Бесплатный фрагмент - Часовщик

ШЕРИФ. ДЕЛО ЧАСОВЩИКА

Продолжение триллера «Паук»

{🕷} ОПИСАНИЕ КНИГИ

«ЧАСОВЩИК»**

Тихий провинциальный Берёзовск живёт своей размеренной жизнью — пока в тени его улиц не появляется существо, чьи преступления быстро становятся легендой. Маньяк, называющий себя Часовщиком, превращает каждый труп в часть зловещего механизма, оставляя на месте убийства часы, детали шестерёнок и намёки, понятные лишь ему одному.

Расследование поручено старшему оперуполномоченному Игорю Шерифу — человеку прямому, честному и опасно упёртому. Но чем глубже он погружается в туманную паутину преступлений, тем яснее становится: убийца знает о нём слишком много. Слишком близко. Слишком точно.

В дело вмешивается загадочный юноша по прозвищу Птенец — то ли ученик Часовщика, то ли его тень. Он подбрасывает Шерифу странные подсказки, обрывки фраз и улики, которые ведут то вперёд, то в пропасть. Каждый шаг — опасная игра с тем, кто считает себя мастером времени и судеб.

Пока город живёт в страхе, в отделе начинают зреть интриги: завистливые коллеги стремятся устранить Шерифа, обвиняя его в срыве операции. Но истинная угроза — не внутри отдела. Она — в тёмных переулках, где Часовщик создаёт свой последний, величайший «механизм».

Разгадка оказывается страшнее любого предположения. Часовщик не просто убивает. Он строит систему. Наследие. А Птенец — лишь первое звено.

В финале Шерифа ждёт выбор: остановить хладнокровного гения или самому стать частью его замысла. Каждая минута — цена человеческой жизни. Каждый шаг — движение по циферблату. И время, как всегда, работает на того, кто его контролирует.

Но даже победив чудовище, можно лишь на время остановить механизм. Потому что истинный Часовщик… никогда не уходит окончательно.

________________________________________

Глава 1. Город, который рано темнеет

Берёзовск — город странный.

Он не старый, не молодой — такой, который будто завис между эпохами, ни туда, ни сюда.

Днём он казался обычным: пятиэтажки, жёлтые фонари, серые девятиэтажные коробки, шумные автобусные остановки, запах хлебокомбината, вечные пробки у перекрёстка Лесной и Центральной.

Но к вечеру Берёзовск менялся.

Становился тише, темнее, глуше.

Будто город сам втягивал голову в плечи, чтобы никто лишний не заметил, что за этим фасадом есть ещё один Берёзовск — теневой, влажный, скрипящий полуночными шагами.

Игорь Шериф знал оба города.

И первый, и второй.

Он видел их слишком близко, слишком много лет.

Его пятиэтажка стояла у лесопарковой зоны — старый район, где асфальт пошёл мхом, а фонари то горели, то мерцали, как глаза уставшего зверя.

В квартире было тихо — слишком тихо для мужчины, который привык жить в шуме преступлений. Телевизор он почти не включал, музыку не слушал. Тишина стала привычкой, как холодный душ по утрам.

Он сидел на табурете и пил крепкий чёрный кофе. Окно было приоткрыто: влажный ноябрьский воздух тянулся к кухне, пахло мокрой елью и далёким дымом частного сектора.

Игорь выглядел старше своих лет: резкие скулы, чуть осунувшееся лицо, глаза цвета холодного металла. Почти всегда небрит, но не неряшлив — просто некогда. Волосы начинали серебриться у висков, но это только добавляло ему ту жёсткую, собранную привлекательность, которая бывает у людей, видевших слишком многое — и всё равно оставшихся стоять.

Он думал, что после дела Паука его уже ничто не удивит.

Но город умел преподносить сюрпризы.

И вот один из таких — на линии.

Телефон вздрогнул на столе.

Игорь машинально поднял трубку:

— Шериф слушает.

— Игорь Николаевич… — голос дежурного был резким, взволнованным. — Вам надо выехать. Немедленно.

— Что случилось?

— Звонок поступил от подростков. Говорят, нашли тело. Район — заброшенная промзона, у железнодорожных путей. Там, где старые склады.

Шериф вздохнул.

Не вслух — внутри себя.

Промзона. Опять промзона.

— Выезжаю.

Он взял куртку, фонарь, перчатки и вышел в холодную ночь.

Берёзовск как будто ждал его.

________________________________________

Глава 2. Склады, где ветер поёт сквозь дыры

Промзона на окраине Берёзовска была местом, куда нормальные люди не ходили.

Когда-то здесь стояли большие промышленные склады — металлургия, детали для вагонов, автозапчасти. Город процветал. Цеха работали круглосуточно.

Теперь всё заросло бурьяном и ржавчиной.

Склады пустовали, крыши провисли, окна выбиты.

Ветер пел сквозь дыры в жестяных стенах, и эта песня была мрачной, тревожной и холодной.

Игорь подошёл к ограждению. Двое патрульных стояли у входа, нервно переминаясь.

— Где? — спросил он.

— Там… — патрульный кивнул в сторону третьего склада. — Мы ничего не трогали.

Игорь взял фонарь.

Ноги хрустели по стеклу и мусору.

Пахло сыростью, старыми тряпками и железом.

Внутри было темно, настолько, что луч фонаря будто вяз в густом воздухе.

Но тело он увидел сразу.

Девушка.

Лет двадцати.

Светлые волосы разметаны по бетонному полу.

Глаза открыты.

Но самое главное было не это.

На стене, прямо над телом, чёрной аэрозольной краской была нарисована символическая фигура.

Не паутина — нет.

Не насекомое.

Не животное.

Что-то другое.

Игорь подошёл ближе.

Свет фонаря вырезал рисунок из темноты.

Это были… часы.

Круг, стрелки, ровная геометрия.

На циферблате — длинная стрелка, указывающая в точку, которую Игорь не сразу смог понять.

Патрульный тихо спросил:

— Это… Паук вернулся?

Игорь медленно покачал головой.

— Нет. Это не он.

Паутина была хаотичной.

Живой.

Символом безумия и страсти.

А тут —

холод, логика, расчёт, точность.

— Это новый убийца, — сказал Игорь. — И он оставил нам… сообщение.

Он присел к телу, внимательно посмотрел.

Всё чисто.

Убийца работал аккуратно, почти стерильно.

Игорь посмотрел на часы на стене.

Стрелка указывала на цифру 4.

— Четыре? — произнёс он вслух.

Патрульные молчали.

Игорь встал.

Взгляд стал тяжёлым.

— Так. Парни. Срочно вызывайте криминалистов.

И свяжитесь с центром анализа данных — мне нужно узнать, были ли за последние сутки какие-то похожие рисунки, теги или символы по городу.

Патрульный кивнул и убежал.

Игорь остался один.

Среди мрака, ржавчины и холода.

Он смотрел на часы, нарисованные на стене.

И понимал:

Маньяк не просто оставил послание.

Он начал игру.

И игра эта была рассчитана…

на время.

________________________________________

Глава 3. Алиса Гордеева

Отдел работал как улей.

Яркие лампы, запах кофе, суета.

Но Игорь чувствовал каждое движение, каждую ноту напряжения.

Он сидел у стола и рассматривал снимки.

Девушка.

Мёртвая.

Знак на стене — часы.

Игорь не заметил, как рядом появилась женщина.

— Разрешите? — тихий голос.

Игорь поднял голову.

Перед ним стояла незнакомка — молодая женщина лет тридцати двух-тридцати пяти, высокая, стройная. Волосы собраны в аккуратный хвост, глаза спокойные, наблюдательные.

— Я Алиса Гордеева, криминальный психолог, — она положила на стол папку. — Меня направили к вам по делу нового убийства. Уже ознакомлена.

Игорь нахмурился:

— Я помощников не просил.

— А я не помощник, — спокойно ответила она. — Я — аналитик.

А вам понадобится аналитик.

Судя по символике, преступник — обсессивно-структурный тип. Технологичный ум. Чёткое мышление.

Он не импульсивный, не хаотичный.

Он выстраивает рисунок.

Систему.

— Систему чего? — Игорь поднялся.

Алиса разложила снимки, словно собирала пазл.

— Убийца использует «часы» как схему.

Но это не просто циферблат.

Это — указатель.

Если вы наложите этот рисунок на карту города…

он указывает направление.

Игорь подошёл ближе.

— К чему?

Алиса подняла глаза.

— К следующему телу, Игорь Николаевич.

Игорь замер.

На секунду.

Молча.

Потом сказал хрипло:

— Тогда у нас мало времени.

________________________________________

Глава 4. Круг замыкается

Оказалось, что часовая стрелка — не случайна.

Если на карту Берёзовска наложить круг, где центр — промзона, стрелка четырёх часов указывала на юго-восток.

На окраины — район частных домов.

Алиса объясняла:

— Он выбирает девушек в определённых местах. Радиус, направление, угол. Всё — математическое. Он не охотится за людьми…

Он строит фигуру.

— Фигуру? — Шериф сжал зубы.

— Возможно, какую-то геометрическую структуру.

Или… последовательность чисел.

Игорь провёл рукой по лицу.

— Значит, он снова ударит.

— Да, — тихо сказала Алиса. — Очень скоро.

Игорь подошёл к окну кабинета.

За стеклом вечер сгущался в густую, грязно-синюю массу.

Берёзовск в темноте выглядел как старое, уставшее животное, ожидающее, когда боль уйдёт.

— Вы понимаете… — Шериф говорил медленно. — Что если он всё это строит…

то его нельзя поймать просто так.

Он будет на шаг впереди.

Алиса посмотрела на него с неожиданной мягкостью.

— Но у него есть слабость.

— Какая?

— Он считает себя идеальным.

Игорь усмехнулся:

— Значит, ошибётся.

— Нет. — Она покачала головой. — Он захочет, чтобы мы увидели его работу.

Игорь снова посмотрел на карту.

— Тогда я увижу.

Он взял кобуру, фонарь и куртку.

— Пора выезжать.

Алиса поднялась:

— Я с вами.

Игорь бросил на неё взгляд.

— Не надо.

— Это не просьба. — Она надела пальто. — Если я права, убийца оставит ещё один символ.

И вы не поймёте его без меня.

Игорь на секунду задержал взгляд.

Потом кивнул:

— Ладно. Только держитесь рядом.

Они вышли в ночь.

Город ждал их.

И где-то на окраине Берёзовска…

человек, называющий себя Часовщиком, уже поставил следующую точку.

И стрелка его часов двинулась вперёд.

Глава 5. Тишина, что пахнет железом

Промзона в Берёзовске была не просто местом — она была другим измерением города. Днём там работал только ветер да чайки, да и те редко: крыши обрушенных цехов лишены крыши, а в дырах людские шаги звучали как рассказы. Ночь заставляла промзону укутываться; ночью всё казалось неглубоко спрятанным, будто правда лежала на поверхности и ждала, когда кто-то дотронется.

Игорь помнил все углы, тропы и места, где можно спрятаться. Он знал, что под ногами — крошки от старого кирпича, куски стекла и ржавые заклёпки. Фонарик высвечивал паутину, которую оставлял человек, и рельсы, уходившие в никуда. Когда он ступал, звук фонаря разрезал влажный воздух; эхом отдавался где-то в высоте свод чердака.

Алиса шла за ним молча. Её шаги были тихие, точные; она держала руки сложенными на груди, будто пытаясь унести мысли вдали от ветра. Её пальто — длинное, тёмное, с плотным воротником — шуршало при каждом повороте головы. Вечером её лицо выделялось на фоне ржавчины: строгие скулы, кожа чуть бледная, глаза тёмные и сосредоточенные, но внутри них — непоколебимый расчёт. В голосе, когда она говорила, чувствовалась привычка к человечности, аккуратно приправленная холодной профессиональностью.

— Первый труп — двадцать два года, — тихо сказала она, глядя на фото в телефоне. — Молодая. Рисунок — аккуратные часы, стрелка на 4. Рана ровная, как будто скальпель или острая бритва. Нет следов борьбы. Это не стихийный акт.

Игорь молча кивнул. Он привык слушать убеждённых и невозмутимых, тех, кто в работе видит систему, а не случай. Его собственные мысли сейчас были платиной: холодно, ясно, нет места догадкам — только расчёт.

Возле третьего склада ветер проходил сквозь проломы, как через орган. Он выел из стен остатки краски, и звук напоминал далёкую оркестровую ноту. Где-то вдалеке поскрипывал грузовой вагон, который всю ночь поддавался медленным рывкам, словно живой организм, разгоняющийся в полусне. Эти звуки — скрип, стук, далёкий плач — были для Игоря как счёт: он умел отличить лже-шёпот от настоящего следа.

Патрульных привезли к зданию полицейские на «волчке»: молодые ребята с молочными лицами и тушёными глазами, в которых светилась усталость. Они рассказывали, что дети, гулявшие со скейтбордами, заметили свет — кто-то, по их словам, видел «свет какого-то телефона» у склада. Подростковые слухи обычно доходили до дела в виде мусора, но иногда именно из них вырастали ниточки, тянувшие к правде.

Внутри склада всё было похоже на декорацию старого фильма: разбросанные поддоны, ржавая лопата, в углу старый паровозный элемент — зубчатая шестерёнка размером с лицо человека. На стенах — граффити: давно высохшие краски образовывали на кирпиче лоскуты чужих жизней. В одном из углов лежала пустая бутылка из-под растворителя; её горлышко было в слое пыли, но блеснуло, когда упал луч фонаря.

Тело было уложено аккуратно — руки вдоль туловища, ноги чуть согнуты. Лицо было бледно и спокойно, будто женщина просто уснула. Но чернила на щеках и лбу — тонкие, чёткие линии — придавали лицу маску, как у куклы. На шее разрез не был случайностью: это было намерение, почти художественное, акт, исполненный подчёркнутой методичностью.

— Он хочет, чтобы мы видели, — сказала Алиса. — Не прячется. Он выставляет работу.

— Он не прячет своих подсказок, — пробормотал Игорь. — Он демонстрирует. Но кому он их демонстрирует? Нам? Или себе?

— Может, и себе, — ответила она. — Люди, которые строят ритуалы, нуждаются в зрителе. Иногда они хотят признания от мира, иногда — подтверждения от самого себя, что их «картина» удалась.

Шум дождя, который начался где-то с запозданием, добавил слоёв: капли попадали в лужи, рябь шла по ржавым пятнам, и каждый вздох ветра создавал новые ноты в том старом оркестре. Игорь дунул в перчатку: воздух был режущим; от дыхания, вырывающегося среди бетонных стен, становилось ещё холоднее. Он чувствовал, как в нём загорается внутренний огонь, то самое свойство, которое держало его в профессии: ясный, строгий фокус.

— Нужно проверить камеры, — сказал он и повёл пальцем в сторону внешнего забора. — Там, где люди ездят к дачам — трасса, тот старый видеосервис. У нас может быть запись.

— И ради этого мы сейчас стоим в разрухе? — Алиса похихикала, но её ладонь сжалась сильнее, когда фонарь выхватил из темноты обрыв тетраэдра старой таблички. — Вызывать криминалистов?

— Уже вызвали, — ответил Игорь. — И судмедэксперта. Поймаем запах.

Они оба знали, что запах — это не только запах тела. Это запах места, оставленный человеком — цемент, ржавая вода, резина шин. Это ниточка, которую может почувствовать опытный следователь.

Глава 6. Люди в тени — слухи, привычки, мотивы

Берёзовск жил по своим законам. За каждым закрытым подъездом, за каждым прилавком, за каждой пачкой газет — своя история, своё терпение, свои слухи. Распространение слуха в таком городе — это как раздувание очага: сначала шепотом, потом уже тянет на всеобщее пламя.

Когда в местах сбора появились новости о «часах на стене», люди начали вспоминать странности: старушки у рынка рассказывали о мужчине, который всегда ходил вечером с сумкой инструментов; охранники транспортного узла говорили о прохожем, который внимательно наблюдал за рельсами; продавщицы кофейни у вокзала — о сомнительном клиенте, который никогда не заказывал кофе, а только смотрел на часы и тянул пальцем по стеклу. В таких рассказах было много гипербол — но и крупицы истины.

Игорь знал — чтобы поймать маньяка, надо не только смотреть на улики, но и слушать город. Он любил приходить на рынок по утрам. Там пахло свежим хлебом, жареным луком и душистым чаем; там можно было услышать, какие слова люди повторяют чаще всего. Сейчас повестка была проста: «Часовщик». Так прозвали его быстро — потому что рисунок была часами, потому что идея часов привлекала воображение, и потому что людям всегда нужно имя, чтобы успокоить страх.

— Многие говорят, что это местный, — отметил Игорь, наблюдая за лицами людей в трамвае. — Город — узок. Но часто такие говорят те, кто боится верить в случайность.

— Сколько у нас тех, кто мастерит механизмы? — спросила Алиса, листая файлы на планшете. — Железнодорожная часть, мастерские, старые ремесленники. Есть заводские спецы, которые умеют работать с металлом. Но люди, которые знают, как резать аккуратно… хирурги? Ювелиры?

— Есть и те, и другие, — промолвил Игорь. — Ювелир тут — как нож. Он может сделать линию, которая не даст крови течь. Мы проверим.

Алиса опустила взгляд. Её пальцы нащупали маленькую помаду в сумке — привычка, которая многое говорила о человеке: даже среди расчёта ей нужно было ощущение порядка, личный ритуал. Такие детали не всегда видны коллегам, но Игорь заметил: люди, которые интересуются их профессией долго — всегда замечают мелочи.

В отделе началось стандартное: обзвон родни, опрос свидетелей, сбор видеозаписей. Подростки, нашедшие тело, рассказали, что видели «камерафон» у прохода, и что будто кто-то на мгновение светил фонарём на стену. Продавцы у рынка указали на мужчину с сумкой, который набирал номер телефона и смотрел на часы трижды. Охранник заброшенного завода сказал, что слышал «стук» — странный ритм, как будто кто-то слушал метроном.

Слухи разрастались: кто-то видел странного художника, кто-то — человека в маске. В городе появилась теория заговоров: говоритесь ли вы о том, что «новый маньяк — это копия», что «кто-то насмехается над Пауком», что «это не связано с Паукoм вовсе, а это игра какого-то онлайн-секта, которая любит символы». Логика в слухах редко была сильной, но в ней была функция — выпустить пар.

Алиса слушала и отмечала. Её метод — собрать все варианты, разделить их на «возможные» и «вполне вероятные». Она ценила не громкие версии, а то, что повторялось у разных, обычно несвязанных людей. Про повторение она всегда говорила: «Если слышишь одно и то же трижды в три разных районах — это уже не случайность».

К вечеру у неё в планшете уже был небольшой список: мастера-ремесленники, старый часовщик у вокзала, сварщик с промзоны, студент-механик из техникума, двое безработных, часто замеченных в ночи, и… один человек, о котором шептались уже давно: Григорий Власенко — бывший инженер часового завода, специалист по точным механическим соединениям. Его фамилия проходила в деле краденых механизмов и в нескольких мелких кражах на складах. Власенко жил один в доме на окраине — деревянный дом с крыльцом, где растут вечнозелёные ели; его окна были завешены, а за дверью часто слышался тихий стук инструментов и размеренный звук — как будто кто-то постоянно что-то точил.

— Он выглядит как кандидат, — признала Алиса, — но всегда нужно проверить. Все подозреваемые выглядят как кандидат, пока не окажется обратное.

— Значит, проверяйте, — сказал Игорь. Он знал: улики не любят поспешности, но русло нужно было задать сразу, пока стрелка часов не указала новый час.

Глава 7. Власенко — часы, запах и тишина

Дом Власенко стоял на краю улицы, где асфальт заканчивался и начинался гравий. Это был низкий одноэтажный брусовый дом с крутой крышей и маленькими окнами; перед домом — старая крытая беседка, где летом Власенко, по словам соседей, точил металлические кольца под рев мотора. Деревянная калитка скрипела по вечерам как старый замок памяти.

Когда Игорь подъехал на «шестерке», солнце уже почти ушло. Тишина была такой, что слышно было, как собственный паспорт в кармане шуршит, когда он его вынимает. На крыльце лежала телега с пустыми ящиками, и под ней кто-то оставил недопитую кружку с чаем. Запах в воздухе — запах масла и смолы — был настойчивым и постоянным. Он заполнял нос, как старое воспоминание.

Власенко открыл дверь сам, хотя выглядел так, будто не спал несколько суток: глаза были светло-серые, лицо обветренное, руки в масле. Он был невысоким, коренастым, с редеющей бородой, которая не скрывала острых линий подбородка. Волосы у него были тонкие, аккуратно зачёсаны назад; на пальцах блеснули маленькие царапины, похожие на следы от точильного камня.

— Опера… — начал он, но не успел договорить.

— Оперуполномоченный Шериф, — представился Игорь. — Мы проверяем несколько версий. Разговор короткий: где вы бы были этой ночью?

Власенко задумчиво посмотрел в окно.

— Я весь вечер был в мастерской, — сказал он. — Чинил старые часы. Люди приносят, а я чищу. Вот вам номер, спрашивайте у клиентов.

Его голос был ровный, но в нём чувствовалась горечь: как у человека, которого кто-то когда-то предал, и который теперь живёт с этим предательством. Пальцы Власенко дрогнули, когда он взял чашку и сделал глоток; чай был крепкий и горячий.

Алиса тем временем осмотрела мастерскую насквозь. Там на стенах висели механизмы: колёса, шестерёнки, старинные циферблаты; рабочий стол был завален пинцетами, микроскопами и баночками с маслами. На стуле спала воробьиная собака — уставшая и дрожащая. На полке лежала вырезанная деталь — круг с отметкой «4». Алиса подошла к ней и задержала взгляд.

— Вы делали это недавно? — спросила она без тайн в голосе. — Эта деталь новая.

Власенко подчинился взгляду и поёжился, но ответил бесстрастно:

— Я иногда делаю образцы для себя. Люблю точность. Это моё ремесло.

Игорь почувствовал, как внутри у него зарождается подозрение, но опыт подсказывал: ремесло и преступление — не одно и то же. Люди, которые умеют делать прекрасные вещи, порой живут мирно и тихо; человек, который убивает по «карту», может быть совершенно другим.

— Вы знали жертву? — спросил он.

— Нет, — ответил Власенко. — Не знаю. Но знаю дороги. И часто вижу людей, которые ходят поздно. Некоторые приносят странные вещи — партии старых часов, разные механизмы. Я всегда думал, что люди любят старину.

Он показал Игорю дневник: аккуратно записанные заказы, имена, номера телефонов, даты. Среди них был телефон с пометкой «продажа шестеренки» и адрес: склад на промзоне. Номер совпадал с небольшим объявлением в интернет-объявлениях, где кто-то предлагал «металлические сетки и старые детали».

— Мы вернёмся, — сказал Игорь и почувствовал, как за окнами дома вдруг зазвенел далёкий поезд, его ритм был упругим и настойчивым, как метроном. Поезд уходил, и звук его отдался эхом в мастерской, вытягивая в воздухе металлическую песню.

Соседи рассказали что-то ещё: Власенко — человек привычек. Каждый день он выходит из дома ровно в 7:10, пьёт чай, закрывает дверь на два щелчка и уходит работать. Когда возвращается — всегда снимает пыль и моет руки. Люди говорили, что он одинок и многим кажется странным, но при этом — очень внимательный. Он не любил лишнего общения, но мог починить старый механизм бесплатно, если тот был «душевно утерян». Это пиетет к вещам. Иногда в его доме проводили целые вечера школьники из техникума, которые приходили подглядывать, как мастерит человек, знающий время.

Игорь отдавал себе отчёт: все эти слухи — часть городской экосистемы; их нельзя игнорировать. Но улики — то, что видно под штанами города — важнее. Он сел в машину, прислонил голову к холодному стеклу и закрыл глаза на минуту. В его уме набиралась схема: стрелка — 4; направление — юго-восток; возможные подозреваемые — люди, умеющие работать с механизмом; мотив — выставка, спектакль, игра на время.

Он вспомнил Паука — и то, как тот оставлял паутину. Паутина была эмоциональна; Часовщик — математичен. Это разные психики. И в то же самое время Пауку требовался зритель, как и этому новому человеку. Узбеки и цыгане в городе говорили: «маньяк — это тот, кто хочет поговорить с богом». Игорь усмехнулся: бог не отвечает по телефону, но убийцы часто отвечают — следствию, и это было их болью.

Глава 8. Мелодия за дверью — первые попытки

Дни шли как колёса в механизме. Отдел работал в две смены: кто-то обзванивал пострадавших, кто-то обшаривал склады, кто-то смотрел видео от видеокамер. Приборы в криминалистической лаборатории пищали и издавали свет — как маленькие маячки в ночи.

Алиса ухитрялась присутствовать всюду: она брала диалоги со свидетелями, составляла хронологию и рисовала возможные траектории убийцы. Она умела быстро сращивать факты в узор, и её стратегия была проста: «Если этот человек — художник времени, то он работает по ряду правил. Правила можно вычислить». Она составила таблицу: радиус, направление, удобство подъезда, близость к свету и, что важно — «ритуал». Ритуал для него был не жестокостью, а предопределённостью: он указывал время; тазик сухих инструментов; он ставил стрелку — и мир слушал.

Пока шли поиски, Часовщик, не будучи дураком, понимал, что внимание полиции притягивает зрелище. Он мог менять ритм, вводить ложные следы: подбрасывать чужие предметы, стилизовать рисунки так, чтобы их можно было перепутать. Это была игра, где карты менялись, когда кто-то слишком старался заглянуть в задумку.

Первая попытка задержания случилась поздним вечером, когда тёмный силуэт проскользнул по железнодорожной ветке. Камеры, установленные на крыше склада, зафиксировали движение, и оперативники, по наводке, выскочили из тени. Было ощущение, что сейчас произойдёт встреча: человек, который строил часы, и команда, которая пытается увязать стрелку.

Крики нарушили ночную симфонию. Один из оперативников — молодой, с горящими глазами — бросился без оглядки и зацепился ногой за проволоку. Он упал, и в ту секунду силуэт исчез, растворившись как дым. Другие бросились за ним, но все они ощущали одно и то же: кто-то был быстрее, кто-то знал ход, кто-то скрылся, как тень.

Игорь остался стоять под уличным светом и слушал, как его дыхание сливается с грохотом поездов. Лозунг его профессии — «не ошибайся в привычках» — звучал теперь печально: маньяк давно изучил привычки Берёзовска, их уличную ритмику, как метроном он подстраивал мертвую музыку.

Когда шум стих, Игорь поднял взгляд и увидел на брошенном куске кирпича то, что заставило у него сердце застучать: аккуратный отпечаток подошвы — почти идеальный круг, диаметром около сантиметра, втиснутый в пыль. Сразу видно было: обувь специальная — с мягкой подошвой, оставляющей едва заметную метку. Это был не след обычного человека.

— Что это? — спросил он у эксперта.

— Специальная стелька, — ответил тот. — Производится для людей, которые работают на деревянных настилах. Лёгкая, бесшумная, с композитной амортизацией. По заказу. Найти производителя — пара дней, если повезёт.

Игорь повысил голос:

— Проводы, людей, все базы — будем искать стельки. Попросите отдел снабжения — пусть переберут все магазины спортивной обуви и складские остатки.

Эта стелька оказалась ниточкой: не прямым доказательством, но возможным направлением. Часовщик оставлял подсказки. Иногда он забывал, иногда — притворялся забывчивым. Вне всяких сомнений, он играл с ними в кошку-мышку. Но у Игоря было чувство, которое растёт в таких играх: чем ближе он подходил к механизму, тем ближе он становился к точке, где стрелки сойдутся.

Глава 9. Семья, привычки, и тайный звонок

В Берёзовске у каждого была своя история. Они складывались, как правила, из повторяющихся событий: поход за хлебом, разговор у подъезда, гудок трамвая в шесть часов. Иногда история начинала меняться — и в таких моментах люди шептались.

На следующий день в отделе появилась мать девушки, найденной в складе. Она была сухого телосложения, с лицом, по которому текла усталость и старость в одном потоке. Её седые волосы были собраны в косу, и она пришла с огромным пакетом, внутри которого лежали фотографии и вещи; её голос был ломкий, но твердый.

— Она любила ходить одна, — сказала она. — Любила мастерские. Говорила, что металл — её стихия. Я говорила: «Света, не ходи там ночью», — а она отвечала: «Мам, это не страшно».

Эта семья была типична: отец ушёл, когда Свете было десять; мать работала ночной уборщицей; девушка подрабатывала, чтобы купить украшения. Её имя — Светлана Рожкова — вспыхнуло в бумагах; она любила походы на городские рынки, умела плести кольца из проволоки и торговала ими в интернете.

— Она не знала этого человека, — сказала мать. — Никогда не говорила о странных людях.

Игорь и Алиса слушали тихо. В такие моменты им казалось, что время отзывается эхом: из комнат потянулся запах печенья и чая, и весь мир уменьшался до простых слов: «она была добрая».

Но работа требовала иного — удаления эмоций кода, извлечения структуры. Аниса записывала всё быстро; её почерк был аккуратен и ровен.

— Мы допросим её контакты, друзей и клиентов, — произнёс Игорь. — И посмотрим, кому она писала, с кем встречалась.

— Ещё, — вставила Алиса, — судя по сетевой переписке, у неё были несколько заказов от «Анонимного покупателя» — адрес почтовый. Ни имени, ни фото. Это может быть тем, что тянет за ниточку.

В отделе развернулась работа: прослушивание звонков, проверка банковских переводов, проверка объявлений о продаже металла. Люди из аналитического центра слегка улыбались скептически: «Анонимный покупатель» — это фраза, что означает либо нервы одного эксперимента, либо хитрость. Но в таких делах и незначительная связь может оказаться решающей.

Вечером, когда офис опустел, и свет от ламп стал мягким, Игорь сидел за столом, держа в руках кружку. За окном шел дождь; он смотрел, как капли стекают по стеклу, и думал о порядке событий. Он был человеком привычек: ложился поздно, вставал рано; любил слушать старый джаз, но делал это всё реже; держал фото полного состава лаборатории в течение первых дел Паука; иногда вспоминал, как тот смех переворачивал всё — как паутина, когда порвётся, выдаёт то, что скрыто.

Телефон дал короткий звук — новый звонок. Номер был не сохранён. Игорь взял трубку, раздражённо сморщив лоб.

— Алло?

— Вы умный человек, Шериф? — спросил голос.

Голос был ровный, спокойный, не местный; он звучал так, будто его произносили в рабочей комнате, где кругом часы и мерное тиканье. Голос был металлический и сухой, как отлитый из бронзы.

— Зачем вы звоните? — сказал Игорь холодно.

— Чтобы сказать, — произнёс голос, — что вы приближаетесь. Тик-так.

И трубка отдала короткий щелчок и замерла.

Игорь положил телефон. Внутри было холодно, как в погребе. Он смотрел в темноту минуту, затем резко поднялся и пошёл к двери. Другой голос, Алисы, звучал позади него:

— Вы сказали кому-то?

— Никому, — ответил он.

— Они любят звонить, — сказала она. — Они любят слышать наш страх.

— Тогда пусть звонят, — проворчал Игорь. — Мы тоже научимся звонить обратно.

Глава 10. Ночь обострений — когда стрелки крутятся быстрее

Ночь стала короткой. Полиция работала с утра до ночи, и силы были растянуты. Внешне Берёзовск жил привычной жизнью: люди ходили по делам, дети бежали в школы, кто-то давал объявление в окно. Но внутри — на нервной ткани — тлела другая волна. Она сжимала город в ладони и держала его в напряжении.

Игорь больше не мог позволить себе роскошь расслабиться. Каждый звук — стук дверей, шаг по лестнице, скрежет шин — был частью музыки, в которой ему приходилось читать ноты. Он жил в ритме: зарядить фонарь, проверить списки, позвонить свидетелям. Его привычки стали ритуалом: он крепко прижимал кружку руками — и думал о знаках.

В ту ночь, когда улицы снова пустели раньше обычного, звонок в отдел пришёл от охранника торгового центра: на камерах зафиксирован человек, который шагал медленно, держа в руках сумку, похожую на те, что использовали для переноски старых деталей. Камера зафиксировала его походку — ровную, уверенную, как будто он знал, куда идёт. Сумка слегка сверкала на одном углу — возможно, в ней были металлические детали.

— Присылайте всё, что у вас есть, — приказал Игорь. — Мы смотрим траекторию.

Через двадцать минут в отдел поступили кадры: мужчина в темном плаще, бабочка-шарф, лицо прикрыто капюшоном, неопределённо средний рост. Он проходил мимо витрин и заглядывал внутрь, потом резко свернул в переулок, ведущий к старому дому, кишащему синими окнами. Камера фиксировала шаги, ступеньки, крошки и, главное, — он взял сгорбленную походку, которая напоминала следы волосатых сапожек.

Игорь посмотрел на экран и почувствовал, как внутри поднимается знакомое напряжение: он видел деталь, которая была знакома — редкая подошва, почти идеальный круг, и знак на стене — короткая наклонная черта. Подозреваемый был близок.

— Выезжаем, — сказал он тихо. — Алиса, с тобой два человека. Держите линию. Не давайте ему уйти в толпу.

Оперативники подъехали тихо, рассыпались по точкам. Тишина ночи была нарушена лишь негромкими шагами. Камеры смотрели, как глаза. В ожидании случилось то, что всегда случается: кто-то назовёт это удачей, кто-то — промахом. И вот, когда подозреваемый свернул в тот самый переулок, команда прыгнула из тени. Но он оказался хитрее: сумка, в которой, возможно, находились металлические детали, скользнула по плитке; в ту же секунду появился незнакомый шум — металлический гул, как от движения грузовика вдалеке — и подозреваемый исчез в толпе, оставив за собой легкий запах дыма и машинного масла.

Игорь в ту секунду отдал пару приказов, и, хотя несколько человек кинулись в погоню, кто-то из цеховиков сумел вырваться на свободу. Он двигался быстро, но не без задумчивости: его движение было будто заранее отрепетированным. Невидимая метка — след в пыли — осталась, но была онемевшей.

— Куда он? — спросил один из оперативников, тяжело дыша.

— Вокруг, — ответил Игорь. — Он не тянет к себе огонь. Он живёт в тени. Мы найдём.

Они нашли на земле двумя метрами дальше след — отпечаток специальной стельки. Раза в три меньше, чем длина подошвы. «Специальная» — именно так звёздочка алгоритма построилась в его мысли. Теперь у них был кадр, походка и знак. Значит, можно искать конкретные образцы обуви, производственные остатки и, возможно, место, где их собирают.

Ночь не дала быть мягкой. Вечером, когда уличный ветер нёс запахи, в отделе слышался выдох. Люди уставали. Солдаты криминального фронта, как их иногда называли на шутку, держали позиции. Игорь сел у окна, и в этом темном стекле он увидел своё отражение — уставшее, но всё ещё напряженное лицо, взгляд которого был готов схватить любую мелочь.

Он знал одно: у убийцы есть стиль, и стиль — это объект его гордости. Он прятал свою личность за маской аккуратности. Игорь понимал, что гонка — это не погоня за человеком, а погоня за его вниманием к идее. И если захочешь поймать человека — поймай его идею.

Глава 11. Тот, кто слышит тиканье

Он жил так, будто всё вокруг существовало в замедленном режиме, а его собственное внутреннее время тянуло наружу, как пружина, которая вот-вот вырвется. Его квартира находилась в старом доме на улице Чкалова — доме, который пережил три ремонта, четыре поколения жильцов, но всё ещё пах старым деревом, плесенью, железом и чем-то ещё… запахом часов, который не спутать ни с чем.

Комната, где он работал, была маленькой, но просторной для его внутреннего мира: стол у окна, над которым висела лампа с холодным светом; полки, на которых стояли десятки коробок с записанными датами; маленькие пузырьки с маслами, смазками; линзы, микрометры; тонкая игла, на конце которой виднелась одна-единственная крошечная капля масла.

И, самое главное — звук.

Тик. Так. Тик. Так.

Не громкий, не навязчивый, но постоянный.

Иногда казалось, что он не слышал ничего, кроме тиканья. Мир для него давно перестал быть хаосом — он разделил его на циклы, на ритмы, на «сейчас», «потом» и «ещё нет».

Он работал и одновременно смотрел в окно. Скрытый. Невидимый. Но внимательный.

Музыка у него была странной: он включал старые записи метрономов, шум вращающихся барабанов, записи стука поездов. Он любил равномерность. Любил то, что никто не замечает: звук ножки стула, когда он его двигает; звук крышки чайника; звук своей собственной одежды, когда она шелестела по полу.

Он был один. Но одиночество не давило — оно помогало ему сосредоточиться.

Его звали Даниил. Но имя это почти никто уже не использовал.

На стене висел большой круглый лист бумаги — чертёж. На нём были стрелки, цифры, засечки, линии. Это был не просто макет часов. Это была карта.

В центре — цифра 4, аккуратно обведённая красным карандашом.

Он коснулся её пальцем.

— Почти пора, — тихо сказал он.

Голос был мягким, почти ласковым, но в нём чувствовалась привычка отдавать команды тишине.

На столе лежал старый кожаный альбом. В нём — рисунки. Все тщательно прорисованные. Не лица людей, не дома. Только фрагменты.

Линии. Шрамы. Метки.

Все жертвы были частью его замысла.

Не хаотичный выбор.

Не импульс.

Не ненависть.

Он наблюдал, ждал, отмерял.

Каждая женщина становилась точкой.

Каждая точка — частью механизма.

Каждый механизм — шагом.

Шаг — к чему-то большему.

На последней странице был странный рисунок — спираль, переходящая в глаза. Там он написал фразу:

«Когда время сойдётся — всё остановится»

Он сказал это вслух, и комната на секунду замерла. Даже его собственное дыхание стало частью ритма.

Глава 12. Следы, которые не обманули

Обычно оперативники думают, что след — это всегда грязь, кровь, отпечаток. Но настоящий след — это привычка. И именно привычку они нашли первыми.

Алиса провела ночь за анализом походки. На видеозаписях она заметила важное:

— подозреваемый никогда не делает полный шаг,

— каждый шаг завершает не пяткой, а серединой стопы,

— угол разворота стопы — ровно 3 градуса наружу,

— шаги — тихие, но не мягкие,

— нога почти не поднимается — скольжение.

Так ходят только люди, которые:

или много времени проводят на деревянных настилах, боясь сломать их,

или работают в условиях, где лишний звук = ошибка,

или привыкли по жизни «не занимать пространство».

— Это не рабочая привычка, — заключила она.

— Это… психологическая.

Игорь слушал внимательно. Он видел такие походки у детей, которые росли в строгих семьях, где любой громкий шаг был наказанием. У людей, которых ломали в детстве. У тех, кто учился «быть частью тишины».

— У него было подавляющее окружение, — сказал Игорь. — Он рос в тени.

Теперь нужно было найти людей с подобными историями. Алиса подняла архивы: семейное насилие, изолирующие семьи, дети людей с пациентов психиатрии.

И там — в списке — всплыло имя: Даниил Распутин, 37 лет.

Сын женщины, которая страдала от тяжёлой мании контроля.

Школа писала:

«тихий, замкнутый, избегает контактов»

«не любит командные игры»

«любит предметы, а не людей»

«его легче потревожить, чем успокоить»

Мать умерла 9 лет назад. Отец исчез ещё раньше.

У Даниила — ни друзей, ни записей о браках, ни перелётов. Он работал на часовом заводе, потом его часть закрыли, его перевели на склад. Там он работал тихо и аккуратно, пока не исчез без объяснений.

С тех пор — только редкие продажи деталей, починка старых механизмов, и… всё.

Игорь поднял голову.

— Он — как механизм, который недотянули в детстве.

Глава 13. Город даёт подсказку

Берёзовск ночью был будто скрипка, на которой играет ветер. Узкие кварталы — фрагменты мелодии.

В то утро полиция получила новое сообщение. Женщина, возвращавшаяся поздно, услышала странный звук у старой котельной: лёгкий, мерный… тик, но не механический — человеческий. Как будто кто-то щёлкал пальцами в ритме секундной стрелки.

— Он там, — сказал водитель патрульной машины. — Или оставил знак.

Игорь прибыл первым.

Возле котельной лежал мел, белый, новый. Кто-то провёл им линию на полу — короткую. Затем вторую. Затем третью, слегка в сторону. Это были стрелки.

Они указывали на сторону, ведущую в тоннели под промзоной.

Игорь почувствовал, как внутренний механизм щёлкнул.

— Он зовёт нас туда.

— Он хочет, чтобы мы шли за ним? — спросила Алиса.

— Он хочет, чтобы мы… — Игорь посмотрел на знак и закончил: — …поняли время.

Глава 14. Волчья яма

Утро в отделе уголовного розыска города Берёзовска всегда начиналось одинаково: кто-то включал старый электрочайник, кто-то материл принтер, кто-то ругался на пробки, а кто-то просто молча сидел над стаканом растворимого кофе, собираясь с мыслями перед очередной руганью с жизнью.

Но это утро было другим.

Тяжёлым. Густым. Невидимо давящим.

Игорь Шериф вошёл в отдел, как всегда, негромко. Он никогда не делал лишнего шума. Его появление ощущали по тому, что пространство будто слегка выравнивалось. Опыт, спокойствие и та твёрдость, которая у старых оперов не создаётся годами — она прожигается в них, как клеймо.

Сегодня же он почувствовал чужое.

Чужой воздух.

Чужие взгляды.

Он прошёл к своему столу и сразу понял: «тут копались».

Казалось бы — ерунда:

стул стоял чуть дальше, чем он оставлял;

ладонь скользнула по столу — пыль смазана;

любимая ручка не лежала под углом, который он всегда сам «по привычке» выставлял.

Это замечает только тот, кто жил, думая о подозреваемых, а не о цвете обоев.

Игорь молча присел. Провёл пальцем по столешнице. Повернул голову — и поймал на себе взгляд Савелия Рубцова.

Тот стоял у кофейного аппарата, повернувшись боком.

Улыбка — аккуратная, натянутая, чересчур длинная.

Взгляд — оценивающий.

Губы — влажные от кофе, который он пил всегда слишком медленно, будто подчёркивая свою избирательность.

Савелий, старший лейтенант, самовлюблённый карьерист с дорогими часами и привычкой говорить правильные фразы в неправильные моменты, считал Игоря старой костью, которую пора выбросить из собачьего корыта.

Игорь не отвёл взгляд.

Савелий чуть дернул плечом, будто его пронзило током.

От другого стола, поглаживая переносицу, наблюдал Ефим Трошин. Скользкий, тихий, вязкий тип. Тень. Он никогда не участвовал открыто, но любил быть в стороне, когда кто-то падал.

И только Лена Самойлова — красивая, но нервная, с тяжёлой чёлкой и руками, которые всегда дрожали после кофе — смотрела на Игоря так, будто он сам уничтожил всё, что она строила.

Год назад она считала его наставником.

Теперь — врагом.

И это было видно по холодной жёсткости её взгляда.

Игорь это чувствовал нутром.

Но пока — молчал.

Когда молчит старый волк, молодые — начинают нервничать.

И именно в этот момент раздался голос подполковника Столярова:

— Шериф, зайди ко мне.

Голос был натянут, как струна гитары перед разрывом.

Глава 15. Первый удар

Кабинет Столярова всегда пах:

старым табаком,

бумагой,

мятными леденцами, которые он ел, чтобы скрыть запах сигарет от жены.

Сегодня пахло тревогой.

Подполковник сидел прямо, но глаза выдавали усталость человека, который вынужден сказать то, что говорить не хочет.

Он протянул Игорю папку.

— На тебя поступила жалоба.

Шериф сел спокойно, аккуратно, будто опасался сдвинуть воздух.

— Что пишут? — голос ровный, сухой.

Столяров раскрыл лист:

— Что ты… фальсифицировал улики.

Повисла тишина.

Такая, от которой у молодого опера засохло бы горло.

У Игоря — только заиграла тонкая жилка на виске.

— Что конкретно? — спокойно.

Столяров пододвинул лист.

— «Подложил отпечатки пальцев в материалы дела. Манипулировал доказательствами. Создал ложные улики, чтобы вывести следствие в нужном ему направлении».

Он поднял глаза.

— Игорь… Я знаю, это бред. Но жалоба — официальная. И её уже отправили выше.

Шериф не вздохнул, не моргнул.

Только слегка повернул голову.

— От кого?

— Анонимно.

Игорь закрыл папку. Поставил её ровно.

Точно по центру стола.

— Понятно.

Он встал.

И в этот момент в кабинет заглянул Савелий, не стесняясь:

— Ой, простите, я не знал, что вы заняты. — Улыбка ядовитая, как у змеи. — Хотел спросить у Игоря Николаевича одну бумажку… но, смотрю, у него сейчас свои проблемы.

Игорь вышел, не глядя на него.

Но Савелий почувствовал — его удар достиг цели.

Глава 16. Следы чужих шагов

Дом Игоря находился в старом районе — кирпичные пятиэтажки, подъезды, где плитка выщерблена ещё с советских времён, запах мусоропровода, который давно заварили, но он всё равно почему-то пах.

Он поднимался по лестнице и уже чувствовал.

На ступенях — песок от подошв тяжёлых ботинок.

Не дворовых.

Полицейских.

Дверь открылась легко. Замок цел — значит, ключ подобрали, не ломали.

В квартире стояла идеальная тишина.

Та, что бывает, когда чужой человек ушёл несколько минут назад.

Игорь медленно оглядел комнаты.

Гостиная — всё, как всегда.

Но окно чуть приоткрыто — не его стиль. Он закрывает плотно.

На полке — книга сдвинута на сантиметр.

В ванной — полотенце перевешено иначе.

Холодильник — закрыт идеально ровно, без лёгкого скрипа, который оставляет только его рука.

Игорь прошёл на кухню.

Сел.

Положил руки на стол.

Он не был зол.

Он был внимателен.

Внимательность старого хищника — самое страшное оружие.

Он тихо сказал:

— Если вы считаете, что я не замечу… значит, вы плохо меня знаете.

Глава 17. Лица за спиной

На следующий день в отделе было шумно — слишком шумно.

Когда коллектив старается делать вид, что «ничего не происходит», шум всегда выше нормы.

Савелий встретил Игоря у входа:

— Ну что, старик, готов? Сегодня комиссия проверяющих приезжает. Строгая, говорят. Ну… держись.

Сказано было почти дружелюбно.

Но глаза — блестели от удовольствия.

Трошин сидел в углу и ковырял ручкой чашку, будто ждал зрелища.