Бесплатный фрагмент - Бумеранг

АЛЖИР

Кто с клятвой, кто с заклятием на бронзовых устах:

с Петрушею Володенька сошлись на небесах.

Титаны мечут молнии — людей ломает: «хрусть»,

а степью за Акмолинском на сердце давит грусть

о том, что Петя с Вовою, дуэтом бог и князь,

опять пошли Европою, народа не спросясь.

В России так устроено: хоть Африкой иди,

вас выведут к Акмолинску трактовые пути.

Воскликнет некто «азия-с!», ему ответят «ась?»

Вы на хрена Европою, народа не спросясь?

А мир свернулся в корочку, в сухарь ужался мир,

и снова жутким мороком в Акмолинске — АЛЖИР.

Но Пётр — камень — наше всё, и Ленин — наше всё,

а у меня под ложечкой предательски сосёт.

Замнём мои видения — бордовы небеса,

и маками кровавая в степи лежит роса,

и я кровавой ветошью, как рушником, утрусь.

Как ветки льдами вешними, людей ломает: «хрусть!»

24. 11. 2012

Бесёдка

Ищу фамилию простую — Пантюхов —

на кладбище умершего села.

Он стал отцом, а после «был таков»,

и дочь его бездетно прожила

отпущенный ей срок. Стоят кресты —

таблички ржавые, и нет имён.

Не поминают. Пять дворов пустых.

Болотами и лесом окружён

клочок земли — как предки заповедали,

земли Смоленской. Где его сыны —

села Бесёдка? Некому беседовать.

Изъятые историей страны,

как щепки на заброшенных делянках

пропавшие — забыты без затей.

Но снова вывернувшись наизнанку,

век кончился, и на его останках

толчёмся мы с беспамятством детей.

11. 06. 2010

Москва

Заповедное прошлое

В заповедное прошлое вход по счастливым билетам.

Управляют надежды, грустящим — не место, изгоям.

Это будет в метро: перепрыгивая турникет, я

успеваю в последний вагон, чтоб затем, над рекою

разорвало гремящий состав и, слетев с эстакады,

мой вагон проскочил анфиладой незримых порталов,

на ускоренном реверсе годы потешным парадом

отмотав до осознанной точки, где было начало.

Целый век перевёртышей власти, морали и смыслов —

у грядущего шанс наступить, совершившись иначе.

Будто Бог на плечах вёдра полные на коромысле

нёс, устал, и одно, посчитав-погадав на удачу,

слил под будущий куст пробивающейся новой эры,

за вторым потянулся — в нём ведать никто не желает,

как мучительно канут и судьбы, и жизни, и вера

в безвозвратном процессе, когда тебя просто «сливают».

«Здравствуй, Время моё, я непрошенным здесь появился,

я могу научить, как избегнуть крутых поворотов:

наблюдая и впитывая, я прилежно учился,

я себя проживал до бессилья, изжоги, до рвоты.

Уцелев и растратив все девять отпущенных жизней,

напоследок я вам расшифрую, что будет, что станет».

Но надеждами вскормлена наша былая Отчизна:

кто надеется, тот ничего понимать не желает.

Я ещё разгляжу старый двор, загорелых мальчишек,

со скакалкой соседку. Почувствую воздух рукою:

«До свидания, Время моё, ты доверчиво слишком,

и тебе предстоит пережить эту участь — изгоя».

07. 09. 2010

Уфа

Молитва бестолковых

…Господи, скажите Слово мне!

Знамением иль другим явлением

дайте знать! Для Вас — работа плёвая:

паствы бестолковой вразумление.

Души, по-привычке, к небу тянутся,

но, неверием отягощённые,

— Осади! — кричим. — Концы не вяжутся:

там, за небом, только «дыры чёрные».

Каждый метр обшарен телескопами,

ближний космос бороздим ракетами, —

вслед за просвещённою Европою

убеждаемся, что Бога нету там.

Выучка: наставлены в неверии.

Минули навечно дни спокойные:

зреет православная империя,

церкви повсеместно вновь отстроены.

Жадно ждёт народонаселение

с искреннею самою симпатией

Вашего воочию явления,

а при случае — рукопожатия.

26—28. 01. 2007

Уфа

Бумеранг

Не гольфист, но расчётлив замах — белила и сажа, и киноварь

пёстрым змеем взметнутся и — нате вам! — пропеллером трепеща,

о, сикорски! предтеча наивный твой, геликоптером брея вдаль,

изящно изогнутой палицей в боевом развороте… праща —

легендарною стала ровесница — в неолите давидовом сгинула,

уступив напряженью избыточному воловьих натянутых жил.

Evviva l’aerodinamica! — обучись языку италийскому —

не поможет выскабливать кремнием железного дерева жилы…

Запустили, махнули, забыли, отвернувшись, — посланец неистовый

барражирует где-то вне видимости, мимо цели по воле небес,

может быть, уже где-то в семнадцатом, неумышленно и немыслимо,

прошуршит за спиной ненавязчиво и зарядит в затылок тебе.

06. 07. 2014

Ветер Фён

…безлиственный, изломанный, бесплодный

мой сад стоит на вечной мерзлоте,

цепляясь жилистыми пальцами корней

за обжигающие ледяные камни

…туман калачиком свернулся возле ног —

окоченевшему без солнца не лететь,

и в обморочном смертном полусне

бессвязное твердит туман мне

о том, что провернётся свод небес

со скрипом промороженной оси,

и соскользнёт с далёких южных гор

в долины северные лёгкий ветер Фён —

он принесёт с собою тёплый снег,

насыплет пригоршнями белые сугробы,

разбудит солнце и прибавит день,

и явятся на этот божий свет

бурундуки, тетерева и лоси,

но будет уже солнце не унять:

его ожоги ледяным сродни,

и, разогретый жарким солнцем, лёд

взорвётся многими фонтанами, себя

выплёскивая деревам под ноги —

не удержать распластанным корням

поплывшей между пальцами земли,

казавшейся навечно скальной твердью.

…где был мой сад — сплетения корней

бесстыдно в небо вместо гордых крон,

и веет жаркий южный ветер Фён,

их иссушая…

…безлиственный, бесплодный

мой сад стоит на вечной мерзлоте,

и в обморочном смертном полусне

бессвязное твердит туман мне…

2014
Москва

Осеннее, птичье

Вот бы птицею мне стать

на неделю,

с высоты обозревать

в дымке землю.

Видишь, в небе толкотня —

птичья стая? —

с этой стаею и я

улетаю.

За неделю не достичь

мне Египта,

с птичьей стаей по пути

я погиб бы,

потому поворочу

я на север:

что мне, чёрному грачу,

встречный ветер?

За неделю доберусь

в гости, други,

излечите мою грусть

в Петербурге.

25. 10. 2008

Уфа

Сонет +

Lasciate ogni speranza voi ch ’entrate

Данте «Божественная комедия»

Оставь надежду всяк сюда входящий,

она — предтеча разочарований.

Мир этот — чей-то музыкальный ящик,

наказываемый порой молчаньем.

Но невозможна немота живущим,

я сопрягаю вновь слова и ноты,

чтоб вразнобой хрипящий и орущий,

клонируемый в собственном помёте,

не сгинул, распадаясь в одночасье

под гнётом галактических гармоний,

мой диссонансный, воспроизводящий

ежемгновенно и без антимоний

себя — мой мир. На благостное счастье

оставь надежду всяк сюда входящий.

Когда-нибудь закончится завод,

и, варварская, смолкнет наша песня —

музыка сфер наполнит небосвод,

и над пустыней грянет хор небесный

о неисполненном, тщете надежд —

они родятся с каждою звездою,

исчезнуть чтобы, сгинуть, но не преж-

де, чем встанет музыка

с пружиной заводною.

19—20. 07. 2010

Слушая Альбинони

Начало Европы: пошёл восемнадцатый век,

и есть, что делить в этом мире придворных гавотов.

Блистательна Порта, негромок Вольтеровский смех,

а музам служенье — служение, но — не работа.

Родиться в купечестве — тоже немалый талант,

а быть музыкантом при этом, наверно, несчастье,

хоть Бог покровительствует, верно, сам — музыкант:

врачует гармонией неутолённые страсти.

Венеция, старый надёжный торговый корабль,

скрипит, разворачиваясь посреди Средиземья.

Маршруты иные проложены: дон Кристобаль

давно прочертил килем западное направленье.

Но в землях Италии, в древнем и нищем краю

летит к небесам нарождающееся бельканто.

Болонья и Мантуя, Генуя, Пиза — поют,

сеньоры без армий оплачивают музыкантов.

Трагедией кончится век, как и всякий другой.

Да, есть единение силы — военной, финансов,

но — слава поющим, в могиле одною ногой,

и тем заявляющим миру: они — итальянцы!

Скрипач из купцов сочиняет неспешно свои

концерты в гармонии с миром, дискантом гобоя

выводит мелодию, веря, что Бог сохранит,

и тот сбережёт посреди векового разбоя.

Наивно надеяться: кто-то, спустя двести лет,

отыщет в развалинах жёлтый клочок со строками

и досочинит, восхитившись, и выпустит в свет —

продолжится имя… быть может, кого между нами.

Теряя слова, пропадает строфа за строфой —

они растворяются в индифферентном пространстве.

Быть может, соткутся гармонией между собой!

Но мир закоснел в изумительном непостоянстве.

27. 10. 2008

Уфа