Бесплатный фрагмент - Былое: ташкентские следаки вспоминают

О былом: ташкентские следаки вспоминают

Человек в форме доверием у народа не пользуется. К милиционерам, прокурорам, да вообще ко всем тем, кто имеет отношение к так называемым силовым структурам, относятся обычно с настороженностью, даже недоброжелательностью. К сожалению, это так, и от этого никуда не деться. Всякого рода оборотни в погонах, мздоимцы и лихоимцы создали такую недобрую славу об этих органах, что они даже при огромном желании не скоро от всего этого отмоются. Однако и в их среде были и есть сотрудники, для которых такие понятия, как служение Родине, верность присяге, честь мундира, буква Закона, не просто слова.

В конце 70-х — начале 80-х годов прошлого века в среде ташкентских силовиков гремели имена Бахтиера Касимова, Аресланбека Халмухамедова, Гайрата Якубджанова — сотрудников специализированной группы по раскрытию и расследованию убийств, совершенных в условиях неочевидности при прокуратуре города Ташкент. Ибо они были настоящей грозой для всякого рода нарушителей закона. В предлагаемых вниманию читателя главах рассказывается о некоторых уголовных делах, в раскрытии которых они и их коллеги принимали непосредственное участие.

Гап с криминальным послевкусием

Узенький извилистый серенький тупичок с грязевыми подтеками на дувалах. Группа пацанов, увлеченно играющих в ашички. Мальчишка лет пяти-шести с густой копной кудреватых волос бьет по кону, выбивая одну за другой костяшки из круга. «Опять Бахтик все ашички забирает, везет же ему», — кто с досадой, кто с завистью обсуждает его удачные удары ребятня…

Бахтиер Бокиевич, ташкентский адвокат, провел растопыренной пятерней по голове, как бы взъерошивая волосы, но лишь усмехнулся, ощутив под пальцами реденькие, коротко остриженные шерстинки. И чего ему вспомнились ашички, давно забытый пыльный тупичок? Может, действительно пришло время заняться мемуарами. Ведь есть же что вспомнить, о чем написать.

Пятна кровавые на бязи

Вот вчера, к примеру, прочитал в интернете на каком-то сайте заметку, что в одном из юнусабадских кварталов изнасиловали девушку, и перед глазами отчетливо, словно кадр с экрана, возник образ сжавшейся в комок шестнадцатилетней девчушки, заплаканное лицо в синяках, шифоновое мешковатое платье, которое, однако, не могло скрыть ладненькую ее фигуру. Звали ее Халима. Она принесла в юнусабадское управление внутренних дел заявление о том, что 5 июня 1995 года подверглась насилию.

Возвращалась домой после окончания последней пары в училище, и на подходе к станции метро «Чиланзар» дорогу ей преградили двое незнакомых мужчин, начали приставать, говорит разные гадости. Молча хотела обойти их, но, применив физическую силу, они затащили ее в стоящий рядом автомобиль «Москвич-412». Прохожие, пряча глаза, проходили мимо, стараясь не обращать внимания на отвратительную выходку хулиганов и крики о помощи девушки.

По дороге Халима, судя по ее показаниям, просила отпустить ее, говорила, что она еще никого к себе не подпускала, что она девственница, что скоро должна выйти замуж, уже назначен день свадьбы. Но мольбы о пощаде не возымели действия. Похитители привезли ее в поселок Хасанбой и там в безлюдном месте по очереди изнасиловали. Попытки оказать сопротивление были быстро погашены жесткими ударами по лицу, животу и другим частям тела. Все эти гематомы и синяки были зафиксированы медэкспертами в отчете о медицинском освидетельствовании потерпевшей…

Телефонная трель прервала воспоминания Бахтиер-аки. Племянник Хуршид звонил, чтобы напомнить о намеченном на шесть вечера гапе. «Заехать за вами или у вас другие планы?» — спросил он. Договорились, что Хуршид заберет его через полчаса.

Пару лет назад среднее поколение Касымовых, двоюродные и троюродные между собой братья, договорились раз в месяц собираться, прежде всего для того, чтобы не отдаляться друг от друга в суете повседневной жизни. В последние годы реже стали видеться, оно и понятно, у каждого свои заботы, семьи, то да се, так и дни летят. А гап — отличный повод пообщаться. Вообще-то слово это означает — разговор. Однако оно имеет и смысловое значение — вечеринка, встреча. Такое сочетание не случайно, ведь сутью этих своеобразных клубов, наряду с обильным угощением, является беседа, когда собравшиеся могут поделиться новостями, вспомнить былое.

Нельзя сказать, что Бахтиер-ака племянникам в отцы годился, но все же, как говорят узбеки, на пять-шесть рубашек больше их сносил. Несмотря на разницу в летах, они, уважая и выделяя среди других старших родственников, неизменно приглашали его на свои торжества, будь то семейные или вот такие, дружеские. На гапе были еще двое гостей приблизительно одного с ним возраста: Эллик-ака и Мансур-ака, мужья сестер участников встречи, или же, если иначе, их почча, зятья. Люди почтенные, потому и посадили их во главе достархана. Разговор после третьей пиалки горячительного перестал быть общим, в одном углу стола обсуждали футбольные новости, в другом — делились свежими анекдотами, в третьем — роптали на налоговиков, кошмарящих их бизнес, и так далее.

— Слышали, вчера в Юнусабаде на девушку трое напали? — спросил Эллик-ака.

— Молодежь вообще берега потеряла, ни стыда, ни совести. Все это из-за интернета, — категоричным тоном заявил Мансур-ака.

— При чем здесь интернет? Что, до его появления такие преступления не совершались? — возразил Эллик-ака.

— Да, было все и раньше, еще до инета, — в памяти Бахтиер-аки опять всплыло дело почти четвертьвековой давности — об изнасиловании шестнадцатилетней Халимы.

Тогда была сформирована следственно-оперативная группа, в которую вошли следователь районной прокуратуры и сотрудники райотдела милиции. Для оказания практической помощи к ней был прикреплен прокурор-криминалист городской прокуратуры Бахтиер Касимов. Как старшего по званию, имеющего к тому же богатый послужной список, о чем коллеги были хорошо осведомлены, ну и с учетом возраста, его без лишних слов определили на роль лидера.

— Такие группы, они наиболее эффективные при оперативно-розыскных действиях, — рассказывал Бахтиер-ака. — Ведь ее участники постоянно общаются друг с другом, у них общие конкретные задачи, цели и внутреннее распределение обязанностей и функций. В нашем конкретном случае нужно было срочно определиться: действительно ли Халима была подвергнута сексуальному насилию со стороны двух неизвестных ей лиц и ее показания по обстоятельствам совершенного преступления не вызывают сомнения? Или же покушения на честь девушки не было, а были у нее интимные отношения с кем-то из знакомых, и чтобы как-то оправдать себя в глазах родителей и родственников за потерю девственности, она придумала это изнасилование? С этим нужно было определиться в первую очередь.

— И часто бывают такие случаи? — уточнил Мансур-ака.

— Часто не часто, в любом случае нужно прорабатывать все версии, — Бахтиер-ака продолжил: — Опрос преподавателей и сокурсников Халимы подтвердил, что она действительно после окончания уроков приблизительно в 17.00 ушла из училища. Найти свидетелей инцидента у метро «Чиланзар» не удалось, но она довольно подробно описала приметы напавших на нее двух незнакомцев, которые, по ее словам, называли друг друга Фаррухом и Фарходом, их внешний вид и одежду, приблизительный возраст, а также автомобиль, на котором ее похитили. Что он был зеленого цвета, серия госномера «ТН», что заднее стекло было занавешено тканью желтого цвета, что на ручке переключения скоростей был кожаный чехол, а перед передним стеклом висел брелок в виде свистульки и тому подобное. Также она добавила, что ничего из ее вещей похитители не забрали, а после того, как удовлетворили свою похоть, отвезли ее на той же машине к кинотеатру «Казахстан».

Медики после проведения судмедэкспертизы дали заключение, что девственная плева девушки была нарушена приблизительно в то время, когда произошло предполагаемое изнасилование. При выезде на место преступления была обнаружена полотняная ткань белого цвета метров пяти. Халима сказала, что преступники взяли эту вещь из багажника машины и постелили на заднее сидение перед актом насилия. На бязи видны были пятна кровавого и белесого цвета.

— Вот идиоты, вещдок на месте преступления оставили, — прокомментировал Мансур-ака.

— Уверены были, что сойдет с рук, — подтвердил рассказчик, — в общем, сопоставив полученные данные, заключения судмедэкспертов с показаниями Халимы, мы не увидели противоречий, все указывало на то, что девушка действительно подверглась насилию. Группа сосредоточила усилия на поиске насильников. ГАИ дала справку о том, что в Ташкенте зарегистрировано чуть более двухсот «Москвичей-420» зеленого цвета.

— Вообще-то для Ташкента не очень много, я бы сказал, — высказал свое мнение Мансур-ака.

— Это же в 90-е годы происходило, тогда автомобилей не так много было. Короче, были изучены документы их владельцев, те из них, кто по тем или иным признакам подпадал в круг подозреваемых, были допрошены, но эта работа результатов не дала. Тогда наше внимание переключилось на Ташкентскую область, в первую очередь на расположенные невдалеке от Хасанбоя, где было совершено преступление, Ташкентский и Кибрайский районы. И вот на посту ГАИ «Уч кахрамон», знаете же, где это, ранним утром в поле зрения оперативников попал «Москвич» зеленого цвета. Машину остановили, первое, на что обратили внимание: детали убранства ее салона подпадали под показания Халимы. Однако у ее владельца, сорокатрехлетнего Наби, было железное алиби: в момент совершения преступления он был в другом месте.

Во время допроса выяснилось, что у него есть младший брат Саидвали, который иногда также ездит на «Москвиче». И что закадычным другом Саидвали является некий Санжар. Вызвать парней в отделение милиции не получилось, так как их не смогли найти по месту жительства. Родственники и знакомые не знали, где они находятся. Явно пустились в бега, скрывались. Их фотографии были показаны Халиме, и она признала в них своих насильников. Обоих объявили в розыск. Оперативно-розыскные мероприятия вскоре дали плоды. Первым был схвачен Саидвали. А через небольшой промежуток времени к нему в камере присоединился и Санжар. Вначале они отрицали свою причастность к изнасилованию, но все улики, в том числе показания перекрестных допросов, а также данные судебно-биологической экспертизы, сопоставившей пятна крови и спермы на трусиках жертвы и на бязи, обнаруженной на месте преступления, неопровержимо доказывали их вину.

Пятилетний чемпион

— И что они получили?

— Суд каждого приговорил к четырнадцати годам лишения свободы.

Между тем атмосфера за достарханом становилась горячее, вернее сказать, шумнее. Беседу прерывали громкий смех, возгласы, так что приходилось напрягать голосовые связки, чтобы быть услышанным. Фирменным блюдом кафе, где в этот раз проводился гап, был плов по-джизакски. Когда его начали разносить, было только начало восьмого. Так как плов считается заключительным аккордом любого пиршества, присутствующие после того, как пустые ляганы были убраны со стола, стали готовиться на выход.

---

— И что, все на этом? — стал возмущаться порядком захмелевший Мансур-ака. — Из-за этого тащился сюда через весь город? И это разве плов? Что это за плов с красной морковью? Не плов, а шавля какая-то.

— Слушайте, — Эллик-ака подтолкнул Бахтиер-аку локтем, — молодежь пусть расходится, а мы, может, посидим еще. Ишь, как разбушевался, может, и забурится куда-нибудь по дороге домой в поисках продолжения вечера.

— Ну раз такое дело, я не против, — улыбнулся Бахтиер-ака, — тем более завтра свободный день у меня, можно будет отоспаться, оклематься в случае чего.

Когда все разошлись, «тройка стойких бойцов-ветеранов», как назвали их на прощание племянники, пересела за другой стол, где официанты быстро соорудили новый достархан.

— Значит, этим подонкам по четырнадцать лет дали? — уточнил Мансур-ака, хмельной, а нить разговора не потерял. — Я бы их к стенке поставил. Считаю, зря смертную казнь отменили. У каждого из нас есть дочери, каждый переживает за них.

— Это точно, все мы переживаем, даже сейчас, когда они взрослые, своих детей уже растят, — согласился с ним Эллик-ака. — Шестнадцать лет тогда было Халиме? Если подсчитать, почти ровесница моей дочери.

— Моей лет пять тогда было, — сказал Бахтиер-ака и добавил: — У меня в этом возрасте карманы лопались от денег, вернее не карманы, а пазухи, ведь мы все свои богатства за пазухой майки или рубашки держали.

— В пять лет — это как? Родители столько давали?

— Нет, в ашички выигрывал.

— Серьезно? Ну вы даете. И большие деньги выигрывали?

— Говорю же, так пазуху забивал, что майка до пола отвисала. Помните, наверное, как в наше детство в Ташкенте, особенно в старогородской его части, в ашички играли, как говорится, и стар, и млад.

— Да, помню, «точенка», так называли обточенную от частого использования косточку, а «сочка» — ашичка в нормальном состоянии…

— Но самый-самый из них — это «лобан», хороший крупный мосол, помнится, как мы с братьями дрались за него, когда отваривали баранью ногу. И ведь знали, из какой части сустава можно добыть нужную костяшку, она еще по форме напоминает зимние санки.

— Мы тогда на Сагбане в тупичке сразу за Музеем природы жили. Сейчас ни музея, ни самого тупика уже нет, все снесли, но я иногда вспоминаю его, неширокий такой, там двум арбам не разъехаться было, зимой все утопало в грязи, а летом в пыли, и где мы находили место для наших игр — ума не приложу. А ребята там с утра до вечера кости метали. Я тоже пристрастился, и у меня здорово стало получаться. Старшие ребята это заметили, стали меня в другие махалли водить, где я также выигрывал.

— Ну и какую часть с выигрыша вам доставалась, ведь тогда только пять-шесть лет было?

— Да процентов семьдесят. Однажды меня даже на Куйлюк свозили, это в противоположном конце города, впервые там тогда побывал. Моим соперником был кореец — парнишка года на четыре старше. На каком-то пустыре играли, много тогда мужиков собралось, в основном местные, куйлюкские, ставят пари на своего игрока, поддерживают его. Но я тогда выиграл, и досталась мне какая-то огромная сумма, сейчас и не помню, сколько. Можно сказать, купался в деньгах. Но только о моих геройствах прознала бабушка, рассказала отцу. Тот со мной серьезно поговорил, в общем, завязал с этим, тем более вскоре мы переехали в квартиру, которую выделили папе. Ну вы знаете тот дом, в котором мы жили, в нем еще знаменитый Военторг располагался. Это рядом с железнодорожным вокзалом, Северным. А там в ашички, по-моему, вообще не играли, во всяком случае я не видел, чтобы ребятишки с костяшками ходили…

Баллон от горбатого «Запорожца»

— В Старом городе вообще азартный народ проживает. У меня тоже с Сагбаном воспоминания сохранились, если вам интересно, расскажу, — сказал Мансур-ака. За новым достарханом седовласая тройка алкоголем уже не баловалась, лишь запивали чаем миндали и фисташки, которые щелкали время от времени. — Если у вас в пять-шесть лет деньги в кармане завелись, то у меня в тринадцать. Да, с этого возраста начал трудиться. Летние каникулы — три месяца, кто где, а я пахал в шиномонтажной мастерской. Она находилась в махалле Ачавод по улице Сагбон. Не знаю, как сейчас, Старый город разбомбили же совсем с этой реконструкцией, а в 60-е годы там много цыганских семей жило, поэтому и известна она была как «люли махалля». В мастерской папа мой покойный работал, а его напарником был Наджим-ака, здоровый такой мужик, ладони как совковая лопата. Я третий, помогал. Туда на вулканизацию шины приносили. Если, к примеру, от «Москвича», то они для меня — как два пальца об асфальт, в две секунды снимал, но приходил балло-о-он, я мучился, ой как мучился. Работа как с этими, которые «как два пальца об асфальт», и те, которые тяжелые, стоила по документам, по квитанциям 1,30 рубля, но брали мы по 2 рубля. 70 копеек клиент сам доплачивал нам за наш труд. Любой баллон снимаю с диска, заклеиваю покрышку, монтирую все обратно, устанавливаю колесо на машину, и мне два рубля дают. Но приносили баллон, к примеру, от «Запорожца», старого, горбатого «Запорожца», ой, как с таким мучился.

Как-то подходит к Наджим-аке один старогородской, знаем, что он где-то недалеко живет, говорит:

— Наджим-ака, я тут поспорил вот с этим человеком, — кивает на стоящего рядом мужика.

— На что поспорили?

— За какое время вы откроете и закроете этот баллон. За десять минут успеете? Я на такую-то сумму поспорил.

Не помню сейчас, о каких деньгах шел тогда разговор. Но потом мы узнали, что по баллону от «Запорожца», который они принесли с собой, несколько раз проехался троллейбус. На площади Калинина, рядом с Ходрой, был троллейбусный круг, и вот спорщики попросили водителя этой «тралли валли» проехаться по колесу, в результате диски погнутые, искривленные, короче, не подступишься к нему. Наджим-ака посмотрел на баллон и говорит:

— Плевал я на ваш спор, но я его за пять минут открою и закрою.

Говорю же, здоровый был мужик, сорок седьмой размер кирзовых сапог носил.

— Не может быть, — не верили спорщики.

Они засекли время, Наджим-ака шустро с помощью монтировки снял шину, а обратно ее руками и ногами, пиная, пиная, закрыл. И уложился в срок. Мы знали только каплю того, что происходило на самом деле. А старогородские ребята играли на очень большие деньги, у них был свой тотализатор, были маклеры, но мы не знали всего этого.

— Подпольный, конечно, ведь в те времена из азартных игр разрешали только лотерею.

— Нет, еще ставки на конных скачках были, на ипподромах, помните?

— Ну да. Они подходят, говорят: «Наджим-ака, я тут по глупости поспорил, кто на барана, кто на плов в чайхане», а тогда что один баран, что плов в чайхане стоил 50–100 рублей. Но за спиной Наджим-аки там крутились огромные деньги. Тогда на Ачаводе жил такой авторитет, все его Джура-пахан звали. Вот он подходит к Наджим-аке: «Вы чего наделали?» — «А, что случилось, Джура?» — Наджим-ака его просто Джура звал. «Да вот, — говорит, — такой-то из такой-то махалли на вас десять „Волг“ выиграл». А тогда одна «Волга» стоила 8500 рублей.

— Если учесть, что в ту пору среднемесячная зарплата была в районе 121 рубля, то одна «Волга»… ну-ка дай подсчитаю… одна такая машина обходилась более чем в 70 окладов…

— Это, считай, почти шесть лет копить, не тратя на еду, одежду, обувь и так далее, причем если ты ее законно купил, в автомагазине, а если с рук взял, то раза в полтора, самое меньшее, дороже…

— И вот этот Джура-пахан говорит: «Из-за вас люди десять „Волг“ проиграли». «Да положил я на всех, — дерзкий был человек Наджим-ака. — Я зарабатываю честным трудом, не мухлевал, когда снимал и надевал тот баллон. А так пусть этот везунчик хотя бы на один плов проставится, я согласен». Видите, человек выиграл десять автомобилей, даже в чайхану не пригласил. Потом, правда, плов организовал, но после стольких разговоров…

И волки сыты, и овцы целы

— Десять «Волг» — это, считай, 85 тысяч советских рубликов, огромные деньжищи, но вот вопрос, законные ли они? Не криминальные?

— У нас и тогда, и сейчас по закону запрещены организация и проведение азартных и других основанных на риске игр, а тотализаторы как раз подпадают под эту статью. Но так как никаких жалоб, заявлений от пострадавших не поступало, то ясен пень, и дел не возбуждали… Вы тут ахаете, какая это огромная сумма — 85 тысяч, а если я вам скажу, что нам пытались всучить 200 тысяч рублей, вы поверите?

— То есть взятку дать?

— Ну да.

---

— Эгей, ничего себе, мы тут сидим, чай пьем и в ус не дуем, а тут такое, что только руками разводи, рядом с нами, оказывается, подпольный миллионер сидит.

— Ладно, хорош смеяться. Это реальный случай из жизни. Он произошел в 1978 году. В Старом городе в своем доме был убит Тоир Мирдадаев. У него на ярмарке, ну той, что на улице Навои была, свое кафе «Циплята-тапака» имелось. Помните, торговые лавки, а между ними кафе и столовки, часть которых были просто под навесом. Так вот, одной из таких точек Тоир и заведовал. Но она была для него так, ширма. Он был азартным картежником. Карты приносили ему большие деньги. Но в последнее время у него пошла полоса невезения. Как мы узнали в ходе следствия, незадолго до убийства Мирдадаев проигрался в Коканде в пух и прах, почти 500 тысяч рублей там оставил.

— Сколько-сколько? Полмиллиона рубликов! Ну, блин, и откуда у людей такие деньжищи? Это же в советское время было, тогда многие и одну тысячу рублей в руках не держали.

— Это так и было, но мы же о Старом городе сейчас говорим, а там такие деньги крутились, мама не горюй. Ну да ладно, слушайте дальше. В общем, Тоир остался совсем без денег, и чтобы как-то компенсировать потери, подрабатывал тем, что организовывал подпольные состязания у себя дома. За это игрок, сбивший кон, выделял Тоиру обговоренный процент с суммы выигрыша — чутол.

В тот вечер у него собралось человек пятнадцать, они заняты игрой, а он во дворе на кухне готовил для них ужин. Игроки слышали, как кто-то от калитки позвал его, крикнув: «Тоир-ака, можно вас на минутку?» — и потом выстрел. Все выбежали во двор и, увидев распластанное на земле тело хозяина дома, мгновенно улетучились. Не удосужившись даже проверить, жив ли он, не позвонив в милицию. Так что пришлось их потом по одному отлавливать.

— Вот ведь чудики, так и сбежали? А вдруг он еще жив был? Вызвали бы скорую, может, она спасла бы его?

— Нет, он был убит наповал выстрелом из малокалиберной винтовки.

— Смотри, я и не знал, что у мелкашки такая убойная сила.

— Стреляли-то в упор, тут без вариантов. Это было часиков в девять вечера, тихая махаллинская улица, никого на ней нет. Ни очевидцев, ничего. Вроде бы столько свидетелей, а они топ-топ, убежали все. Это была их ошибка, им не надо было убегать, надо было вызвать милицию и на месте разобраться. Пришлось отлавливать их всех и в камеру. Так как преступление было резонансным, у нас были развязаны руки, но в любом случае более трех суток, тем более без санкции прокурора, держать их права мы не имели. Сажали не скопом, а по мере того, как у нас появлялся новый фигурант, после того как узнавали, что и он был в тот вечер у Тоира. Они же во время допроса рассказывали, кто принимал участие в игре, другие подробности раскрывали. Так что допросим, проверим через агентуру и отпускаем, с подпиской о невыезде, разумеется. А они все крутые, у всех связи чуть ли не в самых верхах, каждый день звонки, что случилось, за что посадили? Отбиваться приходилось только так. И вот в камере появился очередной участник той игры. Репутация у него, как мы потом узнали, была аховая, дебошир, драчун — в общем, неадекватный малый. Родственники знали, что он может совершить преступление, что от него всего можно ожидать.

В общем, сразу после его задержания ко мне зашел его брат, мол, что случилось, хочет знать подробности. Я его переправил к следователю, который вел это дело, Аресланбеку Халмухамедову. Алик, так мы его звали, потом рассказывал, что изложил тому вкратце информацию о ходе следствия, добавил, что важны любые улики, под подозрением находятся все участники той подпольной игры. Мы уже знали, что бузотер этот не причастен к убийству Мирдадаева. С ним в камере сидел наш агент, так называемая подсадная утка, тот в разговоре прощупал его как по этому, так и по другим делам, но интересных для нас фактов не выудил. Так что это был не наш пассажир, и мы в любом случае отпустили бы его через семьдесят два часа после задержания. Когда пришел этот посетитель, то шли уже вторые сутки. Поэтому, когда он стал просить помочь, Алик сказал, ладно, завтра отпущу. Тогда тот сказал, что назавтра сам заберет брата, и добавил многозначительно, что придет не с пустыми руками. Следак не придал значения этим его словам, лишь мимолетно подумал, что, наверное, бутылку коньяка хочет принести.

Третий день, как бузотера этого задержали, надо выпускать, решили вечером это сделать. А ближе к обеду подкатывает тот посетитель. Звонит с проходной Алику, получает пропуск, заходит в кабинет, в руках пузатый такой портфель, в те годы при входе в здание постовые еще не проверяли содержимое сумок. Алик спрашивает:

— Что там у тебя?

— Двести, — отвечает тот.

— Двести чего, грамм, что ли?

— Двести тысяч рублей.

— Чего? — у Алика глаза на лоб полезли.

Тот открывает полный портфель денег — двести тысяч рублей. У Алика сразу мысль — провокация. Звонит мне, просит срочно зайти. Залетаю к нему, он кивает, мол, смотри. У меня аж челюсти отвисли, такая астрономическая сумма. Говорю ему, вызывай постовых. Потом позвонили в городскую прокуратуру. В общем, на того бедолагу завели дело, обвинив в покушении на дачу взятки. А мы ходим такие гордые, вот мы какие прокуроры, нас за двести тысяч не купили.

— Ну и присвоили бы, такая сумма, с ума сойти.

— Как присвоишь, того дебошира-свидетеля в любом случае надо было выпускать. Он вышел бы, узнал о том, что произошло, потом претензии предъявил, эй, братаны, за что вы мои деньги присвоили, причем сумму такую. Единственный вариант — взять их и за рубеж умотать, и то это только гипотетически. Сами знаете, как сложно было в те годы границу пересечь.

— Ну и что стало с ними, с теми деньгами, конфисковали в пользу государства?

— Нет, нашли более интересный ход. Прокурор города вызвал Алика и говорит: «Ты зачем заставил родственников свидетеля, невиновного человека, возмещать ущерб?» Тот в недоумении: какой такой ущерб? Прокурор спрашивает: «Ты говорил им, что подозреваемый совершил преступление и что они должны возместить ущерб, нанесенный государству?» Алик понял игру, затеянную руководством, ему самому было жалко брата свидетеля, принесшего деньги, и ответил, что не помнит точно, но вроде бы да, так и сказал. Тогда начальник говорит ему: «Садись, пиши рапорт, что посадил человека, подозревая, что он преступник, когда его родственники пришли, ты сказал им, чтобы они возместили ущерб, нанесенный государству, тогда это зачтется при вынесении судом приговора. Однако конкретную сумму ты не назвал».

Алик так и написал в рапорте, отметив, что опередил события, думал, что задержанный виновен, а он оказался невиновным. Потом ему строгий выговор объявили устно. Но зато двести тысяч рублей оказались в конечном итоге не взяткой, а попыткой возмещения ущерба, нанесенного государству.

— А с бедолагой, который эти бабки принес, разобрались, что с ним стало?

— Алик встретил его потом на улице. Тот, оказывается, обиделся, с претензией, мол, за что вы так со мной, я ведь хотел отблагодарить вас. Алик и объяснил ему, слушай, если бы ты бутылку коньяка принес, я бы, может, взял это, а, может, просто выгнал тебя взашей. Это мое дело было бы. Но ты принес двести тысяч рублей, еще куда, в ГУВД, я же, говорит, мог оказаться в подвале, который как раз под моим кабинетом находится. Что, мол, я мог подумать? В общем, объяснились они, потом Алик спрашивает: «Чем все кончилось, деньги вернули тебе?» Тот отвечает: «Вернули, вернули». «Сколько вернули?» Тот поерзал-поерзал и говорит: «Пятьдесят процентов». То есть те, кто подвел дело под возмещение ущерба, поделили поровну сумму, половину отдали хозяину, оставшуюся часть распределили между собой.

— Вот черти, ловко придумали, и овцы целы, и волки сыты! И не подкопаешься ведь.

— Да, все просчитали, тот бедолага не побежит же жаловаться, что его на сто тысяч кинули, наоборот, еще благодарен им, рад, что его вообще по статье за взятку не осудили.

— А что с убийцей Мирдадаева, нашли его?

— Естественно, мы продолжили расследовать это дело. Тем более затем последовала череда убийств и покушений, причем также с использованием мелкашки, почерк преступления был один. Был убит крупный торговый деятель, было покушение на руководящего работника ОБХСС (Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственностью). Не буду вдаваться в подробности, но была проделана большая кропотливая работа, и в конце концов мы вышли на киллера. Но только мы взяли его, арестовали, дело это сразу забрали и дальше шло уже без нас. Чем там все закончилось, нам не ведомо. Знаете же, там, где замешаны высокопоставленные чиновники, все покрывается завесой тайны. И люди исчезают, и дела исчезают, вот так все и бывает…

Ну да ладно, расскажу вам еще одну историю, более забавную, если, конечно, у вас есть время и желание?

Следаки развлекаются

— Конечно, расскажите, слушаем внимательно.

— Это произошло в конце 70-х годов. Я тогда возглавлял специализированную группу городской прокуратуры по раскрытию и расследованию убийств, совершенных в условиях неочевидности. Одним из моих сотрудников был Яша Эпштейн, отличный следователь, хороший, душевный парень, к сожалению, погиб, еще будучи молодым, в автоаварии. Так вот, в одном из кварталов Чиланзара произошло ЧП: убили женщину. На место, как и положено, выехала дежурная следственно-оперативная группа. Приезжают, а там на кровати у себя в квартире лежит женщина, обнаженная, ноги раскинуты, промежность порвана, постель вся в крови. На столе початые бутылки, все пропитано запахом алкоголя.

Труп, одним словом.

Кто может такое сотворить? Сексуальный маньяк какой-то. В общем, наша категория, нам поручили решить эту задачу. Начинаем выяснять. Закрепил дело за Эпштейном, но у нас практиковалась коллективная работа, по вечерам собирались, совместно разбирали, разрабатывали, обсуждали разные версии. Где будем искать, среди кого будем искать? Сын погибшей рассказал, что когда после работы пришел домой, только открыл дверь, как какой-то мужик, грубо оттолкнув его, выскочил из квартиры. Он зашел в комнату и там обнаружил мать в таком состоянии. Того человека описать не смог, все так молниеносно произошло, только сказал, что высокий такой, рыжеватый.

— Он что, раздетый был? — спрашивают у него.

— Нет, одетый, обутый, — отвечает.

То есть убийца не стал ломать дверь, просто сидел, ждал, готовый к тому, чтобы с ходу выскочить, как только ее откроют.

Соседи охарактеризовали эту женщину как пьянчугу, неразборчивую в связях. Мужа у нее не было. Кто к таким ныряет? В основном подобные ей выпивохи, а таких, как известно, немало среди работников ЖЭКов. В общем, нагнал Яша с утра человек десять подозреваемых. Ходят они по коридору ГУВД, а у нас кабинеты там находились, слоняются из угла в угол. А Яша не торопится, дотошно допрашивает каждого, где был, чем занимался, все записывает, ну, шьет дело, как говорится. Уже вечер, где-то часов пять, вызванные с утра там без обеда томятся, потому что в ГУВД если зашел, то без пропуска уже не выйдешь.

И один из них стучится в дверь кабинета, где мы с Аресланбеком Халмухамедовым, опытным следователем, сидели.

— Можно? — спрашивает и, не дожидаясь ответа: — Жена у меня в больнице лежит, мне нужно еду ей отвезти.

— Кто тебя вызвал?

— Эпштейн. С утра маринует, я его сколько раз просил, а он все подожди да подожди, других допрашивает.

— Ну ладно, Алик, так мы Аресланбека звали, допроси его, разгрузим Яшу.

«Ну, что ты знаешь про убийство?» — Алик у свидетеля спрашивает. А тот с ходу дает наводку: убил женщину его приятель, сантехник из другого ЖЭКа. Тот ему сам рассказал, что спал с этой бабой, и не помнит, как влагалище ей порвал, руками лазил там по пьяни. А ручища у него ого-го какие. Та же настолько пьяна была, что ничего не почувствовала, как спала, так и не проснулась. Истекла кровью и скончалась. Такие вот любовные игры были у них.

Алик от своего имени зафиксировал, запротоколировал показания свидетеля, а Эпштейн все допрашивает вызванных. Нам же тоже надо иногда отвлечься от будней. Короче, звоню начальнику следственного отдела, у нас тогда Джалилов был. Докладываю, что все, это убийство мы раскрыли, его совершил такой-то сантехник, уже поехали на задержание. Привезем, будем работать с ним. Не беспокойтесь, есть свидетель, все железно, комар носа не подточит. Ну а подробности у Эпштейна можете узнать, он над этим работает, позвоните ему.

Джалилов звонит Яше и спрашивает: «Ты сообщение подготовил?», а мы как раскрыли дело, рапортовать должны были об этом республиканской прокуратуре. «Как? — Яша говорит. — Я еще не раскрыл». «Что ты мне голову морочишь, вот только что Касимов звонил, сказал, что дело раскрыто». Эпштейн влетает к нам в кабинет: «Кто звонил, что в заблуждение людей вводите?» Я показываю на свидетеля: «Спроси у него, как дело было». Тот рассказывает. Ну, нам же тоже похохмить хочется. Яша обижается, мол, вкалываю не разгибаясь, рука уже немеет от писанины, а вы пенку снимаете.

«Сам виноват, — говорим ему, — он к тебе столько просился, чтобы пораньше ты его отпустил, жена у него в больнице, а ты подожди, подожди. Ты его не уважил, а мы уважили, вот тебе результат».

Ну, в общем, действительно, она сильно пьяная была, истекла кровью, сама не заметила этого, умерла. То есть сантехник не специально ее убил, просто такие забавы у них были, произошло это как бы из-за нарушения правил техники безопасности. И что характерно, с учетом того, что не умышленное убийство было, хотели дело в районную прокуратуру передать, но начальство приказало нам довести его до конца, мол, это для статистики нужно. А так как мы расследуем только серьезные преступления, налепили бедолаге умышленное убийство. Надеялись, что суд разберется и даст правильное определение. Но там согласились с решением обвинителя, зацепившись за то, что у убитой бюстгальтер был порван, мол, налицо насилие. Скажите, откуда у женщины, ведущей такой образ жизни, могут быть целые вещи? Хорошо, потом Верховный суд республики дело это пересмотрел и вынес сантехнику более мягкий приговор…

— Да, занимательная история, спасибо за рассказ.

— Хорошо было бы, если б его услышали любители разных экспериментов в любовных играх, узнали б, к каким последствиям они могут привести.

— А что, думаете, много таких экспериментаторов?

— Ну, не знаю, статистика об этом молчит, во всяком случае с такими цифрами не сталкивался.

— Слушайте, обычно после гапов остаются на небе вкусовые ощущения того, чего попробовал, поели, но после сегодняшнего вечера у нас только криминальное послевкусие сохранится, а. Столько услышали всего…

— Да, что-то заболтались мы, пора уж расходиться, вон и официанты столы убирают, кафе скоро закроют.

Собеседники, кряхтя и позевывая, потянулись на выход.

Бахтиер Касимов в воспоминаниях коллег и учеников

Валерий Азарян — коллега Бахтиера Касимова, многие годы проработавший на ответственных постах в следственных подразделениях ташкентской городской и республиканской прокуратур: Бахтиер был хорошим следователем, я бы даже сказал, отличным следователем, он всесторонне понимал эту работу, он любил эту работу. Был требовательным к себе. Известно, что лучше самого себя никто не дисциплинирует, а он был собранным, осознавал ответственность своих шагов и всегда действовал взвешенно. Особенно ярко его талант раскрылся, когда он возглавил специализированную группу прокуратуры города Ташкента по раскрытию и расследованию убийств, совершенных в условиях неочевидности. Вот такое длинное название. Она располагалась для удобства работы, для более тесного взаимодействия с оперативными работниками в здании ГУВД Ташкента. В нем кабинеты для нее были выделены, и там, когда всплывали нераскрытые убийства, с первого дня следователи прокуратуры и опера, действуя синхронно, как единый механизм, делали все, чтобы поскорее раскрыть дело. Он там долго, года четыре проработал. Эта спецгруппа была организованна в начале 70-х годов, первым руководителем был Нариман Мухамедович Аненнков, старший советник юстиции, полковник, к тому времени он был уже в возрасте, тоже прокурорский работник, умел организовать людей. В тот период ГУВД располагалось на Урде. Там группа начиналась. Но вот говорят, что в прошлом году (в 2021-м) ее расформировали. Жаль, конечно, ведь ее по крупицам собирали, создавали, большую нужную работу она делала. Я это знаю, потому что сам года два возглавлял ее, потом вернулся в горпрокуратуру. В ней тоже следователи работают, но они ведут другие категории дел, а в спецгруппе — только убийства. Но все мы входили в один следственный отдел прокуратуры города. Просто они сидели отдельно.

Да, в те годы он гремел, Бахтиер Бакиевич, не случайно приказом прокурора он был признан лучшим следователем прокуратуры города. Кстати, этим отличием был в свое время поощрен и я. В начале 80-х годов, не помню точно, когда, он был в Москву на Всесоюзную конференцию направлен из Узбекистана. Человек триста там было, наших коллег со всего Советского Союза. Очень солидный был форум, и он на нем выступил, высказал свои предложения, мнения. Они были дельными и по существу, за это его похвалили, вот это я помню. В 1997 году меня наградили медалью «Жасорат», через несколько лет такой же награды был удостоен и Бахтиер.

После спецгруппы его назначили начальником следственной части прокуратуры города, это подразделение, которое занимается только следственным делом, есть еще следственный отдел, который занимается надзором за следствием в районных прокуратурах, это другое. Потом перевели на должность прокурора-криминалиста. Обычно на происшествия выезжают эксперты экспертно-криминалистического отдела УВД. Они фиксируют на месте следы преступления, ищут доказательства, отпечатки рук, обуви и так далее. Прокурор-криминалист осуществляет контроль их действий, правильно ли все сделано, не было ли что упущено. Кроме того, в его задачи входит анализ нераскрытых уголовных дел, выдача рекомендаций по ним. В общем, у него много функций. Перед выходом на пенсию он работал в Чиланзарском районе помощником прокурора по надзору за следствием РОВД. Он был компанейским, у нас была традиции в советские времена, человек пять-шесть из коллег собирались, скидывались и на субботу заказывали в чайхане плов, ну, может быть, не каждую субботу, но в месяц два-три раза собирались, делали плов, можно было выпить, но в меру. Ну вот так, он был хорошим собеседником, любил шутки, воспринимал их правильно, анекдоты травил. Хочу сказать, что он был продвинутым таким, современным ташкентским парнем. Хорошо владел двумя языками, свободно общался на родном и на русском.

Гайрат Якубджанов, коллега Бахтиера Касимова, старший следователь прокуратуры города Ташкент в отставке: Работая с Бахтиером в спецгруппе, я видел его, что называется, в деле. И хочу отметить, что он был профессионалом, и я уважал его за это. Я, и это без ложной скромности, тоже считаю себя профессионалом, но он был опытнее меня. Не знаю, насколько верно мнение, что следователем нужно родиться, однако эта тяжелая работа должна нравиться человеку, который ее выбрал. Бахтиер любил свое дело и, что немаловажно, всегда стремился к расширению кругозора. Если каждый сотрудник нашей спецгруппы вел два-три дела одновременно, то он, как руководитель, должен был быть в курсе всего, что происходит в его подразделении, по всем вопросам мы с ним советовались, если нужна помощь, он оперативно вмешивался, при необходимости добивался того, что конкретному следователю выделяли дополнительно оперативника, то есть действенно решал возникающие по ходу следствий вопросы. Думаю, Бахтиер был из тех, кто ложится спать с мыслью о деле, над которым работает, и встает с мыслью о нем же. А это требует очень большого напряжения.

Якубжон Жамалов, ученик Бахтиера Касимова: Я, можно сказать, с младых ногтей мечтал о работе в прокуратуре. Почему, откуда это у меня, не знаю. Отец мой был бригадиром в колхозе. Выращивал виноград, яблоки. Мама была домохозяйкой, но в сезон занималась гусеницами тутового шелкопряда, эта работа засчитывалась ей в трудовой стаж. То есть были они потомственными дехканами. А у меня вот такая мечта. Мама рассказывала, что в детстве я подкладывал под рубашку подушку и ходил так, говоря, что я прокурор. Почему-то именно таким пузатым, важным я его представлял себе. Такого, покрикивающего на всех. Еще один такой интересный момент: у меня есть родственник, Абдукаримом его зовут, учились с ним в школе в параллельных классах. Потом стали еще ближе, так как моя сестра вышла замуж за его брата. Так вот, когда мы учились еще в начальных классах, я говорил, что стану прокурором, ну а он: «Тогда я буду у тебя шофером». Видимо, желания эти были чистыми, и они осуществились. Когда в Намангане я работал заместителем прокурора города, мне выделили служебную машину. А Абдукарим, окончив водительские курсы, работал шофером, но в тот момент был не у дел. Я взял его к себе. Когда же меня назначили прокурором Чартакского района, он тоже со мной туда поехал. Так осуществились наши детские мечты. Но если бы не было моего учителя Бахтиера Бакиевича Касимова, вряд ли это произошло.

В 1980 году я поступил на вечернее отделение юридического факультета ТашГУ (ныне Национальный университет). Днем работал на стройке, вечером учился. Учеба продлилась шесть лет, когда получил диплом о высшем юридическом образовании, пришел в отдел кадров городской прокуратуры, мол, так и так, хочу работать по специальности. Изучив мои документы, там порекомендовали мне послужить вначале на общественных началах, пройти, так сказать, практику, обкатку. Так как я тогда снимал квартиру в Юнусабадском районе, мне дали направление в юнусабадскую прокуратуру. В общем, стал общественным помощником районного следователя. Днем вкалывал на стройке, а по вечерам туда направлялся. В субботу и воскресенье, если на стройке выходной объявляли, то и в эти дни пропадал в прокуратуре. Отпуска также этой работе посвящал, потому что цель у меня была работать там. Был на подхвате, разносил повестки людям, вызываемым в прокуратуру, другие поручения выполнял. Больше полугода так крутился, потом меня вызвали в отдел кадров и сказали: «Поработай теперь тут немного, в горпрокуратуре, на общественных началах, потом возьмем в штат». И меня прикрепили как раз к Бахтиеру Бакиевичу. Он был опытным следователем, у которого многому можно было научиться. Выполнял все его поручения, связанные со следственной работой. Днем на стройке, вечером с ним, как общественный помощник помогал ему, постоянно находился рядом с ним, иногда проводил допросы свидетелей, заполнял допросные листы. Потом он их проверял, выводил заключения, писал постановления. Следственной работе я учился в основном у него, что потом мне пригодилось уже в моей практике.

Всего с Бахтиер-акой проработал где-то два с половиной года. За это время кадровики несколько раз направляли меня в разные районные прокуратуры для того, чтобы прошел там собеседования с руководством на предмет трудоустройства. Но, к сожалению, я их не прошел, в основном, как они мотивировали, из-за моего слабого русского языка. Короче, я совсем разочаровался, сказал Бахтиеру Бакиевичу, что, наверное, я не подхожу под нужные критерии, не возьмут меня в прокуратуру, найду другую работу, все-таки с высшим образованием. На что Бахтиер-ака меня стал успокаивать и сказал: «Якуб, — так он меня звал, — не сдавайся, не уходи, у тебя никого нет, кто мог бы поддержать, у меня тоже никого нет, а те, кто проходит, ты знаешь, кто они, кто им помогает, поэтому потерпи, все еще наладится. Столько поработал здесь, найдется еще работа». В общем, отговорил он меня, а то я уже хотел уехать к себе в Наманган, попрощавшись с мечтой о прокуратуре.

Когда пришло время переаттестации меня как общественного помощника, в отделе кадров увидели, что я все еще не тружусь в юридической сфере, и отказались продлевать мое удостоверение. А из строительной организации не увольнялся, потому что моя очередь на получение квартиры подошла, если помните, в те годы бесплатно жилье выделяли. Вот-вот должен был получить. Сказал об этом Бахтиер-аке, он ответил: «Ладно, не бери в голову, будешь ко мне приходить, как и раньше». С учетом количества детей моей семье была положена трехкомнатная квартира, но когда меня вызвали в профком, то там сказали: «В наличии есть только двухкомнатная. Можешь подождать, а эту мы отдадим следующему за тобой очереднику». Я ответил, что возьму ее, потому что надо было ускорить переход на работу по специальности.

Квартиру получил, и начались мои хождения по организациям — и не сосчитать. По улице Шота Руставели, от Южного вокзала до гостиницы «Россия» (ныне Grand Mir Hotel), ни одной организации не было, куда бы не зашел в поисках работы. Прямо заходил в отдел кадров и говорил, что окончил юридический факультет, вот мой диплом, хочу у вас работать, если есть вакантное место. Но даже если вакант и был, меня не брали. Так попал в НПО «Хлопкопром», что рядом с гостиницей «Россия». Там в отделе кадров сказали, что вакант есть. НПО относилась к Агропрому, который имел свое юридическое управление. Меня направили туда, чтобы я прошел собеседование, согласование. Там начальник управления посмотрел мои документы, сказал, что я не подхожу на эту должность, работал не по специальности, юридической практики никакой нет, в общем, отказался брать меня на работу.

На следующий день заехал в «Хлопкопром», рассказал, как дело было. Кадровик сказал: «Ладно, сейчас доложу генеральному», зашел, доложил, потом вернулся и сказал: «Напиши заявление», я написал, гендиректор наложил резолюцию: принять на работу с полугодовым испытательным сроком. Это помогло мне пройти аттестацию общественного помощника в прокуратуре. После восьми месяцев службы в «Хлопкопроме» меня направили в сергелийскую прокуратуру стажером следователя. Это произошло в 1988 году. Так что это благодаря Бахтиер-аке покойному я все-таки осуществил свою мечту, стал работать в органах прокуратуры. Да, удивительный был человек с широкой душой и кругозором. Был я стажером следователя, потом следователем, потом старшим следователем, с сентября 1988 по май 1994 года работал в Сергелийском районе. Оттуда был переведен в генеральную прокуратуру. Из района прямо туда. Оттуда в мае 1997 года был направлен в Наманган заместителем прокурора города. В феврале 1998 был назначен прокурором Чартакского района. Отработал там один срок, второй начался, но в октябре 2007 года из-за того, что плохо была проведена дефолиация хлопка, меня сняли с работы. Район был в числе отстающих, план выполнил, но не в срок. Вернулся в Наманганскую прокуратуру. В 2009 году направили в отдел по раскрытию уголовных преступлений прокуратуры Республики Каракалпакстан. Сказали на два года, мол, кадровый голод, многие ушли из органов, надо помочь. Вместо двух прослужил там семь лет. В 2016 году вернулся в Наманганскую область заместителем прокурора Янгикурганского района. Через полтора года назначили начальником отдела областной прокуратуры, поработал там и в сентябре 2019 года вышел на пенсию. Год посидел дома, как раз с первым годом пандемии совпало, а потом меня пригласили в областное управление занятости населения. Сейчас возглавляю Государственную инспекции занятости труда.