не хочет быть «котиком». А если он станет «котиком», то умрет.

Это, пожалуй, последнее о психотерапии.


* * *

«Матрица» — это лишь разделяемое безволие. Своего рода «общественное соглашение» на уровне тонких материй.


* * *

Любите себя, какими вас нет. Так верней.


* * *

Любая людская тирания меркнет рядом с тиранией мироздания. От того всякий пафосный борец с тиранией выглядит несколько комично. То есть, его искренность под вопросом. Как под виселицей.


* * *

Более нет никакого «социализма», «капитализма». Есть некое общественное соблюдение договора. Общественного договора. Условности, подкрепленной законодательными гарантиями.


* * *

Ныне стоит исходить не из показного пародийного консерватизма власти, а из дремучего консерватизма подавляющего числа населения, сумевшего образоваться за последнее двадцатилетие.


* * *

Я смотрю на живую материю, на мир движущийся, тем более, на мирЪ витальный, как на исчезающее, смотрю как-бы со стороны смерти, и в этом смысле он не видится мне существующим, «всамделишным». Иначе я вижу вещи — в них основательность, будто они откусили себе часть времени. Вещь выглядит словно бы привитой от смерти. И лишь отсутствие вечности, тотальная конечность, Ничто являются гарантом, тем, что лишает беспокойства…


* * *

Анорексия — «болезнь» ангелов.


* * *

Сейчас пойдет много агиток в стиле — «революция — это плохо».

На самом деле революция — это смотря кому.


* * *

Счастье — одно из понятий, поглощающих смыслы. Липкая абстракция. Наивные профаны вопрошают — «Неужто думаешь ты, что, добившись того, что продекларировала, обретешь счастье?» Так мне счастья не надобно. Мне чего мне надобно — надобно.


* * *

И о деньгах, социальном статусе и пр. В мире их получают, чтоб влиться в Общество, в России же, чтоб отгородиться от него. (От «общества», конечно, во втором случае.)


* * *

Соцсети убивают пафос и масштаб. А великий человек без пафоса и масштаба — ничто. Ну как Лев Толстой без поместий. Не представляю, кстати, Калигулу в ФБ. Вот он восклицает — «Публика, где моя публика!» А ему пьяный Вася из условного какого-нибудь Новогиреево — «Здесь я.» И смайл. Хорошо, не дожил.

Сжатие реальности

Моим главным детским опасением было осознание того, что этот мир — и есть окончательная и бесповоротная реальность. И что она, реальность эта чудовищна и бесконечна. Чистое осознание ада, вполне себе архетипического ада, правда в иной, несколько сюрреалистической интерпретации. Родившись, я не могла поверить в подлинность мира. Безысходность понимания настигла меня лет в шесть. И сохранилась по сию пору. Правда ныне я верю в неизбежную конечность мира. Можно назвать это сжатием или сворачиванием ада. Или же — скручиванием, уползанием вечности.


* * *

Интеллигентный человек от чего-то до конца не верит, что другой может превратить свою трагедию в пиар. Он вообще не умеет рационализировать трагедию. То есть, не понимает самоЮ природу сверхдейственной смеси — «Гешефт-гештальт». Я-то понимаю.


* * *

Глупо думать, что чудовище прячет в себе нечто ранимое. Если что и ранит его, то недостаточность своей чудовищности.


* * *

Кому-то вижусь я «носителем ницшеанской идеологии». Какая нелепость! Идеология у меня своя. К тому же — Ницше и ницшеанцы — нечто вообще непересекающееся и несовместимое.

Ницше сделал для своего века все, что мог. Для этого он уже не сделает ничего.

Да и что есть, к примеру, сверхчеловек? Всего лишь лучший среди равноубогих.

Иметь и не быть

— Вы находитесь в метафизическом скиту. Я имею в виду опозиционность Бытию (простите уж за словечко), сквозящую через все, что Вы пишете и говорите.

При этом Вы ярый союзник материальности, не так ли? Власть, деньги, вот это все (репарации Бытия?)

Тут, простите в очередной раз, Фромм вспоминается с его фрейдомарксистским «Иметь или быть». Но тут вы его переплюнули.

Если я правильно понимаю, костяк Ваших текстов и Ваше целеполагание, то постулируете Вы следующее: «Иметь, но не быть».

Это онтологически очень умно, но я решительно не представляю себе, как это конкретно может способствовать реализации целей или амбиций хоть на каком либо поприще, кроме литературного. (с)

Oleg Basov

— «Иметь и не быть» — это название одного из моих старых текстов, да.

— Фромм — редкостный профан и популяризатор сомнительных концепций. Ну при чем же здесь литература?

Даже если отойти от метафизической моей цели, даже если вообще отойти от моей цели (а текст писался все-же с метафизическим прицелом), ныне могу констатировать, что «Иметь и Не быть» — это моя естественная форма существования.

Материализм в чистом виде, если угодно


* * *

Нынешняя Россия обратного отсчета не имеет. Это надо принять как данность.


* * *

Смерть — для меня явление глубоко социальное. В этом смысле — для меня не существует более ни метафизической, ни экзистенциальной смерти, ибо я их пережила и не раз. Но при этом я вижу свою социальную смерть — как смерть мира. Мира вообще. В ином же случае, в любом ином случае — она будет смертью случайного субъекта — то есть, человека. А человека в себе — мне не жаль.


* * *

Женщина, архетипическая женщина — это воспроизводящая себя готовность к смерти. Ее манифестация и легализация.


* * *

Удушающая любовь — вот, что предлагают нам психологи, психоаналитики и пр. — все эти проповедники подчинения. Конечно же, любовь — это основная декларация общества софт-насилия.


* * *

Любовь — насилие. В том смысле, в коем беспомощность нуждается в любви. Родительская любовь — это любовь к управляемой беспомощности.


* * *

1. Разве социальная и метафизическая смерть чем-то различны?

2. Как человек переживший экзистенциальную смерть может быть случайным? Означает ли здесь сама случайность недостаточную экзистенциальность? (с)


1. Конечно, различны. Социум — это абсолютная матерьяльность, в отличии от метафизики.

2. Человек, переживший экзистенциальную смерть — Не человек.


* * *

— Но ведь речь же идет о смерти, материальность социальной смерти все также метафизична. К примеру, есть ли разница между публичным харакири и достигнутой в горах нирваной?

— Нечеловек переживший смерть — человек. равноценное утверждение относительно экзистенции. (с)

— Я вижу социум, как проекцию своих метафизических амбиций. Физическое их воплощение. И себя — как некую машину для их осуществления.

С этой точки зрения мне безразлично само Обстоятельство Смерти. Или же — безразлична Смерть как Смерть. То есть, я не могу более ее ощутить-пережить. (А.В.)


* * *

Большая ошибка полагать агрессию или скажем, жажду власти — завуалированной апелляцией к любви. Ежели даже говорить на профанном языке — языке психоанализа, ежели, в качестве игры или эксперимента признать его всерьез, то стоит заметить — «тоталитарная личность» в своем апофеозе, в своем пределе — в принципе не нуждается во взаимодействии.

Здесь тоталитарность выступает как синоним самодостаточности.

К слову, любой политик — тоталитарист. И крайне правый. И левый. И либерал. Исключений нет.


* * *

Когда-то я говорила, что постмодерн закончится с первым выстрелом. Нет. Постмодерн закончиться не может. Это вопрос восприятия. Некое подобие отстраненности.


* * *

Основной политический вопрос текущего момента — это вопрос — В ЧЁМ МОЙ ИНТЕРЕС?

Как-то истосковались все по рациональности


* * *

Этический минимализм. Это тоже обо мне.

Клеймо

Я заметила — у каждой дочери секретаря райкома на шее бижетурийно-жемчужный узор. Так затягивается петля родины-тьмы. (О вечно-женском).


* * *

Современный мир — выдумка традиционалистов. Говоришь «современный мир» — поддерживаешь евразийство. Так уж вышло. Предлагаю ввести понятие — актуальный мир. (Актуальная политика и пр.) Реальность более не нуждается в идеологических лаптях. Актуальная реальность.


* * *

Опыт здесь — всегда — опыт смирения. Поэтому и До и После — отрекаюсь от всякого опыта.


* * *

В пику распространенным клише. Люди, сформированные потреблением ничем не хуже людей сформированных культурой. Путь к совершенству в обоих случаях лежит через «предательство» сформированного Я.


* * *

Здесь не стоит обращаться к кому-то за помощью не по причине гордыни (коя наличествует весьма), а по причине того, что-то единственное, чем может поделиться безропотное большинство — это своей слабостью.


* * *

Подлинное Я понимает жизнь, как излишество, как нечто, высасывающее силы. И видит возможность существования для себя вне обусловленного процесса. Жизнь, равнО как и смерть, ведет к утрате идентификации и потере функциональности. Поэтому отрицание витальности (бегство от витальности) — есть и бегство от смерти. Вопреки распространенной (профанной) идее о том, что антивитальность равна чуть-ли некрофилии.

Тот, кто не приемлет смерть, тот не выносит и жизнь.


* * *

Про «тиранов», желающих отхватить чужой витальности. Да, есть такая иллюзия, некое преломление сознания, лже-проекция, когда кажется, что другие — живые (живее тебя), то есть, более подлинные. Так вот. Чистая ложь. Не живее вас будут. Такие же. Немного мертвенькие. Я проверяла.


* * *

Философия должна быть гламурной. Сияющей. Той самой поверхностью, отражением мертво-озера, из коего «никогда не утоляла жажду сволочь людская». А то — сплошные шероховатости, погрешности, бугорки, целлюлитный орешек мозга. Болотистая «наука».

Эгостенциализм

Нет опыта, который стоил бы того, чтоб быть пережитым или усвоенным. Проще говоря, нет опыта Сверх и Помимо Я.


* * *

Иные хранят себя как оружие лишь, как возможность отмщения


* * *

После принуждения к бытию (насилия, имя которому — рождение) самым отвратительным видом насилия является «принуждение к счастью». «Разве ты не счастлив?» — спрашивают тебя стервятники лжизни. «Разве ты не хочешь быть счастлив?»

Понятие о том, что для кого-то может существовать иная иерархия ценностей, что «быть счастливым» — это подвергнуться тотальной деперсонализации, быть исковерканным, лже-интепретированным, поставить свое Я под угрозу — это понятие тотально отсутствует.

Отсюда видим мы скомканные, вымученные типы, тех кто выставляет на публику «достаток», лже-социальный статус, эмоциональное довольство — в виде оскалов деформированных улыбок.


* * *

Я и Индивидуальность — для меня абсолютно разные понятия. Я — это Идеальный Образ, Представление о Себе, плюс Декларация Себя. Индивидуальность же — навязанная данность, вроде плохой кожи, или, к примеру, дурной наследственности. То, от чего следует избавляться во благо Подлинного Я.


* * *

— Мне очень интересно, как бы ваша философия формировалась в Европе или Штатах. (с)

— Так же. Я не российский человек. И ментально здесь не жила. Советско-россиянскую реальность я разглядела только заинтересовавшись политикой. Но и сейчас я смотрю на нее примерно как Набоков на мертвую бабочку. (А.В.)

Заблуждения о литературе

Владеть словом — не значит испытывать эмоции, это значит — знать, как вызвать их у людей.

Политература

Советская литература — это художественная самодеятельность, конечно. Нечто искусственное, существующее автономно, абсолютно вне общемирового культурного контекста. Единственное, что может спасти (и порой спасает) совлита — политический контекст. Особенно — если совлит — человек хороший. Собственно, так как правило и бывает — и совесть нации, и человек хороший, а писатель так себе. И, да. Чем лучше человек, тем хуже в нем писатель. И наоборот.


* * *

Мысль о том, что писательство (да и любое творчество) обладают психотерапевтическим эффектом — мысль, сама по себе, глубоко клиническая.

Мысль, которая могла родиться исключительно в репрессивно-сублимирующем сообществе.

Для которого сама Идея Рациональности — подобна смертельному жалу.

В таком обществе все должно делаться из мутных, болезненных побуждений и не имеет конкретной цели.

Очень российское пространство по сути своей. Да, и вопреки расхожим стереотипам — болезнью управлять куда легче, чем здоровьем. Ведь больной постоянно нуждается в коррекции и контроле. Верней, склонен так полагать.


* * *

— Но кто смог применить насилие к, казалось бы, неовладеваемому, трансцендентному Небытию, если даже Бог не может существовать, отказываясь от превращения потенциального в действительное, обличенного в свое «вначальнобылое» слово? (с)

— Существовать — не применять насилие, но быть подверженным насилию. Следовательно — не быть подверженным насилию — прекратить существование как таковое, в принципе. (А.В.)


* * *

Одни сходят с ума от безысходности, другие же, напротив, остаются нормальными.

Ежели речь не идет о врожденной патологии — сойти с ума — это роскошь. Это еще и надо себе позволить. В основе же своей мир наполнен типовыми (т. е. Неразличимыми, невычисляемыми) безумцами, одетыми в намордник Нормы, как иные в смирительную рубаху. И «бог» знает, сколько надобно им сил, чтоб выносить безысходную трезвую обреченность своего бытия.


* * *

Самая «боговладычественная» сладость признать полное фиаско Слова в борьбе со смыслом.

Ибо я есть Смысл


* * *

Я не только умнее, чем я себя веду. Я умнее самой предоставленной возможности жить.

В этом смысле интеллект и бытие — практически взаимоисключающие вещи. И (именно!) поэтому все выдающиеся личности были в некотором роде деструктивны. Конечно, они не могли благо-взаимодействовать с реальностью, будь они ограничены хоть в какой-то степени обязующим к бездарности ошейником нормы.


* * *

Профан полагает, что в Идее, даже в самой странной идее есть какая-то поддержка существованию. Нет, в моем случае — точно нет. И еще раз нет. С идеями дела обстоят еще хуже, чем с «творчеством», кое «лечит» по мнению благоглупого большинства.


* * *

Аналитичность — это тип ума. Аналитичность — не равнО независимость. Совсоюз обслуживали тоже не самые глупые люди, что касается узкопрофессионалов. Но, да, с другой стороны — это были люди, наученные «не выглядеть глупыми».


* * *

Россия — репрессивная страна не только, и не столько в силу негативного исторического опыта, но и (пожалуй, в первую очередь) потому, что здешний гражданин в основе своей натуры содержит некую обезличенную травму. С ней, с этой травмой он от чего-то и идентифицирует себя, отождествляет, вместо Я, вместо всякой Самости. Ее то он и хочет продлить, имея в виду не себя уже, а всех остальных. Отсюда — «Я страдал, и вы пострадайте», отсюда — «Хорошо не жили, не стоит и начинать».


* * *

Подлинный гуманизм жесток. Но только однажды


* * *

«Избегайте придавать себе статус жертвы» (с). Точный, но совершенно «не местный» совет. Ведь здесь жертва на жертве сидит и жертвой погоняет. Более того, если ты не жертва, ты персона нон грата.


* * *

Я ни разу не встречала всерьез навредившего реальности мизантропа. Но ровно так же я не встречала полезного декларатора гуманизма. Первый похоже — на 90 процентов — выдуманный литературно-исторический образ. Второго не бывает вовсе. А в жизни чаще встречается наоборот — полезный мизантроп и вредный гуманист.


* * *

Большинство людей так устает к середине, а, тем более, концу жизни, становится столь инерциально-податливо, что попросту не имеет возможности продекларировать волю к небытию, переставая осознавать Я-Самость, становясь некой животной машиной.

О них можно сказать — бытие засансарило


* * *

Испытывать сожаление, тем более, быть сентиментальным — это будто бы попадать в некое тлеянье, в черную воронку. Да, от сентиментальности прямо-таки разит смертью.


* * *

Детство. Это время и состояние, по сути, можно назвать единственным допущенным и легитимизированным психическим расстройством в жизни каждого человека. Ежели подходить к вопросу с точки зрения официальных и формальных психических норм.


* * *

Некоторая доза контролируемой паранойи, а, пожалуй, даже тщательно культивируемой врожденное недоверие к миру, неощущение его как «своего», «комфортного», «доброжелательного» — один из ключей к социальному успеху.

Да что там социальный успех! Ключ к мировому господству лежит в этой же банальной на первый взгляд (но только на первый!) психической бездне субъектного индивида.


* * *

Быть собой — в самой страшной, запредельной степени подлинности — это абсолютно опровергнуть бытие.


* * *

Быть непризнанным — быть безопасным.

Стать признанным — стать безопасным


* * *

Моралист всегда проигрывает гению. Как, впрочем, и общественник. В этом смысле Сартр, критикующий Бодлера в своей книге предстает далеко не в лучшем свете. И, тот же Сартр, вступивший в «Французское сопротивление» — лишь общественный деятель послевоенного гуманистического разлива. Сартр, отказавшийся от Нобелевской Премии — не более, чем предсказуемый социалист-левак. Забудь же о трех этих моментах его биографии, перечитай его прозу вне общественно-идеологического контекста — и перед нами снова гений.

Мир как конкурент

В моем представлении всегда отсутствовал «идеальный мир» или же мир «каким он должен быть». Вместо этого мира зияла черная пустота, ничто. Оказывается, сие нетипично, хотя, на мой взгляд, предсказуемо, банально и просто весьма. Меня никогда не угнетал «ужас мира». Более того, чем мир был хуже, тем более он меня устраивал.


* * *

Когда некто проговаривает симптоматику чужого безумия, он как-бы отгораживается от него. Чертит вокруг себя магический круг. Говорит «чур меня», то есть, совершает некое терапевтическое ритуальное действо. Но бывает и наоборот. Приглядитесь к тем, кто хохотал над чужими пороками и девиациями. В какой-то момент жизни многие из них приобретают чудовищные и болезненные свойства тех, над кем еще недавно смеялись. Вы полагаете это наказание? Проказа? О, нет. Просто безумие — это порой — и вид комфорта. Безумие — зона комфорта. Обретение шизоидного уюта, забегание ошарашенного существа в последний психический загончик перед прыжком в яму, на дно, полного уже (и сладостного) распада Я.

Метафизика шатунов

Смотреть «Матрицу» из канализационного люка и полагать это экзистенциальным переживанием…


* * *

Садизм — это очень детское свойство. Я бы даже сказала — младенческое. Мазохизм — свойство труса, слабака, приспособленца. Оба, конечно, чудовищно, омерзительно инфантильны.


* * *

Попался намедни материал про девочку-вундеркинда, рано погибшую, не выдержавшую (по мнению профанов) «бремени славы». Девочку, у которой (опять-таки по мнению профанов) «не было детства». Так вот, что я скажу. Любая слава лучше любого «детства». Тем более, детства нео-советского (не говоря о советском) с привычным набором репрессий и мучительных развлечений, а также вынужденности постоянно «изображать ребенка», коим не являешься.


* * *

Русский язык не порождает пошлость. Но советский — всегда. Советская поэзия посему вычисляется по концентрации пошлости. Буквально — по первой строчке. Проза, видимо, тоже. Да кто ж ее читал?


* * *

Я знаю. Следовательно, не существую


* * *

Мне кажется, у Смерти — в классическом понимании — здоровая женская фигура. Широкие бедра, вот это все. Анорексия не только болезнь ангелов, но и своеобразная неуловимость, бегство от смерти.


* * *

Я пишу не то, что чувствую. Я пишу то, что считаю нужным. То есть, мое письмо политично.


* * *

Типичный сюжет антиутопии — забывание (стирание) прошлого. Стирают прошлое фантастические тоталитаристы, боевые строители «космических рейхов».

Сама идея мне более чем близка, ибо я не нахожу в прошлом ни прелести, ни особого смысла. Я вязну в нем, как в болоте и не испытываю требуемую обществом сентиментальность и (или) священный трепет.


Россия же — аномальная зона анти-антиутопии. Куда не ткнешься, тебе тычат прошлым (как историческим, так и частным). При том, самое удивительное, хранят здесь самые скучные, самые банальные образцы прошлого. Хорошего, напротив, не помнят и видеть не желают. Россия является ахроничной территорией, в которой вектор времени смотрит не вперед, а назад.


* * *

Есть такая форма трусости — бегство в смерть. Кажется, Россия, здесь — геополитический пациент — в предчувствии мирового апокалипсиса, взявшийся бряцать оружием в заведомо проигрышном сценарии. Такое поведение, как правило, кончается комичным и позорным поражением. Особенно, в случае, когда чаемый апокалипсис не наступает. Это и будет та самая «гибель империи», что в книгах описана. Классика жанра.


* * *

Когда я говорю «советское» я не всегда имею в виду советское как уродливый феномен пост-«русского» (именно в кавычках!) общества.


По большому счету — советское — это определенный стиль. В неотретушированой Рифеншталь Германии — много советского. В стивен-кинговской деревеньке с архаичными христианскими табу — как ни странно — тоже. Практически в любом как и европейском, так и американском ток-шоу — советское, буквально все.


ГДРовские районы, отдельные ландшафты и пейзажи в бывших соцстранах — советские по определению. И даже обабившиеся (смягченными чертами лица и полнотой) — Джоли и Белуччи — нестерпимо советские. Не хватает только павлопосадского платка, да соболей.


* * *

Здесь одна религия — распределенная нищета. Имена у нее могут быть любые, как и формы — религиозные, метафизические, экзистенциальные, социальные. То, что противостоит нищете — капитализм и (или, желательно) — его лучшие прогрессистские формы.


* * *

А всего-то что надо русскому человеку — пожить в нормальных условиях. Так ведь не дадут-с.


Числа

Наш ад — это Родина, дно Атлантиды.

Повсюду простые конвойные гниды.

Укромные устрицы, в трещины улиц

Ползущие, дабы скрывать свою гнусность.

Их страшные гущи. Бессчетные тыщи.

Их Хлебников кормит трухою умища.

Им счет — легион. Их наличье легально.

Но что нам закон? Отвергая Реальность,

Мы выйдем на них, веря в полную гибель.

А числа — есть пыльного хаоса прибыль.

* * *

В интеллигентском демонстративном презрении к деньгам есть что-то мерзкое и невыразимо подлое. Подлое по отношению к народу, в первую очередь. Нечто его унижающее, легализующее его нищету.


В презрении этом есть и нечто патологически-угодливое по отношению к так называемой «элите». «Пусть хоть кто-то хорошо поживет», и «Авось и нам перепадет (с барского стола)» — это оттуда. В презрении этом есть и омерзительное самоуничижение, болезненная терпеливость, переходящая в мазохизм.


И есть что-то подло-предательское по отношению своему кругу, к ближайшим же друзьям, на которых смотрят с глубоко запрятанным, но все же заметным постороннему наслаждением. «Мы страдали, и ты пострадай» — говорят они всякому бедствующему, особенно — бедствующему гению — таково их пролетарское вполне, социалистическое, садистическое представление о справедливости.


И хватит о метафизике уже, заврались. Так и пишите на входе во всякий сельский предбанник ада — «Денег нет. У клубе будут танци.»


* * *

Когда я говорю — современный мир, я имею в виду — лучший мир. Лучший — из возможных.

Но Невозможное — лучше. И оно — не мир


* * *

Политическое — рационально. Политическая иррациональность, возведенная в культ — основа нынешней российской политики. И именно поэтому — вызывает отторжение.


* * *

Система — это такая демонстративно-декларативная игра, сводящаяся к непроговариваемому — «Убей себя сам». В этом смысле — мне всегда нравилась система. В некотором смысле — система это я. В том, что никогда не желала убить Себя.


* * *

Отношение к смерти — интимная и частная вещь. Ничего она не решает. Сейчас может быть одно отношение, а завтра другое. Людям с большими социальными амбициями смерть, к слову, более безразлична, чем остальным. Они ее видят, скорей, как элемент публичной игры.


* * *

Конечно, трагедия, как и скорбь не может быть массовой. Трагедия (всегда!) — вещь личная и глубоко интимная. Как и смерть. Есть только смерть отдельного человека. («Моя» смерть).

«Смерть всегда чужая» (так!) — это из области экзистенциального отчуждения, нечто спасительно-изысканно-французское. Фиксированная невозможность пережить Здесь и Сейчас свою смерть. (К слову я пережить свою смерть могу и переживаю ее ежедневно. Но — большинство не может.) Поэтому странно требовать от отдельных граждан массовой скорби, общей печали. Ежели эти граждане — не публичные и официальные лица.


* * *

Всякий «антибуржуазный» пафос я рассматриваю как допущение и легализацию нищеты, болезней, регресса. Никак иначе.

Экзистенциальный Мамлеев

Еще о Мамлееве. Его я всегда воспринимала в контексте экзистенциализма, да что там экзистенциализма, самого Понимания Природы Вещей, как оно есть. Поэтому попытка вставить его в формат «России вечной», хоть и сам он этому немало поспособствовал, выглядит для меня ровно так же, как попытка вставить в этот формат Сартра или… Стивена Кинга. Нечто общее между этими авторами, безусловно, есть.


* * *

Распределенная нищета — помимо прочего это та социально-общественная ситуация в которой процветает «культ удовольствия». Удовольствие есть антитеза наслаждения. Ибо наслаждение всегда — Преступно. Что же касается Высших Ценностей — они Над как Удовольствием, так и Наслаждением. Сверх Высших Ценностей — только Я, Самость, Сверх-Я. Сверх же их — нет ничего. Такова иерархия.


* * *

Пока иные бежали от реальности в сладостные иллюзии, в убаюкивающие миры, я, напротив, стремилась погрузиться в нее, в самую нутрь, в сердцевину проявленного мира.


* * *

Язык — помимо прочего — репрессивная форма проявления бытия. Недаром было солгано — «вначале было слово». Конечно, вначале было не слово. Вначале была Боль. Или же — Понимание Природы Вещей. В стране победившей логократии, коей является Россия, слово репрессивно вдвойне. Вы заметили с каким поистине мазохистским удовольствием русские перешли на советский? Особенно это касается деятелей культуры, в коих, кажется, уже коряво-бюрократический агитпроповский посыл победил всякое здравомыслие.


* * *

Чтобы выпасть из матрицы (насколько возможно выпасть из нее в проявленном мире), надо всего лишь перестать страдать. Перестать страдать по тем поводам, по которым принято (предписано) страдать. Матрица, как и, собственно, общество этого не выносит. Все христианство — отсюда.


* * *

Хотела бы я выжить в апокалиптическом мире? Нет, пожалуй, нет. Вряд-ли я бы предприняла активные усилия к поддержанию собственного существования. Постапокалиптический мир — это уютный мир — для подобных мне. Мир, где отсутствует социум, и, соответственно, социальная конкуренция. Это — своего рода неорелигиозный конструкт. Но — «ваш бог мертв». Следовательно, борьба исчерпана. И бытие конечно.


* * *

— Действительно, по языковой репрессивности вас можно сравнить с Хайдеггером. М.Х. старательно очищает смыслы от метафизической загрязненности, которую постоянно производит обывательское сознание, выражая философскую готовность положить жизнь на борьбу с этой ветряной мельницей. А.В. же, утверждая безбытийное Я, уже сама становится метафизической ветряной мельницей. (с)

— Некто (или нечто), не владеющее Силовым Ресурсом для преодоления бытия — всегда остается ветряной мельницей, каким бы смыслом (даже предельной истиной) оно не обладало. Собственно, и само бытие — ветряная мельница профанной витальности. (А.В.)


* * *

Что происходит с «героем», когда ему вдруг наскучит публика? Естественное. Он превращается в Монстра (по-вашему — в сверхчеловека). Но, на деле же — в самого себя. Герой — понятие сугубо социальное, политическое. И метафизическое лишь в той мере, в которой политика есть проявление метафизики. Итак, герой обретает подлинность лишь скинув бремя общественной нагрузки.


* * *

Субъект — не нуждающийся в самовыражении — неуловим.


* * *

Дурак ищет Правды. А Правда ищет Выгоды.


* * *

Любишь русскую литературу? Люби и русскую политику


* * *

Гешефт и гештальт — есть Здесь и Сейчас моего Ничто.


* * *

Быть чем-то иным, другим, хоть и чаемым многими подобием «сверхчеловека» — здесь не надо ни воли особой, ни старания. Изображать из себя человека — вот тяжкий труд и своеобразная, скажем так, дипломатия для всякого монстра. Это и его (монстра) — высший, Цивилизованный Ум.


* * *

Идея удовольствия (да и, собственно, наслаждения) — идея, безусловно, репрессивная. Иди и получи удовольствие — вместо того, чтобы взять то, Что Тебе Надо На самом Деле. В некотором роде общество софт-насилия сформировал гуманистический психоанализ.


* * *

Как я вижу ад? Как обреченность получать избыточность человеческих удовольствий. В этом смысле страдание дает куда больше свободы. Но еще больше дает ее теплохладность. Предел же свободы в бесчувственном владении ресурсом, в том самом — Иметь И Не Быть.


* * *

Доверие к насилию — вот основной паттерн репрессивного бытия. Имя этого доверия может быть любым — «бог», «государство»… Недоверие к Самости и принятие мифологического «Сверх-Я» извне — это ваше все…


* * *

Мой политический герой — всегда немного трус, немного невротик, немного психопат. Героем делает его способность появиться в нужное время в нужном месте и грамотно себя преподнести. Именно такие входят в историю наиболее основательно. Да, этот тип явно предпочтительней романтического «воина», славящегося своей инфантильно-идиотской страстью — умереть за идею.


* * *

Ничто не находит столько помощников, соратников, сочувствующих, да и просто благодарной публики сколько чужое падение и зрелище его.


* * *

Если принять за основу идею о страдании как мощнейшем источнике энергии — мы и получим то, что подленько называют «третьим путем». Да, конечно, Россия существует в первую очередь исключительно за счет страдания, а не каких-то там высосанных из пальца идеологий. Тем более, экономики здесь как не было, так и нет.


* * *

Если демиург хочет кого-то наказать, он дает этому существу крепкую психику и полное понимание природы вещей. Если демиург желает убить самое себя — он делает то же.


* * *

Как правило, когда речь идет об изменении человека в «худшую» сторону — мы имеем возможность наблюдать человеческую натуру. И, напротив, когда речь идет о «благоприятных» изменениях — мы наблюдаем общественного лжеца.


* * *

Страдание — это, пожалуй, основная и единственная российская скрепа. В матрице россиянина казенными нитками на зигующем зингере прошито — «Сам страдал, пусть другие страдают». Это основа основ всех тех, невозможных к существованию особей. Но не то, высшего уровня Шикарное Ничто. Русская волго-догвилевская болотистая мгла. Болезненная вязь. Ничто Колымы. Эстафета страдания передается из поколения в поколения. От сердца к сердцу, да. Удовольствия здесь — лишь оборотная сторона страдания. Обманка, ловушка. Манипуляция. Оттого и любят здесь закомплексованных и нездоровых людей. От того, что мера их страданий и сомнительных удовольствий — не самое страдание и самое удовольствие, а чистая Манипуляция, Предел, Чужая Власть.


* * *

Большинство людей практически всю жизнь пребывает в бессознательном состоянии, потому что их высшие устремления направлены на поддержание постоянства мира. Именно поэтому больших трудов для них стоит планировать свою жизнь хотя-бы на день вперед. Потому как их планы более глобального масштаба фактически совпадает с планами бытия. Что значит, что даже своими мыслями они поддерживают бытие. Бытие несомненно — апофеоз тоталитаризма.


* * *

Призрак социализма бродит по Европе.

И имя этому призраку — коллективная раболепная вера в инфернальный ИГИЛ.

Миру явили то Запредельное предапокалиптическое ЗЛО, то что является под занавес простенького голливудского боевика, дабы сплотить разрозненное и запуганное стадо человечье.

Заметьте — ЯВИЛИ.

А не — ЯВИЛОСЬ.


* * *

Трагедия и Спектакль, конечно же, совместимы. Равно как гений и злодейство. Кто руководит морально-идеологическим псевдополитическим парадом? Слепая вера в дуальность бытия.

Конечно, мир не аморален. Но он внеморален.


* * *

Рабы никогда не прощают снисхождения. Как и всякого проявления благородства. Они безошибочно верно идентифицируют его как безразличие.


* * *

Интересно сколько цивилизованных и европейски образованных тоталитаристов в глубине души на стороне варваров.


* * *

Каждому свое — это социалистическое Ничто — никому ничего не достанется.


* * *

Ежели кому после русской литературы нужна русская жизнь, то он мазохист. А если после всего этого и русский мир, то точно — подонок.

Спасение и вина

Тот, кто желает спастись — только теряет время. К тому же нет более порочного, более рабского желания. Признание — царица доказательств — основа антиюридического нелегитимного по сути советского кодекса. Инструмента насилия, но не правосудия. Желание спастись — его декларация и есть религиозно-метафизический аналог такого признания. Я же в своем мировоззрении, во всех умопостроениях исхожу из того, что человек априори невиновен. Каждый человек не виновен. До той поры, пока не принимает правила игры, становясь адептом и служителем надиктованной реальности.


* * *

Всякий профанный адепт, всякий лже-интерпретатор норовит указать мне на «рабскость», метафизическую мелочность и прочие «недостатки» желания власти, проистекающих из ее априорной якобы-порочности, из ее «несвободной» природы. На то замечу — что в свободу (в проявленном мире) я не верю. Доступных свобод — не желаю. Ценю вседозволенность (так!) превыше мнимой (повторюсь) свободы. Равно как и всевластие. При том, в моем Рациональном Мире, где Власть — не Цель, но Ресурс (возможность) понятие «желание» становится чувственным излишеством. То есть — не желание власти. Но Необходимость.

Ибо вопрос есть повешеность точки

Я, конечно, не веду диалога, тем более, не вопрошаю, хотя так порой и может показаться со стороны. Я лишь утверждаю. И я ни в коей мере не «ищущее существо», никогда им не была. Я есть — цементеющий гнозис.


* * *

В нынешней русской политике одно политическое табу — здравомыслие и рациональность. Остальное — дозволено.


* * *

Необходимый компонент смирения — нищета. Не обязательный, но архиважный. Отсюда — Россия — с ее — экономическим кризисом. Отсюда — рабство. Не наоборот.


* * *

Отчего я презираю логократию? Это «религия» недалеких рабов. Я вижу слово — на страже интересов. Дурак же (и раб) — на страже истины. Но я вообще в истину не верую. Я в интерес верую. В свой интерес. (Он же — моя истина. Равно как — я и есть идея.)


* * *

В Идеологии (как и в ее осуществлении) — главное — безверие. Поверил — попал. А всякая работающая идеология — капкан Других.


* * *

Настоящее безумие — за исключением весьма редких случаев гениальности — всегда глупость. Чистая патология без примеси интеллекта. Интеллект в ней всегда — краденый. Нечто, вычитанное в книгах, прогаллюцинированное в дремотном бреду, сложенное в (всегда готовую распасться) мозаику. Безумец-дурак, он всегда против как «безумца» -гения, так и «безумца-имитатора». Потому что не в состоянии постичь и принять их рациональность, их прагматичность, их разумность. Рацио — то, что обрушает мир под ногами безумца. Жалкий выдуманный мир. Отсюда страсть подобных персон к бездумному цитированию «странных авторов», например Ницше. Они видят в Ницше — своего. Но Ницше — гений. Он — не твой, одинокий маньяк.

Агрессивно-послушные

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.