Бесплатный фрагмент - Быть там

Об авторе

Дмитрий Витер родился в 1975 году в Монино Московской области. Школьные годы провел в городе Шостка. Окончил мехмат МГУ, кандидат физико-математических наук (2002).

Пишет стихи и рассказы, занимается переводами с английского языка. Лауреат Всероссийских Пушкинских студенческих конкурсов поэзии (1995–2000). Член Московской городской организации Союза писателей России с 1998 года. Стихи опубликованы в сборниках Пушкинского Студенческого конкурса поэзии «Современники» (1995–2000), в поэтических сборниках «На крыльях Пегаса» (2000), «Шестое измерение» (2002), «Поэты мехмата МГУ» (2005), «Серебряные стихи виртуального века» (2009), «Волшебные сны» (2019), «Половина века. Литературная студия Игоря Волгина „Луч“. Поэты МГУ. Стихи. Воспоминания» (2019).

Участник литературных клубов «Логос» (Шостка), «НЛО» (Москва), литературной студии Игоря Волгина «Луч» (Москва), «Воробьевы горы» (Москва), «Орфей» (Москва).

Призер литературных конкурсов «Рваная грелка», «Вареники», «Боржч», «Золотая чаша», «Фантрегата», «Азимут». Рассказы вошли в антологии «Самая страшная книга», «Темная сторона дороги», «Квартирный вопрос», в сборники «Роскон-Грелки». Автор сборников рассказов «23 рассказа. О логике, страхе и фантазии» (2018) и «Я не умру в понедельник» (2024). Рассказы публиковались в журналах «Если», «Полдень», «Юный техник», «Меридиан», «Фантастика и детективы», «Азимут», «RedRum».

Пишет сценарии, снимается в кино, занимается киножурналистикой.

Предисловие

В Литературную студию МГУ «Луч» Дмитрий Витер явился совсем юным — весьма задолго до своего пятидесятилетия. К этой юбилейной дате многие стихотворцы забывают о своих ранних поэтических начинаниях и отдают предпочтение так называемой прозе жизни. С автором настоящей книги подобного не случалось. Я помню Дмитрия, читающего свои стихи на занятиях Студии. При некоторой (достаточно заметной) поэтической наивности они привлекали искренним чувством, доброжелательностью, нравственной чистотой. Следует признать, что миновавшее время отнюдь не умалило этих начальных человеческих и творческих качеств. Стихи Дмитрия Витера — неотменимая часть его разноплановой биографии: возможно, даже её метафизический стержень. Полагаю, именно это обстоятельство окажется главным для потенциальных читателей его поэтического сборника.

Игорь Волгин

Почему сейчас

Моей дочери Валентине

Все в жизни нужно делать вовремя. Начинать писать стихи. Печатать их в тонких сборниках в мягкой обложке. Заканчивать писать стихи. Делать что-то новое.

Я начал писать стихи в пятнадцать лет — треть века назад, до социальных сетей, до мобильной связи, до Интернета, до распада СССР. И писал их еще лет пятнадцать — в школе, на мехмате МГУ, на работе. С наступлением нового века вместе с жизненным опытом, ипотекой, семьей и отцовством поток стихов иссяк. Я стал делать другие вещи — писать рассказы, сценарии, наступила другая жизненная фаза. Всему своё время.

Но всё же кое-что я не сделал. Так и не опубликовал свою собственную книгу стихов. Первые мои стихи были напечатаны — в прямом смысле слова — на пишущей машинке в самиздатовских сборниках шосткинского литературного клуба «Логос» (обложка первого сборника 1993 года была сделана из рулона обоев из квартиры нашего руководителя клуба Валерия Исааковича Когана). Основная часть моих стихов вошла в сборники «Шестое измерение» (2002) и «Серебряные стихи виртуального века» (2009). Но — вы же понимаете. Поэту нужна хотя бы одна своя книжка. Мои друзья-поэты из МГУ из клуба «НЛО» (Неназванное Литературное Общество), с которыми мы сделали сборник «Шестое измерение», издали книжки вовремя. И Татьяна Белякова, и Элина Сухова, и Мария Фаликман, и Андрей Хохлов. И Светлана Горшунова (1974—2001), которой навсегда останется двадцать семь лет…

Свои стихи я читал еще школьником в Шостке одноклубникам по «Логосу», а потом, уже студентом в Москве — на Пушкинских конкурсах поэзии, друзьям из «НЛО» (и нашему ментору Владимиру Николаевичу Кузнецову), участникам литературной студии «Луч» (под руководством мудрейшего наставника Игоря Леонидовича Волгина). Несколько раз довелось провести поэтические вечера в ДК МГУ, в организации которых очень помог Анатолий Иванович Полетаев (клуб «Воробьевы горы»). Я очень благодарен им всем за то, что они дали мне возможности быть услышанным тогда, когда это было нужнее всего.

Через год мне стукнет пятьдесят, и вроде бы поздно вспоминать былое. Но — знаете что? Эти стихи продолжают как-то существовать в моей голове. Для меня они не потеряли актуальности — я всё еще чувствую всё то, что чувствовал писавший их в прошлом веке человек, которому было пятнадцать, двадцать, двадцать пять… Который запоем читал Маяковского, а потом так же запоем слушал Цоя, Шевчука, переводил в тетрадке тексты Queen. Которому нужно было как-то упаковать, сформулировать и выплеснуть свои эмоции.

Стихи расположены в хронологическом порядке и разделены на условные главы жизни: окончание школы в Шостке, переезд в Москву и студенческие годы, аспирантура мехмата МГУ (да, девяностые я буквально провел в библиотеке), миллениум и кандидатская диссертация, двухлетняя командировка в Киев, возвращение в Москву. Получилось 138 стихотворений — около 80% написанного. Выбирать непросто — я осознаю, что стихи, которые я не размещу здесь, я вряд ли уже опубликую.

Моей дочери Валентине сейчас пятнадцать лет — ровно столько, сколько было мне, когда я начинал сочинять. Она тоже пишет стихи и выпустила свой первый сборник стихов в рамках школьного проекта — в единственном экземпляре, всё сама сделала: и текст, и обложку. Она всё правильно делает. Вовремя. Молодец, дочка. Не жди треть века. Делай то, что нужно делать сейчас. И пиши стихи, если пишутся.

1991—1992: Шостка

Апокалипсис

Мне открыла судьба сочетание

Номеров, разлагающих смысл,

Разрушающих в пепел то здание,

На котором покоилась мысль.

Мне не жаль этих звуков отчаянья,

Трех шестерок, владеющих тьмой,

Потому что я знаю заранее

Все, что скоро случится со мной.

Если где-то вдали, за печатями,

Кто-то имя поднимет мое,

То покроется небо заплатами,

Рвется небо, как будто белье.

И, взорвавшись ревущими глыбами,

Треснет солнце, осколком звеня.

Козерог, совместившийся с Рыбами,

Может, вынет меня из огня.

1991

Зал ожидания

Я разлетаюсь в вихре огней;

Вижу — маячит там впереди

Зал ожидания будущих дней,

Тех, что увидят дети мои.

Ждать не привык наш измученный век.

Только поймешь — все уже позади.

Русла наполнить высохших рек

Мне не помогут, сколько не жди.

Скучно взирая вниз с высоты,

Можно увидеть лет суету.

Если дойду до последней черты,

То и до первой, может, дойду.

И, ожидая лучших времен,

Слышу динамика старого скрип;

Там объявляют списки имен

Тех, кто уже своей точки достиг.

Люди встают и уходят во мглу.

Свист, дребезжание и — тишина…

Времени поезд, как в стоге иглу,

Спрятал меня в бесконечности сна.

Веки слипаются, пальцы дрожат…

Сколько еще мне осталось терпеть?

Ждать ли покорно, пока разрешат,

Или без спросу в небо взлететь.

1991

В полусне

Рухнул дом,

Чека сорвалась,

Чей-то стон

И чья-то жалость.

Лопнул шар,

Оглохло эхо.

Мир — пожар,

Антоним смеха.

Взмах руки,

Истома в пальцах,

Вой тоски

Растянут в пяльцах.

Вспыхнул свет,

Зрачки метнулись.

Он ослеп.

Мы не вернулись.

Нас кружит

В багряном танце.

Снег лежит

В протуберанце.

В тот момент,

Ударив тенью,

Элемент

Стихотворенья

Пробежит,

Сомкнувши веки.

Замолчит.

Теперь — навеки.

1991

Сентябрь

Устали мозга полости,

И страх меня настиг:

Стремглав лечу со скоростью

Один сентябрь в миг.

Опять трагичны новости,

И счастье — не для нас:

Я падаю со скоростью

Один сентябрь в час.

Успех — одни условности,

А свет — лишь только тень:

Бегу вперед со скоростью

Один сентябрь в день.

Все надоест мне вскорости,

Мой отменен полет:

Едва иду со скоростью

Один сентябрь в год.

Рванусь из зла и подлости

К истокам чистых рек,

Но лишь ползу со скоростью

Один сентябрь в век.

Иссякли силы полностью.

Как спазм, как легкий бриз,

Я выдохнул со скоростью

Один сентябрь в жизнь.

1991

Ночь

Ночи дыханье лицо обжигает.

Кто-то свой поезд давно ожидает.

Время уходит сквозь пальцы водою

И гороскоп угрожает бедою.

Все варианты спасенья забыты.

Лунные тени устало размыты.

Белый исчерченный лист на пюпитре.

В небо уходят последние титры.

1991

Действительность

Подернута дымкой,

Закрытая маской,

Окажется пылкой,

Трагической сказкой

Действительность.

Цветов отраженьем

Колышется призрак,

Но луж отраженьем

Он в строгости признан

Действительностью.

Мы думали — лентой

Мир вьется в азарте,

Но впаяны кем-то

На сером асфальте

В действительность.

Нет горя, нет смерти?

Болезни пропали?

Ответы проверьте

Вы в грохоте стали

Действительной.

И радуг напрасно

Дивили соцветья —

Все скучно и ясно

С углом преломленья

Действительности.

Не будет сомнений,

И сказка устанет,

Вкусив поражений,

Туманное станет

Действительным.

Романтику бросьте,

Все ложь в манускрипте,

Загадочный мостик

Разрушится в крике

Действительном

И только ты знаешь

К вершине дорогу.

Ты небо достанешь.

Давай, понемногу,

Действуй!..

1991

Битва

Извиваясь, два начала

Устремились друг на друга.

Нежно их волна качала,

Быстро их кружила вьюга,

Закружила и столкнула,

не подумав об их боли,

И волна в волне тонула,

Спутав имена и роли.

Два начала, два истока,

Две логичнейшие схемы

Так бездумно, так жестоко

Разрешили все проблемы.

И душа прошла сквозь душу,

Все замки сломав без спросу.

Плавится твердыня в лужу

И кончаются вопросы.

Два начала со сноровкой

В бой всю мощь употребили,

И одно другое ловко

Аргументами прошило.

Застонали оба дико

Точками прикосновенья,

Заметались солнца блики

В их глазах до помутненья.

Выворачиваясь в злобе,

Эти две большие массы

Мечут взгляды исподлобья,

Спрятав лица под гримасы.

Рвутся ткани и опоры,

Стены падают, вращаясь.

Так ведутся эти споры

День и ночь, не прекращаясь.

Две судьбы, два великана,

Друг на друга наступают,

И уже совсем не странно,

Что границы исчезают.

А они, трубя и воя,

Шли без страха, без оглядки.

Так и слиплись меж собою

В суете и беспорядке.

Нет простора для движений,

Все увязло в чьем-то теле.

Свет погас. Остались тени

Цвета блеклой акварели.

И теперь одна лишь туша

Без заметных знаков жизни,

Силу логики нарушив,

Тлеет в собственном софизме.

1991

В скорлупе

Пластмассовые стены

Ломаются, как лед.

Любуйся вдохновенно,

Пока прорубят вход.

К чему тебе стремиться,

Куда тебе спешить?

Ты как в скорлупке птица,

И ты боишься жить.

От твоего порыва

Преграды упадут —

Пойдешь вперед — счастливо! —

Свой выбирая путь.

Но нет в тебе желанья

Все сделать самому,

Ты входишь с колебаньем

В мир новый, как в тюрьму.

Сложив пассивно руки,

Ты ждешь, не тратя сил,

Чтоб кто-то, гулко звуки

Рассыпав, брешь пробил.

И схлынет вал девятый,

Ты выйдешь в белый свет.

Пока храни же свято

Свой суверенитет.

Тогда, от правды если

Не отводить лица,

Скажи, взлетит птенец ли,

Не выйдя из яйца?

1991

Мертвая точка

Все затихло.

Ждет толчка.

Оборота, шума, стука,

Оглушающего звука

И вращения волчка.

Но напрасен

Этот зов.

Мир застыл на перекрестье

И мертвеет в равновесье.

Оборвался ход часов.

Он не нужен

Никому.

Выпрямляются спирали.

Скрежетанию по стали

Предпочли все тишину.

Закрываются

Глаза

Раскаленный снег не тает.

Время давит, угнетает.

Изменить ничто нельзя.

1991

Считалочка

Считаю снова,

И счет осмыслен:

Его основа —

Слова и числа.

Ряды порвем мы,

Кто будет первым?

Из мягкой дремы —

Тугие нервы.

В пыли диванной

Вторым быть модно.

Из теплой ванны —

На лед холодный.

Будь третьим в старте —

В почете бронза.

Что можно завтра —

Вчера уж поздно.

Четвертовали

Ноктюрн на такты,

Из лжеморали

Достали факты.

Кто ищет пятый

Укрытый угол?

Из белой ваты —

На черный уголь.

Конец молитве —

Идите, люди,

Из стихоритма

На прозобудни.

1991

Бессмыслица

Плети лепят, звон вонзают

В стремя трюма страха трех.

Ради ряда снов сыновних

Песни спеси, химий мох.

Искры скрыты в тьме томата,

В лунной лунке пятых птиц.

Ветер вертит путы тупо,

Гаммы магмы, транс страниц.

1991

Минутное счастье

Полет воздушный

Мечты крылатой

Из рамы душной —

В мир грез, объятый

Мелодий хором

И цвета тканью.

Дышу простором,

Дышу сияньем.

Как хрупко счастье,

Едва удержишь.

Все окна — настежь,

И страх повержен.

Минута пала —

Я вновь невесел

И жду начала

Своих депрессий.

1991

Радиопередача «Поэтическая тетрадь»

Слышу по радио речи с запалом,

Будто зовется «небесным астралом»

Все, что от жизни оторвано сильно,

Мол, это полито фальшью обильно.

Стих же реальный им тоже неймется —

«Бытописанием» это зовется.

Если ходить по границе меж ними —

Будут шедевры одни за другими

Что же тогда я сейчас написал:

Бытописание или астрал?

1991

Токмакский полдень

Пыль. Жара. Спустилось небо

Раскаленное на утро,

Марево плывет победно

Вялым слоем перламутра.

Капля мутная упала,

По стене стекая влажной,

Испарилась и пропала,

Не сочтя свою жизнь важной.

Облака, что не родились,

Паром стали раньше срока.

Вязким слоем мы упились,

Льдинке в пекле одиноко.

Спит термометр неизменен,

Солнце стало злей и ярче,

И дымятся наши тени —

На земле еще им жарче.

Мы молчим, боясь движенья,

Тихо плавится сознанье

И течет журчащим пеньем.

День. Токмак. Солнцестоянье.

1991

Шестнадцать

Мои шестнадцатые дни

Идут за мной, не отставая,

И безопасности ремни

Мне не дадут сорваться с края.

Кабина. Дверь. Пейзаж летит

За окнами машины этой,

Лишь тихо счетчик шелестит

Щелчком опережая эхо.

Я здесь один, и никого

Машина эта не допустит.

Счет начиная с одного,

Стучит без радости и грусти.

Мои шестнадцатые дни…

И ни один пропущен не был.

Молчу. Напрасно — сохрани! —

Взывать кого-то взглядом в небо.

Еще щелчок — мне десять лет —

И снова августа бояться.

Машина едет. Мой билет —

Клеймо в лице числа шестнадцать.

Вот поворот — еще на шаг

Мой маятник качнулся слабо.

Не знаю я, кто друг, кто враг.

Я еду — большего не надо.

А в зеркалах над головой

Мелькают быстро чьи-то лица:

Лицо родное, вот чужой,

И снова мгла вокруг искрится.

Не обогнал меня никто,

Я никого не обгоняю.

Щелчок — двенадцать. Ну и что?

Щелчок — и снова год роняю.

Мне скорости не изменить,

Руль сам вращается свободно.

Пятнадцать — и не рвется нить.

Я еду в горизонт бездонный.

На счетчик пыльный я гляжу —

И предстоит мне год особый.

Шестнадцать — вот! Шестнадцать — жуть!

Шестнадцать — медленный, тяжелый.

Имей в виду — меня здесь нет,

Я этот лист, на белом — черным,

Взял, написал — и бросил в свет,

В окно машины обреченной.

И он остался на земле,

Недвижный, белый, будто птица.

А я умчался. Знаешь, мне

Стоять на месте не годиться.

Когда-нибудь наступит сбой,

И счетчик будет остановлен.

Часов старинных стихнет бой.

Взорвется все. Я буду сломлен.

И ощущая визг колес

Машины, что грозит сорваться,

Я лишь подумаю всерьез:

Ведь было времечко! Шестнадцать.

1991

Усталая новизна

Солнце село —

Надоело

Освещать мир этот грустный.

Завтра встанет —

Вновь устанет,

И замкнется круг искусный.

До чего же

Непохожи

Идеалы на реальность.

Что-то ново,

Но основа —

Та же самая усталость.

1991

Осень

Ловлю ладонью каплю

Осеннего дождя,

Из ножен вынув саблю,

Секут ветра меня,

На желтый лист иссохший

Случайно наступлю.

И сер любой прохожий.

Петь оды сентябрю

Банально до истомы.

Но разве я о том?

Пишу лишь о знакомом

Осеннем дне простом.

1991

Один

Если сухо, тепло,

Ты с друзьями, любим.

А когда тяжело —

остаешься один.

Может, жизнь есть набор

Солнценосных картин,

Может быть, ты не спорь.

Все равно ты один.

Где-то праздник живет,

Трубы кашляют гимн,

Всюду толпы, народ.

Где же ты? Ты один.

Много их — ряд за ряд.

Не видать из-за спин

Лиц, смотрящих назад.

Уходи. Ты один.

Чем разрушить тоску?

Клином вышибить клин?

Попытайся. Рискуй.

Но в душе ты — один.

1991

Время

А мгновенья все падали, падали…

Свою жертву, о время, оставь,

Для тебя слишком много здесь падали,

Выбирай, что по вкусу, и правь.

Мы, как скот на убой в этом времени,

До смешного мала наша жизнь,

В прахе вязнем руками, коленями.

А мгновенья все падали вниз.

1991

Я

Настрое-

ние боя.

Я и мне,

в общем, двое.

Я и я —

поединок.

Мы друзья

и едины.

Мы враги —

ненавидим,

предадим

и обидим

и причем

себя сами.

Назовем

чудесами.

Взаимо-

отношенья.

Много «но»

и сомненья.

И нельзя

убежать нам

от себя

и обратно.

1991

Бунтарство

Я наслушался снова бунтарских стихов,

Их Высоцкий хрипел, он будил дураков.

Разбудил ли меня, я не знаю теперь,

Но чеканю его благозвучный размер.

Я его слушал долго, по несколько раз,

Снова в дрязгах погряз и опять жаждал фраз,

Может это похоже на злой плагиат,

Но во мне бьется что-то, чему очень рад.

Из приемника льется сенсации шквал:

Вновь убили поэта. Он тоже писал

Про подобную смерть и про выстрел в упор.

На кого нынче рухнет свистящий топор?

Идиоты всегда убивали людей

И кормили голодных, полезных червей.

Они мертвы всегда в своей мертвой судьбе.

Не теряй же себя и поверь же себе.

Они руки не сложат — уложат тебя,

Они знают — ты слаб, равновесье любя.

Они высосут соки из наших стихов,

Так убей же в себе, да и в них, дураков.

1991

Скука

Хочу писать стихи,

Так, запросто, от скуки,

И слушать шум стихий,

Бушующих без звука.

И в мертвой тишине

Произнести хоть что-то.

Со строчкой этой мне

Не будет одиноко.

1991

Из цикла «Вечер»

Остывают мечты постоянно,

Остывает и вера, и злость.

Весел был я вчера, как ни странно,

А сегодня опять началось…

***

Ничего не хочу, и не надо

Объяснять красоту бытия.

В пессимизме бывает отрада,

А иначе я был бы не я.

***

Трещины на взгляде,

Тени на полу,

Ночь сидит в засаде,

Источая мглу.

1991

Желание забыть

Забуду имя-отчество

Чужое и свое.

Уткнувшись в одиночество,

Я кану в забытье.

И, пересекши линии

Всех судеб в точке сна,

В меня вонзится клиньями

Ночная тишина.

Я знаю: это символы,

Их гул всегда безлик,

Слова пусты, и ими ли

Мне высказать свой крик?

Но хочется до жжения

Все бросить и уплыть

В страну без раздражения,

Где можно все забыть.

1991

Головная боль

Весь я жаром облит

Голова так болит —

Если пальцы прижму

К воспаленному лбу,

То утонут они

В мозгу.

1991

Фатализм

Предчувствие гложет

В ночной тишине.

Оно не поможет

Избавиться мне

От мыслей ненастных.

Все будет лишь так,

Как будет. И часто

Грядущего знак

Безумцы хватают

И тешатся им,

Да только не знают,

Что непокорим

Путь этот ветвистый.

И роком дано

Кому-то — артистом,

Кому-то — вино,

Кому-то — измена,

Кому-то — петля.

И вечна система,

Покуда Земля

Вращаться по кругу

Сама за собой

Не бросит. И вьюгу

Метнет за тобой

Злой вихрь смертоносный,

Растопчет, сорвет,

И, выпрямив кости,

Вошьет в переплет.

И кто-то безлицый,

Злорадно смеясь,

На этой странице

Кровавую грязь

Размажет. И сочно

В конце этих строк

Последнюю точку

На мир ставит рок.

1991

Эй, люди!

Эй, люди! Я понял, чего вы хотите,

Хотите — уйду, небесами окрашен,

А вы — хохочите, кричите, свистите

Со дна своих старых, разрушенных башен.

Я шел, разверзая закрытые двери.

За мною толпа, расширяясь, кипела.

А мне — обязательно — хочется верить

В свое необъятное, вечное дело.

Эй, мир оглушенный! Ты был моей частью,

А я ненавидел столетья за это.

Я сам себе был подчиненным и властью,

Геометром был и, быть может, поэтом.

Я видел, как рвется струна горизонта.

Меня ты не схватишь, горящая пропасть!

Укрытый, лежу в захолустье каком-то,

Вращаю стихов перебитую лопасть

Ты думал, я беден своими мозгами?

Их если раскинешь — собрать невозможно?

Я видел, как прахом, руиной, костями

Мир рухнул, отравленный правдой и ложью.

Я мыслей не тратил. Я ткал паутину