Бесплатный фрагмент - Час пустоты

Глава 1. Девочка, которая растворилась в воздухе посреди белого дня

Красный рассвет набухал, прорывался сквозь туманную пелену океана. Бездонная, безучастная пучина молчала. Она никогда не заговорила бы с мальчиком. Только иногда, изредка, из глубины её холодных недр вырывалось гулкое, низкое мычание — звук, пугающий и странно знакомый.

Мальчик, прищурившись, всматривался в безмолвие воды, задаваясь вопросом: есть ли что-то там, на другом берегу океана? Может быть, такой же принц, как он сам, стоит сейчас на другом конце этого безбрежного водного зеркала, глядит с балкона в пустоту и мучительно пытается разгадать тайну, которую океан хранит в своих ледяных глубинах.

Резкий, пропитанный солью и сыростью порыв ветра налетел неожиданно, чуть не сбив мальчика с ног. Малыш поёжился, потёр плечи и начал мерить шагами узкий балкон, пытаясь согреться. Уже пару месяцев его не покидало чувство странного, невыносимого любопытства — тягучего, мучительного, как заноза в сердце. Он не мог объяснить этого томления, не мог понять, что именно оно означало, но что-то внутри сжималось от желания узнать, проникнуть за границы дозволенного.

Наверное, всему виной был возраст. Двенадцать лет — это ключевой рубеж. Этот возраст приносит с собой тайное и беспокойное стремление к перемене, к перерождению. Но чтобы переродиться, мальчик знал, сначала нужно понять, кем ты являешься в настоящем.

Он знал только то, что он принц. Единственный оставшийся, настоящий, в этом заброшенном королевстве. Отец и мать его умерли, сгинули под гнётом странной болезни, что выжгла всё живое в этих землях. Они оставили его одного в огромном замке, бесконечных коридорах, бескрайних холлах, где некогда кипела жизнь, а теперь царила безмолвная пустота.

Сегодня он проснулся слишком рано. Мальчик накинул длинный халат и, прячась в его мягких складках, направился по длинному, выложенному мрамором коридору к башне. Он шёл, прислушиваясь к эхам своих шагов.

Океан был неспокоен. Волны катились одна за другой, с глухим шумом разбиваясь о древние камни замка. В этом неспокойствии было что-то древнее, что-то мудрое и тяжёлое.

Мальчик поднял голову, глядя на рвущиеся к небу водяные валы. Волны с яростью и торжеством обрушивались на древнюю стену, возведённую неизвестными строителями тысячи лет назад.

Что же там, за горизонтом? — мелькнуло в голове малыша. — Может, построить плот, который перенесёт его через тёмную пучину?

Он представлял себе, как найдёт какого-нибудь умелого синтета, заставит его строить судно и запастись едой, например, репой, — и тогда они отправятся в плавание. Там, на другом берегу, он пожмёт руку правителю другого королевства, столь же загадочного, как его собственное.

Жизнь в замке становилась невыносимо скучной. Одиночество заполняло каждый его угол, каждый коридор. Мальчик уже давно чувствовал, что он слишком мал для таких громадных пространств, что замок — это холодная пустыня, где его, крохотную душу, поглощает мрак.

Ветер вновь налетел, чуть не сбив его с ног. Мальчик, дрожа, решил спрятаться от этого холодного порыва на западной стороне башни, где открывался вид на высокую гору, венчаемую одинокой, белоснежной башней. Мальчик не знал, кто там жил, но в своих детских фантазиях он представлял, что это нечто вроде парка развлечений, куда когда-нибудь он непременно отправится. Нужно только набраться смелости и пересечь густой лес, лежащий за стенами замка.

Тёмный лес, казавшийся вечным воплощением страха, был собран из самых мрачных снов мальчика. Лес был слишком глубоким, слишком тёмным, слишком страшным. Мальчик осознавал его не разумом, а чувствами, интуитивно знал, что этот лес был живым, злым, готовым поглотить любого, кто осмелится ступить на его чёрные тропы. Мир за пределами замка был чужд и враждебен.

Лес, мальчик не сомневался, был наполнен смертью. Тяжелой, вязкой, как тёмный туман, скрывающий древние тайны. Вот почему он, несмотря на все свои мальчишеские мечты, всё ещё не добрался до того самого парка развлечений, о котором бредил с детства. Но когда-нибудь, когда он станет чуть старше и наберётся ещё капли храбрости, тогда он отправится в великое путешествие — в путешествие, которое потом воспоют в балладах, в легендах. Девушки из прислуги будут смотреть на него с восхищением, а синтеты кивать с механическим одобрением.

Вот он я, герой!

Мальчик встал на цыпочки, словно пытался заглянуть за кромку темно-зеленого леса, но ничего нового не увидел, кроме всё той же глухой стены деревьев. Вздохнув, он решил отправиться к завтраку.

Винтовая лестница, по которой он спускался, была холодной и тёмной. Каменные стены жадно впитывали остатки звуков его шагов. Но здесь, в этом сумраке, по крайней мере, не было того ледяного ветра, который так беспощадно терзал его на балконе. Мальчик медленно спускался, ритмично отсчитывая ступени. Раз, два, три, четыре… Потом сбивался и начинал сначала. Снова и снова — раз, два, три, четыре… Этот механический ритуал, словно трение о давно привычную рану, давал некое успокоение.

Так он и дошёл до центрального зала. Перед ним простирался длинный коридор, ведущий к обеденному столу, но взгляд мальчика внезапно упал на дверь справа. Это была огромная, невероятно высокая дверь, ведущая в тронный зал. Она всегда притягивала его своей мрачной торжественностью, но он редко позволял себе заглядывать туда — это было помещение, куда нельзя было заходить ни девкам, ни синтетам. Даже ночью, когда мальчик спал, сюда не ступала нога ни одного существа.

Это место словно застыло во времени. Когда мальчик шагнул внутрь, его встретил запах пыли, затхлости, покинутой и неприкаянной жизни. Полы под ногами были выщерблены временем, а гигантские колонны поднимались к потолку, скрытому в полумраке. Серость заливала пространство. Тронный зал напоминал древнюю высохшую кость.

Мальчик медленно пошёл вперёд, стараясь не шуметь, как будто опасался потревожить сон забытого прошлого. Он пытался представить, каким был этот зал в былые времена. Конечно, здесь когда-то царила жизнь. Мальчику хотелось верить, что тут проходили великие балы, и музыка, весёлая и звонкая, эхом отражалась от высоких сводов. Может быть, раз в неделю, а то и чаще, здесь танцевали придворные, а я, ещё совсем крохой, бегал между ними…

Он закрыл глаза и сделал несколько лёгких танцевальных движений, воображая, что ведёт в вальсе принцессу — такую же юную, как и он сам. Она, конечно, приплыла из-за океана, с далёких берегов, чтобы разделить с ним этот момент. Их шаги сливались с музыкой, волны океана — за тысячи миль — вторили их танцу. Мы обязательно поженимся, — подумал он, — у нас будет много детей. Десять, нет, пятнадцать…

Вдруг что-то твёрдое ударило его по ноге. Он зацепился за пыльный стул, рухнул на холодный гранитный пол и больно ушиб колено. Глаза увлажнились, но мальчик не позволил себе заплакать. Он, стиснув зубы, поднялся и стряхнул с себя пыль. Принцы не плачут, — напомнил он себе.

Он оглядел тронный зал, уже без всякой фантазии. Посреди зала стоял массивный стол, заваленный старинной посудой — кубки, чаши, всё покрытое слоем пыли, как в заброшенном музее. Он двинулся к трону — главному символу всего королевства. Массивный, — подумал он, протягивая руку к подлокотнику. Его пальцы коснулись холодного камня, и в голове на миг всплыло смутное воспоминание: он сидит на коленях у отца, того самого короля, который когда-то правил этим, теперь почти забытым, миром. Королевство отца было огромным, раскинувшимся далеко за пределы видимого. А теперь? Теперь оно сжалось до размеров замка и нескольких деревень, где девки и киборги выращивали турнепс, репу и картофель.

Мальчику внезапно захотелось есть. Завтрак ждал его, разложенный на белоснежной скатерти, где всё блестело и сияло — контрастируя с мрачностью тронного зала. Он быстрым шагом вышел из мрачного помещения, плотно закрыв за собой дверь.

Пройдя по длинному коридору, он, наконец, добрался до стола. Перед ним раскинулся завтрак, достойный настоящего принца.

Начну день с достойного пира, — подумал мальчик, предвкушая трапезу.

Молочная овсянка была неизменным утренним блюдом настоящих принцев. Приносил её один из синтетов — таких же серых и незаметных, как тени бесшумных призраков, чья единственная функция заключалась в том, чтобы проскользнуть сквозь толстые дубовые двери, словно никто и не замечал их присутствия, прошелестеть по коридорам мимо кухни, где уже добрых десять лет не разжигали огонь в печах, пронести на широком подносе то, что составляло завтрак принца, и, поставив его на длинный дубовый стол, бесследно исчезнуть.

В дополнение к овсянке на столе красовались всевозможные угощения: варенье — малина, клубника, ежевика — и ещё одно варенье, фиолетовое, странное, к которому мальчик никогда не прикасался. Была и кабачковая икра, ломти свежайшего хлеба, только что вытащенного из печи. Мальчик взял один из них, разломил его пополам и вдохнул аромат — сладковатый, теплый. За ломтями следовали паштеты, изумительной нежности, затем — запечённый ягнёнок, парящий, словно всё ещё теплится его огненное дыхание, и варёные турнепсы, простые, но питательные.

Мальчик сел во главе этого длинного, пустого стола, и сразу принялся за овсянку. Он щедро полил её ежевичным сиропом и посыпал сахаром — этим странным белым порошком, который всегда был под рукой, но происхождение которого мальчику оставалось неизвестным. Из свеклы или тростника? — думал он. — Никогда не видел ни того, ни другого. Хотя… я никогда не интересовался. Может, тростник похож на банановое дерево?

Тарелка овсянки опустела не больше чем за пару минут. Пара минут — это одно мгновение в пересчёте на вечность, — думал мальчик, пока поглощал несколько маленьких круассанов с ветчиной и зеленью. Полезный завтрак.

Насытившись, мальчик вытер рот мягкой салфеткой и пододвинул к себе большую кружку чая. Он не спешил пить, сначала глубоко вдохнул его аромат — шалфей, апельсин, мята. Это всё растёт на моих землях? Удивительно…

И тут, как гром среди ясного неба, память вернула ему кошмар, который он увидел этой ночью. Да, именно кошмар, потому что назвать это сном не повернулся бы язык…

Когда он проснулся утром, всё казалось забытым. Но сейчас, после круассанов и чая, воспоминания выплыли наружу…

В три часа двадцать семь минут пополуночи, когда мальчик лежал на животе, раскинув руки, глубоко дыша в подушку, он оказался посреди бескрайнего поля. Поле это было не как те, что он видел в своих владениях. Оно простиралось до самого горизонта, его покрывали чёрные колосья, их шелест был густым, тяжелым, похожим на шёпот тысяч голосов, чьи тела давно сгнили под землёй. Чёрная пшеница, как бы странно это ни звучало, цвела на ветру, и её запах был пропитан чем-то тревожным, почти зловещим.

Мальчик шёл по этому полю, колосья касались его рук, словно мёртвые пальцы, которые пытались его удержать. Вдалеке что-то темнело, возвышалось над полем, как неприступная крепость. Он не знал, что это — замок, гора или ещё что-то, но ему казалось, что это место было древнее самого мира. Вдруг по полю прокатилась волна, от которой колосья зашуршали, завыли, словно сотни шёпотов превратились в единый крик. Ветер подул, но это был не простой ветер. Он казался живым, словно нес на себе мысли или желания. Он коснулся лица мальчика, но не холодом, а чем-то более тонким, напоминающим лёгкий удар плети по сердцу.

Чёрное поле и красное, багровое, как кровь, небо. Картина, будто вырванная из самых глубин сновидений, несёт в себе что-то чуждое, первобытное. Свет, исходящий от горизонта, не просто всползает по краю поля — он вырывается наружу, как внезапный взрыв в красочной палитре заката, насыщенный, слепящий, парализующий. Мальчик стоит, не зная, что делать, и потому просто стоит, заложив ладони за спину, как старый солдат на посту, давно утративший способность сомневаться или принимать решения.

Но вот спиной он ощущает что-то — тяжёлый, жгучий взгляд, сверлящий затылок, невидимый, но всепроникающий. Оборачивается, однако видит лишь то же самое: чёрное поле, красное небо. И всё это зловещее спокойствие словно завораживает его, превращая мальчика в безмолвного, безучастного наблюдателя. Он просто зритель, пленённый этим краем, этим нереальным, абсурдным пейзажем.

Наступает штиль. Безветрие, такое неестественное, что каждая его секунда становится ощущаемой, тяжёлой. В любой иной момент, в другой реальности, мальчик бы понял, что это сон, — но здесь, в этом месте, в этом покинутом измерении, он не мог уловить, что именно нарушено. Что не так с ним или с этим местом? Он словно искал ответ, но его сознание ускользало, как песок сквозь пальцы, оставляя лишь чувство глубокой тревоги.

Вдруг горизонт начинает вздуваться, как кипящий котёл, будто под ним что-то зашевелилось, разогретое жгучим, невыносимым свечением. Время здесь уже не следовало своим законам: оно расползалось, растягивалось, как ртуть на стекле. Мальчик ощущает, как его кожа электризуется, напрягается, становится хрупкой, словно пергамент, готовый лопнуть от лёгкого прикосновения ветра. Тонкие полосы страха проникают под кожу, как зловонный туман, и вот оно — с того самого горизонта, откуда исходит зловещее сияние, поднимается чёрная луна.

Луна, внезапно возникшая, занимает всё пространство. Огромная, властная, она поглощает взгляд, вытесняет всё вокруг, оставляя только себя и мальчика. Теперь он один перед этим холодным, пустым диском. Мальчик хочет крикнуть, выразить свой страх, своё замешательство, но не может — словно слова выпотрошили из его души, оставив его немым.

Он не мог вытерпеть этот взгляд, этот безмолвный диалог с луной — один на один, глаза в глаза. Мальчик, этот маленький принц, окружённый с самого рождения существами, которые больше похожи на призраков, чем на людей, с каждым мгновением чувствовал себя не сыном короля, а частью чего-то большего и бессмысленного. Его окружали фантомы, тени, существа, лишённые жизни, но наделённые странной целью: оберегать его, поддерживать его существование, словно он был не их господином, а чем-то более значимым.

Луна перед ним была полна — но не света или жизни. Полная луна в его воображении, полная до краёв костями — человеческими, животными, собачьими, кошачьими. Там были лемминги, голуби, воробьи. Все перемолотые, потерянные цивилизации, когда-то мнившие себя вечными, сильными. Эти цивилизации возводили своих правителей до уровня богов, но теперь они все покоились в луне — в её черной, ненасытной утробе. Луна была могилой для их амбиций, их жизни, их тщетных надежд на бессмертие.

И вот эта луна, занявшая всё небо, казалась мальчику бесконечной. Каждое мгновение, каждый его вдох казались последними. Но с каждым мгновением он продолжал жить, отделённый от луны чем-то невидимым, неизмеримым — чем-то, что удерживало его от полного поглощения…

***

Резкий, словно удар плетью, стук в дубовую дверь.

Мальчик очнулся и вздрогнул — его тело инстинктивно сжалось, словно от неожиданного холода, пронзившего зал, наполнившего его дрожью. Кто посмел нарушить тишину и спокойствие его утреннего ритуала? Лицо мальчика оставалось бесстрастным, но внутренняя буря уже клокотала в груди. Он сидел с чашкой ароматного чая в руке, пряча раздражение в глубине души, надеясь, что пришелец, кто бы это ни был, одумается и уйдет, не дождавшись ответа. Но вновь раздался стук, настойчивый, почти требовательный.

Мальчик нехотя поднялся, его шаги были резкими, почти неуместно торопливыми для принца. Он замер перед дверью, рука нерешительно зависла над ручкой.

— Кто там? — спросил он, а сам задержал дыхание, вслушиваясь в густую тишину.

— Это я, — раздался ответ, спокойный и ровный, и в нём проскользнула странное воспоминание, укрытое пылью времени.

— Кто это? Я никого сегодня не жду. Если тебе нужно оставить еду или починить что-то, подожди, пока я уйду в опочивальню.

Мальчик повернулся, намереваясь вернуться к своему чаю, но голос за дверью снова окликнул его, мягкий, словно вырвавшийся из чертогов далекого сна:

— Неужели ты не откроешь дверь своему старому другу?

Старому другу? У него не было друзей, ни одного человека, которого бы он мог назвать этим словом. И всё же, в глубине сердца, там, где жила слабая, едва ощутимая искра тепла, что-то шевельнулось, пробудив мимолётную нежность, почти забытую.

Секунду поколебавшись, мальчик потянулся к замку и открыл дверь.

Перед ним стоял невысокий старик, чьи ноги были широки, как дубовые стволы, руки крепки, а лицо покрыто глубокими морщинами. Он был одет в нечто простое, но странное: белые, слишком широкие брюки и просторную рубашку, такого же цвета.

Мальчик сразу узнал его. Конечно, это был тот самый человек, чьё изображение висело в каждом зале замка рядом с портретами его предков. Советник, друг королевской семьи, человек, о котором говорили с почтением, почти с благоговением, но которого мальчик никогда не видел вживую. Как странно, что голос старика показался ему таким знакомым.

— Узнал? — улыбнулся старик, обнажая крепкие, но жёлтые зубы. Его улыбка была добродушной, но в ней было что-то настораживающее.

Мальчик кивнул.

— Разрешишь войти?

Они шли по длинному коридору, холодному и пустому. Старик шёл медленно, но уверенно, опираясь на свои короткие, толстые ноги. Мальчик следовал за ним, внутренне содрогаясь от той странной смеси тёплого воспоминания и ощущения чуждости, которые вызывал этот старый человек.

«Я ведь не встречал его прежде, — думал мальчик. — Не мог… Но отчего его присутствие кажется таким знакомым? Как будто мы уже были вместе, давно, но где? И когда?»

Старик сел за стол напротив мальчика. Его древние пальцы, грубые и тёмные, как земля, держали толстый стакан с горячим какао. Старик сделал глоток, и на его лице проступило удовлетворение, будто он только что завершил что-то важное — вспахал землю, собрал урожай, или же просто вспомнил забытое удовольствие от долгой работы на свежем воздухе.

— Как ты, мой дорогой друг? — спросил он, устремив мягкий, почти отеческий взгляд на мальчика.

Мальчик пожал плечами, не зная, как ответить на этот странный вопрос. Ему казалось, что в этом обращении скрывается что-то большее, чем просто вежливый интерес.

— Что-то тебя тревожит? — продолжил старик, нахмурив густые седые брови. Его голос стал немного тише. — Ну же, расскажи мне. Я — единственный, кто может выслушать тебя, помочь тебе.

Мальчик снова пожал плечами, внутренне колеблясь. Ему хотелось рассказать старику о своём странном сне, о чёрной луне, о ее внутренностях, полных костей, но что-то внутри удерживало его. Всё же, он сделал глубокий вдох и, наконец, заговорил.

Старик слушал его внимательно, опустив голову, так что его густые брови почти полностью закрыли глаза. Мальчику показалось, что он время от времени хотел прервать его, сказать что-то, но всё же молчал.

— Я хочу кое-что тебе рассказать, — наконец, тихо произнёс старик, прерывая долгое молчание. — Наверное, время пришло…

Мальчик почувствовал внезапную волну холода, словно ледяной ветер внезапно проник в зал и дотронулся до его сердца.

— Время… для чего? — спросил он, не в силах скрыть беспокойства.

— Чтобы ты узнал кое-что важное, — продолжил старик, поднимаясь со стула. Его голос был тихим, почти шепотом, но каждый его звук пробирал до костей.

Старик посмотрел на мальчика долгим, тяжёлым взглядом.

— Пройдёмся, — сказал он, протягивая руку.

Мальчик почувствовал, как в его груди растёт тревога, но всё же встал, и его рука, почти автоматически, потянулась навстречу морщинистой руки старого незнакомца.

Они вышли из обеденного зала и двинулись по невероятно длинному коридору невероятно огромного замка.

Замок, в котором жил мальчик с самого рождения, был не просто массивным каменным строением — это был древний исполин, чья тысячелетняя жизнь казалась вписанной в саму ткань времени. Он словно дышал через свои толстые стены, ощетинившиеся мшистыми камнями, каждый из которых помнил далёкое прошлое. Этот замок был живым существом, вечно меняющимся, но неуловимо цельным, его массивные башни и крылья порождались не столько человеческими усилиями, сколько некой необъяснимой силой самой природы. Каждый уголок замка жил своей жизнью, словно бы он сам выбирал, что ему сохранить, а что стереть из своей памяти. Парадные залы, где некогда смеялись короли и королевы, сегодня были погружены в глубокое молчание, осенённые пылью веков, от которой щекотало в носу. Коридоры казались бесконечными, извивающимися, как нити запутанного лабиринта, и мальчик часто ловил себя на том, что сам замок словно водил его за руку, направляя туда, куда ему хотелось.

Иногда ему казалось, что тени, укрывавшие старинные гобелены и мраморные колонны, шептали ему что-то на своём древнем языке — языке камня и времени. В пустых залах порой раздавались странные звуки, похожие на треск высохшего дерева или шелест сквозняка, но мальчик знал, что это не просто сквозняки. Замок был живым существом, говорившим на своём непонятном, но всесильном языке.

— Я помню твоих родителей, будто это было вчера, — произнёс старик, задумчиво прищурив глаза, — мы сидели за длинным обеденным столом, уставленным серебром, вкушая нежное мясо запечённого кролика. Твой отец, тогда ещё совсем молодой король, говорил о приёме посла из далёких земель, земель, столь отдалённых, что даже ветер там дул по-другому. Там не знали, что значит править в одиночку, держать в руках судьбу целого народа, — старик помедлил, словно выискивая нужные слова, — там правили коллегии, комиссии, как они называли себя, но разве можно указывать человеку, как ему жить, когда тебе самому ведомо лишь немного больше? — Его голос то затихал, то снова обретал силу, звучал словно эхо далёкого прошлого.

Потом старик вдруг заговорил о богах — не о тех, которым возводят алтари и кому воздают молитвы, но о тех, что рождаются в сознании людей. Он упомянул, что убить богов труднее, чем создать их, ибо они пускают корни в самые глубокие недра людских сердец. Кто же создал богов? Кто дал им жизнь? Ответа не было, лишь воспоминания, такие же древние и смутные, как и сам замок, окружавший их.

Через несколько минут старик замолк, его взгляд остановился на двери в конце коридора, которая, казалось, ждала их много лет.

— Идём туда, — наконец сказал он, показав на дверь жестом, каким указывают на что-то сокровенное.

Стены коридора, по которому они шли, были увешаны странными панно, изображавшими фантастические корабли, летящие в тёмные небеса, а также чудовищ, с металлическими телами, ощетинившимися шестерёнками и колючими звеньями.

— Я никогда не заходил так далеко, — сказал мальчик, ощущая нечто похожее на благоговейный трепет.

— Замок полон комнат, которые хранят свои секреты. Секреты тех, кто жил здесь до тебя, чьи сны до сих пор витают в воздухе. И однажды, мой дорогой друг, ты откроешь их все.

— Когда это случится?

— Не торопись, — старик посмотрел на него чуть насмешливо. — Всему своё время.

Они остановились перед дверью, ничем не примечательной, на первый взгляд, такой же, как и многие другие, но всё-таки странно притягательной. Старик сделал неуловимый жест рукой, словно приглаживая воздух перед собой, и дверь послушно, бесшумно приоткрылась, впуская их в комнату, о существовании которой мальчик даже не подозревал.

Комната была небольшая, и в ней царил мягкий зеленоватый полумрак. Стены, оклеенные светло-зелёными обоями с пасторальным узором, наводили на мысль о весенних днях, когда всё вокруг цветёт. Мебель выглядела изящной, но словно игрушечной, а под потолком висела люстра с маленькими хрустальными подвесками, которые, казалось, дремали. На единственном столе, утопавшем в скатерти бледно-голубого цвета, лежала старая книга.

— Я что-то вспоминаю, — тихо сказал мальчик, глядя на комнату. — Что-то важное, но не могу понять, что именно.

— Это комната твоей старшей сестры, — сказал старик, и голос его стал тише, как если бы он извинялся за откровение.

— Сестры? У меня была сестра? — спросил мальчик, его голос прозвучал спокойно, как если бы речь шла о чём-то повседневном и малозначительном.

— Почему «была»? Она жива. Но есть одна проблема, — старик на мгновение замолчал, обведя взглядом комнату, словно пытаясь найти в ней ответы, которых сам не знал. Его внимание остановилось на высоком резном окне, из которого открывался вид на обширный кипарисовый сад, чьи стройные, тёмно-зелёные деревья тянулись к горизонту, словно желая достичь самого неба. Там, у самого горизонта, сад растворялся в дымке, сливавшейся с прозрачным, голубым небом, на котором ярко белело солнце — странное солнце, которое светило, но почти не согревало.

— Какая проблема? — спросил мальчик, ощущая холодное прикосновение тревоги.

Старик глубоко вздохнул, его плечи немного поникли, и, прежде чем ответить, он бросил долгий взгляд на мальчика, словно пытаясь взвесить каждое слово.

— Именно ради этого я и пришёл к тебе, — тихо сказал он, глядя в даль, туда, где замок переходил в вечное молчание кипарисов и бесконечное, холодное небо.

— Твой отец приказал мне (или, если тебе угодно, попросил) найти твою старшую сестру, Диану. Она потерялась при крайне странных обстоятельствах. Это было в день летнего солнцестояния — день, когда в замке собирались все, чтобы отпраздновать великий праздник охоты, который твой отец устраивал ежегодно. Тогда лес был другим — светлым, почти дружелюбным. Это было время, когда охотники рассказывали друг другу истории у костров, и молодые дамы катались на лошадях, весело болтая друг с другом. Лес был полон зверья, быстроногого, как ветер, но послушного королевскому жезлу, это было еще до того, как он стал тем страшным, мрачным лабиринтом, каким ты его знаешь сегодня, до того как густые, переплетённые ветви деревьев, населённые странными существами, поглотили его свет и душу.

В полдень, ровно тогда, когда солнечный диск находился в зените, твой отец с многочисленной свитой — охотниками, гончими, придворными дамами — собрались для конной прогулки. Конечно, охотой для женщин это назвать нельзя, это было больше похоже на пикник, прогулку вдоль лесных ручьёв, где можно было развести костёр и побаловать себя жареными овощами, вдыхая ароматы леса.

Диана с самого начала настаивала на том, чтобы поехать с ними. Отец, как ты, наверное, догадался, сперва не хотел её брать — она была ещё слишком молода для таких дел, но она настояла. Твою сестру нельзя было так просто отговорить. Она грозилась бросить занятия философией, историей королевства, даже хореографией, если ей не позволят ехать. Король смягчился — он слишком хорошо знал её волю, которая, как нить, крепко связывала его сердце. Так Диана присоединилась к охоте.

Это был один из тех редких дней, когда погода, казалось, была создана специально для радости — не слишком жарко, не слишком холодно, свет мягко струился сквозь листву, ветерок приносил с собой свежесть. Но Диана, как всегда, была чересчур активна. Её бесстрашный дух и быстрый скакун не могли держаться вместе с неспешной свитой. Легкая, как пушинка, она скакала вперёд, следом за быстрым зайцем, который мелькнул перед ней в высокой траве. Маленький лук за спиной готов был к первому выстрелу. Она смеялась, не думая о последствиях, увлекшись погоней, оставив всех позади.

Её паж, мальчик её возраста, едва поспевал за ней, и вскоре он потерял её из виду. Зелёные травы сомкнулись за её кобылицей, как вода, закрывая следы, ведя Диану всё глубже в лес. Быстроногий заяц метнулся в сторону, и рука девочки инстинктивно потянулась к колчану за спиной. Тетива натянулась, стрела свистнула, но промахнулась. Заяц скрылся в глубокой чаше леса.

Больше твою сестру никто не видел. Мы с твоим отцом и его свитой искали её долго, дней десять или больше, пока ливни не стали смывать всё на своём пути — и следы, и надежду. Мы шагали по мокрой земле, свет факелов мерцал среди дождевых струй, но лес словно дразнил нас, пряча Диану в своих тенистых объятиях. Он не отпускал её.

Король приказал мне не останавливаться в поисках. И я искал. Я искал её везде, где только можно было искать — по всему королевству, за его пределами, по берегам далёких морей, среди гор и пустынь. Каждый день я спрашивал всех встречных: «Не видели ли вы девочку с золотыми волосами и сияющими, как солнце, глазами?» Но ответа не было.

Ты, наверное, спрашиваешь себя: зачем же я искал её по всему свету, а не в лесу? Это хороший вопрос. Лес — это не просто место на карте. Лес — это состояние материи. Те, кто входят в его глубину, могут исчезнуть, чтобы появиться на другом конце света, будто вышли за пределы времени и пространства. Это иной мир, полон тайных путей, где один шаг может отправить тебя на другой край земли.

— Так где же она? — мальчик, побледнев, вскочил со стула, его голос дрожал от волнения.

— На прошлой неделе, — медленно начал старик, — я наконец узнал, где она. Но готов ли ты к тому, что тебе предстоит? Это путь не для слабых духом. Ты должен будешь покинуть родные стены замка, пройти через самую чащу леса — того леса, который изменился с тех пор, как твоя сестра пропала, и который теперь кишит опасными тварями. А там, на другом конце пути, возвышается Слоновокостная башня.

В тот момент, когда мальчик услышал, что ему предстоит войти в страшный лес, его решимость, ещё мгновение назад такая твёрдая, внезапно исчезла, словно воздушный шарик, который кто-то случайно выпустил из рук. Его сердце, только что трепещущее от смелости, сжалось в тугой узел страха.

— Через лес? — прошептал он, едва осмеливаясь произнести эти слова вслух, как будто сам звук, порождённый ими, мог бы призвать неведомые тени из глубин чащи. — Но… лес — это слишком страшное место… Как я могу пройти через него и не погибнуть?

Голос его затихал, словно терял силу с каждым произнесённым словом. Лес, в его воображении, разрастался, становясь всё мрачнее и безысходнее, огромная масса чёрных деревьев с обнажёнными корнями, которые как щупальца высовывались из земли, казалась полным воплощением ужаса. Темнота, окутавшая лес, словно затягивала всякий свет, всё доброе и тёплое.

Старик тихо усмехнулся, его морщинистое лицо смягчилось, тени в углах рта приподнялись, и в глазах заблестела искорка, будто он знал что-то, чего мальчику не суждено было пока понять.

— Лес тебя не убьёт, — сказал он с добродушной улыбкой, обнажив жёлтые зубы, будто эта мысль была настолько очевидна, что в ней не было ни капли сомнения. — Дух леса не сломит тебя. Наоборот, он закалит твою душу, сделает тебя сильнее, крепче. Ты даже не представляешь, какой огромный потенциал таится в тебе, мальчик. Лес — это не угроза, это твой союзник. Это там ты сможешь найти то, чего сам в себе не знал. Ибо только пройдя через густую чащу, через её шёпоты, скрипы и тени, ты сможешь услышать свой истинный голос.

Старик говорил так уверенно, словно лес был не местом, а существом, у которого есть своя воля, своё понимание. Мальчику это казалось странным и почти неправдоподобным, но в словах старика что-то было… что-то, что заставляло сердце не так сильно биться от страха. Однако страх всё равно оставался, как заноза, сидящая глубоко внутри.

— Но белая башня… — продолжил старик, его голос стал более строгим, серьёзным. — Вот где ты встретишь настоящую опасность. Там тебе придётся столкнуться с тем, что может сломить не только тело, но и разум. Однако я уверен в тебе. Уверен, что ты справишься.

Эти последние слова были сказаны с такой уверенностью, что мальчику на миг стало стыдно за свои сомнения. И всё же страх был слишком силён. Он глубоко вполз в его сознание, шевелился, подобно змее, скрытой в густой траве, готовой укусить в самый неожиданный момент.

— Я… я не могу, — выдохнул он, опустив взгляд на пол, словно там, в тенях каменных плит, он мог найти ответ, который разрешит его сомнения. Голос его был слаб, как шелест осенних листьев, слетающих с дерева.

Старик, не теряя ни капли добродушия, медленно подошёл к нему. Его шаги были настолько мягкими, что казались почти неслышными, как будто пол под его ногами не издавал звуков. Он наклонился и положил свою тёплую, слегка шероховатую руку мальчику на плечо. В этом жесте было что-то невероятно успокаивающее, будто сама жизнь передавалась через прикосновение, как маленькая искра тепла, способная согреть замерзающую душу.

— Не думай пока об этом, — мягко проговорил старик, его голос был почти как шёпот, как ветер, скользящий по верхушкам деревьев, безмятежный и обволакивающий. — Время покажет, что ты способен на большее, чем думаешь. Лес — это лишь начало пути. Не бойся его. Бойся того, что придёт после. Но сейчас… сейчас ты должен просто принять то, что тебе предстоит. Шаг за шагом. Не торопись. Ты справишься, поверь мне.

Мальчик почувствовал, как от прикосновения старика по его телу разливается тепло, словно бы внутри него затеплился маленький огонёк уверенности. Но страх оставался — не яркий, но тонкий, как паутина, прилипшая к коже.

Старик на мгновение задержался, его глаза будто заглянули в самое сердце мальчика, ощупывая каждый уголок его души, затем он мягко улыбнулся и отступил на шаг, давая ему пространство.

— Всё, что нужно, — это вера, — добавил старик, глядя в глаза мальчику. — Вера в себя и в путь, который предстоит пройти.

***

— Странно, что я не помню свою сестру, — мальчик произнёс это как бы в сторону, не глядя на старика, но тот уловил в его голосе смутное удивление, почти тревогу, словно где-то в глубине души затеплилось предчувствие чего-то необъяснимого, забытого, что упорно отказывается ожить в памяти.

— Ты был слишком мал, чтобы запомнить, — ответил старик спокойно, с мягкой уверенностью, как если бы для него это было естественным порядком вещей, и ни тень сомнения не закралась в его ответ.

Комната, где они находились, напоминала скорее крохотный, плотно закрытый коробок, запечатанный в холодных, каменных объятиях древнего замка. Всё здесь было миниатюрно и странно — как будто воспоминания детства, смятые в комок, были заботливо расправлены и разложены по углам. Мягкие игрушки всех форм и размеров — слоники, мишки, обезьянки с длинными лапами, куклы королей и королев, рыцари с потёртыми шлемами, принцессы в платьях. Даже кораблики с длинными веслами, которые могли бы втиснуться лишь в детские фантазии, стояли тут рядом с деревянными ложками и тупыми ножичками — эхо давно забытых игр. Всё это казалось странным и неуместным, как будто застряло здесь, в комнате, где время замерло.

Но более всего здесь было книг. Полки, уставленные томами, как ряды преданных, молчаливых стражей, охраняли детскую, покоившуюся в тишине. Корешки книг сверкали тусклым золотом и пылью, их названия глухо шептали о том, что когда-то было прочитано, но никогда не понято до конца.

— Она любила читать, — негромко сказал старик, наблюдая, как мальчик с любопытством скользит пальцами по корешкам книг. Он взял одну из них в руки — «Критика практического разума». Затем другую — «Капитал». И ещё одну — «Улисс». Все эти названия звучали для него как заклинания, слишком сложные, чтобы осознать их смысл.

— Какая она? — спросил мальчик. Его голос дрожал, будто он ожидал услышать что-то невероятное.

— Она хорошая, — старик задержал взгляд на пустом пространстве, где некогда стоял стул, как будто там могла возникнуть фигура Дианы. — Очень хорошая. Тебе ещё предстоит её узнать. Она смелая, не боится бродить по дальним полям, далеко за пределами замка. Слишком далеко, — его голос на мгновение стал хриплым, словно в нём застряла тень прошлого. — Но каждый раз она возвращалась. Каждый раз, кроме… Теперь я постараюсь показать тебе её.

— Мою сестру? — мальчик почувствовал, как его дыхание сбилось. Мысль о том, что вот сейчас перед ним предстанет сестра, казалась ему слишком невероятной, почти пугающей. Сердце бешено забилось, словно предвкушая нечто страшное и прекрасное одновременно.

— Да, — коротко ответил старик.

Старик стал колдовать — движения его рук были едва различимы в полумраке комнаты. Мальчик ощутил, как воздух в комнате резко изменился: он стал сырым и плотным, пропитанным чем-то липким, что проникало сквозь поры кожи и оставляло после себя острое ощущение чуждости. Он закашлялся, пытаясь избавиться от этого тяжелого воздуха, но вскоре его внимание привлекло нечто в центре комнаты.

Из пустоты, словно вытканная из тумана, материализовалась клетка. Простая, грубая клетка. В ней было что-то невыразимо пугающее, как будто в ней скрывался не только узник, но и тьма, вязкая, глубокая тьма, сливающаяся с серым холодом комнаты.

Внутри клетки сидела девочка. Серое платье её сливалось с клеткой, с каменными стенами, с самой темнотой вокруг. Её лицо было бледным, почти прозрачным, глаза блуждали, словно она была слепа. Она казалась тенью, тенью своей прежней жизни.

— Диана! — выкрикнул мальчик, подбегая к клетке, его пальцы впились в холодные металлические прутья, которые обожгли руки ледяной жесткостью.

Девочка вздрогнула, как если бы услышала что-то через плотный туман своих мыслей. Она медленно повернула голову, но её глаза были пустыми, безжизненными. Её губы шевелились, шептали что-то невнятное, как если бы пытались произнести имя, забытое слишком давно. Шшш… шшш… шепот был неестественным, чужим. На мгновение мальчику показалось, что в клетке не его сестра, а змея.

— Братец, братец… это ты? — её голос был слаб, едва уловимый, словно разрывался на границе сна и яви.

Мальчик изо всех сил попытался просунуть голову между прутьями клетки, но они не поддавались, и он оставался по-прежнему отделённым от сестры. Ещё одно мгновение — и клетка, вместе с девочкой, начала растворяться в воздухе, как туман на рассвете.

— Что это было? — он в растерянности обернулся к старику, его лицо выражало страх и недоумение.

— Пойдём лучше прогуляемся по парку, — вместо ответа предложил старик, и они молча вышли из тесной тишины комнат, через узкие коридоры, огибающие сердце замка, и оказались на дворцовой территории, окружённые всё теми же высокими стенами. Они скрывали в себе нечто большее, чем просто беспристрастные груды кирпича и извести. Они видели. Они знали. И если бы могли, они бы сказали мальчику гораздо больше, чем любой старец, что шагал рядом с ним, или любая книга, пылящаяся в замке.

— Эти стены, — произнёс старик, медленно оглядывая кладку, — пережили больше, чем можно себе представить.

Они подошли к небольшому строению, примыкающему к левой башне замка. Старик отворил дверь, словно распечатывая давнюю тайну, которую никто не тревожил веками. Дверь с легким скрипом отворилась, пропуская их в тесное помещение — три на три метра, как если бы сама комната была заключена в скупые рамки реальности. Стены серые, угрюмые, напоминающие свинцовое небо в ожидании грозы. Потолок — белый, неровный, как будто кто-то, забытый и некогда могущественный, проводил по нему пальцами, оставив отпечатки своей небрежной силы.

И тут, у стены, едва заметный, будто сросшийся с ней, стоял человек. С закрытыми глазами, словно бы в полудрёме или в ожидании. Мальчик невольно задержал дыхание, едва не споткнувшись на пороге.

— Кто это? — прошептал он, словно боясь потревожить нечто более глубокое, чем просто сон.

— Это Антуан, — старик произнёс имя с таким спокойствием, словно представил давно забытого друга. — Надеюсь, он станет твоим другом.

Старик подошёл к неподвижному человеку, его шаги были так тихи, что казались продолжением тишины. Легко, почти шутливо, он щёлкнул Антуана по носу, как если бы тот был ребёнком, которого нужно разбудить после слишком долгого сна.

— Просыпайся, Антуан, — мягко сказал старик. — Ты нам очень нужен.

Несколько секунд неподвижности, а затем глаза Антуана медленно распахнулись, осветившись изумрудным блеском. Это были не просто глаза, а окна, ведущие в неведомые миры, хранящие мудрость и тайну, которых мальчик пока не мог постичь. Лицо его стало удовлетворённым, словно он уже знал, зачем его разбудили, и был вполне готов к исполнению своей роли.

— Здравствуйте, господин, — проговорил Антуан, повернув голову к мальчику, его голос был негромким, но наполненным скрытым смыслом. — Давно не виделись. Рассказать вам сказку? Или вы уже вышли из того возраста, когда сказки кажутся правдой, а правда — сказкой?

— Это Антуан, — повторил старик, бросив короткий взгляд на мальчика, — он очень хороший.

— Да, я хороший, — подтвердил Антуан с лёгкой улыбкой, в которой сквозила насмешка, словно он был единственным, кто понимал всю глубину абсурдности ситуации. — И, к тому же, умный. Могу рассказать о погоде, о великих битвах или об истории этого замка. Хотите новости? А ещё интересный факт — на сегодняшний день…

— Тебе нужно отправиться в путь, — перебил его старик, повернувшись к мальчику, и в его голосе зазвучала та неизбежность, которую понимают лишь старики и пророки. — Далеко-далеко, через лес, через самую тёмную его гущу, где свет не проникает сквозь ветви, а тропы исчезают, словно мечты.

Мальчик сглотнул. Лес — это слово, оно обвивалось вокруг его разума, как стальная цепь. Он вздрогнул.

— Пойдём со мной, — попросил он, почти жалобно. — Мне одному не справиться.

Старик вздохнул, его взгляд стал мягким, но в нём плескалось что-то более глубокое, чем простое сострадание.

— Знаю, что одному тебе не справиться, но и пойти с тобой я не могу. Именно поэтому я разбудил Антуана. Он будет твоим попутчиком, твоим напарником. Ты можешь на него положиться.

Мальчик нахмурился.

— Но я хочу, чтобы ты пошёл со мной.

Старик рассмеялся, и смех его раздался, как шуршание осенних листьев. Он запустил свою костлявую руку в бороду и произнёс с лёгкой усмешкой:

— Как ты уже понял, не все наши желания исполняются. Но ты можешь быть уверен — я всегда буду присматривать за тобой. Если ты увидишь орла в небе или воробья, тихо сидящего на ветке в этом мрачном лесу, знай, что это я. Я буду следить за каждым твоим шагом, и с Антуаном я тоже буду на связи. Мы с ним — старые друзья.

Мальчик кивнул, но его лицо оставалось серьёзным. Внезапно, словно прорвавшийся поток сознания, он выпалил:

— Моя сестра там, у злого волшебника. Она ждёт меня, ждёт, когда я её спасу. Я… я даже не знал, что у меня есть сестра! А теперь знаю. Может быть, она расскажет мне, кто я на самом деле. Ведь я не знаю себя. Я только знаю, что живу в этом замке, что мне прислуживают сотни людей. Но это же не я! Это окружает меня, но это не я. Кто я на самом деле? — его голос был полон страсти и решимости, — И если мне поможет лес, если мне поможет борьба — я готов. Я пойду! Сейчас же!

Но Антуан не разделял энтузиазма мальчика. Он невнятно пробормотал что-то под нос, не то в знак протеста, не то из простой усталости, и вдруг отвернулся. Его взгляд метнулся к крошечному отверстию в стене — едва заметному глазу в каменной кладке. Подойдя к нему, Антуан прижался к стене, как если бы искал в ней нечто большее, чем просто опору.

— Что с тобой, Антуан? — спросил мальчик.

Старик посмотрел на него с улыбкой, которая заключала в себе вековую мудрость.

— Ему, как и многим существам, живущим в этом забытом мире, нужно время для отдыха и перезарядки, — старик поднял палец и нарисовал в воздухе вихрь, словно показывая цикл мироздания. — Порой им хочется постичь что-то новое, узнать больше, чем они знают. Но однажды они поймут: вся мудрость уже внутри них.

Глава 2. Город мертвых

Добрый старик, рассеянно поправив на голове безнадежно измятую шляпу, словно пытаясь придать ей былое величие, взглянул на мальчика с мягким, отеческим теплом. В его глазах отражалась не только мудрость прожитых лет, но и та загадочная печаль, которая присуща тем, кто знает слишком много.

— Будь честен, по крайней мере, с самим собой, — сказал он, слегка вздохнув. — Это самая важная заповедь. Никогда не обманывай самого себя. Это — самая глупая ошибка, и, пожалуй, самая страшная. Представь себе мир, в котором люди перестали бы врать самим себе. Он был бы по-настоящему хорош, светел, как летний полдень. Но пока что… — он развел руками, словно намекая на несовершенство окружающего. — Имеем то, что имеем.

Мальчик нахмурился, слова старика тонули в глубине его сознания, как камни, брошенные в пруд, расходясь кругами вопросов.

— Что значит — не врать самому себе?

— Это значит, что ты должен быть тем, кто ты есть, — старик задумчиво поиграл с краем своей шляпы. — Не надо притворяться сильнее, чем ты есть, или думать, что можешь больше, чем способен. Когда начинаешь так думать, ты, сам того не замечая, начинаешь неверно оценивать свои возможности. А это — прямой путь к поражению. Конечно, — он улыбнулся, — даже если ты будешь честен с собой, ты можешь проиграть. Все мы ошибаемся. Иногда ты переоцениваешь свои силы или делаешь глупую, совсем уж нелепую ошибку. Но в этом ты не будешь повинен. Это просто часть жизни.

Мальчик задумался, переваривая эти слова, пытаясь понять их до конца, как будто в них таился ключ к чему-то большему.

— Но как я узнаю, что сознательно обманываю себя?

— Ты почувствуешь это, — ответил старик, и его голос стал чуть тише. — Когда ты лжёшь самому себе, где-то глубоко внутри тебя появляется червячок сомнения. Он начнёт грызть тебя. И даже если разум будет подсовывать тебе вполне правдоподобные объяснения и доводы, что ты прав, интуиция подскажет: что-то не так. Вот это и есть твое чутьё. Оно всегда должно работать. Никогда не забывай про него. — Старик замолчал, взглянув на своё запястье, где тускло светился синий браслет. — Но что-то я заговорился… На другой стороне вселенной тоже проблемы, они ждут меня.

Старик наклонился, чтобы обнять мальчика.

Их объятие было крепким, как связь двух душ, чей путь скоро разойдется. Мальчик уловил странный запах — смесь машинного масла и пороха, и этот запах почему-то напомнил ему о далёком прошлом, о чём-то неуловимо важном.

— Запомни мои слова, — сказал старик, отпуская его. — Антуан скоро будет готов, а значит, вам пора в путь.

Мальчик остался один в комнате, наполненной тишиной. Мысли закружились в его голове, как сухие листья под осенним ветром. Антуан, думал он. Этот странный, загадочный человек. Чем он отличается от всех тех, кто служит мне в замке? Я ведь почти ничего не знаю о своих слугах, не знаю, почему они мне служат, если я не обладаю силой, как мой отец.

Но другие вопросы, посеянные словами старика, постепенно исчезли из его сознания. Практичность взяла верх. Мальчик направился в кладовую. Он выбрал пару банок тушёного мяса, спагетти-болоньезе, несколько упаковок грейпфрутового сока и пачку печенья с шоколадной крошкой. Всё это аккуратно улеглось в его рюкзаке, который, впрочем, казался легким по сравнению с тяжестью мыслей, которые он нес в своём сердце.

Когда сборы были завершены, в дверях появился Антуан. Его глаза теперь светились ярким лазуритом, почти нереальным в полумраке комнаты.

— Ты готов, мой господин? — спросил Антуан, его голос звучал мягко, но настойчиво.

Мальчик кивнул.

— Дай-ка я посмотрю, что ты собрал в дорогу, — сказал Антуан, быстро проверяя содержимое рюкзака. — Ну, этого явно недостаточно. Ты ведь не хочешь умереть от голода в лесу? — Он быстро направился к кладовке, откуда донеслось звонкое бряцание банок. — Пожалуй, я добавлю кое-что ещё.

Рюкзак в мгновение ока увеличился втрое, и мальчик почувствовал, что такую ношу он точно не сможет нести. Мысль об этом мелькнула в его голове, как вспышка молнии, и Антуан, словно прочитав его мысли, обернулся.

— Не беспокойся, я понесу рюкзак, — сказал он. — У тебя в этом путешествии будет куда более важная роль. Ну что, пойдем? Кажется, приключения уже ждут нас.

Мальчик сделал шаг вперёд, чувствуя, как в его душе оживает странное предчувствие, словно на горизонте их ждали не только приключения, но и ответы на давно забытые вопросы, которые жизнь только теперь начинала раскрывать.

***

Несколько шагов отделяли их от порога старинного замка, и каждый шаг отзывался в сердце мальчика новым уколом сомнения. Вернусь ли я сюда когда-нибудь? — мелькнула мысль, словно птица, вспорхнувшая и тут же исчезнувшая. Замок, где прошла вся его жизнь, стал вдруг казаться чем-то незыблемым, как линия горизонта — всегда рядом, но в то же время непостижимо далёким. В этот момент мальчик понял, что никогда по-настоящему не ценил уют и тепло, которые окружали его здесь. Теперь, когда грозила опасность потерять всё это, он осознал, как дорог бывает покой, как ласкает душу мягкость ночной пижамы и как легко забываются добродетели, когда против них выступают простые, но властные соблазны комфорта.

Ум, честь, совесть — всё это вдруг показалось ничем перед вечным стремлением к покою, к долгому сну без тревог, к вкусной еде, к жизни, в которой всё устроено так, что от тебя ничего не требуется. Но вот он стоит перед порогом, перед самым выходом, и этот простой шаг вперёд — как прыжок в неизвестность, как разрыв с детством, словно пуповина, связывающая его с привычным миром, медленно и мучительно рвётся.

— Что тебя тревожит? — тихо спросил Антуан, наблюдая за его колебаниями.

Мальчик коротко пожал плечами, взглянув на своего спутника с лёгким страхом.

— Мне страшно, что я могу не вернуться домой… Что если я погибну там, в этом лесу?

Антуан взглянул на него спокойно, его глаза мерцали мягким светом.

— Не думай о том, что может случиться, — сказал он. — Мы не властны над будущим, как не властны над своим прошлым. Всё, что у нас есть, — это настоящее. Мы должны просто сделать всё, что в наших силах, а о том, что будет, беспокоиться не стоит.

Мальчик, собравшись с духом, шагнул через порог. Этот шаг дался ему с невероятным трудом. Боль, едва осознаваемая, как тихий отголосок, прокатилась по его душе. Конец детства наступил тихо, почти незаметно.

Перед ними открылась дорога — ровная и длинная, ведущая к высоким защитным стенам. Вокруг — ухоженный парк, такой знакомый и родной. Каждый уголок этого сада был ему дорог, и особенно тот небольшой родник, чистый и холодный, к которому мальчик так редко подходил раньше. Теперь он показался ему чем-то особенным, почти волшебным. Мальчик остановился у родника, присел на корточки и погрузил руку в ледяную воду, стекающую с серебряной пасти дракончика.

— Я вернусь, — прошептал он воде, словно надеясь, что она унесёт его обещание далеко в будущее.

Когда они подошли к замковым воротам, солнце висело высоко в небе, заливая ярким светом деревушку у подножия холма и простирающийся за ней лес.

— Я никогда не выходил за пределы этих стен, — сказал мальчик, взглянув на деревню. — Мне всегда было интересно, как живут мои подданные.

— А почему тогда не выходил? — спросил Антуан, его голос прозвучал с лёгкой насмешкой.

Мальчик замялся, но не нашёл, что ответить. Они прошли дальше по широкой мощёной дороге, и вскоре вокруг стали появляться дома. Из этих скромных домишек один за другим начали выбегать люди — крестьяне, одетые в простые серые робы. Они внезапно останавливались, как будто что-то их удерживало, и с удивлением таращились на мальчика. Их лица, казалось, были словно вырезаны из одного куска материала — тонкие губы, сжатые в немую линию, и руки, крепкие, грубые, как кора деревьев, даже у женщин.

Но глаза… Глаза их были поразительно пустыми, полными какой-то бесконечной, холодной пустоты, будто жизнь, которая их окружала, давно исчерпала свою значимость. Мальчик был поражён. Он никогда не замечал этого раньше, и теперь будто сказочный туман, окутывавший его мир, внезапно развеялся.

— Что с ними? — тихо спросил мальчик, поворачиваясь к Антуану. — Почему они такие странные?

— Многие из них видят тебя впервые, — сказал Антуан. — Они боятся.

— Боятся? Меня? Я что, такой страшный?

Антуан пожал плечами.

— Нет, ты не страшный. Ты другой. А это почти то же самое.

Мальчик подошёл к одному из крестьян и попытался его рассмешить, строя забавные рожицы. Но мужчина лишь опустил глаза, избегая взгляда.

Смущённый, мальчик решил заглянуть в один из домов — простой деревянный дом с покатой черепичной крышей и квадратными окнами. Но внутри не было ни души. Дом оказался совершенно пустым, безмолвным, как будто вся его история исчезла, оставив только серые, холодные стены.

— Почему здесь никого нет? — обернулся мальчик к Антуану.

Тот лишь покачал головой, заглядывая в темноту дома.

— Здесь давно никто не живёт.

— Неужели все люди вокруг меня такие? — спросил мальчик, глядя на ряды однообразных домиков, словно выстроенных по единому чертежу. — Как же они живут? Спят, едят?

Антуан, не сбавляя шага, ответил:

— Им не нужно ни спать, ни отдыхать. Они все — твои слуги. Как и я.

Мальчик удивленно поднял брови:

— Все люди на земле такие же странные?

— Не все, — Антуан слегка усмехнулся, их окружала колышущаяся под ветром трава, зеленое море жизни. — Вот тебе урок социологии: на Земле живёт пятнадцать миллиардов людей. Я говорю именно о людях, не о существах вроде меня. У каждого из них свои мысли, свои желания… и свои тараканы.

Мальчика поразила эта цифра. Он резко остановился, заслонив глаза от ослепительного солнца.

— Так много? А почему тогда я живу здесь один? Почему никто не приходит ко мне в гости?

Антуан слегка замешкался, его шаг на мгновение замедлился.

— На этот вопрос я не могу ответить, — признался он. — Но люди существуют. Где-то. Они, правда, живут и дышат.

Мальчик, впервые за долгое время, ощутил прилив воодушевления. Эта мысль, что мир так велик и наполнен жизнью, казалась ему невероятной.

— После того как я спасу сестру, я отправлюсь в путешествие, — сказал он, улыбаясь своим мыслям. — А тебя оставлю визирем.

— То есть заместителем?