Бесплатный фрагмент - Брак по расчёту

Глава первая

В которой я в очередной раз прикидываюсь целкой-неудачницей, пытаюсь устроиться на постоянную работу и еду к жуткой бабке покупать халявные холсты.

1.

Ирина Анатольевна Новослободская качнула бокалом с шампанским и красивым (как ей, очевидно, казалось) жестом стряхнула с сигареты пепел.

Мы сидели в кафе на улице Трёхперстной, куда мне было приказано прибыть ровно в полдень, бритым, трезвым, прилично одетым, без пива и перегара. Ирина Анатольевна имела права это требовать, поскольку, во-первых, являлась хозяйкой данного, как раньше выражались — «пункта общественного питания», а во-вторых, была моей невестой. Вот уже полгода как.

— Опять сорок пять! — недовольно сказала она, делая глубокую затяжку. — Ну, почему когда у меня появляется свободное время, ты всегда оказываешься занят?!

Я состроил на физиономии кисляк и сокрушённо вздохнул.

— Мне нужна работа.

Ирина отхлебнула шампанского, снова затянулась.

— Упрямство — не лучшее качество для мужчины! — она подумала, затем уточнила: — Для МОЕГО мужчины!

Пришлось делать мужественную морду, слегка разбавив её выражением крайнего умиления и обожания.

— ТВОЙ мужчина должен тебе соответствовать. Быть достойным тебя.

Боже, какая пошлятина! Женский роман в мягкой обложке. Космические страсти Эллочки — людоедки, возглавившей совет директоров крупной финансовой корпорации. Беседы о вечном на берегу океана, под южными звёздами, безумный трах с утра до вечера на низком ложе размером с небольшой аэродром, красные шёлковые простыни, бардовое трёхсотлетнее вино, чёрный виноград и возлюбленный главной героини — трагичный и прекрасный, с лучистым взглядом, никогда не падающим членом, небритым подбородком и сильными руками. Умеющий бить морды негодяям и задумчиво наигрывать Шуберта на фоне развевающихся под лёгким морским бризом занавесок. С видом на прибой.

Если кто не понял, возлюбленный — это я. Правда, пальцы у меня не музыкальные, мужские достоинства самые обыкновенные, а взгляд скорее мутный. Ну, это после вчерашнего…

Ирина расплылась в довольной улыбке, став ещё страшнее, хотя, как правило, у некрасивых людей улыбки располагающие.

— У меня претензий к тебе нет, — сказала она. — Я вижу — ты стараешься.

Во. Что нам и нужно по большому счёту. По очень большому. Миллионов эдак на семь — восемь долларов. Приданное госпожи Новослободской.

Мне легче. В том смысле, что считать особо нечего. На текущий момент — семьсот рублей в кошельке, начатая пачка «Донского табака» в кармане, дешёвая пластмассовая зажигалка и древний айфон. Билл Гейтс, твою дивизию!

Есть, правда, ещё двухкомнатная квартира в центре, доставшаяся в наследство от папеньки, но она в таком состоянии, что недвижимостью это можно считать с большой натяжкой. Никто же не считает недвижимостью городскую свалку, правда?

Окна у меня выходят не на море, а на ту же помойку. То есть — на мусорные контейнеры, в которых по вечерам копаются бомжи. Очень такое назидательное зрелище. Сразу работать хочется.

Было бы где.

Я мрачно посмотрел на возящихся возле кафе гастарбайтеров, которые не то укладывали булыжники в стилизованную под старину мостовую, не то наоборот — их выковыривали.

— Ты меня вообще слушаешь? — обиделась Ирина.

— А? — встрепенулся я. — Извини, задумался.

— Бухал, что ль вчера опять?

— Ну, почему сразу — бухал?! Так, посидели с Михалычем, молодость вспомнили….

— Понятно, — Новослободская нахмурилась. — Я этого твоего Михалыча в дурку сдам! Как белогорячечного! Кто в одних трусах, в три часа ночи с балкона стихи читал?!

— Да ладно, ладно, — я успокаивающе поднял руку. — Он же извинился.

— Перед тобой, не передо мной! И вообще, чего он тогда припёрся?! Единственная, можно сказать возможность, побыть одним, и нате вам — нарисовался, алкоголик недоделанный!

— Ну, алкоголик, он как раз доделанный, — вполголоса произнёс я, вспоминая тот вечер.

По сути, Михалыч, а в миру — Серёга Воронин — поэт, рок-музыкант и просто — хороший мужик, тогда выполнил мою просьбу: незамедлительно приехать ко мне домой, нажраться, упасть на диван и проваляться на нём до утра. Пока уважаемая Ирина Анатольевна не свалит куда подальше. Меня она тогда застала врасплох, решив всё-таки затащить будущего мужа в постель.

Вообще, конечно, дурдом полный! Обычно бывает наоборот. Мужик домогается, девушка отбрыкивается, типа — «только после свадьбы». А в нашей, прости, Господи, паре, приходиться отбрыкиваться мне. Поскольку моя потенциальная вторая половина ужасна, как ядерная зима, и никакого сексуального желания пробудить не в состоянии. Пока по крайней мере.

Если кто до сих пор не понял, объясняю: я решил жениться на деньгах. Брак по расчёту называется. Поскольку задолбало сидеть в нищете, питаясь магазинными пельменями да «бомж-пакетами», куря самое дешёвые сигареты и давясь палёной водкой. Надоело ходить пешком или ездить на раздолбанных маршрутках с водилами — шахидами; осточертело жить в медленно, но верно разваливающейся «сталинке», которая на своём веку видела всё, кроме капитального ремонта!

Нищета унижает, а я унижаться не хочу.

Мне тридцать четыре года, у меня высшее образование, да и внешностью мама с папой не обидели — не кадавр какой. Плюс бонус: я рисовать умею, и неплохо это делаю.

Так какого хрена, спрашивается, эта сраная вселенная не даёт мне развернуться?! Если подворачивается работа, то обязательно оказывается, что зарплата там вдвое, а то и втрое ниже обещанной, что начальник полный даун, а фирма давно уже балансирует на краю финансовой пропасти.

Если я в кого-нибудь влюблюсь, то выясняется, что эта женщина замужем, с двумя детьми, а со мной в кабак попёрлась, что бы «малость развеяться».

И так далее, и тому подобное.

В общем, когда, примерно год назад, количество всяческих засад окончательно перешло в качество, я озверел и решил стать негодяем. Хочет человечество получить в свои ряды ещё одного отморозка? Получит! И первым моим негодяйством станет эта жуткая каракатица в центнер весом, с циничным и хамским характером, к тому же с полным отсутствием чувства юмора. Страшная, как современный ремейк советской комедии семидесятых.

Тем более, эта, неприятная во всех отношениях дама, дочь одного из самых богатых в Центральном Федеральном Округе хряков, воспылала вдруг ко мне неземной любовью. А когда в руки сами лезут бешеные деньги, длинные лимузины, бутылки с марочным пойлом и яхты, отказываться как-то не принято. Ибо второй раз могут и не предложить.

Правда, как ни крути, как ни оттягивай, рано или поздно в постель с ней лечь придётся. С этим я вроде как уже смирился, и даже придумал кучу всяких отмазок — от больной головы до психической импотенции. Типа в детстве напугали, теперь лечиться надо. Пока по врачам похожу, пока то, пока сё, глядишь — что-нибудь и изменится. Похудеет моя каракатица, пластику сделает, там отрежет, тут приклеит….

«Тьфу ты, чёрт!» — я покосился на целлюлитную ляжку Ирины Анатольевны, выглядывающую из безумно дорого платья в обтяжку и тяжело вздохнул. Мысленно, разумеется.

Ирина Анатольевна красиво раздавила сигарету в красивой пепельнице (попробовали бы официанты принести некрасивую!), посмотрела на меня взглядом дознавателя в СИЗО.

— И куда ты сейчас?

— Да вот, — я пошарил в кармане, достал смятый листок с адресом, развернул. — Надо съездить — с человеком поговорить. Ему дизайнеры нужны.

— Зачем?

— Для наружной рекламы.

— Будешь по лесенкам лазить и эти дебильные плакаты клеить? — испугалась она.

— Не, — я помотал головой. — Буду дебильные плакаты придумывать. Типа — «ещё пять гигабайт подлости по смешной цене!».

Ирина Анатольевна посмотрела на меня, как на идиота. Впрочем, она на всех так смотрела.

— Подлости?

— Ты, что, рекламу мобильного интернета никогда не видела?

— А… — моя целлюлитная невеста кивнула. — Только там, кажется, про подлость ничего не было.

— Там было про бездушие.

— И чего?

Уф! Никогда не связывайтесь с бабами, умеющими очень хорошо считать, но совершенно лишёнными… даже не чувства юмора, а элементарной логики! Жуткое сочетание.

— А потом?

— Чего — потом?

— Потом куда поедешь?

Я перевернул листок.

— На Великоламский проспект.

— Там-то ты чего забыл? Или это — ещё одна вакансия?

— Да нет, — я поморщился. — Просто, нашёл объявление — тётка одна старые холсты распродаёт. Буквально — за копейки. И уже использованные, и вообще — новые…. В смысле — не новые, конечно, но чистые.

— А на фига?

— А картины мне на чём писать? На стенах?

— На бумаге.

— Маслом?! На бумаге?!

Ирина Анатольевна нахмурилась.

— Так. Поедем сейчас в художественный салон и купим всё необходимое! Холсты, краски, кисти….

— Нет, — я покачал головой. — Кажется, мы уже договаривались….

— Договаривались — не договаривались! — раздражённо произнесла она. — Достал ты меня со своими принципами! У тебя деньги-то есть? Хоть какие-нибудь?!

— Хоть какие-нибудь есть, — буркнул я. — Мне хватит.

— Хватит ему! — продолжила ворчать моя каракатица, впрочем, посмотрев на меня с уважением. — Ладно. Езжай. Вечером созвонимся.

2.

Дизайнерская контора носила название «Дженерал — график» и располагалась на улице Крымова. Я с сомнением глянул на покосившуюся вывеску с двумя отсутствующими буквами и вошёл внутрь. В офисе, а точнее — переделанной двухкомнатной квартире первого этажа стояло несколько конторских столов, протёртый чуть ли ни до дыр кожаный диван и древний пузатый телевизор. Кажется ещё советский.

Пахло свежемолотым кофе, перегаром и почему-то керосином. На стене висел старый, с измочаленными краями, рекламный плакат фильма «Омен».

— Добрый день, — поприветствовал я мрачного лысого мужика, сидящего за столом в углу. Там же (в смысле на столе) стояло несколько открытых пивных бутылок (частью — ополовиненных, частью — ещё целых) и лежала растерзанная вобла. На газетке.

— Хай! — лысый лениво помахал в воздухе рукой. — Ты к кому?

— Я по поводу работы.

Мужик усмехнулся.

— Нам хлеба не надо работу давай? — он перевёл взгляд на бутылки. — Пива хочешь?

Я сглотнул слюну.

— Хочу.

— Держи!

Напиток оказался неожиданно холодным и свежим. После вчерашнего — самое то!

— Фу! — я, наконец, оторвался от горлышка, стёр с губ пену. — Спасибо.

— Алкоголики должны друг другу помогать, — наставительным тоном произнёс незнакомец. Глаза у него, кстати, были мутные. Как у меня.

— Воблу бери.

Я ещё раз поблагодарил, оторвал от рыбной мумии кусочек, зажевал.

— Так как насчёт работы?

— Люди нужны, — неопределённо высказался лысый. — Ты дизайнер?

— Художник.

— О как! — удивился мой собеседник — собутыльник. — А чего рисуешь?

— Всякое разное…. Да вот, — я достал из кармана айфон, нашёл папку с рисунками. — Посмотрите.

— Ага, — мужик схватил со стола какой-то документ, вытер им руки, после чего взял протянутый телефон и принялся листать файлы.

— Умеешь, — наконец сказал он, возвращая мне гаджет. — Фантазия есть.

— Стараюсь….

Лысый схватил бутылку, хлебнул.

— И ты хочешь у нас работать?

— Хочу.

— Дизайнером?

— Да.

— А ты знаешь, чем мы занимаемся?

— Ну… — я неуверенно обвёл глазами помещение, — наружной рекламой…. Наверное.

— Хернёй мы занимаемся! — неожиданно рявкнул мужик. — Всяких психов рекламируем.

— Каких психов?! — не понял я.

— Долбанутых на всю голову! Вот, неделю назад заказ поступил…. — сейчас, — он покопался в груде бумажек на краю стола, нашёл отпечатанный на принтере листок и протянул мне.

На нём, на фоне горящего камина, был изображён седой дядька лет шестидесяти, в смокинге. В одной руке у него была гитара, во второй — бокал вина. Сверху имела место надпись. Красивыми золотистыми буквами: «Галечке Епифановой от возлюбленного: ты моя, а я твой навеки!».

— И чего? — удивился я. — Обычное дело. Мужик выразил свою, так сказать любовь, через наружную рекламу. Первый раз, что ли?!

— Ага! Мужик! — лысый фыркнул, после чего ткнул пальцем в изображение. — Этот усатый хрен, вовсе не муж этой долбанной Галечки! И даже не любовник! Он её начальник. В какой-то государственной конторе. К тому же примерный семьянин. Плакат же заказал бывший супруг вышеупомянутой Епифанцевой, у которого та, в своё время отжала «мерс».

Я усмехнулся.

— Отомстил?

— Отомстил, — мой собеседник тяжело вздохнул. — И нас подставил по полной. Тут такой ор стоял — мама не горюй! Суды, пресса, телевиденье, — он безнадёжно махнул рукой.

— И что?

— Наложили штраф, мы потом два месяца без зарплаты сидели.

— Бывает, — философски заметил я. — Сегодня — без зарплаты, завтра, глядишь — с зарплатой…

Лысый хохотнул.

— А ты оптимист!

— Оптимистом быть выгодно, — я отхлебнул ещё пива. — Во всех смыслах.

— Точно. Рыбу бери.

Оторвав от усопшей в незапамятные времена рыбки ещё кусочек, я принялся жевать.

— Ладно, — мой собеседник снова махнул рукой. — Если хочешь присоединиться к нашему дурдому, я не возражаю. Кстати, — он протянул мне руку. — Григорий Александрович. Бакланов. Директор всего этого бардака.

— Леонид, — представился я, пожимая потную ладонь.

— А фамилия-отчество? — лысый пододвинул к себе ежедневник, схватился за ручку.

— Леонид Владимирович. Фамилия — Кремлёв.

— О! — он записал и поднял на меня взгляд. — Классное погонялово. С таким хорошо в аппарате Президента работать.

Я скорбно покачал головой.

— Не берут.

Бакланов снова хохотнул, после чего записал мой телефон, захлопнул ежедневник и отпил ещё.

— Зарплаты у нас какие, знаешь?

— Догадываюсь.

— Да ты не переживай, — будущий начальник подмигнул. — Есть ещё премиальные. Как ты, должно быть, догадываешься, налогом не облагаемые.

— Серьёзно? — обрадовался я. — Это хорошо.

Бакланов неожиданно нахмурился.

— Это плохо! Если б не зверские поборы, всем бы было гораздо лучше и проще. Мы бы получали нормальные, белые зарплаты, государство — свою «долю малую», пенсионеры — приличные пенсии, мамашки — пособия, на которые можно не только коробок спичек купить, но и что-нибудь для киндера — молочную смесь там, памперсы…. Вот ты мне скажи, — он сделал несколько глотков, — почему в Рассее — матушке у власти всегда дураки? Так вроде живёшь, с людьми общаешься — все себе на уме, все соображают неплохо, анекдоты прикольные рассказывают…. Почему в Москве-то столько идиотов?! Где они их вообще берут?!

— Специально выращивают. Что бы нам тут жизнь мёдом не казалась.

— Возможно, — с серьёзным видом кивнул Григорий. — Жидо-масоны хреновы.

Я согласился, хотя сам, разумеется, ни в какие теории заговоров не верю. Почему не верю? Да потому что не первый год в России живу. И вообще — на белом свете. И людей знаю.

Есть у меня…. даже не предположение, а твёрдая уверенность: сохранить какой-либо секрет достаточно продолжительное время, скажем больше двадцати — тридцати лет, невозможно в принципе. Поскольку в ЛЮБОМ тайном обществе ОБЯЗАТЕЛЬНО найдётся тот, кто об этом самом обществе кому-нибудь да расскажет. Либо по пьяной лавочке, либо преследуя свои, сугубо эгоистические цели — хапнуть побольше бабла, прорваться во власть, да просто — соблазнить понравившуюся бабу.

Не верю я в законспирированных мудрых бессмертных старцев, правящих миром и время от времени подкрепляющихся кровью христианских младенцев. Дешёвка всё это. Роман в мягкой обложке.

— Ладно! — Бакланов грохнул ладонью по столу и… достал откуда-то снизу (из сумки, кажется), бутылку конька. — По граммульке? — предложил он.

Я махнул рукой.

— Давай!

Тут же на столе возникли две стопочки и бутерброд с колбасой. Мой будущий начальник разлил, мы выпили.

— Во! — Григорий широко улыбнулся. — Считай — познакомились. Но! — он поднял указательный палец. — В рабочее время бухаем в первый и последний раз! После окончания трудов праведных, хоть укушайся! А на работе ни-ни! Согласен?

— А как же! — подтвердил я, окончательно приходя в хорошее настроение. — Пьянству — бой!

— И гёрл! — добавил Бакланов, снова разливая.

— Всё! — я поднял ладонь. — Эта — последняя. Мне ещё в одно место заехать надо — холсты купить.

— На фига?

— Рисовать буду. То есть писать. Маслом.

— Давай-давай, — поддержал он. — У тебя получается.

— Кстати, мне когда на работу выходить?

— А вот завтра и выходи, — Григорий хмыкнул. — Часам к десяти подгребай, сразу тебя и оформим.

— И трудовую брать?

— Бери. Ну и паспорт заодно. Только сегодня много не бухай. У нас заказ висит срочный — для ДК. Туда и поедешь.

3.

Нужную мне «хрущобу» на Великоламке я нашёл с трудом. Но не потому что выпил, а потому что номера на домах привычно отсутствовали. Местные аборигены (в основном — праздношатающиеся бабки) показывали то в одну, то в другую сторону, мамашки с колясками сразу начинали с подозрением принюхиваться и даже местный сантехник ничем мне не смог помочь. Поскольку, будучи пьяным, плохо ориентировался в пространстве. Наконец, выбивающий ковры мужик ткнул пластмассовой, ещё «совковой» выбивалкой в грязноватую пятиэтажку.

— А вон он, твой дом. На нём номер был, но потом всё проржавело и отвалилось.

Он подумал и добавил:

— Лет пятнадцать назад.

Поблагодарив, я нашёл нужное парадное (получилось — третье слева) и набрал на домофоне номер требуемой квартиры — 37.

Раздалось электронное пиликанье, а потом из динамика — сиплый бас:

— Кто там?

— По объявлению, — ответил я. — Насчёт картин. Помните, мы созванивались?

— Заходите, — пробасил домофон, замок щёлкнул и я потопал вверх по лестнице.

На третьем этаже одна из дверей оказалась приоткрытой, а из щели выглядывала жуткая рожа с растрёпанными седыми волосами, кривой челюстью и бородавкой на щеке.

— Здрасьте, — кивнул я. — Можно?

— Можно, — бабка шмыгнула носом и отошла в сторону, пропуская меня в прихожую.

При ближайшем рассмотрении пенсионерка — божий одуванчик оказалась выше меня чуть ли ни на голову, с мощными руками и тапочками пятидесятого размера на ногах. Одета она была в вязанную кофту и чёрную юбку — всю в кошачьей шерсти.

— А деньги у вас с собой? — ревниво поинтересовалась она, окидывая меня взглядом.

— С собой, — подтвердил я, похлопав себя по карману.

— Ну, хорошо, проходите. Ботинки можете не снимать.

Мы переместились в комнату, плотно заставленную древней, ещё советской мебелью и заваленную всяким хламом. На тумбочке, возле телевизора сидел огромный серый кот, злобно на меня поглядывая.

— Достаньте пакет, — бабка ткнула пальцем в один из углов комнаты. — Холсты там. Да сами увидите.

Я, с позволения хозяйки квартиры, отодвинул в сторону швейную машинку, с валяющимся на ней огромным пакетом с катушками разноцветных ниток, потом — стул, невидимый из-за сваленной на спинку одежды, две большие картонные коробки, покрытые толстым слоем пыли, уродливую пластмассовую ёлку, целлофановый мешок, набитый непонятными пластиковыми штучками и, наконец, выудил из-под двух толстых кусков фанеры пакет с картинами.

— Вытаскивайте сюда! — распорядилась бабка, показывая взглядом на относительно свободное место в центре комнаты.

Холсты и вправду оказались неплохими. Причём большинство — действительно, ни разу не использовались. Таких было штук шесть, ещё три — с карандашными набросками, один — с начатой было, но так и не оконченной картиной — кусок неба с церковным куполом в верхнем левом углу.

— Эх! — бабка провела по несостоявшемуся пейзажу рукой. — Попытался Генрих Романович, под конец жизни в другую сторону податься, да так не дошёл. Интересно, что бы было, если бы дошёл?

Она неожиданно смахнула с глаз слёзы, всхлипнула, после чего, вытащила из кармана кофты платок и громко высморкалась. Словно слон в джунглях протрубил.

— Ну, чего? — хозяйка квартиры перевела взгляд на меня. — Устраивает?

— Вполне! — кивнул я обрадовано. — Очень хорошие холсты! И на подрамники натянуты!

— Генрих Романович Панагеев любил порядок, — согласилась она. — Во всём. Жалко только у себя в голове бардак устроил.

Не зная, как на это среагировать, я промолчал.

— И царство ему небесное! — старуха истово перекрестилась, потом немного подумала и добавила: — Ну, или геенна огненная. Там, в конце концов, тоже люди живут. В смысле — мучаются. Бедолаги.

Я вытащил из кармана заранее оговоренную, ещё во время телефонного разговора, сумму, передал хозяйке.

При виде заветных бумажек, она тут же перестала скорбеть по подавшемуся не в ту сторону Генриху Романовичу и пришла в хорошее настроение.

— А вы тоже художник?

— Так, — я в приступе скромности потупил взгляд, — балуюсь.

— Это хорошо! — старуха кивнула. — А хотите, я вам покажу работы моего мужа?

«Ёпрст! Ну, почему я не сказал, что покупаю холсты в подарок любимому племяннику? Или любимому дедушке?».

Пришлось изображать энтузиазм. Ей Богу, воспитанность меня когда-нибудь точно — погубит!

— Конечно!

Мы снова вышли в прихожую, и хозяйка квартиры открыла дверь в другую комнату, всю, с потолка до пола, увешанную картинами.

— Вот, — произнесла старуха, щёлкая выключателем. — Работы Генриха Романовича.

Я обвёл стены взглядом.

М-да. Такого я ещё не видел. На меня будто рухнул кусок материализовавшейся тьмы. С лицами, из этой самой тьмы, выглядывающими. Жуткими, уродливыми, тоскливыми. Трудно было сказать — мужчин изображал художник? Женщин? Стариков? Детей?

Белая, изъеденная язвами кожа, огромные, полные ужаса глаза, сомкнутые губы, изломанные, тонущие во мраке, тела.

Вот, собственно и всё. Штук пятьдесят, если не больше, картин, и на всех — одно и то же в разных вариациях: чернота, бледные лица, да извивающиеся в бесконечной пляске фигуры не то лагерных доходяг, не то — мертвецов.

Правда, нарисовано было и вправду хорошо.

Что ещё меня удивило: в этой комнате совсем не было мебели. Даже стульев. Словно тут устроили мемориал.

— Ну, как? — поинтересовалась хозяйка квартиры. — Впечатляет?

— Более чем! — пробормотал я. Вполне искренне.

— Знаете, — сказала она, проходя в центр комнаты, — далеко не все на эти картины могут смотреть спокойно. Вот, скажем, племянник мой. Мужику уже далеко за сорок, в областной администрации работает, на ответственной должности, а в гости ко мне приходит, и бегом — в гостиную. Только бы побыстрей мимо этой двери проскочить.

— Наверное, он этих картин в детстве испугался? — высказал предположение я.

— Да! — старуха с ностальгической улыбкой кивнула, словно рассказывала о милых детских проделках будущего «слуги народа». — До сих пор сюда заходить боится.

«Мне, скорее всего, тоже было бы не по себе» — прикинул я, впрочем, озвучивать эту мысль не стал.

Ещё раз обвёл глазами комнату и неожиданно заметил стоящие у окна, прямо на полу, три холста, написанные совсем в другом стиле. Настолько не похожим на развешанный по стенам экспрессионизм, что я волей-неволей шагнул вперёд и принялся их внимательно разглядывать.

Это были стилизованные под живопись восемнадцатого — девятнадцатого веков, портреты. Классические портреты — мягкие полутона, безупречная работа кистью, на заднем плане — скорее угадываемые, чем написанные, пейзажи.

И ещё. Если чёрно — белую живопись на стенах обрамляли скромные, в основном — тёмные рамки, то эти работы венчал широкий, с фальшивой позолотой, багет. Уже потемневший от времени.

— Тоже работы вашего мужа? — спросил я, опускаясь на корточки, дабы получше разглядеть картины.

— Тоже, — каким-то странным, не особо приветливым голосом, подтвердила старуха.

Я вгляделся в искусно прописанные художником лица, и мне вдруг сделалось не по себе. Трудно сказать, в чём тут было дело. Вроде — никакого экстрима, а тем более — экспрессии, все пропорции соблюдены, свет падает правильно, тени ложатся туда, куда им и положено, цвета естественные, полутона безупречные.

И всё же….

Я наклонился к холстам поближе.

На первом был изображён мужчина лет пятидесяти с бульдожьими щеками, толстыми, явно — слюнявыми губами, узким лбом и настороженно выглядывающими из глубоких глазниц маленькими водянистыми глазками. Тройной подбородок почти скрывал под собой воротник белой рубахи и тёмный галстук. Зато был хорошо виден безупречный костюм с каким-то официальным значком на лацкане. Кажется — с депутатским.

На следующем портрете загадочный Генрих Романович запечатлел хищного типа с костлявым, тем не менее, красивым лицом. Густые чёрные волосы с благородной сединой на висках, чуть кривоватый рот, волевой, выпирающий вперёд подбородок, пронзительный взгляд угольно — чёрных глаз.… Вместо официального костюма — красная водолазка и кожаная куртка.

С третьего холста на меня уставился очкарик со столь отвратительной физиономией, что ещё чуть-чуть, и его смело можно бы было считать уродом. Жидкие рыжие пряди, прилипшие к потному лбу, бесформенный, усыпанный веснушками нос, полураскрытый рот.

Я оглянулся на хозяйку.

— А это кто? Начальники какие?

Старуха помолчала, затем мрачно подтвердила:

— Начальники, да.

— Ваш муж их на заказ писал?

— На заказ.

— За деньги или по дружбе?

— Не знаю. Он мне ничего не говорил.

Я задумался.

«Если эти картины заказные, то почему заказчик…. ну, или заказчики их не забрали? Хорошо ведь нарисовано, даже здорово! Может дело в том, что здесь всё без прикрас? Никакого гламура, заглаженных морщин и откорректированных лысин?».

— Ваш муж давно умер? — я повернулся к старухе.

— В прошлом году, — она вздохнула.

— Простите, — спохватившись, пробормотал я.

— Да ничего! — хозяйка квартиры отмахнулась. — Все там будем.

— Будем! — оптимистично подтвердил я, вспомнив, тем не менее, присказку одного моего знакомого: «он был настолько крут, что когда слышал фразу «всем там будем», упрямо выпячивал челюсть и бурчал: «ну, это мы ещё посмотрим».

— А больше холстов на продажу нет?

— Увы, — та помотала головой. — Хорошо хоть я эти-то не выкинула.

— Да, хорошо.

Из подъезда я выбрался, крепко держа в руках перевязанный бечёвкой свёрток. Спустившись со ступеней, аккуратно поставил его на землю, закурил.

Что-то меня тревожило, никак не отпускало, что-то мешало радоваться удачной сделке, дескать, молодец — не поленился, позвонил — съездил.

И через пару затяжек, я понял, что именно.

Эти чёртовы портреты.

Изображённые на них, далеко не самые приятные лица, по-прежнему стояли перед моим мысленным взором, вызывая не самые приятные ощущения. Не то брезгливость, не то отвращение. Словно нечаянно коснулся рукой чего-то холодного, склизкого.

«Вот хлябь его твердь!» — я помотал головой, прогоняя наваждение, выкинул окурок и, перехватив пакет поудобнее, двинулся к остановке.

Глава вторая

В которой ко мне приходит поддатый Михалыч с загадочной «готической» девицей, я окончательно поправляю здоровье, снимаю штаны и попадаю в весьма неприятную, если не сказать большее, ситуацию.

1.

Терпеть не могу маршрутки с их хамством, духотой и теснотой. Я и налегке, с пустыми руками стараюсь на них не ездить, а уж с целой связкой обмотанных бечёвкой холстов — тем паче!

Дойдя да Великоламского проспекта, я осторожно опустил на лавку рядом с остановкой свою, не особо тяжёлую, но крайне неудобную ношу, смахнул со лба выступивший пот, вновь щёлкнул зажигалкой, посмотрел по сторонам.

Прохожих было мало. Зато дымила бензиновой копотью и вонью большая пробка на путепроводе, ведущем чрез железную дорогу к Тёплому — микрорайону на самой окраине города. Что-то там случилось — не то авария, не то с той стороны сломался светофор на перекрёстке, и движение начали регулировать гаишники. В «ручном», так сказать, режиме. А это — гарантированный затор.

Минут через пять подъехал троллейбус, я забрался внутрь, втайне радуясь, что до часа пик ещё далеко, и общественный транспорт не напоминает набитые под завязку кильками консервные банки на колёсиках, устроился на свободном сиденье и даже оплатил проезд.

В целом у меня получился довольно-таки удачный день. Купил за копейки неплохие холсты, да и на работу, считай, устроился.

«Тьфу, тьфу, тьфу, что б ни сглазить».

Я постучал по высовывающемуся из пакета подрамнику.

«А вот что мне в первую очередь нарисовать? А нарисую-ка я в первую очередь портрет нашей обожаемой Ирины Анатольевны! Разумеется, об этом ей не сообщая. Сама же Новослободская ни в жизнь не догадается, что под видом кракозябры в бриллиантах и с целлюлитом, я изобразил именно её. Сюрреализм, мэм! Поток сознания. Хотите — сами расшифровывайте и ищите ассоциации».

…Дома воняло застоявшимся, вернее — въевшимся в стены табачным дымом, было грязновато, темновато, хреновато, но всё равно хорошо.

Эта двухкомнатная квартира, в так называемой «сталинке», досталась мне от отца, четыре года назад. В общем-то, я и переехал из Питера в этот областной центр, дабы наследство не ушло куда-нибудь налево, поскольку, кроме меня имелись ещё желающие. Какие-то троюродные племянники, подозрительные дяди-тёти и прочие девери.

Когда неожиданно на горизонте нарисовался я, и предъявил нотариально заверенное завещание, где значился единственным наследником, все эти гоблины начали носиться, как потерпевшие и строчить заявы, требуя всё отменить и похерить. Якобы Кремлёв-старший, под занавес был не совсем вменяем.

И хотя папашка, действительно, умудрился на старости лет загреметь в психиатрическую лечебницу, тем не менее, завещание составлял (что нотариусом подчёркивалось особо) в трезвом уме и здравой памяти.

Я с отцом не жил (они с моей матерью развелись пятнадцать лет назад), но постоянно к нему приезжал, и обо всей этой истории с дурдомом знал не понаслышке. Причём Владимир Александрович Кремлёв водку не пил, белого хвостатого грызуна с зелёными чёртиками и розовыми слонами не ловил, шизофренией и паранойей не страдал.

Что-то у него случилось года за два до смерти, какая-то, очень тёмная и, как я подозреваю, очень грязная история, после которой он так и не смог оправиться.

Мне о произошедшем отец ничего не рассказывал (и никому не рассказывал), но изменился полковник в отставке (косая сажень в плечах, огромные кулачищи и воинствующий атеизм), капитально. Стал в церковь захаживать, молитвы читать и похоже — крестился. Тайно, само собой. Потом тяжело заболел и, на прощание отписав мне квартиру, умер в возрасте семидесяти семи лет. Хорошая цифра, всем бы так!

Я организовал похороны, затем принялся самостоятельно делать в квартире ремонт, поскольку денег на гастарбайтеров, прикидывающихся строителями, у меня не было. Ни тогда, ни сейчас. Провозился с покраской — побелкой и просто — с уборкой всю зиму, перетащил из Питера кое-какие шмотки и осел в этом городе. Убедив себя, что всё это временно.

И сам не заметил, как прошло четыре года.

С тех пор я успел привести в свой новый дом и выгнать двух баб, купил кое-какую мебель, холодильник, телевизор и микроволновку. Потом, ни с того, ни с сего впав в затяжной депрессняк, засрал всё по новой, и собрался уж было валить обратно в Питер, когда на горизонте нарисовалась Ирина свет Анатольевна со своим целлюлитом и зелёными миллионами.

…Разувшись и пройдя в спальню, где стоял огромный траходром с телевизором, я пристроил свёрток с холстами в стенной шкаф, после чего заглянул на кухню — в разумении чего-нибудь пожрать.

В холодильнике, свисая с края верхней полочки, печально раскачивался труп повесившейся мыши. Под ней — два тощеньких таракана. Тоже покончивших жизнь самоубийством.

В том смысле, что еды там не было. Ни еды, ни продуктов.

Вы спросите, а в чём тут разница? Очень просто. Когда у тебя есть женщина, любящая и главное — умеющая готовить, ты ешь еду, а когда пытаешься что-нибудь сварить-потушить-пожарить сам, то продукты. Так сказать — расширенный и слегка модернизированный вариант стандартного «бомж-пакета».

Новослободская готовить не умела, и не любила, поскольку питалась всю жизнь по ресторанам и не собиралась что-либо менять, сам я тупо ленился. И желчно завидовал, самой что ни на есть чёрной завистью, тем своим собратьям по полу, кому повезло найти бабу, умеющую не только варить яйца с пельменями и кипятить воду.

— Суки! — захлопнув холодильник, буркнул я, обращаясь к человечеству в целом и к отсутствующим женщинам — поварихам, в частности. — И денег нет!

Порывшись в карманах джинсов, я выудил оставшуюся после покупки холстов сотню, скатал её в трубочку и воткнул в пластмассовую баночку с зубочистками. Ибо больше она ни на что не годилась. Только на украшения.

«У кого бы занять?» — начал было прикидывать я, когда вдруг во входную дверь позвонили.

«Надеюсь, это не моя обожаемая невеста!» — испугался я, на цыпочках переместился в прихожую и приник дверному глазку.

И с облегчением выдохнул. Поскольку, вместо своей, сексуально озабоченной миллионерши, увидел небритую физиономию моего приятеля — Михалыча. Сергея Воронина, если по паспорту.

— Открывай, давай! — глухо донеслось из подъезда. — Что за идиотская привычка — запираться?!

— Совсем уже? — проворчал я, отпирая замок, впуская гостя в прихожую, и стуча указательном пальцем по лбу. — Мне чего, дверь открытой держать?

— Конечно, — убеждённо произнёс он, прислоняя к стене гитару (в чехле) и водружая на обувную тумбочку водку (в холщёвой сумке). По крайней мере, я так понял, услышав характерное звяканье.

— Погоди, я не один, — остановил приятель, когда я уже собирался закрывать дверь.

— А с кем?

— Оксан, чего мнёшься? Залазь! — скомандовал Сергей, выглянув наружу.

В прихожую зашла девица лет двадцати с небольшим, рыжая, в чёрном, «готовском» прикиде.

— Здрасьте, — меланхолично произнесла она.

— Привет, — несколько озадаченно среагировал я, поскольку Михалыч, как правило, являлся вовсе не с представительницами прекрасного пола, а совсем наоборот. В смысле — с друзьями — алкоголиками.

«Что это его вдруг торкнуло? Решил переквалифицироваться в бабники?».

— Оксана, — принялся изображать из себя светского человека Воронин, представляя мне девицу. — То есть Ксюха. Но лучше использовать погонялово — Виагра, — и он подмигнул.

Я смутился.

— Кремлёв. Леонид. Можно просто — Лёня.

— Вот и познакомились! — кивнул приятель, успевший к тому времени стащить с себя кроссовки. — А знакомство… что?

— Что? — не въехал я.

— Знакомство отмечать принято! — он укоризненно покачал головой, после чего, подхватив булькающую сумку, двинулся в сторону кухни. — Вот сейчас и отметим.

…Через сорок минут мы уже сидели в комнате, расслабленные и благостные. На журнальном столике возвышалась бутылка водки, вокруг неё, как олигархи вокруг Президента, выстроились стопки и высокие стаканы с соком; даже закуску Михалыч не забыл, правда, довольно странную — половинку репки с пучком укропа. Ладно, хоть, не крапивы.

— Знатно! — изрёк Воронин, откусывая кусок корнеплода и начиная энергично работать челюстями. — Между прочим, советую, — он показал пальцем на репу. — Экологически чистая закусь! Не хухры-мухры.

Я помотал головой и, вместо того, что бы поддержать организм правильной закусью, в очередной раз закурил.

Я вообще, когда выпью, курю часто.

— А мне можно сигаретку? — спросила Виагра. В смысле — Оксана.

— Тебе, солнышко моё, с нами всё можно! — разулыбался Михалыч. — И сигаретку, и чего подлиннее….

Девица, тяжело вздохнув, закатила глаза.

— Пошляк!

Тот хохотнул.

— Что естественно, то не безобразно!

— Между прочим, — мой приятель сделался серьёзным, — Оксаночка у нас поэтесса. Неплохие стихи пишет. И даже хорошие.

Виагра фыркнула.

— Сам ты!… Поэтесса.

— А я вообще никто! — Михалыч пожал плечами. — Ни поэтесса, ни даже поэт, и не музыкант.

Ну, это у него бывает. Самоедство, как одно из средств самоиндификации.

— Ты, не музыкант, — сказал я. — Не пора ли тебе гитару взять?

— Можно, — он кивнул. — Только ещё по одной рюмочке пропустим, и вперёд!

Неожиданно Оксана опустила голову вниз и принялась читать стихи.

Странные, надо сказать. Написанные и вправду весьма неплохо, но на таком уровне откровенности, что мне сделалось не по себе.

Это было не пошло, не грубо…. Скорее — жутко.

— Ну, как?! — поинтересовался Воронин с таким видом, будто не Виагра, а он сам декламировал сейчас о «вытекающей из сердца сперме», о «вагинальных оргазмах, похожих на боль» и прочей романтической физиологии.

— Круто, — пробормотал я, стараясь не смотреть на девицу. — Правда, здорово.

— Да ты не смущайся, — неожиданно ухмыльнулась Оксана. — Я знаю, какое впечатление произвожу. Просто, мои стихи надо запивать водкой.

— Что мы сейчас и сделаем! — согласился Михалыч, вновь хватаясь за бутылку и разливая. — А потом я спою.

Мы выпили, мой приятель, как и обещал, вытащил из чехла гитару, провёл пальцем по струнам.

— Давай что-нибудь новенькое, — предложил я.

Воронин кивнул и начал петь. На этот раз песня была политическая, про тридцать восьмую параллель. Если кто не в курсе — то это разделительная линия между двумя странами — Северной Кореей и Южной. Правда, в тексте не упоминались ни Ким Чен Ын, ни тем более — американский президент. Речь тут шла, как я понял, вообще — о конфликте цивилизаций.

— Ништяково! — Виагра затянулась очередной сигаретой, затем стащила с плеч чёрную, полупрозрачную кофту, оставшись в футболке с изображением Смерти. В широкополой шляпе, с косой. — Жарко у тебя тут, — объяснила она, поворачиваясь ко мне.

— Значит, надо срочно принять на грудь холодненького! — подмигнул Михалыч, снова берясь за бутылку.

Дурацкая, конечно, у него черта — гнать, как на пожар. То есть глотать рюмку за рюмкой, не успевая ни закусить толком, ни покурить, ни поговорить.

— С чего такая спешка? — тоже удивилась Оксана. — Мы куда-то торопимся?

— Торопиться надо всегда! — убеждённо заявил Воронин, наполняя стопки. — И во всём! Ибо никто не знает, что ждёт нас за поворотом.

— Никто, — подтвердил я, улыбнувшись. — Может плохое, может хорошее; красивая женщина, — тут я скосил глаза на девицу, и на неё саму, и на её футболку — или смерть с косой. В том-то вся и прелесть! Ничего заранее неизвестно, и всё возможно.

— Правильно, — согласилась Виагра. — Никогда не знаешь, успеет ли твой партнёр вытащить член до того, как кончит, или нет.

Я чуть не подавился куском репки, которую всё-таки решил попробовать, закашлялся. Михалыч заржал.

— Ничего, ничего, привыкай! У нас водка ещё не скоро кончится.

— Ужас, какие все стеснительные! — девица сделала невинные глаза. — И всех-то я смущаю! А чего спрашивается?! Дрочить на порнуху никто не стесняется, а как о жизни поговорить, так сразу закуской давиться начинают. Кстати, знаете, — вдруг оживилась она, — я тут недавно была на одном нудистском пляже, на юге, и видела там специальную беседку для занятия онанизмом.

— Зачем? — не понял Воронин.

— Что бы у мужиков болт не вставал на каждую встречную. Пойдёт, затвор передёрнет и часа два никаких проблем с эрекцией.

Я почувствовал, что у меня краснеют уши.

— Разумно, — Михалыч задумчиво посмотрел на настенный календарь с полураздетыми фотомоделями. — Чего, действительно, мучиться?! Это ж надо ходить по пляжу и всё время отвлекаться на что-нибудь…. Ну, например, представлять, будто ты не среди голых тёток, а в зоопарке, скажем. И на фига тогда вообще весь этот нудизм нужен?! Никакого эстетического наслаждения!

— Да уж, — заморожено изрёк я, стараясь особо не разглядывать задравшуюся футболку Виагры. Вернее — её живот с кольцом в пупке и краем татуировки, уходящей куда-то вниз. Хотя, почему — «куда-то»? Известно — куда.

— А ты на нудистском пляже был? — неожиданно поинтересовалась она, поворачиваясь ко мне и выпуская изо рта кольцо дыма. Почти идеальное.

— Был, — всё так же заморожено подтвердил я. — На «Дюнах».

Оксана наморщила лоб.

— Дюны? Это где?

— Под Питером, — подсказал Михалыч, разливая водку.

— А, ясненько. И как?

— Чего как? — не понял я.

— Как впечатления?

— Нормальные впечатления. Голые все.

— Возбудился?

— Я не настолько сексуально озабочен, — тут мне снова пришлось отвести глаза и неопределённо кхекнуть.

Она хихикнула.

— А насколько?

— В меру.

— Всё! — Виагра хлопнула себя по коленкам. — Теперь точно — про тебя стихотворение напишу!

Воронин с серьёзным видом кинул.

— Обязательно! Могу первые две строчки подсказать: «я не очень, я не очень сексуально озабочен».

— Плагиат, — с отвращением сказал я. — Песня такая была в семидесятых годах прошлого века. Блатняк.

— А у нас в городе нудистский пляж есть? — поинтересовался Михалыч.

— Есть, — девица кивнула. — На Таманке.

Подумала, после чего добавила:

— Летом.

— Ясен пень, что не зимой! — мой приятель хмыкнул. — Хотя, на Крещение, например, многие в прорубь ныряют в чём мать родила.

— И ты нырял?

— Не, — он помотал головой, — я холод не люблю.

— А давайте, сейчас это выпьем, — Виагра с энтузиазмом кивнула на бутылку, — возьмём ещё и пойдём на Таманку!

— Голыми купаться?

— Ага!

— А давай! — неожиданно даже для самого себя, поддержал я девицу. Всё-таки и мне спиртное уже по мозгам дало. — Сегодня тепло, и даже жарко. Хорошо!

Михалыч с сомнением посмотрел почему-то на обгрызенную с трёх сторон репку.

— Идти далеко, — не совсем уверенно сказал он.

— Ничего не далеко! Минут за пятнадцать доберёмся. Это если выпивать по дороге будем. А не будем — так и за десять! Таманка тут близко.

2.

— Осторожнее! — проворчал Воронин, придерживая Оксану за локоть. — Тропинка скользкая.

— Нормальная тропинка! — проворчала та, после чего вырвала руку, сделала шаг вперёд и чуть не загремела вниз — прямиком на омываемые речной водой, валуны. Хорошо хоть я успел ухватить сексуально озабоченную поэтессу за полу куртки.

— Спасибки! — прокомментировала она мои действия, затем остановилась (уже в который раз за последние полчаса) и уставилась на очередные заросли.

— Ну? — поинтересовался Михалыч. — Вспомнила, наконец?

— Кажись там, — Виагра кивнула направо.

Я вздохнул.

Как выяснилось, что-то найти здесь, в дельте реки Таманки, протекающей через центр (!) города, оказалось делом весьма затруднительным. Особо — с пьяных глаз.

Неширокая и совсем неглубокая, река, тем не менее, текла чёрти как, уходя то вправо, то влево, делая многочисленные петли и местами закручиваясь чуть ли не знаком бесконечности (для тех, кто не в курс, это — заваленная на бок восьмёрка).

Как только мы спустились вниз, в чудовищные джунгли из ольхи, ив, крапивы и борщевика, наша изрядно окосевшая собутыльница, мгновенно потеряла направление и принялась блуждать, время от времени, естественно останавливаясь и подкрепляясь очередной дозой горячительного.

Кроме ещё двух бутылок водки, мы волокли с собой гитару, большой баллон с «колой» и остатки закуси. В смысле — всё ту же репку.

Ветки то и дело тренькали по струнам, создавая нам авангардное музыкальное сопровождение.

— Почти Шнитке, — задумчиво прокомментировал Михалыч, в очередной раз выдрав инструмент из зарослей крапивы. — Жжётся зараза!

— А на фига нам вообще этот дикий пляж искать?! — сказал я. — Давайте прямо здесь остановимся, выпьем ещё, разденемся и искупаемся?! И обратно пойдём.

Виагра оглядела берег, усеянный пластиковыми бутылками и консервными банками, упрямо помотала головой.

— Не, здесь грязно. И неинтересно. Да не парься ты! Ща найдём!

Ещё полчаса блужданий и мы, наконец, дошли.

На травянистом берегу, под ивами, сидели две компании с водкой. Одни и вправду — голые, вторые — одетые. И те, и другие, поглядывали друг на друга с интересом. Очевидно, потому что в первой компании имелись обнажённые женщины (правда, в большинстве своём, мягко говоря — не совсем стройные и интересные), а во второй — жарили шашлык.

— О! — обрадовалась Виагра, останавливаясь, и снимая кофту. — Дошли! Теперь можно с чистой совестью выпить!

Затем она попыталась стянуть с себя джинсы и тут же, потеряв равновесие, шлёпнулась на задницу.

— Ё-моё, что за мужики пошли?! Хоть бы кто-нибудь женщине помог!

— В смысле — подняться? — уточнил Михалыч.

— В смысле — раздеться! — рявкнула Оксана.

— Давай помогу! — сказал я, присел рядом и начал стаскивать с неё штаны. Джинсы были модными, чрезвычайно узкими, поэтому стягивались с трудом. Зато сразу вместе с трусами. Ну и носками заодно.

Воронин неожиданно покраснел и, отвернувшись, принялся разуваться.

— Пойду — воду попробую, — наконец буркнул он.

— На вкус? — хмыкнул я.

— Сам дурак! — отреагировал он, добрёл до реки и сунул в воду ступню. — Нормально! Купаться можно!

— Не купаться пришли! — проворчала Виагра, снимая футболку, после чего повернулась ко мне спиной. — Лифчик расстегни.

Я судорожно сглотнул и принялся возиться с застёжками, ощущая себя несколько странно, поскольку впервые совершал подобное действо на людях. Обычно обстановка была более интимной.

Фигура у девицы оказалась весьма приличной. Узкая талия, аккуратная задница, длинные ноги. По сравнению с Ириной Анатольевной Новослободской — богиня!

— А зачем мы сюда пришли? — поинтересовался я.

— Как зачем?! — удивилась Оксана. — Водку пить, конечно!

— В голом виде?

— В голом виде, потому-что жарко, — она окинула меня взглядом с ног до головы. — А ты так и будешь — в одежде?

— Зачем же в одежде? — вздохнул я и принялся неторопливо расстёгивать джинсы. — Можно и без одежды.

Вообще-то я самого себя не стесняюсь. Не гоблин какой, и не тюфяк с необъятным пузом. Да и размер, женщин, как правило, устраивает. Вполне себе средний. Нормальный. Ну, вы поняли, о чём это я. Просто, и вправду — стрёмно на глазах у незнакомой девицы раздеваться. Причём, полностью. На Финском заливе я хоть был с людьми, с которыми вместе раньше и в баню ходили, и в ту же прорубь ныряли. А тут….

— Ты чего белый такой? — Виагра уставилась на мои гениталии с таким видом, что мне сразу захотелось чем-нибудь прикрыться. — Загорать не любишь?

— Некогда, — проворчал я, усаживаясь на свои же шмотки (ненавязчиво при этом загородившись гитарой) и протягивая руку к бутылке. — А стаканы где? А вот, вижу!

Михалыч, вернувшись к «нашему шалашу», дикими глазами посмотрел на голую девицу (из чего я сделал вывод, что вместе они всё-таки ещё не спали) и, нерешительно потоптавшись возле нас, стащил рубашку.

— И что? И всё? — Оксана криво улыбнулась. — Ой, трусливые мужики пошли!

— Давайте выпьем сначала! — проворчал тот. — И вообще я замёрз.

— Или остыл, — нуддистка взяла протянутый мной стакан, выпила.

— Да меня и вправду знобит чего-то! — сердито произнёс Воронин.

Логично. А рубашку он снял, что бы знобило меньше?

— Эх! Классно! — Виагра нахально отняла у меня только что прикуренную сигарету и завалилась на травку. Я окинул взглядом её фигуру и ещё плотнее прижал к себе гитару. А то неудобно получается. И кабинок для онанизма поблизости нет.

Ну, ещё бы! Потусуйтесь с невестой килограммов эдак в сто двадцать весом, и я на вас посмотрю! Тут не только на голых женщин вставать начнёт.

Михалыч проглотил свою водку и тоскливо огляделся по сторонам. Потом вдруг оживился.

— За дровами схожу! — радостно сообщил он. — Надо костерок сделать!

— Давай, — лениво одобрила наша спутница. — А вернёшься — купаться пойдём.

Я бросил взгляд вниз, всухую сглотнул.

«Так. Надо отвлечься! Срочно! О чём бы таком подумать, крайне асексуальном? Представим себе голую Ирину Анатольевну в обнимку…. скажем, с горбатым карликом. Хм! Карлика жалко. Он-то в чём виноват?».

— Ты Михалыча давно знаешь? — вдруг спросила Вигра, отбрасывая окурок и закидывая ногу на ногу.

— Года полтора — два. А что?

— Да странный он. Вроде продвинутый чувак, а член показать стесняется. У него настолько маленький?

— Не знаю! — сердито сказал я. — Не видел.

Бросил на неё косой взгляд, усмехнулся.

— А ты?

— И я не видела, — Оксана поменяла позу, раздвинув ноги.

Я тут же перевёл взгляд на одетую компанию, потом — на открытую бутылку водки, потом — на валяющийся в траве окурок. Хотел было представить себе вылезающую из могилы страшную гнилую бабку-зомби, но ничего не вышло. Перед взором (теперь уже внутренним) так и висело изображение девицы в недвусмысленной позе.

Кажется, среди жарящих шашлык, тоже обратили на нашу «поэтессу» внимание — оттуда послышался надсадный кашель подавившегося чем-то мужика.

— Чего отворачиваешься? — хихикнула Виагра. — Я тебе не нравлюсь?

— Почему не нравишься? — я мужественно повернулся к ней, поднял глаза. — Всё у тебя путём.

— Я тоже так думаю, — она провела рукой по своим гениталиям, ощупала грудь. — И заметь, никаких имплантов! Всё естественное, экологически чистое. Аналоговое.

Оксана повернулась набок, подпёрла рукой щёку.

— Мне вот знаешь, что интересно?

— Что?

— У вас, мужиков, дикие комплексы по поводу размера….

— Нет у меня никаких комплексов!

Она отмахнулась.

— Есть, есть! Не придумывай! …Так вот мне интересно: почему вы их не увеличиваете? Не вшиваете импланты, скажем?

Я откашлялся, разлил водку по пластиковым стаканчикам.

— Вообще-то некоторые, насколько я знаю, пытаются это сделать. Есть такие…. м-м… специальные штуковины.

— Да? — удивилась девица. — Не слышала. А ты пробовал?

— Мне этого не надо!

— М-да? — Оксана вдруг резко подалась вперёд, встав на карачки и в наглую заглянув за гитару.

Я чуть ли не вдавил в себя инструмент, покраснел.

Нуддистка снова хихикнула.

— Не. Тебе, действительно, никаких операций не требуется. Не айс, конечно, но и не нано-технологии! Средненький такой, вполне приличный. Правильный. Не парься.

Тут я разозлился по-настоящему.

— А чего мне париться?! Тем более — с тобой?! И вообще, ты что, никогда эрегированных членов не видела, что так на них бросаешься?!

Она снова улеглась, снова закинула ногу на ногу.

— Видела. И видела всякие. Только ведь не в размере дело, а в умении.

— Точно, — вздохнул я, — в умении. Давай выпьем, что ли?

— Давай, — встрепенулась она и села по-турецки. — Да отложи свою дурацкую гитару!

— Теперь точно — не отложу! — проворчал я, кивая на неё. — Может, чуть попозже. Когда напьюсь.

3.

М-да. Так я ещё никогда не просыпался. И даже во снах подобного не видел, не говоря уж о сексуальных фантазиях.

Меня… насиловали.

А попробуйте подобрать другое название тому, что я увидел, едва открыв глаза. Виагра, сидела на мне верхом, шумно дыша и мотая головой. Была она по-прежнему голой, хотя мы находились уже не на «диком пляже», а дома. В смысле — в моей спальне.

За окном светало, на журнальном столике перед траходромом стояла недопитая литровая бутылка водки.

Впрочем, стояла, не только она.

Как известно, главный мужской возбудитель — визуальный ряд. Порнографию мы все любим, проще говоря. И если в обрубленном состоянии, я явно не был готов к завершению процесса, то увидев всё собственными глазами и осознав, что именно со мной происходит, быстро подошёл к финалу.

К тому же, заметив, что я наконец проснулся, Оксана очень обрадовалась и принялась меня всячески стимулировать. Через пару минут я зарычал, выгнулся дугой, покрываясь похмельным потом и попытался вынуть то, что в подобных ситуациях, джентльмены, не пользующиеся презервативами, стараются всё-таки вынуть. На всякий случай. Но мне не дали.

Ещё плотнее обхватив меня ногами, Виагра вобрала в себя воздух, затем, полоснув мне ногтями по плечу, нырнула вниз и укусила за шею. С долгим, продолжительным стоном. Как вампирша, дорвавшаяся, наконец, до ещё не кусаного лоха.

Ой.

Я посмотрел на девушку квадратными глазами.

Она выпрямилась, слезла с меня и потянулась за сигаретами.

— Как голова?

— Какая именно? — уточнил я, разглядывая (с некоторой долей удивления) свои гениталии. «Это ж надо! В состоянии „нестояния“ я умудрился придти в „полную боевую готовность“! Во даёт поэтесса!».

Виагра хмыкнула.

— Верхняя. Что нижняя в полном порядке, я и без тебя знаю.

— Да уж, — я приподнялся и тоже потянулся за сигаретами.

Оксана щёлкнула зажигалкой.

— Спасибо…

— Выпить хочешь?

— Давай.

Она разлила водку, протянула мне стопку.

Выпили.

— Сколько сейчас времени? — сипло поинтересовался я, «закусывая» дымом.

Девушка взяла валяющийся на столе, рядом с бутылкой, смартфон, включила экран.

— Половина пятого.

— А где…. — я оглядел комнату, — …Михалыч?

— Наверное, шашлык доедает. И самогон допивает, — она пожала плечами.

— Какой самогон?!

— А ты, что, ничего не помнишь?

— Помню. Но плохо. До шашлыка мой мозг не дожил.

— Понятно, — она снова усмехнулась. — Короче, нас всех пригласили в ту компанию, что мясо жарила. Михалыч им пел, ты рассказывал анекдоты, а я просто — отсвечивала.

— И что дальше?

— А чего дальше? Михалыч штанов так и не снял, зато все другие разделись. Потом нас достали комары, и мы отправились к тебе.

— Голыми?! — ужаснулся я.

— Ну, почему голыми?! — Виагра пожала плечами. — Я ж говорю: комары нас достали! Пришлось одеться.

— И то добро, — вздохнул я, приподнялся и уставился на водку. — Мы, что, не всё на берегу выпили?

— Там бухла много было, — Юлия выдохнула дым и уселась в свою излюбленную позу — «по-турецки». — Вот я пузырь и притырила. Что б два раза не бегать.

— Понятно, — чувствуя себя совершенно не в своей тарелке (мысли разбегались, как тараканы из-под веника), я уже самостоятельно налил себе пятьдесят грамм, выпил. Затем подумал. То есть попытался подумать. Вернее — вспомнить.

— Мы это… ну… — тут мне пришлось ткнуть пальцем в валяющуюся, частично — на полу, частично — на стульях, одежду, — с самого начала… в смысле, сразу, как пришли, того… этого самого….

— Трахаться начали? — догадалась Виагра.

Я отвёл глаза.

— Угу.

— Не, — она помотала головой. — Ты сначала уснул. Спел песню и завалился.

— Какую ещё песню? — поразился я.

— Народную. «А я люблю женатого» называется.

— Хм! Вообще-то она не так называется.

— А как?

— Чёрт её знает! Как-то по-другому.

Прикурив новую сигарету от окурка, я подумал и добавил:

— Да и петь я не умею….

— Это точно, — согласилась поэтесса. — Не умеешь. Вопил, как кот, которому дверью яйца прищемили.

Я усмехнулся.

— А дальше?

— Говорю же — заснул. И захрапел дико.

— И что ты делала, пока я спал?

— Выпила ещё, включила телевизор, посмотрела твою порнуху с жёсткого диска (я покраснел. В который уж раз за сегодняшние сутки!) потом решила тебя раздеть. Возилась, возилась, ну и подумала — фиг ли?! зря, что ли силы тратила? Чего добру пропадать?!

Она хихикнула.

— А дальше уже дело техники, сам понимаешь….

— Понимаю, — я с умным видом кивнул, потёр ноющий висок и вновь потянулся за спиртным.

«М-да. Ни фига себе творческая молодеж у нас нынче пошла! Сама раздевает, сама возбуждает, сама начинает…. Интересно, сколько ей всё-таки лет? Двадцать два? Двадцать пять?».

Я повернулся к своей сексуальной партнёрше.

— Тебе сколько лет-то?

Виагра фыркнула.

— Мужлан! О подобных вещах даму не спрашивают.

— А всё-таки?

Она закатила глаза.

— Ну, через полгода восемнадцать стукнет. Совсем старой стану.

От неожиданности сигарета выпала у меня изо рта, попав… в общем туда, куда вы и подумали. Я зашипел от боли, и, рассыпая во все стороны искры, смахнул с себя окурок. Он упал на ковёр и продолжил тлеть уже там. Совершенно не понимая, за что хвататься, я выплеснул на него водку из бутылки, и та, разумеется, весело заплясала синими язычками пламени, мгновенно подобравшись к валяющимся на полу бумажкам, выпавшим, то ли у меня, то ли у Оксанки из кармана джинсов.

— Чёрт! — заорал я, попытался на огнь плюнуть, но вся слюна куда-то делась.

От пожара нас спасла Виагра, которая к тому времени уже валялась на кровати, зайдясь в приступе дикого хохота, тем не менее, видя, что дело пахнет керосином, вытащила из-за тумбочки недопитую колу и залила ей уже занявшиеся огнём бумажки.

Я счистил с низа живота остатки пепла и поднял полный ужаса взгляд.

На смятых простынях, прямо передо мной, оскалив зубы в весёлой улыбке, по-прежнему сидел… мой тюремный срок за совращение несовершеннолетней. За педофилию, мать её растак-разэдак!

«От пяти до семи? Или до пятнадцати? Ой, мама дорогая!».

— Врёшь! — выдохнул я.

— Тебе паспорт показать? — она провела рукой по моим травмированным причиндалам, после чего кивнула на бутылку, с помощью которой я чуть не устроил пожар. — Хорошая водяра! Сразу гореть начинает! А кто говорил, что палёная?

— Кто? — тупо поинтересовался я.

— Да ты и говорил! Неправильно, мол, действует!

Я подавленно вздохнул.

— Да уж! Точно — неправильно!

— Э, да ты чего? — Оксана подалась ко мне, обняла за укушенную шею. — Что случилось?

— Что случилось?!!! — взревел я, схватил бутылку и сделал прямо из горлышка чудовищный глоток. — И она ещё спрашивает!!! Ты почему не сказала, что тебе ещё восемнадцати не исполнилось?!!!

— А чего ты так распсиховался?!

— А потому-что я не педофил!

— Между прочим, — Виагра загасила свою сигарету в пепельнице, нахмурилась, — ты меня сейчас оскорбляешь! По-твоему я выгляжу гораздо старше своих лет?

— Нет, — я сбавил обороты, — выглядишь ты классно. Ты очень красивая, и всё такое. Но ты, чёрт… взрослая! По поведению, и вообще — по всему! У тебя даже стихи взрослой женщины!

— Спасибо, — она вновь расплылась в улыбке.

— И нечего тут лыбиться! — я схватил ещё одну сигарету, прикурил. — У тебя сколько до меня мужиков было?

Девушка опять захихикала.

— Ревнуешь?

— Во! — я покрутил пальцем у виска. — Ты, что, не въезжаешь?! Если про нашу… м-м… связь кто-нибудь узнает, меня ж посадят!

— Да кто узнает-то?! — она сердито тряхнула головой. — Вот если б мы с тобой порнуху снимали, что бы в интернет выложить, тогда — да, можно нарваться на неприятности. Да и то вряд ли…. Где написано, что мне семнадцать лет? — Виагра повернулась ко мне задницей, — ну, где? Тут? Или тут?

Ничего на это не ответив, я в несколько гигантских затяжек прикончив сигарету, снова хлебнул водки.

— А ты, что, и в порнографии снималась? — после продолжительной паузы буркнул я, уставившись на деревья за окном.

— Было дело, — Оксана усмехнулась. — Тебя это шокирует?

— За деньги, что ли?

— Ну, почему сразу за деньги?! — она сменила позу и улеглась поперёк кровати. — Просто, в одной компашке бухали, потом нам скучно стало, и кто-то предложил — а давайте на камеру потрахаемся? Ну, мы и согласились.

— Фак! — я яростно растрепал волосы, схватил валяющиеся на полу джинсы и, сердито сопя, принялся их натягивать.

— Ты куда-то собрался? — с невинным видом поинтересовалась Виагра. — В ментуру — явку с повинной писать?

— Типун тебе на язык!

— Два типуна, — она прищурилась. — А всё-таки, зачем тебе штаны-то?

— Мне к десяти часам на работу идти.

Девушка вновь задействовала свой смартфон, постучала пальцем по экрану.

— Время сейчас половина шестого. Даже меньше. Ещё разок успеем…

— Нет уж, спасибо! — процедил я, оглядывая комнату в разумении найти свои носки. Один обнаружился на включённом системном блоке компьютера, второй — возле двери.

— Да не переживай ты так! — Виагра провела босой ступнёй по моей спине. — Я никому не скажу.

— А Михалыч?

— Чего — Михалыч?

— Думаешь, он не понял куда мы с тобой пошли?! Да тут и ребёнок бы догадался!

Оксана вздохнула.

— Михалыч был уже пьяным в жопу! И вообще… — она нахально раскинула руки в стороны и раздвинула ноги, — не пойман — не вор! Иди ко мне….

— Послушай, — стараясь выглядеть как можно серьёзнее, сказал я. — Давай ты тоже сейчас оденешься, и мы забудем эту ночь, как дурной сон!

— С чегой-то вдруг? — удивилась девушка. — Всё было пучком! И вообще, ты мне нравишься.

«О, Господи!» — подумал я. «Вот только этого мне не хватало для полного и окончательного счастья! „Лолиты“ недоделанной! А если вдруг сейчас, вот прямо сейчас ко мне припрётся глубокоуважаемая Ирина Анатольевна Новослободская? Мало ли, что ей в башку стукнет? Тем более вчера, я ей не отзвонился — не доложил, как там с работой и картинами…. Да и на звонки не отвечал!».

Я судорожно порылся в карманах, нашёл свой полуразрядившийся айфон и уставился на экран.

«Точно! Шесть пропущенных звонков, не считая трёх эсемесок! Ё-моё! Пить надо меньше! Со всякими экстремальными девицами….».

— Ну? — напомнила о себе Лоли… тьфу ты, чёрт! — Оксана. — А я тебе?

— Что?

— Я тебе нравлюсь?

— Уф! — выдохнул я и уселся на край кровати. — Нравишься. Конечно нравишься. Только, нам, и в самом деле, лучше языками не трепать.

— А то! — согласилась она. — Передачки тебе в тюрьму носить — удовольствие ниже среднего.

Она окинула меня каким-то, слишком уж взрослым взглядом и невесело рассмеялась:

— Да успокойся ты, успокойся, Жон Дуан ты мой испуганный! Есть мне уже восемнадцать лет, есть! Полгода назад исполнилось. Это я просто так всем мужикам говорю, что бы на вшивость проверить.

Я снова промолчал, затем натянул футболку, от которой за версту несло дымом костра и выбрался на кухню.

«Не! Так никуда не годится! У меня же сегодня первый рабочий день на новом месте! А я с похмелья, рожа небритая, голова ни фига не соображает! Следовательно — что? Следовательно, надо срочно включать режим «реанимация».

Выудив из раковины кружку, я налил в неё воды из чайника, попил.

«….То есть залезть в душ, желательно — холодный… бр-р-р!.» — меня передёрнуло. «Затем побриться, сожрать два литра горячего крепкого кофе с лимоном, одеться поприличнее и, спровадив эту малолетнюю нимфоманку, топать в дизайнерскую контору «Дженерал-график» без двух «передних» букв. То есть «Женерал рафик».

«Ну, или, если „переводить с французского“: „Чурка — генерал“. Тьфу ты! Чего только с похмелья в голову не придёт!».

Я хмыкнул, вернулся в комнату и строго посмотрел на Виагру.

— Слушай, — сказал я. — Мне на работу сегодня идти.

— Ты уже говорил.

Девушка лежала, задрав к потолку вытянутые ноги и скептически разглядывая свой педикюр.

Чувствуя себя совсем уж полным идиотом, я поднял с пола её джинсы и потряс ими в воздухе.

— Ты одеваться-то собираешься?

Она вывернула шею и посмотрела на меня. Наверное вверх ногами я выглядел достаточно прикольно, потому-как Оксана вновь растянула рот до ушей.

— Ну, и что тут забавного? Или ты решила домой голой ехать?

— А кто тебе сказал, что я вот прямо сейчас, не сходя с места, домой поеду? У меня, между прочим, тоже похмелье.

Не, вы видели?! Эта секс-поэтесса не просто меня трахнула, но ещё и отымела! Во всех смыслах и в особо извращённой форме. Мужиков она на вшивость проверяет, зараза такая!

Тут бы мне разозлиться по-настоящему и выставить её за дверь, вот только ссориться было некогда.

— Так ты, что, здесь хочешь остаться?!

— Ага, — она снова уставилась на свои ноги. — Посплю немного, потом домой поеду. Ключи мне оставь.

— А я чем потом дверь открою?!

— А то у тебя дубликата нет?!

Тут девушка перевернулась на живот, прищурившись, поглядела на меня.

— Не бойся, не ограблю. Тем более — у тебя и брать-то особо нечего. И вообще… — она ткнула пальцем в джинсы, которые я по-прежнему держал в руках, — там, в правом кармане — мой паспорт. Если хочешь — перепиши данные.

Я сердито тряхнул головой.

— И перепишу! Сейчас только ручку возьму.

По паспорту ей и вправду было уже далеко за восемнадцать. Вот ведь негодяйка!

Глава третья

В которой я, несмотря на палёную водку и хреновое самочувствие, всё-таки выхожу на работу, знакомлюсь с коллективом, получаю своё первое задание и еду в ДК «Искож». А оттуда — опять домой, где понимаю, что просто так мне от Виагры не отделаться.

1.

Часы показывали уже без пятнадцати десять, а маршрутка, в которую я залез, не в силах передвигаться пешком, до сих пор торчала всего лишь в нескольких кварталах от моего дома — в мёртвой пробке перед мостом через мать её рек русских. В смысле — через Волгу.

«Странно» — вяло подумал я, уставившись на феерическую фиолетовую причёску сидящей передо мной тётки. «Вроде не час пик, а машин, как грязи. Наверняка, где-то там впереди сломался светофор и движение регулирует гаишник…. Или ДТП какое-нибудь случилось».

У меня дико болела голова, брюхо периодически прожигали приступы изжоги, от общей слабости и духоты подташнивало.

Всю программу реанимации я выполнил полностью, однако водка, несмотря на то, что исправно горела, явно была палёной. В противном случае сейчас бы я, после ледяного душа, кофе и неожиданного ночного секса (что, кстати, тоже способствует протрезвлению), чувствовал себя не так хреново.

«Всё! Больше не пью!» — дал я себе страшную клятву и тут, наконец, мы поехали.

«О! Это знак! Бухать мне точно, с сегодняшнего дня — ни-ни! Особенно — с Михалычем. Хотя, чёрт с ним, с Михалычем, что мы с Виагрой делать будем?».

Оксана, пока я болезненно шипел под холодным душем, два раза забегала в туалет (санузел у меня совмещённый), предлагала потереть спинку, а затем и вовсе — помыться вместе. Предварительно включив горячую воду, разумеется.

На эту провокацию я не поддался, ибо с бодуна у меня (да и не только у меня, наверное) случаются панические атаки. Постоянно кажется, что я куда-то опаздываю, что всё пропало, что вот сейчас, прямо сейчас начнётся нечто ужасное и непоправимое.

«Вот как вломиться в квартиру Новослободская, а я тут в ванной с голой несовершеннолетней девицей занимаюсь петтингом!» — мрачно подумал я, яростно растираясь жёсткой губкой. «И тогда трендец всему! И моим мечтам о зелёных миллионах, и прочим оттягам! Виагра пошлёт Ирину Анатольевну куда подальше, та задействует охрану, нас с нимфеткой скрутят, найдут паспорт и…. Впрочем, дальше можно не продолжать. Как там у Жванецкого? „Суд, Сибирь“. Вот, мать вашу, не было печали!».

Тут, конечно, мой мозг, отравленный алкоголем делал из мухи слона — не стала бы Задонская дверь ломать, но я ж говорю — паническая атака!

После душа, снова одевшись, но уже во всё чистое и относительно новое, я зажёг под чайником газ, достал из шкафчика растворимый кофе.

— А мне? — возмутилась девица, когда я появился в комнате с дымящейся кружкой. — Фига себе! Жрёт в одну харю кофе и по х… веники! Совесть-то у тебя есть?!

Короче, Виагра осталась у меня дома допивать водку пополам с кофе, я же, положив на тумбочку в прихожей дубликат ключей, отправился на работу.

Маршрутка, добравшись до шестой школы, снова остановилась.

— Безобразие! — не выдержала «фиолетовая» тётка. — Я, между прочим, опаздываю!

Водилы, как правило, особо не реагируют на вопли пассажиров, но наш неожиданно обиделся.

— Слушай, все опаздывают, да?! — с неподражаемым кавказским акцентом воскликнул он. — Не видишь, что ли, начальники сейчас поедут!

Я привстал и посмотрел вперёд.

И вправду, на площади Революции 1905 года, никакого движения, ни в одну сторону, ни в другую, не было. Зато имелись две патрульные машины ДПС с работающими мигалками, полностью блокирующие перекрёсток.

А вскоре появились и те, для кого наши доблестные гаишники расчистили дорогу — целый кортеж из тяжёлых, сверкающих чёрным лаком машин, тоже — с мигалками. С синими. С понтом, с визгом, не снижая скорости, они лихо свернули на Центральную и помчались в сторону областной администрации.

Смотрелось всё это круто, как пролетающая над помойкой зловещая стая воронья или как танковая дивизия СС «Мёртвая голова» на марше. От полностью тонированных, чем-то неуловимо напоминающих всё те же танки, автомобилей, веяло жутью и какой-то, особо гнусной, особо нечеловеческой мерзостью. Безнаказанностью? Глупостью возведённой в ранг крутости? Властью?

Наверное.

— Расступись народ — говно плывёт! — прокомментировал сидящий слева парень. Кто-то в глубине салона хохотнул.

— Путин к нам приехал, что ли? — удивлённо произнесла фиолетовая тётка.

Парень у окна повернулся к ней.

— Не. Если бы Путин приехал — тут бы всё покрасили, вплоть до травы, деревьев и тех же ГАИшников. Это кто-то помельче.

Как только начальство исчезло вдали, полицейские машины отъехали в сторону и движение возобновилось.

Последние двести метров от остановки до «Женерал — рафик» мне пришлось преодолевать бегом, обливаясь потом и жутко матерясь. Правда, как относительно интеллигентный человек, я делал это мысленно. Часы показывали пятнадцать минут одиннадцатого.

В офисе дизайнерской конторы уже тусовались сотрудники — две некрасивые девицы в очках и унылый ботаник с бородой «а ля Че Гевара».

— Привет! — задыхаясь, произнёс я, останавливаясь на пороге и обводя помещение взглядом. — А… Григория Александровича ещё нет?

— Сейчас подъедет, — откликнулся ботан, отрываясь от монитора и поворачиваясь ко мне. — Вы хотите заказ сделать?

— Нет, — я помотал головой, вытер со лба пот. — Я… э — э… некоторым образом, ваш будущий коллега.

— А, понятно, — бородач кивнул и вновь уставился на экран. — Тогда проходи… те.

— Давай на ты, — тут же отреагировал я. — Не баре.

— Давай, — покорно согласился тот. — Чаю хотите?… В смысле — хочешь?

— Попозже.

Одна из девиц — полная, с прилизанными волосами, состроила мне глазки.

— А вас как зовут?

— Прошу прощения, — спохватился я, — не представился. Леонид Кремлёв. Художник.

— Света, — откликнулась полная. — Бухгалтер.

Вторая девица, худая, с тяжёлой челюстью и нездоровым цветом лица назвалась Верой. Менеджером. Че Гевара оказался дизайнером и реагировал на имя Виталий.

Пока мы знакомились, подъехал и сам Бакланов. Он походкой столетнего, к тому же контуженного дедушки, вошёл в офис, что-то неразборчиво буркнул и тут же плюхнулся в кресло, уставившись налитыми кровью глазами куда-то в пустоту. Похоже, вчерашнее похмелье у шефа плавно перешло в новую пьянку, и теперь ему было ещё хреновей, чем мне. Слабое, но всё-таки утешение.

— Здрасьте, — наконец сказал я, когда пауза стала слишком уж затягиваться. — Вот. Я пришёл.

Бакланов шевельнулся, взгляд его сделался более осмысленным.

— А, привет! Документы с собой?

— С собой, — я похлопал ладонью по карману куртки, где у меня лежали паспорт и трудовая книжка.

— Свет, — начальник повернулся к толстухе, — оформи парня.

— Давайте, — кивнула она мне, протягивая руку, в которую я и вложил документы. — У меня здесь ещё и отдел кадров до кучи! Присаживайтесь.

Тут входная дверь с грохотом распахнулась и на пороге возникли два новых персонажа. Весьма странных, надо сказать, для дизайнерской конторы. Первый — длинный, как день с похмелья, был одет в потёртую косуху и рваные джинсы. На ногах — берцы, на голове — бандана с черепами, из-под которой высовывались длинные, немытые волосы. Второй — низенький, квадратный, имел вид типичного рэпера — штаны с карманами, ультра — яркая кофта, от вида которой сразу начинала болеть голова, и ямайские дреды на башке. Тоже давно немытые.

— Саныч, ёлы-палы! — рявкнул длинный, сурово глядя на шефа. — Ты ж обещал! У нас на бензин бабла больше нет!

— О, господи! — Бакланов с болезненным видом закатил глаза. — Ну, вот чего ты орёшь?! Деньги нам сегодня после обеда переведут.

— А сейчас нам что делать? — вмешался «рэпер». — Опять хреном груши околачивать?!

— Займитесь чем-нибудь, — начальник пожал плечами, затем кивнул на меня. — Вон, хотя бы с новым нашим сотрудником познакомьтесь….

«Рокер» тут же протянул руку в перчатке с обрезанными пальцами.

— Здорово! Косой.

— Леонид, — несколько озадаченно протянул я. — А Косой, это что, фамилия?

— Не, — помотал головой второй «неформал». — Косой — это погонялово. А у меня погонялово — Слайд.

— Очень приятно, — я пожал и его руку.

— Погонялова у них! — недовольно проворчала Вера — дизайнер, разглядывая новоприбывших с явным неодобрением. — Это — Андрей Лысенко и Дмитрий Королёв. Наши верхолазы.

— Верхолазы?!

— Билборды мы монтируем, — Косой хмыкнул. — С помощью альпинистского снаряжения. Неужели ни разу не видел?

— Видел вообще-то.

— Короче, самая рискованная работа в нашей конторе. Травматизм, — «рокер» принялся загибать пальцы, — профессиональные болезни, к тому же на бензин денег не дают! — и он вновь бросил гневный взгляд на начальство.

— Какие ещё профессиональные болезни?! — возмутилось оно. То есть начальство. В смысле — Григорий Александрович.

— Как какие? — Слайд вытащил из штанов грязный платок и демонстративно высморкался. — Простуда, например. Целый день на ветру, под дождём и снегом, под ураганом — торнадо. Того гляди — воспаление лёгких заработаешь или свалишься вниз, шею свернёшь.

Я хмыкнул.

— А бензин вам зачем? Разжигать костры и согреваться?

— Не, — «рэпер» помотал головой. — Бензин для лошади. Не пешком же нам ходить?!

— Что ещё за лошадь? Живая?!

— Мёртвая давно, — хохотнул парень. — Зомби! Только с помощью колдовства и передвигается!

— Свою «газель» они так называют, — успокоила меня Вера. — Раздолбанную.

— Ладно! — немного пришедший в себя Бакланов, очевидно решив всё-таки взять бразды правления «Женералом» в свои руки, хлопнул ладонью по столу. — Всем молчать, бояться и слушать сюда! Вы двое, — он ткнул пальцем в верхолазов, — что бы до обеда я вас в радиусе километра от конторы не наблюдал! Вы, Вера, свяжитесь с городской администрацией и выясните, наконец, какие там изменения вступают в силу с первого июля! А для нашего нового сотрудника, — он повернулся ко мне, — как я вчера и обещал, первое задание. Надо съездить в ДК «Искож» и узнать, чего они хотят. Ну, и заодно, отвезти счёт — фактуру. Или отнести. Тут недалеко.

— Понял, — я тут же поднялся на ноги. — А кого мне там найти?

— Директора, — вмешалась наша бухгалтер-кадровик. — Васильева. Он там всё решает. Счёт-фактуру я сейчас распечатаю.

Пока она искала нужный документ и отправляла его на принтер, я вышел покурить на улицу вместе со Слайдом.

— Вот она, наша мёртвая лошадь, — верхолаз ткнул пальцем в раздолбанную газель, побывавшую, судя по её виду, если не под артиллерийским обстрелом, то под бомбёжкой — точно. Многочисленные дыры в кабине были зашпаклёваны и замазаны когда-то белой краской, на фургоне виднелась полустёртая надпись «Смешные цены».

— А на что цены смешные? — поинтересовался я.

«Рэпер» отмахнулся.

— Не обращай внимания! Там, раньше был наклеены два пирожка с бутылкой кваса, и ещё буквы — «Российский фастфуд. Первый и единственный».

— И куда потом подевался этот «первый и единственный»?

— Фиг его знает! — верхолаз пожал плечами. — Просрали где-то. Или дождём смыло.

— Да я не про надпись, я про «Российский фастфуд».

— Закрылся, — он выдохнул дым, и сплюнул, чуть не попав в проезжающую мимо машину.

— А чего тебя слайдом обозвали? Вроде слово… такое… устаревшее? Только ты не обижайся!

Парень хохотнул.

— Да я и не обижаюсь! А «слайд» потому, что когда я был маленьким, то упёр у деда слайды с порнухой. Голландские. Он у меня был большой любитель всякой фото-фигни.

— И чего?

— Ну, мы с пацанами начали искать, где бы эти слайды посмотреть. Ретро! Интересно же! Залезли после уроков в кабинет биологии, где древний проектор стоял, там-то нас всех и повязали. Скандал был!… — он закатил глаза. — Да и дедуля обиделся. Полгода со мной не разговаривал.

Я рассмеялся.

— Слайды-то хоть хорошие были?

«Рэпер» вздохнул.

— Не знаю. Не успели мы их посмотреть. Незнакомая аппаратура, сам понимаешь! Пока соображали, какую кнопочку нажать и куда эти фигни вставлять, охранник прибежал.

— Сочувствую. Ладно, — я выкинул бычок на проезжую часть. — Пора мне.

2.

Владимир Филиппович Васильев, директор ДК, оказался человеком приветливым и, судя по внешнему виду, творческим. По крайней мере на обыкновенного чиновника он совершенно не был похож. Неформальная оранжевая рубашка с бантом вместо галстука, широкие подтяжки и диссидентские усы с бородкой.

Его кабинет был забит аппаратурой — световой и музыкальной, с потолка до пола завешан картинами чуть ли не всех жанров и направлений, заставлен стендами и свёрнутыми в рулон растяжками.

— Проходите, — Владимир Филиппович приглашающе махнул рукой в сторону потёртого кожаного дивана в углу, — присаживайтесь.

Скрипнув старой, ещё советской кожей, я уселся и вопросительно на него посмотрел.

— Сейчас! — воскликнул он, покопался в карманах брюк, ахнул и куда-то выбежал.

«Хм!» — подумал я, и этот момент Владимир Филиппович вбежал обратно. При этом вид у него был испуганный.

— Ох! — сказал он, уселся за свой стол и с тоскливым выражением уставился на дверь. Я тоже волей-неволей перевёл туда взгляд, и увидел возникшую на пороге кабинета тётку с большой клеёнчатой сумкой и недовольным выражением лица. Из-за её левого плеча выглядывал дедок с орденскими планками и вредной физиономией, из-за правого — усатый дядька — потный и хмурый. Сзади толпился ещё народ — беременная девица, древняя бабка, мужик в шляпе.

— Вот, Филипп Владимирович, — сурово изрекла тётка, путая имя и отчество директора, но тому, судя по перекошенной физиономии, было уже всё равно. — Мы снова заяву принесли! Третью уже!

— Четвёртую, — тоскливо уточнил Васильев, протягивая руку. — Давайте.

— Сейчас! — женщина покопалась в сумке, вытащила оттуда лист бумаги, однако, вместо того, что бы отдать директору, развернула и принялась читать:

— Заявление! От семьи Бородулиных, а так же их родных и родственников! Обращение! Уважаемый товарищ директор муниципального учреждения культуры Дом Культуры «Искож» Васильев Фили… то есть, тьфу, Владимир Филиппович! Третий раз обращаемся лично к вам по личному делу, не терпящему отлагательств! В вашей структуре, под вашим непосредственным руководством работает наш родственник, страдающий тяжёлой стадией летальности алкоголизма Бородулин Геннадий Геннадьевич!…

Директор с шумом выдохнул воздух и завёл глаза к потолку.

— После поступления нашего родственника на вашу работу, — продолжила тётка с выражением, нахмурив брови, — он перестал периодически являться домой, то и дело оставаясь ночевать на работе в третью смену по его словам. А так же пропадая неизвестно где, под видом напряжённой трудовой деятельности. Напоминаем, что Геннадий Геннадьевич Бородулин является тяжело больным беспросветным пьянством человеком и нуждается в непрестанной заботе со стороны всех родных и родственников! Недавно, следуя с работы домой, он, будучи в пьяном состоянии, упал в речку Лазу, где чуть не утонул и промок. Это так долго продолжаться не может, поскольку сколько же можно?! Мы, нижеподписавшиеся, требуем уволить Бородулина с работы в муниципальном учреждении культуры Дом Культуры «Искож», и отправить назад, в семью, поскольку родные и родственники его не видят ни дома, ни на даче!». Вот! — тётка помахала в воздухе бумагой. — Здесь восемь подписей!

— Его давно надо в больницу ложить! — добавил дедок слева. — Алкоголик! Вот где он сейчас?!

— Сцену монтирует, — директор снова вздохнул. — К вечернему концерту. Впрочем, не важно… Давайте ваше заявление.

— Небось набухался уже, — убеждённо произнёс усатый дядька, разглядывая Васильева с таким видом, словно тот лично спаивал несчастного Бородулина.

— Ну, мы можем надеяться? — тётка, отдав листок, вжикнула молнией сумки и снова отошла к дверям. — Когда вы его уволите?!

Владимир Филиппович прижал руку к груди.

— Да вы поймите, уважаемая, обычно увольняют за что-то! А Геннадий Геннадьевич — прекрасный работник, пьяным в рабочее время ни разу замечен не был, все поручения выполняет точно и в срок! За что мне его увольнять?! Просто так, без повода?! Это же будет нарушением закона!

— Ой, вот только не надо! — вперёд протиснулась беременная девица. — А то мы не знаем, как у нас увольняют! И с поводом, и без повода, и без выходного пособия!

— Не, — помотал головой дедок, — пособие… в смысле — расчёт обязателен! И компенсация. За отпуск.

— Хорошо, — Васильев, как давеча мой шеф, хлопнул по столу ладонью. — Я посмотрю, что тут можно сделать.

— Да, вы уж посмотрите! — кивнула тётка. — Там, кстати, внизу, в заяве, телефончик написан. Позвоните, если чё.

— Если чё — то непременно, — согласился директор.

Затем, вежливо, но настойчиво выпроводив «родных и родственников» из кабинета, вернулся к столу, налил себе воды из графина и, шумно отдуваясь, выпил.

— Вы уж простите! — сказал он, поворачиваясь ко мне. — Вот ведь… ходят и ходят! Достали уже!

— Да ничего страшного, — произнёс я с сочувствием. — Бывает.

— Нет, вы только представьте! — Васильев вскочил со своего места и забегал по кабинету. — Этого несчастного Гену, его родичи куда только не пристраивали — и на Домостроительный, и на Тракторный, и на склады какие-то; причём пристраивали на сезонные работы, а летом на даче припахивали — огород копать, воду таскать. Ну, он и бухал от безнадёги. Потом к нам пришёл. И ожил человек! — директор остановился, потряс в воздухе пальцем.- А всё почему? А всё потому что у нас интересно! Потому что у нас люди хорошие, и работников ценят! Даже простых рабочих сцены! Естественно, в ДК Генке гораздо спокойнее — никто мозги не компостирует, никто плешь не проедает! А дома что?! Да вы сами видели….

— Уж видел, — согласился я.

— Ладно, Бог с ними! — директор вернулся к своему столу, сунул «заяву» в груду других бумаг. — Давайте займёмся делом.

— Давайте.

— У нас в ДК, через месяц состоится фестиваль «Голоса Поволжья». Нам будут нужны несколько… этих… — Васильев пощёлкал пальцами, — рекламных плакатов.

— Билбордов, — подсказал я.

— Да, билбордов. Но понимаете, дизайн у нас пока не разработан. Тут вся надежда на «Дженерал График», на Григория Александровича, и на вас! Вы ведь художник?

— Художник, — скромно подтвердил я. — Если конкретно, то что от меня требуется?

— Хм! — директор ДК вдохновенно потёр диссидентскую бородку. — Понимаете, в плакат нам надо вместить и тех, кто будет выступать, и виды города, и изображение Дома Культуры….

— Ага, — кивнул я, достав блокнот с ручкой и чиркнув пару строк, — понятно.

— Ещё, обязательно, — нашу световую аппаратуру, на сегодняшний день — лучшую в городе, ещё — виды концертного зала с нескольких ракурсов, бальный зал, вестибюль, желательно — звукооператорский пульт, да и звукооператоров неплохо бы…. Плюс — логотип фестиваля, логотипы фирм — спонсоров, плюс — микрофоны на стойках, у нас они тоже — очень хорошие, плюс музыкальные инструменты — балалайки там, деревянные ложки, эти… гусли… Я так всё это вижу.

Тут, конечно, Владимир Филиппович меня очень удивил, поскольку сам я пока видел лишь дикую мешанину из фотографий ДК с вестибюлем, с высовывающимися по бокам прожекторами, балалайками, гуслями и звукооператорами. С микрофонами.

Впрочем, не боги горшки обжигают.

— Ясно, — глубокомысленно изрёк я, сделав умное лицо. — Постараемся. Мне нужна примерно неделя на создание эскиза. Потом я вам его привезу, вы посмотрите и мы приступим к печати.

— Уж вы, голубчик, постарайтесь! — воскликнул Васильев. — Мероприятие значимое, сам губернатор будем присутствовать. Вы же понимаете, какая это ответственность?!

— Понимаю.

— Вот и прекрасно! — директор ДК просиял, затем ткнул пальцем в стоящий на столе компьютер. — У вас есть на что фотографии скинуть?

— Фотографии?… А! Участников конкурса?

— Да. А ещё — логотипы.

— Сейчас, — я порылся в карманах, достал связку ключей и снял с них дежурную флешку, которую постоянно таскал с собой — на всякий случай. — Вот. Давайте сюда скопируем.

— А влезет?

— Чего влезет?

— Фотографии. Их там более двух тысяч….

Глаза у меня полезли на лоб.

— Сколько — сколько?!

— Более двух тысяч, — повторил Васильев. — Наш, так сказать, архив.

— Большой архив, — покачал головой я. — Попробуем.

Подключать флешку к компу, искать архивы и скачивать их, пришлось тоже мне, ибо сам Владимир Филиппович, как я понял, в цифровой технике разбирался на уровне «нажму на кнопочку слева — музыка заиграет, нажиму на кнопочку справа — ведомость откроется». У меня у самого-то голова с похмелья соображала на троечку, поэтому делал я всё гораздо медленнее, чем обычно.

Впрочем, всё рано или поздно кончается, и уже через пятнадцать минут, я двигался обратно, в свою контору, смахивая со лба пот и прикидывая — уж не зайти ли по дороге в супермаркет, и не купить ли пивка? Бутылочку. Две. Ну, три, на самый крайний случай. Шоб було.

Я уж было повеселел, когда вспомнил, что оставшихся монет (после утренней маршрутки) на нормальное пиво у меня не хватит. Следовательно — поход в супермаркет отменяется.

«Вот зараза! Только, можно сказать, жить начал — так деньги кончились! …А как у нас с куревом?».

Я вытащил пачку, пересчитал оставшиеся сигареты и совсем упал духом.

«Три штучки всего! Ну, понятно — с бодуна садишь одну за другой, они и кончаются! Что делать будем?».

Вспомнив об оставшейся в квартире сотне, я почесал затылок.

«Тьфу ты! Вот уж точно — дурная голова ногам покоя не даёт! Гордыня, ё-моё! Сотня ни на что, кроме украшения не годится!» — с отвращением передразнил я сам себя. «Домой, что ли смотаться?!».

Я глянул на часы и, приняв решение, направился к остановке.

«Съезжу по-быстрому туда и обратно, заодно посмотрю, как там Виагра. Всю аппаратуру с мебелью из квартиры вынесла или нет ещё?».

Перейдя шумный проспект, я принялся ждать автобус (на маршрутку у меня пяти рублей не хватало), как вдруг мимо пронеслись мигающие сине-красными сигналами машины с гаишниками, что-то неразборчиво орущими через громкоговорители, и движение вновь застыло.

Так минуло пять минут…. Десять….

«Снова здорово!» — я раздражённо посмотрел в сторону площади Титова, откуда, судя по всему, и должны были появиться «членовозы», однако там торчал лишь одинокий полицейский «форд» с вытянутым в струнку офицером.

— Чёрти что! — нервно прокомментировал происходящее стоящий рядом со мной лысый мужик, то и дело поглядывающий на часы. — Третий раз уже за сегодняшнее утро нарываюсь! Уроды!

— На наши, народные денежки разъезжают! — со злобным удовлетворением произнесла бабка, держащая в руках большую клеёнчатую сумку, из которой высовывались листья рассады. — Наворовали и катаются туда-сюда! Хоть из дома не выходи!

Пока я соображал, что с похмелья хуже — ждать пока «слуги народа» освободят для этого самого народа проезжую часть, слушая вздорную старуху или идти пешком, вдали показался, наконец, чёрный кортеж. Всё те же огромные, предельно уродливые, бегемотообразные машины, помчались по проспекту.

Ошивающийся на ближайшем перекрёстке сержант — постовой, аж подпрыгнув от усердия, отдал им честь.

«Если она у него, конечно, была!» — я невесело хмыкнул, после чего глянул на часы. «Половина двенадцатого. В конторе обед, скорее всего, как у всех — с часу до двух. Если я сейчас поеду домой, это займёт минут двадцать. Дома — полчаса от силы, и обратно…. Как раз вернусь к концу перерыва. Нормально. …И потом, если судить по утренней „планёрке“, не думаю, что в „Дженерале“ слишком уж строго относятся к трудовой дисциплине. Наглеть, конечно, не стоит, но и изображать из себя „офисный планктон“ смысла нет».

3.

— Ты какого хрена так рано припёрся?! — с недовольным видом поинтересовалась всё ещё голая Виагра, вылезая из-под одеяла. — Ни сна от тебя, ни покоя!

Не, ну точно — наглость второе счастье!

Я прошёл в комнату, остановился напротив траходрома, посмотрел на недопитую водку, на сломанную сигарету в пепельнице, на растрёпанную причёску Оксаны.

— Ты вообще домой собираешься?

— Покурить есть чего? — вместо ответа буркнула она, ковыряясь в окурках.

— Нет. Кончилось.

— А чего не купил?

— А ты разве, не в курсе?! — я сделал большие глаза. — Сигареты с сегодняшнего дня продавать запретили. Под страхом уголовного наказания.

— Клоун! — процедила девица, подобрала сломанную «мальборину» и, замазав лопнувшее место слюной, прикурила.

— Может ты всё-таки оденешься? — поинтересовался я, открывая стенной шкаф.

«Проверю-ка карманы! Чем чёрт не шутит, вдруг где-нибудь полтинник завалялся?! Или даже сотня?! Плюс — те сто рублей, что на кухне…. Можно аж две пачки купить. Того же „Донского табака“! Мы не гордые. А „Мальборо“ пусть чокнутые поэтессы курят!».

— Дай мне вон ту рубаху! — Виагра ткнула пальцем в висящую на плечиках одежду.

— Какую ещё рубаху?! — проворчал я.

— Белую! Нет, не эту! Левее!

Выудив из шкафа рубашку, я швырнул её на диван, сам же принялся проверять карманы. Увы! Бумажных денег в них не обнаружилось. Только — десятирублёвые монеты. Три штуки. И пара двушек.

— Чего ты там ищешь? — прищурилась Оксана. Она натянула на себя рубаху и стала похожа на приличную женщину. Ну, почти приличную. Эдакая романтичная возлюбленная главного героя, наутро, после бурной ночи, в первых лучах восходящего солнца.

Я, хмыкнув, перевёл взгляд на окно. Корявая липа, газораспределительная будка с сидящими на крыше голубями бомжеватого вида, низкое, пасмурное небо.

«А внизу ещё — мусорные контейнеры» — вспомнил я. «Забитые под завязку».

— Чего ищу? Деньги ищу. У тебя, кстати, нет?

— Кстати, нет, — Виагра докурила отреставрированную «мальборину» до замазанного слюнями разлома, поморщилась. — Чёрт! Не тянется!

Я молча вытащил из кармана пачку с последней сигаретой (две выкурил, пока автобус ждал), положил на журнальный столик.

— На!

— Ой, спасибки! — обрадовалась она и снова щёлкнула зажигалкой. — Так ты чего так рано с работы пришёл? Или тебя уже с неё выперли?

— Говорю ж: за деньгами приехал!

Девица склонила голову на бок, неуловимым движением развела полы рубахи в стороны и томно произнесла:

— А я думала — ты по мне соскучился!

— Пока не особо.

Она вздохнула.

— Скучные вы, мужики! Особенно — с похмелья. Ни на что не способные.

— Способные, способные, — процедил я, закрывая шкаф. — Просто, мне некогда. Так ты домой поедешь?!

— Дома отстойно, — Виагра схватила бутылку, выдавила из неё в стакан последние грамм двадцать, выпила. — Кот, папашка, мамашка, брат — дебил….

— А ты где живёшь?

— На Соколовке.

— М-да. Ближний свет….

Оксана, ничего на это не ответив, сделала ещё несколько затяжек, потом протянула тлеющий окурок мне.

— Будешь?

— Давай…

Докурив, я развернулся и отправился на кухню. Заветная сотня по-прежнему торчала из пластмассовой вазочки с зубочистками, подобно экзотическому цветку.

— Бешеные бабки! — сказал я, сунул деньги в карман и направился в прихожую.

«Ну и чёрт с ней — с долбанутой этой! Пусть хоть целый день дрыхнет! В моей рубашке… Да, надо сказать, что бы она ни в коем случае дверь не открывала!».

— Оксан! — рявкнул я, натягивая кроссовок.

— Чего ещё? — послышалось из комнаты.

— Дверь никому не открывай! Слышишь?

— Ревнуешь? — она хихикнула.

Вот дура-то, прости, Господи!

— Делать мне нечего — тебя ревновать! Просто — не открывай!

— Хорошо, не буду, — согласилась девица, а через минуту выбралась в прихожую.

— Сваливаешь уже?

— Сваливаю.

— Твою мать! Пришёл, разбудил, всё выкурил и уходит! А мне что делать?!

— Иди домой.

— Не хочу домой. Трахаться хочу.

Она повела плечом, полы рубашки вновь разошлись в стороны и моему взгляду предстала обнажённая грудь (левая), а ещё — та самая татуировка внизу живота — от пупка с пирсингом и чуть ли не до клитора. Цветное, и очень качественное изображение ящерицы. Вернее — саламандры. С огненным языком, которым она, в смысле — саламандра, и лизала вышеупомянутый половой орган.

В штанах у меня тут же возникла приятная тяжесть, и я с ещё большим старанием принялся завязывать шнурок.

«На фиг, на фиг! Во-первых — рабочий день, а во-вторых, мы ж кажется решили уже — больше никакого секса с этой нимфоманкой! …Хотя, конечно, было бы неплохо…».

— Я на работе! — веско произнёс я, заканчивая обуваться и выпрямляясь.

Виагра фыркнула.

— Ты б ещё сказал: «я на службе»! Знаешь, как менты в телесериалах? «Ой, да мы не пьём, мы на службе!». …Ладно, вали! Вечером когда тебя ждать?

— Когда-нибудь! — буркнул я, развернулся и вышел из квартиры.

Ну, вот как с этой шизанутой поэтессой общаться?! Домой идти она не желает, а желает валяться целый день в койке и трахаться! Во влип-то! По самые помидоры!

Продолжая про себя бурчать, я зашёл в магазин, купил пачку заветного курева и потопал обратно на улицу Крымова.

Пешком разумеется, поскольку оставшиеся монетки решил не тратить. Пусть хоть что-то в кармане будет!

«Сначала займу где-нибудь денег», — решил я. «У того же шефа. Ближе к вечеру, когда его с бодуна корёжить перестанет. Скажу: остался без средств к существованию, подкиньте хотя бы тысчонку в счёт будущей зарплаты! Наглость, конечно, но не идти же на поклон к Новослободской! Знаю я её. Опять начнётся: переезжай ко мне, будем жить-поживать, добра наживать. Как же, как же! Верю, верю! Ужин при свечах, коньяк — маньяк и в койку с целлюлитом! И это после Виагры, от одного вида которой встаёт сразу всё!».

Я остановился, распечатал пачку, прикурил.

«Когда мы там с уважаемой Ириной Анатольевной собрались жениться? Через тридцать дней? Или через два месяца? Ни хрена не помню! Кстати, а почему она не звонит? Обиделась?».

Снова затормозив, я вытащил телефон, задействовал экран и похолодел: неотвеченых звонков от моей будущей супруги было уже двадцать восемь!

«А почему я звонки не слышу? Звук вчера отключил, что ли?!».

Оказалось — и вправду отключил.

«Ну, всё! Вот теперь уже абзац полный! Окончательный и бесповоротный, хоть прямо сейчас под машину ложись! Под ту, вон, например, или под ту…. Дабы тихо — мирно, на красивом белом микроавтобусе с красной полосой, уехать в дежурную больницу номер четыре, и лежать там в гипсе, в капельницах, в тишине и спокойствии. Потому-как, в противном случае, сегодня меня будут иметь. Долго и жадно. С особой, как пишут в полицейских протоколах, жестокостью…».

— Тьфу ты! — вслух произнёс я, выкинул докуренный до фильтра окурок и пошёл дальше.

И… снова нарвался на начальственный кортеж.

На это раз менты перегородили и Волжский проспект и улицу Центральную, чёрные же машины двигались со стороны Нового моста через Волгу. Причём достаточно медленно, не визжа колёсами на поворотах и не изображая из себя гоночные болиды.

Несколько минут, я, вместе с другими прохожими, стоящими перед пешеходным переходом, разглядывал навороченные, явно — бронированные тачки, лениво размышляя: если сейчас сделать вид, будто бросаешь гранату, тебя сразу шлёпнут или нет?

«…Хотя, конечно, снайперы на крышах, на всём маршруте следования „государевых людей“, это, знаете ли, слишком! Где столько ФСБешников найдёшь?!».

А потом, от не в меру ли разыгравшегося воображения, от общего ли похмельного состояния, мне вдруг показалось, что в этих, проносящихся мимо жутких машинах, нет людей. Ни чиновников, ни даже шофёров. Только — неживая, и в то же время — разумная тьма.

Неожиданно, одно из наглухо тонированных стёкол, в котором отражались тёмные дома с тёмным же небом, помутнело, а изнутри на него будто кто-то выплеснул стакан черноты; и прямо у меня в голове, неприятный, похожий на ржавую колючую проволоку голос прошипел:

— Художник, напиши мой портрет!

«Ой, мама дорогая!» — я зажмурил глаза и потряс башкой. «Всё, мать твою! Допился! До глюков, мать вашу! До пушного, ё-моё, зверька из анекдота! Только вот мне почему-то ни разу не смешно!».

Тело повело в сторону, я ухватился рукой за фонарный столб (благо — тот рядом стоял) и уставился на задние габаритные огни последней машины, которые оказались почему-то не красными, а оранжевыми. Как адское пламя.

Всё тело покрылось липким, противным потом, во рту пересохло.

«Воды» — вяло подумал я. «Воды купить надо бы! Только не на что. Ну, почему я дома бутылку из-под колы не наполнил?!».

4.

Обед в учреждении — дело хорошее. Можно отдохнуть, перекусить (если деньги есть) и даже, при необходимости — поправить здоровье.

Именно этим, судя по всему, и занимался шеф в промежуток между тринадцатью и четырнадцатью часами пополудни. Когда я, потный и злобный, ввалился в контору, Григорий Александрович уже не выглядел вынырнувшим из болота утопленником, да и пахло от него не кислятиной с тухлятиной, а свежевыпитым коньячком. Плюс ещё — жареным мясом.

— А! — увидев меня, воскликнул он. — Вернулся?

— Вернулся, — вздохнул я.

— И как? — Бакланов показал глазами на кресло возле своего стола, — Сложный заказ?

— Сложный. Слишком много деталей.

Шеф прищурился.

— Васильев хочет, как всегда, впихнуть в баннер всё сразу — и плясунов, и звукооператоров?

— Ну, да, — несколько удивлённо подтвердил я, усаживаясь. — А что, он вам уже звонил?

— Нет, — Бакланов покачал головой, усмехнулся. — Просто, я его давно знаю. В общем так….

Он перевёл взгляд на пустое пространство между столом Светланы и рабочим местом Виталия.

— Завтра нам привезут кое-какую мебель и два новых компа. Один из них — твой. Сидеть же будешь вон там.

— Хорошо.

— Сам установишь программы, которые тебе потребуются для работы? Или Виталика запрячь?

— Чего там устанавливать?! — пожал плечами я. — Адобовский пакет у меня имеется. Грамотно взломанный и не глючный. Хард принесу и поставлю.

Бакланов удовлетворённо кивнул, потом добавил:

— Приступишь к созданию эскиза для ДК, делай всё по-своему. Главное — не пытайся впихнуть в него невпихуемое. Баннер не резиновый.

— А как же пожелания Васильева?

— Филлипыч — мужик умный. Понимает, что он ни разу не художник, и не дизайнер. Поэтому особо выделываться не будет. Проверено.

— Понятно.

Я исподтишка бросил на шефа оценивающий взгляд.

«Интересно, у него уже можно деньги просить? Или рано пока? Ладно. Через полчаса попробую. Если он никуда не свинтит….».

Тут у меня в кармане, завопил сотовый. Вздрогнув от неожиданности, я вытащил трубу и уставился на высветившуюся надпись: «Love».

Почему «Love»? Да это у меня чёрный юмор такой. От полной беспросветности и безвыходности.

Можно было бы, конечно, её «Богиней» обозвать или, скажем, «Гением чистой красоты», но это уже чересчур. Тут даже Новослободская поймёт: стёб голимый!

«Ой вэй, как говорят злобные бандерлоги с Львовской области! Сейчас начнётся! Сейчас нам всё припомнят! И пропущенные вызовы, и то, что я вчера не позвонил — не заехал, и вообще — все мои прошлые прегрешения!».

— Слушаю, — промямлил я.

— Ты куда пропал?! — рявкнул мне в ухо хорошо знакомый голос, напоминающий рык надзирательницы в женской колонии.

— Почему — пропал? Никуда я не пропадал….

— А почему на звонки не отвечал?!

— Так… это…

— Чего — это?!

Ирина Анатольевна повысила громкость.

В конторе на меня начали оглядываться.

«Во ведь зараза! Вопит так, что на улице, наверное, слышно! И это ведь без громкой связи!».

— Телефон я дома забыл. Перед тем, как ехать — устраиваться на работу, зашёл переодеться, ну и вот….

Бакланов посмотрел на меня с явной издёвкой, хмыкнул.

— А ночью где ты был?! Опять со своим придурком — приятелем бухал?!

— С каким ещё приятелем?

— С этим твоим ё… тым поэтом!

— Да ни с кем я не бухал! Вернулся — и сразу спать лёг!

«Это точно! Лёг. А когда проснулся, было уже поздно дёргаться! Да и не больно-то хотелось!».

— Не надо мне врать! — заорала Новослободская столь свирепо, что я испугался — а ну-как она всё же заехала ко мне домой, вышибла дверь и увидела…. В общем, то, что увидела.

— Я не вру! Чего мне врать-то?!

— А потому-что ты всегда врёшь! Безостановочно! Как последний мудак!

За моей спиной послышался сочувственный смешок. То ли Виталия, то ли сидящего в углу и читающего электронную книгу, Косого.

— Ты уже все мозги пропил! — продолжала разоряться моя многоуважаемая стокилограммовая невеста. — И ни хрена не делаешь!

— Я, между прочим, сейчас на работе!

— Хорош пиз… ть!

— Ну-ка, дай мне! — неожиданно потребовал шеф, протянув руку. Затем, не дожидаясь моей реакции, схватил айфон и рявкнул:

— С кем я говорю?!

Очевидно, Новослободская от неожиданности на какое-то время потеряла дар речи, поскольку Григорий Александрович повторил свой вопрос.

Наконец, «на том конце провода» ему ответили, поскольку он представился и, продолжая говорить предельно жёстко, отчеканил:

— Я вас очень прошу, Ирина Анатольевна, не отвлекать Леонида по пустякам! И не устраивать скандалы! Во-первых, он только-только начал у нас осваиваться, во-вторых, работа у него ответственная и очень сложная…. Так-что будьте, пожалуйста, добры…. Что?… Нет, я не поэт, не прозаик, и даже не художник. По образованию я юрист. И в ваши личные дела я не вмешиваюсь.

Бакланов закончил разговор, отдал мне сотовый и, заведя глаза к потолку, простонал, что-то, типа «о, женщины!».

— Спасибо, Григорий Александрович! — искренне поблагодарил я.

— Тебе жена звонила?

— Невеста.

— Суровая у тебя невеста. Или ты и вправду провинился?

— Да не то, что бы провинился… Забыл позвонить.

— Бывает, — шеф снова усмехнулся. — А свадьба у вас когда? Скоро?

— Скоро, — с кислым видом подтвердил я, что заставило его окинуть меня взглядом с головы до ног, очевидно прикидывая — уж не заставляют ли меня жениться насильно? Впрочем, тему он развивать не стал.

— Ты… вот что… — Григорий Александрович в нерешительности потёр подбородок. — Есть для тебя ещё одно задание. Я конечно понимаю, что ты первый день работаешь, и всё такое, только ехать больше некому. Мне, кровь из носу, надо быть сегодня в Торковке….

— Да ладно, — я пожал плечами, не понимая чего он боится — что я обижусь или что не сумею договориться с заказчиком? — Сейчас же рабочий день….

Шеф вздохнул.

— Это да…. Вот только клиент у нас непростой.

— Что за клиент?

— Заместитель председателя областного Комитета по мониторингу неучтённых ресурсов.

— Каких-каких ресурсов? — удивился я.

Бакланов скривился, будто вляпался в какашку.

— Неучтённых, — повторил он недовольно. — Это неполное название. Там ещё слов пять. Только я их не помню. Сейчас….

Шеф порылся в бумагах, валяющихся у него на столе, схватил один из листков и с выражением прочёл:

— Комитет по мониторингу неучтённых перспективных ресурсов при распределении бюджетных средств вневедомственных учреждений и организаций. Во как!

Я хмыкнул.

— Ну, предположим. И что они хотят заказать? Наружную рекламу? Зачем?!

Бакланов помотал головой.

— Не рекламу. Их руководитель… ты запиши….

Он подождал, пока я достану блокнот и ручку, продолжил:

— Голенбоген-Урус Альберт Эдуардович. Записал?

— Записал. Прикольная фамилия.

— Угу. Так вот, этому Голенбогену… — шеф хмыкнул, — Гелентвагену нужен настенный календарь на следующий год. Большой, цветной, с хорошей печатью.

— С его собственной фотографией, что ли? Что бы подчинённые смотрели и боялись?

— Понятия не имею! — он развёл руками. — Короче, надо к нему съездить и поговорить. Берёшься?

— Легко! — я кивнул. — Куда ехать?

— В областную администрацию. Придёшь, позвонишь, тебя к нему проводят. Держи телефон. — он протянул мне глянцевую визитку с двуглавым орлом.

Тут я решил, что настал момент для выклянчивая денег и, опустив взгляд, произнёс:

— Григорий Александрович, а нельзя ли мне… э-э… в качестве небольшого аванса… выписать какую-нибудь небольшую сумму? Рублей тысячу?

Шеф удивлённо задрал брови.

— Ты чего, совсем на мели?

— Есть маленько.

— Хм! Официально, через бухгалтерию, оформить аванс не получится. Но я могу дать тебе в долг. Устроит?

— Спасибо большое! — я прижал руку к груди.

— Ладно! — Бакланов отмахнулся. — В жизни всякое бывает. С зарплаты отдашь.

5.

В областной администрации, на проходной, стояли аж два охранника с длинными прибамабасинами, издающими противный писк, и проверяли всех, входящих в здание. Кроме, разумеется, «слуг народа».

«Они тут всегда по двое дежурят?» — прикинул я, дожидаясь Голенбогена-Уруса. «Или у них нынче усиление? Приехал же кто-то сегодня в область из большого начальства…».

— Кремлёв? Леонид Владимирович? — раздался сзади скрипучий голос.

Я вздрогнул и обернулся.

За моей спиной стоял чел, похожий на Кощея Бессмертного из старого советского фильма — лысая башка, тонкие губы, глаза, смахивающие на две стеклянные пуговицы.

«Откуда он взялся?!» — мысленно удивился я. «Ещё пару секунд назад его здесь не было?!».

— Альберт Эдуардович?

— Нет, — «Кощей» помотал головой. — Я вас к нему провожу. Пойдёмте.

— Пойдёмте, — согласился я.

Лысый кивнул секьюрити, и те, даже не посмотрев на меня (не говоря уж о том, что бы проверять!), расступились в стороны.

В коридорах администрации пахло хорошо — пирожками, очевидно — из буфета, и новой мебелью.

Мы поднялись с «Кощеем» на третий этаж, добрались до кабинета с табличкой «Альберт Эдуардович Голенбоген-Урус» — золотыми буквами; вошли в приёмную с секретаршей, похожей на ожившую куклу Барби. Она сидела за столом, уставившись в монитор и лопала конфеты. Из большой красивой коробки.

— Подождите пока, — лысый кивнул на кожаное кресло в углу.

Ладно, мы не гордые.

Я сел, вытянул уставшие ноги. Всё-таки бегать с похмелья по городу — удовольствие сомнительное. Да и отвык я.

— А, ёп! — неожиданно произнесла секретарша, щёлкая мышью. Я перевёл взгляд на экран.

Обалдеть! Эта любительница конфет, оказывается, сидела вовсе не в соцсетях, нет. Она… играла. Причём, не в какой-нибудь там «Симс», а во вполне себе брутальную «Агонию», где путешествуешь по аду и ныкаешься от вездесущих демонов. Как раз, в этот момент её виртуального подопечного сожрали.

«Ни фига себе у них тут компы навороченные!» — удивился я. «Вроде бы во всех этих государственных конторах компьютеры маломощные… По крайней мере, кто-то мне об этом рассказывал. И резаться в современные игры на них нельзя. Или уже можно?».

— Фак! — процедила девица, сожрала очередную конфету, и вновь запустила игру. На экране нарисовалось жуткое рыло с вертикальной пастью и плотоядно щёлкнуло зубами. Я начал было размышлять о завидной доле секретарш заместителей председателей комитетов по чему-то там, но тут дверь, ведущая в кабинет открылась, в щель просунулся лысый и поманил меня пальцем.

Пройдя через длинный тамбур, я шагнул в большую, светлую комнату со сводчатыми окнами и… замер.

За огромный столом, с огромным же монитором, сидел тот самый тип с портрета, написанного умершим художником. Худое, почти аскетичное лицо, с выпирающим острым подбородком, чёрные, похожие на проволоку волосы, чуть тронутые сединой и очень неприятный взгляд. Правда, в отличии от своего портретного двойника, изображённого в кожаной куртке с водолазкой, реальный Голенбоген — Гелентваген был одет в строгий серый костюм с галстуком и каким-то значком на лацкане. Дресс-код, понятно.

«Вот это встреча!» — подумал я. «Значит, те портреты написаны не так давно, как я думал. Почему же всё-таки заказчики их не забрали?».

— Проходите, садитесь, — глубоким баритоном произнёс чиновник, показывая рукой на кресло возле стола.

Я прошёл, сел.

— Вы из «Дженерал-график», — не то спросил, не то констатировал Голенбоген, сверля меня своими чёрными глазами.

— Совершенно верно, — кивнул я, невольно отводя взгляд. За высокой спинкой чиновничьего, явно — очень дорогого кресла, на стене висел портрет Президента. На него я и стал смотреть.

«Ну, и глаза, ёпрст! Как у киллера какого, прости, Господи!».

— Вы — дизайнер?

— Дизайнер.

— Как мне к вам обращаться?

Я пожал плечами.

— Просто — Леонид.

— Очень хорошо, Леонид, — Голенбоген-Урус открыл ящик стола, достал какую-то бумагу и протянул мне. — Вот, ознакомьтесь.

Я взял листок и принялся его изучать. Это была отпечатанная на лазерном, опять же — очень дорогом принтере, фотография. На ней хозяин кабинета, в уже знакомой мне кожаной куртке, стоял на фоне каких-то древних каменных хреновин и задумчиво смотрел вдаль.

— Это, — чиновник ткнул пальцем в бумагу, — я. На календаре, который мы хотим у вас заказать, должно быть именно это изображение….

— Понятно, — пробормотал я, хотя, честно говоря, ничего не понял.

«Неужели он и в самом деле хочет развесить свою морду по кабинетам подчинённых? Дабы те боялись и трепетали… Во бред-то!».

— Теперь, собственно, о самом календаре, — продолжил чиновник. — То есть о цифрах. Вернее, о числах, — он достал ещё одну бумагу.

На ней была знакомая всем сетка дней. По месяцам. И, почему-то на текущий год. Не поздно ли господа из Комитета по мониторингу спохватились?!

«А это ещё что такое?» — я удивлённо вгляделся в цифры. Сетка всё-таки оказалась нестандартной. Во-первых, там не было выходных дней, которые в обычных календарях обозначаются иным цветом, нежели будни, и располагаются справа. Во-вторых красным оказались выделены числа совершенно случайные, разбросанные по всей сетке. Например, двадцать первое июня, тридцать первое июля, двадцать третье сентября, и так далее.

— Вам что-то неясно? — поинтересовался Голенбоген.

«Чёрт его разберёт!» — подумал я. «Может выделенные дни — это дни рождения его родственников или, скажем, личные памятные даты? Типа — «в этот день я впервые поговорил с губернатором, а в этот день полностью сменил мебель в своём кабинете….».

— Да нет, — сказал я. — Единственный вопрос: сетка должна быть именно такой, какой она здесь изображена?

— Именно такой, — подтвердил чиновник.

— Хорошо, без проблем, — я кивнул, мысленно недоумевая — если всё уже придумано и расписано, то на хрена, спрашивается, ему понадобился дизайнер?!

И словно, отвечая на мои сомнения, Голенбоген добавил:

— От вас же требуется грамотно расположить цифры и буквы на календаре.

— Понял.

— В шахматном порядке.

— Э-э…. — я поднял на него удивлённый взгляд, — в каком порядке?

— В шахматном. Знаете, игра такая есть. Очень хорошая.

«Издевается, что ли?! Да вроде нет. Рожа вполне серьёзная…».

— М-м, — я снова опустил глаза, постучал пальцем по листку, — в смысле — расположить в шахматном порядке… месяца?

Чиновник холодно усмехнулся.

— Правильно говорить — месяцы. Некоторые языковеды и составители современных словарей русского языка допускают использование вашего варианта слова в форме множественного числа именительного падежа. Однако, подавляющее большинство словарей указывают на несоответствие такого варианта литературным нормам.

Я снова уставился на него. На этот раз — открыв рот.

«Во даёт зам председателя! Он, что, википедию цитирует?!».

— Я понятно объясняю?

— Понятно, — мне пришлось кивнуть. Ну, не срывать же заказ из-за козла — клиента? Как говаривал мой знакомый — питерский художник, торгующий своими картинами на Невском — «ещё и не таким жопы вылизывали!».

— Ваш проект нам нужен к четвергу, — Голенбоген откинулся на спинку кресла. — Владлен Валентинович, — он кивнул на «Кощея», скромно сидящего на стульчике у входа, — предоставит вам флеш-карту с файлами сетки и фотографией. В формате psd. Надеюсь, вы понимаете о чём я говорю?

«Вот падла!».

— Понимаю, разумеется.

Улыбка у меня всё-таки получилась ядовитой.

— Больше я вас не задерживаю, — отрезал чиновник, после чего, выпрямился и потянулся к мышке с клавиатурой.

Мы с лысым вышли из кабинета и двинулись по коридору.

— У вас флэшка с собой? — поинтересовался «Кощей», открывая своим ключом дверь с надписью «Третий сектор».

— С собой, — буркнул я.

«Хорошо хоть этот мудак флэшку флэш-картой не называет! Во ведь уроды!».

В небольшой, заваленной картонными папками комнате, помощник Голенбогена быстро скопировал файлы с компьютера, после чего проводил к выходу.

— Вы уж постарайтесь успеть до четверга, — сказал он на последок, даже не думая протягивать мне руку для прощания. — Альберт Эдуардович — человек серьёзный. Любит людей ответственных.

— Я тоже человек серьёзный, — не выдержав, процедил я. — И привык отвечать за свою работу.

— Вот и хорошо. До встречи.

Провожаемый подозрительными взглядами охранников, я выбрался на улицу и, вытащив сигареты, закурил.

Мимо меня прошмыгнул прилизанный тип с портфелем, потом, в противоположную сторону — ещё один, и ещё один….

Все они были чем-то странно похожи. Лоснящиеся морды, неуловимые взгляды, дорогие костюмы.

«Слуги народа, мать их за задницу! Государственные, три раза их мордой об стол, люди! Любят они ответственных! Википедию они цитируют!».

Сплюнув, я похлопал ладонью по карману с флэшкой — проверяя, поправил сумку на плече и побрёл обратно — в контору.

Как выяснилось позже — совершенно напрасно, поскольку там уже никого не было, кроме вальяжно развалившегося в директорском кресле Слайда. Закинув ноги на стол, он увлечённо резался по телефону в какую-то игру.

— О! — удивился Слайд, увидев меня. — Ты на фига вернулся? Забыл чего?

— Да нет, — я пожал плечами. — Просто думал, рабочий день ещё не закончился…

— Закончился, закончился, — успокоил меня «рэпер». — Если шеф укатил в Торковку, то всё! Можно идти по домам. У него там баба.

— В смысле — баба? Любовница, что ли?

— Ну, типа. Причём, баба с двумя детьми.

— А ты откуда знаешь?

— А я его сам туда несколько раз возил. Когда шеф машину менял.

— Понятно.

Делать в офисе мне было совершенно нечего, поэтому, распрощавшись с «рэпером», я пошёл домой.

Похмелье к тому времени стало проходить, поэтому необходимость в пиве отпала сама собой.

«Вот так всегда!» — мрачно подумал я, выбираясь на Центральную. «Когда денег нет — за реанимационную дозу спиртного всё отдашь. А как только бабки появляются — уже как бы и не хочется…. Закон Мэрфи в действии».

Ещё минут через двадцать, добравшись до своей улицы, я завернул в магазин на углу, где почти всю тысячу и ухайдакал. И вовсе не на водку. На продукты. Плюс — ещё несколько пачек сигарет, бритвенные станки и зажигалка.

Когда расплачивался на кассе, мне, в который уж раз захотелось поймать какого-нибудь, чиновника, обожающего потрындеть о четырёхпроцентной инфляции и повозить его мордой по полкам с растущими, как на дрожжах, ценниками.

Что б трындел поменьше.

Однако чиновника под рукой опять не оказалось. Поэтому я свирепо рыкнул на просящего милостыню у дверей местного синюху, перехватил поудобнее тут же начавший расползаться пакет и потопал к дому.

Глава четвёртая

В которой я стараюсь договориться с Виагрой, затем — помириться с «невестой», снова выпиваю, ввязываюсь в очередное приключение и оказываюсь в полиции. Затем принимаю неожиданного гостя и пытаюсь понять, что вообще происходит.

1.

Дома, в спальне, дико орал то ли телевизор, то ли музыкальный центр, входная дверь оказалась незапертой.

— Выруби! — завопил я, обращаясь к валяющейся на диване Виагре. Сейчас она была одетой и, задрав ноги на стену, курила.

На журнальном столике валялась распечатанная, и уже почти выкуренная пачка импортных сигарет, стояла открытая, наполовину опорожнённая бутылка заграничного пойла, рядом — надкушенная сосиска. Отечественная.

На экране моего LG, под логотипом одного из музыкальных каналов, скакали мужики, похожие на баб. Ну, или наоборот.

— Выключи, говорю! — ещё громче заорал я, затем, оглядевшись, схватил валяющийся на полу пульт и обесточил телевизор.

— Э! — возмутилась Виагра, поворачиваясь ко мне. — Ты чего хулиганишь?!

— Я?! Хулиганю?! Слышь, подруга, а ты ничего не попутала?! Я у себя дома!

Нимфоманка сменила позу и уселась по-турецки.

— Ты чего злобный такой? — вполне миролюбиво поинтересовалась она. — Так и не похмелил никто? Хочешь водочки?

Я посмотрел на бутылку, на неё, затем снова на бутылку….

— Хочу!!!

— Ну, так и пей! Фигли орать-то?

Взяв стакан, я плеснул туда бухла, выпил, занюхал рукавом.

— Ты где водку взяла? И сигареты?

— Где взяла, где взяла…. Купила!

— А говорила — денег нет!

— Так их теперь и нет, — Виагра пожала плечами. — Всё по чесноку.

— Фига себе! Я тут бегаю по городу без копья, у нового начальства бабки занимаю, а она….

— Да забыла я про деньги! — пожала плечами Оксана, тоже наливая себе спиртное. — Заначка у меня была, оказывается. За подкладкой куртки. Тысяча рублей. А ты сколько занял?

— Тоже тысячу.

— Вот видишь, — она кивнула, — нам с тобой сегодня везёт.

— Да уж!

Я сокрушённо вздохнул, стащил с себя рубаху, потом начал расстёгивать штаны.

— Трахаться будем? — восхитилась Виагра, вновь принимая горизонтальное положение.

— Лично я иду в душ!

— Пошли вместе! — она хихикнула. — Я тебе спинку потру.

— Не хочу!

Раздевшись до белья, я повернулся к Оксане.

— Пока буду в ванной, дверь никому не открывай!

— А кто может придти?

— Моя невеста!

— Кто-кто?! — она прищурилась. — Ты чего, замуж собрался?! В смысле — жениться?

— Собрался, — процедил я.

— Фига себе! Никогда б не подумала! И на ком?

— На миллионерше.

— Охренеть! Где ты миллионершу-то надыбал?

— Где надыбал — там уже нет! Короче, сиди — пей водку, смотри телевизор, на звонки не реагируй!

— Не буду, — Вигра проводила меня внимательным взглядом, снова потянулась к бутылке.

Я же, забравшись под душ, включил воду погорячее и принялся отмокать.

«Припрётся вот сейчас Ирина Анатольевна и примется головой в дверь биться. Ну и плевать! На всё плевать! Достали уже! Самки человека! Одна орёт в трубку, как потерпевшая, вторую хрен с дивана выгонишь! Соберусь вот сейчас, куплю в ночном кафе водяры и поеду ночевать к Воронину. И катились бы все эти бабы куда подальше!».

— Открой дверь! — послышался возмущённый голос Оксаны.

— Я же сказал: не хочу с тобой мыться! — рявкнул я.

— Да на хрен ты мне сдался! Мне в туалет надо!

Гм! Санузел у меня, как я уже говорил, и вправду — совмещённый. Вот зараза!

— Ладно! — после некоторой паузы произнёс я. — Открываю.

Скинув крючок и поправив занавеску, я вернулся было под душ, но, разумеется, покоя мне не дали. Облегчившись, Виагра отодвинула пластик с нарисованными дельфинами и всунула в образовавшуюся щель голову.

— О! — весело сказала она, разглядывая мои половые органы. — И вправду — моешься. Не соврал.

— А что я ещё могу тут делать?! Вешаться от безысходности?

— Не. Онанизмом заниматься. Меня же ты не захотел!

— Тьфу ты! — я отвернулся и принялся намыливать мочалку.

«Не, точно — поеду к Серёге! Останусь — поспать у меня сегодня точно — не получится! А завтра, между прочим, на работу. …Да и если вдруг Новослободская всё-таки заявиться, то никакого криминала не обнаружит! Скажу — квартиру посуточно сдаю, дабы побыстрее встать на ноги! Точно!».

Вымывшись, я вернулся в комнату и с каменным лицом принялся одеваться.

— К невесте собрался? — уточнила Виагра, дымя сигаретой. — Или, может, к любовнику?!

— К двум невестам! — рявкнул я. — И к трём любовникам!

— Понятно, — кивнула она. — Шведская семья!

— Отстань, а?!

— Размечтался! — Оксана налила себе спиртного, выпила. — Я может замуж за тебя хочу!

«О, Боже!» — мысленно простонал я.

Застегнул джинсы, причесался. Пятернёй. Благо, волосы были мокрые и хорошо слушались.

— Расчёской не пробовал? — тут же съязвила девица. — Или хотя бы граблями?

— Слушай, уймись! — я строго (как мне представлялось) на неё посмотрел. — Прекрати жрать водку, и ложись спать. Утро вечера мудренее.

— Скучный ты! Бросит вот тебя твоя невеста и правильно сделает!

«…Кстати, о Новослободской…» — не обращая больше внимания на Оксану, я вытащил телефон и набрал знакомый номер.

— Да?! — послышалось в трубке. Голос моей благоверной по-прежнему напоминал голос надзирательницы в женской колонии, только уже не в гневе, а с похмелья. — Слушаю.

— Это я.

— Догадалась, — после некоторой паузы буркнула Новослободская.

— Ты успокоилась?

— А ты протрезвел?

Вот зануда грешная!

— Да не пил я! С чего ты вообще это взяла?!

Ирина усмехнулась.

— В первый раз, что ли?! Как бухать начинаешь, так сразу исчезаешь.

Я вздохнул.

— У меня был первый рабочий день….

— Ага! — перебила она. — И старый друг-алкоголик, который изображал твоего начальника! Между прочим, неубедительно! Х..й из него актёр!

Мне пришлось стиснуть зубы.

— Это вообще-то легко проверить. Фирма «Дженерал-график». На её сайте есть телефон генерального…. Возьми, да позвони.

— Ты на улицу выгляни! — заорала Новослободская. — Ночь на дворе! Я, конечно, понимаю, что тебе с бодуна всё по фигу, но нормальные люди в это время уже спят!

Тьфу, чёрт!

Я вырубил телефон и, морщась, как от желудочных колик, швырнул его на стол.

— Ну?! Я ж говорила! — развеселилась Виагра. — Скучные мужики, они и на фиг никому не нужны! Надо тебя спасать! Взять ещё водки, завалиться в койку и….

— Заткнись! — не выдержав, завопил я. — Ёрш твою двадцать! Откуда ты такая взялась?!

— Из одного интересного места, — ничуть не обидевшись, среагировала та. — Хочешь, покажу, из какого именно?

2.

Пока я, вяло переругиваясь с чокнутой поэтессой, заканчивал приводить себя в порядок, пока искал установочный диск с нужными мне программами (поскольку помнил, что завтра в офисе мне подгонят компьютер), короче, пока собирался, наступила ночь. Если не глубокая, то тёмная — точно! Чай не Питер.

Повесив на плечо сумку и глянув на часы, я мысленно присвистнул.

«Фига себе! Одиннадцать! Вернее — пятнадцать минут двенадцатого. Теперь точно — придётся топать за водярой в ночной магазин».

Есть тут у нас такой. Типа — кафе. Можно прямо там набухаться, за столиком, будто украденным из прошлого — с провинциального вокзала советских времён; можно бутылку с собой купить. С не очень большой наценкой. Только пробку с неё скрутят. По инструкции.

«И сигареты!…» — я похлопал себя по карманам, где лежали две пачки — «…сигареты тоже надо купить! Иначе до утра не хватит».

Весь из себя такой озабоченный, дойдя до перекрёстка, я пересёк улицу и двинулся было к распахнутым дверям вышеупомянутого «кафе», как вдруг слева раздался голос:

— Молодой человек, подойдите пожалуйста сюда!

Опа!

Напротив богоугодного (ну, или чёртоугодного) заведения стояла полицейская машина, а рядом — здоровенный мент. С пистолетом, с дубинкой, в кепке с кокардой.

«Здрасьте, приплыли!».

Я остановился.

— Да?

— Старший прапорщик полиции Елисеев, — представился он, небрежно козырнув, после чего добавил:

— Предъявите документы.

И тут мне сделалось плохо. Поскольку паспорта у меня, как раз с собой и не было! Ни паспорта, ни какой-либо другой ксивы. Забыл, чёрт! Тупо не переложил из кармана рубашки, когда переодевался.

Зато имелся водочный запах изо рта и небритая рожа. Не успел побриться.

— Э-э, — протянул я, делая вид, что ищу чёртову ксиву. — Вы знаете, а я, кажется его не взял с собой.

— Мне надо было сигарет купить, — добавил я уныло, уже понимая, что попал. Причём совершенно по-дурацки.

Полицейский покачал головой.

— Придётся проехать с нами.

— Куда?!

— В Центральное ОВД.

— Но почему?! Что я нарушил?!

— Во-первых мы должны установить вашу личность, — старший прапорщик открыл заднюю дверь патрульной машины с надписью ППС. — Во-вторых, вы находитесь в общественном месте в нетрезвом состоянии.

— Я пьяный?!!!

— Не пьяный, но недавно выпивали. Садитесь.

Вот ёлы-палы!

Бурча я залез на заднее сиденье, повязавший меня полицейский устроился рядом, и мы поехали.

«Конечно!» — злобно подумал я, посмотрев на водителя — сержанта. «Они выполняют план по пойманным алкоголикам, а мне тут мучайся! Ладно бы, действительно, пьяным был! Но ведь ни в одном глазу!».

Я нащупал в кармане оставшиеся деньги, покосился на сидящего рядом служивого.

— Товарищ старший прапорщик, а может, договоримся?

Тот перевёл взгляд на меня.

— И каким же образом?

— Ну…. Я денег дам. Сколько есть.

Полицейский нахмурился.

— Значит так. Ты ничего не говорил, мы ничего не слышали. Это — уголовная статья. Тебе сесть хочется?

Тут я вспомнил, что читал в интернете о новых правилах комплектования патрульных экипажей. Якобы теперь, выезжающих на дежурство полицейских тасуют, как карты в колоде, дабы те не успевали друг с другом скорешиться и замутить какую-нибудь коррупционную схему. Разумно, конечно. Только мне от этого не легче.

— Да ты не дёргайся, — старший прапорщик усмехнулся. — Сейчас приедем, выясним, кто ты такой, составим протокол за нахождение в нетрезвом виде и пойдёшь домой. Даже штраф тебе выписывать не будут.

— Радостно! — буркнул я и, отвернувшись, уставился в окно.

Областной центр, в отличие от Питера, в полночь — мёртвый город. Машин мало, прохожих — единицы, не говоря уж об общественном транспорте. В Северной столице, я и в час ночи мог спокойно доехать, скажем, от Адмиралтейства до Московского вокзала, а здесь….

Проблемы с автобусами, например, начинаются где-то с восьми вечера. Все идут в парк, за Волгу. С троллейбусами чуть получше, но и «рогатого» дождаться — проблема. Маршрутки тоже едут пустыми, выключив подсветку под номерами маршрутов. Остаётся только такси, но это, сами понимаете — дорогое удовольствие.

Короче, выйдя из дома вечером, лучше сразу закладывать в маршрут время на передвижение пешком. Долго, нудно, зато надёжно. Да и для здоровья полезнее.

«Особенно, если сравнивать пешую прогулку с путешествием в патрульной машине» — мысленно добавил я, разглядывая появившееся из-за поворота здание ОВД.

— Пошли, — полицейский открыл дверцу, мы поднялись по довольно крутой лестнице, и оказались внутри отделения, где пахло перегаром, железом и грязными ногами. Казармой.

— Побудь пока тут, — мой сопровождающий кивнул на двух таких же бедолаг, как и я — встрёпанных, злобных и относительно трезвых.

Тут же из тёмной камеры справа, из-за решётчатой двери, послышался страстный шёпот:

— Мужик, дай закурить!

Я сделал вид, что не слышу, поскольку, чёрт его знает — угостишь сидельца сигареткой, а через минуту сам рядом с ним окажешься.

Самое странное, что меня даже не обыскали, изымая, как водится всё — от колюще-режущих предметов до шнурков из кроссовок. И сигареты, и зажигалка, и главное — деньги по-прежнему лежали у меня в кармане.

«Может и не соврал этот старший прапорщик?! Сейчас данные запишут, проверят, а потом и вправду домой отпустят?! Пусть даже штраф впаяют — чёрт с ним, главное — до утра здесь не зависнуть!».

— Подходим сюда, — послышалось слева. — По одному.

Повернувшись, я обнаружил нескольких служивых, увлечённо возящихся с какой-то электронной приблудой. Как выяснилось через несколько минут — с только что полученным ОВД Центрального района прибором для снятия отпечатков пальцев. Без всяких красящих фиговин. Просто — прикладываешь руку к сенсорному экрану, и система считывает твои «капиллярные узоры», навсегда сохраняя их в базе данных.

И тут до меня дошло.

«Ну, конечно! Вот почему они народ у ночных забегаловок винтят! Им прибор опробовать надо!».

Сержант в расстёгнутом мундире записал мои данные, затем сфотографировал в фас и профиль, после чего подвёл к своим коллегам с чудо-машинкой.

— Приложите руку сюда, — распорядился лейтенант, нажимая на какие-то кнопочки.

— Да не руку! — сердито парировал его коллега, как и мой давешний знакомец, старший прапорщик. — Говорю ж тебе: там пальцы прикладывать надо! По одному!

— Почему пальцы?! — возмутился полицейский. — Где ты видел в инструкции слово — «пальцы»?!

— Можно подумать, ты в инструкции видел слово «рука»! — возразил коллега. — Или ты английский освоил?!

— А ты освоил?

— И я не освоил!

— А чего тогда споришь?!

Всё это время я стоял с растопыренной пятернёй, как священник, готовый благословить импортный агрегат.

— Ладно, — вздохнул лейтенант. — Приложите к экрану указательный палец…. Да не так! Подушечкой.

Я приложил «подушечкой».

— О, видишь! — обрадовался полицейский. — Всё читается!

— Угу, — мрачно отреагировал прапорщик. — Всё читается! Кроме инструкции! Они там, что, — он показал глазами наверх, — не могли перевод сделать?!

— Наверное, не успели.

Приложив к сенсорной панели поочерёдно все десять пальцев, я отошёл в сторону и, уже немного успокоившись, огляделся по сторонам.

Ничего интересного. Унылые жёлтые стены, которые неплохо бы помыть, ободранная мебель, грязный, в разводах, пол, шум работающих раций. Да и вообще — вся эта атмосфера околотка, несвободы, безнадёги, причём как с одной стороны решётки, так и с другой.

В окошко дежурного заглядывала пьяная женская физиономия с фингалом, что-то выклянчивая; вдоль стен, за стеклом из плексигласа, сидели понурые личности, по виду — потерпевшие; время от времени, кого-то, со скованными за спиной руками, проводили внутрь отделения, кого-то отпускали, возвращая по описи ключи, кошельки и прочую мелочь.

«Ох!» — я втянул нездоровый, спёртый воздух. «Сходил, мать твою, за водочкой! А всё из-за чего?!… Вернее — из-за кого? Всё из-за этой чёртовой нимфоманки! Не было б её — сейчас бы тихо — мирно дрых бы дома! Нет, надо что-то делать!».

Так прошло десять минут, пятнадцать, двадцать.

Появляющийся то и дело старший прапорщик, свинтивший меня возле рюмочной, ободряюще подмигивал. Типа — погоди немного, скоро отпустят!

В конце концов, нас троих, всё-таки посадили за решётку. Но не в камеру, а в тесный закуток с небольшой скамейкой. Дабы мы не маячили возле стола с чудо-прибором, отвлекая ментов от его вдумчивого изучения.

Справа от меня устроился длинный тип с вислыми усами, который тут же начал засыпать, слева — бодрящийся рыжий мужичок в трениках и в рубахе с полуоторванным карманом.

— Не ссы! — жизнерадостно сказал он. — Сейчас нас отпустят, и бухать пойдём!

— Пойдём, — вяло согласился я. — Только лично мне придётся на Поляковскую возвращаться. В ночное кафе.

— На фига?! — изумился рыжий.

— А где ты ещё водку возьмёшь?

Он хлопнул ладонями по коленям.

— Ё-моё, да на Елагиной! И зачем тебе водка?! Лучше косорыловки взять! У Савелихи!

— Самогона в смысле?

— Ага! Причём, крутого! Выберемся из этой богадельни — попробуешь. Мало не покажется!

Тут его повели составлять протокол, и я остался вдвоём со спящим «сокамерником».

Жутко хотелось чего-нибудь хлебнуть, то ли воды, то ли той же косорыловки; ещё — в туалет, а ещё — покурить. Но, хоть сигареты с зажигалкой и лежали у меня в кармане, дымить я всё-таки не рискнул.

«Ну, его на хрен! Засунут в одну из камер, и сиди потом до утра!…».

Неожиданно, задремавший было сосед дёрнулся и, повернувшись, вцепился мне в плечо.

— Лица! — прохрипел он. — Их нельзя уничтожить! Сожжёшь образа — сожжёшь мир!

«Готово дело! Белая горячка!» — мелькнула у меня в голове фраза из классики.

Из искривлённого судорогой рта текла слюна, левый глаз смотрел куда-то вверх, правый наполовину закатился под веко, по низкому лбу стекали капли пота.

— Э! Ты чего?! — я попытался оторвать руку безумца от ворота своей рубахи, да не тут то было!

— Три портрета! — перешёл на свистящий шёпот усатый. — Три человека! Толстяк, Урод и Дамский угодник. Помнишь?

Я уж хотел было врезать белогорячечному кулаком по уху, дабы тот от меня отстал, когда до меня дошёл смысл сказанного.

— Что?!!! Ты о чём?!

— О картинах Хранительницы! В доме на Великоламке! Главное помни: их нельзя трогать! Пока существуют портреты, ещё не всё потеряно….

Неожиданно он дёрнулся, обмяк и повалился на бок, прямо на меня. Похоже, потерял сознание.

«Охренеть!» — я с трудом вернул его в исходное положение, потряс.

— Эй, парень, очнись! Тебе плохо?

Усатый снова вздрогнул, снова открыл глаза (самые обычные, без закатившихся зрачков, сонные), вытер слюну с подбородка.

— А? Чего?

Сосед явно не играл, и не прикидывался.

«Вопрос: у кого из нас двоих белая горячка? У меня или у него? Он бредил, или это мне показалось?!».

В этот момент дежурный полицейский, занимающийся задержанными, привёл обратно рыжего, а длинного забрал составлять протокол.

— Уроды! — вздохнул вернувшийся «с цугундера» мужик. — Достали уже!

— Чего хотели-то? — машинально поинтересовался я, провожая глазами усатого.

— Бумагу составляли, — рыжий покачал головой. — Долго и нудно.

— Штраф выписали?

— Нет.

— А почему не отпустили?

— А хрен их знает!

«Сокамерник» достал из кармана сигарету, закурил.

Зря он это сделал. Поскольку именно в этот момент, в помещение зашёл смурной летёха. Остановился и уставился на моего соседа, как скандальная бабка на девицу в мини-юбке.

— Э! Тебе кто курить разрешал?!

— Никто.

— Тогда какого хрена дымишь?! — немедленно рассвирепел полицейский. — В камеру захотел?!

— Я и так в камере….

— Не, — лейтенант помотал головой, — ты пока не в камере…. А ну вылезай!

Он отпер решётку, заставил рыжего потушить сигарету, затем скомандовал:

— Быстро всё из карманов! Оборзели в конец!

Пока задержанный с мрачным видом выкладывал вещи на стол, полицейский отпер одну из камер, рявкнул на кого-то в темноте, втолкнул туда моего бывшего соседа, после чего, сходив в дежурку за пакетом, с брезгливым выражением лица запихал в него конфискованное имущество — сигареты, зажигалку, ключи, ещё какую-то мелочь.

— Ты тоже покурить хочешь?! А может выпить?! Или бабу?! — поинтересовался он, останавливаясь рядом с моей выгородкой.

Я поднял руки ладонями вперёд.

— Нет! Не хочу! Завязал.

— Молодец, — мент ухмыльнулся. — Значит, сейчас домой пойдёшь. А вот твой знакомый — только утром. Ну, или днём.

— Он — не мой знакомый.

— Тем более.

Тут в помещение заглянул дежурный полицейский и кивнул.

— Пошли!

Мы выбрались в «предбанник», где меня усадили на ободранный стул и принялись составлять протокол. К моему удивлению, здесь же был и усатый — мирно дрых возле окошка, прислонившись виском к плексигласовому стеклу.

«Хотя» — вяло подумал я, пока полицейский заполнял бумаги, — «если это — плексиглас, то, наверное, всё-таки не стекло? Или стекло? Тьфу ты, чёрт, лезет в голову всякая дребедень! Точно — белая горячка. В лёгкой форме».

Наконец служивый закончил писать.

— Можно идти? — осторожно поинтересовался я.

— Сначала протокол подмахни, — он протянул мне ручку. — Только прочитай сначала.

Я пробежал взглядом по строчкам.

«Задержан… в связи с отсутствием паспорта… до выяснения… доставлен в Центральный ОВД….».

Понятно.

— Где расписываться-то?

— Вот здесь…. Пиши: с моих слов записано верно…. Написал?

— Ага.

— Ну всё, гуляй. Хотя… погоди….

Вздрогнув, я обернулся.

— Да?

Полицейский кивнул на усатого.

— Этого… коматозника забери с собой.

— Да я его не знаю!

— Думаешь, я знаю?! Ну, не в камеру же его сажать?! Доведи хотя бы до проспекта. Может прочухается малость.

«Ё-моё! Только этого мне не хватало!».

— Хорошо, — я вздохнул, затем подошёл к усатому, потряс за плечо.

— Э, подъём! Пошли!

Спящий алкаш дёрнулся, открыл совершенно стеклянные глаза, промямлил:

— Куда?

— На свободу! Вставай, пока не передумали!

Усатый, по-прежнему ничего не понимая, поднялся, его качнуло вправо, потом влево….

— Ты его придерживай, — посоветовал полицейский, наблюдая за всем происходящим с брезгливой гримасой. — У нас там лестница крутая.

Лестница, действительно, была крутой. Тут трезвому-то пройти — мало не покажется, а уж пьяному!…

— Зараза! — я изо всех сил вцепился в усатого, которого штормило не по-детски. — Держись!

— Это что ещё за мать вашу?! — послышался снизу начальственный бас.

Навстречу нам поднимались майор с подполковником, тоже, кстати, основательно вдетые — с красными рожами и стеклянными взглядами. Но их хотя бы не качало.

— Да вот, — я кивнул на усатого, — веду проветриваться. Товарищ сержант приказал.

— Хм! — подполковник нахмурился. — Ему плохо, что ли?

— Ага! — я истово закивал. — Очень плохо! Сердце прихватило!

— Пить надо меньше! — рявкнул майор, обдавая меня такой мощной волной перегара, что мне стало ясно — выжрал он совершенно чудовищное количество спиртного. В противном случае я, тоже «принявший на грудь», никакого бы запаха не почувствовал! — Ладно, идите. Но смотрите у меня!

Служивый погрозил мне пальцем, после чего офицеры продолжили восхождение по жуткой лестнице.

«Фу!» — я стёр со лба пот и потащил усатого дальше.

Миновав пустующую проходную с поднятым шлагбаумом, мы выбрались в узкий проулок, свернули налево и двинулись в сторону проспекта Победителей.

И тут моего спутника снова перекрыло.

— Главное — портреты! — просипел он, останавливаясь и вырывая свой локоть из моей руки.

Я сплюнул, затем вытащил сигарету, прикурил. Голова закружилась.

«Нет, не смогу я курить бросить!»

— Жечь нельзя! — тем временем продолжил усатый. — И резать нельзя! И топить! В противном случае — погибнут все. Не было бы картин — не было бы ничего! Но если они исчезнут — тоже ничего не будет!

Я выдохнул дым, прищурился:

— Мужик, а ты кто вообще?

Он ткнул пальцем себе в грудь.

— В смысле — ты меня спрашиваешь?

— В смысле — тебя! Кто я такой, мне известно.

Белогорячечный задумался.

— Не помню. Имени не помню.

— Понятно, — я вздохнул. — Ну, а живёшь-то где, помнишь?

— Живу? — он посмотрел направо, затем — налево, в сторону проспекта. — А мы сейчас где?

— Мы на проспекте Победителей. В Российской Федерации, на планете Земля. Из ментовки только-что выбрались.

Усатый изумился.

— А чего мы там делали?!

— Ху… м груши околачивали! — разозлился я и, решив, что с меня хватит, довольно грубо поинтересовался: — Сам-то до дому доберешься, маразматик хренов?! Деньги на такси есть?

— Деньги… — он наморщил лоб, залез в карман, достал несколько купюр и принялся рассматривать с таким видом, словно в первый раз увидел.

— Вроде есть….

— Значит, давай — лови тачку и отправляйся домой! А мне пора!

И, развернувшись, быстрым шагом двинулся в сторону площади Венгерской революции. Алкаш что-то завопил мне в спину, но я его уже не слушал.

«Твою матушку за жопушку! Да что сегодня за день такой?! …Вернее — ночь?! Сейчас вот придётся возвращаться на Поляковскую, покупать водку с куревом, а затем переться за Волгу, к Михалычу! Чёрт!».

Я остановился.

«А может ну его на фиг! В конце концов, какого хрена я должен убегать из собственной квартиры?!».

3.

Телевизор у меня в спальне орал ещё громче. И это — в три часа ночи!

Я молча вошёл в комнату, молча выдернул тройник из розетки, потом вытащил из сумки всё-таки купленную водку, налил себе полстакана, выпил.

— Сцена третья. Те же и дядя Лёня. С бутылкой.

Никак на это не реагируя, я вытащил сигарету, прикурил.

Оксана фыркнула.

— Я ж тебя предупреждала: выгонит тебя твоя невеста и будет права! Теперь, как честный человек, ты просто обязан на мне жениться!

Я налил ещё водки, выпил.

— Ну, чего молчишь? Пробку проглотил?

Загасив в забитой окурками пепельнице сигарету, я встал, достал из шкафа запасную подушку с одеялом и по-прежнему молча направился во вторую комнату. Там у меня тоже стоял диван — ужасно неудобный, маленький, но мне уже было на всё плевать.

— Хамло! — Виагра за моей спиной зазвенела бутылками и рюмками.

«Ладно, хрен с ней! Главное –что бы музыку снова не включила!».

Кое-как устроив себе место для ночлега, не снимая одежды, я лёг и закрыл глаза.

И тут в дверь позвонили.

«Опа на!».

Куда вся сонливость подевалась?! Я, как подброшенный пружиной, вскочил и осторожно выглянул в прихожую.

Звонок снова затрезвонил.

«Неужели всё-таки Новослободская?! И что теперь делать прикажете?! Не открывать? А если с ней охранник?! Она же прикажет ему дверь вынести или тех же ментов вызовет! С неё станется! Тогда будет ещё хуже…».

Я подошёл к входной двери.

— Кто там?

И, к своему несказанному облегчению, услышал мужской голос:

— Открой!

«Вот уроды! Три часа ночи! Михалыч, что ли пожаловал?!».

— Серёга, ты?!

— Я не Серёга.

— А кто?!

— Мы с тобой сегодня в одной камере сидели! Помнишь, я про портреты говорил?

Ещё чище! Этот хрен усатый следил за мной, что ли?!

— Чего тебе надо?! — рявкнул я, ощущая поднимающуюся изнутри волну бешенства. — Иди домой, придурок!

Тут в прихожей нарисовалась Виагра в одних трусах и без лифчика. Я молча погрозил ей кулаком.

— Я вспомнил, — глухо донеслось из-за двери. — Геной меня зовут.

— Да хоть Чебурашкой! — заорал я, сжимая кулаки.

— Фамилия — Косарчук, — не обращая внимания на мой ор, продолжил алкаш. — Могу паспорт показать. Только завтра. Сейчас у меня его нет. Потому и в ментовку забрали.

— В жопу засунь свой паспорт! — окончательно сатанея, завопил я. — Пошёл вон!

После чего, зверски сопя, приволок из спальни стремянку (потолки у меня высокие), залез на неё и вырубил звонок.

— Кто это? — поинтересовалась Виагра.

— Конь в пальто! — прорычал я, с грохотом складывая лестницу. — Демисезонном! Иди спать!

— Я одна теперь боюсь! — нимфоманка кивнула на входную дверь.

— Тогда книжки читай! Водку пей! Оставь меня в покое, а?! Достала уже!

Девица поджала губы и ретировалась. А в дверь начали стучать.

— Слушай, крокодил Гена, — сказал я. — Я ведь сейчас полицию вызову! И ты снова в ментовке окажешься!

— Нам надо поговорить.

— О чём, чёрт бы тебя побрал?!!!

— О портретах.

Ну, ладно.

Я обвёл глазами прихожую, выхватил из-под вешалки валяющийся там с незапамятных времён разводной ключ (ещё от отца остался) и открыл дверь.

Усатый выглядел хреново. Настолько хреново, что вся моя агрессия куда-то делась, и я даже попятился.

Во-первых, он был бледен, аж с прозеленью, во-вторых сделался как бы меньше ростом.

— Можно войти?

— Нельзя! — рявкнул я, скорее просто — с перепугу. — Чего тебе надо?!

— Предупредить, — мой странный знакомец судорожно сглотнул и стёр со лба пот. — Что бы ты не жёг портреты.

— Какие в жопу портреты?! Те, что я у старухи видел?

— Да!

— А с какого бодуна я должен их жечь?! Я, что, похож на дикаря?!

— Вообще-то похож, — неожиданно заявил усатый. — Короче, моё дело — предупредить! Будь осторо….

Тут глаза у него закатились и он медленно начал оседать.

Чёрт! Только сердечных приступов мне здесь не хватало!

— Э! — я схватил его за плечо. — Слышь, ты, припадочный! А ну кончай тут из себя паралитика изображать!

— На, дай ему глотнуть! — послышалось у меня за спиной.

Оглянувшись, я увидел Виагру, по-прежнему — топлес. Она протягивала мне стакан с водкой.

— Совсем чокнулась?! — завопил я. — У него с сердцем что-то!

Впрочем, этот Гена хренов сам схватил спиртное и, давясь, выпил.

«Вот гад! Ему, что опохмелиться приспичило?! И он специально для этого через весь город за мной тащился — выслеживал?! Ну, фигня же полная!».

— Фу! — он дрожащей рукой вытер губы, вернул стакан Оксане. — Спасибо!

— Так! — я втащил его в прихожую, чуть ли ни силой усадил на обувную тумбочку и навис над ним, как сотрудник СМЕРШа над пленным немцем.

— Быстро говори, что это за портреты такие и почему я не должен их жечь?!

— Если их уничтожить, умрёт много людей….

— Интересно, каким же образом?!

— Этого я не знаю…

— Слушай, а ты, случайно, к ментам не из Литвинки приехал?! — я постучал себя пальцем по виску, имея в виду областную психиатрическую больницу имени Литвинова, недалеко от областного центра.

— Нет.

Я плюнул, развернулся и, на ходу буркнув Виагре «иди оденься!», прошёл в спальню. Там налил себе водки, выпил, затем вернулся в прихожую.

— Ты эту тётку… в смысле — бабку из квартиры на Великоламском знаешь? — спросил я у ночного гостя.

— Видел пару раз. Но лично незнаком.

— А её умершего мужа, художника, знал?

Он посмотрел на меня испуганно.

— Разве можно знать умершего?!

— Не валяй дурака! — снова рассвирепел я. — Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду! При жизни ты его знал?!

Усатый мелко закивал.

— Да, знал. Он хорошим художником был! Я ему помогал даже, когда учился в художественном училище.

— В чём помогал, чёрт тебя подери?!

— Дом Хрусталёва расписывать.

— Какой дом?! Какого Хрусталёва?

— Ну, этого… бывшего военного. Их Кремлёв Владимир Александрович познакомил. Тоже очень хороший человек.

Мне показалось, что я ослышался.

— Что? Кто?!

Усатый испугался ещё больше.

— Кремлёв… Владимир Александрович. Полковник в отставке, кажется…. А что?

Я опять вернулся в комнату, вытащил из кармана рубашки забытый паспорт и сунул его под нос пришельцу.

— Вот! Видишь?!

— Чего видишь?

— Фамилию читай! — заорал я. — И имя — отчество! Леонид Владимирович Кремлёв! А Владимир Александрович — мой отец!

После чего, убрав паспорт в карман, присел перед усатым на корточки.

— А теперь расскажи мне с чувством, с толком, с расстановкой, при чём здесь моя семья, и эти идиотские портреты?!

— Может тебе ещё водки налить? — вмешалась в наши беседу (или — в мой допрос?) Оксана, сочувственно глядя на гостя.

— Тебе сказали: иди — оденься! — прорычал я.

— Мне жарко! — огрызнулась девица. — А доходяге нашему — сейчас и вовсе не до того! Сам, что ли, не видишь?!

Действительно, усатому, кажется, сделалось ещё хуже. Он буквально растекся по обувной тумбочке, обильно потея. К тому же его начало трясти.

— Дай ему водки, — буркнул я, поворачиваясь к Виагре. Подождал, пока ночной пришелец, давясь и вращая глазами, проглотит спиртное, после чего повторил свой вопрос.

— Я не знаю, — вытерев рукавом губы, тусклым голосом ответил тот. — Просто, вчера проснулся и вдруг понял: надо предупредить!

Он помотал головой.

— Я и напился-то от страха. И к ментам попал….

— А по жизни ты кто? — влезла в наш разговор Оксана.

Усатый перевёл на неё взгляд (при этом глаза у него слегка расширились, словно он впервые обратил внимание на то, что перед ним — голая женщина), затем всё-таки ответил:

— Вообще, по жизни — художник. А так… строитель. Ремонтом занимаюсь.

— Откуда ты моего отца знал?! — рявкнул я, вновь беря инициативу в свои руки.

— Да не знал я твоего отца!

Геннадий выпрямился, щёки у него немного порозовели. После водки наверное.

— Видел несколько раз, когда мы к Хрусталёву приходили.

— А что за Хрусталёв?!

— Вспомнила! — воскликнула Оксана, подняв вверх указательный палец. Ночной гость сейчас же уставился на её грудь.

— Что ты вспомнила? — недовольно поинтересовался я.

— Хрусталёв! Ну, конечно! Дом с привидениями! Неужели ты ничего не слышал?

— Не слышал.

— Это за Таманкой, — Виагра почему-то ткнула пальцем в сторону кухни. — На Пожарской площади. Там люди пропадали. Пока его владелец ремонт делал. Купил двухэтажную развалюху… каменную, правда, нагнал туда гастарбайтеров, ну и началось….

— Чего началось?

— Так я ж говорю: пропадать они стали.

— Гастарбайтеры?

— Они. То ли пять человек, то ли десять.

— А потом что?

— А потом Хрусталёв умер… хотя, не знаю, может убил кто… — девица пожала плечами, — и с тех пор его там многие видят.

— В доме?

— Да.

Я иронично задрал брови.

— И кто его видит? Белогорячечные бомжи?

— Почему — бомжи?! Я, например, про мента одного слышала. Так тот, после того, как мёртвого Хрусталёва увидел, со службы уволился.

— Ну-да, ну-да, — вздохнул я, — сказки и легенды постиндустриальной цивилизации. Пить надо меньше.

— Наоборот — больше, — неожиданно хохотнул Геннадий. — Тогда и глюков не возникнет!

— А чего это ты так развеселился, родной?! — прищурился я, поворачиваясь к нему. — Может мне всё-таки ментов вызвать? Вломился в чужой дом, сидишь-несёшь какой-то бред…. Хочешь в отделение поехать?

— Нет, — усатый втянул голову в плечи, — не хочу.

— Голоса он слышит, понимаешь! Видения он видит!

— Не было никаких видений! Просто мне вдруг стало понятно: нельзя эти картины трогать!

— Да с чего ты решил, что я собираюсь их трогать?! — вновь заорал я так, что Виагра аж вздрогнула. — Почему именно я?!!!

— Потому-что ты их видел.

— И что?! Что от этого изменилось?! Я вдруг, в одночасье, сделался варваром?! Отморозком?! Ага! Сейчас возьму кувалду и пойду статуи крушить!

— Какие статуи? — удивилась Оксана.

— Любые, мать вашу! От дедушки Крылова до дедушки Ленина! Тьфу!

Плюнув на пол прихожей, я вернулся в спальню, плюхнулся на диван и, схватив со столика бутылку, принялся пить прямо из горлышка.

«Что вообще происходит?!!! Нимфоманки, чиновники, менты, теперь ещё псих этот! Сейчас вот вызову психиатрическую бригаду и мы все поедем в жёлтый дом! Дружно, с песнями. Виагра — лечится от бешенства матки, крокодил Гена — от навязчивых состояний, я — от нервного срыва!».

Тут в комнату вошла Оксана, натянула на себя всё ту же рубашку, затем отняла у меня водку.

— Между прочим, тебе завтра на работу идти!

— Сегодня уже.

— Тем более! — она выпила, прикурила очередную сигарету.

— С чего такая забота?!

— Ну, как будущая жена, должна же я заботиться о психическом состоянии своего будущего мужа?!

«О, Господи! Да кончится это когда-нибудь?!».

Когда я всё-таки выпроводил вновь окосевшего — то рыдающего, то впадающего в полную прострацию Гену, часы показывали половину пятого утра.

«Спать-то мне когда?!» — с тоской подумал я, вновь направляясь в маленькую комнату.

— Пойдём со мной, — нарисовавшаяся в дверях Виагра, обхватила себя руками. — Мне одной страшно!

— С чего это вдруг? — проворчал я. — Алкаша с белой горячкой испугалась?

— Он не алкаш! Он тоже боится.

— Пуганые все, понимаешь! — буркнул я, тем не менее разворачиваясь и направляясь в спальню. — У всех шугалово, все вокруг не спят, и другим не дают!

— Ну, хочешь, я завтра позвоню твоему начальству и скажу, что ты заболел?

— Совсем уже?!

С этими словами я стащил с себя одежду и, не обращая внимания на девицу, рухнул на диван. Последней моей мыслью было: «будильник-то у меня включён? Включён. На семь тридцать. Кажется…».

Глава пятая

В которой происходит сплошное де жа вю. Всё то же похмелье, понемногу запускающее механизм депрессии, всё те же проблемы, всё те же чиновники и прочие приятности. Зато мы миримся с Новослободской, и я начинаю готовиться к вечернему приёму у её папаши.

1.

— Вот, — Виталий Че Гевара с гордостью кивнул на новый комп, — твоя машина. — Только-только настроил.

— Спасибо, — вздохнул я, подошёл к столу (в отличие от компа — старому и потёртому), уселся перед монитором.

Глаза резало, в голове потрескивало и пощёлкивало, время от времени к горлу подступала кислая волна изжоги.

«И чего теперь?» — вяло подумал я, разглядывая стандартную заставку «винды». «А, да!».

Вытащив из сумки флэшку с софтом, я воткнул её в системный блок и принялся устанавливать графические проги.

«Всё! Теперь уж точно — не пью! Совсем не пью! То есть абсолютно!».

Я с тоской посмотрел в окно. Там моросил дождь, напротив нашей конторы злобный мужик ковырялся в моторе ржавого, страшного «фиата».

«Дерьмо! Кругом одно дерьмо! …Покурить, что ли?!».

Чуть пошатываясь, я выбрался на улицу, дрожащей рукой выудил из мятой пачки сигарету, прикурил.

«Хорошо хоть шефа пока нет! Да и тёток наших тоже. Поскольку рожа у меня — мама не горюй! С такой рожей лучше вообще на улицу не выходить. Дабы прохожих не пугать!».

Тут из-за угла вывернул сверкающий чёрным лаком «мерс» с рисунком на капоте, вернее — с аэрографией: снежный барс, изготовившийся к прыжку, и мне совсем поплохело. Поскольку это была машина многоуважаемой Ирины Анатольевны.

«Ой, как не вовремя-то! Ой, попадалово!».

С видом приговорённого к четвертованию, я смотрел, как разрисованный «мерс» припарковался прямо напротив нашей конторы, как из-за руля выскочил шофёр (по совместительству выполняющий роль охранника), открыл заднюю дверцу, и из машины с грацией обкуренного гиппопотама, выбралась госпожа Новослободская.

— О! — сказала она, распрямляясь и впиваясь в меня взглядом. — На ловца и зверь бежит!

Её мощные формы обтягивало жуткое чёрное платье с золотыми узорами, в ушах переливались бриллиантовые серьги, толстые золотые браслеты на запястьях были похожи на наручники.

— Привет! — вяло отреагировал я, приветственно подняв руку. — Решила заехать -проведать?

— Проведать! — она фыркнула. — Скорее — проверить! Ну, где твои бл… и с бухаловым?! Познакомишь?

— Вон там сидят, — я кивнул себе за спину. — Вернее — сидит. Виталиком зовут.

— Вот сейчас на Виталика и посмотрим, — многообещающим тоном произнесла миллионерша. — А если ты вздумаешь сказать, что вчера не бухал, я тебя по асфальту размажу.

— Ну, выпил немного, — пробормотал я, выкидывая сигарету в урну, — с приятелем. Ты ж на меня наорала. Вот я с горя и взял бутылочку.

— На какие, интересно, шиши?

— Аванс дали.

Никак на это не среагировав, Новослободская подождала, пока я открыл ей дверь и вплыла (не подберу другого слова!) в контору. Как авианосец в речку Говнючку.

Че Гевара вздрогнул и вскочил со своего места, сразу став похожим на молодого солдатика — дневального при появлении в казарме генерала.

— Здрасьте, — растерянно произнёс он. — А никого ещё нет.

— А мне никто и не нужен, — скривилась Ирина Анатольевна, окидывая помещение брезгливым взглядом, затем поворачиваясь ко мне.

— Где твоё рабочее место?

— Вот, — я показал пальцем. — Видишь, графические программы устанавливаю?

— Вижу. Ворованные.

— Не ворованные, а грамотно взломанные, — уже несколько раздражённо парировал я.

Это был давний наш спор. Моя дражайшая невеста считала, что пользоваться «пиратским» софтом — комильфо. Я ж, наоборот, был уверен: разработчики свои гонорары уже получили, а вот сверхприбыль от торговли программным обеспечением по всему миру гребут исключительно — транснациональные корпорации, платить которым — себя не уважать!

Новослободская плюхнулась в моё кресло и посмотрела на Виталия.

— Начальник ваш здесь же сидит?

— Здесь, — кинул Че Гевара. — Вон за тем столом.

— А где он сейчас?

— Не знаю. Задерживается.

Ирина Анатольевна перевела взгляд на меня.

— Значит, устроился-таки….

— Утроился, — я изобразил оскорблённую невинность. — И ты мне совершенно напрасно не верила!

— Верила — не верила…. Ладно. Я чего заехала. Сегодня вечером отец утраивает приём, и пригласил нас с тобой.

Я мысленно взвыл.

«Только этого ещё мне не хватало! Особенно — с похмелья!».

— Мы обязаны там быть, и это не обсуждается! — отрезала Новослободская. Виталий посмотрел на меня с сочувствием.

— В семь часов я за тобой заеду. Что бы был помытым, побритым, в свежей одежде и без выхлопа! Понял? Никакого пива! Не говоря уж о прочем.

— Да я и не собирался….

— Вот и хорошо, что не собирался!

Она тяжело поднялась с кресла, затем медвежьей хваткой обхватила мою шею, притянула к себе и смачно поцеловала в губы.

— Короче, будь паинькой!

С этими словами моя дражайшая невеста выплыла из офиса, села в машину и уехала.

Виталик, смущённо кашлянув, снова схватился за мышь и уставился в монитор.

«И что это было?» — подумал я, вытирая рот. «Мы, типа, помирились? Или как?».

Голова соображала с трудом, вернее — ничего не соображала, поэтому я, вытащив сигарету, снова отправился курить.

«Ладно. Предположим. Надеюсь до вечера мы разберёмся и со второй проблемой. В смысле — с Виагрой. Вернусь домой и выгоню поэтессу к чёртовой матери! И гори оно всё огнём!».

Я глубоко затянулся, с отвращением посмотрел на тлеющий кончик сигареты, вздохнул. Меньше всего мне хотелось тащиться сегодня с Новослободской к её папане за город. Как говорится — не мой формат. Там все будут пафосные, надутые, воняющие дорогой парфюмерией, в смокингах и с крутыми тёлками. Да ещё Анатолий свет Иванович, будущий тесть….

Ох!

Вообще-то я с бандитами никогда не общался, и до недавних пор не собирался этого делать.

Но, увы, приходится.

Солидного бизнесмена и кристальной души человека господина Новослободского, в начале — середине девяностых знали, как Толю Слободу, особо стараясь с ним не пересекаться, и уж тем более — не конфликтовать. Поскольку в подчинении у Толи имелась группа отморозков из бывших боксёров, борцов и штангистов, которую он использовал для «разруливания проблем» и «решения вопросов». Всяких разных. Типа — кому сколько платить за «крышу», с кем «делать дела», и куда «вваливать бабло».

Спортсмены были все, как на подбор — большие, жадные и неграмотные, менты «на земле» — прикупленные, бизнесмены запуганные и на всё согласные.

Воры в законе предпочитали со Слободой не связываться (в основном — из брезгливости), для ФСБешников он слишком мелко плавал, генералы же из областной управы Внутренних Дел всё никак не могли сообразить кого сажать в первую очередь — рэкетиров или этих, новоявленных «нэпманов», переверни их и выверни!

Так Толик просуществовал до конца «лихих девяностых», но к его части надо сказать -вовремя просёк, что страна, с приходом всё тех же «фэшников» к власти, начала меняться. С бандюганами перестали дружить, а бритые черепа с толстыми золотыми цепями на отсутствующих шеях, уже не вызывали былого трепета. Лидеры преступных группировок один за другим гибли в автомобильных авариях, скоропостижно умирали от инфарктов и гипертонических кризов; власть от недоделанных олигархов с липовыми дипломами потихоньку перетекала к «государевым людям». К чиновникам, то есть.

Именно с ними — с серыми личностями в серых костюмах, Новослободский и принялся налаживать связи. Благо всё для этого имелось — загородные гостевые дома с охотой и рыбалкой, сауны с проститутками, а главное — деньги. Которые всё равно надо было куда-то вкладывать.

Вскоре гопник Толя Слобода исчез, словно его никогда и не существовало в природе, а в должности генерального директора новоиспечённой охранной фирмы с героическим названием «Воин» утвердился солидный бизнесмен с большими связями, Анатолий Иванович Новослободский.

Через два года он стал депутатом местного Законодательного собрания, прикупил (вполне официально, без всякого там «выкручивания рук» и угроз) туристический бизнес, молочную ферму и несколько спортивных магазинов. Китайский «адидас» уступил место дорогущим костюмам, сшитым по заказу во Франции и Германии, вместо золотой цепи на шее у бывшего беспредельщика теперь висел скромный православный крестик, проститутки уступили место современным российским «гейшам» — дамам из «экскорт -сопровождения».

Анатолий Иванович жертвовал деньги церкви, дружил с патриархом, ну и конечно же чиновников не забывал. Дарил бесплатные путёвки на Мальдивы, золотые портсигары и часы с бриллиантами.

«Правильно говорят» — подумал я, докуривая и выбрасывая окурок в урну. «Если хочешь понять цену деньгам, посмотри на тех, кому Бог их дал в избытке!».

Через минуту, громыхая костями, к офису подъехала газель верхолазов, из кабины вылез Слайд и приветственно помахал мне рукой.

— Привет! Начальство на месте?

— Нет.

— Забухал, значит. Ну, это бывает….

Он вытащил пачку «Мальборо», протянул мне. Отказываться я не стал.

— Тебе комп привезли?

— Привезли, — кивнул я. — Сейчас проги ставлю.

Похмелье у меня перешло в следующую стадию — появились фантомные запахи. От сигаретного дыма вдруг потянуло серой.

— Фу! — я выкинул окурок. — Перекурил чего-то.

Слайд, прищурившись, вгляделся в моё лицо.

— Тоже вчера того? Перебрал малость?

— Угу.

— Так может по пивку?

— Не, не! — замахал руками я. — Мне вечером в гости идти. Надо быть в форме.

И тут я заметил этого типа. Высокий и тощий, одетый в длинный чёрный пиджак, чуть ли не до колен, с блестящими пуговицами, он стоял у поворота, ведущего к телестанции «Волжский проспект» и сверлил меня взглядом.

«Это кто?» — удивился я. «Знакомый, что ли?».

Тип же, заметив, что я на него смотрю, отвернулся и неторопливо двинулся вдоль здания пожарной части, заложив за спину руки.

«Странно. В наше время так никто не ходит. И даже не прогуливается. За исключением совсем уж больших оригиналов».

— Ты кого там увидел? — поинтересовался Слайд, разворачиваясь.

— Вон, — я ткнул пальцем в тёмную фигуру. — Знаешь его?

— Нет. А кто это?

— Понятия не имею!

— Прикид у него необычный, — заметил верхолаз. — Может это — актёр? Тут же телевиденье рядом.

— На хрена местному телевиденью актёры?! — удивился я.

— Ну, мало ли…. Например, в рекламе сниматься. Видишь, в образе мужик? Прогуливается, словно царь по Красной площади.

— Ладно, пошли, — я вернулся в офис, уселся за свой стол и мрачно уставился на экран монитора, где походила к концу установка «Фотошопа».

«Тяжелая зараза! Аж в два гигабайта! Помнится, когда я только начинал, самые продвинутые проги весили не больше двухсот „метров“!».

Вздохнув, я машинально вытащил сигаретную пачку, спохватившись, снова сунул её в карман и оглядел офис, в поисках чайника. Или графина с водой.

«Сбегать в магазин, что ли? Тут недалеко, на углу. Куплю большую „колу“ и чай в пакетиках. Иначе помру от обезвоживания».

— Пойду до Центральной дойду, — сообщил я Виталию, поднимаясь. — До магазина.

Тот кивнул, а я снова выбрался на улицу, свернул направо и вскоре уже входил в так называемый «мини-маркет», с узкими проходами между стеллажами и с минимальным набором продуктов.

«Тесно, как в троллейбусе, в час пик! Ну и фиг-то с ним! Главное, вон — кола в холодильнике имеется, а на той полке — чай».

Расплатившись, я уже хотел было выходить, как вдруг почувствовал на затылке всё тот же взгляд. И даже не особо удивился, заметив в дальнем углу, у полок со спиртным, долговязого типа в чёрном….

«Сюртуке!» — вспомнил я нужное слово. «Ну, точно! Самый настоящий сюртук! Из девятнадцатого века! А этот хрен с горы либо и вправду — актёр, либо ограбил костюмерную ТЮЗа. Ё-моё! Чего он на меня уставился?!».

Запихав пластиковую бутылку с пачкой чая в пакет, я, сердито оглянувшись на долговязого, выбрался из магазина и завернул за угол.

«Может устроить ему засаду?» — вяло прикинул я, тем не менее продолжая двигаться по переулку. «Спросить — какого якова он меня пасёт? Или, как Гена следит, что бы я не побежал на Великоламский проспект картины жечь?! Во бред-то, прости, Господи!».

Долговязый возник из-за угла, когда я уже почти добрался до улицы Крымова.

На топтуна, кстати, он был мало похож. В древнем прикиде, да ещё разгуливающий, словно Пётр I по Петропавловской крепости — с руками за спиной. Но не как зек на этапе, в именно, как царь — неторопливо и вальяжно.

«Ничего не понимаю! Подойти — познакомиться, что ли? И спросить — чего ему надо. Хм! Наверное, я так бы и сделал, если б не бодун. Слишком хреново себя чувствую…».

Вернувшись в офис, я включил электрический чайник и, пока он закипал, успел вылакать полбутылки колы.

«Фу-у-у! Ништяк! Вот чего мне не хватало! Теперь и покурить можно!».

— Дим, — обратился я к «рэперу», вытаскивая сигареты, — пойдём — подымим?

— Пойдём, — кивнул он, переводя смартфон в режим ожидания и вставая с кресла.

— А твой напарник где? — поинтересовался я, когда мы выбрались на улицу.

Верхолаз пожал плечами.

— Да хрен его знает! Подтянется. Нам сегодня после обеда билборд на проспекте Калинина монтировать. Неохота….

— Что за билборд?

— Политика. Депутатская рожа с надписью «Я пришёл дать вам волю!».

— Серьёзно?!

— Да нет, конечно, шучу. Надпись там другая. Что-то типа «Высокое доверие — большая ответственность». Или наоборот…. «Бла-бла-бла», короче.

— Смотри, — сказал я, показывая пальцем на своего преследователя, который сейчас вернулся на исходную — к зданию бывшей пожарной части. На этот раз он не бродил взад-вперёд, а стоял на месте и выглядел совсем уж нелепо. Поскольку читал… книгу. Большую, толстую и очень старую. В потёртом переплёте чёрного цвета. Кажется, из натуральной кожи. Точно утверждать не берусь, поскольку от нас он всё-таки был слишком далеко.

Нет, поймите меня правильно! Я не против чтения, и сам читать люблю. Причём неважно с каких, так сказать «носителей» — с «аналоговых» или электронных. Но в наше время, человек, стоящий на улице, и увлечённо листающий страницы, это, согласитесь, довольно необычное зрелище.

— Опять?! — удивился Слайд, разглядывая незнакомца. — Не, он точно — актёр! И, похоже, сейчас роль учит.

— По книге?!!!

— А почему бы нет?

От сигаретного дыма снова повеяло серой, я сморщился и выкинул окурок на проезжую часть.

Тут из-за угла вырулил напарник Слайда и ещё издали помахал нам рукой.

— О! — прокомментировал Дмитрий. — Явился — не запылился. Ты чего опаздываешь?

— А что? — подходя к нам, напрягся тот. — Саныч буянит?

— Саныч ещё с Торковки не приехал. Просто нам с тобой после обеда политику монтировать. Не забыл?

— Я ничего не забываю, — проворчал Косой, тоже вытаскивая из кармана сигарету и прикуривая. — К тому же до обеда ещё куча времени!

— Да?! — возмутился напарник. — А в типографию ехать?! А начальство их из дома высвистывать?! А бумаги оформлять?! Дай Бог — до двух всё это успеть!

— Ладно, ладно, — проворчал «рокер», торопливо докуривая сигарету. — Сейчас чайку попью и поедем.

2.

Бакланов появился в обед, к моему немалому удивлению — бодрый и весёлый, к тому же — без запаха свежевыпитой водки.

— Привет! — он пожал мне руку, плюхнулся на своё место и кивнул на монитор. — Поставили, значит, компьютер?

— Поставили, — кивнул я. — Вот, уже работаю.

И показал на экран, где у меня висела фотка Голенбогена-Уруса, а поверх него — на втором слое файла PSD — сетки с числами. Пока ещё не в шахматном порядке.

Шеф вгляделся в изображение, хмыкнул.

— Значит, всё-таки календарь….

— Ага.

— Ты это…. — он, словно что-то вспомнив, вытащил из кармана телефон, ткнул пальцем в экран. — Надо бы ещё раз к этому кренделю съездить.

— К какому кренделю?

— К Гелентвагену. И чем раньше, тем лучше.

— Зачем?! Мы ж с ним вроде обо всём договорились?

— Ему ещё какая-то идея в голову пришла, он СМСку мне прислал. Желает тебя видеть у себя в кабинете.

— А мне по телефону позвонить нельзя было?! Озвучить, так сказать, идею?

Бакланов вздохнул.

— Наверное можно. Но это же областная администрация! Чиновники! Они привыкли «на ковёр» людей вызывать.

— Ох! — я покачал головой, затем свернув «фотошоп», встал с кресла. — Вот не было печали….

Захватив сумку, я выбрался из офиса и потопал по Крымова в сторону Советской площади.

«Хорошо хоть идти недалеко! …Интересно, что им понадобилось? Приделать к изображению господина Голенбогена нимб с крылышками?! Или протрет Путина к каменной стене на заднем плане присобачить?».

Уже дойдя до конца улицы, я вдруг вспомнил о долговязом «актёре» и оглянулся.

Тип в чёрном сюртуке тащился за мной, по-прежнему изображая царя на прогулке — руки за спиной, да ещё головой по сторонам вертит. Будто и вправду по Петропавловке гуляет. Только у нас, в отличии от знаменитой крепости, смотреть особо не на что.

«Вот зараза! Точно — следит! И чего, спрашивается?! Нашли, мать их, шпиона!».

Мысленно сплюнув, я двинулся дальше, и вскоре уже стоял в вестибюле областной администрации, ожидая помощника Голенбогена.

— Где вы ходите?! — появившийся, наконец «Кощей» выглядел сердитым.

— Я где хожу?! — изумился я. — Я вообще-то на работе был, ваш заказ делал! А вы меня отвлекаете.

Помощник похлопал глазами. Очевидно в его голове понятие «отвлекать» с понятием «вызов к начальству» никак не состыковывались.

— Ладно, пойдёмте.

Мы снова поднялись на третий этаж, только на этот раз ждать в приёмной мне не пришлось. Секретарша, кстати, тоже отсутствовала.

— А, господин дизайнер! — Голенбоген оторвался от монитора и показал рукой на кресло. — Присаживайтесь.

Я сел.

— Как продвигается ваша работа? — поинтересовался чиновник.

— Благодарю вас, хорошо, — сухо ответил я. Меня вновь начали преследовать фантомные запахи. Только теперь серой воняло не от сигарет, а от «слуги народа».

«Ну, правильно!» — я мысленно усмехнулся. «А чем ещё от этих чертей должно пахнуть?! Фиалками?!».

— Я рад, — тем временем изрёк Голенбоген, сразу сделавшись похожим на жидкометаллического робота из второго «Терминатора». То же отсутствие эмоций, та же протокольная рожа.

— Но у нас есть одно пожелание….

— Да, слушаю, — кивнул я, вытаскивая из сумки блокнот с ручкой.

— На календаре, который вы делаете, я должен быть не один.

— А с кем? — удивился я, невольно бросив взгляд на портрет Президента за спиной чиновника.

— Вот, — он протянул мне фотографию. — С этим объектом.

Хм! На цветном глянцевом снимке стояла женщина в длинном, вечернем платье, с букетом цветов. Не очень красивая, и уже в годах. За сорок — точно. Правда, стройная, не похожая на большинство дам «бальзаковского» возраста.

«Не понял! Наш „государев человек“, что, свою жену (или кто она там ему?) прославить собирается?! А почему тогда тётка одна сфотографирована?!».

— То есть от меня требуется вставить это изображение в тот снимок, который является у нас основным?

Чиновник кивнул.

— Совершенно верно. Но не просто вырезать и перенести на новый слой….

Он помолчал, уставившись на свои руки отсутствующим взором, затем снова поднял взгляд.

— У этой женщины не должно быть лица.

— Э-э… То есть как это — не должно быть лица?!

— Замажьте его.

— Чем?!!!

Голенбоген деревянно усмехнулся.

— Мне, что, учить вас работе с графическими программами?!

— Нет, — смутился я. — Просто я должен знать — чем именно… э-э… замазывать. Каким цветом?

— Думаю, телесным. Пусть у неё вместо лица будет пятно телесного цвета.

— Хорошо. А как именно должна располагаться эта фигура, — я постучал пальцем по снимку. — Рядом с вами? Где-нибудь в стороне?

— Рядом со мной, — чиновник неожиданно улыбнулся, показав мелкие некрасивые зубы. — Не в обнимку, разумеется, но рядом.

— Понял. Вы отсканируете снимок?

— Берите, — отмахнулся Голенбоген. — нам он не нужен. У вас-то в конторе, надеюсь, сканер есть?

— Имеется.

Я запихал фотографию в сумку, вместе с так и не открытым блокнотом («а чего, спрашивается, записывать?! Такое пожелание, пожалуй, забудешь!»), поднялся с кресла.

— Сроки у нас остаются те же?

— Те же, те же, — вмешался до этого молчавший «Кощей». — Хотя, разумеется, оплата будет увеличена. Мы свяжемся с вашим начальством.

«Да они сумасшедшие!» — подумал я, выходя из администрации и двигаясь в обратном направлении. «Полные крейзи, если подобные картинки хотят в типографии распечатать и по кабинетам развесить! Интересно, этих говённых слуг народа на вменяемость проверяют? Ну, скажем, при вступлении в должность? У чувака с башкой явно — большие проблемы, если он желает видеть рядом с собой тётку с отсутствующим лицом! Интересно, кто она?».

Не выдержав, я остановился, достал из сумки фотографию и принялся её изучать.

«Баба, как баба…. Рожа не айс, конечно, но не всем же быть красавицами! Челюсть тяжеловатая и глазки маленькие, широко расставленные, лицо мрачноватое. Стоит на фоне какой-то покоцанной стены. В руках букет роз. Розовых. „Розовые розы Светке Соколовой….“. А, кстати…» — я перевернул снимок, надеясь найти имя сфотографированной женщины, но вместо него обнаружил довольно-таки странную надпись: «Мы тебя найдём. Мы тебя не забудем» — чёрными, корявыми буквами.

«Опа! Что значит — „мы тебя найдём“?! Угроза?! Интересно, где наш Гелентваген взял этот снимок? И кто она ему? Во, засада!».

Я покачал головой, сунул загадочную фотографию обратно в сумку, после чего машинально оглянулся и, разумеется, тут же заметил своего преследователя.

Хрен в чёрном сюртуке стоял на тротуаре метрах в ста от меня, и снова читал свой дурацкий талмуд.

«Ну, хватит!» — внутренне рявкнул я, после чего, резко развернувшись, направился к незнакомцу. Тот среагировал мгновенно. Захлопнув книгу, быстрым шагом, чуть ли не бегом, ломанулся назад и вскоре исчез за углом.

— Тьфу, чёрт! — вслух сказал я, затем остановился и поскрёб затылок.

Чувствовал я себя очень неуютно. И дело даже не в похмелье.

Во-первых, сам факт слежки, а то, что за мной именно — следят, я уже не сомневался. Во-вторых, способ передвижения этого «актёра»…. Ведь он даже бежал с сомкнутыми сзади кистями!!! Охренеть! Ну, и наконец, третье: куда он девал свою чёртову книгу?! В карман засунул?! Предположим. Только почему я этого не видел?! Вот он стоит — читает, вот уже бежит, заложив за спину руки, а где, так сказать, промежуточная стадия?! Да и какой должен быть карман, что бы в него влезла подобная хрень?!

«Нет, надо этим кренделем вплотную заняться! Всё-таки поймать, набить морду и допросить! …Или сначала допросить, а потом набить морду? Ладно. Разберёмся».

Настроение и без того далеко не безоблачное, испортилось окончательно, и в офис я вернулся злым, как собака.

— Вы представляете, — сказал я, обращаясь к Бакланову. — Этому Голенбогену — Урусу потребовалось добавить в календарь бабу!

— Голую? — хохотнул шеф, в отличие от меня, пребывающий в хорошем настроении.

— Если бы, — я вздохнул и продемонстрировал ему снимок.

— Да, не Моника Беллучи, — кивнул Григорий Александрович. — Она вообще кто?

— Не знаю. Не сказали. Зато потребовали замазать её лицо.

Бакланов выпучил глаза.

— Чего-чего сделать?!

Виталий, до этого особого интереса к нашему разговору не выказывающий, и тот выпрямился, оторвавшись от монитора и уставившись на меня.

— Замазать лицо, — повторил я.

— Чем?!!!

— Краской телесного цвета.

— А… — шеф поморгал, — а на фига это ему?!

Я молча пожал плечами.

— М-да. Тяжелый случай, — добавил от себя Виталий. — Тебе, наверное, фотку отсканировать надо?

— Угу.

— Тогда давай сюда. МФУ к моему компу подключен.

Перебросив изображение тётки к себе в рабочую папку, я принялся вырезать её из «стены», вставлять в основной файл, подгоняя по размеру, цвету, свету, контрасту и прочим параметрам. Кроме того пришлось, дабы всё выглядело естественным, копировать на прозрачный фон траву и потом вставлять обратно — поверх края платья.

Работа была кропотливой и долгой, поэтому, когда женщина с букетом, и теперь уже с мутным пятном вместо лица, заняла своё место рядом с Голенбогеном, часы показывали половину пятого.

«Ё-моё!» — спохватился я. «В семь же за мной Новослободская заедет, а у меня Виагра, бутылки пустые, посуда немытая, рожа небритая, голова грязная! Надо бежать!».

Я закрыл файл, повернулся к Бакланову.

Тот вот уже полтора часа резался в дурацкую игру с цветными шариками, время от времени шёпотом матерясь и слабо реагируя на внешние раздражители.

— Григорий Александрович! — позвал я.

— Чего? — не отрывая взгляд от монитора, откликнулся тот.

— Мне бы сегодня пораньше уйти…. Можно?

— А с заказом у тебя как?

— Ну, основною работу я сделал. Остались мелочи. Завтра закончу.

Шеф пожал плечами.

— Тогда иди.

— Спасибо!

Вскочив на ноги, я повесил на плечо сумку, попрощался с коллегами и, выбрался на улицу.

«Дежурящий» всё там же, у бывшей пожарной части, соглядатай, вновь повторил свой трюк с мгновенным исчезновением толстенной книги, после чего, выждав какое-то время, двинулся следом за мной.

«Ну и хрен с ним!» — сердито подумал я, вытаскивая айфон. «Сейчас позвоню домой, скажу Виагре, что срочно уезжаю в командировку и отдаю ключи друзьям. Якобы те приехали на неделю из области, и им надо где-нибудь перекантоваться. Прокатит? Прокатит!».

Я нажал кнопку, выводящую гаджет из режима ожидания, и чертыхнулся. Поскольку экран остался чёрным, мёртвым.

«Разрядился падла!» — скрипнул зубами я. «Ну, твою мамашу!!!… Гнилое яблоко хреново! Нет, меня когда-нибудь этот долбанный телефон в гроб загонит!».

Правильно говорят: Бог наказывает человека даже не за жадность, а за дешёвые понты! Понты же, как известно, не только дороже денег, но и здравого смысла.

Вот я, например, в своё время приобрёл себе айфон, не потому-что был фанатом Apple, а потому-что хотелось казаться солидным и упакованным. Мол, вы, лохи, все с самсунгами рассекаете, а я, весь такой красивый, весь такой в белом, пользуюсь статусным, дорогим, и следовательно — удобным гаджетом! Типа — жизнь удалась.

Потом ещё полгода я изображал, что всё в порядке, всё путём, теперь же только отсутствие средств не позволяет мне купить что-нибудь более вменяемое. И утопить изделие с обгрызенным яблоком на корпусе в самом вонючем, самом грязном деревянном нужнике, где-нибудь за городом.

Apple очень неудобная, очень НЕДРУЖЕЛЮБНАЯ по отношению к пользователю система. И дурная «винда» по сравнению с «иосами» просто образец легкости и вкуса!

Чуть ли ни каждое действие на айфоне — танцы с бубнами и матерными песнями. Почему, для того, что бы тупо скопировать СВОЮ музыку со СВОЕГО же компьютера на это, прикидывающееся крутым гаджетом недоразумение, я должен лезть в интернет — искать способы осуществить задуманное?! Постоянно отбрыкиваясь от навязчивых, как клопы напоминаний (а то и требований): зайти туда-то, сделать то-то, пароль ввести, обновить, сохранить, шнурки погладить! Не говоря уж о более сложных вещах.

В случае с айфоном (да и вообще — со всей продукцией шараги дедушки Джобса, царство ему небесное!) не человек управляет гаджетом, а гаджет — человеком.

А я не люблю когда мной управляют.

3.

Чёртов соглядатай тащился за мной по пятам, и уже переходя Волжский проспект, я поймал себя на очень неприятной мысли. Настолько неприятной, что мне даже пришлось остановиться.

«Вот чёрт! А что если этот хрен в сюртуке — знакомый или даже родственник нашей Оксаночки?! И теперь будет меня шантажировать?! А? Такое возможно? Да как два пальца об асфальт! Может я вообще стал объектом некоего заговора? Девица меня трахает, заявляет об изнасиловании, а её сообщники начинают разводить трахнутого лоха на бабло?! Причём, поэтесса — теперь знает, что я собираюсь выйти за… тьфу! …жениться на богатой тётке! Ой, мама дорогая!».

Тут справа истерично задребезжал звонком трамвай, и я, вздрогнув, двинулся дальше.

«И что теперь делать?! Ловить длинного и бить ему морду?! А толку-то? Но главное: зачем за мной следить?! Куда я с подводной лодки денусь?!».

Дома я обнаружил дрыхнувшую в моей рубашке Виагру, всё тот же бардак в комнате; на кухне — лужу кофе на столе и осколки разбитой чашки.

— З-зараза! — процедил я сквозь зубы, вернулся в спальню и воткнул тройник обратно в розетку. Очнувшийся телевизор заорал на предельной громкости что-то тошнотворное. В смысле — попсовое.

Я заорал вместе с ним:

— Подъём!

Оксана открыла один глаз, произнесла, судя по движению губ матерное и, повернувшись на другой бок, закрыла голову подушкой.

— Я сказал — подъём! — подушка полетела в сторону, одеяло тоже, затем я всё-таки убавил звук. Чего, спрашивается, соседей пугать?!

— Вставай, красавица! С добрым утром!

Виагра села и мрачно посмотрев на меня, буркнула:

— И тебе по тому же месту! На фига орать-то?!

— Времени нет! — я вытащил из шкафа свой единственный костюм и критично осмотрел его со всех сторон. Дешёвка, конечно, но куда ж ты денешься?! Дрескод, понимаешь!

— Времени на что? — девица, порывшись в пачке, всё-таки выковыряла оттуда сигарету и, щёлкнув зажигалкой, прикурила.

— На то, что бы собраться! И мне, и тебе! Я уезжаю.

Оксана подняла на меня взгляд.

— Куда это ты уезжаешь?

— В Москву. К нашим партнёрам, — соврал я. — В смысле — к партнёрам нашей фирмы. А ключи от квартиры я отдам своим друзьям. Они приехали из области на несколько дней, им жить негде.

— Ладно, — Виагра скривилась. — Ты мне денег на такси подкинешь?

— Нет у меня денег. Тебя же, вон…. — я кивнул в сторону окна, — твой родственник довезёт.

Она выпучила глаза.

— Какой ещё родственник?!

— Я уж не знаю какой, может папашка твой, может брательник, но он целый день за мной ходит.

— Ничего не понимаю, — девица потрясла головой. — Ты чего, набухался, что ли?

— Иди — сама посмотри!

Оксана слезла с дивана и выглянула наружу.

Там, прислонившись к ограде вокруг сквера в центре двора, стоял соглядатай, уткнувшись взглядом в свою чёртову книгу.

— Это кто?

— Тебе лучше знать, подруга! — ядовито произнёс я, стаскивая с себя джинсы и переодеваясь в костюм.

«Ну, ни фига я похудел! Всё мешком висит! Вот что значит — тунеядствовать и бухать с кем попало! Особенно — с нимфоманками!».

Виагра хмыкнула.

— А с чего ты решил, что это — мой родственник?

— С того и решил! — рявкнул я. — Слушай, мне и вправду некогда! Давай собирайся!

— Во! — девушка постучала себя пальцем по лбу. — Совсем уже ку-ку! Голоса-то… — тут она снова хмыкнула, — моих родственников ещё не слышишь?

Ничего на это не ответив, я переместился в ванную, почистил зубы, после чего, подумав, принялся бриться.

Время неумолимо приближалось к семи часам, и хотя мне было известно, что Новослободской будет просто в лом подниматься ко мне в квартиру (когда мы вместе куда-то собирались, она никогда этого не делала — просто ждала в машине), я всё-таки нервничал.

«Да чёрт её знает! Вдруг всё-таки припрётся?! Нет, надо быстрее!».

Впрочем, когда я вернулся в комнату, Оксана оказалась уже одетой и даже причёсанной.

— А на хрена тебе костюм? — поинтересовалась она, снова дымя сигаретой.

— Я ж тебе говорю: в Москву еду! К партнёрам!

— Почему на ночь глядя?

— Лучше приехать сегодня и там переночевать. На их же квартире. В девять утра начинается конференция.

— Что за конференция?

— По наружной рекламе.

— И кто тебя туда повезёт?

— Машину за мной пришлют! Через…. — я глянул на часы и мысленно ужаснулся. — Уже через двадцать минут! Всё! Выходим!

— Я тоже хочу в Москву! Возьми меня с собой!

«Этого ещё не хватало!» — опять же мысленно взвыл я. «Господи, да кончится это когда-нибудь или нет?!»

— С дуба рухнула?! Что бы меня завтра же уволили?!

Она посмотрела на меня довольно иронично.

— А как же твои друзья?

— Какие друзья?

— Ну, которых ты хотел здесь поселить. Ты же ещё ключи им передать должен?

«Ой, ё!».

— Мы к ним по пути заедем, — начал выкручиваться я. — На вокзал.

— Может тогда и меня до дому подкинете?

— Ну, не могу я с девицей в чужую машину лезть! Неужели не понимаешь? Ты вообще, когда-нибудь в частных компаниях работала?

— А я вообще ещё нигде не работала! Ладно, — она ухмыльнулась, — планктончик ты мой офисный, плыви! В Москву!

…Пока мы выходили из квартиры, пока спускались во двор, пока я провожал Виагру «до угла», подъехала машина с изображением снежного барса.

Слава Богу, моя «квартирантка» к тому времени уже скрылась, поэтому к «мерсу» я подходил, пусть и на дрожащих от перепсиха ногах, но всё-таки бодрым и весёлым. Хотя бы внешне.

Кстати, соглядатай, как только мы с Оксаной показались из парадной, снова продемонстрировав свой фокус с исчезающей книгой, устремился прочь, привычно заложив руки за спину и не оглядываясь.

— Садись, — скомандовала Новослободская, открывая заднюю дверцу.

Я залез в пахнущий приторными духами салон, чмокнул свою благоверную в щёку и поздоровался с водителем. Всегда почему-то в подобных ситуациях здороваюсь с водителями, хотя большинство из тех, кто разъезжает на таких вот машинах, шофёров в упор не замечают. Ни шофёров, ни гувернанток, ни садовников, ни прочих крепостных. Наверное я всё-таки демократ.

— Дерьмовый костюмчик, — Ирина скривилась. — Где ты его выкопал?

— В шкафу.

— И это всё, что у тебя есть?

— Нет, — я холодно улыбнулся. — Есть ещё плащ-палатка, военно-морской бушлат и пару тельников. Плюс –сапоги. Резиновые. Может, вернёмся — я переоденусь?

Новослободская тяжело вздохнула.

— Ладно, не выступай. Мой косяк. Надо было раньше сообразить.

— Я вообще костюмов не ношу и не носил никогда. Не мой стиль.

— Да уж вижу.

Она поправила мне воротник, смахнула с плеча невидимые пушинки.

— Не горбись!

— Я не горблюсь.

— Пил сегодня?

— Делать мне больше нечего! Работал я!

— Хорошо, не ори, не ори! Вижу, что не пил.

Новослободская погладила меня по голове, потом откинулась на спинку сиденья, нахмурилась.

— Значит так. У отца сегодня большие люди будут.

Я фыркнул.

— Местные воры в законе?

— Дурак! Говорят же тебе: большие люди!

— Участники шоу «самый толстый человек на планете»? Шведская баскетбольная команда? Великаны из параллельного измерения?… Нормальным, нехолопским языком можно сказать, с кем нам предстоит общаться?!

Как ни странно, Ирина не обиделась. Скорее — удивилась.

— Что ты психуешь? Ну, начальники будут. Из областной и городской администрации. Доволен?

— Доволен, — буркнул я. — Всю жизнь мечтал полюбоваться на их унылые рожи!

— Почему — унылые? — поразилась Новослободская.

Я промолчал, мрачно уставившись на пролетающие за окнами дома..

«Ё-моё! Ну, никуда от них не деться — от этих тёмных людей из тёмных автомобилей! Пожирателей бюджетов и денег налогоплательщиков! Мать их! Мне лично на сегодняшний день одного Голенбогена — Гелентвагена вполне хватило бы!».

Через какое-то время мы выехали за город и понеслись по федеральной трассе.

— Во сколько начало приёма?

— В восемь. Время ещё есть.

— На что время ещё есть? — насторожился я.

Впрочем, мои опасения (сексуальные, если можно так выразиться) не оправдались.

— Пообщаемся с отцом в неформальной обстановке, — пожала плечами Ирина. — Сто лет уже не виделись.

«И ещё б сто лет не видится!» — злобно подумал я, разглядывая проносящиеся за окнами кривые ёлки. «…Ладно, хоть похмелюсь по-человечески. Официально, так сказать».

…На человека свежего дом, вернее — дворец, или, если хотите — замок Анатолия Ивановича производил ошеломляющее впечатление. Свести в одно средневековые башенки, среднего размера небоскрёб в стиле «хай-тек» и русский народный теремок — это ж умудриться надо! Как рассказывала Ирина, её папаша самолично участвовал в разработке проекта и сменил аж пять архитекторов из Москвы и Петербурга! Надеюсь, что их просто послали подальше, а не закопали где-нибудь в соседнем лесочке.

Ворота нам открыли двое детинушек в тёмных костюмах.

— Привет! — Новослободская помахала им рукой в открытое окно. — Папахен на месте?

— На месте, Ирина Анатольевна, — один из бодигардов улыбнулся, сразу сделавшись похожим на акулу. — В доме.

Мы подъехали по идеально заасфальтированной дороге к причудливому строению и, сопровождаемые резиновым дворецким, прошли внутрь.

Почему — резиновым? Да я до этого не видел человека у которого так бы гнулась спина (во все стороны сразу) и прочие части тела! Даже среди чиновников.

— А! — завидев нас, входящих в огромный зал с пылающим мраморным камином, воскликнул Новослободский. — Доча! Ну, наконец-то! Я думал — пораньше приедешь!

— Пораньше не получилось. Лёня у нас теперь работает, ну и вот…. — она развела руками.

— Да? — будущий тесть повернулся ко мне и взглянул так, как злобные буржуины смотрели на пленных комиссаров. — На работу устроился?

Я потупил взор.

— Устроился….

— А куда, если не секрет?

— Почему же секрет? В «Дженерал — график» дизайнером.

Бывший бандит внезапно хохотнул:

— Да вижу, что не Ивановым! — вспомнил он древний анекдот. — Ладно, шучу. И чем ты там занимаешься?

— Наружной рекламой.

— Монтируешь, что ли?

— Нет, — помотал я головой, — эскизы делаю.

— Понятно, — хозяин замка усмехнулся и, развернувшись, кивнул на столик в углу. — Выпьем? Кому чего налить?

Я обвёл взглядом, пузатые и не очень, разноцветные бутылки, каждая из которых стоила наверняка гораздо больше моей будущей месячной (или годовой?) зарплаты, и сделал правильное лицо.

— На ваш вкус, Анатолий Иванович!

Судя по взгляду, брошенному на меня дражайшей Ириной Анатольевной, лицо и впрямь вышло правильным.

Господин олигарх удовлетворённо хрюкнул и схватил замысловатую посудину — тёмную, квадратно — треугольную (она именно такое производила впечатление), со сверкающей золотом этикеткой.

— Папа, нам по чуть-чуть! — тут же насторожилась Ирина.

— Да мы чего, не мужики, что ли?! — возмутился тот. — По чуть-чуть пусть пидоры всякие лакают! На! — и он протянул бокал, наполненный наполовину.

«Грамм двести — не меньше!» — прикинул я, ощущая в руке приятную тяжесть. «Знать бы ещё, что это такое! В смысле — сколько там градусов?».

Я попытался прочесть название, но, увы, ничего, кроме нескольких знакомых буковок, никак не складывающихся в знакомые слова, не обнаружил.

— Давайте, ребята, — провозгласил тем временем Анатолий Иванович, — за вас!

Мы выпили. Дыхание у меня перехватило, глаза полезли на лоб.

«Ох! Градусов семьдесят — не меньше! А может даже больше! На вкус же — самогон самогоном! Виски, типа!».

— Хороша зараза! — просипел будущий тесть, смахивая с глаз слёзы. — Из Лондона привёз!

— Круто! — согласился я.

В дверях зала, а точнее — каминной, возник ещё один слуга — на этот раз не резиновый, а словно швабру проглотивший и торжественно сообщил:

— Господин губернатор подъехали!

— Понял! — подхватился Анатолий Иванович отставляя бокал. — Иду, иду!

Не обращая больше на нас внимания, он выскочил из комнаты и умчался встречать главного чиновника области.

— Понеслось говно по трубам! — прокомментировал я и потянулся было к бутылке, но Ирина отставила её подальше.

— Не фиг! Нажрёшься ещё! На старые-то дрожжи!

С сожалением поглядев на золотистую этикетку, я пожал плечами и плюхнулся в кожаное кресло возле камина. Впрочем, посидеть спокойно мне не дали.

— С ума сошёл?! — зашипела Новослободская, хватая меня за плечо. Во ведь дурацкая манера!

— А что такое?

— Там! — она торжественно показала на дверь, — Андрей Андреевич приехал!

— Какой ещё Андреич?! — раздражённо поинтересовался я.

Моя благоверная посмотрела на меня с отвращением.

— Лакура. Андрей Андреевич Лакура. Ты, что не знаешь, как нашего губернатора зовут?

— А он знает, как зовут меня?

— Во! — она постучала согнутым пальцем по столу. — Совсем с катушек съехал!

— Ну, хорошо, — я примиряюще поднял руки. — Губер пожаловал! Генерал, типа. Царь-батюшка местного разлива. Я то тут при чём?!

— Мы должны присутствовать там, где он присутствует!

— На фига?

Новослободская фыркнула.

— Что бы все спрашивали, а ты был первый!

— Ладно, — я тяжело вздохнул. — Пошли.

Мы выбрались из дома и направились к огромной толпе на подъездной дорожке. Там же стояло несколько гигантских машин «слуг народа», и меня в который уж раз поразило их вопиющая антиэстетичность. Не именно этих джипов да мерсов, а автомобилей вообще. Мало кто из людей об этом задумывается, но железные коробки на колёсах с двигателями внутреннего сгорания уродливы, потому-что противоестественны. Совершенно дикое сочетание круглого, прямоугольного, вытянутого, приплюснутого…. И ничего нет более нелепее рекламы, где очередная навороченная тачка изображается на фоне идиллических пейзажей. Всё равно, что поставить на лесную полянку или на берег океана с ультрамариновой водой и ослепительно белым песком засранный унитаз.

Вообще, когда человечество, перестаёт копировать природу и начинает изобретать что-то своё, всегда получается убого и бездарно. Самолёты, например, не вызывают эстетический шок, поскольку скопированы с птиц. Субмарины — с рыб, как и небольшие лодки; воздушные шары скопированы — не то с луны, не то с солнца; даже аэростаты — с облаков. А вот надводные корабли, и уж тем более — автомобили — извращение. Кубизм бездарный.

Впрочем, я отвлёкся. Это всё от вискаря. Слишком крепкий зараза! Оттого и злобствую.

Господин губернатор улыбался, пожимал руки и время от времени шутил. Вернее он думал, что шутит, но поскольку окружающие тут же начинали жутко хохотать, никакой дисгармонии не возникало.

— Дорогой Андрей Андреевич! — хозяин замка, чуть ли не лопаясь от радушия, обвёл рукою поместье. — Как говорится, мой дом — ваш дом! Прошу вас!

Господа чиновники — бывшие бандиты дружно двинулись к дому, двери которого были уже широко распахнуты.

— Угостимся чем Бог послал! — продолжал заливаться соловьём Анатолий Иванович в своей излюбленной манере. Он лучше бы, чем костюмы шить за десятки тысяч евро, нанял бы себе учителя русского языка!

— Главное, что б нас Бог не послал! — опять «пошутил» губер и все зашлись в очередном приступе смеха.

Мне снова захотелось выпить.

«Да пошла бы моя уважаемая невеста в глубокую попу!» — возмущённо подумал я. «Тоже мне, воспитательница! Терпеть этих монстров трезвым?! Я не враг своему здоровью!».

Тут я заметил в свите губернатора знакомую физиономию Голенбогена-Уруса, и настроение у меня испортилось окончательно.

«А вот и наш главный любитель настенных календарей и женщин без лиц! Ну, правильно, где ж ещё этому психу тусоваться?! Только в гостях у бандитов! То есть у тех, кому они на самом деле служат!».

Глава шестая

В которой я всё-таки напиваюсь с «большими людьми», начинаю видеть галлюцинации, вместе с ними — чувака в камзоле, запойного Гену, нарисованного мужика, после чего решаю отправиться в гости к Виагре, нажираюсь ещё больше и оказываюсь непонятно где, непонятно зачем.

1.

Обеденный зал дворца-замка поражал воображение уж никак не хуже каминной. Канделябры, хрустальные люстры, подлинники в тяжёлых рамах, расписанный крепостным художником потолок.

Я не шучу. Как мне рассказывала Новослободская, некий живописец задолжал её папане весьма кругленькую сумму во вражеской валюте, а отдать не смог. Ну, и поставил добрый Анатолий Иванович должнику условие: либо тот на халяву расписывает ему потолки-стены, либо господина художника в этой самой стене и замуровывают. Живьём.

Поэтому теперь, с верхотуры, на высокое собрание взирали ангелы, амуры, изгоняемые из рая Адам с Евой, а так же сам Господь Бог — лично. Он сидел на облаке, и вид имел весьма суровый.

Мой сосед слева — жизнерадостный бандюган, с красной рожей и золотым Ролексом на волосатой лапе, подмигнул.

— Давай жахнем что ли? А то пока эти, — он кивнул в сторону губера, — напи….ся, водка остынет!

— Давай! — согласился я.

Благо уважаемая Ирина Анатольевна сейчас сидела от меня далеко — рядом с папашкой и строила глазки господину Лакуре. Меня, как я подозревал, отправили на край стола из-за неправильного костюма, а так же ботинок и причёски. Что лишний раз подтвердило правильность присказки «нет худа без добра».

Бандюган разлил по бокалам экспортную «Столичную», мы выпили и закусили красной рыбкой.

— Ништяк! — вынес вердикт мой собутыльник, чавкая. — Ты сам по жизни кто?

— Жених.

Сосед сделал удивлённое лицо.

— Типа, не понял!

— Типа будущий зять Новослободского, — я показал вилкой на олигарха.

— А, теперь понял, — бандюган кивнул. — У него работаешь?

— Не, я художник.

Собутыльник оживился.

— Серьёзно?! А эти… тачки разрисовываешь? Ну, там, тёлку изобразить, животинку какую, типа волка или крокодила?

— Не знаю, не пробовал ещё.

— Зря! — бандит снова зачавкал. — Крутая штука! И бабки хорошие платят!

В голове у меня к тому времени всё уже кружилось, летало и переворачивалось; настроение не то что бы повысилось, просто стало на всё плевать.

— Ща приду! — промямлил я, с трудом выбрался из-за стола и, пошатываясь направился в ту сторону, где по моим прикидкам находился туалет.

Вышел в коридор, протопал по шикарному белому покрытию, в котором ноги утопали, как в сметане, завернул за угол и… увидел женщину без лица.

Ту самую.

Она стояла метрах в пятнадцати от меня, держа в руках букет. Только розы были не розовые, а чёрные.

Я всухую сглотнул и огляделся по сторонам.

Никакого навороченного коридора в навороченном доме больше не существовало.

Теперь я находился в узком бетонном проходе, с сырыми, исписанными похабщиной стенами, со свисающими с потолка оборванными проводами и единственной, болтающейся на перекрученном шнуре, лампочкой.

Пахло крысиным помётом, застоявшейся водой, грязью. Где-то, очевидно в вентиляции, завывал ветер, было холодно и сыро.

«Ой!» — только и успел подумать я, когда женщина двинулась ко мне.

«Моё лицо» — раздался у меня в голове жуткий, скрежещущий голос. «У меня отняли жизнь. Теперь ты отнял лицо».

Словно кто-то провёл ржавым, тупым ножом по внутренней поверхности черепа — в районе лба.

Я согнулся от боли, а голос продолжал:

«Они знают способ. Они уже здесь. Вы не сможете их остановить, как не могли этого сделать прежде…. Давно. Пусть у них не получилось тогда, но сейчас получится. Я знаю».

Кошмарное создание без лица тем временем подходило ко мне всё ближе, и я уже чувствовал его запах — вонь разложившегося тела, плесени, какой-то едкой химии….

— Нет, — просипел я, чуть ли не теряя сознание от боли. — Не надо!

И тут кто-то сзади схватил меня за шкирку.

Я попытался вырваться, но ещё один голос, мало напоминающий человеческий, на этот раз — низкий и хриплый, произнёс:

— Не дёргайся, придурок!

А затем меня оторвали от пола и поволокли вперёд — мимо безликой, так и сжимающий в гнилых руках свой чёрный букет, мимо каких-то полуистлевших занавесок, мимо уходящих в никуда тёмных проходов, ржавых решёток, стекающей по стенам воды, лестничных пролётов и разбегающихся крыс.

Ещё через минуту неведомый силач втащил меня в помещение с грязной кафельной плиткой и сунул башкой под струю мутной жидкости, хлещущей из сломанного крана над покосившийся раковиной.

Было ощущение сильного удара по затылку чем-то липким, холодным и очень тяжёлым. Только спустя несколько секунд я сообразил, что это — просто ледяная вода, стою я в ультрасовременном, сияющим фаянсом сортире, и никто меня не держит.

— Твою мать! — отвратительным дрожащим голосом произнёс я, выныривая из-под струи и проводя рукой по лицу. — Вот же мать твою!

Огромное зеркало напротив раковины отразило мою бледную, до синевы физиономию, растрёпанные волосы в стиле «взрыв петарды в кастрюле с лапшой», полубезумный взгляд.

Я зачерпнул ещё воды, снова плеснул в лицо.

«Ёпрст! Что это было?! Я наконец-таки допился до галлюцинаций?! До белой горячки?! Вот чёрт!».

Тут мне приспичило отлить, я развернулся и….

Чуть не помер от ужаса.

На импортном унитазе сидел труп. Уж на этот раз — точно мёртвый, поскольку был без головы. Голову он держал в мучительно скрюченных руках; ноги в залитых засохшей кровью джинсах широко расставлены.

Лицо присутствовало, но лучше бы его не было!

Ибо я узнал… Гену.

Мой случайный знакомый, даже принимая во внимание его нынешнее состояние, выглядел ужасно. Остекленевшие глаза выпучены, рот широко разинут в безмолвном, и теперь уже вечном крике, волосы — дыбом. Как у меня, прям.

Голова закружилась, окружающий мир начал рассыпаться на мелкие детали; отдельные его картинки где присутствовал навороченный сортир и картинки, изображающие засранный привокзальный сортир перемешались; ноги подогнулись.

Когда же я обнаружил себя, сидящим на полу, никакого трупа рядом не было. И в воздухе пахло не мертвечиной, а вполне себе цивильным ароматизатором.

Кряхтя я поднялся на ноги, бросил взгляд на раковину (кран оказался закрыт), потрогал волосы (сухие), снова уставился в зеркало.

Никакой растрёпанной прически, бледного лица и общей перекошенности. Нормальная рожа. Обычная. Что я, себя никогда не видел?!

— Пить надо меньше! — наставительно сообщил я своему отражению. — Но если мы, дядя Лёня, сейчас с тобой немедленно не выпьем, то к вечеру, точно — окажемся в Литвинке, в палате для особо буйных! Подобное подобным! Это не я сказал, а один умный мужик из Древней Греции! Или с Ближнего Востока — не помню.

С этими словами я открыл дверь (которая, как выяснилось, была заперта изнутри) и с некоторой опаской выглянул наружу. Однако никаких бетонных руин, а тем более — гнилых безликих тёток не обнаружил.

— Ну, и ладненько! — снова вслух произнёс я, направляясь обратно — в столовую.

«Или, как там это у них называется?! Трапезная? Банкетная? Тронный зал?».

— А! — обрадовался мне бандюган. Морда у него сделалась пунцовой, глаза — стеклянными.

«Как у мёртвого Гены в моём невообразимом воображении!» — с мрачной иронией подумал я. «Может чуть получше. Да и хрен с ним!».

— Куда пропал-то? — собутыльник снова схватился за спиртное. — Давай бухнём! Я ж не алкаш — в одну харю водяру трескать! И не только водяру…. — неожиданно добавил он. — Может конины врежем?

— А давай! — со злобным весельем согласился я. — По полной!

Бандит посмотрел на меня с уважением.

— Точно!

Он подхватил очередное замысловатое пойло и разлил уж было по бокалам для шампанского (!), когда на том конце стола, где сидел губер с хозяином дома, кто-то застучал вилкой по стеклу, требуя внимания.

Оказалось, Андрей Андреевич созрел для благодарственного тоста принимающей стороне.

Толпа резко заткнулась, словно её тапком прихлопнули и принялась с благоговением внимать.

— Дамы и господа! — начал Лакура. — Товарищи! Друзья! Я хочу поднять этот тост за нашего многоуважаемого Анатолия Ивановича!

Собравшиеся зааплодировали.

— Мы все его знаем, как прекрасного специалиста, авторитетного политика и просто — прекрасного человека! Вот уже много лет….

Тут я отключил слух и, откинувшись назад, что бы меня было не видно губеру, выпил свой бокал.

По мозгам словно врезали доской, стало хорошо.

Сосед посмотрел на меня с завистью.

— …в нашей партии «Единая Россия»! — донеслось до меня.

Все снова захлопали. Я тоже.

Мой собутыльник тяжело вздохнул, зачем-то глянул на свой «роллекс», затем, по возможности незаметно, тоже откинувшись на спинку кресла, очень быстрым движением всосал в себя содержимое трёхсотграммовой ёмкости.

Я мысленно ему зааплодировал, поскольку таких скоростей потребления горячительных напитков ещё не видел!

И тут сосед, сидящий справа от меня, осуждающе кашлянул. До этого я не обращал на него внимания, а тут посомтрел.

И чуть не подавился куском красной рыбы, который в настоящий момент пережёвывал от нечего делать.

Рядом сидел тип со второго портрета — тот самый отвратительный очкарик, с полуоткрытым ртом, скошенным подбородком и жидкими прядями рыжих волос, прилипших к конопатой лысине.

Тип гневно зыркнул на нас с бандюганом и снова повернулся к губеру, всем своим видом изображая преданность и восторг.

Вообще он был похож на актёра, который играл генерала Власова в старом советском фильме. Разумеется, киношники тех времён постарались найти морду попротивнее. Да и сам артист наверняка прикладывал все усилия дабы изобразить предателя предельно отвратительным.

— Нет таких преград, которые мы бы не преодолели! — тем временем вещал Лакура, держа в руке бокал с вином.

«Нет таких пропастей, в которые не падали бы большевики!» — тут же вспомнился мне давний прикол. Я пьяно ухмыльнулся и зацепил вилкой большой кусок непонятно чего с зеленью и помидорами. Оказалось — запечённое к некоей бурой фигне, мясо. Явно — нестандартное. В смысле — не свинина, ни баранина и не говядина. Медвежатина, наверное.

«Только в гостях у бандитов и пожрёшь по-человечески!» — меланхолично подумал я, запивая закуску порцией вискаря.

Губернатор мне сделался глубоко параллелен, да и вообще — вся эта тусовка.

Я отложил вилку и встал.

На моё счастье, именно в этот момент Лакура закончил, наконец, трепаться и размашисто выпил. Высокое собрание зааплодировало. Я же послужил примером для остальных — все тоже начали вставать, высоко поднимая бокалы и рюмки.

«Козлы!» — угрюмо заключил я, выбираясь из-за стола и направляясь к выходу. Очень хотелось курить.

В вестибюле особняка, тип в безупречно сшитом костюме и с рожей вышедшего на заслуженный отдых наёмного убийцы, предупредительно распахнул двери, выпустив меня наружу.

«Уф! Хорошо!».

Я прикурил и, слегка пошатываясь, побрёл по дорожке между кустами. С розовыми розами.

Вообще же, парк вокруг замка нашего уважаемого Анатолия Ивановича, был огромен. И, разумеется, ухожен. То и дело попадались беседки, зимние оранжереи, подсвеченные разноцветными огнями фонтаны и крытые бассейны.

— Хорошо живут собаки! — вслух произнёс я, выдыхая дым.

Мне хотелось чего-нибудь неправильного. Настроение после выпивки не улучшилось, как я надеялся, а наоборот — сделалось крайне злобным. После регистрации брака с дражайшей Ириной Анатольевной, мне предстояло во всей этой лепоте жить, но какой ценой?!

— Цена! — прорычал я, грозя тёмному небу окурком.

— Позвольте прикурить, — послышалось вдруг сзади.

Я, вздрогнув от неожиданности, обернулся.

Рядом стоял «генерал Власов» с незажжённой сигаретой в руке.

«Когда он подошёл?! Почему я его не услышал?!».

— Так вы позволите?

В стёклах крохотных очков плясали призрачные огни от подсветки ближайшего фонтана, слюнявые губы кривились в полуулыбке.

— Да, сейчас, — буркнул я, хлопая себя по карманам. Вытащил зажигалку, крутанул колёсико.

Чиновник наклонился к огню, и до меня донёсся его запах. Довольно-таки странный. Словно кто-то курил ладан на складе химической продукции.

— Благодарю, — «Власов» кивнул, после чего протянул руку, представляясь: — Вентарь Олег Григорьевич.

— Лёня… — пробормотал я, несколько растерянно пожимая влажную холодную конечность. Вялую, как дохлый осьминог. — То есть Леонид. Владимирович. Кремлёв.

— Очень приятно, — он расплылся в совершенно уж омерзительной улыбке, обнажив мелкие, коричневатые зубы. — Вы, простите, кто будете?

«Ёрш твою двадцать!» — внутренне возмутился я. «Это что ещё за допрос?! Или у них тут так положено — обозначать себя?!».

— А вы? — вопросом на вопрос ответил я.

— Заведующий Отделом распространения в областном правительстве. К тому же — глава фракции Единая Россия в Общественном Комитете по делам взаимодействия патриотических сил Тверской области.

— О как! — я придурковато выпучил глаза. — У нас ещё и такой комитет есть?! А в правительстве вы что распространяете?

Чиновник, сохраняя невозмутимый вид (если, конечно, можно говорить о невозмутимости с такой рожей!), пожал плечами.

— Мы отслеживаем прохождение финансовых документов правительства через соответствующие инстанции.

— Понятно.

Олег Григорьевич прищурился и повторил свой вопрос:

— Так вы всё-таки кто?

— Я — будущий зять нашего дорогого Анатолия Ивановича. — Типа жених.

— Что вы говорите?! — восхитился Вентарь. — Значит, скоро Ирину Анатольевну можно будет поздравить?

— А то! И меня ещё до кучи.

— Обязательно поздравим, — заверил Вентарь, как мне вдруг показалось — с весьма зловещими интонациями. — Мы всегда поздравляем своих друзей со столь важными событиями! Свадьба, рождение, крестины, — неожиданно он подмигнул, — похороны….

— Похороны?

— Шучу. Потерявшим близких мы выражаем свои соболезнования.

— Кто это — мы?

Вентарь помолчал, словно вспоминая нужное определение, затем несколько неуверенно произнёс:

— Друзья. Коллеги.

Я посмотрел на него с большим сомнением. К сожалению, глаз чиновника по-прежнему было не разглядеть, поскольку в стёклах его очков всё так же отражались светящиеся фонтаны, то и дело меняющие цвет — синий, красный, зелёный, фиолетовый….

«Фиг его знает — серьёзно он говорит или стебётся?!».

А ещё через мгновение, краем глаза уловив какое-то движение, я посмотрел направо и…

Совсем уж перестал что-либо понимать.

Поскольку возле фонтана стоял и читал свою дурацкую книгу тип в старинном камзоле. Соглядатай.

«Он здесь?!!! Это что же получается?! За мной установили слежку не родственники Виагры, а бандиты? В смысле — будущий тесть?».

Будь я трезвым, шум поднимать бы не стал. Но тут навалилось сразу всё — сегодняшняя нервотрёпка, шизанутый Голенбоген с безликой тёткой, галлюцинации, Оксана, спиртное, Вентарь этот долбанный….

— Ну, всё! — злобно прошипел я, отшвыривая окурок. — Достал!

Приблизился к соглядатаю (тот, как ни странно, убегать не стал) и рявкнул:

— Слышь, ты! Чего тебе от меня надо?!

Долговязый поднял на меня удивлённый взгляд.

— Простите?

— Я тебе щас дам — простите! — окончательно рассвирепел я. — Ты почему за мной следишь?

— Слежу?!

И в это мгновение по пространству прошла тёмная волна, похожая на невидимый, но, тем не менее — реально существующий где-то за призрачной, неуловимой гранью, тяжёлый занавес. В ушах зазвенело, звуки отдалились, окружающий меня мир со всеми фонтанами, кустами и деревьями, поплыл куда-то в сторону и вниз.

Я помотал головой, протёр глаза.

Передо мной стоял вовсе не соглядатай, а один из охранников — в строгом костюме, с гарнитурой за ухом. И держал он в руках не старинную книгу, а планшет с какой-то схемой. Очевидно — парка.

— С вами всё в порядке? — поинтересовался он.

— А? — я очумело поглядел по сторонам.

Мы стояли возле мигающего разноцветными огнями фонтана одни. Вентарь тоже куда-то исчез. Если вообще был….

— Извините, — пробормотал я. — Обознался.

2.

Тащится назад в «трапезную» мне решительно не хотелось. А хотелось пробраться в зал с камином, прихватить бутылку с чем-нибудь семидесятиградусным и тихо — мирно «догнаться» в одну харю. Где-нибудь в парке. На лавочке.

«А потом поехать к Виагре!» — мрачно подумал я. «Хотя вру, не получится. Адреса-то нет! Следовательно — придётся переться к Михалычу, узнавать координаты…. Но первым делом — бухло!».

Пройдя с гордым видом (правда, слегка пошатываясь) мимо охраны в вестибюле, я свернул налево, потом направо и вскоре оказался в каминной, где по-прежнему весело потрескивал огонь и таинственно поблёскивали отражённым светом бутылки. Квадратные и треугольные.

— Во! — вслух произнёс я, подхватывая с полки пузатый бокал. — Совсем другое дело! Куча пойла и ни одного двуногого!

Выбрав нечто пафосное, в золоте и серебре, с головой орла, я налил и выпил.

По башке шарахнуло.

«Ох! Ништяк!».

Плеснув себе ещё, я уселся в глубокое кожаное кресло, вытянул ноги к огню.

«Типа, лорд, ёпрст! В Букингемском дворце! Вот ещё б в кресле напротив Виагра сидела! Голая!».

Я живо представил голую поэтессу, и как она тут сидит, раздвинув ноги.

«Так. Надо ехать к Воронину! А потом к Оксане. Вот сейчас добавлю и свалю отсюда на хрен! Интересно, в какой стороне федеральная трасса, и ходят ли ещё маршрутки? В смысле — ходят ли они тут вообще?… Ладно, разберёмся».

Выпив ещё грамм сто импортного пойла, я поднялся, схватил литровую бутылку «Столичной» и сунул её во внутренний карман.

— Потом куплю — отдам! — строго сказал я своему отражению в старинном зеркале. — С первой же зарплаты!

Выбрался, а точнее — вывалился в коридор и двинулся на выход.

Стены покачивались, источники света двоились и троились, но мне всё уже было по фигу.

Добравшись до выхода, и не обнаружив там охранника (лакея?), я с трудом открыл тяжёлую входную дверь и зашагал в сторону ворот.

По крайней мере, я так думал.

«Надеюсь, никто моего ухода не заметит. А если заметит, то… то ему же хуже! Мне же главное — до трассы добраться. И маршрутку поймать. Хотя, какие сейчас маршрутки?!».

Я остановился и глянул на часы.

И ничего не понял.

Стрелки на циферблате отсутствовали.