Бесплатный фрагмент - Будет воля твоя

Сапфирова Эльвира Ивановна

Роман «Будет воля твоя»
Том 2

Часть 1

Глава 1. Психологическая атака

Заключительный тур чемпионата области по шахматам пришелся как раз на майские праздники. Народ по привычке, а где и по принуждению, с утра шел в колонах демонстрантов с шариками, портретами президента, цветами, да так и застрял до вечера в праздничном городе, рассеялся группами по улицам, паркам.

Гремела музыка. Около аттракционов стояли очереди, а из кабины чертова колеса с самой вершины, неслось задорное: «Люблю! Слышишь, люблю!» Девушка, стоявшая около ограды, красная от смущения, махала веточкой сирени, и каждый, кто слышал это признание, поднимал голову и улыбался. Хорошо!

Прекрасно, что на свете есть любовь, что отличная погода, что, наконец-то, пришла весна, что разноцветные шары летают над танцплощадкой, над свежевыкрашенными скамейками, над частными лоточками с мороженым, над полутора этажным кирпичным зданием областного шахматного клуба, сверкающего новыми окнами и шикарной бордовой кровлей.

В клубе народу — яблоку негде упасть. Решающий матч за звание чемпиона области собрал и любителей, и профессионалов.

Почетный гость и главный спонсор, Тигран Антонович, худенький, невысокого роста брюнет с великолепной вьющейся шевелюрой, по праву сидел за судейским столом и по-хозяйски оглядывал зал. Предприимчивый человек! Пока все оплакивали гибель экономики и пытались понять, что делать и кто виноват, он организовал на основе разрушенного станкостроительного завода кустарный цех по производству резиновых сапог и калош. Благодаря бездорожью и развитому дачному хозяйству, его продукция пользовалась огромным спросом. Он богател не по дням, а по часам, страстно любил шахматы и шахматисток, обувал жителей своей области и соседей и, конечно, не забывал спонсировать гибнущий спорт. Помог директору клуба отремонтировать здание. Это был великолепный тандем. Хорошо, когда у руководителя есть деловая хватка, а если к этому просыпается еще и дух предпринимателя, искоренявшийся в народе почти сто лет, сразу становится жить веселее.

Теперь до глубокой ночи в павильоне стучали шахматные часы, разворачивались нешуточные баталии. Какой-то неведомый ранее дух раскрепощенности, вседозволенности, свободы витал вокруг, окрылял, заставлял верить, что все будет хорошо.

Тигран Антонович изредка вставал, прохаживался между рядами, заложив руки за спину, подняв высоко голову и выставив вперед женственный подбородок. Он ходил по одному и тому же ряду, останавливался около играющей Ирины, всматриваясь с умным видом в позицию на доске, качал головой и тихо спрашивал у стоявшего рядом судьи: «Ну, как белые?» Кивал в сторону единственной женщины, играющей на мужской половине зала. Судья неопределённо пожимал плечами, и бизнесмен возвращался к судейскому столу, свысока поглядывая на зрителей, полосой стоявших вдоль стены. Они, затаив дыхание, смотрели на новые демонстрационные доски, где мальчики-перворазрядники передвигали магнитные фигуры, показывая очередной ход лидеров турнира.

Яркие весенние лучи солнца прорывались сквозь неплотно задвинутые шторы и ложились прерывистыми полосами на лакированный паркет. Беленые стены отливали голубизной.

Над широкими рядами новеньких шахматных столов свисали пылающие люстры. От обилия света в помещении было невыносимо душно и жарко. Казалось, если зажечь спичку, все мгновенно вспыхнет, взорвется, но шахматистам всегда темно, даже если будут сиять «сто сорок солнц» одновременно.

Ирина играла на выигрыш. Её цепкий взгляд, казалось, был прикован только к шахматным фигурам, и она совершенно не обращала внимания ни на прохаживающегося мимо сапожного мецената, ни на противника. Закусив нижнюю губу, склонившись над доской, она лихорадочно искала тот, самый единственный, ход, который принесёт победу.

Николай, молодой блондин с реденькими волосами, сидевший напротив, встал, хрустнув коленями, распрямился, бегло осматривая зал, и настойчиво, пристально посмотрел на симпатичного противника. Что она задумала? Они давно знакомы, но сегодня Ирина очень хороша. Перед началом тура подошла, улыбаясь, и не просто чмокнула его в щёку, здороваясь, как сегодня модно, по-американски, а на секунду прижалась. На мгновение он ощутил твёрдую упругость её груди сквозь батистовую рубашку и покраснел. Ира нежно улыбнулась ему и тут же отвернулась, засмеялась, глядя на этого богатого карлика. «Может, я ей нравлюсь?» — мелькнула догадка, — нет, не может быть! Это совершенно невозможно. Я не должен кристаллизироваться на мыслях о ней!»

Николай посмотрел на судей, тряхнул головой, повернул её из стороны в сторону, поморгал глазами, чтобы стереть лишние мысли и сосредоточиться на игре.

Он устал, хотелось пройтись по рядам, но, сделав несколько шагов в сторону, обернулся, услышав щелчок часов. Пришлось вернуться. Противник сделал ход. Неудачно. Женщина! Разве она может сравниться в этой игре с ним?! Логика шахмат ей не доступна. Он усмехнулся, записал ход на бланке и, не раздумывая, тут же пошел конём в наступление. Брови Ирины испуганно взлетели вверх, она склонилась над доской, ни на кого не глядя, взъерошила волосы, что сделало её привлекательнее и, ёрзая на стуле, незаметно расстегнула блузку на одну пуговицу ниже дозволенного. Почувствовав удивленный взгляд Николая, не глядя, слегка коснулась его ноги под столом, извинилась, сделала ход и изящным движением переключила часы.

Николай смотрел на глубокий манящий вырез и нервничал. Лоснящаяся от покусывания губа, распахнутый ворот блузки, лёгкие прикосновения — все кричало об открывающихся возможностях. Воображение рисовало их помимо воли. «Нравлюсь!» — стучало в голове. «Нет, не может быть!» — твердил кто-то внутри. «Но знаки…»

Он не мог сосредоточиться, не мог думать. Щелчок переключения часов вернул к действительности. Его ход. Но широко распахнутые глаза и розовый кончик языка, блуждавший по чувственным полураскрытым губам притягивал, манил, поднимал такой жар, что мысли плавились, исчезали, и он был не он, а комок желаний, пьющий даруемую страсть, бесформенный сгусток энергии, вбирающий в себя эту женщину.

Усилием воли стряхнул пелену. Ему надо ходить. Стрелка на часах неумолимо двигалась. Собравшись, уверенным движением поставил на чёрное поле ферзя; не раздумывая, нажал на кнопку часов и тут же схватился обеими руками за голову, растеряно глядя то на фигуры, то на противника. Не так, неправильно! Ошибся! Пальцы дернулись схватить королеву, вернуть на прежнее место, но обмякли: назад хода нет. Поражение?! Ирина подскочила на стуле от радости и захлопала по-детски в ладоши. Николай, всё ещё смотрел на доску. Не может быть! Наконец, пришёл в себя, торопливо пожал протянутую маленькую руку и уткнулся в записи.

Игроки были так заняты собой, что не замечали испепеляющего взгляда черноволосого Тиграна Антоновича, который то порывался встать, то хватал бланк и что-то писал на нем, то зачёркивал и рвал на мелкие кусочки. И когда Ирина, радостная и счастливая, проскользнула между рядами к судейскому столу, Тигран от возмущения, негодования, скопившегося в нём, никак не мог разомкнуть губ, и только карие глаза сверкали и метали молнии.

— Белые выиграли, — безмятежно улыбаясь, сказала Ирина судье и как ни в чём не бывало непринуждённо посмотрела на Тиграна, положила исписанный бланк, небрежно окинула взором таблицу игры. Она была сама невинность и очарование, несмотря на седые волнистые волосы. Глаза сияли, щёки рдели, и никакие грозные взгляды не могли испортить ей настроение.

Ещё вчера было всё продумано до мелочей. Психологическая атака удалась, и она была довольна собой. Второе место её, и денежный приз, вполне приличный, тоже её. И какая разница, кто дает деньги на призы! Она их заработала.

— Выйдем, — прошипел Тигран и встал.

В тишине игрового зала раздался скрежет отодвигаемого стула. Возмущённые взоры зрителей обратились на виновника шума и проводили его к дверям, куда подпрыгивающей походкой уходил взбешённый влюбленный.

ГЛАВА 2. Ссора с меценатом

Ирина стояла у стола и раздумывала, идти или нет. В это время услышала шелестящий шёпот со стороны зрителей, зовущий её по имени. Она оглянулась и увидела Костю, машущего ей рукой в толпе.

Это был друг. Есть мужчины, которых невозможно воспринимать, как нечто другое. Они очень удобны для прикрытия или реализации рискованных планов, а их у Ирины всегда было много. Гнев мецената её нисколько не испугал, но насторожил. Она не собиралась становиться второй женой, тем более такого ревнивого женатого мужчины. Обычно она не обижала сильный пол, и, если отказывала в общении, то мягко и легко, даже весело: «Вы такой добрый, — говорила она с улыбкой, — я как раз иду к сестрам и братьям в храм. Пойдемте со мной». Это сразу отбивало охоту вести разговор дальше.

Костя оказался в нужное время в нужном месте. Зачем ей сцены ревности?! Улыбаясь, она подошла, взяла его под руку и потащила к выходу.

В небольшом фойе, возле пустого гардероба стоял, явно нервничая, переминаясь с ноги на ногу, Тигран Антонович. Увидев Ирину под руку с мужчиной, он вздрогнул, лицо перекосила гримаса боли, сожаления, он стукнул кулаком о гардеробную стойку, подпрыгнул, и в бешенстве выскочил из клуба.

Ирина прыснула от смеха и, услышав громкий стук входной двери, разразилась хохотом. Костя перестал улыбаться и серьезно спросил:

— Он тебя ждал?

Смеясь, Ирина кивнула и, вытирая аккуратно глаза, чтобы не размазать тушь, сказала:

— Не переживай. Мелочи реальной жизни. Как ушел, так и вернется.

Костя недовольно поморщился, но уходить не хотелось. От неё веяло такой жизненной силой, радостью, что он наклонился и поцеловал её в щёку:

— Поздравляю тебя с победой. Молодец!

И застеснявшись своего порыва, сделал шаг назад и, опустив глаза, подумал: «Ну, почему я не могу смотреть прямо в эти насмешливые, дерзкие глаза?» Он нервно дернул плечом, спрятал руку в карман брюк и отчаянно произнёс:

— Приглашаю тебя в кафе.

Запнулся, похлопал нагрудный карманчик рубашки, где лежали деньги, почувствовал уверенность и продолжил:

— После закрытия турнира. Придёшь? Буду в парке ждать. Придёшь?

Ира снисходительно наблюдала за другом. Смешила неуверенность, робость. С ним было скучно, но идти домой не хотелось: все-таки праздник. Она колебалась. Скорее всего Тигран на горизонте больше не появится. Жаль, конечно, но это мелочи жизни.

— Хорошо. Приду, — ответила Ирина расплывшемуся в улыбке кавалеру, — если обещаешь меня веселить.

Костя с готовностью закивал и радостно потер руки.

ГЛАВА 3. Шокирующая новость

Время ожидания тянулось. В парке играл духовой оркестр. Нарядные пенсионеры танцевали и слушали музыку. Костя сидел на скамеечке и любовался пожилыми парами, Одни плясали весело, задорно, другие, улыбаясь, еле двигались в такт музыки. Праздник! Веселая, беззаботная жизнь, как на Западе, заразительна, и путешествовать по миру тоже хочется. Все бы хорошо, да доходы не те, и дедушки, как мамонты, исчезли, и пенсия кормит не только стариков, но и детей, и внуков.

Костя вздохнул и повернулся в сторону клуба. Дверь то и дело хлопала, но Ирина не выходила. Конечно, он будет скучать и по родной речи, и по этому духовому оркестру, но уедет все равно. Здесь можно только существовать. Что же происходит со страной, с ними? Невозможно понять, не укладывается в голове: люди месяцами работают бесплатно, голодные нищие на каждом углу, а на месте станкостроительного завода стремительно сооружается гигантский развлекательный центр. Непонятно: есть государство, или его уже нет, только люди об этом ещё не догадываются? Как кто-то сказал, слон уже умер, но ещё сам не знает об этом. А потому гремит веселая музыка в парках, на улицах, и площадях. А куда денешься?! Тяжелая жизнь надоела всем.

Как только Ира вышла из клуба, Костя вскочил и, смешно переминаясь с ноги на ногу, будто танцуя, расплылся в улыбке.

— О, какие люди! — воскликнул он радостно, засмеялся, размахивая призывно букетом. Его пиджак в клеточку подскочил и казался таким же коротким, как и потертые джинсы, из-под которых глядели на мир ботинки, огромные, как у клоуна. Он протянул цветы, и Ира, довольная, фыркнула:

— Ну, ты, как всегда, умеешь угодить.

Она вертела алые тюльпаны, рассматривая и любуясь ими, чтобы не встретить вопросительный, нежный и совершенно ненужный ей, взгляд.

— Почему ты не играешь? — прикрывая лицо букетом, спросила Ирина, — у мужчин призы хорошие.

— А у женщин? — хихикнул он, глядя на её расстегнутый ворот блузки.

— А у женщин, — рассмеялась Ира, решительно отодвигаясь и застегивая пуговицу, — а у женщин, как всегда: призовое первое в три раза ниже, чем у мужчин за последнее.

— Ну-у-у… — разочарованно протянул Костя, наклонившись и снимая невидимую пылинку с плеча Ирины.

— А ты как думал?! «Урожай» исчез, спортивный комитет сам на мели, выплат за звания никаких, остались одни призы. Приходиться выигрывать.

— Конечно, конечно, — многозначительно закивал Костя, — видел я, как ты сегодня нашего ведущего инженера завода прижала. У мужика трое детей и без зарплаты который месяц сидит. Живут на пенсию отца с матерью. Теперь всё!

— Что всё? — резко повернувшись, бросила Ира и решительно встала. — В другой раз выиграет. Я домой пойду.

Костя испуганно взял её за руку, удерживая:

— Ну, что ты кипятишься? Я с тобой, может быть, прощаться пришёл, а ты злишься.

Ира недовольно посмотрела и присела на край скамейки. Села красиво, ровно, с гордо поднятой головой.

— Ну, куда на этот раз собрался?

— В Америку.

— Ты? В Америку? Кому ты там нужен со своими колбами и мензурками, с недописанной диссертацией?! — рассмеялась Ирина.

Костя хотел поделиться новостью. То состояние радости внутри, что возникло при разговоре с представителем американской фирмы, распирало. Уже неделю он ходил по городу окрылённый и счастливый. Бродил по знакомым с детства улицам, переулкам. Прощался. Наконец-то, ему улыбнулась судьба. Жаль, конечно, что удача пришла из-за океана, а не от родного завода. Здесь его уже ничто не держит. Он один. Так какая разница, где страдать от одиночества!? Уж лучше в комфорте, чем здесь в коммуналке. Ему невыносимо больно видеть на каждом шагу сизые носы и налитые вытаращенные глаза бывших инженеров и музыкантов, летчиков и конструкторов. Мужчины у себя на родине оказалась лишними. Они не могли заработать. Негде применить силу и разум! Их кормили матери-пенсионерки, жены. Подобное унижение трудно вынести, а самостоятельно думать и решать разучились за восемьдесят лет.

Он уезжает и бросает все, что связывает его с этой умирающей страной. Может, взять Ирину с собой? Он пристально посмотрел на красивую, всегда жизнерадостную, но такую жёсткую шахматистку и с горечью подумал: « Нет, здесь ей я точно не нужен, а там…» И обиженно, громко воскликнул:

— А вот и нужен! Обещали место в лаборатории и даже квартиру. Я и комнату свою в общежитии уже почти продал.

Он с удовольствием, не торопясь, перечислял те блага, которые обещали ему за океаном и, с чувством победителя наблюдал за собеседницей. Не зря говорят: " зависть — двигатель прогресса», Их поединок продолжался.. Костя мечтал о тихом спокойном доме, детях, о том, что, к сожалению, было чуждо Ирине. Но как воспитанный мужчина, он всё же предложил:

— Ну, идем в кафе?

ГЛАВА 4. Америка и мы.

Ира была ошарашена такой прагматичностью инженера-химика, недотепы, вечно кочующего по квартирам подруг. Такой шанс! Нечто дурное, вредное, досадное, злобное, нахлынуло, захлестнуло, растеклось ярким румянцем по щекам, стерло улыбку, вытянуло губы в полоску, но Ирина тут же овладела своими эмоциями и улыбнулась. Но победного настроения как ни бывало. Даже денежный приз за второе место среди мужчин, лежащий в сумочке, не согревал душу.

Они шли по дорожке парка, Костя изо всех сил старался теперь её развлечь.

— Смотри, как веселятся пенсионеры. Страна разваливается, а наши старички, совсем как в Америке, пляшут, поют, красятся, молодятся, наряжаются, чтобы сексуальнее выглядеть. А для кого? Дедушек-то- раз, два и обчёлся.

Ирина пренебрежительно фыркнула:

— Что тебе до них! Ты же уезжаешь? А мы тоже жить хотим.

— А ты? — насторожился Костя, — ты хочешь хорошо жить?

Он взял её руку в свою, наклонился, но Ирина, отодвинувшись, невесело улыбнулась и ничего не ответила. Риторический вопрос. Зачем отвечать? Костя оживился, незаметно прибавил шагу.

— А ты, наверное, будешь в шахматной школе учить играть малышей в шахматы? Они такие забавные.

Но Ира не дала ему договорить, выдернула руку, прижатую Костей, остановилась и воскликнула в негодовании:

— Утирать носы и учить ходы! Для этого любители есть! Вон их целая толпа возле директора.

Костя хихикнул и примиряюще опять взял спутницу под локоть, поддержал, спускаясь по ступенькам в фойе кафе.

Недавно это был жилой дом. Современный бизнесмен, купивший его в центре города и влюблённый в германскую архитектуру, убрал с фасада яркие, нарядные казачьи штучки, обил стены геометрическими фигурами из темно-коричневых досок и соорудил кафе в готическом стиле. Необычно. Красиво. Кафе пользовалось популярностью. Дорого, но зато по-европейски.

Они вошли в мрачное полуподвальное помещение с низким потолком. В нишах горели фонари, их приглушённый свет бликами мигал на непривычно голых кирпичных стенах.

Уютно, тихо, прохладно, звуки ненавязчивой музыки доносились откуда-то из глубины зала. Звучал отличный европейский шлягер на английском языке, потому что джаз и русский язык несовместимы, по выражению одного из ведущих современных композиторов России. Большой знаток эстрадной музыки, он, поселившись в Лондоне, свои произведения писал исключительно на английские тексты. Забыл, что песни — душа народа. Люди разные, души разные, и песни другие. Его произведения исполняли только импортные певицы.

Костя сделал заказ, а Ирине ни о чём не хотелось говорить. Безысходность и тоска сжали тисками. Бежала, бежала, искала счастливой богемной жизни, казалось бы, нашла, но, как Золушка, попала на бал до полуночи, только на миг окунулась в сказочный шахматный мир и успела стала гроссмейстером. Слава есть, звание есть, а денег нет. Хорошо хоть квартиру получила.

Костя молча смотрел на её вульгарно раскинутые в стороны руки, на натянутую блузку на груди, где пуговицы изо всех сил держали половинки полочек, на короткие ноги, закинутые одна на другую, и уже жалел о своем джентльменском поступке.

Ира хмыкнула, прочитав его мысли, и, улыбаясь, опустила руку на колено приятеля.

— Ну, что молчишь?

Костя встрепенулся, как воробей, всем телом, вынул из нагрудного кармана свернутый журнал и положил на стол.

— Вот, журнальчик тебе принёс. Есть интересные статьи, почитай!

— «Шахматы в СССР»?! — протянула Ирина разочарованно, откидываясь на спинку дивана с чашечкой кофе, — уже читала. Как тебе Рошаль? Извиняется за не напечатанные номера.

— Как, как! — буркнул Костя, и серьёзно глядя на Иру, сказал, — а как ты хочешь?! СССР нет, а журнал есть? Все заводы в городе закрыли, разогнали нас. Не нужны умы России. Всё. Ликвидация полная. Нет моей лаборатории, а я химик! Я без опытов, как ты без шахмат, не могу.

— Ну, нашел, чем удивить, — рассмеялась Ира, — весь спорт тоже с довольствия сняли. Кончился социализм. Ты же сам этого когда-то хотел. А теперь?

— А теперь, чтобы жить, надо драпать отсюда, — не раздумывая выпалил Костя.

— История повторяется?! Не страшно одному, в неизвестность — усмехнулась Ирина, — там, в Америке, как и в Англии, у всех неделька, и носки меняют каждый день

Костя смущенно хихикнул. Ну, до чего язвительная особа. И откуда она знает, что у него дырка на большом пальце?! Он ведь специально босоножки на туфли сменил.

— Неужели носки одноразовые? — отшутился он и уже серьёзно спросил, — а что такое неделька и откуда ты это знаешь?

— Это костюмы на каждый рабочий день, включая трусы и носки. Каждый день душ и чистое белье. А ты по привычке натянешь вчерашнее, тебя и выставят за дверь.

— Научусь, буркнул Костя. — Главное, я здесь столько статей написал, никто и не заметил, а туда одну послал и сразу обратили внимание. Теперь, наконец, доведу до ума бурлящие идеи.

— А когда едешь? Не завтра же!

— Нет. Жду визу, бездельничаю, хочу к Валентину съездить, попрощаться.

— К Вальке? — равнодушно протянула Ирина и вспомнила застенчивого увальня, с которым играла, как кошка с мышкой. Особенно её смешила его внутренняя борьба между желанием иметь любовницу и ничего не платить. Это был самый скупой её любовник. Обещал жениться, а сам сбежал с женой и ребенком в тёплые края на лёгкие хлеба. Хотя… Время меняет людей. Интересно было бы увидеть его сейчас, посмотреть, как он устроился, погреться под южным солнцем.

А Костя продолжал говорить, с воодушевлением хвастаясь достижениями Валентина, своего бывшего воспитанника и ученика в шахматном искусстве, как своими:

— Он трехкомнатную получил, должность важную. Живет хорошо, ещё двое мальчишек…

— А жена все так же в школе работает?

Костя рассмеялся.

— Таких преданных трудоголиков, как Верочка, ещё поискать.

— Да видела однажды, — раздражённо прервала его Ирина, — клуша клушей. В платке, в валенках, нагружённая сумками… Смех!

— Это они в деревне жили. А сейчас — другое дело.

Он защищал Верочку. Одно только имя — и в груди разливалось тепло. Светлый, добрый человечек. Теперь он ясно видел, что никаких чувств к нему у Ирины нет, да и вряд ли есть к кому-либо.

Солнце уже село, когда они вышли из кафе. В парке зажигались фонари, вместо пенсионеров и духового оркестра с разных сторон, перебивая друг друга, неслись песни только на английском языке, Гуляла молодежь, веселая, красивая, жизнерадостная и выражала свое восхищение иллюминацией по- европейски, лающим английским «ваууу», как это делали актёры всех каналов телевизора.

Костя с Ириной шли молча. Они прощались.

Глава 5. Встреча подруг

В дверь звонили. Настойчиво, беспрерывно. Значит, знали, что она спит, и пытались ее разбудить. Ира не спеша накинула яркий китайский халат, купленный на барахолке, не спеша раздвинула плотные шторы, впустив солнечный свет, потянулась, улыбнулась и пошла в прихожую. Открыв дверь, она изумленно воскликнула, всплеснув руками:

— Танька! Ты откуда? Да заходи же, заходи!

Куда делись ее вальяжные движения. Невысокая, ладная, с седыми волосами, она с кошачьей грацией прыгала вокруг холеной, молодой женщины.

— Сколько лет, сколько зим ни слуху ни духу, и вот — на тебе! Сама явились, собственной персоной, — щебетала радостно Ира, целуя подставленную напудренную щеку гостьи.

Та сдержано улыбнулась, покровительственно обняла сбитое тело хозяйки, сразу отметив и разбросанные вещи на диване, и сваленную в кучу тапочки, сапоги, туфли, и висевшие друг на друге шубу, пальто, куртку.

— Ну, подруга, ты даешь! — протянула она, -уже полдень, а ты, как всегда, спишь! Не дозвониться! Сына не разбудим?

Сказала и осторожно переступила порог, будто боялась выпачкать белые босоножки. С удовольствием заметив завистливый взгляд Ирины, брошенный на ее обувь, небрежно пояснила, проходя в комнату:

— В Египте купила. Красивые, правда? Сесть-то можно куда-нибудь?

Татьяна засмеялась, оглядывая комнату, но. никого больше не увидев, спросила:

— А сын где?

Спросила просто так, чтобы протянуть время и оглядеться. Она, конечно же, знала все об Ирине, но ей этого показывать ни к чему.

— Вот это вопрос с порога? — укорила Ирина, — ты что к нему приехала?

Гостья пожала неопределенно плечами.

— Тогда, какая тебе разница? — недовольно фыркнула Ирина, которой не понравился оценивающий взгляд Татьяны, но поскольку так зажигать, как Татьяна, не может никто, то примирительно сказала, — проходи, не бойся выпачкаться, сейчас все уберу. Здорово, что ты пришла, повеселимся, а то я уж заскучала

— Не разводилась бы, не пришлось бы скучать, -поучала по привычке старшая подруга, проходя в комнату.

— Ну, нет, семейная жизнь не для меня. Я же творческий человек, — улыбнулась Ира, бросая в шкаф с чистым бельем мятую блузку и джинсы в гармошку, — мне свобода нужна, а тут — пеленки-распашонки, кастрюли, горшки, чашки, — мрак! Ни одной свободной минуты! Понимаешь, меня нет! Я исчезла. Растворилась.

— Ты преувеличиваешь, — повернувшись, заметила Татьяна и остановилась. — Муж, наверное, помогал. Такой преданный, основательный.

Ира рассмеялась, обняла подругу, усадила в освободившееся кресло и иронично заметила:

— Да, ладно тебе! Хотя… Кандидат физических наук –и нянька. Несовместимо. Скука смертная. Все, не напоминай! Развелась — и пошла дальше. Все это мелочи реальной жизни!

— Так, а сына-то все-таки куда делала?

— Вот пристала. Вырос уже. В школу пошёл, мама к себе забрала. У мужа опыты, симпозиумы, у меня турниры, сборы. Правда, раньше были, сейчас все свернулось. Но ничего. Как свернулось, так и развернётся.

Татьяна кивнула, соглашаясь с оптимистическим прогнозом подруги, и, бросив взгляд на шахматную доску, с сарказмом констатировала:

— Ты не меняешься! Всю ночь, что ли игралась?

— Не игралась, — обиженно фыркнула Ира, — а разбирала партии. Готовилась.

— Знаю, знаю, — рассмеялась Татьяна, — час на партию, ночь — на преферанс.

Щеки Иры покраснели, будто ее уличили в обмане, но женщина сдержалась, промолчала. А Татьяна продолжала, словно не замечая недовольство хозяйки:

— Ну, как жизнь? Добилась своего? Кто ты? Чемпионка мира по шахматам? Гроссмейстер? Или Международный мастер?

Она стояла перед зеркалом, поправляя пышные русые волосы, и ответ подруги ее мало интересовал. Цепкий оценивающий взгляд уже зацепил каждую вещицу, и пазлы сложились: выбор сделан правильно. Она лихо повернулась на каблучке, окидывая взглядом скромную однокомнатную квартиру, в которой ее импортная обувь была единственным нарядным предметом, и удивленно, явно издеваясь, спросила:

— А где же богемная жизнь?! Проиграла! Вот то-то. Надо было меня слушать.

— Ты зачем пришла? — недовольно буркнула Ира, сгребая со стола в сторону журналы и книги, пестрящие шахматными диаграммами. — Квартира есть. Мало? И звание получила. Остальное будет. Не спеши.

— Вот, вот. За этим и пришла.

Ира удивленно посмотрела на подругу и пошла на кухню. Правду говорят: незваный гость хуже татарина. Радость встречи ушла, ее сменило недоумение и раздражение. Будто экзамен сдавала.

— Кофе, чай? — крикнула Ира без энтузиазма из кухни, включила чайник и, не дожидаясь ответа, вынула из шкафчика фарфоровые кофейные чашечки.

Татьяна вкрадчиво, как лиса, прошла на цыпочках к освободившемуся от фигурок и одежды дивану, машинально провела пальцем по лакированному подлокотнику, царапнув его ногтем, посмотрела на образовавшуюся полосу, и присела на краешек,

— Ну, ну, не будь букой. Это я так, по привычке. — примирительно сказала Татьяна, довольная реакцией подруги. Ей удалось разозлить Ирину, значит, удастся и остальное. Она уже весело и дружелюбно продолжала, перебирая шахматы на доске:

— Никогда не могла понять, зачем тебе нужно столько шахмат: маленькие и большие, деревянные и костяные, с магнитами и без.

Ира села напротив, по привычке подобрав под себя ноги, взяла чашечку кофе со столика и пристально посмотрела на подругу. Они знали друг друга всю жизнь. То близко сходились, доверяя все тайны, то отдалялись, увлечённые очередным поклонником, но та незримая ниточка, что связывала их, не прерывалась никогда. Они когда-то жили в одном дворе и тусовались вместе, азартно и на всю катушку, хотя учились в разных институтах и Ирина была моложе. Обрадовавшись встрече, она совершенно забыла главную особенность Татьяны: та никогда ничего просто так не делала. Явилась, значит, что-то ей надо. Что? Размышляя, Ира спросила:

— Давно приехала?

— Мать ремонт решила ни с того ни с сего сделать, пришлось приехать.

— Что, сами делаете?

— Еще чего! — дернула Таня плечами. — Бригаду наняла, теперь следить приходится.

— А сегодня что же?

— Выходной, — рассмеялась гостья, — надо же старых друзей навестить. Или не надо?

Спросила и подведенные стрелкой глаза сузились, превратившись в щелки.

— Рассказывай! Ясно, что мой пример не вдохновил. Одна?

Ира опустила глаза, чтобы не выплеснуть на неожиданную гостью накопившуюся неприязнь, лениво с видимым удовольствием сделала глоток и подумала: «Попался тебе хваткий мужичок — радуйся, не хвастай». Желания отвечать не было. Ждала. Татьяна как ни в чем не бывало наморщила лоб и участливо спросила:

— Ты же жила с каким-то гроссмейстером. Нет?

— Расстались, — ответила Ира, и резко поставленная фарфоровая чашечка громко, протестующе зазвенела.

— Сейчас турецкие сервизы везде можно купить, не то, что раньше. Красивые, правда? — Татьяна усмехнулась, повертела чайную пару и аккуратно поставила рядом. — Ну, ладно, не переживай.

Она села глубже и серьезно, по-дружески продолжила:

— Вот и хорошо, что расстались. Хочешь, приезжай ко мне.

Сочувственный тон, приглашение погостить ослабили внимание Ирины, а мелькнувшая мысль недельку полежать на пляже, понежиться на солнышке вызвали блаженную улыбку на лице. Татьяна, внимательно наблюдавшая за подругой, тут же подтвердила:

— Поваляешься, отдохнёшь. У нас в гостинице много одиноких отдыхающих.

— А муж не будет против? — недоверчиво спросила Ира.

— Поживешь в моем номере. Мы дом достроили, двухэтажный. Дел хватает.

Чувство досады, вызванное благополучием подруги. волной накрыла Ирину. Она наклонилась, собирая чашки, встала, отнесла посуду в миниатюрную кухню. Наконец, способность мыслить вернулась:

— И что ты хочешь взамен? — спросила она нараспев, подходя к дивану, на котором сидела подруга.

Татьяна рассмеялась и повернулась, заставив диван жалобно скрипнуть:

— Вот, вот, узнаю подругу. Ничего, кроме твоего хорошего настроения и желания покутить, погулять.

В зеленых глазах играли искорки смеха. Полные, красиво подведенные губы улыбались. И добродушное выражение лица, и открытая непринужденная поза — всё должно было располагать, вызывать доверие. Но Ира, наоборот, сразу насторожилась.

— И с кем? Кого я должна разорить?

— Не переживай! Тебе будет приятно.

Татьяна встала, подошла к окну. Детский смех, плач, крики неслись с площадки, достигая девятого этажа, и раздражали ее, сбивая с мысли. Она прикрыла окно, резко засмеялась, подняла ногу, облокотившись на подоконник, повертела ею, любуясь импортными босоножками. Она питала к обуви особую любовь. Выбирала всегда самую яркую, самую лучшую и чуть-чуть тесноватую, чтобы её массивная по сравнению с ростом ступня, почти мужская, с уже выпирающей косточкой на большом пальце, выглядела не такой длинной. Конечно, не эталон, но все же… Вздохнула, глядя на опускающуюся ногу.

— Извини, отвлеклась. Представляешь, встанешь утром, а под окном тебя ждет этакий кошелек с ушками в шикарной машине. Хорошо, а?

Но Ира даже не улыбнулась.

— Может, и замуж выйдешь, — в раздумье продолжала Татьяна, -детей, вон, нарожаешь. Повысишь рождаемость в стране.

— Я?! — фыркнула презрительно Ира.

— Ну, это я так, на всякий случай, вдруг за это время в тебе что-то изменилось. На одни звания и выигрыши теперь не проживешь.

— Господи, — начала терять терпение Ира, — да говори, что тебе надо.

— Мне? Думаю, это скорее тебе надо. Помнишь Валентина, который сбежал на юга от тебя с семьей?

Ира недовольно передернула плечами.

— Не от меня, а в поисках лучшей жизни. Ну, и что из этого? Тоже мне, любовник! Подарит духи раз в месяц и довольный, как слон. С чего ты вспомнила о нем?

— Ну, теперь он богатенький бизнесмен, а не бедный учитель математики. Можешь его опять закрутить?

— Да зачем мне этот жид нужен?

— Не тебе. Мне. Поиграй с ним, –равнодушно предложила Татьяна, рассматривая резную шкатулочку на шкафе; глаза сверкнули и погасли. — А подарок будет уже от меня.

Татьяна в упор смотрела на подругу, которая, опустив голову, задумчиво теребила бахрому покрывала и молчала. Раздумье бесило. Тщательно скрываемое недовольство, готовое в любую секунду выбросить приказы и не терпящее никаких возражений, до предела сжалось комом в горле, изменило выражение лица. Оно стало властным и жёстким, будто говорило: « Это что такое? Она еще и раздумывает, голь перекатная?!» Но расчетливость, как всегда, взяла верх над эмоциями, и, не дождавшись ответа, Татьяна нарочито весело воскликнула:

— Ну, что же мы все о делах! Пойдем, посидим в кафе, пообедаем. Или в ресторан?

Она повернула Ирину лицом к шкафу:

— Одевайся! Хватит киснуть одной!

ГЛАВА 6. Заманчивое предложение

После шикарного обеда в ресторане они гуляли по весеннему городу, вспоминали студенческие годы и смеялись, весело, озорно, как в юности.

— А помнишь, как ты отбила Ивова у Людки и бросила, — смеясь, вспоминала Ира и с восхищением смотрела на спутницу, не блиставшую ни красотой, ни ростом. — И как это тебе удавалось влюблять в себя парней?!

Татьяна не ответила, лишь пожала плечами. Ей не хотелось вспоминать об этом романе. У каждого своя судьба. Она же не виновата, что он выбрал армию, что взорвалась Чернобыльская атомная станция, что Людка оказалась дурой и не простила ему измены.

Ира была сыта, немножко пьяна, и вокруг все были добрыми и красивыми и, не обращая внимания на поджатые губы подруги, беззаботно продолжала:

— Вообще-то ты правильно сделала. Это сколько же лет нужно было печься с лейтенантиком под туркменским солнцем, чтобы потом попасть в цивилизацию! Этот путь был не для тебя.

— Это точно.

— А жениха у Верки тоже отбила?

Татьяна усмехнулась и, размахивая элегантно кистями рук, кокетливо произнесла:

— Может, да, а может, нет.

Зачем раскрывать душу и жаловаться?! Пусть лучше думает, что богатство само ей в руки свалилось. Она села на скамейку под липу. Запах, как тогда, в год окончания института, самый тяжелый и безрадостный год. Как всё изменилась! Даже не верится, что это она цеплялась за любую возможность получить свободный диплом. Еще осенью аспирантура отпала первой: ни денег, ни знакомств. Игоря, папиного сыночка, её надежду, её любовь, отец. первый секретарь райкома, перевел учиться в Москву. Разлучил. Разом рухнули все надежды стать родственницей высокого чиновника.

А весной подвернулся Ивов. Курсант ей даже нравился, и она искренне хотела поехать с ним: мечтала о богатой, беззаботной жизни с военным, поэтому тщательно, талантливо подводила Ивова к свадьбе. В мае успокоилась, купив обручальные кольца, и тут сюрприз, подарок от командования: приказ ехать в Туркмению, на границу. Она же не декабристка. Отказалась. Пришлось из двух зол выбрать меньшее — деревню. Она вздохнула, жалея себя. Сколько сил пришлось потратить, чтобы новоиспеченный лейтенантик понял, что поедет один, без нее.

Настроение — хоть вой! Распределение на носу, и она кожей чувствовала тоску деревенской глуши. Три года плена, три года жизни в захолустье, в ссылке, чтобы получить диплом! А тут Верка, счастливая, мельтешит по комнате, раздражает, к свадьбе с Валентином готовится и от солдатика каждый день любовные письма в стопку складывает. Надо же было ей подарок подготовить, тем более, что корреспонденцию почтальон всегда оставляла на столе в фойе. Бери любое!

Нет, писем она не крала, просто переписала с конвертика адрес, красочно, ярко, в деталях описала отношения Верки с Валентином, дату их свадьбы и пригласила на неё. А в разгар праздника за торжественным столом вручила ответ, солдатское письмецо,

На этой свадьбе она, Татьяна, а не невеста была самой веселой и обворожительной, умной и красивой, а если кто-то об этом забывал, она всегда рада напомнить. Потом ответила на несколько писем страдальца и забыла о нем.

Сейчас, видя выжидающий взгляд подруги, Татьяна с наигранным возмущением воскликнула:

— Это я страдала, а не она. Моя свадьба с Ивовым расстроилась, а у нее состоялась. Вот я ей на свадьбу-то подарочек и преподнесла. Сидит счастливая, обцелованная, а я ей — письмецо. Она думала: там поздравление…

Прочитала, побледнела, качнулась, письмо выронила, будто обожглась, руки дрожат, никак не может вложить листок в конверт. Так испугалась!

— Чего испугалась? — подалась вперёд Ира.

Татьяна недовольно передернула плечами. Как можно не понимать такие простые вещи! Это же Олег! Иногда ей кажется, что он с самим чертом в родстве. Что задумает, все исполняется.

Ирина хлопнула себя по лбу и почему-то обрадовано воскликнула :

— Ну, конечно, нет! Ты же не могла этого сделать. Он же тогда в армии служил, а когда приехал, ты год как в деревне работала, на каникулы приехала, и меня с ним знакомила, хотела сбагрить.

— Ну, да. Приехал из армии гол как сокол, я сама такая же после института, мать не подмога. Зачем, думаю, он мне?

— Вот, вот! Каким молодцом оказался! Тебя из деревни вытащил. До самого министра просвещения дошел! В Москву ездил требовать, чтобы тебя отпустили. И сам институт закончил, и дом построил. Молодец! — прищелкнула она язычком и взмахнула рукой от избытка чувств.

— Что, жалеешь, что ошиблась? — прищурившись, спросила Татьяна.- Хорошего мужчину, как хороший костюм, надо кроить по себе. Кто тебе мешал! Я же знакомила вас. а ты нос отвернула.

— Это не мой типаж!

Они шли по главной алле города, превращённой в рынок.

Татьяна не обращала внимания на просящие, заискивающие, зазывающие взгляды продавцов, а Ира старалась не смотреть на красивые, нарядные блузки, на великолепное крепдешиновое платье, невероятно красивое нижнее бельё, без стеснения вывешенное на ветке. Рядом легкий ветер колыхал детские вещи.

Время близилось к вечеру. Пора было расходиться, а Татьяна так и не поняла, сделает или нет Ирина так, как ей нужно. Останавливаться на полпути — себя не уважать. Татьяна, решила использовать последний козырь.

— Ира, ты меня слышишь? У меня семья рушится, а ты раздумываешь! Мне помогать надо, а не думать! Сил моих больше нет. Иногда уставиться в потолок, и лежит бревном. Я и так и сяк — ни в какую! Отвернется и сопит. Сначала понять ничего не могла, думала: гуляет. А однажды после баньки расслабился, разоткровенничался. Первая любовь, говорит, не отпускает. Как вспомню, будто свет во мне разливается ласковый, теплый. Ты, говорит, не ревнуй, это другая любовь, не наша. А мне каково? Обо мне он так не говорит, а о ней, как об ангеле.

Татьяна замолчала, отвернулась и даже шмыгнула носом, достала влажную салфетку, поднесла к глазам, промокнула висок, и с жаром продолжила:

— Мне ли ее не знать! В одной комнате общежития целый год жили вместе. Я ему изредка, будто нечаянно вспомню то одно про нее, то другое. Сначала слушал, а потом, махнет рукой и уходит. А когда дом прошлой осенью построил, и вовсе плохо стало Молчит. А однажды, когда возвращались компанией с пляжа, предложил поехать всем вместе посмотреть, как живет его давняя знакомая. Приехали. Увидели и- ещё хуже стало. Ты не представляешь!

Она скомкала салфетку и с силой бросила на цветущий куст жимолости.

— Мне нужно, чтоб она исчезла из посёлка, уехала со своим Валентином, понимаешь!

Ирина только пожала плечами, сочувственно глядя на расстроенную подругу. На прощанье они обнялись, и Татьяна еще раз потребовала:

— Приезжай! Не хочешь в гостинице, живи с нами в доме. Погуляешь, отдохнешь, повеселишься.

Обернувшись, стоя на ступеньке автобуса, кокетливо пообещала:

— Подарок за мной!

Ира помахала, но как только автобус тронулся, улыбка исчезла с ее лица.

Она знала свою подругу. В юности это была расчетливость, а сейчас это можно назвать и по-другому. Приехала решать свои проблемы чужими руками, но время наивной девочки, которая во всем следовала советам Татьяны и смотрела на нее влюбленными глазами, прошло.

— Нет, не поеду! Пусть сама справляется со своими делами, — твердо решила Ирина. — Бесплатный сыр в мышеловке не для меня! И подарков от них не дождешься! Муж и жена — одна сатана.

Перед глазами Ирины почему-то всплыло охваченное ужасом лицо Олега, когда он не нашел в кармане портмоне. Они только что сели в автобус после прогулки, и Ира прошла вперед, размышляя, заплатит он за ее проезд или нет. И вдруг услышала истошный вопль парня:

— Остановите! Остановите автобус!,

Он держал руку в кармане и испуганно кричал на весь салон. Ира во все глаза смотрела на высокого атлета, охваченного паникой. Он хаотично хлопал себя по карманам брюк, рубашки и возбужденно бормотал:

— Моя зарплата. Господи, вся моя зарплата.

Вдруг на мгновение застыл, и его круглое лицо озарилось догадкой:

— Я выронил его, когда садился, на остановке!

И он опять в панике закричал под сочувствующий шум пассажиров:

— Останови! Водитель, останови!

Забыв обо всем на свете, расталкивая людей, он выпрыгнул на ходу и исчез. Кошелек, действительно, лежал в траве на обочине.

Все закончилось хорошо. Только вот лицо, перекошенное страхом от денежной потери, неприятно поразило Ирину. Так обморочно любить деньги! Деньги — вот его любовь до конца жизни! Нет, это не для нее. Хотя… Хотя, что в этом плохого? Кто-то из великих сказал, что презрение к деньгам встречается чаще у тех, у кого их нет.

Это в юности деньги не главное, а сейчас они жгучая необходимость. Ирина вздохнула, нащупала мелочь в джинсах, вынула, пересчитала и, вздохнув ещё раз, пошла домой пешком.

Может, поехать, посмотреть, как богатые люди живут? Нет, подарков не дождешься, а головную боль себе наживешь. Еще привяжется Валька, не отцепишь.

Эта реальная жизнь нравилась ей всё меньше. Настоящая жизнь может быть только за шахматной доской!

Глава 7. Встреча с Костей

Татьяна вошла в полупустой автобус, и брезгливая улыбка еще резче обозначила квадратный подбородок. «Голь перекатная! –подумала она, — так и будут сидеть и ждать, когда им принесут что-нибудь в виде нового автобуса. Хорошо, что вовремя сообразила уехать из этого городка. Все-таки средняя полоса России не для богатых людей».

Расправив плечи, она подошла к водителю, заплатила за проезд и огляделась в поисках приличного не драного сидения: одни изрезаны, у других вывернута обивка. Клад что ли искали?!

Автобус чихнул, дёрнулся, поехал, и тут же подпрыгнул, попав в очередную яму, и Татьяна решила все-таки сесть.

Молодая женщина, вошедшая следом, хотела примоститься рядом, но, увидев ее презрительно сложенные губы, прошла мимо на свободное место.

Татьяна не любила общественный транспорт: то чихают, то кашляют. Пыльно, грязно. Или набьются битком, как селедки в банке, и трутся друг о друга. Брр! Противно! Мысль вызвать такси пришла позже автобуса, а привычка экономить сидела глубже, чем хотелось. К статусу богатой дамы надо ещё привыкнуть.

Достав фирменные очки с затемненными стеклами, она невесело усмехнулась, вспомнив выражение лица подруги. Не приедет. А должна! Надо, чтоб приехала, от этого зависит её жизнь.

Женщина задумалась. Мимо проплывали знакомые многоэтажные дома, неухоженные, облезлые. Весеннее солнце, будто нарочно, ярко высвечивало, выставляло напоказ отвалившиеся куски штукатурки на углах и цоколях. Ну, почему бы не покрасить облупленные рамы своей квартиры, не смыть зимнюю пыль со стекол, не впустить радость в дом?! Жить в чистоте — дело каждого, и это не зависит от богатства. Или зависит?

Татьяна посмотрела на попутчиков. Какие угрюмые сосредоточенные лица! Одни женщины, одинокие, запуганные. Сидят, вцепившись в стиранные целлофановые кульки, будто дороже их содержимого ничего нет на свете. А на заднем сидении забился в угол единственный мужчина с замызганной спортивной сумкой. Татьяна поморщилась и отвернулась. Тоска. Дышать нечем. Нет, на юге легче жить: хоть изредка, да смеются, не часто, но встречаются беременные, которых здесь вообще нет.

Автобус зашипел и остановился.

— Шахматный клуб! — крикнул водитель, — кто спрашивал, выходите!

— Я, я, — крикнула светловолосая девушка и выскочила из автобуса, будто боялась, что её увезут дальше. За ней тащил сумку тот, с заднего сидения. Он прошёл подпрыгивающей походкой, плотный почти квадратный с чубчиком на маленькой головке.

— Костя! — неожиданно для себя окликнула его Татьяна, — Костя!

Он остановился, оглянулся, расплылся в улыбке. и ринулся, хихикая и подпрыгивая, к её сидению.

— Какие люди! Давно приехала? Вот так встреча!

Это был он, неудачник, полуученый, полушахматист, полудиссидент. Загадочная личность. Таня изредка встречала его в коридорах общежития и знала, что он спал на свободных койках и опекал Валентина на правах друга старшего брата. Одно время упорно ухаживал за Ириной. Сама судьба посылала Татьяне шанс. Вот кто ей нужен! Татьяна даже подскочила, помахала рукой, неожиданно для себя искренне воскликнула:

— Как я рада тебя видеть!

Чувствуя неподдельную радость в голосе знакомой, Костя тотчас же предложил:

— Давай выйдем.

Они сидели на скамейке из двух досок в заросшем скверике, и он не в силах сдержать возбуждение потирал руки и хихикал, а Татьяна никак не могла добиться от него вразумительного ответа:

— Ну, расскажи, как живешь? Работаешь? Как дела?

Наконец, он перестал смеяться, его густые брови удивленно взлетели, и мгновенно упали на сморщенный нос, отчего частые веснушки стали еще ярче и безобразнее. Он коротко хихикнул, потёр ладони, и радостно воскликнул:

— Попалась! Говорить буду долго и подробно.

Татьяна рассмеялась и запротестовала:

— Нет, нет! Только самое главное. Женат? Квартиру успел получить? Кандидатскую защитил?

— Почти получил, почти защитил.

Он махнул рукой, и его всегда улыбающееся лицо вытянулось и стало серьезным. Он тяжело вздохнул:

— Сейчас вот книги распространяю. А завод наш… Сначала один цех закрыли, потом другой, выгнали нас из лаборатории, а потом и весь завод бульдозером снесли. Через месяц торговый центр покупателей принимал. Куда ни глянь, в стране остались лишь продавцы и покупатели.

Он вздохнул, наклонился застегнуть раскрытую сумку, бегунок — ни с места! Костя дергал его ещё и ещё раз, потом с досады махнул рукой, пнул поклажу и прислонился к спинке скамейки.

— Вот и хорошо! — успокоила его Татьяна, — то-то, я смотрю, дышать стало легче, после дождя увидела, что крыши домов разного цвета, а не одного — серого. О чем печаль?! Это же здорово, что нет вашего химического завода! У мамы в саду даже кукушку слышно. Ни одного самолета над головой!.Тишина!

— Вот! Чисто женская логика! — с жаром воскликнул Костя, хлопнул себя по коленкам, — экономика рушится! Вот что! А работать где? Жить как? Что есть будем без удобрений? А заводу только и надо было, что увеличить мощность фильтров! А теперь — ни завода, ни продукции!

— Зато самые образованные продавцы в мире, -съязвила Татьяна и брезгливо посмотрела на пыльную сумку, стоящую рядом с зимними нечищеными ботинками.

Она задела за живое. Костя вскочил, сел, задвинув ногой саквояж.

— Ну, это временно. А знаешь, научный мир, действительно, перекочевал на рынок. Такие дебаты разгораются между докторами наук. Мы с одним физиком до закрытия рынка спорили, могут ли ученые предсказать открытие таких элементов, которых ещё нет в таблице Менделеева!

Он сразу заметил этот женский скучающий взгляд, оборвал рассуждения, заерзал на скамейке, опустил глаза и промямлил:

— Его жена явилась, раскричалась, что нет торговли. Теперь уж не доспорим. Уехал.

Татьяна усмехнулась:

— В деревню?

— В Америку. Его тоже пригласили работать в лабораторию, только немного раньше, чем меня.

Теперь у Татьяны от удивления приоткрылся рот, но мысль о том, что она теряет возможность использовать этого мужчину в своих целях, сразу заставила лихорадочно искать выход. Как заставить его остаться? И она почти закричала:

— Ты же пропадешь там один!

Костя вздохнул, наклонился вперед, держась за сиденье двумя руками, как школьник, и тихо ответил:

— Это я здесь пропаду: ни приборов, ни лаборатории, ни завода. За статьи, что трудился, писал, надо еще самому же и заплатить. Чтобы защититься такие деньги требуют, каких я и не держал в руках. И кому теперь здесь нужна моя диссертация?! Промышленность уничтожена, что делать?

— Ну, да. Поезжай теперь, обустраивай чужую страну, чужой дом. Будешь очередным соросёнком.

— И поеду! — запальчиво крикнул Костя, — вот съезжу к Вальке и уеду!

Татьяна подпрыгнула от неожиданности. Вот, она, удача! Только теперь не упустить, и она ласково, вкрадчиво произнесла:

— К Вальке? Великолепно. А как же Ирина? Она все время говорит только о тебе.

— Ира?!

Он вспыхнул, обрадовался, но тут же сник и нахмурился:

— У нее есть о ком заботиться. Она не пропадёт.

Помолчал, потом внимательно посмотрел на Татьяну:

— А что она говорила? Странно! Мы и так видимся почти каждый день в клубе

— Эх ты, видимся! Ничего ты в женщинах не понял до сих пор.

И Татьяна с жаром стала объяснять, что Ира ждет от него объяснений, потому что сама первая не признается ни за что. И вот теперь у него есть такой шанс: у Валентина побывать в теплых краях и на берегу Черного моря признаться в любви. Романтично, красиво.

— Пригласи ее поехать вместе.. В такой обстановке Ира уж точно не сможет отказать, — терпеливо наставляла колеблющегося мужчину Татьяна.

Он еще раз вздохнул, наклонился всё-таки застегнуть раскрытую сумку, но замок не поддавался, и Костя дергал его, дёргал, потом, раздосадованный, бросил и прислонился к спинке скамейки.

— Не поедет она со мной!

— А если поедет, ты согласен взять её с собой? — Татьяна воодушевленно смотрела на неряшливо одетого мужчину. — Ты ей только предложи. Найди и предложи

— А чего её искать? В клубе каждый вечер блицует на деньги, -махнул он головой в сторону шахматной веранды. Насупился и с досадой бросил, -да с чего ты взяла, что она поедет со мной?! Я сам-то на два денька еду, туда и обратно, попрощаться.

— А ты подойди не в любой момент, а под настроение.

— Хорошо, попробую, только вот…

Он замялся, но Татьяна и так все поняла. Раскрыла сумочку, вынула деньги и сунула их в карман клетчатой рубашки.

— На первое время хватит, -констатировала она и добавила, поднимаясь и пожимая на прощание руку, — смотри, вместе!

Дело сделано. Все должно получиться даже лучше, чем планировала. Татьяна неторопливо шла по улице Ленина к воронежскому кремлю, такому же заброшенному, неухоженному в суете будничных дел, как и сам город. Нет, она не ностальгировала по древнему родному городищу, по крепости, просто там, на возвышенности, под кронами деревьев, еще остались скамейки, на которых можно посидеть, обдумать свои действия.

Ей тоже хотелось бы уехать из России. Хотелось бы жить в цивилизованном обществе. Чем привлекает Запад? Там всё обустраивается и создаётся для людей. Человек платит, но и живёт с комфортом. Если это парк, то красиво, и скамейки на каждом шагу. Если это транспорт, то свободный и по расписанию: минута в минуту. Хорошо. Дисциплина!

Только вот одной там делать нечего, но она и здесь многое может себе позволить. Главное, не забивать себе голову моралью, чувством долга. Она давно отдала все долги, а кому забыла — списала. Тот же Костя счастлив получить от нее энную сумму и сделает то, что она прикажет. Сейчас эти вопросы решаются куда легче, лишь бы деньги были. И все довольны: и дающий, и берущий. Она, наоборот, спасает Костю от рынка, а если Ира закрутит бывшего любовника, то Верке будет не до флирта с ее мужем: своего бы не упустить.

Она тоже спасает свою семью. Сколько сил, времени потрачено на обустройство дома, и все это упустить?! Ни за что! Сейчас все можно купить, и это замечательно. Как удачно все сложилось! Механизм уничтожения соперницы заведен.

Где-то глубоко в груди что-то шевельнулось, больно укололо под в левое ребро и затихло. Татьяна ойкнула, сжалась, но, ничего более не ощутив, стала подсчитывать, во что ей вылилась поездка к матери и ремонт дома.

ГЛАВА 8. Социологический опрос

Засунув пальцы в карманы брюк, Ира неторопливо шла вдоль торговых рядов, рассеянно глядя перед собой. Поехать? Заманчиво, но быть должной Татьяне не хотелось. В конце концов ей и здесь неплохо. Увидит Тиграна, помирится, и денег будет достаточно, чтобы купить и белье, и платье.

Улыбнувшись, она ускорила шаг, будто это могло приблизить завтрашний день, Она шла по когда-то широкой аллее, которая тянулась через весь центр города. Вдоль бульвара росли раскидистые липы, защищая от солнца и окутывая сказочным, сладким запахом и гуляющих горожан, и довольных приезжих. Сквозь листья лился золотистый свет, мир казался огромным, радужным. По обе стороны аллеи весело бежали трамвайчики и изредка проезжали легковые машины. Когда-то здесь стояли аккуратные, скрытые листвой лотки с мороженым. Теперь продавцов было больше, чем покупателей. Выносили продавать все, что нажили и что привезли в мешках из-за границы. Каждый из них отвоевал себе место, чтобы как-то выжить, прокормить детей. Страна вмиг превратилась в огромный рынок, где не было место рассеянному, сомневающемуся, стеснительному, где честность, совесть, доброта — под запретом. Деньги — главное мерило отношений.

И люди изменились. В торговых рядах витал дух грубости, цинизма, бездушия, а слова воровского жаргона — верх образованности. Алчность, грубость, бездушие незаметно воцарились в модном толерантном обществе и для многих стали нормой. Произошла подмена ценностей, но чтобы понять всё происходящее в стране, надо остановиться, отстраниться и взглянуть на всё, как бы сверху. А где взять лишние минуты для раздумья? Самая ходовая пословица «время — деньги».

Ирина хотела перейти на другую сторону улицы, и в этот момент её окликнули.

— Извините, — обратился к ней вежливо, как в прошлые времена, молодой парнишка, видно, студент. Подрабатывал. Он держал в руках лист и ручку, — мы проводим социологический опрос на улицах города. Вы не могли бы ответить на несколько вопросов?

Говорить не хотелось, но что-то в голосе этого мальчишки с бледным лицом, впалыми щеками и желтыми оттопыренными ушами ее остановило:

— Только на один, — недовольно ответила Ирина, повернувшись.

— Хорошо, — ответил он с достоинством, — скажите, пожалуйста, что такое в вашем представлении идеальная проститутка?

Ирина рассмеялась:

— Ерунда какая! Неужели проститутки стали уже предметом исследования?

— Нет, мы выясняем степень сексуального развития общества, -быстро пояснил студент, — разве вы не знаете, что мы переживаем сексуальную революцию?!

Совсем недавно она бы вспылила от негодования, услышав такой вопрос. Да и само слово-то было ругательным, грязным, редко произносимым в обществе. Новые русские приучили и к слову, и к явлению, а теперь еще дальше пошли, прибавив к нему возвышенный эпитет. Раньше идеалом были герои войны, труда, ученые, врачи, учителя. Теперь изменилось все в «датском королевстве», все стало с ног на голову. Социальная служба в угоду сексуальной революции соединила два невозможно далеких слова. Где у какого народа торговля телом может быть идеалом?

Но отвечать надо, раз обещала.

— Вот это вопрос! Тебе лет-то сколько?

— Я уже студент, — обиженно ответил юноша, — а вопросы составляли мы все на кафедре психологии. Ответьте, пожалуйста!

Ира пожала плечами, инстинктивно повторив любимое движение Татьяны, когда затруднительно найти достойный ответ, и произнесла:

— Ну, наверное, это идеальная жена. Бесплатное и обслуживание, и удовольствие.

— Вы так думаете? Вот это ответ! Так еще никто не говорил.

Ира, не дослушав, пошла вперед, но студент не отставал. Пришлось остановиться, протестующее поднять руку и сказать:

— Всё. До свиданья!

Остальные километры аллеи она прошла быстро, не останавливаясь. Вечерело. Поднимаясь в свою берлогу (так она называла квартиру), Ира еще раз подумала о том, как хорошо, что она свободна и никому ничего не должна. Эта реальная жизнь слишком назойлива. Настоящая может быть только за шахматной доской.

Глава 9. Татьяна в родительском доме

Утром настроение испортила кукушка, что назойливо и однообразно куковала где-то недалеко. Не открывая глаз, Татьяна поморщилась. Раньше самолеты гремели, ухали, сотрясая дом, теперь аэродром зарос, так кукушки покоя не дают. В саду не пройдешь — лягушки шныряют. Деревня!

Она перевернулась на бок, и тут же вспомнила, что по фэн-шую день надо начинать с улыбки и хороших мыслей. Скорей бы домой! Вспомнила пройдоху главного бухгалтера. За ним нужен глаз да глаз.

Олежек. Губы сами расплылись в улыбке. Какой он все-таки умница! Хватка что надо, купеческая! Быстро и легко они с мужем поменяли квартиру на домик. Земля всегда прокормит, только не ленись. Все чего-то ждали, на что-то надеялись, а он сразу понял, что надо к земле быть ближе, раз такая политика пошла. Зарплаты нет месяцами, в квартирах-скворечниках есть нечего. Выжить во времена «спланированного голода» помогло трудолюбие.

Татьяна окинула взглядом свою комнату. Хороший ремонт. Под окном до сих пор растет сирень. Здесь они заработали первые большие деньги. Татьяна усмехнулась, вспомнив, как испугалась, услышав пение павлина, распустившего хвост. Поверила в успех не сразу, но ведь прав оказался! Только вот соседи! Татьяна посмотрела в окно на деревянный покосившийся дом напротив. Разваливается. Денег у них нет! Не дают! А сколько энергии потратили на написания заявлений, жалоб! Мешают им, видите ли, диковинные птицы. Кричат страшно! Если бы тогда послушались Олега, развели хотя бы перепелок, сейчас дом бы не рушился. Эх, люди! Теперь барахтаетесь в болоте бедности. Никто не мешает?

А кукушка не унималась, отсчитывая года. «Фу ты, неугомонная! — недовольно подумала Татьяна, — опять с хорошей мысли сбила». Продавать или нет эту обузу. Одни расходы. А, может, Олег опять прав: старенький, но еще послужит. Она окинула оценивающим взглядом полупустую комнатку. Перекрыла крышу, заменила деревянные окна, — и залился светом дом, помолодел, стал будто выше, просторнее. Продать? Олежек не согласится, а он на счет выгоды никогда не ошибался. Сделаем это позже, но пока надо комнаты две сдать, хоть часть денег вернуть.

В кухне засвистел чайник, подарок, который она привезла матери.

— Мам, ты уже встала? –громко крикнула Татьяна, входя в крошечное помещение, кухню.

Над оконцем прислонился стол и два стула, а в углу на плите кипел чайник. Уют, теплоту, даже праздничность, придавали этому помещению две полочки с яркими красными салфетками и гжельской посудой в окружении жостовского подноса. Это сочетание голубого цвета с черным и красным успокаивало, согревало, располагало к беседе. На столе стояла хрустальная вазочка для конфет и тарелка с печением. Татьяна с удовольствием села за стол и захрустела печеньицем. Хорошо дома!

В комнату вошла мама, немолодая женщина, но в силе и приветливо спросила:

— Уже встала? Вот и хорошо, сейчас завтракать будем.

Татьяна кивнула, положила очередную вкусняшку в рот и, повернувшись к входу, сообщила:

— Мам, я нашла квартирантов.

Женщина замерла, а вода с мыльной пеной шумно лилась в белоснежную раковину. Татьяна поднялась и с досадой посмотрела вверх: «Какие все-таки низкие потолки! На эту развалину столько денег ушло, хоть и торговалась за каждый метр. Дерут эти ремонтники нещадно!». Заставила себя улыбнуться, подошла, выключила воду и, будто не замечая реакции матери, продолжила:

— Не волнуйся. Молодая пара, оба работают. Дома будут утром и вечером, так что все хорошо, не помешают.

Видя неподвижную напряженную спину, обняла за плечи, прижалась:

— Мы же о тебе волнуемся. Мы далеко, а у тебя давление, и никого рядом.

Женщина, то ли вздохнув, то ли всхлипнув, тихо спросила:

— Что, Олега идея?

— Ну, что ты! Это я сама так решила.

— Где же мы здесь размещаться будем? — горько усмехнулась женщина.

— Ну, мамуль, у тебя комната есть, а они разместятся в моей и в зале. Каждому по комнате. Надо же хоть часть денег вернуть за крышу.

— Ну, да.- кивнула мать головой, вытирая руки, — пойду в огород, нарву петрушки.

— Мам, — остановила ее Татьяна, — ты деньги будешь складывать в шкатулку, хорошо? Или… нет, мам, знаешь, лучше я скажу им, чтобы переводили сразу мне на карточку. Зачем тебе лишние хлопоты!

В ответ скрипнула дверь и осторожно закрылась.

Ощущение удовлетворенности, покоя, стабильности разлилось по всему телу. Она потянулась, улыбнулась, хлопнула ладонями по коленкам, встала и пошла в свою комнату. Подошла к зеркалу в платяном шкафу, посмотрела на себя и стала в позу «короля танцев». Самодовольная улыбка застыла на губах. Олег ею будет доволен.

ГЛАВА 10. Подкуп

Уже через час нарядно одетая, она садилась в такси. Осталось последнее дело, и можно спокойно ехать домой. Если Ирина лишится любовника, она просто обязана будет приехать. Николая Татьяна видела лишь один раз, случайно встретив их вместе. Так, ничего интересного, ленивый засранец. И все-таки червячок сомнения лишал Татьяну уверенности. А вдруг не узнает этого многодетного отца и любвиобильного мужчину?!

Такси остановилось около мединститута, недалеко от сквера, в котором скрывался шахматный павильон.

Люди проходили мимо, спешили, кто на работу, кто по делам, а Татьяна медленно шагала вдоль забора снесенного дома. На кровельных листах масленой краской, в основном черной, было нарисовано что-то непонятное, гадкое. Изуродовали весь забор! Сплошное хулиганство!

Татьяна остановилась, потрогала замок сумочки, висевшей через плечо, фыркнула, недовольно дунула на локон, свисавший на глаза, потом кокетливо поправила уложенные феном волосы, и увидела Николая, идущего навстречу. Так, ничего особенного, бессребреник, эгоист в квадрате. Надо же! Троих детей на шею жены посадил и сутками играет в шахматы! Авось повезет, и он выиграет.

Николай шел быстро, глядя под ноги, спрятав руки в карманы. Давно не стриженные волосы в беспорядке свисали на лицо.

Когда Татьяна обратилась к нему с вопросом, он вздрогнул, поднял голову. Увидев перед собой невысокую роскошно одетую даму, он ни слова не говоря остановился, суетливо вынул руки. Его отрешённый взгляд изменился, и теперь спрашивал: «Чего изволите?».

— У вас есть несколько минут для беседы? — высокопарно произнесла Татьяна, посмотрев на него так, будто перед ней был сантехник.

Мужчина растеряно кивнул, не понимая, в чём дело.

— У меня к вам предложение. Мне нужно, чтобы вы навсегда, слышите, навсегда забыли дорогу к Ирине. Больше никаких отношений. Ясно?

Высокий широкоплечий мужчина, на две головы выше Татьяны опять покорно кивнул, наклонив голову, как бы ожидая продолжения, потом, спохватившись, что можно выпросить что-нибудь взамен, сказал, проглотив слюну:

— Ясно. А мне? Что будет мне?

— Приз, к которому вы даже не приблизились на турнире!

— Когда? — осмелев и подавшись вперед, быстро спросил Николай.

— Сейчас. Если не пойдете в клуб, и вообще, не появитесь в там в ближайшие месяцы.

Мужчина быстро огляделся, словно искал кого-то, сжался, отчего спина стала похожа на широкий мост, улыбнулся, распрямился, хлопнув себя по ноге и радостно, по-детски воскликнул:

— Прямо сейчас? — и добавил суетливо, не скрывая радости, — я могила! Никому не скажу и не приду!

По тому, как блеснули его глаза при виде зелененьких бумажек, как дрогнула берущая их рука, Татьяна поняла: все сделает, как говорит.

Но все-таки повторила приказ.

— Не беспокоить Ирину ни при каких обстоятельствах.

Он кивнул. Незнакомка величаво повернулась и неторопливо с высоко поднятой головой пошла по весеннему бульвару, и даже спиной ощущала ликующий восторг мужчины, которому в руки попал клад.

Как хорошо! Ему не надо объяснять, кто, что, зачем, говорить о морали. Это не интересно. Главное — хруст денег в кармане.

Вечером, лежа в постели, она долго ворочалась. Не спалось. Думы о муже не давали покоя. Ревность огненным шлемом охватила мозг, ни о чем другом невозможно было думать. А воображение рисовало объятия. Нет, не с ней, с другой. Волна ярости подбросила, кровать жалобно заскрипела, и Татьяна резко села, крепко зажмурив глаза. Наваждение. Ни за что! Никогда. Этого она не допустит. Олег не врёт, она сразу бы почувствовала ложь. Татьяна глубоко выдохнула. будто с воздухом хотела выгнать все тревожные мысли, и легла опять, но подушка казалась твёрдой, неудобной. Взбила её кулаком, опять легла, но сон не шёл.

Свет полной луны пытался пробиться сквозь штору. Не получалось. Зато в открытую форточку проникали тихие, ночные звуки, таинственные шорохи.

И чем она лучше? Всегда попадает в дурацкое положение. Тоже мне, спаситель униженных и оскорблённых! Кто её просил тащиться в дальний аул вечером?! Мысль вдруг замерла, будто споткнулась. Надо же, и Олег там оказался в это время. Судьба?

Татьяна опять резко села. Нет никакой судьбы. Надо срочно что-то делать. Надо сделать так, чтобы она уехала, исчезла из поселка в неизвестном направлении. И никакой судьбы, сгинула и все. Нет, она не желает ей смерти, нет, просто хочет, чтобы Олежек никогда больше её не видел. Глядишь, забудет.

ГЛАВА 11. Воспоминания детства

Сегодня как-то особенно было одиноко на душе, но зато спокойно. Татьяны нет дома почти месяц. Хорошо! Олег улыбнулся. Даже дышать легче. Он сидел перед фонтанчиком, опустив руку в теплую воду. У дочки свои развлечения, какие-то новые лохматые друзья. Забьются в комнату, воткнут наушники и слушают музыку. Вроде бы вместе, но каждый сам по себе. Дочь выросла, и чувство одиночества стало ещё острее.

Некоторое время Олег бездумно наслаждался прохладой и журчанием воды. Он всегда вспоминал деда, когда ему было хорошо. Вот и сейчас, ему кажется, что старик присел напротив, и Олег видит его великолепную пепельную шевелюру, его искрящиеся серо-голубые глаза, обрамлённые сеткой мелких морщин, растянутые в доброй полуулыбке полные губы, сутулую спину, вогнутую грудь. Он покашливает. Когда-то сильный здоровый казак в лагерях быстро стал инвалидом.

Маленький Олежка прижимается к деду. Ладонь старика полностью прикрывает спинку ребенка, защищает, а внук сидит на его костлявых коленях и слушает, как сквозь бульканье и хрипы в груди ровно стучит сердце.

Они любили сидеть вдвоём на берегу горной реки, и дед рассказывал, как пахнет весной степь, как прекрасны были его цветущие сады.

— А где же они сейчас? — оглядываясь на деревеньку в поисках сада, спрашивал мальчик.

— Погибли. Замерзли. Крестьяне кулацкое добро забрали, а как ухаживать за ним забыли спросить. Не сберегли. Погиб яблоневый сад.

И у него пока не получилось вырастить сад… Служба. Может, потом, с внуками…

Вечер. Не вставая с кожаного дивана, он протянул руку к новенькой магнитоле, что стояла на полке книжного шкафа, сделанного на заказ. Насыщенный богатый тёмный цвет махаона успокаивал так же, как музыка.

Встал, открыл окно, и запах цветущей акации волной накатил, окутал, проникая в каждую клеточку, заставляя вспомнить тот восьмой класс, когда они с Верой готовились к экзамену по геометрии. Как же мешал этот запах запоминать теорему! Он машинально читал, потом повторял, стараясь не смотреть на волнистую прядь русых волос, в которых играло солнце, и напрочь забывал очередной постулат.

Зубрёжка, как сжатая пружина, через час выбрасывала его из шалаша. Он хватал Верочку за руку, и они бежали на речку. Маленькая горная речушка Бургустанка, воды в ней — воробью по колено, если нет в горахдождей. Саша становился на середину, расставив ноги, и до головокружения смотрел на воду, потом на Веру, сидящую в траве на берегу. Ему казалось, что они плывут на большом корабле, и сквозь волнистые волосы девочки он видит вдали необитаемый остров. Волосы… Какого же цвета у неё были волосы?

Олег стремительно наклонился над столом, отомкнул его, достал из дальнего угла выцветшую ученическую тетрадь. Раскрыл сразу на середине. С черно-белой фотографии на него смотрела пятнадцатилетняя девочка с серьёзными, даже печальными глазами. Но какой глубокий задумчивый взгляд! У неё были такие глаза, такие… Это невозможно выразить. Он их боялся, любил, восхищался. Они умели приказывать, укорять, заставляли повиноваться. Её невозможно было ослушаться.

Так какого же цвета были у неё волосы? Олег потёр лоб. Русые? А точнее? Он сел за стол, обхватил голову и не мог оторвать взгляда от этих глаз на фото, от вьющейся чёлки. Если бы тогда он мог понимать, что никого лучше не встретит на своём пути, никого больше не полюбит так сильно, как эту надоедливую, педантичную девчонку-зануду, любящую всех учить!

Какой нелепый бант на шее! Олег фыркнул, и тут же наклонился и поцеловал это детское, беззащитное личико. Провёл пальцем по волосам. Он любил на уроке, наклонившись, ловить запах её волос, а она сердито отодвигалась и приказывала не отвлекаться.

Олег откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, и ему показалось, что он слышит шум её шагов, как в юности, лёгких, еле слышных. Сердце забилось чаще, губы расплылись в счастливой улыбке. От неожиданных звуковых галлюцинаций он открыл глаза. Разочарованно вздохнул, неторопливо спрятал тетрадь, замкнул ящик.

ГЛАВА 12. Тайна Аллы Григорьевны

Вера Павловна, груженная двумя целлофановыми кульками и сумкой с тетрадями через плечо, вышла из магазина и улыбнулась. Весной пахнет. Деньки яркие, солнечные. Жухлая, омертвелая трава, потрепанная морозами и ветрами, оживает под настойчивыми лучами солнца. Среди высохших облезлых стеблей осота и пырея появляются нежные, зеленые, молодые побеги. Даже лужи стали чистыми, как зеркало, и отражают высокое небо. Воробьи, ссорясь, стайкой набрасываются на остатки булки возле урны.

Наконец-то, и в магазинах можно купить все, что хочешь, и без талонов и жутких очередей.

— Домой? Вот и хорошо, вместе пойдём, — услышала Вера Павловна безапелляционный голос Аллы Григорьевны и нехотя кивнула.

Они работали вместе более десяти лет и многое знали друг о друге. Алла Григорьевна умела командовать и любила организовывать, сплачивать единой целью. Её доброта граничила с простотой. Она сочувствовала и помогала в беде от всего сердца, но тут же обсуждала чужие проблемы с каждым знакомым, а потом сокрушалась, что никто не может держать язык за зубами.

Вере Павловне завидовала открыто и чистосердечно, неизменно восхищаясь вслух её интеллигентностью, учёностью, обзывая себя при этом обыкновенным учителем. Отношения сложились лишь служебные.

На Аллу Григорьевну солнышко тоже действовало умиротворяюще. Она уже несколько минут стояла около магазина, дожидаясь Веру. Несколько шагов шли молча. Дорожка узкая. Вера чуть впереди, за ней Алла Григорьевна. Тяжелые сумки, нервные покашливания, ненужная встреча. Вере совсем не хотелось говорить. Устала. Но этикет обязывает, отвечала односложно. Несмотря на это, Алла Григорьевна неожиданно разоткровенничалась.

— Тебе повезло: с мужем живешь, — начала она неожиданно плаксивым тоном. Вера оглянулась и удивленно посмотрела в ответ, — да, да, у меня тоже есть муж, но нет мужчины. Уже давно нет, лет пять.

Они остановились, поставили тяжелые сумки, Вера потерла онемевшие пальцы, а коллега с горечью воскликнула:

— А я без мужика не могу! Горит всё внутри, понимаешь? А где его взять-то? Один он на всех!

Вера смущенно улыбнулась: к чему, зачем такая неистовая откровенность? Сочувственно взглянула на женщину старше себя лет на семь. Алла Григорьевна оживилась, почувствовав поддержку, доверительно наклонилась вперед:

— Знаешь, я как услышу его голос, у меня сердце в пятки убегает, по телу мурашки, обмираю прямь вся!

Вера Павловна вопросительно посмотрела на коллегу, закатившую в восторге глаза:

— Какой у него красивый голос! Он ведь был когда-то солистом школьного хора. Как крикнет: «Алла Григорьевна», так у меня ноги отнимаются, так боюсь.

Последнее слово прозвучало невнятно под пристальным взглядом коллеги. Алла Григорьевна замялась, интуитивно чувствуя что-то нехорошее в слове «боюсь», но что — не поняла и решила объяснить по-другому:

— Знаешь, как приятно, когда он в хорошем настроении возьмет меня под руку и говорит что-то, называя по имени. Не каждую же он так называет?! Приятно — жуть!

А Вера Павловна вспомнила, как все учителя ждали комиссованного по состоянию здоровья мичмана, бывшего ученика и всеобщего любимца, как Алексей Михайлович, директор, такой весёлый ходил: теперь в школе будет настоящий военрук… Мечтал.

Дальше? Дальше всё просто. Белоснежный китель, отглаженные брюки, до блеска начищенные ботинки повергли в состояние влюблённости не только школьный коллектив, но и учительский. Он, действительно, был хорош. Весёлый, обаятельный, симпатичный. Везде душа компании: и в турпоходах, и на вечеринках. Заочно окончил пединститут, стал завучем, теперь вот директор…

Вера Павловна вздохнула, подняла сумки и, не глядя на коллегу, пошла вперед, а та, радостно продолжала, семеня рядом:

— Виталий Иванович очень добрый. Знаешь, он обо всех заботится, даже если не просят. Настоящий директор, вы уж мне поверьте. Каждого опекает, и тебя тоже; от конфликтов с родителями бережёт, даже на конкурс республиканский тебя послал, а не Надежду Михайловну! А я-то к нему всей душой! Всё, что попросит, всё сделаю. Вы уж на меня не сердитесь. Он для меня — свет в окошке.