Бесплатный фрагмент - Брось бояться с Лао-Цзы

БРОСЬ БОЯТЬСЯ
С ЛАО-ЦЗЫ

самый надежный дзен

Первоисточник:

«Свитки Безмятежного Пути:

Забытые учения о жизни без тревог…».

ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКОВ

В пыльных архивах монастыря близь горы Цинчэншань (там я оказался в годы ученических странствий) мне довелось обнаружить связку бамбуковых планок, стянутых почти истлевшим кожаным ремнем. Находка была сделана в самой дальней нише — за грудой более поздних комментариев Учителя к «Дао Дэ Цзину». Текст сильно пострадал от времени, но иероглифы, выведенные уверенной рукой, к моему удивлению, угадывались четко.

С первого же прочтения меня поразило несоответствие. Стиль изложения безошибочно указывал на глубину и лаконичность, присущие Лао-цзы, однако вместо привычных текстов и парадоксальных умозаключений я обнаружил… истории. Простые, житейские — почти бесхитростные рассказы о людях, приходивших к Учителю со своими бедами. В них говорилось о том, как одним верным словом и одним молчаливым действием мастер рассеивал тьму страха и боязни в сердцах нуждающихся.

Монастырское предание гласило, что передо мной так называемые «Свитки Безмятежного Пути» — записи, сделанные ближайшим учеником, которые сам Лао-цзы считал слишком прикладными для канонического текста, посвященного Дао.

Современные ученые мужи, конечно, оспорят их подлинность — мы в этом нисколько не сомневаемся. Но я, переводивший эти строки год за годом, могу сказать каждому, кто пытается вставить свои пять копеек в обсуждение: мудрость, заключенная в обнаруженных текстах, самым невероятным образом действует на читателя. Естественно, рукопись не требует слепой веры в нее — для собственной трансформации нужно немного внимания и готовность посмотреть на знакомый мир под другим углом.

Эти истории — не инструкция, конечно же, это врата в состояние покоя, которое было нашим изначальным состоянием, пока мы не научились ТРЕВОЖИТЬСЯ, СТРАШИТЬСЯ или даже чего-то БОЯТЬСЯ.

Ван Цзинь,

Провинция Сычуань,

Год Дракона.

ВО ИЗБЕЖАНИЕ ИНСИНУАЦИЙ

Что такое миф? Ответить на этот вопрос чаще всего нашим с вами современникам помогают энциклопедии бумажные и электронные, а еще поиск в интернете. Но мало кто знает, что миф и реальность зачастую сильно непохожи друг на друга. Вот несколько простых примеров…

Винсент Ван Гог.

Миф: отрезал себе ухо.

Реальность: отрезал только кончик мочки, остальная часть уха не пострадала.

Ньютон.

Миф: изобрел Закон всемирного тяготения в тот момент, когда на его голову упало яблоко.

Реальность: яблоко упало на землю рядом с ученым, это падение и вдохновило его.

Микки Маус.

Миф: его нарисовал Уолд Дисней.

Реальность: его создал главный аниматор компании Аб Айверкс.

Наполеон Бонапарт.

Миф: был очень низкого роста.

Реальность: рост французского императора был близок к 1 метру 70 сантиметрам.

Медный всадник.

Миф: памятник называется так, потому что отлит из меди.

Реальность: памятник Петру I изготовлен из бронзы, а название получил из-за поэмы А. С. Пушкина.

Альберт Эйнштейн.

Миф: был двоечником.

Реальность: с точными науками гений справлялся более чем прекрасно.

Томас Эдисон.

Миф: изобрел электрическую лампочку.

Реальность: он придумал способ, чтобы лампа могла постоянно гореть.

Клеопатра.

Миф: была египтянкой.

Реальность: она была гречанкой.

Сальери.

Миф: завидовал Моцарту.

Реальность: был дирижером при дворе и преуспевал больше, чем Моцарт.

Фернан Магеллан.

Миф: первым совершил кругосветное путешествие.

Реальность: погиб, пройдя только половину пути.

С ЧЕГО ВСЕ НАЧАЛОСЬ…

Лондон,

Ноябрь 2022 года.

Чайна-таун.

Квартира над почтовым отделением.

Дождь застилал окна квартиры густой пеленой, превращая огни ночного Лондона в размытые акварельные пятна. Я (Павел Гросс) пребывал в большом мягком кресле и чувствовал себя героем старого викторианского романа.

Напротив меня в старом кресле-качалке, укутанный в плед, сидел хозяин этого необычного жилища — доктор Элиот Лоунсон. Ему было под семьдесят — каждый морщинистый сантиметр его лица хранил историю. Он напоминал мне живой анахронизм: потомственный английский антиквар, специалист по китайскому искусству, историк — потомок последних из Могикан той поры, когда Британия еще правила колониями, а Восток был загадкой.

Наша встреча не была случайной. Я — переводчик с английского языка, за несколько лет до личного знакомства вел с ним заочную переписку, пытаясь выяснить происхождение одной странной рукописи (точнее — собрания притч, приписываемых Лао-цзы), не входящей ни в один известный читающему миру канон. Текст был ошеломительным, его психологическая глубина поражала. В нем было написано о природе страха и тревоги. Складывалось впечатление, что текст был написан вчера, а не много-много-много лет тому назад. Лоунсон упорно отказывался обсуждать детали по переписке. «Приезжайте, мистер Гросс, — писал доктор. — Некоторые вещи нельзя доверять даже бумаге. Особенно те, которые в той или иной степени касаются «Свитков Безмятежного Пути».

И вот я здесь — в комнате, заставленной фарфоровыми вазами эпохи Цин, резными лаковыми шкатулками и свитками с прекрасной каллиграфией. Божественный запах старой бумаги, пыли и сушеного женьшеня свел бы с ума любого ценителя древностей.

— Чай? — хриплым голосом предложил Лоунсон, указывая на заварочный чайник из исинской глины.

— Спасибо, — кивнул я.

Он налил мне чашку почти черного пуэра, пахнущего землей и старым деревом.

— Вы спрашивали о происхождении рукописи? — Рассудительно начал Лоунсон, отпивая маленький глоток из чашки. Его бледно-голубые, но невероятно острые, глаза смотрели на меня сквозь толстые линзы очков. — История эта началась не в Китае, а здесь, в Лондоне. В 1974 году. Ко мне в лавку вошел молодой, сильно взволнованный китаец.

Мое воображение рисовало картину из прошлого…

Он был из Хунвэйбинов — «красногвардейцев», которые в те годы приезжали в Лондон с различными партийными заданиями во имя так называемой Культурной революции Поднебесной. По его глазам я сразу понял, что он чего-то или кого-то очень сильно боялся. Говорил незнакомец на ломаном английском. Он сказал, что у него есть вещь, которую нужно спасти от своих соратников и от… себя самого. Он вытащил из-под одежды странный предмет, завернутый в промасленную ткань. Я пригляделся и понял, что это была почерневшая от времени связка бамбуковых планок, стянутых давно истлевшим кожаным шнуром.

***

Я снова мысленно вернулся в комнату доктора. Он по-прежнему сидел передо мной и рассказывал старую историю.

— Он сказал, что нашел это в храме, который его боевые товарищи готовились… осквернить, — Лоунсон помолчал, глядя в окно. — Этот парень не был ученым. Связку бамбуковых планок он называл «Свитками Безмятежного Пути».

— Вы их взяли у него? — оживился я.

Лоунсон кивнул.

— Он умолял меня взять их, спрятать и перевести на доступные людям языки. Говорил, что если они вернутся с ним в Китай, их уничтожат как пережиток феодального прошлого. А он не мог допустить, чтобы эта мудрость погибла.

— И вы взяли? — спросил я. — Поверили ему на слово?

— Мистер Гросс, — доктор усмехнулся. — В моей профессии быстро учишься отличать афериста от одержимого. Этот юноша был не просто честен — он был невероятно напуган. До глубины души напуган, можно сказать даже так. Причем, китайских властей он не боялся. Он боялся того, что прочитал. Помню, сказал этот парень одну очень странную фразу, которую я запомнил на всю жизнь: «Эти тексты показывают, что страх находится не в мире, а во мне. И это страшнее, чем любой внешний враг».

Лоунсон купил свиток у китайца за символическую сумму — примета такая у антикваров платить хоть какую-нибудь денежку за предложенный товар, иначе удачи не будет. Парень покинул Элиота, и больше доктор его никогда не видел.

— Но почему вы уверены, что это именно Лао-цзы? — не удержался я. — Стиль же… совсем другой — более повествовательный.

— А, вот это самый интересный вопрос! — глаза моего собеседника внезапно загорелись пламенем настоящего исследователя. — Я провел радиоуглеродный анализ: время создания датируются VI веком до нашей эры. Время жизни Лао-цзы. Но правда ваша, господин Гросс — стиль иной. Я считаю, что это не его собственноручные записи. Это, скорее, записи его учеников. Возможно, тех, которые сопровождали философа на закате жизни. Естественно, канонический «Дао Дэ Цзин» — квинтэссенция истины. А эти свитки… представляют собой нечто малоизвестно, но не менее важное, чем чистые мысли самого Лао-цзы. Лично мне они напоминают терапию от всевозможных страхов.

Доктор откашлялся и перевел дух. Я молча ждал, понимая, что он вот-вот перейдет к самому главному.

— Вы спрашиваете о природе страха с точки зрения китайской философии, — продолжил Лоунсон. — Канонический даосизм говорит: «Кто ведет себя по-хозяйски, не воинственен». Но что это значит на практике? «Свитки» дают потрясающий ответ. Они проводят четкую грань между естественным страхом и невротической тревогой.

— Проведите мне эту грань, доктор, — попросил я.

— Естественный страх, — объяснил мой собеседник, — это реакция тигра — он резок, конкретен и готов к действию, его лозунг: беги или сражайся. Это дар эволюции. А тревога… страх… — он сделал паузу, — это когда ты сидишь в безопасной пещере, у тебя полный живот пищи, а ты боишься тигра, который может прийти когда-нибудь и съесть тебя. Когда это произойдет? А вот неясно. Может, завтра, а, может, через год. Или тигр вообще никогда не придет. Но ты, не зная этого, боишься не реального зверя, а его мысленный образ. Ты боишься природу страха, а не сам страх.

— И в чем же кроется корень всего этого? — спросил я, чувствуя, как слова Элиота попадают прямо в цель.

— Китайская мысль зрит в этот корень, на привлекая к осмыслению Дао, — сказал Лоунсон. — Западный человек мыслит категориями субъекта и объекта: «Я» здесь, а угроза — там. Восток — особенно даосизм, представляет мир в качестве единого организма. Тревога и страх возникают, когда маленькое, хрупкое «Эго» начинает верить, что оно одиноко и уязвимо в огромном враждебном мире. Оно строит стены, копит ресурсы, пытается все контролировать. Но чем выше стены, тем страшнее находящееся за ними. Чем больше контроля, тем очевиднее его отсутствие.

Доктор встал, подошел к встроенному в книжный шкаф старому сейфу и повернул ключ в замочной скважине. Оттуда он извлек свиток молодого хунвейбина, замотанный в промасленную ткань.

— «Свитки Безмятежного Пути» предлагают гениально простой метод, — Лоунсон развернул ткань, и я увидел почерневшие плотна с прорезями для шнура. — Они не учат бороться со страхом. Борьба — это уже признание его силы. Они учат… видеть, что тигр — это тень от колеблющегося пламени свечи. Видеть, что стены твоей крепости тоже построены из страха. Свитки учат читателя растворяться в страхе. Не исчезать, а возвращаться в поток Дао. Они учат перестать быть каплей, боящейся высохнуть, и осознать себя частью океана.

Лоунсон протянул мне один из свитков — я с трепетом забрал его. Древние иероглифы были нанесены на полотно с удивительной четкостью.

— Этот юноша-хунвэйбин был прав, — прошептал Лоунсон. — Страх жил в нем. Но он ошибался, полагая, что это ужасно. Этот страх, то есть, его понимание и принятие и есть дверь к освобождению от него. Когда ты понимаешь, что тревога не приходит извне, а рождается в твоей голове, ты обретаешь над ней невероятную власть. Ты можешь перестать ее кормить своими сомнениями, например.

Он сел и откинулся на спинку кресла.

— Я очень долго переводил эти свитки. И, знаете, господин Гросс, они изменили меня. Я прошел через войну, потерю близких, болезни. Но тот животный, парализующий страх, который знаком большинству людей на Земле, мне больше неведом. Не потому, что я стал бесстрашным. А потому, что я научился отличать тень от камня. Я стар, мистер Гросс. Моя задача — сохранить все свитки, которые я нахожу. Ваша задача… — он пронзительно взглянул на меня, — донести их до ваших соотечественников. Русская душа, насколько понимаю, знакома с тоской и тревогой, страхом и сомнениями не понаслышке. Возможно, именно ей эта мудрость нужнее всего для всех русских людей.

Дождь за окном стих. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая тихим потрескиванием поленьев в камине. Я держал в руках необычный артефакт — я держал в руках ключ, понимая, что моя жизнь с этого момента делится на «До» и «После» этого лондонского вечера.

РАЗДЕЛ I: ПРИРОДА ТРЕВОГИ — ВСТРЕЧА С ТЕНЯМИ

ГЛАВА 1: САНОВНИК И ПУСТОЙ ТРОН